— Ну так нападем же первыми! — вскричал Оссиан.

Он, конечно, надеялся услышать аплодисменты и одобрительные выкрики, но его робко поддержали лишь несколько человек.

— С начала времен и детства человечества революции творили не пацифисты, а боевые отряды! Зовите их как угодно — герильеро, моджахедами, резистантами или террористами, если достанет смелости! — но это единственный способ борьбы. Наносить все новые и новые удары в сердце врага и скрываться. Именно это я и предлагаю, братья и сестры апатриды! Завладеем телепортерами, ничего не прося и не обещая взамен этому чужаку, рассеемся и нанесем удар миру повсюду, где сумеем. Только смерть и террор изменят общественное мнение.

Оссиан замолчал. Несколько десятков человек вскочили и зааплодировали. Клео била дрожь. Этот человек безумен. Какой же Лилио идиот! Он затеял игру с огнем, предложив изгоям телепортеры.

Оссиан перехватил поудобнее рукоять палки и протянул левую руку к журналисту, стоявшему метрах в десяти от него. Жест его не оставлял никаких сомнений: тот должен был отдать старцу приборы. Лилио выдержал его взгляд, но не шевельнулся.

На лице Оссиана появилась презрительная гримаса.

— Не будьте смешны, господин де Кастро. Нам не требуется ваше разрешение, чтобы взять оружие, которое вы столь любезно захватили с собой. Мы вам ничего не должны. Мы не собираемся играть в вашей пьесе, чтобы принести вам славу. Можете последовать за нами и снимать сколько захотите. Мы вас не разочаруем — устроим спектакль, который вы наверняка оцените. Будет кровь, много крови. Вы получите вожделенную сенсацию.

Клео едва удерживала рвущийся из груди вопль. Нужно крикнуть Лилио, чтобы он немедленно бежал, зашвырнул рюкзак с телепортерами куда-нибудь в пропасть или в огонь.

Перед глазами уже вставала картина бойни, которую могут устроить триста террористов в разных точках планеты с самым высоким Уровнем занятости. Клео оцепенела от внезапного осознания, что и она виновна в происходящем. От ужаса все окружающее начало расплываться, словно покрытое пеленой. Она не увидела, как Асима встала между старцем и Лилио.

— Оссиан! Господин де Кастро наш гость. Он пришел сюда по своей воле, чтобы предложить помощь… на своих условиях, и мы должны обращаться с ним…

Оссиан отодвинул палестинку тростью, как театральный занавес, и сделал шаг к Лилио:

— Мы не пешки, которыми вы станете жертвовать на вашей шахматной доске, господин де Кастро, и прекрасно понимаем, что вам плевать на наше дело, что вас интересует только карьера. Готовы поклясться перед всеми, что вы из нашего лагеря?

Лилио тоже шагнул к Оссиану. Они были примерно одного роста.

— Все так, Оссиан, я не из ваших, но и не принадлежу к сторонникам Немрода или Всемирного конгресса. Я не примыкал ни к какому лагерю, и вы правы — у меня есть амбиции. Как у любого журналиста, артиста или политика. Я информирую мир, а не сужу его. Судить буду не я, а общество, и оно должно быть осведомлено обо всем. Мое дело — сообщать, просто сообщать.

Оссиан расхохотался, но руку, простертую к журналисту, не опустил.

— Посмотрим, сумеете ли вы остаться нейтральным, когда польется кровь. Вам, как и всем мужчинам и женщинам, придется выбирать сторону.

Старец подошел еще ближе, явно намереваясь отобрать у Лилио рюкзак, но Асима решительно остановила его. Палестинка была выше обоих мужчин и явно сильнее. Она предложила Лилио вернуться на место рядом с Клео, а Оссиану — присоединиться к сторонникам.

Жрец побелел. Лицо его застыло мумией. В этот миг он понимал, что незванный гость, обладающий волей и силой, большими чем его воля и сила, не лжет. Так оно и будет!

— Итак, каждый высказался, — сказала она так спокойно, как если бы проповедь Оссиана имела не больше значения, чем обсуждение распределения семян овса для весеннего сева. — Я объявляю перерыв на тридцать минут, потом мы устроим открытое голосование.

— Веди меня туда! — потребовал Иван. И жрец понял.



В пещере было тихо, как в храме.

Они долго шли меж двумя рядами клетей, меж прожигающими насквозь алчными взглядами тех, кого скоро выпустят в мир для его благоденствия и его погибели. Но не каждый из них нес в себе смерть. Нет, не каждый, иначе они просто извели бы сами себя. Жрецы поступали мудро…

Асима Маждалави заняла место на трибуне и без предисловий сказала:

— Здесь! — односложно сказал высохший.

— Пусть те, кто выступает за использование телепортеров, принесенных Лилио де Кастро, и телепортацию сразу после пересечения границы Казахстана, поднимут руки.

Иван прошел чуть дальше, остановился на краю плиты.

Клео прикинула — не подняли рук всего человек десять.

Внизу, метрах в пяти под ними, четверо бритоголовых удерживали за руки визжащего, истерически орущего и извивающегося ребенка, смуглого, темноволосого. Пятый делал глубокий надрез в затылке. Кровь струями заливала лицо и спину ребенка. Но жрец ни на что не обращал внимания. Он расширил и углубил рану, потом достал золотым пинцетом из нефритовой коробочки крохотную дрожащую личинку, сунул ее в ужасную рану, подержал немного там и вынул пинцет. После этого он наложил ладонь на сырой и горячий затылок, принялся массировать его. И Иван увидал, как кровь перестает течь, как рана затягивается… Подбежавший раб ухватил ребенка за руку, утащил в полумрак, но другой уже нес такого же извивающегося мальца.

— Хорошо, — сказала Асима. — Выбирать будем между двумя вариантами — мирным, предложенным Лилио де Кастро, и радикальным Оссиана. Кто за первый вариант, поднимите руки.

— Это наши дети! Хотя и не мы породили их! — процедил из-за спины Ивана жрец. — Они не посмеют поднять на нас руку. Они будут молиться нам и приносить жертвы!

Две трети членов собрания не раздумывая вскинули руки.

— Жертвы вы любите, я знаю, — согласился Иван. — Но молиться вам они будут недолго. А теперь ты покажешь мне, где этот выродок берет личинок…

— Прекрасно, выбор сделан, — объявила палестинка, и зал взорвался ликующими криками и аплодисментами, которые заглушили голоса сторонников Оссиана.

Жрец резко выкинул руку вперед, намереваясь спихнуть Ивана. Но тот увернулся. Не дал упасть и высохшему, поймал за раздробленный прежде локоть.



— Ты покажешь мне это место!

Лилио поднялся на десять ступенек по лестнице, выбитой в скале, и оказался у расселины, обозначенной горящим факелом, прикрепленным к стене. Их комната представляла собой нечто вроде пещеры площадью два на три метра. Большинство изгоев спали в подобных доисторических обиталищах, выбитых в отвесной стене над долиной.

— Зачем, все равно мне не жить, — понуро выдавил жрец.

Лилио задержался, чтобы поговорить с Асимой Маждалави, курдом Салатдином Зириабом и активисткой-мапуче Шеноа Гальвирино, а Клео сразу ушла.

— Верно. Тебе не жить! — подтвердил его слова Иван. — Но место ты все равно покажешь!

Спать она не могла, просто лежала и вскочила, когда появился Лилио.

— Нет!

— Вы жалкий ученик чародея, Лилио де Кастро! Честолюбивый придурок! Вы…

Иван резко сдавил локоть, рука переломилась, обвисла плетью. Черная нить, тянущаяся к голове жреца вздрогнула, натянулась и оборвалась.

Клео выдала первый залп оскорблений на одном дыхании, а когда замолчала, он просто сел на одеяло, заменявшее постель. Его спокойная улыбка контрастировала с ее яростью.

Из мрака на Ивана выплыло глумливое и уродливое полускрытое капюшоном лицо нечистого. Он не ожидал увидеть здесь очередную ипостась Авварона, ведь он убил подлого крысеныша… Нет, это был не крысеныш. И не Авварон. Иван прозрел в долю минуты. Это был сам Ог, чьим воплощением являлся ему бес-искуситель Авварон Зурр бан-Тург в Шестом Воплощении…

— А вы считаете нормальным, что ВОП держит здесь людей как заключенных? Заметьте, жители планеты не принимали такого решения на Экклесии. Людей сослали не за убийства и не за грабежи, а за… взгляды! Разве их идеи не заслуживают внимания и обсуждения? Думаете, люди не имеют права знать? Вам не кажется, что флаги и транспаранты на крышах и листовки на стенах домов в самых больших городах станут возвышенным, незабываемым символом? Скажите честно — дело изгоев не кажется вам благородным и достойным?

Иван похолодел. Это уже не выродки, не студенистые гадины, не вертлявые черви и черные сгустки полей. Это уже сама Преисподняя!

— Плевать вы хотели на их дело! Псих Оссиан прав — вы заботитесь исключительно о вашей жалкой личной славе!

Он слишком далеко зашел за Черту.

Лилио улегся на одеяло, намереваясь обнять Клео, но она отползла к влажной стене пещеры, ее всю трясло.

Ог молчал. Провалами черных глазниц он смотрел на Ивана, и в провалах этих была бездна Океана Смерти.

— Очнитесь! — Лилио повысил голос. — Вы понимаете, насколько опасно для планеты объединенное правительство? Одна ассамблея, одно правительство, один президент, управляющий десятью миллиардами граждан. Без оппозиции и свободной прессы мир придет к тоталитаризму. У меня нет выбора — земляне должны узнать правду. Я просто делаю свою работу, Клео. Отдайте должное моему мужеству.

Клинок вспыхнул ярчайшей молнией в сумерках подземелий пирамиды.

Клео никак не могла унять дрожь.

— Умри! — закричал Иван истово и страшно.

— Мужеству? А если ситуация выйдет из-под контроля? Если ваши телепортанты-мечтатели не удовольствуются флагами на Эйфелевой башне и Биг-Бене? Мне бы очень хотелось думать, что большинство этих донкихотов неопасны, что они искренни в своем пацифизме. Да, держать их взаперти незаконно и жестоко, но признайте, что среди них наверняка есть настоящие экстремисты. Треть делегатов поддержали Оссиана. Как они поступят, надев на запястье телепортеры? Что будете делать, если они начнут стрелять в людей или подорвут себя в толпе? Продолжите фотографировать? Снимать на камеру? Чтобы стать лучшим среди грандов?

— Клео… — Лилио безуспешно пытался поймать ее за руку. — Клео, не я сослал изгоев. Не я превратил их в хищников в клетке. Они рано или поздно все равно сбежали бы. Теперь наступила ясность, ассамблея проголосовала, они знают друг друга и сумеют взять под контроль ненадежных. Завтра празднуют столетие телепортации. Церемония принадлежит всем землянам! Галилео Немрод придумал новую Вавилонскую башню, десять миллиардов человек соберутся на самом изолированном камне в океане. Разве эта затея не кажется вам опаснее телепортации нескольких сотен идеалистов, собравшихся в паломничество на земли обетованные?

Клео закрыла глаза, но огонь факелов прожигал веки насквозь.

— Не знаю, Лилио, ничего я не знаю. Я устала. Хочу заснуть и пробудиться в другом месте. Здесь все слишком сложно. Невыносимо холодно и темно. А еще грязно. Только взгляните… Похоже, я не создана для приключений… — Клео удалось улыбнуться, она брезгливо, кончиками пальцев, отодвинула какой-то мусор на полу. — Сами видите, я не в силах жить в мире, где отбросы не исчезают как по волшебству. Оставьте меня, Лилио, отпустите, прошу вас.

Он все-таки поцеловал ее в губы и ушел.



Журналист спустился по лестнице на берег реки, через каждые сто метров освещенный факелами.

Он размышлял о словах Клео.

Что, если они начнут стрелять в людей? Или подорвут себя в толпе?

Лилио и хотел бы прогнать кровавые видения, да не мог. Риск действительно есть. Он ведь фактически собирается распахнуть ворота тюрьмы.

За его спиной раздался какой-то шум. Медленные, шаркающие шаги.

Постукивание.

Трость!

Оссиан.

Старец подошел ближе.

— Я могу с вами поговорить, господин де Кастро? Наедине…

41

Колманскоп,[37] пустыня Намиб, Намибия



Лейтенант Бабу Диоп телепортировался в первый дом.

Колманскоп насчитывал около тридцати пустых жилищ, стоявших на расстоянии двадцати метров друг от друга. В большинстве не было ни окон, ни дверей.

Город-призрак.

Бабу не хотелось рисковать. Расставшись с Шерифом аль-Джабром, он отослал Артему и Ми-Ча подробный отчет, собрал максимум сведений о Колманскопе — тюрьме под открытым небом, где Хан, то есть Виктор Капп, должен был содержаться до конца дней на частном пространстве.

Город Колманскоп в сердце пустыни Намиб прославился чуть меньше двух столетий назад, когда немецкие колонисты нашли под песком алмазы. Потом рудные жилы истощились, и процветающий город с особняками, казино и больницей был отдан на откуп пустыне, ящерицам, антилопам-прыгунам, слонам и гиенам. До изобретения телепортации город на юго-востоке Намибии посещали как туристическую диковину, называлась она Наоколанд — Берег Скелетов — из-за безжалостных морских течений и штормовых ветров, которые выбрасывали на берег китов, акул и корабли. Теперь здешний песок с примесью вкраплений золота и дробленых алмазов, один из самых чистых в мире, телепортировали по всему свету, но город оставался одним из самых негостеприимных мест планеты.



В первом доме Бабу не обнаружил ни намека на жизнь. Спрятаться там было негде — часть стен обрушилась, в пустые комнаты нанесло песка, похоронив под барханами останки мебели, ванну, стулья и все прочее.

Сенегалец двигался медленно, держа наизготовку самозарядный пистолет Llama XL. Виктора Каппа наверняка здесь не было, но лейтенант не терял бдительности. Из предосторожности он зарегистрировал на своем телепортере точное местоположение двадцати восьми зданий, все еще стоявших в Колманскопе. Бабу мог телепортироваться из одного в другое или вызвать из Бюро страхующую его команду из десяти полицейских.

Второе здание.

Самое большое. От больницы осталась одна комната с пустыми проемами окон, выходящих на дюны, по которым двигался лейтенант. Ему казалось, что занесенные песком дома кто-то просто взял и телепортировал в центр пустыни, почему-то не захватив полы.

Три новых дома. Бабу совершал скачки́ и, телепортировавшись, всякий раз принимал боевую стойку — опасность могла исходить не только от человека, но и от змеи, скорпиона или любого хищника.

Он не мог ошибиться, он направил разящее лезвие прямо в чудовищную рожу. Но она не распалась, не исчезла, она лишь отдалилась, кривя тонкие змеиные губы в зловещей усмешке. И грохот содрогнул пирамиду. Огромные глыбищи зашевелились, заскрипели, затрещали, начали медленно падать, заваливая проходы, залы, клети, лабиринты, подземные хранилища. Иван заскрипел зубами. Это он виноват. Это он сокрушил своим мечом раньше времени логово жрецов! Но он не истребил их. Он упустил Ога Семирожденного, пришедшего из ада, чтобы остановить его.

Ничего. Пусто. Жизнь утекла, даже ни одной паршивой ящерицы не осталось…

Он вырвался из-под обломков наверх, под ослепительное и жестокое солнце. Он застыл на дрожащих развалинах, видя, как из десятков других пирамид вырываются наружу и разбегаются по белу свету дети жрецов, новая раса, гибриды белых и черных безумцев, юркие, быстрые существа с живыми, пылающими внутренним огнем выпученными глазами. Он опоздал! Их было слишком много. Но не у каждого в мозгу сидела личинка, еще не ставшая червем. А жрецы мертвы! Жрецы этой пирамиды! Его пророчество сбылось слишком рано. Почему? Потому что вмешался Черный Мир!

Еще четыре дома. Пять следующих. Виктора Каппа держали в заключении в семнадцатом. Странная тюрьма без окон и дверей. Уверенность судей Международного суда в том, что Виктор Капп не сбежит, основывалась на дезактивации его телепортера и пребывании в одной из опаснейших пустынь мира. Раз в неделю ссыльному телепортировали воду и еду, и он должен был состариться и умереть в изгнании.

Теперь нельзя было терять ни минуты. Иван взвился вверх. Он должен был видеть. Чтобы карать! Но он видел не то, совсем не то — жрецов других пирамид, их подопытных жертв, студенистых гадин, тянущих щупальца-нити к головам «избранных». Не то! И самое страшное, он начинал ощущать, как истекают из него силы, видно, и они были не беспредельны.

Как ему удалось сбежать?

Пирамиды рушились одна за другой. Они осыпались многотонными блоками, будто были полыми внутри… Плен египетский! Тысячи, десятки тысяч созданных для власти разбегались, успев вырваться из страшного плена. Жрецы погибали, даруя жизнь своим созданиям. Они опередили ангела возмездия! Но участь их будет незавидна, созданные не Богом затеряются в песках и обречены будут на вечные блуждания, на растворение среди прочих… а пирамиды выстроят новые, через тысячелетия, на этом же месте — каменные копии настоящих Пирамид возведут, тупо копируя погибших учителей, их далекие ученики-подмастерья. Ну и пусть.

Он исчез из Колманскопа много дней, а возможно, и недель назад. Бабу с отвращением взирал на грязный матрас, напоминавший плот на зыбучем песке, рядом валялись пустые пластиковые бутылки и консервные банки, как будто Капп годами хоронил мусор и отбросы у себя под ногами, вместо того чтобы закопать или сжечь. Бабу продолжил обследование тюрьмы. Газовая печка, миски и ржавые тазы — в них Капп мылся, таская воду из старого сточного колодца на улице, к которому на водопой приходили все живые твари пустыни. На шатком столе, придавленные тяжелым камнем, лежали несколько листов бумаги.

Иван взирал с высот на крушение этого мира, решившего потягаться со Всевышним. Но душа его скорбела. Нечему было радоваться. Великая цивилизация древности, созданная в знойных пустынях по берегам великой реки Ра, созданная его предками-первороссами посреди племен не готовых еще к прыжку в будущее, цивилизация, уклонившаяся от Пути истинного и соскользнувшая на путь дьявольской гордыни, гибла на его глазах. Разве мог он винить этих жалких и юрких людишек, спасающих свои жизни? Нет. Он не желал гоняться за ними, истребляя каждого в отдельности, аки разлетевшуюся по миру саранчу. Много чести! И не в них дело. Отступники-жрецы, впитавшие мудрость пришедших из сибирских и арктических далей волхвов, погубили начатое и породили зло… И они наказаны! Они сами успели уйти из жизни! Уйти, посчитав дело свое важнее самих себя. И так бывает.

Бабу сложил их и сунул в карман, решив прочесть позже. Предположение обернулось уверенностью.

Но это еще не конец.

Виктор Капп больше здесь не жил, но в этом следовало убедиться.

— Господи, дай сил и терпения! — взмолился Иван.

Он зашел в каждый из оставшихся домов, задержался в казино, самом большом строении после больницы, осмотрел боулинг с дорожкой и абсолютно целыми кеглями, постоял у бара красного дерева, выступавшего из дюны, как фигура на носу корабля из морской волны. Его поразил контраст между резными дверями, фресками на стенах, потолочной лепниной и ощущением полной заброшенности.

Он поднялся еще выше. И тогда, из черных и вневременных высот открылся ему черный провал — совсем небольшой, в две сажени поперечником, но не имеющий дна. Адские врата! Снова они! Провал чернел под развалинами самой малой и невзрачной из пирамид. Жрецы-отступники не выдали своей тайны, вот она, крепость первороссов, даже в отступничестве! Неужто могли думать они, что для посланца Высших и Всеблагих Сил тайное не сделается явным? Иван замер. Бог им судья!

Да, это город-призрак. Интересно, посещают ли его до сих пор гости с той стороны? Лейтенант все яснее ощущал опасность. Виновата, скорее всего, была мрачная атмосфера Колманскопа, но он оставался предельно собранным.

Он не ринулся вниз коршуном, он опускался к провалу медленно, осмысливая его предназначение. И для него не существовало нагромождения колоссальных каменных глыбищ, он пронзил их телом, чтобы застыть на краю бездонной дыры. Он смотрел во мрак. И виделось черное лицо с провалами пустых глазниц, змеящаяся ухмылка… Надо ли ему идти туда, в бездну?

Двадцать шестой и двадцать седьмой. Последние. Обычные. От них остались обрушившийся балкон, шкаф и ванна. Сенегалец обошел все дома с чудом уцелевшими стенами — и абсолютно ничего не обнаружил. Капп испарился. Без следа. Как теперь прикажете искать его?

— Иди, и да будь благословен!

Лейтенант остановился, чтобы подумать, устремил взгляд на бесконечную череду дюн. Пройдет еще несколько веков, и Колманскоп тоже обратится в прах. Он вдруг решил — для очистки совести, а может, по наитию — телепортироваться наугад к некоторым погребенным под песком домам и последний раз все проверить, прежде чем составлять отчет.

Никого рядом не было. Этот глас исходил не извне.

Первый скачок — двенадцатый дом, один из самых маленьких, с закрытыми окнами и дверью, но почти без потолка…

На краю провала лежала крохотная нефритовая коробочка. Иван не стал ее поднимать, открывать. Он видел, что там внутри. Он просто спихнул ее носком сапога в бездну.

Он замер, увидев на песке следы, и поднял пистолет.

И прыгнул следом.

Следы человека.

Падения не было. Тенета паутины, плотной и липкой, обволокли его, сжались, не пропуская сквозь себя… Но Иван прорвал шлюзовый фильтр, он еще был всесилен. Его обдало жаром, будто окунуло в расплавленное железо. И тут же вынесло на бескрайний океанский берег. Пологие волны набегали одна на другую, гася свою силу, растекаясь тончайшей пленкой, шурша мелким золотистым песком. С океана дул прохладный, напоенный самой жизнью ветер.

На мгновение ему показалось, что он испугался отпечатков собственных ног, но тут же окоротил себя: «Они не твои… Слишком узкие, неглубокие».

Иван обернулся.

За несколько секунд до сыщика сюда телепортировался кто-то другой и затеял игру в кошки-мышки.

Виктор Капп собственной персоной.

Ступенчатая пирамида уходила вершиной в заоблачные выси. Она была облицована черным гранитом… Иргезейским? — мелькнуло в голове у Ивана. Да, гранит светился черным огнем изнутри, но планета Иргезея тут была не причем. Жрецы имели связь с этим непонятным миром… да, древнеегипетские жрецы знали и помнили о тех, неведомых и непонятных, не оставивших зримого следа, тех, кого простодушные земляне называли атлантами. Вот она разгадка Атлантиды! Не в Средиземном море, не в Атлантическом океане, не у берегов Америки, и не на острове Крит… а в ином мире, в другом измерении, куда можно попасть через шлюз-провал. А он-то думал, что попадет прямиком в Преисподнюю. Нет! Туда дорога закрыта. Но на пути к ней есть еще вот эта страна.



Огненно-желтый луч пропорол тягучий воздух совсем рядом, чуть не разорвав Ивана на две части. Он успел увернуться. И увидел черную корявую фигуру, застывшую на одной из ступеней черной пирамиды.

Бабу прислонился к стене, заняв позицию, позволявшую видеть все строения, и нажал на кнопку телепортера. Через секунду десять агентов Бюро окружат поселение-призрак. Понадобится еще пять секунд, чтобы заблокировать всю телепортацию в эту зону, и Виктор Капп успеет исчезнуть, но не устраивать же дуэль с убийцей на солнцепеке. Перед мысленным взором промелькнули лица Асту, Фило, Жофа и Адамы. Так все чаще случалось на опасных заданиях. Пора подумать об отставке…

Иван взмыл вверх. И ощутил вдруг, что сам воздух здешнего мира враждебен ему, что живительный ветерок был лишь мороком, что его занесло во владения сил недобрых, ищущих выхода на Землю, но не вбирающих в себя посланцев Земли. Во Вселенной мириады миров, он не может пройти все, очистить их от скверны!

У Бабу вспотел лоб. Где все?

Усилием воли, не касаясь черного, он убил его. Опустился рядом. Вгляделся в уродливое, изборожденное морщинами лицо, запавшие застывшие глаза с кошачьими зелеными зрачками. Чуть выше висков из черепа торчали два небольших, но острых рога. Воплощение несуществующего? А может, оно было?! Существовало?! И он понял свою ошибку, он не имел права проникать сюда — здесь не Земля, здесь не действуют законы причинно-следственных связей. Здесь то, что было до Пристанища — здесь мир-пуповина, связующий Землю с Преисподней. Он должен был пройти мимо провала. И вернуться в свое время. Он свершил возложенное на него. И ему не было нужды познавать, что временная петля опять может замкнуться… Пирамиды! Да, именно эти сооружения копировали жрецы, поклоняясь потусторонним тварям, принимаемым ими за богов.

Никого! Никто не ответил на вызов, команда не телепортировалась.

Проклятые выверты Мироздания!

Черт, да что они себе думают!

«Нельзя здесь оставаться!»

Да, только так и должно быть, поднимаясь все выше и выше над миром, начинаешь видеть самые глубокие пропасти, в которых кишат ядовитые гады. Но уходя от мира в заоблачные высоты, ты оставляешь его. И снова становишься не воздающим за содеянное, но странником. Поздно! Теперь поздно! Он не может уйти отсюда, сбежать, не заглянув внутрь чудовищного, циклопического сооружения. Здесь должна быть дверь!

Бабу нажал на кнопку, чтобы оказаться вне города.

Иван опрометью бросился наверх, перепрыгивая через ступеньки, не желая растрачивать остатки Белой Силы в подъемах над бытием и падениях. И чем выше он поднимался, тем меньше видел вокруг, окоемы сужались, словно обрекая на заточение. Он добрался до плоской вершины и увидел дыру, ведущую внутрь. Но все перепуталось, перемешалось, ибо сама вершина оказалась не вершиною, а острием огромной, исполинской воронки, уходящей вниз, во мрак черных и мутных вод… Пуповина! Сквозной Канал!

Ничего не произошло.

— Дьявольщина! Клянусь всеми лунами Нептуна! — воскликнул он.

Иван ринулся в дыру. И уже не один, а десятки черных корявых уродов бросились к нему, пытаясь сжечь в желтом пламени, испускаемом из огненных гребнистых раковин. Он разбросал их, ломая хребты и шеи. И поспешил далее, не понимая, где верх, где низ, даже веса своего он не ощущал. Внутри тоже были ступени — большие, плоские, бесконечные и бесчисленные. Они упирались в черные, просвечивающие ячеи, в которых стояли тысячи, миллионных рогатых уродливых тварей. Стояли и ждали своего часа. В длинных цилиндрических сосудах меж ячеями копошились мелкие светленькие личинки, те самые, что жрецы вживляли в головы своих детищ. Иван не видел концов этих сосудов, они терялись белыми, ускользающими нитями в воронке, ведущей вниз, в адские глубины. Да, так все и было. Преисподняя не могла ни при каких обстоятельствах сама выйти во Вселенную людей, но она проложила ход своим тварям — сложный, недоступный пониманию смертного, единственный ход!

Капп заманил его в ловушку!

Иван шел дальше. И черное пространство ширилось, отдаляя от него и ячеи и прозрачные трубы. И он уже сам догадывался, что не случайно попал сюда, и не по своей воле. Его заманили! Заманили, чтобы убить, чтобы обезвредить! Потому что он мешал им… Кому им? Посланникам Черного Мира на Земле, зудящим и вырождающим все вокруг себя?! Их больше нет, он уничтожил их! И они никогда не вернутся в свои Черные Миры, чтобы поведать о подчинении еще одной провинции Мироздания Океану Мрака. Никогда… Не надо зарекаться!

К лейтенанту вмиг вернулись старые рефлексы, которыми обладали легавые дотелепортационной эпохи: пистолет все время в движении, нацелен на углы возможных линий огня, слух и зрение напряжены, движения по-кошачьи мягкие.

Капп его не обыграет!

Иван знал, что с ним больше не будут шутить и играть. Он заковал себя в многослойную незримую броню Вритры, увесил щитами Гефеста, превратил кожные покровы в непробиваемую пленку. И он помнил, что с ним Бог.

Мозг работал на высоких оборотах, лейтенант начал понимать, как действует убийца. Раз телепортер не откликается, это дело рук высококлассного специалиста по ремонту электроники, Капп что-то сотворил с антенной — ближайшей или находящейся в сотне километров. Если Капп действительно настолько одарен, как рассказал Шериф, никто не заметил его саботаж.

— Вот ты и пришел! — прогрохотало вдруг отовсюду сразу.

Он решил убить полицейского? Как немцев на Тетаману? Как Тане Прао?

В черных лучах черного подземного солнца выявился из пустоты уродливый силуэт огромного, сгорбленно сидящего на черном троне бессмертного старца в надвинутом на глаза капюшоне. Старец был поразительно похож на Авварона Зурр бан-Турга… но это был не он, не «лучший друг и брат», не подлый и лживый колдун-крысеныш, вертлявый бес, а сам Ог Семирожденный. Иван сразу понял это.

Все чувства лейтенанта обострились, он понимал, что преступник может появиться в любой момент с любой стороны…

— Да, я пришел! — выкрикнул он в ответ.

Бабу, не опуская оружия, попробовал толкнуть дверь, открыть окна, но ничего не вышло.

— И ты навсегда останешься здесь! — проскрипел Ог. — Это конец твоих странствий!

Он заперт!

Иван промолчал. Но он почувствовал, как его тело начинают опутывать черными силовыми нитями потусторонние инфернополя. Он рванулся. Но не смог сойти с места. Он попался. Как комар, как жалкий комаришка попадается в паутину страшного, всесильного, черного паука. Он разрывал одни нити, другие, третьи, но его опутывали все новые и новые. Он рассекал их искрящимися клинками, рассекал в клочья… но вместо десятков рассеченных пут на него налипали сотни новых. Он запутывался все больше. Он уже не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже пальцем. Он был превращен в кокон.

А старец все скрипел, посмеивался — жутко и злобно. Он и не пытался скрыть своего торжества.

Капп специально завлек его в этот дом — один из немногих, не открытых пустыне. «Зачем он это сделал? Чтобы я не вырвался? Промашка вышла, в этом сжатом пространстве у меня есть преимущество! Если ты материализуешься передо мной, я выстрелю первым, и плевать, вооружен ты пистолетом или сантоку!» Бабу тридцать лет прослужил в Бюро и не собирался сдаваться, хотя ноги у него дрожали, а руки были мокрыми от пота. Или сукин сын решил оставить его гнить в этом застенке? Так и есть. Все совпадает. Капп заблокировал его, чтобы подчистить за собой и сбежать. Лейтенант вспомнил бумаги, которые спрятал в карман «на потом».

Опередил он убийцу или нет?

— Все, Иван! — проскрипел он наконец, оборвав свой зловещий смех. — Все! Не надо трепыхаться! До сих пор ты имел дело лишь с тенями моими, с жалкими и тленными ипостасями, разбросанными по эпохам и мирам. Теперь ты попался мне в лапы. И я могу раздавить тебя прямо сейчас…

Бабу водил пистолетом из стороны в сторону, внимательнее всего следя за крышей и полуразрушенными балками. Никто не сможет угнездиться на них, все сразу обвалится. Лейтенант снова попытался активировать свой телепортер. Ничего не вышло.

Иван почувствовал, что чудовищная незримая сила сжимает его, что трещат все щиты и броня, что вот-вот они лопнут и от него останется мокрое место. Но давление вдруг ослабло. И он смог вздохнуть, с хрипом, с болью в сдавленных ребрах.

Как долго Капп намерен держать его тут? Может, он уже на другом конце Земли? Великан постарался успокоиться, утиши́ть сердце, прочнее встать на ноги. Если Капп смылся, опасности нет. Артем, Ми-Ча и все Бюро знают о его миссии и через несколько минут забеспокоятся и явятся в пустыню. Говнюка им не взять, но…

— Убедился?

На лицо лейтенанта просыпалась струйка песка. Совсем тонкая. Он направил пистолет вверх, но никого не увидел. Сердце колотилось как бешеное, пот с лица капал на дуло. Только ноги не подводили.

— Да, — просипел он.

Бабу выждал еще несколько секунд, и тут в тишине пустыни прозвучал голос. Не с крыши — с улицы.

— Но я тебя сразу не убью. Ты не дождешься такой милости от меня. Я заставлю тебя подняться вверх по той лестнице времени, которой ты спускался ко мне, и выправить свои ошибки. Дарованной тебе силой ты будешь сокрушать противников моих сынов, отмеченных моими посланцами в их головах. Ты приведешь их к власти — абсолютной, полнейшей власти надо всеми Вселенными. А я буду всегда рядом с тобою, я не дам тебе оплошать и проявить слабость. И вот когда ты узришь всемогущество избранных мною и гибель Рода твоего, когда ты познаешь позор поражения и ужас предательства в полной мере, когда ты изопьешь чашу изгоя, я убью тебя люто и страшно!

— Вы слишком близко подошли к правде, лейтенант.

— Мразь! — процедил Иван.

Капп!

— Нет, я не мразь, — снова зашелся в скрипучем смехе Ог Семирожденный, — ты ведь даже не знаешь, кто я есть, верно?!

Бабу обхватил восемью пальцами рукоятку пистолета, положив оба указательных на курок.

— Ты сатана!

«Нужно выиграть время!»

— Боюсь, вам придется задержаться тут… ненадолго, лейтенант. Если блокируешь один телепортер на периметре меньше километра в электронном трансформаторе одной малюсенькой антенны, «Пангайя» не сразу заметит аномалию.

— Ошибаешься! — старец навис над Иваном своим огромным жутким лицом с провалами вместо глаз. — Я тот, с кем ты боролся все это время, кого ты убивал, истреблял, но так и не смог истребить. Ты отсек мне путь в будущее, всем нам отсек пути. Но ведь мы уже были в будущем! Верно? Ведь ты не мог этого не знать! Мы уходили в Систему и Пристанище в XXV-ом веке, в XXXI-ом и ХХХШ-ем. Ты все знаешь. Ты перерубил все цепи, ты обрек нас на смерть. Ты разрушил Систему и Пристанище. И ты торжествовал победу! Но ведь мы были! Те, кого ты называл бессмертными выродками, властелинами миров. И мы, все мы в моей плоти и моем духе, ушли из взорванной тобой Системы, за миг до взрыва, понимаешь, ушли в далекое прошлое, сюда. Петля замкнулась, ты был прав! Ведь ты успел подумать про это?!

«Выиграть время! Через несколько минут прибудет команда!»

— Да! — невольно признался Иван.

— Не волнуйтесь, друзья вытащат вас.

— И ты не ошибся! Мы здесь! И мы начнем все с начала, с самого начала! Потому что все идет не по восходящей и не по всяким вашим спиралям, это бред для наивных дурачков-профанов, все идет по петле, замкнутой пространственно-временной одноповерхностной как лента Мебиуса петле. И эта петля, Иван, захлестнула твою шею. Ты попался! И вообще, ты должен наконец понять одну простейшую истину — тьма всегда пожирает свет! белое обязательно станет черным! нет ни одной вечной свечи, все они догорают и миры погружаются в потемки! Это закон Мироздания, Иван! Нерушимый и вековечный закон! И постигнув его, ты мог бы достичь многого! Ты стал бы одним из нас и обрек бы себя на могущество и власть в вечности! Но ты пошел иным путем. И ты убил себя. Уже убил! Но хватит… готовься, мы идем обратно. Мы идем воссоздавать то, что ты порушил. И чтоб не было препон и сбоев в пути твоем новом, пути Черного Блага, я сам, Ог Семирожденный, войду в твое тело и в душу твою!

«Срань господня! Капп не идиот, он не заглотнет наживку и уберется отсюда. Вот невезуха, я его почти взял!»

Нависшее черное лицо стало приближаться. Это был один черный сгусток тьмы, от которой не укроешься, не убережешься, которая всевластна и всесильна.

— Правда, придется немного подождать, поскольку я обезопасил зону и никто, кроме меня, не может телепортироваться ни сюда, ни отсюда. Все придет в норму, прежде чем кто-нибудь поймет, в чем дело. Мало кто посещает этот уголок пустыни, уж вы мне поверьте. Молчите, лейтенант?

Давящие, смертные сомнения навалились на Ивана. Все напрасно! Все мучения, труды, странствия, битвы… Все зря! Он уже ощущал, как в него начинала просачиваться Тьма.

Бабу не ответил, понимая, что должен заставить негодяя говорить, говорить, говорить… Капп ошибается — Ми-Ча или другой гений поймут, что он сделал. Убийцу погубит самонадеянность.

Но он был еще жив. И он собрал остатки сил, извергая из себя, из души своей непрошенного гостя. Нет! Он не позволит бесам еще раз вселиться в нее! Он умрет здесь — в самых страшных муках умрет, но он не пойдет их путем.

— Тем хуже для вас, лейтенант Диоп, придется слушать мой монолог. Как я уже говорил, всякая телепортация вокруг этого города-призрака, где я провел тридцать лет жизни, прервана. Скажу честно — мне нравится идея, что кто-то другой станет здесь пленником вместо меня. Но я не чудовище и не собираюсь наказывать ни в чем не повинных землян, поэтому не остановил промышленные телепортации.

— Изыди, мразь! — прохрипел он, задыхаясь от напряжения. — Прочь!!!

В мозгу сенегальца сработал сигнал тревоги.

В нем не было прежней силы. Но он еще мог сопротивляться. Только так! Сопротивляться, драться, пока есть силы! А потом драться сверх силы, не сдаваться! Никогда! Ни за что!

«Промышленная телепортация? К чему ведет этот ублюдок?»

Сатанинский оглушительный вой потряс внутренности черной пирамиды. Все демоны зла обрушились на скованного по рукам и ногам Ивана. Но он уже рвал путы. Слаб человек! Но никто не закроет двери, открытой пред ним!

— Заблокируй я трафик, случилась бы экономическая катастрофа, ведь песок отсюда телепортируют в разные точки планеты. Мир растет, строится. Такова жизнь.

Чудовищный злобный хохот иссушал плоть, добирался до мозга, обдавая его ледяным дыханием. Старец торжествовал, сопротивление обреченной жертвы лишь подогревало холодную кровь Выродка-Мертвеца.

Ноги Бабу сделались ватными, ему не понравилось, как повернулся разговор. Надежный Llama XL вдруг показался нелепым и смешным.

Ог Семирожденный ликовал… он еще не видел волхвов, ставших плечом к плечу с жертвой.

— Прощайте, лейтенант. Думаю, вы все поняли. Если любой тупой техник способен перенести тысячи тонн песка на десятки тысяч километров, чтобы соорудить пляж на Бора-Бора или Суматре, я уж точно смогу передвинуть тонну-другую на десять или двадцать метров.

— Откуда вы?! — изумленно прошептал Иван, озирая сразу все семь освещенных нездешним светом лиц.

— Нет! — крикнул Бабу.

Седоволосые, парящие в черном тягучем воздухе, в светящихся одеяниях, непоколебимо спокойные и светлоглазые, они окружали его — от самого юного до самого древнего, покрытого морщинами.

Небо над ним потемнело, затем потолок раскрылся и балки рухнули под весом песка. Миллионы песчинок летели вниз и были тяжелее самого мощного водопада.

— Ты проложил дорогу нам! — ответил ближний. А тот, что был с ним радом на вершине, добавил:

За несколько секунд Бабу словно бы коснулся в последний раз золотистой кожи Асту — потом песок соскоблил ее; услышал смех Жофа и Адамы — потом песок забил уши; поцеловал горячий лоб Фило — потом песок заполнил рот; сердце издало последний стук для всех, кого он любил. И песок раздавил его.

— Ты забрался в самую глубокую пропасть. К самым страшным и ядовитым гадам. И мы не могли бросить тебя. Но помочь себе сможешь только ты сам!

Теперь уже не одно черное ужасающее лицо давило на Ивана, к нему тянулись огромные, скрюченные, когтистые черные лапы. Выродок-Мертвец понял, что происходит нечто не предвиденное им. Он спешил. Он давил, оглашая внутренности своего черного храма уже не воем и не хохотом, но разъяренным рыком. Он тянулся к Ивану, и вся Преисподняя тянулась к нему, чтобы войти в душу всеубивающим ядом, подчинить ее себе и погубить.

42

— Мы с тобой! — не разжимая губ, крикнул Ивану старый волхв. — Братья и сестры, отцы и прадеды, все!

Обрывистые берега Сырдарьи, Казахстан

Иван рванулся из пут, разодрал в клочья кокон. Прижал ладонью к голой груди оплавленный крест. Теперь он видел не только светящихся Небесным огнем волхвов. Сотни тысяч росских героев и полубогов окружали его со всех сторон, ограждали от сил мрака и зла. Они пришли! И они снова с ним! Звенели латы и кольчуги, бряцали бронями пешие и конные, взвивались вверх черно-бело-золотые святоросские стяги, стояли, тянулись к нему, отметая прочь черные вихри, богатыри-витязи, дружинники, воины… совсем рядом высился в львиной шкуре, наброшенной на могучие плечи русоволосый Ярослав, за ним искрились златые кудри Жива, вздевающего вверх копье-молнию, потрясал булатным мечом князь Ахилл… сотни тысяч, тьмы дружин. А над головами искрилось и сияло позлащенными доспехами Небесное Воинство Архистратига, вытесняло, выдавливало мрак в углы и закоулки пирамиды. Они пришли к нему!



— Я вас слушаю.

И они вошли в него! — Иван ощутил небывалый прилив сил. Он не один! Но он последний! И ему биться за всех, биться один на один! Он взметнул вверх руки — и огненноголубые лезвия праведных клинков полыхнули такой мощью, что адский стон и хрипение прокатилось под чудовищными сводами.

— Идемте, идемте, нужно отойти подальше.

Черный сгусток, бесформенный и дрожащий, метнулся к нему, грозя засосать в себя, пожрать навсегда. Но Иван опередил Ога Семирожденного, он рассек его мрачную плоть на две части. Отпрыгнул. И тут же миллионы черных рогатых тварей бросились на него со всех сторон, целая армия корявых гадин жаждала его смерти.

Оссиан медленно ковылял вдоль берега реки, извивавшейся между скалами. Каждый маленький камешек мог стать непреодолимым препятствием, но старик не останавливался. Лилио молча шел следом. Он ждал, когда теоретик анархизма заговорит.

Биться! Биться сверх сил! Иван крушил нечисть, не жалея себя, не оставляя ни вздоха на потом, ни капли крови на завтра. Он весь был в каждом взмахе, в каждом ударе. И с ним были все пресветлые рати Святой Великой Руси. С ним был Благословивший его на этот бой…

В голове крутились последние слова Клео: что, если кто-то из изгоев сорвется, начнет стрелять в людей или подорвет себя в толпе? Его план казался ему безупречным, но он почему-то не предусмотрел подобную ужасающую возможность. Однако отступать поздно. Он показал изгоям содержимое рюкзака — сотни приборов. Им ничего не стоит отобрать их у него и телепортироваться.

Истерзанный, измученный стоял он посреди страшного поля, когда некому было уже воздеть на него руку. Груды черных, изгнивающих, съеживающихся на глазах тел лежали повсюду, омерзительной зеленой жижей были залиты внутренности поганой пирамиды.

Что же делать? Уничтожить гаджеты? Лилио взглянул на холодную воду — достаточно зашвырнуть рюкзак подальше, и все будет кончено.

Но полз к нему змей, полз червь кольчатый, мохнатый, ядовитый, грозя убить обессиленного, вымотанного. Издыхающий Ог хотел забрать его с собою, в черные пучины.

Но он ничего не сделал.

— Прочь, нечисть!

Луна освещала последние жилища троглодитов. Миновав пещеры, старик остановился и наконец заговорил:

Иван, вздымая многопудовые, неподъемные руки, устремил святые клинки в основания пирамиды, в клубки свивающихся прозрачных труб, наполненных копошащимися личинками. И полыхнуло светлым огнем. Рухнули своды, разорвались трубы — потекло, посыпалось, полетело все в дьявольскую воронку, с зудом и шипением, с писком и скрежетом изверглось в преисподнюю содержимое сосудов, черви и личинки, обрушились в бездну мрака тысячи корявых тел и рогатых голов, покатились, засыпая собою провал черные блоки гранитные… Он успел! Он смог! Он сокрушил это новое Пристанище выродков, обрушил его в Океан Смерти. С воем, с сатанинскими визгами, злобным и истошным зудением возвращалось все на круги своя, чтобы уже никогда не подняться из Преисподней.

— Первым делом хочу поблагодарить вас, господин де Кастро. Только вы из всех имеющих хоть какое-то влияние журналистов опубликовали рецензию на «Право крови».

И только издыхающий червь полз на Ивана.

Лилио помнил, что написал тогда разгромный текст, предпочтя информировать читателей, а не делать вид, что книги не существует. Власти, конечно же, запретили политический манифест Оссиана, но найти пиратскую версию труда не составляло. В рецензии Лилио попытался привлечь внимание к подтексту, к тому, что еще задолго до Оссиана было названо столкновением цивилизаций. Главной была идея, что прогресс человечества проистекает только и исключительно из соперничества между империями, религиями, нациями, и соперничество это происходит в виде войн, колонизации, геноцида. По Оссиану, лишь оно двигает мир вперед, лишь благодаря войнам одна цивилизация сменяет другую. На смену угасающей империи всегда приходит новая, более созидательная. Эта мрачная теория оправдывала любые зверства, но Лилио написал также и о том, что за идеологией Оссиана кроется глубочайший невроз, паранойя непризнанного гения. Он подробно прошелся по политической карьере Оссиана, его соперничеству с Галилео Немродом, по его фиаско на Экклесии. Его предали друзья, а последователи отвернулись. В конце концов Оссиана сослали, как и других диссидентов, но даже националисты ему не доверяли.

И Иван умирал от ран, от боли, от невероятного напряжения. Он еле стоял на ногах. Он падал, поднимался, истекал кровью. Но шел на этого червя, на гнусного змея. С яростным криком, превозмогая себя, проваливаясь в темноту, он схватил гадину вырождения за голову и хвост, разорвал на две части и бросил в затягивающуюся черную дыру провала. Успел! Осыпающиеся черные глыбищи закрыли собою все, заткнули Сквозной Канал, сомкнулись, не оставляя и щели.

— Я не восхвалял вас, — произнес он ровным тоном.

А Ивана, полуживого, истерзанного, избитого, изможденного швырнуло куда-то вверх, протянуло сквозь тенеты паутин, бросило в раскаленный песок, перевернуло, ударило — и снова швырнуло, но теперь уже в обжигающий снег, и снова завертело, закружило, обволокло белесым туманом, повалило в густую зеленую траву под высоким синим небом.

Отражение луны упало в воду, и поток увлек ее за собой, перекидывая с камня на камень.

Он ничего не видел, не слышал, он умирал… Но он знал, что сумел разорвать временную петлю, сумел донести свой крест до конца.

— Ваша статья была столь оскорбительной, что книга обрела популярность. Так что я перед вами в долгу.

Лилио не оценил иронию Оссиана, эта ночная прогулка нравилась ему все меньше.

— Переходите к делу! Зачем вы привели меня сюда? Последние несколько ночей я почти не спал, а завтра будет еще один трудный день. Мне нужно отдохнуть.

Эпилог

Оссиан опустил трость в воду, как будто хотел развернуть поток в другую сторону.



— Расскажите мне о церемонии, господин де Кастро. О Новом Вавилоне. Моего старого доброго друга Галилео всегда посещали странные идеи. До нас редко доходит достоверная информация.

НА КРУГИ СВОЯ

«Вот, значит, как. Тебя интересует Новый Вавилон».



— Я все рассказал на нынешнем заседании. Знаю я не больше того, что известно каждому жителю планеты.



Оссиан закашлялся. Он выглядел уставшим и дряхлым, но Лилио посчитал это уловкой — старик хотел вызвать жалость к себе. Изгой Оссиан и Галилео Немрод одного возраста, а президент между тем в отличной форме.

В Свете. Вне времен.

— Вам известно, господин де Кастро, что, прежде чем заняться политикой, я был инженером — как Галилео и многие наши ровесники. Будущее принадлежало ученым. Кажется, сегодня мало что изменилось. Я хотел бы поговорить о технических деталях. Галилео верит, что сумеет уместить все человечество на камне в Атлантике. Пусть себе верит! Затея требует серьезного обеспечения, много энергии, мер безопасности…

Еще не узрев никого, но зная, что Он уже здесь, Иван опустился на колени, склонил голову и тихо сказал:

— Я больше ничего не знаю, — перебил его Лилио. — Жаль вас разочаровывать.

— Я исполнил Волю Твою. Возмездие свершилось.

Оссиан еще глубже погрузил трость в воду, словно рисовал знаки, понятные только ему, потом издал короткий смешок, закашлялся и долго не мог выровнять дыхание.

Сокровенное дотоле тепло проникло внутрь его тела, наполнило его светом и воздушной легкостью. Он сразу воспрял духом, будто невидимая кристально чистая струя смыла проникшую в каждую пору кожи и души коросту тягот, страданий и болезненной памяти.

— Ваше недоверие, господин де Кастро, очень лестно. Опасаться меня? Думаю, слишком много чести для одинокого бессильного старика, преданного даже сторонниками. Я не более чем болтун, которого терпят из жалости. Не стоит попусту волноваться.

— Встань!

Лилио не ответил. Он понимал, как велико самомнение Оссиана, и не поверил ни одному слову самоуничижительной речи.

Иван поднялся с колен. Прямо и открыто посмотрел в серые бездонные глаза — в них были все миры Бытия: и старые, и новые, и еще не родившиеся, и уже давно ушедшие. Светловолосый человек, ослепительно похожий на него, но весь напоенный совершенством и могуществом, будто сотканный из самого Света, стоял напротив него — не выше, и не ниже, а вровень, лицо в лицо, глаза в глаза… Всеблагой и Извечный!

— Вы ведь тревожитесь, не так ли, господин де Кастро? — продолжал старик. — И не я тому виной. Вы собираетесь вооружить землян, которых силы правопорядка нашей старой доброй планеты так старательно превращали в овец. Спрашиваете себя, не совершили ли вы худшую глупость за всю вашу жизнь? Но больше никто не способен умереть за родину или взорвать себя за дело, которое считает правым. Было бы смешно вооружать молодежь ради защиты границ. С подобным типом самопожертвования покончено. Галилео Немрод победил, теперь все, что не принадлежит никому, принадлежит всем. Безжалостная формулировка! Что еще можно защищать сегодня, кроме собственной шкуры? Земля, народ, язык и десять миллиардов тупиц. О, в прошлом люди были не менее глупы, но существовало нечто, объединявшее их. Духовность, общая судьба, прошлое. Мы превратились в муравьев, господин де Кастро, суетливых букашек, что рождаются, живут и умирают без какого-либо смысла.

— Ты исполнил свою волю и волю всех, созданных по Образу и Подобию, наделенных душою и разумом. Ты был послан в погибающий мир, чтобы спасти его. И ты выдержал испытание. Но ты не был игрушкой в чужих руках. Ты вершил суд и возмездие сам — за себя и всех детей Моих. А Я… Я только верил в тебя. И ждал.

— Нет! — выкрикнул Иван истово. — Нет! Ты вел меня везде и всюду! Ты был со мною! Никогда бы я один не выдержал и тысячной доли того, что пришлось испытать мне на тяжком пути…

Лилио начал терять терпение. Он и в самом деле был почти без сил.

— Успокойся.

— Я читал вашу книгу, Оссиан. Я знаком с вашей теорией. Вы правы. Изгои не представляют никакой опасности. Сейчас я…

Сероглазый обнял его за плечи, прижал к себе. Прикосновение легких рук было почти неощутимым. Но Иван сразу успокоился, тишина и благость объяли его исстрадавшуюся душу. И теплой, мягкой волной накатило осознание того, что он сам прошел свой крестный путь — от начала и до конца, через все невзгоды и тернии, через кровь, муки, ужас, лишения, разлуки, битвы и тяжкий ежечасный, ежедневный труд. Он сам! И это не было гордыней. Это было осознанием себя. Его вела вера. Иди, и да будь благословен! Только сейчас во всей полноте до него дошел смысл этих тихих слов. Иди! Ибо благословляющий тебя не идет с тобой. Он лишь верит в тебя и ждет. И весь путь свой ты должен проделать сам, даже если это путь спасителя людского, путь, уготованный не для смертных… Иди! И да будь благословен!

— Земля стала термитником, — перебил журналиста старик. — Каждому землянину наплевать на то, каким мир был до него и каким станет после. Важна лишь сиюминутность. И вездесущность. Время и пространство отменены — понимаете, что это значит? Настанет конец истории, ни больше ни меньше. Вся планета смеялась над моими идеями, все считают, что я проиграл, но разве мог я в одиночку бороться с медленной агонией человечества?

— Я был с тобою лишь памятью обо Мне и верой в правое дело, — проникли в сердце слова сероглазого.

Он поднял глаза к луне, такой яркой в казахстанской ночи, что на ней отчетливо проступали темные пятна кратеров.

— Да, — откликнулся Иван, молча, не раскрывая рта, — но и этого было достаточно. Я был Твоим Мечом в мире зла! И я сокрушил его!

— Думаю, пора прекратить страдания…

Сероглазый отстранился. Испытующе посмотрел на Ивана.

Лилио непонимающе посмотрел на Оссиана.

— Зла в мире не убавилось, — сказал он еле слышно.

— В конце концов, погаснет всего одна звезда, другие никуда не денутся.

— Как же так? — растерялся Иван.

Журналист взглянул на небо. Он слишком поздно осознал, что происходит. Тяжелая трость опустилась ему на голову, Лилио пошатнулся, перед глазами все поплыло. Последовал второй удар — и Лилио рухнул на землю.

— Ты лишь избавил земные миры от напастей и спас род человеческий. Но ты не истребил зла. Оно неистребимо пока есть жизнь. И оно вернется в новых ипостасях. И люди не узнают его в другом обличий. И все начнется сначала… Покоя не будет.