– Это дело принципа, – пробормотал он. – То, что они монахини, не значит, что они святее папы Римского.

Персис встала и, предоставив отцу бурчать в одиночестве, спустилась в магазин.

Там она нашла на одной из полок книгу о нацистской Германии, которая попалась ей месяц назад.

Персис села на диван в дальнем углу магазина и стала перелистывать страницы.

На них сухо излагались факты становления Гитлера и национал-социализма в период между войнами и перечислялись ключевые сражения Второй мировой. Об ужасах концлагерей и массовых убийствах не было ни слова.

Персис захлопнула книгу и подняла глаза к потолку.

По трещине медленно ползла муха.

Персис встала, подошла к стойке у входа и взяла телефон.

По голосу Блэкфинча казалось, что он пьян – он был слишком радостный, слишком веселый.

– Персис! Чем могу помочь?

Она замялась, вдруг потеряв уверенность в себе, но потом заговорила:

– Когда мы впервые встретились, ты сказал, что изучал братские могилы. После войны.

Пауза. Наверное, он не ожидал, что она обратится к нему по такому вопросу после того, как она сегодня от него убежала.

– Да. Я работал в миссии Министерства обороны, мы раскапывали такие могилы по всей Европе. Им был нужен криминалист. А что?

Персис казалось, что слова выходят у нее изо рта сами по себе.

Она рассказала о том, кем на самом деле был Джеймс Ингрэм, об айнзацгруппах, которые должны были подавлять местное население на территориях, захваченных немецкой армией, и о массовых убийствах.

– Ты следила за Нюрнбергским процессом?

Персис вспомнила обложки газет, отдельные кадры в «Пате-журнале». Слишком много всего происходило тогда в ее собственной стране: последние годы движения за независимость, ужасы Раздела, убийство Ганди, неспокойное начало правления Неру. У нее просто не было времени на подлинный интерес.

– На Нюрнбергском процессе люди впервые были привлечены к суду за преступления против человечности, – начал Блэкфинч. – Польский юрист Рафаэль Лемкин ввел для описания гитлеровского «Окончательного решения» – массового уничтожения евреев нацистами – термин «геноцид». Это сочетание греческого «генос» – «народ» и латинского «цид» – «убийство». – Он помолчал. – Нацисты ответственны за такие страшные преступления, которых никто еще не совершал. Я до сих пор не могу осознать то, что они делали. Никогда не верил словам «я просто выполнял приказ». Не могу представить себе ситуацию, в которой порядочный человек может выполнять такие приказы.

Персис не была так в этом уверена. Она своими глазами наблюдала беспорядки во время Раздела и видела, как быстро люди становятся меньше похожими на людей и больше – на монстров. Тогда волна немыслимой жестокости унесла два миллиона жизней, и не было ни одного уголка Индии, которого бы она не коснулась.

Пока Блэкфинч говорил, Персис стала листать папку Линдли, но быстро остановилась. Ее внимание привлекла фотография, прикрепленная к делу Маттиаса Брунера.

Группа заключенных копала землю. Позади них стоял немецкий солдат, он расслабленно курил сигарету и болтал с товарищем. Тот улыбался, будто кто-то из них только что пошутил. Персис осознала, что оба они понимали, что совсем скоро им предстоит хладнокровно убить этих мужчин, женщин и детей. Они стояли и шутили, а их жертвы рядом рыли себе могилы. Во всем этом не было ничего торжественного – просто рутина, и она заслуживала не больше внимания, чем сигаретный дым.

Там были и другие фотографии.

Те же заключенные на коленях перед расстрельной командой. Нацист позади молодой женщины с пистолетом у ее затылка. Невозможно было разглядеть выражение ее лица.

И, наконец, яма и в ней гора трупов, напоминающих тряпичные куклы.

Персис почувствовала, как внутри нее сжался темный комок ужаса и отвращения. Как люди могут так поступать? Какая мораль может оправдать это бездумное зло? А они… почему они ничего не сделали? Почему жертвы не пытались сопротивляться? Неужели они не понимали, что с ними произойдет?

– Персис, ты в порядке?

Она перестала листать страницы. К горлу подступала тошнота.

– Я… Прости за вчера.

Секундное молчание.

– Простить за что?

Она сделала глубокий вдох:

– Арчи, я думаю, что ты замечательный человек… – Она замолчала.

– Но?

– Но… мы коллеги. И ты скоро вернешься в Англию. – Она судорожно подбирала слова. – Мы с тобой из разных миров. – Персис вдруг поняла, что это похоже на банальную сцену из низкопробного голливудского фильма, но отступать было поздно. – Ничего не выйдет.

– Мое мнение не берется в расчет?

Будь твердой, сказала себе Персис.

– Боюсь, что нет. Я уже все решила.

– Точнее, за тебя уже все решили, ты это хочешь сказать?

Обвинение было не лишено оснований. Бессознательно Персис снова начала листать страницы, с трудом стараясь облечь мысли в слова:

– Ты не понимаешь.

– Так, может быть, ты объяснишь?

И вдруг слова будто прорвали плотину:

– Ты вообще представляешь, каково это? Быть мной. Бороться изо дня в день. Вся моя жизнь – это публичное шоу, легкая добыча для любого газетчика в стране. И только потому, что я женщина. – Она продолжала листать бумаги Линдли, перейдя к материалам по Отто Скорцени, бывшему командиру Брунера. – Можешь себе представить, какой у них у всех будет праздник, если мы с тобой… – Она замерла.

Папка была раскрыта на первой странице послужного списка Скорцени. Там же была фотография. Персис будто пронзил разряд тока.

Невозможно.

– Персис?

– Прости, – выдохнула она. – Мне надо идти.

И, обрывая его протест, положила трубку.

Персис вытащила страницу из папки и внимательно в нее вгляделась. Она ощутила слабое покалывание в голове.

Вот она. Недостающая связь.

Зовите это интуицией или слепой удачей, но ответ сам пришел к ней в руки. Или, во всяком случае, намек на ответ.

Она взглянула на часы на стене. Почти десять.

Еще не поздно.

43

Обветшалое здание, словно пьяница, опиралось на две высившиеся по бокам башни. В узком пространстве между ними тянулась паутина из проводов, на некоторых из них висело белье. Видавший виды фасад потрескался от солнца, покрылся впадинами от потоков дождя и был окончательно изуродован потускневшими рваными болливудскими постерами, облепившими стены до самой крыши.

На многих балконах были решетки. Со второго этажа сквозь прутья на Персис мрачно смотрела старая женщина.

Вход никто не охранял, и внутри не было лифта. Персис этого и не ждала. Она пешком поднялась на шестой этаж. На пятом женщина кормила ребенка грудью прямо на бетонных ступенях. Сначала Персис не поняла, почему она не делает это в квартире, а потом женщина – на самом деле скорее девочка – пересела так, что стала видна ее раздувшаяся правая щека, и все стало ясно.

Персис подошла к квартире номер 503 и замерла в нерешительности. А если она неправа?

Она постучала.

Через пару секунд дверь открыла невысокая красивая темнокожая девушка двадцати с чем-то лет. На ней была хлопковая ночная рубашка с бабочками.

– Да?

– Простите за беспокойство, мне нужно поговорить с вашим мужем.

В глазах женщины мелькнуло подозрение.

Наверное, Персис стоило надеть форму.

– Меня зовут Персис.

Женщина узнала ее, и с узнаванием пришла ярость. Она стиснула зубы.

– И вам хватило… хватило наглости сюда прийти? – Женщина ткнула в Персис пальцем и шагнула вперед, так что Персис пришлось попятиться. – Убирайтесь! Убирайтесь отсюда, пока я не…

– Марта!

Женщина замерла. Позади нее выросла фигура Джорджа Фернандеса в жилете и шортах. На руках у него спал ребенок; он пошевелился, но не проснулся.

При виде Персис Фернандес широко распахнул глаза:

– Ты что здесь делаешь?

– Нам надо поговорить.

Марта снова готова была взорваться, но Фернандес оборвал ее одним взглядом и передал ребенка:

– Отнеси его в кровать.

– Но…

– Марта. Пожалуйста.

Она бросила на Персис полный ненависти взгляд и ушла в спальню, хлопнув дверью.

Фернандес провел Персис в квартиру и указал на поношенный старый диван. Комната, в которой они оказались, была в три раза меньше гостиной в доме Персис, и Фернандес в ней казался еще огромнее, чем обычно, как медведь в клетке.

Персис достала из-под мышки папку и оглядела заваленный вещами журнальный столик. Фернандес сдвинул тарелки и игрушки в сторону.

Персис положила на стол личное дело Отто Скорцени с его фотографией, а рядом фотографию из пиджака Ингрэма-Брунера: Брунер и Скорцени на рыбалке.

Было очевидно, что на обоих снимках изображен один и тот же человек, с той только разницей, что в личном деле была видна левая сторона лица с бросающимся в глаза шрамом от уголка рта до уха.

– Это Отто Скорцени, оберштурмбаннфюрер СС, один из старших гитлеровских офицеров. Он руководил Абвером, немецкой разведкой, а после войны, предположительно, сетью под названием «Паук», помогавшей нацистам бежать.

– Это крысиные тропы, – пробормотал Фернандес.

– Что?

– Так называют нацистские сети для побега. Я где-то читал.

Персис изумленно уставилась на Фернандеса. Почему люди ее класса так часто недооценивают тех, кто родился в худших условиях? Она никогда бы не подумала, что Фернандес в свободное время может что-то читать.

– Во время войны он был командиром человека, который на меня напал, Джеймса Ингрэма. Его настоящее имя – Маттиас Брунер, он был нацистом и скрывался от властей. Сам Скорцени два года назад бежал из лагеря для интернированных. По пути сюда я заехала в Le Château des Rêves и показала фотографию Жюлю Оберу. Он подтвердил, что Скорцени – тот самый человек, которого он видел, Удо Беккер, наш мистер Грей. А Ингрэм – «высокий блондин», с которым он там встречался.

Фернандес резко откинулся на спинку дивана, будто отшатнулся от поезда:

– Ты хочешь сказать, что наши расследования привели нас к одному и тому же? Мы ищем одного человека?

Персис кивнула:

– Брунер и Скорцени приехали в Бомбей не просто так. Я думаю, они приехали сюда, чтобы украсть манускрипт Данте. И убедили Джона Хили им помочь. Или вынудили.

– Как? Хили был известным человеком.

– Я думаю, они угрожали рассказать правду о том, чем Хили занимался в Италии.

Персис быстро объяснила, как были подделаны записи о содержании Хили в плену, и рассказала о том, что, по словам Бельцони и Мариконти, в войну англичанин был коллаборационистом.

– Из Винчильяты Хили забрал Маттиас Брунер. Думаю, поэтому Скорцени поручил миссию именно ему. Наверное, Брунер отвечал за Хили, когда тот сотрудничал с нацистами.

Некоторое время Фернандес осмыслял новую информацию.

– Но зачем? Зачем им красть манускрипт Данте?

– Не знаю. Но в любом случае в какой-то момент Хили передумал. Он украл манускрипт, а потом спрятал его, вместо того чтобы отдать Брунеру и Скорцени. И оставил подсказки, чтобы мы смогли его найти. Я думаю, он надеялся, что времени на разгадку и поиск манускрипта хватит, чтобы отпугнуть немцев: тщательные поиски будут для них слишком опасны.

– А почему он не мог просто не красть манускрипт? Если его так волновала его сохранность, почему он просто не пришел к нам и не сказал, что на эту чертову книгу покушаются нацисты?

– Наверное, боялся, что всплывет правда о его прошлом, и не хотел рисковать. Не хотел, чтобы его считали предателем. Кроме того, он мог думать, что, если откажется, нацисты просто найдут для этого грязного дела кого-то другого. Он хотел любой ценой спасти от них манускрипт. – Персис помолчала, чтобы собраться с мыслями, и продолжила: – В каком-то смысле это было его искупление за все те манускрипты, которые он помог украсть во время войны. Этот стал символом. Наверное, Хили думал, что спасет «Комедию» Данте и перед смертью будет прощен и оправдан. По крайней мере, в собственных глазах.

Какое-то время Фернандес мысленно изучал услышанное с разных сторон и наконец кивнул.

– А Франсин Крамер?

– Как и сказал ее врач, она подумала, что узнала Скорцени, когда тот пришел в ночной клуб. Видимо, когда-то он посещал концлагерь, в котором ее держали. Может быть, даже ее насиловал. Но это неважно. Он был нацистом, и Франсин этого было достаточно. Она пригласила его домой, чтобы проверить свою догадку. Или, возможно, она уже была уверена и просто хотела отомстить.

– Думаешь, она собиралась его убить?

– Возможно. Но она допустила ошибку. Он разгадал ее планы и убил ее первым.

Повисла гнетущая тишина.

– Получается, Скорцени все еще в городе? – спросил Фернандес.

– Не думаю, что он уедет без манускрипта.

– Значит, ты все еще в опасности.

Об этом Персис не подумала, но Фернандес был прав. Последняя подсказка Хили была у нее. И справиться с ней предстояло именно ей.

Скорцени будет поблизости. Будет ждать, пока она разгадает тайну.

Это значит, что он наверняка будет за ней следить, как до этого Брунер.

А это значит, что у нее, и только у нее будет шанс закончить то, что начала Франсин Крамер.

Если так посмотреть на проблему, у нее попросту не было выбора.

44

Раздался резкий стук в дверь, и Персис с трудом разлепила глаза. Акбар издал мягкий гортанный протестующий звук и безвольно перекатился на бок, смяв хлопковую простыню.

За дверью в коляске сидел отец.

– Телефон. Говорят, это срочно.

Протирая глаза, Персис тяжелыми шагами спустилась в гостиную.

На часах было шесть пятнадцать.

Телефон стоял на тумбочке около фотографии покойной матери Персис. Там же рядом лежала снятая телефонная трубка. Персис взяла ее.

– Не спишь?

Это был Сет. Персис охватило удивление. Чтобы суперинтендант начинал работать так рано утром, это было в высшей степени странно.

– Все в порядке, сэр?

– Нет, – ответил Сет безжизненным голосом. – Все не в порядке. Все настолько не в порядке, что хуже уже физически невозможно. Человек, за которым ты следила… итальянец, Бельцони… мы нашли его труп.

* * *

Бельцони жил на первом этаже трехэтажного дома всего в нескольких ярдах от Электрик-хауса, бывшего главного здания энергетической компании, расположенного рядом с улицей Колаба-Козуэй. Как-то в детстве Персис бродила по устроенному там выставочному залу, восхищенно разглядывая ряды современных приборов, в то время как потный продавец пытался убедить ее скептически настроенного отца в том, что электрическая бытовая техника – это «неотъемлемая часть мира будущего».

Дом Бельцони стоял в узком переулке, казавшемся еще более узким из-за деревьев и нависающих проводов, заслоняющих солнце.

У входа стоял полицейский джип.

Рядом Персис заметила новую машину Блэкфинча.

Она прошла мимо охранника, который нервно ее поприветствовал, и вошла внутрь.

Сет и Блэкфинч обнаружились в спальне вместе с помощником англичанина, Мохаммедом Акрамом. Блэкфинч, стоя на коленях, искал что-то под кроватью, а Сет не сводил глаз с тела Франко Бельцони.

Итальянец был надежно привязан к деревянному стулу в углу комнаты. Его голова упала на грудь. На нем было только нижнее белье. Спутанные волосы прилипли ко лбу. Все тело было покрыто пятнами крови, тонкий ковер на полу пропитала кровавая лужа.

Грудь итальянца была изуродована треугольными отметинами болезненно-красного цвета сырого мяса. Еще одну Персис увидела на его правой щеке.

Сет поднял глаза. Персис обратила внимание на сигарету, тлеющую в его пальцах.

– Его пытали. Утюгом.

Желудок Персис словно вывернулся наизнанку.

Она посмотрела на мертвеца, вспомнила их последнюю встречу и вдруг поняла, что, хотя итальянец не был с ней до конца откровенен, он начал ей нравиться. Мысль о том, что он так мучительно умирал, что кто-то мог совершить с ним… такое… Она глубоко вздохнула:

– От чего он умер?

Блэкфинч встал с пола, подошел к ней и протянул пару перчаток:

– Подними ему голову.

Персис надела перчатки и сделала, как он сказал: мягко приподняла голову Бельцони.

Ему выстрелили в правый глаз. Глазница представляла собой кровавое месиво. Затылок тоже был покрыт кровью.

Персис отпустила голову Бельцони, глубоко вздохнула и отступила назад.

Рядом с ней кашлянул Сет. Она знала, что в последнее время он редко покидал Малабар-хаус. Без кабинета вокруг и стакана в руке он казался голым. На самом деле прямо сейчас она и сама бы не отказалась от крепкого виски.

– Скорцени, – выдохнула она.

Сет вопросительно на нее посмотрел.

Обрадовавшись возможности отвлечься, Персис рассказала ему о своих последних успехах. Блэкфинч тоже внимательно слушал. То и дело мысли Персис соскальзывали на их разговор прошлой ночью, но она гнала воспоминание прочь.

Он уже большой мальчик. Как-нибудь справится.

Когда она закончила, Сет осторожно присел на край кровати. Казалось, он уменьшился в размере.

– Мало нам было одного нациста в городе, теперь ты хочешь сказать, что их двое? И бог знает сколько еще собирается выползти из ниоткуда. – Он махнул сигаретой в сторону Бельцони: – Они пытали этого беднягу не просто так. Что им было нужно?

– Я думаю, Скорцени за мной следит. Если это так, он знал, что я встречалась с Бельцони. Возможно, даже знал, что Бельцони работал на итальянское правительство. Может быть, он решил, что я ему что-то…

Она замерла, вдруг осознав, что говорит. Неужели это она виновата в смерти Франко Бельцони? Неужели она неумышленно дала Скорцени повод пытать его и убить?

Она содрогнулась.

– Ты ни в чем не виновата, – пробормотал Блэкфинч.

Она подняла на него глаза. Черты его лица смягчал падающий из окон утренний свет. Если Блэкфинч и был все еще расстроен их последним разговором, этого не было видно. В его взгляде читалось одно беспокойство.

Лицо Персис посуровело. Ей не нужна его жалость. Его или любого другого мужчины.

– Как ему удалось прийти сюда, сделать все это и снова уйти так, чтобы никто его не заметил?

– Охранник у ворот говорит, что вчера поздно вечером пришел какой-то мужчина и сказал, что он друг Бельцони. Высокий, темноволосый, со шрамом на щеке. У него с собой была бутылка виски. Через пару часов он вышел и отдал охраннику полупустую бутылку.

– Какое высокомерие! – Сет встал с кровати, его лицо раздулось от ярости. – Эти… эти животные думают, что могут просто так ходить по моему городу и делать все, что им заблагорассудится!

– Похоже, этот Скорцени удивительно смел, – заметил Блэкфинч. – Его так легко опознать, он скрывается от всех властей сразу, а расхаживает, как турист по пляжу.

– Думаю, он вжился в роль, – сказала Персис. – Ему так долго удавалось скрываться от правосудия, что он действительно стал считать себя неуязвимым.

– Значит, – ответил Блэкфинч, – так мы его и поймаем.

45

Бирла спал за рабочим столом, положив голову на руки. Хак рядом жевал самосу. Что бы ни происходило, Хак всегда что-нибудь ел вне зависимости от времени суток. Аппетит у него был волчий.

Джордж Фернандес на своем месте что-то печатал.

Он кивнул Персис, когда она вошла в комнату и тяжело опустилась на стул за своим столом.

Она послала Гопала за стаканом воды с лаймом.

Потом закрыла глаза и сосредоточилась на расследовании.

Дело близилось к развязке. Можно было только гадать, как итальянское правительство отреагирует на убийство Франко Бельцони. Он был академиком, уважаемым ученым. По-хорошему его стоило спрятать в каком-нибудь университете в тенистом уголке подальше от кровожадных нацистов. Но он согласился работать с разведкой Энрико Мариконти, СИФАР. Он рискнул своей жизнью ради дела, в которое верил.

Почему? Неужели древние манускрипты стоят человеческой жизни?

Бельцони, очевидно, сказал бы «да». В миссии по возвращению украденного сокровища итальянскому народу – его народу – ему виделось что-то благородное. Он не мог знать, что его жизнь так быстро оборвется.

А теперь он погиб от руки матерого убийцы.

В глубине души она знала, что Скорцени не сбежит из города. Он не уедет без манускрипта.

Вдруг пришедшая в голову мысль заставила Персис резко выпрямиться.

Она показала Бельцони последнюю подсказку Хили. Она не сомневалась, что итальянец рассказал Скорцени все, что знал, это только в кино герои смеются в лицо своим мучителям и намеренно выводят их из себя. Ни один человек, ни мужчина, ни женщина, не может выдержать ту боль, которую, несомненно, пришлось испытать Бельцони.

А это значило, что с большой вероятностью Скорцени теперь тоже знал загадку. Что, если он разгадает ее быстрее, чем Персис?

В горле, как мотылек, забилась паника.

Персис встала и позвала всех, кто был в комнате. Хак тычком разбудил Бирлу, и они вместе с Фернандесом собрались у ее стола.

Она рассказала им про убийство Бельцони и связь с этим делом Скорцени, подчеркнув, как важно найти беглого нациста.

Бирла щелкнул языком от отвращения:

– Пытки.

Он грустно покачал головой, отошел к своему столу и вернулся с экземпляром «Таймс оф Индиа».

– Смерть Хили везде на первой полосе, – сказал он, кинув газету на стол. – У каждого своя версия, и чем безумнее, тем лучше. Как только они узнают про убийство Бельцони и сопоставят факты, начнется ад.

Все мрачно уставились на газету. Было еще рано, но они отчетливо представляли, что скоро на них накинутся со всех сторон.

– Значит, у нас не так много времени, чтобы разгадать загадку, – сказала наконец Персис.

Бирла вздохнул:

– Неужели так сложно найти белого человека с таким шрамом?

– Сложнее, чем вы думаете. Скорцени – мастер шпионажа.

– Не похоже, что он собирается залечь на дно, – заметил Хак.

– Я думаю, он постарается не попадаться нам на глаза, пока не придет время действовать. А когда оно придет, будет действовать смело. Вероятно, он полагается на уверенный вид. Это была военная тактика Гитлера. Кроме того, люди редко спорят с теми, кто говорит с ними властным тоном.

– И что же мы будем делать? – спросил Хак.

– Надо разослать его описание, – предложил Фернандес. – В газеты, на радио. Чтобы он не мог высунуться.

– Нет, – ответила Персис, – это может его отпугнуть. Так мы его никогда не поймаем.

– Нельзя просто позволить ему ходить по городу и убивать невинных людей.

– Ему нужно убить еще только одного человека, – мягко сказала Персис.

Через мгновение они поняли, кого она имеет в виду.

– Ты хочешь стать приманкой? – резко выдохнул Бирла. – Проснулась в суицидальном настроении?

– Сет в курсе? – спросил Хак.

И только Фернандес задумчиво промолчал.

В разговор вмешался Гопал:

– Мэм, какой-то человек хочет вас видеть.

Персис нахмурилась, обернулась… и застыла в изумлении.

Зубин Далал кивнул. Он стоял, засунув руки в карманы куртки.

– У тебя найдется минута? Я хотел бы поговорить.

* * *

Персис закрыла дверь комнаты для допросов, скрывшись от любопытных взглядов коллег, и повернулась к Зубину.

– Что ты тут делаешь? – спросила она напряженным от злости голосом.

– Я уезжаю из Бомбея на какое-то время. Еду на юг, в Бангалор. Старый друг попросил меня помочь ему с одной деловой авантюрой. Он вкладывает деньги, а я буду лицом компании.

– Видимо, скоро он станет нищим.

Зубин болезненно улыбнулся:

– Наверное, я это заслужил. – Он склонил голову, как осужденный. – Я приехал в Бомбей за тобой, Персис. Я знаю, что тебя разочаровал. Сделал тебе больно. Но это в прошлом. Я никак не могу его изменить. Я прошу только, чтобы ты меня простила. – Он сделал шаг в ее сторону. – Я выбрал ее, а не тебя, потому что у меня не было ни гроша, а не потому что я ее любил. Мой отец плохо распорядился своими деньгами. Какую жизнь я мог тебе дать? Я решил, что так будет лучше для нас обоих. Я ошибался. – Еще один шаг. – Я все время думал о тебе. Можно сказать, эти мысли отравили мой брак. – Он снова шагнул вперед, и Персис ощутила запах его одеколона, разглядела крохотную родинку на мочке левого уха, игру света в зрачках. Она будто физически ощущала, как его слова проникают к ней в голову. – Дай мне еще один шанс. Неужели ты забыла, как мы друг друга любили? Что мы чувствовали? Как мы… – Он замолчал и так пристально посмотрел Персис в глаза, что она не могла этого вынести.

На нее снова нахлынули чувства, которые она так старательно подавляла. Как бы ей ни хотелось, она не могла этого отрицать. Она действительно когда-то любила этого человека, любила его обаяние, его ум, его притягательность. Она отдала ему все, а в ответ он ранил ее так глубоко, что она не готова была даже признаться насколько.

Она отвернулась:

– Ничего не будет.

Повисло молчание, похожее на звенящую тишину после взрыва.

Мгновение он просто стоял, а потом сказал:

– Я понимаю.

Через какое-то время Персис услышала удаляющиеся шаги. Ей потребовалась вся сила воли, чтобы не обернуться.

– Персис, – позвал он, замерев у двери. – Я буду ждать в кафе «Эдем». Мой поезд в десять двадцать. Надеюсь, ты придешь.

* * *

Персис тяжело опустилась на стул. Гнев пузырился внутри, как кипящая лава.

Какое у него было право так поступать? Так говорить? Как он мог ждать, что она просто простит?

Она залпом осушила стакан с водой с лаймом и на мгновение подумала о том, не швырнуть ли его в стену.

Надо перестать думать о Зубине Далале.

Она взяла папку Линдли и снова ее пролистала, изучая бумаги, посвященные Отто Скорцени.

На этот раз одна из страниц вдруг привлекла ее внимание.

Секретная операция, проведенная в июле 1943 года.

Через несколько недель после высадки союзников на Сицилии Большой фашистский совет объявил Бенито Муссолини вотум недоверия. Итальянский король немедленно приказал его арестовать. Муссолини доставили в отель «Кампо Императоре» на горнолыжном курорте Гран-Сассо в Апеннинских горах.

Гитлер послал на выручку опальному диктатору Отто Скорцени.

Двенадцатого сентября Скорцени вместе с шестнадцатью солдатами СС отправился на крайне рискованную миссию. В горах рядом с отелем приземлились десять планеров DFS-230. Лучшие бойцы Скорцени и десантники люфтваффе взяли верх над тюремщиками Муссолини без единого выстрела.

Через десять минут после начала налета Муссолини покинул отель в сопровождении немецких солдат. Его доставили в аэропорт «Пратика-ди-Маре», а потом – в Вену, где они со Скорцени остановились на ночь в отеле «Империал».

На следующий день Скорцени отвез Муссолини в Мюнхен, и 14 сентября они встретились с торжествующим Гитлером в «Волчьем логове» – главной ставке фюрера близ Растенбурга.

Что-то в этой примечательной истории не давало Персис покоя.

Она внезапно почувствовала, что именно это – недостающий кусок головоломки, во всяком случае, в том, что касается связи Скорцени с похищением манускрипта Данте. Она не знала, как именно складывается пазл, но не сомневалась, что ответ скрыт во встрече Скорцени с Бенито Муссолини – человеком, который однажды предложил за «Божественную комедию» поистине королевскую сумму.

Оставалось выяснить, где же Джон Хили спрятал манускрипт.

Персис достала записную книжку и снова прочитала последнюю загадку англичанина:

Свой путь к спасенью каждому назначен.Откроет Циркуль тот, что был утрачен:Под вечным небом, солнцем и луной,Под Богом, литерально только зримым,Меж Меккой скрыт и Иерусалимом.

Между Меккой и Иерусалимом? Значит ли это, что Хили каким-то образом удалось вывезти манускрипт из Бомбея?

В детстве Персис провела немало времени, склонившись над картой мира, и она знала, что между двумя упомянутыми центрами поклонения – на «пути к спасенью» – есть множество маленьких городов. Небо над этим пустынным регионом обычно безоблачное и сухое, и в этом смысле можно сказать, что оно «вечное», неизменное.

Но зачем Хили отправлять манускрипт так далеко? Кому он мог доверить вывезти его из Бомбея?

Персис сосредоточилась на первой строке: «Путь к спасенью». Может быть, это отсылка к содержанию манускрипта? Строго говоря, «Божественная комедия» – это буквально история о человеке, который стремится к спасению. И это спасение может быть самым разным – в зависимости от греха «свой путь к спасенью каждому назначен».

Персис перешла к следующей строке: «Откроет Циркуль тот, что был утрачен». Что за Циркуль? Слово написано с большой буквы, как название. Или, может быть, это фамилия? Если так, она очень редкая, и Персис не могла вспомнить никого, кто носил бы ее и был как-то связан с Бомбеем.

На всякий случай она позвонила Нив Форрестер, но та тоже ничего не смогла сказать, равно как и известный бомбейский историк, которому Персис позвонила следом по рекомендации англичанки. Зато он направил мысли Персис в другое русло.

– Может быть, это все-таки не фамилия? – предположил он. – Например, Циркуль – это еще название одного из созвездий.

Может быть, Хили указывал на нужное место с помощью расположенных над ним звезд? Однажды он уже обращался к небесным телам. Персис связалась с обсерваториями в Бомбее и Алибаге, но это тоже ничего не дало.

Персис едва не швырнула трубку о стол.

Чтобы немного развеяться, она решила пройтись и по дороге выпить стаканчик масала-чая в чайной палатке Афзала на углу улицы. Никто не помнил, когда этот худой старик в белом дхоти начал свою бойкую торговлю, казалось, он был здесь всегда. Афзал был в курсе всех новостей и мог снабдить любого желающего как непристойными сплетнями, так и весьма ценной информацией. По одним слухам, когда-то он был информатором англичан, по другим – двойным агентом, трудившимся на дело революции.

Но в одном не сомневался никто: он делал лучший чай в городе.

Персис описала ему проблему. Афзал внимательно обдумал ее и сказал:

– Ты слишком настойчиво ищешь скрытые смыслы. Возможно, стоит просто взглянуть на то, что лежит на поверхности.

Что это значит? Но старик уже повернулся к следующему покупателю.

Потягивая чай, Персис направилась обратно в участок.

Циркуль. Что здесь лежит на поверхности? Циркуль – это инструмент для черчения. Может быть, Хили имел в виду его? Но что может открыть циркуль?..

Нет, это просто глупо.

А если подумать о тех, кто пользуется циркулем? Например, математики? Моряки? Инженеры? Персис покачала головой. Этот список можно продолжать беско…

Вдруг ее словно огрели кирпичом по голове.

Персис застыла на месте, позволив мысли развиться до конца, расправить крылья, подобно новорожденной бабочке… Да! Это может быть правдой.

В ту же секунду на нее нахлынули сомнения. Может быть, это слишком смело?

Был один человек, который в этом разбирался. Человек, к которому она могла обратиться с вопросом.

И которому безоговорочно доверяла.

Персис резко повернулась и пошла к машине.

46

– Тебе обязательно столько думать над каждым ходом?

– Шахматы, мой друг, это игра спокойствия. Ее нельзя торопить.

– Некоторые трупы живее, чем ты.

– Человеку твоего возраста стоит жить более размеренно.

Отец Персис сидел за стойкой в книжном магазине и играл в шахматы с доктором Азизом.

Когда она вошла, отец поднял голову: