Данил Аркадьевич Корецкий

Пин-код для Золушки

Глава 1

Убийство не по статусу

Как бы ни был человек велик, богат и могуществен, если выстрелить ему в голову, он умрет, как простой бедняк. Наблюдение киллеров
Свой последний рассвет он встречал, сидя в ротанговом кресле, отделанном добытыми им самим акульими зубами, на четвертой палубе своей любимой яхты «Ориент», известной не только яхтсменам и любителям водных путешествий, но и всему правящему и деловому истеблишменту планеты. Все знали, что это самая ценная игрушка шейха Ахмеда бен Касима, даже более любимая, чем уникальный дирижабль «Звезда Африки», выигранный им на странном пари, о сути которого мало кто знал. Именно в «Ориент» он вкладывал не только бешеные деньги, что не удивительно для олигарха такого уровня, но и свою загадочную восточную душу, внешних проявлений которой он никогда не демонстрировал, оградив столь нематериальную категорию, как внутренний мир, панцирем внешней невозмутимости, выполнявшей свою роль так же успешно, как броня швейцарских, люксембургских и арабских сейфов обеспечивала сохранность его вполне материальных капиталов.

Он действительно был очень богат. Жадная молва утверждала даже, что металлические желтые буквы, образующие на белоснежных бортах и корме название судна, отлиты из чистого золота, что было неправдой, — точнее, вполне допустимым добросовестным заблуждением, ибо «Ориент», даже в ряду аналогичных атрибутов преуспевания, принятых в кругу финансовых магнатов высшего уровня, был нафарширован всякой инженерией с заметным избытком. Понятно, что солнечными батареями, лифтами, эскалаторами и подводной комнатой обзора с прозрачными стенками нынче никого не удивишь — так же, как вертолетом на кормовой посадочной площадке, форсированными двигателями и прочими аналогичными прибамбасами… Да и небольшая субмарина, ждущая своего часа в шлюзе носового ангара, не является уникальной — такая имеется и в «Черной жемчужине», и в «Золотом бризе», и в «Лунном затмении», и еще в нескольких строящихся на немецких и голландских стапелях яхтах… Но системой искусственного интеллекта, соединенной с автопилотом и спутниковым навигатором, похвастаться пока не мог никто!

И сейчас «Ориент» вел именно автомат, что являлось одной из странностей сегодняшнего утра. Но не единственной. Экипаж и обслуживающий персонал судна составляли двенадцать человек, но вокруг не было видно ни одного. Даже не сводившие с него глаз телохранители, которых шейх не любил держать возле себя, не наблюдали за ним, как обычно, из какого-нибудь укрытия. Матросы не убирали со всегда стерильной тиковой палубы бьющихся или уже сдохших летучих рыб, а отменно выученная прислуга не спешила заменить белоснежную, обычно идеально отглаженную джалабию босса на одну из десятка свежих, ожидающих в платяном шкафу… Эти вроде бы мелочи, незаметные глазу обычного человека, не могли происходить в окружении шейха Ахмеда бен Касима, который жил вне усредненной обыденности, в особом, невероятно фешенебельном измерении, с четко прописанными и безупречно исполняемыми правилами.

Миллиардное состояние, дворцы и виллы по всему свету, яхта за восемьсот миллионов долларов и дирижабль ценой в миллиард, друзья из числа богатейших людей планеты и влиятельные политики, среди которых были даже руководители некоторых государств, — все это образовывало его мир, истекающий жиром власти, словно отборный ростовский рыбец, и сверкающий богатством, как открытый сундук с бриллиантами, испускающими ослепительно-острые красно-бело-зеленые лучи…

Признанные красавицы и знаменитейшие дамы планеты спали с ним за такой гигантский гонорар, который исключал даже мысль о проституции, — напротив, подтверждал самую искреннюю и чистую братско-сестринскую любовь, которой могла позавидовать даже идеально-безупречная Золушка — образец скромности, порядочности и бескорыстия из классической сказки… В непорочность отношений и помыслов верили даже мужья временных возлюбленных шейха. Или, по крайней мере, очень искусно делали вид, что верили…

А про донской рыбец рассказала не сказочная, а настоящая русская Золушка, когда он пытался удивить ее самой дорогой в мире «платиновой» икрой белуги-альбиноса на борту дирижабля, принадлежащего тогда еще мировому алмазному королю и его хорошему приятелю и партнеру Джелани Афолаби. Тот собирался жениться на Золушке, друзья даже заключили пари, поставив на кон самые дорогие свои игрушки — «Ориент» и «Звезду Африки»… Женитьба сорвалась: Золушка, вильнув хвостом, как хитроумная пустынная ящерица Ягури из восточных мифов, оставила кандидата в мужья с носом и закопалась в песок, не оставив на поверхности даже следа.[1] Джелани проиграл, а Ахмед выиграл, но судьба не дала им времени огорчаться и радоваться: Афолаби вскоре казнили за подлинную или мнимую государственную измену, а бен Касим…

Несметные богатства и неограниченная власть окружали его, как шар, искусно сплетенный из золотых проволочек, украшенных драгоценными камнями, и ограничивающий ту сферу высшего общества, где вращаются редкие, уникальные персоны, которых во всем мире можно перечесть по пальцам и которые этим миром управляют… Здесь не бывает места мелочам, вроде небольшой прорехи в слегка примятой и утратившей парадно-выходной вид одежде. И главной сегодняшней странностью являлась одна деталь, настолько чуждая сфере обитания этих сверхлюдей, что даже казалась непристойной, — выкидной нож «Корсиканец», рукоятка которого торчала из сантиметрового разреза в джалабии шейха между третьим и четвертым ребром слева и который стоил в любой портовой лавке три доллара восемьдесят пять центов, если, конечно, в этот день не случилась распродажа с пятидесятипроцентными скидками. Это было не только странно и непонятно, но даже необъяснимо!

Конечно, любой человек смертен, причем, как подчеркивалось в известном русском романе, смертен внезапно, однако цена жизни фигуры такого уровня на весах судьбы должна быть соразмерна цене смерти: для нее адекватным финалом может стать только событие эпохального масштаба — всемирный потоп; извержение Везувия, уничтожившее Помпеи; потрясшая мир и изменившая представление о безграничном всесилии богатства катастрофа «Титаника»; взрыв (тьфу-тьфу) атомной бомбы, столкновение с астероидом… А стоивший всего жалких несколько долларов «Корсиканец», уравновесивший, тем не менее, чашу с миллиардными активами, бросал вызов статусу миллиардера, да и всему установленному миропорядку олигархов высшего звена, в котором обычная «шестерка» никак не может бить козырного туза! Это нарушало все нормы принятой здесь морали и понятий о справедливости!

Заинтересованные лица и те, кто был приближен к их кругу, помнили трагическую гибель Томаса Дэвис-Вилсона, держащего на своих отнюдь не богатырских плечах половину финансовой системы мира. По официальной версии, он умер от разрыва сердца, в конечном счете так оно и было, только первопричиной тому стала пуля калибра 10,6 мм, выпущенная из винтовки «Баррет 99» с расстояния 1600 метров и это сердце разорвавшая! Уникальный выстрел, выполненный так и не найденным специалистом, которых в мире можно пересчитать по пальцам, но которые отнюдь не рекламируют свои способности, а наоборот — всячески их скрывают, по экспертным оценкам обошелся в полтора миллиона долларов. И все, сострадая усопшему, со скорбным уважением приняли эту штучную, виртуозную и дорогую работу, которая подтверждала масштабность и величие бедняги Дэвис-Вилсона… Но «Корсиканец» был плевком в лицо высшего общества!

Несомненно, жизнь Ахмеда бен Касима имела право быть оборванной и клинком, но обязательно соответствующим статусу одного из финансовых столпов планеты! У Афолаби, которого тоже достаточно неожиданно повесили на расклевывание орлам, имелась джамбия из старинного булата, украшенная сапфирами и изумрудами, купленная на аукционе «Кристис» за полтора миллиона долларов… В каирском музее хранится кинжал Тутанхамона из метеоритного железа в золотом окладе, который не только не продается, но вообще не имеет цены… И если бы один из подобных драгоценных артефактов торчал из груди шейха Ахмеда бен Касима, то все стало бы на свои места: чаши весов уравновесились и ситуация была бы воспринята с горестным пониманием. Но не склепанное же на скорую руку дешевое «перо» марсельской босоты имело наглость перечеркнуть высшие ценности мира избранных!

«Ориент» со средней скоростью двенадцать узлов уверенно шел среди островов Полинезийского архипелага. Дул легкий прохладный ветерок, кипящий золотом солнечный круг поднялся над горизонтом, яркие блики весело плясали на зеркальной бирюзовой поверхности Тасманова моря. Его обитатели начинали новый день: неподалеку резвились киты — взмахнув огромными хвостами, ныряли, а вынырнув, с шумом выдыхали, освобождая легкие и выбрасывая фонтаны воды и водяного пара; где-то внизу, в темных глубинах, незримо закручивали свои смертельные петли самые большие в мировом океане белые акулы, среди которых Ахмед бен Касим рассчитывал найти и загарпунить чудом сохранившегося с доисторических времен мегалодона, украсив свою биографию очередным рекордным трофеем; энергично вылетали на свет затомившиеся в океанской толще летучие рыбы, но быстро убеждались, что полет — не их призвание, и если не разбивались о рубку «Ориента», со всплесками возвращались в родную стихию… Над яхтой кружились чайки, то ли ленящиеся ловить летающую рыбешку, то ли предпочитающие ей человеческую еду, остатки которой обычно достаются после завтрака, но сейчас почему-то никто не торопился их кормить… Наверное, птицы тоже видели в этом досадную странность…

Шейх бен Касим, не щурясь, смотрел открытыми глазами на солнце, но эта аномальность уже не казалась более странной, чем все остальные. В его каюте и в кармане джалабии разрывались телефоны: доверенные менеджеры со всего мира спешили сообщить деловые новости. Но на них никто не обращал внимания, тем более что вокруг никого и не было.

Среагировала на многочисленные странности только интеллектуальная система автопилота: не получив в течение определенного времени никаких команд, она расценила это как чрезвычайное происшествие и, изменив курс, направила «Ориент» в ближайший достаточно крупный порт — Ауэрто ла Пейро. Одновременно мощный передатчик начал передавать в эфир сигнал бедствия и свои координаты.

* * *

Порт Ауэрто ла Пейро был хотя и не столицей Новой Зеландии, но, несомненно, жемчужиной Северного острова,[2] особенно в старой части, возле рыбацкой бухты. Домики старинной постройки — одноэтажные кубы и узкие, вытянутые вверх двух-трехэтажные прямоугольники, беленые фасады желтого и белого цветов, кое-где облупившиеся до самого темно-красного кирпича, узкие окна-бойницы, красные черепичные крыши… Дома первой линии стоят плотно, буквально наваливаясь или, как говорят, «сидя на головах» один у другого, словно фанаты рока на концерте «Бешеных Псов», за ними возвышается собор, который на их фоне кажется огромным, возможно, не только из-за размеров, но и из-за высокой белой башни-колокольни, контрастно выделяющейся на фоне покрытых зеленью гор и перечеркивающей их своим величием…

Может, правда, собор воспринимается так благодаря своей значимости, а размеры и башня здесь ни при чем, хотя он действительно высокий и широкий. Круглое окно под углом сходящейся двускатной крыши напоминает всевидящее око, как будто храм свысока рассматривает площадь внизу, на которой располагались почта, банк, полицейский участок и бар «Веселый попугай», полукруглую бухточку с прозрачной бирюзовой водой, в которой отражаются белые фасады окружающих строений, морщащиеся из-за легкой ряби. Отражению домов немного мешают стоящие на якорях шверботы да широкие рыбацкие баркасы — это гавань маломерных судов, почти у центральной площади и вдали от грузового и пассажирского портов. Тут же небольшой пляж, который на самом деле и не пляж вовсе — сюда вытаскивают лодки для осмотра и мелкого ремонта: заделывают щели паклей и битумом, смолят днища, подгоняют и меняют уключины…

Но когда площадка свободна, никто не гонит расположившихся на ней загорающих и купающихся: это гости, приехавшие на пару дней и не знающие местных порядков. Сейчас, правда, не купальный сезон, и здесь сидел на вынесенной из ближайшего дома низенькой табуретке старейший житель городка по прозвищу Старый Педро, который все обычаи и традиции знал и поддерживал, стараясь сохранять в них испанские корни.

Живописный морской городок стоял на берегу Андалузского мыса, похожего на выступающий из воды хребет огромного дракона, спящего, по легендам маори, в глубине одноименной бухты. Их названия напоминали о тех далеких временах, когда сюда, для исправления и перевоспитания, ссылали с материка особо опасных каторжников, и этот мыс с бухтой облюбовали для себя темпераментные, а потому осужденные, в основном, за насильственные преступления испанцы, которые в коротких, но жестоких стычках отбили понравившуюся территорию у английских и французских товарищей по несчастью.

За минувшие века ссыльные если и не перевоспитались, то исправились и сейчас были известны мирными и законными занятиями: добычей угля и серебра, рыболовством и животноводством, виноделием, производством оливкового масла и засолом рыбы. Превосходные анчоусы и плотные красные вина из Ауэрто ла Пейро, которые хорошо пить под оливки с пармезаном, стали известны всему миру.

Многочисленные национальности перемешались, большинство населения составляли англичане, а испанцы давно утратили верховенство, с чем Старый Педро никак не хотел мириться, а потому считал, что ничего такого и не произошло. Но факт есть факт. О прошлом напоминали только знаменитые испанские навахи с широкими, вырезанными хищной «щучкой», клинками, которые теперь носили все подряд. Когда-то большие навахи лишь немногим уступали по длине тем мечам, которые, если верить арии Дон Жуана, наряду с серенадами постоянно звенели от Севильи до Гренады в тихом сумраке ночей… Носили их, как и век назад, за широким кушаком, словно отдавая дань национальной привычке, хотя надо сказать, что двойниками мечей уже давно не увлекались — навахи стали обычными карманными ножами и использовались преимущественно в хозяйственных целях: выпотрошить рыбу, зарезать и разделать овцу, починить упряжь, настрогать щепок для костра… Фехтование на улицах и площадях, когда обмотанная плащом левая рука играет роль щита, а правая сжимает «андалузскую шпагу», выжидая момент для смертельного выпада, кануло в Лету, хотя старинная поговорка: «Наваха еще никому не помешала, а помогла многим» — сохранилась до наших дней…

И действительно, случалось, что характерный многозубчатый фиксатор клинка раскрываемой навахи трещал угрожающе, как «погремушка» гремучей змеи, предупреждающей о нападении: хотя за прошедшие века андалузские нравы смягчились, драки, к несчастью, иногда все же вспыхивали — из-за девушек, карточных долгов, непродуманного слова, дерзкого взгляда или других смертельно опасных мелочей… Потому что кроме национальных ножей рыболовы и виноделы сохранили суровые характеры, резкие манеры и привычку рассчитывать в сложных ситуациях не на закон, а на себя самого. Правда, местные полицейские обладали теми же качествами, да в придачу восемнадцатизарядными «береттами» — то и другое помогало им поддерживать порядок в порту Ауэрто ла Пейро. Да еще мастодонты чести вроде дона Педро, которые всегда стояли за закон и порядок, хотя эти понятия они часто не считали тождественными и понимали по-своему.

— А как ты думаешь — приехал к нам и сразу стал алькадом?[3] — сварливо нравоучал Старый Педро нового жителя — мужчину лет тридцати, неловко стоящего перед авторитетным старожилом и вздумавшего поделиться с ним своими трудностями да попросить совета, как лучше устроиться на новом месте. Такое решение было не очень удачным.

Чужаков здесь не то чтобы не любили, просто особенно не привечали, да и не особенно — тоже: местные отличались консерватизмом, сдержанностью и замкнутостью, склонности заводить новые знакомства за ними не водилось. В Новую Зеландию приезжало много туристов со всего света, они отдыхали, в основном, на Северном острове, где проживало большинство новозеландцев, располагались столица и курортная зона; но желающих остаться на постоянное жительство, как правило, не находилось: слишком далеко от остального мира, вдобавок существовало столь же распространенное, сколь и дремучее убеждение, что в нижнем на глобусе полушарии Земли все волей-неволей ходят вниз головой, хотя этого и не чувствуют… Убежденность часто оказывается сильнее реальности и физических законов: многие приезжие ощущали свою «перевернутость», и им было не по себе, тем более что природные странности тут действительно имелись: например, на Северном острове было теплей, чем на малонаселенном Южном, где находились, в основном, промышленные объекты, сельские хозяйства, деревни маори — исконных обитателей островов и знаменитый грузовой порт Ауэрто ла Пейро, связывающий государство со всем остальным миром. Туристов здесь почти не было, плотность населения низкая, вокруг шестьсот островов, многие — необитаемые, — тихое место, идеальное для того, кто хочет скрыться от шума цивилизованного мира и затеряться в глуши… Но в зрелом возрасте люди, в основном, уже устроили свою жизнь и не склонны менять ее без особых причин… Так что за последние пару лет в порту Ауэрто ла Пейро осели на постоянное жительство только несколько десятков вновь прибывших.

Большинство иммигрантов были малоимущими неудачниками, пригнанными шальным ветром неблагоприятных обстоятельств, и занимались они тяжелым неквалифицированным трудом, для которого среди местных желающих не находилось.

— Поэтому, мучачо,[4] — продолжал Старый Педро, опираясь подбородком на сложенные поверх набалдашника трости ладони, — поработай сначала на угольной шахте, в каменоломне или грузчиком в порту — там всегда нужны рабочие руки… А потом, когда покажешь, чего ты стоишь, будет видно…

Одет был старожил, как и следовало ожидать, в стиле родины своих предков: черный пиджак, брюки и туфли, клетчатая сине-белая рубашка, красный шейный платок, черная шляпа с низкой тульей и твердыми широкими полями, широкий красный кушак, за которым торчала обязательная наваха, размером с локоть в сложенном состоянии. Правда, в современной Испании такой наряд трудно встретить за пределами театральных сцен, но это дона Педро не смущало. Его вообще мало что смущало, и нынешняя роль просветителя мигрантов ему нравилась.

— Образования-то, небось, у тебя нет? И монет, как я понимаю, тоже?

Просвещаемый мрачно развел руками.

— Меня зовут Том, а не какая-то мучача! — обиженно сказал он и пошатнулся. Похоже, что он уже изрядно выпил. — С образованием и монетами чего бы я ехал на край света!

— Вот то-то и оно! Кстати, погляди-ка вон туда…

Иссушенный возрастом палец указал в сторону «Веселого попугая», точнее, на вышедшую из него стройную и красивую брюнетку с прической каре, которая, задержавшись на пороге, говорила что-то почтительно склонившему голову официанту — китайцу по имени Ли.

— Это Оливия Уоллес, провинциальная английская учительница, они с мужем приехали три года назад. Пожили в Австралии, привыкли к климату, изучили местную жизнь, обычаи — они у нас сходны… Только у них было то, чего у тебя нет. Я имею в виду не только образование и деньги! И вот, пожалуйста, — она открыла бар, продает самые вкусные пирожные в городе, и дела идут совсем неплохо!

— Да, у такой бы я поработал официантом, — ухмыльнулся новосел. — А может, еще кое-кем… Муженек ее, небось, тоже не мешки в порту таскает?

— А ты зайди вон в ту дверь, — теперь сморщенный палец указывал на полицейский участок. — Спроси сержанта Уоллеса — это и есть ее муж…

— Зачем мне ее муж? Хотя в участок я собираюсь, хочу взять лицензию на ружье…

— Тебе оно ни к чему. Да и не дадут тебе лицензию. Оружие у нас доверяют только проверенным людям. Экологические законы тут строгие, охота ограничена. Проживи лет пять, тогда с тобой поговорят на эту тему! Наваху купить ты, конечно, можешь, но научиться обращаться с ней вряд ли успеешь, ты уже слишком великовозрастен, — тоном придирчивого учителя сказал дон Педро. — Но к Уоллесу ты все же зайди…

— Зачем мне к нему идти, если у вас такие глупые законы? — возмутился Том. — А как же обороняться?

— Самый глупый закон ограничивает курение, и в этом я готов с тобой согласиться. А насчет обороны… Ты не в Америке! У нас даже птицам бояться некого, поэтому многие не умеют летать! А двуногие хищники сидят в «Злодейском замке»… Не морочь мне голову! Лучше пойди, поговори с Уоллесом! Поделись с ним своими планами насчет Оливии! Только он наверняка выбьет тебе зубы… Во всяком случае, передние — точно!

Старый Педро залился сухим, похожим на карканье, смехом.

— А чего это такого особого у меня нет? — угрюмо поинтересовался приезжий. — Университетского диплома, денег — это понятно… А чего еще?

Старик имел в виду отсутствие ума, но сейчас он так развеселился, что даже не мог ответить, только показал рукой, чтобы назойливый собеседник все-таки зашел в участок на небольшую стоматологическую процедуру. Быструю и в отличие от заоблачных цен зубодеров совершенно бесплатную. Правда, вряд ли можно рассчитывать, что она окажется безболезненной: полицейские всего мира экономят на анестезии…

Том почесал в затылке.

— Только непонятно мне, зачем этих англичан принесло на край света? — задал он очередной вопрос. — Неужели у них в провинции бар открыть трудно? Или там полицейские не нужны?

На этот раз он не стал ожидать ответа и ушел, правда, в сторону, противоположную указанной. Видно, понял, что рассчитывать на советы местных — дело рискованное!



Договорив с официантом, Оливия села в трехдверный красный «Вранглер», ловко развернулась и уехала, оставив только быстро растаявшее на морском ветерке облачко бензиновых паров.

А Старый Педро, отсмеявшись, достал из внутреннего кармана сигариллу, закурил и, глядя на живописную бухту перед собой, задумался.

Этот мучачо своим последним вопросом попал в точку. Уоллесы привычками напоминали местных жителей: держались обособленно, завести друзей не пытались, о прошлом практически не рассказывали. Между тем они сразу же привлекли к себе пристальное внимание одним вполне логичным вопросом: зачем их сюда принесло? Местные сплетницы отмечали, что Оливия лишь через три года невзначай раскрыла тайну своих гастрономических пристрастий к твердым сырам и белым винам, а сколько загадок осталось за рамками этой минутной откровенности, оставалось только догадываться… Некоторые, например, считали, что супруги больше похожи на французов, чем на англичан…

Но, в конце концов, это никого не касалось. Оливия трудолюбива, вежлива и приветлива со всеми, в баре у нее чисто, уютно и вкусно. А Энтони вообще не давал повода говорить о себе, хотя сослуживцы признавали, что парень он надежный, смелый и по уровню подготовки явно превосходит патрульных полицейских, да и многих сыщиков… Говорили, что ему несколько раз предлагали поехать в Лондон, чтобы выучиться на детектива, но он отказывался… Постепенно к ним привыкли и обсуждать перестали. Но все же, все же, все же… Окружающая британцев тайна хотя и несколько развеялась, но не исчезла!

Впрочем, какой смысл переливать из пустого в порожнее? Не лучше ли зайти в «Веселый попугай», пообедать и немного выпить для улучшения пищеварения и расслабления нервной системы?

Старый Педро встал и, оставив табуретку на прежнем месте, направился к двери под вывеской, с которой смеялся единственный в мире нелетающий жирный какапо. Может быть, поэтому попугай смеялся над собой. Или над глупым и наглым Томом, который слишком многого хочет. Во всяком случае, дон Педро, как и подобает честолюбивому идальго, никогда не давал повода смеяться над собственной персоной. И сейчас, несмотря на почтенный возраст, спину он держал прямо, шагал уверенно и не опирался на трость, а поигрывал ею на ходу.

— Добро пожаловать, дон Педро! — Ли встретил его приветливой улыбкой. — Что-то сегодня вы поздновато проголодались…

— Принеси-ка мне бараний бифштекс с жареной картошкой, мучачо! — вместо приветствия сказал он, усевшись в почти пустом зале у окна. — Только пусть Роза хорошенько прожарит, чтобы внутри крови не было! И стаканчик красного вина, для начала… А куда твоя хозяйка укатила?

— На ферму, дон Педро! — почтительно ответил китаец, который отнюдь не походил на мальчика, просто выглядел гораздо моложе своих лет, хотя по возрасту приближался к испанцу, а возможно, даже был его ровесником. Но он послушно исполнял отведенную ему постоянным посетителем роль.

— Ей кажется, что бифштексы стали горчить. Хотя вы сейчас сами убедитесь, что это не так! Ну, может, чуть-чуть, самую малость… Такое бывает иногда и только придает мясу пикантность!

— Она молодец, раз самолично занимается, как ты говоришь, «малостью»! — проворчал Старый Педро. — Кстати, на десерт принеси мне что-то из ваших замечательных пирожных! Даже не знаю, что выбрать… Пончики со сливками или павлову? А может, желейный наконечник?

— Миссис Оливия улучшила рецепт павловы, — улыбнулся официант. — Вместо мягкого безе она добавляет взбитые сливки с черничным вареньем. Все очень хвалят!

— Тогда принесешь пав!

— Сделаю, дон Педро!

— А знаешь, почему в «Веселом попугае» такие вкусные сладости?

— Почему, дон Педро? — вежливо изобразил интерес официант.

— Потому что хозяйка ответственно относится к своей работе! А ты стоишь и болтаешь, хотя я умираю от голода!

— Сию минуту все принесу, дон Педро! — с притворной поспешностью Ли бросился на кухню. Старый Педро удовлетворенно откинулся на высокую спинку старинного стула и принялся смотреть на бухту, стоящие в ней суденышки и открывающийся за ними безграничный простор океана. Он был доволен: кругом царило спокойствие, закон и порядок. А предстоящий обед укрепит эти незыблемые категории…

* * *

Попетляв по узким улочкам старого Порт Ауэрто, красный «Вранглер» въехал в его современную часть. Здесь стояли многоэтажные дома, имелся даже небоскреб из стекла, бетона и стали, который за форму прозвали «Карандашом», но он не пользовался успехом, и гостиница на верхних этажах стояла полупустой: местные не любили забираться высоко от земли.

Для состоятельных людей имелся дорогой коттеджный район, хотя основная часть малоэтажной застройки находилась на окраине или даже в пригороде — она тянулась вдоль океана, и дома здесь были совершенно различными по качеству и цене: от старых, неблагоустроенных развалюх до элитных особняков, которые вытесняли их в последнее время. В административном же центре располагались магазины, рестораны, бары, банки, офисы частных фирм и различные государственные учреждения.

Осторожно пробравшись по заставленным машинами улицам и выехав из города на пустое шоссе, Оливия Уоллес вдавила в пол педаль газа и быстро набрала скорость. Она миновала зеленые, уже слегка пожухлые луга, проехала между отражающими небо озерами… Дороги здесь были чистые и зеркально ровные, независимо от того, проходили они по привилегированным городским районам, по пригороду, либо шли через поля и леса. Она ехала на Запад, впереди поднималась зеленая гряда Южных Альп с торчащими кое-где снежными пиками. Стоял хороший день, светило солнце, по голубому небу стремительно носились ласточки и стрижи. Один раз над дорогой степенно пролетели несколько черных лебедей, очевидно, они перелетали с одного озера на другое, и можно было с уверенностью сказать — не потому, что их кто-то спугнул, а исключительно по собственной воле. В воздухе была разлита безмятежность и благожелательное спокойствие, собственно, это во многом и привлекло сюда чету Уоллесов.

Порт Ауэрто остался позади, справа и слева расстилались пустые распаханные поля. Урожай был давно собран и, в основном, шел на питание жителей острова, а земля, отдыхая, ждала следующего посева. Через несколько десятков километров дорога вошла в лес. Высокие прямые новозеландские сосны величаво поднимались по обеим сторонам шоссе, солидно покачивая кронами в угоду легкому ветерку. За лесами следили: здесь регулярно проводятся санитарные рубки и очень аккуратные заготовки древесины, при этом убирают только тот лесоматериал, который нарушает норму плотности, чтоб проредить массив сосняка, дав достаточно света и пространства остальным деревьям. Вот и сейчас вдоль дороги лежали штабеля бревен. Слева — уже очищенные, справа — те, которым еще предстояло отпилить ветки, обрубить сучки и подготовить к транспортировке.

Дорога делала поворот, Оливия сбавила скорость. До горной гряды оставалось километров двадцать по прямой, но ей нечего было делать у гор. Там находились только каменоломни и «Злодейский замок», как называли тюрьму особого режима, в которой содержались наиболее опасные преступники со всего Северного острова, а некоторых для отбывания пожизненных сроков привозили и с Южного.

Проехав еще несколько километров, Оливия свернула налево и по такой же чистой и ровной, без единой выбоины дороге вскоре прибыла к своей ферме, где содержались овцы, козы, коровы. Рядом находилась сыроварня, в которой специально выписанный из Цюриха специалист Поль готовил собственный сыр, которым, в числе прочих деликатесов, славился бар-ресторан «Веселый попугай».

Оливия остановила машину у простого забора, сбитого из длинных жердей. Подобные заборы использовали коренные жители островов — маори еще сотни лет назад. Да и сейчас у них были такие же загоны для скота. Впрочем, на ферме Уоллесов коров и баранов выпускали на волю. Они с утра до вечера могли пастись на окрестных лугах, тем более что хищников здесь не водилось и опасаться нападений на животных не приходилось. Между тем Оливия вычитала, что при свободном выпасе у животных поддерживается хорошее настроение, а это влияет на качество мяса.

Качество мяса. Собственно, из-за этого она и приехала сегодня сюда. В последнее время баранина приобрела горьковатый привкус. И хотя повар убеждал, что это не беда, что такое иногда случается и местные жители к подобному привыкли, она никогда не верила объяснениям — исключительно фактам. И знала: стоит смириться с малейшим ухудшением — и в дальнейшем все изменения будут происходить только в худшую сторону!

Управляющий фермой Джон Хишбок встретил ее у ворот и повторил то же самое: кратковременные сезонные изменения не стоят заботы, многие вообще не обращают на них никакого внимания, а некоторые даже не чувствуют…

— Хорошо, Джон, но я хочу выяснить причину этого, — сказала Оливия. — Иначе мой бизнес лопнет… Пойдем погуляем по лугам вокруг!

Миссис Уоллес умела добиваться своего, даже если цель была окутана ореолом неразрешимых сложностей. Так получилось и в этот раз — вопрос оказался достаточно простым. Они обошли прилегающие окрестности, и Оливия обнаружила, что наряду с клевером и люпином, которые в основном ели коровы и овцы, в некоторых местах растет более темная трава, которую она не знала.

— Что это? — спросила она.

— Черновка, — пояснил Джон. — Она везде растет…

Оливия сорвала несколько травинок, потерла в руках, расцарапала ногтем, понюхала. Потом даже пожевала. Конечно, она не так, как овцы, разбиралась в подножном корме и не могла определить, какой лучше на вкус. Но что-то подсказывало ей, что дело именно в этой черновке!

— Когда вы начали выпас на этом участке?

— С неделю. Может, дней десять…

— И сразу же в мясе появился привкус!

— Может быть, — кивнул Джон. — Но мы никогда не придавали этому значения.

— Теперь будете! Овец сюда больше не выводить!

Управляющий недоуменно развел руками.

— Но дело в том, что травы растут вперемешку. И все животные Острова едят и ту, и другую, не разбирая…

— Может быть, — невозмутимо сказала Оливия. — Только мне все равно, что едят животные. Но я не стремлюсь, чтобы у меня было так же, как у других. Мой бар должен быть лучшим, и к этому идет, недаром в него приезжают со всего города! Не нужно, чтобы горчинка в бифштексах портила это впечатление. Я думаю, что это и не в твоих интересах.

— В общем-то, да, — кивнул управляющий. Он понимал, что снижение доходов, конечно же, не повлечет увеличения жалованья. Скорее, наоборот. Тем более что хозяйка была въедливой и последовательной, как и положено бывшей учительнице. Он, например, не знал других случаев, когда покупатели мяса искали причину незначительного сезонного изменения вкуса.

— Но что мне надо сделать? Держать животных в загонах и приносить им специально отобранную траву? Но это нереально — надо нанимать новых работников, расходы возрастут…

Миссис Уоллес холодно улыбнулась.

— Для решения подобных проблем я и держу тебя, Джон.

Управляющий только развел руками.

* * *

Из «Злодейского замка» сбежать было практически невозможно. Впрочем, слово «практически» всегда предполагает некую условную допустимость, поэтому ученым, изучающим теорию вероятности, этот термин не нравится. А уж тюремным служащим он и вовсе не по нутру, ибо подрывает саму основу их работы! В конце концов, даже из знаменитого своей неприступностью замка Иф было практически невозможно сбежать, но прославился он отнюдь не стопроцентной изоляцией, а именно побегом!

Разумеется, в действительности осужденный Дантес никуда бы из него не делся, а сгнил в холодном и сыром каменном каземате… Но необходимость превратить несчастного узника в графа Монте-Кристо заставила Дюма позволить ему бежать, наворотив для этого целый ряд малоправдоподобных, а точнее, совершенно невероятных обстоятельств и совпадений. Хотя, конечно, роман есть роман, а жизнь есть жизнь, они существуют в разных плоскостях и пересекаются крайне редко. Но все-таки и в реальности слово «практически» ограничивает абсолютную непререкаемость слова «невозможно». Особенно, если первому помогут некие исключительные, беспримерные детерминанты, расширяющие рамки второго. И в этот раз случилось именно так.

Строгорежимная тюрьма, иронично называемая в обиходе «Замком злодеев», располагалась в сорока километрах от Порт Ауэрто ла Пейро, на высоте ста метров склона горной цепи Южных Альп, среди отвесных скал и глубоких ущелий. Даже если убрать заборы, противопобеговые сетки, видеокамеры и электронные датчики, выбраться отсюда можно было только на крыльях. Но заключенные, вставшие на путь исправления и желающие заработать право условно-досрочного освобождения, имели возможность принять участие в общественно-полезном, но тяжелом труде на расположенном неподалеку каменном карьере. Вот в специальный участок этого самого карьера и вывозили автобусом рабочую смену из тридцати человек. Автобус сопровождал грузовик с десятком конвоиров — став по периметру с дробовиками на изготовку, они образовывали кольцо охраны, после чего в рабочую зону заводили подконвойных и кольцо смыкалось.

Охранники в зеленой форме стояли на возвышениях — необработанных кусках скалы, грузовой эстакаде или специально сбитых деревянных платформах. Широко расставив ноги и держа в опущенных руках «Моссберги 500», они с высоты наблюдали за черными комбинезонами заключенных, которые получали доступ к опасным инструментам: ломам, молотам и даже циркулярным ножовкам, позволяющим вмиг развалить человека на две части… Но конвоиры не опасались внезапного бунта: исправляющиеся арестанты никогда не проявляли агрессивности, а на худой конец в каждом патроне семизарядных ружей имелось восемь картечин, что позволяло вмиг выкосить черные комбинезоны, как выкашивают сорную траву с безупречного цветочного газона. Вдобавок у старших охранников на боку висели «беретты», которыми можно успешно завершить наведение порядка.

В приказах и инструкциях по организации работ на спецучастке каменного карьера, в принципе, были предусмотрены меры изоляции, безопасности и исключения побегов. Считалось, что учтено все, но на самом деле это только казалось, ибо жизнь многообразней, чем пытающиеся ее регулировать регламенты. Существовали две вещи, с которыми персонал тюрьмы никогда не сталкивался, а потому их можно было предвидеть с большим трудом, а скорее всего, и вообще нельзя. Во-первых, как узнать, что среди желающих заработать положительную характеристику могут затесаться заключенные, которые вовсе не исправились, а просто рвутся на волю и для этого используют любые способы, позволяющие выбраться за неприступные стены «Злодейского замка» и выжидать удобного случая? А во-вторых, вряд ли кто-то способен спрогнозировать техногенные катастрофы и природные катаклизмы. Можно ли, например, ожидать, что несокрушимая скала, которую десятки лет распиливают на куски, чтобы дать строительный материал всему Южному острову, вдруг с оглушительным треском лопнет и с грохотом рухнет, вздымая облака пыли и засыпая обломками все вокруг?

Это произошло под воздействием горного комбайна, который специальной пилой резал гранитную твердь на узкие длинные блоки. Когда ломами, специальными стальными клиньями и тяжеленными молотами удавалось отделить блок от основного массива, заключенные распиливали его поперек циркулярными ножовками с молибденовым диском, добиваясь заготовок стандартной длины. Так длилось много лет, но в один далеко не прекрасный день скала, которой, очевидно, надоело, что ее режут на куски, со стоном обрушилась, раздавив и камнерезный комбайн, и группу заключенных, и нескольких охранников.

Начался переполох. Конвоиры оставили свои посты, заключенные прекратили работу — все бросились к сплющенному комбайну и окружающей его груде скальных обломков, из-под которых доносились крики и стоны. Социальные роли изменились: заключенные и конвоиры исчезли, превратившись в обычных людей, которые стремятся помочь другим людям, попавшим в беду. В клубах пыли арестантские черные комбинезоны и зеленая униформа надзирателей приобрели одинаковый серый цвет, перемешались и их обладатели, тем более что делали они одно на первый взгляд благое дело. Впрочем, эта одинаковость была обманчивой: арестанты стремились в первую очередь помочь своим собратьям, а конвоиры — своим…

Немолодому сержанту — начальнику караула первому пришла в голову мысль, чем может закончиться такое столпотворение, когда вплотную друг к другу находятся охранники и втрое превосходящие их численностью осужденные, тем более что в общей давке преимущества огнестрельного оружия утрачиваются и оно легко может перейти из одних рук в другие…

— Прекратить свалку, разойтись! — зычно крикнул сержант и, выхватив пистолет, выстрелил в воздух. — Заключенным лечь на землю, руки за голову! Конвою восстановить линию охраны и дистанцию контроля!

Он выстрелил в воздух еще несколько раз — то ли по инерции, то ли оттого, что взбудораженная толпа его не слушала, а может, и не понимала. Во всяком случае, на землю легли только несколько заключенных да двое охранников попытались выполнить команду, взяв ружья на изготовку. Остальные продолжали разбирать завалы и освобождать из-под каменных глыб окровавленных людей, часть из которых уже не подавали признаков жизни. В общей суматохе чьи-то руки вынимали из кобур пострадавших «беретты», поднимали упавшие дробовики…

— Выполнять! — кричал сержант, размахивая пистолетом. — В карцер захотели?!

Двое охранников принялись выдергивать из свалки заключенных и бросать их на землю; казалось, еще немного — и порядок будет восстановлен: порядок, как и беспорядки, нарастает лавиной. Но это только казалось. Один из них, вскрикнув, упал, его «моссберг» схватил плотный заключенный с красным лицом. Худой высокий арестант ударил камнем сержанта, забрал пистолет, запасной магазин из кобуры и рацию. Второго дисциплинированного охранника тоже сбили с ног…

Шестеро арестантов действовали стремительно, целеустремленно и согласованно, что свидетельствовало о предварительном сговоре. Это были осужденные из той категории, которые только изображали послушание и стремление как можно скорее искупить свою вину, — они преследовали другие цели и на первом этапе их достигли: вооружились, выбежали на парковку и, сев в автобус, помчались вниз по узкой извилистой дороге. Несколько выстрелов, которые раздались им вслед, не причинили никому вреда.

— Давай, Толстяк, гони! — кричал высокий худой арестант. — Им сейчас не до нас!

— Да я семь лет за рулем не сидел, — наклонившись к рулю, процедил краснолицый. — И вообще автобусы не водил…

Остальные, сжимая оружие, настороженно смотрели назад, но их никто не преследовал. Свобода начинала обретать вполне реальные очертания…

Конечно, если бы не катаклизм, им бы не удалось уйти. Но все произошедшее деморализовало охранников, к тому же двое погибли под обломками, троих вывели из строя беглецы. Оставшиеся в явном меньшинстве конвоиры прикладывали все усилия, чтобы привести к повиновению почти два десятка уголовников, которые почувствовали запах крови и свободы. Впрочем, после нападения на конвой с арестантами не церемонятся, и выстрелы в упор сделали свое дело — подавили волну назревающего бунта. Через несколько минут заключенные лежали на земле, заложив руки за головы, и послушно выполняли команды.

Но это не решило проблему. Сержант был без сознания, командование принял на себя молоденький капрал. Опыта у него было немного, а в чрезвычайные ситуации он вообще не попадал и сейчас не знал, что надо делать. Положение усугублялось еще и тем, что в горах сотовая связь отсутствовала, а единственная рация, находившаяся у начальника конвоя, исчезла. Оставалось надеяться, что выстрелы и грохот обвала услышали за два километра в «Злодейском замке» и скоро придет помощь. И то не факт: выстрелы далеко разносятся по равнине, а в горах — как получится… Да и обвалы здесь не редкость…

— Лежать без движения! — в бессильной ярости кричал капрал, нервно бегая вдоль напоминающих мешки с цементом недвижных серых фигур и потрясая пистолетом. — Кто поднимет голову, стреляю!

Он понимал, что время работает против него. Пока удастся связаться с тюрьмой, пока дежурная смена поднимет тревожную группу, беглецы успеют уйти достаточно далеко, возможно, даже доберутся до Порта Ауэрто, и если полицейские города не будут предупреждены, вполне смогут покинуть Южный остров! А ответственным за побег окажется именно он, который остался за старшего!

Впрочем, мысли капрала опережали развитие событий. Побег был только начат, но не окончен, тем более что судьба подкидывала неприятные неожиданности обеим сторонам, как бы уравнивая их шансы. Тюремный спецтранспорт резво несся по дороге к городу, но на крутом повороте Толстяк не справился с управлением, автобус вылетел на обочину, подскакивая на кочках, прокатился по полю и, попав колесом в дренажную канаву, завалился на бок… Шестеро заключенных отделались ушибами, но вряд ли могли считать себя свободными, находясь в предгорье Южного острова. Свобода начиналась только за его пределами…

Глава 2

Залечь на дно в Порт Ауэрто

Друзей надо заводить, враги появляются сами. Народная пословица
Попав на ферму, Оливия не ограничилась только проблемой качества мяса. Она обошла загоны и осмотрела животных, обратила внимание, что одна корова слишком вялая, у другой растрескалось копыто, а у овцы сломан и не опилен рог, и распорядилась вызвать ветеринара. Сделала несколько замечаний по поводу чистоты в коровнике, хотя, на взгляд обслуги, чистота была вполне приемлемой. Но возражать ей по такому простому вопросу было бесполезно, потому что после этого Оливия зашла на сыроварню и поспорила с Полем об улучшении качества знаменитого йоркширского уэнслидейла. Швейцарский специалист убеждал, что сыр и так достиг высшей кондиции, но хозяйка только качала головой:

— Пармезан у тебя получается безукоризненно, мой друг, но уэнслидейл изобрели в Хосе, на моей родине, он известен ценителям во всем мире, а здесь его не знают! Я хочу это исправить, но выпускаться должен настоящий продукт, а не суррогат под его названием! Мой дядя работал на сыроварне, и я хорошо знаю тонкости, которые многие сыроделы упускают!

Оливия так уверенно и аргументированно отстаивала свою точку зрения, что создавалось впечатление, будто именно она, а не известный мастер ремесла Поль является признанным специалистом в этом куда более сложном, чем чистота коровника, вопросе…

— Нахваталась вершков в своих учебниках, вот и изображает всезнайку, — ядовито прокомментировала жена Поля Мария, когда хозяйка ушла. — Она и животновод, и сыровар, и кондитер… На все руки мастер!

— Но платит она хорошо, — урезонил супругу Поль, и та согласилась.

Визит затянулся, Оливию приглашали остаться отобедать, Джон даже предложил зарезать барашка из тех, что паслись на черновке, и зажарить свежий бифштекс:

— И покушаете, и сами убедитесь, что мясо великолепно на вкус…

Но Оливия отказалась.

— Я вегетарианка, — криво усмехнувшись, сказала она. Хотя на самом деле все знали, что хозяйка любит говяжьи стейки с кровью и зажаренную на гриле баранину. Но знали и ее характер. А характер был довольно резкий для бывшей учительницы, поэтому обслуга ее часто обсуждала.

— Ей надо в полиции работать, а не пирожные выпекать, — судачили за глаза женщины. — И как муж с такой женушкой справляется?

— Муж один из самых крутых полицейских в городе, а может, и самый крутой! — возражали более осведомленные мужчины. — Так что они друг друга стоят!

И все сходились в одном: платит она хорошо. Может быть, поэтому весь персонал вышел к воротам ее проводить. В багажник загрузили филе говядины и баранины, несколько кругов колбасы, по головке камамбера и пармезана, — через час-полтора свежайшие продукты окажутся на столах посетителей «Веселого попугая». Отдав последние распоряжения, Оливия запрыгнула в джип и, резко рванув с места, двинулись в обратный путь.

Она пребывала в хорошем настроении. И потому, что разобралась с делами, дала нужные распоряжения, которые обязательно будут выполнены. Да и вообще ей нравилась Новая Зеландия, и она не жалела о том, что выбрала это место. Когда-то ей действительно пришлось несколько месяцев прожить в Австралии, до которой было недалеко по местным меркам — полторы тысячи километров. Там ей тоже нравилось — и климат, и хорошие дороги, и развитая инфраструктура. Но Австралия кишела всякими ядовитыми, опасными для человека тварями, которые здесь не водились. При том, что климат был приятный, мягкий и ровный круглый год, не считая зимнего сезона, когда часто шли дожди. Впрочем, шли они не подолгу. К тому же место уединенное, тут было тихо, спокойно и вряд ли можно было встретить старых знакомых, с которыми встречаться не хотелось.

Так, за легкими безмятежными размышлениями, она выехала на ведущую к городу дорогу и прижала акселератор, рассчитывая, что через минут сорок доберется до города.

«Там поем, — подумала она. — Может, вызвоню Тони и вместе пообедаем». От этой мысли настроение у нее стало еще лучше. Тем более что ничто не могло ей помешать добраться до города в тот срок, на который она рассчитывала.

* * *

Некоторое время они молча сидели на мягкой пашне, приходя в себя. Они неплохо вооружились — на шестерых имелись два пистолета и три дробовика. Но что толку от этих смертоносных железок? Теперь оставалось решить, что делать дальше, ибо хороший, продуманный план всегда обеспечивает успех преступления. Хотя, судя по тому, что большинство злодеев все-таки оказываются за решеткой, такие планы встречаются нечасто, если они вообще бывают!

Сейчас все ждали, что скажет Тощий, который считался самым хитрым, умным и изворотливым. Сидел он за карточные махинации, мошенничество и двойное убийство, совершенное во время ссоры за карточным столом. Сам он очень жалел, что поддался вспышке гнева и переступил черту. Все-таки корыстные преступники не попадают в особорежимную тюрьму и имеют больше шансов на условное освобождение, не говоря о том, что сроки за шулерство или другие формы мошенничества гораздо меньше тех, которые дают за двойное убийство. Тощему было назначено двадцать пять лет тюрьмы, и поэтому сейчас он должен был проявить свое хваленое хитроумие в деле, составив тот самый план, который позволит довести побег до конца и вдохнуть воздух свободы уже за пределами компетенции полиции Порт Ауэрто ла Пейро…

— Надо захватить машину, — задумчиво сказал Тощий. — Потом доберемся до побережья, а там угоним катер…

— И куда мы денемся на этом катере? — хмуро спросил Головастик.

— Деваться действительно некуда, — кивнул Толстяк.

— Могли бы добраться до Северного острова, — внес свой вклад в копилку общей мудрости Рыбий Глаз.

— Двадцать километров по морю, чтобы прийти туда, где нас обязательно поджидают? — скривил тонкие бледные губы Тощий. — Нет, выход только один — на мелкие острова! Их сотни кругом, много незаселенных. Найдем свободный и пересидим там. Пусть пройдет время, они не могут искать вечно! Через две недели или месяц про нас забудут. А если не забудут, все равно землю рыть перестанут…

— Слышь, Тощий, — сказал Толстяк, стараясь, чтобы голос звучал почтительно и смиренно: Тощий не любил, когда ему возражают, как, впрочем, и другие главари преступного мира, да и вообще любые начальники, даже самые законопослушные. — А ты был когда-нибудь на острове?

— Так на многих бывал. И что?

— Да то… На всех пригодных кто-то живет! А те, которые свободны, там и жизни нет! Мне как-то пришлось на одном зависнуть. Это хуже, чем в тюрьме. Каждый прилив заливает остров на метр. Деревья на нем не росли, и я стоял по пояс в воде. Вот представь, каждый день.

— А что ты там жрал? — спросил Головастик.

— Ничего! Там жрать нечего, только песок да кораллы… Два дня голодал!

— А потом что? — поинтересовался любознательный Головастик.

— А потом подошла лодка с туристами, они приняли меня за аборигена, хотели сфотографироваться… Ну и остались без лодки на том же самом острове!

— Надо вначале «капусту» раздобыть, — сказал Губа, ни к кому не обращаясь, вроде размышлял вслух. — «Бабло», «бабосики», «шуршарики»… Без них мы не уйдем на континент…

— Скажи, где их взять, если такой умный! — оборвал Толстяк. — Знаешь где? Или просто языком треплешь?

— Знать не знаю, а слышать — слышал, — аккуратно, как и положено бывалому арестанту, ответил Губа. — Когда я с Клещом в карцере сидел, он мне кое-что слил…

Нервы у всех были напряжены.

— Что слил?! — вспыхнул Рыбий Глаз. — Говори, какого хрена ты кота за… хвост тянешь?!

— Я и говорю. Не от себя, а то, что мне Клещ рассказал.

— Что он тебе рассказал?!

— Его приятель строил дом одному приезжему англичанину. Так в своем подвале тот устроил потайную комнату-сейф… Зачем ему такая комната, если не держать в ней наличку и всякие ценности?

Подельники заинтересовались.

— Так, может, он тебя на понт взял? — спросил Толстяк. — А ты уши развесил!

— Может, — кивнул Губа. — Только какие с меня понты? И ничего я не развешивал — просто пересказал слова Клеща.

Он старательно проводил свою линию, обязательную в обществе, где за «прогнанное фуфло» отрезают язык — дистанцировался от произнесенных слов, переводя стрелки на первоисточник. И собеседники это понимали.

— А зачем Клещу в карцере понты колотить? — спросил Головастик. — Там не до того, чтобы сказки придумывать, как в пивной за стаканом джина. Вот вспомнить прошлое — другое дело. Тогда время быстрей идет…

— Похоже на правду, — согласно кивнул Рыбий Глаз. Вспышка ярости прошла, и он успокоился так же быстро, как вспыхнул. — Я знаю много «дел», которые подняли по наводке сокамерника…

— Согласен! — кивнул Молчун, известный тем, что не открывал рот по пустякам и отличался конкретным мышлением. — Ты знаешь, как зовут этого англичанина? И где он живет?

— Его фамилия Уоллес. И где живет, знаю. Но скажу, когда мы оторвемся и будем в безопасности. Какой смысл сейчас попусту языком трепать?

Все опять поняли ход мыслей Губы. Он вроде взял страховку — повысил свою значимость, чтобы его не бросили или не пристрелили в острой ситуации… И хотя ценность информации была слишком туманной, она все же выделяла его из других, а это хоть и маленькое, но преимущество, когда в лодке не хватает места на всех…

— Надо этого англичанина отработать! — уверенно сказал Толстяк. — На необитаемый остров мне забиваться неохота!

— Да уж, — хихикнул Головастик. — По пояс в воде стоять не жрамши!

— Хватит болтать впустую! — грубо перебил Тощий, которому не нравилось, что его предложение отвергли, а идею Губы поддержали — так в группе может образоваться новый вожак. — Нечего тут рассиживать, надо делом заниматься — машину брать! Мы проехали спиленные деревья, тут недалеко, на повороте, пойдем туда…

— А зачем нам деревья? — не понял Рыбий Глаз.

Но Тощий только выразительно постучал себя по голове. А Губа презрительно усмехнулся.

Дорога была пустынной. Машины проходили нечасто: раз в неделю грузовики с платформами вывозили нарезанный камень, тюремные служащие ездили в город или возвращались на службу, фермеры направлялись к своим владениям, иногда проезжали охотники на горных баранов. Бывало, за целый день появлялась лишь одна или две машины. Но на этот раз беглецам повезло. Они не прождали и часа, как вдали показалось красное пятнышко, оно приближалось и вскоре превратилось в миниатюрный красный джип.

— Быстро кладите бревно! — заорал Тощий. — Когда остановится, подопрем сзади! Работают Толстяк и Губа, остальные прячутся вон там, за бревнами — рожи нам светить лишний раз незачем!

Красный «Вранглер» снизил скорость перед поворотом. За рулем сидела брюнетка с короткой стрижкой, больше в салоне никого не было, и это облегчало дело. Когда она завершила поворот, то пришлось нажимать не педаль газа, а резко ударить по тормозам — джип чуть не врезался в перегораживающее дорогу бревно! Женщина повела себя не так, как можно было ожидать: не вышла осмотреть препятствие, не попыталась как-нибудь его объехать, сдвинуть или вызвать помощь, а мгновенно включила реверс и рванула назад. Это было грамотное решение, и ей бы удалось выскочить из ловушки, но Рыбий Глаз и Молчун уже бросили второе бревно под задние колеса, а Губа и Толстяк, выйдя из засады, направились к попавшей в мышеловку добыче. Какими-то тряпками они закрыли нижнюю часть лиц, но это давало мало гарантий, что их впоследствии не опознают. Впрочем, сейчас они об этом не думали. А еще более важным было то, что их никто и не собирался когда-либо опознавать.

Вразвалку они подошли с двух сторон к блестящему отполированными бортами «Вранглеру». В черных, густо испачканных въевшейся серой пылью комбинезонах и импровизированных масках они напоминали грабителей поездов из американского вестерна. Только вместо «кольтов» в руках у них на плечах лежали ружья, обращенные стволами назад — так они старались продемонстрировать свое миролюбие и не напугать хозяйку джипа, а может, надеялись замаскироваться под охотников на фазанов, хотя внешний вид и манеры если и выдавали в них охотников, то только за чужими кошельками и жизнями. К тому же бывшая учительница без труда распознала в «Моссбергах 500» тактические дробовики, предназначенные не для охотников, а для армии и полиции во многих странах мира.

Толстяк оглянулся. Из-за штабеля бревен торчали четыре головы — товарищи с интересом наблюдали за развитием событий. Согнутым пальцем он постучал в дымчатое стекло. Оно чуть приопустилось.

— Не пугайтесь, мадам, — галантно сказал он, хотя язык с трудом поворачивался, произнося непривычные слова.

Но брюнетка и не думала пугаться. Она снова вела себя не так, как обычно: не возмущалась, не плакала, не забивалась под сиденье, закрывая лицо руками… Напротив, сохраняла полное хладнокровие, хотя, конечно, не ошиблась в том, с кем имеет дело. Но держалась так, будто ее остановили полицейские для рутинной проверки документов.

— Нам нужна ваша машина, — продолжил Толстяк. — Ну и немного денег. Вам ничего не грозит. Вы сядете вон на те бревна и подождете помощи. Скоро здесь будет полно полиции и прочего сброда. Хорошо?

— Хорошо, как скажете, — кивнула она и нажала кнопку, полностью опуская стекло.

Толстяк и Губа улыбались, переглядываясь. Им была приятна эта безропотная покорность, к тому же женщина была симпатичной и наводила на всякие искусительные мысли. Но сейчас им было не до глупостей. Тем более, обостренным чутьем травленых хищников оба чувствовали: что-то идет не так! Особо насторожило, что жертва совершенно спокойно держится и легко согласилась отдать свою машину. С другой стороны, в безлюдном месте, одна против двух вооруженных мужчин с грозными лицами, она вряд ли могла что-то противопоставить!

Но оказалось, что это «что-то» у нее имелось!

Брюнетка полезла в сумочку, будто собираясь вместе с машиной передать и документы на нее. На тонких пальцах блестело кольцо с заманчиво сверкающим камешком, такие же камешки отсверкивали в маленьких ушках.

— И кольцо отдайте, — сказал Губа, чтобы обозначить свое активное участие в налете. — Серьги тоже!

— Я не ношу украшений, мальчики, извините, — ответила дама.

— А это что?! — повысил голос Губа, указывая пальцем. — Совсем обнаглела, коза?! Или по-хорошему не…

Договорить он не успел, предмет вопроса изменился, и голос внезапно сел, как у певца, взявшего не ту ноту, — толстый, грязный палец уже указывал не на кольца: откуда ни возьмись, в ухоженной ручке со свежим красным, в тон блестящему кузову «Вранглера» маникюром появился небольшой, отливающий иссиня-черным воронением пистолет, и теперь вопрос: «А это что?!» — скорее относился к нему. Он не был похож на грубые, хотя и безотказные «глоки», на массивные тяжелые «беретты», на огромные, отличающиеся избыточной убойностью барабанные магнумы… «Вальтер ППК», конечно, устаревшая модель, но в умелых руках не менее смертоносен, чем перечисленные монстры.

Изящный пистолетик внешне соответствовал изящной руке, в которой находился, причем тут же выяснилось, что эта рука еще и умелая, так что бандиты не успели додумать свои убогие мыслишки: отверстие ствола развернулось в их сторону.

Бах!

Губа, дернувшись, схватился за грудь, сделал шаг назад и, раскинув руки, опрокинулся на спину. У Толстяка отклячилась нижняя челюсть, и он окаменел, как та скала, которую совсем недавно пилила молибденовая фреза.

— Брось ружье! — скомандовала брюнетка совсем не тем голосом, которым должна говорить с грабителями бывшая учительница, а нынче хозяйка бара с вкусными пирожными. Но ее голос был очень убедителен, тем более что дополнялся «вальтером», который повернул свой дымящийся черный глаз в его сторону. Толстяк, как загипнотизированный, выполнил приказ — ружье полетело в сторону и звякнуло об асфальт.

— Освободи дорогу! — приказала Оливия, и он так же безропотно оттащил бревно в сторону.

— Молодец! — улыбнулась она и выстрелила еще раз.

Бах!

Толстяк успел выставить вперед растопыренные ладони, но они его не защитили, он коротко выругался, зажмурился и грузно повалился рядом с Губой на чистый асфальт.

Теперь путь был открыт, и красивая брюнетка с красивым маникюром, красивыми украшениями, на красивой машине, с красивым пистолетом могла свободно продолжить свой красивый путь, который пытались прервать какие-то жалкие, похожие на беглых заключенных мужчины, в которых никогда не было и заведомо не могло быть ничего красивого.

Но хозяйка бара не торопилась — наоборот, открыла дверь и выглянула наружу.

— Ну, мальчики, что вы там прячетесь? Покажитесь! — негромко сказала она, рассматривая штабель, из-за которого наблюдали за происходящим оцепеневшие Рыбий Глаз и Головастик. Расслабленные обманчивой покладистостью предполагаемой жертвы, они потеряли бдительность и встали в полный рост, открывшись до пояса, чем допустили ошибку, в отличие от Тощего и Молчуна — те успели присесть и только осторожно выглядывали из-за бревен. Кто поступил правильно, а кто — нет, убедительно доказали два быстрых хлопка, последовавшие один за другим, как на соревнованиях по скоростной стрельбе, и поразившие обе мишени. Рыбий Глаз был убит наповал, Головастик — тяжело ранен и покинул мир живых через минуту, а Тощий и Молчун остались невредимы и присели еще глубже — теперь их вообще не было видно.

— Ну, будем считать, что больше никого нет! — покладисто кивнула Оливия. — Пошутили и хватит!

Дверца с лязгом захлопнулась, красный «Вранглер» рванул с места и, набирая скорость, резво помчался по гладкой ровной дороге. Двое ошалевших бандитов неуверенно выбрались из своего укрытия и растерянно остановились. По неписаным правилам сорвавшихся засад, им следовало открыть огонь по уходящему джипу — даже не преследуя рациональной цели, просто выместить злобу за постигшую неудачу… Но сейчас им это и в голову не приходило, да и вообще никаких мыслей в головах не было — только звенящая пустота… Даже опытный и хитроумный Тощий не знал, что делать. За несколько минут их сотоварищи были убиты. Причем не охранниками тюрьмы, не полицейскими, не спецназом, а совершенно беззащитной на вид красивой женщиной, с которой вообще не должно было возникнуть никаких проблем!

— Что это было? — спросил Молчун. — Откуда у нее пушка? И где она научилась так шмалять?

— И так попадать, — медленно, будто был сильно пьян, выговорил Тощий.

Они ничего не понимали. Но ясно было одно: если первый ход оказался неудачным, то второй и третий получатся еще хуже. Поэтому они, не сговариваясь, бросились в сторону от дороги и затерялись среди поросших лесами холмов и скальных обнажений предгорья.

* * *

Изумление уцелевших бандитов из разбитой за несколько минут в пух и прах банды разделили бы работники фермы Уоллесов и бара «Веселый попугай», соседи и знакомые Оливии и даже всезнающий и всё, по его словам, повидавший Старый Педро. Хотя на самом деле несоответствие произошедшего стереотипам поведения бывшей учительницы имело объяснение, хотя и глубоко скрытое. Дело в том, что люди не знают своих знакомых. Они не читают их полицейских досье, а тем более досье спецслужб, не изучают их тайную жизнь, не допрашивают на детекторе лжи и, уж конечно, не колют им «сыворотку правды». Окружающие руководствуются внешними впечатлениями, а также симпатиями и антипатиями, таким образом, их выводы основываются на наименее достоверных и очень зыбких иллюзиях.

Так вот, никакой учительницы Оливии Уоллес в маленьком английском городке Хос никогда не было. Имя и биография являлись вымышленными, на языке специальных служб всего мира такой вымысел называется «легендой». Под легенду подгоняются и специальные знания, и реальные факты биографии, и имя, а точнее, имена. Женщина, которую в Порт Ауэрто ла Пейро знали как Оливию Уоллес, являлась бывшим капитаном DRM[5] и имела оперативный псевдоним «Сьюзен». Ее биография, специальный и жизненный опыт вполне объясняли исход неудачной засады, который вовсе не вызвал бы удивления у тех, кто был допущен к ее личному делу.

Красивая брюнетка за рулем «Вранглера» взглянула на часы. Непредвиденный инцидент задержал ее на десять минут и не нарушил расчетного времени на дорогу. Впрочем, сейчас минуты не имели значения. Восемь лет назад, когда она попала в засаду, надо было не только разделаться с террористами, но и успеть на вертолет, который улетал через полчаса. Тогда ее звали Мари Лангер, и она раскрыла иранскую разведывательную сеть во французском военно-морском флоте. После этой операции она по программе защиты свидетелей и попала в Австралию. Там ей понравилось все: и мельчайший белый песок, и ласковые синие волны, и прекрасный серфинг, и милые кенгуру, и непривычная, вкусная кухня, и ароматные пьянящие коктейли, и коллега под псевдонимом «Виктор», с которым они работали в паре и по этой же причине вместе скрывались на противоположном краю света. Правда, служебное задание вряд ли стало причиной того, что они оказались и в одной постели… Но вреда французской разведке этот факт не нанес, а релаксу отличившихся агентов, несомненно, способствовал.

Словом, несколько месяцев вынужденного отпуска, оплачиваемого государством, ей очень понравились. Точнее, понравилось все, кроме зловредных тварей, в изобилии кишащих и в океане, и на земле. Смертельно опасные медузы и осьминоги, акулы-людоеды, гребнистые морские крокодилы, весящие до двух тонн и атакующие людей даже в сытом состоянии, самые ядовитые в мире змеи и даже безвредные с виду западные пчелы, укусы которых убивают больше людей, чем акулы побережья… Можно сказать, что здесь ее подстерегало больше опасностей, чем в родной Франции, правда, австралийские хищники не охотились за ней персонально, что значительно повышало шансы на выживаемость.

Через полтора месяца после того, как забылся судебный процесс, на котором «Сьюзен» и «Виктор» выступили ключевыми свидетелями, они спокойно вернулись на родину: устранение их утратило практический смысл, а месть ради мести разведки обычно не практикуют.

А вот когда она подвела под пожизненное заключение Рушди Аль-Банна, координатора ячеек Аль Каиды в Западной Европе — защита ей была пожизненно необходима: арабские террористы не менее опасны, чем смертоносные австралийские твари, но в отличие от тех вездесущи, злопамятны и мстительны, они целенаправленно разыскивали именно ее по всем закоулкам земного шара…

В Тиходонске, под именем Дианы Сорель, она разрабатывала провинциальную Золушку, из которой сделала принцессу. Эта операция не способствовала приобретению врагов, скорей наоборот — Золушка должна быть благодарной ей до конца жизни. К тому же она хорошо провела время и прекрасно отдохнула: никаких хищных животных, кроме мужчин, в Тиходонске не водилось, зато были солнце, река, специфический казачий колорит — костюмы из прошлого века, фланкировка, или «крутка», — смертельно опасное и завораживающее жонглирование двумя острыми шашками, бешеные скачки и рубка лозы или глиняных фигур… Как и всегда, вокруг собирались поклонники, которые катали ее на парусных яхтах, на песчаных островках угощали донскими деликатесами — тройной ухой, раками, включенными в Красную книгу рыбцами, шемаей и чехонью… Программа защиты свидетелей после Тиходонска, естественно, не включалась в связи с ненадобностью, но потом они с «Виктором» поддались соблазну и променяли служебный долг на золушкины алмазы… В последние три года за ней охотились не только вечные враги, но и бывшие друзья, теперь приходилось скрываться от всех, поэтому она всегда была готова к нападению, и только что эта готовность спасла ей жизнь. Хотя, по первым впечатлениям, напали на нее явно не наемники Аль Каиды и не ликвидаторы DRM, но это еще требовало уточнений.

«Сьюзен» попыталась позвонить супругу, который тоже никогда не жил в Хосе и никогда не работал инструктором по каратэ, а, как и она, являлся бывшим оперативником DRM в таком же звании «капитан», и имел оперативный псевдоним «Виктор». Она несколько раз набирала номер, но безуспешно: хотя сигнал сотового оператора уже появился на дисплее, но был слишком слабым для устойчивой связи. Впрочем, до города оставалось всего десять километров, через несколько минут она повторит звонок и сообщит супругу о происшедшем ЧП…

* * *

Полицейский участок располагался в трех домах от бара «Веселый попугай». Вход в него находился под капитальной террасой второго этажа, накрывающей узкий тротуар и имеющей с трех сторон арочные проходы — для идущих мимо пешеходов и для прямого входа в участок с площади, которым пользовались сотрудники и посетители. В дождь под террасу набивались посторонние, словно в комнату с тремя дугообразными вверху дверными проемами. Правда, если это не был ливень, как из ведра, дежурный прогонял тех, кто не имел отношения к охране общественного порядка и использовал террасу не по назначению. Дело в том, что она являлась принадлежностью кабинета начальника полиции — иногда он на ней курил, разглядывая площадь и Рыбацкую бухту, а по праздничным дням с нее нередко выступал перед народом мэр города.

Обычно полицейские не подъезжали сюда на машинах — для них была предназначена стоянка во дворе, а многие жили неподалеку и приходили пешком. Но Энтони Уоллес всегда подъезжал к главному входу. Так подъехал он и сейчас. Заехав почти под террасу, остановил синий «Крайслер» с белыми кругами на бортах, капоте и багажнике. В кругах стояла синяя цифра восемь. Он считал восьмерку счастливой, хотя специально и не просил машину с таким номером. Но восьмерка действительно приносила удачу: он показывал хорошие результаты и быстро приобрел репутацию крутого и эффективного копа. Хотя, конечно, дело было не в цифре, а в личных качествах приехавшего три года назад англичанина.

Дежурство прошло, как всегда, без особых происшествий: несколько штрафов — за неправильную парковку и переход улицы в неположенном месте, несколько устных предупреждений за развязное поведение в общественных местах. Вот и все. Этим и исчерпываются обычные рабочие дни полицейских Порт Ауэрто.

Антонио выщелкнул из зажима восьмизарядный «ремингтон», вышел из машины и вынул остальное снаряжение: рацию, каску, тяжелый бронежилет шестого класса защиты — штатный комплект полицейской экипировки. Но никто, кроме Уоллеса, не брал с собой всю амуницию за ненадобностью. В местных полицейских не стреляли из автоматов и штурмовых винтовок, им практически не приходилось вступать в перестрелки, да и вообще сталкиваться с вооруженными преступниками. И они думали, что так будет всегда. А сержант Уоллес думал по-другому.

Зайдя в участок, он быстро написал отчет, сдал дежурному ружье и составленные протоколы, прошел в раздевалку, снял форму, под которой оказался легкий жилет второго класса защиты — от холодного оружия и пистолетов калибра до 9 миллиметров. Принял душ, мельком глянул на себя в зеркало. Правильные черты лица, нос с небольшой горбинкой, плотно сжатые губы, волевой подбородок с ямочкой, которую многие дамы находили очень милой. Высокий, спортивная фигура: широкие плечи, плоский живот, рельефная мускулатура не сгладилась и не заплыла жиром — сказывались тренировки, хотя и нерегулярные.

Он надел брюки, под рубашку поддел легкий жилет, переложил свой «Манурин МР 73» из служебной поясной кобуры в личную плечевую, накинул твидовый пиджак, расчесал еще густые мокрые волосы и приобрел полностью цивильный вид. Это была особенность Уоллеса — в отличие от других полицейских, которых видно за версту, его нельзя было выделить в толпе.

Заперев железную секцию шкафчика для одежды, он поднялся на второй этаж и зашел к начальнику.

Герман Бауэр — массивный мужчина с крупными чертами лица — сидел в своем кресле и без особого интереса читал свежие протоколы, время от времени делая на них какие-то пометки и расписываясь. Дверь на балкон была, как всегда, открыта, с улицы задувал свежий, океанский, даже на запах соленый ветерок.

— Как отработал, Тони? — подняв голову, спросил начальник.

— Без особых происшествий, — сказал тот. — Как всегда.

— Ну хорошо. У тебя какие-то проблемы?

— Никаких. Хочу поменяться дежурствами с Диасом. Думаем в субботу съездить с Оливией на острова, порыбачить. Диас согласен, Джонсон не возражает…

Бауэр добродушно улыбнулся.

— Я тоже возражать не буду. К твоей работе нет претензий. Поезжайте, отдохните. Как Оливия?

— Все нормально. Поехала на ферму, привезет свежие продукты. Заходите на обед.

— Спасибо! У нее всегда отменная кухня…

Это была правда. Многие полицейские обедали в «Веселом попугае» и все оставались довольны. Вряд ли только из-за небольшой скидки.

Неожиданно ожила стоящая на столе рация. Замигал зеленый огонек вызова, раздался тональный сигнал. Начальник щелкнул тумблером.

— Полиция Порт Ауэрто, Бауэр!

— У нас тревога — побег! — наполнил кабинет усиленный динамиком встревоженный голос. — Несколько конвоиров убиты, бежали шесть заключенных, они вооружены! По предварительным данным, двигаются к городу!

— Что-что?! — переспросил Бауэр. Он оторопел, даже пот на лбу выступил — таких чрезвычайных происшествий за последние три-четыре года практически не происходило. Во всяком случае, в памяти они не остались. Но он не ослышался, и дежурный тюрьмы повторил свое сообщение слово в слово.

— Черт! — нахмурился Уоллес. — Оливия должна ехать по той же дороге!

Но начальник пропустил его слова мимо ушей. Он щелкнул клавишей селектора:

— Побег из тюрьмы, поднять всех, полная экипировка и вооружение, сбор внизу через десять минут! Патрульных снять с маршрутов и выдвинуть на дорогу в город! Беглецы вооружены, работать жестко!

После этого перевел взгляд на Уоллеса.

— Ты что-то сказал?

— Да, сказал. Оливия в том районе. Я тоже поеду!

— Давай! С ними не церемониться! Хотя ты в этом и не замечен… Действуй!

Уоллес направился было к двери, но тут зазвонил его мобильник.

— Оли! — тревожно крикнул он в трубку. — Рядом с тобой шестеро заключенных бежали из тюрьмы. Они вооружены и опасны. Лучше пересиди на ферме!

Оливия что-то говорила в ответ, и по мере того, как он слушал, выражение лица менялось, принимая радостный и вместе с тем удивленный вид. Надо сказать, что нечасто невозмутимый сержант проявлял внешне такие чувства.

— Ну хорошо, — сказал он, переводя дух. — Тогда езжай в участок, я подожду тебя здесь. Надо будет дать показания…

И, отключившись, повернулся к ожидающему пояснений начальнику.

— Они напали на Оливию. Она их перестреляла, почти всех.

— Как перестреляла?!

— Помните, я оформлял ей лицензию на пистолет? Вы тогда говорили, что женщинам здесь бояться нечего. А оказалось, что он пригодился!

— Подробней! Что она тебе сказала?!

— Что она везет мясо, сыр, колбасу, боится, что они испортятся, и скоро будет здесь. Про это я вам уже говорил…

Бауэр промокнул лоб большим клетчатым платком.

— Неужели она выполнила нашу работу?! Застрелила… Хм… Скольких она… обезвредила?

— Не знаю, — пожал плечами Уоллес. — Думаю, и Оливия вряд ли их считала. Отстрелялась и уехала.

— Ну-ну, — неопределенно сказал начальник. — Я знал, что она великолепная кулинарка, но… — Он оборвал фразу. — Ладно, подождем приезда миссис Уоллес!

* * *

Дом Уоллесов располагался в нескольких километрах от города. Район не относился к престижным, напротив — имел дурную репутацию, когда-то его даже называли Побережьем Бродяг, но его отдаленность от города и уединенность устраивали хозяев. Тем более что он постепенно стряхивал лохмотья прошлого и застраивался нормальными коттеджами.

Жилище Уоллеса стояло во втором ряду от океана. Но бунгало первого ряда не закрывало обзора — это была развалюха, сделанная из фанеры и картона, в которой никто не жил. Стояла она с незапамятных времен и была полуразрушенной. Раньше в ней собирались бродяги, но Тони их отвадил. Он собирался выкупить эту лачугу и расширить свой участок. Три года назад он купил такую же хижину, сломал и на ее месте выстроил необычный для здешних мест двухэтажный особняк из кирпича, с огромным подвалом, о котором мало кто знал. В подвале находился небольшой тир и секретная комната-сейф, в которых богатые люди обычно хранят драгоценности и антиквариат. Семья Уоллесов официально не относилась к числу богачей, и для чего им секретная комната, а тем более тир, вряд ли можно было правдоподобно объяснить. Ну а чтобы таких объяснений давать не приходилось, их никому и не показывали. Это вполне укладывалось в обычаи города — вести замкнутый образ жизни и не принимать гостей.

На сегодня с формальностями было покончено. Оливия дала показания в участке, потом они поужинали в «Веселом попугае» говяжьими стейками, которые еще утром паслись на зеленых лужайках их фермы. Аппетит и у Тони, и у Оливии был отменным, может быть, поэтому никакого привкуса в мясе они не почувствовали, обсудили это обстоятельство и пришли к выводу, что посторонняя трава отражается только на вкусе баранины.

Сейчас они сидели на веранде второго этажа, любовались океаном, двумя островами с раскидистыми пальмами на фоне заходящего солнца, пили густое «Пино-нуар» из черного винограда, закусывали свежеизготовленным пармезаном с оливками и расслаблено беседовали. Все так, как они любили. Что может быть лучше, чем мир и лад в семье, когда супруги в уютной домашней обстановке неторопливо обсуждают обыденные вопросы прошедшего дня? И неважно, что в обличии супругов Уоллес находятся личности совсем других людей: ведь они живут в мире, где правят бал правдивая ложь и лживая правда, а жизни могут быть настоящими и иллюзорными, причем иногда они переплетаются так, что их легко перепутать. Иллюзорной может быть самая настоящая жизнь обычного труженика средней руки, который наивно или расчетливо, чтобы произвести впечатление, выдает себя за состоятельного плейбоя, гурмана и любителя живописи. И наоборот — настоящая жизнь может быть иллюзорной, это «легенда» секретного сотрудника, не имеющая ничего общего с его биографией. Все дело в том, как воспринимают ту или иную жизнь окружающие и какие последствия может вызвать разоблачение: в первом случае — снисходительный или оскорбительный смех, во втором — тюрьма на долгие годы, а в некоторых странах и лишение обеих жизней: как иллюзорной, так и настоящей…



Те, что жили сейчас жизнью супругов Уоллес, всё это хорошо знали, но сейчас они могли не опасаться расшифровки и чувствовали себя свободно.

— Зачем ты положила всех четверых? — спросил «Виктор».

— Не всех, я видела только четверых, — исчерпывающе и точно ответила «Сьюзен». — Кого увидела, того и положила…

— Если бы ты отстрелялась и уехала, ранив одного или двоих, это бы выглядело по-другому. А четверо… — «Виктор» почесал в затылке.

— Может, не надо было объявляться? Уехала — и все…

— Если бы воспользовалась «левым» стволом… А так… У тебя у одной «вальтер». Все, у кого тут есть оружие, предпочитают современные образцы.

— Да, я привыкла к своей игрушке, — мило улыбнулась «Сьюзен». — Как, впрочем, и ты к своему зверю.

— Точно. Я ведь начинал в группе вмешательства Национальной жандармерии, а там уже полвека пользуются «мануринами». Считают, что он самый безотказный револьвер в мире и с самым высоким останавливающим действием…