Он выжидающе смотрит на меня, и я понимаю, что выразилась неясно.

– Я тоже пыталась покончить с собой. – Я снова перебираю свои браслеты. Нил подается вперед, о кофе мы давно забыли, но я не могу заставить себя посмотреть ему в глаза. – Когда я училась в колледже… Кое-что произошло. Я тяжело это переживала. Ну и не нашла другого способа с этим справиться.

– Брук, мне так жаль. – Теперь он кладет свою ладонь на мою, но я отворачиваюсь, чтобы он не увидел выступающих у меня на глазах слез. Больше я ничего не рассказываю. Как сначала я лежала в больнице, восстанавливалась. А потом, когда думала, что поеду домой, в мамин паршивый трейлер, меня ждал сюрприз. Соседняя больница.

– Я просто не знаю, что с тобой делать, – сказала мама. – А вдруг ты еще раз такое выкинешь? Я не переживу.

Иронии в своих словах она, судя по всему, не увидела. Чему я только удивлялась? Она и раньше мной не интересовалась, с чего бы ей начинать тогда? Несколько недель я провела в той больнице, в серых стенах, с серыми полами и серыми пациентами. Каждый вечер я засыпала под эхо криков. Целыми днями лежала на той ужасной кровати, пружины матраса впивались мне в спину, и думала о человеке, из-за которого туда попала. Не о матери, а о том, кто действительно виноват. Я глотала злобу ложка за ложкой, и внутри постепенно росла ярость, которая превратила меня в совершенно неузнаваемого человека. Я лежала и ждала, считала секунды до того, как выйду. Представляла, как уеду так далеко, как только могу, от этого места, от матери, от всего. И потом, выйдя, так и сделала. Уехала так далеко, как могла.

– Наверное, многие из тех, кто осел здесь, прошли через что-то подобное. – Голос Нила возвращает меня в настоящее. – Приспособленные к жизни взрослые вряд ли станут сбегать на далекий тусовочный остров. Но нам это помогло. Санг – наша тихая гавань. Здесь мы наконец-то вписались, начали все заново.

Я киваю.

– Все просто волнуются, что если эти новости разлетятся, то острову конец. А это все, что у нас есть. Больше нам ехать некуда.

Он ставит локти на стол и опускает голову на руки, и у меня разрывается сердце. Я его понимаю. Я знаю, каково это – не иметь дома, куда можно вернуться. Я кладу ладонь ему на щеку, и он поднимает глаза на меня. Впервые за очень долгое время прикосновение к другому человеку не кажется странным.

Мне так не хочется портить это мгновение, но выбора нет.

– Нил. Мне кажется, я знаю, кто убил Люси.

Я вспоминаю видео: как подозрительно Даг оглядывался, уводя Люси с танцпола. Что-то произошло тогда. Что-то, что поможет найти разгадку. Я уверена.

Нил тут же выпрямляется, вся близость исчезает, а его веснушчатые губы складываются в удивленное «о».

– Думаю, это Даг.

Не знаю, чего я ожидала. Может, что на него обрушится осознание того, что он совсем не знает друга, с которым живет уже несколько лет, или будет упрямо все отрицать. Но я уж точно не ожидала, что он рассмеется.

Сначала он издает негромкий смешок, который перерастает в нечто похожее на истерический хохот. Он хватает ртом воздух, плечи у него трясутся.

– Извини, – говорит он наконец, пытаясь взять себя в руки. – Не стоило мне смеяться. Но Даг? Серьезно?

Я киваю и спешу рассказать ему о видео с Дагом и Люси, уверенная, что смогу его переубедить.

– Но это же Даг, – говорит Нил. – Он подкатывает ко всему, что шевелится, ты же знаешь.

Мне неловко. Я думала, что уж Нил-то поймет.

– Да, но в ту ночь Люси погибла. Он как минимум последний, кто ее видел. Он дал ей коктейль, а в полиции сказали, что в организме Люси нашли экстази. Может, он ей подсыпал? А потом он увел ее подальше от всех, а на следующее утро нашли ее труп? Ну правда, это не может быть совпадением. – Меня бесит, как звучат мои слова, но неужели никто больше не видит?

– Слушай, – Нил наконец успокаивается. – Извини. Просто ты не знаешь Дага так, как я. Да, он немного козел, когда дело касается девушек, но ему трудно. – Он прерывается, чтобы глотнуть кофе. – Если ты проболтаешься, что я тебе сказал, мне придется тебя убить – извини, еще рано так шутить, – но штука в том, что Даг не уверен в себе. На самом деле, он до сих пор ищет себя. Он вроде как разрывается: с одной стороны, ему хочется стать кем-то типа Фредерика – большим боссом всего курорта и так далее, а с другой – он все еще застрял в своих двадцати с небольшим. У него, как и у всех нас, было тяжелое детство, и я думаю, что он пытается заново прожить свою юность, которая в свое время прошла мимо него. И в том числе найти девушку, которая бы его понимала. Просто методы у него так себе.

– Да, но есть же видео, Нил. Как он уводит Люси.

Нил пожимает плечами.

– Наверное, он просто хотел ее склеить.

– Тогда почему он сказал, что не видел ее на вечеринке? – Я вспоминаю, как уверенно Даг соврал вчера вечером в Центре дайвинга, качая головой вместе с остальными.

Нил вздыхает.

– Ну, слушай. Если бы у тебя было что-то с человеком, которого через несколько часов после этого убили, стала бы ты об этом рассказывать?

Я вижу, что дело зашло в тупик. Нил думает, что знает, на что способен Даг, но мне-то известно, как хорошо люди могут прятать свою настоящую сущность. Нужно сменить тактику.

– А Джасинту ты знал?

Нил снова вскидывает голову, в глазах читается замешательство.

– Джасинту?

– Девушку, которая «упала» с Кхрум-Яй, – уточняю я.

– А, точно, – мямлит Нил. – Встречал ее как-то. Она как-то раз заходила во «Франжипани», когда мы все там сидели. Кажется, это было как раз накануне того, как…

Он замолкает на полуслове, но мы оба и так знаем, что он хочет сказать. Накануне того, как она погибла. Или накануне того, как ее убили.

– А Даг ее знал?

Мой вопрос, кажется, его удивляет, и по его лицу я вижу, что постепенно он догадывается, к чему я клоню.

Довольно долго он молчит, а потом кивает.

– Мы все тогда нажрались, так что та ночь почти вся как в тумане. Честно, я даже не помню, как она оказалась во «Франжипани». Может, тогда был очередной поход по барам или она пришла с кем-то за компанию. Но да, Дагу она нравилась.

Эти слова на мгновение повисают между нами.

– Но ушла она одна, это точно, потому что Даг тогда распетушился… – Нил останавливается на полуслове.

– Пару дней назад мы с Касс ходили на Кхрум-Яй, – говорю я. – Это не то место, откуда можно запросто упасть. От тропинки до края не меньше десяти шагов. В газетах писали, что какие-то туристы нашли ее тело рано утром. Зачем бы она стала подниматься на гору, когда еще было темно?

– Может, она хотела посмотреть восход, – предполагает Нил, правда, голос у него приглушенный, и я вижу, что он сам не очень верит в то, что говорит.

– Вряд ли. Думаю, ее столкнули. И я практически уверена, что Люси тоже убили, может, это даже один и тот же человек. И еще Даниэль – его, видимо, убили, потому что он что-то знал.

– С чего ты так уверена? – спрашивает Нил.

– Просто… Я пыталась в этом разобраться, вот и все. – Я не планировала говорить что-то еще, но слова вдруг начинают сыпаться из меня сами. Как будто после того, как я рассказала Нилу о своем прошлом, внутри у меня что-то разжалось. Я рассказываю, как мы с Касс обыскивали номер Люси и искали ее в соцсетях. Что Люси все о нас разузнала заранее и заселилась в отель под вымышленным именем. Умалчиваю только, что украла телефон Даниэля, и сочиняю, будто увидела то видео с Дагом и Люси в профиле у одного из постояльцев. Этой информацией я делиться не готова даже с Нилом.

Он слушает, широко раскрыв глаза.

– Ты не думаешь, что за всем этим может стоять Даг? – спрашиваю я.

Нил яростно трясет головой.

– Это не Даг.

– Тогда что происходит? Что здесь творится?

Теперь на его лице написано новое чувство, которое я не сразу узнаю. Но через секунду все понимаю.

Это страх.

– Слушай, – он глубоко вздыхает. – Я с тобой согласен. На острове происходит что-то странное. Люди погибают не просто так. Но ты должна мне поверить: я правда не думаю, что это Даг.

– А кто тогда?

– Не знаю, но… – Нил оглядывается, проверяя, не подслушивает ли кто-нибудь наш разговор. Но кроме нас здесь только скучающий официант, который стоит у входа и играет на телефоне. – Ходят слухи, что это местные. Они терпеть не могут фарангов, которые приезжают и ведут себя так, будто они здесь хозяева. Кое-кто думает, что это тайская мафия, как говорил вчера Даг. Они подкупают полицию и продают здесь наркотики, и я точно знаю, что им принадлежит несколько баров на Пхо-Тау. Но мораль всей этой истории такова, что ты должна прекратить в этом копаться. Кто бы ни был к этому причастен, они опасные люди. Вдруг ты перейдешь им дорогу, и они примутся за тебя.

Я киваю, но он меня не убедил. Нил, видимо, это понимает, потому что берет меня за предплечья. У меня перехватывает дыхание, когда он осторожно притягивает меня к себе так, что наши лица оказываются в нескольких дюймах друг от друга.

– Я серьезно, – темные глаза Нила светятся добротой, и к моим щекам снова приливает тепло. – С тех пор как ты приехала, я… Не знаю. На Санге как будто вдруг возникло столько новых возможностей, которых я раньше не замечал. И не думал, что они могут появиться. – Он застенчиво хмыкает, но, к счастью, не выпускает моих рук. – Слушай, я сейчас, наверное, кажусь тебе полным идиотом. Но я просто не хочу, чтобы ты в это вмешивалась. Если ты пострадаешь или, не дай бог, что похуже, я не знаю, что тогда…

Нил умолкает, и, прежде чем я успеваю сообразить, что делаю, и придумать миллион причин, чтобы остановиться, я подаюсь к нему еще ближе, кладу ладони ему на щеки и прижимаюсь губами к его губам.

18

Касс

– Поднимите правую ногу и направьте ее вверх, прямо к небу. А теперь дотянитесь до нее левой рукой. Вот так.

Подъезжая к фитнес-центру на дальней стороне курорта, я все еще дрожу. Поднимаюсь по лестнице в зал йоги, откуда мне навстречу плывет Гретин мелодичный акцент. Я неизвестно сколько времени обдумывала новое послание: сначала пялилась на него в кухне, а потом, поняв, что скоро проснется Логан, сунула листок в карман и прыгнула на байк, а потом кругами ездила по острову и размышляла. Так что, когда я добираюсь до фитнес-центра, Грета уже заканчивает занятие.

Я думала, что, учитывая события вчерашнего вечера, в зале никого не будет, но народу полно. Весь пол между зеркальными стенами занят ковриками, все стоят друг от друга на расстоянии всего лишь вытянутой руки. Жалюзи на дальних окнах подняты, и утреннее солнце заливает весь зал ослепительным светом. Под потолком крутятся деревянные лопасти вентилятора, и от легкого ветерка трепещет хрупкое пламя свечей, которые Грета поставила в углах зала, чтобы наполнить его ароматом лаванды и эвкалипта.

Атмосфера в зале дышит спокойствием, но это не помогает мне унять стремительное сердцебиение. Слова из записки все еще кричат у меня в голове. «Ты сама во всем виновата».

Я смотрю, как занимающиеся, следуя указаниям Греты, грациозно балансируют, стоя на одной ноге. На мгновение мне хочется оказаться на их месте и настолько отрешиться от внешнего мира, чтобы мозги отключились, а тело смогло принять форму соленого кренделька.

Но я не могу.

«Скоро правду узнают все».

– Надеюсь, после нашего занятия вы чувствуете прилив сил и готовы встречать новый день, – говорит Грета. – Намасте.

Я иду к ней, но ее тут же окружают. Фанаты йоги, которые ею восторгаются, подумала я, но, подойдя поближе, я понимаю, почему в зале сегодня так много народа.

– Вы знаете, кто это сделал? У полиции есть версии? – спрашивает девушка с высоким блестящим лбом и в розовом спортивном лифчике.

– Слушайте, мне удалось подойти поближе, и я его видел. Ему перерезали горло, прямо как по телику показывают, и везде была кровища. А убийца до сих пор на острове? – худой парень с акне у линии роста волос умоляюще смотрит на Грету. Остальные слушают и кивают. Грета удерживает на лице улыбку, но я замечаю, что ее брови чуть сходятся, и только появившаяся между ними морщинка выдает ее раздражение.

Раздирающая меня злость резко контрастирует с атмосферой в зале. Мне хочется наброситься на них, молотить кулаками, царапать ногтями – что угодно, только бы сделать им больно. Такие типы мне знакомы. Жаждущие внимания ненасытные зеваки, которые сломя голову лезут поближе к трагедии, но не настолько близко, чтобы она их коснулась. Они везде одинаковы: как моя соседка по комнате в колледже, которая лила перед журналистами крокодиловы слезы, рассказывая, что я всегда казалась ей какой-то «не такой»; как «друзья», не потрудившиеся выразить Робин сочувствие, когда умерла наша мама, старались перещеголять друг друга сентиментальными сообщениями на ее мемориальной странице в Фейсбуке; а теперь еще и вот эти.

– Жаль всех вас разочаровывать, но никакой информации у меня нет, – отвечает Грета. – Я знаю столько же, сколько и вы. Но как только появятся новости, я обязательно ими поделюсь. Так что обязательно приходите после обеда на полуторачасовое занятие по бикрам-йоге.

Я наблюдаю, как они, разочарованные, расходятся. Ладони у меня сжимаются в кулаки, но они этого не замечают: их занимает только важность собственной жизни и собственных пустых желаний.

– Касс, родная! – голос Греты вырывает меня из состояния злости. – Иди садись. – Она берет из угла коврик и ловко разворачивает так, что он расстилается по полу в нескольких футах от нее. – Я принесу нам воды.

Я сажусь на коврик, подогнув под себя ноги, и через минуту Грета возвращается с двумя стаканами холодной воды с ломтиками огурца. Она одета в комплект из леггинсов и спортивного бюстгальтера, который открывает ее накачанный пресс, волосы у нее собраны в пучок, как у балерины. Она грациозно опускается на коврик и скрещивает перед собой ноги, а потом обеими руками обнимает меня.

– О, милая, – она замечает мой обеспокоенный вид, и на ее лице тут же появляется сочувственное выражение. – Я подумала, что что-то случилось, раз ты не пришла на занятие. Как ты?

После этих слов я не выдерживаю, и слезы едва успевают выступить на глазах, как вдруг уже ручьями стекают по щекам. Из меня выплескивается все: страх, что меня раскроют, моя паранойя, грусть из-за смерти Люси, шок от убийства Даниэля. Грета укачивает меня, все еще держа в объятиях.

Пока этим утром я ездила по острову, обдумывая содержание нового письма и его последствия, я поняла, что сейчас мне нужна именно Грета. Ее речь на вечеринке по случаю нашей с Логаном помолвки была в самую точку. Если мы все семья, то Грета в ней – мать. Немного глупо, учитывая, что она всего на десять лет старше меня, но она – само воплощение заботливости. С того самого вечера, как мы познакомились во «Франжипани» два года назад, она взяла меня под крыло, можно сказать, приглядывала за мной. Уже несколько месяцев я размышляю, не рассказать ли ей о своем прошлом. Я думаю об этом каждую неделю, когда мы пьем кофе после йоги, даже открываю рот, чтобы дать словам выход. Но всякий раз что-то меня останавливает.

Я трусь головой о ее руку, ее объятия меня успокаивают, и я говорю себе, что она поможет мне все исправить. Грета поймет, что делать. Поймет, как со всем разобраться.

– Эта бедная девочка не заслужила такой смерти, и тот парень тоже. Ты так хорошо держишься. Я очень тобой горжусь.

Я смотрю в Гретины темные глаза, полные участия. Я пытаюсь что-нибудь ответить, но горло будто набито марлей. Слезы льются все сильнее, и вот уже мою грудь сотрясают рыдания, которые жадно забирают оттуда весь воздух. Спустя минуту сквозь мою истерику пробивается голос Греты, и она помогает мне восстановить дыхание. Один, два, вдох. Ее рука ласково описывает круги на моей спине. Не помню, как долго. Я сижу так еще несколько минут, с удовольствием слушая ее мелодичные и нежные, словно колыбельная, скандинавские интонации, которые направляют мое дыхание. Один, два, выдох.

Когда я наконец немного прихожу в себя, а дыхание восстанавливается, я смотрю на Грету. Меня тут же охватывает неудержимое желание все ей рассказать, более сильное, чем когда-либо. Как это было бы просто. Выложить ей все о письмах с угрозами, таблетках, о том, что я не могу до конца вспомнить события «Полнолуния-пати», вообще все. Довериться, наконец, кому-то полностью.

Но если Грета, заботливая и добрая, отвергнет меня, что тогда? Она точно расскажет все Логану: не могу ведь я заставить ее хранить подобный секрет. И тогда он узнает, что я лгала ему – и им всем.

– Нам необязательно обсуждать это прямо сейчас, – осторожно говорит Грета, будто услыхав мой внутренний диалог.

Я киваю с облегчением оттого, что она сменила тему, и позволяю ароматам свечей и мерному шуму вентилятора себя окутать.

– Прости, пожалуйста, – говорю я, когда мой голос наконец обретает близкое к нормальному звучание.

– За что это ты извиняешься? – спрашивает Грета, подняв брови.

– Столько всего случилось, сначала наша помолвка, затем… – я развожу в воздухе руками, – все это, и я тебя совсем забросила. А ведь с тех пор, как уехала Элис, прошла всего пара недель. Как твои дела?

На лицо Греты набегает тень, как будто внутри нее что-то надломилось.

– Я… – Она запинается. – Прихожу в себя понемногу. Мне просто нужно время.

Она слабо улыбается, и эта улыбка – как ножом по сердцу. Грета единственная на острове с самого начала не скрывала своего прошлого. На следующий день после того, как мы познакомились во «Франжипани», Грета позвала меня погулять вдвоем по пляжу. Она не стала спрашивать, почему я приехала на Санг, и слава богу, но с готовностью поделилась своей историей.

Она рассказала мне об Элис, тихой темноволосой девушке, которую я видела накануне во «Франжипани» и еще несколько раз потом и которую Грета всегда бережно обнимала за талию.

– Мы с Элис познакомились в школе в одном из городков под Стокгольмом. Увидев ее, я сразу поняла, что она – та самая. Я никогда раньше такого не чувствовала.

В глазах у Греты заблестели воспоминания.

– Родители Элис нас не поняли. Они очень старомодные, выросли на самом севере страны. Они и представить не могли, чтобы их дочь стала встречаться с женщиной. А Элис… Она не смогла с этим смириться. Она считает, что такие, как ее родители, позорят всю страну. Нам нужно было уехать подальше, туда, где нас бы приняли. Мы много где были: Индия, Индонезия, Лаос… Но когда мы приехали на Санг, что-то произошло. Мы обе почувствовали такую любовь! Нам обеим показалось, что здесь у нас есть будущее. Я преподавала бы йогу, а она бы готовила в одном из ресторанов на пляже.

Сидящая напротив меня Грета улыбается сейчас той же немного печальной улыбкой, с которой говорила тогда на прогулке об Элис.

– Какое-то время у нас все было хорошо, я занималась студией, Элис фактически была шефом в «Арой Мак»… – Она замолкает. – То есть даже лучше, чем хорошо. Ты сама видела.

Это правда. Грета осыпала Элис любовью при любой возможности. Когда они были вместе, ее материнская натура раскрывалась в полную силу. Но Элис другая, более сдержанная. Она чуть застенчива и с виду казалась моложе, хотя по идее они с Гретой ровесницы, и мне так и не удалось понять, что она из себя представляет. В отличие от Греты, которая всегда была душой компании, Элис по большей части держалась на периферии, подальше от остальных, как будто не хотела иметь с нами ничего общего. Сказать честно, я всегда недоумевала, что Грета в ней нашла.

Пару недель назад, как раз перед тем, как на остров приехала Брук, я пришла вечером во «Франжипани» и увидела, что Нил, Даг и Логан собрались вокруг Греты. Она рыдала, спрятав лицо в ладони, плечи у нее тряслись. Элис ее бросила. Грета вернулась домой после занятия по пилатесу и увидела, что Элис нет, а все ее вещи исчезли – ни записки, ни объяснения.

– Я просто не ожидала такого, – говорит Грета сейчас. – Наверное, я сама внушила себе ложное ощущение того, что все в порядке. Мне казалось, что у нас все прекрасно.

Я вздрагиваю: звучит слишком знакомо. Я заставляю себя понимающе кивнуть.

Наша беседа затухает, но молчать приятно. С Гретой всегда так. Только с ней я могу говорить, не боясь осуждения, и только наши разговоры я не прокручиваю потом в голове часами, думая, не сказала ли что-нибудь не то, и не упрекаю себя в том, что выбрала неверный тон.

Наконец мне кажется, что пора уже ей довериться. Слова выскакивают прежде, чем я успеваю их удержать.

– Грета, мне нужен совет. Я… Я была не совсем честна, – от эмоций в горле у меня ком. – Я врала Логану о своем прошлом.

Она молчит, и я зажмуриваюсь, впервые боясь на нее посмотреть. Боясь увидеть в них осуждение.

– А теперь… – я запинаюсь, глотая слова, которые хочу на самом деле произнести. А теперь кто-то хочет раскрыть, кто я на самом деле такая – точнее, что, – и он обязательно это узнает. – А теперь мы женимся, и мне нужно все ему рассказать. Я не могу врать ему и дальше.

Я жду, пока Грета ответит, и в животе у меня крутит, словно я лечу в бездонный временной провал.

– Ох, Касс, – говорит она, и все мое тело расслабляется. Она понимает. Когда я наконец открываю глаза, ее взгляд исполнен сочувствия. Я жду, что она будет задавать вопросы – ведь должно же ей быть любопытно, – но она ничего не спрашивает. Вместо этого она снова обнимает меня и шепчет на ухо слова утешения.

– Милая моя девочка, – говорит она, когда мы отстраняемся друг от друга. – Нужно сказать ему правду. Чтобы ваш брак начался с чистого листа. Без всякой лжи.

Я знала, что она так скажет, потому что так я и должна поступить.

– Но вдруг он меня бросит?

От вопроса сердце у меня сжимается, как в тисках.

– Нет, ни в коем случае, – участливо говорит Грета. – Логан ни на кого не смотрел так, как на тебя. Он так тебя любит, и любит безусловно. Это не изменится.

Я цепляюсь за слова Греты и отчаянно хочу ей верить, но ее не было тогда в том отеле. Она не знает, что я сделала. Не знает настоящую меня, как и Логан. И не знает, какой трудный период был у нас до помолвки.

Я должна рассказать ей еще кое-что, из-за чего ее мнение может стать совершенно другим.

– Грета, Логан мне изменил, – выпаливаю я.

Она отпрянула, будто обожглась, но я подкидываю в этот костер еще дров.

– Недавно. С той девушкой. Джасинтой. Которая упала с Кхрум-Яй.

Оторопь, кажется, сходит с Гретиного лица, но она по-прежнему молчит.

– Ты знала? – В моем вопросе слышится упрек.

Она грустно кивает.

– Он рассказал мне. Сказал, что это было только раз и что это ошибка. Я думала, ты не знаешь.

Логан тоже так думает. Но я их видела.

Он сказал мне, что перед открытием «Франжипани», как обычно, идет с Дагом днем в спортзал. В тот день я освободилась пораньше и решила сделать ему сюрприз: зайти в зал по дороге домой. Но там не было ни Дага, ни Логана. Одни постояльцы курорта. Так что я поехала на байке домой по улице, занятой слишком дорогими ресторанами, которые выживают только за счет туристов и куда не зайдет ни один уважающий себя местный.

На перекрестке я оглянулась, чтобы посмотреть, нет ли машин, и вдруг увидела на выходе из ресторана их. Логана – кудри у него были по обыкновению стянуты в пучок, и почти плечом к плечу с ним ее – Джасинту. Они дошли до угла улицы, а затем он обернулся к ней, притянул к себе и поцеловал. Я смотрела, пока позади не раздался нетерпеливый гудок.

Дальше я поехала не домой, а прямиком в аптеку в Кумвите. Где впервые за три года купила «Ксанакс». Мне нужно было, чтобы таблетки размыли сцену предательства Логана. Нужно было убедить себя, что это интрижка на один раз, которая не перерастет в нечто большее.

Но долго мне беспокоиться не пришлось. Потому что следующим утром Джасинта погибла.

– Тот поцелуй ничего не значит, – уверяет Грета. – У него просто нервы сдали перед помолвкой. И больше ничего не было. Он хотел связать с жизнь с тобой, но ему было страшно. Типичный мужик. Но этого больше никогда, никогда не будет. Он мне пообещал. Он любит тебя больше всего на свете. За все то время, что я его знаю, я никогда не видела его таким счастливым, каким он стал, когда приехала ты.

Мне хочется ей верить.

– Я знаю Логана, – продолжает Грета. – Он первый приехал на Санг после нас с Элис. Мы дружим уже несколько лет. Тот поцелуй – просто недоразумение. На самом деле он не такой. Он любит тебя, и, что бы ты ни рассказала ему о своем прошлом, это не изменится.

Я киваю, но ее слова становятся пустыми, даже не достигнув моего слуха. Потому что она не знает, что я натворила, даже не представляет.

19

Брук

Вернувшись в номер, я падаю на твердый отельный матрас, все еще ощущая на губах прикосновение губ Нила. В животе у меня трепещется возбуждение, которое я последний раз чувствовала в те несколько скоротечных дней в колледже.

Я вспоминаю его слова, и при мысли о них улыбка, которая не сходит с моего лица с тех пор, как я ушла из «Манки-Бунгало», становится еще шире. «Ты должна прекратить в этом копаться… Если ты пострадаешь или, не дай бог, что похуже, я не знаю, что тогда».

Прекратить?

Впервые за все время, что я на острове, я сомневаюсь в том, за чем приехала. В кои-то веки злость, которую я все время сдерживаю, притупилась из-за нахлынувшего на меня радостного волнения. Может, пора забыть о прошлом? Отпустить? Не писать никакой статьи, а остаться жить здесь с Нилом? Разве после всего, через что я прошла, я не заслуживаю счастья?

Мои раздумья прерывает телефон, завибрировавший в заднем кармане. Я была так занята, что со вчерашнего дня не заходила в Инстаграм. Могу представить, сколько придется разобрать комментариев и сообщений. Вздохнув, я включаю вентилятор у кровати, вытаскиваю телефон и переворачиваюсь на живот.

Меня ждут тридцать семь запросов на переписку и полторы тысячи уведомлений о лайках и комментариях к постам. Я заношу палец над иконкой сообщений: мне не слишком хочется знать, что там. При мысли о невыносимо наивном сообщении Люси – «Привет. Можешь, пожалуйста, мне помочь?» – меня до сих пор пробирает холодок, это отчаянное «пожалуйста» накрепко засело у меня в голове. К тому же недвусмысленные подкаты и гадости, которые обычно сыплются мне в личку, наверняка сведут на нет приятное волнение этого утра.

Но я пересиливаю себя. Пролистываю кучу оскорблений и непристойностей, к которым я уже привыкла, и, дойдя до конца, с облегчением выдыхаю. Правда, облегчение длится недолго: на экране тут же выскакивает новое уведомление о сообщении.

Я отматываю обратно наверх и открываю запрос на переписку.

На маленьком аватаре – женщина с прямыми каштановыми волосами и такими темными глазами, что по сравнению с кожей цвета слоновой кости они кажутся почти черными. Рядом с фотографией указано только имя. Элис.

Где-то я уже слышала это имя. Ее сообщение попало в запросы на переписку, значит, я на нее не подписана, и, насколько я помню, я ни разу не общалась с ней в соцсетях.

Страх во мне нарастает, и я открываю сообщение, в котором нет текста, только фото. Я нажимаю на него, и весь экран занимает изображение сидящих за длинным столом людей, на заднем плане – знакомый закатный вид.

Я сразу узнаю антураж. Это ресторан «Закат» на вершине одной из самых высоких на Санге гор. Рассматривая фото, я узнаю и лица. На дальнем конце стола – эта женщина, Элис, а рядом с ней, обнимая ее за плечи, сидит Грета. И тут до меня доходит. Элис. Касс упоминала некую Элис. Бывшую Греты, которая уехала прямо перед тем, как приехала я.

Я продолжаю разглядывать снимок, обводя взглядом весь стол. По другую сторону от Греты сидит Касс, губы у нее сжаты, в камеру она не смотрит. Напротив – смеющиеся Нил, Даг и Логан.

Но зачем Элис прислала это фото мне, она ведь меня не знает? Без всякого объяснения, просто воспоминание о том, как хорошо ей было на острове. Может, она ревнует? Я же выкладывала фото со «старожилами»: может, она считает, что я вторглась на ее территорию?

Прежде чем я успеваю обдумать эту теорию, от Элис приходит очередное сообщение. Я нетерпеливо открываю его и вижу другую фотографию, на этот раз ее сопровождает короткий текст. Прочитав его, я леденею.

Ее смерть – не несчастный случай.


Когда до меня доходит смысл этих слов, сердце у меня замирает. Я делаю глубокий вдох и нажимаю на снимок.

На нем – две девушки на пляже Пхо-Тау. Той, что справа, на вид двадцать с небольшим, у ее ног плещется вода. Волосы у нее откинуты с лица, каштановые кудри спадают на плечи. Она высокая, стройная, красивая. Она улыбается прямо в камеру, показывая ямочку на щеке, водолазная маска сдвинута на лоб. Я видела ее фото на разных сайтах и в тревел-блогах. Там ее называли только по имени, но этого достаточно, чтобы сейчас я ее узнала. Это Джасинта, девушка, которая разбилась на Кхрум-Яй.

Я перевожу взгляд на стоящую рядом с ней светловолосую девушку. Она в маске, во рту – дыхательная трубка. Но я узнаю ее. Под маской видны широко раскрытые карие глаза, как будто фотограф застал ее врасплох.

Касс.

Я вспоминаю, как пару дней назад мы ходили на Кхрум-Яй и я расспрашивала ее о Джасинте. И ее уклончивые ответы. «Мы ни разу не общались».

Еще одна ложь.

Касс знала Джасинту. Достаточно хорошо, чтобы с ней сфотографироваться, пусть и неохотно, но соврала мне. Как соврала и о том, где была в тот вечер, когда убили Люси. Как врет вообще обо всем.

Я снова и снова мысленно прокручиваю сообщение Элис. Джасинта погибла не в результате несчастного случая. Я так и подозревала с того мгновения, как впервые услышала о ней, но теперь это подозрение усиливается, оформляется и крепнет.

Я торопливо пишу Элис, спрашивая, зачем она прислала мне эти фотографии и что вообще ей известно, надеясь еще застать ее онлайн. И через пару секунд под моим сообщением возникает серая надпись «прочитано». Я жду, пока она ответит или пока появится хотя бы уведомление о том, что она что-то печатает. Но все остается по-прежнему.

Я перехожу в ее профиль, который оказывается закрытым. Поспешно нажимаю на «подписаться»: мне не терпится посмотреть, какую информацию можно добыть из фотографий, которые она выкладывала. Я снова проверяю входящие, но Элис так и не ответила.

Сгорая от нетерпения, я хватаю со стола телефон Даниэля, включаю его и снова сажусь на кровать. Он оживает, и я вздрагиваю, видя предупреждение о том, что зарядки осталось всего два процента. Это «Самсунг», мое зарядное для айфона не подойдет, а попросить, не вызывая подозрений, не у кого. Но мне нужно только успеть кое-что посмотреть.

Вчера я копалась в телефоне Даниэля несколько часов, тщательно проверяя все приложения, сообщения и пропущенные звонки. Но, кроме того видео и сообщения в Вотсапе от анонимного пользователя, который предлагал Даниэлю встретиться в Кумвите, ничего полезного там не нашлось, так что я сдалась. Но тогда я искала подтверждения того, что убийца – Даг. Теперь у меня другая цель.

Я снова захожу в фотоальбом и начинаю с самых последних фото, внимательнее рассматривая задний план свежим взглядом. После того видео, где сняты Люси с Дагом, Даниэль сделал еще несколько фотографий. Я неторопливо пролистываю пару первых нечетких снимков, не увидев ничего нового. Дальше идет серия снимков с рыжеволосой девушкой. Я быстро смахиваю вправо и останавливаюсь на третьем. Даниэль смотрит прямо в камеру, но девушка наклонила голову так, будто согнулась пополам от смеха, и стали видны отросшие темные корни. Мое внимание привлекает какое-то размытое пятно позади нее.

Я увеличиваю фото, растянув его по максимуму, и мои подозрения подтверждаются. Светлые волосы, того же оттенка, что и у Касс. Она стоит спиной к объективу, ее лица не видно, так как оно обращено к морю, но очевидно, что она с кем-то разговаривает. Я двигаю фото, чтобы разглядеть того, кто стоит рядом с ней. Мягкие кудри. Хрупкое телосложение.

Я сжимаю телефон, и экран тут же гаснет.

Телефон сел, но я уверена в том, что видела. Касс говорила с Люси после того, как Даг увел ее с танцпола. Это фото доказывает, что Касс врет: она видела Люси в тот вечер. И, возможно, это она, а не Даг, последняя видела ее живой.

Меня снова захлестывает горячая, неистовая злоба. Обжигающая горло ярость.

– Лживая сучка, – бормочу я сквозь зубы.

Нужно было с самого начала доверять интуиции. С той самой секунды, как я услышала, что Люси погибла, я знала, что в этом замешана Касс. Меня пробирает ненависть к себе: какая же я идиотка, дала ей убедить себя, что она тоже хочет выяснить, зачем Люси на самом деле приехала сюда, даже проникла вместе со мной в ее номер, искала ее в соцсетях. А я все это проглотила. Хотя знала, что доверять ей нельзя.

Прежние мысли испарились. Несмотря на зреющие чувства к Нилу, я не могу взять и забыть о расследовании. О том, зачем я приехала сюда. О материале, который планировала написать еще до того, как убили Люси и Даниэля.

Держа в руке телефон, я соскакиваю с кровати, пока меня не настигло чувство вины, пока я не успела осознать, что могу поставить под угрозу отношения с Нилом и снова все потерять.

Я беру с прикроватной тумбочки ключи от байка и выхожу из номера, имея лишь одно намерение.

Пора выяснить, о чем еще врет Касс.

20

Касс

Я не могу больше врать.

Что я вынесла из разговора с Гретой, так это понимание, что мне нужно во всем признаться Логану. Если тот, кто мне угрожает, сдержит слово, мне нужно успеть рассказать ему все раньше.

Я оставляю Грету готовиться к следующему занятию, ее слова придали мне новую решимость. Я все расскажу Логану: о том, что случилось в том отеле, о таблетках, об угрозах. Больше никаких секретов. Грета права. Логан поймет; он будет и дальше любить меня, несмотря ни на что. И вместе мы узнаем, кто за всем этим стоит.

Я спешу на парковку у студии, мне не терпится покончить со всей этой ложью. Логан сейчас должен быть в зале с Дагом. Я поеду прямо туда.

Но когда я вытаскиваю ключи от байка, с другого конца парковки раздается знакомый голос.

– Мисс Касс!

Я оборачиваюсь, пытаясь успокоиться. Сегодня утром столько всего случилось, что я совсем забыла, что хотела вывести на чистую воду Ариэля.

– Доброе утро, Тамар, – говорю я, и они вместе с мужем подходят ко мне. Ее бледная кожа чуть загорела, но написанное на лице беспокойство говорит о том, что пребывание на острове обернулось для них не тем беззаботным отпуском, на который они рассчитывали, когда бронировали номер на курорте.

– И Ариэль.

Я смотрю на него. Выражение лица у него, как всегда, стоическое и серьезное, дрожь напряжения окружает его словно аурой. Мне вспоминаются его слова, сказанные пару дней назад.

«Здесь опасно».

Я включаю приятный властный тон, которым обычно говорю с гостями.

– Еще раз хочу извиниться за недавние события. Уверяю, обычно здесь такого не происходит.

– Мы все понимаем, – говорит Тамар своим тихим голосом. – Но мы очень напуганы. Мы слышали, что случилось. Сначала Люси, а теперь и Даниэль. Стоит ли нам беспокоиться?

Это мой шанс выяснить, причастен ли к убийствам Ариэль.

– Нет, конечно же нет, – осторожно говорю я. – Вас опрашивала полиция?

Тамар, широко раскрыв глаза, качает головой.

– Это хорошо, я думала, вдруг они помешают вашему отдыху. – Я соображаю на ходу. – Вы ходили тогда на «Полнолуние-пати»?

Тамар снова качает головой, ее муж почти не обращает внимания на мой вопрос.

– Нет, мы не пошли. А вчера легли рано. Мы узнали, что случилось с Даниэлем, только сегодня утром. Зихроно ливраха[3].

Такие вопросы задавать бесполезно. Я думаю, что бы сделала Брук, как бы она докопалась до истины.

– Ариэль, – я поворачиваюсь прямо к нему, даже не успев ничего обдумать. – Я хочу спросить вас кое о чем. О том, что вы сказали… Тогда, после занятия. Что на Санге творится что-то неладное. Откуда вы знали?

Он молчит так долго, что на секунду мне кажется, что он откажется отвечать.

– Я не знаю, о чем вы, – говорит он наконец тем странным скрипучим голосом.

Моя досада нарастает, все тело напрягается.

– Вы сказали, что здесь творится что-то неладное, – говорю я настойчивее. – Что здесь опасно. Что я в опасности. Что вы имели в виду?

Он безучастно смотрит на меня, а затем качает головой, и во мне вскипает гнев и чувство бессилия.

– Но вы так сказали. Вы ведь сказали, – я вдруг понимаю, что говорю слишком громко. На этот раз он вообще не реагирует.

– Я могу объяснить, – говорит Тамар.

Но я не обращаю на нее внимания, потому что вдруг ощущаю жгучую потребность в том, чтобы мои подозрения подтвердились, чтобы убийцей оказался Ариэль. Тогда все стало бы так просто. Его бы арестовали, и все бы снова вернулось на круги своя. Может, о Санге и писали бы некоторое время в негативном ключе, но это бы прошло. Мы все могли бы остаться жить здесь, как одна семья. К этому открытию добавляется стресс, вызванный убийствами, угрозами и ложью, и от этой гремучей смеси я взрываюсь.

Не успев понять, что делаю, я хватаю Ариэля за запястье – такое широкое, что мои пальцы не могут обхватить его даже наполовину.

– Это ведь вы, вы?! – кричу я ему прямо в лицо.

– Прошу вас, – говорит Тамар, пытаясь встать между мной и Ариэлем, но я едва ее слышу.

– Вы знали, что здесь опасно, потому что вы задумали убить Люси. Но почему? Скажите, почему вы…

Кто-то сильно сжимает мою руку, и в следующее мгновение я с тошнотворным хрустом падаю спиной на асфальт.

Я думала, что меня оттолкнул Ариэль, но, подняв взгляд, вижу, что надо мной стоит Тамар.

– Как вы смеете! – выплевывает она.

В ее глазах больше нет испуга – я еще ни разу не видела ее такой решительной.

– Почему вы меня не слушаете? Мой муж здесь ни при чем, – говорит она сквозь зубы. – Я же сказала вам: он болен. У него ПТСР.

Я пытаюсь понять смысл ее слов.

– Ариэль служил в ЦАХАЛ, – говорит она холодно, и я смутно припоминаю, что пару месяцев назад читала новости о конфликте на Ближнем Востоке. ЦАХАЛ, армия обороны Израиля.

– Вы вообще представляете, каково ему? Когда он слышит громкие звуки или испытывает шок, он как будто снова оказывается там, в зоне боевых действий. Это для него пытка.

Я бросаю взгляд на Ариэля, который уставился себе под ноги, как будто ему стыдно. Вспоминаю день, когда у нас было занятие на втором этаже «Тики-Палмс». Как хлопнула дверь туалета, а потом Ариэль вцепился в меня дрожащими руками. И я понимаю, что Тамар говорит правду. Он ни при чем – ни он, ни она.

– Мы приехали сюда, чтобы побыть от всего этого подальше. Сменить обстановку. А вы говорите нам такое. Вам должно быть стыдно.

Тамар берет Ариэля под руку, и они, не оглядываясь, спешат по дорожке к своему бунгало, пока я сижу на твердом асфальте, а на глазах у меня выступают слезы.



Я сижу так некоторое время, не обращая внимания на проходящих мимо постояльцев, которые бросают на меня странные взгляды. Что со мной такое? Все как будто утекает сквозь пальцы. Неприятное знакомое чувство, которое напоминает о днях и неделях после событий в том отеле несколько лет назад.

В конце концов я заставляю себя подняться и морщусь, усаживаясь на кожаное сиденье байка. Пока еду знакомым путем домой, пытаюсь наслаждаться солнцем, но почти его не замечаю.

Моя недавняя решимость снова сменилась сомнениями. Не может быть и речи о том, чтобы во всем признаться Логану, когда я в таком состоянии. Я рассыплюсь на кусочки, как только открою рот. Мне нужно сосредоточиться, и я как раз знаю подходящее место.

Радуясь, что могу быть уверена хоть в чем-то, я миную спортзал, даже не притормозив. Несколько минут, и я выезжаю на извилистую дорогу на холме, которая ведет к нашему дому.

У обочины припаркован байк, как у Брук, и на мгновение у меня возникает почти непреодолимое желание поговорить с ней. Она всегда такая собранная, даже вчера после того, как нашла Даниэля. Не знаю, что именно мне хочется ей сказать, готова ли я поделиться инцидентом с Ариэлем, но мне нужно услышать ее голос, нужно, чтобы мне передалось немного ее уверенности. Припарковавшись, я вытаскиваю телефон и звоню ей. Задерживаю дыхание, пока идет звонок, и предвкушаю, что сейчас раздастся голос Брук.

Но слышу только бесконечные гудки. Ветер ерошит кроны деревьев, и где-то вдалеке звучит пронзительная трель. Скорее всего, птица.

Включается голосовая почта, и я сбрасываю звонок, ведь что я ей скажу? Вместо этого я смотрю на дом: дом, который мы с Логаном создали вместе.

На мгновение мне показалось, что в окне мелькнуло какое-то темное пятно, но как только я его заметила, оно исчезло. Я сощуриваюсь, но жалюзи наполовину закрыты, и ничего не разглядеть. Я не хочу рисковать и заходить в дом: вдруг Логан уже вернулся из зала? Я еще не готова к встрече.

Я оборачиваюсь и смотрю на дорогу. Мне снова кажется, что за мной наблюдают, и волоски на шее встают дыбом. Я осматриваю улицу, а потом еще раз взглядываю на окно гостиной: в нем ничего не движется.

Больше я не жду. Иду прочь от дома и в конце подъездной дороги поворачиваю налево.

После короткого подъема дорога кончается, уперевшись в плотную стену деревьев. Я нахожу начало тропы на Кхрум-Яй, по которой хожу уже сто лет, и протискиваюсь между двумя деревьями, которые стоят друг от друга чуть дальше, чем остальные: если не знать о существовании этого проема, его и не заметишь. Я гляжу вверх. Вокруг меня буйная густая растительность. Звуки здесь другие, приглушенные. И воздух другой. До сих пор.

Тропа идет вверх и вверх, и, поднимаясь, я пытаюсь не думать о конфликте с Ариэлем. И о письме. И о том, что с каждой секундой приближается момент, когда его отправитель приведет свою угрозу в исполнение. «Скоро правду узнают все».

Но кроме этого я могу думать только о Логане с Джасинтой, как он целует ее, как его рука лежит на ее затылке, на каштановых кудрях. Тогда через некоторое время у меня получилось выбросить эту сцену из головы, убедить себя, что это ничего не значит, особенно после того, как Логан сделал мне предложение. Но теперь воспоминания вернулись.

Она – Джасинта – была красивая. Высокая, загорелая, в темно-каштановых волосах мелькали рыжеватые пряди. Даг не мог удержаться от того, чтобы при каждом удобном случае не трогать ее за руку, и всегда старался сесть с ней рядом. Даже Нил то и дело на нее поглядывал. Но больше всего мне запомнился взгляд Логана. Он смотрел на нее так, будто меня даже не существовало.

Остальные события того вечера во «Франжипани» словно в тумане. Днем, увидев их вместе, я приняла две или, может, три таблетки «Ксанакса» – достаточно, чтобы суметь вести себя как обычно.

Следующим утром Джасинта была мертва.

Затем несколько дней я пыталась поговорить о ней с Логаном, чтобы посмотреть, не признается ли он, что целовал ее. Выяснить, было ли между ними что-то большее.

– Как жаль ту девушку, то, что с ней случилось, просто ужасно, – начинала я, когда мы ужинали или сидели на диване, и на его лицо набегала тень. Но он всегда находил способ свернуть разговор.

– Да, это печально. Но не надо было подходить так близко к краю. О чем она только думала?

А потом все вошло в привычную колею. Логан даже стал более ласковым, чем обычно, при каждом удобном случае растирал мне плечи или прикасался к волосам. Да и какой был бы толк от разговора? Они просто поцеловались. Так что я последовала его примеру и сделала вид, что ничего не случилось. Делать вид я умею отлично, не зря же я оттачивала этот навык годами.

Я прибегаю к нему с тех пор, как умерла мама, когда мы еще жили в том старом доме в Нью-Йорке, который быстро перестал казаться домом. Прибегала к нему в те дни, когда на кухне копился мусор, а на звонки в дверь никто не подходил. В такие дни было безопасно: отец запирался в спальне и даже не вспоминал, что по дому бродят двое детей. Такие дни были гораздо лучше других, когда тишину прерывали вспышки паники и ярости, словно в спячке у него накопилась неуемная энергия. С беспощадным энтузиазмом он брался за какое-нибудь дело: проект дома, рабочую задачу, планы на отпуск. Все необходимое летало по дому, а сам он двигал руками и ногами так быстро, что походил на мультяшного персонажа. Эта кипучая энергия часто переходила в жестокость. Все заканчивалось фингалом под глазом у Робин, растяжением связок запястья – у меня.

После отец каждый раз был безутешен. Он сгребал нас в охапку и крепко прижимал к себе, как будто прикосновение к нашим телам могло вернуть его в нормальное состояние. Он неистово лечил наши травмы. Стерильными бинтами перевязывал порезы, прикладывал лед к синякам. А потом начинался поток извинений и оправданий, связанных с маминой смертью. Как будто из-за скорби, которая уничтожила нас всех, он мог делать, что хотел. Как будто мы, двое девочек-подростков, должны были все исправить. Привести его в чувство.

И я попыталась. Но только все разрушила.

Я не могу снова рискнуть и потерять Логана.

Я взобралась на вершину Кхрум-Яй, и остров открылся передо мной как на ладони.

Я схожу с тропы и сажусь на землю, вытянув ноги, пятки только-только касаются края утеса. Вид я почти не замечаю. Несмотря на все усилия, мысли возвращаются к письмам с угрозами. Кто их отправляет? Я думаю о том, что за последние дни мне уже несколько раз казалось, что за мной следят, наблюдают.

Что бы сказала Робин, будь она здесь?

Я так делаю уже далеко не первый раз. Нахожу на острове уединенное местечко, где ей бы понравилось, и представляю, что она со мной. Мне нравится фантазировать, что бы она подумала обо мне и моей нынешней жизни, гордилась бы мной или нет.

Я никому об этом не рассказывала. Ни Брук, ни Логану – ему особенно. Он бы не понял. Никто из них бы не понял.

Я смотрю на расстилающуюся перед нами водную гладь, которую Робин при жизни так и не увидела, и пытаюсь дышать. Но тревога сдавила мне грудь так сильно, что я, кажется, сейчас лопну.

И тут до меня доходит. Этого он и хочет, тот человек, что оставляет мне письма, преследует меня по всему острову, угрожает мне в моем собственном доме. Он хочет, чтобы я страдала.

Я думаю о Робин, обо всем, что она не успела повидать за свою короткую жизнь. И чувствую, что моя тревога меняет форму и твердеет, превращаясь в нечто другое. В злость.

Я резко встаю, решимость пронизывает все тело.

Хватит. Я не позволю взять надо мной верх. Не позволю кому бы то ни было испытать удовлетворение, наблюдая, как я корчусь в ожидании следующего удара.

Я оглядываю прекрасный Санг, этот совершенный остров, который стал моим домом, и свою жизнь, которую теперь у меня хотят отнять, и моя уверенность крепнет.

Я узнаю, кто этот человек, и сделаю все, что в моих силах, чтобы остановить его.

21

Брук

Тишина, которая наступает после того, как я возилась с телефоном, чтобы выключить звук, тянется бесконечно. Затаив дыхание, я в три погибели согнулась под окном в гостиной Касс и Логана.

До этого момента все шло гладко. Я воспользовалась той же невидимкой, которой открыла дверь номера Люси, и замок послушно поддался. Над системой безопасности на Санге явно стоит поработать. Перед тем, как проделать трюк с невидимкой, я постучалась, но все равно остановилась в дверях и прислушалась. Касс говорила, что обычно перед началом смены во «Франжипани» Логан ходит в спортзал, но я понятия не имела, где может быть Касс. Я негромко позвала их, заготовив предлог на случай, если кто-нибудь из них дома, – мол, дверь была приоткрыта, и я просто хотела убедиться, что все в порядке, – но меня встретила только тишина.

Я начала с письменного стола в гостиной и как раз рылась в верхнем ящике, когда услышала этот звук. Снаружи раздался ровный гул: кто-то подъезжал к дому, постепенно сбавляя скорость. Прежде чем я успела подумать, кто это может быть – Логан ушел из зала пораньше или откуда-то вернулась Касс, – комнату заполнил пронзительный звонок моего телефона. Я вытащила его, нашарила кнопку выключения звука и увидела, что на экране мигает имя Касс.

Я скользнула к стене и присела под окном, затаив дыхание.

Теперь, позволив себе чуть расслабиться, я осторожно приподнимаю голову и выглядываю в окно сквозь дешевые горизонтальные жалюзи.

Прямо на меня смотрит Касс.

Я тут же приникаю к полу, зажимая рот ладонью. Сижу, сгорбившись и опустив голову. Наконец, через пару секунд, которые тянутся бесконечно, я выпрямляюсь ровно настолько, чтобы взглянуть в самую нижнюю щель между планками жалюзи.

Я шумно выдыхаю. Касс оставила байк и теперь идет к деревьям, где начинается тропа на Кхрум-Яй. Но мое облегчение лишь временное. Тропа короткая, а значит, Касс скоро вернется.

Я закрываю жалюзи, блокируя солнце, и снова принимаюсь за дело. В столе ничего интересного, так что я как могу привожу все в порядок и перехожу в спальню.

Чтобы понять, на какой стороне кровати спит Касс, мне требуется всего секунда. На левой прикроватной тумбочке – обертки от протеиновых батончиков и бутылка для воды с пятнами розового порошка. На той, что справа, только небольшая фотография в рамке – Логан и Касс улыбаются в объектив.