В былые времена, только отучившись в школе права и став первой в истории фирмы «Маллой энд Маллой» женщиной-адвокатом, она всегда ходила на работу как на праздник. Коллеги-мужчины это ценили, но главным ценителем ее общества стал Болтон. Клерками при нем был одни женщины, их работу он оплачивал не скупясь. Он был требовательным боссом, чьи сотрудники обоих полов должны были щеголять в льняных костюмах, с запонками на манжетах, в шелковых галстуках, в обуви итальянских брендов. Из неписаного дресс-кода «Маллой энд Маллой» явствовало: чтобы преуспеть в этой фирме, необходимо выглядеть безупречно.

Дианта оставила сотовый и портфель в машине и заперла ее. У входа в здание тюремной администрации она задержалась перед дешевой бронзовой табличкой, привинченной по распоряжению властей штата к шлакобетонной стене. Табличка прославляла начальника тюрьмы Уинстона Салибу, ушедшего из жизни уже сорок лет назад.

Интересно, кто оканчивает школу, мечтая, чтобы в его честь назвали тюрьму?

В запущенном вестибюле дежурили двое охранников, готовых взять в оборот очередного посетителя. Они взяли у Дианты водительское удостоверение и заставили ее пройти через металлоискатель. Она заполнила несколько бланков, потом полчаса ждала. Пластмассовые стулья в комнате ожидания грозили опрокинуться, внезапно сломавшись, журналам на столиках было не меньше трех лет, улавливался запах антисептика и газового котла. Когда подошла очередь Дианты, охранник провел ее по коридору, через несколько запертых дверей. В очередном отсеке стоял гольф-кар. Охранник указал ей на заднее сиденье, сам сел за руль и молча поехал по узкой мощеной дорожке вдоль проволочной изгороди высотой в десять футов с острой колючей проволокой наверху. Из-за изгороди на нее таращились десятки прогуливающихся по двору заключенных.

Невозможно было понять, как вообще кто-либо, тем более пожилой белый, вроде Болтона, умудряется выживать в таком скверном месте. Увидев указатель «Лагерь Д», она поняла, что почти приехала: письма Болтону она адресовала именно по этому адресу.

Попетляв с охранником по коридорам, Дианта вошла в большую комнату для свиданий с пластиковыми столами и стульями, стоявшими там и сям, а также торговыми автоматами вдоль стен. Других посетителей там сейчас не было: люди попроще навещали близких по выходным, в отличие от адвокатов, наносивших визиты, когда им вздумается. Охранник указал ей на четыре двери, над которыми было написано «Комнаты для адвокатов», открыл одну, предложил сесть и, наконец, нарушил молчание:

– Он будет через минуту. Хотите что-нибудь ему передать?

– Нет.

Узкое помещение было разделено стенкой высотой в четыре фута, продолженной вверху толстым стеклом до самого потолка. Минуты тянулись, Дианта мысленно проклинала Расти и Кирка, заставивших ее их подменить. Болтон был головной болью Маллоев, а не ее. Она не видела его пять лет и предпочла бы, чтобы так и оставалось.

Дверь открылась, вошел надзиратель. У него за спиной маячил Болтон. Пока с него снимали наручники, он не обращал внимания на Дианту. Когда надзиратель вышел и закрыл за собой дверь, Болтон, сев на пластиковый стул, улыбнулся ей и взял микрофон.

– Здравствуй, Дианта. Тебя я не ждал.

Он сразу начал с вранья. Накануне Кирк предупредил его по подпольному сотовому, что вместо него на свидание придет она.

– Здравствуй, Болтон. Как ты?

– Лучше всех. Бегут дни и недели, скоро на свободу. Ты-то как, Дианта? Очень рад встрече, это приятный сюрприз.

– Я хорошо. Фиби растет быстро, как сорняк. Ей уже пятнадцать, и она старательно сводит меня с ума. – Дианта с трудом изобразила улыбку.

– А Джонатан?

Она на секунду опустила голову и, решив по его примеру соврать, ответила:

– Джонатан тоже в порядке.

– Отлично выглядишь, красиво стареешь, чего и следовало ожидать.

– Спасибо на добром слове. Ты в тюремных шмотках и подавно франт.

Сейчас она не соврала. Он был худой, как шпала, подтянутый, в отглаженных и, похоже, накрахмаленных брюках и в рубашке им в тон. Заключенные, мимо которых она ехала, были все как один в белых штанах с голубой полосой и в белых рубахах. Видимо, осужденные за ненасильственные преступления из «Лагеря Д» получали одежду получше, если она была им по карману. Дианта ежемесячно вносила на его счет тысячу долларов, уходившие на еду, одежду, книги и такую роскошь, как цветной телевизор и портативный проигрыватель дисков. Она расщедрилась бы и на большую сумму, все равно деньги были не ее, а Расти и Кирка, но тюрьма установила именно такой лимит.

Болтон выглядел теперь моложе, чем пять лет назад, когда они простились. Он мог спать сколько влезет, отдыхать и заниматься спортом на открытом воздухе. Все это плюс вынужденная трезвость, половое воздержание и отсутствие необходимости проводить на работе по восемнадцать часов в сутки сделали его вполне цветущим мужчиной – по крайней мере, внешне.

Ему не приходило в голову сетовать на судьбу. Как свидетельствовали Расти и Кирк, старикан никогда никого не обвинял в своей неудаче. Он также не испытывал ни малейших угрызений совести из-за гибели жены. Болтон всегда утверждал, что не убивал ее, а просто признался по необходимости в убийстве по неосторожности, за что полагалась гораздо менее суровая кара.

– Где же Кирк? – осведомился он.

Он отлично знал ответ на свой вопрос, но Дианта решила ему подыграть:

– У него важная встреча с новым адвокатом. У них с Крисси все неважно.

– Ничего удивительного. А Расти?

– Он всю неделю был занят на судебном процессе, вот и не сумел собраться, чтобы тебя навестить.

– Многого он добился на процессе?

– Опять проиграл. Просил у присяжных тридцать пять миллионов, а получил ноль. Настоящий провал!

Болтон с нескрываемым раздражением покачал головой.

– Даже не знаю, почему он стал таким олухом. Всего десять лет назад он без труда располагал к себе любое жюри, а теперь, похоже, вышел в тираж.

– Он еще все изменит. Сам знаешь, как бывает в судах: сначала не везет, а потом вдруг начинает везти!

– Это да. Ты привезла бухгалтерскую отчетность?

– Нет, не привезла.

– Можно узнать почему?

– Конечно. Причина проста: не могу сказать, что я здесь по собственной воле, Болтон. И уж, конечно, не допущу, чтобы кто-то мной помыкал, особенно ты. Я больше на тебя не работаю и точно никогда не буду. В молодости я считала, что у тебя передо мной должок, и до сих пор с отвращением вспоминаю то, чем мы с тобой занимались.

– Только по взаимному согласию, если я правильно помню.

– Я была двадцатипятилетней выпускницей школы права, ты дал мне работу. На дальнейшее я вряд ли соглашалась. Ты с первого дня полностью меня подчинил, и я не сомневалась, что при малейшем отпоре вылечу на улицу. Так мне все это запомнилось.

Он с улыбкой покачал головой.

– Ну-ну… Старая история, Венера и Марс. А вот мне запомнилась юная сексуальная леди в короткой юбке, решившая, что постель босса – кратчайший путь к партнерству. Разве мы не обсуждали это несколько лет назад, когда мирились? Я думал, все это уже в прошлом.

– Для тебя – может быть, Болтон. Это тянулось три года, и конец этому положила я, а не ты.

– Верно, а потом мы сели, все обсудили и решили остаться друзьями. Я всегда ценил твою дружбу, Дианта, и твой ум. Я отлично помню, что мы заключи– ли мир.

– Подумать только! Если у нас такие прекрасные отношения, то почему я уже пятнадцать лет не вылезаю от психотерапевта?

– Перестань, нечего обвинять меня во всех своих проблемах.

Обоим сейчас нужно было перемирие, поэтому они немного посидели молча, не глядя друг на друга. Наконец, она сказала:

– Прости, Болтон, я не собиралась всего этого говорить. Я не затем приехала, чтобы обрушиться на тебя с упреками в давних провинностях.

– Ты сильно раздражена, ты затаила на меня злобу.

– Да, и стараюсь это преодолеть.

– Я бы попросил прощения, но это было бы повторением пройденного. Я уже делал это, но не был принят всерьез. У меня чудесные воспоминания о тебе, Дианта. Клянусь, мне бы хотелось тебе нравиться.

– Я сделаю над собой усилие. Сейчас мы в тюрьме, мне положено радовать тебя улыбками с воли, а не грузить проблемами. Что такое мои проблемы по сравнению с твоими, Болтон! Как тебе удается выживать в таком месте?

– Проходит день, потом другой, глядишь – неделя позади, а там и месяц, и целый год. Ты перестаешь лить слезы, делаешься суров, понимаешь, что тебе под силу выжить. Заботишься о своей безопасности. Мне везет, у меня водятся деньжата, есть что раздавать. Здесь можно купить почти все. – Он улыбнулся и сцепил пальцы на затылке, глядя в потолок. – Практически все, за исключением по-настоящему необходимого: свободы, путешествий, женщин, гольфа, хорошей жратвы и вина. Но знаешь, Дианта, я в порядке. Уже виден конец, я скоро выйду. По статистике, я могу прожить еще лет двадцать, вот я и задумал пуститься во все тяжкие. Я расстанусь с Сент-Луисом, со всеми плохими воспоминаниями, отправлюсь в тихие, приятные места и все начну заново.

– С кучей денег.

– Точно, с кучей денег. Мне хватило ума вложиться в мировое соглашение с табачными компаниями, когда ты, мои парни и все в офисе были против. Ставка оказалась выигрышной, и снова я сделал правильный ход – утаил денежки от Тильды, да покоится она с миром. Теперь я сбегу с деньгами. Хочешь со мной?

– Очередное предложение?

– Нет, я пошутил. Приободрись, Дианта, похоже, у тебя больше неприятностей, чем у меня, хотя это я гнию в яме, а не ты.

– Как ты надеешься освободиться?

– Что, хочешь узнать? Скажем так: у меня есть серьезный план, и все складывается неплохо.

– Тогда давай поговорим о чем-нибудь еще. Я здесь всего на пятнадцать минут.

– Не волнуйся, Дианта, визиты адвокатов не ограничены во времени, и потом, ты для меня – лучик света.

– Тогда поговорим об адвокатской фирме. Уверена, тебе любопытно.

– Отличная мысль! Сколько у нас сейчас работает адвокатов?

– Двадцать два, по одиннадцать с каждой стороны. Если Расти кого-нибудь нанимает, Кирк делает то же самое. Это же касается секретарей, ассистентов адвокатов, даже уборщиков. Должны быть одинаковые расходы и распределение голосов. Стоит одному почуять, что другой вырывается вперед, жди беды.

– Почему мои сыновья такие?

– Сколько я тебя знаю, ты не перестаешь задавать этот вопрос.

– Так и есть. Не вспомню ни одного момента, когда они ладили бы. С самой колыбели они воевали друг с другом. Так они приведут фирму к краху, правда, Дианта? Я заглядывал в ваши финансы и знаю, что к чему. Слишком велики издержки, слишком мала прибыль. Ты же помнишь, у меня все ходили по струнке, каждый цент был на счету. Я нанимал лучших людей и был с ними щедр. А эти двое не годятся для управления адвокатской фирмой.

– Не все так мрачно, Болтон. У нас есть талантливые юристы, я годами привлекала таких, благодаря им фирма развивается. Я все еще у руля, хотя и держусь в тени. Расти и Кирк друг с другом не разговаривают, так что все проходит через мои руки, я в фирме главная. В бизнесе всегда так: то прилив, то отлив.

– Наверное.

Он с тоской уставился в потолок и какое-то время сидел молча.

– Что обо мне болтают в городе, Дианта? – спросил он наконец.

– Забавно слышать такой вопрос от человека, всегда плевавшего на чужие слова и мнения.

– Разве не все мы думаем о том, что останется после нас?

– Честно говоря, Болтон, если меня спрашивают о тебе, то всегда в связи с Тильдой и с твоим заключением. Боюсь, люди будут помнить именно это.

– Неудивительно. Если честно, то мне и вправду наплевать.

– Молодчина!

– Странное дело, Дианта, моя совесть спокойна. Не скажу, что мне недостает этой женщины. Когда я о ней думаю, хотя очень стараюсь этого не допускать, то всегда улыбаюсь. Конечно, жаль, что меня сцапали, я наделал глупых ошибок, но я ужасно радуюсь при мысли, что она сейчас глубоко под землей.

– Трудно с этим спорить. Ее никто не оплакивает, даже оба ее сына.

– Она была ужасной стервой. Давай закончим про нее.

– Кажется, мы с тобой никогда не обсуждали ее смерть.

Он, улыбнувшись, покачал головой.

– Нет, и сейчас не станем. Я не доверяю этим клетушкам, отсюда могут быть утечки.

Она огляделась и сказала:

– Пожалуй. Лучше дождемся твоего освобождения.

– Когда я освобожусь, мы с тобой будем друзьями, Дианта?

– Почему нет, Болтон? Ты, главное, не распускай руки. С этим у тебя всегда были проблемы.

Он ухмыльнулся:

– Были, но теперь я староват, чтобы домогаться женщин, ведь правда?

– Нет, по-моему, ты неисправим.

– Это точно. Я уже распланировал свой первый вояж. Отправлюсь в Вегас, сниму пентхаус в высоком сияющем отеле, буду дни напролет резаться в карты, делать ставки, есть стейки, пить хорошие вина и наслаждаться обществом юных дам. Плевать, сколько они запросят.

– Прощай, перевоспитание!

21

О смерти Тильды Маллой мечтали многие, а не только ее муж, но именно он дольше всех, годами, воображал свою жизнь без нее. После десятилетия бурного супружества он, утратив надежду на мирный исход, принялся планировать ее устранение.

Сначала у Болтона проклюнулся внезапный интерес к ужению форели в горных речках на плато Озарк; его и вправду увлекло это занятие, но далеко не так сильно, как он изображал. По несколько раз в год сначала в компании друзей, а потом вместе с Расти и Кирком он проделывал трехчасовой путь на юг от Сент-Луиса, чтобы арендовать в горах домик, ловить рыбу и пьянствовать.

Это логически привело к приобретению бревенчатой хижины на реке Джекс-Форк на юге Миссури. Болтон не погнушался разыграть комедию, изображая вспышку любви к природе, и со временем искренне полюбил тихие выходные, особенно когда Тильда отказывалась его сопровождать. Жену не прельщала никакая деятельность дальше чем в десяти милях от ее ненаглядного загородного клуба. По ее убеждению, горы кишели сельскими жлобами, рыбная ловля была сугубо мужским дурацким занятием, ее отпугивали жуки и кузнечики, а также отсутствие в пределах разумного расстояния приличного ресторана.

Когда в возрасте пятидесяти семи лет у нее диагностировали ишемическую болезнь сердца, Болтон внутренне возликовал, но сохранил личину заботливого мужа. К его неудовольствию, Тильда стала поправляться: села на растительную диету, два часа в день занималась лечебной гимнастикой и утверждала, что никогда не чувствовала себя так хорошо. Один анализ за другим показывали улучшение состояния и лишали надежды на ее скорую кончину. Болтон сначала впал в уныние, а потом вернулся к прежним своим мечтам о безвременном уходе жены.

Первый ее инфаркт в шестьдесят два года вернул семье надежду на лучшее. Возможность жизни без Тильды, никогда не обсуждалась вслух, но о ней размышлял как сам Болтон, так и оба его сына, не говоря уж об их женах. Тилли-свекровь была навязчивой и вероломной скандалисткой.

Шли месяцы и годы, а вредная бабка все цеплялась за жизнь и даже продолжала с удовольствием злодействовать. Второй по счету инфаркт тоже не смог ее сокрушить, зато все семейство погрузилось в глубокую депрессию.

Уступив давлению, Болтон отправил Тильду из города подальше, в горы, где не было бы ни Интернета, ни телефона, ни даже телевизора – ничего, кроме безделья, невкусной еды и сна. Ей хотелось в роскошный санаторий в Скалистых горах, где лечились от алкоголизма ее подруги, но Болтон настоял на своей рыбацкой хижине. Она терпеть не могла эту дыру и бранилась все три часа, пока муж, сидя за баранкой, молча негодовал и боролся с желанием свернуть с шоссе на проселок и задушить ее в канаве.

Ужин прошел мирно, за грубо отесанным столиком; лакомились рыбными закусками из морозильника, Болтон позволил себе бокал вина. Она пожаловалась на недомогание после долгого переезда и пожелала лечь. Пока Тильда готовилась ко сну, Болтон надел толстые рукавицы и, мокрый от пота и полубезумный от страха, достал из привезенного в багажнике ящика американского домового ужа длиной восемь футов и запустил его под одеяло со стороны Тильды. Мысленно он тысячу раз репетировал эту операцию, но кто угадает, что будет, когда накормленная и смирная вроде бы рептилия очутится на хлопковой простыне, да еще под одеялом? Вдруг испугается, выползет на свет, окажется на полу и заставит Болтона выковыривать ее из-под кровати? А вдруг он сам застынет от страха разоблачения и последующих за всем этим драматических событий?

Змея оказалась сговорчивой и осталась под одеялом. Болтон успел стянуть рукавицы, прежде чем жена вышла из ванны и заныла, что у нее поднялась температура. Когда она взялась за край одеяла, чтобы его отогнуть, Болтон сам откинул одеяло и завопил, что на их прекрасном белье возлежит чудище, черная пятнистая змея! Тилли так перепугалась, что у нее отказали голосовые связки и она не смогла издать ни звука. Лишившись чувств, она упала и в падении ударилась головой о стену.

Всякое движение в домике прекратилось. Какое-то время Болтон держал в поле зрения и змею, и жену, похоже, потерявшую сознание. Затем змея приподняла голову и посмотрела сначала на Тилли, потом на Болтона. Видимо, вся эта картина вселила в нее отвращение, поскольку в следующий миг она стремительно сползла с кровати на пол. Болтон стал ее ловить, но она набрала скорость, скользя по сосновым доскам пола. Необходимо было срочно отловить мерзкую тварь и водворить в ящик. От отчаяния Болтон допустил оплошность – схватил змею за хвост. Тварь мигом свернулась в кольцо и атаковала обидчика: мелкие, острые как бритва зубы впились в левую руку, заставив его истошно заорать от боли. Змея была, ясное дело, неядовитая – Болтон не был глупцом, – но кусаться могла, и пребольно. Болтон попятился, из ранки потекла кровь. Он поспешил в кухню, шагая крайне аккуратно, чтобы не наступить на змею, насыпал в пакет льда и приложил к руке. Потом, сев за стол, попытался собраться с мыслями. Он тяжело дышал и обильно потел. Соображать необходимо было быстро, он ведь находился на месте преступ– ления.

Кровотечение прекратилось, потоотделение – нет. Болтон плотно забинтовал руку кухонным полотенцем и пошел проведать свою ненаглядную жену. Та лежала не шевелясь, но пульс, к его немалому разочарованию, еще прощупывался. Это состояние между жизнью и смертью позволяло осуществить множество сценариев, которые он как юрист не раз изучал. Но ни один не допускал наличия у него змеиного укуса, скрыть который было невозможно. Болтон побрызгал Тильде в лицо холодной водой, она не прореагировала. Пульс ослабевал, но сердце еще работало. Болтон кружил по дому, стараясь избежать новой встречи со змеей; последний раз ее хвост мелькнул под диваном.

Будущее Болтона зависело от нескольких важных решений. У него оставался лишь один шанс на то, что все еще обойдется. Его наручные часы показывали 9.44 вечера, Тильда лежала без сознания уже минут десять. Где змея? По-прежнему прячется под диваном или уползла в другое укромное место?

Болтон отлично знал, что ближайший фельдшерский пункт, укомплектованный волонтерами, находится в окружном центре, городке Эминенс с населением 600 человек. Быстрого появления опытных медиков можно было не опасаться. Тем не менее необходимо было позвонить по номеру 911, чтобы потом не возникло подозрений.

Ему помог бы глоток-другой бурбона, но он превозмог соблазн. Не исключался приезд врачей и медсестер, на которых противопоказано дышать алкоголем.

Тем временем пульс у жены продолжал слабеть.

Он распахнул двери и стал шарить шваброй под диваном. Змея не появлялась, а ее необходимо было найти.

В 11 вечера Болтон набрал, наконец, 911 и сообщил, что его жена задыхается и жалуется на боль в груди. Он якобы подозревает сердечный приступ. Судя по тону диспетчера, она только-только прибежала с улицы и принимала первый за смену вызов. Болтон назвал себя и продиктовал адрес хижины, которую, как многие, подобные ей в тех дремучих местах, трудно было отыскать даже при свете дня. При этом он умышленно умолчал об очень важном левом повороте на лесном перекрестке, чем гарантировал себе длительное ожидание «Скорой помощи».

Он спрятал пустой ящик в багажник машины, чтобы потом его выбросить. Попробовал обратиться к Тилли, сжимая ей руку. Она не спешила на тот свет: в силу приверженности фитнесу она весила всего 110 фунтов, что упрощало его задачу: он взвалил ее на плечо, спустился с крыльца и положил на заднее сиденье. Она не издала ни звука.

До Поплар-Блафф, городка, где имелась больница, был час езды. Он рассчитал, что прибудет туда после полуночи, когда бригада медиков уже выедет по его вызову. Он ехал максимально медленно и несколько раз по пути сворачивал не туда. С заднего сиденья все еще не доносилось ни звука. Въехав в городок, он остановился у круглосуточной заправки, выпить кофе. Убедившись, что его никто не видит – рядом не было ни души, – он залез на заднее сиденье, еще раз пощупал жене пульс и с облегчением выдохнул.

Тильда Маллой, сварливая жена, портившая ему жизнь все бесконечные сорок семь лет несчастливого брака, наконец-то умерла.

Болтон примчался в больницу и вкатил носилки с телом в приемное отделение.

22

Змея, однако, из дома не уползла. Она свернулась на полу в кухне и дремала, когда ее обнаружила приехавшая бригада. Стараясь не тревожить рептилию, спасатели обыскали дом и никого там не нашли. Странное дело: все двери были нараспашку, повсюду горел свет.

Согласно журналу вызовов звонок мистера Маллоя поступил в 11.02 вечера. «Скорая» доложила о своем прибытии в 11.55 – задержалась, так как несколько раз делала неверный поворот. Закрыв двери дома, бригада уехала в 12.20.

Змею они забрали с собой. Старший бригады был неравнодушен к пресмыкающимся, коллекционировал их и часто проводил в местных школах занятия по осторожному обращению с рептилиями. Ему впервые попался такой красивый пятнистый экземпляр, и он ловко его поймал. Предположительно, змея не была ручной, тем не менее он был готов ее вернуть, если объявятся хозяева. Но никто не объявился.

В приемном отделении больницы осталась запись о приезде Маллоя в 1.18 ночи с бесчувственной женой на заднем сиденье. Ее поспешно обследовали в смотровой палате и зафиксировали смерть.

Медсестра записала ответы Маллоя на необходимые в таких случаях вопросы. Она обратила внимание на его распухшую завязанную руку, но он лишь отмахнулся, сказав, что поранился накануне, когда возился на мостках. Врач настоял, чтобы он показал ему рану, и был удивлен: полукруглый укус показался ему странным. Маллой сердито твердил, что его никто не кусал, и отказывался отвечать на новые вопросы. Заметив на ночной рубашке покойницы кровь, медсестра спросила, откуда она взялась. Кровь была, конечно, его, ведь ему пришлось тащить жену из спальни в машину. Врач попросил разрешения сфотографировать ранку, Маллой отказал.

Два помощника шерифа привезли пьяного водителя, раненного в аварии, и в их присутствии врач осмелел. Он еще раз попросил у Болтона разрешения сфотографировать его ранку, и когда тот опять сердито отказался, кивнул полицейскому. Теперь левую руку Болтона разглядывали сразу двое мужчин.

– Похоже на укус змеи, – сказал один. – Неядовитой. Укусила бы гремучая, остались бы глубокие дырки от двух клыков – и пожалуйста, отвал задницы.

Второй помощник добавил:

– Два ряда зубок. Можно подумать, тут целый удав поработал. То ли это маисовый полоз, то ли домовой уж.

Болтон поморщился.

– Уймитесь, парни, я только что потерял жену. Можно мне побыть одному? Я вообще не понимаю, о чем вы говорите.

– Конечно, извините.

– Мы сожалеем, сэр.

После их отъезда Болтон стал слоняться по больничному холлу, ожидая, что ему скажут, как быть дальше. В больнице было пусто, и он злился, что зря теряет время. Примерно через час после поступления покойной тот же врач предложил ему сесть и выпить кофе. Дело было в 2.30 ночи, не вполне привычное для Болтона время пить кофе. Врач объяснил, как все устроено: примерно в 8 утра в больницу приедет директор похоронного бюро для обсуждения деталей подготовки к погребению. Понадобится присутствие Болтона для опознания покойной и составления анамнеза. После этого директор похоронного бюро приступит к подготовке свидетельства о смерти.

– Она хотела, чтобы ее кремировали, – мрачно заявил Болтон – и соврал. Тилли хотела полноценного католического отпевания с причащением. Болтон был втайне против, поскольку боялся толпы.

– Закон Миссури гласит, что до кремации вашего любимого человека должно пройти не менее двадцати четырех часов, – предупредил врач.

– Я знаком с законами Миссури, – грубо ответил Болтон. – Как-никак уже сорок лет с ними работаю. – Здесь он не соврал, хотя никогда не специализировался в области кремации. Сейчас для него данное скромное положение закона имело особое значение, потому что он раз сто мысленно репетировал этот сценарий.

Врачу было не занимать терпения.

– Давайте так: немного поспите, а в восемь утра я побеседую здесь с вами и с директором похоронного бюро.

– Идет.

Он уехал из Поплар-Блафф и вернулся к себе в хижину. На дорогу в ночное время ушла пятьдесят одна минута. Болтон раздумывал, какие неприятности могут ему грозить. Медики прилепили к двери хижины бумажку с временем своего приезда и отъезда. Он на мысочках прошелся по дому, сжимая в руках оружие – швабру, и то нагибался, то тянулся к верхним полкам – искал проклятую змею. С нее сталось бы приползти обратно и каким-то образом добраться до чердака, но туда Болтон соваться не собирался. Он запер двери, погасил почти весь свет, запихнул в чемодан Тилли всю ее обувь и одежду. Остальные пожитки жены – старые пижамы, халат, нижнее белье, туалетные принадлежности, совершенно новые туристические ботинки – он сложил в картонную коробку и убрал в багажник машины вместе с чемоданом. Ничто в хижине не должно было напоминать об ее присутствии.

Он был спокоен, не спешил, но, ощущая нарастающее напряжение, не сдержался и выпил бурбона. Растянувшись со стаканом на диване в большой комнате, он уже почти задремал, как вдруг вспомнил, что именно под диван рептилия заползла, когда замыслила побег. Быстро вскочив, Болтон немного побродил по дому, снова улегся в постель и тут уловил странный запах. Не иначе, воняло выделениями пресмыкающегося! Убедившись, что в хижине невозможно находиться, он устроился на веранде в кресле-качалке, выпил еще бурбона и, укрывшись пледом, уснул, несмотря на ночную прохладу.

Ровно в шесть где-то поблизости завыл койот, и Болтон вскочил, как ужаленный. Он принял душ, переоделся во все свежее, загрузил машину и в семь часов выехал. Дело было воскресным утром, никто еще не просыпался. Неподалеку от сельской лавки Болтон выбросил в мусорный контейнер все, что осталось от Тилли, а также ящик, в котором четыре месяца жила змея. Теперь, с легким сердцем, он домчался до Поплар-Блафф за пятьдесят минут.

В больнице он встретился с тем же врачом и его медсестрой, а также с директором похоронного бюро. Показав им свои водительские права, поклялся, что он – муж покойной, даже предъявил свой и ее действующие паспорта, предусмотрительно прихваченные именно на случай, если дойдет до такого. Убедившись, что он – муж, они стали спрашивать его об ее болезнях. По его убеждению, причиной смерти послужила остановка сердца. Он подробнейшим образом описал проблемы Тилли с сердцем: ишемическая болезнь, два инфаркта, длинный список лечащих врачей, госпитализации, бесконечные лекарства. Все это прозвучало убедительно, его рассказ произвел должное впечатление, и только об ее последних часах он солгал: она якобы жаловалась на боли в груди, он настаивал на поездке к врачу, она отказывалась и в конце концов, в самый критический момент, прижала обе ладони и груди и упала. Его попытки делать ей искусственное дыхание не дали результата.

И, конечно, ни слова о змее.

Врач, медсестра и директор похоронного бюро не выразили никаких сомнений по поводу деталей его описания и указали в свидетельстве о смерти ее причину – остановку сердца.

Тело положили в предназначенный как раз для таких случаев простой металлический гроб, который закатили в фургон-катафалк. Болтон проследовал за ним через город в похоронное бюро, где тело его жены временно положили на лед. Зря тратить время в похоронном бюро Болтон не собирался.

Директору предстоял полный трудов день – работа с еще тремя «клиентами», которых он ждал после отпевания. Все три были забальзамированы, прощание с двумя намечалось в открытых гробах. Болтон сумел протиснуться в залы для прощания и взглянуть на трупы. Талант мастера похоронных дел не произвел на него сильного впечатления. Убив час, он застал директора у него в кабинете и сказал:

– Знаю, по закону положено ждать кремации минимум сутки, но я спешу. Мне срочно надо вернуться в Сент-Луис и приступить к организации похорон. Меня ждут родственники, все они в трауре. Жестоко заставлять нас ждать так долго. Почему не кремировать тело и не отпустить меня?

– В законе прописаны сутки, мистер Маллой.

– Уверен, существует лазейка, позволяющая прибегнуть к ускоренной процедуре ради здоровья и безопасности заинтересованных лиц. Как без этого!

– Мне о такой лазейке неизвестно.

– Послушайте, кому какая разница? Спокойно делайте свое дело, а я поеду. Никто во всем штате Миссури не вздумает проверять вашу документацию. Я в безвыходном положении, мне надо домой, к семье. Там места себе не находят.

– Я так не думаю, мистер Маллой.

Болтон достал и медленно открыл бумажник.

– Сколько стоит кремация?

Такое невежество вызвало у директора улыбку.

– Это зависит от многих факторов. Какой тип кремации вы предполагаете заказать?

Болтон фыркнул и закатил глаза.

– Ничего я не предполагаю, просто отправьте ее в печь, а потом выдайте мне коробку с прахом.

– То есть прямая кремация?

– Вам виднее, как это называется.

– У вас есть урна?

– Ну и болван я: забыл захватить с собой урну! Нет, конечно. Держу пари, что они имеются у вас в продаже.

– Да, у нас богатый выбор.

– Вернемся к главному вопросу: так сколько стоит кремация?

– Прямая – тысячу долларов.

– А непрямая?

– Прошу прощения?

– Забудьте. – Болтон протянул директору серебряную карту «Американ экспресс». – Позвоните мне. Пусть будет самая дешевая урна.

Директор взял карту. Болтон достал деньги, отсчитал десять стодолларовых купюр и положил на стол.

– Еще тысяча, если управитесь сегодня к полудню. Договорились?

Директор оглянулся на закрытую дверь, глаза у него бегали, он не мог смотреть в одну точку. Забрав деньги, он спрятал их со скоростью, которой позавидовал бы профессиональный игрок в «очко».

– Возвращайтесь через два часа, – сказал он.

– Так это другое дело!

Немного поколесив по городку, Болтон вспомнил, что надо позвонить сыновьям и сообщить им о смерти матери. Оба сына приняли известие мужественно, без рыданий. Болтон поел в придорожном кафе сосисок и блинов, ознакомился с воскресным номером «Пост диспатч». Он ел максимально медленно, выпил четыре чашки кофе. Изучая некрологи, он гадал, не появится ли вскоре на этой странице имя его покойной жены.

В 12.30 он уже мчался назад в Сент-Луис с ее останками в дешевой пластмассовой урне, перекатывавшейся в багажнике. Он не помнил, когда раньше так ликовал, испытывал такое же чувство безграничной свободы. Он совершил идеальное преступление – избавился от женщины, о встрече с которой тысячу раз горевал, и теперь его ждало прекрасное, ничем не омрачаемое будущее. В свои шестьдесят пять лет он не жаловался на здоровье и готовился выждать год – а потом на него прольется золотой дождь «табачных денег». Сорокалетняя карьера непреклонного адвоката подошла к концу, ему уже не терпелось начать путешествовать по миру, желательно в обществе молоденькой женщины. У него были на примете целых две кандидатки в попутчицы, очаровательные разведенные особы, которых он давно мечтал пригласить с ним поужинать.

23

Через неделю после похорон Тильды, прошедших в узком кругу и почти не вызвавших в городе интереса, Болтон активно занялся получением пятимиллионной страховки. Несколько лет назад они с женой застраховали свои жизни на одинаковых условиях – в основном, по причине его убежденности, что она уйдет из жизни раньше его, хотя он и объяснял ей тогда, что это в ее интересах, ведь статистика сулит более короткую жизнь мужчинам. Страховая компания действовала с ленцой, и Болтон с типичной для судебного адвоката самоуверенностью пригрозил засудить ее за недобросовестность и за кучу прочих огрехов. Это стало его роковым стратегическим просчетом.

Страховщик прежде всего решил расследовать обстоятельства смерти клиентки и обратился с этой целью к детективному агентству, прославившемуся цепкостью и жесткостью. Детективы, по большей части с опытом службы в армии и в ЦРУ, тут же что-то заподозрили из-за странных перемещений Болтона в ночь кончины жены. Между его звонком по номеру 911 и приездом в реанимацию в Поплар-Блафф прошло 2 часа 16 минут. Несколько проверочных ездок доказали, что расстояние между двумя пунктами преодолевается в среднем за 52 минуты, и это при строгом соблюдении всех правил. Нетрудно было предположить, что всякий разумный человек превысил бы разрешенную скорость, перевозя человека с сердечным приступом. Закономерно возникло подозрение, что Болтон намеренно не спешил.

Ему зададут соответствующие вопросы, но это будет гораздо позже.

Еще двумя существенными факторами были день недели и время суток. Поздним вечером в субботу в сельской местности штата Миссури никогда не наблюдается напряженного дорожного движения.

Врач и медсестра поделились с детективами своим мнением, что миссис Маллой поступила к ним минимум через час после кончины. Они констатировали начальный этап трупного окоченения – затвердение мышц. Медсестра записала в своем рабочем журнале, что мистер Маллой «малоконтактен», а врач обратил внимание на странное равнодушие мужа к смерти жены. Оба описывали необычный след от укуса на его левой руке. Он отказался от обработки раны и не позволил помощникам шерифа ее сфотографировать. Один из слуг закона уверял, что это был укус крупного полоза.

Решающее событие произошло на ежегодной выставке змей Озаркских гор в Джоплине, где собрались любители, укротители, коллекционеры, заклинатели змей и прочие фанаты рептилий с гор и из долин. Бригадир добровольной пожарной команды из Эминенса никогда не пропускал это славное мероприятие; на этот раз он гордо демонстрировал своих пресмыкающихся, среди которых было два новых приобретения: пятифутовый полосатый гремучник, пойманный в овраге, и восьмифутовый американский домовой уж, найденный месяцем раньше в хижине Маллоя.

Укротитель из Канзас-Сити, завороженный пятнистым ужом, сказал бригадиру:

– Где-то я его уже видел! Можно спросить, откуда он у вас?

– Нашел в лесной хижине, куда вызвали бригаду «Скорой».

– Вылитый Турман!

– Кто такой Турман?

– Уж, которого я купил в Ноксвилле. Тогда в нем был всего один фут. С тех пор он рос и рос… Никогда раньше не видел американского домового ужа длиной восемь футов! А вы?

– Я – тем более. Максимум пять футов. Долго он у вас жил?

– Три года. Я здорово к нему привязался. Но в прошлом году ко мне в магазин заглянул один тип и давай канючить: продай, мол, Турмана, и все тут! Я сначала отказывался, потом выкатил неподъемную цену, а он взял и отмусолил за ужа шестьсот долларов.

– Шестьсот? Неслыханно!

– Денег у него было куры не клюют. Приехал на здоровенной немецкой машине Кажется, он был из Сент-Луиса.

– Не помните, как его звали?

– Нет. Говорите, змея заползла в хижину?

– Да. Все двери настежь, в доме ни души. Нас вызвали по номеру девять-один-один, мы приехали и никого там не застали. Турман свернулся на полу в кухне и чувствовал себя как дома. Я решил за ним присмотреть.

– Продать не хотите?

– Не сейчас, может, через годик, если хозяин не объявится.

– И кому только пришло в голову бросить милашку Турмана?

– Чтоб я знал!

Укротитель змей отошел, и бригадир пожарной команды сразу о нем забыл. Но через полчаса тот вернулся.

– Вы спросили, как звали покупателя Турмана. Я позвонил в магазин, мой сын заглянул в книгу. Его фамилия Маллой, говорит она вам что-нибудь?

– Это он, хозяин хижины на реке Джекс-Форк!

В конце концов детективы страховой компании добрались до Эминенса и проверили журнал звонков в службу спасения и все записи. Бригадир пожарной команды все им выложил про Турмана, пригласил их на свою ферму, где держал змей, но услышал вежливый отказ. «Просто пришлите фотографии, если можно», – попросили они.

Спешно вернувшись в Канзас-Сити, они нашли дрессировщика змей, тот опознал по фотографии Болтона Маллоя как покупателя змеи и предоставил копии чеков.

Страховая компания отрядила своих юристов к главному прокурору Миссури, прожженному политику, не жаловавшему Маллоя, и его ознакомили с основанной на косвенных доказательствах версией: возможно, Болтон и не был убийцей своей жены, но все же поспособствовал ее смерти. Доказать умышленное убийство не удалось бы, другое дело – неумышленное. К тому же Болтон, вероятно, пошел на подлог, выставив после смерти жены требование о выплате страховки.

Расследование, как и меры, предпринятые главным прокурором штата, держалось в тайне, поэтому Болтон ни о чем не знал. Страховая компания оставалась верна своей стратегии: она подталкивала Болтона к подаче иска. Тот в конце концов заглотил наживку и мгновенно оказался под лавиной требований раскрыть те или иные обстоятельства. Юристам страховой компании не терпелось затащить его в большой конференц-зал и принудить целый день давать показания.

Но еще до этого Болтону устроили засаду: однажды ранним утром полицейские окружили его в холле любимой фирмы и вывели в наручниках, на радость заждавшимся репортерам. Разразился скандал, пресса не унималась много дней, в юридическом сообществе только об этом и говорили. Первые полосы газет, экстренные шестичасовые новости – обычная схема. Болтон быстро вышел под залог и укрылся в своей хижине, где приготовил карабин и боролся с бессонницей, мучаясь кошмарами, в которых к нему под одеяло заползали змеи.

Его адвокаты твердили, что он невиновен, но мало что к этому добавляли и лишь усердно вели закулисную возню. Таблоиды неделями паразитировали на этой теме, и она постепенно теряла актуальность. Штат намекал на максимум, двадцатилетний срок, но Болтон не возражал против судебного процесса. Когда до начала слушаний оставался всего месяц, адвокаты уговорили его признать себя виновным в неумышленном убийстве и получить десять лет, иначе ему грозила бы смерть в тюрьме.

Защитники нарисовали мрачную картину появления в суде ужа Турмана. Представьте опытного дрессировщика змей, а то и самого бригадира пожарной команды, вынимающего из ящика змею и демонстрирующего ее обмершим от страха присяжным! Полюбуйтесь, леди и джентльмены, вот та самая змеюка, которую Болтон Маллой приобрел за шестьсот долларов, привез в свою хижину на берегу реки и держал там четыре месяца, дожидаясь удобного случая предъявить ее своей жене Тилли, женщине с больным сердцем, смертельно боящейся змей, как практически все остальные люди.

Вы только представьте, продолжали адвокаты, что подумают добропорядочные граждане, когда на первых полосах газет всей страны запестреют цветные фотографии Турмана! А что будет, если судья разрешит использовать в зале суда видеокамеры? Турман станет знаменитейшей змеей в истории!

Вняв уговорам, Болтон согласился на предложенные десять лет.

Опозоренный, униженный, приговоренный к тюремному сроку, как заурядный уголовник, он исчез с радаров. Через два месяца после начала его отсидки на счет в зарубежном банке, бдительно охраняемый Стариной Стю, поступил первый транш «табачных денег». Это позволяло узнику мириться с тяготами тюремного существования и придавало его жизни новый смысл.

24

После поездки Дианты в тюрьму минуло три дня. Она сидит в глубоком вытертом кожаном кресле, удобно положив ноги в чулках на низкую мягкую оттоманку. Кресло и оттоманка дорогие, как и все остальное в кабинете. Она ценит хорошие вещи, поскольку приобретаются они в том числе и за ее счет. Мими обходится ей в 250 долларов в час, сама Дианта берет за свои услуги еще больше, но это почти максимум того, что требуют на Среднем Западе психотерапевты. Пятнадцать лет назад, в год их знакомства, обе только начинали делать карьеру, и их таксы были куда ниже. Они одновременно набирались опыта, шли от успеха к успеху и могли бы стать близкими подругами, если бы такое было возможно для психотерапевта и пациентки. Много лет назад они решили, что профессиональные отношения для обеих важнее дружеских.

– Мне не нравится твоя идея посетить его в тюрьме, – говорит Мими.

– Знаю, мы уже это обсуждали. И я там уже побывала.

Сидя в дорогом кресле на колесиках, Мими удовольствия ради ездит в нем по березовому паркету. Негромкая беседа течет медленно. С самого начала сеанса, обменявшись обязательными формулами вежливости, они стараются не встречаться глазами.

– Каково было его увидеть? Какой была твоя первая мысль?

– Мыслей был целый вагон.

– Меня интересует самая первая.

– Удивительно, но меня поразило, как хорошо он выглядит. Ему семьдесят один, он сидит уже пять лет, но все равно подтянут, смугл, в отличной форме. Я даже устыдилась, что думаю о его внешности.

– В этом нет ничего стыдного. Когда-то ты считала его привлекательным мужчиной, это было у вас взаимным.

– Да, но потом я ужаснулась, что смогла так долго спать с этим старикашкой. Он был женат, про нас с ним все знали. Зачем я так поступала?

– Последние пятнадцать лет мы только об этом и разговариваем, Дианта.

– Так и есть. Но мне не верилось тогда и не верится сейчас.

– Нельзя вернуться в прошлое, Дианта, сделанного не изменишь. Надо двигаться дальше. Именно поэтому я советовала тебе не ездить к Болтону. Встреча с ним навеяла воспоминания и заставила снова отвечать на вопросы, которые ты уже оставила в прошлом. Теперь, боюсь, нам многое придется начать заново.

– Нет, я в порядке, Мими. У меня были свои причины, чтобы туда наведаться. Хотелось увидеть великого человека в тюрьме, в робе заключенного, в наручниках, все как полагается. Хотелось увидеть его униженным, лишенным имущества, званий, утратившим былую славу блестящего судебного адвоката. Одно это дорогого стоило. Больше я туда не поеду, но рада, что все же сделала это.

– Судя по твоему рассказу, он не слишком унывает.

– Не слишком. Болтону капают денежки по старым договорам. В связи с этим возникает другая тема…

– Какая?

– Компенсация. У Болтона передо мной должок за содеянное. Он обманул наивную молодую дурочку, работавшую на него. Я угодила в ловушку, думала, что не могу ему отказать. Полного взаимного согласия никогда не было.

– Перестань, Дианта. Ты возвращаешься к прежнему состоянию, а это опасно.

– Решение принято, Мими, – говорит Дианта. – Я все решила на обратном пути из тюрьмы. Болтон – мой должник. Пришло время расплаты.

25

Оба партнера фирмы не могли припомнить, когда в последний раз пытались провести закрытое совещание. Они очень старались подобного избегать. Но на этот раз проблема была слишком серьезной, чтобы Дианта просто закрывала на нее глаза, надеясь на лучшее. Утаивание превратилось в их привычную практику, которой они оба стыдились, не смея, впрочем, в этом сознаться. И обоим не хватало смелости положить этому конец.

На то, чтобы договориться о времени и месте, ушла целая неделя. Условиться о встрече вне офиса удалось быстро, но дальше все застопорилось. Кирк ратовал за отдельный кабинет в каком-нибудь загородом клубе, Расти на дух не переносил как сами клубы, так и всех поголовно их членов.

«Предлагаешь стриптиз-клуб?» – ехидно осведомился у брата Кирк по электронной почте. Братьям был отвратителен самый звук голоса друг друга, что исключало общение по телефону.

«Неплохая идея» – написал в ответ Расти через несколько часов.

По ряду причин оба не желали, чтобы их видели вместе.

В конце концов сошлись на шикарных гостиничных апартаментах в Колумбии, в двух часах езды от Сент-Луиса. Разумеется, они приехали туда по отдельности и без сопровождения.

Путевые расходы Кирка не остались бы незамеченными для адвокатов его жены, занимавшихся их разводом, поэтому номер по взаимному согласию снял Расти, к тому моменту оставшийся без жены и еще не вступивший в брак снова.

Они встретились ровно в 3 часа дня в четверг. Никто в офисе не знал, где они находятся, – почти секретная операция для двух руководителей, обычно окруженных подчиненными. Расти приехал первым, поднялся в номер и взял из мини-бара диет-колу. Через четверть часа в дверь постучал Кирк. Оба вежливо выдавили «привет» и даже обменялись рукопожатием. Братья были полны решимости вести себя цивилизованно и не повышать тон. От одного опрометчивого слова могла вспыхнуть ссора.

Они сели за столик и выпили воды.

– Давно ты говорил со стариком? – спросил Кирк.

– На прошлой неделе, совсем недолго. А ты?

– Он звонил вчера вечером, гордый своим новым сотовым телефоном. Попросил не присылать в следующий раз Дианту. Хочет, чтобы приехал один из нас. Как ты знаешь, мне пришлось отпроситься.

– Да, сочувствую тебе: развод и вообще. Я несколько раз ходил этой дорогой, невеселое занятие. Может, еще помиритесь?

– Нет, мы зашли слишком далеко.

– Слышал, она наняла Скарлетт Эмброуз.

– Боюсь, что да.

– Плохо дело.

– Хуже некуда. В эти выходные я съезжаю.

– Жаль это слышать. Сам знаешь, я трижды разводился, и хвастаться здесь нечем. Правда, мне удавалось все улаживать мирно, без драки.

– Как же, знаю. Послушай, мы приехали сюда не для разговора о разводах. Тема – деньги. Мы оба в затруднительном финансовом положении. Из-за развода мое, наверное, еще хуже твоего. Адвокатская фирма теряет деньги, будущее выглядит неважно. Мы оба с этим согласны?

Расти слушал брата, кивая. Помолчав, он ответил:

– Старикан в тюрьме тем временем считает дни до освобождения. У него копятся табачные денежки, к которым у нас нет доступа. Или есть?

– Конечно, нет. Их контролирует Стю, он тщательно все прячет. Но штука в том, что эти деньги принадлежат адвокатской фирме, а не лично Болтону Маллою. Он изгнан из коллегии адвокатов, опозорен, посажен за решетку, юридическая практика для него впредь под запретом. Элементарные этические нормы не позволяют фирме делиться гонорарами с человеком, больше не являющимся юристом. Это понятно. Меня вот что беспокоит: они со Стю прячут деньги и не платят налогов. Вдруг нагрянут налоговики с оружием и начнут шуровать в нашей бухгалтерии? Вдруг они найдут их заначку? Догадайся, кого обвинят! Не Болтона, хотя я сразу ткну пальцем в него. Нет, скорее всего, им понадобятся наши с тобой задницы.

– Согласен. И что дальше?

– Все очень просто: мы с тобой ломаем над этим голову с того момента, как закапали табачные деньги. Нам положен крупный куш! Мы были партнерами в фирме, когда разрешилась табачная тяжба, и, значит, имеем право на долю.

– Сколько это может быть?

– Не знаю, а ты?

Расти, встав, подошел к лежащему на комоде портфелю и принялся в нем рыться. Достав бумаги, он бросил их на стол перед Кирком.

– Вот, прикинул кое-что вчера вечером. Уверен, ты постоянно пытаешься вывести цифру. По мировому соглашению суд определил для «Маллой энд Маллой» гонорар порядка двадцати одного миллиона. Старикан надумал вычленить свою долю и оттянуть ее выплату на десять лет в надежде, что за это время наша дорогая мамочка отдаст концы. Это всем нам известно. Десять лет деньги приносили примерно пять процентов в год. Пять лет назад Стю стал получать по три миллиона в год. К тому времени набралось уже больше тридцати пяти миллионов. Будем считать, что прибыль на капитал составляет всего пять процентов годовых, выплаты – три миллиона в год. Значит, деньги будут поступать еще четырнадцать лет. Болтону скоро семьдесят два. Что делать с такой кучей денег в восемьде– сят лет?

– Все это я знаю, Расти.

– Да, знаешь. Все это говорится в оправдание того, что я могу взять часть денег прямо сейчас.

Кирк нахмурился и отвернулся к окну.

– А как же Стю?

– Мы его озолотили. Столько ему отвалили, что старый хитрец вполне может уйти и поливать дома розы. Предлагаю сговориться вчетвером.

– Включая Дианту?

– Без нее никак.

Кирк, поднявшись, стал расхаживать по комнате туда и обратно, потирая при каждом шаге подбородок.

– Вчера вечером у меня был с ней длинный разговор. Ее встреча с нашим стариком была неудачной идеей. Всплыло много старых обид, которые я считал давно забытыми. Оказалось, что нет, ее раны все еще кровоточат… Короче говоря, она хочет часть денег. Считает, что после стольких лет имеет на них право.

– Как удобно…

– Что ж, она настроена решительно. Ее не обойдешь.

– Возьмем ее в долю. Но как добиться, чтобы Стю подчистил для нас бухгалтерию?