– Да. С Егором. Проветриться надо.
– В тот вечер, когда Алисса… – Линда медленно глубоко вдыхает. – В тот вечер, когда ее не стало, я помешала ограблению. Оказалась в нужном месте в нужное время, так, по крайней мере, я бы сказала тогда. У преступника был нож, и я его ранила. Ранила очень сильно. Он на год впал в кому, а два месяца назад умер. Не повезло. Через три недели я предстану перед судом по обвинению в непредумышленном убийстве, и меня посадят за решетку. Это неизбежно, но я не могу позволить этому случиться. А между тем Пол Бенишек составляет для себя список того, что должен успеть испытать в жизни. Он уладил в Штатах свои проблемы с законом и теперь ведет видеодневник, рассказывая о своих приключениях. Он не достоин того, чтобы умереть счастливым. Так что я воспользовалась информацией на форумах полицейских, чтобы найти людей, которые найдут вас. Где-то это удалось легко, но в большинстве случаев пришлось повозиться. Мне нужно было добраться сюда, подключиться к его Wi-Fi. Кто помог бы мне лучше, чем люди, ответственные за это? Это, – говорит она, имея в виду фильм за ее спиной, – удалить невозможно, копии по всему интернету, но можно уничтожить онлайн мир Бенишека. Достаточно подключить мой телефон, и та же вредоносная программа, что привела вас сюда, сотрет информацию на всех устройствах, подключенные к этой сети, и все аккаунты, у которых когда-либо был к ней доступ. Порноимперия рухнет в считаные минуты.
Лена кивнула, отойдя в сторону.
– Прошу прощения, – ко всеобщему изумлению заговаривает сам Пол. – Это был не только я один, ясно вам? Это чертов бизнес. Ежедневно миллиард человек потребляют порно в интернете. Это пятая часть населения планеты! Не я, так другой найдется. Это всего лишь работа, не более. Спрос рождает предложение.
– Ну, иди.
Мэгги вздрагивает. Спрос рождает предложение. Мэгги хотела продать, а Тейлоры хотели купить. Она медленно поднимается с дивана и присаживается на корточки перед Бенишеком, чтобы он смог получше ее рассмотреть.
– Не обижаешься?
– Ты и правда меня не узнаешь, да?
– Нет. – Она погладила его по небритой щеке.
Он впивается в нее взглядом, член на экране проектора отражается в его глазах. Бенишек молчит.
Зорин обнял жену.
На этот раз у нее нет сил даже на безумное хихиканье. На какое-то время она теряет дар речи.
– Спасибо.
Она легонько оттолкнула его.
– Ты это просто нечто, – выдавливает она. – Ты вообще не слушал? Ты, мать твою, изнасиловал меня! Девять лет назад, в номере отеля в Миннеаполисе, снял на камеру! Мне было шестнадцать. Ты заманил меня, трахнул, а потом выложил видео в интернет. Ты разрушил мою жизнь! Ты изнасиловал меня, ты, кусок дерьма, и ты даже не помнишь!
– Иди. Егор заждался.
В это время Бретт снова начинает бормотать:
Уже в коридоре Лена окликнула его.
– Победитель только один… Победитель может быть только один… Исправить наши ошибки…
– Дима.
Бенишек, совершенно растерянный, качает головой, но так и не раскаивается.
Он обернулся.
– И ты считаешь меня виноватой? – Мэгги поворачивается к Линде. – Я лишилась семьи, своего дома, образования. Он изнасиловал меня, я осталась одна, беременная, и ты думаешь, мне нужен урок ответственности? Да что за херня у тебя в голове? Мои ошибки были точно такими же, как у твоей дочери, но наказываешь ты за это меня?
– Что?
– Подожди… – хрипит Бенишек. – Подожди…
– Ты мне расскажешь, что случилось? Потом, когда сможешь.
Он хмурится, напряженно думая, и когда его глаза широко распахиваются, Мэгги видит то, что будет преследовать ее всю оставшуюся жизнь.
– Обязательно, любимая.
У мужчины глаза Джексона.
Он открывает рот, собираясь заговорить, но помнит он ее или нет, она так никогда и не выяснит.
Потому что прежде чем Бенишек успевает произнести хоть слово, Бретт втыкает лезвие кухонного ножа ему в правое ухо.
Они сидели в баре уже часа два. «Комбат» обслуживал исключительно сотрудников Службы органов правопорядка – бесплатно, за отработанные трудочасы. Больше в этот бар никто не заходил, ибо для гражданских лиц существовал комендантский час, погранцам ходить сюда было далековато, а Темные, похоже, вообще не пили алкоголь. По крайней мере, никто их пьяными или подвыпившими не видел. Вообще, алкоголь находился на особом контроле у властей города, и разрешение на его употребление выдавалось только по предварительному запросу – на праздники, дни рождения, Новый год или поминки. До введения «государственной» монополии на выпивку город чуть не вымер из-за массового алкоголизма. Люди, попавшие в стрессовую ситуацию, глушили все, что могло гореть. Куча народу погибла, траванувшись неизвестно чем. Другие просто валялись, не в состоянии ничего делать. Любые работы прекратились. Если бы тогда Захарчук и остальные начальники не взяли людей в ежовые рукавицы, то сейчас вряд ли бы кто-то остался в живых в городе. Дмитрий всегда был равнодушен к спиртному, поэтому он помнил этот период коллективного протрезвления народа. Толпы страждущих, как зомби, бродили по улицам, спрашивая друг у друга, нет ли чего выпить. Того, кто что-то находил, прилюдно пороли на площади, вспоминая практику Петра Первого. В норму народ пришел примерно через год. Смирился с таким положением вещей – через два. Теперешнему отношению рабочего и прочего люда к спиртному позавидовал бы сам Леонид Ильич.
65
К особой категории, которой в этом смысле делались послабления, относились военнослужащие. Опять же, для них существовала масса ограничений. Сотрудник правопорядка мог выпить в любой день недели и в любое время суток, но только при условии, что он не на службе и что на следующий день у него выходной. Пришедшие на службу в состоянии алкогольного опьянения или «с запахом» изгонялись в свинарники или на грядки.
Второй игрок
Поэтому бар «Комбат» был единственным заведением, имеющим разрешение на постоянную торговлю спиртным. Никто не знал, каким образом, но у бармена Кости, крепкого, накачанного мужика, каждый день появлялся список тех, кому сегодня можно было наливать. Тех немногих хитрецов, кто не входил в список, но желал освежиться, Костя мягко просил уйти. Для особо настойчивых вызывался патруль и составлялся протокол со всеми вытекающими последствиями. Опять же, подобные случаи происходили очень давно, когда бар только открылся. Теперь все знали, что если у тебя нет права принять на грудь стаканчик-другой, то и соваться в «Комбат» без толку.
Они визжат. Все, кроме Бенишека. Шум настолько оглушительный, что еще немного, и Бретт захочет проткнуть собственное ухо.
Атмосфера в баре была соответствующая. Приглушенный свет, любимая всеми музыка и богатый выбор напитков. Посетитель мог выбрать водку, виски, коньяк, бренди и другие популярные марки. Хотя все знали, что это один и тот же самогон, выгонявшийся в больших количествах самим Костей, с различными добавками и красителями, разлитый в соответствующие бутылки. Просто так людям было лучше и проще – заказать себе напиток со знакомым названием и хоть ненадолго ощутить себя в прежнем, спокойном времени.
Лезвие вошло довольно легко, но обратно никак не выходит. Сначала намертво застревает, доставая до мозга, а потом неохотно скользит обратно в руке Бретта с хлюпающим звуком, похожим на тот, который возникает во время извлечения устрицы из раковины. Бенишек начинает биться в конвульсиях, голова падает на грудь, все тело содрогается, обмякает, повисая на запястьях. Бретту он напоминает марионетку. Куклу на ниточках.
Зорин с Плаховым добивали вторую бутылку «коньяка». Так как у Кости уже имелась информация, что у друзей впереди три дня выходных, им был одобрен «безлимит». Несмотря на количество выпитого, веселыми посиделки назвать было нельзя.
В человеке много жидкости. Это Бретт выясняет в течение следующей минуты или около того. Когда все наконец заканчивается, он поворачивается к остальным игрокам.
У Егора уже заплетался язык. Опрокидывая очередной стакан, он в тысячный раз заводил:
Сара сползла с дивана на пол и согнулась пополам, спрятав голову, как во время аварийной посадки. Справа от Бретта Мэгги застыла на коленях возле тела Ноя, положив ладони на щеки, как пародия на «Крик» Мунка. Посередине Линда с выражением потрясения и в то же время печального удовлетворения наблюдает за происходящим.
– Нет, Димон, ну ты мне скажи, как можно в девочку – из автомата? А? А старика – сапогами? А? Нет, ты мне скажи…
Возвышаясь над всеми, Бретт шепчет:
Дмитрию казалось, что если он услышит еще одно «нет, ну ты скажи», то врежет Егору бутылкой. Его самого спиртное не брало. Кроме противного привкуса во рту и слабости во всем теле он ничего не ощущал. Ни успокоения, ни веселья. Зорин уже начинал думать, что зря согласился на предложение друга.
– Я сделал это, – и громко кричит: – Я сделал это!
Разлив по стаканам оставшееся в бутылке, Егор крикнул на весь бар:
– Ты сделал это, – соглашается Линда. – Ты сделал то, что я не смогла.
– Костя, неси еще одну!
Он зажимает рот свободной рукой, размышляя, что это значит.
Молчаливый бармен поставил перед товарищами запечатанный пузырь и внимательно посмотрел на обоих, оценивая их состояние.
– Я выиграл. – Волна восторга – восторга победителя – обрушивается на Бретта, лузера по жизни. Он топает, разбрызгивая кровь Бенишека и потрясая кулаком. – Я победитель! Останется только один, и я чертов Горец!
– Да ладно, Кость, все нормально, – заметив это, сказал Плахов, – мы тут еще немного.
Линда молчит.
Тот кивнул и ушел к себе за стойку.
Скользя на гребне своей победной волны, Бретт тычет влажным ножом в сторону Линды.
– Пора нам, – сказал Дима.
– Ты отпустишь его? Крейга. Немедленно отпусти его!
Егор вылупился на него.
Сидя на полу, она только смотрит на него все с той же выводящей из себя торжественностью, как какой-то верховный могущественный монах в бронежилете.
– Какое там – пора? Мы же только взяли!
– Я не могу этого сделать.
– Не берет меня чего-то. Да и спать охота. И Ленка, по-моему, обиделась. Извиниться надо.
Волна разбивается, сбрасывая его вниз.
– Извиниться, – передразнил его Плахов. – За что?
– Что?
Дмитрий подумал.
– Я не могу этого сделать. Мне очень жаль, правда, но Крейг…
– Да вообще-то не за что. Просто так.
– Ты его отпустишь. – Он чувствует, как лицо его искажает безумная гримаса ярости. Колени подгибаются, он делает выпад в ее сторону, но на полпути эта сумасшедшая сучка сильнее прижимает нож к своей шее, кровь струйкой вытекает из раны, и Бретт вынужден остановиться.
– Просто так, – опять передразнил Егор. – Вот что я тебе скажу, ты только не обижайся, но ты – подкаблучник.
– Подумай о том, что делаешь. – говорит Линда. – Сядь и послушай, что я скажу, а затем получишь выигрыш, который заслуживаешь.
Зорин пристально посмотрел на друга. Все же алкоголь начал действовать. Дмитрий чувствовал, что голова у него работает не так, как обычно.
– Нет! Хватит разговоров! Хватит этой брехни! Отпускай Крейга!
– Я тебя щас тресну, – пообещал он.
Она опять качает головой, ее спокойствие бесит.
– Не треснешь.
– Не могу.
– Это почему? – удивился Дима.
Он утыкается лицом себе в колени, образ корчащегося тела Бенишека стоит перед его глазами, и Бретт визжит. Затем, пошатнувшись, поворачивается налево и хватает сзади за волосы взвизгнувшую Сару. Правильный выбор – он понимает это по реакции Линды. Сучка испугалась.
Плахов наставил на него указательный палец.
– Давай попробуем еще раз, – шипит Бретт. – Ты можешь либо отпустить Крейга прямо сейчас, либо я убью обеих этих шлюх и начну с твоей любимой. Ты правда хочешь еще несколько смертей в память о твоей дочери? Чтобы к утру у маленького мальчика не осталось ни сестренки, ни мамочки, и все это из-за твоей дражайшей Алиссы?
– Потому что ты слабохарактерный подкаблучник.
Сару трясет, и он сильнее дергает ее за волосы.
Зорин поднял было руку, чтобы ударить его, но потом опустил ее на стол.
– Не делай этого, – произносит Линда. – Просто отпусти ее и…
– Ну да, подкаблучник, – грустно сказал он, – но по другому-то как? Жена же. Любимая.
– Нет! Больше никаких игр! Линда, можешь перерезать себе горло, но ты отправишься в ад, зная, что натворила! – Он хватает Сару, проводит лезвием ей по груди, глядя в глаза Линде. – Это на твоей совести!
Они посидели с минуту молча, думая каждый о своем.
Сара произносит практически спокойно еще кое-что:
– Ладно, – сказал Егор, – пошли по домам, а то мы уже гоним чего-то. А это, – он указал на бутылку и тарелку с вяленым мясом, – я с собой возьму. Да, Костя?
– Пусть так. Только отпусти ее, Линда. Пожалуйста. Просто отпусти…
Тот на секунду оторвался от протирания стакана и кивнул.
И Бретт с размаху вонзает нож в центр ее груди.
– Ну и хорошо, – обрадовался Егор, – ты же не будешь?
– Не буду, – ответил Дима, – бери.
66
– Чего там с погодой? – спросил Плахов у бармена.
Третий игрок
Тот посмотрел куда-то на стену.
Закрыв глаза, последнее, о чем думает Сара прежде, чем кровь заливает лицо, – как же сильно она любит своих детей. Всех их. Тех, кто выжил. И тех, кто не смог.
– Ветра нет, осадков нет. Фон в норме.
Они где-то там, ждут, ее маленькие детки. Детки Сэма. Наконец-то она их обнимет.
– Эт че, без намордников можно?
Кровь горячая. Но боли не чувствуется, только грохот, от которого звенит в ушах. А потом дышать становится легче, когда Бретт ослабляет хватку. Она опускает взгляд себе на грудь, ожидая увидеть рукоять ножа, но там ничего нет. Повернув голову вправо, она видит то, что поначалу не укладывается в голове.
Костя пожал плечами.
На коленях стоит Ной. Он жив, очнулся. Целится из револьвера чуть позади головы Сары. И снова и снова нажимает на курок. После третьего выстрела Сара почти оглохла на правое ухо.
– Это ж просто праздник какой-то! – воскликнул Егор и, запихнув бутылку в карман, пошел к выходу.
Бретт заваливается на пол куда-то слева от нее, и ей не обязательно смотреть на него, чтобы понять, что у него появилось три дополнительных отверстия для дыхания. Комната наполнена сизым дымом. Мэгги, закрыв уши, застыла рядом с Ноем. Линда, не сдвинувшись с места под экраном проектора, настороженно наблюдает за французским пришельцем с того света.
Они вышли на улицу и вдохнули прохладный ночной воздух. Редко выпадали дни, когда можно было пройтись по улице просто так, без противогаза или респиратора.
Ной приподнимается и мгновение колеблется, держа оружие наготове. Его глаза – черные дыры на лице, залитом кровью.
Уже почти дошли до дома, когда Плахов внезапно предложил:
– Это была ты, – хрипит он.
– А пойдем на речку посмотрим.
– Да, – просто отвечает Линда.
Дмитрий скривился.
Он кивает. Прочищает горло.
– Ты на нее с моста не насмотрелся?
– София?
– Да нет. Я хочу вблизи, не с моста. Я еще помню, как меня родители водили на баржи с теплоходами смотреть. До сих пор помню белый теплоход, на нем надпись «Москва» и цифры какие-то. Я тогда реально думал, что в Москве живу.
Линда внимательно смотрит на него, с трудом удерживая нож у собственного горла, а затем незанятой рукой поднимает телефон. Она отрывает взгляд от Ноя, только чтобы набрать текст сообщения короткими очередями. Закончив, кладет телефон обратно на пол.
– Сто девяносто один, – сказал Зорин.
Они молча смотрят друг на друга. В кармане у Ноя вибрирует. Он тянется за телефоном, достает и читает.
– Что?
– Поздравляю! – объявляет Линда. – Ты спас жизнь. Софию освободят, целую и невредимую, через пятнадцать минут недалеко от вашего дома. Даю слово.
– Твое слово, – бормочет он, сует телефон обратно в карман и поднимает револьвер. Ошеломленная Сара в ужасе наблюдает, как он целится в голову Линде и взводит курок. Затем его взгляд останавливается на экране проектора, где адская вечеринка в самом разгаре, и он опускает револьвер.
– «Москва – сто девяносто один». Еще «Вавилон» был.
Возле двери валяется опрокинутая вешалка. Трое женщин смотрят на то, как Ной натягивает на себя термобелье, перчатки и шапку-ушанку. Затем сгребает с дивана пуховое одеяло, волоча его за собой по полу. По пути к двери на кухонном полу он замечает сумку с деньгами Бенишека и, конечно, забирает и ее. Ной открывает входную дверь и, не оглядываясь, выходит из коттеджа. Сара видит его в последний раз.
– Где они сейчас? – задумчиво протянул Егор.
Мэгги изумленно принюхивается к дыму, висящему в воздухе, и тихо произносит:
– Где, где… порезали на металлолом. Плавать-то по реке невозможно.
– Мне нравится этот запах. – Она подходит к проектору, вынимает жесткий диск, прерывая, наконец, игру, кивает на пустое окошко поиска. – Это все? – спрашивает, повернувшись к Линде. – Конец?
– Ходить.
Из шеи Линды продолжает сочиться кровь. Она швыряет нож на пол и выглядит совершенно вымотанной.
– Чего ходить?
– Думаю, да.
– По реке ходят, а не плавают.
– Тогда, пожалуйста, если это тебя не слишком затруднит, не могла бы ты отпустить наших детей?
– Ты че, моряк?
Линда поднимает телефон, что-то набирает, и на этот раз на телефон Мэгги приходит сообщение. Она опускается на диван, откидывается на спину и облегченно вздыхает.
– Ага. В душЕ.
В горле у Сары болезненно пересохло.
Дмитрий заржал.
– Теперь я, – выдавливает она. – Теперь Ханна. Отпусти ее…
– В дУше ты моряк. В дУше.
Слева от нее раздается булькающий звук.
Оба некоторое время хихикали над немудреной шуткой.
Бретт.
– Ну, пошли, – просмеявшись сказал Зорин.
Сара поворачивается к нему, ее мутит, и кажется вот-вот наступит благословенное серое забытье, но ничего не происходит. Она фокусируется на его вытаращенных глазах, игнорируя остальное. Очки куда-то отлетели, что неудивительно, учитывая, что у него разбита голова. Две другие пули попали ему в грудь. Это все, что ей известно.
Они свернули с проспекта Ленина вниз, в район, некогда звавшийся Заистоком. Он сплошь состоял из одно- и двухэтажных домов. Этакий оазис деревянного зодчества в центре города. Дмитрий шел по улице Трифонова, глядя на чернеющие на фоне ночного неба дома. Здесь здания остались почти нетронутыми, в отличие от Свечного, не было ощущения опасности и тревоги. Тут не водились мутанты, не возвышались заросли невиданных растений. Просто отсюда ушли люди. Ушли, забрав с собой все – маленьких детей и престарелых родителей, животных, вещи, чувства, мысли. Не доверяя больше свои жизни стенам из вековых бревен, променяв их на бетонные подвалы многоэтажек. Целый район в одночасье опустел, как пустеет банкетный зал после торжества, или сцена после концерта, или декорации после съемок. Дмитрий будто слышал, как старые дома просят их: «Поживите в нас хоть денек. Хоть часок. Хоть минутку». Как и все вокруг, они не хотели умирать в бесполезности и забвении.
– Мне нужно… увидеть его, – прерывисто звучит его голос. – Мне нужно… увидеть… прежде…
Егор шел рядом и тоже молчал. Видимо, окружающая атмосфера подействовала и на него.
Сара не может не испытывать к нему сочувствия и поворачивается к Линде:
Они вышли к берегу реки. Песчаная насыпь перед каменистым пляжем была достаточно крутой. Дмитрий решил сбежать по ней, за что тут же поплатился. На середине пути его нога со всего маху врезалась во что-то металлическое, и Зорин покатился кубарем прямо к воде. Следом, хохоча, спустился Плахов. Дмитрий встал с земли, морщась и потирая ушибленный палец.
– Разве ты не можешь?..
– Эт че за фигня была?
– Не могу. – Линда качает головой.
Он поднялся туда, откуда начал свой феерический спуск. Раздвинув разросшуюся траву, он увидел канализационный люк, ставший причиной его падения.
– По… – давится Бретт. – Почему?..
– Черт, – пробормотал он, – понастроят люков, а ты спотыкайся.
– Почему нет? – спрашивает Сара. – Все кончено.
– Что там? – крикнул снизу Егор.
Вздохнув, Линда объявляет голосом полицейского:
– Ничего! – Зорин спустился к товарищу. Они встали рядом, восторженно глядя на реку.
– Около двадцати четырех часов назад Крейгу Уилсону удалось вырваться из плена. Он убил одного из своих похитителей, если тебе от этого хоть немного полегчает.
Из Бретта вырывается какой-то булькающий звук, возможно, это смех или, по крайней мере, улыбка.
Здесь фон был выше, чем в городе. Друзьям пришлось надеть капюшоны и респираторы. Под ногами хрустела речная галька, и на душе стало веселее. Волны, как и в прежние времена, с плеском накатывали на камни и с шипением отползали назад. Очень хотелось снять с себя одежду, вдохнуть полной грудью влажный, слегка пахнущий водорослями воздух и с криком кинуться в воду, поднимая тучу брызг.
– Это… Крейг.
Однако никакой алкоголь не заставил бы друзей это сделать. Помимо неведомого чудища, обитавшего в глубинах Томи, река впитывала все осадки, пришедшие из зараженных районов, все грунтовые воды, прошедшие через радиоактивную почву. И никто не знал, что произошло там, откуда Томь брала свое начало.
– К сожалению, его обнаружил второй похититель, в холле его собственного дома. Что там дальше произошло, мне доподлинно неизвестно. Могу только предположить, что парень расстроился из-за того, что случилось с напарником, потому что пустил пулю в затылок твоего друга и через несколько минут был арестован. Я оставляла им инструкции не лишать Крейга жизни… Но вот что получается, когда нанимаешь наркоманов.
Егор поднял с земли плоский камень и запустил по поверхности воды. Камешек проскакал метров пять и утонул.
Сара, не веря своим глазам, изумленно смотрит на Линду.
– Может, не надо? – предостерег Дима.
– Л… лгунья.
Словно в подтверждение его слов со дна реки раздался низкий, вибрирующий звук, и по воде прошла мелкая рябь. Похоже, Егор разбудил повелителя здешних мест.
– Нет, Бретт, я не лгу. Крейг был мертв, и твоя игра закончилась еще до того, как ты приземлился в Англии.
– Думаешь? – сказал Плахов. – Ну-ка, а это?
Бретт слепо шарит руками, натыкается на Сару и с трудом притягивает ее к себе. Он хрипит ей в левое ухо, как будто сообщая какую-то величайшую тайну, то что с юридической точки зрения можно было бы назвать предсмертным заявлением.
Он достал из-за пазухи мешочек с вяленым мясом, прихваченным из бара, вынул большой кусок и кинул в реку. Несколько мгновений мясо качалась на волнах, затем что-то, похожее на тонкое щупальце, взметнулась над водой и, схватив кусок, скрылось в глубине. Друзья охнули. От увиденного захватило дух. С минуту было тихо. Затем порядком пожеванный кусок маленькой торпедой вылетел из воды и, чудом не задев Егора, шлепнулся на гальку. Зорин с Плаховым подошли к возвращенному подарку.
– Я… ни о чем… не жалею… – Он опускает руки и навсегда замирает.
Сара хмурится, качая головой.
– Я ж говорил, в «Комбате» говном кормят, а ты не верил, – Егор задумчиво попинал мясо ногой.
– Зачем? Зачем ты ему это сказала? Для чего быть такой жестокой?
– Ладно, пойдем отсюда, не по себе мне чего-то. – Дмитрий передернул плечами. – Как бы оно за такое угощение отомстить не решило.
– Кто-то должен был уйти… – Линда забирает телефон. – Ты бы предпочла, чтобы это была Ханна?
Его товарищ обернулся к реке.
Сара как загипнотизированная жадно смотрит на телефон, по щекам катится пот.
– Да, – произнес он наконец, – пойдем.
– Отправь сообщение. Пожалуйста.
Они двинулись вверх по насыпи, как вдруг Дмитрий остановился.
Линда почему-то с удовлетворением кивает и начинает набирать текст большими пальцами. Однако спустя несколько мгновений останавливается. Медленно поднимает голову, глаза ее темнеют.
– Ты слышал?
– Это то, о чем я думаю, да? – Она пристально смотрит по очереди на Сару и Мэгги и решительно переводит взгляд обратно на Сару. – Это была ты, ведь так?
Некоторое время оба вслушивались в шум ветра, для верности освободив уши из-под капюшонов.
Сара открывает рот, чтобы сказать, что не знает, о чем она говорит… но все, что выходит из ее рта – это пустой надтреснутый звук. Потому что она это тоже слышит. Ей просто потребовалось на это больше времени из-за того, что в правом ухе все еще громко звенит.
– Не слышно ничего, – проговорил наконец Егор.
Над домом пролетает вертолет. И этот вертолет снижается. Сара вскакивает, выглядывая через двустворчатые стеклянные двери кухни. Вода уже не черная; она мерцает голубым светом. Полицейские сирены, отражающиеся в озере, окружили коттедж, но молчат.
– Стонал вроде кто-то.
Облегчения это не приносит. Ужас сковывает желудок.
– Да не, показалось, наверное. Пошли.
Разве не дала она ясно понять, что на кону жизнь Ханны? Что полиция должна появиться только тогда, когда все закончится?
– Вот, опять.
После того, как все это закончится.
Теперь и Егор ясно расслышал тихий стон, доносившийся от кромки воды.
А сейчас они здесь. Ханну нашли либо живой. Либо мертвой.
– Пойдем посмотрим.
– Сара, как ты это сделала? – спрашивает Линда тоном разочарованной матери.
Они побежали на звук. Метрах в десяти от них лежало нечто бесформенное, что товарищи приняли сначала за речной мусор, выброшенный на берег. Когда они уже прошли мимо, куча водорослей пошевелилась. Снова раздался стон, полный боли и страдания.
– Станция техобслуживания, – выдыхает та. – Линда, прошу тебя. Она?.. Ты ведь знаешь, да? Она?..
– Что это? – отпрыгнул в сторону Егор.
Линда щелкает языком.
– Ё-моё, это человек!
– Мошенничество, Сара. И я была о тебе лучшего мнения.
Дмитрий принялся разгребать налипшие на бедолагу грязь, водоросли и песок. Егор присоединился к нему. Когда тело было более-менее очищено, друзья отпрянули в ужасе. Найденный ими человек словно побывал в мясорубке. Обе ноги и правая рука оканчивались кровавыми лохмотьями. На лице и туловище бедняги имелись глубокие рваные раны, нанесенные каким-то большим, но не очень острым предметом. Кровь из ран уже не текла. С первого взгляда становилось понятно, что жить бедняге осталось считаные минуты.
С бьющимся сердцем Сара оглядывается назад. Теперь за дверями появились люди. Дюжина мужчин с автоматами. Снова поворачивается к Линде, которая уже что-то печатает на своем телефоне, нажимает кнопку «возврат», роняет телефон и вздыхает, затем переводит взгляд на кухонный нож, лежащий на полу.
– Кто ж его так? – охнул Зорин.
– Да к черту! – рявкает она, подхватывает нож и вонзает себе в горло.
Плахов невесело ухмыльнулся.
– Нет! – Сара летит, вытянув руки, и хватает Линду за шею. Она крепко зажимает рану, сквозь пальцы течет кровь, но едва ли она ее замечает.
– Ясно, кто. Тот, кто вяленое мясо не любит.
– Нет! Нет! Нет!
Оба одновременно посмотрели на воду.
Позади нее Мэгги зовет на помощь.
– Юля. Катя, – внезапно простонал умирающий.
– Не смей умирать! – визжит Сара в лицо Линде. Ладони у нее скользкие от крови. – Она жива или мертва? Скажи мне! Подай знак! Ханна жива или мертва?
Катя? Юля? Имена, словно пощечина, ударили Дмитрия. Он резко наклонился и начал всматриваться в изуродованное лицо человека. Через секунду он отпрянул, плюхнувшись задом на камни.
Она продолжает спрашивать, когда стекла на двойных дверях разбиваются вдребезги, и дом наполняется полицейскими.
– Егор, – тихо прошептал он, – ты знаешь, кто это?
Она продолжает спрашивать, когда телефоны вибрируют, и вся информация на устройствах, подключенных к Wi-Fi Бенишека, все аккаунты, которые когда-либо были у него, и все программы стираются навсегда.
– Кто? – спросил друг, хотя по голосу было ясно, что он уже догадался.
67
– Это же тот старик, со Свечного. С девочками. Как они сюда попали?
Четвертый игрок
Дмитрий вскочил и стал озираться, силясь найти еще хотя бы один темный предмет на берегу. Так ничего и не увидев, он опять склонился над стариком.
В миле от себя Ной видит мигающие огни. Низкий утес над коттеджем, похоже, заставлен машинами.
– Эй, – он аккуратно похлопал беднягу по щеке, – вы меня слышите?
Он на мгновение останавливается, чтобы посмотреть на эти огни – как будучи нищим чумазым малышом любовался каждый год на салют в День взятия Бастилии, – а затем продолжает грести веслами по этой бездонной пропасти. Лодка уносит его все дальше от коттеджа, раскалывая пластины тонкого льда на воде.
Умирающий открыл один глаз. Он долго всматривался в нависшее над ним лицо, потом прошептал:
Он завернулся в брезент, которым была укрыта лодка, прямо поверх одеяла. В голове пульсирует, боль распространяется от макушки вниз по шее, но он жив. Он жив, и София свободна. Она где-то там, растерянная и испуганная.
– А, это вы.
Может, она пойдет искать его в их дерьмовой квартирке. Он бы все отдал, чтобы быть там, ждать ее, раскинувшись звездой на кровати, которую они делили с ней, касаясь всех стен одновременно. Скорее всего, она будет в полиции, и сейчас это для нее самое правильное место.
Короткая фраза отняла у старика силы. Он снова закрыл глаза. Дыхание его стало частым и неглубоким.
Он шепчет в ночь:
– Эй, эй, деда. Очнись, – присоединился к Диме Егор. – Что случилось? Где девочки?
– Оставайся в безопасности, mon amour. Где бы ты ни была, я тебя найду.
Умирающий приподнялся на уцелевшей руке и показал огрызком другой в сторону реки:
– Там.
В кармане вибрирует телефон, но Ною требуется несколько секунд, чтобы откопать его в слоях тряпок. Ной смотрит на экран, который, мигнув последний раз, гаснет навсегда. Он пытается снова его включить, но ничего не происходит. Если он и будет звонить Софии или еще кому-то, то точно не с этого телефона. Он тщательно протирает телефон со всех сторон перчатками Бенишека и выбрасывает его за борт. То же самое делает и с револьвером. Что бы ни было дальше в его жизни, это должно произойти без оружия.
Он упал на землю. Дыхание его стало прерывистым. Старик заговорил быстро, словно пытаясь успеть рассказать все:
Время тянется. Весла ударяются о борта, лодка поскрипывает. Тихо плещется вода. Он задумывается, не взять ли яхту, но понятия не имеет, как привести ее в движение. Возможно, Мэгги смогла бы, но сейчас он один в этой маленькой лодке.
– Нас везли… через мост. Я смог открыть дверь. Мы с Катей прыгнули… больно было… Юля у них осталась. Побежали… они стрелять. Попали в Катю… не убили… Через перила, в воду, вдруг получится… Катя плыла, сколько могла… Потом ее утянуло вниз… Потом меня, очень больно… я вырвался… Катенька!
Пар изо рта поднимается вверх, присоединяясь к редким хлопьям снега, но кокон из тряпок на нем держит температуру, а брезент защищает от брызг воды.
По разорванным щекам потекли слезы. Внезапно лицо его вытянулось. Он прекратил плакать и начал хватать широко открытым ртом воздух. Вцепившись целой рукой в Дмитрия, старик захрипел:
Усилия, которые приходится прилагать при гребле, генерируют тепло, а слои ткани его задерживают. Больше всего его беспокоит количество зарядки, оставшееся у него в батарее. Интересно, смог бы он пройти на веслах до самой Франции? Вероятно, это стало бы каким-то там мировым рекордом, даже если бы он не отправился в путь измотанным и почти смертельно раненным. Пока он просто будет грести и посмотрит, куда это его приведет. У него в ногах сумка с деньгами, и для начала это неплохо.
– Там, на реакторе, смерть! Реактору конец! Всем скоро конец! Они скрывают! Всех, кто догадывается, – в расход! Все догадываются… Сопротивление…
Он осматривается вокруг. Здесь так пусто. Как будто плывешь в открытом космосе. В любую другую ночь его жизни это могло бы его напугать. Но сейчас это приносит облегчение.
Тело его выгнулось дугой. Он издал протяжный стон и без движения упал на песок. Друзьям понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что старик умер.
Он старается не думать о том, что будет, когда его поймает полиция. В лучшем случае отправят в лагерь мигрантов и оставят там без связи с внешним миром, пока не установят его личность. Либо он окажется в британской тюрьме, но велика ли разница между двумя вариантами?
– Отмучился, – невпопад ляпнул Плахов. – Что он только что нес?
Он гребет и мечтает о своей идеальной свадьбе. На ней София, и она улыбается. Все остальное, вся Вселенная вокруг нее не имеет значения. Место проведения, фальшивое величие, ложь, которой он ее снабжал, и образ, который пытался создать… Все это уже не кажется важным.
Зорин встал, отряхивая колени.
Он сделает для нее что угодно; сделает все, чтобы она была в безопасности.
Похоже, то, за что мы с тобой окажемся там, – он кивнул в сторону реки, – если про нас узнают.
Все что угодно.
– Что узнают-то?
Даже если это означает отпустить ее. Все, что захочет она сама, чтобы чувствовать себя в безопасности. Все, что ей необходимо, чтобы чувствовать себя счастливой.
– На реакторе что-то происходит. И это что-то стараются скрыть всеми доступными способами.