Ричард Суон

Правосудие королей

© В. Юрасова, перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *



I

Рилльская ведьма

«Бойся глупца, фанатика и деспота, ибо все они облачены в доспехи невежества». Из «Сованского преступника» Катерхаузера Кодекс: Советы практикующим Правосудиям
Так странно думать, что конец Империи Волка и все те смерти и разрушения, которые он за собой повлек, уходит своими корнями к крошечной, незначительной деревеньке Рилл. Что, приближаясь к ней, мы не просто брели по холодной, дождливой местности в двадцати милях к востоку от Толсбургских Марок[1], но и подходили все ближе к Великому Упадку, который, подобно крутому, коварному склону из скользкого вулканического стекла, устремлялся из-под наших ног прямиком вниз.

Рилл. Как же описать это место? Родина наших несчастий была столь непримечательной. Уединенная деревушка, типичная для Северной Марки Толсбурга. Она состояла из двадцати глинобитных зданий с соломенными крышами, которые кольцом окружали большую центральную площадь, представлявшую собой развороченное месиво из грязи и соломы. Поместье отличалось от остальных домов только размером и было, пожалуй, лишь вдвое больше самого крупного жилища, но на этом различия заканчивались. На вид оно казалось столь же ветхим, как и остальные постройки. По одну сторону от поместья стоял трактир, а по площади хаотично шатался скот и местные крестьяне. У царившего здесь холода было одно преимущество – воняло в деревне не особенно сильно, однако Вонвальт все равно прикрыл нос платком с высушенными лепестками лаванды. Порой он бывал очень брезглив.

Казалось бы, я должна была пребывать в приподнятом настроении. Рилл стал первой деревней, на которую мы набрели с тех пор, как покинули имперский путевой форт на границе Йегланда, и с него начиналась цепочка поселений, которая вела к хаунерской крепости Моргард в пятидесяти милях к северо-востоку. Наше прибытие сюда означало, что всего через несколько недель мы снова повернем на юг и завершим восточную часть нашего маршрута – то есть нас ждала погода получше, города побольше и что-то приблизительно похожее на цивилизацию.

Однако вместо радости меня терзала тревога. Мое внимание было приковано к обширному древнему лесу, который подступал к деревне и тянулся на сотни миль к северу и западу от нас до самого побережья. Если верить слухам, которыми нас подкармливали на пути сюда, в лесу обитала старая ведьма-драэдистка.

– Думаете, она там? – спросил патре Бартоломью Клавер, ехавший рядом со мной. Клавер – один из четырех человек, составлявших наш обоз, – был священником, жрецом Немы. Он навязался нам в попутчики у границы Йегланда, якобы потому что боялся нападения бандитов. Вот только Северная Марка была печально известна своей безлюдностью, да и сам священник, по своим собственным словам, почти всюду путешествовал в одиночку.

– Кто? – спросила я.

Клавер холодно улыбнулся.

– Ведьма, – сказал он.

– Нет, – коротко ответила я. Клавер меня сильно раздражал – да и всех остальных тоже. Наши жизни, проводимые в странствиях, были и без того тяжелы, но Клавер, на протяжении последних недель непрестанно докучавший нам расспросами о судебных практиках и особых способностях Вонвальта, утомил нас окончательно.

– А я думаю, что она там.

Я обернулась. К нам подъехал Дубайн Брессинджер – пристав Вонвальта, весело поедавший луковицу. Он подмигнул мне, когда его лошадь рысью проскакала мимо. За ним ехал наш наниматель, сэр Конрад Вонвальт, а в самом хвосте плелся ослик, дерзко нареченный Герцогом Брондским, – он тащил телегу, нагруженную нашим снаряжением.

Мы явились в Рилл по той же причине, по которой приходили и во все другие поселения: чтобы убедиться, что правосудие Императора вершится даже здесь, в далеких провинциях Сованской империи. Несмотря на все свои недостатки, сованцы твердо верили, что правосудие должно быть доступно всем; поэтому они отправляли имперских магистратов вроде Вонвальта объезжать далекие деревни и города Империи в качестве странствующих судей.

– Я ищу сэра Отмара Фроста, – услышала я голос Вонвальта, донесшийся из хвоста нашего обоза. Брессинджер уже спешился и подозвал к себе местного мальчишку, чтобы тот позаботился о наших лошадях.

Один крестьянин молча указал на поместье. Вонвальт угрюмо хмыкнул и спешился. Патре Клавер и я поступили так же. Грязь под моими ногами была твердой как железо.

– Хелена, – позвал меня Вонвальт. – Книгу учета.

Я кивнула и достала книгу из телеги. Она была тяжелой, с обитой железом толстой кожаной обложкой, и закрывалась на застежку. В нее заносились все приговоры Вонвальта и правовые вопросы, с которыми мы сталкивались. Когда пустые страницы в книге заканчивались, она отправлялась обратно в далекую Сову, в Библиотеку Закона, где секретари просматривали вынесенные приговоры и проверяли, насколько последовательно применялись законы общего права.

Я поднесла Вонвальту книгу учета, но он нетерпеливым взмахом руки приказал мне оставить ее у себя. Вчетвером мы направились к поместью. Теперь я смогла разглядеть висевший над дверью гербовый щит – на простом лазурном поле была изображена голова вепря, насаженная на сломанное копье. Не считая этого, в поместье не было ничего примечательного, и оно никак не шло в сравнение с громадными городскими усадьбами и поместными крепостями имперских аристократов в Сове.

Вонвальт гулко постучал в дверь кулаком в перчатке. Дверь быстро отворилась. В проеме показалась служанка; на вид она была на год или на два моложе меня. Она выглядела напуганной.

– Я – сэр Конрад Вонвальт, Правосудие из Ордена магистратов Империи. – Вонвальт говорил с напускным сованским акцентом. Он стыдился своего родного йегландского говора, из-за которого его могли счесть выскочкой, даже несмотря на высокое положение Правосудия.

Служанка неуклюже присела в реверансе.

– Я…

– Кто там? – донесся изнутри голос сэра Отмара Фроста. За порогом было темно, и оттуда пахло дымом и скотом. Я заметила, что Вонвальт рассеянно потянулся к своему лавандовому платку.

– Правосудие сэр Конрад Вонвальт из Ордена магистратов Империи, – снова нетерпеливо представился он.

– Пропади моя вера, – пробормотал сэр Отмар и несколько мгновений спустя возник на пороге, бесцеремонно отпихнув служанку в сторону. – Милорд, входите, входите; снаружи такая сырость, идите, согрейтесь у огня.

Мы вошли. Помещение внутри было обшарпанным. В одной стороне комнаты стояла кровать, накрытая шкурами и шерстяными одеялами, и там же лежали личные вещи, указывавшие на то, что у сэра Отмара была жена. Посреди помещения располагался открытый дровяной камин, окруженный прожженными, грязными коврами. Ковры, вдобавок ко всему, зацвели от дождей, чьи капли залетали в дыру дымоволока. В другом конце комнаты располагались длинный стол на козлах, за которым могло поместиться десять человек, и дверь, ведшая в кухню. Стены были завешаны заплесневелыми гобеленами, выцветшими и закопченными почти до черноты, а на полу лежали толстые ковры и шкуры. У огня грелась пара больших, похожих на волков псов.

– Мне говорили, что по Толсбургским Маркам путешествует Правосудие, – сказал сэр Отмар, хлопоча. Будучи толским рыцарем и лордом, он был возведен в ранг имперской аристократии – как говорили, «принял Высшую Марку», то есть получил титул и земли за то, что сдался на милость Легионов. Однако хозяин Рилла был совсем не похож на напудренных и избалованных лордов Совы. Пожилой сэр Отмар был одет в неопрятную тунику с гербом и домотканые штаны. Его измученное лицо, обрамленное белыми волосами и белой бородой, покрывала сажа. Его лоб рассекал большой вмятый рубленый шрам, вероятно полученный двадцать пять лет назад, в молодости, когда Рейхскриг пронесся по этим землям и сованские армии покорили Толсбург. У Вонвальта и Брессинджера тоже имелись шрамы, оставленные имперской экспансией.

– В последний раз вас навещала Правосудие Августа? – спросил Вонвальт.

Сэр Отмар кивнул.

– Верно. Довольно давно. Было время, Правосудия заезжали к нам по нескольку раз в год. Пожалуйста, присаживайтесь все. Не желаете еды, эля? Вина? Я как раз собирался ужинать.

– Да, благодарю, – сказал Вонвальт, садясь за стол. Мы последовали его примеру.

– Моя предшественница оставила журнал с записями? – спросил Вонвальт.

– Да, да, – ответил сэр Отмар и снова отправил служанку восвояси. Я услышала какие-то звуки – судя по всему, она полезла в сейф.

– С севера вас не тревожат?

Сэр Отмар помотал головой.

– Нет. Между нами и морем проходит узкая полоска Восточной Марки Хаунерсхайма. Десять или двадцать миль – достаточно, чтобы перехватить налетчиков. Впрочем, осмелюсь заметить, в это время года море сильно бушует, и вряд ли кто-то из северян осмелится его пересечь.

– Пожалуй, вы правы, – сказал Вонвальт. Я заметила, что он разозлился на себя за то, что запутался в здешней географии. И все же ему можно было простить эту оплошность. Империя, существовавшая уже более пятидесяти лет, вобрала в себя столько народов и столь быстро, что картографам приходилось ежегодно перерисовывать карты. – Полагаю, Моргард их тоже сдерживает, теперь, когда крепость восстановили, – прибавил он.

– Верно, уж тут Аутун постарался. Обнес крепость новой стеной, разместил новый гарнизон и шлет им столько денег и провизии, что в теплое время, когда начинаются набеги, они могут ежедневно ходить в дозор. А зимой – еженедельно, по приказу маркграфа.

Аутун. Двуглавый Волк. Было неясно, считал ли сэр Отмар это слово уничижительным или нет. Покоренные народы придумывали Сованской империи множество подобных странных прозвищ, как почтительных, так и оскорбительных. Как бы там ни было, Вонвальт пропустил это мимо ушей.

– Я о нем наслышан, – заметил Вонвальт.

– О маркграфе Вестенхольце? – встрял в разговор священник Клавер. – Он хороший человек. Благочестивый. Северяне – безбожники, цепляющиеся за старый драэдический образ жизни. – Он пожал плечами. – Вам не стоит скорбеть по ним, Правосудие.

Вонвальт сдержанно улыбнулся.

– Я не скорблю по мертвым налетчикам с севера, патре, – сказал он с большей сдержанностью, чем заслуживал священник. Клавер был молод, слишком молод, чтобы обладать властью, которая давалась священнослужителям. На протяжении нашего короткого совместного путешествия мы все сильно его невзлюбили. Он был фанатичен, зануден, вспыльчив и скор на осуждение. Он много говорил о своей миссии – о вербовке храмовников для южного Пограничья – и о своих влиятельных знакомых среди лордов. Брессинджер обычно отказывался с ним говорить, но Вонвальт из профессиональной учтивости несколько недель терпеливо беседовал со священником.

Сэр Отмар откашлялся. Он как раз собирался совершить ошибку и вступить в разговор с Клавером, когда на стол подали еду, и вместо этого сэр Отмар принялся за нее. Ужин был простым и сытным – тушеное мясо с жирной подливой и хлеб. Впрочем, тогда мы редко оставались голодными. Власть и полномочия, которыми обладал Вонвальт, обычно вызывали в принимавших его хозяевах желание расщедриться.

– Вы сказали, что в последний раз Правосудие проезжала здесь довольно давно? – спросил Вонвальт.

– Так и есть, – ответил сэр Отмар.

– И в это время вы прилежно исполняли постановления Империи?

Сэр Отмар энергично закивал головой, но он почти наверняка лгал. Столь далекие деревни и города, находившиеся в лучшем случае в нескольких месяцах пути от Совы, редко соблюдали имперские законы. А жаль. Рейхскриг принес гибель и горе тысячам людей, но система общего права была одним из редких алмазов, которые нашлись в той огромной куче дерьма.

– Хорошо. В таком случае, полагаю, нам здесь делать почти нечего. Разве что прочесать леса, – сказал Вонвальт. Сэр Отмар, казалось, был озадачен его последними словами. Вонвальт допил остатки своего эля. – По пути сюда, – пояснил он, – нам неоднократно говорили о ведьме, что живет в лесах к северу от Рилла. Полагаю, вы ничего об этом не знаете?

Сэр Отмар потянул время, сначала сделав большой глоток вина, а затем якобы выковыряв что-то из зубов.

– Кажется, я ничего подобного не слышал, сир. Нет.

Вонвальт задумчиво кивнул.

– Кто она?

Брессинджер выругался на грозодском языке. Сэр Отмар и я подпрыгнули на месте от испуга. Стол, тарелки и все приборы на нем подскочили, когда о него ударились три пары коленей. Содержимое кубков и высоких кружек пролилось на столешницу. Сэр Отмар схватился за сердце, выпучил глаза и задвигал губами, готовясь выдать то, что ему приказал Вонвальт.

Голос Императора – магическая способность Правосудий, позволявшая им заставлять других говорить правду. Ее возможности были ограничены: например, она не работала на других Правосудиях и волевой, бдительный человек мог ей сопротивляться. Однако сэр Отмар был стар, кроток и малознаком с методами Ордена. Голос потряс старика, как раскат грома, и вывернул его разум наизнанку.

– Она жрица… драэдистка, – выдохнул сэр Отмар. На лице лорда отразился ужас, когда его губы заговорили против воли хозяина.

– Она из Рилла? – с напором спросил Вонвальт.

– Да!

– Есть ли здесь иные, кто практикует драэдизм?

Сэр Отмар скорчился на стуле и ухватился руками за столешницу, чтобы найти опору.

– Многие… жители деревни!

– Сэр Конрад, – пробормотал Брессинджер. Он, чуть хмурясь, смотрел на сэра Отмара. Я заметила, что Клавер тем временем наслаждается мучениями лорда.

– Хорошо, сэр Отмар, – сказал Вонвальт. – Хорошо. Успокойтесь. Вот, выпейте эля. Я не стану больше вас допрашивать.

Мы сидели молча, пока сэр Отмар, подозвав трясущейся рукой перепуганную служанку, хрипло просил у нее еще эля. Служанка ушла и вскоре вернулась, передав ему кружку. Сэр Отмар жадно ее осушил.

– Проводить драэдические ритуалы незаконно, – заметил Вонвальт.

Сэр Отмар уставился в свою тарелку. Его лицо выражало нечто среднее между гневом, ужасом и стыдом – то есть набор чувств, обычный для тех, кто попал под власть Голоса.

– Законы новы. Религия стара, – сипло сказал он.

– Законы были приняты два с половиной десятка лет назад.

– А религия была принята две с половиной тысячи лет назад, – рявкнул сэр Отмар.

Повисла неловкая пауза.

– В Рилле есть хоть кто-нибудь, кто не практикует драэдические обряды? – спросил Вонвальт.

Сэр Отмар внимательно разглядывал содержимое своей кружки.

– Не могу знать, – буркнул он.

– Правосудие. – В голосе Клавера звучало искреннее отвращение. – По меньшей мере им придется отречься от драэдизма. Официальной религией Империи является священное Учение Немы. – Священник разве что не плевался, оглядывая старого барона с ног до головы. – Будь моя воля, они бы все были сожжены.

– Здесь живут хорошие люди, – встревожившись, сказал сэр Отмар. – Хорошие, законопослушные люди. Они обрабатывают землю и платят десятину. Мы никогда не были бременем для Аутуна.

Вонвальт раздраженно взглянул на Клавера.

– При всем уважении, сэр Отмар, если эти люди практикуют драэдические обряды, то их по определению нельзя назвать законопослушными. Как ни прискорбно это говорить, но патре Клавер прав – по крайней мере, отчасти. Им придется отречься. У вас есть список тех, кто в этом замешан?

– Нет.

Дрова дымились, трещали и искрили. Эль и вино капали на пол, протекая через щели в дощатом столе.

– Взыскание за это невелико, – сказал Вонвальт. – Небольшой штраф, по пенни с каждого человека, если они отрекутся. Будучи их сеньором, вы даже можете заплатить штраф за них. У вас есть святилище, посвященное кому-нибудь из имперских богов? Неме? Савару?

– Нет, – резко отрезал сэр Отмар. Становилось все труднее не обращать внимания на то, что сэр Отмар и сам был приверженцем драэдизма.

– Официальная религия Сованской империи – Учение Немы. Так сказано в священных писаниях, а также в законах общего и канонического права. Бросьте, ведь есть же между этими религиями и сходства. Книга Лорна по сути своей и есть драэдизм, разве нет? В ней написаны те же притчи и установлены те же священные дни. Вы без труда сможете ее принять.

Он был прав, содержание Книги Лорна действительно было на удивление схоже с верованиями драэдистов. А все потому, что Книга Лорна была написана по верованиям драэдистов. Сованская религия была поразительно гибкой, и вместо того чтобы вытеснять многообразные религиозные верования, с которыми она сталкивалась во время Рейхскрига, она их просто поглощала, как волна, накрывавшая собой остров. Именно поэтому Учение Немы было одновременно и наиболее распространенной, и наименее уважаемой религией в известном мире.

Я посмотрела на Клавера. Судя по выражению лица священника, он был в ужасе от предложенной Вонвальтом простой уловки. Конечно же, сам Вонвальт верил в Учение Немы ничуть не больше сэра Отмара. Как и старого барона, его заставили принять эту религию. Но он, как и большинство аристократов Империи, ходил в храм и принуждал себя выполнять обряды. Клавер же, напротив, был слишком молод и не знал иной религии. Он был истинно верующим. От подобных людей тоже была польза, но чаще всего свойственная им непреклонность делала их опасными.

– Империя требует, чтобы вы следовали Учению Немы. Иного закон не допускает, – сказал Вонвальт.

– А если я откажусь?

Вонвальт выпрямился.

– Если вы откажетесь, то станете еретиком. Если откажетесь в моем присутствии, то станете признанным еретиком. Но вы не поступите столь безрассудно и бессмысленно.

– И каково же наказание для признанных еретиков? – спросил сэр Отмар, хотя знал ответ.

– Вас сожгут, – со зверским злорадством в голосе ответил ему Клавер.

– Никто никого не сожжет, – раздраженно сказал Вонвальт, – потому что здесь нет признанных еретиков. Пока что.

Я переводила взгляд с Вонвальта на сэра Отмара, сочувствуя положению последнего. Он не ошибался, говоря, что драэдизм безобиден, и не ошибался, считая Учение Немы никчемным. Более того, он был стариком, которому читали нотации и грозили смертью. Но дело обстояло так, что Сованская империя правила Толсбургскими Марками. Здесь действовали их законы, и на самом деле законы эти были здравыми и справедливыми. Почти все смирились с ними, так почему же этого не мог сделать он?

Сэр Отмар слегка обмяк.

– На кургане Габлера, в нескольких часах езды к северо-востоку отсюда, есть старая сторожевая башня. Драэдисты собираются рядом с ней для поклонения. Там вы и найдете свою ведьму.

Вонвальт несколько секунд молчал. Сделал большой глоток эля. Затем осторожно поставил кружку на стол.

– Благодарю вас, – сказал он и поднялся. – Мы отправимся туда сейчас же, пока у нас еще есть час или два до темноты.

II

Языческий костер

«Тщеславные и чванливые посвященные должны искореняться из Ордена при первой же возможности. Быть Правосудием – значит терпеливо и строго блюсти закон. Россказни о схватках на мечах и конных погонях, пусть отчасти и основанные на действительности, должны пресекаться и считаться обыкновенными слухами». Магистр Карл Ротзингер
Через несколько минут мы снова оказались снаружи, на холоде и под дождем, дожидаясь, пока мальчишка не приведет наших лошадей. Затем в свете угасающего дня мы двинулись в путь. Я поплотнее закуталась в свой вощеный плащ, пытаясь не дать дождю промочить мою одежду, но ни Брессинджера, ни Вонвальта погода, похоже, не заботила. Клавер, съежившийся в седле, казался потрепанным и жалким, но он явно предвкушал возможность попугать местных язычников.

Несмотря на то, что сказал сэр Отмар, мы направились вовсе не к кургану Габлера. Вместо этого Вонвальт повел нас прямиком в лес, по старой охотничьей тропе, отчасти затерявшейся среди папоротников.

– Сэр Конрад? – произнесла я. Мой голос звучал смиренно и аристократично, и в тот миг я ненавидела себя за это. Несмотря на годы, проведенные в утомительных странствиях, я все же изнежилась. Куда подевалась одичалая беженка, выросшая на улицах Мулдау? Я постепенно превращалась в аристократку, которых так давно презирала.

Вонвальт обернулся. На черной бороде, которую он отращивал в холодные месяцы года, блеснули капли дождя.

– Что? – спросил он. Его конь, большой гуличский боевой дестриэ по имени Винченто, остановился, прошлепав копытами по грязи.

– Разве курган Габлера не на северо-востоке? Мы движемся на северо-запад.

Вонвальт кивнул.

– Я знаю, – сказал он.

– Старик солгал, – сказал Брессинджер. – Отправил нас не в том направлении.

– Несомненно, чтобы заманить в засаду, – оскалился Клавер.

– О, я так не думаю, – беззлобно сказал Вонвальт. – Скорее он хотел сбить нас с пути, а не убить. Ему не хватило бы времени – и точно не хватило бы смелости – организовать нечто подобное. Нет. – Вонвальт указал на древние, покрытые мхом деревья. – Рилльская ведьма здесь, в этих лесах.

Мы двинулись дальше, в стонущий, простирающийся на сотни миль лес. Небо уже давно померкло. Я дрожала – холод лип к мокрой одежде и вытягивал из меня остатки тепла, промораживая до самых костей. Я отчаянно мечтала об огне, о тепле – или, что важнее, о свете, – и мои безмолвные молитвы были услышаны. Впереди, примерно в полумиле от нас, промелькнуло что-то оранжевое.

Вонвальт и Брессинджер ехали впереди и негромко переговаривались, так что я обратилась к Клаверу:

– Вы видели свет? – спросила я.

– Видел, – сказал он и презрительно усмехнулся. – Языческий костер. Драэдистов всегда влекло к его порочному влиянию. Они пляшут вокруг него, как безумцы. Такие у них жалкие традиции.

Мы приблизились, и я смогла разглядеть людей, двигавшихся вокруг костра. Вонвальт даже не пытался скрываться или хотя бы подойти незаметно. Вместо этого он решительно поехал к ним. Теперь я видела, что у костра, горевшего посреди небольшой прогалины, кружили около пятнадцати или двадцати крестьян. Рядом с костром находился каменный алтарь, укрытый нависавшими над ним ветвями ближайшего дерева. За алтарем стояла ведьма – пожилая женщина в безыскусно сработанной деревянной маске и темных, изношенных одеяниях. Она стояла настолько неподвижно, что в первые секунды я приняла ее за статую.

– Госпожа ведьма, – обратился к ней Вонвальт. – Будьте так любезны, снимите маску.

Холодный ночной воздух пронзили крики. Язычники с потрясенными выражениями на лицах резко повернулись к нам. Ритуальные танцы, которыми они были заняты до этого, резко прекратились.

Я думала, что ведьма откажет Вонвальту, однако она подняла руки, сняла маску и осторожно положила ее на алтарь. Отчасти я ждала, что за маской будет скрываться чудовище или хотя бы некто кошмарно уродливый; однако, испытав одновременно разочарование и облегчение, я увидела, что перед нами обыкновенная пожилая женщина. Она внимательно смотрела на нас, и ее лицо ничего не выражало. И именно в этот хрупкий миг, когда все бездействовали, Клавер решил заявить о своих религиозных убеждениях.

– Вы оскверняете Учение Немы! – взорвался он. До сих пор никто особенно не обращал на священника внимания, однако теперь все взгляды были прикованы к нему.

Вонвальт резко обернулся в седле. Он был разгневан.

– Достаточно, патре! – рявкнул он.

– Правосудие Вонвальт, эти люди – еретики! – искренне недоумевая, продолжал Клавер. Однако он тут же сменил растерянность на гнев. – Отъявленные отступники! Только посмотрите на этот языческий вздор! На этот оккультный ритуал! Это же насмешка над законами Совы!

– Я и только я буду решать, что является насмешкой над законами Совы, – сказал Вонвальт. Его голос был так же холоден, как и ночной воздух. – Замолчите по-хорошему, или я прикажу Брессинджеру отвести вас обратно в Рилл. – Он снова повернулся к крестьянам и указал на костер. – Вам всем известно, что проводить драэдические обряды запрещено, – сказал он. – Закон ясно об этом говорит.

– Как вы нас нашли? – спросила пожилая женщина. Ее безучастность сменилась вызывающей твердостью. Это приободрило ее паству. Я видела, как их готовность бежать преобразилась в готовность сражаться.

– Сегодня – канун месяца Госс, – сказал Вонвальт. Он указал на разрыв в облаках, где луна убыла до тонкого полумесяца.

– Мы не признаем имперский календарь, – сказала женщина.

– Тем не менее, согласно Книге Лорна, эта… – Вонвальт указал рукой на костер, – …церемония должна проводиться в канун Госса, верно? Пламя Кулвара горит и светом своим и теплом изгоняет Плута…

– Вы называете имена лжесвятых. Святых Аутуна. Книга Лорна – всего лишь подобие Книги Драэда. Причем довольно жалкое.

– Однако ритуалы совершенно одинаковы, – заметил Вонвальт, словно рассчитывал прямо на месте обратить ее в иную веру. Он пожал плечами. – Как бы там ни было, именно так я вас и нашел.

Ситуация сложилась патовая. Пожилая ведьма не желала – не могла – сдаться и отказаться от своих верований лишь потому, что Вонвальт назвал их запрещенными. А Вонвальт, связанный клятвами и законами, был обязан предать ее суду, но и он не хотел этого делать.

– Сэр Отмар уже согласился уплатить за вас штраф, – наконец сказал Вонвальт. – Просто отрекитесь от драэдизма, и я оставлю вас в покое. Никому нет нужды сегодня умирать.

– Отмар никогда бы не отрекся от своих верований, – резко сказала ведьма.

Клавера прорвало:

– Своими словами ты обрекаешь его на погибель! Он все-таки драэдист!

– Замолчите! – рявкнул Вонвальт.

– Нужно сжечь дотла всю эту деревню вместе с ее крестьянами-еретиками!

– Ради Немы, юноша, да заткнешься ты или нет?! – воскликнул Вонвальт. – Дубайн, уведи его отсюда.

– С радостью, сир, – сказал Брессинджер и развернул своего коня – крупного гнедого рысака по имени Гэрвин.

– Я исполняю волю Богини! – заорал Клавер. – Не прикасайтесь ко мне! Я прослежу, чтобы воля Немы была исполнена!

Брессинджер подъехал к священнику, выхватил у него из рук поводья и повел коня обратно по охотничьей тропе. Я отчасти ожидала, что Клавер спешится и воинственно бросится назад. Вместо этого, столкнувшись лицом к лицу с непоколебимой невозмутимостью Брессинджера, священник умолк.

Вонвальт снова повернулся к пожилой ведьме.

– Вы – жена сэра Отмара, – утвердительно сказал он.

– Леди Кэрол Фрост.

– Миледи, вам известны последствия, которые навлечете на себя – которые я обязан навлечь на вас по закону, – если вы откажетесь отречься от драэдизма?

– Известны.

– И вы готовы обречь себя на смерть?

– Готова.

– А готовы ли вы обречь на смерть всех этих людей?

– Каждый мужчина и каждая женщина, что пришли сюда, способны сами принять за себя это решение.

Вонвальт раздраженно вздохнул. Он только собирался снова заговорить, как произошло нечто поразительное: деревянная маска оторвалась от алтаря и стала подниматься в воздух.

Я взвизгнула. Жители деревни ахнули. Маска, уродливая и безыскусная, плавно взлетела и замерла в шести футах над алтарем.

Там она и повисла, с заметной враждебностью глядя на происходящее. Отблески костра плясали на ее грубых чертах.

Все замерли. Несколько мгновений я не могла перевести дух. Старые языческие боги пришли в ярость из-за имперского вмешательства и явились сюда, на эту поляну. У меня ужасно закружилась голова. Убийцы, воры, насильники – с ними Вонвальт еще мог справиться, но противостоять разгневанным изначальным духам он был неспособен.

Вонвальт вытащил из ножен свой короткий меч. Клинок запел в ночном воздухе. Леди Фрост закричала – как бы ни была крепка ее воля и вера в старых богов, даже она не могла побороть страх перед холодным блеском стали.

В тот же миг ближайшие крестьяне – трое крепких мужиков – бросились вперед и закричали что-то неразборчивое на древнем драэдическом языке. Они отчаянно потянулись к Вонвальту, пытаясь схватить его за ногу и стащить с коня.

– Назад, чтоб вас! – сказал Вонвальт, без гнева, а скорее раздраженно. Винченто встал на дыбы и забил передними ногами. Копыто большого черного дестриэ врезалось одному драэдисту прямо в грудь. Удар был таким сильным, что проломил крестьянину грудину и отшвырнул его назад. Второй язычник лишился левой руки ниже локтя, попав под меч Вонвальта. Идиот закричал, выпучив глаза, и упал на спину, прижимая к себе кровоточащий обрубок.

Третий драэдист как раз задумался, а не стоит ли ему отказаться от столь опрометчивого курса действий, когда конь Брессинджера врезался в него сбоку. Драэдист упал промеж копыт животного, оглушенный, побитый, но живой.

– Прекратите немедленно! – прогремел Вонвальт. На этот раз в его крик прокралось эхо Голоса Императора, и возня тут же прекратилась. Леди Фрост осталась у алтаря. Три крестьянина, напавшие на Вонвальта, лежали на земле, стеная и всхлипывая. Брессинджер уже спешился и по-своему – грубо и без капли сочувствия – помогал тому, кто потерял руку. Другие драэдисты в ужасе толпились рядом. В стороне я увидела и патре Клавера, наблюдавшего за суматохой с того места, где его оставил Брессинджер. Через какое-то время священник отвернулся и направился в сторону Рилла. Как бы мне хотелось сказать, что тогда мы видели его в последний раз.

Вонвальт с недовольным видом оглядывал поляну. Наконец он легонько подтолкнул Винченто и, подъехав к алтарю, остановился рядом. Затем его клинок описал дугу, рассекая воздух. Маска упала, со стуком отскочила от каменного алтаря и неуклюже плюхнулась в грязь.

– Нить, – сказал Вонвальт. – Черная нить, привязанная к сокрытому блоку. – Он равнодушно убрал меч в ножны.

Чары рассеялись. Какие бы дальнейшие проделки ни затевали местные жители в своем религиозном порыве, они были развеяны вместе с обманом.

Леди Фрост выглядела несчастной. Она начала плакать. Но я не испытывала к ней сочувствия. Этот спектакль, который она хотела разыграть позднее, во время празднества, был дурной затеей.

– Сейчас же возвращайтесь по домам, – сказал сэр Вонвальт язычникам. – Утром каждый из вас подойдет ко мне и отречется, или, клянусь богами, вам всем светит виселица.

Крестьяне, разве что не спотыкаясь, разбежались и исчезли в холодных, темных лесах.

– Дубайн, как он? – спросил Вонвальт у Брессинджера.

Брессинджер пожал плечами.

– Будет жить, если найдется толковый хирург.

Вонвальт посмотрел на леди Кэрол.

– Вы позаботитесь об этом человеке, – сказал он. – Если он умрет, вы будете держать ответ передо мной.

Она кивнула, переводя взгляд с безрукого язычника на Вонвальта и обратно.

Вонвальт вздохнул, покачал головой и потянул за поводья Винченто, чтобы тот развернулся ко мне. Затем он рассеянно похлопал коня по шее.

– Хелена, возвращаемся в Рилл, – негромко сказал он. – Я хочу подготовиться к завтрашнему суду. День предстоит хлопотный.

* * *

Следующим утром мы встали рано. На улице снова было холодно и пасмурно, и я гадала, касалось ли солнце Рилла хоть когда-нибудь.

Мы выгрузили из телеги Герцога Брондского все, что нужно: книги учета, своды законов, перья и чернила, чистый пергамент, складной стол на козлах, кожаное кресло Вонвальта с откидной спинкой, свежий воск и штемпели, щит с гербом Сованской империи, прикрепленный к пятифутовому шесту, и различные грамоты, подтверждавшие полномочия Вонвальта, которые люди имели право потребовать и проверить.

Деревня медленно просыпалась вместе с восходящим солнцем, и холодный воздух наполнился запахами готовящейся на огне еды. Для большинства крестьян завтрак состоял из кружки эля и жирной каши с кусочками того, что оказалось под рукой, хотя из поместья Фростов доносился отчетливый запах жареного бекона. Вонвальт, Брессинджер и я съели несколько холодных, черствых кусков пирога в трактире, и мой живот уже снова урчал.

– Значит, наш приятель священник уже уехал? – спросил Вонвальт, усевшись в свое кресло. Я примостилась на небольшом стуле рядом с ним. Будучи его секретарем, я должна была записывать все, что говорилось во время слушаний.

– Да, – ответил Брессинджер, стоявший по правую руку от Вонвальта. – Еще ночью, хотя перед отъездом он не преминул высказать мне все, что думал.

– Спасибо, что не стал меня будить.

– Он остался недоволен тем, как вы решили вопрос с драэдистами.

– Это решать не ему, и его недовольство не имеет значения.

Брессинджер с укором посмотрел на Вонвальта.

– Он проявил неестественно живой интерес к этому делу.

– Он проявлял неестественно живой интерес ко всем моим делам с тех пор, как присоединился к нам. Я рад, что мы от него избавились. Я сожалею лишь о том, что он не покинул нас раньше. Он явно вполне способен путешествовать в одиночку.

– И вы не сочли это странным? – спросил Брессинджер.

– Конечно же, счел. Но этот человек и сам странен. – Вонвальт пожал плечами. – Полагаю, теперь он доберется до Моргарда раньше нас. Будет докучать маркграфу и его воинам, убеждая их расстаться со своими жизнями на Приграничье.

– Полагаю, что так и будет.

– Он глупец, Дубайн. Выбрось его из головы.

– Опасный глупец.

– Да уж.

– У которого, если верить ему же, есть могущественные друзья.

– Если ему верить, – сказал Вонвальт. Он хотел сказать больше, но тогда к столу приблизился наш первый ответчик за тот день – крестьянин средних лет, одетый в грубую домотканую одежду и шерстяную шапочку. Неуверенно шаркая ногами, он подошел к Вонвальту. Наше временное судилище производило на него гнетущее впечатление, хотя мне оно казалось довольно убогим.

– Я, эм-м… – начал он, а затем поспешно стянул с головы шапочку. – Если позволите, милорд, я бы, хм, хотел… – Он наклонился поближе. Вонвальт с безграничным терпением – все-таки сейчас он был при исполнении – благосклонно подался ему навстречу. – Я бы хотел, э-э-э, отречься?

Вонвальт важно кивнул.

– Я принимаю отречение. – Он открыл одну из толстых учетных книг и начал писать. Он спросил и записал имя человека и род его занятий. На полях он вывел сумму штрафа, который составил один пенни и который Вонвальт собирался взять с сэра Отмара. – Есть ли у вас какие-либо прошения к Императору?

Мужчина энергично помотал головой.

– Нет, милорд, никаких.

Вонвальт снова кивнул.

– Тогда на этом все.

С остальными жителями деревни все проходило примерно так же. Один за другим те, кого мы видели в лесу, и другие крестьяне подходили и тихо отрекались. Других дел в тот день мы не разбирали. Обычно нам приходилось сталкиваться с самыми разными преступлениями, особенно учитывая то, что в последний раз имперский Правосудие заглядывал в эти места несколько лет назад. Разбираться приходилось с кражами и драками – они случались постоянно, – а также и с более серьезными преступлениями: убийствами, изнасилованиями, государственной изменой. Но в тот морозный серый день в Рилле звучали лишь тихие отречения от языческой веры.

Когда подошло время обеда, Вонвальт закрыл учетные книги и отправил меня в трактир принести ему и Брессинджеру немного хлеба, сыра и эля. Когда я вернулась, то с удивлением увидела лорда и леди Фрост, стоявших перед столом. Сэр Отмар держал в руке кошель с монетами. Я поспешила подойти и успела услышать последнее обвинение, которое решил выдвинуть против них Вонвальт: подстрекательство к ереси.

– В этом мы невиновны, – с презрительной усмешкой, свойственной всем, даже самым мелким аристократам, сказала леди Фрост. – Мы оплатим штраф, но лишь для того, чтобы защитить наших людей.

Я села на свой стул и стала спешно записывать сказанное.

Вонвальт забрал кошель из рук сэра Отмара и передал его Брессинджеру, который начал считать монеты.

– Я сделаю пометку для следующего Правосудия, который окажется в Рилле, что он должен увидеть здесь святилище Немы. Где-нибудь на видном месте, – строго сказал Вонвальт.

– И как же прикажете нам его сделать?

Вонвальт кивком указал в сторону леса.

– В ваших лесах водится полно оленей. Пошлите сегодня туда охотника. Сохраните череп. Пусть жрец его освятит. Затем соорудите алтарь в имперском стиле. Все очень просто.

Брессинджер закончил считать монеты.

– Здесь без гроута пять марок, – негромко сказал он.

Вонвальт посмотрел на Фростов. Повисла долгая тишина.

– Вы должны уплатить один пенни за каждого еретика, – сказал он. – Или вы желаете, чтобы я прибавил к обвинениям попытку подкупа?

Сэр Отмар, покраснев, выхватил у Брессинджера горсть лишних монет. Его жена резко отвесила ему подзатыльник.

– Дурень, – пробормотала она и зашагала прочь.

Когда она отошла подальше, а верная сумма штрафа была уплачена и перекочевала в наш сундучок, Вонвальт обратился к сэру Отмару:

– Сэр Отмар, мне хочется думать, что я справедливый человек. Империя предоставляет мне значительную свободу действий в решении подобных вопросов. – Он помедлил, подбирая слова. – Надеюсь, вы понимаете, что все могло обернуться совершенно иначе. Другой Правосудие, в другой день… – Он позволил словам повиснуть в воздухе. Сэр Отмар, которому явно недоставало бойкости его жены, смиренно кивнул.

– Я понимаю, милорд. Я перед вами в долгу.

Вонвальт отмахнулся от него.

– Я не дурак, сэр Отмар. Я прекрасно осознаю, что случится, когда я покину это место. И вот что я вам скажу: будьте осторожнее.

– Благодарю за прямоту, милорд, – сказал сэр Отмар и поклонился.

Мы молча смотрели ему вслед. Затем, когда стало ясно, что на сегодня дела закончены, Вонвальт закрыл книгу учета.

– Нехорошее у меня предчувствие насчет этой деревни, – сказал он и поднялся. – Совсем нехорошее.

III

Долина Гейл

«Вынося решение по делу убийства, необходимо удостовериться в справедливости обвинения, прежде чем приговор – смертная казнь – будет приведен в исполнение. Отнять жизнь – тяжкое преступление, но отнять вторую в расплату за первую – тяжкое вдвойне». Из «Сованского преступника» Катерхаузера Кодекс: Советы практикующим Правосудиям
Всадник нашел нас в нескольких милях от Долины Гейл, большого процветающего торгового города в Южной Марке Хаунерсхайма – то есть в провинции, находившейся к юго-востоку от моего родного Толсбурга. Рилл был уже далеким воспоминанием, оставшимся в нескольких сотнях миль, двух десятках небольших городков и полутора месяцах пути позади нас.

Воздух здесь был холоднее и суше, чем в тени Толсбургских Марок, и в нем кружились хлопья снега. Брессинджер пытался приподнять наше настроение старой йегландской народной песней, которую наверняка слышал от Вонвальта, но я не могла подпевать ему, потому что не понимала слов – песня была не на старом саксанском, всеобщем наречии Империи, и не на толском, моем родном языке. Вонвальт же не подпевал, потому что в столь долгих путешествиях он предпочитал хранить молчание. Он ехал во главе нашего обоза, сгорбившись в седле.

Всадник был молодым юношей из городской стражи, мускулистым и полным самолюбивого нахальства. Мне сразу же стало неловко за мой потрепанный внешний вид – ссутуленная, я куталась в свой вощеный плащ, и от меня разило, как от Герцога Брондского. Однако мне не стоило переживать – юноша посмотрел на меня лишь мельком и больше не обращал внимания.

– Лорд Саутер говорил, что по Хаунерской дороге едет Правосудие, – обратился он к Вонвальту. На стражнике был хауберк с кольчужным капюшоном, обрамлявшим его румяное от мороза лицо, а голову венчал шлем с полями. Его сюрко был синего цвета с горчично-желтым крестом и вышитым гербом Долины Гейл.

– Правосудие сэр Конрад Вонвальт, – представился Вонвальт, выпрямившись в седле. – Это – мой пристав, Дубайн Брессинджер, и мой секретарь, Хелена Седанка.

Стражник поприветствовал нас, коснувшись шлема. Он выглядел встревоженным.

– Сэры. Мисс. – Мое сердце затрепетало, когда он на миг встретился со мной взглядом. – Вы приехали вовремя. Меньше двух дней назад произошло убийство. Убита жена лорда Бауэра. Половина города в ярости и стоит на ушах.

– А вторая половина? – негромко сказал мне Брессинджер.

– Помолчи, – рыкнул Вонвальт. Он снова повернулся к юноше. – Редкий случай, чтобы убитой была жена лорда.

– В Долине это неслыханное дело, сир. Ума не приложить, кто и зачем это сделал.

– Значит, убийца не лорд Бауэр? – спросил Вонвальт. Вопрос был резонным. Обычно виновными оказывались мужья.

– Насколько я знаю, он не под подозрением.

– Ясно, – сказал Вонвальт, потирая подбородок. – Странно.

– Да, сир, так и есть. Когда с Вельделинских ворот заметили ваш обоз, лорд Саутер приказал мне как можно скорее сопроводить вас в город.

Вонвальт повернулся ко мне и окинул взглядом то жалкое, заросшее грязью зрелище, которое я из себя представляла. Герцог Брондский, стоявший позади меня, фыркнул и, дрожа от холода, издал громкое «иа».

– Я поеду с вами вперед, – сказал Вонвальт стражнику, затем повернулся к Брессинджеру. – Дубайн, отведи Хелену в город. Проследи, чтобы лошадей поставили в стойло, и найди нам место, где можно переночевать.

– Конечно, сир.

– Где сейчас тело леди Бауэр? – спросил Вонвальт юношу.

– В доме врача, мистера Макуиринка. Он занимается официальными медицинскими вопросами.

– Первым делом мне нужно осмотреть тело, пока оно не прогнило настолько, что будет невозможно что-либо выяснить.

– Как вам угодно.

Они поспешили вперед, погнав лошадей галопом. Я смотрела им вслед. Брессинджер развернул своего коня и подъехал ближе. Должно быть, он прочел мои мысли, потому что сказал:

– Такой мальчишка тебе не подходит, Хелена.

Я покраснела.

– О чем ты? – возмущенно спросила я.

Брессинджер ехидно улыбнулся.

– Нам лучше поспешить, пока погода не испортилась. Помнишь, я учил тебя читать по облакам?

Я кивком указала на скопление низких, темных туч на востоке.

– Снег будет, – надувшись, сказала я.

– Вот и поехали поскорее. И на этот раз подпевай мне.

– Я не знаю йегландского, – сказала я.

Брессинджер выдержал паузу, нарочно приняв такой театрально-возмущенный вид, что я не выдержала и рассмеялась.

– Клянусь кровью Немы, Хелена, ты глуха, как тетерев. Песня была не на йегландском, а на грозодском. Надеюсь, ты не путаешь мою родину с родиной нашего уважаемого господина.

– Нет, – сдавленно хихикая, сказала я. – Забудешь тут, с таким манерным имечком, как Дубайн. – Я нарочно произнесла его имя так, как это делал Вонвальт – Ду-бан, – а не как все, кто жил за пределами Грозоды, родины Брессинджера – Ду-байн.

– Я тебе язык отрежу, если не будешь за ним следить, – пригрозил он мне. – А теперь слушай внимательно, или следующие несколько часов будут тянуться слишком долго.

* * *

В город мы прибыли в середине дня, войдя в него через Вельделинские ворота, обращенные к южному подступу. Долина Гейл принадлежала Хаунерсхайму, хотя и Толсбург, и Гулич на протяжении всей бурной истории города пытались присоединить его к себе. Место это во многом было результатом своего положения, как географического, так и политического. В конце концов, соседним Гуличем владел князь Гордан Кжосич, третий сын Императора, и всякий крупный город, находившийся в непосредственной близости от любого члена императорской семьи, неизменно становился одновременно крепостью и временным дворцом.

Сам город – большой, окруженный крепостной стеной – был возведен на склонах Толсбургских Марок и делился на две части рекой Гейл. Земли окружавших его предгорий – вытянутых невысоких зеленых холмов – были плодородными и хорошо возделанными. На них росло достаточно капусты, гороха, бобов, лука и картошки, чтобы город мог не только кормиться сам, но и прибыльно торговать излишками. Впрочем, вовсе не земледелие стало источником богатства этого места. Река Гейл была широкой и глубокой, и корабли могли дойти по ней до самой Совы, хотя и заложив по пути небольшой крюк. Из-за этого Долина Гейл превратилась в крупный торговый узел, и на одних лишь торговых пошлинах город зарабатывал столько, что мог позволить себе приличную городскую стражу, хорошо уложенные и патрулируемые дороги, большой храм Богини-Матери Немы (который когда-то был храмом Ирокса, языческого бога, принимавшего облик быка) и впечатляющий, смахивающий на крепость монастырь, занимавший видное место чуть дальше, на вершине холма.

Улицы были заполнены торговцами, ремесленниками, стражниками, простолюдинами, лордами и их женами. Мы пробирались через толпу, оставаясь неузнанными, хотя и выделялись, сидя верхом на лошадях. Я заметила, что большая часть улиц была вымощена булыжником и вдоль них шли закрытые сточные канавы – одно из лучших инженерных решений, которое было перенято у сованцев и еще не добралось до окраинных земель Империи. Впрочем, грязи все равно было много. К счастью, как и в Рилле, из-за холода запахи казались не столь резкими, хотя воздух все равно полнился знакомым смрадом гари, мочи, отбросов и дерьма.