Валери Тонг Куонг

Бей. Беги. Замри

Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)





Переводчик: Мария Рожнова

Редактор: Валерия Фридман

Главный редактор: Яна Грецова

Руководитель проекта: Дарья Башкова

Арт-директор: Юрий Буга

Дизайнер: Денис Изотов

Корректоры: Мария Прянишникова-Перепелюк, Оксана Дьяченко

Верстальщик: Александр Абрамов



Разработка дизайн-системы и стандартов стиля DesignWorkout^®



Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.



© Éditions Jean-Claude Lattès, 2021

© Фотография на обложке. Cavan Images / Getty Images

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина Паблишер», 2025

* * *



Эрику и Анне
Отец, прошел целый год.Опавшие листьямогильной плитойУкрыли меня, мою плоть.Осколок сияющий лета вонзился в меняИ остался.Лишь единственнойКостью мятежнойНе мертва я. Жду.Исчезнет тепло, и тогдаЛежать останусь в снегу.Одри Лорд[1]
Три года назад в аптеке произошел инцидент. Женщина, которую никто раньше тут не видел, украла тональный крем. Кража была мелкой, но все значительно усложнилось, когда Коли́н, провизор, женщину задержала. Та начала драться, оскорблять Колин, и Анна поспешила на помощь. Женщина клялась, что забыла поставить крем обратно на полку, возмущалась, что с ней обращаются как с воровкой, но, как ни странно, коробочку из рук не выпускала – продолжала сжимать ее побелевшими, будто обескровленными пальцами.

Схватка была короткой и яростной. В суматохе опрокинули стеллаж, из-за чего у Колин оказался сломан большой палец на левой ноге. С погрома и перелома все и началось. Если бы не это, Анна отчитала бы женщину и забрала крем. Но Колин была потрясена, травмирована и написала заявление в полицию.

На суде выяснилось, что аптечная воровка уже условно осуждена на четыре месяца – за умышленное причинение физического вреда. Условный срок тут же заменили реальным, выдали ордер на арест, и женщину взяли под стражу в зале суда – на глазах у Колин, Анны и нескольких постоянных посетителей аптеки.

* * *

Югó, муж Анны, в то время еще работал в местной редакции региональной газеты и писал о любом событии, имевшем хоть какое-то отношение к жизни их городка, – от несчастного случая, повлекшего гибель четырех молодых людей, слишком много выпивших на дискотеке, до открытия новой площадки для игры в петанк. На каждую заметку отводилось ровно четверть страницы, и это пространство непременно нужно было чем-то заполнить: рассказом о погубленных жизнях или репортажем о состязаниях пенсионерских триплетов[2] – информация, а вернее ее правильная подача, очень важны. Юго сплетал строки, заполняя пустоту, лишь бы не потерять колонку, так же, как мэрия занималась благоустройством дорог, лишь бы не лишиться субсидий. Однако на этот раз материал попался идеальный: интервью с Колин – в статье он называл ее «хрупким провизором» – и, что было еще лучше, с его собственной женой. Анна рассказала о странном предчувствии, которое возникло у нее, едва женщина с бегающим взглядом переступила порог аптеки.

На самом деле Анна узнала дешевую ткань платья, плохо пропечатанные цветочные узоры, неровные швы. Узнала потерявшие форму ботинки и стоптанные подошвы. Узнала темные круги под глазами, отросшие седые корни тусклых волос. И, что важнее всего, она узнала неуверенность, свойственную тому, кто постоянно чувствует себя виноватым и твердо верит: что бы там в конституции ни говорилось, права, которыми обладает большинство сограждан, на него не распространяются. Этот набор тревожных сигналов пробудил к жизни ту часть Анны, которую она давно и наглухо замуровала у себя внутри, и привел ее к однозначному выводу. Но об этом она мужу говорить не стала. Можно было бы упрекнуть ее в том, что она упрощает картину мира, не вполне справедливо полагая, будто воровство всегда идет рука об руку с бедностью. Ведь на самом деле все гораздо сложнее… Но Анна не собиралась никому ничего объяснять.

Она просто сказала Юго: «Я сразу поняла: жди неприятностей».

* * *

Женщина долго стояла перед стеллажом с косметикой – брала коробочки, клала их обратно, выбирала другие… Это продолжалось бесконечно. А затем она внезапно направилась к выходу, держа в руке тональный крем. Анна подала Колин знак, чтобы та остановила посетительницу. В ее голову даже на долю секунды не закралось предположение, что женщина могла быть поглощена своими мыслями, рассеянна или просто совершила оплошность. Факт, что та уже была осуждена за проявление насилия – а ведь это не шутки! – Анна сочла лишним подтверждением своей правоты.

Выходя из зала суда, Юго воскликнул: «Насильственные действия! Как может женщина так себя вести?»

Вечером он предложил открыть бутылку хорошего вина: в конце концов, они это заслужили.

В аптеке маленького городка, окруженного соснами и пропитанного сладковатым смолистым запахом, вновь воцарился покой. Анна постаралась выбросить происшествие из головы, но это было не так-то просто. Порой, когда она оставалась дома одна и любовалась из огромного эркера великолепным видом на море, перед ней посреди неба вдруг возникало окаменевшее лицо женщины, которую полицейские выводят из здания суда, – возникало снова и снова, как незаживающая рана.

Если бы Анне Готье по какой-либо причине пришлось в тот день подводить итоги своей жизни, она, вероятно, нарисовала бы ломаную линию, состоящую из трех отрезков. Первый символизировал бы ее детство и юность. При мысли об этом времени в голове у нее возникал отвратительный образ перекрученной толстой кишки. И живот действительно начинало крутить, когда она вспоминала жестокую и беспощадную борьбу, которую приходилось вести, чтобы выжить, и о том, как она научилась смотреть в лицо ужасу, прижигать раны и примерять свои первые маски. У нее все получилось. Она выбралась, извлекла себя оттуда – проявив немалое упорство и кое-чем пожертвовав, – когда поняла, что терять ей нечего.

Второй отрезок представлял бы ее молодость – начало взрослой жизни, студенческие годы, встречу с Юго, их брак и последовавшее за ним рождение Лео, работу в аптеке, обустройство дома. Иными словами – ее новую жизнь, которую она так кропотливо создавала, движимая яростным желанием подняться над собой прежней и воздвигнуть прочные стены между прошлым и настоящим. Именно тогда Анна впервые узнала вкус свободы – волнующий, но смутный, омраченный сознанием того, что свободна она не полностью, ведь еще не все старые связи оборваны.

Поэтому третий отрезок ее жизни начинался бы после смерти матери, осенью 2007 года, через два года после того, как умер отец. Во время похорон, на опустевшем кладбище, вместе с глубокой болью утраты Анна почувствовала и огромное облегчение. Хоронили не только ее мать, но и того ребенка, того подростка, которым она, Анна, когда-то была. Опустившаяся на могилу плита погребла под собой призраки ее прошлого, навсегда заглушив их злобный смех. После похорон Анна отправилась в дом престарелых, чтобы уладить последние формальности. Ей выдали поношенную одежду, несколько статуэток ангелочков с наивными лицами, конверт с фотографиями, семейную книжку[3], карточку медицинского страхования. Анна оставила себе только две фотографии родителей, остальное выбросила на улице в мусорный бак – так же, как когда-то выбросила толстую пачку своих дневников. Затем поспешила домой: на следующий день рано утром сын отправлялся в поездку, организованную школой, нужно было собрать его чемодан.

Да, никаких сомнений, третий отрезок ее жизни начался после смерти матери – когда Анна похоронила свое прошлое – и продолжался одиннадцать лет. Свободное и счастливое время, несмотря на ошибки, происшествия и неудачи, сопровождающие течение любой человеческой жизни, – несмотря на увольнение Юго, на безуспешные попытки зачать еще одного ребенка, несмотря на острый перитонит Лео в 2013 году и на два его зуба, сломанных во время глупого падения на лыжах в 2015-м.

Одиннадцать лет и шесть месяцев – до тех майских выходных 2019 года.

Ветерок, дующий с моря, проскальзывает между оливковыми деревьями, ласкает олеандры и фиолетовые цветки лаванды. Анна ненадолго садится на каменный парапет и наслаждается мягким теплом, серебристыми бликами трепещущей листвы, кратким моментом одиночества. Она так и не привыкла к этой роскоши и каждое утро вновь и вновь обретает ее – как награду. А каждый вечер смывает здесь неприятности дня. Неприятностей, честно говоря, немного. Лео только что исполнилось восемнадцать лет, он готовится к выпускным экзаменам – не надрывается, но относится к ним довольно серьезно. Его дальнейший путь определен: он продолжится в солидном учебном заведении, где обучают цифровым профессиям, – зачисление уже подтверждено. Ничего лучше Анна и пожелать не могла: любимый сын будет работать в одной из немногих отраслей, будущее которых кажется гарантированным. Это убережет Лео от разочарований, которые пришлось пережить его отцу. Область, которой он себя посвятит, будет развиваться вместе с технологиями, и даже когда коды будут писать роботы, люди, разрабатывающие и программирующие их, останутся востребованы – по крайней мере, некоторое время.

Анна так и не решилась спросить сына, был ли выбор именно этого учебного заведения, а вместе с ним и надежного будущего связан с увольнением отца. Юго потерял работу, когда Лео перешел в предпоследний класс и начал задумываться о том, где хочет учиться после окончания школы. Новость об увольнении Юго распространилась как вирус – такова обратная сторона популярности. Юго знали все: почти у каждого он брал интервью, почти каждому чем-то помог, для кого-то находил информацию, кому-то доставал приглашение, ведь он посещал все спортивные и культурные мероприятия, частные и публичные церемонии. Он дружил с бизнесменами и полицейскими, пожарными и врачами, работниками мэрии и политиками, госслужащими и подрядчиками. И вдруг этот влиятельный, весомый, ценный человек превратился в растерянного безработного. Анна беспомощно наблюдала за тем, как менялось отношение окружающих к их семье, как усиливалась неловкость при встречах, как ослабевала сердечность приветствий. Давно забытое чувство стыда ударило ее, словно пощечина. Судьба вновь уготовила ей ловушку. К счастью, продолжалось это всего три месяца. Три месяца она жила как в бреду, борясь с накатывавшими волнами страха. Никогда не верившая ни в кого, кроме себя, каждую ночь она молилась о чуде. И ее молитвы были услышаны.

* * *

Журналистом Юго стал, можно сказать, случайно: летом 1998 года он оказался свидетелем аварии с участием катера, который взяли напрокат несколько игроков сборной Франции по футболу, только что впервые завоевавшей титул чемпиона мира. Юго наслаждался морской прогулкой с друзьями и как раз собирался сделать снимок фотоаппаратом Nikon, когда появившийся откуда ни возьмись катер, в котором сидели Марсель Десайи, Дидье Дешам и Ален Богоссян, разрубил пополам рыбацкую лодку. Юго, приникший к видоискателю, нажал на кнопку и сделал сенсационную фотографию: рыбак с выпученными от ужаса глазами прыгает за борт, поднимая брызги пены. Юго только что получил художественное образование и мечтал посвятить себя фотографии, но ему уже отказали в нескольких галереях. То происшествие на море явилось для него чем-то вроде откровения: пусть он и не художник, зато лучше многих может подметить важную деталь, найти правильный ракурс, поймать необычное выражение лица. Один из его друзей хорошо знал главного редактора местной газеты и устроил им встречу. Несколько часов и одно рукопожатие спустя Юго подписал свой первый контракт.

Он был молод, журналистского удостоверения не имел, потому работал только в своем городке и его окрестностях, где ничем не рисковал, тем не менее всеобщее уважение и восхищение, которым до сих пор пользуются журналисты, распространились и на него. Несмотря на скромную зарплату, его должности вкупе с великолепной виллой, которую оставил ему отец, сделавший состояние на импорте и экспорте, было достаточно, чтобы производить нужное впечатление. Жизнерадостный, умевший поддержать беседу, улыбчивый, Юго был неизменным гостем на всех вечеринках местной молодежи, а со временем – и на всех званых обедах и приемах. Везде он чувствовал себя как дома – неуязвимый, незаменимый, и казалось, что признание, которым он пользовался, никогда его не покинет. Признаков того, что мир меняется, он не замечал и буквально остолбенел, когда главный редактор сообщил ему об увольнении: должность Юго сокращена, в отношении газеты возбуждено дело о финансовой несостоятельности. Отныне им придется довольствоваться фотографиями со смартфонов, которые читатели будут присылать в обмен на скидочные купоны. Удар был жестоким. Юго воспринял случившееся как личное оскорбление. Он попытался зарегистрироваться в центре занятости, но это оказалось суровым испытанием. Консультант убеждал Юго, что профессия репортера вымирает, предлагал сменить род деятельности – пройти обучение и поискать работу в сфере общественного питания или информационных технологий. Пережив потрясение и осознав, что ничего уже не исправить, Юго начал погружаться в депрессию: целыми днями сидел на террасе по-турецки, курил, уставившись в пустоту, одну сигарету за другой или, наоборот, лихорадочно затевал какой-нибудь мелкий ремонт.

Спасение явилось через Анну – жена советника мэра по вопросам культуры сообщила ей о состоянии здоровья своего супруга: оно внезапно ухудшилось. Прочитав выписанный врачом рецепт, Анна поняла, что несчастного, страдающего тяжелой формой болезни Паркинсона, вскоре отправят на продолжительный больничный – возможно, он никогда уже не вернется к работе. Ее сердце забилось сильнее, она крепко обняла женщину. Она хорошо знала эту очаровательную шестидесятилетнюю пару, ей было искренне их жаль. Анна давала посетительнице ценные советы, тепло подбадривала, как любого из своих клиентов (за это ее и любили – за умение выслушать, утешить, взять за руку и будто завернуть в одеяло, сотканное из слов, нужных именно сейчас), но все это время какая-то часть ее мозга кипела, исследуя внезапно открывшиеся для Юго возможности. Культура! Лучшего и желать было нельзя: должность подходила ему как влитая и успокоила бы истерзанное эго. Конечно, нужно будет набраться знаний о том, как все устроено в администрации, но благодаря образованию, полученному в школе изящных искусств, и умению ладить с людьми он был идеальным кандидатом.

После обеда Анна оставила аптеку на Колин и поспешила домой, чтобы поделиться с Юго своим планом. Тот моментально вышел из летаргического сна, позвонил мэру и предложил свои услуги, напомнив, что всегда был предан ему, и представив тысячу идей, подтверждающих ценность своей кандидатуры. Благосостояние Городка, как называли жители свой анклав, защищенный от бушующих в мире штормов, выросло в 1990-е годы благодаря резкому росту цен на недвижимость. Солидный бюджет администрации и финансовое благополучие жителей позволяли реализовать самые амбициозные проекты. Юго сыпал предложениями: можно было бы модернизировать медиатеку, запустить новые проекты, связанные с арт-терапией, выкупить старое аббатство и превратить его в многофункциональный концертный зал, организовать фестивали, привлечь к участию в них и весь регион, и министерство культуры. Убедить мэра, который и сам считал культурную политику Городка недостаточной и довольно посредственной, оказалось нетрудно. Он бы никогда не указал на дверь своему старому другу и коллеге, верному ему на протяжении двух десятилетий, но раз уж сама жизнь позаботилась об этом!.. Еще один плюс в пользу кандидатуры Юго заключался в том, что общественность на его счет была единодушна: никто не стал бы возражать против его назначения. Через неделю Юго получил официальное письмо о том, что он принят на работу. Так закончилась краткая история его увольнения. В дом вернулось хорошее настроение, Юго вновь обрел аппетит, а Анна – спокойный сон, и никто из них больше не упоминал об этом эпизоде.

* * *

Тишину сада вдруг нарушила трель дверного звонка. «Почему обязательно нужно явиться раньше времени?» – раздраженно думает Анна. Проверив, все ли в порядке на обеденном столе с видом на море, она просит Юго пойти встретить гостей. К ужину она не переоделась и не накрасилась – как это обычно бывает, когда она возвращается с работы, независимо от того, ждут они гостей или нет. Нужно быстро загрузить стиральную машинку, приготовить еду – времени на себя никогда не хватает. Почти все в этом доме держится только на ней: покупки, составление меню и приготовление еды, уборка, уход за домом и стирка (правда, ей помогает уборщица шесть часов в неделю), сад, счета и квитанции, налоговые декларации, вызов сантехника.

Аликс заметила как-то – мол, кое-что можно было бы поручить мужу и сыну, но Анна ответила: «У меня выходит лучше», и так оно и было. Все эти дела ее успокаивают. Ей нравится, когда все под контролем. Под ее контролем. Такова цена, которую нужно платить, чтобы обеспечить главное: жизнь, которую она сама выбрала, сама построила – прекрасную виллу на холме, крепкую семью, репутацию, всеобщее уважение. Честно говоря, не так уж эта цена и высока. Нет, правда – ничего такого она в этом не видит. Одну только выгоду.

Анна встряхивает головой, приглаживает волосы, расправляет складки на платье, улыбается Юго и входящим вслед за ним Аликс и Жерó. Она устала, но знает, что через мгновение силы вернутся. Чтобы почувствовать себя лучше, ей достаточно просто сидеть рядом с друзьями, любоваться вместе с ними красотой неба, исполосованного оранжевыми перьями заката. Она слушает Юго, который блестяще ведет беседу – рассказывает о реконструкции аббатства, что близится к завершению, и поздравляет Жеро: в роскошном отеле, которым тот управляет, со дня открытия в апреле – ни одного свободного номера. Их пары похожи друг на друга: несовершенные, но крепкие. Они познакомились, когда Лео пошел в лицей[4]. В Городке был только колледж, и Лео отправили в лицей километрах в десяти от Городка, недалеко от моря. В начале нового учебного года директор традиционно собрал родителей во дворе – перед тем, как они с детьми разойдутся по классам послушать учителей. Все ожидали от него обычных приветственных слов, но не тут-то было. Оказалось, что один из учеников был жестоко избит и унижен. Такое, подчеркнул директор, категорически недопустимо и не должно повториться. Но если повторится, виновные будут исключены из школы. Пока директор напоминал о правилах хорошего поведения, кто-то громко возмутился: «Так вот до чего мы докатились?! Похоже, мальчиков теперь проще сразу кастрировать! Драки в раздевалках существуют с тех пор, как появились спортивные залы! Исключение из школы? А может, сразу на гильотину? Весь этот цирк из-за каких-то спущенных штанов?!»

Все взгляды обратились на высокого качка, небрежно одетого, с трехдневной щетиной, в фирменной рубашке поло и с высоко задранным подбородком. «Вот придурок, – подумала Анна. – Ах ты мерзкое дерьмо». Но тут появилась Аликс. Уверенно шагая на десятисантиметровых шпильках, она стремительно подошла к амбалу и, прежде чем он успел понять, что происходит, стянула с него брюки. А вместе с ними и трусы. Пораженные зрители увидели половину голого зада, жирного и волосатого, как у медведя. Тот тип просто взбесился. Он с рычанием бросился на Аликс, но добраться до нее не смог – другие родители ему помешали. Многие смеялись, а Аликс выкрикнула: «Весь этот цирк из-за спущенных штанов?»

Анна замерла от восхищения. Слова того мужчины вызвали у нее больше отвращения, чем у любого из присутствовавших. Но опасность, которую она сразу увидела в нем, вред, который он мог причинить, манера держаться, указывавшая на то, что он чувствовал себя хозяином положения, а вероятно, и был им, оказались сильнее отвращения. Аликс явно была воительницей по своей природе. А вот Анна – из тех, кто выжил: она осыпáла его оскорблениями мысленно, молча.

Придя в класс Лео, она увидела, что Аликс тоже там и место рядом с ней свободно, – и почувствовала себя так, будто на нее снизошло благословение. Их дружба родилась там, в том классе, и оставалась нерушимой. Анна была уверена, что в юности Аликс была одной из тех высокомерных и избалованных девочек-подростков, которые всех сводят с ума и вертят мальчишками, как хотят, а те потом отыгрываются на других – застенчивых, невидимых, замкнутых. Но сцена в школьном дворе перевесила все остальное. Дав отпор тому мерзкому типу, Аликс стала в глазах Анны идеалом – отныне и навсегда.

* * *

Юго и Анна предложили мальчикам поужинать с ними. Они, как и Аликс с Жеро, всегда рады редкой возможности провести вечер с детьми. Общение с Лео и Тимом вносит свежую струю: они говорят о музыке, о новых приложениях, открывая взрослым доступ к верхушке айсберга меняющейся современности. Родители, все четверо, понимают, что в другую, гораздо более обширную часть жизни детей им входа нет. Некоторые области остаются неприкосновенными, а некоторые способы общения – недоступными для тех, кому больше двадцати пяти лет. Мальчишки пропадают целыми днями и вечерами, и никто не знает, где они и чем занимаются. Сначала Анна беспокоилась, но потом поняла, что волнуется зря. Лео не из тех, кто переступает границы дозволенного, – это у него, похоже, от матери. Он держится за то, что имеет, – за свой образ жизни, за друзей и прогулки. «Наверняка ему случается выпить лишнего – как и всем в его возрасте, – думает она. – Но ничего ужасного тут нет».

На этот ужин мальчики приглашение отклонили. Они собирались встретиться после утренних занятий и провести день с друзьями, а потом отправиться на пляжную вечеринку. Анна знает, что ее сын влюблен. Догадалась, когда он стал причесываться по-новому, оценивающе разглядывая себя в зеркало в гостиной. В конце концов она не выдержала и прямо спросила. Ей хотелось, чтобы он знал, что может, если захочет, пригласить девушку домой. Она сказала: «Я доверяю твоему выбору». Сын улыбнулся и назвал ее имя – Ноэми.

* * *

– Кто-нибудь еще будет помидоры? – спрашивает Анна, протягивая гостям синюю фаянсовую салатницу.

– А что, Лео уже дома? – вдруг перебивает ее Аликс. – Я только что его видела.

Оттуда, где она сидит, видно дорожку, идущую от калитки к входу в дом.

Анна тоже удивлена ранним возвращением сына – еще только девять вечера, но гораздо больше удивлена тем, что Лео, обычно такой вежливый, не зашел поздороваться. Она ставит салатницу на стол, встает, извиняется: нужно убедиться, все ли с сыном в порядке. Слегка встревоженная, она проходит через гостиную. Стараясь не бежать, поднимается по лестнице и стучит в дверь его комнаты.

– Лео? У тебя все в порядке? Вечеринку отменили?

– Все в порядке, – уверяет ее сын.

Но его голос звучит как-то не так. Никто, кроме Анны, этого не заметил бы.

– Можно войти?

– Все в порядке, мам. Просто хочу немного побыть один.

– Понимаю.

«Расстались, – думает Анна. – Или поссорились».

Она расстроена. Как не вовремя – ведь скоро экзамены.

Анна возвращается на террасу. Аликс, Жеро и Юго вопросительно смотрят на нее.

– Поссорился с девушкой.

Все дружно вздыхают.

– А у Тима есть девушка? – спрашивает Юго.

– Несколько, – хмыкает Жеро. – Это нормально, пока он не повзрослел…

– О, так с возрастом это проходит? Впервые слышу, – замечает Аликс.

За столом воцаряется неловкое молчание.

– Ну же, – говорит Анна, – кому еще помидоров?

Анна просыпается на рассвете, сон бежит от нее. Она собирается сделать апельсиновый сок, но соковыжималка глохнет. Небо затянуто тучами. Анна смотрит на облака, ищет, где вот-вот появится просвет. Солнце здесь непобедимо.

* * *

Позже Юго спускается к ней на кухню, стены которой отделаны португальским азулежу[5]. Он включает радио: ведущие обсуждают усугубляющийся кризис, растущие протесты, множащиеся митинги. Повсюду насилие. В тридцати километрах от их дома люди в масках забросали двор префектуры коктейлями Молотова, на главных улицах города погромщики оказали сопротивление полиции, в результате столкновений несколько человек были ранены – и протестующие, и полицейские.

Юго выключает радио.

– Нет, только не с утра пораньше. Да еще в воскресенье. Ради Бога.

Он предлагает пообедать на свежем воздухе, в том ресторане на берегу, который обожает Лео: это его взбодрит.

Но Лео выходит из своей комнаты только для того, чтобы выпить кофе. Есть он не хочет. Говорит родителям, что у него полно дел, нужно готовиться к экзаменам, а он уже отстает от графика.

И запирается на ключ.

* * *

Анна разогревает остатки вчерашнего ужина.

– Могла бы что-нибудь приготовить, – ворчит Юго. – Не впадать же нам всем в депрессию, потому что у сына разбито сердце.

Анна убирает еду в холодильник, замешивает тесто. Она будет печь пиццу и сообщает об этом Лео, надеясь, что он тоже соблазнится.

Однако сын весь день сидит взаперти. Днем Анна предпринимает еще несколько попыток: уговаривает его подышать свежим воздухом, выйти хоть на несколько минут. Но из-за двери сначала доносится «Я занят», затем «Я отдыхаю».

А потом: «Можно наконец оставить меня в покое?»

И вообще, ему восемнадцать лет, он уже большой мальчик. Если ему что-нибудь понадобится, он с этим сам разберется.

– И он совершенно прав, – флегматично замечает Юго, когда Анна передает ему слова Лео. – Ты слишком с ним носишься. Перестань обращаться с ним как с ребенком.

Часов в семь вечера, убедившись, что родители лежат у бассейна, Лео выходит на кухню и делает себе простой бутерброд – ломтик ветчины, листик салата. Ни к остаткам пиццы, ни к шоколадным конфетам, которые принесли Аликс и Жеро, он не притрагивается. Сметает крошки со столешницы, тщательно моет раковину. И быстро поднимается к себе.

* * *

Несмотря на усталость, засыпает Анна с трудом. Она не хочет, чтобы Юго это заметил: он ненавидит, когда она вертится в постели. И Анна решает принять горячую ванну. Проходя мимо комнаты Лео, она замечает, что у него горит свет. Она колеблется: материнский инстинкт подсказывает, что в этот поздний час Лео откроет ей дверь, она сможет обнять его, успокоить. Он поговорит с ней.

Но тут она вспоминает слова Юго и отметает эту мысль.

_{Стук в дверь,}

Стук в дверь,

Стук в дверь,

СТУК В ДВЕРЬ.

Сначала Анне кажется, что это часть сна. Заснуть было так трудно… А теперь она будто увязла в этом сне. Она хотела бы задержаться в нем – еще хоть немного. Разум сопротивляется вторжению реальности, упирается… Проходит несколько секунд, и вдруг сердце начинает отчаянно колотиться, она охвачена страхом и чувствует: нужно просыпаться! Немедленно! Резко вскочив с постели, она трясет мужа: «Юго, вставай!»

Она слышит какой-то шепот, шаги вокруг дома, звуки проникают сквозь приоткрытые ставни, впускающие ночную прохладу. Она думает, что на них сейчас нападут – такое иногда случается с богатыми людьми на побережье: их связывают, избивают, грабят. Но они не богаты. Они живут в достатке, это точно, но не богаты, нет. Надо предупредить грабителей, что те ошиблись адресом.

Но вдруг в голове проясняется. Она понимает: грабители не станут стучать.

Половина седьмого утра или без пятнадцати семь – сколько точно, она не знает, потому что еще не надела наручные часы. В коридоре слабый утренний свет, она спускается по лестнице, подходит к двери. На ней наброшенный в спешке халат. Пояс завязан кое-как, халат норовит распахнуться на груди. Анна громко спрашивает: «В чем дело?»

Юго у нее за спиной подхватывает: «Что, черт возьми, происходит?»

Стены содрогаются от громкого ответа:

– Откройте, полиция!

Юго и Анна смотрят друг на друга, нахмурившись, пытаются что-либо понять: Юго хорошо знает местных полицейских, и это не их голоса. Страх усиливается – перед происходящим прямо сейчас, перед нависшей угрозой, перед тем, что вот-вот на них хлынет.

Анну осеняет догадка: их пришли эвакуировать, спасать! Однако в глубине души она в это не верит, и когда новый шквал ударов обрушивается на дверь, она открывает – выбора нет.

Внутрь врываются пятеро или шестеро, все в черном, в масках. Звучат приказы: направо, налево, вниз, наверх!

Один останавливается перед Анной и выкрикивает ей в лицо:

– Лео Готье?!

Кровь Анны застывает. В чем бы ни было дело – она что-то упустила, а должна была увидеть, предотвратить, понять. Что-то связанное с сыном. Ее захлестывает чувство собственного бессилия. Растерянный Юго пытается получить объяснения – безрезультатно. Эти в черном уже спускаются по лестнице, тащат испуганного Лео. Он в футболке и в джинсах, на ногах кроссовки, и Анна думает: «Как он так быстро оделся? Как им это удалось?»

Ее сын не сопротивляется. Глаза вытаращены, рот открыт. Но он молчит.

– Что вам от него нужно?! – кричит Анна и хватает одного за рукав. Разве вы не видите, что это ребенок? Ребенок! Не видите, что ошиблись? Вы не можете его забрать! Ему нужно в школу, у него скоро экзамены!

Полицейский отталкивает Анну к стене, держит ее железной хваткой. Халат распахивается, обнажая грудь. Сейчас она даст ему пощечину. Почувствовав это, Юго бросается к жене.

– Все будет хорошо, Анна, пожалуйста, успокойся.

Он поправляет халат и удерживает ее, обхватив за талию.

Полицейский отступает.

– Мадам, речь о тяжком преступлении.

* * *

Эти слова обрывают нить надежды. Анне вдруг становится очень холодно. Тяжело дышать, губы пересыхают. Она вопросительно смотрит на Лео, но тот лишь качает головой. Один из ворвавшихся к ним что-то пишет в блокноте, второй держит рюкзак ее сына, его ноутбук, его телефон. Выходит из дома – наверняка чтобы отнести их в надежное место. Остальные неподвижно стоят вокруг. «Да есть ли у них самих дети?! – возмущается Анна. – Да что они знают о Лео? В чем его обвиняют?» Она уверена, он ни в чем не виноват! Готова своей жизнью поклясться. Конечно, она говорит как мать, но любой из них может только мечтать о таком сыне. Да, возможно, дело серьезное, но гораздо серьезнее то, что они совершают ужасную ошибку. Она угрожает последствиями. Они еще не знают, с кем связались. Они пожалеют, что не стали слушать.

– Уходим, – резко говорит старший.

И они уходят, уводя с собой Лео. Анна и Юго вслед за ними выходят из дома. Неожиданно яркое солнце бьет в глаза.

И тут Анна замечает наручники.

Ее сын в наручниках.

У ворот стоит фургон, двигатель работает.

Поднимаясь в машину, Лео оборачивается.

– Мам, не волнуйся, все будет в порядке.

* * *

Фургон разворачивается и уезжает, слышать рев его мотора невыносимо.

Все это заняло минут двадцать, может быть, тридцать, не больше. Вокруг слышен только стрекот цикад.

Юго и Анна долго стоят рядом на краю дороги. Молча. Становится жарко, и это заставляет их опомниться. Они возвращаются в дом, садятся на кухне за стол.

– Что это за кошмар? Что он мог натворить? – бормочет Юго.

– Ничего он не сделал. Как ты только можешь думать такое? Ты что, сомневаешься в собственном сыне?

Юго сожалеет о сказанном. Он знает, что ступил на заминированную территорию. Его ахиллесова пята: он не чувствует ситуацию и часто говорит не подумав.

– Нужно найти адвоката.

Он листает записную книжку, переполненную номерами телефонов: управляющие спортивными клубами, владельцы ресторанов, художники, врачи всех специальностей, политики, страховые агенты, но ни одного адвоката. Он не верит своим глазам, однако ничего не попишешь: он впервые сталкивается с тем, что сеть его знакомств охватывает не все стороны жизни. Придется обращаться за рекомендациями, а значит, о случившемся станет известно. Все узнают, что Лео забрали в полицию.

– Подожди, – останавливает его Анна. – Сначала я позвоню Аликс.

Она хочет узнать, что известно Тиму. Но Аликс предлагает отправить Тиму сообщение, поскольку он уже ушел на занятия. Ее голос дрожит, она с трудом скрывает волнение. Аликс говорит Анне: «Надеюсь, они не придут за Тимом». После паузы: «Это было бы ужасно». Еще она говорит: «Эти двое всегда вместе, куда один, туда и второй».

И наконец добавляет: «Тим гораздо больше подвержен чужому влиянию, чем кажется».

Анна чувствует укол в сердце, но тут же прогоняет это ощущение.

– Аликс, сейчас в беде Лео. Если бы ты могла мне хоть чем-то помочь…

– Конечно! – тут же отзывается Аликс.

Она по буквам диктует фамилию адвоката по бракоразводным процессам: Казо. «Не совсем то, что нужно, – извиняется она, – но все же лучше, чем ничего, правда?»

Анне кажется: что-то не так. Возможно, дело в странном голосе подруги, не таком, как всегда, но ей некогда в это вникать. Она звонит мэтру[6] Казо. Это женщина. Выслушав просьбу Анны, она обещает в самое ближайшее время отправиться в полицию, вот только уладит кое-какие срочные дела.

– Во всяком случае, мы больше не одни, – вздыхает Юго.

Анне кажется: никто, абсолютно никто не понимает всю серьезность ситуации. Даже та женщина, к которой следует обращаться «мэтр» и которой нужно уладить срочные дела. Даже Юго, который намазывает масло на тост. Их мир только что перевернулся, но никто никуда не торопится, никто не мечется в панике.

Длинный язык мистраля проникает внутрь дома, обшаривает каждый уголок… Но, может быть, ей это только кажется, может быть, это плод ее воображения.

– Нельзя сидеть сложа руки. Поедем в полицию, – говорит Анна.

У Юго в полиции если не друзья, то, по крайней мере, какие-то связи. «Мы что-нибудь узнаем, сможем увидеть Лео», – умоляет она.

– Перестань фантазировать. Никто нам ничего не скажет, и с Лео встретиться не дадут, – твердо отвечает Юго. – Есть же правила!..

Анна злится на мужа – тот заранее готов сдаться. Затем вспоминает, что он совсем не боец. Его никогда не загоняли в угол, не травили. Он не знает, на что способны охваченные ужасом тело и разум. Ей придется взять все в свои руки.

– Поехали. На месте разберемся.

Она бросается за своей сумочкой, но нигде не может ее найти. Десять, двадцать раз подряд она переворачивает в гостиной диванные подушки, заглядывает под брошенные на столе кухонные полотенца, перебирает куртки на вешалке. Открывает шкафы, ящики, ищет в прачечной, в гараже, едва не падает с лестницы, ведущей в спальни, и, проходя мимо шкафа с зеркальной створкой, вдруг замечает, что все еще в халате.

Увидев себя со всклокоченными волосами, с искаженным лицом, Анна останавливается. Ноги слабеют, и она бессильно опускается на незастеленную кровать. В обычное, нормальное утро она бы уже ехала в аптеку, но сегодня, с половины седьмого, в их жизни не осталось ничего нормального.

Она думает о Лео и делает глубокий вдох, чтобы сдержать слезы. Понимает ли он, как должен себя вести? Только бы он молчал, не отвечал ни на какие вопросы, не реагировал ни на какие предложения, только бы дождался адвоката. Анна с болью осознает: она сама сейчас допустила мысль, что, возможно, он в чем-то виновен.

– Соберись, черт тебя подери, – говорит она себе.

* * *

Она вскакивает, сбрасывает халат на пол, надевает джинсы, белую футболку, кроссовки. И видит сумку, которая лежит на кресле в углу.

Взять себя в руки. Выполнять свою роль, делать что должна.

Она спускается.

Юго ждет у двери.

Достижения Анны Готье основаны на сочетании двух принципов: по возможности избегать неопределенности и демонстрировать окружающим именно то, чего от нее ожидают. Каждое ее решение принимается, каждый выбор совершается, чтобы избежать риска. Она следует проторенными дорогами, по которым до нее прошли уже многие. Ни одного предложения, ни одной сделки, если нет гарантий. Она никогда не переступает границ, подчиняется условностям, даже если они бессмысленны и глупы. Ненавидит поспешность и хаос. Спокойная и уверенная в себе, она идеально соответствует буржуазной социальной норме. Спортивная, но не слишком, вовлечена в общественную деятельность (несколько лет входила в родительский комитет, участвует в благотворительных мероприятиях), приятная гостья, предсказуемый партнер и в браке, и в дружбе. Поначалу ей было трудно. Встретив Юго, она поняла, что перед ней открывается возможность навсегда выбраться из грязи. В то время ей приходилось постоянно держать ухо востро, ходить по лезвию бритвы. Нелегко было оставаться в рамках, заставлять инстинкты молчать, чтобы стать совсем другой, но ей это удалось. Она справилась без единой осечки, и теперь все, в чем раньше притворялась, стало для нее естественным. Она пользуется уважением. О ней говорят: «Эта женщина великолепна». Анна гордится тем, что сама создала. Она осуществила свой план.

Иногда она вспоминает предостережения отца, которые тот высказал, когда она поделилась намерением учиться на врача, что могла себе позволить, учитывая высокие оценки в старших классах. Несмотря на жестокость этой среды, несмотря на то, что и словами выразить нельзя, она никогда не бросала учебу, понимая, что это единственный пропуск на свободу.

Отец посмотрел на нее с сочувствием.

– Девочка моя, не целься слишком высоко, если лук недостаточно хорош.

Он не верил, что она поступит. Таким, как они, считал он, не хватает ни знаний, ни возможностей. Такие, как они, не созданы для подобных испытаний. Не говоря уже о том, что врач – мужская профессия. Иными словами, перед ней стояла двойная преграда: социальное положение и пол. Отец любил ее и считал, что защищает, охлаждая ее пыл. Он был прав и в то же время неправ: Анна не поступила на врачебную специальность, но была принята на фармацевтический факультет, и это было гораздо больше, чем все, о чем он мог для нее мечтать.

Он часто повторял: «Мы делаем то, что можем, дочка, а не то, что хотим».

Словарный запас ее отца был невелик. Своими знаниями о правилах игры под названием «Жизнь» он делился, используя пословицы и поговорки, и убеждал себя, что у таких, как они, лишь два пути: смириться или страдать.

* * *

Но был и третий путь, его-то Анна и выбрала. Странный, безумный путь, тропа, проложенная сквозь джунгли забвения.

Она сбежала через потайную дверь и, став невидимкой, выжила, потому что никакими пытками не сломить того, кого больше нет.

Так она получила второй шанс, вторую жизнь. И все, что оставалось от нее прежней, исчезло.

Капитан полиции, а позже и адвокат осыпают их упреками.

– Вы что, новости не смотрите? Вы ничего не видели? На какой планете вы живете? Насколько хорошо вы знаете своего сына?

Юго и Анна даже не пытаются защищаться. Они просят показать им, о чем идет речь.

– Да эти видео повсюду, – раздраженно отвечает капитан. – Господи, да включите свой телефон…

Он поворачивает к ним экран своего компьютера. Набирает в строке поиска: «демонстрация», «насилие», «тяжело ранен». Появляются десятки результатов, и рядом с каждым один и тот же замерший кадр, превью.

Видео начинается. На экране какая-то демонстрация, потом в ее рядах начинается беспорядок. Серо-белый дым, толпа в смятении, появляется полиция. Девушка с растрепанными темными волосами, с сумкой через плечо падает. Полицейский хватает ее за руку, несколько метров тащит за собой, девушка сопротивляется. Мужчина, нет, юноша, бросается на полицейского, прыгает ему на спину, пытается остановить. Ничего не выходит. Юноша спрыгивает на землю, сбрасывает рюкзак, хватает его за лямки и начинает наносить полицейскому удары: в бок, в грудь, в живот. По тому, как рюкзак движется, понятно, что он тяжелый. Полицейский пошатывается, выпускает девушку, падает, девушка убегает, скрывается из виду. Юноша замирает в нерешительности, потом тоже убегает – в другую сторону. Этот юноша – Лео. Ворот свитера скрывает нижнюю часть его лица, но его глаза и лоб видны. Это его школьный рюкзак – из темной ткани, с нашивкой, которую он купил, когда они все вместе ездили во Вьетнам, с желтой звездой на красном фоне. Слышатся крики и голос того, кто все это снимает: «О, черт возьми… Что он сделал с полицейским?!» Тот лежит на земле, окруженный коллегами, подоспевшими на помощь.

– Должно быть какое-то объяснение… Мой сын прекрасно воспитан, уж поверьте. Он учится в последнем классе и никогда не попадал ни в какие истории. Поищите у себя, вы ничего на него не найдете.

– Удар рюкзаком… Ваш парень что, сахарный? – фыркает Юго. – И вот из этого вы устроили целую драму? Арест, серьезно?

– Поезжайте домой и ждите звонка адвоката, – говорит капитан. – Больше я ничего вам сказать не могу.

– Я хорошо знаю своего сына, – добавляет Анна. – А вы знаете нашу семью. По-моему, всем пора вспомнить о здравом смысле.

Вот она – стоит на вершине головокружительно крутого склона, ноги скользят. В эту минуту она еще верит, что сможет контролировать спуск.

– Мадам Готье, поезжайте домой и соберите для него вещи. Если его отправят в тюрьму, ему не во что будет переодеться.

* * *

На обратном пути за рулем Юго. Анна привалилась головой к боковому окну. Образ ее сына в наручниках накладывается на образ той женщины, которую три года назад полицейские выводили из здания суда. Анна гонит их прочь. Между двумя этими историями ничего общего, убеждает она себя. Она отказывается анализировать и хочет только одного: чтобы этот абсурд поскорее закончился. В тюрьму? Да это смешно. Лео стукнул полицейского рюкзаком… Ладно, пусть так. Но не посадят же из-за этого ребенка в тюрьму? Особенно такого, как ее сын. Полицейские сейчас, конечно, напряжены, но все образуется. Анна находит в себе силы позвонить Колин и предупредить о своем отсутствии. Она не сообщает никаких подробностей, просто говорит, что ее не будет по семейным обстоятельствам, нужно кое с чем разобраться. С каждой минутой в ней крепнет уверенность, что уже к вечеру с этим недоразумением будет покончено. Вернувшись домой, она направляется в сад. Море вдали кажется неподвижным. Анна чувствует, что внутри у нее тоже все замерло. Она ждет избавления, вдыхая запахи душистых растений. Да, сегодня вечером все закончится. Полиция продержит Лео у себя несколько часов – чтобы преподать ему урок. Если подумать, это не так уж плохо – хороший урок ему только на пользу. Что он делал на демонстрации? Почему так поступил? Это все из-за девушки? Конечно, он виноват. Он вел себя неподобающе и должен быть наказан, уж об этом она позаботится. Вся эта история должна послужить для Лео предупреждением и напоминанием: как ему повезло расти окруженным заботой и как важно не испортить себе будущее. Об этом им всем стоит помнить.

* * *

Она расхаживает взад и вперед, обдумывая, что скажет сыну. Рука Юго ложится ей на плечо.

– Нас ждет адвокат. Она видела Лео, с ним все в порядке.

В прошлой жизни ее звали не Анна Готье, она была Анна Лакур, и как же она ненавидела свою фамилию, которую коверкали все время, пока она училась в школе: Анна Ладура, Анна Лахудра и еще похуже. Эта фамилия заменила, захватила, поглотила ее, – беги, Анна! И она бежала со всех ног, бежала, чтобы спрятаться, чтобы оторваться, чтобы обмануть, запутать врага. В той жизни не было ни передышки, ни отдыха – в поблекших рабочих городках, где когда-то кипела, а теперь замерла жизнь, с прямыми и грязными улицами, с обочинами, заросшими сорняками, – в той жизни Анну часто допрашивали. Охранники и полицейские, и те, что притворялись ее подругами, но не были ими (едва появившись, они тут же исчезли, Анна быстро научилась распознавать таких с первого взгляда), и шайки парней, ее ровесников, которые устраивали карательные акции, – все, кто хотел воспользоваться Анной, использовать Анну.

В четырнадцать лет Анна перестала отвечать на вопросы.

И все, так просто?

Нет, это только кажется простым.

Тем, кто задавал вопросы, ее молчание не нравилось. Ее избивали всеми возможными способами, чтобы заставить издать хоть звук. Те, кто не мог наносить удары руками, ногами или другими частями тела, делали это словами. И некоторые достигли в этом настоящих высот.

Но никто ничего от нее не добился. Анна выскальзывала из себя, и ее место занимала другая Анна.

Адвокат приходит не одна. С ней коллега, брюнетка, с лицом, покрытым морщинами, но на вид ей не больше пятидесяти. Юго думает: «Слишком загорелая». Дама кажется ему несколько вульгарной. Анна замечает уставшую кожу, поплывший овал лица и неожиданно живые глаза, эта женщина явно не купается в золоте или же ей наплевать, как она выглядит, – и оба эти предположения одинаково сильно ее беспокоят.

– Позвольте представить – мэтр Хамади, адвокат по уголовным делам, она будет заниматься делом Лео, если вы, конечно, не решите обратиться к кому-то другому. Я в таких делах не специалист. С Лео я поговорила, он согласен.

– Я не понимаю, – удивляется Анна. – А когда его выпустят?

– Мадам, – вмешивается специалист по уголовным делам, – ваш сын задержан, полицейские следуют процедуре. Лео осмотрел врач и подтвердил, что он здоров. Его подозревают в умышленном причинении вреда при отягчающих обстоятельствах: он напал на сотрудника правоохранительных органов с применением оружия.

– Вы шутите, – перебивает ее Юго. – Это вы о его рюкзаке? Рюкзак – это оружие?

Мэтр Хамади берет стопку газет, лежащую на ее портфеле, и подталкивает к ним.

– Мы имеем сцену насилия, которую без остановки показывают по телевидению и репостят в социальных сетях. Фотография вашего сына на первых полосах большинства газет. Мы несколько месяцев живем в очень напряженной атмосфере, произошло немало инцидентов, и правоохранительным органам неоднократно приходилось вмешиваться. Полицейские профсоюзы на взводе. И потом, есть пострадавший – насколько я понимаю, его здоровью причинен существенный вред. Вы, конечно, понимаете, такую возможность они не упустят, слишком удачный для них случай.

– Когда он выйдет? – повторяет Анна. Она вдруг перестает понимать половину того, что говорит адвокат.

– Для начала его могут задержать на двадцать четыре часа, но, если сочтут необходимым, срок могут увеличить. Я буду присутствовать на допросе. Что будет дальше, решит прокурор.

– Я не должна вам этого говорить, – добавляет мэтр Казо, – это тайна следствия, но, похоже, ваш сын пытался защитить подругу. Она кричала, и он решил, что полицейский ударил ее, и на него будто нашло помрачение – по крайней мере, так он говорит. Что касается остального – у нас пока нет доступа к материалам дела. Но эти кадры только усугубляют ситуацию.

– Он принимал участие в других митингах? Вам об этом что-нибудь известно? Он интересуется политикой? – продолжает мэтр Хамади. – Кто еще с ним был, кроме той девушки? Кстати, вы ее знаете? Можете с ней связаться?

Юго поворачивается к Анне: она должна знать. Именно она в их семье решает проблемы, обходит трудности, добывает ответы.

– Я знаю только, что ее зовут Ноэми, если это, конечно, она. Вы должны знать: Лео очень серьезный мальчик, он хорошо учится, его уже зачислили в высшую школу. У него, конечно, есть какие-то убеждения, но он их никогда не высказывал.

– Насколько вам известно, – обрывает ее адвокат. – Что ж, вернемся к этому позже. Мне пора идти, чтобы успеть на допрос. Рекомендую вам собрать для него все необходимое. При других обстоятельствах я бы сказала, что он будет дома уже сегодня вечером, но в сложившейся ситуации нельзя исключать иного развития событий.

Уже во второй раз Анне советуют собрать вещи для сына.

Адвокат, похоже, не понимает, кто такой Лео, – как и те в черной форме, и капитан, с которым они говорили в отделении полиции. Но она не теряет надежды. Конечно, есть те кадры, но ведь есть и восемнадцать безупречных лет!

В конце концов, есть истина!

Юго подписывает бумаги, которые передает ему мэтр Хамади, и встает.

– Идем, нужно собрать вещи для Лео.

В последний раз Анна собирала сумку для Лео, когда ему было тринадцать или четырнадцать лет: он уезжал в Англию на каникулы для погружения в языковую среду. А до этого – когда он ездил в детский спортивный летний лагерь, где занимался футболом, а потом – теннисом и парусным спортом. Теннис ему не очень нравился, но родители настаивали. Твердо веря, что дружба, завязавшаяся на спортивной площадке, более перспективна, чем любая другая, они записали его в клуб, где был огромный вступительный взнос. Одиннадцать лет Лео играл каждую среду, но, перейдя в выпускной класс, оставил корт, заявив, что должен сосредоточиться на учебе. Но это было уже неважно, цель была достигнута, и даже более того – Анна и Юго использовали тренировки и турниры Лео, чтобы расширить свой круг знакомств. Под сенью бежевых клубных зонтиков, где собиралась большая часть местной элиты, было начато немало проектов и заключено немало контрактов. Юго, журналист, получал там конфиденциальную информацию, а затем и финансовую поддержку – когда начал работать в управлении культуры Городка. Анну приглашали, когда кому-то становилось плохо или нужно было передать ей рецепт на лекарство, что, конечно же, комфортнее было сделать в клубе, нежели в аптеке, если речь шла о средстве для потенции, противозачаточных таблетках, дерматологических препаратах или антидепрессантах. Неутомимо поддерживая полезные знакомства, Готье, сохранившие членство в клубе, даже когда Лео перестал его посещать, по-прежнему оставались в числе постоянных гостей. Две недели назад, на традиционном благотворительном ужине, Юго и Анна, на протяжении десяти лет медленно, но верно продвигавшиеся из глубины зала к помосту, на котором проходил аукцион, наконец оказались за главным столом. Анна не могла забыть атмосферу того вечера. Между сыром и десертом сосед справа, владелец большой лаборатории, занимавшейся производством органической косметики, предложил ей войти в состав директоров и занять должность, на которой она могла бы применить не только свои знания, но и свое влияние.

Анна чувствовала опьянение, как альпинист, когда он, измученный, но ощущающий себя живым больше, чем когда-либо, приближается к вершине Эвереста и смотрит с высоты на изогнувшийся дугой горизонт. Восхождение продолжалось и двадцать пять лет спустя, после того как она сбросила оковы! Однако спешить с ответом она не стала. Ее успех был основан на осторожности и повышенной бдительности, на умении сдерживать свой энтузиазм и противостоять искушениям. Анна решила не торопиться, посетить лабораторию, изучить цифры, оценить имущественные и финансовые риски, ведь ей придется отказаться от работы в аптеке и продать свою долю в ней. Собеседник с готовностью принял ее условия. С ответом можно подождать – он нужен ближе к лету, спешить незачем.

* * *

Ее движения становятся медленнее, тело отказывается подчиняться приказам. Она складывает в сумку носки, трусы, футболки, однако разум будто застыл, сосредоточившись на одном-единственном образе – на ее любимом сыне. Перед ее глазами не тот разъяренный подросток, на которого смотрит сейчас вся страна, а ее Лео – вот он, сидит один, привалившись спиной к стене. Стена – вот что Анна видит снова и снова. Ее терзают краткие вспышки сомнений, но она подавляет их, продолжая гонять по кругу одни и те же мысли: ее сын – серьезный мальчик из хорошей семьи; этот арест – всего лишь предостережение, совсем скоро он вернется домой.

В полицию она поедет одна: Юго должен присутствовать на важном совещании. Так он сказал Анне, и она сделала вид, что поверила. Она догадывается, что так он пытается бороться с чувством беспомощности, убивая время. Она старается не осуждать его, не добавлять новых проблем.

И все же находиться в этом здании с облупившейся краской, зная, что Лео заперт где-то здесь, всего в нескольких метрах от нее, – тяжелое испытание. Сердце Анны забилось чаще, когда она переступила порог. Ей удается сдерживать крик, который рвется из глубин ее тела. Она делает вид, что спокойна. Нужно, чтобы эти люди в форме были на ее стороне, на стороне Лео, он должен понравиться им, пусть они думают так же, как она: это всего лишь ребенок, ему нечего здесь делать, это же не убийца полицейских. Она хочет, чтобы они позаботились о нем. Улыбается, протягивает сумку, будто это подарок, и говорит: «Будьте так любезны, надеюсь, вы мне поможете!»

Анна ожидает, что им удастся поговорить, поладить, как взрослые ладят со взрослыми, но полицейские никак не реагируют, и она начинает чувствовать себя неловко, волноваться, что сделала что-то не то, ухудшила ситуацию вместо того, чтобы исправить ее.

* * *

Юго возвращается к обеду. Мрачно рассказывает, что ему позвонил бывший коллега, который все еще работает в газете: скоро об аресте Лео напишут. Журналисты узнали новости из социальных сетей – половина местных старшеклассников комментирует его подвиги.

– Мне не нравится, как ты об этом говоришь, – останавливает его Анна. – Его подвиги?

Что-то неуловимо изменилось между ними, но они этого пока не замечают.

– Это не я так говорю, – возражает Юго. – Это молодежь так говорит. И это, кстати, проблема. Большинство из них превозносят его до небес. Радуются, что полицейский пострадал.

– А как реагируют твои коллеги?

Деловая встреча была посвящена устройству эстрадного павильона в парке аббатства. Юго наблюдал за коллегами со странным чувством, которое испытывает тот, кому известно нечто такое, из-за чего вскоре изменятся и выражения лиц окружающих, и отношение к нему. До этого проклятого телефонного звонка он надеялся, что арест сына останется их частным, семейным делом. Но теперь все пропало.

– Я пока никому не говорил. А ты? Я раз десять пытался тебе дозвониться.

Анна достает из сумочки телефон. После встречи с адвокатами она забыла отключить беззвучный режим. На экране появляется длинный список уведомлений: Юго, Колин, Аликс, другие имена, друзья, родственники, родители учеников, школа. Анна бросает телефон в сумку, будто он раскаленный.

– Позвони Аликс, – умоляет ее Юго. – Она наверняка уже поговорила с Тимом.

Анна думает о слухах. Половины дня хватило, чтобы они распространились. Она думает о том, что все эти люди повторяют имя ее сына. О сообщениях, которые они отправляют друг другу.

Слышал про Лео Готье? Видел фотографии? Знаешь его родителей? Я слышал, что он то… Мне сказали, что он сё…

Что они себе позволяют? По какому праву?

Ее охватывает ненависть.

В кафе, у автоматов для игры в пинбол. В школьном дворе. В столовой. В коридорах. Между скутерами на стоянке колледжа. На последнем ряду автобуса, в очереди в кинотеатр, в домах и квартирах, в парке, после выкуренной сигареты или бокала пива, выпитого в летний день, на футбольном поле, на скамейках в городском бассейне, в раздевалках тренажерного зала. По телефону или на ухо, на обрывках тетрадного листа, циркулем на желтых деревянных столах, маркером на стене туалета, мелом на асфальте во дворе.

Она…У нее…Кажется, что она…Ты видел?Ты что, не знаешь?Она же…Дрянь. Шлюха. Уродина.Кура-Лакура.Ее волосы…Ее шмотки…Ее жирный зад…Нет, даже за десятку…

Смех, хихиканье, похлопывания по плечу, тычки локтями в ребра, стрелы, копья, кинжалы, штыки, топоры.

Слова, слова, слова.

Она уничтожена.

Тим перезвонил матери, и Анне удается чуть больше узнать о прошедшей субботе. После уроков мальчики встретились с Ноэми и двумя своими приятелями – Матисом и Орелио. Поели в каком-то фастфуде, затем отправились к Матису и часть дня провели у него дома, играли в видеоигры. Потом им захотелось прогуляться по центру города. Никакого плана у них не было, они не знали, что там будет демонстрация. Они вышли с небольшой улицы на площадь перед мэрией в тот самый момент, когда начались столкновения. Рядом упала граната со слезоточивым газом, полетели дымовые шашки, они побежали. Потеряли друг друга из виду, но позже снова встретились. Лео и Ноэми рассказали, как полицейский схватил Ноэми и грубо потащил ее за собой, как Лео бросился на помощь. Они были расстроены, особенно Лео (Анна не удивлена). Они думали, что если залечь на дно, то все обойдется, и решили молчать.

Анна слегка успокаивается: все как она и думала. Импульсивный поступок, спровоцированный случайными обстоятельствами, общей атмосферой насилия. Она благодарит Аликс. Она боялась этого разговора, но теперь ей приятно слышать дружелюбный голос подруги.

– Мне так жаль, – говорит Аликс на прощание. – Не волнуйся, они его отпустят.

* * *

Сейчас 16:30. Лео в полиции уже почти десять часов. Анна ложится на кровать. На стенах спальни черно-белые фотографии: Анна и Юго в халатах, в великолепном гостиничном номере во время свадебного путешествия. А вот они же, совсем молодые, сидят рядом на ужине «Лайонс Клаб»[7] в Монако – Анна в жемчужном ожерелье, которое одолжила ей свекровь (а после рождения Лео наконец подарила). Крещение Лео, трехлетний Лео в купальном костюме, пятилетний – верхом на пони, двенадцатилетний – стоит между родителями, с ромашкой в зубах. А потом ничего – став старше, Лео отказывался фотографироваться, Анна прибегала к уловкам, неожиданно включала камеру, но результат больше не заслуживал того, чтобы пополнить галерею в их спальне. Следует признать, Лео, как и многие, в подростковом возрасте выглядел довольно скверно: прыщи, попытка отпустить бороду. Примерно год назад к нему вернулись красота и подтянутость, кожа вновь стала чистой, во взгляде появилось больше уверенности. Его матери это принесло большое облегчение. Она знает, как важна внешность, если хочешь преуспеть в обществе.

* * *

– Мэтр Хамади звонит, иди скорее! – кричит Юго с террасы, где он собрался выпить кофе.

Анна вскакивает с кровати, бежит к нему. Юго включает громкую связь, накрывает руку Анны своей.

– Было два допроса, – начинает мэтр Хамади.

Позже они узнают, о чем шла речь, обещает она. Но не сейчас, пока это – опять и снова – секретная информация.

Вот что она может сказать: по требованию прокурора Лео завтра предстанет перед следственным судьей.

По спине Анны пробегают ледяные мурашки.

– Значит, сегодняшнюю ночь он может провести дома, – неуверенно произносит она.

– Конечно, нет, – возражает мэтр Хамади. – Он останется в полиции.

Нельзя ни поговорить с ним, ни даже увидеться. Никаких контактов, никакого общения. Таковы правила.

– А дальше?

– Дальше, по логике, судья примет решение.

И Лео вернется домой. Или нет.

* * *

Весь вечер они перебирают то, что им известно. И каждый раз приходят к одному и тому же выводу. Это какое-то безумие. Они стоят на краю пропасти, но не видят, насколько она глубока. Однако оба понимают, что больше не контролируют происходящее.

Анна отправляет сообщение Колин: пишет, что завтра не выйдет на работу и аптеку придется закрыть на один день «в связи с чрезвычайными обстоятельствами». В среду утром она обещает быть на месте. Колин отвечает: «Поняла, сожалею по поводу вашего сына».

Юго наконец решается позвонить своим родителям; они живут на баскском побережье и понятия не имеют о том, что произошло. Держа одной рукой телефон, другой он включает телевизор, выбирает новостной канал. Сообщение об аресте Лео передают бегущей строкой внизу экрана. Это ужасный удар, но Юго удается держать себя в руках. В разговоре с матерью он старается преуменьшить серьезность того, что случилось.

Анна собирается спать. Она достает из ящика прикроватной тумбочки старую коробочку с лексомилом. Поскольку давно его не принимала, проверяет срок годности, прежде чем проглотить таблетку. Она думает о том, удастся ли ее сыну сегодня заснуть. Напуган ли он? Что ел и пил? Получил ли вещи, которые она принесла? Один ли он в камере? И в камере ли он? Есть ли там кровать или хотя бы матрас, простыни, подушка? Удалось ли ему почистить зубы? Есть ли дверь в туалете?

Столько всего, что она не спросила у адвоката. А теперь уже слишком поздно звонить ей.