— Да.

— Учитывая, насколько поздно она легла спать, возможно ли, что на следующее утро она приехала более уставшей и рассеянной, чем обычно?

— Это было бы логично.

— Настолько уставшей, что могла, допустим, испытать временный провал памяти? Пусть даже в обычных условиях такое для нее нехарактерно.

Сьюки энергично закивала:

— Да, конечно!

— Спасибо, мисс Тейлор. — Клара повернулась к судье: — У меня нет больше вопросов, ваша честь.

К разочарованию Лейлы, снова поднялся Эдвард, не отпуская свидетельницу:

— Мисс Тейлор, вы сказали, что Лейла Саид обычно не имела привычки писать письма по воскресеньям. Скажите, часто ли такое случалось?

Девушка пожала плечами.

— Сложно сказать. Наверное, раз в месяц.

— Но не чаще?

— Вряд ли.

Эдвард кивнул приставу, и тот протянул Сьюки стопку серых листов.

— Мисс Тейлор, — заявил обвинитель, — вы держите в руках распечатку писем мисс Саид, которые она послала в течение полугода перед случившимся. Посчитайте, пожалуйста, сколько здесь воскресений, когда были отправлены сообщения?

Сьюки взвесила в руках увесистую стопку. После нескольких секунд сомнений она покорно начала считать. Время, пока она перебирала страницы, тянулось мучительно долго, стрелки на часах будто перестали двигаться. Наконец свидетельница подняла голову:

— Двадцать семь.

— Двадцать семь воскресений за полгода, иными словами, буквально каждое воскресенье. — Эдвард методично поправил манжеты рубашки под черной судейской мантией. — Можете зачитать отметки о времени отправки? Возьмем, к примеру, январь.

Сьюки вернулась к первой странице.

— Одиннадцать пятьдесят семь, двенадцать ноль одна, час ноль семь… — Она сделала паузу. — Два двадцать.

— Зачитайте, пожалуйста, в какое время было послано последнее сообщение в воскресенье перед смертью Макса, одиннадцатого июля?

Девушка замешкалась, ища нужный лист.

— В одиннадцать пятьдесят семь.

— Таким образом, учитывая, что накануне Лейла Саид прекратила работу даже раньше, чем иногда бывало, уместно ли предположить, что она была ничуть не менее собранна, хладнокровна и уверена в своих действиях, чем обычно?

— Наверное… — Сьюки была в замешательстве. — Наверное, не меньше.

— Наверное, не меньше, — с видимым удовольствием повторил Форшелл. — Благодарю, мисс Тейлор, вы нам очень помогли.

Судья Уоррен объявил перерыв на обед, и Лейла направилась прямиком в туалет, где заперлась в кабинке — единственном надежном укрытии от атак обвинителя. Она старалась не думать о том дне, когда Сьюки застала ее всю в крови. Да, Лейла тогда сохраняла спокойствие, но к этому ее приучил собственный организм. Сколько раз можно оплакивать вездесущую потерю, одновременно титанически огромную и маленькую, как муравей? Лейла отказывала себе в возможности растеряться. Теперь она знала, что единственная максима, которая поддерживала ее внутренний стержень, способна столкнуть ее в могилу.

* * *

Жозефина Олсбрук была облачена в оливковый костюм в стиле восьмидесятых: широкие плечи и огромные лацканы, на одном из которых красовалась брошь с крупным камнем в золоченой оправе. Кучерявые волосы были подстрижены очень коротко, почти ежиком, а две глубокие морщины, пролегающие от уголков губ к подбородку, придавали свидетельнице слегка угрюмый вид. Завуч школы Роузмонт говорила в прямолинейной солдатской манере.

— Миссис Олсбрук, — начал Эдвард, — я полагаю, как глава учебного учреждения, вы всегда работаете в своем кабинете, вдали от гомона детей?

Миссис Олсбрук снисходительно улыбнулась и поправила обвинителя, когда тот закончил свой вопрос:

— Напротив, я придерживаюсь более практичного подхода. Каждое утро я выхожу встречать детей на игровой площадке и разговариваю с ними и с их родителями.

Эдвард покачал головой в знак восхищения.

— В таком случае, я полагаю, вы хорошо знаете родителей?

Директриса пожала плечами:

— И да и нет. Я сосредоточена на детях, а многим родителям хочется побыстрее сдать ребенка и сбежать, что в целом понятно.

— Конечно, но вы, по крайней мере, знаете родителей в лицо, — настаивал обвинитель.

— О да, безусловно.

— Вы узнаете Ясмин Саид?

— Да, это мама Макса.

— А Эндрю Андерсона?

— Да, это его отец.

Форшелл сделал небольшую паузу.

— А Лейлу Саид вы можете узнать?

— Да, — ответила Жозефина. — Это тетушка Макса.

— Действительно. Но откуда вам знакома ее внешность?

Не подозревая о том, какие показания были даны до нее, миссис Олсбрук ответила не задумываясь:

— Она привозила Макса несколько раз.

В зале повисло тревожное молчание. Несколькими днями раньше присяжные слышали совсем иное.

Эдвард театрально нахмурил брови, изображая сомнение.

— Вы не ошибаетесь?

— Нет.

— Но почему вы так уверены?

— Как вы сами сказали, при такой работе учишься запоминать всех в лицо. Я еще подумала, что она выглядит очень элегантно. Как настоящая бизнес-леди на рекламном плакате.

— То есть вы даже заметили, во что была одета Лейла Саид?

— Скажем так: я не смогу точно назвать предметы одежды, но вещи были стильные и хорошо подходили друг к другу.

Эдвард коротко кивнул.

— Можете навскидку припомнить, сколько примерно раз мисс Саид привозила Макса в детский сад?

Морщины в уголках рта Жозефины стали еще глубже.

— Не могу сказать.

— Больше одного раза?

— Дважды или трижды, я думаю.

— Дважды или трижды, — протянул Форшелл. — Когда она привозила племянника в последний раз?

Жозефина задумалась над ответом.

— Сложно сказать, но вроде бы я видела ее в канун Пасхи. Я еще подумала, что она удачно оделась, потому что ее фиолетовая блуза по цвету очень напоминала шоколадные пасхальные яйца от «Кэдбери».

Эдвард явно обрадовался этой небольшой детали.

— То есть это произошло в апреле?

— Да.

— Всего за три месяца до инцидента?

— Совершенно верно.

— Вы точно видели именно Лейлу Саид?

— Абсолютно точно.

— Но обвиняемая утверждает, будто никогда не привозила Макса в детский сад. Что вы на это ответите?

Жозефина нахмурилась:

— Это по меньшей мере некорректно.

— Это некорректно. — Голос Эдварда гулко разнесся по залу. — Благодарю вас, миссис Олсбрук. Вы нам крайне помогли. — Он склонил голову в знак уважения.

Вслед за Форшеллом на середину зала вышла Клара. Она говорила тихо, зная по опыту, что людей вроде Жозефины невозможно застращать.

— Миссис Олсбрук, когда вы говорили, что Лейла Саид была одета очень стильно, вы имели в виду, что она выделялась среди остальных мам?

— Нет, я не сравнивала ее с другими женщинами. Она сама по себе хорошо выглядела.

— Можете представить ее в окружении прочих родителей?

Завуч засомневалась.

— Нет, пожалуй. Но народ приходит и уходит в разное время.

— Однако вы можете представить ее стоящей у школьных ворот вместе с Максом?

— Ну, допустим, я не помню, чтоб она подводила мальчика ко мне.

— Какова вероятность того, что вы встречали Лейлу Саид в другом месте — на родительском собрании или школьном спектакле? Может, даже на чьем-то дне рождения? А потом автоматически перенесли ее образ на утренние часы?

Жозефина возмущенно поджала губы.

— Я уверена в том, что говорю. Я не посещаю частные мероприятия, а если бы Лейла Саид присутствовала на спектакле или родительском собрании, ее имя было бы у нас в базе.

— Я поняла, — задумчиво кивнула Клара. — Миссис Олсбрук, вы сказали, что запомнили встречу с Лейлой Саид в апреле из-за ее фиолетовой блузы. — Адвокат указала рукой на экран на стене, где появилась фотография Лейлы. — Вот такой?

Крупнозернистая фотография была сильно увеличена, но вполне позволяла рассмотреть наряд Лейлы: светло-серая юбка с фиолетовой, оттенка обертки шоколадок «Кэдбери», кофточкой.

Директриса уверенно кивнула:

— Именно такой.

Оставив изображение на экране, Клара продолжила:

— Расскажите, пожалуйста, дети какого возраста посещают школу Роузмонт?

— У нас есть группы детского сада с трех лет и школьники до одиннадцати.

— Куда они отправляются после одиннадцати лет?

— Мы являемся отдельным подразделением при старшей школе, так что, можно сказать, у нас полный цикл обучения.

— Где находится старшая школа?

— В пяти минутах ходьбы.

— Вы бываете там?

Жозефина кивнула:

— Да, постоянно. У них более современное оборудование, поэтому иногда мы проводим занятия там. К тому же в их зале проходят организационные встречи.

— Как часто вы там бываете, допустим, в неделю?

— Четыре или пять раз, по ситуации.

— То есть почти ежедневно?

— Да.

Клара улыбнулась.

— У вас общая база данных?

— Нет, у них есть своя.

— Таким образом, если кто-то посещает мероприятие в старшей школе, в вашей базе это никак не отображается?

— Нет.

Клара попросила пристава передать свидетельнице небольшой картонный прямоугольник.

— Можете сказать, что это такое?

— Временный пропуск для посещения старшей школы, — ответила миссис Олсбрук, даже не взглянув на картонку.

— Прочитайте вслух, пожалуйста, имя и дату посещения на пропуске.

Лицо у Жозефины вытянулось, когда она прочитала:

— Пропуск на имя Лейлы Саид, выдан первого апреля.

— Какова причина посещения?

— Школьная ассамблея.

Клара нахмурилась:

— Ассамблея? С чего это Лейле Саид посещать школьную ассамблею?

— Ну, иногда мы приглашаем на собрания лекторов, которые могут вдохновить учеников.

— Таким образом, успешная предпринимательница Лейла Саид проводила бесплатную лекцию в старшей школе?

— Не могу сказать точно, но пропуск говорит именно об этом.

Клара снова указала на экран.

— Эта картинка вам знакома?

Изображение отдалилось, и оказалось, что фотография Лейлы расположена на обложке школьного издания. Шапка гласила: «Ежемесячный журнал школы Роузмонт».

— Может ли статься, что вы вспомнили Лейлу Саид, которая якобы подвозила Макса к детскому саду, а на самом деле видели ее на выступлении в старшей школе?

Директриса выглядела подавленно.

— Если точнее, — Клара кивнула приставу, и тот передал свидетельнице еще несколько документов, — Лейла трижды присутствовала на школьных ассамблеях на протяжении года. Даты вы можете увидеть на пропусках. На отдельном листе мы выписали расписание ваших занятий в помещении старшей школы. Можете заметить совпадения, миссис Олсбрук?

Краска залила шею Жозефины.

— Все три совпадают.

— Ага! — воскликнула Клара. — Таким образом, вы абсолютно правы: Лейла Саид действительно посещала школу, как вы сказали, «дважды или трижды», но не детский сад и не для того, чтобы привезти Макса. Она давала бесплатные лекции в те дни, когда вы проводили занятия в здании старшей школы. А теперь, когда мы это выяснили, не кажется ли вам, что вы никогда не видели Лейлу Саид у ворот детского сада? Что на самом деле вы видели ее лишь в старшей школе?

Краска расползлась уже по всему лицу завуча.

— Ох, — сдавленно выдохнула она, и этот короткий звук был столь красноречив, что Лейла чуть не рассмеялась в полный голос.

— Вот именно, «ох», — констатировала Клара, оставив прежний уважительный тон. — Для протокола, миссис Олсбрук: теперь вы согласны с тем, что видели Лейлу Саид лишь в здании старшей школы?

— Да, — ответила свидетельница. — Возможно, так и было. Даже скорее всего.

— И таким образом ваше более раннее замечание о том, что мисс Саид подвозила Макса в детский сад, не соответствует истине?

— Боюсь, что нет.

Клара холодно улыбнулась:

— Благодарю вас. — Она повернулась к судье Уоррену: — Ваша честь, я закончила.

Когда судья объявил об окончании сегодняшнего заседания, Лейла ощутила робкую надежду. Клара мастерски разделалась с показаниями завуча. А деталь, которую они обсуждали, была между тем критически важна. Лейла никогда не привозила Макса в детский сад, а значит, попросту не помнила этой локации. Конечно, любой нормальный человек теперь поймет, что она поехала прямо на работу на автопилоте. Что это был моментальный провал в памяти: так отмечаешь про себя, что нужно поставить на зарядку электрическую зубную щетку, и сразу забываешь об этом, едва заканчиваешь чистить зубы. Мелкая рядовая ошибка.

Лейла благодарно улыбнулась Кларе и в этот же момент случайно поймала взгляд одного из присяжных. От его циничной улыбки и насмешливого излома брови ее окатило холодом. А вдруг этот любопытный незнакомец каким-то образом выяснил правду?

* * *

На улице лило как из ведра, и водяные змейки сбегали по оконному стеклу, то петляя, то чутко замирая на долю секунды. Ясмин сидела в тишине, морщась каждый раз, когда снаружи, освещая фарами комнату, проезжал автомобиль. Она понятия не имела, что у Лейлы было четыре выкидыша. Ясмин знала только про первый случай и твердо помнила, как сестра говорила ей: «Не волнуйся, каждая четвертая беременность заканчивается выкидышем. это не такое уж большое несчастье». А вскоре у Ясмин появился Тоби, и все силы стали уходить на малыша — тогда у нее просто не осталось времени следить за страданиями Лейлы.

Ясмин думала, что у сестры с Уиллом проблемы с зачатием; она понятия не имела, что Лейла не может выносить плод. Сейчас она представляла. как сестра оттирает кровь в офисном туалете и делает вид, будто ее ничуть не задело произошедшее. Этот образ заставлял Ясмин выть от осознания собственной вины за самодовольные мысли, будто у нее есть кое-что, чего нет у сестры. У Лейлы — образованной, успешной, богатой — не было Макса.

Ясмин помнила, как после выступления Лейлы на школьной ассамблее к ней подходили другие детсадовские мамочки — у многих старшие дети учились в основном здании школы — и выражали восхищение: «Значит, Лейла Саид ваша сестра? Моя Джорджия просто бредит ею!» Даже на своей территории Ясмин не удавалось скрыться от совершенства старшей сестры.

Болезненная склонность сравнивать себя с Лейлой заставляла ее постоянно придираться к мелочам: к роскошным званым вечерам («Мы никогда не тратим столько на украшение стола!»), спонтанным поездкам («Конечно, у нас ведь Макс, мы не можем просто сорваться и поехать куда-нибудь»), даже к занятиям спортом («Тебе-то легко следить за собой, ведь ты же никогда и не теряла форму!»).

«У них в доме царит какая-то пустота, согласен?» — спросила Ясмин однажды у мужа, когда они возвращались с ужина у сестры. Пустота и впрямь ощущалась в белоснежной скатерти, ровных стенах, которые никто не разрисовывал фломастером, ровной стопке счетов и писем на тумбочке, даже в небрежно брошенном ноже для вскрытия корреспонденции. Тихо, спокойно и… холодно. Разве Ясмин не ощущала свое превосходство? Ее так и подмывало сказать: «Посмотри на мою насыщенную, бурлящую, полную людей жизнь и признай, что твоя жизнь пуста».

Узнав, через что Лейла прошла, Ясмин почувствовала порыв нежности. Ей захотелось подойти к сестре, обнять ее, простить и самой попросить прощения. Но сначала надо узнать правду. Ясмин должна услышать от коллегии присяжных, намеренно ли сестра оставила Макса. Она смогла бы простить Лейлу, если это и впрямь был несчастный случай. В конце концов, сколько родителей — да и просто людей — каждый день ходят по самому краешку? Водитель, который пропустил лишнюю рюмку за ужином; отец семейства, забывший сковороду на огне; мать, поленившаяся починить пожарную сигнализацию, — все они на волосок от трагической развязки. Неужели те, кто сделал ложный шаг посреди минного поля, хуже тех, кто чудом спасся? Если суд признает Лейлу невиновной, Ясмин сможет пройти через это испытание. Если же старшую сестру осудят, Ясмин никогда не сумеет ее простить.

* * *

Лейла отхлебнула чаю, чувствуя, как кожа мгновенно покрылась испариной. Почти кипяток, именно такой, как она любит. Взглянув на часы — они показывали восемь вечера, — она поняла, что до сих пор ничего не ела. Надо дочитать электронную почту, решила она, и заказать еду навынос.

Первое сообщение было от ее ассистентки: извинение за то, что она рассказала историю ее выкидыша. Лейла вовсе не обижалась на Сьюки, но ее разозлило, как Форшелл мастерски обернул подробности той истории против нее. Вспомнился его укоризненный тон: «Важнее гибели ребенка?» Забавно, однако, как превозносят мужчин, которые способны вернуться к исполнению служебных обязанностей после тяжелой трагедии, тогда как женщинам подобает рыдать неделями. Тот, четвертый, выкидыш был последней соломинкой. Лейла, конечно, слышала про героических женщин, переживших шесть-семь неудачных беременностей, прежде чем выносить ребенка, но с нее было довольно. Она тогда ощутила странное спокойствие и даже не оплакивала последнюю потерю. Лейла будто освободилась, сдалась в этой борьбе и в своей капитуляции нашла успокоение. Разве признание, что нельзя достичь всего, не приносит гармонию?

Закрыв сообщение от Сьюки, она кликнула на следующее, от Роберта Гарднера. «Что за ПОДОНОК? — возмущался он. — Одно твое слово, и я ему горло перегрызу!» Лейла беспокойно поежилась. Роберт любит разыгрывать драму, и она приучила себя не реагировать на его эскапады, но сейчас Лейла не понимала, в чем дело, и занервничала. Дотянувшись до телефона, она немедленно набрала номер своего бизнес-партнера.

— Я достану этого мелкого ублюдка! — рявкнул тот вместо приветствия.

— Роберт, — тихо урезонила Лейла, — что вообще происходит?

По голосу Гарднера было слышно, что он пропустил пару рюмок.

После нескольких секунд тишины он спросил:

— Ты что, не видела? — Роберт поцокал языком. — Этот слизняк, твой дражайший супруг, он написал про тебя.

Лейла судорожно вдохнула.

— Насколько все плохо?

— Очень плохо. — Гарднер опять цокнул языком. — Черт, Лейла, прости.

Само извинение повергло ее в ужас. У них с Робертом были здоровые приятельские отношения, которые никогда не переходили грань близости. Обычно партнеры ограничивались шуточными оскорблениями и дурацкими подколами. Поэтому сейчас серьезность тона собеседника заставила Лейлу покачнуться от страха.

— В его колонке?

— Ага.

Авторскую колонку Уилла читали десятки тысяч людей еженедельно. Прижав трубку к уху плечом, Лейла открыла сайт газеты, прокрутила страницу к списку авторов и нажала на имя Уилла Кармайкла. И обомлела. Заголовок был хуже пощечины: «День, когда мою жену обвинили в убийстве трехлетнего ребенка».

Она закашлялась, и во рту образовался кислый привкус желудочного сока.

— Лейла? — позвал Гарднер. — Мне жаль, что ты вышла замуж за такого позера.

В ушах шумела кровь.

— Спасибо, что сообщил, Роберт.

— Если я могу чем-нибудь… — начал было он, но Лейла уже повесила трубку. Она еще раз прочитала заголовок, убедившись, что ей не показалось, потом открыла саму статью.




Никто не ожидает услышать признание вроде того, что я услышал в июле. Моя жена говорила хриплым механическим голосом, будто солдат, выживший после бомбардировки. Она произнесла слова, которые изменили течение наших жизней: «Макс погиб. По моей вине».
Макс — это ее племянник или, скорее, наш племянник (ведь племянники супруги после свадьбы становятся и вашими), добродушный, отзывчивый малыш, пусть и не идеальный — как и все дети. Он дулся, когда ему что-нибудь запрещали. частенько не умел объяснить свои эмоции, и его переполняла энергия, которую сложно было перевести в конструктивное русло. Однако Макс всегда был щедрым, дружелюбным и нежным. На его последнем дне рождения я уронил на пол свой кусок торта, и он попросил у мамы нож, чтобы подезиться со мной своим ломтиком. Я предвкушал, каким ладным юношей он вырастет, и когда жена сказаза мне, что Макса больше нет, мой мир на мгновение остановился.




Остаток статьи Лейла прочла по диагонали, проглядев текст до конца странички.




Я спросил, как она себя чувствует, и она ответила: «Я не хочу об этом говорить». Я ощутил ее хрупкость, ее уязвимость, когда она попросила меня просто остаться, свернулась калачиком у меня на груди, вцепилась пальцами в воротник моей рубашки, как дети цепляются за родителя в поисках защиты. В этот момент я увидел в ней маленькое испуганное дитя, которое живет в каждом из нас, боясь окружающего огромного недружелюбного мира. Я обнял ее и занялся любовью с моей женой, потенциальной убийцей.




Лейла отстранилась от стола, испытывая нарастающее чувство шока — замирание сердца, будто от прыжка в пустоту. Гнев ослепил ее, как карикатурный злодей из мультфильма, подкравшийся со спины и накинувший ей на голову свой плащ. Уилл часто делал необдуманные поступки, но сейчас превзошел сам себя, выбрав для своей колонки такую тему.

Лейла посмотрела на фото супруга в углу экрана: растрепанные волосы, трехдневная щетина, надменно изломленная бровь. Выражение его лица взбесило ее, хотелось добраться до Уилла сквозь экран и дать звонкую пощечину. Лейла до боли сжала зубы, чтобы сдержаться и не разгромить комнату. Как он посмел?

Она схватилась было за телефон, чтобы позвонить супругу, но поняла, что не сможет добиться у него ответа звонком. Глубоко вдохнув, она схватила ключи и пошла к своей новой машине, взятой в кредит взамен «мини-купера». Шесть миль до района Уанстед, где Уилл жил вместе со старым школьным приятелем. Как симптоматично, думала Лейла, что после разрыва муж съехал от нее в квартиру к заядлому холостяку.

Приближаясь к обиталищу бывшего супруга, Лейла все больше распалялась, вооружившись своим гневом как тараном. Ей пришлось несколько раз объехать квартал в поисках свободной парковки, и это кружение довело ее до точки кипения. К тому моменту, когда Лейла постучалась в дверь, она готова была взорваться. Ей открыл сам Уилл: он не глядел наружу, обернувшись назад в коридор и отвечая на какую-то шутку. Изнутри донесся раскатистый смех. Повернув голову, Уилл обомлел. Он набрал в грудь воздуха, на ходу придумывая, что сказать, но Лейла опередила мужа.

— Да как ты мог? — прошипела она.

Как был, босиком, он вышел на улицу и прикрыл за собой дверь.

— Я пытался тебе дозвониться.

— Когда это? — Лейла достала из кармана смартфон. — От тебя нет ни одного проклятого пропущенного вызова!

Уилл миролюбиво поднял руки.

— Лейла, пожалуйста, не злись. Я хотел сначала спросить у тебя, но знал, что ты откажешь мне без всяких обсуждений.

Лейле понадобилось все ее самообладание, чтобы не кинуться на мужа с кулаками.

— Я не понимаю, Уилл, действительно не понимаю. Объясни мне: ты на самом деле такой тупой, что не видишь чудовищности своего поступка, или тебе просто насрать на всех?

Он поежился, словно от холода, и поглядел на Лейлу с мольбой во взгляде:

— Я должен был это сделать. Для себя.

Она закашлялась.

— Я всегда знала, что ты эгоист. Но не догадывалась, что ты еще и жестокий эгоист.

Уилл растерялся, но лишь на мгновение.

— Ты вечно твердила, что я не умею разбираться с собственными чувствами. Так вот, это мой способ работать с эмоциями.

Лейла тыкнула в мужа пальцем, почти упираясь ногтем ему в нос:

— Не строй из себя благородного, Уилл. Ты меня использовал. Опубликовал мои же слова! — Лейла вспомнила его настойчивость: «Да брось, милая. Расскажи мне, что ты думаешь». А ведь она приняла это за искренность.

— Послушай…

Она перебила Уилла:

— И это еще не самое худшее. Ты использовал Макса! Он не твоя собственность, ты не можешь о нем писать!

Уилл замер, в его взгляде появился холод.

— Они моя семья тоже.

— Нет, не твоя! Вот тебе ответ на твое остроумное замечание: «Ведь племянники супруги после свадьбы становятся вашими». Нет, черт тебя дери, не становятся, и тебе нельзя использовать их в своей газетенке!

— Я его тоже любил. Только не говори, что я не имею на это права. — Уилл странно покачнулся, как боксер, пропустивший меткий удар. — Для меня важно, веришь ты в это или нет.

Лейла с презрением бросила:

— В чем я уверена, Уилл, так это в том, что ты поганый бумагомаратель! Дешевый неоригинальный писака. — Она сделала пару шагов к машине. — Что бы между нами ни было, все кончено, Уилл. Не говори больше со мной. Не звони, не пиши. Забери свою чертову гитару и пластинки, и я больше не желаю тебя видеть.

— Лейла, мы можем всё спокойно обсудить? Да, я понимаю, ты сейчас злишься…

— Не буду я с тобой ничего обсуждать, бесхребетный ты слизняк! Всю карьеру построил на своем мудачестве! Поздравляю, Уилл! Я надеюсь, эта колонка наконец принесет тебе награду, которой у тебя до сих пор нет!

Уилл болезненно скривился, и Лейла чуть не расхохоталась от произведенного эффекта: это оскорбление, кажется, задело его больше, чем боль жены.

— Ах да, и последнее. Если ты еще раз упомянешь где-нибудь Макса, я тебя достану. Использую все свои связи, но уничтожу тебя. Если не веришь, можешь сделать ставку на все свое жалкое журналистское жалованье.

Уилл глядел на нее раскрыв рот.

Лейла рассмеялась для пущего эффекта.

— И не надейся выиграть!

Развернувшись, она направилась к машине, удовлетворенная выражением лица Уилла. Плюхнувшись на сиденье, Лейла с размаху ударила по рулю ладонями, потом еще раз и еще, заорав от ярости. Словно маленький ребенок, она не могла найти слов, чтобы объяснить свою обиду, и только пуще впадала в истерику. Уилл и раньше подло крал ее истории, чтобы кропать свои статьи, и она знала это. Но использовать такую трагедию, даже не попытавшись попросить разрешения, — это было слишком.

Лейла опустила голову на рулевое колесо и дала волю слезам. Гнев угас, словно подернувшись пеплом. С самого начала друзья твердили ей, что Уилл жалкий нарцисс, но она списывала его проделки на разницу характеров, на раздражающую самоуверенность мужа и его любовь к спорам. Уилл делал безапелляционные заявления по темам, в которых разбирался, — политика и СМИ, — но держал язык за зубами, когда разговор дрейфовал в другие области, где он ничего не смыслил. Иногда, ужиная с общими друзьями, Лейла намеренно поворачивала беседу к политическим темам, чтобы приободрить супруга. Они всегда были командой, и нынешнее предательство больно ударило по Лейле.

Она твердила себе, что ей нужно побыть наедине с собой, чтобы достойно оплакать разрыв с мужем. Помогут не бесконечные полувстречи и недорасставания, а только полное одиночество. Лейла пообещала себе, что, когда все кончится, поедет в какое-нибудь тихое место и спроектирует красивое здание — просто для удовольствия. Она так тяжко работала в «Саид и Гарднер», цепляясь за прибыльные проекты, что совсем потеряла связь с тем, что на самом деле любила в своей работе: четкие линии уникальных зданий, прямые контрфорсы, словно из сказок братьев Гримм. Она нарисует высокий готический замок, вроде жемчужин Шварцвальда: сказочный дворец, полный лестниц, тайников и ажурных арок.

Возникший в голове образ замка навел Лейлу на темные мысли: «Интересно, в тюрьме есть миллиметровая бумага?» Вопрос загнал ее в угол, потому что Лейла не представляла себе обвинительный вердикт. В глубине души она просто не верила, что такое возможно. Нет, если им с адвокатом все-таки удастся убедить присяжных в том, что произошел несчастный случай, ее не станут наказывать. Наверняка ее отпустят.

Глава 11

Дженнифер Ли стояла на свидетельской кафедре с расслабленным видом уверенного в себе человека. Длинные черные волосы убраны в хвост, темно-синий джемпер, серые брюки. Отсутствующий макияж придавал Дженнифер свежий вид.

Лейла смотрела на нее из своего отсека. С Дженнифер, няней Макса, у обеих сестер были хорошие отношения. Они слушали одни и те же подкасты и обсуждали одни и те же сериалы: «Хорошая жена», «Новости», «Западное крыло». Иногда вечерами, когда Лейла вызывалась сама присмотреть за Максом, Дженнифер оставалась у нее, и они болтали о чем-нибудь за бокалом вина. Девушке шел всего двадцатый год, но интересы и манеры у нее были весьма взрослые.

Эдвард Форшелл начал с примитивных вопросов: имя, возраст, место работы и учебы, насколько хорошо Дженнифер знала Лейлу и часто ли они виделись. Потом он перешел к отношениям тети и племянника.

— Как Лейла относилась к малышу?

Дженнифер тепло улыбнулась, будто от приятных воспоминаний.

— Потрясающе. Она постоянно с ним занималась, покупала ему развивающие игрушки, приносила книги.

Эдвард сощурился.

— А если не считать покупки игрушек, как она взаимодействовала с мальчиком?

— Макс любил с ней играть. Я всегда считала, что Ясмин повезло с такой сестрой. У Макса словно было четверо любящих родителей: Ясмин, Эндрю, Лейла и я.

Лейла сглотнула, ощутив тяжелый комок в горле. Она действительно любила племянника и была благодарна, что кто-то наконец вспомнил об этом. Пусть присяжные услышат: никакая она не снежная королева.

— То, что дети иногда доводят родителей, обычное дело, не так ли? — осторожно спросил Эдвард.

— Да.

— Если уж вы сказали, что Лейла была для Макса еще одним родителем, не раздражал ли он ее временами?

Дженнифер нахмурилась.

— В целом нет.

— «В целом нет» означает «да»?

Она слегка пожала плечами:

— Возможно, время от времени она слегка раздражалась.

— Можете привести примеры?

Дженнифер уже растеряла всю свою уверенность.

— В смысле, я видела такое всего раз или два, когда Макс слишком заигрывался.

— Так вы можете рассказать что-нибудь определенное?

— Ну, был один раз, когда Макс никак не хотел собирать игрушки и Лейла повысила на него голос. Он расплакался, а когда я хотела его успокоить, она остановила меня и сказала, что ему следует научиться слушать старших.

Эдвард поднял брови.

— То есть она не позволила вам успокоить ребенка, когда он очевидно находился в стрессе и нуждался в поддержке?

Дженнифер скривилась:

— Я бы не стала это так называть. Ребенок вел себя откровенно плохо.

— Но не настолько плохо, чтобы вы решили, будто он недостоин помощи?

— Ну, я ведь няня, а няням часто приходится относиться к ребенку даже с большей теплотой, чем мать с отцом. Будучи тетей Макса, Лейла вела себя больше как родитель.

— Хорошо, я понял, — Форшелл задумчиво кивнул. — Мисс Ли, Лейла никогда не угрожала Максу физической расправой?

— Нет, конечно!

— Вы уверены?

— Да.

Эдвард попросил пристава передать девушке документ.

— Мисс Ли, это расшифровка вашего опроса в полиции. В ходе беседы вы упомянули, что однажды при вас Лейла обещала «придушить» Макса.

Дженнифер часто заморгала.

— Это… это просто фигура речи, — ответила она, запинаясь. Лейла глядела на нее с ужасом.

Обвинитель слегка прочистил горло.

— Значит, Лейла, говоря «я его придушу», просто использовала фигуру речи.

— Она не это имела в виду. Я пыталась объяснить офицеру полиции, что Лейла никогда не причинила бы ему вреда, хотя делала язвительные замечания, как любой родитель. В тот вечер Макс устроил концерт, и все были на взводе.

Лейла потеряла всякую надежду. Она прекрасно помнила тот разговор. Макс носился по всему дому, круша по дороге мебель, ворвался к ней в кабинет посреди важного звонка. Наверное, она и впрямь вела себя слишком жестко, когда вышвырнула его из комнаты, но ведь Ясмин подбросила ей мальчика в последнюю минуту, и так ли уж важно, что Лейла слегка перешла черту?

Макс буянил весь день, и когда вечером пришла Дженнифер, Лейла уже еле сдерживалась. И вот, услышав, как племянник что-то с грохотом уронил в спальне, она простонала: «Я его придушу!», а Дженнифер в ответ вызвалась мягко успокоить малыша. В сердцах брошенная фраза, резкие слова, чтобы сбросить напряжение. Разве могла Лейла представить, что ее реплика обретет такой вес в холодном освещении зала суда и потянет ее на дно?

Эдвард тем временем продолжал:

— Мисс Ли, мисс Саид когда-нибудь жаловалась вам на свою сестру, Ясмин?

Лейла повесила голову: Дженнифер принесла присягу и была обязана рассказать всю подноготную.

— Все сестры наговаривают друг на друга, это нормально, — ответила Дженнифер.

— На что именно жаловалась Лейла?

Девушка перевела взгляд на галерею, откуда, скорее всего, наблюдала за процессом Ясмин.

— Ну, скажем, иногда Лейле казалось, что сестра не понимает важности ее работы.

— Что вы имеете в виду?