Карен Одден

Вниз по темной реке

Посвящается Джорджу, Джулии и Кайлу
Ключевые локации

Скотланд-Ярд

Речная полиция (Уоппинг-стрит)

ГЛАВА 1

Лондон, апрель 1878 г.

Частенько те, кто служит в Скотланд-Ярде, говорят, что со временем у них развивается шестое чувство на близкую опасность. У меня проблески этой способности проявились в первые же месяцы работы, когда я еще служил в полицейском участке Ламбета, где выходил на улицы в шершавой, широковатой в плечах синей шинели, неизменно держа под рукой дубинку. В одном из темных переулков меня впервые посетило подсознательное ощущение затаившейся за углом угрозы.

Отслужив в полиции двенадцать лет, я тешил себя мыслью, что мои инстинкты отточены донельзя. Считал, что видел в Лондоне столько преступлений, что ничего более удивить меня не может, и обязательно распознаю зло по мурашкам на руках или внезапному мышечному спазму.

Однако наступило дождливое утро очередного апрельского вторника, и со мной не случилось ни того, ни другого, а между тем уже через несколько часов Скотланд-Ярду предстояло вступить в схватку с одержимым жаждой убийства маньяком, подобным трехглавому чудищу из старинных кельтских мифов, с ревом выползающему из своей пещеры.

В половине девятого в дверь моего скромного кабинета постучали, и внутрь привычно просунулась голова молодого инспектора Стайлза. На этот раз я не углядел в карих глазах подчиненного обычного огонька, а его приветствие прозвучало тихо и подавленно.

Я поднял голову от заметок по делу пропавшей женщины. Отчеты не составлялись уже пару дней, а Говард Винсент — новый глава Скотланд-Ярда — был ярым педантом во всем, что касалось ведения оперативных записей. Оно и неудивительно, учитывая прошлогодний скандал в штаб-квартире лондонской полиции. Того и гляди, чиновники из парламентского наблюдательного комитета запросят любое дело — вынь да положь.

— Что случилось, Стайлз?

— Речная полиция с Уоппинг-стрит обнаружила ниже по течению мертвую женщину. От них только что пришло сообщение, и Винсент отправляет нас на место происшествия.

Мертвая женщина… Разумеется, приятного мало, однако меня смутила вторая часть известия: в обычных обстоятельствах речники ни за что не попросили бы помощи у Скотланд-Ярда. Я погрузился в размышления. Блэр возглавлял речную полицию уже пятнадцать лет и был непревзойденным знатоком Темзы. Зачем ему мы со Стайлзом? Представляю его гримасу при виде моей скромной персоны… Интересно, о чем думал Винсент, направляя нас в другое подразделение? У каждого из нас — куча нераскрытых дел. Например, — случай с пропавшей миссис Бэкфорд, который вполне можно распутать до конца дня, если не отвлекаться по милости начальства на другие задания. Очень хотелось найти эту женщину — подобные исчезновения волновали меня даже больше, чем убийства.

Я фыркнул от досады, и Стайлз, будто извиняясь, добавил:

— Курьер говорит — там нечто особенное.

Я сдернул с вешалки плащ, и Стайлз, вытащив из стойки мой старый черный зонт, сунул его мне в руку. Таков молодой инспектор: бдит, как бы со мной не случилось беды, сколько его ни отчитывай. Подхватив зонт, я ворчливо поблагодарил подчиненного.

Мы двинулись к Уайтхолл-плейс, раскрыв зонты, и Стайлз покрепче надвинул шляпу. Напарник был почти десятью годами младше; я же успел около трех лет отработать в Ламбете, еще четыре — в речной полиции, и пять — детективом в Скотланд-Ярде, где форму не носят.

Поступив на службу полтора года назад, Стайлз сразу проявил незаурядные способности: хорошую реакцию — не хуже, чем у боксеров, с которыми мне приходилось драться, желание учиться и располагающее к себе дружелюбие.

Сперва молодой детектив относился ко мне с опаской, немного нервничая при разговорах. Потом, прошлой осенью, состоялся суд — ужасное для всех нас испытание: вокруг Скотланд-Ярда по утрам стояли толпы граждан, обвиняя нас в мошенничестве и лжи. Кричали, что все мы заслуживаем веревки… Я видел, как терзался Стайлз, и все же мы, стиснув зубы, за три месяца раскрыли шесть дел. Хотелось бы считать, что подобный результат позволит наблюдательному комитету дать Скотланд-Ярду разрешение на дальнейшую работу — пусть на ближайшее время. Так что мы со Стайлзом прошли огонь и воду. Испытания его закалили, и молодой инспектор подчинялся мне беспрекословно; впрочем, к моему тайному удовлетворению, свое мнение парень отстаивал твердо.

— Мистер Куотермен утром заходил к нашему директору, — сообщил Стайлз, как только мы устроились в кэбе.

Из всех членов комитета Куотермен относился к Ярду наиболее критически, полагая, что работу полицейского должны выполнять исключительно люди в форме. С его точки зрения, полицейский мундир служил предостережением для преступников, тогда как отдел детективов в штатском создаёт благоприятную почву для злоупотреблений.

— Хм…

— Слышал, что он только и думает, как бы нас поувольнять, — набравшись смелости, предположил Стайлз.

— Пытается сделать себе имя за наш счет, — поморщился я. — Публику хлебом не корми — дай увидеть, как нас выметут поганой метлой после этого скандала.

— Как же несправедливо, когда всех чешут под одну гребенку!

Добавить нечего. Где тут справедливость? На взятках попались лишь три инспектора, помогавшие преступникам избежать решетки, а газеты с удовольствием поливали грязью весь Скотланд-Ярд без разбора. Я пришел к выводу, что именно поэтому Винсент и назначил меня — одного из двух оставшихся в штате старших инспекторов — на дело об исчезновении Мадлен Бэкфорд. Разумеется, начальник понимал, что Стивен Бэкфорд — респектабельный джентльмен из Мейфэра, один из партнеров крупной судовладельческой компании. Разыщем его супругу — и новости попадут в прессу, если в газетах Британии вообще остались смельчаки, желающие сказать что-то хорошее о Скотланд-Ярде.

Дождь прекратился, хотя порывистый ветер продолжал дуть прямо в лицо. Мы вылезли из кэба и побежали к участку речной полиции — кирпичному зданию, из которого открывался вид на склады по обе стороны реки. Дежурный сказал, что Блэр ушел на доки, так что пришлось идти назад, бросив мокрые зонты в стойку. Было уже около девяти, однако солнце пряталось за плотными тучами, бросающими черные тени на воды Темзы. Речной бриз накрыл нас волной запахов рыбы, рассола и пряностей.

Блэр в хлопающем на ветру пальто стоял спиной к нам на краю деревянного пирса, рассматривая реку. Заслышав наши шаги по отсыревшим доскам, глянул через плечо. Поймав мой взгляд, напрягся и отвернулся в сторону, широко расставив ноги. Мостки узкие — рядом не встанешь.

Когда-то мы с ним работали бок о бок при расследовании сложных дел, и похвала Блэра была для меня лучшей наградой. В течение четырех лет я ее заслуживал не раз; Блэр меня натаскивал, советовал и представлял людям, которых, по его мнению, мне следовало знать. Однако рано или поздно все меняется, и просьбу о переводе в Скотланд-Ярд Блэр воспринял с негодованием и насмешкой над моей самонадеянностью. Бывший начальник проклинал меня за дерзость и предательство, мне же оставалось лишь молчать. Причины для ухода были весомыми, и все же я предпочел оставить свое мнение при себе. Служба в Ярде почти не давала возможностей пересечься с Блэром, хотя порой нам случалось встретиться лицом к лицу — и тогда он меня подчеркнуто не замечал.

Мы сделали несколько шагов вверх по ступеням, и мое сердце сжалось.

— Господин суперинтендант… — пробормотал я.

Блэр лишь безразлично фыркнул в ответ, а Стайлз бросил на меня вопросительный взгляд. У ног шефа речной полиции стояли грубые носилки, на которых мы обычно переносили трупы из реки в участок.

— Ее уже буксируют к берегу, — бросил он, продолжая смотреть на воду.

— Вы о теле? — спросил я, сразу представив, как полисмены тащат по реке привязанную к лодке мертвую женщину.

— Ее нашли в плашкоуте.

В плашкоуте? Видимо, Блэр привлек меня не просто так. До того, как заступить на службу в полицию, я какое-то время работал на подобном суденышке и был не понаслышке знаком с маломерным речным флотом, перевозящим грузы с доков на корабли и обратно.

Мы успели продрогнуть, когда в просвете посреди снующих по Темзе лодок появился катер речной полиции, пробирающийся среди плавающего в реке мусора. Наконец судно с экипажем из двух человек, преодолевая течение, взяло курс на причал, волоча за собой плоскодонку. На дне лодки я рассмотрел накрытое грубым одеялом тело.

— Кто ее обнаружил?

— Какой-то речник. Лодка дрейфовала в районе Лаймхауса, и парень заметил ее в седьмом часу утра.

Стало быть, около двух миль ниже по течению, неподалеку от доков «Вест-Индия»…

Катер подошел ближе. Одного из полицейских на борту я видел впервые, а во втором с облегчением признал Эндрюса — хорошего человека лет на пятнадцать меня старше, неглупого и надежного полисмена. Стоило мне приподнять шляпу, и удивление на лице Эндрюса немедленно сменилось теплой улыбкой.

— Здорово, Микки! — крикнул он, на всякий случай покосившись на Блэра.

— Рад видеть, Эндрюс! — откликнулся я.

Он с точностью до дюйма подогнал лодку к причалу. Второй полисмен опустил вдоль бортов фашины и бросил мне конец. Привычно наматывая трос на тумбу, я не спускал глаз с суденышка. Обычный плашкоут: широкий, с низкой посадкой, довольно потрепанный. Опознавательных знаков не видно.

Эндрюс убрал булыжники, придерживающие одеяло. Еще до того, как он открыл лицо женщины, меня пронзила мысль: а вдруг, по странному совпадению, в лодке лежит Мадлен Бэкфорд? Разумеется, я ошибался. Жертва была на несколько лет моложе — явно не старше двадцати. Голова слегка повернута вбок; на грудь ниспадают темные волосы.

— Господи боже мой, — пробормотал я. — Как будто спит…

Эндрюс сдернул одеяло с трупа. Руки женщины были связаны, а на верхней части разорванной юбки темнели пятна крови. При виде погибшего человека у меня внутри все переворачивается; так случилось и на этот раз. Стайлз тихонько ахнул.

Крови было немного — не похоже, что причиной смерти стало ножевое ранение. Как же умерла эта женщина? Получила удар по голове? Нет, в волосах запекшейся крови не видно. Возможно, ее убили в другом месте, а в плашкоут положили уже после смерти. Вот только зачем?

Труп в лодке — действительно нечто особенное, как выразился Стайлз. Более того, женщина совсем не походила на тех покойников, которых обычно вылавливают из реки. Я отметил для себя платье из синей парчи — немного разбираюсь в подобных тканях, ведь у Белинды есть похожее. Лиф расшит серебристыми нитями, а из-под разорванной юбки выглядывает атласное нижнее белье, которое, должно быть, стоит целое состояние. Короче говоря, жертва ничем не напоминала уличных девок, попрошайничающих на берегах Темзы. Точно не шлюха. Проститутка подобный наряд купить не может — разве только украсть, а в нашем случае платье сидело на женщине как влитое. Явно из гардероба. Прическа изысканная, хоть сейчас и в беспорядке — волосы тяжелыми каштановыми прядями падают на плечи жертвы. Белинда порой делает подобную укладку.

— Гляньте на ее руки, — шепнул Стайлз.

Мягкая кожа женщины отсвечивала белизной. Никакой грязи под ногтями. Вне всякого сомнения, жертва была супругой или дочерью состоятельного человека. Значит, родственники будут ее искать, и в случае чего — за все отвечать полиции. Я присмотрелся: ни колец, ни ожерелья, ни сережек.

— Интересно, а где ее драгоценности?

Стайлз вздрогнул и огорченно признал:

— И правда. А мне даже не пришло в голову.

— Платье в некоторых местах промокло, хотя в воде жертва не была, — заговорил Блэр.

И в самом деле — подол сухой и чистый. Кто-то положил женщину в лодку, перетащив ее на руках. Не исключено, что в тот момент она была ещё жива.

Склонившись над носилками, я развернул брезент. Сколько раз приходилось заниматься подобными процедурами…

— Уберите ее, — приказал Блэр.

Эндрюс извлек тело из лодки, и Стайлз принял его на руки.

— Уже окоченела, — заметил он, укладывая женщину на носилки.

Они с Эндрюсом взялись за рукоятки, а Блэр, приказав мне следить за лодкой, двинулся следом за ними.

Я сделал несколько шагов к лодке, посматривая под ноги. Румпель-тали отсутствовали, однако в целом плашкоут выглядел пригодным. В лужицах на дне плавали розовые лепестки. Скорее всего, вода дождевая, вряд ли лодка дала течь. Перегнувшись через борт, я изучил корпус суденышка в поисках знакомых цифр, букв или других знаков, которые обычно ставят в качестве свидетельства принадлежности, но ничего не нашел. В то же время, внутри не было ни одного участка с характерными царапинами, говорящими о том, что плашкоут использовали для регулярной перевозки грузов.

Перешагнув через центральную банку, я осмотрел корму и транец. Клейма не было и здесь. Все четыре банки казались целыми и прочными. Пазы не усилены — похоже, тяжелый товар в лодке и впрямь не возили. Металлические части — без признаков ржавчины, однако клейма не нашлось и на них. Вероятно, спилили. Я потянул носом. Тюки с чаем или табаком оставляют впитывающийся в древесину аромат, в лодке же пахло лишь трухлявым деревом.

Первые тяжелые капли вновь припустившего дождя упали мне на спину. Искать в плашкоуте больше было нечего, и я побрел к участку. Взобрался на пирс и окинул взглядом набережную. Слава богу, ни души, иначе даже начинающий репортер унюхал бы сенсацию.

Сержант в участке почтительно кивнул и указал мне в сторону коридора.

— Вторая дверь, инспектор.

Тело молодой женщины лежало на старом деревянном столе, и я невольно обратил внимание на полоску белоснежной кожи, выглядывающую из-под грубо разрезанных — до самой талии — юбок.

Подавленный Стайлз стоял чуть поодаль, безуспешно пытаясь казаться безучастным наблюдателем. Я-то читал его лицо как открытую книгу: неужели убийца надругался над девушкой?..

Росту в ней было примерно пять футов три дюйма[1]. Стройная, но не худая — вес навскидку около семи с половиной или восьми стоунов[2]. Бледная кожа, нос благородной формы, тонкие темные брови и изящно вылепленный подбородок; губы по углам потрескались, словно рот затыкали кляпом. На лице — характерная предсмертная гримаса. Я изучил лиф платья. Серебристая вышивка украшена мелкими жемчужинами. Пожалуй, наряд стоит не меньше пяти моих годовых окладов.

Кто-то из полисменов успел снять веревки с кистей жертвы, и на ее запястьях отчетливо виднелись несколько довольно глубоких, с запекшейся по краям кровью, порезов. Склонившись над телом, я установил, что раны не рваные — скорее всего, убийца пользовался бритвой. Вот и разгадка темных пятен на юбках.

Блэр, откинув в сторону волосы девушки, указал на темно-багровые отметины на ее горле, и я примерился. Похоже, руки убийцы примерно моего размера. Значит, преступник — человек крупного телосложения.

— Пока неясно, в какой момент убийца нанес ей раны — до смерти или после, — сказал Блэр.

— Что ему помешало просто столкнуть труп в реку? — удивился Эндрюс.

— Возможно, преступник так и планировал, но девушка успела запрыгнуть в лодку, — предположил второй полисмен, Дженкинс.

— Уж слишком красиво она лежала, — усомнился я, — если это не вы ее так положили.

— Даже не трогали, — взмахнул руками Дженкинс, — только накинули одеяло, чтобы избежать любопытных взглядов.

— Видимо, ее убили прямо в лодке, — заявил Блэр. — Непонятно другое: зачем убийца пустил плашкоут по течению?

— Может, просто не хотел маячить с трупом на берегу? — пожал плечами Эндрюс.

— Кстати, одежда на ней точно не с чужого плеча, — вклинился в разговор Стайлз.

Наверняка мой напарник припомнил случай месячной давности, когда убийца заставил жертву переодеться до того, как ее зарезать. Именно поэтому нам тогда и не удалось быстро установить личность погибшей. Разыскивали девушку в зеленом платье, а она была в великоватом ей черном траурном наряде.

— Платье вполне соответствует ее внешности. Очевидно, девушка из богатой семьи, — кивнул я.

— В лодке ничего не нашел? — процедил сквозь зубы Блэр.

— Выше ватерлинии — ничего.

— Ну что ж, остается установить личность убитой — тут мы Скотланд-Ярду не соперник, — откашлявшись, подытожил суперинтендант, и я понял: вот и еще одна причина, почему меня сюда вызвали.

Блэр хотел получить мальчика на побегушках, который унесет от него это дело в Ярд. Каково бы ни было общественное мнение о наших детективах, люди всегда идут к нам, если дело касается пропавших друзей и родственников.

— Дженкинс, пригласите Чарли Дауэра — пусть нарисует портрет жертвы, — скомандовал Блэр. — Потом можно сделать копии и разослать их по всем участкам, а Корраван тем временем доставит тело в морг.

Я начальнику речной полиции не подчинялся, однако спорить не стал — в морг мне следовало попасть и без его приказа. Блэр желает, чтобы я отправился туда в одиночку? Тем лучше.

Дженкинс сбегал за художником — низеньким крепышом лет сорока. Тот состоял в штате речников и неплохо работал карандашом, фальшиво напевая себе под нос песенки, исполнявшиеся в мюзик-холлах. Удивленно склонив голову, Дауэр слегка улыбнулся в мою сторону.

— Привет, Чарли! — поздоровался я.

Художник изучил мертвую женщину, потом приподнял ее подбородок. Я стоял ровно напротив и успел заметить, как в волосах на затылке убитой сверкнуло серебро.

— Подождите! Гляньте-ка сюда!

Блэр подошел ко мне и, наклонившись, прищурился.

— Да, вижу, — пробормотал он, распутывая пряди толстыми пальцами.

— Что там? — подал голос Стайлз.

Блэр выложил находку на стол. Наверное, бог решил нам помочь: — на тонкой цепочке висел медальон в форме сердечка с монограммой «Р. А. Е.», где «А» — по размеру чуть больше других букв, — наверняка означала фамилию. Я нажал маленькую кнопку сбоку, и крышка медальона откинулась, открыв вставленный внутрь снимок светловолосого, сдержанно улыбающегося в объектив молодого мужчины. Надменный сноб, однако недурен собой… Либо брат, либо возлюбленный.

Стоило бы поручить Дауэру сделать увеличенную копию и с маленькой фотографии блондина. Располагая инициалами убитой, при некоторой доле везения через пару дней мы установим ее личность.

— Наверняка этот парень ее знает, — заметил Блэр.

Стайлз слегка погрустнел — видимо, его посетила мысль, что известие о жестоком убийстве девушки разобьет жизнь ее любимого. Я же невольно вспомнил прекрасные карие глаза Белинды, темные волосы и нежные руки, притягивающие мою голову к ее губам.

Резко развернувшись, я выскочил на пирс — глотнуть свежего воздуха.

ГЛАВА 2

Стайлза я оставил у речников, — ждать, пока Чарли не сделает достаточное количество рисунков — их следовало распространить по всем участкам столичной полиции в богатых районах Лондона. Сам же, прихватив первые копии, отправился в морг. Там пришлось подождать выводов медицинского эксперта, так что в Ярд я вернулся почти в два, и меня сразу подозвал к себе сержант Коннел.

— Чего хотел от вас Блэр?

— Они нашли труп женщины лет двадцати; похоже — довольно состоятельной. Плыла вниз по Темзе в плоскодонке.

— Ничего себе! Сплавлялась, словно груз, да? Чертовски странный случай. — Сержант кивнул на закрытый кабинет директора Винсента. — Должно быть, у начальника сидит ее отец — говорит, что дочь исчезла вчера вечером. Принес ее фотоснимок.

— Как его зовут?

— То ли Альберт, то ли Альфред. Судья… — презрительно протянул Коннел, вероятно намекая, что посетитель особой симпатии не вызывал.

Альберт или Альфред… Так или иначе, вот вам и «А». Раз судья — наверняка человек не бедный. Кусочки головоломки начинали сходиться, и я кивнул:

— Не исключено, что отец.

Пройдя в свой кабинет, я скинул плащ. При прежнем главе Скотланд-Ярда, Арчибальде Баудене, не возбранялось сразу постучаться в его дверь — как есть, в мокром плаще и грязных ботинках. Винсент же — человек совсем иного сорта, второй сын баронета. Мы с ним были одногодками, а тридцать лет — довольно юный возраст для подобной должности. Новый директор успел в свое время поработать корреспондентом «Дейли Телеграф». Что примечательно — опыт полицейской деятельности у него отсутствовал напрочь, тогда как каждый из нас отслужил хотя бы несколько лет в скромных участках Ламбета, Степни или Уайтчепела.

Назначение Винсента после скандала со взятками дало почву для слухов, что новый глава Скотланд-Ярда — не иначе как любимый племянничек какой-то весьма известной персоны. Винсент носил жилеты элегантного кроя и начищенные туфли, а речь его разительно отличалась от слога наших детективов, вышедших из среды рабочего люда. Впрочем, я не склонен считать, что лоск, впитавшийся в кровь с образованием в частной школе, обязательно делает человека самодовольной свиньей. Куда больше меня беспокоило, что шеф всеми силами старался не прогневать чиновников из наблюдательного комитета, в то время как у каждого из нас на столах лежали десятки дел; подобная нагрузка подчиненных его не слишком заботила. Прошло три месяца с назначения Винсента, и я все это время его по возможности избегал.

Вытащив тряпку из ящика, я протер ботинки и низ штанин, после чего и направился к кабинету директора. За матовым стеклом виднелось два неясных силуэта. Винсент сидел за столом, судья же растекся в предназначенном для посетителей кожаном кресле. Сквозь дверь звучал низкий голос гостя, однако мне не удалось разобрать ни слова.

Я постучался и получил разрешение войти. Увидев меня, директор нахмурился.

— Можно вас на пару слов? — спросил я, мельком глянув в сторону судьи.

Я уже говорил, что Винсент не дурак, и мое предложение его нисколько не удивило.

— Разумеется. Прошу меня извинить, ваша честь.

Мы прошли к моему кабинету и закрыли за собой дверь. Винсент, бесстрастно изучив кавардак на столе, остановился, опершись обеими руками о спинку заваленного папками стула, и устремил на меня пытливый взгляд.

— Что удалось выяснить?

Вытащив из кармана рисунки, я тщательно их разгладил и разложил на столе.

— Коннел сказал, что судья принес фотографию дочери. Похожа ли она на убитую женщину, которую нашли в реке?

— Сходство очень большое, — шумно вздохнул директор. — А это кто? — спросил он, подняв портрет мужчины.

— Его снимок нашли у жертвы, — объяснил я и вкратце рассказал об утренних событиях, не забыв упомянуть об инициалах на медальоне.

— Инициалы совпадают, — заключил Винсент. — Ее… — замялся он, подбирая слова, — ее обесчестили перед смертью?

— Нет, хотя юбки были распороты до талии, словно убийца намеревался ее изнасиловать. — Помолчав, я добавил: — Медицинский эксперт утверждает, что девушку задушили, а порезы на запястьях нанесли после смерти. Я съездил в морг, а Стайлза с портретами отправил в Марилебон, Челси и Мейфэр.

— Почему только в эти три района?

— Они выглядят наиболее обещающими, однако, похоже, старались мы напрасно. Как его зовут? — кивнул я на дверь кабинета директора.

— Мэтью Альберт, проживает на Портман-сквер, в Мейфэре.

Я невольно вздрогнул. Пропавшая женщина — миссис Бэкфорд — жила совсем неподалеку от Альбертов, и преступления в этом квартале Мейфэра случались нечасто. Другое дело, что Лондон меняется.

— Значит, убитую — а это наверняка дочь судьи, — зовут Роуз.

«Р» — вторая буква с медальона. Итак, два инициала сошлись.

— Ей двадцать, не замужем. Вчера вечером была на балу у лорда Харви.

Винсент потер лоб тыльной стороной ладони, словно испытав внезапный приступ мигрени. Интересно, что именно так расстроило шефа в этом деле? Должно быть, думает: раз убита девушка одного с ним сословия, значит, подобное несчастье вполне может случиться и с кем-то из близких.

— Нам не следует выносить сор из избы, — заметил Винсент, отняв руку от головы. — Не хватало, чтобы газеты трубили о том, что мы не в состоянии обеспечить безопасность наших юных леди, уж не говоря обо всем прочем.

Спору нет, но причина, о которой говорил директор, была не единственной. Хоть один громкий заголовок — и расследование превратится в настоящий цирк. Найдется куча людей, которые что-то слышали или видели, и девяносто девять процентов их показаний уведут нас не в ту сторону.

— Вряд ли газеты в курсе. У причала не было ни души.

— Хоть это радует, — мрачно сказал Винсент. — Судья принес хорошую фотографию, и все же проявите осмотрительность. Заявите о совпадении, если будете полностью уверены.

Можно подумать, я хоть раз действовал иначе.

— У судьи, конечно, возникнут вопросы, и лучше, чтобы вы смогли ответить на каждый из них.

Переведя дух, директор направился к своему кабинету и открыл дверь.

Судья оказался крупным, заметно толстеющим мужчиной, хотя покрой одежды явно был призван скрыть полноту. В пухлой руке посетитель сжимал снимок в серебряной рамке. Бьюсь об заклад: сегодня Альберт не сделал еще ни шага по улице — мое лицо отразилось в его до блеска начищенных туфлях.

Директор остановился у стола.

— Ваша честь, хотел представить вам инспектора Майкла Корравана. Сегодня утром его вызывали в участок речной полиции.

Судья насупился, и Винсент продолжил:

— Прошу показать инспектору фотоснимок дочери.

Альберт вставать не собирался, так что мне пришлось сделать несколько шагов вперед и принять из его рук рамку, оказавшуюся весьма увесистой. Чистое серебро, не иначе. Снимок с нанесением ретуши в виде естественных цветов был дорогим, сделанным по последнему слову фотографической науки. Я долго изучал лицо девушки, помня, что смерть искажает лицо жертвы. Без сомнений, убитая — Роуз Альберт.

— Мне очень жаль, однако сегодня утром на реке нашли мертвую женщину. Судя по фотографии — убита именно ваша дочь.

— Не несите чушь! — грубо оборвал меня судья. — Она на пушечный выстрел не подходит к Темзе.

На подобную враждебность я уже давно научился не обращать внимания, поэтому невозмутимо продолжил:

— На шее убитой обнаружили медальон в форме сердечка размером около дюйма. На украшении выгравирована монограмма «Р. А. Е.».

— А я что говорю? — махнул рукой судья. — У Роуз ничего в этом роде нет.

— Девушка была одета в дорогое платье из темно-синей парчи, расшитой серебристой нитью, — вновь заговорил я, пока не пытаясь настаивать на совпадении инициалов. — Лиф обшит жемчужинами, рукава длиной чуть ниже плеча. Юбка со шлейфом.

На этот раз мне удалось поколебать уверенность Альберта. Несколько раз быстро моргнув, он признал упавшим голосом:

— У нее есть такое платье — от Уорта, из Парижа. Покупали на Рю де ля Пэ.

Удивительно, какие подробности вспоминают люди в подобные минуты. Понять несложно — судья, например, цеплялся за известные ему факты, пытаясь не думать о том, что не укладывалось в голове.

— Как это случилось? — спросил он, сглотнув ком в горле.

Я взял паузу, оглянувшись на Винсента.

— Я задал вопрос: как это случилось? — Глаза Альберта полыхнули гневом. — Отвечайте! Или вы ничего не знаете, черт бы вас побрал?

— Ее задушили и бросили в маленькую лодку, — сдержавшись, ответил я. — Обнаружили тело в районе Лаймхауса. Полагаем, что ваша дочь не мучилась перед смертью.

Этого мы точно не знали, но я решил, что лучше солгать.

У судьи побелели губы, а на щеках, напротив, заалели яркие пятна.

— Я должен убедиться, что это Роуз. Не готов сообщить новости жене, пока сам не увижу.

— С вами поедет один из сержантов, — пообещал Винсент, явно не желая отпускать меня из отдела, а я добавил:

— Мне нужно будет задать вам несколько вопросов.

Директор негромко кашлянул, привлекая мое внимание, и покачал головой. Я ощутил укол раздражения. Никто не собирался допрашивать Альберта сию минуту. Меня можно обвинить в отсутствии такта, но не в бессердечности. Судья пребывал в шоке, а в таком состоянии из него ничего полезного не вытащишь.

Альберт меня словно не слышал. Встав с кресла, он забрал фотографию и направился к выходу. Я вынул из стойки зонт с ручкой из слоновой кости, намереваясь вручить его судье на улице.

— Вас ожидает экипаж, ваша честь? — осведомился Винсент.

Альберт остановился, собираясь с мыслями, и наконец кивнул.

Проходя через холл, я махнул сержанту Филипсу, и тот, немедленно вскочив из-за стола, накинул пальто. Сержанту надлежало сопровождать судью в морг, остаться там на опознании тела, а затем убедиться, что безутешный отец благополучно вернулся домой.

Винсент, выйдя на улицу, придержал перед судьей дверцу экипажа. Сержант также забрался внутрь, а я положил зонт у ног Альберта.

— Могу заглянуть к вам завтра, сэр?

Судья смерил меня непонимающим взглядом, словно увидев впервые. Наверное, так оно и было. Время — такая штука… Для отца оно разделилось на «до» и «после» смерти дочери.

К моему удивлению, Альберт сосредоточился и заявил:

— Нет, не завтра. Сегодня вечером. Только дайте мне время съездить в морг и сообщить новости матери Роуз.

Так бывает всегда, размышлял я. На родственников погибшего накатывают волны горя и гнева; затем приходит боль. Боль и жажда отмщения. Для судьи — тем более: лишь ожидание торжества правосудия позволит ему продержаться несколько следующих недель.

Экипаж растворился в череде черных кэбов, направляющихся в северную часть столицы, и я задумался: как воспримет ужасное известие мать девушки? Больше всего в подобных случаях душа болит именно за матерей.

Винсент поджидал меня у входа, сложив руки за спиной.

— Мистер Альберт из тех людей, что не успокоятся, пока не узнают, кто виновен в преступлении. Наверное, вам следует посетить его завтра прямо с утра.

— Он просил заглянуть к нему уже сегодня вечером.

Открыв дверь, я пропустил Винсента вперед, и тот сразу направился к своему кабинету, бросив через плечо:

— Необходимо установить личность молодого человека с фотографии из медальона. Мне не хотелось сейчас забивать судье голову.

— Наверняка его кто-то да знает — прислуга или подруги Роуз.

— Именно, — кивнул директор. — Вам следует сосредоточить все внимание на этом деле. Остальное отложите.

Вероятно, Винсент заметил мою гримасу, иначе следующего вопроса не последовало бы.

— Сколько у вас сейчас дел?

— Около трех с половиной десятков.

— Тридцать пять? — поднял брови директор.

Я воздержался от пояснений, и он подровнял тонкую пачку документов на своем аккуратном столе.

— Что ж, передайте наиболее перспективные мистеру Стайлзу. Ему будет полезно. По-моему, он немного заскучал.

Мне так не казалось. Вряд ли Стайлз мечтал заполучить стопку папок с моего стола. Так или иначе, я предпочел промолчать, и уж тем более не стал говорить, что дело миссис Бэкфорд не брошу. Ее след успел остыть, однако вчера появилась некоторая надежда: один из городских дворников сообщил мне, что видел полицейского, волочившего по улице женщину, напоминающую миссис Бэкфорд. Дело было три недели назад и, несмотря ни на что, могло статься, что разыскиваемая еще жива. Так что шанс следует использовать. Если не найду женщину сегодня — что ж, последую совету директора.

— Слушаюсь, сэр.

Через несколько минут я вышел на улицу, планируя перекусить по пути в приют неподалеку от перекрестка, где работал тот самый дворник. Туда, по всей видимости, полисмен и сдал миссис Бэкфорд. Дождь прекратился, и я оперся о шершавый каменный забор, разглядывая Темзу. Возможно, сегодня ночью Роуз Альберт проплывала в своей лодчонке мимо ближайшей излучины.

Говорят, что Темза — артерия города. Порой и у меня возникало подобное ощущение. Конечно, бывают дни, когда ветер дует в нужном направлении, а проблески солнца подсвечивают воду под килями суденышек, перевозящих провизию и почту, текстиль и оборудование, которые и делают нашу жизнь такой, какова она есть. В основном-то я считаю, что Темза — просто-напросто выгребная яма, мусороприемник для отходов большого города, в которых иногда попадаются и гниющие трупы.

Река развращает тех, кто с нее кормится. Я служил на Уоппинг-стрит, и покинул ее потому, что и к моим подметкам начала липнуть грязь. С другой стороны — что сказать о человеке, который, уйдя с Темзы, переместился в Скотланд-Ярд, в здание всего в паре сотен метров от набережной? За рабочим столом я сижу спиной к реке, и случается — вот как сегодня, — что Темза вызывает в памяти грязную гадюку, неслышно скользящую сзади.

С загаженных отмелей ползли жуткие ароматы — зловещая смесь запахов разлагающихся отбросов и гнилой рыбы. По реке пыхтели большие и малые буксиры, паровые и гребные суда. Перед моими глазами покачивались пришвартованные парусные лодки и шхуны; вздымался лес мачт, рисующих симметричную зубчатую линию на фоне облаков. Вдали, на подступах к морю, сверкнула молния. Вот-вот грянет гром. Я начал считать про себя: один, два, три…

Нет, пожалуй, гроза слишком далеко. Грома не слышно.

Сдавшись, я отвернулся, и в этот миг, заглушив металлическое бряканье, сопение паровых двигателей и крики грузчиков на верфи, ударил первый раскат. С востока катился низкий, свирепый гул небес.

Скоро разразится шторм.

ГЛАВА 3

У Белинды была своя теория о причинах, по которым меня чрезвычайно волнуют случаи исчезновения людей. Она считала: все дело в том, что моя собственная мать пропала без следа, когда мне исполнилось одиннадцать.

Не могу не признать — Белинда в человеческих характерах разбирается прекрасно. Порой заговариваю с ней о работе, и она слушает, не пропуская ни слова; вижу, что все понимает, хотя мои рассказы не всегда отличаются стройным изложением. Тем не менее, бывает, что Белинда вдруг предложит совершенно новый взгляд на одного из фигурантов дела, и ее слова внезапно меняют ход моих мыслей — так волна, бьющая в борт, отклоняет корабль от выбранного курса.

И все же Белинда ошибается.

Больше всего меня гнетет неопределенность. Например, передо мной лежит труп. Неважно — получил ли погибший удар ножом в переулке или утонул, выпав из лодки. Любая смерть ужасна. Тем не менее, мертвое тело дает определенность: обнаружив его, ты уже столкнулся с худшим из сюрпризов судьбы. Другое дело, когда человек исчез. Воображение рисует самые жестокие исходы и множит их без конца до тех самых пор, пока пропавший не объявится. А до того тебя посещают то страх, то сомнения. Бывает, думаешь: нашел! — и все внутри сжимается, а потом сознаешь, что след ложный.

Мадлен Бэкфорд я искал уже три недели, с того дня, как ее супруг подал заявление в Скотланд-Ярд. Сидя напротив меня, он стыдливо рассказывал, что в последние несколько месяцев у жены проявлялись некоторые «странности», граничащие с бредовыми идеями. В конце концов, холодной мартовской ночью у нее случился истерический припадок, и миссис Бэкфорд сбежала из дома в одном шелковом платье. Пару дней муж, не поднимая шума, наводил справки у ее подруг, после чего обратился в полицию. Я не преминул выказать ему свое раздражение подобной задержкой. Последний глупец понимает: чем раньше полиция получит сообщение о пропаже человека, тем больше шансов его найти. Мистер Бэкфорд оправдывался: дескать, ему не хотелось вводить жену в еще большее смущение — вдруг та вернулась бы через день-другой.

Я не из тех, кто слепо принимает слова на веру; особенно это касается рассказов мужей о своих женах, и наоборот. Хотя как не посочувствовать мужчине, искренне желающему оградить жену от опасностей Лондона? Разумеется, я сверил показания, поговорив с его братом, с другом и с доктором, который привел мне несколько примеров шокирующих странностей в поведении женщины. Неужели мистер Бэкфорд не обращал на них внимания? Возможно, сознательно преуменьшил масштабы бедствия, не желая позорить ни себя, ни супругу? Впрочем, рассуждения мои ничего не меняли: три недели я провел, размещая объявления и направляя запросы в полицейские участки, больницы и на железнодорожные станции, постепенно расширяя поиск от границ Мейфэра. Лишь вчера у меня возникла версия, где может находиться пропавшая. Скорее всего, спасение несчастной обойдется всего в полкроны.

Побрякивая монетками в кармане, я направился в заведение для бедных под названием «Приют Холмдела для душевнобольных».

От приземистой рыжеволосой дежурной по женскому отделению попахивало джином; женщина чрезвычайно напоминала персонаж из рассказа Диккенса о тюремном заключении. Дежурная провела меня по воняющему мочой коридору, открыла маленький глазок в деревянной двери, и я осмотрел убогую крохотную палату. На жалком подобии тюфяка уныло и неподвижно сидела молодая дама, спеленутая нечистой смирительной рубашкой. Одежда ее была грязна и порвана, однако — тут я ощутил легкий проблеск надежды — похоже, на ней было коричневое шелковое платье.

— Сколько она уже здесь?

— Не знаю, — фыркнула дежурная, вытерев нос рукавом, и я глянул на нее сверху вниз:

— Неделю, месяц, год?

— Немного меньше месяца, — проворчала женщина. — Ее привел констебль. Нашел где-то на улицах.

— Впустите меня, — потребовал я.

— Ключи на стойке, — бросила женщина и зашаркала в конец коридора.

Открыв квадратное окошко, я дважды окликнул миссис Бэкфорд — сперва тихо, чтобы не напугать, потом громче, перекрывая голосом стоны и крики, рикошетившие эхом от стен коридора. Дама, словно не слыша, не отрывала взгляда от точки на стене.

Если на день водворения сюда она и была в здравом уме, то теперь рассудок ее явно покинул. Но разве можно винить несчастную? Единственный день в подобных условиях — уже ужасающее испытание, а она провела здесь три недели, не имея представления, как выбраться из этой тюрьмы. Я бы точно сошел с ума.

Пока дежурная ходила за ключом, мои глаза успели приспособиться к полумраку, и мне удалось рассмотреть миссис Бэкфорд: спутанные каштановые волосы, тонкие белоснежные щиколотки, босые ступни… В узкий прогал между койкой и стеной было втиснуто жестяное ведро, наверняка заменявшее ночной горшок. Вдоль плинтуса пробежала жирная длиннохвостая крыса.

Мне и раньше доводилось бывать в приютах, но такого мрачного места я еще не видывал. Мой друг — Джеймс Эверетт — специализировался на душевных расстройствах и заведовал тихим отделением в госпитале Святой Анны, где стены умиротворяющего желтого оттенка украшали картины с цветами. Смирительные рубашки надевали далеко не на любого пациента, а медсестрами брали исключительно женщин с приличными манерами.

Вернулась дежурная, позвякивая ключами на металлическом кольце, и на звук характерного звона едва ли не из каждой палаты раздались полные надежды возгласы. Рыжеволосая хрипло рассмеялась, и я невольно пожелал, чтобы ее жестокость вернулась сторицей; захотелось встряхнуть женщину что есть силы. Однако прошлогодний суд, имевший тяжелые для Ярда последствия, научил меня благоразумию. Мне просто следовало вытащить отсюда миссис Бэкфорд, не прибегая к долгим юридическим проволочкам.

Перебрав ключи на кольце, дежурная нашла нужный.

— Она не будет с вами говорить. Мы от нее вообще ни одного разумного слова тут не слышали.

Мы вошли внутрь.

Сырой воздух вонял прогнившей штукатуркой и немытым женским телом. Я приблизился к койке, переступая через разбегающихся тараканов, и опустился на колени рядом с больной. По ее телу ползали мелкие насекомые, но миссис Бэкфорд, похоже, их не замечала.

Женщина не шевельнулась, когда я тронул ее за руку. Пришлось аккуратно отвести в сторону ее волосы, чтобы рассмотреть лицо, и она с опасливой гримасой съежилась от моего прикосновения. Проведя три недели в подобном аду, миссис Бэкфорд все еще напоминала свой портрет, висевший в кабинете супруга: голубые глаза, родинка у левого виска, маленький носик и светло-каштановые волосы. Потрескавшиеся губы угрюмо сжаты…

— Портрет нарисовали в прошлом году, — дрогнувшим голосом говорил мистер Бэкфорд. — Мадлен была так мила и разумна, когда мы только поженились… Только посмотрите на ее лицо!

Я тогда промолчал, вспомнив: Джеймс всегда настаивал, что выражение лица нельзя воспринимать как признак безумия или здравомыслия. Воочию видел, как одна из пациенток его госпиталя — глаза, словно у лани, милая улыбка — пырнула вилкой медсестру. Портрет миссис Бэкфорд навеял еще одну мысль: Белинда как-то делилась со мной своим неприятным опытом, рассказывая, что характер может решительно измениться, и не всегда сам человек тому виной.

— Миссис Бэкфорд! — сделал я еще одну попытку. — Я инспектор лондонской полиции. Пришел забрать вас домой.

Она содрогнулась, скрипнув пружинами койки, однако в глазах по-прежнему стояла пустота, и я решил обратиться к ней по имени:

— Мадлен…

Несчастная перевела взгляд на меня, и в нем мелькнуло даже не безумие, а настоящее отчаяние затравленного животного, заставившее меня вздрогнуть. Терять контакт не следовало, и я, не отводя глаз, бросил через плечо:

— Развяжите ее!

Дежурная, согнувшись над женщиной, распутывала рукава смирительной рубашки, но миссис Бэкфорд продолжала сидеть неподвижно. Из грязных шелковых рукавов высовывались тоненькие, словно птичьи лапки, руки. Поведение больной противоречило рассказам о ее злобных истерических припадках и (как мне намекали) проявлявшейся в ней развратности.

— Как давно ее связали?

— На второй день после поступления, — угрюмо ответила дежурная. — Деваться было некуда — она билась в припадках.

— Что за припадки?

— Обычные припадки! — отрезала рыжеволосая. — Больная бредила, визжала и металась по палате. Пришлось надеть смирительную рубашку, только после этого она и закрыла свой грязный рот.

— Как же она питалась?

— Я кормила ее супом с ложки, — помявшись, буркнула дежурная.

Обернувшись, я не увидел в поросячьих глазках приземистой женщины ни малейшего проблеска человечности. Представляю, сколько того супа досталось ей, а сколько попало в рот миссис Бэкфорд…

Подняв несчастную на руки, я прикинул: весу в ней осталось точно не больше семи стоунов. Больная не сопротивлялась.

— Отпирайте дверь.

Дежурная, вздернув брови, жадно повернула руку ладонью вверх. Пришлось неловко перекинуть миссис Бэкфорд через плечо и пошарить в кошельке. Монета в полкроны легла в протянутую ко мне лапу.

Ловким, словно у фокусника, движением рыжая тюремщица зажала монету между пальцев и попробовала ее на зуб. Удовлетворившись, опустила полкроны в карман засаленного фартука и отомкнула замок. Очутившись в коридоре, я зашагал к выходу, по пути сунув еще одну монету охраннику, и вышел на улицу. Наконец-то сравнительно чистый воздух!

Свистнув проезжающему мимо кэбу, я разместил миссис Бэкфорд в кабинке, стараясь ее не потревожить, и она свернулась в клубок, вновь уставившись перед собой. Кэб полз еле-еле, пробираясь между экипажами и повозками уличных торговцев, и меня охватило нетерпение. Моя же подопечная не проявляла к путешествию ни малейшего интереса и словно ничего от него не ждала, обхватив себя руками. То ли до сих пор ощущает на себе смирительную рубашку, то ли просто замерзла…

Мы пересекли Уиллис-лейн и выехали на нужную нам улицу. Предвкушая облегчение мистера Бэкфорда и благодарность его жены, я удовлетворенно сказал:

— Миссис Бэкфорд, вы почти дома!

Она резко обернулась. Изморось затрудняла видимость, однако газовые фонари за окном осветили мокрые пики кованой ограды, возведенной вдоль длинного ряда похожих друг на друга домов. Особняк Бэкфордов находился в самом конце улицы. В окнах приятно мерцали отблески горящих каминов и электрических ламп, рассказывая прохожим об уюте гостиных и богатстве жильцов. Разумеется, после пребывания в Холмделе миссис Бэкфорд ждет не дождется, когда попадет домой. Что бы ни заставило ее бежать, — теперь все позади.

На лице женщины отразилось мучительное усилие, с которым она возвращалась в свой мир, постепенно узнавая окрестности; глаза расширились, рот приоткрылся в беззвучном крике…

Пошарив по подушкам сиденья, миссис Бэкфорд нащупала лежащую там полицейскую дубинку и взмахнула ею в опасной близости от моего лица.

Я инстинктивно поднял руки, и сильный удар пришелся в ладонь, пронзив болью все тело. Перехватив дубинку, я скинул ее на пол, а женщина, бросившись в мою сторону, впилась ногтями мне в щеку. Вцепившись другой рукой в волосы, она вырвала из моей шевелюры порядочный клок. Я схватил ее за кисти, стараясь не причинить вреда, и миссис Бэкфорд закричала во весь голос, завыла, словно раненое животное — будто под ухом у меня включили сирену речной полиции. Ее руки судорожно напряглись, и левое запястье выскользнуло из моего захвата. Я снова стиснул его пальцами и, обхватив несчастную за талию, крепко прижал ее к себе.

Одно было понятно — оставлять миссис Бэкфорд здесь никак нельзя. Я стукнул в стенку кабины и крикнул кэбмену:

— Едем в госпиталь Святой Анны!

Экипаж замедлил ход, останавливаясь. То ли кэбмен меня не расслышал, то ли решил, что не так понял, а миссис Бэкфорд тем временем продолжала вырываться. Я сжал руки и снова ударил в стенку.

— Ради бога, приятель! В госпиталь, быстрее!

ГЛАВА 4

Стоило нам свернуть с улицы, и миссис Бэкфорд тут же обмякла. Еще через пару минут она вернулась в прежнее состояние: напряглась и притихла. Несколько раз передернула плечами, словно пытаясь отодвинуться от меня как можно дальше.

Ну и отлично. Пожалуй, пора ослабить хватку, раз уж миссис Бэкфорд не собирается вновь вцепиться мне в лицо.

Пришлось на всякий случай наступить на дубинку, катающуюся под ногами. Я медленно разомкнул руки, и бедная женщина, не отрывая от меня обвиняющего взгляда, переползла в противоположный угол, где и замерла, приоткрыв рот. С каждым вдохом в горле у нее что-то странно клокотало. Кэб загрохотал по булыжной мостовой, а я продолжал поглядывать на миссис Бэкфорд. Если надумает броситься еще раз — пожалуйста, я готов.

Кожу на месте выдранных волос пощипывало; по щеке стекала теплая влага. Я осторожно дотронулся до лица. Кровь… И не капелька, а целая струйка. Проглотив проклятие, я прижал ладонь к начавшей саднить расцарапанной щеке.

Очевидно, домой миссис Бэкфорд без борьбы возвращаться не намерена. Стоит ли ее заставлять? Неизвестно, что из этого выйдет.

В ее горящих глазах я заметил не только испуг; за несколько лет службы в полиции мне тоже приходилось трепетать от ужаса, однако опыт научил меня одолевать страх, пряча его в дальний уголок мозга — как складываешь в четыре раза носовой платок, убирая его в карман. Миссис Бэкфорд явно была в отчаянии — я ощущал его так же отчетливо, словно она рассказала мне о своих чувствах. Женщина походила на волчицу, готовую отгрызть себе лапу, лишь бы вырваться живой из капкана.

Мысль породила жаркую волну в сердце, которая поползла вниз, к кистям рук. Пятнадцать лет назад я сбежал из Уайтчепела, имея при себе лишь узелок с одеждой, несколько шиллингов в кармане да могучие кулаки. Не уйди я вечером — вряд ли пережил бы ту ночь.

Не тот ли самый ужас плескался сейчас в пылающих глазах миссис Бэкфорд? Похоже, держаться подальше от собственного дома для нее было вопросом жизни и смерти.

По дороге в госпиталь мы молча смотрели друг на друга: она с подозрением, я — с сочувствием и некоторым любопытством. Наконец показалось нужное нам здание — трехэтажный корпус из коричневого кирпича. Большие окна, под самой крышей — циферблат часов, показывающих без четверти шесть. Черные кованые ворота перед входом во двор больницы не слишком отличались от тех, что мы видели перед домом Бэкфордов, и при свете газового фонаря мне бросилось в глаза, как снова напряглась моя подопечная.

— Мадлен… — сказал я, вспомнив, что собственное имя хоть как-то привлекает ее внимание, — мы приехали в госпиталь. Это хорошее место, совсем не такое, как приют в Холмделе. Здесь работает мой друг, доктор. Он предоставит вам чистую постель, горячую пищу и добрых сиделок.

Один из больничных смотрителей, выйдя из ворот, приблизился к нашему кэбу. Под зонтом я не сразу рассмотрел его лицо, а узнав, поздоровался:

— Здравствуйте, Оуэн!

Смотритель удивленно уставился на нас, но я метнул на него сердитый взгляд, и Оуэн тут же вежливо заговорил:

— О, мистер Корраван! Чем могу вам помочь?

— Позовете доктора Эверетта?

— Разумеется!