– Сэм! Немедленно разбуди Маргарет и Стивена. Жду вас в гостиной, всех троих.

– Прямо сейчас, ваша милость? Может, до утра отложите?

– Не смей мне перечить! – взревел я. – Дело срочное! Веди их сюда. А я сейчас приду. Да пошевеливайся, прохвост ты эдакий!

Сэм поковылял прочь, в знак неодобрения особенно громко стуча костылем об пол. Я поднялся к себе в спальню и ненадолго зашел в уборную. А когда спустился в гостиную, все трое с угрюмым видом ждали меня, завернувшись в плащи поверх ночных сорочек. Огонь в камине не горел. Единственным источником света были две свечи. Я положил на стол принесенные со второго этажа бумаги, а также писчий прибор, состоящий из пера, чернильницы и песочницы. Я сел и устремил взгляд на слуг, выстроившихся рядком по другую сторону стола.

– Стивен, подойди ближе.

Мальчик повиновался. Я взял одну из свечей, чтобы лучше видеть его.

– Я решил дать тебе вольную, – объявил я.

На лице Стивена не дрогнул ни один мускул. Но Маргарет приглушенно ахнула. Сэм прочистил горло, явно жалея, что нельзя сплюнуть.

– Это значит, что ты можешь уйти отсюда в любой момент. Если пожелаешь.

Молчание Стивена удивило меня. Должно быть, мальчик ошеломлен моим неожиданным заявлением. Мысль о том, чтобы дать ему свободу, не покидала меня весь день и весь вечер, хотя понадобилось несколько бутылок вина, чтобы я перешел от размышлений к действиям. Когда мы стояли у аптеки господина Трамбалла на Кок-лейн, на меня вдруг снизошло озарение: а что, если Стивен вовсе не желает быть моим рабом? Раньше мне и в голову не приходило задаться этим вопросом. Как хозяин я проявил себя исключительно с хорошей стороны, рассуждал я. Но в любом случае что может быть благороднее, чем подарить человеку свободу? За два года Стивен ни разу не давал мне поводов для недовольства. К тому же я и сейчас относился к мальчику как к слуге, а не как к рабу. Единственное изменение, которое повлечет за собой новый статус Стивена, – я должен буду ему платить, но жалованье мальчика-слуги – сущие гроши.

– Сейчас я составлю документ, который дарует тебе свободу, – торжественно объявил я. – Вот эти бумаги подтверждают мое право собственности, но я их аннулирую и таким образом откажусь от любых притязаний на тебя.

Воодушевленный собственным великодушием, я сел и выписал свидетельство, дающее Стивену полную свободу. Поставив на документе размашистую подпись, я велел Сэму и Маргарет тоже подойти к столу.

– Вы будете свидетелями. Распишитесь или поставьте здесь какой-нибудь знак.

Я развернул лист и пододвинул его к супругам. Первой взялась за перо Маргарет. Она умела довольно ловко писать свое имя и много других слов. А Сэм вместо подписи начертил крестик, забрызгав бумагу чернилами, а под ним его жена неровными печатными буквами вывела: «СЭМЮЭЛ УИЗЕРДИН».

Все это время мой лакей стоял молча. Стивен почти сливался с темнотой. После завершения официальной процедуры я подозвал мальчика и вручил ему бумаги.

– Готово, – произнес я, откинувшись на спинку стула. – Отныне ты такой же свободный человек, как и любой англичанин.

Стивен взял документы, отвесил поклон и, пятясь, отступил на три шага, будто перед ним его величество король Англии. Меня озадачивало то, что мальчик не спешил выражать мне благодарность. Более того, его молчание меня раздражало. И почему Уизердины застыли, как два столба? Слуги не сводили с меня глаз. Их силуэты подрагивали в сиянии двух свечей.

– Уходите, – приказал я. – Все трое.

Согревающий эффект от вина и собственного благородства пропал. Остались только холод и усталость. Я скучал по Кэт.

Глава 28

Хуже всего, что Марии некому было довериться.

В прежние времена, когда все они жили на Флит-стрит, в доме под знаком арапчонка, Мария заключила с Ханной своего рода союз; по крайней мере, тогда их объединяла ненависть к тирану и самодуру Эбботу.

«Ну до чего же несправедливо!» – думала девочка. Казалось бы, теперь, когда от Эббота остались лишь воспоминания, всем бедам должен прийти конец, а вместо этого Мария стала еще несчастнее, чем раньше, – сейчас она жила в постоянном страхе.

Да, в доме господина Фэншоу пища вкуснее, одежда красивее, а постель мягче, чем в квартире у Эббота. Но здесь Мария вздрагивала от каждой тени, боясь, что к ней подбирается Ханна, или констебль, или судья. Как человек, расчесывающий коросту, Мария не давала своему страху пройти: один раз она спросила дядю ван Рибика, знает ли он, где вешают колдуний, но тот лишь пожал плечами и посоветовал Марии не терять время понапрасну: ведь оно дар Божий, а значит, им надо дорожить и распоряжаться с умом, а не растрачивать на бесцельные размышления и глупые вопросы.

Это было еще до прошлой пятницы, когда Мария ждала Ханну в садовом павильоне, а служанка так и не пришла. Девочка слышала, как в темноте дядя беседовал с неким мужчиной, отличавшимся грубым, простонародным выговором. Они собирались посадить какого-то человека в вольер ко льву, чтобы развязать ему язык. С тех пор Мария с дядей не общалась, да особо этого и не хотела. К ее облегчению, после той ночи ван Рибик на Слотер-стрит более не приходил.

Наступил вторник, и Мария позволила себе надеяться, что дядя опять уехал обратно в Амстердам или еще дальше. Ни дед, ни мать о нем не упоминали.

Тем утром мать отдала Марии выстиранный и отглаженный платок – тот самый, бордовый. В воскресенье один незнакомый джентльмен сказал, что именно так называется этот цвет.

– Так и быть, забирай, – проговорила госпожа Эббот. – Но если за ним вдруг придет хозяин, вернешь. Должно быть, это платок джентльмена, причем очень неаккуратного. Видишь, угол прожжен? Вот что бывает, когда курят проклятый табак. А кружево с одной стороны так сильно порвано, что его уже не починить.

– Спасибо, мадам.

– До чего ты бледная, – произнесла мать обвиняющим тоном, когда Мария разглядывала платок, гадая, кому он принадлежал. – Ты что с собой сделала?

– Ничего.

– Почему у тебя нет аппетита? Вчера ты почти ничего не съела. Господь не для того дает тебе хлеб насущный, чтобы он пропадал зря. Мы должны ценить Его дары, а не отвергать их.

Дочь опустила голову:

– Простите, матушка. Я была не голодна.

Даже господин Фэншоу заметил, что Мария на себя не похожа. Встретив внучку на первом этаже, он так крепко взял ее за подбородок, что девочке стало больно, и спросил:

– Почему юная госпожа такая бледная и грустная? Нет, это никуда не годится, надо с этим что-то делать. – («Если бы все было так просто».) – Может, тебя в Сверинг отправить? Свежий воздух, деревенская еда… – С этими словами дед зашагал прочь.

Да, в Сверинге холодно и грязно, и все же… Что, если Марии и в самом деле стоит уехать? Но только если Ханна останется на Слотер-стрит.

После завтрака Мария пошла в салон: согласно распорядку дня, составленному матерью, девочке надлежало час трудиться над вышивкой. Но вместо того, чтобы вышивать льва – Мария так и не продвинулась дальше контура, да и вообще, этот сюжет ее ничуть не занимал, – она достала платок. Мария разглядывала его с удовольствием, смешанным с легкой грустью, ибо знала, что скоро платок придется отдать.

И тут ее осенило. Девочка положила платок на стол рядом с корзиной, где лежали шелковые нитки. К своей радости, она отыскала катушку почти того же оттенка, что и бордовая ткань. Вдев нитку в иголку, Мария выбрала свободное место между передним копытом единорога и поднятой львиной лапой и принялась вышивать. Крошечное темно-красное пятнышко все росло и росло, пока не приобрело более или менее квадратную форму.

«Вот, – подумала Мария. – Теперь у меня есть собственный бордовый платок. Единорог может иногда его брать, если захочет, а лев обойдется».

* * *

Во вторник утром Кэт пришло письмо от господина Алинка: голландец практически умолял госпожу Хэксби приехать в Остин-Фрайерс как можно скорее, намекая, что ван Рибик пребывает в угнетенном состоянии духа. Послание было коротким, а приложенная к нему записка – еще более лаконичной. Ни печати, ни подписи, лишь четыре слова, выведенные твердым почерком без наклона: «Прошу Вас, приезжайте немедленно». Слуга Алинков, сдержанный голландец, возраст которого приближался к пожилому, явно плохо владел английским и лишь молча ждал, готовый сопроводить Кэт в дом своих хозяев или забрать ее ответное послание.

Кэтрин не возражала против новой встречи с ван Рибиком – откровенно говоря, даже наоборот. Однако не хватало еще все бросать и мчаться к нему по первому зову. Прежде чем выйти из дома, она хорошенько обсудила сегодняшнюю работу с Бреннаном и переоделась. Затем слуга усадил ее в наемный экипаж, который все это время дожидался Кэт, предвещая крупные расходы для господина Алинка.

Как бы то ни было, в Остин-Фрайерс слуга повел госпожу Хэксби отнюдь не к дому Алинков – вместо этого он открыл незаметную дверь в каменной стене примерно в пятидесяти ярдах от резиденции своих хозяев и попросил Кэт проследовать за ним внутрь. В старые времена при нынешней голландской церкви существовал мужской монастырь, и эта стена раньше обозначала границу его земель. Некоторые монастырские здания уцелели, раскиданные среди богатых резиденций, домов с квартирами, сдаваемыми внаем, и садов.

– Куда вы меня ведете? – потребовала ответа Кэт, наблюдая, как слуга открывает дверь.

Тот поклонился и произнес:

– Здесь, госпожа. Пожалуйста, идти.

И, заперев за ними дверь, он зашагал через двор. С одной стороны стоял дом с закрытыми ставнями, а с другой раскинулся довольно-таки большой заросший сад. Слева высилась еще одна стена, за которой виднелись крыши и печные трубы резиденции господина Алинка.

– Пожалуйста, идти, – повторил слуга.

Они прошли по дорожке, усеянной засохшими прошлогодними сорняками. Когда-то кусты подстригали, придавая им вид колонн и диковинных зверей. Теперь же они буйно разрослись, приобретя устрашающе-причудливые формы. Кэтрин и слуга повернули за угол, и впереди показался небольшой домик. Он стоял, прислонившись к садовой стене, отчего вид у него был усталый. Это жилье сложили из кирпича и камня, тайком вынесенного из развалин. Черепичная крыша вся сплошь из бугров и впадин, а маленькое окно занавешено зеленым плющом.

Ван Рибик сидел на скамейке у двери, вытянув длинные ноги. На нем был старый камзол. Голландец курил трубку с длинным мундштуком. В первую секунду Кэт приняла его за садовника или сторожа.

– А вот наконец и вы, – произнес ван Рибик, завидев госпожу Хэксби. Он встал со скамейки и поклонился. – Похоже, вы совсем не спешили, мадам. Я считал минуты.

Слуга поклонился.

– Я ждать возле стена, госпожа, – сообщил он и оставил их наедине.

Кэтрин впервые видела ван Рибика без парика. Его лицо казалось еще более длинным и костлявым. Но даже в столь скромном наряде голландец держался величественно.

– Неужели вы здесь живете? – спросила Кэт.

– Почему бы и нет?

Ей сразу пришла в голову тысяча причин, но она лишь поинтересовалась:

– Что же вы едите?

– Слуги носят мне еду из дома, а также доставляют все необходимое. – Ван Рибик улыбнулся. – В том числе и вас, мадам.

Кто бы мог подумать, что страх ареста вынудит голландца соблюдать столь чрезмерные предосторожности. Что мешает ему наслаждаться всеми удобствами в доме Алинков? Вряд ли кредиторы и конкуренты отыщут ван Рибика за высокими стенами.

– Давайте пройдемся, – предложил голландец.

Положив трубку на скамейку, он взял прислоненную к стене трость и предложил Кэтрин руку. После чего быстрым шагом ринулся вперед по дорожке, увлекая госпожу Хэксби за собой. Ван Рибик что-то насвистывал себе под нос, ритмичными взмахами трости нанося удары по зарослям сорняков и кустам.

– Рада, что бодрость духа возвращается к вам прямо на глазах, – заметила Кэтрин. – Как ваши дела?

Ван Рибик проигнорировал ее вопрос:

– Почему вы не приехали раньше?

– Я отправилась к вам, как только смогла, – ответила Кэт. – Даже несмотря на то, что сейчас не самое удобное время. Меня ждет клиент, да и вообще, я сегодня очень занята.

– Трудитесь над новым птичником для его светлости?

– И над ним в том числе. Я не могу надолго задерживаться. Господин Алинк написал, что вы пребываете в удрученном состоянии духа, однако мне вы кажетесь вполне жизнерадостным.

С явным удовлетворением обезглавив иссохший чертополох, ее спутник ответил:

– Это потому, что вы здесь.

– И все же зачем вы хотели видеть меня на самом деле?

Голландец снова замахнулся тростью: на этот раз его жертвой стал особенно стойкий боковой побег ежевичного куста.

– Когда вы повезете свой проект птичника во Францию?

– Не знаю. Скорее всего, на следующей неделе.

– Буду считать дни до вашего возвращения, – объявил ван Рибик. – Впрочем, это само собой разумеется.

– Что-то слабо верится, сэр, – сухо отозвалась Кэт. – В любом случае считать дни нет смысла. Я вернусь, как только смогу, и не раньше.

– Обязательно скажите мне, когда отплываете, как только вам сообщат дату. Хорошо? Напишите господину Алинку.

Кэтрин облизнула губы. Столь внезапный интерес к ее работе озадачивал.

– Так и быть. Раз уж вы этого хотите.

– Очень хочу. – Голландец крепко вцепился в руку Кэт, словно боясь, что она убежит. – Вот только почему вы не отправились во Францию сразу? Отчего такая задержка?

– Мы с Бреннаном должны подготовить полный комплект чертежей, чтобы представить их Мадам. А его светлость желает, чтобы мы к тому же сконструировали макет. Да и вообще, никакой срочности нет.

Некоторое время они гуляли молча. Наконец Кэт спросила:

– Что вы намерены делать? Не собираетесь же вы отсиживаться тут годами! Разве вы не можете расплатиться с кредиторами?

Ван Рибик щелкнул пальцами свободной руки:

– От меня они получат лишь кукиш. Я найду другой способ с ними договориться.

– Сейчас вы так легко отмахиваетесь от этой проблемы, а тогда, вечером, пребывали в смятении.

Ван Рибик резко остановился:

– Тогда я пошел на хитрую уловку, чтобы вы пришли мне на помощь, и вы меня любезно выручили. Хотел бы я знать, согласитесь ли вы стать моей женой?

– Шутите, сэр? – Она отпрянула, высвободив руку. – Вы надо мной смеетесь.

Какую бы тему они ни обсуждали, тон ван Рибика не менялся. Кэтрин устремила на голландца испытующий взгляд. Тот невозмутимо глядел на нее в ответ. Оба молчали. Кэт одновременно испытывала негодование, трепет, радость и смущение. И все же негодование одержало верх, ведь голландец явно потешался над ней.

– Так да или нет? – наконец спросил он.

– Да чтоб вам провалиться!

Развернувшись, Кэт зашагала обратно к слуге, ждущему у двери в стене. Госпожа Хэксби думала, что ван Рибик побежит ее догонять и предпримет попытку объясниться. Однако у нее за спиной не раздавалось ни звука.

Глава 29

Из Остин-Фрайерс Кэт возвращалась в наемном экипаже. Всю дорогу до Уайтхолла она безуспешно спорила сама с собой. Может быть, ван Рибик сказал правду и его чувства к ней, пусть и на удивление внезапные, искренни. В таком случае предложение голландца следует расценивать как комплимент, пусть даже форма, в которой оно сделано, оставляет желать лучшего.

С другой стороны, что за нелепую историю про кредиторов он ей рассказал? Если они и впрямь существуют и все эти долги не выдумка, то преуменьшать возникшие затруднения может лишь глупец и обманщик. Ну а если ван Рибик все сочинил или преувеличил свои проблемы с долгами, это опять-таки значит, что он лжец, но что еще хуже, тогда он дурачит Кэт. Да и вообще, мужчина, всей душой желающий сочетаться с женщиной браком, не позволил бы милой уйти, даже не попытавшись ее убедить.

А впрочем, Кэт ответила бы отказом вне зависимости от того, насколько серьезны намерения ван Рибика. И брачных уз, и всего, что с ними связано, ей хватило по горло. Кэт предпочитала свою нынешнюю жизнь, ведь теперь ей не нужно отчитываться ни перед кем, кроме себя самой. Но еще больше положение осложняло то, что ее предавало собственное тело: помимо воли Кэт что-то внутри нее отзывалось и на звук голоса ван Рибика, и на каждое его движение.

Первым делом она отправилась в Скотленд-Ярд. Пройдя через арку, ведущую в первый двор, Кэтрин подняла взгляд на окна канцелярии господина Уильямсона, где вот уже четыре года служил Марвуд. Встреться они сейчас, Кэт понятия бы не имела, что ему сказать и как себя вести. Ван Рибик вторгся в ее жизнь, перевернув все с ног на голову. В том числе пострадала и дружба с Марвудом.

Мастерская королевского столяра-краснодеревщика располагалась бок о бок с караульным помещением в северном дворе. В этой светлой комнате пахло лаком и опилками. Сам столяр с поклоном поспешил Кэт навстречу:

– Добрый день, госпожа Хэксби. Пришли оценить мою работу? Полагаю, заказ уже почти выполнен.

Макет птичника стоял на столе под окном в дальней части мастерской. Он занимал площадь около двадцати квадратных дюймов, а в верхней точке – ею являлся конек центрального фронтона над входом – достигал примерно одиннадцати дюймов в высоту. Середину фронтона украшал изящный орнаментальный завиток.

– Завтра здесь будет изображен герб Мадам. Его светлость нанял господина Купера, очень искусного художника-миниатюриста.

Кэт провела пальцем по фасаду макета:

– А фундамент не слишком высокий? Он должен быть значительно ниже. Будьте любезны, дайте линейку и покажите мне чертеж.

Добродушная манера столяра стала наигранной.

– Мадам, я изготовил макет по меркам, которые мне принесли из канцелярии его светлости. Я подробно обсудил их с господином Горвином. Он особенно подчеркнул, что фундамент должен быть прочным, ведь для удобства перевозки макет будет складным. А значит, необходимо сделать его особенно устойчивым, чтобы он пережил все тяготы пути. Видите, я укрепил углы при помощи латунных накладок? А еще мне пришла в голову идея привинтить к фундаменту ручки одну напротив другой. Благодаря этому мужчина сможет с легкостью поднять макет как в сложенном, так и в развернутом состоянии.

Кэт взялась за ручки и приподняла миниатюрный птичник на несколько дюймов над столом.

– Или даже женщина.

* * *

Чем выше статус человека, тем дольше он заставляет вас ждать. Когда Горвин, осыпая Кэт извинениями, точно цветами, проводил ее в личный кабинет его светлости в Собственной галерее, уже зажгли свечи. При появлении Кэт Арлингтон удостоил ее величайшей любезности, чуть привстав из-за стола.

– Добрый день, госпожа Хэксби.

Кэтрин сделала книксен, и лорд Арлингтон указал ей на стул.

– Ну как, осмотрели макет птичника?

– Да, ваша светлость. Очень тонкая работа.

– Мне сообщили, что он будет полностью готов завтра.

– К завтрашнему дню будет готова роспись. Но потом еще следует покрыть макет слоем лака или даже несколькими. А лаку нужно время, чтобы высохнуть, иначе он не будет держаться.

Арлингтон побарабанил пальцами по столешнице, будто аккомпанируя невидимым танцорам.

– Сегодня вторник, – произнес он, не сводя глаз со своих танцующих пальцев. – Завтра среда. – Еще один пируэт. – Четверг, пятница. – Пальцы замерли. Арлингтон поднял взгляд на Кэт. – Хорошо, пусть будет суббота. Не возражаете?

– О чем вы говорите, ваша светлость?

– О дате вашего отплытия во Францию. – Арлингтон озадаченно поглядел на нее. – О чем же еще?

– Нам с моим чертежником еще нужно сделать чистовые копии планов, а также изображений фасадов. На это уйдет…

– Сумеете управиться к субботе?

Кэт нервно сглотнула. Комплект чертежей, предназначенных для того, чтобы демонстрировать их принцессе, не рисуют впопыхах за пару часов. А пальцы лорда Арлингтона снова принялись выбивать режущую слух барабанную дробь, но теперь она стала быстрее и настойчивее.

– Это можно устроить, ваша светлость.

Пальцы замерли.

– Тогда решено.

– Как именно я доберусь до Франции?

– Вы будете путешествовать под покровительством священника по фамилии Хобелл и его жены. С ними вы будете в полной безопасности и вашему доброму имени ничего не будет угрожать. А подробности вам сообщит Горвин. – Арлингтон опустил голову так, будто для него это была слишком тяжелая ноша, и склонился над бумагами. Рука милорда потянулась за пером и обмакнула его в чернильницу.

– Всего вам доброго, госпожа Хэксби.

Вернувшись на Генриетта-стрит, Кэт застала там Маргарет. Служанка Марвуда проявляла чудеса терпения, пытаясь научить Джейн Эш подворачивать старую простыню.

– Так она еще год прослужит, а то и все два, – объясняла Маргарет, когда Кэт вошла в гостиную.

При ее появлении обе служанки взлетели со стульев, будто вспугнутые птицы. Джейн взяла у хозяйки плащ.

– Господин Бреннан еще в бюро?

– Нет, госпожа. После обеда он ушел на Фенчерч-стрит и велел передать, чтобы раньше завтрашнего утра вы его не ждали.

Кэтрин села и велела Джейн:

– Сходи в кухмистерскую. Купи пирог и говядину, если она у них есть. Выбери кусок поменьше. И поторопись.

Маргарет взялась за шитье.

– Как поживает твой хозяин? – спросила Кэт, когда они остались одни.

– Ходит с такой кислой миной, будто лимон проглотил. – Маргарет отложила шитье. – Вчера он был в театре. Домой вернулся почти в час ночи, вдрызг пьяный. Вы с ним в последнее время не встречались?

– Всего один раз, мельком, случайно в гостях столкнулись. Господин Марвуд… здоров?

– Вполне, госпожа, но отнюдь не счастлив. Кажется, у хозяина неприятности на службе.

– В субботу я отплываю во Францию, – выпалила Кэт: ей просто необходимо было поделиться собственными тревогами. – А высадившись с корабля, поеду в Париж. Вероятно, меня представят Мадам – самой герцогине Орлеанской. Может быть, мне даже придется с ней беседовать, представляешь? – Кэтрин сделала паузу. – Что мне надеть? – Тут она снова умолкла, вдруг осознав весь ужас ситуации. – Маргарет, какие туфли мне выбрать?

– Сабо и новые ботинки в дорогу, – невозмутимо ответила Маргарет. – А когда будете на месте, туфли, в которых вы сейчас, отлично подойдут, чтобы носить их каждый день. А коли придется встретиться с принцессой, вас выручат те самые туфли с трехдюймовыми каблуками и зеленой подкладкой. Но их, конечно, сперва нужно отдать в починку. Вы на эту пару бешеные деньги истратили, госпожа, – не годится, чтобы ваши расходы пропали даром. К тому же туфли и впрямь красивые. Только смотрите ногу не подверните.

– В Уайтхолле острые носы сейчас à la mode[12]. Но это, скорее всего, означает, что во Франции они из моды уже вышли.

Маргарет продела в иголку новую нитку.

– Ничего не поделаешь, придется вам довольствоваться тем, что есть. Как и всем нам.

Глава 30

К концу недели погода изменилась. В пятницу утром на небе не было ни единого облачка. Низкое бледное солнце заливало кухонный двор слабыми, но дарящими ощутимое тепло лучами, обещая скорый приход весны.

Среди луж и жидкой грязи Мария прокладывала себе путь к нужнику. Она задержалась там дольше обычного, наслаждаясь легкими касаниями ветерка, обдувавшего ноги, и любуясь желтой полоской света между дверью и косяком. В первый раз за много дней, а может, и недель Мария чувствовала себя счастливой.

Но снаружи ее уже подстерегала Ханна. Рядом со служанкой на земле стояли два ведра помоев для свиней.

– Ты что, нарочно от меня бегаешь?

– Нет, – ответила Мария. Солнце придало ей немного смелости. Девочка понимала, что рано или поздно эта встреча произойдет. Она устала жить в постоянном страхе. – Ты прекрасно знаешь, что я не могу сама к тебе прийти.

– Я тебя уже три дня не видела. Достала платок?

Мария вынула из кармана бордовый платок и уронила его на ладонь Ханны. При одной мысли о том, чтобы прикоснуться к служанке, Марию передергивало от отвращения. Это все равно что дотронуться до змеи или жабы.

Ханна погладила платок, будто котенка. Даже порванная, эта вещь выглядела очень красиво. На солнце смелый цвет заиграл еще ярче. Ткань мягкая-премягкая, кружево изящное, а прожженная дыра и повреждения едва заметны. Но теперь платок утратил всю свою прелесть, навеки оскверненный руками Ханны.

У Марии на глаза навернулись слезы. Она зашагала обратно к дому.

– Стой!

Девочка медленно обернулась.

Ханна сунула платок в карман на поясе под юбкой.

– У меня к тебе еще одно дело.

– Взять личную горничную мне разрешат еще очень-очень не скоро, – ответила Мария. – Но если вдруг дадут денег…

– Да я не про это, а про льва.

– Что значит – про льва?

– Ненавижу его.

– За что?

– Достаточно уже того, что его кормят лучше, чем меня. И воняет от этого зверя противно, а уж ревет он так, что мертвого разбудит. Я хочу, чтобы ты убила его.

– Ханна, пожалуйста, не глупи. Как я его убью?

– Намекаешь, что я дура? Еще раз такое скажешь – пожалеешь.

– Как, по-твоему, я должна убить льва? – повторила свой вопрос Мария. – Это невозможно!

– Скажешь тоже! Дело-то пустяковое. – Глаза у Ханны были бледные, даже светлее, чем утреннее небо. – Заодно и подготовишься.

– Подготовлюсь? – Мария во все глаза уставилась на собеседницу. Лицо у той было перемазано сажей. – К чему?

Служанка не ответила. Взяв ведра, она потащила их через арку к свинарнику. Тут на небе непонятно откуда появилось облако и скрыло солнце. Руки Марии покрылись гусиной кожей, ее замутило. Девочка поспешила обратно в дом.

* * *

В пятницу утром я лежал на кровати в уютном, немного душном полумраке, царившем под задернутым пологом. Здесь было мое убежище, и, несмотря на суровую необходимость, я не спешил его покидать. До меня доносились обычные звуки утренней суеты. Внизу домочадцы ждут моего пробуждения. Я бы с удовольствием уснул снова, но мне не давали покоя тревожные мысли. Они без остановки вертелись у меня в голове, будто детская юла, которая вдобавок качается и подскакивает на неровном полу.

Я был практически уверен, что Джеремайя Джонсон убит – скорее всего, на территории усадьбы Фэншоу на Слотер-стрит или рядом с ней. Доказательств у меня не было, но платок, который заметила Мария Фэншоу в вольере у льва, свидетельствовал в пользу этой теории. Если верить Брокмору, в прошлую пятницу днем платка он в вольере не видел.

Затем, вечером того же дня, Брокмор заявил, что на жертвенном камне лежит труп. История выглядела настолько неправдоподобной и до такой степени портила репутацию рассказчика, что я был склонен ей верить. Да и подробное описание одежды убитого мужчины указывало на то, что Брокмор говорил правду. Действительно, камзол Джонсона, хоть и поношенный, да к тому же не блещущий чистотой, был на удивление хорошего качества.

Господину Фэншоу принадлежит доля в заведении «Синий куст», но вполне возможно, этим его участие в деле и ограничивается. Я обратил внимание, что при виде платка старик не выказал никаких признаков того, что ему знакома эта вещица или что его совесть нечиста. Пожалуй, Фэншоу не обманщик, а жертва обмана.

Зато ван Рибик – совсем другое дело. Мне не составило никакого труда поверить, что этот тип способен на убийство. К тому же голландец – очевидное связующее звено между Слотер-стрит и игорным притоном в таверне «Синий куст», где промышлял Джеремайя Джонсон. Ордер на арест ван Рибика выдан еще в прошлую субботу, а сегодня уже пятница. После того как его мельком видели в Ковент-Гарден, этот человек будто сквозь землю провалился: то ли где-нибудь отсиживается, то ли и вовсе покинул Лондон.

Тут мне пришла в голову одна мысль. Из Ковент-Гарден с восточной стороны можно выйти на Генриетта-стрит. Чертежное бюро в доме со знаком розы не более чем в пяти минутах ходьбы от того места, где ван Рибик был замечен в последний раз. Я своими глазами видел голландца там на прошлой неделе, тем вечером, когда он вместе с Кэт приехал неведомо откуда, а я едва не вступил с ним в открытую перепалку. Что, если ван Рибик нашел убежище именно там?

Чтобы узнать наверняка, достаточно просто спросить. Стоило этой идее оформиться в моей голове, как и я сам удивился, почему недодумался до этого раньше. Создавалось впечатление, что сама подобная мысль была мне настолько отвратительна, что я усердно гнал ее от себя.

Маргарет сказала, что Кэт отплывает во Францию завтра. Внезапно охваченный лихорадочной спешкой, я отдернул полог, свесил голые ноги с кровати и позвал Стивена.

* * *

Дверь дома под знаком розы мне открыл Фибс. Его уважительный кивок был таким же насквозь фальшивым, как слова распутной девки, восхваляющей мужское достоинство клиента.

– Госпожа Хэксби наверху?

– Да, ваша милость. – Его взгляд скользнул по стоявшему рядом со мной Стивену. – Сразу подниметесь или мне послать мальчишку, чтобы он спросил, удобно ли ей вас принять?

Мы с Фибсом достигли взаимопонимания около двух лет назад, примерно в то время, когда умер господин Хэксби. Теперь он старался мне угодить, но лишь в определенных пределах. Время от времени я задабривал привратника деньгами или подарками. На руку мне играло то, что Фибс меня побаивался, главным образом потому, что я убедил его, будто мое положение в Уайтхолле выше, чем на самом деле.

– Докладывать о моем приходе не нужно, – ответил я. – Дорогу я знаю. Но сначала уделите мне пару минут. – Я жестом велел ему отойти в сторону, чтобы Стивен нас не услышал. – Помните тот вечер, когда я приходил сюда в последний раз?

– На прошлой неделе, сэр? – Фибс старался не смотреть мне в глаза. – Госпожа Хэксби тогда уехала с высоким джентльменом, и вы ее не застали, но, уходя, встретили обоих возле дома. Помнится, тогда еще дождь лил.

Какое нейтральное, дипломатичное описание событий!

– Скажите, а после того вечера вы видели джентльмена, о котором идет речь?

Фибс нахмурился, будто роясь в памяти:

– Он, кажется, иностранец?

– Так видели или нет? – строго спросил я. В глазах привратника мелькнул страх. – Не тратьте понапрасну мое время.

– Прошу прощения, господин. Я… просто припоминал, в какой день это было… Кажется, в воскресенье, в конце прошлой недели.

– Во сколько?

– Часа в три или в четыре. Я обратил внимание, что джентльмен запыхался. Я еще подумал: с чего бы это?

Все сходится. В воскресенье днем ван Рибик ускользнул от людей Горвина в Ковент-Гарден. Моя догадка подтвердилась – именно здесь голландец и спрятался.

– Значит, джентльмен поднялся к госпоже Хэксби?

– Ее тогда не было дома.

Ну конечно, ведь в тот день я встретил Кэт в гостях у Фэншоу, и, когда я ушел после безрезультатных попыток расспросить хозяина, она осталась на Слотер-стрит.

– Но я разрешил джентльмену подняться наверх, – продолжил Фибс. – Ведь он уже приходил, и я знал, что госпожа Хэксби возражать не станет. Надеюсь, я поступил правильно, сэр. В квартире была ее служанка, и я рассудил, что вреда тут нет.

Похоже, ван Рибик заплатил привратнику, иначе бы тот не пустил в дом малознакомого человека. Однако взятка оказалась слишком мала, дабы перевесить мое влияние.

На то, чтобы узнать, чем закончилась эта история, у меня ушло меньше минуты. Выяснилось, что через некоторое время Фибс снабдил голландца плащом и шляпой.

– Надеюсь, я не сделал ничего дурного, сэр? Ведь так велела госпожа Хэксби. Вот я и подумал: какой от этого вред?

Кэт приказала Фибсу послать мальчишку за наемным экипажем, в котором вскоре уехала вместе с ван Рибиком.

– Во сколько это было?

– Не раньше чем в начале восьмого, сэр. Уже темнело.

Я быстро произвел в уме подсчеты: ван Рибик провел наверху по меньшей мере три часа.

– Ваша милость, когда этот джентльмен уходил, он изображал слугу. Госпожа Хэксби была не против – сказала, это он на спор. Уж джентльмен старался на славу: и кланялся, и пресмыкался. Даже ходил по-другому – скрючился так, что сразу стал меньше ростом. Велел мне дойти с ним до кареты, болтать да перешучиваться, будто мы оба слуги.

– Долго ли отсутствовала госпожа Хэксби? – спросил я. – И где они были?

– Куда ездили, не знаю, но вернулась она одна, в другом экипаже, примерно через полчаса или около того.

Я попробовал расспросить Фибса подробнее, но больше ничего из него вытянуть не сумел. Вознаградив привратника за труды деньгами, я предупредил, что если он хоть слово кому-нибудь скажет о нашем разговоре, то опомниться не успеет, как лишится службы и окажется у позорного столба – уж я об этом позабочусь.

Затем я отправился наверх.

* * *

Настроение в чертежном бюро царило невеселое.

Бреннан сидел с угрюмым видом: Кэт поручила ему работать над чертежами, которые собиралась показать Мадам. Она заявила, что мелкие детали у него получаются лучше. А Бреннан, в свою очередь, напомнил госпоже Хэксби, что за сей почетный заказ они пока не получили ни пенни, и это притом, что его выполнение обходится им очень дорого.

Кэт подозревала, что еще больше беднягу удручает то, что на время ее отсутствия он останется в чертежном бюро за главного. Ответственность давила на него тяжким бременем. В довершение прочих неприятностей папку для документов, изготовленную из лучшей телячьей кожи и украшенную монограммой Мадам, должны были доставить еще вчера, однако ее до сих пор не принесли.

Кэтрин укрылась в своей квартире этажом ниже, однако там царил хаос. Кровать была завалена одеждой, которой давно следовало лежать в саквояже, а туфли – Кэт рассудила, что она никак не сможет обойтись без пяти пар, и это не считая дорожной обуви, – валялись на ковре неаккуратной кучей, а Джейн поливала их слезами.

– В чем дело? – спросила госпожа Хэксби, еле-еле сдерживая раздражение.

– На них воск капнул, – прорыдала Джейн, показывая ей туфлю. – Вот сюда. Простите меня, пожалуйста, хозяйка!

Кэт взяла у служанки туфлю – левую из синей пары, расшитой нитями из позолоченного серебра. На синем фоне пятнышко воска на носке сразу бросалось в глаза. Судя по тому, что воск потрескался и размазался, Джейн пыталась его отчистить, но в результате пятно только расползлось и стало в два раза больше.

– Туфли испорчены, – ровным, однако не предвещающим ничего хорошего тоном произнесла Кэт.

– Может быть, Маргарет…

– Маргарет здесь нет. Но даже будь она сейчас у нас…

Во всем, что касалось ведения хозяйства, Джейн приписывала Маргарет почти сверхъестественные способности. Однако даже ей не под силу вывести такое пятно.

Тут кто-то постучал в наружную дверь.

– Никого не впускай, – процедила Кэтрин сквозь стиснутые зубы. – Кто бы это ни был.

Служанка поспешила в коридор.

– Твоя хозяйка дома?

Этот голос Кэт узнала бы из тысячи. Вот только Марвуда сейчас не хватало! Принесли же его черти! Хоть бы у Джейн хватило ума ответить, что ее госпожа больна!

Но для уловок было слишком поздно: посетитель уже прошел в гостиную, а Джейн, глядя на него снизу вверх, беспомощно лепетала что-то невнятное. Марвуд заметил Кэт через открытую дверь спальни. Должно быть, разглядел он и ворох одежды на кровати, и гору обуви на полу. Марвуд поклонился. Кэтрин закрыла за собой дверь и вышла ему навстречу.

– Боюсь, у меня мало времени, сэр, – промолвила она. – Сегодня я не смогу вас принять.

– Полагаю, вы готовитесь к отъезду во Францию? Маргарет мне говорила. Надеюсь, ваше путешествие пройдет благополучно и чаяния, которые вы на него возлагаете, оправдаются.

Весьма любезное пожелание, однако Кэтрин могла дать Марвуду только один ответ:

– Там будет видно. Но, как я уже сказала, у меня нет ни минуты…

Он перебил ее:

– Мне нужно поговорить с вами наедине, мадам.

Кэт поняла, что отделаться от него, не дав при этом пищи для пересудов, будет затруднительно.

– Иди наверх, в чертежное бюро, – велела она Джейн. – Помой там окна. Только не мешай господину Бреннану.

Когда они с Марвудом остались одни, Кэт отбросила даже видимость хороших манер.

– Вы совсем не вовремя, сэр. У меня очень много дел, и, на мой взгляд, сейчас нам с вами разговаривать не о чем.

– Я вас надолго не задержу. Это касается ван Рибика.

– Что именно вас интересует?

– Насколько мне известно, он приходил сюда в воскресенье, во второй половине дня.

– Фибс не умеет держать язык за зубами. От привратника, болтающего о хозяйских делах с каждым встречным-поперечным, никакой пользы, зато много вреда. Если это повторится, придется поискать на его место кого-нибудь другого.

– Ван Рибик пробыл у вас несколько часов и…

– Вас не касается, кто бывает у меня в гостях. Всего доброго, сэр.

Кэт хотела было укрыться в спальне – последовать за ней туда Марвуд не посмеет, а выход он найдет и сам. Однако не успела женщина и шагу ступить, как незваный гость схватил ее за руку.

Потрясенная и негодующая, Кэтрин утратила способность рассуждать здраво: ею овладела слепая ярость. Развернувшись, она влепила Марвуду самую крепкую оплеуху, на какую только была способна.

Он выпустил ее локоть и вместо этого схватился за собственную левую щеку. На коже проступало красное пятно, на фоне которого белые шрамы стали особенно заметны.

– Не смейте до меня дотрагиваться, сэр, – сердито выпалила Кэт и нащупала в кармане нож. – Вам ли не знать, что я этого не выношу.

– Простите, – произнес Марвуд, опуская руку. – Но дело и впрямь очень важное. Я спрашиваю о ван Рибике не из личных интересов. Выдан ордер на его арест.

– И что с того? – отмахнулась Кэт. – Влезть в долги может кто угодно. Пусть его кредиторы подождут.

– Ордер никак не связан с долгами. Его выдал лорд Арлингтон, и на нем стоит подпись короля.

– Не понимаю… – Кэтрин была явно обескуражена.

– Против этого человека выдвинуты серьезные обвинения. У нас есть доказательства. Он должен дать соответствующие разъяснения.

Что, если ван Рибик обманывал ее? Как ни странно, это подозрение заставило Кэт с новой силой обрушить гнев на Марвуда.

– Кажется, у вас на него имеется зуб. Похоже, вас просто одолела ревность. – Перед мысленным взором Кэт помимо ее воли возникла пышнотелая жеманная Мег Даунт. – Хотя Господь свидетель, вы не имеете права меня ревновать.

– Мои чувства здесь ни при чем, – с такой же враждебностью ответил ей Марвуд. – Ван Рибик пробыл у вас примерно до семи часов вечера. Затем переоделся слугой. Выходит, он знал, что его преследуют, и вы тоже об этом знали. Вы сели вместе с ним в наемный экипаж. Куда вы ездили?

– Почему я должна перед вами отчитываться?

– Потому что в противном случае вы не оставляете мне выбора. Я буду вынужден доложить его светлости, что вы укрываете беглеца и оказываете ему содействие.

– А вы и впрямь ревнуете, – выпалила Кэт: она повторила свой выпад, чтобы еще раз задеть Марвуда – сейчас она испытывала от этого удовольствие. – Уж от вас я такого не ожидала!

– Куда вы ездили, мадам?

– Раз уж вам так любопытно, мы высадились у Сомерсет-хауса. Ван Рибик пересел в другой наемный экипаж возле Майского шеста.

– И куда он поехал дальше?

– Бог знает. Сэр, мы с вами сказали друг другу все, что можно, а вы – даже то, что нельзя. А теперь оставьте меня.

Некоторое время они молча глядели друг на друга. На щеке Марвуда все еще пылал красный след от пощечины. Кэт ощущала, как негодование волнами исходит от него, будто жар от огня, да и сама она испытывала те же чувства. Отвесив формальный поклон, Марвуд, не произнеся ни слова, вышел из гостиной.

С лестницы донеслись его удаляющиеся шаги. На секунду Кэтрин захотелось выбежать на лестничную площадку и окликнуть Марвуда. Но вместо этого она с громким хлопком закрыла дверь. И только в этот момент заметила, что до сих пор держит в левой руке забрызганную воском туфлю. Кэт отшвырнула ее. Отскочив от стены, туфля упала в совок для угля.

Кэтрин сказала себе, что поступила разумно и сделала все совершенно правильно. Марвуду просто затуманила голову ревность. Что, если никакого ордера на самом деле нет и в помине? В любом случае Марвуд не имеет никакого права ее допрашивать, да и ревновать тоже. Что за абсурд!