Сара Окс

Погружение

Sara Ochs. The Dive
© Sara Ochs 2023
© Александрова Н., перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Эвербук», Издательство «Дом историй», 2024


Посвящается маме и папе. Спасибо, что сделали возможным абсолютно все


Пролог

Пятница, вечер

Где-то за спиной гремят басы, кровь у меня в ушах пульсирует в унисон. Я смотрю на людей, которые остались поодаль. Разрисованные ярко-зеленым и тошнотворно-розовым тела трутся друг о друга. Из золотистых и зеленых бутылок пеной льется дешевое пиво, сбившиеся в компании друзья потягивают из аквариумов какую-то противную голубую жидкость. Чуть дальше танцоры крутят огненные обручи под бурные аплодисменты впечатленной – и крайне нетрезвой – толпы.

Вдруг все становится нечетким, как будто я выхожу из тела и наблюдаю со стороны. Неоновая какофония накладывается на музыку, которая превратилась в одну протяжную расплывчатую ноту, такую низкую и громкую, что в груди у меня все сотрясается. Мышцы отяжелели, и мне приходится напоминать себе дышать: тело будто забыло, как нормально функционировать. Может, они добавили что-то в мой напиток, чтобы упростить себе задачу. Или, может, мне плохо потому, что я знаю. Понимаю, что времени все меньше.

Я оборачиваюсь к толпе и зову на помощь. Но это бесполезно. Рев колонок накрывает пляж, будто лавина, подхватывает мой голос и уносит в тишину.

Мне казалось, что я справлюсь самостоятельно. Что я умнее их, что я смогу разобраться, что за тьма живет на этом острове, и сделать так, чтобы она никому больше не навредила.

Но нет.

Это была ошибка. Довериться не тому человеку. После всего, что случилось, нельзя было поступать так опрометчиво.

На мою спину ложится чья-то ладонь. Прикосновение легкое, и я знаю, как это будет выглядеть, если нас увидит кто-нибудь, решивший уйти с вечеринки и оказавшийся в дальней части пляжа. Двое тусовщиков сбежали, чтобы насладиться уединением при луне. Это настолько далеко от правды, что я почти улыбаюсь, бурлящая во мне эйфория почти рассеивается.

Но не до конца.

Потому что я знаю, что эта ладонь означает. И чувствую то, чего остальные – там, позади меня – не чувствуют. Легкий укол ножа, приставленного к моей пояснице.

Прямо у меня над ухом раздается голос, холодный и резкий, музыка его почти не заглушает.

– Вперед. Шевелись.

Я смотрю перед собой на море, которое тянется до самого горизонта, черные волны блестят в свете луны, полной и круглой, как беременный живот. С тех пор как я здесь, этот вид открывался мне не раз – такой красоты я раньше не видела.

Я подчиняюсь и иду. Что мне еще остается?

Басы, рвущиеся из колонок в баре, с каждым шагом стихают, и наконец я оказываюсь так далеко, что музыка звучит лишь в воспоминаниях. Веселящаяся толпа осталась позади, эта часть пляжа погружена в темноту, магазины давно закрыты. Единственный источник света – россыпь звезд над головой.

Я чувствую, как вода лижет мне ступни, и снова оглядываюсь. На таком расстоянии люди кажутся размытыми пятнышками, но я все еще могу различить их трущиеся друг о друга тела, которые силятся почувствовать хоть какую-то близость. Несмотря на хаотичность – из-за наркотиков и алкоголя все натыкаются друг на друга, – их неоновые движения не лишены красоты.

Я уже давно не ощущаю ничего, кроме холода, хотя эти последние несколько дней к коже липла типичная для острова влажность. Говорят, что ярость обжигает, но моя сидела в животе, твердая, как лед, и замораживала вены. Все мои мысли были только о мести. Никогда еще у меня не было такого острого желания причинить боль.

Но теперь, когда море гладит мои колени, а я, находясь так далеко от остальных и глядя, как они танцуют на пляже в отблесках лунного света, чувствую, что лед ярости наконец тает, прежнее легкое головокружение возвращается.

Чувствовала ли она то же, что и я? Осознание того, как ценна жизнь, которое приходит, когда ее конец уже близок.

Больше я не успеваю ни о чем подумать: ноги перестают двигаться, на моей спине теперь не одна ладонь, а две, и меня силой толкают лицом в воду. Падая, я хватаю ртом воздух, а потом ударяюсь лбом о камни, которыми усеяно морское дно. Но это не все. Меня крепко хватают за шею, удерживая голову под водой, чужие ноги крепко сжали мои бедра, не давая подняться. Я сопротивляюсь, но мой противник почти не двигается. Я вскидываю руки, чтобы за что-нибудь ухватиться, но меня словно бы укутали тяжелым одеялом. Наконец я сжимаю пальцами чужие запястья и провожу по ним ногтями так сильно, как только могу. Но вода все смягчает, и царапин почти не остается.

Соленая вода жжет глаза, и я поневоле их открываю. Мимо, ловко уворачиваясь от выходящих у меня изо рта пузырьков, снуют рыбки: их, очевидно, не волнует, что жизнь вытекает у меня из легких.

Мои руки разжимаются и опускаются, будто мышцы раньше мозга поняли, что сопротивляться бесполезно. И я, как и много раз после того, как она ушла, снова представляю себе ее. Это из-за нее я здесь. Из-за нее мне пришлось всем пожертвовать.

Это о ней я думаю, когда красота воды растворяется в черноте.

1

Касс

Четырнадцать часов назад

Номер в отеле уже пахнет смертью. Я знаю, что на самом деле еще слишком рано, что тело еще даже не начало разлагаться. Но этот нутряной, тошнотворно-сладкий запах все равно заползает мне в ноздри. Из порезов на стопах сочится что-то густое и влажное, и время словно бы останавливается, когда я вижу, как волокна ковра пропитываются кровью. В каждой капле – частички меня, они останутся здесь надолго, когда меня уже не будет.

Вдруг надо мной нависает крупная фигура. Я чувствую в руке что-то тяжелое и твердое – нож. Перевожу на него взгляд и в свете лампы вижу субстанцию цвета ржавчины, которая покрывает острое лезвие. Кровь. Моя кровь.

Я пытаюсь перевести дух, понять, что происходит, восстановить картину. Но, прежде чем мне это удается, моя рука будто по своей собственной воле движется вперед, яростно и отчаянно. И вот оно. Лезвие встречается с плотью. И это ощущение приятно.

У меня вырывается крик, я слышу его как будто со стороны.

– Тише, тише.

Я прижимаю ладонь ко рту и распахиваю веки. И смотрю прямо в глаза Логана, в океанские волны его радужки.

– Я здесь, Касс. Ты дома. Все нормально, – успокаивает он.

Постепенно я замечаю руки Логана на своих щеках, его обеспокоенный взгляд, его сильный шотландский акцент. Я делаю глубокий вдох через нос, знакомый запах соленого воздуха заполняет ноздри. На два счета вдох, на два счета выдох.

– Кошмар приснился?

Я чувствую, как в затылке накапливается боль, и не сразу понимаю, о чем спрашивает Логан.

– Да, наверное, – мямлю я.

Он не знает, какие ужасы я видела во сне каждую ночь весь первый год после того, что произошло в том отеле. Подсознание бесконечно прокручивало воспоминание, которое с каждым разом становилось все более мрачным, пугающим. Когда я приехала на Санг, на некоторое время это прекратилось, но теперь, спустя почти три года, разум снова начал возвращаться к тем событиям, и кошмары тоже вернулись – еще более мрачные и реальные.

– Что тебе снилось? – спрашивает он.

Сердце у меня до сих пор колотится, и я вытираю со лба бусинки пота. Заставляю себя дышать медленно, используя прием, которому учу других. Вдох, один, два, выдох, один, два.

– Не помню, – вру я.

Я с удивлением обнаруживаю, что вожу кончиками пальцев у себя над сердцем, там, где неровная кожа стала мягкой и стянутой. Логан думает, что это из-за аварии, в которую я попала, когда училась в колледже. Что мне в грудь вонзился осколок ветрового стекла. Что я выжила, но та авария оставила меня сиротой, одним разрушительным махом отобрав у меня двоих – и единственных – родных людей. Он так думает, потому что я заставила его так думать.

Я убираю руку от груди, чтобы не привлекать к шраму лишнего внимания.

Озабоченность на лице Логана постепенно сменяется его фирменной улыбкой: губы приоткрыты, один уголок рта поднимается чуть выше другого, синие глаза начинают искриться. Подбородка касается прядь, которая выбилась из небрежного хвостика, и при виде ее в животе у меня что-то трепещется.

Он наклоняется еще ближе к моему лицу.

– Ну, что бы тебе там ни приснилось, это не по-настоящему. А знаешь, что по-настоящему? – поддразнивает он.

Он подносит мою левую руку к губам, проводит ими по костяшкам, и я отчетливо вижу золотое кольцо, которое со вчерашнего вечера навсегда поселилось на моем безымянном пальце.

От этой мысли по спине до сих пор бегут мурашки. Он – мой. Я – его. Больше нам никто не нужен. Остальное неважно.

С его лица мой взгляд опускается на точно такое же кольцо, висящее на цепочке у него на шее, поверх татуировки на груди.

Я вспоминаю вчерашний вечер, позволяя приятным впечатлениям изгнать остатки вызванной кошмаром паники. Логан протянул мне красную коробочку, а потом осторожно вытащил прятавшуюся под футболкой цепочку с кольцом. Время как будто застыло, и мой мозг слегка дал сбой: увидев, как Логан опускается на колено на виниловое покрытие в нашем дворе, я сначала не поняла, в чем дело. Он идеально подгадал момент: солнце как раз опускалось в море, огненный шар тонул в воде, и небо пылало розовым и переливами голубого.

Прежде чем надеть кольцо на палец, я подержала его на ладони.

– Посмотри, что на внутренней стороне, – сказал Логан. Я посмотрела: там изящным курсивом были выгравированы наши слова. Слова, которые мы говорим друг другу каждый вечер перед сном или когда расстаемся. Наша версия фразы «я люблю тебя».

– Мы двое навсегда, – едва выдавила я: горло перехватило от нахлынувших чувств.

– Мы двое навсегда, – повторил Логан. – Теперь официально.

Этого мгновения я ждала с тех пор, как познакомилась с Логаном два года назад. Увидев его впервые, я поняла: он – тот, кто спасет меня.

Логан продолжил, и на глазах у меня выступили слезы:

– Касс Моррис, ты для меня – все. Когда я был подростком, я мечтал, что встречу кого-то такого же любящего и понимающего, как ты, на кого я всегда смогу положиться и кому смогу доверять. Не могу поверить, что встретил тебя. Я, наверное, самый везучий парень на свете.

Я могла только кивать и слушать, сквозь ресницы брызнули слезы. Я с трудом сглотнула и попыталась полностью насладиться моментом, попыталась притвориться, что я действительно та милая, застенчивая, преданная девушка, которую он полюбил, а не та девочка, что была три года назад в том номере в отеле, – девочка, которая смела бы с пути кого угодно, лишь бы выжить.

Сейчас, лежа в нашей кровати, я подаюсь к нему: мне хочется ощутить его губы на своих. Но как только мы ими соприкасаемся, в спальню врывается шум.

Бам, бам, бам.

Я чувствую, как тело деревенеет, мускулы напрягаются.

– Это просто в дверь стучат, – говорит он, хмурясь, в его словах читается вопрос.

– Точно, – поспешно говорю я, надеясь, что он не заметил моего смущения. – Просто этот сон казался таким реалистичным.

Логан переворачивается на бок и подвигает ноги к краю кровати, собираясь вставать.

– Нет, ты лежи, – говорю я. – Тебе только днем на работу, а у меня и так будильник сейчас зазвенит. Это, наверное, Грета принесла подарок на помолвку. Ты же ее знаешь.

Я уже представляю, как она стоит на пороге, готовая кинуться на меня с объятиями и затараторить, как трудно ей было держать все в секрете так долго. Я вспоминаю, что Грета недавно пережила расставание, и чувствую легкий укол жалости. Элис без всякого предупреждения и без видимой причины взяла и бросила ее и всю ту жизнь, что они построили на этом острове. Но я отбрасываю эту мысль. Сегодня утром нужно праздновать. Хоть раз я заслуживаю быть счастливой.

– Посмотрите только. Вот она, лучшая невеста, о которой я только мог мечтать, – говорит Логан. От его слов в животе поднимается теплая волна, и я легонько целую его улыбающиеся губы и подбираю брошенную у кровати одежду – последствия вчерашней ночи. Натягивая футболку Логана, я на миг останавливаюсь, чтобы посмотреть в панорамные окна, расположенные по всему периметру нашей спальни: из них открываются безграничные виды на сияющее, усеянное горами море.

Как и всегда, от красоты у меня захватило дух. Мы переехали в этот дом год назад, когда каждому из нас надоело жить как раньше: Логан снимал в Кумвите квартиру с Нилом и Дагом, а я жила в одном из номеров, которые Фредерик сдает персоналу курорта по сниженной цене. Увидев, что этот дом продается, мы поняли, что просто обязаны подать заявку на покупку. Это один из немногих домов, которые находятся так высоко на холме, прямо рядом с тропой на Кхрум-Яй. Но все решил вид: остров как на ладони, будто он весь наш. И в каком-то смысле так и есть. Санг – наш дом, притаившийся в Сиамском заливе, довольно далеко от других популярных островов, так что толпы туристов еще не успели его испоганить, в отличие от соседних Пхангана и Самуя.

Сегодня море выглядит спокойным. Это хорошо, учитывая, что сезон дождей все еще в разгаре. С погодой каждый день лотерея. Но солнце уже встало над водой и уверенно поднимается выше в безоблачное небо.

Я прохожу через гостиную и миную совмещенную с ней кухню. С каждым шагом жду, что стук раздастся снова, но Грета, кажется, сдалась. Или услышала, что я уже иду.

У двери я останавливаюсь, чтобы пригладить волосы, и надеюсь, что они не выглядят так, будто я только что выкатилась из кровати, хотя так оно и есть. Не стоит слишком уж явно демонстрировать Грете нашу предсвадебную идиллию. Открывая, я улыбаюсь, готовая изобразить удивление Гретиным приходом.

Но на пороге никого нет.

Я выхожу из дома, влажность моментально липнет к коже. Может, Грета решила, что нас с Логаном нет дома, и уже уехала? Я смотрю на крутой склон холма, который спускается к другой части острова. Если она уехала, я бы как минимум увидела, как она несется с холма на байке, но дорога пуста.

В недоумении я морщу лоб. Захожу обратно в дом и думаю, не написать ли Грете, но задеваю что-то ногой. Что-то маленькое, что я перешагнула, даже не заметив. Простой белый конверт, на котором мелкими заглавными буквами написано мое имя – КАСС – вроде бы не Гретиным почерком. Но, должно быть, почерк все-таки ее.

Значит, вот в чем дело. Она, видимо, положила конверт на порог, постучала и быстро уехала, чтобы не тревожить нас. Я снова улыбаюсь.

Я беру конверт, несу в дом и останавливаюсь у кухонного стола, чтобы его открыть. Он такой легкий, как если бы внутри была открытка, но, зная Грету, можно предположить, что там что-то более существенное. Может, билеты в какую-нибудь новую страну? Когда дело касается подарков, она иногда чересчур увлекается.

Я жадно разрываю конверт, даже не думая подождать Логана. Мне не терпится удивить его, что бы ни было внутри.

Открыв конверт, я вижу, что внутри всего лишь сложенный лист бумаги. Заинтригованная, я разворачиваю его.

И сразу же роняю на стол, пальцы зудят, как будто я обожглась. Я инстинктивно отхожу назад, подальше от развернутого листа, сердце бьется все быстрее, мысли скачут. Я делаю несколько неловких шагов и хватаюсь за стул.

Все это время мой взгляд прикован к листу бумаги, к черно-белой фотографии девочки, которая безумно смотрит на меня, распахнув глаза, на лице – виноватое выражение. Репортеры и операторы устремляются к ней со всех сторон, выволакивая на арену медиа-цирка.

Фотография окружена целым морем плотных черных букв, других изображений на газетной странице нет.

Вверху – надпись красным маркером.

Я знаю, кто ты.


Ниже, под статьей и фотографией, – еще одна.

И скоро узнают и все остальные.


Когда смысл этих слов наконец укладывается в голове, я чувствую, как в горле поднимается желчь. Все, чего я добилась за последние два года, – новая личность, новая семья, новая жизнь – рушится.

– Это Грета? – кричит Логан из спальни.

С первой попытки ответить не удается. Всякий раз, когда я открываю рот, звук застревает в дыхательных путях. В глазах чернеет, и я снова оказываюсь в том номере. В руке нож, на лезвии – моя кровь.

– Нет… Никого, – наконец выдавливаю я, молясь, чтобы Логан не заметил, как дрожит мой голос. – Грета, видимо, не дождалась.

– Отлично, – говорит он. – Тогда возвращайся в постель. Мы еще не закончили праздновать.

Я иду как будто в трансе, останавливаюсь на кухне, чтобы свернуть лист и засунуть в ящик со всякой ерундой, под стопку меню из ресторанчиков, где Логан точно его не найдет. Этот лист нужно уничтожить, но мне отчасти хочется увидеть его снова, на свежую голову. Разобраться, как такое могло произойти.

Даже теперь, когда я не вижу этих слов, они словно выжжены у меня в мыслях. Я знаю, кто ты. И везде, куда ни глянь, фотография той девочки.

Той версии меня, которая давно осталась позади.

2

Брук

Я тяну курсор на себя, уменьшая свои бедра до идеальных параметров Барби. С экрана ноутбука смотрит мое улыбающееся лицо, тело находится в позе, которую я отточила до совершенства: рука выставлена так, чтобы казаться как можно тоньше, корпус повернут чуть в сторону от камеры, живот втянут.

Устав от ничтожности своего занятия, я со вздохом откидываюсь на спинку стула. В «Тики-Палмс» сидят еще несколько человек, но, учитывая, что время завтрака уже прошло, а обеденный наплыв гостей еще на начался, главный ресторан под открытым небом и пляжный бар дайв-курорта «Санг» относительно пуст. Я делаю еще один глоток кофе со льдом, который цежу весь последний час. Несмотря на то что здесь все дешево, у меня нет лишнего бата на вторую порцию.

В отличие от большинства посетителей, я выбрала место в углу ресторана, спиной к морю. Спустя две недели на острове я привыкла к потрясающим аквамариновым волнам, мягко набегающим на белый песок, и к чересчур ярким цветам, будто на все вокруг наложили фильтр. Так что я сижу лицом к курорту и наблюдаю, как приходят и уходят люди. Это гораздо интереснее.

Сам курорт, как и большинство подобных мест, расположенных по ломаной береговой линии острова, вписан в склон холма. Со своего наблюдательного пункта я вижу, как тропинка с пляжа резко поднимается вверх и ведет к главной дороге. Идеально ухоженные пальмовые деревья и кустики с пурпурными цветами украшают гостевые домики, похожие на мотели. Два бассейна – один для отдыха и один для тренировок – точками виднеются на склоне холма в том единственном месте, где нашелся протяженный плоский участок земли, чтобы их построить. За бассейнами проходит главная дорога острова, которая рассекает курорт, но его территория продолжается и за ней. На северной стороне курорта есть еще один бассейн – большой, панорамный, где проходят все вечеринки; еще несколько гостевых домиков, а также спа, фитнес-центр и студия йоги. Благоустроенная территория курорта протяженностью в милю занимает в целом почти четверть острова.

Я смотрю, как с крутого склона спускается группа дайверов: в руках – ласты, на запястьях болтаются маски. Они явно направляются к Центру дайвинга, главной точке притяжения курорта. «Санг: остров, где много дайвинга и слишком много вечеринок» – написано на футболках, которые продают в лобби. Но мой взгляд обходит дайверов и останавливается на девушке, которая идет за ними на расстоянии футов двадцати. В отличие от остальных, она ничего не несет. Она худенькая, с тонкими чертами лица и светлыми каштановыми волосами.

Я бы не обратила на нее никакого внимания, вот только она ловит мой взгляд. Секунду я смотрю на нее, уверенная, что она отведет глаза, но нет. Я как будто уже видела ее раньше: кого-то она мне напоминает. Я перебираю в голове знакомых, людей из соцсетей, даже родственников, но безуспешно.

Я, кажется, понимаю, в чем дело: подписчик, увидавший любимого инфлюенсера в естественных условиях. Бывало, что подписчики из соцсетей подходили ко мне лично, но всякий раз мне было неловко. Я знаю, чего они ожидают: что я жизнерадостная, веселая, слегка ветреная – такая, как в своих соцсетях, которые веду под ником BrookeaTrip.

Но я настоящая не похожа на ожившую Барби, которую они ожидают увидеть. Увы, но еще не придумали фильтра для реальной жизни, который мог бы сгладить мои острые углы.

Сегодня я не в настроении наклеивать на лицо свою инстаграмную[1] улыбку. Надеясь, что идущая ко мне девушка поймет намек, я отвожу взгляд и притворяюсь, что снова сосредоточилась на экране ноутбука.

Через мгновение я невольно от него отрываюсь. В отличие от дайверов, которые свернули с тропинки и теперь действительно идут к Центру дайвинга, она направляется к ресторану, не сводя с меня глаз. Что-то внутри меня напрягается, а пальцы сжимаются в кулаки.

– Я решил принести сразу несколько.

Услышав голос над ухом, я подпрыгиваю.

– Боже! – Пульс скачет, но я оборачиваюсь и понимаю, кто это. – Господи, меня чуть инфаркт не хватил, – ворчу я, но в голосе все равно слышится улыбка.

– Извини! – Нил дурашливо мне улыбается. – Я не знал, что ты захочешь, так что принес сразу несколько. – Он показывает на стол напротив, где стоят три напитка: зеленая бутылка пива «Чанг», украшенный зонтиком розовый коктейль и смузи.

Нил крупный и телосложением скорее напоминает плюшевого мишку – в отличие от большинства здешних парней, которые каждый день часами оттачивают в спортзале рельеф. Почти все его лицо покрывают веснушки, несколько крапинок даже переползли на розовые губы. Я смотрю, как на конце его мокрой пряди собирается капелька воды и падает мне на руку.

– Извини, – говорит Нил со смехом, когда капля разбивается о мою кожу. – Я только после погружения.

Тогда понятно. Видимо, он оставил снаряжение в Центре дайвинга и зашел в ресторан с пляжа. Я настолько сосредоточилась на той девушке, что даже не слышала, как он делал заказ.

Та девушка.

Я тут же оборачиваюсь, но ее не вижу. Странно. Я могла бы поклясться, что она направлялась ко мне. Я оглядываю холм и даже пробегаю глазами по пляжу, но ее нигде нет. Она словно исчезла.

– Я увидел, что ты здесь, и подумал, что составлю тебе компанию. – От такого беззастенчивого флирта я возвращаюсь к реальности и невольно краснею.

С Нилом я познакомилась на прошлой неделе, когда Касс затащила меня во «Франжипани» – дайв-бар примерно в миле от пляжа, где тусуются в основном экспаты и которым владеет парень Касс, хотя, судя по сообщению, пришедшему от нее вчера поздно вечером, теперь он уже ее жених. Касс представила Нила как своего коллегу, одного из трех инструкторов по дайвингу. Когда он пожал мне руку и заговорил со своим британским акцентом, я попыталась не обращать внимания на трепет в животе, но в тот вечер каждый раз, когда я чувствовала на себе его взгляд, лицо у меня предательски краснело. Он выделялся не столько внешностью, сколько тем, что без всякого смущения был собой, и его не трогало, что думают другие. Он очаровывал своей индивидуальностью.

Каждый раз, когда я украдкой смотрела на него, он отвечал мне взглядом, и его глаза блестели. Я пыталась как-то скрыть румянец, погасить его, сосредоточившись на раздражении из-за собственной наивности. Я догадывалась, что увидел Нил: скорее всего, то же, что и все остальные парни. Подтянутое тело, идеальный макияж, а за этим фасадом – абсолютная пустота. Девушка, которая из «красотки» превращается в «истеричку», когда они понимают, что ей вообще-то есть что сказать. Я читала комментарии у себя в профиле, уж поверьте.

С того вечера мы сталкивались еще несколько раз, когда Касс брала меня на разные тусовки: караоке в «Тики-Палмс», пикник, волейбол на восхитительно пустынном пляже Лампхан на другой стороне острова, куда туристам добираться лень.

В глубине души эти сборища меня пугали, но мне не удавалось найти убедительного предлога, чтобы отказываться от приглашений. Я же видела, как они – «старожилы», как они сами себя называют, – общаются между собой. Казалось, они так близки, что для кого-то еще просто нет места. Касс делала все, чтобы я чувствовала себя частью компании, но в итоге она неизбежно оказывалась рядом с Логаном, и они погружались в романтическое веселье. А я в итоге откатывалась на периферию. Одна.

Но меня всякий раз спасал Нил. Он подсаживался ко мне на пляже или за столик в «Тики-Палмс» и втягивал в разговор, начиная с очередной дурацкой шутки о своем отце. И я чувствовала, что я тоже «своя», что он и правда хочет узнать меня получше. Настоящую меня, а не из соцсетей. После того, как мы расставались, я часами не могла стряхнуть с себя это ощущение, это сладкое похмелье, наполняющее меня теплотой, которой на Санге, несмотря на обжигающую жару, как будто недостает.

Правда, сейчас, когда мы здесь, в «Тики-Палмс», все по-другому. За спиной у нас нет Дага, который травит Грете сальные шуточки, или Касс, которая многозначительно мне улыбается и мысленно ставит себе в заслугу, что мы сошлись, – сейчас мы одни. Мы с Нилом еще ни разу не оставались наедине, без других «старожилов». В этом есть некая странная интимность.

– Ты же знаешь, что сейчас только десять утра, да? До «счастливого часа» еще далеко, – говорю я, показывая на принесенные им напитки и подавляя смешок.

Он делает притворно-удивленный вид.

– На Санге все время «счастливый час», тебе что, не сказали?

Остановившись на самом безобидном варианте, я пододвигаю к себе смузи. И стараюсь не обращать внимания на то, как заколотилось сердце, когда я ощутила рядом теплую от солнца кожу Нила. Я не могу сейчас рисковать и отвлекаться на подобные мысли.

Ничуть не смутившись, он садится напротив и ставит перед собой коктейль и пиво.

– Мне же больше достанется. – Он подмигивает и делает большой глоток розового коктейля, бумажный зонтик трется о его свежевыбритую щеку. Я невольно улыбаюсь тому, каким маленьким этот девчачий напиток выглядит в его широкой, веснушчатой ладони.

– Эй, – говорит он, замечая это. – Розовый напиток – самый верный способ показать, что ты уверен в своей мужественности.

Я смеюсь, глядя в его добрые глаза, от улыбки веснушчатая кожа вокруг них собралась в морщинки. Я заставляю себя опустить взгляд.

– М-м, – причмокивает Нил и кричит бармену: – Как всегда, годный коктейль, Сенгпхет.

Сенгпхет, который, кажется, неизменно выполняет в «Тики-Палмс» роль бармена, метрдотеля, официанта и посудомойщика, кивает и складывает перед собой руки в благодарственном жесте. Я всего пару раз разговаривала с Сенгпхетом – недолго, во время затишья между завтраком и обедом. На ломаном английском он рассказал, что приехал на Санг работать, чтобы обеспечить оставшейся в Лаосе семье лучшую жизнь и посылать им деньги. Мы говорили о его сыне, которому только-только исполнилось три, и о том, как Сенгпхет всегда думает о нем, когда готовит напитки с бананом и кокосом – его любимыми фруктами. И о том, как сильно он скучает по игре сепактакрау – как я поняла, это что-то вроде смеси волейбола с футболом, – в которую они играли с друзьями и родственниками. Он кое-как справляется с новым языком, который пытается выучить с тех пор, как приехал на остров несколько месяцев назад, – с помощью улыбки во все тридцать два зуба и безнадежно обаятельного смеха.

Из колонок в баре играет бодрая песня Mumford & Sons – прелюдия к отрывистому клубному биту, который раздастся, как только сядет солнце. Я делаю большой глоток смузи. Вкус папайи и питахайи просто божественен.

– Так чем ты занималась, пока я так бесцеремонно тебя не отвлек? – спрашивает Нил.

Я вспоминаю о девушке и снова оглядываю ресторан, но не вижу ее.

– Да так, редактировала фотки, которые сделала, когда мы с Касс ходили на днях на Кхрум-Яй, хочу слепить из них ролик для Тиктока.

– А-а, Касс – хороший гид, если повела тебя туда.

Я киваю, умолчав о том, почему на самом деле хотела увидеть вершину и попросила Касс показать мне тропу.

– Хорошо, что вы так подружились, – сказал Нил. – Ты и Касс.

Я улыбаюсь, возвращаясь мыслями на две недели назад, когда мы познакомились в мое первое утро на острове. Она сидела за соседним столиком чуть дальше от того места, где мы с Нилом сидим сейчас, держа спину прямо, как делает вся верхушка среднего класса с Восточного побережья, которой я так завидовала в детстве. Сенгпхет принял ее заказ и улыбнулся, и она, поблагодарив, ласково тронула его за руку.

– Ты ведь из Америки? – спросила я, когда Сенгпхет ушел. Ее глаза округлились, как будто я в чем-то ее обвинила. – Я не хотела подслушивать, просто услышала, как ты делала заказ. Я уже несколько дней в Таиланде, но, что странно, еще ни разу не встречала американцев.

Удивительно, с каким волнением я ждала ее ответа. Я несколько лет одна путешествовала по Восточной Европе без всяких проблем, но в Юго-Восточной Азии чувствовалось что-то совершенно иное. Что-то, что странным образом вселяло ощущение одиночества.

Она вежливо кивнула, но ничего не сказала. Я сделала еще попытку:

– Я Брук.

– Касс, – ответила она тихо. И еще в ней была застенчивость: учитывая, что в последнее время мое общение ограничивалось восторженной перепиской с инфлюенсерами-экстравертами и настойчивыми подписчиками, это было необычно.

– А откуда ты конкретно? – спросила я.

– Из Нью-Йорка, – ответила она. И, поколебавшись, спросила: – А ты?

– С Западного побережья.

Я ответила так расплывчато не специально, и даже если Касс была заинтригована, то ничего не сказала. Ну и не то чтобы у нее были основания заподозрить меня во лжи. Я годами сглаживала свой резкий кентуккийский акцент, укорачивая гласные и оттачивая согласные, чтобы оставить в прошлом и свой протяжный говор, и свое детство.

Я заметила на ее черном поло логотип курорта, единственного на всем острове.

– Ты здесь работаешь?

– Да, я инструктор по дайвингу. – На ее губах наметилась гордая улыбка.

– Ого, – впечатлилась я. – Вот это да. Я бы никогда не решилась: пробыть столько времени под водой. Как это вообще? Тебе не страшно, что на глубине может что-то случиться?

И тут я как будто переключила рубильник. Она начала рассказывать, каково это: исчезнуть под поверхностью воды, что это похоже на побег от реальности. Пока она говорила, ее робкая застенчивость растаяла, дайвинг – определенно ее страсть. В конце концов я пересела за ее столик, и мы проговорили больше часа, почти не притронувшись к еде. Она рассказала, что живет на Санге уже два года и давно встречается с Логаном, которому принадлежит один из баров на острове.

Она тоже расспрашивала меня, например, о проектах с отелями по всей Восточной Европе, о том, как я создала BrookeaTrip, и слушала очень внимательно, без тени осуждения. Она подалась вперед и, широко раскрыв глаза, слушала, когда я рассказывала о разрушениях в Сараево, до сих пор не отстроенном после войны, кончившейся десятки лет назад, и чуть не поперхнулась своим смузи, когда я поделилась с ней историей о том, как в Хорватии нехотя согласилась на свидание с незнакомым парнем, думая, что мы просто пойдем перекусить, а он повел меня на свадьбу своей сестры, к чему я была совершенно не готова и к тому же абсолютно неподходяще одета.

Это было приятно: наша беседа, ее интерес. Я уже давно не чувствовала такой эмоциональной связи с девушками, без всякого соперничества, которое присуще поверхностной дружбе с другими инфлюенсерами в соцсетях. И мне стало жаль, когда спустя час с небольшим Касс ушла обратно в Центр дайвинга. Но мы договорились встретиться снова и сдержали обещание: последние две недели мы проводили вместе почти каждый день. Она скоро познакомила меня со своими друзьями и с той жизнью, которую здесь вела.

– Ага, – ответила я Нилу. – Мне повезло, что мы познакомились.

Нил понимающе кивает, и несколько мгновений мы сидим молча. Я думала, это будет странно, но за исключением нервной дрожи в животе мне удивительно комфортно. Мы наблюдаем за компанией туристов с рюкзаками, которые перекидывают друг другу надувной мяч, спускаясь с холма к пляжу.

– Ну что, как тебе Санг? – спрашивает наконец Нил.

– Супер. Ну то есть здесь, конечно, красиво, и все очень приятные, – отвечаю я, и, объективно говоря, это правда.

– И мы достаточно приятные, чтобы ты здесь осталась? – Темные глаза Нила остановились на мне, и он поднял брови.

Вопрос застает меня врасплох, хотя и не должен. Я знаю, какого ответа ждет Нил, на какой ответ надеется. Что я присоединюсь к нему и другим «старожилам», для которых Санг стал домом.

– Возможно, – в конце концов говорю я, подбирая как можно менее противоречивый ответ. – Пока что я просто живу неделю за неделей.

Я не признаюсь, что у меня особенно нет выбора. Что я потратила почти все сбережения на билет в один конец до Пхукета и на паром до Санга. Мне едва хватит денег на следующие две недели, не говоря уже о том, чтобы купить билет куда-то еще.

Нил кивает. Похоже, он хочет еще что-то сказать, но я не оставляю ему такой возможности.

– А ты как здесь оказался? Как понял, что хочешь остаться?

Нил берет другой напиток, явно раздумывая над моим вопросом. Он невзначай протягивает руку и начинает перебирать браслеты, которые закрывают на обоих моих запястьях почти по несколько дюймов. Одни – из бусин, другие – просто веревочные. Некоторые я купила сама, некоторые мне дарили – обычно дети – в тех местах, где я бывала. Нил передвигает браслеты один за другим, его кожа касается моей. Я не ожидала его прикосновения, но оно почему-то кажется естественным. Но я все равно отнимаю руку, делая вид, что мне нужно срочно почесать спину.

– Да, знаешь, обычное дело, – говорит Нил, притворяясь, что мой жест его не задел. – Тяжелое детство, отец-алкоголик, все такое. Я стал путешествовать, как только закончил школу, и не планировал останавливаться, пока не попал сюда. Попробовал дайвинг, и это любовь.

Когда он произносит это слово, я чувствую, как у меня краснеют щеки.

– Почему-то мне показалось, что это то самое место, я даже толком не могу понять почему. Короче, я договорился с Фредериком, что буду работать официантом здесь, в «Тики-Палмс», в счет обучения. Как только я закончил, он нанял меня инструктором по дайвингу. Это было года три назад.

Он не соврал. Это и правда обычное дело. Банально почти до смешного. И все равно я невольно ему сочувствую. Мой взгляд то и дело возвращается к его пальцам, которые отдалились от моей кожи и теперь сжимают бокал, и я жалею, что отдернула руку. Мне, оказывается, ужасно хочется прикосновений. Именно его прикосновений. Хочется чувствовать на своей коже его пальцы.

Я говорю себе: не сейчас. Сейчас не время и уж точно не место.

– Но ты-то сюда уж точно не нырять приехала, Брук. Ты, наверное, единственная, кого я знаю, кто приехал на самый известный в Тае дайв-остров и не собирается даже пробовать дайвинг. – Он слегка покачивает головой, как будто не может в это поверить.

Я призналась Нилу, что терпеть не могу водные виды спорта, в тот вечер, когда мы познакомились. Я никогда не была спортивной. В детстве мне больше нравилось устроиться в комнате с книгой или прокрасться в гостиную и включить CNN, чем играть с детьми из нашего трейлерного парка в очередную дурацкую игру. Ну и не то чтобы в Кентукки были возможности для водного спорта. Я тогда даже не понимала, что дайвинг – это вообще-то спорт.

И никогда не понимала желания находиться так глубоко под водой. Клаустрофобия, водная масса, которая на тебя давит, а дышать можно только с помощью баллона и тоненькой трубки. Настолько доверять я не могу ничему, и уж тем более – никому.

– Я все-таки думаю, что смогу тебя убедить. Я еще сделаю из тебя дайвера. Считай это обещанием, – говорит Нил, поднимая бокал.

– Больше похоже на угрозу, – отвечаю я, чувствуя себя неловко от того, как игриво звучат мои слова.

– Тогда почему? – настаивает Нил. – Почему ты приехала сюда, если не из-за дайвинга?

– Ну, я путешествую уже некоторое время, – говорю я по заготовленному сценарию, – и какой из меня был бы турист, если бы я не доехала до Таиланда?

Он кивает, и что-то в выражении его лица побуждает меня продолжить.

– Я закончила колледж экстерном, – это лучшее, что я придумала, чтобы не говорить, что я вылетела оттуда всего через несколько месяцев после начала учебы, – и толком не знала, что делать со своей жизнью. Мне всегда хотелось путешествовать. И я с одним рюкзаком поехала в Восточную Европу. Думала, что смогу найти работу журналистом-фрилансером, но не вышло. Так что я создала сначала аккаунт в Инстаграме, потом в Тиктоке, потом сайт, и пошло-поехало…

Я умолкаю и опускаю взгляд, чувствуя, как подступает знакомый стыд, – каждый раз, когда я рассказываю о своей работе. Готовлюсь к реакции Нила. Может, он закатит глаза или пренебрежительно хмыкнет. Подобную реакцию я получаю почти всегда, когда признаюсь, что я инфлюенсер – которым все завидуют и которых в то же время ненавидят.

Но Нил несколько секунд просто сидит и молчит.

– Хм-м, – наконец говорит он, его губы складываются в улыбку, и я впервые замечаю, как на его левой щеке проступает ямочка.

– Что «хм-м»? – спрашиваю я и тоже расплываюсь в улыбке.

– Что-то я тебе не верю, Брук.

Моя улыбка тут же застывает. Живот скручивает, и я подавляю нарастающую панику. Он знает. Он догадался. Всему конец.

Но искорки в его глазах меня успокаивают.

– Кажется, ты чего-то недоговариваешь, – продолжает он. – У такой умной девушки, как ты, наверняка после универа была куча возможностей. Такие, как мы – я имею в виду путешественники, – путешествуют, только если хотят что-то найти или от чего-то спрятаться. Давай, выкладывай. Так почему?

Я убеждаю себя, что мой страх безоснователен, и мышцы расслабляются. Нил не знает – не может знать, – почему я на самом деле здесь.

– Ну, просто такой этап, как это обычно бывает у двадцатилетних. Путешествую, чтобы найти себя. Слышала, как другие расхваливают Санг, и решила, что надо обязательно сюда съездить. – Мне не терпится сменить тему, и я поднимаю бокал, призывая его сделать то же самое, и мы легонько чокаемся.

Нил улыбается мне в ответ, и мы одновременно отпиваем из своих бокалов. Я смакую смузи, и тягучая сладость перебивает горечь моей лжи.

3

Касс

Я знаю, кто ты.

С тех пор как я открыла на кухне конверт, эти слова рефреном звучали у меня в голове все утро. Я думала о них, пока мы с Логаном занимались любовью, и после, когда я отчаянно приникла к нему, гадая, как скоро он узнает правду и больше никогда ко мне не прикоснется. И я думаю о них сейчас, проезжая на байке по извилистой дороге, которая ведет прочь от нашего дома.

Уже в миллионный раз я задаюсь вопросом, кто мог меня узнать. Я уже не та девушка. Темные, мышиного цвета волосы сменили светлые мелированные пряди, к тому же выгоревшие благодаря часам, проведенным на солнце, бледная кожа покрылась загаром по той же причине. Вместо круглых очков я теперь ношу линзы, а приехав на Санг, я стала представляться своим вторым именем. Не так уж много, но этого было достаточно. Никто не ожидал встретить эту девушку здесь, на каком-то непонятном острове, куда почти не доходят новости из внешнего мира, и никто и не думал искать ее здесь.

До этого момента.

Я сворачиваю с нашей улицы и направляю байк в узкий переулок Кумвита: на нашем острове, где живет всего несколько сотен местных жителей и где находится только один курорт, это единственное место, похожее на город. Я проезжаю мимо ресторанчиков под открытым небом, обставленных исключительно тиковой мебелью, и местных жителей, которые открывают металлические решетки своих сувенирных лавок: каждая забита майками с логотипами тайского пива и дешевыми подделками «Найк» и «Рэй Бэн». Постепенно переулок переходит в дорогу параллельно пляжу, которая огибает Санг по периметру. Магазинов и ресторанов становится все меньше, расстояние между ними – больше, а потом они исчезают совсем, по одну сторону уступая место диким джунглям, а по другую – красотам пляжа Пхо-Тау. Деревянные длиннохвостые лодки кучкуются в импровизированных маринах у Центров дайвинга, а дальше в море люди катаются на сапах, изо всех сил стараясь удержать равновесие на воде. На берегу практически под прямым углом, параллельно земле, растет пальма – такая длинная, что ее увешанные кокосами ветки почти касаются воды.

Но сегодня утром я так рассеянна, что даже не замечаю этой красоты. Нужно выяснить, кто прислал мне конверт, прежде чем этот человек решит привести свою угрозу в исполнение.

Через несколько минут я въезжаю на выступающий с одной стороны дороги кусочек асфальта, достаточно большой, чтобы припарковать на нем три байка – по числу сотрудников Центра дайвинга на курорте.

Я слезаю с байка, отклеивая ноги от сиденья: болезненное последствие дневной жары. К счастью, от парковки всего несколько шагов до дверей Центра – восьмиугольного деревянного домика, который стал мне на острове вторым домом.

Вдруг я останавливаюсь, внезапно почувствовав, что за мной наблюдают. Я оборачиваюсь, готовая застигнуть слежку, но на дороге пусто, только с грохотом несется грузовик. Я стою на месте еще несколько секунд – этого хватает, чтобы у линии роста волос выступили капельки пота, – но так никого и не вижу. Пытаясь стряхнуть неприятное ощущение, я направляюсь к Центру.

Я вхожу, и меня приветствует густой австралийский акцент Дага:

– Да это же будущая миссис Макмиллан! Поздравляю!

Он выходит из-за небольшого стола, на котором громоздится стопка планшетов для бумаги и допотопный стационарный компьютер, и заключает меня в свои медвежьи объятия.

– Спасибо, – говорю я, похлопывая его по спине и задевая его длинные спутанные волосы.

Даг приехал сюда на пару лет раньше меня. Все, что я знаю о его прошлом, – это что он из Мельбурна. У нас есть неписаное правило: говорить о жизни до острова как можно меньше. Если кто-то хочет поделиться – пожалуйста, но это необязательно. Что меня более чем устраивает. Когда я приехала, Даг еще работал инструктором по дайвингу, но потом Фредерик, владелец курорта, повысил его до управляющего Центром. По сути, это означает, что Даг – моя нянька на время, когда Фредерик уезжает куда-нибудь по делам, как сейчас.

– Жду не дождусь вечера, – говорит Даг, протягивая мне самый верхний планшет из стопки. – Мы просто охренительно отметим вашу помолвку.

Вместо ответа я улыбаюсь, сглатывая поднимающуюся в горле желчь и втайне надеясь, что тот, кто нашел меня здесь, не решит устроить разоблачение сегодня. Я пролистываю анкеты на планшете, мысленно считая учеников.

– Всего четверо? – уточняю я.

– Ага, неплохо, учитывая, что сегодня на Пхангане «Полнолуние-пати».

Точно. Раз в месяц на соседнем острове устраивают на пляже ночную тусовку, такую дикую, что среди туристов о ней ходят легенды. Она так популярна, что на нее приезжают и с других островов, включая Санг. Когда в последние месяцы количество броней стало уменьшаться, Фредерик начал проводить на Санге свою «Полнолуние-пати»: та же неоновая краска для тела, те же аквариумы с соком и непонятным алкоголем, те же фаерщики, но до оригинала ей все равно далеко.

Мне впору быть недовольной. Меньше учеников – меньше чаевых, но я невольно радуюсь, особенно потому, что ноющая головная боль с утра только усилилась.

Я киваю Дагу и выхожу с планшетом под мышкой. Иду метров пятьдесят по пляжу к тропинке, которая ведет к основной части курорта. Дойдя туда, я заглядываю в «Тики-Палмс» и вижу в углу Брук, ее длинные волосы медового цвета заплетены в небрежную косу, которую она перекинула через плечо. За ее столиком сидит какой-то парень, они разговаривают, и, когда он меняет положение, солнце падает на рыжие волосы, которые не спутаешь больше ни с чьими. Нил.

Мои губы невольно изгибаются в улыбке. Всем понятно, что Нил немного влюблен в Брук – как и почти все парни на острове, – и, учитывая, что она ему улыбается, его чувство, возможно, взаимно.

Когда мы с Брук познакомились две недели назад, я была ею очарована. Она открытая, и обаятельная, и красивая – инфлюенсер, пожалуй, и должен быть таким, но я-то совсем не такая. Когда она заговорила со мной в «Тики-Палмс», ее уверенность в себе была практически осязаемой. Она вела себя так раскованно, что казалось, мы знакомы уже несколько лет. В ней и правда было что-то знакомое, но я не могла понять, что именно.

Вернувшись в тот день домой, я посмотрела ее аккаунт, который она упомянула – BrookeaTrip, – щелкнула первую ссылку в поиске, и монитор заполонили профессиональные фотографии потрясающих гор и мощеных городских улочек. Конечно, на каждой из них Брук в центре, на первом плане: стройная, но фигуристая, одетая во что-нибудь модное – и чаще всего откровенное, – синие глаза с темными ресницами смотрят в камеру, длинные волосы идеально уложены. Это было похоже на мазохизм: лежа на диване в старой бесформенной футболке Логана, я смотрела фото и видео из ее путешествий, вылощенные до совершенства, какое возможно только в соцсетях. Но я не могла остановиться. Я поглощала ее красоту и мощные тексты под каждой фотографией, в которых она бесстрашно обличала коррупцию и автократию в странах, где побывала, и свободно выражала свое мнение – мне о таком только мечтать.

С тех пор я стала искать предлоги, чтобы встретиться с ней, упивалась ее вниманием и раздувалась от гордости, когда люди видели нас вместе. То же самое я чувствую, когда я рядом с Логаном и он крепко обнимает меня за талию. Как будто я чего-то стою.

Вот бы окликнуть Брук, но мешать им с Нилом не хочется. Вместо этого я спешу к тренировочному бассейну, вверх по дорожке, обсаженной аккуратно подстриженными кустами и пурпурными цветами. Я сразу замечаю учеников, сбившихся в кучку под пляжным зонтиком у шезлонгов.

Прежде чем подойти к ним, я приостанавливаюсь. Страх публичных выступлений, который до сих пор возникает всякий раз, когда мне нужно представиться новой группе, сейчас сильнее обычного. Потому что теперь каждый новый человек на острове, каждое незнакомое лицо кажется угрозой. Может, тот, кто оставил мне записку, – один из учеников? Или загорает на пляже? Или веселится у панорамного бассейна?

Санг не такой большой. Но кто-то здесь пытается разрушить мою жизнь.

Я делаю глубокий вдох и, подходя к группе, пытаюсь отогнать эти мысли.

– Всем доброе утро, – говорю я, надеясь, что отработанный учительский голос скроет тревожные нотки, если они вдруг появятся. – Меня зовут Касс, я ваш инструктор. Спасибо, что выбрали дайв-курорт «Санг» и нашу программу «Открой для себя дайвинг». За эти два дня вы научитесь всему, чтобы погружаться успешно и безопасно, и совершите два погружения в открытой воде.

Я беру планшет, чтобы немного унять легкую дрожь в руках, и пробегаю взглядом первую анкету.

– Давайте я быстро вас отмечу, а вы представитесь. Ариэль и Тамар Абрамсон.

Я выжидающе смотрю на стоящую передо мной пару. На вид им чуть за тридцать, они взрослее, чем основная масса наших клиентов. Оба бледные, у женщины ровно подстриженное темное каре до подбородка, и она, кажется, нервничает. Однако мое внимание привлекает стоящий рядом с ней мужчина. Он высок, хорошо сложен, волосы подстрижены «бобриком», как у военных. Губы сжаты в тонкую линию, взгляд резкий и холодный. Что-то в нем настораживает, но я не могу понять что. Когда я называю его имя, он молчит, хотя я вижу, как напряглись его плечи.

– Это мы, – откликается женщина. У нее отрывистый голос, по-английски она говорит с сильным акцентом. – Я Тамар. Мы здесь с мужем, Ариэлем. – Она указывает на мужчину, но тот по-прежнему не двигается. – Мы приехали вчера. Мы из Тель-Авива.

– Рада с вами познакомиться. – Я снова смотрю на мужчину, на секунду дольше, чем нужно, и переворачиваю листок на планшете. – Даниэль Айяд…

– Да, ага, – парень с явным акцентом кокни перебивает меня, прежде чем я успеваю дочитать его фамилию. Когда он говорит, розовый шрам длиной в дюйм у него на щеке двигается вверх и вниз. Его развязность меня успокаивает. Таких, как он, я встречала уже тысячу раз. – Это я. Даниэль Айядебо. Короче, я из Лондона, у меня есть год отдыха перед универом, и я сразу начал с Тая. Буду путешествовать, пока деньги не кончатся. Я приехал сюда вчера вечером, и тут офигенно.

Он пялится на девушку рядом. Та не отвечает на его взгляд.

Он выглядит старше, чем большинство приезжающих сюда вчерашних школьников, но я оставляю эту мысль при себе.

– Ну и наконец, – говорю я, перекидывая последний листок на планшете. – Люси Дюпен.

Я поворачиваюсь к девушке рядом с Даниэлем. Она едва достает ему до плеча. Ее волосы убраны под бледно-розовую бейсболку, но несколько светло-каштановых кудрей выбились. Она уверенно переводит взгляд своих голубых глаз прямо на меня.

Я сглатываю и заставляю руки с планшетом не дрожать, а себя – улыбаться.

Это она. Она жива.

На губах возникает ее имя, освещенное воспоминанием. Робин.

В последний раз, когда я видела ее, видела по-настоящему, она лежала в номере того отеля. Ее тонкая фигурка казалась еще меньше на фоне широкой двуспальной кровати, лицо заострилось, словно фарфоровое, и блеск медленно утекал из широко распахнутых голубых глаз. Моя сестра, которой больше нет.

Конечно, сейчас передо мной не Робин. Чем дольше я смотрю, тем очевиднее различия. Робин была выше, у нее больше выдавались скулы, волосы были на несколько оттенков темнее и более кудрявые. Но глаза такие же. Большие выразительные голубые глаза, в которых таится неожиданная сила.

Но мне все равно хочется протянуть руку и коснуться ее. Обнять Робин. Но это невозможно. Робин лежит на глубине шести футов в замерзшей земле на кладбище в северной части штата Нью-Йорк, и к ее могиле никто никогда не приходит.

У меня как будто пропал голос. Из головы вылетели все слова, и я не могу говорить дальше. Я снова перенеслась в тот номер в отеле и вижу, как Робин ускользает, как ее лицо становится безжизненным.

К счастью, девушка сориентировалась:

– Меня зовут Люси. У меня тоже год отдыха перед университетом.

Она говорит уверенно, нараспев. Я просматриваю анкету Люси и дохожу до графы «страна». Австралия. У нее не такой ярко выраженный акцент, как у Дага; должно быть, они из разных частей страны.

– Отлично, – говорю я, прокашливаясь и надеясь, что мое кратковременное замешательство было не слишком заметно. – Рада знакомству с вами. Следующие два дня мы проведем вместе, так что предлагаю сразу подружиться. Начнем с упражнений в бассейне, чтобы вы познакомились со снаряжением и основами дыхания под водой, затем приступим к теории и практическим инструкциям, а завтра перейдем к самому веселому: погружениям. Но прежде всего мы поговорим о самом важном во всем курсе: о безопасности.

Я не обращаю внимания на стон Даниэля. Большая часть этих ребят – или, в случае Ариэля и Тамар, взрослых, – хотят проскочить инструктаж по технике безопасности и сразу перейти к самому интересному. Они не задумываются, насколько это рискованно – вдыхать через трубку воздух из чужого баллона на глубине нескольких метров под водой.

В отличие от них, я знаю, как близка смерть, которая повсюду оставляет отпечатки своих призрачных пальцев. Знаю, как легко прорвать полупрозрачную занавесь между этим миром и потусторонним. Неисправная трубка, нож, маленькие белые таблетки.

Я рассказываю обо всех рисках, сопряженных с погружением. От необратимых повреждений легких, если задерживать под водой дыхание или в панике всплывать слишком быстро, и разорванных барабанных перепонок, если при всплытии не выровнять давление в ушах, до самой очевидной опасности: что на глубине кончится воздух. Медленно, постепенно мое тело забывает неприятные сюрпризы этого утра и начинает расслабляться, и я втягиваюсь в рутину курса, привыкая к взглядам учеников.

Следующие несколько часов проходят в душном мареве нормальности. Основной инструктаж в тени, затем – упражнения и проверка снаряжения в бассейне, и под конец – пара часов теории на втором этаже «Тики-Палмс»: научные сведения, учебники и тесты. В целом ученики, кажется, довольны. Все, кроме, пожалуй, Ариэля: я то и дело замечаю, что он неподвижно смотрит куда-то в пустоту, как будто готов вскочить и броситься бежать в любую секунду.

Когда вокруг сгущается вечерний воздух, Даниэль роняет голову на стол и стонет.

– Я думал, что фишка в том, чтобы весь год перед универом не учиться. Блин, да это же хуже, чем пары, да?

Ясно, пора заканчивать.

– Ладно, ладно. На сегодня, пожалуй, хватит. Завтра утром встречаемся в Центре ровно в восемь утра и отправляемся на первое погружение. И приходите заранее. Дожидаться опоздавших мы не можем.

Даниэль уже захлопнул учебник и бочком подошел к Люси, обратив на мои слова не больше внимания, чем на писк комара. Одной рукой он с ленивой уверенностью обнимает ее за плечи, и она резко выпрямляет спину. Они направляются к выходу, и тут я кое-что вспоминаю.

– Да, ребята, советую не налегать вечером на алкоголь. Понимаю, сегодня вечеринка и все такое, но погружаться с похмелья – так себе удовольствие.

Даниэль и Люси уже наполовину спустились по лестнице, ничем не показав, что услышали меня. До моего слуха доносится, как Тамар, прежде чем пойти в уборную, что-то говорит Ариэлю на иврите. Я нагибаюсь, чтобы собрать со стола учебники и ручки, но чувствую присутствие Ариэля на лестнице.

Дальше одновременно происходит несколько вещей.

Дверь туалета оглушительно хлопает. Я мысленно помечаю себе напомнить кому-нибудь о том, что надо бы ее починить, как вдруг ощущаю в воздухе какую-то перемену.

Я выпрямляюсь, мгновенно забыв, что хотела прибрать после занятия, и оглядываю помещение. Пусто, все ушли. Все, кроме Ариэля.

Он до предела напряжен, чего не было на занятии. Его мускулы застыли, и даже на расстоянии нескольких шагов я замечаю, что он дышит быстро и прерывисто. От него исходит тревога.

– Ариэль, – говорю я и бросаюсь к нему, поняв, что что-то не так. – Как вы…

Но я не успеваю закончить вопрос.

– Здесь опасно.