Аксель Петерманн

Перед лицом зла

Уникальные расследования лучшего профайлера Германии

Выражаю благодарность Мартину Кноббе за сотрудничество при написании этой книги.
Все описанные в книге события происходили на самом деле. Имена персонажей и названия мест изменены. Любые совпадения или сходства случайны. Кроме того, все диалоги и высказывания третьих лиц цитируются не дословно, а передаются близко по смыслу и содержанию.
Axel Petermann

Im Angesicht des Bösen

Ungewöhnliche Fallberichte eines Profilers

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.



Copyright © 2012 by Rowohlt Verlag GmbH, Reinbek bei Hamburg

© Калинина Л. В., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2024

Введение

Приподнимая завесу

Германия. Место действия – большой зал в старинном здании, переоборудованный в аудиторию. Почти семь вечера. До моей лекции еще около получаса. Тем не менее некоторые слушатели уже пришли и расположились в своих креслах. В итоге соберется около трехсот человек, которым я поведаю правдивые истории из моей первой книги: о смерти, грехах, трагедиях и преступлениях. И снова публика очень разношерстная: женщины и мужчины, молодые и старые, прогрессивные и консервативные, пришедшие поодиночке или парами. Разные люди, которых, кажется, объединяет одно: их завораживает Зло. Вглядываясь в лица, задаюсь вопросом: мог ли кто-то из них оказаться героем одной из моих историй, будь то жертвой или преступником? Насильственная смерть может коснуться любого, независимо от принадлежности к социальному слою или культуре. Зло вездесуще, и в этом зале оно тоже присутствует.



В работе профайлера меня всегда привлекала многогранность зла: я постоянно имею дело с очень непохожими людьми, сталкиваюсь с новыми фактами, с неразгаданными загадками. Я убежден, что моим слушателям тоже интересно все это, и они спрашивают себя: какие еще формы жизни существуют помимо моего собственного космоса? Где они, пределы цивилизованности? Кто смеет их преступать? Когда и почему жизнь трансформируется в насильственную смерть? И самый главный вопрос: почему зло вообще существует? И почему оно вечно?

То, что я наблюдаю за лицами собравшихся в зале, не остается незамеченным. Одни отвечают на мой вопросительный взгляд улыбкой, другие избегают прямого зрительного контакта. Словно чувствуют себя пойманными на том, что хотя бы на один вечер они намерены заглянуть в бездну человеческих грехов. Нелегко признаться самому себе, что зло так притягательно.

Я начинаю свое выступление, и негромкое бормотание на задних рядах сменяется напряженной тишиной. Знаю, что она будет царить до конца лекции, лишь время от времени прерываясь вздохом облегчения, когда я расскажу что-то смешное о себе и своей работе. И я догадываюсь, какие вопросы мне зададут в конце: «Что вас поражает в зле?», «Каждый ли человек может стать убийцей?», «Чем вас привлекает ваша работа?», «Как вы справляетесь с таким психическим напряжением?»

Мне до сих пор нелегко найти ответы на все эти вопросы, даже спустя много лет, в течение которых я часто сталкивался со злом и смертью. Для меня затруднительно дать однозначное определение злу. Может, зло – это умение свободно преступать границы дозволенного и осознанно, в ясном уме идти против добра? Жестоко обращаться с людьми, убивать, а иногда даже получать от этого удовольствие? Или это нечто присущее человеку в принципе? Разве сам он не есть олицетворение зла? Разве в нем не сокрыта бездна, от которой кружится голова. Такое описание злу дал Георг Бюхнер[1]. Трудно объяснить, почему зло так очаровывает нас. Почему мы добровольно трясемся от страха перед Ганнибалом Лектером и смотрим фильмы о вампирах и зомби. Хотим прочувствовать на своей шкуре, насколько близко зло способно подобраться к нам? Сколько жестокости и насилия мы готовы вытерпеть? В какой именно момент отведем взгляд? В конце концов, может, нас вновь и вновь успокаивает то, что все это просто вымысел, а не реальность. При этом мы прекрасно знаем, что главный герой, тот самый инспектор, будет рядом. Он возьмет на себя роль морального чистильщика и в конечном итоге одолеет зло. Но достаточно ли этого для того, чтобы заворожить нас? Не является ли зло, по правде говоря, слишком уж поверхностным и скучным, ведь его разрушительное действие никогда не будет столь творческим и непредсказуемым, как сама жизнь во всех ее проявлениях? Так почему же зло никогда нам не наскучивает?

У меня больше вопросов, чем ответов, и я действительно думаю, что в каждом из нас есть как плохое, так и хорошее. Любой подвержен вечному взаимодействию этих двух полюсов. Так что один и тот же человек способен творить добро в одной ситуации и зло – в другой. В нашей повседневной жизни мы сталкиваемся с обеими этими сторонами. Разве мы не пугаемся иногда самих себя, когда наши слова звучат слишком громко, когда нас одолевают ничтожные, а порой и ужасные мысли, когда наши аргументы неуместны и агрессивны? Разве мы не осознаем снова и снова, что невозможно быть однозначно добродетельным? Но значит ли это, что в каждом из нас сидит потенциальный убийца? Может ли определенная ситуация так сильно повлиять на нас, что мы превратимся в преступников?

Несколько десятилетий ученые спорят о том, откуда берется зло. Заложено это в генах, или же человек преступает закон под влиянием социальных факторов? Кто виноват в том, что подобное происходит: природа или общество, в котором он растет, его воспитание, приобретенная система ценностей? Генетическая ли это предрасположенность или вопрос заключается в умении сопереживать, сочувствовать ближнему, в развитости эмпатии? Истина, вероятно, лежит где-то посередине, хотя я по сей день по-прежнему весьма скептически отношусь к тезису о «прирожденном убийце». В конце концов, решающее значение имеют напряженность ситуации и способность справляться с чрезмерно сильными чувствами, такими как гнев, ненависть, негодование, разочарование, отчаяние и любовь.

Как часто я слышал от убийц, что в момент преступления они не узнавали самих себя, казались себе совершенно чужими.


Совокупность различных факторов позволяет человеку контролировать себя в стрессовых ситуациях и не поддаваться спонтанным чувствам. Вместо этого он решает поступить иначе, не так, как ему хотелось сначала. Эта способность удерживает его от соблазна причинить зло.

Все эти умозаключения составляют основу работы профайлера. Моя задача – понять, как и почему кто-то пересек черту. Для меня, как для ученого, преступление – это объект исследования. Поэтому я должен остерегаться оценивать преступника с моральной точки зрения, каким бы чудовищным ни было то, что он совершил. Я хочу понять человека, стоящего за преступлением, поэтому мне необходимо приподнять завесу и столкнуться с ужасом лицом к лицу. Иногда даже приходится проявить определенную долю сочувствия к такому индивиду. Ведь никто не является монстром сам по себе.

Вот почему в своей работе я сознательно избегаю таких слов, как «жестокий», «беспощадный» или «больной». Вы не найдете их и в этой книге. Эти слова – оценка, которой нет места в моей деятельности. Моя цель – выяснить, что произошло и что стало для преступника мотивом. И эту задачу я могу выполнить, лишь оставаясь беспристрастным, субъективное мнение только отвлекало бы меня. Кроме того, объективное расследование – законное право обвиняемого.

Преступник также имеет право хранить молчание и не обязан сотрудничать со следствием, если не желает. Конечно, я всегда надеюсь, что он побеседует со мной, а в идеале еще и даст показания. Но он будет готов это сделать только в том случае, если я создам благоприятную атмосферу для разговора. Преступник должен понять себя и свои мотивы. Это не значит, что я оправдываю его противозаконные действия. Но мне не следует проявлять к нему антипатии или вести себя несдержанно. Иначе мне пришлось бы отказаться от ведения дела. К счастью, со мной такого никогда не случалось.

Несомненно, есть преступления, от деталей которых к горлу подкатывает тошнота. Конечно, иногда и я не застрахован от того, чтобы испытывать гнев по отношению к преступнику, особенно в самом начале, когда постепенно осознаешь масштаб злодеяния. И, конечно, порой, когда я довольно долго вчитывался в материалы дела, перед моим мысленным взором представал монстр. Однако спустя время я видел перед собой человека, казавшегося таким же нормальным, как и любой другой, того, с кем можно совершенно свободно общаться. В такие моменты я не забываю, что сделал мой собеседник, но сдерживаю отвращение к произошедшему и не проецирую его на преступника. Поэтому я не смотрю с ненавистью на этих людей, но и не жалею их. Мне только иногда становится грустно, когда я наблюдаю за их судьбой и понимаю, насколько сильно им не повезло в жизни.

Ключевой вопрос заключается в том, почему одни могут контролировать себя в стрессовых ситуациях, а другие нет. В течение многих лет я искал ответ в своей работе и теперь пытаюсь сделать то же самое на страницах этой книги. В этих поисках мне помогает исследование следов преступления. Реконструируя случившееся, я приближаюсь к побудительным мотивам убийцы и таким образом все больше постигаю многогранную природу зла.

В конце лекции меня часто спрашивают, как удается выдерживать подобные вещи – постоянно иметь дело со злом и смертью. Полагаю, у меня это получается только потому, что я веду себя как зритель. Не позволяю судьбе жертвы затронуть меня. Конечно, я хочу и должен узнать все о преступлении. Необходимо понять, почему и как был убит человек. Выбрал ли его убийца намеренно или он стал случайной жертвой. Мне также важно выяснить, кто эти жертвы, как они жили, с кем дружили и чем любили заниматься. Для этого я изучаю биографию потерпевшего, читаю его дневниковые записи и документы на компьютере, опрашиваю множество людей: родителей, партнеров, друзей, коллег. К концу расследования я знаю о жертве больше, чем кто-либо другой. В этот момент я сильно сближаюсь с ней и поэтому, возможно, могу ответить на вопрос о мотивах преступника и причинах убийства.

Но этим мой интерес к жертве ограничивается, и я говорю себе «стоп», когда начинаю испытывать эмоции. Я всегда был очень восприимчивым и в некотором смысле остаюсь таким до сих пор. Раньше я много размышлял о преступлениях, о муках жертв и о горе тех, кто потерял своего близкого. Однако постепенно такое участливое отношение к страданию стало для меня обременительным. Я больше не хотел задаваться вопросом, какое отчаяние испытывал человек, когда понимал, что вот-вот умрет. Не желал представлять, как жизнь проносилась перед его глазами, прежде чем он смирился со смертью. Моей целью стало как можно меньше сопереживать жертве.

Пишу эти строки, и они кажутся мне очень резкими. Но сформировать профессиональное отношение к преступлению и его жертвам оказалось непростым делом. Я начинал очень осторожно: перестал запоминать имена погибших и вместо этого записывал их в блокнот. Больше не фиксировал в памяти, где именно жили или работали жертвы, если только это не имело решающего значения для идентификации преступника.

Мне было важно снова свободно гулять по своему городу, не вспоминая на каждом углу о смертях и преступлениях. Иначе я бы не захотел здесь жить.


Конечно, такая стратегия сработала лишь отчасти. Некоторые события вы никогда не забудете, несмотря на все попытки и усилия стереть их из своей памяти. Еще в период учебы мне довелось выехать на мое первое дело: это была авария с большим количеством крови. Я потерял сознание и вместе с тяжелораненым пострадавшим был доставлен в больницу. Первым погибшим в моей полицейской службе оказался водитель автомобиля, который на высокой скорости врезался в опору моста, и достать его из искореженной машины удалось лишь мертвым. Изуродованное тело было доставлено в морг, чтобы выяснить, что явилось причиной аварии – вождение в состоянии алкогольного опьянения или самоубийство.

Я хорошо помню тот морг. За высокой стеной и вечнозелеными хвойными деревьями скрывалось здание, не имевшее ничего общего со стерильностью и чистотой сегодняшних моргов. Грязно-бежевая плитка в помещении была небрежно почищена, и все свидетельствовало о запустении. Насчитывалось всего девять холодильных отделений и три отдельных бокса для заморозки сильно разложившихся трупов, поэтому по выходным большое количество тел лежало неохлажденными и часто обнаженными на металлических носилках или прямо на полу. Не могу сказать, что мое обучение хорошо подготовило меня к этой гнетущей атмосфере.

Потребовалось действительно много времени, чтобы привыкнуть к виду смерти во всех ее проявлениях. Стало легче, только когда я научился воспринимать мертвого, увиденного мной на месте преступления или на столе для вскрытия, не как личность, а как объект уголовного расследования, который может рассказать многое о преступнике и его мотивах. Звучит холодно и бесчеловечно. Но это единственный способ взаимодействия детектива со смертью без губительных для него последствий. В конце концов, в течение «обычного» года я имею дело примерно с 75 смертями.

Когда мне удалось понять, как выстраивать дистанцию между собой и жертвой, моя работа стала намного интереснее. Я вдруг стал замечать следы смерти, которые до сих пор были скрыты от меня. В стремлении узнать больше я много раз посещал судебно-медицинские учреждения. Так я познакомился с методами вскрытия, научился распознавать и интерпретировать травмы. Лицо смерти перестало быть таким пугающим.

Но у меня, наверное, никогда не получится воспринимать смерть как должное. Даже несмотря на то, что я продолжаю тщательно хранить свои впечатления глубоко в «ментальных ящиках» и прятаться за защитными стенами. По опыту многих людей, с которыми мне довелось столкнуться по работе, я вижу, что у них это тоже не всегда хорошо выходит. Некоторые компенсируют эмоции экстремальным поведением. Например, суровая на вид женщина-прокурор из Бремена во время эксгумации достает бутерброд из своей сумочки Louis Vuitton и с набитым ртом принимается рассказывать о своем самом заветном желании на день рождения: утром – сообщение от дежурных об убийстве, днем – тщательное расследование, а вечером – задержание и признание виновного. Или работник морга – практически некрофил, который, что называется, совершенно разучился относиться к смерти с уважением и вместо этого испытывает влечение к трупам, не упуская возможности отпустить пошлую шутку во время вскрытия или осмотра трупа и напугать молодых полицейских леденящими душу подробностями. Или детектив из отдела убийств, который позволяет себе лишь маленький глоток спиртного, чтобы избавиться от привкуса смерти во рту и носу, а потом неожиданно становится алкоголиком. Или коллеги, которые, будучи не в силах больше выносить вид смерти и страданий, вынуждены обратиться за помощью к психотерапевту, переводятся в другой отдел, а иногда и вовсе совершают суицид. Смерть и зло иногда обладают неимоверной мощью.

По сей день для меня самая скверная сторона нашей работы – это необходимость общаться с близкими погибших. Тут уже не помогает дистанцироваться от жертвы. Вы сталкиваетесь с глубочайшим, истинным горем.

Часто в обязанности следователя входит информирование родственников о смерти пострадавшего. Тогда он выступает вестником самых ужасных новостей.


И нередко ему приходится полагаться только на собственные силы. Эта обязанность тяжело дается не только молодым и неопытным сотрудникам.

Вот почему две смерти до сих пор не удается запрятать в дальний угол моего сознания. Как будто это было вчера, в памяти всплывают воспоминания о гибели одного русского немца, который скончался от несчастного случая. Юноше было всего лишь 17 лет. Его голова оказалась зажатой между двумя стенами во время ремонта внешней лестницы. Поскольку тело смогли вытащить только спустя достаточно продолжительное время, я был вынужден успокаивать потрясенных и бьющихся в истерике родственников. Когда покойного наконец доставили в морг и я уже собрался домой, мне позвонил пастор, курировавший семью. Он сообщил, что намерен приехать в морг с матерью погибшего, чтобы она попрощалась с сыном. По его словам, только так она могла поверить в то, что тот действительно мертв. Я пытался объяснить священнику, что это невозможно, что у мальчика слишком сильные увечья. Но все мои возражения не возымели никакого эффекта. В отчаянии я начал смывать кровь с головы юноши и прикрывать раны белыми бинтами и простынями. Я почти закончил, когда женщина вошла в помещение.

В другой раз пострадавшая тоже была из немецко-русской семьи. Одним воскресным днем трехлетняя девочка, играя с братом, решила спрятаться за диваном. Ее голова застряла между спинкой и наклонной стеной, в результате чего малышка случайно удушилась. Оказавшись на месте, я увидел обезумевшую мать, пьяного отца, православного священника и скорбящих представителей общины русских немцев. Все доводы о том, что ребенка необходимо отвезти к судмедэксперту, не помогали. Отец упорно не позволял сотруднику похоронного бюро вынести дочь из комнаты. Он пил стакан за стаканом и становился все пьянее с каждой минутой. Что мне было делать? Как вариант – скрутить огромного мужчину при помощи нескольких полицейских, но, безусловно, это было самым худшим решением. Вместо этого я выкурил с ним несколько сигарет и выпил водки. Акт человечности, как выразился священник, пусть даже он совершен в нарушение инструкций. Тогда мне пришла в голову одна идея: я предложил отцу самому отнести мертвого ребенка к катафалку. Мужчина согласился. Мать завернула девочку в белую простыню, и изрядно пьяный отец торжественно зашагал к катафалку с мертвой дочерью на руках. За ними последовали мать, священник, скорбящие представители общины и я. До сих пор в моих ушах звучит их пение, я вижу пожилых женщин с иконами и отца, который укладывает своего мертвого ребенка в открытый гроб и присоединяется к рыдающей жене. Эта сцена регулярно всплывает в моей голове.

Несмотря на все эти стрессовые моменты, я люблю свою работу. Трудно представить более творческую профессию со столь четкой, но невероятной задачей – объединить вещи, которые поначалу кажутся несвязанными. И дело не только в разнообразии заданий и не в погружении в различные сферы жизни. Суть в привлекательности и притягательности зла, в стремлении выяснить, кто это сделал, в поиске ответа на вопрос «Почему?». Превыше всего это уверенность в том, что потерпевший и его родственники имеют право на то, чтобы преступление было раскрыто, а также желание защитить общество от опасности.

На страницах этой книги я приглашаю вас заглянуть мне через плечо, понаблюдать за моей работой и проследовать со мной по пути в поисках зла. И в конце вы тоже затруднитесь объяснить, что на самом деле представляет собой обыкновенное зло и почему мы так им очарованы.

¹

Не ведая жалости

Преступление по книге

Дождь барабанит по лобовому стеклу моей служебной машины. Я подъезжаю к складам на Везере. Поднимаю воротник плаща и бегу к реконструированному зданию. Жизнь у реки – вот философия застройки в этом квартале. Сейчас эта фраза приобретает совершенно иной смысл. Промокнув до нитки, добираюсь до бывшего склада. С тех пор как активная работа гавани переместилась в соседний Бремерхафен, где достаточно места для разгрузки и загрузки гигантских современных контейнеров, пустующие складские и промышленные помещения в порту Бремена постепенно превращаются в жилые. Комплекс с отремонтированными «под ключ» апартаментами в стиле лофт, эксклюзивными бутиками, офисами и юридическими конторами спроектирован в соответствии с последними инженерно-строительными требованиями. Побеленные стены и бетонные светло-серые полы. Застекленные мансардные окна и многочисленные точечные светильники на потолке создают в помещениях эффект дневного освещения. Но эта жизнерадостность резко контрастирует с кровавой лужей – ее длина около метра, а ширина почти 40 сантиметров. Лужа темно-красного цвета, кровь уже засохла. Когда здесь была убита женщина по имени Мишель Ройтер, я еще отдыхал в Швеции. Вернувшись из отпуска, я поехал прямо в офис. Дело оказалось затяжным.

1

Мишель Ройтер возвращалась домой в начале девятого вечера после встречи с подругами. Она припарковала свой белый кабриолет в гараже и направилась к лифту. При ней была дамская сумочка и две большие сумки через плечо. Судя по всему, преступник поджидал жертву в маленьком холле перед лифтом и здесь же нанес ей ножевые ранения. Ее пронзительные, сигнализирующие о смертельном страхе крики о помощи вырвали нескольких обитателей жилого комплекса из расслабленной домашней летаргии. Однако лишь спустя несколько минут один из них все-таки решился выяснить причину шума. К своему ужасу он наткнулся на целое «море крови» и, по предположению следователей, спугнул преступника, который тотчас же скрылся.

Вызванные на место преступления полицейские проследовали по следам крови и нашли Мишель Ройтер в маленьком помещении под лестницей, так называемой вентиляционной шахте. Она была уже мертва. Несмотря на многочисленные улики и активное расследование, проведенное убойным отделом, преступление раскрыть не удалось. Из-за тяжелых увечий, нанесенных погибшей, мои коллеги не исключали того, что нападение мог совершить человек, состоявший с жертвой в близких отношениях. Были проверены многочисленные друзья, соседи и случайные знакомые потерпевшей. Но серьезной зацепки так и не обнаружилось.

Высказывалось предположение о том, что до совершения преступления убийцу могли видеть несколько человек из жилого комплекса. Одна свидетельница за день до убийства, это было в районе 21:00, вошла в лифт с незнакомцем и в короткой беседе с ним упомянула, что возвращается с работы. Через день она снова заметила этого человека. На этот раз было около 18:00. Женщина вышла из дома и неожиданно столкнулась с тем мужчиной из лифта. Она придержала для него входную дверь, и незнакомец вошел в дом.

В течение следующих нескольких часов мужчину заметили еще трое жильцов. За одной молодой женщиной этот человек проследовал почти до ее машины. Двух других свидетелей удивило то, что он сначала без видимой цели бродил по подвалу жилого комплекса, а затем интересовался, где расположены мусорные контейнеры. Это было около 19:15, почти за час до смерти Мишель Ройтер. То, что незнакомец и являлся преступником, доказано не было. Однако свидетели, по-видимому, описывали одного и того же человека: мужчину около 30 лет, стройного и невысокого, со светлыми волосами, в очках, джинсах и белой футболке. Никаких особых примет.

Поведение преступника необычно, его мотивы на данный момент необъяснимы. Поэтому я решаю отойти от стандартного метода расследования и вместо этого провести так называемый анализ места преступления. Американский термин «профайлинг» более знаком большинству. На тот момент я работал следователем уже более 20 лет, но с новым аналитическим подходом был знаком немногим больше года, пройдя лишь малую часть обучения. Прежде чем получить квалификацию профайлера, мне еще предстояло преодолеть долгий путь.

Сегодня я уже не возьмусь точно сказать, почему меня так привлекли методы профайлинга. Оказали ли свое влияние впечатляющие исследования об американских серийных убийцах, таких как Эд Гейн, Джеффри Дамер и Тед Банди? Сказался ли интерес к злу вообще – увлечение, знакомое любому, кто любит читать или смотреть детективы? Или же все дело в надежде наконец объяснить поведение некоторых преступников, которое казалось абсурдным, странным или просто непонятным? Наверное, здесь было всего понемногу.

Я понимал, что больше не хочу довольствоваться одной лишь поимкой преступников и получением от них признательных показаний. Мне было важно выяснить истинные причины, по которым они убивали тем или иным способом. Я желал узнать больше о каждом отдельном преступлении и преступнике, а значит, и о неисчерпаемом разнообразии человеческой психики. Так что для меня как начинающего профайлера убийство Мишель Ройтер стало первым настоящим делом. В то время, правда, я еще был начальником отдела по расследованию убийств. Отдел по «оперативному профайлингу» я возглавлю позже.

Мне пришлось действовать совсем иначе, чем раньше. Свернуть со знакомого пути было непривычным испытанием. Профайлинг строится на трех китах: следы на месте преступления, следы на трупе и личность потерпевшего. Показания свидетелей и улики, оставленные злоумышленником за пределами места преступления, – то, на чем часто базируется типичное расследование убийства, – мало интересуют профайлера из-за существующей при этом субъективности. Исключение составляют случаи, когда речь идет об установлении хронологической последовательности и о составлении характеристики жертвы. Вот для этого мне нужно как можно больше мнений, чтобы составить предельно достоверную картину. Что особенного было в этом человеке? Насколько он был доверчив, как вел себя в опасных ситуациях? Однако в центре интересов профайлера находится место преступления: обнаруженные на нем следы могут рассказать, что именно хотел преступник, насколько тщательно он все спланировал и что в первую очередь побудило его совершить злодеяние.

Чтобы выяснить все это, я задаю себе на месте преступления множество вопросов, которые всегда связаны с оценкой поведения убийцы. Как он вышел на контакт с потерпевшим? Насколько контролировал себя и свои порывы? Насколько агрессивными были его действия? Была ли агрессия умеренной – всего лишь необходимой для преодоления сопротивления жертвы? Или он действовал по обстоятельствам? Какое оружие использовал преступник – собственные руки, колющие или тупые предметы? Принес ли он оружие с собой или нашел случайно, пустив в ход так называемые подручные средства? Когда он нанес ранения жертве: до или после смерти? А может, в момент смерти? Как именно преступник убивал? Сначала задушил, а потом зарезал жертву? Или наоборот? Что насчет сексуального контакта? Был ли он вообще? Если да, есть ли признаки необычных сексуальных предпочтений, таких как фетишизм или садизм? Была ли жертва убийства изнасилована? И что преступник сделал с телом? Он просто оставил его, спрятал или унес куда-то еще? Пытался ли убийца избавиться от таких следов, как отпечатки пальцев или сперма, которые могли бы его идентифицировать? То есть был ли он в перчатках и использовал ли презерватив? Существует много вопросов, на которые я должен ответить, чтобы максимально реалистично реконструировать ход преступления. Есть надежда, что все это поможет мне понять мотив преступления, описать потребности преступника и составить профиль его личности.

2

В запекшейся крови виднеется грубый ромбовидный отпечаток рабочей обуви. Следы от подошв усеяли пол, как штампы, через равные промежутки. Они ведут в глубину помещения. Вокруг лужи наружу расходятся густые капли крови. Узкая дорожка кровавых подтеков ведет к серой стальной двери лифтового холла, к выходу от лифта, к кладовкам и чулану для велосипедов.

Я открываю огнеупорную дверь лифтового холла и попадаю в комнату без окон площадью почти 8 квадратных метров. Неоновые светильники отбрасывают тусклый зловещий свет, две стальные двери ведут в другие помещения. Место напоминает подземелье.

На полу и на стенах также обнаруживаю следы крови. На работе я уже внимательно изучил снимки с места убийства и фото вскрытия, однако количество этих молчаливых свидетелей свершившегося злодеяния меня шокирует. Я никогда не видел столь яростного проявления жестокости.

Чтобы иметь возможность реконструировать события и понять их суть, мне нужно интерпретировать рисунок кровавого следа. Гнетущая перспектива, которая ждет меня после беззаботного отпуска. Затхлый запах крови не добавляет энтузиазма. В такие моменты трудно сохранять профессиональную дистанцию между собой, преступником и жертвой.

Сложно отделаться от мысли, что несколько дней назад здесь оборвалась молодая жизнь, полная надежд и, вероятно, больших планов на будущее.


На самом деле я не хочу даже представлять, какой смертельный ужас и какие муки должна была испытать эта молодая женщина, прежде чем умереть, несмотря на отчаянное сопротивление.

Стараюсь по возможности не думать об этом и возвращаюсь к своей задаче. Место преступления теперь выглядит совсем не так, как в момент обнаружения тела моими коллегами. Многие предметы передвинуты и лежат иначе. Криминалисты, следователи, фельдшеры или сотрудники похоронного бюро тоже наследили. Тем не менее я уверен, что мне удастся получить ключи к разгадке хода убийства, еще раз внимательно все осмотрев.

В экранизации триллера Томаса Харриса «Красный дракон» есть сцена, в которой очень хорошо показана работа профайлера. Молодой следователь ФБР Уилл Грэм (Эдвард Нортон) появляется на месте преступления. За несколько дней до этого серийный убийца Фрэнсис Долархайд расправился здесь с целой семьей. Глазами профайлера зритель видит пятна крови на стенах и на кровати в спальне. Уилл Грэм фиксирует их, а затем наговаривает на диктофон свои мысли о причине и динамике их появления. Моя работа выглядит примерно так же, только я записываю свои умозаключения не на пленку, а в блокнот. До сих пор этот старомодный метод нравится мне больше других.

Такая работа на месте происшествия, похожая чем-то на медитацию, и раньше была неотъемлемой частью моих расследований, еще до того, как я стал заниматься профайлингом. Я по нескольку раз выезжал туда, где произошло убийство, и внимательно разглядывал следы, иногда задерживаясь на несколько часов. Так мне часто удавалось узнать подробности случившегося. Эти знания я потом использовал на допросах. В случае если подозреваемый давал признательные показания, я мог проанализировать, насколько сильно он фальсифицировал факты в своих рассказах.

Прямо за дверью в лифтовый холл я вижу большую лужу крови, так напугавшую свидетеля. Разрозненные брызги на стене говорят о том, что преступник наносил удары быстрыми, колющими движениям, так что кровь жертвы хлынула из-под ножа. Тяжелораненая Мишель Ройтер, по-видимому, долго пролежала на полу. Однако прежде чем кровь успела свернуться или высохнуть, женщину проволокли несколько метров, о чем свидетельствует непрерывный след, ведущий ко второй двери. Кровь сворачивается через 3–6 минут и засыхает через 10–15. Преступник протащил женщину через помещение вскоре после того, как ударил ее ножом.

У второй двери на полу тоже образовалась лужа крови площадью около полутора квадратных метров. Из нее буквально вырываются длинные брызги, которые достают до двери, находящейся примерно в полуметре. Я достаточно долго изучаю эту картину, ведь она свидетельствует об особом моменте в ходе преступления: именно здесь преступник не только повредил ножом одну или несколько артерий жертвы, так что кровь хлынула из ран под давлением. Именно здесь он убил Мишель Ройтер.

Внимательно осматриваюсь, пытаясь найти закономерность в многочисленных отпечатках обуви с грубым протектором. Преступник, кажется, беспокойно метался по помещению. Но почему?

Вытаскиваю из портфеля папку, где хранятся фотографии с места преступления. При взгляде на кадры из лифтового холла у меня возникает мысль: может, убийца хотел замести следы? Не поэтому ли он поставил на кровавый отпечаток две сумки жертвы, прежде чем его спугнул встревоженный жилец? По фотографиям видно, что преступник обыскал и сумки: из одной торчит полиэтиленовый пакет с надписью «En Vogue». На полу на расстоянии метра валяются связка ключей, к которой прицеплен брелок с фотографией, ключ от машины, открытая пачка легких сигарет, серебряная зажигалка и три журнала об искусстве. Я иду по извилистому следу, выхожу из лифтового холла и попадаю в небольшой коридор, ведущий к лифту и кладовкам.

Непрерывающиеся следы волочения свидетельствуют о том, что преступник целенаправленно и без остановок протащил жертву более чем 20 метров в чулан для велосипедов, а затем оставил ее перед дверцей вентиляционной шахты.

Мне приходит на ум сравнение с мертвой дичью, с трофеем, который охотник уносит, чтобы защитить его от хищников. Преступник обошелся с человеком как с куском мяса.


Пятна крови на стене говорят мне о том, что именно здесь убийца прислонил мертвую женщину, затем поднял ее тело и затащил в шахту, расположенную позади. Листаю папку с фотографиями и вижу еще одну особенность места преступления: среди следов волочения валяются несколько окровавленных журналов об искусстве и четыре сложенных листка глянцевой бумаги. Журналы, по-видимому, лежали на трупе во время транспортировки и прикрывали раны. Когда преступник в спешке перетаскивал тело, они соскользнули. Однако что значили сложенные листки, я так и не понял. Два из них были полностью пропитаны кровью, а два других испачкались лишь на уголках. Может, преступник засунул острые концы в рану на шее женщины, чтобы таким образом ее замаскировать? Или так он хотел символизировать еще большее число ножевых ранений? На фотографиях я обнаруживаю третье необычное обстоятельство: в нескольких метрах от дверцы шахты лежит кусок медицинского пластыря шириной с большой палец и длиной около 20 сантиметров. К нему прилипли два черных коротких волоса. Вероятно, они принадлежат Мишель Ройтер. Еще одна загадка, которую мне предстоит разгадать: какова функция пластыря? Может, им фиксировался кляп, который преступник использовал для того, чтобы женщина не кричала? Но, получается, и это намерение убийцы полностью провалилось.

На снимках также замечаю, что помещение, где была найдена Мишель Ройтер, выглядело иначе, чем сейчас. Слева от дверцы шахты стоял прислоненный к стене велосипед. Он мешал оперативникам при осмотре места преступления, и они его убрали. Судя по всему, для преступника велосипед помехой не был. Затем я открываю дверцу высотой всего 120 сантиметров, ведущую в вентиляционную шахту. Рядом с дверной ручкой – еще четыре смазанных кровавых отпечатка. Могу сказать, что они оставлены рукой в перчатке.

Я перешагиваю через порог высотой почти 60 сантиметров и направляю фонарик в темноту. Глазам требуется время, чтобы привыкнуть к полумраку. Помещение всего 80 сантиметров в ширину и добрых 4 метра в длину. Но я могу встать в полный рост, не доставая до потолка. Осторожно, на ощупь продвигаюсь влево и в конце коридора нахожу проем в стене, ведущий в другое помещение за углом. Глаза начинают слезиться, внезапно ощущаю резкий запах растворителя. Направляю фонарик на пол и вижу две банки с этикетками «Двухкомпонентная система на основе эпоксидной смолы». Это вещество используется для покраски бетонных полов. Одна из банок перевернута, ее содержимое вылилось. Рядом с засохшей синтетической смолой замечаю следы крови – на полу и на неоштукатуренных бетонных плитах прямо у входа. Именно здесь лежало тело Мишель Ройтер, когда его обнаружили.

Едкий запах невозможно выносить долго, и я выбегаю из тесного помещения. Снаружи в чулане для велосипедов снова беру в руки фотографии. Я пытаюсь восстановить в уме последовательность событий: как именно преступник переместил сюда тело? На снимках лицо и волосы Мишель Ройтер перепачканы кровью. Следы смазанные, то есть женщина еще какое-то время двигалась после того, как ей были нанесены удары ножом. Или же это преступник изменил положение тела? Очки без оправы погнуты и сдвинуты на лоб. Все свидетельствует об активной динамике преступления.

Мертвая женщина лежит на спине, правое плечо и голова слегка приподняты и прислонены к стене, правая рука на животе. Ноги разведены в стороны, но согнуты в коленях так, что пятки соприкасаются. На босых ногах – легкие мокасины. Рядом с правой ногой – наручные часы с разбитым стеклом.

На Мишель Ройтер надеты широкие брюки кремового цвета, шов в промежности разорван на несколько сантиметров, так что видны белые трусики. Обе пуговицы на поясе застегнуты, молния раскрыта. Между ног лежит белый вязаный кардиган с вывернутыми наизнанку рукавами. Бывшая некогда бежевой футболка полностью пропитана кровью и задрана спереди.

Обнаженная грудь в крови. При этом на фото видно несколько ран на левой груди и верхней части живота, а также длинный порез на шее справа. Я внимательно рассматриваю снимок через лупу: тонкая серебряная цепочка покойной натянута между двумя углами раны. Она попала туда случайно, когда тело тащили? Или преступник намеренно ее так расположил?

На одном из последних фото замечаю, что на пороге в вентиляционную шахту лежит ключ с частой бородкой – такие подходят к межкомнатным замкам. Это может быть ключ от дверцы. Преступник намеревался запереть эту маленькую каморку, прежде чем изнасиловать беззащитную жертву? Несколько дней спустя, взяв ключ у следователей и вернувшись на место преступления, я обнаружу, что он действительно подходит.

Дальше я иду по окровавленным отпечаткам обуви, которые ведут от вентиляционной шахты на первый этаж. Преступник уверенным шагом прошел мимо сумок Мишель Ройтер, покинув место убийства, миновал парковочные места для автомобилей и служебные помещения, затем достиг соседнего дома и сел в лифт – об этом свидетельствует последний нечеткий след от подошвы, испачканной в крови. Я поднимаюсь на лифте на третий этаж, где расположена незапертая пустая квартира. Криминалисты обнаружили здесь кровь Мишель Ройтер на дверной ручке. Такой след мог оставить только убийца. Но что он тут делал? Мылся или переодевался? Еще одна загадка в этом необычном деле.

Для первого раза достаточно. Прошло несколько часов с тех пор, как я, промокший насквозь, оказался на месте происшествия. Дождь тем временем прекратился, но весь асфальт в лужах. Не спеша иду к близлежащей гавани, сажусь на швартовый якорь и начинаю размышлять над тем, что увидел. Интересно, Мишель Ройтер знала нападавшего или их трагическая встреча произошла случайно? Травмы говорят сами за себя. Удары в лицо, удушение – вот типичные повреждения, когда пострадавший и убийца знакомы. То, как преступник вел себя после убийства, также свидетельствует о спонтанном выборе.

Бегство часто является первой реакцией преступника, который был знаком с тем, на кого напал.


Иногда убийца устраивает инсценировку и на месте преступления: располагает предметы или сам труп так, чтобы они выглядели как послание, отводя подозрение от него или становясь прощальным приветом некогда любимому партнеру. Но в этом случае все было иначе: перемещение тела убитой в вентиляционную шахту, поставленные рядом сумки, сложенные листки бумаги, медицинский пластырь с прилипшими волосами покойной в следах волочения. Тот, кто действует подобным образом, явно все спланировал. Единственный вопрос: зачем? Говоря терминологией ФБР, это убийство с неспецифическим мотивом, смысл которого знает только преступник и над осуществлением которого он поработал заранее.

3

Эти первые мысли бешено крутились в моей голове, пока я сидел на причале под пасмурным небом. Чтобы сделать какой-то серьезный вывод, мне для начала нужна информация о жертве: каковы были семейные, личные и финансовые обстоятельства Мишель Ройтер? Как женщина проводила свободное время? Относилась ли она к какой-то субкультуре? Когда и где ее видели в последний раз – одну или в компании? Как она выбирала сексуальных партнеров? Контактировала ли с кем-то на интернет-форумах?

Для ответа на все эти вопросы необходимо побеседовать с членами семьи погибшей, друзьями, знакомыми и коллегами. Чем их больше, тем лучше, тогда субъективное мнение отдельного человека не помешает сформировать образ жертвы. Речь идет о целостной картине личности. Кроме того, свой вклад в эту картину могут внести заметки Мишель в ежедневниках, дневниках, письмах или электронных сообщениях. Оценка этой информации требует огромных затрат времени и сил, но оно того стоит. Именно в близких отношениях раскрывается истинное лицо человека. Моя работа – разгадать по возможности самые сокровенные секреты жертвы. В итоге я буду знать больше, чем мать, друг или муж. Это очень ответственная работа.

В последние несколько дней мои коллеги из отдела по расследованию убийств интенсивно поработали над информацией о жизни Мишель Ройтер и над ее биографией. Все, что им удалось выяснить, они поместили в отдельную папку с надписью «Картина личности пострадавшей Мишель Ройтер». Дочь бизнесмена и француженки, Мишель Ройтер выросла за границей и обучалась в нескольких международных школах. Она довольно рано обнаружила в себе любовь к творчеству и искусству. После окончания школы девушка изучала дизайн одежды и живопись в Европе. Девять месяцев назад она вернулась в родной город Бремен и временно жила у подруги. Причины такого решения после изучения документов остались мне неясны, но Мишель Ройтер, вероятно, планировала начать жизнь с чистого листа. Во всяком случае, на допросе одна из ее подруг предположила, что подобное было возможно.

В поисках представительного жилья Мишель Ройтер узнала о проекте жилого комплекса у реки и сразу же влюбилась в идиллию бывшего порта. Почти три месяца женщина являлась одним из немногих арендаторов собственного лофта с видом на реку. В это же время она открыла картинную галерею, где выставлялись работы художников оп-арта[2] шестидесятых, от Бриджит Райли до Виктора Вазарели.

По всей видимости, уединенность жилого комплекса, в котором многие квартиры пустовали, женщину не пугала. Она признавалась подруге, что рада тишине в доме. Ей нравилось и то, что во дворе всегда находилось место для парковки ее кабриолета. Совета купить баллончик со слезоточивым газом она не послушалась. Говорила, что никогда в жизни ничем подобным не пользовалась. Мишель всегда была дружелюбна и открыта с другими людьми, видела в них только хорошее. «Я последняя, с кем может что-то случиться», – повторяла она подругам.

У нее сложились чрезвычайно теплые и доверительные отношения с родителями, живущими в Берлине, и с братом, который на пять лет старше ее. Также Мишель ладила с бывшими однокурсниками и коллегам из галереи. Они часто созванивалась или переписывалась по электронной почте. После возвращения в Бремен она по вечерам часто бывала в центре города, где располагались бутики, пабы и уютные рестораны. Там молодая женщина быстро заводила знакомства и иногда по наивности легкомысленно оставляла свой номер телефона. Поскольку Мишель потом сильно удивлялась неожиданным звонкам, подруга посоветовала ей поостеречься. Ведь, как девушка отозвалась о погибшей на допросе, «ее привлекательная внешность способствовала тому, чтобы стать объектом желания».

Друг-фотограф сделал для Мишель Ройтер серию снимков. Я смотрю на них и понимаю, что имела в виду подруга: передо мной красивая, миниатюрная, слегка экстравагантная девушка с короткими черными волосами, которая, кажется, осознает, какое впечатление производит. Взгляд дружелюбный и открытый, иногда кокетливый, а затем снова задумчивый. Фотографии были сделаны всего пять недель назад: вот Мишель в галерее, развешивает картины в стиле оп-арт, вот она перед мольбертом, за рулем своего спортивного автомобиля, а вот с растрепанными волосами в гавани, счастливо машет в камеру.

4

Вооружившись полученными знаниями, я еду в Институт судебной медицины, чтобы осмотреть вскрытый труп молодой женщины. Мне нужно спешить – прокуратура уже дала распоряжение передать тело для захоронения. После обеда сотрудник похоронной службы должен забрать покойную. Патологоанатом уже ждет меня. Он прокомментирует протокол вскрытия – объективное документирование факта смерти.

Интерпретация травм и причин смерти является вторым важным столпом в профайлинге.

Чем необычнее повреждения на трупе, тем отчетливее они раскрывают мотивы преступника и дают представление о его психике.


С этим патологоанатомом мы знакомы более 10 лет, я часто работал с ним на месте преступления или стоял за столом для вскрытий. Мы обсуждали вид и время смерти, а также характер травм. Иногда наши мнения расходились, но часто мы разделяли одну и ту же точку зрения. Мне нравился этот человек. Каждый день сталкиваясь со смертью, он сохранял позитивный настрой и преданность своей работе.

Стена почти трехметровой высоты скрывает от любопытных взглядов столетнее здание морга. Тело Мишель Ройтер находится уже не в зале для вскрытий, а в небольшом соседнем помещении. Так называемые полицейские трупы хранятся здесь при температуре 8 градусов по Цельсию. Это люди, погибшие при невыясненных обстоятельствах или неестественным путем. Следователи должны установить причину смерти. До этого момента тело не будет передано для захоронения.

Мы входим в прохладное помещение втроем: судмедэксперт, ассистент и я. Облицованная светлой плиткой комната со столами и шкафами из нержавеющей стали – воплощение сдержанной функциональности. В углу стоят синие ящики и ведра с органами, извлеченными из трупов для гистологического исследования. Его цель – выяснить причину смерти. Мы надеваем тонкие хирургические перчатки. После осмотра трупа я дополнительно продезинфицирую руки – этот ритуал очищения важен для психики. Ассистент открывает холодильный бокс, подталкивает выдвижную подъемную платформу к дверце, вытаскивает носилки с мертвым телом на стеллаж и снимает с покойной белую простыню. На обмытом обнаженном трупе я отчетливо вижу следы преступления и анатомирования: глубокий рубец на шее, зашитый ассистентом, ножевые ранения груди, Y-образный разрез, сделанный во время вскрытия. Патологоанатом использовал скальпель, чтобы рассечь кожу от обоих плеч до грудины, а оттуда перпендикулярно к лобковой области, чтобы вскрыть грудную клетку и извлечь органы.

Я открываю папку с фотографиями и сравниваю снимки с повреждениями, которые вижу на трупе. Мой план таков: понять происхождение всех травм с головы до ног. Судебно-медицинский эксперт обращает мое внимание на мочку левого уха, где он заметил свежий отек. Далее указывает на зашитую рваную рану на затылке. Травма находится выше воображаемой «линии полей шляпы». Этому термину почти 100 лет, он восходит к временам, когда мужчины еще носили этот головной убор. С тех пор судмедэксперты и следователи используют его для установления причин травмы: если она расположена выше линии полей шляпы, то, вероятно, произошла вследствие удара каким-либо предметом. Если травма находится ниже этой линии, то причиной может быть падение. В случае с Мишель Ройтер все очевидно: преступник хотел оглушить ее. На лице убитой я вижу рваные раны на левой брови, на правой скуле и на губе. Они доказывают, что преступник дважды или трижды ударил ее по лицу. Еще я отмечаю раны на руках: оба локтя в синяках, как и тыльная сторона правой кисти. Я разделяю мнение обоих судмедэкспертов: женщина держала руки над головой, защищаясь от ударов. На языке судебно-медицинской травматологии это называется защитно-оборонительными травмами. Порезанные руки – явное свидетельство отчаянных попыток защититься от ножевых ударов. Человек, активно хватающийся за острое лезвие, чтобы вырвать нож у преступника, отчаянно цепляется за жизнь: Мишель Ройтер очень боялась умереть.

Патологоанатом еще раз озвучивает выводы из предварительного отчета о вскрытии. Чтобы уловить сказанное на особом профессиональном языке, мне приходится сосредоточиться, и я едва успеваю записывать все в свой блокнот:

1. Левая передняя часть шеи: несколько порезов длиной до 15 сантиметров с ровными краями. Начинаются слева от гортани и идут вверх до правого уха. Мышцы шеи разорваны. Повреждена сонная артерия. На щитовидном хряще – 3 ровных, поверхностных пореза.
2. Грудь: 19 порезов. Гематомы. 12 порезов по горизонтали, 7 – по диагонали, идут слева вверх. Раневые отверстия длиной от 1,0 до 2,6 сантиметра. Верхние наружные края раны заострены, противоположные слабо закруглены. Максимальная глубина пореза (задняя стенка перикарда) – 13 сантиметров.
3. Спина: 6 горизонтальных колото-резаных поперечных ран (17 сантиметров). Длина ран от 1,0 до 2,1 сантиметра. Края ран острые.


В какой-то момент я перестаю записывать, чувствуя некоторое замешательство. Поверхностные порезы на горле говорят о том, что преступник не отважился перерезать горло Мишель Ройтер, несмотря на решимость, которую он продемонстрировал, нанося другие травмы. И дело было не в тупом ноже, поскольку по порезам на шее и ладонях видно, насколько он был острым. Может, убийца вдруг засомневался? Что-то остановило его? Мне знакомо такое поведение по другим делам.

Отделение головы или нанесение серьезных травм шеи кажется многим преступникам чем-то вроде табу, так же, как и людям, которые хотят совершить суицид.


Тот, кто посягает на голову, покушается на самое ценное в человеке, ведь здесь расположен мозг, центр жизни, чувств, мыслей. Это то, что делает человека человеком и отличает от других существ. Нежелание трогать эту часть тела иногда преодолевается лишь после нескольких пробных попыток.

Колотые раны груди тоже говорят мне о многом. Преступник нанес жертве как минимум две серии ударов ножом из разных положений. И то, что раны распределены по площади размером с лист бумаги формата A4, тоже свидетельствует о решимости преступника: он хотел убить женщину, потому что 12 колотых ударов были сосредоточены вокруг сердца в области грудины. Предположительно, Мишель Ройтер в этот момент уже была без сознания и не могла защищаться.

Далее патологоанатом поясняет, что все ножевые ранения были прижизненными. Еще он может сказать, как выглядело орудие убийства: «Лезвие очень острое, заточено только с одной стороны, шириной не более сантиметра и длиной не менее 10 сантиметров». Тут мне приходит в голову, что это мог быть складной нож «балисонг», более известный как «нож-бабочка». Рукоять такого ножа состоит из двух половинок, которые поворачиваются на 180 градусов и соединяются с лезвием шарниром. В сложенном положении лезвие скрыто в корпусах рукояти, что исключает вероятность пораниться. При необходимости нож открывается одним взмахом запястья.

Ассистент патологоанатома переворачивает покойную на живот. Удары в спину показывают совсем другую динамику, продемонстрированную преступником. Кажется, они были нанесены в движении, настолько раны рассредоточены по спине. Я представляю, как Мишель Ройтер убегает, а убийца следует за ней и колет ее ножом сзади. В этот сценарий укладываются следы крови, найденные в лифтовом холле. На правой голени обнаруживаю повреждение кожи. Мы пытаемся понять, что могло стать причиной его появления. У патологоанатома нет предположений. Я вспоминаю едкий запах в вентиляционной шахте. Может быть, растворитель, содержавшийся в пролитой синтетической смоле, вызвал химические ожоги, от которых в итоге кожа отслоилась рваными кусками?

Патологоанатом называет причинами смерти ранения в сердце и массивную кровопотерю. В этой холодной комнате, выложенной холодной плиткой, в моей голове начинает складываться картина хода преступления: убийца не просто напал на Мишель Ройтер с ножом, сначала он попытался оглушить ее тупым предметом, о чем свидетельствует припухлость на черепе. Он использовал для этого палку? Я припоминаю, что от нее бывают похожие травмы. Преступник как минимум дважды ударил женщину по голове. Может, он думал, что таким образом сумеет сбить ее с ног и получить над ней контроль? Но его план провалился. Мишель Ройтер яростно сопротивлялась и пыталась отразить новые удары, пока убегала. Однако преступник хотел завершить начатое. Динамика убийства показывает, что ему удалось сломить сопротивление жертвы. Он намеревался довести дело до конца.

Я провел в помещении морга уже добрый час. Несмотря на печальный повод, мне нравятся наши беседы с экспертом по смертям – часто они закладывают основу моей дальнейшей оценки каждого конкретного случая. Возвращаясь в офис на служебной машине, стараюсь уложить в голове новые впечатления.

Какое необычное преступление! Случай, выходящий из ряда вон.


Мне интересно, смогла ли Мишель Ройтер, сопротивляясь, схватить своего мучителя или поранить его. Не остались ли следы под ее ногтями – кожа преступника, которая застряла там, когда она его поцарапала? Мне нужно осмотреть одежду Мишель, чтобы определить, когда именно преступник ударил ее ножом. Была ли она в этот момент полностью одета? Или он сначала задрал на ней футболку и порвал бюстгальтер?

Вернувшись в офис, я направляюсь в кабинет старшего делопроизводителя. Название этой должности – продукт типичного для немецкой полиции словотворчества и звучит куда более прозаически, чем комиссар или следователь. Старший делопроизводитель – это специалист, который ведет документацию по конкретному уголовному делу. Он консультирует руководителей «убойного отдела» и определяет основные направления расследования. Ответственная работа, потому что именно у него сосредотачиваются все отчеты. Этот человек отвечает за распространение и мониторинг более чем трехсот документов, полученных в результате сигналов от населения, допросов свидетелей и оценки места преступления и жилища потерпевшего. Мой коллега буквально утопает в предметах, добытых за последние несколько дней: папки, стопки бумаг, множество бумажных и полиэтиленовых пакетов с уликами рассредоточены по кабинету. Тянет затхлостью, и я сразу понимаю почему: от некоторых свертков исходит запах засохшей крови. Старший делопроизводитель, похоже, привык к этому спертому воздуху: он роется в горе улик и достает несколько бумажных пакетов. В них находится одежда с запекшейся кровью.

Вернувшись в свой кабинет, я раскладываю на большом листе белой бумаги отдельные предметы одежды: кардиган, футболку, бюстгальтер и брюки. Сначала я рассматриваю белый кардиган и вижу два повреждения ткани в области груди: разрезы длиной около 15 миллиметров, которые, возможно, образовались в результате ножевых ударов. На левом рукаве, в 8 сантиметрах от манжеты, ткань тоже иссечена. На спинке кардигана насчитываю 11 дефектов. Меня это удивляет, ведь патологоанатом зафиксировали на спине мертвой женщины только шесть порезов. Я звоню эксперту по орудиям убийства и прошу его о помощи. Через несколько минут криминалист приходит ко мне в кабинет и сразу же объясняет разницу в количестве порезов. Из-за складок на одежде один удар ножом может повредить ткань в нескольких местах. В то же время не всегда разрез одежды приводит к травмированию кожи. Коллега берет футболку и осматривает спинку. Мы насчитываем шесть порезов, столько же, сколько я увидел на спине Мишель Ройтер.

На передней части футболки – 18 порезов, на один меньше, чем на груди убитой. Означает ли это, что преступник нанес одно ранение своей жертве только после того, как задрал на ней одежду? Не обязательно, объясняет коллега. Иногда один прокол на одежде может привести к множественным повреждениям кожи. Например, если жертва сопротивляется и резко двигается, а лезвие при этом не полностью выдернуто из ткани.

На бюстгальтере обнаруживаю пять дефектов: три пореза на чашках спереди и рваный след длиной 15 миллиметров по центру, там, где они сшиты. Кроме того, преступник с такой силой разорвал нижнее белье в области застежки, что вшитая петелька для крючка вырвалась из ткани. Я прошу коллегу также осмотреть шов брюк в промежности и ответить на вопрос, как именно он был поврежден, – разрывом или порезом. Протягиваю эксперту брюки, поскольку он хочет рассмотреть волокна ткани с помощью микроскопа в своей лаборатории. Обращаю внимание на то, что этот предмет одежды почти не испачкан кровью.

Всего через несколько часов эксперт приносит мне письменный отчет. «Микроскопическое исследование разорванных шовных нитей показало, что большинство концов нитей имеют пучкообразные, рваные края, что объясняется разрывом ткани». Далее он пишет о том, что другая часть волокон, похоже, была аккуратно разрезана. Я спрашиваю у коллеги, могло ли это возникнуть в результате того, что преступник сначала осторожно разрезал шов ножом, а дальше уже рвал ткань руками. Однако эксперт не готов подтвердить мои догадки.

Основываясь на этих результатах, я предполагаю, что преступник задрал футболку Мишель Ройтер на груди и порвал бюстгальтер. Тем не менее все могло произойти иначе. Например, одежда могла сбиться, когда преступник тащил жертву по полу. Основное правило профайлинга – никогда не довольствоваться очевидными объяснениями. Нужно рассмотреть другие варианты, даже если они кажутся невероятными. Но как узнать, могла ли футболка задраться сама, как я предположил в своей второй версии развития событий? Нужно инсценировать произошедшее. Кто-то будет преступником, другой – потерпевшей.

Я прошу коллегу исполнить роль пострадавшей – мы планируем протащить ее по полу в мокрой футболке и бюстгальтере. Еще с одним нашим сотрудником едем на место преступления. В багажнике лежит канистра с 10 литрами воды. Перед гаванью, под удивленными взглядами прохожих, обливаем участницу следственного эксперимента водой. Футболка сразу прилипает к телу. Примерно так выглядела жертва, за исключением того, что в ее случае это была кровь. Девушка ложится на спину. Мой напарник тащит ее за руки почти 20 метров по гладкому бетонному полу. Ничего не меняется, разве что он начинает тяжело дышать: футболка коллеги прилипает к телу, как вторая кожа. Во второй попытке я тяну ее по полу за лодыжки. На этот раз она снова находится на спине, голова ее при этом свободно лежит на полу. Несмотря на то что футболка теперь немного приподнимается, она все равно прилипает к телу. И еще кое-что бросается мне в глаза: если волочить тело именно так, то штанины остаются сухими и чистыми. Брюки Мишель Ройтер тоже не были испачканными или окровавленными. Эксперимент еще раз подтвердил наши предположения: убийца на самом деле задрал одежду на груди Мишель Ройтер. Это было осознанное решение. Ему было важно видеть обнаженную грудь женщины. Для меня картина произошедшего проясняется: все, что преступник делал после убийства, кажется нелогичным продолжением его первоначального плана. Видимо, он хотел спрятать свою добычу, хотя количество крови не позволяло ему исчезнуть бесследно. Какая идея фикс стояла за этим решением? Мы возвращаемся в офис и докладываем коллегам о результате эксперимента.

5

Вопрос о том, насколько рационально или насколько необдуманно действовал преступник, продолжает волновать меня. Я сажусь за стол, достаю схему места преступления и разворачиваю ее. Это чертеж модернизированного хранилища. Отчетливо видно, как отдельные части здания на первом этаже связаны друг с другом, словно лабиринт: упорядоченная сеть коридоров, кладовых и парковочных отсеков для автомобилей. Один из коллег-криминалистов старательно обозначил на плане место убийства, расположение следов и кровавый маршрут побега преступника. Каждый отдельный отпечаток грубой подошвы отмечен красным кружком. На большом листе, словно жемчужины на цепочке, рассыпаны более 60 кружков. Поражает, насколько уверенно преступник пробирался через хитросплетения коридоров и стоянок. От вентиляционной шахты через помещение для хранения велосипедов и лифтовый холл он прошел возле парковки. Затем, миновав пандус, направился к складским помещениям блока напротив, мимо многочисленных решетчатых перегородок в последней части здания. Не отклоняясь от прямого маршрута к выходу, он отыскал в конце коридора лифт и сел в него.

Без сомнения, убийце было знакомо место преступления. Он все тщательно спланировал заранее.


Я достаю из папки почти 40-страничный подробный отчет о фиксации следов и изучаю его пункт за пунктом, улика за уликой. Мои коллеги, осматривавшие место происшествия, кропотливо собрали и задокументировали более 200 возможных улик на месте обнаружения тела и в его непосредственной близости: следы крови, омертвевшие частички кожи на выключателях, отпечатки пальцев, отпечатки обуви в крови и в пыли, волокна ткани на теле, окурки, а также пустые пивные банки. Некоторые вещдоки они забирали с собой, некоторые просто фотографировали. Также улики фиксировались с помощью ватных палочек, иногда – на прозрачном скотче, если это были кровь, отпечатки пальцев или следы микрофибры с одежды погибших. Судебно-медицинская экспертиза или наше расследование должны прояснить, связаны ли все эти предметы с преступлением. Ведь среди них могут оказаться ложные улики, оставленные свидетелями, самими полицейскими или сотрудниками службы спасения. Они могли принадлежать и жильцам дома или рабочим. В этом случае говорят о «лицах, обитающих в этом месте». Экспертам нашего отдела предстоит много работы.

Отчет о фиксации следов документируется так же тщательно, как докторская диссертация: каждому вещественному доказательству присваивается номер, оно фотографируется, сохраняется в оригинале и подписывается фамилией следователя. Таким образом, впоследствии будет понятно, где и в каком состоянии находились те или иные предметы на месте преступления. Такое тщательное документирование необходимо не только для работы следователей, которым важно не потерять улики на фоне большого количества материала. Эта прозрачность также имеет решающее значение в последующих судебных разбирательствах. В суде каждое доказательство переоценивается заново, независимо от того, говорилось о нем в материалах расследования или нет. Тело жертвы всегда находится в центре внимания при описании места преступления. Фиксация улик начинается именно с него. Трупу всегда присваивается номер один. Затем нумеруются остальные улики, поэтому те, что расположены дальше всего, обозначены самыми большими числами.

Согласно отчету, старший делопроизводитель уже инициировал проведение дополнительного серологического анализа ногтей погибшей. Однако мои коллеги из отдела по расследованию убийств еще не получили результатов из лабораторий. Нужно потерпеть еще несколько дней. Мне очень любопытно узнать, на самом ли деле под ногтями Мишель Ройтер обнаружатся частички кожи убийцы.

Через несколько страниц читаю запись, которая заставляет меня насторожиться:

«Приложение к списку улик IV, № п/п 19:
Кладовая 33: дверь приоткрыта. Пластиковый пакет с нижеследующим содержимым: противогаз, пара резиновых перчаток, велосипедная спица, 2 рулона коричневой упаковочной ленты, 2 пакета для заморозки продуктов».


К записке прилагается несколько фотографий. На них изображен открытый отсек размером всего 1,5 на 3 метра, разделенный легкими металлическими распорками. Дверь закрыта, но не заперта. Личинки в корпусе замка нет. Как я узнаю позже, жильцы получают замок и ключ только после заселения. На момент совершения преступления большая часть отсеков еще пустовала, поскольку было занято всего лишь несколько квартир.

Я ищу это помещение на плане этажа, который все еще лежит на моем столе. Оно находится примерно в 90 метрах от места преступления и расположено в противоположной части здания, недалеко от лифта, на котором преступник поднимался на третий этаж.

Но что тогда означает содержимое пластикового пакета? Кто оставил его в этом почти неиспользуемом помещении и почему? Может, это сделали арендаторы или рабочие? А что, если предметы в пакете имеют отношение к ремонтным или строительным работам, которые были недавно завершены? Мог ли какой-нибудь маляр использовать противогаз, когда покрывал бетонный пол эпоксидной смолой?

Включаю компьютер и ввожу в Гугле запрос с ключевыми словами «техника безопасности» и «эпоксидная смола». Читаю, что следует избегать контакта кожи с этим веществом. Не рекомендуется также вдыхать его пары, для чего в качестве средства защиты необходимо использовать маску. Но тогда каково предназначение пакетов для заморозки, скотча и велосипедной спицы? Может быть, маляр использовал спицы для перемешивания краски? Маловероятно! Для такого количества краски определенно требовалась более прочная мешалка.

Внимательно разглядываю фотографии. На одной из них видно точное местонахождение пластикового пакета в кладовке. Пол застелен большим куском картона. В задней части помещения находится несколько картонных коробок. Некоторые кажутся пустыми, другие наполнены скомканными газетами. Перед коробками лежит объемный цветной пластиковый пакет из супермаркета. На следующем снимке видно содержимое открытого пакета: в самом низу замечаю противогаз и желтую хозяйственную перчатку, прикрытую прозрачными пакетами для заморозки.

Мне непременно нужно рассмотреть эту находку поближе. Я возвращаюсь в комнату старшего делопроизводителя и прошу показать мне пластиковый пакет и его содержимое. Коллега быстро его находит. При этом он мимоходом упоминает, что еще не выяснил происхождение лежащих в нем предметов. Договариваемся, что я возьму это на себя.

Вернувшись в свой кабинет, начинаю осматривать цветной пакет для покупок. На нем надпись «За окружающую среду», обрамленная ярко-желтыми и красными летними цветами, на заднем плане – пасторальная картинка. Надеваю узкие хирургические перчатки и поочередно извлекаю из пакета его содержимое. Сперва оливково-зеленый противогаз, который из-за своих огромных линз напоминает инопланетянина. Область рта и носа представляет собой участки серого цвета с отверстиями для дыхания. Поверх них закреплены круглые фильтры. Затем достаю пару длинных желтых хозяйственных перчаток из стопроцентного латекса, как гласит принт на внутренней поверхности. Далее два рулона початого упаковочного скотча коричневого цвета шириной 50 миллиметров, со склеенными между собой концами. Затем два прозрачных пакета для заморозки, свернутые в восемь сложений, размером 12 на 60 сантиметров. Наконец, вынимаю из пакета велосипедную спицу, конец которой загнут под углом 90 градусов и имеет длину 28 миллиметров. Она напоминает отмычку, которой грабители взламывают двери с нехитрыми замками.

Проходит некоторое время, прежде чем я понимаю, что именно меня смущает: все предметы из пакета новые и точно не применялись ранее для ремонтных работ ни рабочими, ни арендаторами.


На них нет ни брызг краски, ни следов строительного раствора, вещи не похожи на использованные. Кроме того, я никак не мог догадаться, для чего предназначалась изогнутая велосипедная спица. Чтобы на самом деле заменить ею отмычку, второй конец тоже должен быть изогнут. Но где еще можно использовать защитную маску, если не при строительных работах? Мне приходят в голову армия, пожарная служба, ликвидация стихийных бедствий или борьба с вредителями. Я вспоминаю прошлые дела. Не фигурировал ли в каком-нибудь из них противогаз?

На меня находит озарение – всплывают старые воспоминания. Несчастный случай, произошедший много лет назад. Один мужчина надел противогаз, чтобы контролировать дыхание. Он хотел усилить сексуальное удовольствие, но умер в процессе. Этот противогаз также предназначался для сексуальной стимуляции? Может ли содержимое пакета быть реквизитом для БДСМ-игры? БДСМ – сокращение от «бондаж» (связывание во время секса), «доминирование» или «дисциплина», «садомазохизм» или «подчинение» и «мазохизм». Это необычные модели сексуального поведения, когда партнеры играют в наказание и подчинение, доставляя друг другу удовольствие путем причинения боли, связывания и контроля над дыханием, чтобы усилить наслаждение. Для этих целей противогаз отлично подходит.

Я переворачиваю маску и вижу, что изнутри кто-то подложил толстую, чистую, белую ватную пробку во вдыхательный клапан. Мог ли это сделать рабочий? Исключено. Эта резиновая маска явно предназначалась для другого. Я перевожу взгляд на книжную полку и достаю учебник для судмедэкспертов. Одна из глав посвящена аутоэротическим несчастным случаям и людям, которые пытались получить сексуальную стимуляцию с помощью контроля дыхания и уменьшения доступа воздуха. В главе также рассматриваются неудачные попытки суицида через повешение, при которых хотя бы на время перекрывался доступ кислорода в организм. Выжившие единодушно описывают испытанные ими «блаженство», «приятное тепло» и «определенные эротические переживания». Но, помимо этого, они чувствовали, как проносятся в их голове мысли, а важные жизненные моменты мелькают перед глазами. И вдруг я понимаю, о чем все это время подсознательно думал: об одном деле, в котором убийца оказался садистом.

6

Это случилось много лет назад в одном маленьком городке на Северном море. Мужчина несколько часов мучил молодую женщину и в конце концов убил ее, подвесив вверх ногами на дверном косяке и утопив в ведре с водой. Суд присяжных оправдал убийцу, потому что он якобы совершил преступление, будучи недееспособным, – так говорилось в приговоре. Однако судья поместил его в психиатрическую больницу, сегодня ее назвали бы исправительным учреждением. Там отбывают наказание нарушители закона, которые не были в здравом уме на момент совершения преступления, и поэтому с ними обращаются не как с обычными преступниками. Через несколько лет эксперты установили, что тот человек больше не представляет опасности. Таким образом, вместо обычного тюремного заключения он получил более мягкий приговор – пребывание в клинике. После выхода оттуда мужчина переехал в жилой дом, который ему разрешалось покидать без сопровождения несколько раз в неделю на определенное количество часов. За несколько месяцев до убийства Мишель Ройтер тот преступник проник в квартиру бывшей коллеги, пока ее не было дома, и зашторил окна. Когда женщина вернулась, он напал на нее, связал, заклеил глаза скотчем, приковали к постели и до следующего дня подвергал нечеловеческим пыткам.

Однако на утро эмоциональное состояние мужчины резко изменилось. Он сварил женщине кофе и попросил ее поехать с ним на его машине к их бывшему общему месту работы. Там он повесился у нее на глазах, поскольку якобы не видел шансов на избавление от своих садистских фантазий.

Позже в квартире потерпевшей следователи обнаружили две большие спортивные сумки, в которых находилось более сотни предметов, посредством которых женщина подвергалась насилию и пыткам: заклеенная скотчем маска для дайвинга, защитные очки, газовый баллон, латексная одежда, вазелин, кабельные стяжки, упаковочная лента, наручники, цепи, вибраторы, аксессуары для макияжа, обезболивающие таблетки, электрическая машинка для стрижки волос, женская одежда, наушники и многое другое. Назначение этих предметов было мне поначалу понятно лишь частично, но на допросе тяжелораненая женщина рассказала, что именно преступник делал с ней несколько часов подряд. Она сообщила, что он радовался, когда видел ее страдания. Не исключено, что я поступаю немного опрометчиво, сравнивая эти два преступления. Возможно, мне не хватает доказательств, чтобы приписать убийце Мишель Ройтер садистские мотивы.

Но я знаю по опыту, что вспышки интуиции часто толкают вас в правильном направлении.


Поэтому я решаю проверить противогаз и остальное содержимое пакета на предмет наличия отпечатков пальцев и ДНК.

7

В нашем офисе все кабинеты расположены недалеко друг от друга. До лабораторий экспертов и следователей буквально несколько шагов. Сначала я стучу в дверь коллеги-биолога. Она занимается исследованием ДНК крови, волос, спермы и других выделений человеческого организма. Я излагаю ей свои мысли и прошу провести соответствующие изыскания. К нам присоединяется коллега-химик. Он внимательно рассматривает противогаз и обнаруживает, что в фильтр набита не одна ватная пробка, а целых девять. Каждый тампон имеет диаметр от 3 до 6 сантиметров. Эксперт вскользь отмечает, что химические пары практически не поглощаются целлюлозной ватой. Если бы она была чем-то пропитана, то эти вещества растворились бы бесследно в течение нескольких часов, при условии, что маска хранилась незапакованной.

Немного воодушевленный возвращаюсь в свой кабинет. Неужели я на правильном пути? Чтобы углубиться в этот вопрос, можно обратиться к помощи экспертов. Существует два типа экспертов, у которых консультируются следователи или профайлеры. Есть теоретики, знакомые с современным состоянием науки, умеющие сравнивать, оценивать достоверность источников, знающие каждое новое течение научного дискурса. К этой категории специалистов относятся судебные эксперты, баллисты и биологи, к которым я обращаюсь всякий раз, неизменно извлекая для себя большую пользу. Еще есть эксперты, которые отталкиваются от практики. Они дают мне сведения о тех областях знаний или социальных средах, которые в противном случае остались бы для меня недоступными. Несколько лет назад мы с коллегами вели дело о серийных ограблениях банков. Нам никак не удавалось понять, чем руководствовался преступник при выборе места преступления. Поэтому мы стали искать по тюрьмам страны специалиста, который смог бы нам помочь. Наконец мы вышли на самого известного грабителя банков в Германии, и он охотно предоставил нам информацию.

В деле Мишель Ройтер таким экспертом-практиком оказалась работница секс-индустрии, как сами себя называют эти женщины. Госпожа представилась как Мадам Л. С тех пор как на организованной мной конференции она прочитала лекцию о мужских фантазиях перед почти 300 специалистами в области криминалистики, мы оставались на связи. Я часто просил ее помочь мне интерпретировать необычное поведение преступника. Сейчас мне тоже нужен ее совет. Я хочу узнать, верно ли мое предчувствие, и кратко излагаю ей свои мысли по телефону. Мы договариваемся встретиться у меня в офисе утром следующего дня.

Ровно в 10 утра раздается громкий стук в дверь. Открываю. Передо мной Мадам Л. собственной персоной. Я с нетерпением ждал нашего разговора, потому что для меня это означает снова окунуться в другой мир. У меня есть возможность пообщаться с этой женщиной о ее необычной работе, не становясь клиентом. Мне любопытно, подтвердятся ли мои догадки и на этот раз.

Мадам Л. около 50 лет, раньше она была банковской служащей. Ее длинные темные волосы со светлыми прядями забраны в хвост и заколоты в пучок незаметной шпилькой. Худое лицо, ярко-красная помада, маникюр такого же цвета. Она не носит украшений, на оправе красных очков – стразы. Моя собеседница элегантно одета: костюм графитового цвета, юбка до колен и с глубоким разрезом спереди, черные чулки. Жакет, подчеркивающий плечи, застегнут на три черные застежки фастекс. Узкое глубокое декольте, открывающее участок обнаженного тела. На ногах – черные туфли на высоких каблуках с серебристо-серыми шпильками. Я невольно улыбаюсь, когда во время нашего разговора она как бы невзначай кладет ногу на ногу, обнажая кружевные манжеты чулок. Затем она поднимает очки на волосы как ободок и пристально смотрит на меня. Через некоторое время снимает очки и начинает покусывать дужку. Интересно, именно с этого она начинает свое доминирование над клиентами?

Мадам Л. меняет интонацию, когда уточняет, о чем идет речь. Ее голос звучит то женственно, нежно и мягко, то строго и решительно. Это такая игра в «кнут и пряник», как она позже выразилась, говоря о своих клиентах.

Я прошу Мадам Л. рассказать немного о своей работе и сам объясняю ей конкретнее, о чем хочу поговорить. Тут госпожа становится очень серьезной и сообщает о значимых различиях, существующих между женщинами-доминатриксами. Она сама – воплощение классической роли гувернантки, как раньше называли учительниц или воспитательниц. В садомазохистских играх, связанных с английским воспитанием[3], это обязательный персонаж.

Мадам Л. утверждает, что большинство ее клиентов ценят зрелость, эмпатию и опыт, а также интеллект, харизму и уверенность в себе. «Ведь я веду гостя через опыт, который должен соответствовать его наклонностям».


Мадам Л. открывает сумку, достает несколько глянцевых брошюр и протягивает их мне: «Посмотрите». Она вставляет длинную сигарету в черный мундштук и закуривает. Сейчас моя гостья выглядит как дива из черно-белого кино двадцатых годов. Однако вместо того чтобы затянуться, Мадам Л. выпускает дым изо рта. «Французский вдох, – объясняет она. – Некоторых мужчин возбуждает, когда я разрешаю им наблюдать за мной во время курения».

Пока она с наслаждением курит и внимательно изучает меня, я листаю брошюры. В них много фотографий о практике контроля над дыханием. Эротическая асфиксия. Erotic asphyxiation – так звучит этот термин на английском. Я рассматриваю женщин в шлемах и масках. Их взгляд всегда направлен на зрителя. Одна из них в белом комбинезоне и маске с черным шлангом, похожей на ту, что носят аквалангисты. На ее руках толстые черные рукавицы. Женщина прикована цепями к металлической лестнице. На другой модели обтягивающий черный латексный костюм с капюшоном. Лицо плотно обмотано пленкой. Фото подписано следующим образом: «Классическая вакуумная маска имеет дыхательное отверстие около 4 миллиметров и затрудняет вдох и выдох».

Удивленный увиденным в брошюре, я рассматриваю другие фотографии: модели в латексной одежде и в шапочках для купания или с тончайшей прозрачной прорезиненной тканью, прижатой ко рту и к носу. Госпожа с ярким макияжем, пирсингом в языке и с темными волосами, зачесанными назад, убранными в тугой пучок и перехваченными красной лентой. Облаченная в дьявольские черно-красные одежды, она торжествующе смотрит на меня и оттягивает назад голову молодой женщине. Та кажется беспомощной и напуганной. В ее открытый рот вставлен резиновый кляп. Интересно, как обе относятся к происходящему? Неужели столь унизительная процедура может приносить кому-то радость и удовлетворение? Речь идет только о визуализации власти и господства, или же здесь актуально известное высказывание «секс продается»? Наверное, это смесь того и другого.

Голос Мадам Л. выдергивает меня из моих мыслей. Она объясняет, что контроль дыхания – одна из самых опасных и экстремальных практик в БДСМ. По этой причине она сама не практикует эти методы. И мало кто из ее коллег занимается подобным. «Очень ответственная работа, за которую много платят».

Именно в этой сексуальной практике должно быть абсолютное доверие между пассивным партнером – «нижним» и активным партнером – «верхним». Дыхание «нижнего» на мгновение перекрывается, частично или полностью. «Поэтому нередки несчастные случаи». Таким образом, контроль дыхания в БДСМ-игре является очень спорной практикой, даже если между партнерами применяется концепция, сокращенно обозначаемая как SSC: safe, sane, consensual – «безопасно, разумно, добровольно».

Самая безобидная и неопасная форма этой практики состоит в том, что «верхний» приказывает «нижнему» задержать дыхание. Когда наступит угроза потери сознания из-за снижения уровня кислорода в крови, дыхание возобновится само по себе. Наиболее простой способ перекрыть дыхание – это заклеить рот и нос скотчем. Мадам Л. встает со стула и просит меня откинуть голову назад. Положив одну ладонь на другую, она показывает, как зажимаются рот и нос. Также дыхание можно ограничить, сидя на лице или груди или надев корсет. Насколько опасным может быть сдавливание грудной клетки, то есть верхней части тела, я знаю из своей практики, когда еще был молодым офицером полиции. Во время драки в баре двое посетителей решили зафиксировать пьяного бузотера, уложив его на живот лицом вниз. При этом один из парней сел ему на спину. Резкие движения дебошира во время борьбы за вдох были восприняты за дальнейшее сопротивление, поэтому он сидел на мужчине до тех пор, пока тот не перестал двигаться. Человек умер.

Я перехожу к следующей странице брошюры, озаглавленной «Бэгинг» – от английского bag (мешок, сумка) – и вижу фотографию молодой модели. Глаза женщины закрыты, на голову натянут прозрачный полиэтиленовый пакет, который плотно облегает шею и зафиксирован широкой липкой лентой. Мне вспоминаются два пакета для заморозки из сумки с противогазом. Возможно, тот, кто составлял этот набор, имел такие же намерения?

Переворачиваю страницы и перехожу к снимкам с противогазами. И снова молодые женщины, позирующие в красных или черных латексных костюмах или даже дождевиках. На них разного рода противогазы. Девушки дышат через гофрированные шланги, привязанные к операционным столам или гинекологическим креслам. Доминатриксы, одетые в костюмы медсестер, подают воздух через кислородные баллоны. Похоже, парафильное воображение не знает границ. Подпись к фото наводит меня на серьезные размышления: «Маски имеют одно психологическое преимущество – они создают дистанцию между госпожой и жертвой». Может, это высказывание применимо и к убийце Мишель Ройтер?

Я показываю Мадам Л. противогаз и другие предметы из кладовки с места преступления и прошу ответить, что приходит ей в голову при взгляде на них. Она тоже в первую очередь думает о практиках контроля дыхания: «Кто-то в самом начале пути. Его фантазии еще не созрели». Далее она не углубляется. Но ее слова подтверждают то, что уже было мне известно: всплеск извращенного воображения не происходит в одночасье.

«Это долгий процесс. Вы всегда в поиске, пробуете что-то новое. Фантазии становятся все изощреннее».


Когда она смотрит на хозяйственные перчатки, я замечаю, что ее что-то беспокоит: «Не подходят. Должны быть хирургические перчатки. Все должно плотно прилегать к телу». Спрашиваю, может ли она найти объяснение ватной пробке в маске. Я не сразу понимаю ее ответ, когда она произносит: «Для попперсов». Переспрашиваю, потому что впервые слышу такое название. «Препарат, который вдыхается и мгновенно расширяет сосуды. Кровь приливает к голове, что в определенных ситуациях усиливает сексуальные ощущения». Далее женщина внимательно осматривает другие вещи в пакете. Ее взгляд останавливается на велосипедной спице. Она говорит, что некоторым мужчинам нравится, когда им вводят что-то острое в уретру. Мы не останавливаемся на этом предмете и возвращаемся к желтым перчаткам: «В них нет никакого смысла. За этим стоит что-то особенное». Но даже она не может догадаться, что именно. «У людей столько фантазий».

Я забрасываю Мадам Л. вопросами: «Что может представлять собой мужчина, для которого противогазы являются фетишем и который, кажется, имеет склонность к БДСМ? Может, он регулярно посещает доминатрикс?» Моя гостья качает головой: «Он доминирует, а не подчиняется». Затем она рассказывает мне о своих клиентах. Создается впечатление, что единого портрета ее гостей не существует, все варианты кажутся возможными. Они могут быть молодыми и старыми, чаще всего им под пятьдесят. Среди них представители любых социальных классов и профессий. Часто эти мужчины умны и креативны. Встречаются как холостые, так и женатые. Если у них есть секс с постоянным партнером, то он редкий и непродолжительный. Свое истинное влечение они реализовывают тайно.

Поначалу такое описание мне мало чем помогает. Я спрашиваю у Мадам Л., как часто клиенты интересуются практиками с задержкой дыхания. «Очень часто. Из тридцати звонков в день как минимум один». Будучи детективом по расследованию убийств и профайлером, я должен знать как можно больше об этом способе воплощения фантазий, но этот странный мир мне абсолютно чужд. Тем не менее я невольно улыбаюсь, когда Мадам Л. рассказывает об одном из своих «рабов», которого она всегда кормит бананами, пока он мастурбирует.

«Бывает всякое – от белого до красного и черного». Я снова выгляжу озадаченным. «Белый – это игры в больного и доктора. Красный означает мягкое наказание, черный – жесткое». Она еще раз подчеркивает, что грани желаний варьируются от фут-фетиша до ношения подгузников и бондажа. Однако рабу стоит воздерживаться от секса с госпожой: «Для этого есть служанки». Мадам Л. утверждает, что женщины склонны вести себя покорно и любят боль, в то время как мужчины стремятся доминировать. Услышав такие слова, отчетливее понимаешь, насколько сильна разница между мужчиной и женщиной. Тем не менее гостей женского пола у нее нет: «Здесь речь идет скорее о лесбийских отношениях».

Мадам Л. пора уходить. Я протягиваю ей руку. Она смотрит на меня своим соблазнительным взглядом: «Дайте знать, если у вас еще возникнут вопросы». После того как она удаляется, в моем кабинете все еще висит дымок от ее сигареты.

Иногда мне нравится запах табака, он стимулирует мышление.

Я начинаю обдумывать информацию, полученную от Мадам Л. Действительно ли преступник заранее положил пакет с необычным содержимым в кладовку? Или это сделал кто-то другой? Но если это был убийца, почему он не использовал реквизит во время преступления? Я снова достаю папку с фотографиями с места происшествия. Он не мог закинуть вещи в отсек при побеге: кровавые следы ведут мимо этого помещения, не заходя в него. И почему бы ему было не оставить их в вентиляционной шахте? Может, он случайно встретил жертву, несмотря на тщательно продуманный план? Не потому ли все вышло из-под контроля, и он не смог осуществить задуманное, вместо этого вынужденный бежать? Я вспоминаю ответ одного серийного убийцы, которому так и не удалось реализовать свои самые сокровенные желания во время трех убийств: «У меня были фантазии, но я не смог воплотить их. Я представлял себе, что это будет намного проще: нанести удар, а затем наброситься на них. Вместо этого они боролись за жизнь, и это все испортило. Все, что я себе нафантазировал, было уничтожено и затуманено моим гневом и очень сильной агрессией. Только позже, во время мастурбации, мои мечты становились явью». Это могло бы быть объяснением. Убийце Мишель Ройтер, вероятно, тоже не удалось полностью установить над ней контроль, потому что женщина так упорно боролась за свою жизнь.

Несмотря на то, что я пока не знаю истинных мотивов преступника, теперь мне понятно, на какие вопросы нужно ответить в первую очередь: является ли содержимое пластикового пакета инструментом рабочих или же оно призвано стать сексуальным фетишем? Поэтому в ближайшие дни мы начинаем приглашать в офис рабочих и жителей комплекса и спрашиваем, кому из них принадлежит пакет. Но никому не знакомо его содержимое.

С каждым последующим озадаченным лицом во мне крепнет уверенность: пусть даже это выглядит как сценарий для триллера о психопате-убийце, мы, скорее всего, ищем человека, который специально готовился к преступлению, мечтая реализовать свои причудливые фантазии.


8

Теперь нас интересует происхождение противогаза. Эту часть расследования берет на себя мой коллега из отдела по расследованию убийств. Он обращает внимание на сочетание букв и цифр на внутренней стороне маски, на ремешке и на фильтре: «М 10 М». Эксперту требуется всего несколько минут, чтобы определить, что на противогазе нет отпечатков пальцев. Ответа на вопрос, можно ли найти на нем следы ДНК, придется ждать как минимум неделю, с сожалением сообщает мне эксперт-биолог. Но она уверяет, что также намерена выяснить, есть ли чужеродная ДНК под ногтями Мишель Ройтер. Я вспоминаю окровавленные руки жертвы и восхищаюсь оптимизмом молодого специалиста. Интересно, как она собирается обнаружить среди такого количества крови эпителий, то есть мельчайшие чешуйки кожи, преступника?

Мой коллега оперативно устанавливает важную информацию о происхождении противогаза. Владелец компании, специализирующейся на технологиях безопасности, сообщает ему, что речь идет о защитной маске типа M 17, разработанной в США в начале шестидесятых. Выпускается она в Чехословакии с 1986 года под маркировкой М 10 М. По идентификатору M 10 M на фильтре можно предположить, что это аналог. Маску такого типа использовали военные в странах Восточной Европы, например, все вооруженные формирования бывшей ГДР до воссоединения. В свободной торговле ее можно приобрести на так называемых польских рынках, в магазинах бундесвера или в специализированных магазинах средств защиты. Информация познавательная, но в то же время удручающая: при таком разнообразии каналов распространения мы, вероятно, никогда не узнаем, при каких обстоятельствах убийца Мишель Ройтер приобрел противогаз.

Пока мы выясняем происхождение маски, детективы из отдела убийств начинают проверять алиби мужчин, на которых мы получили наводки за последние несколько дней: соседей, сотрудников строительных компаний, друзей и родственников жертвы. В этот список также включены лица, совершившие преступление на сексуальной почве и серийные грабители. Проверка осложняется тем, что кроме точного времени убийства и описания подозрительного мужчины, которого видели на месте преступления, никакой дополнительной информации нет. Ни отпечатков пальцев, ни крови нападавшего. Только следы от обуви и смутная надежда на то, что под ногтями Мишель Ройтер будут обнаружены следы ДНК. Что могло бы помочь сузить круг, так это точный портрет преступника. Итак, я сажусь за стол, чтобы создать первый профиль.

9

Я размышляю над тем, как тема садомазохизма может помочь мне в дальнейшем расследовании. Мне понятно одно – подобные умозаключения применимы только в том случае, если пакет с противогазом действительно принадлежит преступнику и он хотел использовать реквизит во время нападения. Это пока еще просто моя интуиция, но, основываясь на понимании принципов профайлинга, я должен следовать своей теории до тех пор, пока она либо подтвердится, либо будет опровергнута.

Прежде всего хотелось бы узнать, почему садомазохизм вообще так популярен. Насколько сильно это сочетание власти, господства и подчинения завладело умами людей?

Я начинаю анализировать эмпирические исследования и узнаю, что существует множество причин иметь такие наклонности. Согласно распространенному мнению, в первую очередь такими отклонениями страдают люди, которым в детстве не хватало любви, принятия и тепла. Однако это утверждение научно не подтверждено. Можно скорее предположить, что здесь имеет место сочетание нескольких факторов: психосоциальный стресс (например, избиение отцом), нейробиологические механизмы (нейромедиаторы и половые гормоны) и генетическая предрасположенность, то есть унаследованный набор генов. Такой подход актуален и сегодня.

Читаю дальше и быстро понимаю, что социальная оценка сексуальных отклонений зависит от каждого конкретного периода в истории. Если еще несколько лет назад некоторые формы садизма или фетишизма считались извращением, то сейчас, например, бондаж, страсть к лаку и коже считаются безобидными увлечениями. Эти атрибуты даже намеренно используются в музыкальных клипах или рекламе, чтобы привлечь внимание зрителей. По крайней мере, с эстетической точки зрения они социально приемлемы.

Необходимым условием такого общественного признания, конечно же, является то, что оба партнера сознательно хотят испытать такую практику и никому из них не причиняется вреда. Однако те, кто в своих сексуальных увлечениях руководствуется внутренними порывами, при этом теряя самообладание и оскорбляя других в угоду собственной похоти, нарушают закон и уже считаются преступниками. Наука называет такое поведение перикулярным сексуальным садизмом и классифицирует его как патологическое расстройство или парафилию.

Согласно международной системе классификации DSM-IV (диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам), садомазохистскими считаются действия сексуального характера, при которых на передний план выходят, например, причинение боли, унижение, подавление, избиение или сковывание, если они не симулируются. Когда человек испытывает на себе различные формы унижения, то это называется мазохизмом, если они применяются к кому-то другому, то речь идет о садизме. Обе формы могут встречаться у одного и того же человека, но это не обязательно. Хотя индивид может переключаться между этими двумя ролями, исследования показывают, что доля людей, имеющих исключительно мазохистские наклонности, значительно выше доли абсолютных садистов. Соотношение примерно 4:1.

Для меня было неожиданностью узнать, что, согласно научным исследованиям, от 5 до 25 процентов населения (мужчины и женщины) в какой-то момент своей жизни реализовывали на практике подобные сексуальные предпочтения или по крайней мере фантазировали о них.


Интересно, это как-то зависит от возраста? Будет ли это число расти, ведь Интернет, которым свободно пользуются дети, предлагает доступ ко всем вариантам сексуальных фантазий? Зачатки сексуальных предпочтений формируются в подростковом возрасте и обычно сохраняются на протяжении всей жизни.

Более точные данные предоставляют авторитетные австралийские исследования. Согласно им, почти 2 процента населения практиковали БДСМ в течение последнего года. Поэтому можно предположить, что по крайней мере каждый 50 человек в промышленно развитых странах последовательно выбирает БДСМ-практики.

Представленные ниже данные показывают процентное распределение практик БДСМ, применяемых по обоюдному согласию:



Бондаж/послушание – 90,8 %

Доминирование и подчинение – 90,0 %

Шлепанье (удары) – 80,0 %

Садомазохизм – 76,8 %

Кожаный фетишизм – 64,2 %

Ролевые игры, в том числе игры в домашних питомцев (один из партнеров исполняет роль животного) – 60,1 %

10

Мужчины со склонностями к приемлемым БДСМ-практикам происходят из всех слоев общества. Это широкий диапазон возрастов, но преобладают те, кому около 30 лет. Я пытаюсь вспомнить возрастной рейтинг Мадам Л. Кажется, она говорила, что ее гостями были в основном 50-летние? Однако информация о социальном статусе достаточно конкретна: эти люди, как правило, очень хорошо интегрированы как в социальном, так и в профессиональном или психологическом плане. И все же нужно четко различать следующее: в широко распространенных БДСМ-практиках участники с большей вероятностью отдают предпочтение относительно легким формам (бондаж, порка), в то время как более экстремальные варианты применяются уже в практиках доминатрикс.

Стараюсь представить себе портрет увлеченного экстремальным садомазохизмом человека, который мог бы превратиться в убийцу. Может, он живет уединенно и замкнуто, но при этом не настолько изолированно, чтобы его вообще не замечали окружающие? Есть ли у него социальные навыки, которые помогают ему не быть одиночкой? Когда именно его сексуальное поведение стало навязчивым? Когда он потерял контроль над собой? Когда реальность начала сливаться с фантазией? Когда его начало возбуждать насилие? Когда близость сменилась властью и контролем? Можно ли его сравнить с растлителем малолетних, чья неприметная внешность, конформизм и умение взаимодействовать с людьми гарантируют защиту от разоблачения?

11

Если мои предположения о применении противогаза верны, то убийство Мишель Ройтер не имеет ничего общего с традиционной, основанной на обоюдном согласии БДСМ-ориентацией преступника. Вероятно, в его основе лежит патологический сексуальный садизм и расстройство контроля импульсов, так называемое пограничное расстройство личности. Как и в случае со многими преступлениями, акт сексуального насилия или убийства, вероятно, позволяет такому человеку снять сильнейшее психологическое напряжение. В его анамнезе жизни, предположительно, присутствовали многочисленные признаки нарциссической личности, такие как проблемы с самооценкой, кризисы или кризисоподобные конфликтные события, которые в итоге привели к краху ранее сохранной психологической структуры и устойчивости.

Но кого именно мы должны искать?

1. Преступник – мужчина в возрасте от 30 до 40 лет. Это криминалистически-психологический вывод: представители данной возрастной группы наиболее часто становятся убийцами.
2. Он незаметен и социально достаточно интегрирован.
3. Наличие фантазий и/или практик на тему БДСМ – это вывод, сделанный на основе найденных предметов. Они свидетельствуют о наличествующем внутреннем конфликте с самим собой, причем, в частности, противогаз указывает на экстремальные формы практик дисциплинарного воздействия (контроль дыхания как очень опасный и спорный метод).
4. Вероятно, мужчина не является членом субкультуры БДСМ. Открытое или взаимоприемлемое воплощение БДСМ-фантазий в рамках отношений и/или субкультуры сделало бы эту вспышку насилия, закончившуюся убийством, маловероятной. Его фантазии о власти и доминировании, скорее всего, расщеплены.
5. В случае латентной готовности к преступлению триггером для него, вероятно, послужил предшествующий опыт, в котором человек испытал сильную обиду. Если же это была вспышка агрессии, то, скорее всего, сбой в психической структуре произошел некоторое время назад. Механизмы торможения вышли из строя.
6. Еще до преступления у мужчины, вероятно, были основания действовать таким образом. Столь яркая вспышка насилия редко возникает из ниоткуда. Скорее всего, наблюдались ранние звоночки, будь то на вербальном уровне, то есть в форме угроз или выраженных фантазий, или на ментальном уровне, например, через навязчивую озабоченность конкретными сценариями. Признаки также могли прослеживаться и в поведении: активизировалось соответствующее сексуальное поведение, будущий убийца мог искать контакты с проститутками или пытаться осторожно реализовать свои первые фантазии.


12

Располагая этими знаниями и вырисовывающимся профилем убийцы, теперь мы могли обратиться к средствам массовой информации и начать публично его разыскивать. В профайлинге мы называем это упреждающей стратегией.

Неопытные и неуверенные в себе преступники особенно склонны реагировать опрометчиво, когда видят себя в репортажах.


Они совершают ошибки, которые со временем наводят нас на их след. Сотрудничество с журналистами много раз помогало ускорить поимку преступника.

Я беру небольшую паузу. Чтобы проверить мою теорию, нам срочно нужны вещественные доказательства, такие как отпечатки пальцев или ДНК-профиль преступника. Интересуюсь у коллеги-эксперта, как у нее обстоят дела с исследованиями. В это трудно поверить, но ее оптимизм оказался уместным: она не только обнаружила слюну и частички кожи на двух потертостях на противогазе в области лба и рта, но и нашла небольшой след крови на внутренней стороне безымянного пальца правой резиновой перчатки. Это позволило ей определить полный ДНК-профиль. Следы неизвестного были обнаружены под двумя ногтями потерпевшей, а также на медицинском пластыре, который лежал на полу перед дверью лифтового холла. Эти частицы совпадали с ДНК на противогазе и перчатке. Итак, пришло время обратиться к общественности. Посыл на пресс-конференции должен быть таким: у нас есть ДНК преступника, и мы проведем первый массовый тест в Бремене.

13

Полицейское управление Бремена – почти столетнее здание, построенное в стиле романтического историзма. Фасад украшают многочисленные элементы модерна, в интерьере присутствует лепнина. Большой конференц-зал находится на первом этаже. Я рад, что для меня зарезервировано место, – никогда не видел здесь такого количества народа. Многие представители СМИ приняли приглашение на пресс-конференцию. Нас моментально окутывает облако густого сигаретного дыма. В конце прошлого века о запрете курения в общественных местах еще никто не слышал.

Уполномоченный прокурор и глава криминальной полиции сообщают последние новости расследования, высказывают осторожный оптимизм в отношении того, что нам удастся найти преступника, и заявляют о проведении первого массового теста ДНК в Бремене. Я со своей стороны демонстрирую составленное мною объявление о розыске с провокационным вопросом: «Кто убил Мишель Ройтер?» Вскоре 2 тысячи таких объявлений будет распространено по городу. И, наконец, прокурор заявляет, что за поимку преступника обещано вознаграждение в размере 20 тысяч немецких марок. Как мне помнится, это самая большая сумма, которую когда-либо предлагали за помощь в расследовании убийства в Бремене.

Переломный момент в этой истории произошел через три дня после пресс-конференции. Наша проактивная стратегия оказывается успешной. Ранним вечером в полицейский участок в центре города заходят двое. Один из них представляется адвокатом и, указывая на своего спутника, говорит: «Он хочет сделать признание. Речь идет об убийстве Ройтер». Не выясняя подробностей, трое полицейских доставляют мужчин в офис отдела по расследованию убийств на третьем этаже главного управления полиции. Адвоката и его подопечного, представившегося Дитером Хабигом, приводят в комнату для допросов. Перед началом беседы коллеги ставят в известность старшего делопроизводителя, других сотрудников и меня. Итак, я прибываю в полицейский участок около 18:45. От коллеги узнаю имя этого человека, а также то, что он на самом деле собирается дать признательные показания. Допрос к этому времени уже начался.

Из соседнего кабинета я могу наблюдать за тем, что происходит в скупо обставленном помещении через специальное зеркало, прозрачное лишь с одной стороны. Мужчина не может меня видеть. В комнате для допросов площадью всего 12 квадратных метров установлена звукоизоляция – акустические панели окрашены в бежевый цвет. Они нужны для того, чтобы никакие посторонние шумы не могли помешать допросу. Обстановка поистине спартанская: три стола, четыре стула, компьютер, клавиатура и монитор. Комната, в которой нет шансов на что-то отвлечься. На полу стоит картина – натюрморт с подсолнухами. Обычно ей прикрывают зеркало. В комнате находятся двое моих коллег, а также адвокат и Дитер Хабиг. К сожалению, мне ничего не слышно, так как динамик снова сломался. Но я замечаю, что говорит только Хабиг, в то время как мой коллега записывает его монолог на компьютере. За спиной сотрудника стоит адвокат подозреваемого и читает каждое слово.

У меня есть время внимательнее рассмотреть человека, предположительно убившего Мишель Ройтер. На вид ему около 35 лет, лицо молодое с мягкими чертами. Он худощав и относительно невысокого роста. Волосы светло-русые, вьющиеся, подстриженные в стиле «битлз». Светлая густая бородка. «Интеллигентские» очки – большие линзы «панто» и толстая черная роговая оправа, как у Вуди Аллена. На нем джинсы и клетчатая хлопковая рубашка. Верхняя пуговица расстегнута, так что видна белая футболка. Рассказывая свою историю, он пытается произвести впечатление уверенного в себе человека, но у него выходит неубедительно. Я обращаю внимание на его невербальное поведение, язык тела. Это мелкие жесты, которые подсказывают следователю, в каком душевном состоянии находится собеседник. Дитер Хабиг, кажется, чувствует себя очень некомфортно в своей роли. Я замечаю, что он иногда щурится, хмурится и пытается успокоиться, касаясь затылка или потирая лоб перед тем, как снова скрестить руки на груди. Потом он проводит раскрытой ладонью по бедру и повторяет это движение несколько раз. Нет сомнений: мужчина находится в состоянии стресса. Этот стресс можно объяснить тем, что он на самом деле убил Мишель Ройтер. Я понимаю, что у нас с коллегами начинаются напряженные рабочие дни, потому что теперь нам предстоит проверить признание Дитера Хабига на подлинность. Мы должны узнать как можно больше о нем самом, о его повседневной жизни, друзьях, предпочтениях, сильных и слабых сторонах. Пока Дитер Хабиг продолжает диктовать показания моим коллегам, я пытаюсь получить первоначальные сведения о нем из регистрационного дела, оперируя только его именем. Ему 29 лет. Родился в небольшом университетском городке на юге Германии. Живет в Бремене почти 10 лет, скорее всего, один. Его квартира находится почти в 12 километрах от места преступления. Я знаю, что на машине оттуда ехать около 15 минут. До сегодняшнего дня мужчина, кажется, жил неприметно, потому что он не зарегистрирован ни в одной из наших полицейских систем ни как преступник, ни как жертва преступления.

До сегодняшнего дня Дитер Хабиг был типичным «чистым листом», вел малозаметное существование и казался человеком, на которого вряд ли кто-то мог подумать, что он способен на подобное преступление.


Дитер Хабиг закончил свой монолог около 19:30. Его версия преступления уложилась на пяти страницах. Один из моих коллег протягивает мне копию протокола допроса. Я читаю с волнением. И чем дальше читаю, тем более невероятным мне кажется этот рассказ.

Дитер Хабиг утверждает, что ранее не встречался с потерпевшей и лишь позже узнал ее имя из газет. В тот день, во второй его половине, он просто приехал на своей машине к месту преступления. Эта местность ему почти незнакома, и ему неизвестно название района. По его словам, в названии улицы, кажется, было что-то «связанное с портом». «Я взял с собой бутылку водки. Хотел выпить и не собирался возвращаться на машине». Позже он еще раз повторит эту часть своих показаний. Хабиг также сообщает, что в течение часа выпил две трети бутылки и выкурил косяк. Я прерываю чтение и записываю вопросы. Возможно ли, что в тот момент он был изрядно пьян? Почему он поехал в район, который едва знает, чтобы напиться?

Далее Хабиг рассказывает о том, что, пройдя вдоль старых портовых сооружений, он добрел до бывших складов и прислонился к одной из дверей. «Тут дверь открылась». Он зашел в здание и осмотрел все: лестницы, парковочные боксы и кладовки. Подозреваемый также поднялся на один из верхних этажей и заглянул в пустующую квартиру, дверь которой была не заперта.

Судя по показаниям, Дитер Хабиг действительно мог побывать на месте преступления. О том, что убийца проник в квартиру на третьем этаже, в СМИ не сообщалось. «Не могу сказать, сколько времени я там провел. Кто-то приходил, кто-то уходил. Я разговаривал с людьми, но не припомню, с кем именно и о чем». Опустошив бутылку и выкурив косяк, он почувствовал усталость. «В какой-то момент я принял еще одну дозу наркотика, чтобы взбодриться. Я видел приближающиеся машины, в первую очередь свет фар». Его дальнейшие описания напомнили мне рассказ ЛСД-наркомана: «Я больше не понимал, где нахожусь. Казалось, я сижу на стене, а не на полу. Хотелось уйти оттуда. Но я не знал, где выход, и на меня навалилась какая-то паника, плюс оптические галлюцинации с игрой красок, будто смотришь в калейдоскоп. Мне стало еще хуже: стены превратились в резиновые или что-то в этом роде, и я просто ходил по ним и не мог найти выход».

Я чувствую, как растет напряжение, потому что мы медленно приближаемся непосредственно к моменту преступления. «Потом я вдруг услышал шум, кажется, подъехал автомобиль, а затем раздались чьи-то шаги. Не помню как выглядели автомобиль и водитель. Помню, я что-то крикнул и пошел за тем человеком. Я не мог разобрать, мужчина это или женщина». Дитер Хабиг не объясняет, зачем он вообще за кем-то последовал. Вместо этого он описывает ситуацию, которая кажется мне знакомой: «За дверью кто-то был. В какой-то момент она резко открылась, и я оказался внутри. Там я столкнулся с женщиной. Я понял это уже сейчас. У женщины что-то было в руке, и она тут же ударила меня. Знаю только, что мои очки разбились, упали, я чувствовал удары, а мой нож лежал на земле. До этого он был у меня в куртке. Знаю только, что я тоже ударил в ответ».

Стратегию Дитера Хабига очень легко разгадать. Мужчина описывает ситуацию самообороны, в которой оказался случайно. Это не он виноват в смерти молодой женщины, она сама спровоцировала его поступок. Утверждая, что был мертвецки пьян и находился под действием наркотиков, Хабиг ищет запасной путь к отступлению: преступники, которые в момент преступления не обладали свободой воли и поэтому не могли контролировать себя, получают более мягкие приговоры, чем те, кто полностью осознавал свое поведение.

Может быть, именно такая вопиющая наглость заставляет меня принять решение: этому человеку не должно помочь подобное оправдание. Мы в долгу перед Мишель Ройтер и ее семьей.


И сразу пугаюсь самого себя: предвзятостью я никогда не отличался. Даже если в данном случае сложно сохранять объективность, следует максимально беспристрастно проверить показания Дитера Хабига.

Далее мужчина заявляет, что у него сохранились смутные воспоминания о «какой-то беготне» по лестничным клеткам и лабиринтам. «У меня пальцы были в крови, я чувствовал ее запах». На последней странице протокола допроса Дитер Хабиг вкратце упомянул, какие подробности своего побега он еще помнит. В какой-то момент он сел в свою машину и покинул то место. Он почти проскочил на красный свет, но потом сдал назад и стал ждать зеленый. Позже его несколько раз вырвало на стоянке.

«Дома я разделся и принял душ. Вещи сложил в мешок». Дитер Хабиг утверждает, что следующие несколько часов он проспал, проснулся рано утром, выпил кофе и выехал из дома. Одежду, которая была на нем во время преступления, он распределил по мусорным бакам, находившимся на отрезке почти в 100 километров: джинсы, рубашку, нижнее белье, носки, плащ, коричневые туфли. Очень четкое и последовательное поведение, которое кажется весьма необычным для пьяного человека, находящегося к тому же под действием ЛСД.

Хабиг позаботился и о ноже, которым совершил убийство. Он спрятал его в карман, когда покидал место преступления. По его словам, это был старый, разболтанный складной нож с коричневой деревянной ручкой. В подростковом возрасте он пытался наточить лезвие с двух сторон. Наконец, он вводит в игру второе орудие убийства. Это деревянная палка длиной около 40 сантиметров, которую он якобы случайно нашел в лифтовом холле. После встречи с женщиной он забрал ее с собой, равно как и разбитые очки. Палку Хабиг выбросил на автобане, отъехав добрых 30 километров от Бремена, а очки утопил в Везере. По мне это самые настоящие спланированные, а никак не спонтанные действия.

По возвращении с автобана стресс у Дитера Хабига, кажется, быстро испарился, потому что следующие его слова кажутся мне непринужденными, почти циничными: «После этого вояжа я вернулся домой и еще часок покемарил». Разве не создается впечатление, будто человек вернулся из поездки или отпуска? Разве он не напоминает скорее хладнокровного профессионала, не оставляющего следов, чем пьяного случайного убийцу, который, вероятно, должен все еще пребывать в шоке? Неужели ему было безразлично, что случилось с той женщиной в порту?

За свою карьеру я лишь однажды столкнулся с таким бесчувственным поведением подозреваемого. Это был серийный убийца, который в своем признании и позже во время судебно-медицинской экспертизы подробно и почти самовлюбленно рассказывал о собственных девиантных наклонностях, однако не проявил ни капли жалости к своим жертвам. Значение имело только осуществление его странных фантазий, больше ничего. Интересно, думает ли Дитер Хабиг так же? Неужели и в его случае речь шла только об осуществлении таких причудливых мечтаний?

По утверждению Хабига, вскоре после той поездки он снова покинул свою квартиру. «Затем я заставил себя пойти на работу». Последующие проверки покажут, что Дитер Хабиг появлялся на оптовом рынке не только в день преступления, но и почти через 10 с половиной часов после того, как скрылся с места убийства. Он приходил как обычно, ровно к семи утра и работал примерно до десяти – парень подрабатывал на приемке товара. Коллеги не заметили никаких изменений в его поведении.

Дверь в комнату для допросов теперь открыта. Я слышу, как Дитер Хабиг объясняет моим коллегам, что сегодня не намерен делать никаких дальнейших заявлений. Однако переговорив со своим адвокатом, он сообщает, что будет готов сделать это немного позже. Когда он осведомляется, как дела у родственников Мишель Ройтер, я испытываю удивление. Его слова на самом деле звучат серьезно и сочувственно. Через зеркало я вижу, как он начинает плакать, когда коллега описывает отчаяние родителей девушки. Неужели я ошибся в своей оценке?

Два офицера из отдела по расследованию преступлений забирают Дитера Хабига для проведения идентификационных мероприятий: у него берут отпечатки пальцев и ладоней, делаются портретные фотографии и фото в полный рост, а образец слюны архивируется для типирования ДНК. После этого Дитеру Хабигу придется провести ночь под стражей, ведь на следующий день судебный следователь должен решить, следует ли выдать ордер на его арест по подозрению в убийстве. И если факт самообороны опровергнуть не удастся, то подозреваемого надлежит освободить. Все решается во имя великого блага свободы.

Я звоню домой и говорю жене, что сегодня опять буду поздно. За столько лет она к этому привыкла, семье полицейского приходится со многим мириться. Я включаю старую черную комиссарскую лампу на столе, снова перечитываю протокол допроса и обнаруживаю еще некоторые моменты, которые не кажутся мне правдоподобными.

Часы, предшествовавшие преступлению, Дитер Хабиг описывает кратко, но в его рассказе много интересных деталей: он встречал каких-то людей и разговаривал с ними. Это подтверждается показаниями свидетелей, которые незадолго до происшествия и накануне видели там неизвестного человека. Итак, поведение Хабига казалось открытым, он не скрывался и вроде бы отвел от себя любые подозрения. Однако, согласно его рассказу, преступлению предшествует множество совпадений. Мне они кажутся неслучайными. Трижды двери либо легко открывались, либо уже были отворены, и Дитеру Хабигу не пришлось прикладывать никаких усилий, чтобы проникнуть внутрь. То вдруг он очутился в лифтовом холле, словно кто-то управлял им дистанционно. Если до этого он описывал свое состояние как дезориентацию, нарушение восприятия и панику, то сейчас все меняется. Сначала он утверждает, что заметил какого-то человека и последовал за ним к лифту. Только из его дальнейших слов будет следовать, что там он «столкнулся с женщиной». Видимо, Мишель Ройтер сразу же ударила его каким-то предметом. Может быть, деревянной палкой, которую он забрал позже? На первый взгляд, похоже, именно этим можно объяснить травмы Мишель Ройтер, которые мы обнаружили на ее голове в области выше «линии полей шляпы». Но зачем было девушке ждать мужчину в холле перед лифтом и тут же бить его? Он же только что шел за ней и что-то кричал вслед. Разве не логично, что женщина поспешит покинуть небезопасное место? Убежит, если почувствует угрозу?

Насколько скудно Дитер Хабиг описывает нападение на Мишель Ройтер, настолько же подробно говорит о своей собственной роли жертвы: его очки разбиваются, нож падает на землю, и он чувствует удары. Сначала это звучит достоверно.

По прошествии времени ложь трудно воспроизвести так, чтобы все походило на правду. А вот реальный опыт вполне возможно.


Впрочем, у внезапной агрессии со стороны женщины могла быть причина: Мишель Ройтер изо всех сил сопротивлялась ударам просто из-за страха смерти.

Несмотря на кажущееся самообладание убийцы на следующий день, преступление, похоже, не оставило Дитера Хабига полностью безучастным. Кровь на пальцах и ее запах сильно беспокоили его. Для меня этот эпизод также указывает на то, что произошедшее полностью вышло из-под контроля Хабига, и он не ожидал такого количества крови на собственных руках. Во время расследования убийств я часто замечал, насколько ошибочно иногда преступники оценивают ситуацию. Многие из них заранее даже не представляют, какую силу могут высвободить в жертве паника и бесконечная воля к жизни. Часто они не учитывают этого при планировании преступления.

14

Пришло время пообщаться с коллегами. Вместе мы определяем, что нужно сделать в ближайшие дни, чтобы подтвердить или опровергнуть показания Дитера Хабига. Нам предстоит выяснить буквально каждое обстоятельство его жизни. С кем он был близок? Каким было его прежнее сексуальное поведение? Как развивались его фантазии? Можем ли мы доказать, что противогаз и остальные предметы в пакете принадлежат ему? Имеется ли у него литература о насилии или БДСМ? Есть ли кто-нибудь, с кем он пробовал эти практики? Какими темами он интересуется в Интернете? Удастся ли нам найти выброшенную им одежду? Можно ли обнаружить кровь Мишель Ройтер в его машине? Узнают ли его свидетели из жилого комплекса? Что он делал в день преступления? Что за стресс испытал? Что пробудило его скрытую готовность к действию? Что стало так называемым триггерным фактором и спровоцировало убийство? Что превратило его фантазии в настоящее преступление? Что так сбило с толку Дитера Хабига? Что заставило его покинуть мир фантазий?

Следующие несколько недель мы занимаемся интенсивными проверками и расследованиями, много дискутируем и ищем информацию. Узнаем следующее: Дитер Хабиг – поздний и единственный ребенок в семье. Родители всячески опекают его, и, кажется, он превращается в маменькиного сынка. Парень учится в гимназии и достаточно хорошо сдает выпускной экзамен. После службы в армии он сначала изучает теологию, а затем несколько семестров юриспруденцию. Хотя ему удается сдать все зачеты для допуска к первому государственному экзамену, он внезапно бросает все и объясняет своим удивленным друзьям, что от учебы у него возникают боли в животе. Он решает попробовать себя в управлении бизнесом. Родители финансируют и третье его образование и даже покупают сыну собственную квартиру. Незадолго до преступления он сдает на проверку итоговую курсовую работу, до защиты диплома у него остается не так много времени. Может, он снова испытывает стресс перед экзаменом?

Мы выясняем, кто была подружка Хабига. Она разорвала с ним отношения сразу после его признания. Они познакомились почти три года назад по объявлению. С тех пор встречались. Каждый жил в своей квартире, но пара была вместе пять дней в неделю. На допросе потрясенная девушка описывает своего бывшего парня как добродушного, уравновешенного и спокойного человека, который никогда не психовал и не терял контроля над собой. Она ничего не знает об алкоголе, наркотиках или походах в пивнушки. Он любил читать, играл в компьютер и интересовался фондовым рынком. Свою интимную жизнь с Дитером Хабигом она также описывает как ничем не примечательную. В начале отношений он однажды предложил надеть на нее наручники. Она выразила свое удивление, и он больше не поднимал эту тему. Однако после операции, которую девушка перенесла год назад, она заметила изменения в его интимном поведении. Дитер Хабиг больше не хотел секса, и подруга считала это проявлением такта по отношению к ней.

Я же интерпретирую такое поведение иначе. Дитера Хабига перестал интересовать обычный секс. В это время его фантазии обрели собственную жизнь. На первый план его сексуальных потребностей вышли фетиши вместо людей. Кажущийся аскетизм, как я полагаю, как раз вписывается в картину преступления.

Я помню, что по этому поводу говорили убийцы, совершившие преступления на сексуальной почве: они создавали свой собственный мир переживаний, их фантазии становились все более и более ритуализированными и, следовательно, индивидуальными.


Этот факт позволяет профайлерам распознавать почерк преступника и контекст преступления.

В день убийства Дитер Хабиг остается в Бремене один. Парню нужно идти на работу, а его девушка уезжает с друзьями на юг Германии, чтобы понаблюдать за солнечным затмением. Она замечает, что Хабиг не в восторге от этой идеи, но он не спорит с возлюбленной. Более того, желает ей хорошо повеселиться и сожалеет, что не может присоединиться к ней. Девушка подтверждает, что Дитер Хабиг – бывший бойскаут, он любит природу и всегда носит с собой нераскладной нож: около 20 сантиметров в длину, в красных кожаных ножнах. «На случай самообороны», – ответил он однажды на ее вопрос. Остальные ножи лежали на полках и в ящиках в его квартире. Из-за уравновешенного и мягкого характера Хабига увлечение холодным оружием ее не смущало. Однако так было до тех пор, пока, – как теперь уже стало известно, вскоре после преступления, – она не нашла довольно большой нож под подушкой в его постели. Парень успокоил ее, сказав, что это произошло случайно. Она не поверила ему до конца. Уже после признания Хабиг заверил ее в письме: «Тебе никогда не угрожала опасность!!!» Он якобы хотел перерезать себе вены, но потом понял, что не может поступить так ни с родителями, ни с ней. В итоге, по его словам, про нож он просто забыл.

Несмотря на то что в первые недели после преступления Дитер Хабиг стал более замкнутым, чем обычно, девушка не заметила ничего подозрительного. Даже когда он говорит, что его очки упали в Везер, джинсы порвались, а ветровку украли на работе, она хоть и находит эти совпадения необычными, однако не связывает их с преступлением. Даже три гематомы размером с ладонь в верхней части туловища ее не смущают, потому что и на это у Хабига готово объяснение: во время разгрузки он якобы ударился о громоздкие ящики для овощей.

Я прекрасно понимаю, почему молодая женщина не усомнилась в его словах. Кто поверит в то, что его близкий человек может совершить убийство, особенно если речь идет о таком неприметном и спокойном человеке, как Дитер Хабиг?

В двух письмах, написанных в тюрьме, он утверждает, что по-прежнему чувствует себя «полностью виновным в чужой смерти», но причиной поступка, чуждого его натуре, называет крайние обстоятельства. По сути, он продолжает обвинять Мишель Ройтер в ее собственной смерти, потому что она напала на него без всякой причины. Хабиг сравнивает свое поведение с поведением деда одной своей бывшей подружки. Тому человеку тоже приходилось убивать людей – на войне. Ведь иначе он сам мог погибнуть.

Однокурсница Дитера Хабига сообщает на допросе, что утром в день преступления она встречалась с ним в ее квартире. Он зашел к ней прямо с оптового рынка, принес с собой копию их последней совместной исследовательской работы. Оба выпили за хорошую оценку по бокалу шампанского, но не более. Около двух часов дня она сказала гостю, что у нее назначена встреча с адвокатом. Когда Хабиг собрался уходить, однокурснице показалось, что он разочарован, но не рассержен.

Шесть часов спустя Дитер Хабиг убивает Мишель Ройтер. Что стало толчком к убийству? Страх перед экзаменом, стресс перед защитой дипломной работы? Поездка девушки на юг Германии? Неудавшееся свидание с однокурсницей? Может, он ожидал чего-то большего, чем просто непродолжительная встреча? Могло ли это сочетание стресса и разочарования так сильно задеть его самооценку? Если в человеке есть скрытая готовность к преступлению, то триггером для его совершения способно стать само по себе весьма незначительное событие. Но оно может одним махом стереть все запреты. Бывает, что спусковым крючком для такого серьезного преступления выступает абсолютно банальное событие, будь то ссора с девушкой, день рождения ребенка, уведомление о штрафе или полученное оскорбление.

15

Вопреки своему заявлению о том, что он будет готов продолжить допрос и принять участие в реконструкции преступления, Дитер Хабиг отказывается делать какие-либо дальнейшие заявления. Он лаконично объясняет моему коллеге, который пришел, чтобы отвести его на допрос: «Я понимаю, что заслужил наказание, но это наказание должно быть адекватным». Когда офицер спрашивает, как он себя чувствует, тот отвечает: «Как на темной стороне Луны».