Данил Аркадьевич Корецкий

Возвращение не гарантируется

Пролог

Ноябрь 2021 г.

На Кунжутском плато, которое местные жители называли «плоскогорьем смерти», лежала мелкая, толстым слоем высыпавшаяся за прошедшие века из песочных часов Вселенной серая пыль, которую не тревожили уже десятки или даже сотни лет. Конечно, здесь иногда появлялись коренные обитатели окрестностей: шустрые кунжутские лисы, огромные архары и муфлоны со спирально закрученными рогами, сурки… Мелкие горные козы забредали на плато случайно и, если повезет, разочаровавшись в безжизненном пустынном пейзаже, быстро возвращались вниз, где растут деревья и кустарники, текут быстрые холодные речушки и звенят хрустальные водопады…

А если не повезет, то становились добычей тех, кто стоял в пищевой цепочке повыше: снежные барсы специально спускались сюда с ледяных вершин, чтобы поохотиться, хитроумный манул умело маскировался в каменных осыпях, прожорливый медведь терпеливо выслеживал добычу покрупнее, чтобы наесться до отвала, а остаток мяса завалить тяжелыми глыбами про запас… Да и встреча с гюрзой, зублефаром или скальной гадюкой не сулила ничего хорошего, не говоря уже о сангхуре, одно упоминание о котором наводило ужас на всю округу…

Это из-за него ни по какой, пусть и самой важной, надобности не выходили на плато жители окрестных селений, даже если искали пропавшую корову или ишака… Часто несчастное животное оказывалось разорванным на куски; окровавленные кости, обрывки шкуры и копыта растаскивали по всему пригорью крупные ястребы-бородачи да скальные шакалы… Несмотря на то, что у беззащитной домашней скотины имеется много врагов, молва приписывала каждое такое злодеяние сангхуру, хотя людей, которые видели его своими глазами, пусть и издалека, было гораздо меньше тех, кто встречался со снежным человеком, которого, впрочем, тоже никто из рассказчиков реально не наблюдал…

Конечно, представители местной фауны оставляли в пыльном океане Кунжутского плато следы своей жизнедеятельности, а когда случалось, то и ее трагического завершения, но регулярный кара-буран — сильный ночной северо-западный ветер, прорывавшийся сквозь цепь окружающих гор, — заравнивал их, как старательный служитель пляжа где-нибудь на Карибах после захода солнца чистил и разглаживал истоптанный, замусоренный песок, приводя его в парадно-торжественный вид, располагающий к красивому отдыху завтрашнего дня.

Поэтому невзрачная серая пыль Кунжутского плато, как отборный желтый песок дорогого морского курорта, всегда имела первозданную девственную поверхность: ни отпечатков больших и малых копыт или лап, ни иероглифов, оставленных птичьими когтями и клювами, ни извилистых — будто протащили шланг — следов пресмыкающихся, ни взрыхленных, забрызганных кровью, мест смертельной схватки… Ровная, гладкая поверхность, симметрично украшенная полукруглыми волнообразными рельефными узорами, состоявшими из микробарханчиков, над которыми с ювелирной тщательностью постарался кара-буран. Но, в отличие от карибских пляжей, эту благостную картину никогда не нарушали люди: сюда еще не ступала нога человека. Так было до часа «X».

Когда час «X» наступил, тридцатикилограммовые транспортные контейнеры, а следом тяжелые солдатские ботинки на высокой шнуровке, упавшие с высоты трех тысяч метров, с раскрывшимися на трехстах метрах парашютами, которые, хотя и с трудом, но погасили скорость приземления до безопасной, столкнулись с Кунжутским плато, лишая его девственности и вздымая облака знаменитой пыли, в которой оставляли глубокие ребристые следы. Ботинок была не одна пара и не две, а ровно десять, не считая ботинок командира, который приземлился немного в стороне от всей группы.

Условия высадки были заранее просчитаны, поэтому бойцы не сняли сразу кислородных масок, что позволило им спокойно дышать и проводить обычную после приземления работу в условиях почти нулевой видимости, вызванной искусственной пыльной бурей. Через полчаса тонкая взвесь осела, парашюты были спрятаны в грудах камней и распиханы по расщелинам, травм личный состав не получил, все привели себя в порядок, насколько возможно отряхнувшись от въедливой пыли, проникавшей в швы и поры комбинезонов.

Они как будто оказались в одном из лунных цирков — огромном круглом кратере с плоским дном, окруженном по периметру зубчатой лентой далеких скал. Рекогносцировка на местности показала, что координаты выброски выдержаны точно, обстановка вокруг спокойная и опасений не вызывает. Таким образом, прибытие специальной оперативно-боевой группы «Кинжал» в район ее применения прошло успешно, точно по тщательно продуманному и детально разработанному плану — как, собственно, обычно и бывало. Другое дело, что в данном случае возвращение группы спланировать оказалось невозможно. Правда, сейчас нацеленные на выполнение боевой задачи бойцы об этом не задумывались. Как говорится, там видно будет…

В горах ночь падает быстро, и вскоре одиннадцать человек растворились в опасной темноте Кунжутского плато. А в Центр ушло сообщение, что группа приступила к выполнению задания.

Глава 1

Сила в правде или правда в силе?

За несколько месяцев до выброски

Загородный ночной клуб «Сапфир» располагался на Щелковском шоссе в десяти километрах от Москвы. Кругом темнота и безлюдье, как в холодном, враждебном человеку космосе. А клуб сверкает яркими огнями: вознесенный над крышей огромный кристалл, изображающий драгоценный камень, давший название заведению, меняет цвета — синий, желтый, зеленый; исходящие от него белые лучи непрерывно бегают по кругу, мигают полуметровые неоновые буквы названия; разноцветные лампочки гирлянд и выполненные под старину фонари на литых столбах придают усадьбе торжественный и праздничный вид. «Сапфир», как местное солнце, вокруг которого концентрируется бурлящая и веселая вселенная — со звездами светских вечеринок, знаменитостями разного масштаба, узнаваемыми лицами завсегдатаев подобных заведений… Казалось, он всеми силами старался убедить, что за МКАДом тоже есть жизнь. И это у него получалось.

Свет сапфирового солнца вырывает из ночного мрака прилегающую территорию: небольшой ухоженный сквер, гостиницу, декоративный бассейн, огражденную низкими столбиками с провисшими между ними тяжелыми цепями автостоянку, заставленную большими дорогими машинами, в лакированных бортах которых отражаются разноцветные блики… Иногда из респектабельного, стилизованного под английскую архитектуру двухэтажного здания вырывается громкая музыка — когда распахивается дверь и наружу выходят освежиться пары и небольшие компании, одуревшие от оглушительных синкоп, пьянящих коктейлей, танцев до упаду, а иногда и запрещенных веществ… Модно и дорого одетые мужчины самого разного возраста, которых объединяют уверенные манеры и ощутимо исходящий от каждого запах больших денег, и девушки, все как на подбор молодые, ухоженные, рискованно одетые и готовые на все…

В простых умах может возникнуть избитая аналогия с бабочками, летящими на манящий и смертельно опасный огонь свечи, в более искушенных мозгах зашевелится мыслишка об астероидах, метеоритах и мелких осколках планет, попавших в поле притяжения столь же яркого, сколь и могучего солнца… Но здесь вряд ли рассуждают о высоких материях: находящиеся в веселом возбуждении гости прогуливаются по посыпанным красным песком аллеям, смеются, флиртуют, особо разгоряченные прямо в одеждах купаются в бассейне, некоторые пары ныряют в гостиницу на час-два или до утра…

У таксиста из желтой «Нексии», стоявшей в стороне, куда не добивал свет фонарей, невольно наблюдающего за «сапфировой» жизнью, ум был скорей простым, чем сложным, но он не анализировал происходящее и никаких выводов и умозаключений не делал, потому что был заточен не на пустые мысли, а на конкретный заработок. Его понятие об отдыхе даже отдаленно не напоминало то, как проводят время в ночных клубах, поэтому жизнь, бурлящая здесь, была ему непонятна и глубоко безразлична. Лишь когда распахнувшаяся в очередной раз дверь увеличила громкость рваных ритмов, ударивших ему по барабанным перепонкам, он поморщился.

Наружу высыпала стайка хохочущих девушек, и его азиатский прищур еще немного сузился: нет ли среди них сделавшей заказ клиентки? Все ночные красавицы были веселыми, симпатичными, в коротких юбках, с глубокими декольте и вырезами на спине, иногда доходящими до копчика. Но никто из них уезжать явно не собирался, просто вышли подышать свежим воздухом и покурить, хотя вторая цель явно перечеркивала первую. Имелись у них и более практичные замыслы, очевидные для данного места, но неискушенный шоферюга, конечно же, не мог их прогнозировать.

Хотя ситуация была предельно ясной: ночные красотки искали «рыбу». На их профессиональном жаргоне так назывались обеспеченные, представляющие интерес мужчины. При этом девицы, конечно, не были рыболовами, ибо выловить солидного осетра, истекающего жиром сома или властную, размером со шлюпку королевскую макрель, да еще распоряжаться ими по своему разумению, они заведомо не могли: задача стояла куда скромнее — привлечь внимание какого-либо икряного самца и предоставить ему возможность использовать привлекательность ярких мотыльков по своему усмотрению за более или чаще менее щедрое по сравнению с ожидаемым вознаграждение.

Таксист раздраженно сплюнул через открытое окно.

«Сучки, стыда нет, совести нет, — зло думал он. — А потом жалуются, что их обидели… Так сами напрашиваются!»

Но вряд ли завсегдатаев «Сапфира» интересовало мнение какого-то гастарбайтера. Возвышенные мысли о черном безжизненном космосе и солнце, вокруг которого концентрируется вся местная жизнь, их тоже не посещали… Они «решали свои вопросы», как принято говорить в последнее время, хотя здесь за этим деловым оборотом стояло обычное удовлетворение физиологических потребностей, которое напряжения ума совершенно не требовало.

Дверь заведения снова открылась, и на улицу вышли трое мужчин — далеко не первой молодости, но облаченных в молодежный прикид. Одному было далеко за пятьдесят, короткая стрижка не могла скрыть седины, однако возраст он старательно маскировал: синий пиджак от «Версаче», белая рубашка поло с синими пуговицами, джинсы и блестящие новенькие штиблеты. Второй если и был моложе, то не намного, хотя бритая голова исключала вопросы о седине; расстегнутая полосатая рубаха навыпуск со слегка закатанными рукавами, под ней майка Loro Piano, отглаженные светлые спортивные брюки и белые кроссовки. Третьему на вид немногим за сорок, но очевидно чересчур увлекается пивом — легкий, почти прозрачный кремовый полотняный костюм, мягко говоря, не очень хорошо сидит на грузной фигуре с неприлично большим животом; впрочем, черные лаковые туфли никаких нареканий не вызывают.

С трудом изобразив доброжелательность на не приспособленных для добрых эмоций грубых лицах, «рыбы» солидно подплыли к яркой стайке оживленно щебечущих ночных мотыльков, которые их тайно и ожидали, а теперь, развернувшись, заинтересованно встретили возможных кавалеров на час ослепительными улыбками, иногда напоминающими плотоядные оскалы мелких хищных зверьков.

После короткого знакомства компания двинулась по посыпанной красным песком аллее к бассейну, откуда доносились звонкий смех и всплески воды. Их место тут же заняли несколько молодых людей, тоже вышедших на относительно свежий воздух — время шло к разводу, и надо было определяться: оставаться на after party или, склеив подружку, возвращаться домой. Некоторые уже определились с этим важным вопросом: коротко стриженный мужичок в «Версаче» и девушка в мокром, туго облепившем тело платье, обнявшись, шли от бассейна к гостинице.

— Смотри, Азамат, совсем стыд потеряли! Он же ей в отцы годится! — осуждающе сказал таксист сам себе и взялся за телефон, собираясь уточнить, не отменен ли заказ, но как раз в это время из клуба вышла высокая стройная брюнетка в джинсах, красной маечке с надписями по-английски и красных балетках на плоской подошве. В руке она держала большую сумку, как будто только что приехала издалека или, наоборот, — собралась уезжать.

— Виолетта, королева шеста! — возбужденно закричали молодые люди, которые к интересующей профессионалок «рыбе» не относились — так, плотва, карасики мелкие. Когда-то, может, подрастут, заматереют, наберут веса, а может, и нет: сожрет мимоходом вечно голодная щука или быстрый сазан заглотнет между делом — и все дела! Но пока они своей судьбы не знают — веселятся, понтуются, бьют хвостами, поднимая быстро лопающиеся пузыри…

— Иди к нам, Виола, выпьем, надо же расслабиться после работы! Потом отвезем, куда скажешь!

Как всегда не обращая на поклонников внимания, она быстро проходит мимо, и парни, зная, что охрана в «Сапфире» резкая, а «крыша» солидная, вольностей себе не позволяют, только жадно провожают глазами гибкую фигурку, которая привычно ныряет в заднюю дверь ожидающего такси.

— Облом! — говорит высокий худой блондин в черной траурной майке с белым черепом на груди. — Ничего странного — ее никогда никто не увозит!

— Значит, есть постоянный папик, гарантированное содержание и все такое, — философски замечает его товарищ. — Тогда с этим строго…

Желтая «Нексия» выезжает из освещенного пространства и скрывается в темноте холодного и смертельно опасного космоса. Почти сразу с парковки срывается черный, как сажа, угловатый «Гелендваген», пускается следом, как волк, преследующий дичь, и мгновенно растворяется в такой же черной ночи, которую любят хищники и у которой почти всегда пользуются взаимностью…

Как обычно после выступления, Виолетта устала, глаза слипались. Приборная доска «Нексии» светилась мягким зеленоватым светом. В отличие от напористо-токсичного цвето-звукового фона «Сапфира» он не возбуждал нервную систему, не пробуждал глубоко запрятанную первобытную агрессию, а успокаивал и расслаблял. Однако расслабиться она не могла: от водителя исходила непонятная, но явная волна враждебности, и это настораживало: мало ли вокруг маньяков! Сегодня день неудачно начался, неудачно проходил и заканчивался неудачно: сгустком немотивированной злобы за рулем… И закончится ли он только этим? Она оглянулась назад, и сердце провалилось — если не в пятки, то до желудка точно: две желтые точки, словно глаза зверя, неотрывно маячили сзади и заметно увеличивались.

— Прибавьте скорость! Пожалуйста! Я заплачу! За мной гонятся!

— Сама виновата! — буркнул водитель. — Веди себя, как порядочная, никто гнаться не будет!

Виолетта в истерике заколотила кулачками по мягко поддающейся спинке переднего сиденья.

— Если догонят, они меня… — фальцетом выкрикнула девушка и осеклась. — В общем, плохо мне будет… Могут и убить!

— Сиди дома, готовь обед мужу, воспитывай детей, плохо не будет, только хорошо будет, — процедил водитель.

— Нет у меня мужа, и детей нет, да и дома тоже нет! Прибавьте газу!

— А у меня есть и жена и дети, только далеко. А здесь мы с земляками вчетвером подвал снимаем, чтобы деньги заработать и домой отослать! И если у меня права заберут, то вся семья голодать будет! Да и с этими, которые гонятся, зачем мне ссориться? Чтоб меня убили? Сейчас я тебя высажу, и сама с ними разбирайся!

— А ты весь такой хороший да правильный? — зло огрызнулась Виолетта. — Земля круглая, настанет момент, может, тебе тоже о помощи просить придется! А тебе в ответ болт покажут!

— Да уж ты, небось, на болты насмотрелась…

— Что ты там бурчишь?! — Она хотела послать наглеца куда следует, но порыв внезапно прошел, накатила усталость и безразличие обреченности. Глядя на неумолимо приближающиеся фары, она заплакала.

— Поздно слезы лить, раньше надо думать, — немного смягчился водитель. — Да может, это и не за тобой… Мало ли машин в Москву едет!

Но девушка, несмотря на молодость, знала: хороший конец бывает только в сказках. Да в кино. Но сказки — они сказки и есть, а в кино все по сценарию: его специально пишут для хеппи-энда. Реальную же жизнь никто не поправляет в лучшую сторону, поэтому дерьма в ней больше, чем золота, а трендюлей отваливают чаще, чем дарят подарки. Вот Надька выехала с каким-то вроде приличным мажором — и пропала, только через неделю нашли в канализационном люке… И что же? Да ничего — мажор месяц отдыхал на Мальдивах, потом объявился как ни в чем не бывало: танцует, веселится, снимает девочек… Говорят, не он Надьку в люк положил. А там — кто знает: он, не он… Несмотря на ее мольбы и слезы, водитель не собирался увеличивать скорость; правда, и останавливаться передумал. Виолетта забилась в угол и впала в оцепенение.

На пустынном темном шоссе «Гелендваген» легко нагнал желтую «Нексию», как волк настигает козу, и, вырвавшись вперед, круто развернулся, перегораживая путь. Таксист вдавил в пол педаль тормоза, заскрипели стертые колодки, пассажирку бросило на спинку водительского сиденья, раздался глухой удар и короткий вскрик. Со скрипом стирая об асфальт резину заблокированных колес и оставляя на асфальте пахнущие гарью черные полосы, желтое такси протащилось юзом несколько метров и замерло перед престижным внедорожником, в опасной близости от лакированного, неимоверно дорогого борта.

Водитель облегченно перевел дух: обошлось! А ведь еще метр — и пришлось бы почку продавать! У этих ребят все просто: кинут тебе ключи, отберут паспорт, назначат срок и уедут, а ты уж как хочешь выкручивайся… Впрочем, расслабляться рано — сейчас опасность не миновала: еще неизвестно, какую они предъяву выкатят… Подмосковная ночь — все равно что не знающие законов джунгли: здесь кишат агрессивные и безжалостные зубастые, клыкастые, когтистые, вечно голодные твари, и хорошо, если у тебя есть твердый панцирь, острые иглы с болезненным ядом, быстрые ноги или мощные крылья, способные унести от опасности… Но у таксиста ничего этого не имелось: он один-одинешенек, без всякой «крыши», как мягонький и жалкий бесправный зайчонок, по глупости и случайности заруливший в чужой бескрайний темный лес на раздолбанной галоше…

Тут и земляки не помогут — это ведь не беззащитный местный люд всей кодлой кошмарить… А за преследователями сила, деньги и связи — вон на какой тачке катаются! И миграционная служба наверняка у них с руки кормится, и менты, да и все те, кто должен наводить закон и порядок в этих опасных ночных джунглях…

Сзади застонала распутная ханум, из-за которой все и произошло, — видать, нечистый заставил его взять этот стремный заказ! Она прилично ударилась при торможении, но шайтан с ней — ему надо о себе думать…

И действительно, этот момент наступил. Дверцы угловатого и грозного, как танк, «Гелендвагена» синхронно распахнулись, и наружу неспешно выбрались два рослых широкоплечих мужчины официального вида: в черных костюмах, белых сорочках с галстуками и таблетками телефонов в ушах, от которых уходили под ворот белые витые шнуры. Вообще-то, серьезные охранные фирмы, а тем более могущественные государственные службы уже давно перешли на беспроводные гарнитуры, которые не бросаются в глаза и не привлекают излишнего внимания. Но те, кто любит рисоваться и «колотить понты», не скрывают аксессуаров своей работы, а скорее выставляют их напоказ.

Впрочем, таксист ничего этого не знал, да и думал совсем о другом: о сохранности своей машины, черепа, зубов и костей. С тех пор, как участковый отобрал острый отцовский пчак с костяной ручкой, а короткую тяжелую дубинку, привязанную под сиденьем, он сам выбросил, попав в гаишный рейд, про дух, честь, достоинство и прочие нематериальные категории он уже не вспоминал.

«Черный костюм», который был повыше, по-хозяйски, вразвалку подошел к водительской двери и согнутым пальцем постучал в стекло. Судя по манерам, в прежней жизни его обладатель работал в ГАИ и носил официальную форму. Но одежду сменить гораздо легче, чем повадки…

«Неужели права попросит?» — вполошенно мелькнула глупая мысль. Но нет.

— Ты что не останавливаешься, сука? — процедил бывший гаишник.

Его напарник тем временем резко распахнул заднюю дверь.

— Вылазь, сука, приехала! — тем же тоном произнес он. Судя по схожему лексикону и одинаковым ухваткам, нынешние охранники когда-то работали в одном подразделении.

— А кто меня останавливал, начальник?! — начал привычно оправдываться водила. — Я еду себе и еду…

— Ты дурака не строй, я тебе фарами мигал! — прикрикнул бывший гаишник и хлопнул водителя по щеке — не больно, но обидно. Впрочем, кто же обращает внимание на такие мелочи?

— Клянусь Аллахом, не видел! Я могу штраф заплатить…

— Заткни его знаешь куда?!

Сзади раздавалась возня, ругань и крики.

— Я никуда не пойду! — испуганно восклицала пассажирка. — Убери грабли! А-а-а!

— Серый, помогай, она мне всю руку расцарапала! — обиженно воскликнул второй бывший гаишник. Он пытался за ногу вытащить девушку из машины, но та вцепилась в ремень безопасности и отбивалась второй ногой, причем довольно успешно — ему удалось извлечь наружу только большую сумку.

— Щас, Костян, сделаю. — Серый открыл заднюю дверцу, рывком сорвал тонкую руку с ремня и вытолкал Виолетту прямо в расставленные лапы разъяренного напарника, который тут же покарал ее звонкой оплеухой.

— Глохни, зараза, а то я тебя прямо тут закопаю! — взревел Костян.

— Ай! — взвизгнула девушка. — Смотри, как бы тебя не закопали!

— Давай, уматывай отсюда по-быстрому! — приказал Серый таксисту, который чувствовал себя, как окруженный удавами кролик. — Ты ничего не видел, не слышал, и не знаешь!

— Так я и правда ничего не знаю! — оживая, воскликнул тот, тронул такси с места прямо с распахнутыми дверями, аккуратно объехал «Гелендваген» — и дал по газам. Похоже, сегодняшняя история закончилась для него удачно.

Чего нельзя было сказать о недавней пассажирке: когда он остановился закрыть двери и машинально оглянулся, то увидел, как в свете фар тонкий девичий силуэт безуспешно бьется между двумя массивными черными фигурами. И вряд ли у нее были шансы на успех: силы явно неравны, отчаянные крики рассеиваются в прохладном воздухе, редкие машины не притормаживали, не сигналили, а напротив — старались объехать происходящее по самому краю дороги и поспешно увеличивали скорость. Ничего удивительного: мало ли в глухую черную ночь кричат слабые и беззащитные жертвы, попавшие в когтистые лапы безжалостных монстров? У каждого своя участь, и умнее не встревать в чужие судьбы, а заботиться о собственной! Хотя на этой благоразумной и широко распространенной философии не создашь ни одного благородного романа и не снимешь ни одного героического фильма — но тут уж ничего не поделаешь!

Неровной серебряной монетой светила почти полная луна, быстро неслись гонимые ветром облака. Но в ночном московском небе, как назло, не пролетали в этот момент ни Супермен, ни Бэтмен, ни Железный человек! Да если бы и пролетали — что с них толку? Они не умеют действовать в реальном мире по своему разумению — только по расписанной роли в виртуальном пространстве, придуманном писателями и сценаристами, воссозданном режиссерами, актерами, костюмерами и декораторами и виртуозно зафиксированном операторами… Писатели, режиссеры и даже продюсеры также, как назло, не проезжали по темному Щелковскому шоссе, да и от этой братии, честно говоря, тоже не было бы никакой пользы: они полноправные владельцы своих собственных выдуманных миров, это там они цари и боги, вершители судеб, неподкупные судьи и бестрепетные служители закона, распутывающие немыслимые загадки и всегда добивающиеся победы добра и торжества справедливости! А на пустынной ночной трассе они так же беспомощны и бесполезны, как и их герои: здесь царствуют всамделишные, а не книжные пороки: столь же примитивные, простые и жестокие, сколь подлинное уродливое зло и грубая, без надуманной интеллигентщины сила, и здесь они сами могут очень даже просто получить в бубен и умыться кровавыми слезами…

Надо сказать, что очкастые созидатели безупречных миров все прекрасно понимают — недаром в известном культовом фильме симпатичный парнишка, страдающий постстрессовым синдромом, разъясняет погрязшему во всех библейских грехах, но быстро прозревшему и плаксиво кивающему людоеду-американцу, что сила в правде, опираясь при этом на лежащий между ними «Узи», из которого накануне, во время бандитского налета, перекрошил десятка полтора не верящих в очищающую силу истины жителей города желтого дьявола…

Правда, может, они и верили, но он-то ни о чем не расспрашивал, вместо вопросов нажимая раз за разом спусковой крючок; так же, как не дискутировал о правде с черным торговцем оружием, которому вместо обещанных денег за товар выстрелил из примитивного самопала гвоздями в лицо, выбив глаза и бесплатно завладев фирменными «кольтами», «береттами» и тем самым «Узи», который впоследствии служил наглядным аргументом утверждения, что сила в правде… Впрочем, несоответствие убежденно произносимых им слов и столь же убежденно и профессионально совершаемых действий, однозначно основанных на противоположном принципе правды в силе, вовсе не портят героя — понимающая киношная братия даже не засоряет звуковой ряд и не оскорбляет уши зрителей непонятными словами «когнитивный диссонанс», которые могут усложнить восприятие и испортить все дело!

Проще пропустить эти мелочи мимо массового сознания — в результате зрители буквально влюблены в симпатичного паренька, который сумел-таки пробить коросту жадности и бездуховности американцев с помощью слов правды, подкрепленных самым безотказным и скорострельным пистолетом-пулеметом мира, а также печальным опытом тех, кто не воспринимал его прекрасный и заслуживающий всяческого уважения тезис… А может, и воспринимал, но, наверное, не так, как следовало: или неправильно, или однобоко, или… Да хрен с ними, сами виноваты!

Конечно, таксист-гастарбайтер тоже видел этот замечательный фильм и, как девяносто семь процентов киноаудитории, пропустил жонглирование понятиями сила в правде и правда в силе, мимо разума и памяти. И хотя главный герой, с мелкими оговорками — вроде недостаточной толерантности к приезжим со смуглой кожей, — ему понравился, сейчас он не вспоминал отчаянного парнишку, не погружался в сложные моральные категории, но неприятный осадок от происшествия на Щелковском шоссе у него все же остался. Правда, оправдаться перед собой удалось довольно легко: ведь если бы не отобранный пчак да не выброшенная из-за «гайцов» дубинка, которой он так ловко управлялся, он бы мог показать этим быкам в черных костюмах! Конечно, мог и не показать… Но раз ножа и дубинки нет, значит, и говорить не о чем! А виноваты в его бездействии сами менты!

С этой успокоительной мыслью он въехал в Москву, где закружился в круговороте менее возвышенных, но более важных размышлений: как заработать на сегодняшнюю шаурму и доширак, да еще «отбить» потери за впустую сожженный бензин…

Происшествие, случившееся по пути из «Сапфира», постепенно забылось. Да, собственно, и происшествия-то никакого не было: то, что он видел, даже не заслуживало включения в суточную полицейскую сводку! А что там дальше у них получилось, так он не ясновидящий… Поэтому совесть у него была чиста, а душа — спокойна.

* * *

А тем временем в черной ночи «черные костюмы» без особого усердия выполняли свою привычную, изрядно надоевшую, черную работу: тащили очередную дуру в зловещий черный внедорожник. Она упорно сопротивлялась: упиралась, царапалась, кусалась.

— Еще раз укусишь — зубы выбью! — рявкнул Костян. — Говорили тебе: Рыбаку нельзя отказывать! Не хотела по-хорошему, теперь будет по-плохому! Он свое все равно получит, а тебе прилетит, что заработала!

— Да я все Петру Николаевичу скажу! — сорванным голосом просипела девушка. — Еще посмотрим, кто что получит!

— Не смеши! — усмехнулся Серый. — Петя против Рыбака не тянет. Он тебя даже слушать не станет!

Заднее правое стекло «Гелендвагена» было наполовину опущено, и кто-то внимательно наблюдал из теплого, прокуренного и наполненного тихой классической музыкой салона, как развиваются события снаружи — в злой прохладной черной ночи. И происходящее таинственного наблюдателя утомляло.

— Вы что, заснули там?! — раздраженный голос из наушников подстегнул охранников, как разряд тока. Они вмиг скрутили Виолетту, схватили за руки, за ноги и понесли к внедорожнику — так тащат на свалку мешок со старым тряпьем. Девушка обмякла и перестала сопротивляться, как обессиленная жертва хищных зверей, наконец осознавшая бесполезность своих усилий… Финал неумолимо приближался, и всем участникам этой жестокой мизансцены было ясно, каким он будет. Ведь, как уже отмечалось, реальная жизнь далека от внезапных счастливых развязок, которыми изобилуют романы и кинофильмы. Но иногда из этого правила бывают исключения.

Видавший виды скромный бордовый «Хендай», как и положено, проехал мимо, но вдруг неожиданно, с пронзительным, до мурашек по коже, скрипом резины, затормозил, сдал назад и остановился в полуметре от «Гелендвагена», подперев его сбоку и наплевав не только на правила дорожного движения, но и на обостренное самолюбие владельцев дорогих «тачил», что было чревато бо́льшими неприятностями, чем заурядное составление протокола. Фары высветили картину, которая в полицейских документах была бы однозначно названа «похищением человека».

Серый и Костян, не выпуская из рук обмякшее тело пленницы и открыв рты, уставились на столь непристойно ведущее себя бюджетное детище корейского автопрома. Если бы это был роскошный «Экус» — снаружи, да и внутри мало отличимый от «Роллс-Ройса», или «Ленд Крузер», «Хаммер», «Бугатти», «Майбах» или еще какой-либо зверь из той породы, которые живут в богатых гаражах рублевского направления, подтверждая избранность и элитарность своих хозяев, то никаких вопросов бы у них не возникло: кто-то «из своих» остановился поздороваться, перекинуться парой слов, попросить сигару, предложить программу на остаток ночи… Могло оказаться даже, что с телкой вышла ошибка и она не сама по себе, а чья-то дочка, внучка или любовница, короче, имеет солидного хозяина и ее нельзя тащить как мешок мусора, даже если это приказал сам Рыбак! Эта ситуация щепетильная — тут и до стрельбы недалеко, особенно если задеты сильные чувства, а оскорбление настолько тяжкое, что его можно смыть только кровью… Но такие непонятки, как сейчас, не успевшие зайти слишком далеко, обычно заканчивались мирно: хлопнули по стаканчику вискаря, дали девчонке несколько тысяч зеленых «за беспокойство», галантно извинились и разъехались…

Однако неприличный «Хендай» сразу перечеркивал алгоритм мирной встречи «своих»: «свои» на таких тачках не ездят. Да и вообще неизвестный водитель нарушил все остальные закономерности поведения на пустынном ночном шоссе: вместо того чтобы заботиться о собственной судьбе, он собирался встрять в чужие… А может, в неказистом, недавно угнанном «корейце» сидят киллеры, «заряженные» на Рыбака, и сейчас они в два-три автоматных ствола выполнят свой заказ, изрешетив заодно и черные костюмы охранников?!

Все эти мысли всполошенной воробьиной стаей пронеслись в голове Серого, но они с напарником даже не успели сдвинуться с места, напряженно вглядываясь: кто сейчас выйдет из «Хендая»? Водительская дверь открылась, и наружу вылез молодой человек среднего роста и телосложения, в камуфлированных штанах, майке цвета хаки и сланцах, с виду — обычный парень, одевающийся в стиле милитари, как и многие его сверстники, что характерно, как правило, в армии не служившие.

Никаких киллеров с ним не было, оружия в руках тоже, даже монтировку не взял. «Черные костюмы» переглянулись: облегченно, но и с недоумением.

— Кто это? — спросил Костян, у которого было «позднее зажигание», поэтому он всегда ходил ведомым и нуждался в разъяснениях.

Серый пожал плечами.

— Какой-то колхозник из Яблоневки или с птицефабрики…

— И чего ему надо?

— Откуда я знаю?! Может, краденый комбикорм продать хочет…

Фары подъехавшей машины дали Виолетте понять, что обстановка изменилась, она снова принялась вырываться и кричать:

— Отпустите меня! Помогите! На помощь! Спасите!

Парень, шлепая сланцами, без особой спешки направился к главным действующим лицам криминальной драмы. Он имел такой же неказистый, простецкий вид, как его машиненка и, конечно же, в схватке не смог бы выстоять против любого из охранников, которые были даже на вид сильней его, а кроме того, имели разряды по боксу и борьбе. На миг им показалось, что это какой-то случайный деревенский лох, который заблудился и теперь хочет спросить дорогу… Хотя лохи не суют свой нос в крутую разборку на безлюдной ночной трассе, скорей наоборот — объедут ее за десять километров! Бойцы ничего не понимали. И парень, и его машина вызывали у них только чувства превосходства и пренебрежения, но он же не сумасшедший, чтобы так нагло лезть на рожон! Значит, на что-то рассчитывает? Однако они не могли понять: на что?!

— Девушку отпустить и мордами в землю! — подойдя вплотную, угрожающе рявкнул «колхозник». — Иначе убью!

Да, лохи так дерзко себя не ведут. И столь грозных властных голосов у них отродясь не водилось. Подобные интонации вырабатываются долгими тренировками и длительным опытом успешного применения системного насилия. Но тогда кто это?!

— Ты что, олень, из психушки сбежал?! — по инерции бросил Серый. — Дергай отсюда, пока…

Но голос его постепенно стихал, будто кто-то внутри могучего тела крутил регулятор звука и наконец докрутил до конца — фраза осталась незаконченной. Боец грозного Рыбака понимал: происходит что-то непонятное, причем он ведет себя неправильно, однако как надо «правильно» — он сейчас не знал, к тому же по-другому вести себя просто не умел… Лицо незнакомца и его манеры прорывали видимость безобидной простоватости, наброшенной на плечи, как маскировочная накидка, а глаза, развитые надбровные дуги, резкие носогубные складки, жестко сжатый рот и квадратный подбородок давали ответ на главный вопрос: «На что он рассчитывает?»

И ответ напрашивался неутешительный. Он рассчитывал на самого себя! И это был плохой признак. Очень плохой и опасный!

— Брось девушку, сказал! — «Колхозник» схватил Серого — на предплечье словно капкан захлопнулся. Тот ойкнул, выпустил ноги Виолетты, она наполовину упала — нижней половиной туловища, но тут же вскочила и, ударив еще ничего не подозревающего Костяна коленом в пах, освободилась окончательно и бросилась наутек.

Хотя в самое уязвимое мужское место Виолетта не попала, Костян согнулся, ожидая прилива волны боли, а Серый, понимая, что на карте стоит высокооплачиваемая работа, а может, и увольнение из жизни, принялся «разбираться» с внезапным наглецом. И хотя ему много раз приходилось и нападать, и защищаться, причем в куда менее выгодных по численному соотношению с противником ситуациях, сейчас ему меньше всего хотелось заниматься привычным делом. Но Рыбак был страшнее неизвестного заступника, поэтому Серый преодолел себя и оттолкнул «колхозана», чтобы увеличить дистанцию для хорошего хука справа, а может, для страховки сразу выполнить «двоечку». Но тот не сдвинулся с места и то ли толкнул, то ли ударил противника в ответ. Скорей, все-таки толкнул, потому что для удара нужен замах, а между ними было не больше десяти-пятнадцати сантиметров. Неизвестно, хватило ли этих сантиметров, но то, что увидел оказавшийся невредимым и пришедший в себя Костян, напомнило ему сцену из фантастического боевика, в котором ненашенский полицейский коротким нажатием аварийной кнопки в районе солнечного сплетения выключил массивного, вышедшего из подчинения робота. На выключение это и было похоже больше всего: незнакомец несильно ткнул Серого кулаком под грудину — и тот молча завалился на бок.

Костян рванулся было за беглянкой, но видя, что напарник лежит неподвижно, развернулся к неизвестному лоху, который вел себя совсем не как лох.

— Да ты что, гад?! — растерянно спросил он, зная, что «уложить спать» Серого с одного удара не удавалось еще никому, а тут и удара-то не было…

Громко лязгнувшая дверца «Гелендвагена» вывела его из оцепенения — на поле битвы, которое уже начало превращаться в место происшествия, появился еще один фигурант: широко известный в узких кругах Рыбак — худощавый мужчина сорока пяти лет, коротко стриженные светлые с сединой волосы, серый, блестящий перламутром и отсвечивающий в свете фар костюм, синяя рубашка с шейным платком и туфли «Гуччи» из полированной кожи, которых в темноте видно не было, но все знакомые авторитетного в столице бизнесмена и мецената Сергея Григорьевича Рыбаченко знали, что они непременно должны довершать наряд.

— Что вы тут манную кашу развели! — раздраженно заорал бизнесмен, который сейчас выступал в социальной роли «бандита в образе». — Костян, вали этого пса и догоняй соску!

Рядовые без командира обычно утрачивают объективное восприятие ситуации и способность к эффективным самостоятельным действиям. Эта закономерность распространяется на «бойцов», «гладиаторов», «солдат», «торпед» и прочих представителей криминальных группировок, предназначенных для «разборок» и обобщенно именуемых «мясом». Поэтому, получив четкое указание, Костян вновь почувствовал почву под ногами и ощутил прилив уверенности.

— Понял, хозяин! — Он сунул руку под пиджак к левой подмышке, но не дотянулся до кобуры: «колхозник» собранными в щепотку тремя пальцами, которыми будто набрал соль, собираясь посолить овощной салат, тюкнул его в область виска, и тот рухнул на своего коллегу.

— Да ты что, бессмертный?! — В руке у Рыбака появился, как пишут в современных осторожных протоколах, «предмет, похожий на пистолет» — ведь если его не изъяли на месте, то это вполне может оказаться массо-габаритный макет, охолощенный пугач, ракетница, детская игрушка, в конце концов, да мало ли какая еще безобидная штуковина, никак не связанная с пулевыми пробоинами на витринах, лежащими на земле окровавленными трупами и не дающая оснований для версий о «заказухе», бандитизме, организованной преступности, переделе сфер влияния и прочих страшных предположений, до которых так охочи борзописцы из «желтых газет» и еще более «желтого» интернета.

Но парень, которого ошибочно принимали за лоха и колхозника, скорей всего, оказался журналистом: он сразу распознал опасность в появившемся предмете и, не дожидаясь доказательств, прыгнул вперед, отвел ствол в сторону, так что выстрел взбудоражил на диво тихую, хотя и не очень спокойную ночь, а пуля со свистом улетела в темноту. Рыбак на этом не успокоился: отскочив, он прицелился в «журналиста» и трижды нажал спуск, но курок только с безвредным звоном бил по ударнику, не причиняя вреда наглому незнакомцу, который, не проявляя беспокойства, подошел к авторитетному бизнесмену вплотную и ткнул двумя пальцами в шею, мгновенно прекратив и его противоправные действия, и обычную жизнедеятельность крепкого организма.

Потом он внимательно огляделся, поднял с асфальта большую сумку и женскую красную туфельку на плоской подошве, загрузил в свою невзрачную машинку, бросил прощальный взгляд на три тела, лежащие в прежних позах… Конечно, если бы это была финальная сцена художественного фильма, то сценарист с режиссером обязательно бы заставили его произнести ключевую фразу — что-нибудь типа: «Правильно говорят — сила в правде! А вы не верили!». И поверженные негодяи обязательно бы покладисто согласились: «Верим, верим! Сила в правде, честности и справедливости!»

Но это был не фильм, а вполне реальная жизнь. И смерть тоже реальная. Поэтому он сел в свой «Хендай», развернулся и погнал по трассе, оставив Рыбака, Серого и Костяна остывать со скоростью два градуса в час. А если еще захолодает, то и больше.

* * *

Девушка успела пробежать метров триста. Вместо того чтобы свернуть в темноту, она держалась в свете фар, как бегут испуганные зайцы, надеясь таким образом избежать грозящей опасности. А ведь считается, что люди умнее зайцев! Впрочем, превратившись в дичь, все часто ведут себя одинаково: страх уравнивает живые организмы как высшей, так и низшей степени организации. Конечно, из этого правила, как, впрочем, и из любого, есть исключения.

Исполнивший обязанности Бэтмена, Супермена, Зорро и всех остальных благородных героев парень быстро догнал беглянку, притормозил и, перегнувшись, открыл пассажирскую дверь.

— Садись! Да не бойсь — это я!

Она шарахнулась было в сторону, но, бросив взгляд на водителя и чуть поколебавшись, прыгнула на сиденье. «Хендай» набрал скорость, девушка то и дело оглядывалась назад. Она была босиком, а в руке, как амулет, оружие или опознавательный знак, сжимала красную туфлю.

— И правда, никто не гонится…

— Не бойся, они уехали! Сзади твои вещи, можешь обуться.

Но она пропустила его слова мимо ушей.

— Это в тебя стреляли?

— Где? Я не слышал.

— А как ты ушел?

— Убежал. А они развернулись и погнали обратно.

— Врешь! Покажи кулаки…

Он протянул правую руку, девушка внимательно осмотрела костяшки.

— Даже не ободраны. Не похоже, чтобы ты дрался…

— Как я мог драться с такими быками?

— Не знаю. Только они бы никогда не отпустили тебя по-хорошему. И меня бы обязательно догнали…

— Так где они?

— Вот это загадка. — Изогнувшись винтом и блеснув подтянутым животом, она достала с заднего сиденья вторую туфельку. — Влажные салфетки есть?

— Зачем тебе?

— Не могу же я надевать туфли на грязные ноги!

— Ничего себе, какие нежности! — усмехнулся водитель. — Посмотри в бардачке — там есть бинт и немного водки во фляге.

— Мне бы и внутрь не помешало. Хотя бы пару глотков…

— Там как раз столько и есть. А что у тебя с ними вышло?

Девушка протерла влажным бинтом ступни и обулась. В салоне резко запахло спиртным.

— Какая гадость! — Поморщившись, она приложилась к зеленому грушевидному сосуду. Содержимого как раз хватило на три хороших глотка. — Что, что… Пристали, чтобы я к Рыбаку ехала, а я отказалась.

— А кто это?

— Ты что, не слышал?! Городской авторитет, всю округу держит!

— Ну и хрен с ним! Зачем мне про него слышать?

— Сволочи, как проволокли по асфальту! — Она озабоченно рассматривала разорванные на коленях джинсы. — Видуха, как после изнасилования…

— А что, ты знаешь, как это бывает? — покосился он.

— Небось не вчера родилась. Каждая третья телочка это знает!

— «Телочка»! — хмыкнул парень. — Ну-ну…

Некоторое время ехали молча. По сторонам тянулись черные ряды лесополос, иногда навстречу попадались редкие машины.

— Что у тебя за фляга? — спросила она, закручивая крышку на цепочке. — Тяжелая, железная… Никогда таких не видела…

— А какие видела?

— Серебряные, красивые, маленькие… Чтобы взбодриться коньячком или вискариком, стаканчика достаточно… А тут целое ведро!

— Нет, всего восемьсот грамм. На рыбалку, охоту…

— Ну, ну… Охотничек, — недоверчиво сказала она. — Но ты молодец, что взял мои шмотки!

И снова, перегнувшись в талии, достала из сумки кошелек, открыла, пересчитала деньги. Краем глаза он видел, что в основном там находятся доллары.

— Смотри, все на месте! — удивилась она.

— А куда бы они делись?

— А куда деваются деньги? Только что были — а уже нет!

— Думала, я прикарманил? — косо глянул спаситель.

— Да нет… Просто проверила, по привычке…

— А почему на меня не подумала? Или я на вид такой честный?

— Да нет… У тебя просто времени не было. Откуда я знаю — честный ты или нет? Я тебя впервые вижу, мы даже не знакомы…

— Давай познакомимся. Как тебя зовут?

— Виолетта.

— А по-настоящему?

— А чем тебе это не настоящее?

— Да тем, что сейчас все простые имена у девчонок пропали! Остались клички — Мальвины, Элеоноры, Снежаны…

Девушка засмеялась.

— Вижу, ты не такой простой, как кажешься! Только клички здесь ни при чем: они у собак бывают. Виолетта — сценический псевдоним. А вообще-то я — Женя! А ты?

Парень усмехнулся.

— Не поверишь! Я тоже Женя. Евгений.

— Опять гонишь? — Она дружески хлопнула его по руке. — Надо же такое придумать!

Он пожал плечами.

— Можешь называть Скатом.

— Так ты из блатных?! — Женя-Виолетта перестала улыбаться и отодвинулась, насколько позволяло сиденье. — А не похож совсем…

— А на кого похож?

— Честно? Не обидишься? На колхозника… И запашок потный…

— Почему я должен обижаться? Я сам из деревни. Правда, колхозов уже давно нет…

— А как же ты этих горилл прогнал? Я ведь вначале подумала, что тебя Петр Николаевич прислал — он многих лихих ребят знает… Но у него таких, как ты, и не найдется…

— Кто он такой, твой Петр Николаевич?

— Владелец «Сапфира». Но эти его вроде не уважали… Тогда кто ты и откуда взялся?

— Я же тебе сказал: Евгений, из деревни!

— Прикалываешься… Ну, как хочешь. Евгений, так Евгений, из деревни, так из деревни! Мне все равно. А куда ты везешь бедную беззащитную девушку?

— А куда тебе надо?

— На Шипиловскую. Хотя… Черт! — Она звонко шлепнула себя по лбу. — Совсем забыла!

Евгений, или кто он там был на самом деле, не задал естественных в подобном случае вопросов типа: «А что случилось?» или «Что ты забыла?». Виолетта, или Женя, сама должна была объяснить свою реакцию.

— Совсем забыла! — убитым тоном повторила она. — Хозяйка же выгнала нас с Галкой!

— За что?

— Да ни за что! — раздосадованно воскликнула девушка. — К Галке пришел один — типа в гости, нажрался, как свинья, стал ко мне лезть, скандалить… Короче, получилась драка, Галка ему бутылкой из-под шампанского башку разбила… Ну, там, скандал, соседи, скорая, полиция, все дела… Вот Марья Ивановна и выставила нас за дверь! Я, вообще-то, собиралась в клубе ночевать, но эти козлы все планы обломали…

Она в очередной раз опасливо оглянулась.

— Гляди, и правда отстали…

— Так куда везти-то? — не выказывая раздражения или нетерпения, сказал тот, кто назвался Евгением.

— Завидую, ты такой спокойный… А я всегда дергаюсь. Ну, давай в «Незабудку» на Малой Грузинской. Там до утра перекантуюсь. А потом надо будет шефа просить уладить этот вопрос… Да и Галка людей знает… Хотя против Рыбака никто идти не захочет. А они, между прочим, меня могут и до утра найти…

— Сказал же — никто тебя искать не будет. И про Рыбака забудь — он же не китобой.

— А кто такой — Китобой? Я про такого никогда и не слышала.

— Китобой бьет китов, — терпеливо разъяснил Евгений. — А рыбак ловит маленькую рыбешку.

— Ну и что? При чем он здесь? И почему про Рыбака забыть?

Евгений вздохнул.

— Короче, хочешь, я тебя к себе отвезу? Только утром сразу уйдешь!

Она внимательно смерила его взглядом и вздохнула.

— Вот всегда так получается… Ну ладно, давай…

* * *

Евгений жил на улице Циолковского, в старой хрущевке, в однокомнатной, практически пустой квартире. Пыльные гардины, старый раскладывающийся диван, ободранный стол, телевизор, древние буфет и шифоньер, несколько стульев. Судя по аскетичной, с минимумом посуды кухне и практически девственному холодильнику, он редко готовил, а может, вообще никогда не ел дома. И водку не держал, что для одинокого мужика было особенно странно.

Женю все это не очень удивило, хотя она уже отвыкла от откровенной бедности. Конечно, в родном Шахтинске квартирка была похуже: без удобств и с печным отоплением. И в Москве ее первое жилье мало отличалось от этого, но за два года она постепенно поднялась по лестнице успеха и сейчас жила уже в просторных, хорошо обставленных и удобных апартаментах. То есть жила во вполне достойных условиях… До вчерашнего дня! Если бы, конечно, Галка была трезвой и не разбила голову этому идиоту, то они продолжали бы роскошествовать в «трешке» сталинского дома с мусоропроводом на кухне и в пяти минутах ходьбы от метро. Или если бы он не напился в зюзю… А еще лучше, если бы подруга не приглашала в дом таких гостей! Хотя у каждого своя работа… Да и что толку думать о том, что уже произошло?

— Я первый в ванную, — сказал Евгений. — Сегодня был тяжелый день, а помыться не успел…

— Давай, — сказала девушка. — А я всегда принимаю душ после выступления. И тебе советую!

— Советчица! — усмехнулся хозяин. — Если бы я выкупался и ехал чистый, но на сорок минут позже, то где бы ты сейчас была?

Женя на миг представила, и ее передернуло.

— Извини! Можешь всегда мыться дома…

— Спасибо за разрешение! — Дверь в ванную закрылась.

Она заметила, что хлипкая щеколда не поможет надежно запереться. Ну и ладно — что ей терять? «Снявши голову, по волосам не плачут», как любила говорить бабушка. Она знала много мудрых народных пословиц, и внучка почти все запомнила, да и новые выучила. Ей очень нравилась вроде бы поговорка Красной Шапочки: «Чего мне бояться? Лес я знаю, секс люблю…»

Пока Евгений находился в ванной, девушка порылась в своей объемистой сумке, выставила, чтоб не мешали, литровые бутылки с шампунем, гелем, лосьоном; надела сценический наряд — красные туфли на толстой прозрачной платформе, белые чулки с резинками и красное кружевное белье, которое больше показывало, чем скрывало, хотя стоило несусветных денег — наверное, именно поэтому. Привычно осмотрела себя в мутное шифоньерное зеркало. Вроде все в порядке, как всегда, только свезенные до крови колени портили впечатление. Ну да ладно! Стараясь ступать бесшумно, что в тяжелых «копытах» было нелегко, Женя прошлась по комнате, более подробно знакомясь с обстановкой.

На полке в буфете увидела интересную статуэтку: слон, поднявший хобот, как будто трубил тревогу. Вырезан он был из черного дерева, явно грубовато, такое впечатление, что вручную, обычным острым ножом. Во всяком случае, это не заводская поделка, которые сотнями штампуют на конвейерах сувенирных фабрик. Рядом стояла фотография, на которой Евгений с каким-то парнем, оба в военной форме, касках и парашютах с заправленными под них автоматами в обнимку позировали на фоне каких-то джунглей. На обороте было написано: «На память Скату от друга Гепарда».

— Что ты там рассматриваешь? Положи на место! — раздалось сзади.

Она и не услышала, как Евгений вышел из ванной. Он был в плавках и наброшенном на плечи махровом полотенце.

— Не бери ничего без спросу! — раздраженно сказал он и только тут среагировал на ее наряд. — Ничего себе! Ты стриптизерша, что ли?

— Догадливый, — кивнула она. — А ты думал, я кто?

Он усмехнулся.

— Да я думал — обыкновенная проститутка. После того, что ты рассказала про вас с Галкой. Да еще ногти накрашены на руках, на ногах, да и полный кошелек долларов. Что я еще должен был подумать?

Женя сделала вид, что обиделась.

— Вот многие так и считают, что стриптиз — то же самое, что и проституция. А на самом деле это танцы, как в балете, еще сложнее, кстати.

— Прям-таки сложнее? — усмехнулся Евгений.

— Да, представь себе! Ты видел, чтобы балерина лазила по шесту вниз головой? А я это проделываю каждый день…

Он только развел руками.

— Да я и не был никогда в театре. Но знаю точно, что балерины догола не раздеваются!

— И я догола не раздеваюсь! Только бюстгальтер иногда снимаю!

— Пацаны ходили, другое рассказывали.

— А-а-а… Так это приватный танец, в отдельном кабинете. Если засунут сто долларов в трусики, то я их сниму на пару минут. Но это и все: сняла, надела… Тут ничего такого нет, охрана следит строго… Бывает, приватник у столика, он дешевле, это вообще невинно — прямо в зале, свет горит! Приспустила — и тут же надеваю! На глазах у всех — никто ничего плохого не подумает!

— Конечно! — хмыкнул он. — У тебя и сейчас белье такое, что можно не снимать: и так все видно!

— Кому видно, тому стыдно! — привычно отбрила она. Это была уже не бабушкина, а вторая любимая Галкина поговорка.

— А зачем ты сейчас так вырядилась? Шеста у меня нет, представление ты уже отработала…

— А мне больше и надеть нечего! Вещи мы в камере хранения оставили, а с собой взяла только то, что понадобится.

Евгений осмотрел бутылки с косметикой.

— Зачем такие здоровые с собой носишь?

— Так они дешевле выходят. Хочешь, натру тебя гелем? Для кожи полезно…

— Обойдусь. У меня кожа жесткая, как у ската. — Он вытер голову полотенцем и бросил его на стул.

Женя ойкнула: на мускулистом теле ее спасителя розовели шрамы — круглые, линейные, звездообразные… На предплечье, на спине, на бедре…

— Что это у тебя?!

— Ничего. Не обращай внимания.

— Ты что, воевал?

— Да нет, так, случайно получилось.

— А вон у тебя и фотография военная.

— Это еще когда в армии служил.

— А вроде недавняя. — Тонкий наманикюренный пальчик скользил по грубой коже, осторожно касаясь следов ранений. — Это же больно и страшно… Не каждый перенесет такое! А ты еще за меня вписался… Они же стреляли, я слышала! Зачем рисковал? А если бы убили?!

Она уже не просто гладила шрамы, а нежно целовала каждый. Вначале осторожно, потом все более и более страстно. И дышать стала глубоко и возбужденно, и прижималась все сильнее… Евгений отстранился.

— Давай спать, я еле на ногах стою. Завтра — как договорились: уходишь без завтрака, у меня не будет времени. В шкафу есть чистая простыня и одеяло. Возьми, постели себе на раскладушке.

— А мы что, порознь спать будем? — неприятно удивилась Женя.

— А как еще? Ты же говоришь, стриптиз — не проституция.

— Я проституцией и не занималась. Галка — да, было, давно, правда. Но я — только если для дела. С Петром Николаевичем жить пришлось. А ты вон с какими ранами за меня вступился… На это не каждый мужчина отважится. Все, в основном, языками болтают, а как до дела…

Женя безнадежно махнула рукой.

— Короче, ты меня спас, и я тебе обязана. А чем я могу рассчитаться? Долларами — как-то не в цвет: доллары мне дают. За выступление, конечно! — поспешно добавила она.

— Да не нужно со мной рассчитываться! Я же не за это встрял…

— И я не за это…

Евгений внимательно взглянул на неожиданную ночную гостью. Она действительно смотрела на него другими глазами. Более заинтересованно, что ли…

— Ладно, давай спать ложиться.

— Подожди.

Она нагнулась, расстегнула ремешки и сбросила прозрачные платформы, сразу став ниже ростом.

— У тебя есть какой-нибудь проигрыватель?

— Вон, на шифоньере.

Женя порылась в своей бездонной сумке, достала маленький диск, вставила в компактный черный приборчик, щелкнула выключателем.

— Продолжаем концерт «Шахтинская весна», — объявил упругий молодой голос. — Песню «Последний журавль» исполняет солистка Евгения Барышникова!

Заиграл полифонический оркестр, богато насыщенная звуками музыка наполнила бедно обставленную комнату.

— Ты че, танцевать собралась? — спросил Евгений.

Но она только приложила палец к губам.

— Слушай…

Из проигрывателя полилась чувственная песня, нежная, как поцелуй феи, и сладкая, как турецкий рахат-лукум. Про пару журавлей, которые горячо любили друг друга и от счастья танцевали в синем небе под розовыми, подсвеченными заходящим солнцем облаками…

Девушка пела с глубоким чувством и страстным надрывом, идущим от самой души. И голос у нее был профессиональный: сложная картина колебаний звучащих голосовых связок, обертоны и акустические призвуки спектра музыкального звука обволакивали Евгения, погружая в океан ранее неизведанных чувств… Как будто выводила свои медовые рулады Эдит Пиаф, или Мирей Матье, или еще какая-то звезда мирового уровня…

Но счастье не бывает долгим, подула холодом наступающая злая зима, и полетели влюбленные журавли на теплый юг, спасаясь от снега, метелей и продувающих насквозь ледяных ветров. В тяжелом путешествии журавль поддерживал подругу, закрывал от пронизывающего ветра, подставлял свою спину, чтобы она могла хоть немного передохнуть в воздухе.

И голос исполнительницы леденел, в мед и рахат-лукум звуков постепенно добавлялись крупицы кайенского перца реальной журавлиной жизни… И точно — кордон охотников на пути перелета, пальба, облачка пороха внизу, свистящие вокруг смертоносные катышки свинца… И верная журавушка прикрыла собой возлюбленного, приняла в маленькое сердечко дробовой заряд — и рухнула, кувыркаясь, с высоты, разбившись вдребезги о стылую землю… а журавль, хоть и остался невредимым, не полетел дальше — кружил над страшным местом, пока сил хватило, а потом сложил крылья и камнем упал грудью на острый камень, рядом со своей подругой… Перца в голосе становилось все больше, он вытеснял сладость, и в конце осталась одна жгучая горечь…