Райан Грин

Резня Спека. Шокирующая история психа, зверки убившего 8 медсестер

Посвящается Хелен, Харви, Фрэнки и Дуги.
The Townhouse Massacre:

The Unforgettable Crimes of Richard Speck by Ryan Green

Copyright © Ryan Green 2019

This edition is published by arrangement with David Luxton Associates Ltd. and The Van Lear Agency LLC



© Шустова А.П., перевод на русский язык, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024



Предупреждение

Эта книга о реальных людях, совершающих реальные преступления. История основана на фактах, но некоторые сцены, диалоги и персонажи вымышлены.

01. Тирания шлюх

Ширли Энн Спек была шлюхой – и не более. Нет, не Спек. Малоун. Эта сука не заслуживала носить то же имя, что и святая матушка Ричарда. Как она смеет так с ним обращаться? Бросила его только потому, что его не было рядом несколько дней. Не то чтобы он хотел быть подальше, когда она разродится, – просто он сидел в тюрьме. Разве справедливо наказывать его за то, что сделали копы? Совсем нет! Это был просто предлог. Шлюхи используют любой предлог, чтобы уклониться от супружеских обязанностей, выставляя это напоказ всему городу, пытаясь заполучить кого-нибудь получше. Не было никого лучше Ричарда. Никого. Когда же эти шлюхи наконец поймут?

Какой-то предательский голосок проник сквозь алкогольную дымку, чтобы напомнить ему, что он не совсем прав. Мэри Маргарет Спек и близко не была такой святой, какой ему хотелось бы ее видеть. Он родился не в результате непорочного зачатия. Его семеро братьев и сестер – тоже. Потом, после смерти отца, в их жизнь пришел этот кривоногий ублюдок. Должно быть, он хорошо ее удовлетворял, заставляя забыть все те оскорбления, которыми осыпал ее и детей. Вероятно, она стонала и извивалась под ним каждую ночь, раз закрывала глаза на то, как маленький Ричард сжимался всякий раз, когда этот старый урод открывал рот, чтобы излить на мальчика свой яд.

Ричард съежился при мысли о матери, распростертой на кровати, как шлюха. Но почему? Почему он прятался от правды? Такими были все женщины. Это все, чего они хотели. Причинить ему боль, предать его и вычеркнуть из памяти, как только у них появится такая возможность. Это случилось с папой и теперь происходило с ним. Его не было и недели, а Ширли уже ушла. Она забрала ребенка, лишила его крыши над головой. Он вышел из тюрьмы, ожидая веселой вечеринки, а все, что получил, – это холодный прием окружающих. Что ему оставалось делать? Просто смириться с тем, что какой-то придурок в баре замахнулся на него? Был бы он тем мужчиной, за которого Ширли вышла замуж, если бы поступил подобным образом? Нет. Она никогда не позволила бы ему просто забить на это. Он не смог бы вынести самого себя. Она бы хотела, чтобы он ударил того парня. Может быть, даже вытащил нож. Именно этого она и хотела. Так почему же она вела себя, будто это не так?

Шлюхи они, все до единой. Просто ждут шанса запрыгнуть в постель к какому-нибудь другому мужчине. Не имело значения, был ли тот лучше или хуже, – они просто хотели кого-то еще.

То, как женщины обращались с мужчинами, было неправильно, как и то, что шлюхи стали командовать всеми, решая, кто что получит и когда.


Почему у шлюхи больше прав, чем у него? Почему эта шлюха Ширли решила, что ему больше нельзя жить в собственной квартире? Что ему нельзя лечь с ней в постель, хотя она была обязана подчиниться, когда того требовал ее муж. В мире все было неправильно, и виноваты эти шлюхи, которые кружили мужчинам головы и заставляли выполнять любые просьбы в обмен на свое тело. Так не может продолжаться. Кто-то должен все исправить. Поставить этих шлюх на место. Дать им понять, что они ниже и должны ложиться под мужчин, когда бы им ни сказали.

У Ричарда был нож. Он всегда носил его с собой, сколько себя помнил. Иногда вспыхивала ссора, и ему хотелось одержать верх. Порой нужно было разлучить человека с его деньгами без хлопот. Вот что значит быть мужчиной – быть сильным. Он был силен, а другие слабы, поэтому он мог брать у них все, что хотел. Таков был естественный порядок вещей, и если бы женщины просто ему подчинялись, все было бы хорошо. Но они этого не делали. Женщины были изворотливыми. Они могли извратить то, что говорили мужчины, исказить их слова, чтобы выставить дураками. Они могли задрать свои юбки и заставить любого мужчину подчиняться. Для них не имело значения, что Ричард был сильнее, потому что они обладали той тайной властью над мужчинами, которая позволяла разрушать все кругом, когда им заблагорассудится. Ему надоело считаться с этим фактом. Он устал от тирании шлюх. Он больше не собирался обнюхивать их юбки и выпрашивать то, чего хотел. Он был сильным. А они слабыми. И правила применялись к ним точно так же, как и ко всем остальным. Шлюхи будут давать ему то, что он хочет, или он порежет их хорошенькие личики. Он будет сжимать их нежные шейки до тех пор, пока они не посинеют. Теперь он контролировал ситуацию. Он стал единственным, кто обладает властью.

Его рука покоилась на ноже за поясом, когда он допивал последние капли дешевого виски. Он чувствовал текстуру деревянной рукояти, ее шершавость, успокаивающую тяжесть. Он не нуждался в одобрении шлюх, когда у него был нож. Он был сильным и никогда не чувствовал себя сильнее. Поднявшись с барного стула, он чуть не упал, но прошел несколько шагов к двери и восстановил равновесие. Он пил до тех пор, пока мог мочиться стоя; он умел пить. Прохладная ночь смыла с него остатки опьянения. Покачивание прекратилось, его спотыкающаяся походка стала уверенней. Шагнуть в темноту было все равно, что проснуться. Тепло бара не покинуло его, и он использовал это чувство в качестве защиты от жестокого внешнего мира.

Слабый человек сейчас бы расплакался, но Ричард научился превращать все свои страдания в гнев.

Рыдания никогда не помогали. А злость делала свое дело.

Разгневанный мужчина добивался своего. У него был враг, и он ударил его. Перед ним было препятствие, и он его преодолел. Это было то, что он всегда делал и будет делать, когда возникнет проблема.


Но сегодняшняя проблема – проблема шлюх – была слишком абстрактной, чтобы найти простое решение. Он не мог отучить всех шлюх от их дурных привычек за одну ночь, собрать их всех и дать понять, как правильно обращаться с мужчинами. Это было просто непрактично. Ему нужно было что-то, что он мог бы сделать прямо сейчас, что-то, что вернуло бы мир на правильный путь, свергло бы шлюх с их вонючих пьедесталов и вернуло мужчин туда, где им самое место, – на вершину пищевой цепочки. Он должен был что-то сделать. Показать пример. Ему нужно было дать понять шлюхам, что ни один мужчина во всем мире их не боится. Он не боялся, что они могут отобрать свои грязные подношения. Они уже забрали у него все, а он еще стоял на ногах. В их рукаве не осталось козырей.

Пока его разум блуждал по запутанному лабиринту пьяной ярости, ноги сами несли его в городскую ночь. В такой поздний час и так далеко от безопасных неоновых огней центра на улице было мало людей, но тут и там он мельком видел их в свете фонарей. Бездомные, полицейские, еще больше пьяниц, шатающихся по пути домой. Так и должно быть. Ах, если бы только у него был дом, куда можно вернуться. Мужчины, просто пытающиеся прожить свою жизнь под гнетом шлюх. Он снова погрузился в размышления и прошел еще несколько кварталов, медленно возвращаясь к бару.

Когда он вышел из тюрьмы в первый раз после той драки в баре, ее уже не было. То время было плохим и темным: ни теплого приема, ни улыбок, ни жены, ни ребенка. Шлюха подняла шумиху и бросила его еще до того, как он познакомился со своим ребенком. Он мог простить ей уход во время следующего заключения: полтора года – это долгий срок. Но в те несколько недель? Это было просто бессовестно. Насколько жестокой должна быть шлюха, чтобы так обращаться с любящим и добрым мужчиной? Мужчиной, который ничего плохого ей не сделал, он зарабатывал на еду и обеспечивал крышу над головой, приносил деньги, когда вспоминал, что нужно идти на работу.

Сбежать после того, как его посадили в тот первый раз, было порочно. Он никогда этого не простит, но это было далеко не так плохо, как то, что случилось потом. Когда он приполз домой из тюрьмы к матери и сестре, обе эти грязные шлюхи приняли сторону другой. Они не сказали ему, куда она делась. Не помогли вернуть то, что принадлежало ему по праву. Они были самыми худшими, эти две шлюхи. Эти две предательницы. Он бы никогда больше не заговорил с ними, если бы мог. Шлюхи объединяются против мужчин, которых должны любить больше всего на свете. Это подло.

То последнее предательство, новость о том, что она переспала с кем-то другим, хотя по закону они все еще были женаты, – вот что вернуло всю прежнюю горечь. Он был готов простить и забыть, но шлюха продолжала проворачивать нож, который воткнула ему прямо в спину. Она просто не давала ему передохнуть ни на минуту. Она была полна решимости заставить его страдать. Это было неправильно. Несправедливо. Он ничего не сделал, чтобы заслужить такое.

Когда Ричард сморгнул – не слезы, просто небольшую затуманенность от выпивки, – он понял, что несколько раз свернул не туда. Бара здесь и близко не было. Он оказался где-то недалеко от пригорода. Повсюду стояли кондоминиумы. Здесь было тихо, слишком тихо, на его вкус. От этого волосы у него на затылке встали дыбом, как будто он просто ждал, что что-то произойдет, раздастся какой-нибудь звук, который заполнит тишину. Он повернулся, чтобы уйти и поискать какое-нибудь менее тревожное место, когда увидел, что она идет к своей машине. Шлюха.

Кто, если не шлюха, будет шататься по улице в два часа ночи? Ни одна порядочная женщина не вышла бы из дома в такое время, ни одна мать или девственница не стала бы рисковать собой в темноте ночи.


Это была шлюха, такая же, как и все другие, причинившие ему зло, и это была его возможность показать ей пример.

Несколькими быстрыми шагами он преодолел расстояние от края автостоянки до нее. Тем же стремительным движением он вытащил нож из-за пояса. Должно быть, она уловила отраженный блеск стали в стекле своей машины, потому что он мог поклясться, что не издал ни звука. С ее красивыми светлыми волосами и широко раскрытыми глазами она не была похожа на других шлюх, которых он знал, но в душе точно была одной из них. Он нутром чуял, что так оно и есть. Он поднял нож и приготовился сделать заявление, чтобы показать всем, что больше не собирается этого терпеть. Потом она закричала.

Тишина треснула. Все тепло и сила, которыми одарил его виски, исчезли в холодном приливе адреналина. Крик огласил окрестности и эхом отразился от стен домов. В окнах начал зажигаться свет. Его увидят! Люди будут пялиться на него точно так же, как сейчас эта шлюха. Судорожно вздохнув, он повернулся и помчался прочь так быстро, как только мог. Он бежал и бежал, пока легкие не заболели, и все же старался ускориться. Он отбежал на два квартала от того места, когда врезался прямо в бок полицейской машины.

Просто это был не его вечер.

02. Первопричины

6 декабря 1941 года, всего за несколько часов до того, как нападение Японии на Перл-Харбор втянуло США во Вторую мировую войну, на свете появился еще один ужас. Ричард Бенджамин Спек был седьмым из восьми детей, родившихся в крошечной деревушке Кирквуд, штат Иллинойс. Вскоре после рождения ребенка семья переехала в Монмут, город в том же штате, который Ричард будет считать своим домом большую часть жизни. Его отец Бенджамин нашел работу в Монмуте упаковщиком на складе Западной компании по производству керамогранита, последнюю в длинной череде должностей в сфере тяжелого ручного труда, которым 47-летний мужчина занимался на протяжении всей своей жизни, начиная от сельского хозяйства и заканчивая лесозаготовками.

Прошло много времени с тех пор, как семья Спеков в последний раз была благословлена рождением ребенка. Все братья и сестры Ричарда были намного старше его, и первые несколько лет он прожил в относительной изоляции от остальной семьи. Компанию ему составляла только любящая мать, пока два года спустя не родилась его сестра Кэролин. Эти двое всегда были вместе в те ранние годы в их переполненном, но строгом доме.

Религия довлела над ними и определяла жизнь семьи. Каждый раз, когда кто-либо из них просто подумывал что-то сделать, угроза вечного наказания, казалось, давила все сильнее.


Главной христианкой в семье была мать Ричарда, Мэри Маргарет Спек. Она была набожной женщиной, непьющей и преданной церкви так же сильно, как и своей семье. Бенджамин не говорил о своих религиозных убеждениях так часто и открыто, но тоже был человеком глубокой веры. Именно его примеру Ричард стремился следовать даже в те далекие дни. Он находил внимание матери приторным и подавляющим по сравнению со спокойным достоинством отца, и в своем младшем сыне Бенджамин, казалось, наконец-то нашел родственную душу. Между ними установилась настоящая близость, которой остальные члены семьи просто не понимали. Мэри, в частности, возмущалась из-за того, с каким вниманием ее муж относился к мальчику, обделяя других детей.

Гнездо быстро пустело. Старшая дочь Сара вышла замуж, а сын Роберт переехал, чтобы начать взрослую жизнь. Мэри стала еще сильнее опекать младших детей, стараясь как можно дольше считать их маленькими и рыдая, когда пришло время идти в школу.

Именно в школе юный Ричард столкнулся с первыми в своей жизни настоящими невзгодами. Он с трудом читал и казался невнимательным на уроках, хотя в остальном был тихим и вежливым мальчиком. Только после некоторых экспериментов с рассадкой учитель понял, что мальчик остро нуждается в очках, чтобы видеть написанное на доске. С его родителями связались, и они приобрели очки, но он отказывался носить их, если только отец не приказывал это сделать, что бывало редко, поскольку Бенджамин видел, какой дискомфорт они причиняют мальчику. Ричард по-прежнему старался во всем следовать стоическому примеру отца и был уверен, что тот никогда не наденет очки и не признается в каких-либо физических недостатках.

Хуже всего для Ричарда было то, что, надевая очки, он привлекал внимание одноклассников. Он терпеть не мог повышенного внимания и смущался до такой степени, что не мог встать и читать в классе, как от него требовали, из-за ощущения жуткого стыда. До конца неясно, было ли это вызвано затворничеством его ранней жизни или желанием подражать неразговорчивому отцу. Вскоре он стал ненавидеть школьную учительницу, которая заставляла его читать вслух перед классом. Во всех его страданиях от всеобщего внимания он винил ее.

Кажется вероятным, что он мог бы преодолеть эту проблему с помощью любимого примера для подражания – Бенджамина, но однажды мальчик вернулся из школы и обнаружил, что отец пропал. Само по себе это не было чем-то необычным – его отец брал сверхурочную работу везде, где только мог, чтобы прокормить семью, – но сегодня пропала и мать. Его всегда немного возмущало ее постоянное присутствие в доме, она вечно суетилась вокруг него, но теперь, когда ее не было, он почувствовал, как в животе разлился страх.

Что-то было не так. Она всегда была здесь, а теперь пропала. Ричарду было шесть лет, и пустой дом его испугал.


Страх не уменьшился, когда Сара и ее муж внезапно появились на своей машине – стало еще хуже. Мать, возможно, выбежала в магазин. Он мог бы придумать любое количество правдоподобных причин, по которым все могло быть по-прежнему хорошо, если бы не появилась Сара и не заключила его в объятия, которых он даже не почувствовал, потому что оцепенел.

Он оказался в больнице прежде, чем кому-либо пришло в голову рассказать мальчику о том, что происходит. Бенджамин Спек умер. У него случился сердечный приступ на складе, его срочно доставили в больницу, и он скончался, пока врачи отчаянно пытались заставить его сердце биться ровно. Дети потеряли отца, Мэри – мужа, а Ричард – весь свой мир.

Следующие три года он провел в полном одиночестве, цепляясь за каждое воспоминание о человеке, которого любил, и все глубже ощущая дискомфорт по отношению к женщинам, контролировавшим каждый аспект его жизни. Его мать, сестры и школьные учителя продолжали жить своей жизнью, как будто ничего не случилось.

Они похоронили Бенджамина и продолжали жить, но Ричард не знал, как это сделать.


Проблемы, с которыми он сталкивался в школе, усугублялись, и он все больше отставал от одноклассников, поскольку отказывался читать вслух в классе и носить очки. Его вражда с учителями перешла от угрюмого неповиновения к более открытому сопротивлению. Даже от тех заданий, которые ему удавалось выполнять, он иногда отказывался просто назло. Репутация хорошего мальчика начала меркнуть, и его все чаще считали проблемным ребенком. Тем не менее не было ни единой причины для дальнейшего усугубления ситуации. И вполне возможно, что он мог бы исправиться, если бы у него было достаточно времени и он общался с кем-то за пределами своей семьи.

К сожалению, этому не суждено было сбыться. Второй удар пришелся на третий год после смерти Бенджамина, когда Ричарду исполнилось девять лет. Возвращаясь домой из поездки в Чикаго, его мать познакомилась в поезде с мужчиной. Карл Линдберг был полной противоположностью Бенджамина. Он был быстро говорящим коммивояжером, который мог очаровать любую женщину на своем пути и использовал эту способность в отношениях с Мэри. В отличие от Бенджамина, Карл был не прочь выпить, поглощал спиртное залпом и дымил, как паровоз, на протяжении всей жизни. Несмотря на это очевидное противоречие с ее собственной моралью трезвенницы, Мэри настолько увлеклась этим мужчиной, что пригласила его домой знакомиться со своей семьей, где он начал новую рекламную кампанию, позиционируя себя уже не просто как любовника Мэри, но и как нового отца детям и главу семейства. Дети постарше купились на это представление. Даже Кэролин, обычно застенчивая с незнакомцами, почти сразу прониклась к Карлу симпатией. Единственным, кто держался на расстоянии, был Ричард. Его попытка пристального взгляда выглядела как хмурый прищур, и когда Карл понял, что ему не удастся расположить мальчика к себе, он просто прекратил все усилия, полностью выбросив Ричарда из своих мыслей, направив потраченную энергию на то, чтобы очаровать остальных членов семьи. Мэри была сражена наповал, и если Ричард не одобрял ее нового ухажера, подумала она, что ж, скорее всего, это из-за простой преданности отцу, которая проявлялась во всем.

Большую часть конфетно-букетного периода они проводили за закрытыми дверями, вне поля зрения детей, и Ричард обнаружил, что все чаще и чаще о нем заботится старшая сестра. Сара на самом деле, казалось, глубоко переживала за своих младших братьев и сестер и делала все возможное, чтобы они были довольны, пока ее мать наслаждается личной жизнью. Но теперь Ричард чаще, чем когда-либо, видел в ней тюремщицу, а не спасительницу. Мать и сестра были единственными оставшимися в его жизни взрослыми, о которых он заботился, и они, казалось, сговорились заменить ему отца.

В начале мая 1950 года вся семья, одетая в парадную одежду, отправилась на поезде в Пало-Пинто, штат Техас.

И снова в жизни Ричарда произошло огромное событие, о котором он не знал и не подозревал до тех пор, пока не стало слишком поздно.


Прямо с вокзала они отправились в церковь, и Ричарду пришлось сидеть в молчаливом ужасе, наблюдая, как его мать отдалась душой и телом какому-то подонку-продавцу из Техаса, с которым познакомилась всего несколько недель назад. Даже когда священник прервал свою бессвязную речь и спросил, есть ли среди присутствующих кто-нибудь, кто думает, что этим двоим не следует жениться, и Ричард почувствовал, как желчь подкатывает к горлу, он все равно не смог заставить себя встать и заговорить при таком количестве зрителей, хотелось закричать, указать на мать и проклясть ее за предательство. Вместо этого он сидел в напряженном молчании и вытирал слезы разочарования рукавом рубашки.

В довершение всего, согласно документам, которые они подписали в тот день, Карл усыновил всех детей Мэри в рамках церемонии бракосочетания. На бумаге он стал отцом Ричарда, полностью заменив Бенджамина во всех отношениях. Все остальное Ричард, возможно, и смог бы простить, но только не это. Каждый раз, когда его называли Ричардом Линдбергом, он проклинал это имя. Каждый раз, когда он смотрел на Карла, в нем закипала ярость. Несмотря на то что мать не особенно беспокоило мнение сына по этому вопросу, она все равно хотела сохранить мир в новом доме как можно дольше. Поэтому, когда свадьба закончилась, Ричарда и Кэролин посадили на поезд вместе с Сарой и отправили обратно в Монмут.

Якобы они возвращались в город, чтобы закончить учебный год, прежде чем перевестись в школу в Техасе. Но все надеялись, что некоторое время вдали от Карла даст Ричарду возможность смириться с ситуацией. Этого не произошло. Когда мальчик увидел табличку у себя во дворе, извещающую о том, что их дом продан, он впал в самое глубокое уныние, которое когда-либо видела его семья. Он даже не говорил с Кэролин, которая обычно могла развеять его плохое настроение. Отец был мертв, и каждая частичка памяти о нем постепенно стиралась. Сначала закопали его тело. Затем его имя было вычеркнуто из жизни семьи. Теперь дом, где они жили вместе и с которым связано так много воспоминаний, продан.

Все, что осталось Ричарду от его отца, было быстро угасающим воспоминанием – он больше не мог даже вспомнить лицо этого человека.


Если раньше он терпел неудачи на уроках, то происходящее в течение этого короткого семестра едва ли можно было вообще назвать учебой. Он ходил в школу, потому что его просила Сара, но на этом его усилия заканчивались. Он не учился, не общался и едва замечал, когда кто-нибудь из учителей заговаривал с ним. Ричард был на пути к тому, чтобы остаться на второй год, но все знали, что он переезжает в другой штат. Никто не хотел быть причиной еще большего смятения и горя в этой семье, поэтому ему разрешили перейти в следующий класс, оставив лишь примечание о плохой успеваемости в личном деле.

Путешествие в Техас было наполнено ужасом для юного Ричарда. Он понятия не имел, чего ожидать, когда приедет, – будет ли его новый отец держать обиду за то, как Ричард обращался с ним, будет ли его новая жизнь, столь далекая от всего, что он знал, когда-нибудь так же хороша, как угасающие воспоминания, за которые он цеплялся.

Когда он смотрел в окно поезда, держа Кэролин за руку, даже пейзаж вокруг, казалось, изменился: все сочные зеленые цвета Иллинойса сменились коричневыми и желтыми, сожженными безжалостными лучами солнца. Он переезжал из шумного города, где повсюду были люди, в Санто, штат Техас, глухую деревню почти в 60 милях от Форт-Уэрта. Даже воздух стал другим на вкус, когда он сошел с поезда, но ничто не могло изменить его жизнь так сильно, как Карл Линдберг. В комфорте собственного дома Карл отбросил все притворство и наносное очарование, которые поддерживал во внешнем мире. Он закатывал штанины, чтобы обнажить колышек, заменявший одну из его голеней, и снимал протез всякий раз, когда ему становилось слишком жарко и он потел, что случалось довольно часто. За закрытыми дверями он чаще пил и курил. Дом в Санто был завален таким количеством пустых бутылок из-под виски, что даже помешанная на порядке Мэри не могла уследить за всем. В каждой комнате стояла пепельница, набитая до отказа, наполнявшая весь дом запахом несвежего табака. Карл заразил весь дом своим зловонием. Хотя, занимаясь продажами, он зарабатывал значительно больше денег, чем Бенджамин, положение семьи было хуже, чем когда-либо прежде. То, что мужчина не пропивал и не прокуривал, он растрачивал впустую, а Мэри, всегда прилежная жена, даже не думала жаловаться на его поведение.

После свадьбы Карл почувствовал себя в безопасности и сбросил маску. И через его пьяные истории и приглушенный шепот других горожан нарисовалась совсем другая картина лихого коммивояжера. У Карла имелась судимость за подделку документов и вождение в нетрезвом виде, хотя ни то ни другое не должно вызывать удивления, поскольку он был заядлым лжецом и явным алкоголиком. Ничто из этого не стало шоком для Ричарда, который с первого взгляда разглядел, что этот человек – настоящее ничтожество и подлец. Но каждая новость о ее новом муже заново опустошала Мэри.

Она думала, что начинает новую, лучшую жизнь для своей семьи, хотя на самом деле просто приковала себя к мужчине, который манипулировал ее эмоциями так же легко, как она месила тесто.


Несмотря на все это, Карл не был жестоким человеком, по крайней мере по отношению к Мэри, которую он, казалось, по-своему любил, или к Кэролин, в которой души не чаял, привозя ей дешевые безделушки из своих разъездов. Он приберег всю свою язвительность для единственного члена семьи Спеков, выступавшего против него. Он был мелочным и злобным человеком по своей сути, и мальчик, которого привели под его крышу, был настолько несовершенен, что было трудно не придираться к нему, хотя бы чуть-чуть. Все начиналось с незначительного комментария, искреннего совета о том, как мальчик мог бы исправиться. Затем, когда его слова встречались обиженным молчанием, все перерастало в нравоучительные проповеди и оскорбления. Никогда ничего слишком резкого, ничего такого, из-за чего его мать могла бы в конце концов возмутиться, но постоянный шквал жестокости подрывал ту малую уверенность, которую юному Ричарду удавалось в себе развить.

Весь гнев, таившийся внутри Ричарда до этого момента, вся бессильная ярость наконец-то обрели мишень – ухмыляющегося пьяницу, полную противоположность достоинству его настоящего отца.

Тот первый год с Карлом в Санто был самым несчастным за всю жизнь Ричарда: вся ненависть к самому себе, наконец обрела голос, который будет следовать за ним всю оставшуюся жизнь, потому что в конечном счете все ужасные маленькие насмешки Карла были по сути правдивы, и это делало их еще более болезненными. Он был странным на вид, неуклюжим ребенком. Он не мог нормально говорить, когда к нему обращались, и легко смущался, особенно в присутствии женщин, по причинам, которых пока не мог понять.

Карл выискивал и вскрывал все маленькие изъяны в его личности, пока мальчик не удалялся в угрюмом молчании, стараясь скрыть слезы, щиплющие глаза.


Карл язвил в адрес Ричарда каждый день, но только какое-то ехидное замечание о покойном отце мальчика заставило его наконец перейти к активным действиям и слабо замахнуться на мужчину кулаками. Карл отшутился, легко повалив мальчика на кухонный пол, насмехаясь над ребенком за его слабость. Это довело его до крайности. Ричард схватил молоток из редко используемого ящика с инструментами отчима и замахнулся, целясь ему в череп. Карл со смехом отшвырнул молоток, но последствия были совсем не смешными. От его удара наотмашь молоток отскочил в череп десятилетнего мальчика.

Ричард без сознания рухнул на пол, и тогда Карл начал суетиться. Никто ни за что не поверил бы, что это несчастный случай. Он никогда не скрывал своего презрения к мальчику, даже на людях. А если бы и скрывал, отвращение Ричарда к нему было совершенно очевидно с первого взгляда. Все будут винить его. Он потеряет Мэри. Он потеряет все. И все из-за какого-то сопляка, которого даже никогда не хотел. Карл опустился на колено и, нависнув над мальчиком, похлопал его по лицу: «Очнись!»

Ребенок не пошевелился. Его глаза закатились, изо рта вытекала слюна. Вспышка ярости сменилась жутким, похожим на смерть оцепенением. Но Ричард все еще дышал. Удар не убил его, и это означало, что Карл еще не стал убийцей.

Он похлопал мальчика еще несколько раз, затем перевернул на бок, когда его начало рвать. Вероятно, это был хороший знак – умирающих детей не тошнит. Карл понятия не имел, что делать. Из-за ампутированной ноги он уклонился от призыва во время Второй мировой войны, так что никогда и близко не подходил к мертвому телу и сейчас оказался на неизведанной территории. Итак, он оставался там, стоя на коленях над маленьким мальчиком, которого ненавидел, пока ребенок снова не начал нормально дышать и в конце концов его тусклые глаза не открылись. Карл вздохнул с облегчением.

– Никогда больше не смей так делать или тебе будет намного хуже, слышишь меня? – спросил он.

Лицо Ричарда исказилось гримасой чистой ненависти, но он поднялся и начал двигаться, пробираясь через лужу собственной рвоты, чтобы выбежать из дома и убраться подальше от отвратительного человека, только что нанесшего ему черепно-мозговую травму, которая отравит всю его оставшуюся жизнь.

03. «Рожден, чтоб адом сделать жизнь»

Единственной константой в последующие несколько лет жизни Ричарда были перемены. После того как семья целый год обустраивалась на новом месте в Санто, Карл снова решил переехать, следуя своей обычной схеме: переселялся из одной дешевой квартиры в другую без долгих раздумий.

В 1951 году они поселились в Восточном Далласе, переезжая с места на место. Но все квартиры объединяло одно: каждый раз они были в ужасных гетто. Мэри воспринимала все это стоически, но дети постоянно приходили в ужас от новых глубин нищеты, в которые толкал их отчим. Даже после стычки в доме Санто Карл все еще не мог перестать издеваться над Ричардом при каждом удобном случае, но впервые осознал опасность, которая может быть связана с тем, что ребенок выходит за рамки и съезжает с катушек. Он стал чаще разъезжать по работе, выпивать в барах, а не за кухонным столом, и все больше отдалялся от новой жены.

Ни Ричард, ни Карл никогда не говорили об инциденте с молотком. Когда мать спросила его об ужасном синяке, который расползся на пол-лица, Ричард заявил, что упал с качелей на корень дерева у пруда. Но даже когда боль и синяк исчезли, последствия этого удара не ослабли.

Ричард, который всегда старался сдерживать свои худшие проявления в память о невозмутимой фигуре отца, теперь просто вышел из-под контроля.


Он по-прежнему терпеть не мог внимания, но теперь набрасывался на любого, кто, как ему казалось, невежливо пялился на него.

Этот новый, эмоциональный Ричард впервые проявил себя в начале 1952 года, когда из Иллинойса пришли новости о его старшем брате Роберте. Он, как обычно, ехал на работу на своем мотоцикле, когда его сбил пьяный водитель. Роберт умер еще до того, как его привезли в больницу. Это вернуло все прежние страдания Ричарда по поводу смерти отца, и они снова начали преследовать его. Он не видел старшего брата с тех пор, как они переехали в Техас, и каким-то странным образом ему казалось, что их отсутствие стало причиной его смерти, будто возвращение в Иллинойс могло предотвратить такой поворот событий. В этом, как и во всех других трудностях, он винил Карла.

Но как бы сильно Ричард не презирал отчима, этот человек по-прежнему оказывал чрезмерное влияние на образ мыслей мальчика. Он был единственным примером взрослого мужчины в мире Ричарда, населенном властными женщинами, и именно ужасному примеру Карла он начал следовать с 12 лет.

В доме всегда был алкоголь: остатки виски, пиво, спрятанное в холодильнике, даже целые бутылки ликера, про которые Карл забывал. Ричард выпивал все, а когда запасы иссякали, оказывался в центре одного из худших районов Далласа всякий раз, когда поднимал глаза. Выпивку легко было достать на каждом углу, как и более сильные наркотики – таблетки и порошки, которые снимали остроту страданий, наполняли его чувством гордости и силы. Пристрастие к целому ряду наркотиков началось еще в детстве и только усугублялось по мере взросления, как потому, что у него появлялось больше денег, так и потому, что все больше дилеров были готовы иметь с ним дело, как только он стал выглядеть взрослее.

Ричард почти перестал посещать школу и проводил все больше и больше времени в состоянии алкогольного опьянения или под воздействием наркотиков. В 1955 году, в возрасте 13 лет, его арестовали в первый раз. Когда он слишком много выпивал или принимал какую-нибудь новую таблетку, отправлявшую его в волшебное путешествие, которое он хотел пережить в одиночестве, Ричард часто вламывался в недостроенные жилые комплексы, разбросанные по Восточному Далласу, и использовал их в качестве убежища. Его арестовали в 1955 году за незаконное проникновение на частную территорию во время одной из его дневных прогулок на заброшенном строительном объекте, но это был лишь первый случай из многих. В последующие годы Ричарда арестовывали почти за все мелкие правонарушения, которые только могла вообразить местная полиция.

Его лицо было известно каждому патрульному, и всякий раз, когда совершалось какое-нибудь мелкое преступление, все, что нужно было делать, – это прогуляться по заброшенным домам, пока они не замечали его в нетрезвом состоянии или попытках потратить пригоршни своих неправедно нажитых денег.


Его послужной список увеличивался с каждым днем – единственный реальный рост, который происходил в жизни мальчика. Он по-прежнему время от времени посещал школу по просьбе матери. Хотя он потерял к ней уважение после ее бракосочетания с Карлом, она все еще имела над ним власть, которой завидовали многие другие родители в городе. Если у кого-то когда-либо возникали проблемы с молодым преступником, все, что требовалось, – это сказать пару слов его матери, и он, пристыженный, приползал извиняться. Его успеваемость не улучшилась из-за алкоголя, и в восьмом классе он был вынужден остаться на второй год, в немалой степени потому, что страх перед публичными выступлениями достиг апогея в тот момент, когда одноклассницы начали превращаться из девочек в девушек. Внутреннее напряжение, которое всегда сопровождало его отношения с женщинами, достигло максимума, когда к этому добавился прилив подростковых гормонов. Он перешел от отвращения и обиды на женское внимание к его отчаянной жажде по причинам, которым у него все еще не было никакого рационального объяснения. Он ходил за девушками по пятам, пялясь на них, но любая попытка вовлечь Ричарда в разговор приводила к тому, что он убегал, краснея от смущения. В то самое время, когда он все больше зацикливался на девушках, его тело, казалось, взбунтовалось, а лицо покрылось прыщами. Антисанитарные условия жизни в его доме, ужасное питание и некоторое невезение с генетикой привели к тому, что все лицо было покрыто прыщами и фурункулами на протяжении большей части подросткового возраста. Но и после того как состояние кожи начало улучшаться, его лицо навсегда осталось обезображено шрамами от угревой сыпи.

Даже общение с сестрой дома становилось для него трудным. В кишащей тараканами квартире было очень мало места для уединения, и он обнаружил, что чувствует влечение к Кэролин. Он не понимал социальных табу, призванных удерживать его подальше от нее, а любая мораль, которая могла бы обуздывать нездоровый интерес, была выбита из него ударом молотка много лет назад. Он никогда не поддавался ни одному из сбивающих с толку импульсов, которые пробуждало в нем пребывание в непосредственной близости от его сестры-подростка. Его страха перед противоположным полом все еще было достаточно, чтобы Ричард не перешел к активным действиям. Но из-за растущего сексуального влечения даже единственная отдушина – общение с сестрой, которым он всегда наслаждался, – теперь исчезла.

Осенью 1957 года Ричард поступил в старшую техническую школу Крозье в Далласе. Это должно было стать новым началом для мальчика, шансом пообщаться с детьми своего возраста, которые еще ничего не знали о его странностях. Но это событие показало, что он вряд ли когда-то заживет нормальной жизнью. В то время как в средней школе были только рады переводить мальчика из класса в класс, если он проявлял хотя бы малейшие способности, порядки в старшей школе были значительно строже. К концу первого года обучения Ричард полностью завалил все школьные предметы. Вместо того чтобы вернуться и попытаться еще раз, 16-летний одиночка навсегда порвал с образованием и отправился в мир зарабатывать деньги.

За этим последовали череда арестов за различные мелкие кражи, пьянство и хулиганство, хранение наркотиков и развивающаяся привычка местной полиции наведываться к нему домой всякий раз, когда совершалось какое-либо преступление, просто на тот случай, если он как-то замешан в деле.

Когда Ричард оказывался в комнате для допросов, он рассказывал полицейским все, что они хотели знать. Как будто он не знал, что должен лгать о своей преступной деятельности. Казалось, он почти радовался, что ему было с кем поговорить.


В течение трех лет Ричард слонялся по Далласу, создавая проблемы себе и всем, кто попадался ему на пути, официально все еще живя с отчимом и Мэри. В основном он проводил дни и ночи на улицах в поисках следующего способа избавления от постоянного напряжения, которое, казалось, начинало преследовать его каждый день в момент пробуждения.

О любом другом мальчике можно было бы сказать, что он попал в дурную компанию, но правда заключалась в том, что Ричард был ядовитым семенем для любой социальной группы, достаточно глупой, чтобы принять его. Даже среди других мелких преступников его тихо презирали, а наркоманы и алкоголики Далласа и в лучшие времена были не самыми приятными людьми. И все же кому-то он, должно быть, нравился, потому что за эти три года кто-то потратил время и силы, чтобы сделать татуировку по всему его предплечью со словами «Рожден, чтоб адом сделать жизнь».

Ричард был на пути к саморазрушению, и если бы за эти три года ничего не изменилось, вполне вероятно, что его криминальная карьера свелась бы не более чем к мелкому воровству и ранней смерти в холодных объятиях тяжелых наркотиков. Но перемены, произошедшие с мальчиком, не остались полностью незамеченными. Его мать была в отчаянии, а игнорируемая сестра умоляла привести свою жизнь в порядок. Однако ни у кого из них не хватало сил вернуть его домой. В центре этой семьи все еще была гноящаяся рана, которая никак не заживала, и звали ее Карл Линдберг.

По странному стечению обстоятельств на самом деле именно Карл спас Ричарда от бесславного конца, хоть, конечно, и не преднамеренно. Карл все больше разочаровывался в своей новой жене и семье, которую она привезла с собой, в частности в молодом негодяе Ричарде. Он все еще живо помнил тот день в Санто, когда маленький мальчик замахнулся молотком прямо на него с выражением убийственной ярости в глазах. Теперь этот ребенок вырос в ненавистного молодого человека, тощего, но с рельефными мышцами. Карл больше не был уверен, что победит в драке, а если бы дело дошло до серьезной стычки, он знал, что проиграет и, скорее всего, ее не переживет. Он унижал мальчика все эти годы, говорил ему, что тот никчемный и бесполезный. Было настолько очевидно, на ком лежит вина за мировоззрение Ричарда, что Карл даже не мог ее отрицать.

Карл начал проводить все больше и больше времени вдали от дома, якобы работая, но на самом деле просто выпивая и распутничая, разъезжая по каждому городу, в котором было бы реально продать страховой полис. Он исчезал на недели, затем на месяцы, прежде чем наконец начал новую жизнь в Калифорнии с какой-то молодой матерью, у которой хватило глупости впустить его в свой дом. Чем дольше он отсутствовал, тем чаще Ричард возвращался домой по ночам, и когда Карл исчез навсегда, не оставив ничего, кроме открытки из Калифорнии, Ричард полностью отказался от уличной жизни, чтобы вернуться в лоно семьи, сделав вид, будто за прошедшие годы ничего не произошло.

После ухода Карла он стал хозяином дома и взвалил на свои плечи финансовое бремя заботы о семье. На следующий день после получения открытки он отправился на завод по розливу 7Up и устроился на работу.

У него не было ни стандартов, ни требований, поэтому его отправили заниматься тем тяжелым физическим трудом, который определил жизнь его биологического отца.


Платили за это плохо, но все равно это было лучше, чем его предыдущая жизнь. И когда начальство увидело решимость и стремление к работе, его постепенно стали переводить на менее трудные задания на длительные периоды сверхурочной работы. Он приносил домой меньше денег, чем Карл, но и не пропивал половины, даже не дойдя до входной двери. Во всяком случае казалось, что тяжелое положение семьи улучшилось с устранением отчима-паразита, вцепившегося в них мертвой хваткой. Если Мэри и плакала ночью в одиночестве на супружеском ложе, это не касалось ее детей.

Избавившись от гнетущего присутствия Карла, их грустная лачуга в Восточном Далласе снова стала чем-то вроде дома – местом, куда ни Мэри, ни Кэролин больше не стыдились приводить друзей. Несмотря на то что Ричард был изгоем, Кэролин оказалась его противоположностью. Всю среднюю школу она была очень популярной, душой компании, хорошо училась и привлекала внимание огромного количества поклонников. Когда в доме наконец-то воцарился хоть какой-то порядок, у нее хватило смелости привести одного из них домой, чтобы познакомить с матерью.

Ричард ввалился в столовую в середине ужина и обнаружил, что на его месте за столом сидит другой мужчина. И хотя он, возможно, боялся и ненавидел Карла за то, что тот занял место его отца, Ричард обрадовался, увидев, что кто-то другой занял его место в жизни сестры. Его дискомфорт и растерянность рядом с ней с годами только росли, а ее физические проявления привязанности с тех пор, как он начал приводить свою жизнь в порядок, беспокоили его. У нормального брата поцелуй в щеку или короткое объятие в знак благодарности не вызвали бы никакого беспокойства, но сильно подавленному Ричарду они напоминали о неприятной реальности, где его желания никогда не смогут быть удовлетворены. Если у нее появился парень, на которого она могла излить всю свою нежность, тем лучше для Ричарда. Он сможет воспользоваться новообретенной свободой.

Какое-то время в их доме царило состояние, очень похожее на мир. Ричард работал сверхурочно, беря все смены, какие только мог, чтобы прокормить семью. Со своим новообретенным стремлением к тишине он все равно появлялся в жизни женщин Линдберг и исчезал из нее, как призрак. Иногда он присутствовал в доме, но это мало что меняло в обычном распорядке дня. Без него все погрузилось бы в нищету и беспорядок, но поскольку у него не было способности к общению или желания утвердить контроль над семьей так, как настаивали предыдущие мужчины в доме, его вскоре стали воспринимать как нечто само собой разумеющееся.

Подобное отношение оказалось ошибкой, по крайней мере для Мэри. Когда она слишком пренебрежительно отнеслась к Ричарду во время семейной дискуссии, он тут же набросился на нее с кулаками. Он ввязывался в драки в барах с тех пор, как стал достаточно взрослым, чтобы их посещать. И хотя внешне он казался спокойным, в нем кипела ярость, чаще всего направленная на окружающих его женщин, которых он считал вероломными и недостойными хорошего обращения. В итоге он поставил матери синяки под оба глаза, и вся семья вновь обрела уважение к мнению тихого молодого человека, когда он решил его высказать. Полицию вызывать не стали, но Мэри пришлось обратиться к врачу позже на этой неделе, когда выяснилось, что Ричард сломал ей скулу.

Этот эпизод стал официальным свидетельством первой вспышки насилия у Ричарда по отношению к женщинам.


Привычка Ричарда к выпивке ослабела с тех пор, как он устроился на работу на завод по розливу, но он по-прежнему позволял себе больше нормы. Он страдал от мучительных головных болей, из-за которых прибегал к алкоголю для самолечения. Травма от молотка, полученная в юности, нанесла необратимый ущерб структуре его мозга, повредив часть, отвечающую за контроль импульсов и эмоций, в результате чего по мере заживления повреждения образовывались странные связи. Вероятно, именно сбой в работе нейронов в поврежденном мозге привел к головной боли, и употребление алкоголя скорее усугубляло ее, чем помогало заглушить.

У него болела голова, потому что он пил, и он пил, потому что у него болела голова.


Если он приходил домой, пропахший виски, Кэролин и Мэри знали, что от него следует держаться подальше. Ему даже в голову не приходило причинить боль сестре – в его глазах она по-прежнему была идеальна и чиста. Но это не означало, что она не могла случайно спровоцировать его на одну из яростных тирад, характерных для его мрачного настроения.

Он был пьян, когда напал на мать, и ни одна из женщин не хотела, чтобы подобное повторилось. Странно, но это, казалось, напугало Кэролин больше, чем Мэри, которая видела насилие и ненависть в Ричарде всю его жизнь. Она осознала, что у него больше не осталось к ней никакого уважения после того, как она вышла замуж за Карла, и поняла, что противостояние неизбежно. Она не ожидала, что сын нападет с кулаками, но подозревала, что это было не хуже того, чего она заслуживала. Кэролин, с другой стороны, всегда видела в Ричарде только лучшее и получала всю его доброту и нежность, защищенная от любого намека на тьму внутри него. Ричард и Мэри приложили сознательные усилия, чтобы скрыть от нее его темную сторону. Отношения с сестрой были одной из немногих областей в жизни Ричарда, где он, казалось, был способен сохранять хоть какую-то сдержанность.

Несмотря на это небольшое нарушение спокойствия в доме, отношения Кэролин с молодым человеком продолжались, и чаще всего Ричард возвращался домой, слыша звуки смеха. На лицах его матери и сестры были улыбки, и после первоначального дискомфорта, который причинял долговязый и тихий Ричард, его будущий шурин принял его как чудака с добрым сердцем. Даже после того как Кэролин вышла замуж, они с мужем остались в доме в Восточном Далласе вместе с Ричардом и его матерью. С появлением второй зарплаты ситуация из напряженной превратилась во вполне комфортную. Жизнь семьи Линдбергов резко улучшалась, а для Ричарда вот-вот должна была стать еще лучше.

Существовало немного вещей, которые могли бы выманить Ричарда из дома, когда ему не нужно работать, помимо вечного зова спиртного. Но одним из событий в календаре, способных вывести его к людям, которые заставляли его чувствовать себя так неуютно, была ярмарка штата Техас, проходившая каждый октябрь. Время проведения ярмарки было выбрано идеально, как раз тогда, когда погода становилась достаточно прохладной, чтобы он был не против провести на улице весь день, но еще до того, как начинались дожди. Вся большая семья вставала с рассветом и целый час ехала, чтобы добраться до огромного поля, до отказа заполненного аттракционами, сценами для музыкантов, кокосовыми пальмами, тирами и палатками. Именно на ярмарке, где раздавалось шипение еды, а также хриплый смех, обычно заставлявший Ричарда съеживаться – ведь молодой человек предполагал, что насмехаются именно над ним, – он впервые увидел женщину, которая станет его женой.

04. Мадонна

В 1961 году Ричарду было 20 лет, а Ширли Аннетт Мэлоун – 15. Она приехала на ярмарку с родителями, и то ли тот факт, что Ричард был там с матерью, то ли его болезненная застенчивость, убедили ее в том, что он ее сверстник. Справедливости ради стоит сказать, что половое созревание Ричарда застопорилось, когда он был примерно в возрасте Ширли и начал чаще обращать внимание на девочек из класса и семьи. Ему пришлось подавить растущее влечение к противоположному полу, чтобы сохранить представление о женщинах как о совершенных и чистых. Учитывая его религиозное воспитание и наблюдения за сексуальным миром – в основном ужасающие сцены, когда его мать спала с отчимом, которого он ненавидел, – неудивительно, что его мнение по этому вопросу было немного искаженным.

Удивительно то, что у него оказалось достаточно сдержанности, чтобы контролировать свои порывы, и уважения к чистым женщинам, которых он вожделел, чтобы попытаться сойти с того пути, куда его толкали гормоны.


Ширли принесла первый проблеск надежды в ту одинокую жизнь, на которую он себя обрек; Ричард влюбился в нее так сильно, что совершенно забыл о своем внутреннем конфликте, по крайней мере на некоторое время. У нее были волнистые светлые волосы, как у сестры, и первые зачатки женственности, в точности как у Кэролин в тот момент, когда он оттолкнул ее.

Что бы ни было такого в Ширли, что-то в ее подростковой внешности пересилило его обычную склонность видеть в общении внешнюю опасность для своего душевного равновесия.

Они провели день вместе, с благословения родителей, которые считали зарождающийся роман между их застенчивыми детьми скорее очаровательным событием, чем поводом для беспокойства. Пара бродила по ярмарочной площади рука об руку до захода солнца, а когда пришло время расстаться, чтобы разойтись по домам со своими семьями, пообещали друг другу, что скоро снова увидятся. Как оказалось, Ширли тоже жила в Далласе, хоть и в немного более приятном районе, поэтому пара договорилась встретиться, как только вернутся в город. Они разошлись в разные стороны с широкими улыбками на лицах.

По возвращении в город, вдали от бдительных глаз сопровождающих, отношения стали быстро развиваться. Не имея ни малейшего представления о том, какими должны быть свидания, и желая доказать Ширли, что он настоящий мужчина, а не мальчик, каким его видели все остальные, Ричард повел ее выпивать. Посетив несколько его любимых мест, они обнаружили, что их сдержанность, которой и так почти не было, казалось, совсем растворилась в алкоголе. Он уже вернулся к своей подростковой привычке выпивать днем, поэтому казалось вполне естественным, что после этого нужно отправиться в недостроенный дом, чтобы отдохнуть.

В течение следующих недель они несколько раз выходили куда-нибудь выпить и отдохнуть. Ричард очень долго подавлял сексуальную энергию, которую нужно было выплеснуть наружу, а Ширли все еще страдала от детских иллюзий о том, что такое романтические отношения. Она думала, что они влюблены друг в друга. Как и Ричард, если уж на то пошло.

В его жизни не было примеров жизнеспособных отношений, и он, казалось, действительно верил, что его похоть, наконец-то нашедшая выход, – это любовь.


Идеальный образ Ширли все еще не был разрушен – пока нет. Ричард мог считать то, что они делали вместе, вполне невинным. Он мог притвориться, что это алкоголь заставил ее снять одежду и лечь под него, пока он возбуждался, как животное. Он мог взять вину на себя, притвориться, что он злодей, позволивший своим порочным порывам заставить его взять ее против воли. Пока это оставалось их секретом, ему не приходилось сталкиваться с реальностью ситуации. Ширли была счастлива. Он тоже был счастлив, когда ему не приходилось проделывать умственную акробатику, чтобы объяснить себе, почему Ширли счастлива. Те три недели, что они провели вместе, были самыми счастливыми в жизни Ричарда. У него было все: успешная работа, заботливая семья, идеальная девушка-девственница и секс, которого он жаждал годами. Конечно, долго это продолжаться не могло.

Когда они встретились в очередной раз, Ширли отказалась от похода по городским барам, вместо этого попросив Ричарда отвести ее куда-нибудь в тихое место, чтобы они могли поговорить. Эти двое не получили базового полового воспитания.

Они знали, как заниматься сексом, но не понимали последствий.


Тем не менее из разговоров с друзьями и дальними родственниками Ширли удалось собрать воедино всю правду. Всего через три недели после того, как они впервые переспали, девушка забеременела.

Теперь имелось неоспоримое доказательство того, чем они вдвоем занимались в темноте, и идеальная маленькая фантазия Ричарда начала таять. Когда они были одни, ему удавалось легко контролировать свое представление о Ширли как о чистой, совершенной и незапятнанной, но теперь все обратят на нее внимание. Все узнают, что она не более чем шлюха.

Они сообщили новости своим семьям, и за этим последовала обычная реакция для того времени. Обе стороны немедленно согласились, что молодая пара должна пожениться как можно быстрее, желательно до того, как станет видно, что Ширли беременна. Приготовления делались в спешке, и через несколько месяцев без каких-либо вопросов пара сыграла дешевую свадьбу.

Для Ричарда это был шанс начать все заново. Он перестраивал свою жизнь шаг за шагом с тех пор, как ушел Карл, и теперь казалось, что он продолжает жить ею, вместо того чтобы оставаться в тени на периферии существования других людей. После брачной церемонии он вычеркнул все намеки на Карла и отдал должное любимому покойному отцу. Вместе с женой они стали Ричардом и Ширли Спек.

Несмотря на отсутствие взаимных претензий и в целом доброжелательную атмосферу между двумя семьями, мероприятие все равно безошибочно можно было назвать напряженной свадьбой. Семья Ширли полностью рассчитывала на то, что Ричард возьмет все под контроль и будет заботиться как о матери, так и о будущем ребенке без их помощи.

По-настоящему странным было то, что впервые в жизни Ричард оказался в ситуации, когда он абсолютно точно мог нести эту ответственность. Его работа достаточно хорошо оплачивалась, он пользовался поддержкой матери и младшей сестры, и, несмотря на все оказываемое на них давление, его отношения с Ширли были значительно более прочными, чем можно было ожидать. Она переехала в дом, который он делил с матерью и растущей семьей сестры. Мэри немедленно взяла молодую девушку под свое крыло, научив ее делать все то, чего не умела ее мать, поручив ей всякую легкую работу по дому, чтобы она могла чувствовать, что приносит пользу. Ричард вернулся к работе с удвоенной энергией. У него в семье появился новый рот, который нужно было кормить, и жена ела за двоих, поэтому он брался за любую смену, которая попадалась, стараясь максимально пополнить семейный бюджет до появления ребенка.

У новой семьи Спеков все и дальше шло бы своим чередом, если бы он только мог держать внутренние конфликты под контролем.


Однажды вечером, вернувшись с работы, он обнаружил, что Ширли уже легла спать без него. Он съел остывшие остатки семейного ужина за кухонным столом в угрюмом молчании, а затем удалился в спальню. Ширли спала в их постели, у нее уже начали проявляться первые признаки беременности. Казалось, прямо у него на глазах ее тело преображалось: из красивой стройной девственницы, о которой он всегда мечтал, она превратилась в очередную раздутую жирную шлюху. К своему отвращению, он обнаружил, что возбуждается при взгляде на нее, при виде новых изгибов и припухлостей, которые, как он знал, были признаком ее испорченности и порочности. Он разделся и забрался на нее сверху, и только внезапный сокрушительный вес его тела на ней наконец заставил Ширли пошевелиться.

– Не сегодня, милый.

Она никогда раньше не говорила ему «нет». Никогда. Этого хватило, чтобы подтолкнуть его к краю пропасти. Он прижал ее к кровати за запястья и протиснулся между ее бедер. Она попыталась вырваться, крича: «Ребенок!»

Она глубоко ошибалась, полагая, что ребенок защитит ее от его ярости. Она относилась к нему как к талисману невинности, но для Ричарда ее растущий живот был просто доказательством того, что она шлюха. Грязная шлюха, которая занималась сексом, забеременела и вцепилась в него, как клещ, с каждым днем становясь все больше и больше, по мере того как он чувствовал, что все его силы уходят. Теперь эта шлюха говорила ему «нет». Отказала ему в единственном, на что годятся шлюхи, сказала, что он не может этого получить? К черту все это! Он бил ее снова и снова, еще долго после того, как она перестала сопротивляться и раздвинула ноги, и он проник внутрь, отсчитывая каждый толчок.

Когда все закончилось, она лежала, потрясенная и оцепеневшая, пока он не перекатил ее на другую сторону кровати и не заснул, как будто ничего не произошло. На следующее утро, после того как она всю ночь пролежала без сна, содрогаясь от боли и отвращения, он вел себя так, словно ничего не случилось. По его мнению, ничего такого и не произошло. Все в мире было так, как и должно быть.

С того дня она часто сопротивлялась ему, отказываясь от его ласк и делая все возможное, чтобы остаться в компании остальных членов семьи и помешать его попыткам затащить ее в постель.

Он всегда знал, что его похоть – это яд, из-за которого отношения с женой начали портиться.


Вся нежность, которую он испытывал к Ширли, увяла перед лицом ее отказа выполнять его ночные требования, и чем больше она ему отказывала, тем чаще он избивал ее и насиловал. Возможно, он испытывал к ней сложные чувства, но чувства Ширли не могли быть проще – она ненавидела его. Он превратился из мужчины, которого она любила, в тюремщика и мучителя, и если бы девушка могла уйти сразу же, она бы это сделала, но ей некуда было идти. Семья не приняла бы ее обратно. У нее не было собственных денег. Ее единственной опорой в мире были Мэри и Кэролин, и они были связаны с Ричардом финансово так же прочно, как и она сама.

Эта связь начала ослабевать в следующие месяцы, поскольку его зарплата стала сокращаться. Он перестал брать дополнительные смены. В какие-то дни он опаздывал на работу, а в некоторые не приходил вообще. Его репутация на заводе резко испортилась, но он не мог заставить себя исправиться. Вместе с возвращением его вспыльчивости и страданий вновь появились головные боли, более регулярные и жестокие, чем когда-либо прежде. Он начал пить ежедневно, чтобы попытаться обуздать худшие из своих страданий. И чем больше он пил, тем жестче становился по отношению к молодой жене. Когда выпивка не действовала, он обращался к таблеткам, а когда и они перестали помогать, начал смешивать их, отчаянно ища хоть какого-то облегчения от постоянно преследовавшего смятения. Он все реже и реже появлялся на работе, все реже и реже возвращался домой. В некотором смысле это стало облегчением для остальных членов семьи, но финансовые трудности для мужа Кэролин оказались невыносимы. Он не мог позволить себе содержать двух женщин, тещу и самого себя. Они снова оказались на грани нищеты.

Ричард привык отсыпаться после своих запоев в строящихся домах, и если ему и приходило в голову, что его брак разваливается в том же месте, где он был случайно скреплен, он никогда об этом не говорил.


Полиция снова уделяла Ричарду много внимания, но уже в связи с новым видом преступлений. Если раньше он был мальчиком, пытающимся ориентироваться во взрослом мире наркоманов и дилеров, то теперь стал взрослым мужчиной с деньгами, которые можно было потратить, полностью погрузившись в алкогольную субкультуру Техаса. Он регулярно ввязывался в драки в барах, отчаянно подыскивая какой-нибудь способ выместить дурное настроение на других и просто ища любой предлог, чтобы затеять драку. Когда внимания полиции становилось слишком много, Ричард садился в товарные поезда вместе с бездомными наркоманами, чтобы отправиться в близлежащие города, где был не так хорошо известен представителям закона. Он пил до тех пор, пока не просыпался в городском вытрезвителе или не терял сознание в переулке, а через несколько дней возвращался домой, воняя собственными испражнениями.

Срок родов неумолимо приближался, и Ричард пил все больше. У него уже не было работы и приходилось уходить все дальше и дальше, чтобы найти достаточно глупого бармена, позволившего открыть ему счет. Тем временем Ширли перешла критический рубеж. У нее не было никаких причин продолжать влачить нищенское существование под угрозой возвращения Ричарда, когда она могла с тем же успехом жить в бедности, но где-нибудь в безопасности. И все же какая-то часть ее цеплялась за романтическую идею о том, что Ричард, которого она когда-то знала, все еще где-то внутри жуткого монстра, и когда родится ребенок, он отбросит все эти глупости и образумится.

Она цеплялась за смутную надежду вплоть до последних дней беременности. Даже во время схваток ее глаза продолжали обращаться к двери: вопреки всему девушка надеялась, что сейчас Ричард появится и все исправит. Он этого не сделал и не мог.

Робби Линн Спек родилась 5 июля 1962 года, но ее отца не было рядом.


За несколько дней до этого он снова ушел в запой, на этот раз оказавшись в Мак-Кинни, штат Техас. Пока он старательно пробирался через барные запасы самого плохого виски, кому-то удалось его задеть. Возможно, это был всего лишь мимолетный взгляд. В те дни не требовалось многого, чтобы вывести Ричарда из себя. К сожалению, никто не был достаточно трезв, чтобы точно вспомнить, из-за чего произошел инцидент. Но все закончилось дракой в баре, в результате которой один мужчина был госпитализирован, а Ричарда упекли в камеру на 22 дня за нарушение общественного порядка.

Когда его наконец отпустили и он, прихрамывая, вернулся домой, Ширли уже и след простыл. Дома были сестра и мать, но не его жена и дочь. Он пытался выбить информацию из семьи, но, только что выйдя из тюрьмы, был далеко не в лучшей форме. Его шурин маячил на заднем плане, просто ожидая, когда его пустые угрозы и рев перейдут в действие. Но, несмотря на все бесчисленные недостатки, Ричард был не настолько глуп, чтобы затевать драку, которую не мог выиграть. Во всяком случае пьяным.

Он узнал о Робби Линн в первый же день и прочувствовал, каково это – испытывать абсолютное презрение со стороны женщин, которые значили для него больше всего на свете. Ширли, возможно, и опустилась в его глазах до шлюхи, но мать и сестра по-прежнему оставались вершинами непорочного совершенства. Они и раньше испытывали к нему жалость, даже злость, но тогда он в первый раз по-настоящему поверил, что они могут его разлюбить. Он не мог этого вынести. Груз вины, который они взвалили на него, заставил его, пусть и ненадолго, вернуться на путь истинный. Он бросил пить и поклялся доказать Ширли – и семье – свою состоятельность и отвоевать ее обратно. Но у него ничего не получилось.

Несмотря на то что Ричарду удалось вернуться на завод после долгих унижений, продержался он там недолго. Головные боли и вспыльчивость продолжали представлять проблему, и даже на работе он часто был слишком пьян, чтобы делать что-то большее, чем слоняться по складу и затевать драки с другими рабочими. Он знал, что находится на пути ко дну. Те же люди, которые когда-то смотрели на него с гордостью, теперь не могли встретиться с ним взглядом и стыдливо отводили глаза. Его увольнение было лишь вопросом времени, а денег, чтобы снять собственное жилье и переманить Ширли обратно к себе, все еще не хватало.

Ему было необходимо быстро получить деньги от завода 7Up, прежде чем от него избавятся, поэтому в июле 1963 года он сделал свой ход.

К сожалению, его умения понимать настроения окружающих, полученного за годы жизни в семье с жестоким отчимом, было недостаточно, чтобы защититься от последствий глупых решений.


Все зарплатные чеки сотрудников клали в почтовый ящик, чтобы они могли забрать их в конце недели. В момент безумия Ричард схватил свой и чужой чеки одновременно. Когда он вынул чек из конверта, оказалось, что сумма чужого чека оказалась всего на 44 доллара, но к этому моменту он уже принял решение действовать. Ему даже в голову не пришло вернуть чек и притвориться, что он взял его по ошибке. Если он хотел вернуть своего ребенка, ему нужны были деньги. Если ему нужны деньги, придется обналичить этот чек. Несмотря на все свои неудачи в учебе, Ричард научился писать – и притом аккуратно – по крайней мере, достаточно хорошо, чтобы сносно подделать подпись.

Обналиченный чек решил его судьбу. Всю субботу он томился в своей комнате, просто ожидая стука полиции в дверь, но за ним так и не пришли. Каким-то образом преступление впервые в жизни сошло ему с рук. К утру воскресенья он подумал, что удача наконец-то улыбнулась ему.

Если он может безнаказанно воровать, значит, в мире гораздо больше доступных денег, чем он думал всего день назад.


В течение дня он осматривал местные магазины и наконец после захода солнца вломился в продуктовый, чтобы сбежать со всей наличностью из кассы. В общей сложности он украл всего три доллара мелочью, поскольку заведение было закрыто весь день. Ричард пришел в ярость из-за жалкой добычи, ради которой так сильно рисковал, и решил утопить свои печали в пиве, прихваченном из магазина вместе с пачкой сигарет. В тот вечер он сам устроил очень унылую вечеринку в полном одиночестве своей комнаты. Если бы Ричард знал, что это его последняя ночь на свободе, он, скорее всего, придумал бы что-нибудь более грандиозное.

Когда наступил понедельник и Ричард вышел на работу, ему пришлось встретиться лицом к лицу с начальником и целым профсоюзом работников склада, каждый из которых был ужасно зол на него. Он пытался притвориться, что ничего не знает, но в пятницу вечером его видели с коричневым конвертом. Его уволили сразу же, и полиция ждала его снаружи у входа. Он не стал утруждать себя бегством и вместо этого направился прямо к офицерам с вытянутыми руками. Теперь он уже знал, что к чему. Его обвинили в мошенничестве и краже со взломом, о которых он рассказал так, будто полиция уже знала обо всех деталях его преступлений. Его судили и признали виновным по всем статьям и приговорили к трем годам тюремного заключения. Тогда ему был всего 21 год.

05. Потеря

Ричарда доставили из зала суда в тюрьму штата Техас в Хантсвилле, где ему предстояло провести следующий год, прежде чем у него появится хоть какая-то надежда на условно-досрочное освобождение. Он сидел в тюрьме не в первый раз и на тот момент получил самый длинный срок в своей жизни. Если раньше он мог держаться особняком и просто пережидать, то на этот раз ему пришлось долгое время взаимодействовать с сокамерниками, к чему он определенно не был готов. Из-за его странной семейной ситуации, страха перед вниманием и неловкости с противоположным полом он был неразвит в социальном плане.

Однако в тюрьме способность нормально общаться может спасти жизнь.


И снова некая странная эмпатия спасла его. Ему удавалось легко угадывать мысли своих сокамерников, и благодаря продолжающимся головным болям и возникающей в результате ярости он смог зарекомендовать себя как грозный человек, несмотря на свою молодость. Сочетание черт характера, развившихся в ответ на жестокое обращение отчима, сделало его идеально приспособленным к жизни в тюрьме. Он мог нападать на слабых и в то же время избегать конфронтации с теми, кто сильнее.

Ему удалось пережить первый год заключения без каких-либо столкновений с надзирателями, несмотря на открытое презрение к ним и неоднократные грубые нарушения правил. Пока у тюремной охраны не было доказательств того, что Ричард избивает слабых заключенных, они на все закрывали глаза. Сокамерники тоже молчали, то ли из-за страха перед Ричардом, то ли из-за боязни последствий за стукачество.

Несмотря на все это, Ричард нашел собственную нишу и даже завел подобие друзей. В тюрьме не было недостатка в наркоманах, и хотя Ричард свысока относился к прото-хиппи, более закоренелые алкоголики и наркоторговцы стали его приятелями. Но несмотря на легкодоступность наркотиков и спиртного, Ричард в основном воздерживался.

Теперь у него появилась новая зависимость, навязчивая идея – его дочь.


Одна его рука была занята надписью «Рожден, чтоб адом сделать жизнь», но друзья по тюрьме, занимавшиеся татуажем, с радостью украсили другую наколкой «Робби Линн». Было похоже, что таким странным образом он пытался уравновесить свое стремление к хаосу и насилию любовью к этой единственной совершенной и чистой девочке в его жизни. Той, кто всегда мог сохранить это совершенство в его сознании, потому что они до сих пор ни разу не встречались. На протяжении всего пребывания в тюрьме он не переставал думать о Робби Линн и той жизни, которую собирался устроить для них, когда выйдет на свободу. Если Ширли и присутствовала в его мыслях, он никогда не упоминал о ней, разве что как о необходимом приложении к дочери.

Имея в голове только эту цель и не давая выхода своим более жестоким хулиганским порывам, он смог без каких-либо проблем провести 16 месяцев в тюрьме Хантсвилла, и администрация отметила его хорошее поведение, когда пришло время слушаний по условно-досрочному освобождению. С позволения начальника тюрьмы 2 января 1965 года Ричард был освобожден.

Вернувшись домой, он обнаружил, что многое изменилось. Кэролин и ее муж ждали ребенка, поэтому переехали в собственное жилье, оставив Мэри совершенно одну с младшим сыном. Без их поддержки Ричард вскоре обнаружил, что постоянная материнская забота Мэри душит его. Плюсом для него было то, что без Кэролин и ее мужа, способных оказать моральную поддержку, Мэри была гораздо более восприимчива к настойчивым требованиям Ричарда рассказать, где находятся Ширли с дочерью. Новости были не из приятных.

Во время его пребывания в тюрьме по городу начали ходить слухи о судьбе Ширли и ее дочери. Многие опасались, что бедняжке суждено оказаться в нищете из-за жестоких поворотов судьбы, в результате которых она стала матерью-одиночкой. Но когда Ричард исчез из поля ее зрения и оказался в тюрьме, стало понятно, что Ширли твердо стоит на ногах. Общественное мнение изменчиво; хоть до равноправия для женщин потребуются долгие годы, многие мужчины уже способны взглянуть на красивую молодую женщину и увидеть ее такой, какая она есть, не привязываясь к статусу матери-одиночки.

Ширли несколько месяцев провела одна, с трудом сводя концы с концами, живя на благотворительные взносы церкви, деньги Линдбергов и своей матери, но прошло совсем немного времени, и за ней начали ухаживать мужчины. Один из них, в частности, казался искренним в своих чувствах – молодой человек, известный Ричарду как мистер Прайс. Он ухаживал за Ширли в очень традиционной манере, а когда осознал, в каком тяжелом финансовом положении она находится, начал форсировать их отношения. Если бы не Ричард, вполне вероятно, что они уже поженились бы.

Мэри ожидала, что Ричард придет в ярость от этой новости, но она, напротив, лишила его значительной части нервной энергии.

Новый мужчина Ширли скорее оправдывал поведение Ричарда.


Он всегда знал, что Ширли бросила его, чтобы развлекаться с другими мужчинами. Он всегда знал, что во всем виновата она, а не он, и эта новость только подтвердила все эти подозрения. Его мировоззрение, превратившееся в хаос из-за брака и первоначального счастья с женой, было беспрепятственно восстановлено. Все женщины – шлюхи. Он лучше их.

В тот момент Робби Линн стала его единственной навязчивой идеей. Возможно, он всерьез планировал убийство Ширли; хвастался друзьям в баре, что единственная причина, по которой он все еще в Техасе, заключалась в том, чтобы выследить ее и выпотрошить, как свинью. Но он не предпринял никаких активных усилий, чтобы ее найти, несмотря на легкость, с которой мог бы это сделать. В глазах закона они оба все еще были женаты, да и расставание не отменяло его законного права проводить время с дочерью. И снова непонимание Ричардом устройства реального мира нанесло его жизни ущерб.

У него еще оставалось немного денег, скопленных до того, как он попал в тюрьму, но он начал быстро их пропивать. Единственной стоящей покупкой был 45-сантиметровый разделочный нож. Издевательства над более слабыми заключенными в тюрьме напомнили, как ему нравилось угрожать людям выдаваемыми на заводе разделочными инструментами, а также о том, как сильно ношение оружия могло повлиять на его дальнейшее выживание в жестоком окружающем мире. Ричард носил нож – на самом деле скорее меч – заткнутым за пояс и прикрытым курткой. Но все в барах, которые он часто посещал, знали об этом, и Ричард не гнушался размахивать им перед барменами, чтобы добиться своего.

Через неделю после условно-досрочного освобождения из тюрьмы он решил потратить последние деньги в нескольких любимых пивнушках. Утром Ричард оказался бы на мели и страдал от похмелья, но той ночью он просто хотел освободиться, расслабиться и хорошо провести время.

Он пил весь вечер и до раннего утра, но желанное освобождение всегда казалось ему недосягаемым.


За всю жизнь он никогда не был по-настоящему доволен, но до Ширли были времена, когда ему удавалось достичь своего рода умиротворения, обретаемого прямо на дне бутылки виски, – времена, когда он мог напиться настолько, что вопиющие голоса в его сознании затихали, и наступала тишина. Сегодня вечером с каждым глотком шум, казалось, становился только громче, и ему не потребовалось много времени, чтобы в этой суматохе сосредоточиться на одной цели – Ширли. Раньше ярость от предательства уступала место доказательству правоты, которое он испытывал, но теперь, когда его мировоззрение вернулось к своей первоначальной форме, он понял, что злится на нее. Его сжигала бессильная ярость. У него не было никакой возможности добраться до нее и забрать ребенка. Предаваться воспоминаниям о старых сожалениях – обычное занятие для алкоголиков, но у Ричарда они вызвали эмоциональный подъем, который оставался в его памяти до конца, несмотря на последующие годы. Она принадлежала ему и ушла, пока он был в тюрьме.

После череды бесполезных попыток затеять драку около двух часов ночи он выбежал из бара. Он был пьян в стельку, и весь его самоконтроль утонул в виски. В нескольких улицах от бара он встретил женщину, пытавшуюся сесть в свою машину, и бросился на нее, размахивая ножом. В его глазах эта случайная женщина стала символом всего неправильного в мире. Он пришел к выводу, что она явно проститутка, раз гуляет так поздно, одна из тех шлюх, о которых он вечно разглагольствовал, и захотел наказать ее. Больше, чем наказать: лишить ее красоты, изуродовать лицо, от которого у него перехватило дыхание при первом взгляде. Больше всего на свете он хотел разрушить власть, которую женщины имели над ним.

Но пронзительный звук ее крика вырвал его из этих фантазий. Он нащупал нож и чуть не выронил его, внезапно оказавшись лицом к лицу с суровой реальностью того, что планировал сделать. Это даже больше, чем ночной воздух, мгновенно отрезвило его. Он открыл рот, чтобы извиниться, найти какое-то оправдание своему поведению, но правда заключалась в том, что его не было, – он набросился на женщину, планируя убить и изувечить ее. Впервые в жизни он почти полностью потерял контроль над собой. Пока она продолжала кричать, в соседних домах зажегся свет, а Ричард наконец восстановил контроль над своим телом. Он повернулся и побежал, спасая собственную жизнь.

Всего в нескольких кварталах от места преступления его перехватила полиция. Как и в любой другой раз, когда его допрашивали, он не пытался лгать. Его показаний оказалось достаточно для нового срока. Бедной женщине, которой он угрожал, даже не нужно было являться в суд. Вдобавок к шести месяцам неотбытого срока, который ему теперь предстоял за нарушение правил условно-досрочного освобождения, он был признан виновным в нападении при отягчающих обстоятельствах и приговорен еще к 16 месяцам тюремного заключения.

Всего через неделю пребывания на свободе Ричард вернулся в тюрьму штата Техас. Его койку еще даже не успели занять, и он почти незаметно для окружающих вернулся к своему прежнему распорядку дня. Учитывая размеры учреждения, большинство охранников и заключенных даже не знали, что он выходил на свободу.

На протяжении всего срока он беспрестанно хвастался тем, как отомстит своей жене, изменяющей, крадущей детей шлюхе, олицетворявшей его ночные кошмары. К концу шести месяцев все в тюрьме выучили имя девушки и знали, какую судьбу он ей уготовил. Они также знали, что Ричард всегда много говорил о преступлениях, которые совершил и совершит в будущем.

Он был представителем любопытной категории преступников, которые думали, что преступления делают их лучше других. Они хвастались всеми изнасилованиями и убийствами, как будто это игра, в которой чем больше страданий и разрушений преступники причиняют, тем больше очков получают.


Когда всего через несколько месяцев после вынесенного приговора надзиратели пришли забрать его из камеры, Ричард предположил, что это из-за его угроз. Он вообразил, что надзиратель вот-вот утащит его и отчитает, предупредив, что он больше не получит шанса на условно-досрочное освобождение, если будет продолжать в том же духе. Он совсем не ожидал, что его освободят после отбытия лишь части срока наказания. Ошибка в оформлении документов привела к тому, что он был освобожден досрочно, по истечении первого срока, а не второго. Для Ричарда это было маленьким чудом, как будто судьба протянула руку и стерла его глупую ошибку с ножом.

В ту роковую ночь, когда Ричард пошел за женщиной, он потерял контроль над собой так, что сам испугался. Его вспыльчивость всегда проявлялась и давала ему энергию, в которой он нуждался, чтобы довести дело до конца, но это был первый раз, когда ярость взяла верх над разумом. Ричард не хотел, чтобы это повторилось снова. Если он и собирался совершать плохие поступки, то только по собственному желанию, а не от злости на весь мир.

Он вышел из тюремного автобуса в Далласе с кривой улыбкой на лице и блеском в глазах. Ричард хотел найти какой-то баланс в своей жизни между дикостью, которую он любил, и стабильностью, необходимой для поддержания контроля над собой. Когда Ричард намеревался устроить настоящий ужас, он хотел продумать каждый момент.

06. Последние дни в Далласе

После тюрьмы Ричард вернулся к матери, но даже она понимала, что в нем что-то изменилось. Еле сдерживаемая ярость никуда не исчезла, но он направлял ее в действие так, как не умел никогда раньше. Через неделю после неожиданного освобождения он нашел себе работу в «Мясной компании Петерсона» водителем одного из грузовиков доставки. Работа была монотонной, а зарплата – ниже прожиточного минимума, прежде всего потому, что персоналу было хорошо известно, что Ричард – бывший заключенный. Татуировки выдавали его так же сильно, как и повадки, и окружающие понимали, что выбирать ему не из чего.

Чтобы скрасить свои дни, он заходил в несколько ближайших к работе баров, но только один завоевал его любовь – захудалая забегаловка под названием «У Джинни». Что-то в деревенском декоре бара, казалось, напомнило ему о лучших временах в его жизни, а барменша и владелица Джинни, рано ушедшая на покой после карьеры профессионального рестлера, просто очаровала его. Ричард никогда раньше не встречал женщину, которая была бы сильнее его, и хотя это ставило под сомнение некоторые его представления о мире, он все равно проводил часы, сидя на барном стуле и наблюдая за тем, как перекатываются мышцы под ее одеждой. Его внимание было замечено и если не встречено взаимностью, то по крайней мере оценено по достоинству. Джинни была взрослой женщиной, пережившей неприятный развод.

Несмотря на рябое лицо Ричарда, нельзя было отрицать, что теперь, когда он взял себя в руки, в нем появилась какая-то странная харизма.


Она мило флиртовала с ним, будто опасаясь, что он может сбежать.

Вождение грузовика в состоянии алкогольного опьянения довольно быстро привело к неизбежному. Всего через несколько недель после начала работы Ричард попал в автомобильную аварию, в результате которой на боку грузовика появилась огромная царапина. Работодатели пришли в ярость и пригрозили урезать ему зарплату, но так и не воплотили угрозу в жизнь – ни в тот первый раз, ни во второй, ни в любой другой, когда он возвращал грузовик с новыми вмятинами. За три месяца работы в мясной компании он умудрился шесть раз попасть в аварию, но ему продолжали платить зарплату, будто это вообще не было проблемой. Он, вероятно, продержался бы на той должности вечно, если бы просто появлялся на работе каждый день. К сожалению, зацикленность на пивнушке Джинни вскоре перевесила желание работать, и он стал направляться туда прямо с утра, как выходил из дома. Если он и отметил заметное сходство между своей властной матерью и женщиной за стойкой бара, то никогда не комментировал этого.

Он потерял место водителя вскоре после того, как начал прогуливать работу ради дня в баре. И поскольку у него не было никакого дохода, Мэри начала беспокоиться за будущее младшего сына. Она неплохо справлялась благодаря помощи, которую оказывали ей старшие дети, а также ее собственной работе на неполный день, но этого было недостаточно, чтобы содержать еще и Ричарда. Во всяком случае долгое время. Тем не менее каждый день он выходил из дома с завидной регулярностью, а когда возвращался, был достаточно трезв, чтобы идти прямо, и на его лице цвела мечтательная улыбка.

Даже по прошествии всего этого времени Мэри не могла позволить ему жить своей жизнью без ее вмешательства. После того как он на протяжении многих лет пускал в ход кулаки и выливал всю злобу на нее, она все еще видела в нем ребенка, о котором нужно заботиться и необходимо защищать. Держа этот мысленный образ в голове, однажды утром она вышла за ним из дома, незаметно следуя по улицам на своей машине, пока не подъехала к бару Джинни; тогда мать разочарованно вздохнула. Очевидно, ее мальчик снова пристрастился к выпивке – не главный его порок, но, безусловно, самый стойкий. Она прокралась в прохладную темноту бара, ожидая увидеть, как он с присущей ему решимостью поглощает спиртное. Вместо этого ее ждала другая картина: он сидел у стойки, ловя каждое слово властной на вид женщины, стоявшей за ней. Мэри задержалась ненадолго, но то, что она увидела, убедило ее в том, что на горизонте появилась надежда, а не очередная волна отчаяния. Ричард снова был сражен, причем женщиной, которая выглядела так, словно могла постоять за себя и удержать его в узде.

Наконец появился кто-то, кто может выбить из него всю чушь, если покажется, что он собирается натворить дел.


Мэри пришла к тому же выводу, что и ее сын, когда посмотрела на женщину за стойкой бара. Джинни была само совершенство.

Несколько дней спустя она подняла эту тему с Ричардом за ужином. Он пребывал в одном из своих угрюмых молчаливых состояний, и мать, в очередной раз сунувшая нос в его дела, не улучшила его настроение. Мужчина не удивился, что она знала о пивнушке Джинни или его зацикленности на самой владелице бара. Когда мысленно не проклинал мать как мерзкую шлюху, он все еще цеплялся за детскую веру в то, что она все видела и знала. Учитывая то, как она вторглась в его личную жизнь, это предположение, возможно, было не совсем безосновательным. Она мягко начала расспрашивать о новой женщине в жизни сына, выпытывая подробности и выясняя, как далеко зашли их отношения. Мэри уже навела справки в городе и точно знала, как можно надавить, – просто нужно дать понять Ричарду, что это его идея.

Она сумела вытеснить Ричарда из своего дома в дом Джинни с осторожным и медленным давлением, используя лучшие рычаги воздействия из своего арсенала. У Джинни было двое детей, о которых некому было позаботиться, пока она работала в баре внизу. Если бы Ричард сумел изобразить из себя достойного отца или по крайней мере подходящую бесплатную няньку, Джинни приняла бы его. Как бы сильно он ни ненавидел вмешательство матери в его романтические отношения, Ричард начинал впадать в отчаяние. Он месяцами безрезультатно околачивался в пивнушке Джинни и боялся, что может взорваться, если в ближайшее время не уложит эту женщину в постель.

В первый раз, когда Ричард предложил посидеть с детьми Джинни, он ожидал неприятностей. Он не мог представить себе женщину, готовую оставить своих детей с незнакомым мужчиной, и ожидал получить сильный отпор, обрубивший бы на корню его многомесячные ухаживания. Но Джинни приняла предложение с огромной благодарностью. Она заключила его в объятия, сжимая своими сильными руками и наполняя его еще более смешанными чувствами, чем раньше. В тот же вечер Ричард сидел в ее квартире и пил в одиночестве, прислушиваясь к любым звукам, но дети уже спали, когда он пришел. Они не проснулись. До наступления утра он их даже не увидел. Он сидел, уставившись в одну точку, и пил до рассвета, пока Джинни не поднялась по черной лестнице и не вошла в квартиру. Она плюхнулась на диван рядом с ним, измученная долгой ночной сменой, и скользнула в его объятия, не дав ему даже слова сказать. Она пригласила его с собой в постель в ту ночь и делала так каждый раз, когда он присматривал за детьми и ждал ее. Он стал частью ее повседневной жизни. Его теплое тело в ее постели она ценила так же высоко, как деньги, которые экономила на няне каждый вечер.

Ричард обнаружил, что его похоть удовлетворяется за несколько часов потраченного впустую времени. Если бы не Джинни, он бы просто бездельничал дома и пил каждый вечер.


Здесь на него хотя бы не смотрели с осуждением, а еще не нужно было самому покупать пиво. И все же тень матери нависала над ним. Он не мог отделаться от подозрения, что она именно этого и хотела: чтобы он исчез из ее жизни, сидел здесь и скучал. Его зацикленность на Джинни не ослабла, но стало ясно, что она испытывает к нему скорее практический, чем романтический интерес, и он скучал по первым безмятежным дням с Ширли, когда слова любви не сходили с их уст. Секс с Ширли был грубым и омерзительным, но он всегда подпитывался их общей страстью друг к другу. С Джинни он почти ожидал, что она похлопает его по спине и скажет «молодец», когда все закончится. В ее жизни он занимал место скорее домашней любимой зверушки, чем мужчины, и его эго не могло этого вынести.

Со временем он начал тайком спускаться в бар по вечерам, чтобы пропустить стаканчик-другой в компании старых приятелей. Джинни это не нравилось, но обычно Ричард сидел там недолго, прежде чем вернуться к своим обязанностям няньки, так что она не обращала на это особого внимания. Она рассудила, что за те полчаса, что он проводил внизу, мало что могло произойти, что ему просто не хватало тусовок в баре, где он проводил все свое время до встречи с ней. Она находила для него оправдания, как и все другие женщины в его жизни, и для нее это закончилось так же плохо, как и для остальных.

В январе 1966 года Ширли официально подала на развод. Несмотря на их долгую разлуку и тот факт, что он уже несколько месяцев жил с другой женщиной, этого оказалось достаточно, чтобы привести Ричарда в бешенство.

Как она посмела подать на развод? Он был ее мужем, а она – его собственностью.


Как всегда, он направил ярость внутрь себя и подпитал ее своим извращенным отношением к женщинам. Все они были шлюхами, просто ожидающими возможности переступить через своего мужчину и любого повода, чтобы обмануть. Каждый вечер он начал задерживаться в баре все дольше и дольше, пристально следя за Джинни вместо того, чтобы пить. Точнее, наблюдал за тем, как она флиртует с посетителями за чаевые. Все подозрения, казалось, подтверждались прямо на его глазах.

Однажды он увидел, что ее ладонь задержалась на руке одного мужчины на мгновение дольше, чем следовало, когда она протягивала ему сдачу, и пришел в ярость. Он бросился через всю комнату и схватил мужчину за воротник, швырнув его на пол. Вдалеке он слышал, как Джинни выкрикивает его имя, но это уже не имело значения. Все, что он мог чувствовать, – это грохот собственного сердца. Кровь шумела у него в ушах; руки двигались со скоростью и грацией, на которые, казалось, он не был способен в обычном состоянии. Когда мужчина попытался подняться, Ричард сбил его с ног. Тогда тот сделал выпад ногой и заставил его пошатнуться. А когда мужчина поднялся, чтобы броситься на него классическим приемом из американского футбола, в руке Ричарда оказался нож, хотя он даже не понял как. Кровь брызнула на половицы, и друзья мужчины наконец вмешались, не рискнув оказаться в зоне досягаемости разъяренного Ричарда с выпученными глазами. Они схватили своего приятеля и утащили прочь, прежде чем могло случиться что-нибудь похуже. Они вывели его на улицу, и Ричард услышал вой сирен. Он повернулся с ножом в руке, чтобы перерезать горло трусу, натравившему на него копов, и увидел Джинни у телефона-автомата, которая смотрела на него так, словно увидела впервые.

Этому мужчине она доверила заботу о своих детях, пригласила в дом и в постель. Этот мужчина теперь был забрызган кровью и смотрел на нее теми же потерянными глазами маленького мальчика, что изначально ее привлекли.


Он выронил нож, когда прилив гнева сменился стыдом, и она пробежала прямо мимо него, чтобы встретить машину скорой помощи снаружи. Больше они никогда не говорили.

Поскольку это была поножовщина, полиция прибыла сразу за машиной скорой помощи, и, бросив один короткий взгляд на Ричарда, притаившегося у стойки бара, полицейские поняли, что преступник пойман. Его потащили на допрос, и впервые полиция по-настоящему обратила внимание на его эмоциональное состояние. Все остальные аресты были связаны с алкоголем или наркотиками, и его брали за мелкие преступления и грабежи, чтобы достать денег для своих пагубных пристрастий. Но это было первое преступление Ричарда на почве страсти, и полицейские проявили сочувствие. Он увидел, как какой-то другой мужчина флиртует с его девушкой, они подрались, и кто-то пострадал. В глазах большинства сотрудников полиции это не было преступлением. Они, вероятно, даже не стали бы настаивать на тюремном сроке, если бы не его прошлое.

К сожалению, учитывая его предыдущие судимости, у такого человека, как Ричард, не было других вариантов, кроме как отправиться обратно в тюрьму, когда его обвинили в нападении при отягчающих обстоятельствах. Что еще хуже, если бы он вернулся обратно в тюремную систему, скорее всего, руководство тюрьмы обнаружило бы его неотбытый срок. Вероятно, ему бы даже предъявили обвинение за побег до даты освобождения из-за административной ошибки. Любого уголовного обвинения, крупного или мелкого, было достаточно, чтобы упрятать его за решетку, возможно, лет на десять.

Именно тогда его мать явилась в суд в сопровождении дешевого адвоката. Тот приводил юридические аргументы, в то время как Мэри непрерывно подлизывалась к окружному прокурору, пока наконец стороны не пришли к соглашению. Ричард призна́ет себя виновным в мелком преступлении, связанном с нарушением общественного порядка, а взамен будет снято обвинение в нападении при отягчающих обстоятельствах. Это была невероятно удачная сделка, подпитываемая огромной добротой и пониманием ситуации Ричарда со всех сторон. Но он не испытывал ничего, кроме презрения. Он признал свою вину, получил штраф в размере десяти долларов, а затем сразу же отказался его выплачивать.

Вместо оплаты штрафа суд приговорил его к трем дням тюремного заключения в местном изоляторе. По сравнению с тюрьмой, где он провел столько лет, это было ничто. Там было намного уютнее, чем дома, где он вырос, и чем на улице, где он оказался теперь, когда его бросила Джинни. Там его все знали – он был завсегдатаем таких мест, – и давление, которое преследовало его при жизни на воле, ослабло. В изоляторе никто не ожидал от него ничего хорошего.

После трех дней заключения он вернулся домой к матери, и ее навязчивое внимание начало его изматывать. Она хотела избавиться от него. Теперь у него не осталось никаких сомнений. Злобная, невнятная часть его мозга говорила, что она хочет убрать его с дороги, чтобы развлекаться с любыми мужчинами, какими захочет, но реальность оставалась неизменной. Она хотела, чтобы ее сын начал жить сам и вернул то, что осталось от ее жизни. Ричард не пытался вернуться к Джинни. Он понятия не имел, какой прием его ждет, и ему не хотелось испытывать свою силу или ярость на этой женщине, которая так легко завалила его в кровать.

Помня о постоянных требованиях матери, он начал искать работу по всему городу, случайные заработки, которые могли бы помочь разжиться наличкой и покрыть счет в злачных местах. Никто не хотел брать его на работу на долгий срок, но его сила и трудолюбие были достойны восхищения – во всяком случае на первых порах.

Он работал до изнеможения, пока не получал первую зарплату, а затем исчезал, чтобы ее потратить, что приводило работодателей ко вполне справедливому убеждению, что на него нельзя положиться.


Он по-прежнему пил и принимал наркотики так часто, как это было возможно, но по мере того, как мать становилась все более и более властной, ведя себя так, словно теперь, когда она спасла его от многолетнего тюремного заключения, его жизнь принадлежит ей, у него появилась еще одна причина желать денег. Их желания наконец-то совпали – они оба хотели, чтобы он нашел свое место, причем желательно подальше от нее.

Деньги кончались слишком быстро, по мнению Ричарда, и каждый вечер, когда ему приходилось возвращаться домой к матери, которая хотела держать его под каблуком, становился еще одним гвоздем в крышку гроба его мимолетных мгновений пьяного счастья. Точно так же как в ситуации одержимости женой и дочерью, он начал отчаянно нуждаться в деньгах и все больше терял контроль, когда разживался наличкой. Повинуясь внезапному порыву, он решил, что ему нужна собственная машина. Если бы у него была машина, он мог бы покинуть город, уехать куда глаза глядят и начать все заново. Он бы мог выполнять разную работу для людей где угодно. В Далласе его не держало ничего, кроме плохих воспоминаний. Собрав все, что ему удалось скопить, Ричард прошелся по барам Далласа в поисках кого-нибудь, у кого была старая машина на продажу.

5 марта 1966 года он наконец нашел то, что мог себе позволить, – ржавое ведро, выпущенное 12 лет назад, которое, вероятно, не проехало бы и через весь город, не говоря уже о том, чтобы добраться до тех далей, где Ричард представлял себе новую жизнь. Почти сразу же его охватило отчаяние. Все деньги, которые он копил месяцами, просто исчезли в одно мгновение, и все, что у него появилось, – это старая машина и документы на его имя. Подумав о том, сколько забвения могли бы принести ему те же деньги, он чуть не расплакался. Ему захотелось получить их обратно, прямо сейчас. Продавец благоразумно скрылся, поэтому Ричард прибегнул к обычной схеме, когда ему срочно требовались наличные, – ограблению местного магазина.

Он подождал до следующего дня, подъехал к закрытому магазину и вломился внутрь точно так же, как и в прошлый раз. Он проверил кассу скорее по привычке, чем ожидая успеха, сунул деньги в карман, и увидел сигареты. Ходя туда-сюда, он умудрился стащить семьдесят блоков. Он много лет наблюдал, как его мать покупает дешевые сигареты у местной шпаны, и знал, что на их продаже можно неплохо заработать. Он просто не знал, как это лучше сделать. К его счастью, некоторые местные жители, обнаружив, что магазин закрыт, поспешили купить у него нескольких пачек сигарет со значительной скидкой по сравнению с обычной ценой. Они вернулись с друзьями, и вскоре Ричард уже вовсю торговал на заднем сиденье своей машины.

За один вечер он заработал на продаже украденных сигарет больше, чем за всю жизнь тяжелого труда.


Но когда настала ночь и клиентов стало меньше, он остался наедине со своими мыслями. Несмотря на то, насколько импульсивными были его действия до сих пор, он не отличался глупостью. Каждый человек, купивший сигареты у него сегодня вечером, был потенциальным свидетелем, как и все остальные прохожие. Когда станет понятно, что магазин ограблен, один из них опишет, как Ричард припарковался снаружи и продавал украденные товары. Он корил себя за безрассудное поведение во второй раз за последние дни. Когда совсем стемнело, он сделал единственное, что помогло бы избежать наказания, – взял наличные и бросил свою машину на стоянке.

Ордер на его арест был выдан 8 марта. Он бросил машину со свежими документами, все еще лежащими в бардачке, и полиции потребовалось всего пять минут, чтобы найти прежнего владельца и подтвердить, что она принадлежит Ричарду. Он провел ночь в недостроенном доме на окраине города, дрожа в темноте и надеясь, что на этот раз, хотя бы в кои-то веки, ему сойдет с рук преступление. Однако это был не его вечер.

К тому времени, когда он вернулся домой, стояла середина утра, и его мать уже была на грани истерики. Мэри схватила сына за плечи и потащила его прочь с улицы, как только он вошел. Она, вероятно, избила бы его, но в последний раз, когда подняла на него руку, он дал ей оплеуху, которую она никогда забудет. Друзья уже предупредили ее, что полиция снова разыскивает Ричарда, и на этот раз она ничего не могла сделать, чтобы спасти сына. Если его поймают, это будет его сорок второй арест в Далласе. Не останется никакого шанса на условно-досрочное освобождение или признание вины, учитывая, что у полиции уже появилось много свидетелей и улик против него. Он снова отправится в тюрьму, а при таком количестве повторных правонарушений ему грозит тюремное заключение сроком на десяток лет или даже больше.

Ричард пришел в отчаяние, и ему не к кому было обратиться. Он отталкивал и проклинал всех, кто мог ему помочь. Всех, кроме его любимой сестры Кэролин. Она примчалась на машине своего мужа без предупреждения и силой вывела Ричарда из дома, прежде чем полиция приехала, чтобы арестовать его. Она перевезла его через весь город на автобусную станцию и сунула ему немного наличных на билет через всю страну до сомнительно безопасного Чикаго. Он уже много лет не разговаривал с ней по душам и понятия не имел, как ее отблагодарить. Она молча поцеловала его в лоб, а затем вытолкнула из машины. Его жизнь в Далласе подошла к концу.

07. Нет пути домой

С автобусной остановки в Чикаго Ричарда его забрала сестра Марта. Она была сильно старше его, и они почти не общались. К тому времени, когда он стал достаточно взрослым, чтобы хотя бы немного понимать окружающий мир, она уже покинула семейное гнездо и окунулась во взрослую жизнь. На протяжении всего детства он видел ее лишь мельком, когда она навещала его, почти всегда одетая в безупречно белую униформу студентки-медсестры. Она познакомилась со своим мужем Джином Торнтоном, когда тот ушел со службы из Военно-морского флота США. С его увольнением Марта выбрала жизнь многих женщин в то время, связанную с замужеством и детьми.

Джин не относился к Ричарду так, как Марта. В его глазах этот человек был пустышкой, на которую не стоит тратить время. У него не было работы, он ничего не делал, чтобы внести вклад в жизнь общества, а еще Джину совсем не нравилось, как он смотрел на его дочерей-подростков. Он никогда прямо не говорил Ричарду уйти, но почти сразу же, как только тот приехал, Джин начал расспрашивать его о дальнейших планах. Будущее казалось Джину более безопасной темой для размышлений, чем прошлое, поэтому Марта не стала его упрекать. Они оба знали, что у Ричарда какие-то неприятности в Далласе, но не представляли всей их глубины. В семье ходили кое-какие слухи о выпивке, наркотиках, неудачном разводе и даже о тюремном заключении, однако всем казалось, что вскрытие этого нарыва вызовет больше проблем, чем нужно. До тех пор, пока он не доставлял неприятностей, находясь под их крышей, Ричард мог держать свои карты при себе.

Настойчивое желание подтолкнуть его к поиску работы начало раздражать Ричарда уже через два дня после прибытия в Чикаго. И под постоянным присмотром Джина он едва успевал выпить, прежде чем его тащили обратно к ним домой на семейный ужин, после чего все рано ложились спать.

В Марте он увидел шанс обрести мать, о которой всегда мечтал, но у него было достаточно ума, чтобы признать, что пока он не может надеяться на такие отношения.


Он хотел, чтобы она полюбила его бескорыстно, и понимал, что если расскажет слишком много правды о себе, может навсегда ее отпугнуть. Джин явно хотел, чтобы он ушел, и Ричарду нужно было пространство для маневра, чтобы не разрушить второй шанс на достойные отношения с новой материнской фигурой.

Они втроем договорились, что он вернется в Монмут, штат Иллинойс, где все еще жили некоторые члены семьи и где у него будет больше поддержки, чем могла предложить ему одна Марта. Это был бы шанс начать жизнь с чистого листа и на этот раз сделать все правильно; вернуться туда, где он когда-то жил в тени своего настоящего отца и пойти по пути к тому, чтобы стать порядочным человеком. Символизм не ускользнул от внимания Ричарда, и он с готовностью согласился с планом, особенно когда быстрый обзвон родственников и нескольких друзей обеспечил ему работу в Монмуте, к которой он мог приступить сразу по приезде. Он собрал единственный чемодан, со слезами на глазах попрощался с Мартой и в тот же вечер сел в автобус.

По прибытии в Монмут Ричарда подобрал его старший брат Говард и отвез на работу. Говард остался в Монмуте после того, как семья переехала в Техас, и был одним из основных источников денег, на который Мэри полагалась на протяжении многих лет. Когда семья уехала, он работал столяром-подмастерьем, а теперь у него была собственная компания. Ричард всегда был рукастым, и хотя до сих пор это всегда приводило к неприятностям, Говард позволял ему использовать всю ту безграничную нервную энергию, которая, казалось, переполняла его. Такое откровенное проявление кумовства, как прием на работу в собственную компанию, не получило бы одобрения среди работников, но в Монмуте было много столяров, и все они помогали друг другу чем могли.

Ситуация заключалась в том, что неподготовленный и непроверенный человек оказался в рабочей бригаде, которая и так была измотана почти до предела.


Поначалу Ричард получал неполную зарплату, но и не выполнял сложную работу. Его задача с рассвета до заката состояла в том, чтобы шлифовать гипсокартонные плиты. Это была бессмысленная, монотонная, смертельно скучная работа, которая тем не менее могла стоить человеку пальца, если он ленился и отвлекался во время ее выполнения – худший вид работы, с которым когда-либо приходилось сталкиваться любому начинающему столяру. Ричард привык к такому, он чувствовал себя как рыба к воде. Его больной разум, обычно неспособный удерживать рациональную мысль дольше нескольких часов кряду, казалось, идеально подходил для такого занятия. Он сосредоточился на задаче и смог выполнить ее идеально после того, как ему показали, как это делается. Его новый босс поинтересовался, не достался ли ему врожденный столярный дар, и подумал о том, чтобы немедленно перевести его на другое обучение. Но правда заключалась в том, что листы все еще нуждались в шлифовке, и рядом не было никого, кто мог бы сделать это лучше или быстрее Ричарда. Во всяком случае он смог нахвалить Ричарда Говарду, и тот пришел к выводу, что младший братишка его не опозорит. Он поставил свою репутацию бизнесмена на то, что Ричард справится с работой, и тот пока не дал повода усомниться в себе.

Хоть у Ричарда и осталась небольшая сумма наличных после кражи со взломом в Далласе, он провел первые несколько месяцев в Монмуте, живя за счет брата и пропивая все заработанные деньги. Говард не был похож на Джина там, в Чикаго; он не пытался запугивать Ричарда и заставлять его делать то, что он не хочет. Он верил, что его брат – взрослый мужчина, который может совершать ошибки и учиться на них, но приходил в ужас каждый раз, когда Ричард, пошатываясь, возвращался домой ранним утром.

Поскольку братья не могли прийти к согласию относительно образа жизни, Говард почувствовал облегчение, когда Ричард объявил, что собирается съезжать, пусть и в отель «Кристи» в центре города. Ричард утверждал, что отель – всего лишь временное решение, пока он не накопит достаточно денег, чтобы снять нормальное жилье. Но правда была довольно очевидна: он хотел жить ближе к барам, которые так нежно любил.

Он заехал в гостиничный номер 25 марта и, не раздумывая, заплатил за две недели вперед. Ричард намеревался оставаться там, сколько потребуется. Отель был самым дешевым, но все равно стоил денег, в отличие от бесплатного дивана брата. Затем он завел в Монмуте друзей, которые подбивали его растратить сбережения.

Его приятелями стали несколько человек, которые смутно помнили Ричарда со школьных времен, но в основном это были коллеги-столяры, мало уважавшие его работу, но имевшие большое почтение к его умению пить.


Ричард никогда раньше не сталкивался с поощрением к выпивке и наслаждался вниманием, которое его пьяные выходки привлекали к нему со стороны новых друзей. Однажды в последние выходные месяца всей толпой они решили отправиться в алкогольный тур по Галф-Пойнту, штат Иллинойс. Но, в отличие от Ричарда, все остальные вернулись домой в понедельник как раз к началу работы.

В туалете одного из баров, где они выпивали, какой-то местный житель подшутил над Ричардом, пытаясь присоединиться к веселью и забавам, которым компания предавалась в забегаловке всю ночь. Ричард не увидел ничего смешного в комментариях этого человека. Он оттащил его от писсуара, прижал к грязному кафелю и приставил нож к горлу. Некоторые из друзей Ричарда услышали шум и бросились разнимать драку, но мужчина не собирался оставлять все как есть. Он сообщил о Ричарде в полицию при первой же возможности, и поход по барам закончился для него ночью за решеткой.

Он вернулся в Монмут поздно вечером в понедельник и сразу же отправился на работу, чтобы принести свои извинения. Начальство уже все знало о его глупости. Он не потерял работу, но ему сделали последнее предупреждение: еще один прогул – и он вылетит.

Ричард находился в очень щекотливом положении. С одной стороны, каждый день над ним нависала угроза безработицы, но с другой ему наконец-то поручили задание поинтереснее, чем шлифовка гипсокартонных плит. В местной забегаловке «У Фрэнка» захотели построить свинарник с задней стороны здания, чтобы избавить владельца от необходимости таскать помои и отходы обратно на близлежащую ферму, чтобы накормить своих свиней. Ричарду поручили самому заняться этой работой. Свинарник, возможно, получился не самим красивым, но безусловно прочным, и работодатель Ричарда приятно удивился, что молодой человек практически без опыта смог так легко сколотить нечто подобное.

Ричарда ценили как сотрудника, но вскоре в попытках затеять ссору он начал отпускать оскорбительные комментарии в адрес коллег под видом шуток, убедительно скрываясь за маской пьяного клоуна. Его комментариев не хватало на то, чтобы начать драку, хотя часто дело близилось к ней. Его поведение было недостаточной причиной для увольнения, но стало постоянным источником трений, и это донесли Ричарду довольно ясно. Он понимал, что в один прекрасный день шутки зайдут слишком далеко, и его уволят. Итак, ему нужно было больше денег и побыстрее, если он хотел поддерживать тот образ жизни, который ему так нравился.

Первой его заботой были деньги, а второй – отношения. У него не было секса с января, после того, как Ширли официально подала на развод, ввергнув его в пучину ярости, которая стоила ему роли няньки в гостиной Джинни. Присутствия его ныне почитаемой сестры Марты было достаточно, чтобы на какое-то время обуздать его животные инстинкты. Но теперь, когда у него появилось собственное жилье, вдали от тех, кто мог бы сообщить ей о его выходках, Ричарда больше ничего не сдерживало. Теоретически он мог бы встречаться с женщинами, но его скудный опыт общения с противоположным полом на тот момент отвратил его от этой идеи.

Что еще важнее, ни одна девушка не хотела иметь с ним ничего общего, поскольку его далеко не просвещенные мысли о женщинах слишком часто и громко звучали в разговорах с друзьями.


Ричард снова оказался на краю пропасти. Он мог бы свернуть со своего пути, как это делают многие женоненавистники, скрывая истинные чувства под маской порядочности, чтобы женщины уделяли им время. Или же мог сразу нырнуть с этого края в еще более глубокую бездну жестокости, отвращения и разврата. Несколько дней он пробыл в подвешенном состоянии, не в силах выбрать между двумя доступными вариантами. Затем 2 апреля пришло сообщение от его матери. В его отсутствие Ширли получила разрешение на развод.

Не в силах удержаться на краю, Ричард нырнул прямо в омут. Это было последнее оскорбление в длинном потоке, и он больше не хотел терпеть. Женщины. Шлюхи. Они были проклятием его жизни, и пока Ричард не установит над ними хоть какой-то контроль, он не познает покоя. Он впал в запой, от которого печень обычного человека превратилась бы в паштет, и в нетрезвом состоянии все запреты и страхи, которые обычно сдерживали его, исчезли точно так же, как в ту роковую ночь, когда он бросился на девушку с ножом.

Миссис Вирджил Харрис была разведенной женщиной лет 60 и жила в одном из недавно построенных домов, в которых любил отсыпаться после своих запоев Ричард Спек. Она поселилась в самом сердце его старых угодий, жила одна и абсолютно ничего не знала о Ричарде – идеальное сочетание для будущей жертвы. Вечером 2 апреля, пока Ричард пропивал остатки своих моральных принципов, она работала няней, чтобы свести концы с концами. Развод в конце жизни оставил ее почти без сбережений, и хотя у нее был свой дом, купленный до развода, она изо дня в день жила на гроши. В ночь, о которой идет речь, она проработала до часу, сидя в доме одной из соседок, слушая радио и каждый час проверяя, спокойно ли спит ребенок. Она не взяла бы денег больше, чем те два с половиной доллара, о которых они договорились изначально, даже несмотря на то, что родители отсутствовали на несколько часов дольше, чем планировали. Ей нужны были деньги, но она не стала бы забирать их из кармана молодой пары, просто пытающейся начать самостоятельную жизнь. Моральные принципы значили для нее больше, чем сытый желудок.

Переступив порог своего дома, она поняла, что что-то не так. Чтобы снизить расходы на отопление, она всегда закрывала окна, и с наступлением темноты все дневное тепло оставалось внутри. Но ночью, когда она вошла на кухню через заднюю дверь, по телу пробежал холодок. Пожилая дама остановилась в дверях и увидела мужчину, выходящего из тени; лунный свет отражался от лезвия его ножа. «Пожалуйста, мэм, закройте за собой дверь».

Весь остаток ночи высокий белый мужчина с мягким южным акцентом оставался безупречно вежливым с миссис Харрис. Он был вежлив, когда связывал ее и завязывал глаза. Вежлив, когда обыскивал ее дом. Вежлив, когда рылся в ее сумочке в поисках 2 долларов и 50 центов, которые она заработала той ночью, и безупречно вежлив, когда осторожно положил ее на кухонный стол, снял нижнее белье и изнасиловал. Он даже сказал «спасибо» и «спокойной ночи» после того, как закончил.

Она была скорее сбита с толку случившимся, чем напугана, и в конце концов грабитель сбежал, прихватив только радиоприемник, несколько предметов бижутерии, которые практически ничего не стоили, и деньги, заработанные ею за услуги няни. Она дала полиции расплывчатое описание нападавшего, но этого было явно мало даже для того, чтобы вызвать Ричарда на допрос.

Этого злого и бессмысленного поступка все равно оказалось недостаточно, чтобы утихомирить ярость Ричарда. Его смутил возраст миссис Харрис. Он видел в ней не столько шлюху, требующую наказания, сколько мать, которую ему хотелось любить. Это смягчило его действия, но вызвало неудовольствие. Он ненавидел себя за то, что не мог контролировать, даже когда так старался установить жесткий контроль над окружающим миром.

Изнасилования было недостаточно, чтобы удовлетворить его – в нем не было желаемых им жестокости и господства. Он хотел большего.


Менее чем через неделю его ярость по отношению к женщинам неожиданно вспыхнула вновь, но у него не было времени спланировать безопасный для нее выход. Он выпивал в заведении Фрэнка, когда барменша отпустила невинную шутку на его счет. Ричард выбежал из пивнушки, незамеченный толпой, слишком занятой развлечениями, чтобы беспокоиться о его дурном настроении. У него уже было много проблем, связанных с тем, что барменши не проявляли к нему должного уважения. И тот факт, что эта сучка расхаживала вокруг, называлась именем его святой матери и обзывала его, был просто невыносим. Всего месяц назад он хорошо поработал столяром и получил деньги в этом самом баре, а теперь место, которое когда-то казалось ему таким уютным, причиняло боль, поскольку безработица нависала над ним с сокрушительной неизбежностью. Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения.