– А мне нравится Джимми. В любом случае, Мак хочет встретиться с нами в баре «Мериголд» в шесть.

– У меня на столе лежит четыре кучи дерьма, а с утра в суде неприятный бракоразводный процесс.

– С каких это пор ты стал готовиться к заседаниям?

– И у меня за дверью полно рыдающих женщин, которым нужна моя помощь и утешение.

– Вот уж удивил, так удивил, ничего не скажешь. Но мы действительно не можем отказать ему. Я заеду за тобой в половине пятого.

– Ладно, ладно.

Со своим постоянным ростом вширь и природным отсутствием координации Гарри Рекс не столько садился с пассажирской стороны, сколько плюхался на сиденье, отчего машина вздрагивала. Захлопнув дверцу, он спросил:

– Думаешь, в твоей машине тоже есть «жучки»?

– Сомневаюсь, – отозвался Джейк.

– Как-то странно разговаривать по телефону с ФБР на заднем плане.

– Кому уж как не мне это знать.

– Мне нужно выпить пива.

– Сейчас только половина пятого.

– Ты говоришь прямо как моя жена.

– Которая из них?

– Будешь острить всю дорогу до Тьюпело?

– Не исключено. Есть соображения о санкциях за препятствование федеральному расследованию?

– Разумеется. А у тебя?

– Есть. Я днем покопался в законах и думаю, что мы в порядке. Мы не вмешиваемся в расследование, если оно вообще ведется. Мы просто играем в кошки-мышки с ФБР.

– По мне, так звучит безобидно, если, конечно, нас не поймают.

– Мы едем в Тьюпело, чтобы выпить с Маком, который, насколько нам известно, не находится под следствием. Мы не встречались с ФБР и не знаем, что они замышляют. Получается, все в порядке. Пока.

– Ладно, а зачем мы это делаем?

Гарри Рекс указал на заправочную станцию.

– Остановись там. Хочешь пива?

– Нет. Я за рулем.

– И что? Не можешь рулить с пивом в одной руке?

– Я предпочитаю не делать этого. А едем мы, чтобы выяснить, появятся люди из ФБР в баре или нет, и тогда будем знать, что прослушку установили они.

– Отлично. А как мы узнаем, если и когда парни из ФБР появятся в баре? Попросим их показать свои жетоны?

– Пока еще об этом не думал. Возьми мне диетическую колу.

Гарри Рекс выбрался из машины и отправился в магазин при заправке.

34

«Мериголд-лаунж» был одним из трех известных баров в западной части Тьюпело в округе Ли, где продавалось спиртное. На пятьдесят миль вокруг царил сухой закон. У любителей выпить, живших в маленьких городках и сельской местности, не было иного выбора, кроме как поехать в большой город, где они могли утолить жажду. Вернувшись домой, большинство из них продолжали поддерживать запрет на продажу в своем округе всех алкогольных напитков.

В шесть вечера на мощеной стоянке сбоку от бара было припарковано тринадцать автомобилей. Главный вход располагался сбоку, что позволяло посетителям не быть на виду при входе и выходе. Из тринадцати шесть были седанами, шесть пикапами плюс один белый фургон. Быстрый взгляд на номерные знаки позволил определить, что посетители приехали из четырех разных округов. Внутри фургона два техника ФБР работали с камерами: на одной имелся мощный объектив, а вторая вела видеозапись с высоким разрешением. Через одностороннее зеркальное стекло они делали снимки и видео каждого, кто входил и выходил из бара.

Проблема с фургоном заключалась в том, что на его бортах имелась сделанная прописными буквами надпись «КАСТОМ ЭЛЕКТРИК» с телефонными номерами. Джейк и Гарри Рекс посмеялись над этим, не в силах поверить в свою удачу и безалаберность ФБР.

– Ну-ну, – сказал Джейк, припарковавшись. – Они уже здесь.

– Не улыбайся в камеру, – предупредил Гарри Рекс, когда они вылезли и направились в бар.

Найдя в углу столик с четырьмя стульями, они сели спиной к стене. Подошла официантка, и они заказали пиво и тарелку с картофелем фри. Музыкальный автомат возле танцпола играл мелодии в стиле кантри. «Мериголд» считался приличным салуном, где не бывало драк и заварушек. За прошедшие годы Джейку приходилось тут бывать несколько раз. А вот Гарри Рекс заглядывал сюда при каждом удобном случае. Сейчас они сделали вид, что погрузились в серьезную беседу и ни на кого не обращают внимания. В четверть седьмого Джейк, взглянув на часы, огляделся. В форме электриков в зале никого не было. Некоторые посетители были даже при галстуках.

Ник Лензини сидел за столиком один и потягивал безалкогольный напиток, делая вид, что читает газету. Он никогда не встречал ни Джейка, ни Гарри Рекса, но парни из фургона сообщили ему по рации об их приезде, когда те входили. Ник с волнением предвкушал возможность наконец-то увидеть Мака Стаффорда, но ему удалось принять скучающий вид. Он очень собой гордился, когда сумел убедить федерального судью разрешить прослушивание телефонных разговоров.

Джейк и Гарри Рекс потягивали пиво из охлажденных бокалов, пощипывали картофель фри и, казалось, все больше и больше раздражались. Мак так и не появился.

Бар постепенно заполнили новые страждущие, и вскоре свободных столиков почти не осталось. В половине седьмого Джейк направился в туалет и прошел мимо столика Ника. На секунду их взгляды встретились, и Джейк подумал, что этот парень вполне может быть агентом – без галстука, хороший темный костюм, явно здесь неуместный. Вернувшись, он принес еще две бутылки пива из бара и поставил их перед Гарри Рексом. Оба посмотрели на часы и нахмурились. Тот, кого они должны были встретить, опаздывал. В семь часов они расплатились и вышли из зала, всем своим видом демонстрируя досаду. Фургон по-прежнему находился на месте. Джейк завел двигатель, а Гарри Рекс схватил трубку автомобильного телефона и набрал номер «Кастом электрик». Кому бы телефон ни принадлежал, сейчас он был отключен.

Они вдоволь посмеялись, пока ехали домой, уверенные, что им удалось перехитрить ФБР, ничего при этом не нарушив. Повеселившись, они обсудили, что делать дальше. Федералы совершенно точно выслеживали Мака, что означало одно: готовится обвинительное заключение.

35

На следующий день Джейк поехал к дому Стаффордов с шоколадным тортом, который испекла Карла, и букетом цветов от их любимого флориста. Дверь открыла Марго и пригласила пройти в кабинет. Там была ее бабушка Хани, и Джейк торжественно выразил ей соболезнования. В доме было темно, как в похоронном бюро. Хани и Марго проявили гостеприимство, поблагодарили и пригласили выпить кофе с пирожными. Джейк не хотел оставаться, но ему нужно было переговорить с Марго. Они расселись за кухонным столом и даже пошутили по поводу обилия еды, контейнеры с которой занимали на кухне все свободные поверхности.

– А может, желаете фунт или два жареной курицы? – с улыбкой поинтересовалась Хани.

– Или попробовать хотя бы одну из полдюжины запеканок? – добавила Марго.

Вошла поздороваться Хелен, и Джейк еще раз высказал соболезнования. Все три выглядели так, будто плакали целую неделю, что, вероятно, так и было. Хелен вскоре исчезла, и Хани прошептала:

– Ей действительно очень нелегко. Собственно, как и всем нам.

Джейк не нашелся, что ответить, и положил в рот еще кусок. Зазвонил телефон, и Хани поднялась ответить. Джейк же быстро передал Марго небольшой конверт и прошептал:

– Прочитай это позже. И никому не говори.

Быстро кивнув, она сунула его в карман джинсов.

Джейк доел торт, допил кофе и сказал, что ему нужно вернуться на работу. Хани еще раз поблагодарила его, а Марго проводила до крыльца.

Уезжая, он помахал ей рукой.

В записке говорилось, что ей не следует звонить Джейку по его номерам. Если она захочет поговорить, то пусть сама зайдет в офис или позвонит его секретарше домой. И еще он передал ей номер Мака.

36

Большое жюри федерального суда собралось в здании суда в Оксфорде на очередное ежемесячное заседание. Восемнадцать зарегистрированных избирателей из одиннадцати округов выполняли эту обязанность в течение шести месяцев, и большинство из них не могли дождаться дня, когда, наконец, смогут от нее освободиться.

Заседание началось с рассмотрения обычных дел о наркотиках – продаже, производстве и распространении, – и в течение часа жюри утвердило четырнадцать обвинительных актов. Неприятная процедура, поскольку присяжные были сыты по горло уголовными преступлениями, связанными с наркотиками. Затем рассмотрели чуть более интересное дело, связанное с бандой угонщиков автомобилей, которая бесчинствовала весь последний год. Еще пять обвинений.

Следующим шло дело Дж. Маккинли Стаффорда. Помощник прокурора Джадд Моррисетт взял слово и изложил факты так, как они теперь выглядели в его глазах. Адвокат Стаффорд перевел часть средств, выплаченных по мировому соглашению его клиентам, на свои собственные банковские счета, что само по себе являлось преступлением, находившимся в юрисдикции штата, а не федеральных властей, но затем он подал заявление о банкротстве и утаил эти деньги.

Затем выступил специальный агент Ник Лензини. Он представил копии соглашений об урегулировании претензий, заявления о банкротстве, а также копии письменных показаний обманутых клиентов Оделла Гроува и Джеррола Бейкера, показаний Фриды Уилсон и квитанций о телеграфных переводах денежных средств.

Моррисетт представил подтверждение Налогового управления США, что за последние четыре года мистер Стаффорд ни разу не подавал налоговых деклараций.

Один из присяжных спросил:

– Это тот самый адвокат из Клэнтона, который украл деньги и исчез?

– Совершенно верно, – подтвердил Моррисетт.

– Так вам удалось его найти?

– Пока нет, но мы близки к этому.

Менее чем через час Маку было предъявлено обвинение в фиктивном банкротстве с максимальным наказанием в виде пяти лет тюремного заключения и штрафа в размере 250 тысяч долларов. Вдобавок, большое жюри вынесло ему четыре обвинения в уклонении от уплаты налогов с аналогичными штрафами. По настоянию Моррисетта большое жюри проголосовало за то, чтобы мистер Стаффорд проходил обвиняемым по обвинительному акту негласно, до дальнейшего уведомления. Вероятность, что мистер Стаффорд, узнав об обвинении, скроется от правосудия, была велика.

37

Джейк находился в суде права справедливости, ожидая с дюжиной других адвокатов, когда судья Рубен Этли займет свое место и начнет привычно подписывать постановления. Гарри Рекс, опираясь на стол своим объемистым задом, развлекал толпу рассказом о затеявшем развод клиенте, который только что уволил его в третий раз. Джейк это слушал также в третий раз. Когда судебный пристав призвал всех к порядку, Гарри Рекс прошептал ему:

– Встретимся наверху в юридической библиотеке как можно скорее.

Юридическая библиотека находилась на третьем этаже здания суда и практически всегда пустовала. На самом деле туда заходили так редко, что окружные инспекторы обдумывали идею избавиться от коллекции пыльных древних фолиантов, а освободившееся помещение использовать для хранения документов. Адвокаты и судьи этому всячески сопротивлялись, создавая тем самым еще одну площадку непримиримой борьбы за территорию, которой так славятся маленькие городки. В минувшие годы Гарри Рекс, как известно, именно находясь здесь, подслушивал обсуждение присяжных через вентиляционную отдушину, однако после ремонта это стало невозможным.

Оказавшись с Джейком наедине, Гарри Рекс сказал:

– Лоуэлл Дайер созывает завтра специальное заседание своего большого жюри, и они собираются в Смитфилде. Ты можешь такое представить?

Джейк был совершенно сбит с толку.

– Это как?!

– Ты меня слышал. Большое жюри округа Форд соберется в здании суда в Смитфилде.

– В другом округе?!

– Именно! Никогда о таком не слышал раньше. Я почитал устав, там все довольно расплывчато, но запрета на подобное нет.

– Есть мысли почему?

– Конечно. Это все большой секрет. Он сообщил своему большому жюри, что встреча строго конфиденциальна и они не должны никому об этом говорить.

– Мак?

– Держу пари, что да. Ты можешь припомнить хоть одно преступление в этом округе за последний год, до которого хоть кому-то есть дело? Ничего такого и близко не было. Взломы, кражи со взломом, драки в притонах, обычная заурядная хрень, но ничего даже отдаленно интересного.

Джейк покачал головой.

– Нет, просто люди у нас не нарушают закон. У меня в офисе давно полный голяк с делами. Для нас чем больше преступлений, тем лучше.

– Наверняка это Мак. Дайер боится, что Мак снова ускользнет и скроется. Поэтому он получает обвинительное заключение за пределами города и сидит на нем втихаря, пока кто-нибудь не найдет Мака, а затем арестует его. И готов поспорить, он делает это по указке федералов.

Какими бы поразительными ни были новости, возникал очевидный вопрос: откуда Гарри Рексу стало известно о тайном заседании большого жюри? Джейку очень хотелось спросить, но он знал, что ответа наверняка не получит. Его близкий друг вращался в таинственных кругах и имел широкую сеть осведомителей. Иногда он делился инсайдерской грязью, чаще – нет, но никогда не раскрывал источник.

– Значит, вы думаете, что федералы на шаг впереди? – спросил Джейк.

– Держу пари, у них уже есть обвинительное заключение, и они его придерживают. Дайеру дали зеленый свет. В этом есть смысл, это умный ход. Теперь имеются федеральные обвинения и обвинения штата, многочисленные обвинительные заключения, и все вдруг занялись поисками Мака.

– Ты его адвокат. И что посоветуешь?

– Убираться из города к черту! Снова.

38

Через две недели после похорон матери и через десять дней после переезда вместе с сестрой в дом бабушки и дедушки Марго проснулась в субботу в восемь утра, что для нее было очень рано, быстро приняла душ и надела джинсы и кроссовки. За завтраком она держалась с Герми и Хани подчеркнуто вежливо, поскольку те старались быть вежливыми с ней, но напряжение чувствовалось. Они настаивали на соблюдении определенных правил, но Марго, казалось, была полна решимости их игнорировать. Одно правило касалось уважения – уважения к старшим, к ее опекунам, бабушке и дедушке. Она согласилась и попросила, чтобы они уважали ее как семнадцатилетнюю девушку, имеющую собственное мнение. В тот день у нее на час была назначена встреча с консультантом по приему колледжа Миллсапс в Джексоне, и она, безусловно, вполне могла съездить туда и обратно без сопровождения. Поездка в колледж Родса в Мемфисе прошла без всяких осложнений. Герми и Хани эта идея совсем не понравилась, и они совершили ошибку, сказав «нет». Последовала ссора, и, хотя сторонам удалось сохранить хладнокровие и не наговорить ничего, о чем бы они потом пожалели, но кое-что стало совершенно очевидно. Во-первых, Баннинги не могли дать достойный словесный отпор Марго, а во‑вторых, она не собиралась следующий год во всем их слушаться.

Она уехала в десять, и ей нравилось мчаться по бесконечному шоссе под выбранную ею самой музыку, а впереди был целый день, который она могла провести так, как ей хотелось.

Марго никогда не бывала в Миллсапсе, никого там не знала и была уверена, что местный колледж ей не подойдет. Как и Родс, он был слишком близко к дому. Но она приедет, заберет рекламные буклеты, чтобы потом оставить их на кухонном столе. И она подаст туда заявление осенью, как и в Родс, и в Университет Миссисипи, а может, и какие-то другие, расположенные не так далеко. Она будет выказывать предпочтение Университету Миссисипи, потому что разговоры об обучении в штате успокаивали Герми. Она разыграет обычную суету вокруг процесса подачи заявления, изобразит надлежащее беспокойство и тревогу и будет время от времени делиться с опекунами своими переживаниями, чтобы те чувствовали себя лучше. Но о двух школах искусств на Западе она не скажет ни слова. Не скажет даже Хелен, по крайней мере, в ближайшее время. Она подождет, пока Хелен не повзрослеет и не избавится от подростковых глупостей, но в скором времени рассчитывать на это не приходилось.

Исчезновение отца вкупе с разводом родителей заставило Марго рано повзрослеть и перестать доверять почти всем. Она держала свои эмоции и чувства при себе и редко с кем сближалась. Она приняла решение уйти из дома и возвращаться только в случае необходимости, и вскоре перестала общаться с девочками, с которыми выросла. Чем скорее, тем лучше. Ее ждал большой мир. Ей хотелось, чтобы сестра тоже выросла и ушла после окончания школы, но Хелен, похоже, оказалась заперта в ловушке глупых подростковых эмоций и вечного уныния. После смерти Лизы ее больше тянуло к Хани. Они все еще плакали, от чего Марго уже устала. Она нашла колледж Миллсапс в центре Джексона и заглянула в кафетерий перекусить сандвичем. В час дня она встретилась с консультантом по приему, который выдал стандартный набор банальностей: компактное учебное заведение, тысяча студентов, серьезные знания по гуманитарным наукам, множество внеклассных занятий, спорт, очные занятия, самые разные клубы, какие только можно представить. Обо всем этом было написано в брошюрах. Марго присоединилась к группе из пяти старшеклассников и прогулялась по кампусу с третьекурсником, который просто обожал это место и не хотел уезжать. Они сидели на скамейках под старым дубом и потягивали газировку, пока их гид отвечал на вопросы.

После двух часов в кампусе, в который больше никогда не собиралась возвращаться, Марго была готова уйти. После ее ухода их группа распалась, но тут из ниоткуда вдруг возник Мак, которого она увидела между двумя зданиями. Они молча шли рядом, пока вокруг никого ни осталось.

– Ну, как тебе Миллсапс? – поинтересовался он.

– Тут мило. Думаю, что подам сюда заявление о приеме. А ты где был?

– Да по-разному. – Он показал рукой в сторону и пояснил: – Вон там есть футбольное поле, и вход на него не заперт.

– А ты давно здесь? – спросила она.

– Достаточно, чтобы осмотреть кампус.

– Ты ведешь себя так, будто за тобой следят.

– Сейчас трудно быть в чем-то уверенным.

Они прошли через открытые ворота, поднялись на десятый ряд трибун и сели рядом, но не очень близко. На дальнем конце поля служитель на самоходной косилке ровнял безупречный газон.

После неловкой паузы Мак спросил:

– Ну, как дела дома?

Она долго не отвечала, но наконец произнесла:

– Думаю, все в порядке. Все очень стараются.

– Мне жаль твою маму, Марго.

– Странно это слышать от тебя.

– Ладно, но что я должен сказать? Нет, я не скучаю по Лизе, но я опечален ее смертью. Она была еще молода. Я стараюсь быть корректным и выражаю соболезнования.

– Все выражают. Мы как-нибудь выживем.

Еще одна неловкая пауза.

– Как Хелен?

– До сих пор много плачет. Довольно жалкое зрелище, правда.

– Ты говорила ей о наших встречах?

– Нет. Она это не вынесет. Она и так на грани. А если бы я сказала, что ты вернулся и пытаешься вписаться в картину, у нее, вероятно, случился бы полный срыв.

– Размазня?

– Ты так это называешь?

– Я пытаюсь восстановить отношения со своими дочерьми, начиная с тебя. Я извинился и все такое, и если ты хочешь еще раз выговорить мне за то, что я трус, бездельник и мошенник, то давай.

– От этого я тоже устала.

– Рад это слышать. Мне бы хотелось быть твоим отцом.

– Думаю, мы к этому придем.

– Это хорошо, поскольку у меня плохие новости.

Она пожала плечами, будто это не имело значения.

– Выкладывай.

– Я снова должен исчезнуть.

– В этом нет ничего удивительного. Ты все время так поступаешь, Мак. Как только возникают сложности, ты сразу исчезаешь из города. Что случилось на этот раз?

– Ну, я не уверен, но мне кажется, что копы уже дышат мне в спину. Мне нужно ненадолго исчезнуть и подождать, пока все успокоится.

Она снова пожала плечами, но ничего не сказала.

– Прости меня, Марго. Мое тихое маленькое возвращение домой пошло совсем не так, как я предполагал.

– Поскольку я понятия не имею, о чем ты говоришь, как я должна отреагировать?

– Просто попробуй понять. Я не хочу снова исчезать. Я хочу остаться здесь, рядом с тобой и Хелен и вести нормальную жизнь. Я устал бегать, Марго. Это плохая жизнь, и я очень скучал по своим девочкам.

Она медленно подняла руку и вытерла слезы. Они долго смотрели на поле, слушая тарахтенье газонокосилки. Наконец она спросила:

– Как долго тебя не будет?

– Не знаю. Не исключаю, что мне предъявят обвинения в уголовных преступлениях и об этом, скорее всего, напишут в газетах. Прошу прощения еще раз. Я не хочу в тюрьму, Марго, и потому ухожу. Мои юристы со всем разберутся и со временем заключат сделку.

– Что за сделка?

– Деньги. Штрафы. Возмещение убытков.

– Ты можешь купить себе выход из неприятностей?

– Что-то вроде того. Это не всегда справедливо, но так уж все устроено.

– Без разницы. Я в этом ничего не понимаю и не хочу понимать.

– Я тебя не виню. Просто пойми, что у меня нет другого выбора, кроме как «исчезнуть из города», как ты выразилась.

– Без разницы.

– Я хочу поддерживать связь. У мистера Брайгенса есть секретарша Алисия.

– Я встречалась с ней.

– Зайди к ней в офис, и она передаст тебе несколько конвертов, адресованных мне на один адрес в Панаме. Свои письма тебе я буду отправлять на адрес Алисии. Если тебе что-то понадобится, позвони ей домой, но ни в коем случае на работу.

– Это незаконно?

– Нет, я бы никогда не стал тебя просить сделать что-то незаконное. Пожалуйста, поверь мне.

– Я только начала верить, а теперь ты снова исчезаешь.

– Прости, Марго, но у меня нет выбора.

– А как насчет учебы?

– Я дал тебе обещание и намерен сдержать его. Нашла школу?

– Да. Колледж искусств и дизайна Роки-Маунтин в Денвере.

– Звучит довольно экзотично.

– Я планирую изучать моделирование одежды. Я уже поговорила с человеком из приемной комиссии.

– Молодец! Видно, что ты действительно этого хочешь.

– Просто не могу дождаться, Мак. Только не подведи с платой за обучение.

– Вопрос закрыт. А смогу я приехать в гости?

– Ты серьезно?

– Да, я серьезно. Послушай, Марго, я намерен стать частью твоей жизни.

– Ты уверен, что тебе это понравится?

– Вот язва! – Мак не смог сдержать смешок. Она тоже улыбнулась, и вскоре оба уже смеялись.

Они молча направились к ее машине.

Когда пришло время прощаться, Мак сказал:

– Мне пора. Пожалуйста, будь на связи.

Она посмотрела на него, и в глазах у нее стояли слезы.

– Будь осторожен, Мак.

– Обязательно. – Подойдя на шаг ближе, он добавил: – Я всегда буду твоим отцом и всегда буду любить тебя.

Она раскрыла руки для объятия, и они, наконец, обнялись. Всхлипнув, Марго сказала:

– Я люблю тебя, папа.

39

Проехав час на запад по федеральной автостраде номер 20 до речного городка Виксберг, Мак свернул на территорию национального военного парка, посвященного решающей битве при Виксберге, проигранной Югом. Он припарковался рядом с центром для посетителей, прошел через кладбище и направился по тропинке к вершине небольшого холма, где в проеме стояли столики для пикника, а рядом находились артиллерийские батареи. Вдалеке сверкала гладь извивавшейся реки Миссисипи. Все столики были свободны за исключением одного, за которым сидели двое мужчин, а между ними стояла обувная коробка с жареным арахисом. Земля была усеяна пустыми гильзами от снарядов. Гарри Рекс пил пиво из высокой банки. Джейк держал бутылку воды. На обоих были джинсы, рубашки для гольфа и бейсболки.

Было без четверти семь. Гарри Рекс, посмотрев на часы, сказал:

– Ты опоздал на пятнадцать минут.

– Привет, парни, – отозвался Мак, зачерпывая горсть арахиса.

– Как Миллсапс? – поинтересовался Джейк.

– Красиво, но слишком близко к дому. Она хочет, чтобы совсем далеко.

– Неплохая мысль, – одобрил Гарри Рекс, продолжая жевать.

– Что удалось выяснить? – спросил Мак.

– Обвинительные акты, большое жюри округа Форд. Не знаю, сколько их всего, но одного вполне достаточно. Подозреваю, что федералы проделали то же самое.

– Держу пари, за этим стоит Герман, – сказал Мак. – Кто-то сильно давит.

– Он такой, – согласился Гарри Рекс.

– Да, это точно он. Он вне себя, потому что его дочь умерла, и теперь ему нужно растить двух внучек-подростков. Думаю, я недооценил опасность.

– Как и все мы, – заметил Джейк.

– А каковы шансы заключить сделку? – спросил Мак.

Гарри Рекс расколол еще один орех, сбросил скорлупу на землю, в кучку, и посмотрел на Джейка.

– Это ты у нас ведешь уголовные дела.

– Так что скажешь, Джейк? – спросил Мак.

– Как друг, а не как юрист, я бы сказал, что все рассосется само собой. Это попадет в газеты и в течение месяца будет в новостях, а если тебя арестуют…

– Ареста не будет.

– Ладно, если тебя не найдут, то довольно скоро все потеряют к делу интерес. Пусть пройдет несколько месяцев, может, год, а затем прощупаем почву. Посмотрим, согласятся ли они на штрафы и компенсацию, чтобы забыть об этом.

– Я тоже так думаю.

Гарри Рекс сказал:

– Как твой адвокат я советую тебе сдаться и ответить за содеянное. Не могу советовать тебе бегство из страны.

– А как друг?

– Беги из страны. Если останешься здесь, ничего хорошего не выйдет. Возвращайся в Коста-Рику и наслаждайся там жизнью.

Мак улыбнулся и съел еще один орех. Затем повернулся к ним и сказал:

– Спасибо, ребята, за все. Я буду на связи.

С этими словами он резко повернулся, пошел прочь и скоро исчез на тропе.

Проехав шесть часов, он остановился в мотеле недалеко от Уэйко, штат Техас, где переночевал и проснулся в воскресенье поздно утром. Он позавтракал на стоянке для грузовиков, а затем за семь часов доехал до Ларедо на границе с Мексикой. Оставив «вольво» на стоянке дешевого мотеля незапертым и с ключом в замке зажигания, Мак поймал такси. С собой у него был небольшой рюкзак с одеждой, 40 тысяч долларов наличными и четыре паспорта.

В сумерках он по мосту пересек Рио-Гранде и покинул страну.

Земляничная луна

1

Потребовался иск в федеральный суд, чтобы Коди разрешили разместить на полках его сокровище – почти две тысячи книжек в бумажных обложках. Они заняли три стены его камеры площадью восемь на десять футов и были расставлены в безупречном порядке, по алфавиту, по фамилиям авторов. Он прочел и перечитал их все и мог в любой момент отыскать любую. Почти все это была беллетристика. Он мало интересовался науками, историей, религией – скучными, на его вкус, предметами. Вымысел уносил его в иные миры, в самые дальние края, и он просиживал большую часть тех двадцати трех часов, которые ежедневно проводил в своей одиночке, уткнувшись носом в какой-нибудь роман.

Книги были всюду – исключительно в дешевых бумажных обложках, поскольку умники, заведовавшие тюрьмой, давным-давно решили, что с заключенных станется использовать какую-нибудь тяжелую книгу в твердом переплете как оружие. В тюремной статистике Соединенных Штатов еще не фиксировалось случаев смертельного исхода при нападении с помощью книги в твердом переплете, но то была упреждающая мера. В отсеке для смертников потенциальную опасность усматривали буквально во всем. Кроме того, зачитанные книги были подарками для Коди от некоей дамы, жившей на пенсию и, конечно, лишенной возможности покупать и пересылать более тяжелые романы. Не говоря уж о вечной проблеме свободного места на полках. Книжная коллекция насчитывала уже двенадцать лет, и, судя по всему, скоро ей должен был прийти конец. Если бы Коди каким-то чудом спасся – а спасение ему вряд ли светило, – то вскоре книги заполнили бы его камеру до самого потолка. О переводе в более просторное помещение речи не шло: все камеры здесь имели восемь футов в длину и десять в ширину.

Один угол камеры занимали раковина из нержавейки и унитаз, над ними был привинчен к стене цветной телевизор. Стопки книг лежали на полу рядом с унитазом и на самом телевизоре «Моторола», подарке бельгийского благотворителя. Получив десять лет назад этот подарок, Коди разрыдался и плакал долгие часы, не веря в свою удачу. Ему и другим везучим заключенным, обладателям телевизора, позволялось смотреть все, что им вздумается, с 8 утра до 10 вечера – так решило мудрое тюремное начальство, не дав по этому поводу никаких разъяснений.

Кроватью Коди служила бетонная плита с пенопластовым матрасом, и последние четырнадцать лет он не прекращал попыток устроиться для сна поудобнее. Раньше над его постелью громоздился верхний ярус, железная койка, – в те времена, когда смертники сидели в камере по двое. Потом правила поменялись, железо сменилось бетоном, зато у Коди появилась возможность занять стену над спальным местом полками с книгами.

Разноцветные корешки книг кое-как оживляли его безрадостный мирок. Устав от чтения, он часто просто сидел и разглядывал стены, заполненные от пола до потолка, на всю доступную ему высоту, головокружительным количеством историй, раз за разом увлекавших его в путешествия по всему миру и возвращавших обратно в камеру. Большинство заключенных в отсеке смертников были безумны. Так действует одиночное заключение на многих. Но суперрассудок Коди не утрачивал ни активности, ни остроты – все благодаря книгам.

Ему случалось одалживать книжку кому-нибудь из своего отсека, но только тем, кому он симпатизировал, а такие здесь были наперечет. Неспособность должника вернуть книгу в обговоренный короткий срок неминуемо приводила к перепалке, кончавшейся вмешательством надзирателей. Раз в неделю в отсеке появлялся заключенный, пользовавшийся доверием охраны, с тележкой книг из главной тюремной библиотеки, и предлагал взять два произведения – всегда не более двух. Как водится, смертникам доставалось худшее чтиво с затертыми, рваными, засаленными обложками, а то и вовсе без обложек и даже без некоторых страниц. Каким придурком надо быть, чтобы аккуратно вырвать из книги страницу-другую, просто чтобы нагадить следующему читателю? В тюрьме таких было полно.

Коди никогда не видел тюремную библиотеку, но подозревал, что его личное собрание богаче и в лучшем состоянии.

Четвертую стену его камеры образовывали толстые решетки, посередине которых была дверь с прорезью для подноса с едой. Напротив Коди, через коридор, помещался Джонни Лейн, чернокожий, убивший в приступе наркотической ярости жену и двух приемных детей. Девять лет назад оказавшись здесь, он был почти неграмотным. Коди терпеливо учил его читать и часто делился с ним своими книгами. Со временем Джонни обрел веру и стал читать только Библию. Много лет назад он решил, что Бог призывает его читать проповеди, чему он и предавался громогласно, на весь отсек, пока жалобы не стали до того настойчивыми, что ему пришлось умолкнуть. Убедившись, что Бог не намерен его спасать, он забился вглубь камеры и завесил решетку простынями и картонками, сделав свою изоляцию полной. Теперь он отказывался от положенного дважды в неделю душа и от ежедневной часовой прогулки во дворе, отвергал большую часть еды, а не брился уже несколько лет. Коди забыл, когда последний раз видел или слышал Джонни, спавшего на бетонной плите в двадцати ярдах от него.

В тюрьме действовали строгие правила на предмет того, что разрешено хранить смертнику у себя в камере. До тех пор пока Коди не затеял свою тяжбу, разрешенный максимум книг составлял десять штук. Тогдашний начальник тюрьмы проиграл ему в федеральном суде и был вне себя. За четырнадцать лет Коди сам, без помощи адвоката, подал пять исков. Так он добился права на книги, телевизор, улучшение кормежки и увеличение времени прогулок. Было и два проигрыша: кондиционера и нормального отопления он не получил.

Но дни его судебных тяжб остались далеко позади. Считать отмеренное ему время в днях больше не приходилось. Жить Коди оставалось три часа. Он в последний раз в жизни заказал себе еду: пиццу «Пеперони» и земляничный молочный коктейль.

2

В отсеке для смертников царил Марвин, здоровенный детина, афроамериканец, уже более десятка лет ведавший здесь соблюдением порядка. Марвину нравилась эта работа, потому что заключенные находились в изоляции и буянили нечасто. Как правило, он хорошо с ними обращался и ожидал того же от других надзирателей, которые в основном не обманывали его ожиданий. Некоторые, правда, были жестковаты, а порой и вовсе жестоки. Но поскольку Марвин оставался в отсеке не круглые сутки, он не мог за всем уследить.

В дальнем конце коридора срабатывает зуммер, с шумом отворяется тяжелая дверь. Вскоре к камере подходит Марвин. Глядя сквозь решетки, он спрашивает:

– Ты как, Коди?

В отсеке в кои-то веки тишина, нарушаемая только негромко работающими телевизорами. Привычные переговоры через решетки тоже стихли. Это великий вечер, вечер казни, когда заключенные уходят в себя, в свои мысли, и остро осознают реальность: все они приговорены к смерти, и такой момент неизбежно придется пережить каждому.

Коди сидит на кровати и смотрит телевизор. Кивнув Марвину, он встает и наводит на телевизор дистанционный пульт. Голос ведущего новостей становится громче:

– Коди Уоллеса по-прежнему намерены казнить в определенное для этого время. Апелляции адвокатов, обычно подаваемые в последнюю минуту, вряд ли что-то изменят: казнь произойдет примерно через три часа, а точнее – в десять вечера. Прошение о помиловании, поданное губернатору, по-прежнему остается без ответа.

Коди подходит к телевизору ближе. Диктор продолжает:

– Четырнадцать лет назад Уоллес, которому сейчас двадцать девять лет, был признан виновным в убийстве Дороти и Эрла Бейкер в их сельском доме в ходе неудачной попытки ограбления.

На экране появляются фотографии двух жертв.

– Брат Уоллеса, Брайан, погиб на месте. Пятнадцатилетнего Уоллеса признали виновным в тяжком убийстве, караемом смертью, и если все пойдет по плану, то он станет самым молодым казненным в этом штате. Эксперты не ожидают, что казнь снова будет отложена.

Коди нажимает на кнопку, и экран гаснет. Он делает шаг к решетке.

– Видал, Марвин? Раз по Пятому каналу говорят, что так будет, значит, мне конец.

– Мне жаль, – отвечает Марвин негромко, на случай, если их подслушивают.

– Чего уж там, Марвин. Мы ведь знали, что этот день наступит. Так что давай не будем.

– Я могу чем-то помочь?

– Уже нет. Много лет назад ты мог бы помочь с побегом. Но мы упустили наш шанс.

– Да, боюсь, время вышло. Знаешь, здесь твой адвокат. Пустить его к тебе?

– Давай. И спасибо, Марвин, спасибо за все.

Марвин, попятившись, исчезает. Снова зуммер, появляется Джек Гарбер с толстыми папками. У него длинные волосы, стянутые на затылке в хвост, мятый костюм – так обычно и выглядят запыхавшиеся адвокаты смертников, теряющие очередного подзащитного.

– Ну, как ты, приятель? – спрашивает он почти шепотом.

– Лучше некуда. Скажи что-нибудь хорошее.

– Верховный суд все никак не примет решение, хотя я заставил этих клоунов повертеться. Губернатор до сих пор не сказал ни «да», ни «нет», но учти, он всегда ждет, пока суды захлопнут все двери, чтобы самому вылезти из берлоги с громким заявлением.

– Он хоть раз даровал помилование в последнюю минуту?

– Нет, где ему!

– А разве он не вел кампанию за губернаторский пост под лозунгом «Казнить больше и быстрее»?

– Вроде бы да, вел.

– Зачем тогда мы теряем время на губернатора?

– У тебя есть идея получше? Мы почти исчерпали наши возможности, Коди. Теперь все очень стремно.

– Стремно? – переспрашивает со смехом Коди, но тут же спохватывается и понижает голос. – Через три часа мою задницу пристегнут к койке на колесах и в руку мне всадят иглу, так что да, Джек, все это будет стремно… Почему-то у меня чувство некоторой беззащитности.

Коди приближается к решетке и смотрит на Гарбера. Они довольно долго глядят друг на друга.

– Все кончено, верно?

Джек, помотав головой, тихо отвечает:

– Еще нет, то есть почти да… Я еще не затянул «Аве Мария».

– Какие мои шансы?

– Даже не знаю, – пожимает плечами Джек. – Один из ста. Времени все меньше.

Коди подходит еще ближе, теперь они почти соприкасаются носами.

– Дело закрыто, и я к этому готов. Устал от напряжения, устал ждать, устал есть тюремное дерьмо, я много от чего устал, Джек. Так что я готов уйти.

– Не говори так. Я никогда не сдаюсь.

– Я здесь уже четырнадцать лет, Джек. Я смертельно устал от этого места.

– Рано или поздно Верховный суд постановит, что судить несовершеннолетних за тяжкое убийство нельзя, только, боюсь, это случится не сегодня вечером.

– Мне было пятнадцать лет, на том суде меня защищал горе-адвокат. Присяжные ненавидели меня, ненавидели его. У меня не было ни одного шанса, Джек. Жаль, не вы были моим адвокатом на суде.

– И мне жаль.

– Если подумать, Джек, то мне всегда и везде не везло.

– Мне так жаль, Коди…

Коди, отступая от решетки, выдавливает улыбку.

– Извините, что стал себя жалеть.

– Все в порядке, сейчас можно.

– Сколько раз вы присутствовали при казнях, Джек?

– Трижды.

– С вас хватило?

– Более чем.

– Вот и хорошо, не хочу, чтобы вы наблюдали мою смерть. Чтобы никаких свидетелей на моей половине комнаты, поняли? Пусть семья Бейкер молится, плачет и радуется, когда я перестану дышать. Думаю, они это заслужили. Может, им от этого полегчает. А по мне пусть никто не проливает слез.

– Ты уверен? Я буду там на случай, если вдруг понадоблюсь тебе.

– Не надо, я все решил, Джек. Вы бились как лев, чтобы сохранить мне жизнь, нечего вам смотреть, как я умираю.

– Как хочешь, тут хозяин – ты.

– Вот уж действительно!

Джек с заметным облегчением косится на часы.

– Мне надо идти, пора звонить в суд. Вернусь через час.