Александра Маринина

Шпаргалка для ленивых любителей истории-2. Короли и королевы Франции, 987–1498

© Алексеева М.А., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

«Важные исторические события часто начинаются в кругу семьи», – говорит один из героев фильма «Король Англии» (2019 г., режиссер Дэвид Мишо). Важным историческим событиям (впрочем, как и не особо важным) посвящены толстые монографии, о них пишут серьезные учебники. О том же, что происходит в кругу семьи, рассказывают, как правило, только художественные произведения, литературные и кинематографические. Авторы этих произведений обычно исходят из того, что читатель или зритель примерно представляет себе, в чем суть конфликта, каковы родственные связи персонажей и их взаимоотношения, и весьма нечасто утруждаются подробными разъяснениями. Наверное, для соотечественников писателей и сценаристов никакие разъяснения и не нужны, историю своей страны они и без подсказок прекрасно знают. А вот тем, кто вырос и живет в другой стране, не все бывает понятно, и из-за этих непоняток зачастую утрачивается интерес к сюжету и интриге. Я сама когда-то попала в эту ловушку, поэтому начала делать для себя короткие записи, чтобы не запутаться в сложных родственных связях героев, потом из этих записей родилась «Шпаргалка для ленивых любителей истории» о королях и королевах Англии.

Теперь вашему вниманию представляется такая же «Шпаргалка» о королях и королевах Франции. Конечно же, не обо всех «от начала веков», а только о тех, кто сидел на троне после Людовика Пятого Ленивого. Первым королем в этой книге является Гуго Капет – родоначальник династии Капетингов. Почему? Да все просто: сегодня трудно найти исторический роман, в котором описываются более ранние времена. Соответственно, любителям книг и кинопродукции, скорее всего, не понадобится информация о Меровингах, Каролингах или Робертинах.

Думаю, не лишним будет повторить то, что я писала в предисловии к английской «Шпаргалке»: этот текст – не учебник истории, ни в коем случае! Это не серьезный научный труд, не глубокое и всестороннее исследование, это именно подручный материал, шпаргалка, в которую можно заглядывать, когда читаешь роман или смотришь фильм, чтобы быстренько сориентироваться: кто есть кто и кто кому кем приходится; почему герцог А ненавидит герцога Б и за что герцогиня В мстит графине Г. Да, в книге приводятся цитаты из трудов профессиональных историков и знаменитых писателей, но я умышленно не делала сносок с указанием года издания и номеров страниц, чтобы текст даже не выглядел «наукообразным». В конце концов, если кому-то из вас станет интересно или нужно – вы легко сами все найдете.

О первых Капетингах информации нашлось не очень много, поэтому не подумайте, что относительно короткие начальные главы – результат моей лени. В те времена еще не вошло в привычку иметь придворных хронистов, которые подробнейшим образом фиксировали все события и в королевстве, и в жизни правителя. Да и хранились письменные документы кое-как, поэтому до сегодняшнего дня дошли буквально единицы.

И еще несколько слов о написании имен собственных. Если в русской транслитерации встречаются разные варианты, то я чаще всего привожу их при первом упоминании, а далее пользуюсь только одним вариантом написания имени собственного. Пусть вас это не смущает. Например, рассказывая об убийстве герцога Бургундского, я пишу, что это произошло на мосту в Монтеро (Монтро, Монтрё), а дальше использую только название «Монтеро».

Вы не найдете в книге глубокого и всестороннего рассмотрения вопросов внутренней и внешней политики: для этого существуют серьезные научные труды. Я всего лишь попытаюсь дать вам представление о правителях Франции и их семьях. В конце концов, за каждой исторической эпохой стоят личности тех, кто принимал решения. Вопрос о роли личности в истории далеко не нов, но чтобы ответить на него, нужно хотя бы приблизительно представлять себе эти личности. Что это были за люди? С какими характерами? С какими надеждами и мечтами? Разумеется, я ни в коей мере не претендую на то, чтобы давать развернутую психологическую характеристику королей, которых описываю в этой книге. У меня для этого недостаточно знаний и специальной подготовки. Но если кто-то из описываемых персонажей вызовет ваш интерес или привлечет внимание, вы отлично справитесь без моих подсказок и сами найдете все необходимые сведения, чтобы сделать собственные выводы.

Романов, где фигурируют короли и королевы Франции, а также члены их семей, великое множество. Надеюсь, что эта «Шпаргалка» окажется полезной для тех, кто любит читать такие романы и смотреть исторические фильмы или сериалы.

Снова повторю для невнимательных: этот текст – не учебник, не истина в последней инстанции, в нем наверняка можно найти ошибки и неточности. Но если вы, перепроверяя написанное, обнаружите мои косяки, я буду только рада, ведь это означает, что вам стало интересно и вы захотели узнать чуть больше. Ну, заодно и порадуетесь, что оказались умнее автора, а любые положительные эмоции всегда идут на пользу!

Капетинги

«Выбора не будет, берите, что дают», или Гуго Капет

Когда монархия является то наследственной, то выборной – как бог пошлет, – это, по меткому выражению Джона Норвича, «верный путь к хаосу». И вся история Франкского государства – тому пример. Конец этому хаосу положило последнее избрание правителя – Гуго Капета, после чего передача трона и короны происходила строго по правилам кровного наследования.

Родился Гуго где-то между 939-м и 941 годом. Отец его, Гуго Великий, был одним из самых могущественных магнатов, человеком богатым и влиятельным, в связи с чем даже получил титул «герцога франков». Мать – Гедвига (Эдвига) Саксонская, дочь короля Восточно-Франкского королевства Генриха Первого Птицелова. (Восточно-Франкское королевство – это будущая Германия, а Западно-Франкское – Франция.) В принципе на позицию руководителя засматривался уже и отец нашего Гуго, шансы были неплохие: король Людовик Четвертый Заморский, занявший престол в 14–15 лет, был юн и неопытен, не говорил ни по-романски, ни на латыни, поскольку рос и воспитывался в Англии, и целиком и полностью зависел от могущественного Гуго Великого, назначенного его опекуном. Возможность влиять на молодого короля и подчинить его своей воле оказалась очень соблазнительной, ведь Гуго Великий называл себя «первым после короля во всех его владениях». Кстати, по поводу этого высказывания мнения историков разнятся: одни утверждают, что именно так говорил Гуго сам о себе, другие же пишут, что это слова не Гуго Великого, а короля Людовика, мол, Гуго «второй после нас во всех наших владениях». Однако кто бы это ни сказал – суть не меняется: короля можно было сделать своей марионеткой, а затем и вовсе потеснить. Прецеденты прихода к власти выборного правителя уже имелись, так почему бы нет? Но не срослось. Молодой король погиб во время несчастного случая на охоте, хотя злые языки поговаривали, что Людовик упал с лошади не просто так и не сам по себе. Но кто ж теперь правду-то узнает… Попытку полностью захватить власть можно было бы повторить со следующим королем, сыном Людовика Четвертого, Лотарем, который тоже сел на трон в подростковом возрасте и кругом зависел от всемогущего Гуго. Но праздника на своей улице Гуго Великий не дождался, помер в 956 году, когда Лотарь был еще жив. А вот сынок Гуго Великого своего шанса не упустил, заручился поддержкой Адальбера (Адальберона), архиепископа Реймсского, и когда после смерти следующего короля, бездетного Людовика Пятого Ленивого в 987 году (тоже неудачно упал с лошади – вот же… напасть на этих королей!), знать собралась на Ассамблею, чтобы выбрать преемника из двух предложенных кандидатур, то решение приняли в пользу Гуго Капета. Не без содействия Адальбера, сами понимаете. Вторым кандидатом был Карл Лотарингский, сын короля Людовика Четвертого Заморского, младший брат следующего короля, Лотаря и, соответственно, дядюшка только что почившего Людовика Пятого Ленивого. Проиграв выборы, Карл огорчился до невозможности, собрал войска и попытался отнять то, что, как он считал, принадлежало ему по праву крови, но Гуго оказался и сильнее, и быстрее. В итоге Карла схватили, буквально вытащив из постели, передали избранному королю Гуго, а тот продержал его в застенке до самой смерти, настигшей Карла Лотарингского в 992 году (по другим источникам – не позже 995 года).

К моменту восшествия на трон Гуго Капет был давно и прочно женат на Аделаиде Аквитанской и имел трех дочерей и сына Роберта. Вот этого Роберта заботливый папаша Гуго короновал как своего соправителя уже через несколько месяцев после собственной коронации, тем самым положив начало новой традиции: больше никаких выборов; преемник объявляется загодя и наделяется соответствующими полномочиями; все должно быть понятно и предсказуемо. В Англии, если помните, такой фокус проделали всего один раз, когда Генрих Второй Плантагенет заранее короновал своего старшего сына Генриха Молодого Короля. Но Генрих Молодой Король умер намного раньше своего предусмотрительного отца, так что неудачный опыт больше не повторяли и прецедентом не сделали. А вот во Франции прижилось, тем более и Карл Великий тоже в свое время так поступил, так что можно было ссылаться на практику знаменитого предшественника.

В историографии принято королевскую династию от Гуго Капета до Карла Четвертого Красивого называть Капетингами и считать «новой», хотя в этом есть определенная доля условности, ибо Гуго Капет и его прямые потомки принадлежали к роду Робертинов, а представители этого рода еще с IX века перемежались на троне Западно-Франкского королевства с Каролингами.

В тот период быть королем в основном означало иметь титул и право ходить, гордо выпятив грудь. Полномочий и реальной власти у короля было ровно столько, сколько земель имелось у семьи. Попытки принимать решения, касающиеся всех вассальных территорий, предпринимались крайне редко; короли занимались своими землями, где имелись отдельные суды и парламенты, но на этом поприще чаще всего не надрывались, предпочитая охоту, поездки, богоугодные занятия и длительный приятный досуг. Короли царствовали, но не управляли, у них был титул, но не было могущества. Сеньоры на своих землях творили что в голову взбредет, вершили суды и вели междоусобные войны без всякого вмешательства со стороны королевской власти. Например, при Карле Великом был принят последний закон, общий для всего королевства, и затем на протяжении трех веков, до правления Филиппа Августа, – ничего, кроме частных хартий. Всяк сам по себе и сам себе голова.

Не очень-то уютно чувствовал себя Гуго Капет в окружении таких крупных и сильных графств и герцогств, как, например, Нормандия, Фландрия, Аквитания и Анжу: они были богаче и в любой момент могли объединиться против новоизбранного короля. Это только то, что вокруг Парижа; чуть дальше – герцогство Бургундия, герцогство Гасконь, графство Тулузское, маркизат Готия, графство Барселонское (так называемая Испанская марка). А у самого-то Гуго в подчинении только территория между Парижем и Орлеаном общей площадью чуть больше 1000 кв. км, и о короле говорили, что преемник Карла Великого не осмеливается покидать свой дом, потому что везде существовала опасность оказаться захваченным в целях получения выкупа. И крайне маловероятно, что пленника будут содержать в комфортных условиях, достойных короля: те благословенные времена еще не настали.

Подробностей о правлении Гуго Капета и трех его ближайших преемников сохранилось совсем мало. Немного воевали, немного склочничали с Римом, выстраивали отношения с вассалами. Не озаботились тем, чтобы обзавестись личными биографами. Вероятно, осознание своего королевского величия в те времена еще в голову не ударило.

Умер Гуго Капет 24 октября 996 года в возрасте около 54 (56) лет.

Гуго Капет (ок. 939–941 г. – 24 октября 996 г.)
Король Франции с июня/июля 987 г. по 24 октября 996 г.
Преемник – сын Роберт.


«Покорный двоеженец», или Роберт Второй Благочестивый

Единственный сын Гуго Капета родился 27 марта 972 года, а 25 декабря 987 года, в возрасте 15 лет, был коронован как соправитель своего отца-короля и как будущий король, в следующем году «выдан замуж» за Розалию, дочь короля Италии Беренгара Второго Иврейского. Я пишу «выдан замуж», потому что юный Роберт, судя по всему, отнюдь не рвался участвовать в этом матримониальном проекте своего отца. Розалия была значительно старше, год ее рождения точно не установлен, то ли 950, то ли 960, но в любом случае жених был моложе невесты как минимум на 12 лет, а то и на все 20 с гаком. Между прочим, Ги Бретон считает, что Розалия была старше принца на целых 34 года! Более того, она впервые вышла замуж в 968 году, когда сам Роберт даже и не родился, и от этого брака у нее были дети, в том числе сынишка Бодуэн, который после смерти своего отца, графа Фландрского, должен был унаследовать Фландрию. Помимо потенциального родства с властителем Фландрии брак с Розалией принес Капетам еще кое-какие земли, так что Гуго Капета вполне можно понять. Став королевой, Розалия приняла имя Сусанна, и в официальных источниках ее называют Сусанной Итальянской, когда речь идет о королеве, и Розалией Иврейской, если описывают те периоды ее жизни, когда она была принцессой, вдовой или разведенной женой.

Роберт получил очень достойное образование, изучал «свободные искусства» – риторику, грамматику, диалектику, арифметику, геометрию, астрономию и музыку. Юноша тусовался с аристократической молодежью, одним словом, вел жизнь, приличествующую наследнику престола. Историки пишут, что был он человеком набожным и не склонным к разгульным шалостям, его куда больше интересовали церковные песнопения и раздача милостыни, нежели управленческая деятельность. Отношения с женой Сусанной как-то не сложились, с исполнением супружеского долга все время возникали проблемы, а тут еще романтическая беда случилась: Роберт влюбился. В дочь короля Бургундии Берту. Это было крайне плохо по двум причинам. Объект страстной влюбленности – замужняя дама с кучей детей, что само по себе нехорошо. Но хуже всего – она являлась троюродной сестрой несчастного влюбленного Роберта: у них был общий прадед, Генрих Птицелов, одна дочь которого стала женой Гуго Великого и, соответственно, бабкой Роберта, а вторая – бабкой Берты по материнской линии. Ну и вишенкой на торте стал тот факт, что Роберт был крестным отцом одного из детей Берты, а это считалось таким же родством, как и родство кровное.

Беда сия свалилась на голову королевской семейке еще при жизни Гуго Капета, когда Роберт был принцем. Источники утверждают, что любовный недуг сразил юношу в 992 году, и если это правда, то до смерти законного супруга Берты в 996 году принцу пришлось страдать целых четыре года. Но как только место подле недосягаемой любимой освободилось, Роберт поставил вопрос о разводе с Сусанной, которую он и так уже отослал от себя через год после свадьбы. Дескать, мадам давно вышла из детородного возраста, а святая цель королевского брака – обеспечение страны наследником. Чего ж попусту напрягаться? Развод-то принц получил, а вот с заключением нового брака возникли проблемы, папаша Гуго Капет, тогда еще живой, стоял насмерть: нет – и все! Нельзя. Слишком близкое родство. Однако Роберт ничего слышать не хотел, и как только Гуго Капет скончался в конце 996 года, сынок немедленно женился на Берте. Церкви это, разумеется, не понравилось. В принципе отношения с церковью у Роберта были хорошие, и он очень рассчитывал на то, что ему препятствовать не станут, тем более папой римским в тот момент был человек, который воспитывал в свое время юного принца и выполнял функции его наставника. Однако Роберт, увы, просчитался. Папа брак не одобрил и признал его недействительным. Роберт увещеваниям не внял и расставаться с любимой не пожелал. Тогда папа предал его анафеме. Прошло пять мучительных лет, в течение которых Роберт и Берта пытались как-то выжить в обстановке бойкота и страха (все боялись общаться с людьми, отлученными от Церкви). Дошло до того, что слуги отказывались от работы, и рядом с супругами остались только два-три преданных человека, помогавших им в бытовых вопросах. После того как Берта родила мертвого ребенка, Роберт сдался. Видимо, их брак действительно неугоден Господу…

Официальный разрыв с Бертой состоялся. Но вопрос с наследником престола так и не решен. Значит, нужна новая жена, третья по счету.

Первые две супруги были старше Роберта, зато третья, Констанция Арльская, оказалась моложе на 14 лет. Брак заключили в 1003 году, когда жениху был 31 год, а невесте – 17. Молодая новобрачная оказалась особой сварливой и склочной; историки-медиевисты пишут о ней: «Эта амбициозная, жадная и сварливая женщина приобрела над мужем власть, какую любая сильная натура приобретает над слабым характером… Сгибаясь под ярмом Констанции, от которой ему даже приходилось скрывать свои милосердные деяния, Роберт в глубине сердца оставался привязан к Берте». Да-да, король Роберт Второй продолжал видеться со своей любимой, а в некоторых источниках пишут, что он жил на две семьи.

Ну на две или не на две, а жизнь с Констанцией хоть и была невыносимой, но плоды принесла: шестеро детей, четыре сына и две дочери. Престолонаследие обеспечено. Более того, один из детей даже поспособствовал сохранению этого тягостного супружества. А произошло вот что.

Констанция вскоре после заключения брака (то есть в положенный срок) родила дочь и после этого все никак не могла забеременеть. И тогда друг Роберта, некий Хью де Бове, симпатизировавший Берте, стал настойчиво советовать королю развестись. Мол, наследника-то нет, все в таком роде. Шел 1007 год, то есть прошло как минимум три года после рождения первого ребенка, а где результат? Роберт, может, и поддался бы, но тут как раз выяснилось, что Констанция беременна. На ее счастье, родился сын, которого назвали Гуго, и вопрос о наличии уважительных причин для развода отпал сам собой. Но жестокая королева узнала о происках Хью де Бове. Спустя очень короткое время этот дворянин был убит. Нет, не на войне, отнюдь. Убили его рыцари графа Анжуйского, и многие историки уверены, что сделано это было по требованию Констанции. Заказ, одним словом. А нечего вмешиваться в чужую семейную кухню! Сам Фульк Третий Нерра, граф Анжуйский, был тем еще фруктом. Собственную жену не то зарезал (как указано в одних источниках), не то повелел сжечь живьем (как пишут другие), но в том, что несчастная рассталась с жизнью по воле дорогого супруга, никто не сомневается. А с Хью де Бове кровожадный граф разделался прямо на глазах Роберта Второго во время охоты. И поговаривают, что обошелся с ним крайне жестоко. Ну не своими руками, конечно. Все продумал, организовал, расставил в нужных местах людей, потом укрывал их у себя в замке. Но король доискался правды и обвинил Фулька в государственной измене. А Фульк потом покаялся, и его простили.

Констанция портила жизнь не только своему коронованному супругу. Ее появление в королевском дворце испортило, по мнению современников, жизнь и нравы всех северных французов. Хронист того времени Рауль Глабер писал: «Как только Констанция появилась при дворе, Францию наводнили самые подлые и фривольные из всех существующих людей… Это были люди без веры, без закона и стыда, чей заразительный пример морально разложил некогда такой достойный французский народ и втянул его во всякого рода дебоши и злодеяния». Думаете, речь идет об исчадиях ада, которых забрали из тюрем и привезли ко двору? Да ничего подобного! Констанция привезла с собой всего лишь нескольких трубадуров из Аквитании, писавших очаровательные стихи и исполнявших песни про куртуазную любовь. Однако их манера одеваться, коротко стричься и брить лица, равно как и принятая в прекрасной Аквитании некоторая фривольность нравов, шокировали сдержанных северян. Как видим, идея о тлетворном влиянии Запада отнюдь не нова, родилась тысячу лет назад и до сих пор процветает и эксплуатируется. Непримиримость Глабера можно, скорее всего, объяснить тем, что он был монахом-бенедиктинцем, то есть приверженцем строгой морали и чистоты нравов. Вероятно, светская часть общества воспринимала людей, окружавших королеву Констанцию, более благосклонно. Не в одиночестве же она веселилась в обществе трубадуров, правда? Значит, нашлись и те, кому все эти затеи пришлись по вкусу.

В 1008 году родился еще один сын, Генрих. В 1009 году – дочь Адела. Как видим, супружеский долг наш Роберт Второй исполнял исправно, однако ж его нежной и верной любви к Берте это совершенно не мешало. И в 1010 году он предпринял еще одну попытку уломать Рим: отправился к папе римскому просить, чтобы разрешил развод с Констанцией и новую женитьбу на обожаемой Берте. Папа был уже другой, не тот, который когда-то признал брак с Бертой недействительным, и Роберт рассчитывал, что сможет его уговорить. Ги Бретон (правда, без ссылки на источник, так что за достоверность не поручусь) утверждает, что в эту поездку Роберт взял с собой Берту и привел в папский дворец на аудиенцию. Но папа проявил принципиальность и разрешения не дал.

Добропорядочный муж, Роберт честно вернулся на супружеское ложе, продолжил стараться, и в 1011 году снова стал счастливым отцом: у него родился третий сын, Роберт. А в 1013 году – еще один сын, Эд. На этом, похоже, интерес к деторождению у него иссяк, и за последующие 18 лет брака ни одного ребенка больше не появилось.

В 1017 году старший сын Роберта Второго и Констанции, десятилетний мальчик Гуго Магнус, был коронован как соправитель короля. Но прошло несколько лет, и в 1025 году повзрослевший сынок захотел больше власти и затеял восстание против отца. Восстание закончилось ничем, Констанция пришла в ярость и сына не поддержала, а Роберт (недаром же его прозвали Благочестивым) сына простил и примирился с ним. Но Гуго Магнус очень скоро умер в возрасте примерно 18 лет. Примерно – потому что дата его смерти известна, 17 сентября 1025 года, а точная дата рождения – нет, известен только год, 1007-й. Хотя, надо признать, и дата смерти под вопросом: например, в труде французских историков Франсуа Менана, Эрве Мартена, Бернара Мердриньяка и Моник Шовен «Капетинги. История династии (987-1328)» указано, что «Гуго умер в 1025 г., в восемнадцать лет». Этот же год указан и в монографии Виктора Дюрюи «История Франции с древнейших времен». День и месяц смерти Гуго Магнуса указан только в «Википедии», но опыт показывает, что как раз в этом источнике очень часто встречаются ошибки и неточности. И тот факт, что серьезные ученые дату не называют, заставляет сомневаться.

Что ж, следующим наследным принцем должен стать Генрих, второй по старшинству сын. Однако эта идея отчего-то не была близка Констанции, которая куда больше любила другого сына, Роберта. Возникла очередная семейная склока, но тут король Роберт Второй сумел настоять на своем, несмотря на то что Констанцию в этом вопросе поддерживал целый ряд епископов. В 1027 году молодой принц Генрих был коронован как соправитель отца.

Роберта считали королем никчемным и бездеятельным, годы его правления связывали с последней стадией упадка королевской власти, однако, как нынче принято говорить, не все так однозначно. Роберт Второй, в отличие от своего отца, вынашивал планы внешнего вторжения. Да, почти ничего из задуманного не получилось, но то, что все-таки было достигнуто, нельзя недооценивать: герцогство Бургундское стало зависеть от королевской власти. Кроме того, этот безумно влюбленный монарх оказался мужчиной не робкого десятка. Вспомним хотя бы его вояж в Рим на поклон к папе римскому, то есть поездка была дальней, а ведь мы уже знаем, что отъезжать далеко от дома в те времена было небезопасно. Роберт, человек набожный, предпринял и путешествие на юг Франции, чтобы поклониться реликвиям, и добрался аж до Тулузы. Нельзя не отметить, что этот правитель старался поддерживать контакты с разными частями своего королевства, а не замыкался в своем домене. Там, где не удавалось решить вопрос силой, прибегал к старому испытанному способу: заключению браков. Например, свою дочь Аделу он выдал сперва за герцога Нормандии, а когда тот скончался через несколько месяцев после свадьбы, организовал ее бракосочетание с графом Фландрии. А знаете, кем был тот граф? Сыном Бодуэна. Забыли уже, поди, про сыночка Розалии-Сусанны, первой неудачной жены Роберта? Пришло время вспомнить. Розалия-то в первом браке была замужем за графом Фландрии Арнульфом, следующим графом стал их сын Бодуэн Четвертый Бородатый, и если бы Роберт с ней не развелся, вышло бы, что Фландрией правит пасынок французского короля, то есть какой-никакой мир был бы обеспечен. Но из-за развода план рухнул, дружбы не сложилось. Нужно восстанавливать утраченное. И Роберт выдал свою доченьку за внука первой жены. Ну а что? Тоже красиво.

Этот правитель получил именование «Благочестивый», хотя вся история его отношений с женщинами и женами, казалось бы, не давала к тому никаких оснований. Говорят, Роберт был добрым и щедрым человеком, умел прощать провинившихся. Однако ж не всех. К еретикам он не испытывал ни малейшего сочувствия и безжалостно сжигал их на кострах. Да и к мятежникам милосердия не проявлял и казнил всех подряд без разбора. Зато очень любил читать Библию и председательствовать на соборах. Не будем забывать, что мораль и этика в те века были совсем не такими, как сегодня, так что по меркам того времени король и вправду мог казаться благочестивым, чуть ли не святым.

Король Роберт Второй умер 20 июля 1031 года. На престол взошел его сын Генрих, правивший под именем Генриха Первого.

Роберт Второй Благочестивый (27 марта 972 г. – 20 июля 1031 г.)
Соправитель с 25 октября 987 г. по 24 декабря 996 г.
Король Франции с 24 декабря 996 г. по 20 июля 1031 г.
Преемник – сын Генрих.


«Своими руками создал проблему», или Генрих Первый

Об этом короле писать трудно: слишком мало у историков оказалось документов и источников, по которым можно было бы судить о его деяниях и особенностях личности. Не написано ни одной его биографии, а хронисты ограничились скупыми характеристиками, отмечая, что Генрих Первый был отважным воителем и отличался живым и деятельным умом. Согласитесь, скудноватая информация. Правда, литераторов это не останавливало, и достаточно развернутые описания Генриха Первого можно найти в художественных произведениях, например у Антонина Ладинского или Ги Бретона. А много ли достоверности в тех описаниях – вопрос уже другой.

Но кое-что рассказать все-таки можно, не опасаясь сильно погрешить против истины. Начнем с того, что Генрих изначально не рассматривался в качестве наследника престола, ведь он – всего лишь второй сын королевской четы. Следующим королем должен был стать Гуго Магнус, которого и назвали в честь деда, Гуго Капета, и прадеда, Гуго Великого. А Генриху предстояло получить титул герцога Бургундии, правителями которой были в свое время родные братья Гуго Капета: сперва Оттон, потом Эд. Эд, став герцогом Бургундии, взял себе имя Генрих, и этим же именем Роберт Второй и Констанция нарекли своего второго сына в знак того, что мальчик примет бургундское наследство.

Судьба, однако, распорядилась иначе: королевский первенец, коронованный соправитель Роберта Второго, умер, так и не дождавшись трона, и наследником престола стал Генрих, хотя его матушка, как мы уже знаем, сильно этому сопротивлялась. Из всех своих сыновей Констанция больше любила Роберта и считала, что у него есть все задатки для того, чтобы стать очень хорошим королем. Она настаивала на том, что нужно вернуть прежний порядок и все-таки выбирать правителя в соответствии с его талантами и заслугами, а не полагаться на природу и случай по принципу «кто первым встал – того и тапки». Роберту позиция матери пришлась по душе (ну кто бы мог подумать!), и вокруг него собралась изрядная группа сторонников, разделявших приверженность выборной системе. При жизни отца, Роберта Второго, сынок Роберт уже пытался показывать зубы, а уж после смерти батюшки этот юноша при полной поддержке мамы Констанции всерьез начал отвоевывать свое право сидеть на престоле. Спихнуть старшего братишку с трона не получилось, Генрих Первый остался королем, а Роберту, дабы успокоить его амбиции, выделил Бургундию: пусть там правит и будет доволен.

В этой истории есть один немаловажный момент: во время войны с братом Генриху пришлось бежать в Нормандию, где его радушно принял герцог Нормандии Роберт. Ну как всегда, с именами будет засада, так что наберитесь терпения и постарайтесь не раздражаться. Чтобы облегчить вам жизнь, скажу, что этого герцога называли Робертом Дьяволом за его невероятную жестокость и злобность. Роберт Дьявол помог Генриху войсками и оружием, король вернулся к боевым действиям, имея сильную нормандскую поддержку, и бунт брата Роберта оказался подавлен. Но за услуги приходится платить, и Дьявол свою плату не замедлил востребовать.

Дьяволом-то этого герцога прозвал народ, а вообще он именовался Робертом Великолепным. Он не был старшим сыном своего отца, герцога Нормандии, герцогство ему не светило, но если само не светит, то почему бы не включить лампочку собственными руками? Когда во главе Нормандии встал брат Роберта, Ричард Третий Нормандский, наш Роберт ничтоже сумняшеся отравил его. Говорят, что не его одного, а вместе со всеми приближенными баронами. Вероятно, во время банкета.

Был ли Роберт Дьявол официально женат – непонятно, информация в источниках разнится, но то, что у него имелась любовница (легенда гласит, что она была прачкой) по имени Эрлева (она же Эрильева, она же Герлева, она же Арлета), – совершенно точно. И от этой любовницы у герцога родился незаконнорожденный сын Вильгельм, которого Роберт Дьявол обожал и мечтал посадить на герцогский трон. Но передать корону герцога бастарду, преодолевая сопротивление недовольных баронов, – задачка та еще. Вот в этом непростом деле ему и потребовалась помощь короля Генриха Первого. Отбывая в очередной военный поход, Роберт взял с Генриха слово, что тот не бросит малютку, ежели какая беда случится. Дьявол как в воду глядел: умер в 1035 году, возвращаясь из того похода. Малютке Вильгельму было тогда лет 7–8, и понятно, что отстаивать свои права самостоятельно ребенок не мог. Конечно, отец объявил сыночка своим преемником, но кто же будет подчиняться такому малолетке, к тому же бастарду? В Нормандии начались разброд и шатание, а Генрих, выполняя обещание, пришел на помощь и защитил юного наследника герцогской короны в борьбе с мятежными вассалами. Однако постоянная помощь Нормандии со стороны короля привела к тому, что Нормандия стала уж больно сильной, а это нехорошо. Вот так делаешь людям добро, делаешь, помогаешь, пока вдруг не обнаруживаешь, что сам остался без штанов… Вильгельм Первый Нормандский оказался успешным руководителем, жестким и безжалостным, и с годами герцогство превратилось для Генриха в опасного соседа. Пришлось объединяться с графом Анжу, а то как бы чего не вышло. В начале 1050-х годов Генрих и граф Анжуйский помирились после примерно десяти лет вражды и войн, после чего выступили дружным фронтом против Вильгельма Бастарда, повзрослевшего сыночка Роберта Дьявола. Да, раньше король Франции помогал, а теперь вот решил, что правильнее будет поддержать баронов, недовольных Вильгельмом, чтобы ослабить слишком уж нахальное герцогство Нормандское. Попытка провалилась: в начавшейся войне король и граф Анжуйский были разбиты войсками Вильгельма в трех сражениях, и в результате Нормандия отхватила под свой контроль целый ряд территорий.

В этой истории не было бы ничего примечательного, если бы не одно обстоятельство: незаконнорожденный Вильгельм, ставший герцогом Нормандии, в 1066 году завоюет Англию, станет ее королем, родоначальником Нормандской династии на английском троне, и прославится в веках под именем Вильгельма Завоевателя. Интересно, как развивалась бы мировая история, если бы Генрих, воюя с родным братом, не сбежал в Нормандию? Ну выбрал бы какое-нибудь другое место, мало их, что ли. Или герцог Роберт Дьявол пребывал бы в плохом расположении духа и отказал Генриху в гостеприимстве и помощи. Или Генрих после смерти Дьявола решил бы, что данное обещание можно и не выполнять, покойник уже с тебя не спросит. Можно от души пофантазировать на эту тему, а в сухом остатке получается, что французский король Генрих Первый своими руками поспособствовал зарождению и усилению проблем в англо-французских отношениях. А ведь эти проблемы очень и очень заметно влияли на историю обеих стран. «Присутствие на землях королевства крупного вассала, который и сам являлся могучим сувереном, стало постоянной угрозой для короля Франции. И эта проблема могла быть разрешена только тогда, когда король Франции станет хозяином Нормандии – или когда король Англии станет хозяином Франции», – писал Андре Моруа в своей «Истории Франции».

Что же касается семейной жизни Генриха Первого, то здесь все складывалось как-то коряво с самого начала. Когда матушка Констанция вместе с любимым сыном Робертом затеяли восстание, чтобы отобрать у короля корону, они опирались на поддержку Эда Второго де Блуа (или Блуасского), владения которого окружали королевский домен, обхватывая его с двух сторон словно тисками. Восстание-то Генрих подавил, но отношения с Эдом Блуасским напрягали, и в противостоянии этому сильному барону нужны были соратники. Эд до такой степени не скрывал своей неприязни к новому королю, что, например, не явился на большое собрание, устроенное Генрихом Первым весной 1032 года. Поддержку французский король хотел найти при помощи брака. Ну это как обычно.

В 1033 году в Девиль-сюр-Мезе состоялась встреча королей Франции и Германии, итогом которой стала договоренность о помолвке между Генрихом Первым и малолетней дочерью Конрада Второго, который являлся королем Германии и императором Священной Римской империи. Невесте Матильде Франконской было 6 лет, жениху – 25, до консумации брака – как до Луны. Но уже в следующем 1034 году малышка Матильда, увы, скончалась. Говорили, что она была «девушкой необыкновенной красоты», но это, разумеется, сильное преувеличение. Во-первых, она по возрасту никак не годилась в девушки, а во-вторых, какая уж такая необыкновенная красота может быть у семилетней девочки? Все дети красивы, особенно в глазах своих родителей, а уж что потом из них вырастает – предугадать невозможно.

Ну коль с одной Матильдой брак не выгорел – нужно пробовать снова с другой Матильдой. В том же 1034 году Генрих сочетался браком с Матильдой Фризской, которой было около 10 лет. То есть все равно придется ждать сколько-то лет, пока появится возможность начать обзаводиться наследниками. Девочка была королевских и императорских кровей, приходилась родней все тому же императору Конраду Второму: ее бабуля, Гизела Швабская, была третьим браком замужем за Конрадом Вторым, и в этом браке стала матерью Генриха Третьего Германского, будущего короля Германии и императора. А вот сын от первого брака, Людольф Брауншвейгский, как раз являлся отцом маленькой Матильды. Так что с точки зрения родословной – все в порядке, вот только наследников ждать долго, а годы-то идут…

Неизвестно, сколько времени прошло до консумации брака, но ничем хорошим это не закончилось: Матильда умерла в родах после неудачного кесарева сечения, ребенок (девочка) родился мертвым. Так утверждает один источник, другой же настаивает на том, что кесарево прошло нормально, королева в 1040 году родила девочку, но и мать, и дочь умерли спустя четыре года с разницей в несколько недель. Третий же источник уверенно говорит о том, что операцию кесарева сечения живым женщинам начал проводить в XVI веке Амбруаз Паре, но неудачно, а до того с древнейших времен чревосечение выполнялось только умершим матерям с целью извлечения младенца. Кому верить – непонятно, но один факт непреложен: король Генрих Первый овдовел. Случилось это в 1044 году, когда ему было уже 36 лет. По меркам тех времен – дело к старости, а наследника все нет и нет.

Нужно было срочно искать жену, и тут Генрих столкнулся с последствиями того, как геополитические проблемы издавна решались при помощи матримониальных проектов. Жениться оказалось совершенно не на ком: в кого ни ткни – родственница. А Церковь родственные браки запрещает. Вон у батюшки-то, Роберта Второго, как неладно вышло, троюродную сестру брать в жены не разрешили. Не жениться же на простой крестьянке или рыночной торговке! А подходящие по статусу невесты-принцессы не соответствуют церковным требованиям.

Прошло еще несколько лет, и невеста наконец нашлась. Анна Ярославна, младшая дочь Ярослава Мудрого. Уж совершенно точно не родственница. В каком году она родилась – не установлено, но считается, что в интервале от 1024-го до 1036 года. Во Франции принято считать годом ее рождения 1025-й, в «Татищевских известиях» указывается 1032 год. Одно можно сказать с уверенностью: на момент сватовства Анна не была ни малолетней девчушкой, ни зрелой матроной. Ярослав Мудрый с готовностью согласился на брачное предложение, он был активным сторонником укрепления международных связей, сам женился на дочери короля Швеции, одну дочь выдал за короля Венгрии, другую – за короля Норвегии, один из сыновей взял в жены польскую принцессу, другой сын женился на Оде Штаденской, третий – на представительнице византийской императорской династии Мономахов, а потом, вторым браком, на половецкой княжне. Одним словом, география родственных отношений получилась обширной, детей у Ярослава Мудрого было много. Когда очередь дошла до самой младшей дочери, Анны, Ярослав пытался выдать ее замуж за Генриха Третьего, сына императора Конрада и Гизелы Швабской, то есть родного брата малышки Матильды Франконской, первой невесты нашего Генриха Первого Французского. Но потенциальный жених почему-то отказался. Так что, когда прибыло посольство из Франции, согласие отца невесты было ожидаемо.

Какой была Анна Ярославна? До определенного момента о ее внешности судили по фреске в соборе Святой Софии: стройная девушка с маленькой грудью и рыжими волосами. «Юная дева в парчовом наряде, стоящая впереди сестер своих». Однако в 1980-е годы эта версия была оспорена: Анна – младшая дочь, она никак не могла ни по статусу своему, ни по канону стоять впереди старших членов семьи. Стало быть, не она. Других источников, по которым можно было бы судить о внешности девушки, пока не обнаружено.

О Генрихе мы знаем чуть больше. Его описывают как высокого и дородного, не очень живого в движениях, но и не медлительного. Одним словом, внешность средняя-средняя, ничего выдающегося. Хороший воин, знаток и любитель лошадей и оружия, он не испытывал ни малейшего интереса ни к чтению, ни к наукам. Был деятельным, трудолюбивым, терпеливым. Прагматичным и не особенно эмоциональным. Дело прежде всего, и ради него король мог в любой момент прервать отдых и развлечения.

Невесту привезли во Францию, и 19 мая 1051 года состоялось бракосочетание Генриха Первого и Анны Ярославны. Уже в следующем году родился первенец, принц Филипп, затем на свет появились дочь и еще двое сыновей (здесь тоже не все точно насчет дочери). Так что если Генрих и беспокоился, то напрасно. Второй сынок, Роберт, прожил недолго, всего пять лет, зато самый младший, Гуго, стал Гуго Великим, графом Вермандуа. Запомните это имя – Вермандуа, очень скоро оно нам пригодится. Кстати, именно Анна Ярославна, которую во Франции называли Анной Русской или Анной Киевской, впервые нарекла ребенка именем Филипп. Это имя греческо-византийского происхождения и до той поры в Западной Европе не употреблялось, но быстро вошло в моду и получило широкое распространение, став поистине королевским. Между прочим, А. Ладинский предлагает симпатичную романтическую версию, объясняющую выбор Анны: якобы в дни ее девичества при дворе Ярослава Мудрого был скандинавский воин по имени Филипп, укравший юное трепетное сердечко молоденькой княжны. На него, сильного и красивого голубоглазого блондина, засматривались все женщины в Киеве. Разумеется, между княжной и воином ничего не было и быть не могло, кроме взглядов и вздохов, но память-то осталась… Что ж, все возможно. Но существует и другая версия, согласно которой Анна назвала своего первенца Филиппом в честь далекого предка, Филиппа Македонского, к которому по линии матери восходил ее род. Генеалогия против романтики. Вы на чьей стороне?

И снова в голове возникает каверзный вопрос: если бы Матильда Фризская не умерла родами и Генриху Первому не пришлось бы искать новую жену, какие имена носили бы знаменитые французские короли Филиппы от Первого до Шестого? А испанские монархи, среди которых тоже оказалось немало Филиппов? Поневоле начнешь задумываться о роли даже не личности, а случая в истории.

Если сравнивать свидетельства историков о том, что Анна тосковала по дому и считала новую страну чужой и варварской, со свидетельствами ее любви и приверженности ко всему, что напоминало о родине, то можно предположить, что адаптация шла трудно и ассимилироваться во французской среде молодой женщине если и удалось, то далеко не сразу. Например, по утверждению А. Ладинского, она до конца жизни требовала, чтобы ей шили шапочки того же фасона, что и та, в которой она ехала когда-то во Францию. Тот же А. Ладинский рассказывает, что во время коронации в Реймсском соборе Анна Ярославна попросила дать ей Евангелие, написанное кириллицей и глаголицей, вместо Реймсского Евангелия на латыни. Церковники были изрядно озадачены подобной просьбой: найти во Франции Евангелие из Киевской Руси? Но, как оказалось, у Анны такая книга была. По пути из Руси в Западную Европу невеста французского короля проезжала Чехию, и это Евангелие ей подарил некий монах, рискуя свободой и жизнью, ведь в те времена Евангелие, написанное на любом языке, кроме латинского, подлежало уничтожению. Это ересь! Обращаться к Господу разрешено только на латыни! Но король Генрих проявил великодушие и широту взглядов, и просьба Анны была удовлетворена. За достоверность истории не поручусь, но звучит красиво.

Нет никаких документальных свидетельств, из которых можно было бы сделать вывод о том, насколько счастливо жили супруги и любили ли они друг друга. Ги Бретон описывает их жизнь как полную взаимной нежности и страсти, но откуда он черпал информацию – непонятно. Историки указывают, что имя Анны ни разу не было упомянуто в королевских дипломах и других официальных документах, и даже в письменных свидетельствах, касающихся коронации принца Филиппа, Анна не названа в числе присутствовавших. Получается, что сына объявляют наследником престола, а мама где-то гуляет… Или ее не пустили? Почему? Или не упомянули, потому что незаметна и ничтожна?

Коронация Филиппа состоялась в мае 1059 года, мальчику было семь лет.

Через год, 4 августа 1060 года, король Генрих Первый скончался. Ему было 52 года.

Историки говорят, что за годы своего правления Генрих Первый ничего существенного не сделал и не достиг. Ну разве что своими руками невольно создал Вильгельма Завоевателя, но для Франции от этого никакого профита не вышло, совсем даже наоборот. Значимых военных побед Генрих не одержал, королевскую власть не укрепил. Виктор Дюрюи пишет, что наиболее примечательным фактом его правления стала женитьба на дочери великого князя Руси. Отмечу, пожалуй, еще один момент: для того чтобы прекратить склоку с младшим братом, Робертом, Генрих отдал ему в удел герцогство Бургундское. Много веков назад существовало Королевство бургундов, потом его завоевали и присоединили к Франкской империи, потом поделили между Францией и Священной Римской империей. Там все было сложно, но в итоге образовались принадлежащее Франции герцогство Бургундское и отдельное графство с таким же названием. Эту деталь нужно постоянно держать в голове, чтобы впоследствии не путать герцогов Бургундских с пфальцграфами.

Что ж, король умер, но королева-то жива, ей (если исчислять по французской традиции) всего 35 лет. Как же складывалась ее жизнь во вдовстве? Сперва она побыла регентом маленького короля, правда, недолго, всего примерно с годик, да и само регентство было не вполне полноценным: эту обязанность Анна разделяла с Бодуэном Фландрским, который был, конечно же, сильнее и опытнее и быстро прибрал к рукам всю власть над малолетним Филиппом. Ну что ж, коль править в полную силу не дают – можно заняться личной жизнью. И уже в 1061 году Анна Ярославна вступила во второй брак. Новым ее супругом стал Рауль де Крепи, занимавший видное место при дворе.

Рауль де Крепи был славным воином, сражался бок о бок с Генрихом Первым и вообще был близок с королем. А. Ладинский в романе «Анна Ярославна – королева Франции» даже сделал его участником первой встречи жениха Генриха и невесты Анны, а на такие встречи, сами понимаете, кого попало не пригласят.

Накрыло ли вдовствующую королеву и важного придворного внезапно вспыхнувшее чувство, как об этом пишет Ги Бретон, или Анна и Рауль уже давно поглядывали друг на друга с интересом, как предполагает А. Ладинский, неизвестно. Но, по-видимому, королева показалась Раулю достойным призом, за который имело смысл побороться, и он, не раздумывая слишком долго, расторг свой законный брак с Алиенорой Хакенезой, проще говоря – добился его аннуляции. На каком основании? Я информации в надежных источниках не нашла, но Ги Бретон и еще ряд авторов считают, что Рауль на ровном месте обвинил «юную и нежную супругу» в неверности. Надо же было что-то придумать, вот он и придумал. Насчет «юности и нежности» тоже не могу ничего утверждать, данных о возрасте Алиеноры в доступных мне материалах нет. Но, возможно, вам удастся их найти. Зато есть информация о том, что брак с Раулем де Крепи был аннулирован около 1060 года, то есть, вероятно, почти сразу после смерти короля Генриха. Получается, Рауль не растерялся и действовал быстро и напористо, развивая кампанию под названием «я женюсь на королеве».

А развестись в ту эпоху было проще пареной репы вообще-то. Супруги, занимавшие высокое положение, могли расторгнуть брак либо из-за отсутствия детей, либо заявив, что назрела политическая необходимость или просто не сошлись характерами (для этого использовался эвфемизм «по личным причинам»). Получали развод и могли вступать в новый брак. Союз двух супругов еще не рассматривался как священный и нерасторжимый, бракосочетание еще не стало таинством, но эти времена были уже не за горами. Так что Раулю де Крепи, графу Вексену, здорово повезло, что он вовремя успел провернуть свою некрасивую авантюру.

Далее я изложу только известные и доказанные факты, а некоторые детали мы обсудим чуть ниже.

Итак, в 1061 году Анна Ярославна и Рауль де Крепи вступили в брак, незадолго до свадьбы кавалер похитил красавицу вдову во время охоты в санлисском лесу. Ага. Прямо схватил, посадил на коня и увез. Зачем? Она что, сильно сопротивлялась и не хотела за него замуж?

Бракосочетание вызвало скандал. Рауль – родственник короля Генриха, Церковь такие браки не одобряет. А Анна – не мать, а кукушка, бросила малолетних детей на произвол судьбы. Забурлило общественное мнение. Незаслуженно оскорбленная и обвиненная бог весть в чем Алиенора Хакенеза обратилась с жалобой в Рим, и папа дал указание провести расследование, которое показало: новый брак Рауля следует признать недействительным. Раулю и Анне приказали проживать отдельно друг от друга, но они, естественно, проигнорировали требование архиепископов. За такую дерзость Рауля отлучили от Церкви; отлучение действовало до тех пор, пока отвергнутая супруга Алиенора не умерла, и только после этого папа римский признал брак. Анна появлялась при дворе своего сына Филиппа Первого нечасто, большей частью находилась в замке Крепи.

В 1074 году Анна Ярославна овдовела во второй раз. Дата ее смерти достоверно не установлена, но считается, что она умерла между 1075-м и 1078 годом. И, кстати, о том, где умерла Анна, мнения высказываются тоже разные. Хронист Сугерий (он же Сюже или Сюжер) и живший в XVII веке историк Мезере утверждают, что Анна покинула Францию и вернулась домой. Более поздние исследования позволяют сделать вывод, что никуда она не уезжала и скончалась во Франции. Короче, как пишет А. Ладинский, «это была темная эпоха, и ничего нельзя разобрать в черных лесах ранней Европы».

Генрих Первый (4 мая 1008 г. – 4 августа 1060 г.)
Соправитель с 14 мая 1027 г. по 20 июля 1031 г.
Король Франции с 20 июля 1031 г. по 4 августа 1060 г.
Преемник – сын Филипп.


Отступление о подвижности знания и переписывании истории

Не стоит удивляться, когда в разных источниках мы находим противоречивую информацию. Казалось бы: если факт имел место, то как можно его изменить или вообще сделать вид, что его не было?

Мы не должны путать факт и знание о нем. Детальное и точное документирование событий, подкрепленное фото- и видеофиксацией, – роскошь последнего столетия, а десять и более веков назад единственным источником были записи хронистов, но ведь хронисты далеко не всегда являлись очевидцами описываемых событий. Зачастую они опирались на чьи-то рассказы, а то и вовсе на непроверенные слухи, при этом не отказывали себе в удовольствии кое-что домыслить. Если до сегодняшнего дня сохранились хоть какие-то официальные документы тех времен, это можно считать огромной удачей.

Но поиски этих документов продолжаются. И каждый вновь обнаруженный текст, каждое найденное свидетельство тщательнейшим образом сопоставляется с уже имеющейся информацией, что-то уточняется, что-то опровергается, что-то, считавшееся ранее доказанным, вдруг начинает подвергаться сомнениям. Так, например, получилось с датой смерти Анны Ярославны. Долгое время принято было писать, что она скончалась «не ранее 1063 года», потому что имелся документ, подписанный ею и датированный этим годом, то есть в 1063 году королева еще была жива. Позднее нашелся документ 1075 года, где стоит подпись Анны и она названа «матерью короля». Были внесены соответствующие поправки.

Исторический материал – живой и подвижный, а не застывшая глыба. Чем ближе к нашему времени, тем точнее знания, а чем дальше мы уходим в глубь веков, тем больше пробелов и всяких непонятностей. И вот там, где информации мало, часто возникают легенды, порожденные вполне объяснимым стремлением сделать «своего» героя максимально привлекательным (или наоборот). Проверить же невозможно, поэтому придумывай что хочешь.

Ярким примером такого придумывания является очерк Ги Бретона о личной жизни короля Генриха Первого. Очерк называется «Похищение королевы Франции», он стал частью десятитомного труда «Истории любви в истории Франции». Посмотрите, что автор пишет о Генрихе в связи со второй женитьбой на Матильде Фризской: «В тридцать пять лет он женился на племяннице императора Германии Генриха III. Но через три месяца бедная королева скончалась». Как это – через три месяца? А выношенная беременность, которая никак не может быть двух-, трехмесячной? А тот факт, что Матильда всюду указывается как королева Франции с 1034 года, при том что дата ее смерти – 1044 год? Разве можно быть королевой, не будучи законной супругой короля? Ги Бретон назван журналистом, писателем и историком. То есть человек серьезный, ответственный, знающий цену проверенному слову, а не автор комиксов и юморесок. А вот поди ж ты, дал волю фантазии, не сверившись с датами и фактами.

Первую встречу Генриха и Анны Ярославны Бретон описывает в самых романтических красках: мол, король влюбился в девушку с первого взгляда, она тоже была впечатлена, и жених с невестой тут же принялись целоваться на глазах у изумленной публики. Правда, автор в этом месте оговаривается, что такая красота получается «согласно легенде», то есть на достоверности не настаивает. Однако же легенда укоренилась довольно прочно. Если вы смотрели советский фильм «Ярославна – королева Франции», то наверняка помните финал, когда Анна видит наконец выехавшего ей навстречу жениха Генриха – эдакий красавец на белом коне, – и глаза девушки светятся счастьем и восторгом. А вот как выглядит тот же исторический момент в описании А. Ладинского: «Она представляла себе жениха совсем другим, более красивым и молодым, а перед нею тяжеловато сидел на коне довольно мрачного вида сорокалетний человек с неказистой бородой». Вот и догадывайся теперь, какое описание ближе к правде.

Эпизод с похищением Анны тоже удостоился авторской фантазии. Согласно Бретону, Рауль, «узнав, что королева прогуливается по лесу, немедленно туда направился и застал ее за сбором цветов. Заключив в объятия Анну, он посадил ее на лошадь, затем вскочил в седло сам и увез с собой королеву Франции, как простую пастушку». Выдумка? Но Бретон ссылается на «Собрание исторических фактов о королеве Анне, дочери Ярослава Мудрого, великого князя Киевской Руси, подготовленное Александром Лобановым». Так все-таки: охотилась (согласно другим источникам) или цветочки собирала?

По версии А. Ладинского, похищение было вольно или невольно инициировано самой Анной, которая сказала возлюбленному, мол, у нее есть любимая книга, в которой кавалер похищает предмет своего обожания, и ей хотелось бы пережить подобное приключение. Тоже по-своему романтично, конечно. И это дает более или менее приемлемое объяснение самому факту похищения, в противном случае история выглядит более чем нелепо. Ладно, понимаю, можно похитить девушку или даму, родня которой категорически против жениха и не позволяет влюбленным быть вместе. Допускаю даже, что похищение может состояться в том случае, когда мужчина настаивает, а дама не соглашается на отношения. Омерзительно, преступно, но хотя бы логика есть. Но для чего похищать женщину, которая с удовольствием принимает твои ухаживания и готова стать законной супругой? С этой точки зрения версия А. Ладинского выглядит убедительной, тем более он описывает Анну как большую любительницу книг. Она и с собой во Францию привезла целую библиотеку, и впоследствии ей при всякой оказии книги из дома присылали.

Что на самом деле стояло за этой странной историей с похищением – пока неизвестно. Но именно «пока». Как знать, не отыщется ли в будущем какое-нибудь свидетельство, которое прольет свет на необъяснимое поведение Рауля де Крепи и вдовы короля Генриха Первого.

Или возьмем супружескую жизнь Генриха с Анной Ярославной. Ги Бретон пишет только о том, что король был счастлив и очарован своей новой женой. А вот А. Ладинский утверждает, что король очень ценил ум Анны, советовался с ней по важным вопросам, брал с собой на заседания королевских советов, часто шел на уступки, на которых настаивала супруга, поощрял ее стремление к образованию.

На самом же деле, как уже отмечалось выше, на сегодняшний день не найдено никаких документальных свидетельств и записей хронистов и летописцев, по которым можно было бы судить, насколько счастливой или, напротив, неудачной была семейная жизнь этой королевской четы. Выводы пока что делаются «от противного»: имя Анны не упоминается в официальных документах, следовательно, для жизни короля Генриха и всего королевства она была неважна. Но ведь в любой момент могут найтись новые свидетельства.

Кроме того, имеет смысл держать в уме доступность информации. Ги Бретон писал свой труд в 1954–1965 годах, когда не было интернета и возможности получения тех или иных сведений и тексты имели чисто физические ограничения. По всему свету не наездишься, все библиотеки не прошерстишь. Антонин Петрович Ладинский создавал роман об Анне Ярославне примерно в тот же период и, как известно, старательно искал и изучал источники всюду где удавалось, даже в Ватиканской библиотеке, а его роман удостоился похвал профессиональных историков, которые отмечали, что автор никогда не позволял себе вольного обращения с фактологией. Однако даже при ненадежности «Википедии», в ней все равно сегодня можно найти куда больше информации, чем было доступно обычному человеку еще полвека назад.

Так что не будем проявлять излишнюю строгость в тех случаях, когда нам покажется, что где-то что-то написано неверно. Вполне возможно, что ошибается как раз тот источник, который нам кажется более точным. Посмотрите, что пишут о Роберте Втором Благочестивом французские специалисты в монографии об истории династии Капетингов: «Сегодня больше не считают, что Роберт участвовал во враждебных действиях против своего брата; напротив, Констанция терпеть не могла нового короля и постоянно плела против него интриги с его противниками». Вот так. «Сегодня больше не считают». Это написано в 1999 году. А «вчера» еще считали. И как будут считать завтра – неизвестно. Между прочим, хотелось бы выяснить, за что же королева Констанция так «терпеть не могла» своего второго сына. Об этом нигде сведений не нашлось. Но ведь это только до поры до времени. Наше сегодняшнее знание – не монумент, а зыбкая конструкция, и вполне возможно, завтра все изменится. Кто знает…

«Бракоразводных дел мастер», или Филипп Первый

Мальчику Филиппу исполнилось всего 7 лет, когда скончался его венценосный отец Генрих Первый. Юного принца короновали еще при жизни отца, в 1059 году, правда, сделано это было не в соборе, а в домашней обстановке, в присутствии герцогов Бургундии и Аквитании, а также графов Фландрии и Анжу. А вот Вильгельм Нормандский, которому присвоили прозвище Бастард, на мероприятие не явился. Вероятно, демонстрировал недружественное отношение к королю Генриху. И королева Анна в официальных документах не упомянута в числе присутствовавших. Так утверждают историки. А. Ладинский, напротив, живописует в своем романе коронацию Филиппа как проходящую в Реймсском соборе и в присутствии Анны. Вымысел? Или у русского автора были другие источники?

После смерти короля встал вопрос о регентстве: должен же кто-то руководить, пока наследник не подрастет и не сможет править самостоятельно. Эта роль была поручена графу Фландрии Бодуэну Пятому (или Балдуину, зависит от вкуса переводчика при транслитерации, так что не смущайтесь), который был женат на сестре Генриха, Адели, и приходился маленькому королю родным дядюшкой. Кроме того, в ближайшее окружение Филиппа входил и Рауль де Крепи, довольно могущественный товарищ, хваткий и решительный. Мы с ним уже знакомы. Вот этот человек, имевший огромное влияние на севере Франции, и стал одним из рулевых в воспитании будущего монарха. Правда, после скандального развода и не менее скандального брака с вдовствующей королевой позиции Рауля при дворе несколько пошатнулись. Но ненадолго.

Вернемся к королю Филиппу Первому. Дядюшка Бодуэн не больно-то радел о благе королевства и проблемам государственного управления и укрепления власти уделял внимания куда меньше, нежели собственному благополучию и карману. На тему противостояния растущему могуществу Вильгельма Бастарда, будущего Завоевателя, Бодуэн Пятый тоже мог не заморачиваться: он удачно выдал свою дочку замуж за воинственного Бастарда, который теперь приходился ему зятем, так что в случае необходимости была возможность договориться и порешать по-родственному. Но дядя умер в 1067 году, и 15-летний король отныне мог править сам, возраст уже позволял.

Начав самостоятельное правление, Филипп первым делом озаботился тем, чтобы расширить королевский домен, который был просто неприлично мал по сравнению с окружавшими его графствами и герцогствами. Сначала король ввязался в спор между родными братьями – наследниками графа Анжуйского, поддержал одного из них, Фулька де Решена, а когда тот победил и проигравшего брата посадил в узилище, с удовольствием принял от победителя в подарок целое графство Гатине. Потом проделал такой же фокус во Фландрии, где после смерти дяди Бодуэна его сыновья, кузены Филиппа, никак не могли поделить наследство и власть с братом покойного, Робертом Фризским. Король поддержал братьев-кузенов, но просчитался: их дядюшка Роберт оказался сильнее. Один из братьев погиб в сражении, другой был вынужден бежать, и Филиппу пришлось признать Роберта Фризского графом Фландрии. Но и в этом случае страх перед англо-нормандской силой взял верх и диктовал необходимость союза еще с кем-нибудь, кто в случае нужды поможет противостоять Бастарду. Поэтому король женился на падчерице Роберта, Берте Голландской, и получил очередной подарочек в виде земельных владений.

Обзаведясь союзниками, Филипп решил, что надо бы как-нибудь напакостить Вильгельму Бастарду, который уже стал королем Англии. Для начала он задружился с Эдгаром Этелингом, последним представителем Уэссекской династии, которому Вильгельм Завоеватель помешал занять английский престол в 1066 году. Эдгар какое-то время участвовал в антинормандских мятежах, но спустя 6 лет опустил руки и бежал во Фландрию, под крылышко к Роберту Фризскому, тестю Филиппа и давнему непримиримому врагу Вильгельма. Король Филипп согласился помочь беглецу и даже предложил ему в ленное владение территорию на побережье Ла-Манша, которую можно было бы использовать как базу для военного реванша. Но Эдгар Этелинг, поняв, что не сможет обеспечить себе поддержку в Англии, от затеи отказался и примирился с Вильгельмом.

Он-то примирился, а вот Филипп своих идей не оставил. И как только против Вильгельма взбунтовался его старший сын Роберт Куртгёз (Коротконогий или Короткие Штаны), король немедленно его поддержал. Причем дважды. Ситуация на границе с Нормандией то обострялась, то успокаивалась, но в 1087 году Вильгельм Завоеватель умер. Между прочим, вследствие неудачного падения с лошади. Что ж за напасть-то на королей! На английский престол сел его средний сын Вильгельм Рыжий (Руфус), а старший, Роберт Куртгёз, получил в свое владение Нормандию. Теперь потенциально опасным герцогством руководил дружбан короля Филиппа, и можно было успокоиться и заняться личными делами.

А с личными делами все было не очень, прямо скажем. На падчерице Роберта Фризского, Берте Голландской, король женился в 1072 году. В этом браке родились пять детей, трое из которых до зрелых лет не дожили, умерли совсем юными. Остались дочь Констанция и сын Людовик, которому предстояло стать следующим королем Франции. В 1090 году, после 18 лет брака, король вдруг отправил свою супругу в замок Монтрёй-сюр-Мер. Вроде как ни с того ни с сего. Во всяком случае, ни в одном из множества прочитанных трудов по истории Франции я не нашла указания на причины такого решения. Правда, Ги Бретон в художественной форме утверждает, что Берта сильно растолстела, тем самым вызвав физическое отвращение у своего мужа. Я было решила, что это авторский вымысел «для красивости», однако в серьезном научном труде натолкнулась на описание Людовика, сына Филиппа и Берты, где сказано, что он страдал склонностью к ожирению, «так же как отец и мать». Стало быть, Бретон в этом пункте нас не обманул. По-видимому, на эти же источники опирался и А. Ладинский, когда описывал Филиппа как мужчину рослого, но с юношества склонного к полноте, а к тридцати годам ставшего тучным. Если Берта действительно страдала от лишнего веса, то хочется сказать королю Филиппу: «Ой-ой-ой, кто бы говорил! На себя посмотри!»

А в 1092 году Филипп Первый вдруг решил, что ему обязательно нужно жениться на Бертраде де Монфор. То ли внезапно пал жертвой любовного недуга, то ли какие-то политические соображения его посетили, но решение короля было твердым, несмотря на то что Бертрада состояла в законном браке, а сам король – все еще женат, хоть и проживал раздельно с Бертой. Что же это за дама, ради которой монарх кидается в такие головокружительные авантюры?

Начнем с того, что мужем ее был Фульк Четвертый де Решен, граф Анжуйский. Тот самый, который воевал со своим старшим братом за наследство, победил, братишку упек в темницу, а Филиппу отжалел свое родовое владение Гатине. Вспомнили? Фульк Четвертый очень любил жениться. И разводиться тоже любил. Первая его жена умерла, успев родить одну дочь, со второй, третьей и четвертой супругами он разводился то ли по причине близкого родства, то ли еще как-то, никто точно не знает. Да и само количество его разведенных жен до сих пор под вопросом: то ли их было три, то ли все-таки две. На 19-летней Бертраде де Монфор Фульк женился в 1089 году, когда ему было 46 лет, через три года, в 1092 году, у них родился сын. Впрочем, в источниках дата его рождения «пляшет» в интервале от 1089-го до 1092 года. Зато другая дата во всех источниках указывается одинаково: 15 мая 1092 года. Именно в эту ночь люди короля Филиппа похитили прекрасную Бертраду, чтобы король мог на ней жениться.

Звучит, конечно, совершенно бредово. К чему эти африканские страсти, когда можно без проблем получить развод? История этого более чем странного похищения описывается по-разному. Одни авторы утверждают, что Филипп безумно влюбился и настоял на тайном отъезде возлюбленной из владений ее старого и противного мужа. Другие утверждают, что Бертрада чувствовала себя крайне неуверенно, находясь в браке с мужчиной, любившим разводиться, и искала для себя более надежного партнера. Узнав, что Филипп Первый отослал от себя супругу, направила ему некое «предложение», а когда король увидел, как обольстительна жена графа Анжуйского… В общем, инициатива похищения, как пишут, исходила, вероятнее всего, от самой графини. Как уж там было на самом деле – пока не установлено, но Филипп в 1092 году сочетался браком с Бертрадой де Монфор. При том что она была замужем, а он женат. Как такое вообще могло произойти? Архиепископ Реймсский и епископ Санлисский согласились благословить их союз. Очень хотелось бы знать, на каком основании, ведь жених и невеста на момент венчания состояли в законных браках.

Если Раулю де Крепи, второму мужу Анны Ярославны, еще повезло, то Филиппу Первому – уже нет. Для своей любовной кампании он выбрал неудачный момент: именно в это время реформа Церкви начала влиять на все, что связано с институтом брака. Союз, заключенный пред лицом Господа, провозгласили святым и нерасторжимым. Фронтменом новой церковной идеологии стал епископ Ив (Иво) Шартрский. Он решительно осудил второй брак короля, отказался от приглашения на королевскую свадьбу и написал Филиппу суровое письмо, в котором недвусмысленно высказался насчет двоеженства, дескать, не признаю ваш брак до тех пор, пока союз с Бертой Голландской не будет официально и законно расторгнут. Епископ в письме предупредил короля, что брак с Бертрадой является преградой для спасения души Филиппа и великой угрозой для королевского сана.

Филипп не только не внял увещеваниям епископа – он его лишил свободы примерно на полтора-два года, заперев в замке Пюизе. А в 1094 году умерла Берта Голландская, и король вместе с архиепископом Реймсским решили, что теперь дело на мази: нужно быстренько созвать собор в Реймсе, несговорчивого епископа Ива выгнать из Шартра поганой метлой и узаконить брак с Бертрадой. Однако эти хитрецы-мудрецы не учли целый ряд обстоятельств. Во-первых, Иву Шартрскому покровительствовал папа Урбан Второй, который сам рукоположил его, несмотря на то что в Шартрском епископате Ива приняли плохо и противились его назначению. Во-вторых, Ив был далеко не одинок в своих воззрениях на святость и нерасторжимость брака, и на соборе многие священники его поддержали. И в-третьих, Берта, конечно, умерла, а куда девать Фулька Анжуйского, законного мужа Бертрады? Он жив-здоров, и брак между Фульком и Бертрадой как был, так и оставался нерасторгнутым. Правда, Фулька потом как-то уломали, и он признал развод. Наверное, денег отсыпали или, может, запугали… Но это уже ни на что не влияло, потому что брак короля и Бертрады де Монфор все равно был Церковью признан недействительным, а их сожительство – греховным.

Последствия неудачного Реймсского собора оказались катастрофическими: в том же 1094 году папский легат созвал другой собор и отлучил короля Филиппа от Церкви, а папа римский Урбан Второй через год на Клермонском соборе официально подтвердил, что Ив Шартрский прав, а Филипп и Бертрада отлучаются от Церкви. Именно на том Клермонском соборе папа Урбан проповедовал Первый крестовый поход.

Конфликт короля и Церкви многих напрягал. Филипп продолжал жить с Бертрадой, несмотря на наложенный папой запрет, и папа через год после Клермонского собора наложил на королевство интердикт. Это означало, что всему населению Франции было отказано в церковных таинствах и богослужениях. А как же духовная поддержка? Особенно в те годы, когда началась подготовка к Первому крестовому походу. Дворяне и рыцари были крайне недовольны.

И Филипп сделал вид, что раскаялся. Нельзя же так подставлять свой народ, лишая его общения с Господом в столь ответственный момент! Он пообещал удалить от себя Бертраду, и отлучение сняли. Ну пообещать-то он пообещал, а выполнять не собирался, так и жил со своей любимой. Тогда его снова отлучили. А он снова пообещал. И его снова вернули в лоно Церкви. Сделал это уже новый папа римский, Пасхалий Второй, которому нужна была помощь короля Франции в противостоянии императору Священной Римской империи. Папа закрывал глаза на то, что Бертрада так и жила с Филиппом до самой его смерти. У них родились двое сыновей и две дочери. «Википедия», однако, утверждает, что окончательный разрыв Филиппа с Бертрадой все-таки произошел, и случилось это в 1104 году, за 4 года до кончины короля. Однако, как указывают серьезные исследователи, имя Бертрады постоянно упоминается в официальных документах вплоть до смерти короля Филиппа. Стало быть, она так или иначе была при дворе и имела определенное влияние.

А забавно все-таки повторяется история! Филипп Первый сделал ровно то же самое, что его дедушка Роберт Второй Благочестивый сто лет назад. Разница, однако, состояла в том, что Филипп учел дедовы ошибки: понял, что с папой и Церковью не надо пытаться договариваться, проще обмануть. Он вообще представителей Церкви не особо уважал, о монахах отзывался не иначе как о бездельниках, монахинь считал распутницами, а церковные люди отвечали королю той же монетой и распространяли о нем всякие небылицы.

Каким же правителем был Филипп Первый? И снова мы сталкиваемся с изменчивостью и подвижностью знаний и выводов. Оказывается, позитивная оценка правления Филиппа Первого была сделана сравнительно недавно. Авторы монографии «Капетинги. История династии…» пишут: «Старая историография поддалась впечатлению от суровых суждений хронистов, принадлежавших к среде духовенства и, как следствие, слишком чувствительно относившихся к ссорам Филиппа с Церковью, которая тогда находилась в самом разгаре реформирования… Сейчас историки подводят совсем иной итог правления Филиппа». Почему? Да потому, что был проведен анализ актов, составленных королевской канцелярией, и стало понятно, что начался рост документооборота и зарождался контроль за обратной связью: недостаточно было просто составить бумагу, нужно было проследить, чтобы она дошла до адресата, а не валялась невесть где в пыли и паутине. Кроме того, появились первые зачатки центральной администрации, и королевский двор начал осознавать, что его задача состоит не только в том, чтобы пировать и охотиться вместе с монархом, но и в том, чтобы заниматься государственными вопросами. Сформировались, пусть и не совсем определенно, «функциональные обязанности» главных, высших придворных должностей: сенешаля, кравчего, коннетабля, камерария и канцлера. При Филиппе стали проступать и контуры местной администрации. И не будем забывать о том, что этот король озаботился приращением территорий, предпочитая действовать при помощи переговоров или покупок, а военные действия вел только в самых крайних случаях.

А теперь смотрите, какие оценки Филиппу Первому давали историки старой школы: тучный и чувствительный гурман, рано опустившийся из-за удовольствий за столом и в постели; раб утех, укравший коварную и циничную Бертраду де Монфор у ее законного мужа; алчный и неповоротливый государь, продемонстрировавший поразительное бездействие на протяжении одного из самых долгих, но и самых бессодержательных царствований. Например, Сугерий писал: «…Филипп дни правления свои закончил и на деле после выше названной графини д’Анжу чего-либо королевского величия достойного не совершил, но, похитив супругу, охваченный вожделением, похоть свою удовлетворять старался. С тех пор ни о государственных делах не заботился, ни стройности и изысканности телесного здоровья, более жеребца расслабленный, не берег». Именно на эти цитаты из записей хронистов опирались историки еще совсем недавно, в первой половине XX века. И согласиться с этими высказываниями можно, пожалуй, только в одном пункте: правление Филиппа Первого было и вправду самым длительным на тот период, целых 48 лет. За всю последующую историю его обошли всего два короля. А французский историк-медиевист Жорж Дюби, названный в «Википедии» одним из самых влиятельных историков Средневековья в XX веке, писал, что единственными заметными событиями в годы этого столь продолжительного царствования оказывались события семейные – браки, фамильные, альковные дела. Если учесть, что Ж. Дюби скончался в 1996 году, то есть в то время, когда уже писалась монография о Капетингах, на которую я ссылалась чуть выше, то можете сами сделать вывод о том, как быстро порой меняются наши знания о, казалось бы, давно и хорошо известных фактах и событиях.

Филипп Первый был неплохо образован, изучал разные науки, но быстро пришел к выводу, что болтовня о высоком ему не по вкусу. Он предпочитал то, что попроще и повеселее: песни менестрелей, трюки жонглеров и шутов, любовные похождения и всяческое веселье в окружении молодежи. Он был умен, трезв и циничен. А. Ладинский характеризует Филиппа как беспощадного хищника, наделенного сильными челюстями, острыми зубами и неутолимым аппетитом.

Король Филипп скончался 29 (по другим сведениям – 30) июля 1108 года.

А рассказ о королеве Бертраде у нас впереди.

Филипп Первый (1052 г. – 29/30 июля 1108 г.)
Соправитель с 23 мая 1059 г. по 4 августа 1060 г.
Король Франции с 4 августа 1060 г. по 29/30 июля 1108 г.
Преемник – сын Людовик.


«Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел», или Людовик Шестой Толстый

Старший сын Филиппа Первого от брака с Бертой Голландской родился в 1081 году, взошел на престол в 26 лет. Отец объявил его своим соправителем в период между 1098-м и 1100 годом, но обошлось без торжеств. Ни тебе коронации, ни помазания на царство, просто домашняя собирушка, во время которой король Филипп представил приближенным своего сына как будущего правителя. К этому моменту Людовик был уже молодым мужчиной, успевшим побывать на поле боя во время войны 1097–1099 годов, когда в очередной раз обострился «нормандский» вопрос. Дело в том, что Роберт Куртгёз, старший сын Вильгельма Завоевателя, получивший в наследство от отца Нормандию, отправился в крестовый поход, и на период отсутствия Роберта Нормандия перешла под управление его младшего брата Вильгельма Рыжего, ставшего после смерти отца королем Англии. Пока у каждого из братьев был свой кусок, Франция могла чувствовать себя более или менее спокойно, но теперь получалось, что Англия и Нормандия вновь объединяются под одной рукой. Да еще и сама эта рука… Филипп Первый, если помните, помогал Роберту Куртгёзу и сохранял с ним хорошие отношения, а вот Вильгельм Рыжий – совсем другое дело: он предъявил притязания на ряд французских территорий, Филипп, естественно, отказал, ну и началось.

Французским войскам удалось отстоять свои земли, и в этих сражениях как раз участвовал принц Людовик. Правда, в трудах хронистов нет единства в оценке воинских достоинств юноши. Один пишет, что принц командовал обороной и доблестно сражался, другой – что в силу нежного возраста не мог принимать полноценного участия в битвах.

Но как бы там ни было, а в качестве соправителя обществу был явлен не малолетний несмышленыш, а вполне себе достойный рыцарь (посвящен в 1097 году). И тут у его мачехи Бертрады от злости буквально крышу снесло. Она, видимо, полагала, что раз Филипп женился на ней не по принуждению и не по воле родителей, а по собственному выбору и страстной любви, то их общие дети априори заслуживают больше заботы и имеют больше прав, чем дети, рожденные в первом королевском браке. В конце концов, у Юдифи же получилось с Людовиком Благочестивым, наложнице (даже не жене!) удалось пропихнуть в первые ряды своего сына, так почему у нее, Бертрады, не получится? (Про любовную историю Людовика Благочестивого и Юдифи вы сможете прочитать сами, если станет интересно. Это было еще до Капетингов.) И завертелся клубок интриг.

Бертрада в непризнанном Церковью браке родила королю Филиппу четверых детей: двух мальчиков и двух девочек. Старший, которого назвали тоже Филиппом, родился в 1093-м или 1094 году, и Бертраде ужасно хотелось видеть его на троне. Какие аргументы у нее были – мне не известно, но они должны были быть очень сильными, чтобы объяснить, почему Людовика, первого сына от первого и совершенно законного брака, нужно подвинуть. Понятно, что материнская любовь ни в каких аргументах не нуждается, кровиночка – она и есть кровиночка, лучше и дороже всех на свете, но в объяснениях с королем все же следует иметь на руках хоть какие-то доводы.

Похоже, насчет аргументов и доводов Бертрада решила не запариваться. А дальше начался Шекспир в чистом виде. Молодого Людовика отправили в Англию ко двору нового короля Генриха Первого Английского, надевшего корону после того, как его старший брат Вильгельм Рыжий внезапно погиб на охоте от несчастного случая (ой! Какая неожиданность!). И вслед за Людовиком отправился некий человек, имевший при себе письмо с печатью короля Филиппа, адресованное английскому королю. В письме содержалась просьба французского монарха своему английскому коллеге: схватить Людовика, запереть в тюрягу и продержать его там до конца дней. Теперь мы знаем, откуда Шекспир взял сюжетную линию Розенкранца и Гильденстерна для своего бессмертного «Гамлета». Уж какими хитрыми путями Бертрада умудрилась поставить на свое письмо королевскую печать – можно только догадываться, но вряд ли это было слишком сложно, учитывая безграничную любовь и абсолютное доверие Филиппа к своей «незаконной» супруге.

Генрих Английский прочитал, изрядно удивился, обсудил содержание письма с приближенными баронами, и все пришли к общему мнению, что поручение является абсурдным и невыполнимым. В переводе с дипломатического языка на простой бытовой – дурацким и преступным. Так что просьба якобы короля Филиппа, а на самом деле Бертрады де Монфор была отклонена и оставлена без внимания. Именно так излагает события хронист Ордерик Виталий (Виталь).

Через некоторое время Людовик вернулся во Францию, и Бертрада предприняла новую попытку убрать с дороги будущего короля, чтобы освободить место для собственного сына. Она подослала к принцу наемных убийц. Деталей не знаю, но только у них ничего не вышло. Неугомонная мачеха взяла дело в свои руки. Не зря же говорят: хочешь, чтобы было сделано хорошо, сделай это сам. Ни на Генриха Английского, ни на киллеров полагаться нельзя, надо самой действовать. Ну, действовала Бертрада совершенно по-женски, отравила Людовика, сыпанула ему яду. Однако ж, слава богу, нашелся искусный врач (некий бородач из варварской страны, как пишет Ордерик Виталий), выходил бедолагу-принца, который в течение трех суток находился между жизнью и смертью. Здесь стоит заметить, что история с попытками извести принца известна со слов только одного хрониста, Ордерика Виталия, поэтому сравнивать не с чем и приходится полагаться на его тексты. Сугерий, автор подробнейшего жизнеописания Людовика Шестого, в тот период находился в монастырской школе Сен-Дени, и в его замкнутый мирок информация извне почти не проникала, поэтому в хрониках Сугерия мы не найдем его точки зрения на события, связанные с покушениями на жизнь Людовика.

Случилось все это безобразие в 1101 году. Крайне интересна позиция короля Филиппа, насчет которой сведения, к сожалению, весьма скудны. Известно только, что после неудачного отравления он умолял сына простить Бертраду и не предавать ее суду. Людовик пошел навстречу просьбам отца и простил мачеху, но отношения между ними в дальнейшем оставались холодными. Так вот, у меня вопрос: а Генрих Английский что-нибудь ответил Филиппу Первому на просьбу, скрепленную его королевской печатью? Может, письмецо накатал? Или на словах велел передать? Когда и при каких обстоятельствах Филипп узнал о том, что сделала Бертрада? И узнал ли вообще? Далее: как насчет киллеров? Стало Филиппу известно о том, что его драгоценная женушка нанимала убийц (целых трех!), чтобы разделаться с наследником престола? Если стало, то как он отреагировал? Если не стало, то почему? Очевидно одно: после отравления сына Филипп уже не мог молчать и делать вид, что ничего не происходит. Вполне можно сделать вывод, что Бертрада попалась с поличным, поэтому-то ей и не сошла с рук третья попытка, в отличие от первых двух. Ох, впору браться за перо и писать роман, не иначе.

И вы думаете, что Бертрада на этом угомонилась? Ничуть не бывало! От краткосрочных проектов «убрать принца здесь и сейчас» она перешла к долгосрочным. В конце концов, король Филипп не вечен (а если верить хронистам, то тучен, стало быть, нездоров), ему уже к полтиннику катит, по тем временам – дело к кладбищу движется. А сыночек любимый всего-то 1093-го (или 1094) года рождения, ему еще жить да жить. Вот помрет король – и можно будет вступить с Людовиком в схватку за власть, только нужно заранее обзавестись союзниками.

Бертрада сделала ставку на семейство Монлери-Рошфоров, одно из нескольких наиболее мощных и влиятельных при дворе, выбрала невесту для сына – Елизавету де Монлери, внучатую племянницу Ги де Рошфора, занимавшего в те поры должность сенешаля, то есть ответственного за королевское войско. Сами понимаете, пост очень важный, ведь сенешали – ближайшие советники королей. Обо всем договорились, оформили помолвку, но поскольку жених был совсем мал годами, со свадьбой решили повременить. Однако принц Людовик не дремал и женился на 16-летней Люсьенне де Рошфор, дочери Ги де Рошфора. Дочери, заметьте себе, а не какой-то там внучатой племяннице. В этом пункте тоже абсолютной ясности нет. Сугерий в своем жизнеописании Людовика указывает, что дочь Рошфора к тому времени еще не достигла брачного возраста, стало быть, ей было меньше 12–14 лет. Теперь Людовик стоял куда ближе к сенешалю, нежели его единокровный братец, а король Филипп сенешаля очень уважал. Тем паче Людовик уже законный муж и, следовательно, член семьи Рошфоров, а маленький Филипп пока еще только помолвленный жених, но ведь помолвки расторгаются и аннулируются даже легче и быстрее, чем браки. Ясное дело, Бертраде де Монфор такой поворот страсть как не понравился, теперь Рошфоры будут поддерживать Людовика, а не ее, то есть союзника, на которого рассчитывала, дамочка потеряла.

Людовик не стал проявлять злопамятность и, когда свадьба юного Филиппа и Елизаветы де Монлери все-таки состоялась, сделал ему королевский подарок: графство Мант и еще сеньорию Меюн (Меэн) в придачу. Именно поэтому Филипп в официальных источниках именуется Филиппом Мантским. И что, надеетесь, что Бертрада растаяла от широты души, проявленной пасынком? Да нет, она, кажется, озлобилась еще больше и начала изо всех сил интриговать, дабы оторвать Людовика от Рошфоров и настроить могущественное семейство против наследника престола. У этой новой интриги есть две версии, по крайней мере, других я в доступных мне источниках не нашла. Версия первая, подтвержденная документально: вдруг пошли разговоры о том, что брак Людовика и Люсьенны является близкородственным (не стану вдаваться в генеалогические детали, они в данном случае не важны, важен только результат). Версия вторая: после двух лет супружества Люсьенна все еще не была беременна, и Бертрада начала усиленно дуть в уши Рошфорам, дескать, девица-то ваша бесплодна, так что давайте, пишите в Рим, пусть расторгают или аннулируют брак. Рошфоры к разводу не стремились и принялись водить к принцессе врачей, которые никаких отклонений от нормы не обнаруживали и только руками разводили. Поняв, что с бесплодием не выгорает и Рошфоры не шевелятся в нужном направлении, Бертрада сама написала письмо в Рим, папе Пасхалию. Она сообщала, что между принцем и его молодой женой отсутствуют супружеские отношения, брак до сих пор не консумирован, Люсьенна не исполняет свой долг и не делает все возможное, чтобы произвести на свет новых наследников престола, а это первое, о чем должна думать принцесса и будущая королева. Какая из двух версий правдива – не знаю, вполне вероятно, что и та и другая одновременно. Результатом же стало расторжение церковным собором в Труа брака Людовика и Люсьенны в 1107 году как неканоничного по причине близкого родства. Этот церковный собор был, если верить «Википедии», организован короной, то есть инициатива исходила от короля. Только вот в чем состояла та инициатива? В том, чтобы добиться развода? Или в том, чтобы разобраться и доказать: родство не настолько близкое, церковному канону не противоречит, брак расторжению не подлежит? Ответа у меня нет. Но, вполне возможно, вы его найдете сами, если захотите. К слову, далеко не все историки согласны с тем, что Людовик и Люсьенна вообще были женаты; некоторые считают, что дело ограничилось всего лишь помолвкой, которая и была расторгнута на соборе в Труа. Если так, то все рассказы об интригах с бесплодием или с невыполнением супружеского долга гроша ломаного не стоят. И, между прочим, в комментариях к текстам Сугерия о жизни Людовика Шестого четко написано: «Генеалогические изыскания дома Капетингов и сеньоров де Монлери не дали никаких родственных уз, значимых для такого шага с точки зрения закона или обычая». Прекрасный материал для любовно-авантюрного романа о тех далеких временах!

В любом случае отношения принца с влиятельным семейством Рошфоров испортились. Людовик не понимал, по какому праву у него отняли Люсьенну, Рошфоры же негодовали из-за того, что прервалась такая тесная связь с семьей короля, на которую они сделали ставку. Да еще и дочку опозорили, обвинив в бесплодии. Из-за этого конфликта даже война началась, первый этап которой выиграл принц Людовик. Но ведь это был еще не конец… Боевые действия периодически возобновлялись до 1114 года, когда Людовик одержал окончательную победу, а дом Монлери-Рошфоров пал.

Но я непростительно забежала вперед.

Король Филипп Первый умер, и через несколько дней, 3 августа 1108 года, Людовика короновали в Орлеане. Отныне он именовался Людовиком Шестым, впоследствии присоединилось слово «Толстый». Бертрада и ее сынишка Филипп Мантский еще какое-то недолгое время поцарапались, взяв себе в союзники Тибо Блуасского, графа Шампани и Блуа, и пытаясь отвоевать корону, но ничего у них не вышло. В итоге Людовик отобрал у единокровного брата все владения, в том числе и свой свадебный подарок – графство Мант. Бертрада удалилась от двора и в 1117 году умерла, если верить французским источникам (согласно английским источникам, это произошло не то в 1115-м, не то в 1116 году). Филипп же до конца своих дней прожил у Монфоров, родни по линии матери.

К выполнению королевских обязанностей молодой Людовик приступил, будучи вполне подготовленным к этому. Все последние годы он принимал активное участие в управлении государством и решении важных вопросов как соправитель своего отца, и число его обязанностей возрастало по мере того, как король Филипп слабел в силу возраста и болезней. И, как Колобок из известной сказки, Людовик сумел увернуться и от тюрьмы, и от кинжала, и от яда, и от гибели в войне с мачехой.

В 1115 году Людовик Толстый женился вторично. На этот раз невестой стала Адель (Аделаида) Савойская (Морьенская), девица примерно 15 лет. Впрочем, возраст ее тоже под вопросом: в одних источниках указывается, что она родилась около 1100 года, в других годом ее рождения называется приблизительно 1092-й. Красотой она не блистала, зато была не только набожной, но и умной, что позволяло ей заметно влиять на государственные дела. Брак, судя по всему, оказался счастливым, потому что Адель стала не только советчицей и соратницей своего мужа-короля, но и родила ему семерых сыновей и двух дочерей. Всего девять детей, и лишь двое из них умерли в раннем возрасте.

Первый ребенок, сыночек Филипп, родился в следующем после свадьбы году, ему предстояло унаследовать престол, и Людовик Шестой короновал его как соправителя в апреле 1129 года, когда мальчонке было 12 лет. Через четыре года родился второй сын, Людовик, за ним – один за другим – еще четыре мальчика. Престолонаследие обеспечено надежно даже с учетом непредвиденных обстоятельств, несчастных случаев и ранних смертей.

В 1131 году, спустя два года после коронации в качестве соправителя, юный принц Филипп… Ну, вы уже догадались: неудачно упал с лошади. Со смертельным исходом. Второй сын, Людовик, которому только-только исполнилось 11 лет, был срочно возвращен ко двору из монастыря, куда его поместили для воспитания и обучения, и коронован как будущий король.

В самом конце жизни и правления Людовика Толстого произошло событие, оказавшее влияние не только на историю Франции, но и на историю Англии: герцог Аквитании по имени Гийом (Гильом) Десятый собрался в начале 1137 года в паломничество в Сантъяго-де-Компостела. У герцога была дочь Алиенора (Элеонора), молоденькая девушка лет 12–15 (год ее рождения определяется «около» 1124 года, так что вполне может быть плюс-минус пара лет), которую он оставил под опекой и защитой короля. Типа «присмотреть и позаботиться». Но в том походе Гийом Десятый умер, говорят, съел что-то несвежее. И Людовик Шестой немедленно решил, что лучшей жены для наследника престола не найти: Аквитания – огромное и очень богатое герцогство. Далее события развивались поистине стремительно: Гийом скончался 9 апреля, принц Людовик и Алиенора сочетались браком 25 июля, на следующий день король отправился в очередной поход, чтобы усмирить одного зарвавшегося феодала, хотя его и предупреждали, что делать этого не стоит – лишний вес давно уже мешал действовать энергично и активно, здоровье заметно ухудшилось. Но Людовик Толстый советчиков не послушал. Через несколько дней ему стало совсем плохо, и 1 августа король скончался прямо на привале.

Людовик Шестой с молодости был мужчиной, так сказать, корпулентным. Ордерик Виталий рисует его высоким и толстым, хотя, например, Сугерий описывает его как «красивого лицом и изящного». Ну, тут может играть роль личное пристрастие: Сугерий был очень близок к Людовику, выполнял роль советника, Сугерий и Людовик ровесники, знали друг друга с детства, вместе учились в Сен-Дени. Так что есть основания считать мнение Ордерика более объективным, ведь известно, что «красота – в глазах смотрящего». Но склонность к ожирению у короля была, по-видимому, наследственной: от нее страдали и его отец Филипп Первый, и матушка, Берта Голландская. Да и чревоугодие Людовик Толстый грехом отнюдь не считал и с упоением предавался ему. Специалисты склонны полагать, что он страдал от отеков, проблем с печенью и бессонницы. И вообще болел он довольно часто, несмотря на всю свою немалую физическую силу. Сугерий называл его несравненным атлетом и выдающимся гладиатором. Король был чрезвычайно энергичен, любил сражаться, проявлял героизм и отвагу.

Другими важными чертами Людовика Шестого были доброта и стремление защищать тех, кто не может защитить себя сам. Очень показателен совет, который он дал своему сыну, принцу Людовику: защищать бедных, сирот и клириков; следить, чтобы соблюдались права каждого. Чистосердечный и прямодушный, он ненавидел хитроумные интриги, зачастую проявлял наивность, порой подпадал под влияние фаворитов. Дружил с Церковью и покровительствовал ей. Как отмечают историки, именно при Людовике Шестом Толстом французские короли начали приобретать имидж защитников тех, кто слаб, и преданных сынов Церкви.

Людовик Шестой Толстый (1 декабря 1081 г. – 1 августа 1137 г.)
Соправитель с 1098/1100 гг. по 29/30 июля 1108 г.
Король Франции с 29/30 июля 1108 г. по 1 августа 1137 г.
Преемник – сын Людовик.


«Кругом одни папины дочки», или Людовик Седьмой Молодой

С годом рождения Людовика Седьмого тоже нет определенности: в одних источниках указывается 1120 год, в других – 1121-й, потому и возраст его на момент конкретных событий я буду указывать приблизительный (плюс-минус год).

Поскольку Людовик был вторым по старшинству сыном (именно поэтому его и прозвали Младшим, или Молодым), ему уготовили духовную карьеру и с самых ранних лет отправили в школу при соборе Нотр-Дам в Париже. Однако королевский первенец Филипп, как мы уже знаем, неудачно свалился с лошади. Случилось это 13 октября 1131 года, и десяти- или одиннадцатилетнего Людовика немедленно извлекли из монастырской школы и препроводили в Реймс. Там его через 12 дней миропомазал лично сам папа Иннокентий, который по счастливой случайности как раз в это время пребывал во Франции. Всего 12 дней прошло с момента гибели старшего сына, а король с королевой уже озаботились преемником, даже погоревать как следует не успели. Для чего такая спешка? Да все понятно: здоровье короля внушает опасения, медлить нельзя. Король Людовик Толстый проживет после этого еще почти шесть лет, но совершенно очевидно, что уже в 1131 году у него была куча болезней, отсюда и поспешность с коронацией второго сына, что нашло свое подтверждение в исследованиях историков. О том, что в последние годы жизни Людовик Шестой нередко находился на пороге смерти, свидетельствует и тот факт, что свое знаменитое наставление сыну «защищать сирых и слабых и соблюдать справедливость в правосудии» было дано в 1135 году, когда король был уверен, что умирает.

О том, как проходили детские годы Людовика Седьмого, ничего не известно, в литературе есть единственная отсылка на мнение аббата Сен-Дени о том, что принц был красивым ребенком. К моменту восшествия на престол мальчик уже шесть лет являлся соправителем, то есть кое-чему смог научиться и набраться опыта. Правда, в интригах и войнах он силен не был, поскольку его отец в свое время сделал все возможное, чтобы такого «добра» оставалось в королевстве как можно меньше. Сам-то Людовик Толстый этого нахлебался досыта в свои юные годы и очень хотел, чтобы кругом царили мир и покой.

Не успевший поднатореть в борьбе с разнонаправленными течениями при дворе, молодой Людовик вел себя первое время несколько сумбурно. Например, когда мать, Адель Савойская, упрекнула его в расточительности, он поссорился с ней и приказал удалиться от двора. Экий, право, трепетный юнец-то, слова ему не скажи! Правда, спустя короткое время король призвал маму обратно. В опалу попал и сенешаль Рауль де Вермандуа, а он, между прочим, родственник, причем не очень дальний. Рауль был сыном того Вермандуа, которого я просила вас запомнить, то есть внуком Генриха Первого и Анны Ярославны, родным племянником короля Филиппа Первого. Но и эта опала длилась недолго, и Рауль де Вермандуа вскоре вернулся к своим обязанностям сенешаля. Если королева Адель и сенешаль выступали единым фронтом и продвигали согласованную политику, то против них выступал тот самый Сугерий, написавший хронику жизни Людовика Толстого и бывший многолетним доверенным советником покойного короля. У Сугерия было несколько иное видение того, что важно и нужно для Франции. Но вы помните, что за несколько дней до смерти отца Людовик женился на Алиеноре Аквитанской, и у молодой жены тоже были свои интересы, связанные с интересами ее родной Аквитании и обитавших там баронов. В общем, нелегко было молодому королю, его рвали на части, а ему приходилось лавировать. Понятно, что он мог растеряться и принимать не всегда обдуманные решения.

Итак, Алиенора принесла в приданое богатую и обширную Аквитанию, и Людовику нужно было утвердить на этой прекрасной земле свою власть. По просьбе жены король устроил поход, подавил гражданские волнения в Пуатье, главном городе Аквитании, но почему-то его авторитет в новоприобретенных землях ничуть не возрос. Людовик попытался назначать на должности в герцогстве своих людей – получилось не очень. Аквитания продолжала жить сама по себе. Но эту землю нужно было удержать под своей рукой во что бы то ни стало. Если все пойдет по определенному природой порядку, то Алиенора родит сына, который станет следующим королем Франции и примет Аквитанию как часть материнского наследства. Одна беда: у короля и королевы нет не только сына, но и вообще никаких детей. Проходит год, другой, третий – толку ноль. И Людовик решает, что нужно подстраховаться. У Алиеноры есть родная сестричка Петронилла. Если она выйдет замуж и родит детей, а Алиенора останется бездетной, то именно Петронилла и ее потомки станут законными наследниками Аквитании и заберут территорию себе. Этого допускать нельзя. Самое милое дело – выдать Петрониллу замуж за какого-нибудь проверенного человека, который не подведет и не предаст. Лучше всего за королевского родственника.

И Людовик выбрал на эту роль Рауля де Вермандуа, своего двоюродного дядю. Когда принималось сие судьбоносное решение, Раулю было уже глубоко за 40, он родился в 1094 году, а Петронилле – лет 15–17. К тому же сенешаль больше 20 лет состоял в законном браке с Элеонорой де Блуа, имел от этого брака сына. Но сей достойный муж, по-видимому, не возражал против «обновления» жены. Оставалось только развестись, аннулировав существующий брак, и можно начинать кампанию по прибиранию к рукам обширной южной территории. Епископы, которым предстояло рассмотреть дело об аннуляции брака, в большинстве своем являлись родственниками или друзьями Алиеноры, так что за исход процесса можно было не волноваться. Рауль быстренько организовал развод и в 1142 году сочетался браком с Петрониллой, однако отвергнутая ни за что ни про что супруга молчать не стала. Она побежала к своему младшему братишке, Тибо Шампанскому (Тибо Великому), жаловаться и просить помощи. А у того братишки отношения с королем Людовиком были весьма скверные: в свое время король попросил его помочь, когда отправлялся в Аквитанию подавлять беспорядки, а Тибо отказал. Это был разрыв, готовый в любой момент разразиться войной. Шампань – сильное графство к востоку от Парижа, граничит с королевским доменом, и устраивать конфликт с Тибо Великим было крайне неосмотрительно.

Тибо Великий за сестрицу порадел, написал письмо папе в Рим, папа дал указание папскому легату возобновить процесс и заново рассмотреть дело о браке Рауля де Вермандуа и Элеоноры де Блуа. При этом собор, на котором слушалось дело, проходил в Шампани, то есть под контролем и надзором Тибо Великого. Понятно, что приговор об аннуляции брака был отменен, а епископы, которые ранее дали разрешение на развод, оказались наказаны. А ведь это были, повторюсь, родственники и друзья королевы Алиеноры. Рауль отказался подчиниться решению собора, и его немедленно отлучили от Церкви. Такого Людовик не стерпел, он за своего сенешаля готов был глотку перегрызть. И началась война.

Эту войну король Людовик вел вполне удачно и мог бы выиграть с блеском, но… С одной стороны, Сугерий, поддерживавший Тибо Шампанского, изо всех сил подталкивал короля к мирным переговорам. С другой стороны, солдаты королевской армии совсем озверели и заживо сожгли 1300 мирных граждан, укрывшихся в церкви города Витри. Был на то приказ короля или нет – с точностью не известно, но достоверно установлено, что этот безумный акт жестокого и неоправданного насилия ударил Людовика в самое сердце. И он согласился на переговоры, выставив условие: отлучение от Церкви Рауля де Вермандуа и Петрониллы должно быть снято. Условие приняли. Однако, как только Людовик вывел войска из Шампани и Тибо вернул свои владения, папа Иннокентий отлучение возобновил. То есть «сделал» Людовика, как лоха.

Король возмутился донельзя. Конфликт из-за брака Петрониллы, сестры королевы, был не единственным камнем преткновения в непростых отношениях с главой Шампани. Чуть раньше возникла склока из-за назначения архиепископа в городе Бурж. Король хотел поставить на эту должность своего человека по имени Кардюк, клирика, который занимал должность канцлера королевства. У папы Иннокентия был другой кандидат, но Людовик запретил выборщикам голосовать за него. Выборщики не послушались, проголосовали за ставленника папы, папа тут же отлучил короля от Церкви, Людовик в ответ устроил так, что новоизбранного архиепископа не пускали в город и ему пришлось укрываться под крылышком у Тибо Шампанского.

Выходило, что Петронилла по-прежнему не может считаться законной женой Рауля, вопрос с Буржским архиепископством так и не решен, а войска Людовик уже вывел. Глупо как-то получилось. Война вспыхнула вновь и продолжалась до 1144 года. Только после того как умер папа Иннокентий Второй, стороны смогли прийти к компромиссу и договориться: архиепископом Буржа будет тот, кого хотел покойный папа, а королю за это разрешается вернуться в лоно Церкви. Однако ж Раулю де Вермандуа и Петронилле было велено ждать, пока Элеонора не умрет, и только после этого они смогут считать себя мужем и женой. Людовик Седьмой, таким образом, ничего не выиграл, зато получил сильную душевную травму из-за сожжения невинных людей в Витри.

А теперь можно дать волю фантазии и попытаться прикинуть, как развивались бы события, если бы Алиенора в первые же годы брака родила сына. Ладно, пусть не сына, а хотя бы дочь, чтобы пресечь подозрения в бесплодии. И не пришлось бы затевать всю эту сложную комбинацию с Петрониллой, разводом и прочей морокой. Не было бы сожжения в Витри, не возникло бы острое чувство вины у Людовика… Представили?

Мы уже с вами договаривались, что про политику, войны и всякие умные вещи мы будем говорить совсем мало, только там, где это необходимо, и очень коротко. И всю историю про войну в Шампани в 1142–1144 годах я рассказала только потому, что она имеет отношение к пока еще бездетному браку короля Людовика Седьмого и Алиеноры Аквитанской. Родись сыновья вовремя – и не было бы необходимости заморачиваться с наследством и браком Петрониллы.

Но сыновья по-прежнему рождаться не хотели. В 1145 году родилась дочь Мария, в 1146 году Людовик принял крест и заявил, что сам возглавит очередной крестовый поход в Святую землю. Это было ново: прежде королевские особы в крестовых походах не участвовали. Историками высказывается предположение, что Людовик стремился таким манером искупить грех, в котором считал себя виновным из-за событий в Витри. На время своего отсутствия король назначил регентом все того же Сугерия. Почему аббата, пусть и ближайшего советника, а не королеву? Да потому, что королеву он взял с собой в поход. Правда, канцлера Кардюка пришлось временно снять с должности, чтобы освободить место для Сугерия. Но это мелочь.

Крестовый поход оказался неудачным. Помимо военных поражений возникли и проблемы личного характера. Королева Алиенора вела себя отнюдь не безупречно и давала множество поводов для скандальных слухов и пересудов, героями которых были то какой-то сарацин, то рыцарь из королевского окружения, а то и вовсе родной дядя Алиеноры, Раймунд де Пуатье (на последней версии настаивает Элизабет Чедвик в цикле романов об Алиеноре Аквитанской). Кроме того, Людовик ухитрился поссориться со своим родным младшим братом Робертом, который вернулся из похода раньше и принялся распространять всяческую клевету о поведении короля, мол, это король виноват во всех провалах и поражениях. Было ли его целью сместить старшего брата с трона и самому его занять – доказать невозможно, но подозрения такие были и остаются. И сторонники у Роберта, конечно же, нашлись. Среди них оказались и сын Тибо Шампанского, и сенешаль Вермандуа.

После возвращения во Францию у Людовика и Алиеноры в 1151 году родился еще один ребенок. И снова девочка. Нет, это просто невозможно! Мало того, что король постоянно ссорится с женой по всякому поводу, мало того, что она ведет себя кое-как и позорит своего венценосного супруга, заставляя сомневаться в его мужской силе, так она еще и сплошь дочек рожает. А сын где? Где наследник престола?

В этом месте нам снова придется вернуться к политике, но – обещаю – ненадолго. Если вы хоть чуть-чуть знаете историю Англии, то вам ситуация наверняка покажется хорошо знакомой.

В «Шпаргалке» по королям и королевам Англии я ее подробно описывала.

Итак, жил-был в Англии король Генрих Первый, надевший корону после того, как его старший брат Вильгельм Рыжий неудачно напоролся на стрелу во время охоты. У Генриха было двое детей, сын Вильгельм Аделин и дочка Матильда. Матильду выдали замуж за императора Священной Римской империи, престол должен был унаследовать Аделин, но… Увы. Юноша утонул во время кораблекрушения, когда в большой, дружной и пьяной компании возвращался морем из Франции, при этом еще и матросов напоил. В момент утраты единственного наследника Генрих был уже вдовцом и в годах. Он, конечно, попытку предпринял, женился во второй раз, но наследником так и не обзавелся. Дочка же Матильда тоже овдовела и никого не родила. То есть прямых наследников мужского пола нет: ни сыновей, ни внуков. И Генрих решил сделать дочь королевой Англии. Ну а какие варианты? Других-то детей все равно нет, и взяться им неоткуда. Однако бароны идею не поддержали и заявили, что присягать на верность женщине не станут ни за что. Тем более женщине незамужней. А ну как она возьмет себе в мужья кого-нибудь неподходящего, например, иностранца? И что, иностранцы будут в Англии командовать? Ни-ко-гда! Генрих пошел на компромисс: пусть бароны пообещают принести клятву верности Матильде, когда король умрет, а Матильда, со своей стороны, обещает не выходить замуж без одобрения баронов. На том и порешили. Но Генрих свое слово держать не собирался и тайком от баронов нашел для вдовой доченьки мужа по собственному усмотрению: молоденького (прилично моложе Матильды) наследника Анжуйского графства. В этом браке был великий геополитический смысл: Нормандия уже и так принадлежит Англии, Анжу граничит с Нормандией и, таким образом, существенно увеличивает территорию английского владения на французской земле.

Да, детей мужского пола у Генриха Английского не осталось, но это вовсе не означало, что нет наследника престола. По правилам, право наследования должно переходить к родным братьям и их потомкам, а если братьев нет, то к сыновьям родных сестер. А вот сестры у Генриха как раз были. И наследником английской короны в отсутствие сыновей у короля должен был стать племянник Генриха, Стефан Блуасский, мать которого – родная сестричка Генриха, Адела, вышедшая в свое время замуж за графа Этьена Блуасского. Стефан, разумеется, хотел занять трон после смерти дядюшки. Началась долгая гражданская война между Стефаном и Матильдой. Шла она с переменным успехом, но итогом ее стала договоренность: Стефан остается королем Англии до своей смерти, после чего английский трон переходит к сыну Матильды. Брак с юным Жоффруа Анжуйским получился плодовитым, сыновья рождались исправно, так что с этой стороны проблем не предвиделось.

Наш Людовик Седьмой так увлекся войной в Шампани, что все проспал и вовремя не заметил, как Англия откусила еще часть Франции в свою пользу. Первый сынок, Генрих, родился у Жоффруа и Матильды еще в 1133 году. Вот этому старшему сыну Жоффруа и пожаловал в 1150 году Нормандию, не испросив разрешения сюзерена, короля Людовика. Это было серьезным нарушением феодальных обычаев и граничило уже с притязаниями на независимость. Людовик забеспокоился, собрался даже начать войну, заявил, что отдаст Нормандию сыну Стефана Блуасского, но потом стороны пришли к более или менее приемлемому соглашению, и в конце августа 1151 года в Париже юный Генрих Плантагенет принес Людовику оммаж за Нормандию.

Генриху было 18 лет. И он приехал в Париж. Вам уже понятно, что произошло дальше? Ну конечно, он познакомился с красавицей Алиенорой Аквитанской. Ну и что, что она старше на 10–12 лет? Для любви возраста не существует. Тем более король Людовик уже и без того решил, что у его брака с Алиенорой нет никаких перспектив. В первые годы супружества все было, конечно, иначе, молодой король был по уши влюблен, но потом страсть остыла, а несовместимость характеров сделала этот брак невыносимым. Муж считал жену слишком легкомысленной и фривольной, жена предъявляла супругу претензии в том, что он ведет себя как монах, то есть пренебрегает выполнением своих прямых обязанностей и уклоняется сами понимаете от чего. Разлад между Людовиком и Алиенорой начался еще во время крестового похода, в Антиохии, в 1148 году. Слухи о неподобающем поведении королевы дошли до Рима. Новый папа, Евгений Третий, попытался помирить супругов, но безуспешно. И летом 1151 года, когда молодой Генрих Плантагенет находился в Париже, король решил воспользоваться аргументом о кровном родстве: и он, и Алиенора были потомками Людовика Благочестивого, короля Аквитании, короля франков и императора Запада. Был этот король сыном Карла Великого, то есть еще из династии Каролингов, жил с 778-го по 840 год, умер больше 300 лет назад, но даже такую степень родства Церковь в те времена считала неприемлемой. Разумеется, не всегда, а только тогда, когда нужно. И в 1152 году собрание епископов без проблем решило вопрос: первый брак Людовика Седьмого был аннулирован. Алиенора тут же собрала вещи и вместе со своим приданым в виде прекрасной Аквитании кинулась в объятия Генриха Плантагенета. Англия получила Аквитанию, которая совокупно с Нормандией и Анжу уже составляла огромную часть Франции. А Франция, соответственно, все это потеряла.

Вы можете спросить: как же так? Столько усилий было приложено, чтобы не потерять Аквитанию, столько жертв принесено, столько нервов истрачено, особенно у Петрониллы и Рауля де Вермандуа, и вот так запросто все отдать из-за невозможности супружеской жизни! Не по-королевски это. Ради блага родной страны монархи и не такое терпели. Но! Скандальные слухи и сплетни не утихали, а это крайне плохо сказывалось на престиже королевской власти. Кроме того, Алиенора своим поведением сделала бессмысленными любые попытки сохранить брак. Ну, допустим, родила бы она сына. И что? Репутация королевы уже до такой степени подмочена, что непременно возникли бы сомнения в отцовстве Людовика. И никакого аквитанского наследства французской короне все равно не видать как своих ушей, не говоря уж об уверенной передаче французского престола. Нет, Людовик отчетливо понимал: нужна другая жена, которая родит безупречных по происхождению сыновей и обеспечит преемственность династии.

Через два года, в 1154 году, Людовик Седьмой женился во второй раз. Невестой стала Констанция Кастильская, дочь короля Испании, 14-летняя девочка, которая приходилась королю Франции родственницей более близкой, чем была Алиенора. Но очередного папу римского сей факт не смутил, и он дал разрешение на брак. Первого ребенка пришлось ждать целых четыре года, все-таки новая супруга была слишком юна. И снова девочка, Маргарита. Ну что ж за невезуха! Через два года, в 1160 году, вторая беременность закончилась смертью молодой матери в родах. Надо ли говорить, что у короля появилась четвертая дочь, Адель. И никакого тебе сына.

Похоронив вторую супругу, Людовик Седьмой немедленно принялся искать третью. Ею стала 20-летняя Адель Шампанская, дочь того самого Тибо Великого, с которой король сочетался браком то ли через месяц после похорон Констанции, то ли через пять месяцев (опять же, в разных источниках указываются разные сроки, но в любом случае довольно скоро). И снова годы ожиданий и надежд, пока через пять лет не родился долгожданный сыночек Филипп. Еще через шесть лет появилась очередная дочь, которую назвали Агнессой.

Вот и поди пойми: то ли у всех трех жен Людовика были, как на подбор, проблемы с фертильностью, то ли у него самого были большие проблемы с исполнением супружеского долга. Вспомните его мать, Адель Савойскую: в год по ребенку. Анна Ярославна рожала исправно, да и множество других королев тоже. А у Людовика что получается? В браке с Алиенорой – два ребенка за 14 лет; в браке с Констанцией – первый ребенок появился спустя четыре года после свадьбы; третья жена родила первого ребенка через пять лет, второго – еще через шесть. Алиенора же между тем в браке с Генрихом Плантагенетом родила одного за другим девять детей, шесть из которых были мальчиками.

Но вернемся к третьей супруге короля, Адели Шампанской. Она не сидела, сложа руки и ожидая, когда же наступит беременность, а развила кипучую деятельность. Первым делом пристроила своих родных братьев (а их было целых четверо) на разные престижные должности. Затем женила двоих братьев на дочерях Людовика и Алиеноры Аквитанской, которая уже давно стала королевой Англии. А ее муж, соответственно, из Генриха Плантегенета превратился в короля Генриха Второго Английского.

Но этим родственно-семейные связи между французским и английским королевскими домами не ограничились. Еще в 1158 году, как только вторая жена, Констанция, родила дочку Маргариту, была достигнута договоренность о ее браке. Знаете с кем? С первенцем Генриха Второго Английского и Алиеноры Аквитанской, которому было три годика. Обручение состоялось, а спустя всего два года Людовику какими-то немыслимыми путями удалось выбить у папы римского разрешение на брак 5-летнего Генриха и 2-летней Маргариты. Почему нужно было «выбивать»? Потому что мать жениха и отец невесты – бывшие супруги, а по церковному канону они считаются родственниками, причем близкими. Понятно, что о реализации брака речь не шла, с этим пришлось подождать до 1172 года, когда Маргарите исполнилось 14 лет, но после получения папского разрешения малышку спустя некоторое время отправили в Англию, ко двору будущего супруга. А точнее, ко двору свекра и свекрови. В качестве приданого Англия получала Вексен. В 1177 году Маргарита родила сына, но ребенок умер, прожив всего три дня. Ее мужа Генриха, старшего сына короля Англии и Алиеноры, короновали в 1170 году под именем Генриха Молодого Короля в качестве соправителя, и в принципе Маргарита Французская имела все шансы стать следующей королевой Англии, что было, конечно, очень выгодно французской стороне. Но не срослось. Генрих Молодой Король умер в 1183 году в возрасте 28 лет, и Маргарита была отослана домой, во Францию. При этом графство Вексен, ее приданое, англичане банально зажали, хотя по условиям брачного договора должны были вернуть. А Вексен находится на границе с Нормандией, то есть является стратегически важной территорией.

Думаете, это все? Да прямо-таки! Констанция же родила и вторую дочку, Адель (она же Элис, Алэ или Алиса). Эту девочку Людовик сосватал другому сыну английского короля, Ричарду, младшему брату Генриха Молодого. И ее тоже в нежном возрасте отправили в Англию. Но тут дело обернулось совсем нехорошо. Тем, кто знаком с пьесой Голдмена «Лев зимой» или с двумя прекрасными экранизациями этой пьесы, история Адели известна. На нее положил глаз отец будущего мужа, сам король Генрих Второй Английский. И когда Адель достаточно подросла, чтобы стать настоящей женой Ричарда, свадьбы все не было и не было… Кончилось дело плохо: Ричард, став после смерти отца королем Англии, отказался жениться на порченой девице, которая между делом даже родила ребенка от Генриха Второго (по крайней мере, именно так утверждают некоторые источники, но не все, поэтому за достоверность не поручусь). Адель тоже вынуждена была вернуться домой, где ей долго искали хоть какого-нибудь более или менее приличного мужа. Выдать ее замуж удалось только в 35 лет.

Но свою задачу Людовик Седьмой выполнил, престолонаследие обеспечил. Сын Филипп Август, родившийся в 1165 году, был коронован как соправитель в 1179 году в возрасте 14 лет.

Последние три года жизни Людовик провел тяжело. В 1177 году он начал болеть, а в 1179 году его разбил односторонний паралич. Король прожил после этого еще год и скончался 18 сентября 1180 года.

Какими важными шагами знаменательно правление этого монарха? Людовик Седьмой первым из королей династии Капетингов начал распространять королевскую власть далеко за пределы королевского домена; он издал первый ордонанс о мире в королевстве; он первым из всех суверенов Западной Европы отправился в крестовый поход, обеспечив престиж своей династии. Разве этого мало? Да, историки пишут, что в его правлении были и слабые стороны, что внешняя политика была непоследовательной и нерешительной, а крестовый поход – неудачным, но представления Людовика Седьмого о королевском сане были глубоко христианскими.

Людовик Седьмой Молодой (1120/1121 г. – 18 сентября 1180 г.)
Соправитель с 25 октября 1131 г. по 1 августа 1137 г.
Король Франции с 1 августа 1137 г. по 18 сентября 1180 г.
Преемник – сын Филипп Август.


«Политик и интриган», или Филипп Второй Август

Рождение этого позднего и столь долгожданного мальчика было встречено всеобщим ликованием. Счастливый отец Людовик Седьмой не скрывал восторга и облегчения, поскольку, по его собственным словам, «был устрашен таким множеством дочерей». Три десятка лет, на протяжении которых король побывал в трех браках и не получил ничего, кроме пятерых девочек, окупились в итоге сторицей: сын Филипп оказался прирожденным правителем, который не желал прятаться за спины старших и более опытных, полагаться на их рекомендации и избегать самостоятельного принятия решений.

Когда мальчику было 13 лет, он случайно потерялся во время охоты. Заблудился и не смог быстро найти дорогу. Обнаружили его только через трое суток, замерзшего и ослабевшего от голода, после чего Филипп долго и тяжело болел. Его отец, король Людовик, так испугался потери единственного наследника, что совершил паломничество к могиле невинно убиенного Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского, чтобы вымолить выздоровление любимого сына. То ли Людовик молился достаточно горячо и искренне, то ли дух Бекета и впрямь мог творить чудеса (а в те времена именно так и считалось), но Филипп поправился. А вот его отцу пришлось расплатиться по полной: на обратном пути из Англии короля разбил односторонний паралич. Людовик понимал, что больше не может полноценно управлять страной и нужно срочно организовывать коронацию сына как соправителя. Через полтора месяца, 1 ноября 1179 года, Филипп, которому уже исполнилось 14 лет, был коронован в Реймсском соборе. Правда, отец по понятным причинам не присутствовал.

Возникает вопрос: а что мешало Людовику короновать сына раньше, не дожидаясь болезней и немощи? Точного ответа никто не знает, но высказывается предположение, что король не спешил из чистого суеверия, ведь его старший брат был коронован в 12 лет и через два года погиб. А его, между прочим, тоже звали Филиппом. Впрочем, причина может быть и совсем иной. Церковники давно уже уговаривали короля, мол, пора сделать сына соправителем, но Людовик все тянул, тянул… Наконец дату коронации назначили на 15 августа 1179 года, но незадолго до этого Филипп как раз и потерялся в лесу, потом болел. Понятно, что если Людовик действительно был суеверным, то вполне мог расценить это обстоятельство как знак того, что коронация не угодна Господу. И если бы не паралич, то неизвестно, сколько времени он потом откладывал бы мероприятие. Однако природа в виде болезни приняла решение за монарха. Пришлось назначать коронацию, которую проводил дядя Филиппа, архиепископ Реймсский Гильом Белые Руки. Напомню на всякий случай, что мама у Филиппа была дамой чрезвычайно активной и оборотистой и сразу же после вступления в брак с королем начала пристраивать своих четверых братьев на хорошие места. Вот одним из этих братьев и был Гильом. Семейство королевы решило прибрать власть к рукам, когда Людовика разбил паралич. Коалиция получилась неслабая: королева и ее братья против подростка. Шансов на успех у юного Филиппа практически не было.

Однако ж не таков был принц Филипп, чтобы испугаться сильного противника и сложить лапки. Дабы избавиться от опеки и бесконечных руководящих указаний со стороны матушки и дядьев, он заключил союз с Филиппом Эльзасским, графом Фландрии, и уже весной 1180 года быстренько женился на его племяннице Изабелле де Эно. Мать принца-соправителя, Адель Шампанская, понимала, к чему дело идет, и была категорически против, само собой, но сына это не остановило. Той же весной произошла передача королевской печати от еще живого отца, Людовика Седьмого, к сыну. Ну, «передача» – это, разумеется, элегантный эвфемизм; на самом деле Филипп просто отобрал печать у больного короля. После такой эскапады королева Адель почуяла запах керосина и побежала в Нормандию договариваться с Генрихом Вторым Английским, просить приструнить не в меру самостоятельного сыночка. Но Генрих ей отказал. Во-первых, какая-никакая этика отношений между вассалами и сюзеренами все-таки тогда существовала, а герцог Нормандии, будь он хоть трижды король Англии, все равно являлся вассалом короля Франции. Воевать с малолетним сюзереном – верх неприличия для уважающего себя вассала. А во-вторых, у Генриха и без того полно проблем: у него четыре сына, которые без конца грызутся между собой за наследство и при этом воюют со своим отцом. Не до Адели ему. Воевать он не хотел, но предложил выступить в роли посредника, встретился с Филиппом и договорился с ним: пусть конфликт будет разрешен мирно. Филипп согласился вернуть матери и ее братьям свое расположение.

В сентябре 1180 года король Людовик Седьмой умер. Как известно, враг моего врага – мой друг, и неудивительно, что Филипп сблизился с Генрихом Английским, который отказал королеве Адели в военной помощи. Филиппу Эльзасскому это не понравилось. Он-то рассчитывал упрочить свое положение и урвать побольше власти, ведь он не кто-нибудь, а родной дядя королевы Изабеллы, и перед ним открывались прекрасные возможности потеснить наконец настырных шампанцев, которые благодаря королеве Адели прибрали к рукам весь королевский двор. Как только английский король начал демонстрировать дружеское расположение к молодому королю Франции, стало понятно, что ни одной из двух партий (Шампань и Фландрия) верх взять не удастся, а новый монарх собирается пользоваться поддержкой Генриха Второго до тех пор, пока окончательно не избавится от любой опеки. Тогда оба клана, как говорится, нашли друг друга: они заключили союз, в который объединились четверо братьев королевы Адели, Филипп Эльзасский, его брат Балдуин де Эно (отец королевы Изабеллы, то есть тесть короля) и еще разные другие лица.

Молодому Филиппу пришлось и повоевать в этом противостоянии, и поинтриговать, причем второе он делал гораздо охотнее и более умело, нежели первое. Главным оружием Филиппа Второго было внесение разлада в ряды противника. Именно так он действовал и в борьбе с кланами родственников, и во многих других случаях, например, в целях ослабления Генриха Английского поддерживал его сыновей, восставших против отца. А возможностей подергать старого Генриха за нервные окончания у Филиппа было хоть отбавляй. Во-первых, завис вопрос с приданым единокровной сестры короля Маргариты: Генрих Молодой Король в 1183 году умер, его вдову Маргариту отослали во Францию. А Вексен? Его ведь так и не вернули французам. Во-вторых, принц Ричард до сих пор не женился на другой королевской сестре, Адели, дочери Людовика и Констанции Кастильской, хотя девушке уже давно за двадцать. И с Аквитанией ситуация какая-то мутная, потому что английская королева Алиенора видит наследником своей родной Аквитании любимого сына Ричарда, а король Генрих куда больше любит самого младшего сынка, Иоанна, и хочет отдать эту землю ему. Более того, Генрих морочит головы сыновьям и жене, не называя наследника престола, дескать, я еще не решил, мне надо подумать, ни один из сыновей не выглядит достойным короны. Пока жив был Генрих Молодой Король, вопрос так не стоял, а вот после его смерти в семейке Плантагенетов начался такой разлад, что просто грех было им не воспользоваться. Филипп и воспользовался и в итоге добился того, что Ричард Плантагенет стал его другом и принес французскому королю оммаж за Аквитанию вопреки воле и желанию своего отца, Генриха Второго Английского. Иными словами, официально признал короля Франции своим сюзереном и взял на себя обязательства оказывать Филиппу военную помощь в случае нужды и не вступать в союзы с его врагами. В конце концов именно Ричард стал королем Англии после смерти отца и взошел на трон под именем Ричарда Первого. Прозвище Львиное Сердце появилось позже.

В Третий крестовый поход Филипп Второй и Ричард Первый решили идти вместе. Договорились, что будут помогать друг другу и делить все завоеванные земли, а если один из них погибнет по пути к Святой земле, другой возглавит его людей. Сначала обе армии шли вместе, потом начались проблемы со снабжением и было решено идти по отдельности и встретиться на Сицилии, в Мессине, там перезимовать и двигаться дальше. Вот во время пребывания в Мессине и начался раздор между королями. Вначале незаметный (благодаря тому, что Филипп Второй умел держать себя в руках и скрывать свои мысли и чувства), затем все более существенный. Началось, как обычно, с «женского вопроса»: Ричард в очередной раз наотрез отказался жениться на принцессе Адели Французской. Вопрос стоял тем более остро, что отказывался-то он уже давно, но принцессу и, что самое главное, ее приданое во Францию не возвращал. А тут прямо заявил, мол, не нужна мне ваша порченая девица, и вообще, мама мне уже сюда другую невесту везет. Что было чистой правдой: королева Алиенора Аквитанская привезла в Мессину новую невесту Ричарда, принцессу Беренгарию Наваррскую. Адель – не девочка с улицы, она, между прочим, принцесса Франции. И Филипп почувствовал себя оскорбленным, но виду, как обычно, не подал. При этом нельзя сказать, что он так уж безумно любил свою единокровную сестренку, отнюдь. Он ее видел-то хорошо если полтора раза за всю жизнь: когда девочку в 1169 году обручили с Ричардом и отправили в Англию, Филипп был совсем крохой. Однако честь королевской семьи – понятие незыблемое, и с лицами королевской крови так обращаться нельзя.

В самой Мессине события развивались не гладко, там нужно было порешать вопросы с Танкредом, королем Сицилийского королевства, и Филиппу очень не понравилось, что Ричард, прибывший на Сицилию первым, успел наладить контакты в пользу собственных интересов. Там много чего происходило, и напряжение между двумя недавними друзьями, Филиппом Вторым Французским и Ричардом Первым Английским, постепенно нарастало. Дошло до того, что Филипп написал королю Танкреду некие письма, в которых предупреждал его об интригах англичан. А Танкред возьми да и покажи эти письма Ричарду. То есть наш Филипп действовал в своей обычной манере: интриговать и вносить раздрай в среду противников.

Тем не менее до открытого конфликта дело не доходило, и отношения Филиппа и Ричарда выглядели вполне мирными и дружелюбными. Но на обратном пути из Палестины Ричард Английский умудрился попасть в плен к герцогу Леопольду Австрийскому, который потом передал короля императору Священной Римской империи. Выкуп затребовали огромный, такая сумма составляла два-три годовых дохода английской короны, переговоры об освобождении тянулись несколько лет. И Филипп своего не упустил, вступил в сговор с младшим братом Ричарда, Иоанном, и они решили провернуть комбинацию: предложить деньги императору (проще говоря – дать взятку) за то, чтобы он подольше продержал Ричарда в плену, а лучше всего – вообще не отпускал. Тогда Иоанн сможет стать королем Англии, а Филипп, со своей стороны, поможет с формированием общественного мнения, будет всячески очернять репутацию плененного короля и рассказывать о нем всякие гадости, частью выдуманные, но частью и правдивые. Филипп свои обязательства по сделке выполнил, но у Иоанна все равно ничего не получилось: в распространяемые им слухи о гибели короля Ричарда мало кто поверил, а Алиенора сделала все возможное и невозможное и выкупила любимого сына из плена.

Правление Ричарда Английского оказалось недолгим, и после него трон занял младший брат Иоанн. И тут возник очередной конфликт по поводу престолонаследия. Дело в том, что у Генриха Второго и Алиеноры был еще сын Джеффри (Жоффруа), рожденный после Ричарда, то есть раньше Иоанна. Сам-то Джеффри погиб, сражаясь на турнире, но у него была супруга, Констанция Бретонская, которая на момент смерти мужа носила ребенка. Родился мальчик, назвали Артуром. Воспитывался он при французском дворе. Если четко соблюдать правила, то наследовать Ричарду Львиное Сердце должен был именно этот мальчуган как прямой потомок следующего по старшинству брата. Но Ричард после крестового похода так сильно ненавидел Филиппа Французского, что не хотел признавать племянника будущим королем Англии: мало ли чему парня научат при вражеском дворе! Именно поэтому королем стал Иоанн, которого умирающий Ричард на смертном одре назвал своим преемником. Ну, по крайней мере, такова была официальная версия, которую многие современники тех событий считали сомнительной. Назвал Ричард своего младшего брата следующим правителем или не назвал – об этом знают только те, кто стоял у его ложа в последние минуты жизни короля, но сказать потом они могли что угодно. Вернее, что выгодно.

Казалось бы: Филипп и Иоанн действовали заодно в попытках возвести младшего брата английского короля на престол, значит, теперь между Англией и Францией настанут мир и дружба. Ан нет. Филипп немедленно принялся интриговать против недавнего союзника Иоанна, поддерживал Артура Бретонского в его притязаниях на корону, а когда паренек попал в плен и потом непонятно куда исчез (есть версия, что был казнен по указанию короля Иоанна), Филипп начал усиленно распространяться на тему того, что плохой Иоанн совершенно точно убил хорошего Артура. К слову, куда подевался юный Артур Бретонский – неизвестно до сих пор. Но еще в середине XIX века французский историк Виктор Дюрюи с уверенностью писал, что Иоанн собственной рукой заколол своего племянника. То есть даже не «заказал», а лично исполнил. И Филипп Второй был настолько уверен в виновности английского короля, что приказал убийце предстать перед судом двенадцати пэров королевства.

Эта история имеет отношение в первую очередь к Англии, а не к Франции, но я рассказала ее для того, чтобы стал более понятен характер Филиппа Второго.

Каким же был этот правитель? Давайте посмотрим, как его описывают историки, опираясь на документальные источники. Например, один каноник из Тура писал: «Красивый и ладно скроенный, он был лысым; краснолицый и жизнерадостный, он любил вино, вкусно поесть и женщин. Щедрый к друзьям, он был жаден до имущества своих врагов и слыл наиопытнейшим человеком в искусстве интриги. Благочестивый и мудрый в совете, он никогда не изменял своему слову и выносил быстрые и справедливые приговоры». Лысый, краснолицый и при этом красивый? Н-да… В этом же источнике отмечается, что Филипп подстрекал к распрям тех, кого хотел усмирить, но никогда не казнил тех, кого отправлял в тюрьму.

А вот описание, приведенное Д. Норвичем в работе «Краткая история Франции»: «Королю Франции было всего двадцать пять лет, но он уже стал вдовцом, и ничего в его облике, кроме копны непослушных волос, не говорило о молодости. И прежде не красавец, теперь он ослеп на один глаз, и его лицо потеряло симметричность. Десять лет на французском троне дали ему мудрость и опыт, необычные для столь молодого человека, но также развили в нем постоянную подозрительность и научили скрывать свои мысли и чувства под маской молчаливой печали». И там же: «В обществе он был удивительно необаятельным. Однако под непривлекательной внешностью скрывался проницательный ум…»

Сравним эти описания с тем, которое содержится в труде Андре Моруа «История Франции»: «Энергичный, румяный, крепкий и здоровый крестьянин со спутанной гривой волос, жестокий, эгоистичный и рассудительный, он ни в чем не походил на обычного феодального короля. Его идеалом был не рыцарь, а терпеливый и хитрый политик». А вот что пишет о Филиппе Втором Айзек Азимов: «Он обладал заурядной внешностью и не успел завершить свое образование, заняв престол без знания латыни… Был прагматичным и бесстрастным политическим деятелем, чуждым романтики».

Так все-таки красивый или одноглазый с перекошенным из-за шрама лицом? Лысый или с копной волос? Краснолицый? Ну, пожалуй, да. И определенно любивший и умевший интриговать, беспринципный, умный и хитрый. Умеющий скрывать истинные эмоции и держать себя в руках. И, скорее всего, действительно не очень обаятельный.

Теперь обратимся к личной жизни и семейной ситуации короля Филиппа Второго, которому добавили имя Август. Одни авторы считают, что так его стали называть из-за даты рождения (21 августа), другие – за то, что он значительно расширил пределы королевства, в честь Октавиана Августа, первого императора и основателя Римской империи. С тех пор правящих особ и стали называть «Августами» или «августейшими».

Итак, первая жена, Изабелла де Эно. Родилась она в 1170 году и была почти на пять лет младше Филиппа, который женился на ней весной 1180 года исключительно по политическим соображениям в целях получения поддержки от ее дяди, Филиппа Эльзасского. Через 4 года Филипп вдруг потребовал развода. Дескать, ему нужен наследник, а за четыре года брака никто так и не родился. Но позвольте! Девочке только через месяц исполнится 14 лет, какие беременности? Какие наследники? Имейте совесть, господа! Король собрал ассамблею прелатов и сеньоров, дабы те вынесли решение, но маленькую Изабеллу народ любил, и когда она, одетая как кающаяся грешница, в длинную белую рубашку, босая, со свечой в руке прошла по улицам города, реакция жителей была такой, что королю пришлось прислушаться к общественному мнению. Филипп передумал расторгать брак. Не то чтобы он вдруг понял, какая Изабелла хорошая девочка, просто побоялся злить людей.

Красиво выглядит? Несомненно. Однако большинство историков склоняются к мысли, что затеянный Филиппом развод был не более чем шантажом родственников жены – Филиппа Эльзасского и графа де Эно, дяди и отца Изабеллы. Вы ведь помните, что они объединились с кланом королевы Адели, чтобы вернуть власть над непослушным и своевольным королем. Шантаж удался: тесть короля, граф де Эно, от коалиции отошел. Ги Бретон утверждает, что подобный фокус Филипп Второй проделывал с Изабеллой дважды, потому что не был до конца уверен в позиции ее отца, однако в других источниках упоминается только один эпизод с разводом, а не два.

Пятого сентября 1187 года у Филиппа и Изабеллы родился сын, Людовик, наследник престола. Через два года королева снова понесла, но – увы! – скончалась в марте 1190 года, производя на свет двух мертвых мальчиков-близнецов.

Филипп Второй сходил в крестовый поход, после чего озаботился новым брачным союзом, который, разумеется, должен быть политически выгодным, а не абы каким. Осмыслив расстановку сил на международной арене, король решил, что оптимальным будет породниться с Кнудом Шестым Датским, женившись на его сестре. Кнуд поможет в борьбе с Англией, а Филипп, в свою очередь, поможет шурину в его противостоянии императору Священной Римской империи Генриху. Всем выгодно. Сестер у датского короля было немало, для политического союза он выбрал самую, по его мнению, красивую, восемнадцатилетнюю Ингеборгу. Договорились, назначили дату свадьбы через несколько месяцев, на август 1193 года. Невесту привезли во Францию, все честь по чести. Однако после первой брачной ночи Филипп без всяких объяснений отказался от молодой жены и отослал ее.

Что там случилось – никто до сих пор не знает, хотя версий существует по меньшей мере три. Версия первая: не смог по естественным причинам. Может, много выпил или голова болела. Ну, бывает, дело житейское. И вообще не катастрофа. Зачем же отсылать жену, если можно попробовать еще раз? Жизнь-то не заканчивается в первую брачную ночь…

Версия вторая: не смог по причинам идеологическим. Якобы Ингеборга оказалась невероятно похожа на одно из скульптурных изображений Девы Марии, и вступать с ней в интимную близость показалось набожному Филиппу полным кощунством. Все возможно, конечно. И в этом случае хотя бы можно понять, почему король сразу отослал молодую жену и не предпринимал новых попыток. Что первая ночь, что сто первая – а сходство-то не исчезнет. Эта версия, кстати, хорошо разработана в художественной литературе и Ги Бретоном, и Юлией Андреевой, которые высказали предположение, что Филипп, увидев обнаженную Ингеборгу, решил, что она послана дьяволом для искушения в качестве наказания за грехи. Что ж, вполне возможно, ведь даже самые циничные развратники в ту эпоху верили в Бога и боялись его.

Версия третья: политическая. За те месяцы, которые прошли от принятия решения до собственно свадьбы, обстановка на международной арене существенно переменилась. Союз с королем Кнудом Датским стал не нужен, а вот хорошие отношения с императором Генрихом – как раз наоборот. И Филипп избрал для себя линию поведения: брак не консумировать и отказаться от Ингеборги, никому ничего не объясняя. Здесь тоже возникает масса вопросов, например, почему нельзя было просто отменить свадьбу и аннулировать помолвку? Как-то слабо верится в то, что изменения в расстановке политических сил произошли прямо накануне бракосочетания и уже ни на что не оставалось времени. Зачем нужно было доводить до первой брачной ночи? Почему не дать хоть какое-то официальное объяснение? Авторы «политической» версии, изложенной в «Википедии», ничем свою позицию не подкрепляют.

Однако как бы там ни было, на другой день король предложил членам датской делегации, прибывшим на свадьбу и коронацию, забрать Ингеборгу и увезти ее в Данию. Послы отказались. Филипп отправил несостоявшуюся супругу в далекий монастырь и попытался забыть о ней. Он-то, может, и забыл, да вот духовенство все помнило.

То есть сначала-то все шло гладенько: через очень короткое время, уже в ноябре 1193 года, ассамблея епископов дала Филиппу Второму разрешение на развод с датской принцессой. Причина? Да вы сами легко догадаетесь: родство. По этой причине, как я уже говорила, можно было в пять секунд развести кого угодно из высшей знати. Рим, однако, развод не поддержал и через два года признал его незаконным, не усмотрев в генеалогии молодоженов никакого недопустимого родства. Но Филипп на мнение Церкви наплевал. Ингеборга так и жила в далеком монастыре, причем обращались с ней очень плохо и содержали почти как в тюрьме. А ведь она не знала ни французского, ни латыни, так что и поговорить нормально ни с кем не могла. Считается, что она даже не понимала, чем провинилась перед королем и почему ее отослали. Впрочем, некоторые авторы пишут, что латынь юная датчанка все-таки знала, а в монастыре постепенно овладела французским.

Королю нужен еще один наследник, на всякий случай, для подстраховки. Но кто же согласится выйти замуж за человека, который так поступил с предыдущей женой? Слухами-то земля полнится, и Филиппу отказывали все, кому он делал соответствующие предложения. Когда с самыми заметными высокородными особами королевской крови ничего не вышло, король Франции снизил уровень притязаний и начал искать среди тех, кто попроще. И наконец выбрал себе третью жену. Ею стала 20-летняя Агнесса Меранская, на которой Филипп женился в 1196 году. Датский король натурально обиделся, счел себя оскорбленным и пожаловался папе римскому: дескать, какая еще Агнесса, когда он на моей сестре женат? Папа встал на сторону несправедливо обиженных и повелел Филиппу выгнать новую жену, а Ингеборгу вернуть и жить с ней как положено доброму супругу. Филипп требование проигнорировал. Тогда Рим в 1199 году отлучил Филиппа от Церкви. Не дождавшись результата и потеряв терпение, папа в 1200 году наложил на Францию интердикт, а это, как вы уже знаете, штука крайне неприятная и весьма суровая, чреватая не только душевными травмами и правовыми неудобствами (например, нет венчания – нет и законнорожденных детей, все брачующиеся вынуждены жить во грехе и рожать бастардов, а из-за этого провисают и вопросы наследования), но и ослаблением народной поддержки, а то и бунтами. Нельзя оставлять людей без духовного окормления, это может закончиться очень печально. И дело тут не только в том, что народ страдает от отсутствия слова Божия. Раз церкви закрыты и таинства не совершаются, значит, в рай все равно не попасть: ни тебе покаяться в грехах, ни отпущения получить. Так ради чего напрягаться? Что так, что эдак – окажешься в аду, а это означает, что «все можно». Воровство и разбои, насилие и убийства – все расцветает пышным цветом. Поскольку покойников нельзя отпевать, гробы с незахороненными мертвецами скапливаются на улицах, трупы гниют, распространяют зловоние и заразу. Когда заканчивается древесина для гробов, умерших оставляют завернутыми в простыни. Разве удивительно, что в 1200 году началась чума? Люди боятся выходить на улицу, чтобы не подцепить инфекцию и не стать жертвой очередного разудалого бандита. Хуже того: население Франции винит во всем короля и его новую жену, проклинает Агнессу и называет ее ведьмой. Все эти прелести красочно описаны в романе Юлии Андреевой «Тюремная песнь королевы» об Ингеборге Датской, так что сами можете почитать, если станет любопытно.

И Филипп сделал вид, что вернул Ингеборгу. На Вселенском соборе бил себя кулаком в грудь, лил слезы и изо всех сил изображал раскаяние. Ингеборга поверила, духовенство в искренности короля не усомнилось. Интердикт сняли. И король немедленно снова упрятал датскую принцессу в монастырь. Правда, некоторые источники утверждают, что не в монастырь, а в замок Этамп, но это уже не столь важно.

В течение нескольких лет начиная с 1196 года духовенство добивалось соблюдения прав Ингеборги, а король преспокойненько продолжать жить с Агнессой, которая бесперебойно рожала королю деток: сначала дочку, потом сыночка, а к моменту наложения интердикта была беременна в третий раз. К сожалению, третьи роды закончились в 1201 году смертью и роженицы, и младенца, который прожил всего несколько дней. Говорят, король очень любил свою третью жену и сильно горевал в связи с ее утратой. Через несколько месяцев после кончины Агнессы Филипп добился, чтобы папа узаконил детей, рожденных не то в браке, не то в греховном сожительстве.

Ингеборга прожила практически в заточении еще 12 лет, и только в самом начале 1213 года Филипп разрешил ей вернуться, потому что ему потребовался союз с папой римским и нужно было срочно прогнуться перед ним. После этого еще 10 лет она жила с Филиппом «как сестра с братом», то есть женой была чисто номинальной. В конце концов Филипп признал, что поступал с ней несправедливо, и даже отписал в завещании некоторую сумму денег. После смерти короля вдовствующая королева Ингеборга удалилась от двора и остаток жизни провела в аббатстве.

Но личная жизнь, даже если она вызывает публичные нарекания, – это всего лишь личная жизнь, зато государственным деятелем Филипп Второй Август оказался выдающимся. Он реформировал и укрепил систему управления, прекратил передачу ряда должностей по наследству, активно занимался градостроительством, создал королевскую курию и королевский архив. До Филиппа короли, отправляясь в поездки, вынуждены были брать свои архивы с собой, но когда сам Филипп однажды попал в засаду и в результате утратил важные документы, он понял, что так не годится: реестры и прочую документацию нужно должным образом содержать и как следует охранять. Кроме того, Филипп учредил первое городское полицейское подразделение, состоявшее из 60 человек. При помощи военных действий и продуманных браков королю удалось свести на нет влияние англичан и отобрать у них почти все территории на континенте. Кроме того, он существенно увеличил королевский домен, присоединив к нему целый ряд графств. Конечно, Аквитанию он пока под свою полную власть не вернул, зато вернул Вексен – приданое сестренки Маргариты.

Этот король был первым из династии Капетингов, кто не стал короновать своего сына как соправителя, потому что не сомневался: королевской власти больше ничто не угрожает и передача трона пройдет без проблем. Правда, некоторые источники утверждают, что отец воздерживался от коронации сына по иной причине: Людовик давно стал взрослым, а жена его, Бланка Кастильская, известна своей властностью, так что от греха подальше…

Кроме того, Филипп Август был первым, кто назвал себя королем Франции, а не королем франков, как было до него. Ведь франки – это потомки разных племен, говорящие на более или менее похожих диалектах, а Франция – это отдельное государство с центральной властью. Как говорится, почувствуйте разницу. Теперь жители Французского королевства могли ощущать себя единой нацией.

Скончался Филипп Второй 14 июля 1223 года. Ему было 57 лет, 42 из которых он правил страной.

Филипп Второй Август (21 августа 1165 г. – 14 июля 1223 г.)
Соправитель с 1 ноября 1179 г. по 18 сентября 1180 г.
Король Франции с 18 сентября 1180 г. по 14 июля 1223 г.
Преемник – сын Людовик.


«Я автор, я так вижу!»

Поскольку эта книга предназначена в первую очередь для тех, кто любит читать исторические романы и смотреть исторические фильмы и сериалы, мне кажется уместным поговорить о доверии к авторам таких произведений. Конечно, многие из нас просто читают и получают удовольствие от фабулы и характеров персонажей, не задаваясь вопросом: а так ли было на самом деле? Но существуют читатели «вредные и противные» (вроде меня), которые перепроверяют изложенные факты, касающиеся реальных исторических лиц, и если наталкиваются на какие-то неточности или несоответствия, сразу утрачивают доверие ко всему тексту целиком, хотя обнаруженная неточность может оказаться единственной на весь роман или фильм. Как говорится, «единожды солгавший, кто тебе поверит?»

Предлагаю с этой точки зрения рассмотреть пьесу Джеймса Голдмена «Лев зимой» и две ее экранизации 1968-м и 2003 года. Пьеса посвящена сложным семейным взаимоотношениям короля Англии Генриха Второго с его женой Алиенорой Аквитанской и тремя сыновьями: Ричардом, Джеффри и Джоном (Иоанном). Старший сын, Генрих Молодой Король, умер как раз в том году, когда разворачивается действие пьесы. Сыновей осталось трое, и остро стоит вопрос о том, кого король назовет своим преемником. Помимо членов английской королевской семьи в пьесе действуют и король Франции Филипп Второй, и его единокровная сестричка Алиса (она же Алэ, она же Адель, она же Элис), предназначенная в жены Ричарду, но ставшая любовницей короля Генриха. Поскольку мы здесь занимаемся королями и королевами именно Франции, а не Англии, то давайте обратим внимание на образ Филиппа, каким он нарисован в пьесе и показан на экране.

Время действия указано совершенно определенно: декабрь 1183 года, Рождество. Филиппу 18 лет, он сидит на троне уже три года. Вот что пишет Д. Голдмен: «Входит ФИЛИПП. Он действительно великолепен. Высокий, пропорционально сложенный, красивый, не будучи хорошеньким. Держит себя открыто, непосредственно и просто. Улыбчив. Он король Франции и успел многому научиться». Судя по его поступкам и словам на сцене, он действительно много чего умеет, но лучше всего – манипулировать людьми, притворяться, вводя собеседников в заблуждение, не лгать прямо и грубо, а интонациями и мимикой «заставлять думать» так, как ему нужно и выгодно. В первом же диалоге с королем Англии Филипп демонстрирует незаурядную выдержку и умение прятать свое истинное лицо. Пятидесятилетний Генрих с высоты своего возраста ведет себя по отношению к королю Франции настолько снисходительно-покровительственно, что впору оскорбиться, называет гостя «мальчиком», однако Филипп остается вежливым, не огрызается, не грубит в ответ и только одной-единственной репликой, перед тем как уйти за кулисы, дает понять: он не так прост, как кажется на первый взгляд, он куда умнее, взрослее и опаснее, чем можно подумать, исходя из его возраста; более того, он не собирается открыто демонстрировать свои достоинства и умения, но намерен их использовать. Он приехал к Генриху с требованиями насчет возвращения Вексена и бракосочетания своей сестры Алэ (Алисы, Адели), Генрих тянет с ответом и уклоняется от конкретных встречных предложений, но наталкивается на полную непроницаемость Филиппа. «Да, кстати, ты оказался в этом деле лучше, чем я думал», – с улыбкой говорит он Филиппу. «А мне уж показалось, что ты не заметил этого», – произносит в ответ Филипп и тоже улыбается. В этой последней реплике заключено очень многое: наблюдательность восемнадцатилетнего короля, умение считывать эмоции по голосу и движениям, демонстративная открытость и столь же демонстративное предостережение: «Не нужно меня недооценивать».

Это то, что мы можем прочитать в тексте пьесы. А что же на экране?

В фильме режиссера Энтони Харви (1968 г.) роль Филиппа Второго исполняет Тимоти Далтон. В рассматриваемом эпизоде он словно выкован из железа, не прогибается под напором немолодого опытного политика Генриха, не ведется на его уловки и почти не выходит из себя. Только один раз, в ответ на обращение «мальчик», Филипп позволяет себе добавить в голос чуть больше металла. А его сдержанная быстрая улыбка при последних словах «Я не был уверен, что вы это заметите» выражает скрытую угрозу.

В том же самом эпизоде в фильме, снятом в 2003 г. А. Кончаловским, мы видим совсем другого Филиппа (его играет Джонатан Рис-Майерс). Если у Харви король Франции был красивым брюнетом с коротко остриженными волосами и аккуратной бородкой, то у Кончаловского Филипп – миловидный блондин с локонами до плеч и гладким безусым лицом, что, вероятно, должно было подчеркивать его юность. Он намного мягче и выглядит мальчиком, который еще не уверен в себе, но изо всех сил старается этого не показать и боится, что взрослые дяди и тети сочтут его слишком маленьким для решения серьезных вопросов. Он пытается держать лицо на протяжении всей беседы с королем Генрихом, но в какой-то момент его показная взрослость дает трещину: при очередной выходке принца Джона Филипп не может сдержать мальчишескую улыбку, в которой читается: «Он всего на два года младше меня, но он – сущее дитя, а я уже большой». И в самом конце сцены, когда произносится ответ Генриху «Я не был уверен…», по лицу актера пробегает выражение обиженного ребенка. Дескать, он так старался выглядеть настоящим правителем, а никто не оценил.

Так каков же был Филипп Второй в свои восемнадцать лет? Во всех трех вариантах (текст и две экранизации) мы видим человека, который никогда не проявит своих истинных чувств или, по крайней мере, постарается их не обнаружить. Человека скрытного, себе на уме. Человека, которого трудно понять и поступки которого невозможно прогнозировать. И ни в одном из вариантов мы не видим «энергичного, румяного и крепкого» мужчины, каким его рисуют современники. А как хочется верить, что Филипп был похож на молодого Тимоти Далтона! Но – увы! – не был.

Зато мастером притворства – да, был. Даже многоопытная проницательная Алиенора, которая встречается с Филиппом в первый раз, оказывается во власти заблуждения. «Будем надеяться, что он пошел в отца – чистосердечного и простодушного. Хороший, добрый Людовик», – говорит она о молодом короле Франции, вспоминая своего первого мужа. В дальнейшем по ходу пьесы мы увидим все то, о чем писали хронисты и историки: Филипп натравливает сыновей Генриха и друг на друга, и на их отца, ловко манипулирует их слабостями, находя в разговоре с каждым особенную интонацию. Генрих просчитался, Алиенора обманулась в своих ожиданиях. Этот мальчишка провел всех.

И мы вполне могли бы поверить, что Филипп Второй был именно таким (разумеется, плюс-минус особенности внешности), если бы не созданный Голдменом, а вслед за ним и обоими режиссерами образ Джона (Иоанна), младшего сына короля Генриха и королевы Алиеноры. В 1183 году ему 16 лет. Да, он, в отличие от многих своих современников, не прославился к этому возрасту участием в военных действиях, это правда, но почему из него сделали подростка с явными признаками задержки в развитии, если не сказать хуже? В оригинальной пьесе и в фильме Харви Джон весьма инфантилен и ребячлив, не станем отрицать, но в фильме Кончаловского он выглядит олигофреном, что уже является грубым нарушением достоверности. Принц Джон, будущий король Англии Иоанн Безземельный, был скверным человеком, злым и подлым, стал плохим правителем, совершал много отвратительных поступков, все так. Но умственно неполноценным он никогда не был, это совершенно точно.

И еще одна маленькая деталь: в пьесе и фильмах речь идет о том, что Вексен является приданым Алэ, посему либо пусть Ричард женится на французской принцессе, либо пусть возвращает и ее, и приданое Франции. На самом деле Вексен был приданым не Алэ, а ее старшей сестры Маргариты, которая вышла замуж за Генриха Молодого Короля. Молодой Генрих умер летом того же 1183 года, Маргарита стала вдовой, ее отправили во Францию к брату-королю, а приданое зажали и возвращать не пожелали. Из-за Вексена действительно шли многолетние споры и свары между Францией и Англией, но все-таки эта область не была связана с Алэ и ее замужеством.

Все остальное в пьесе соответствует фактам: и возраст персонажей на момент 1183 года, и заточение Алиеноры в наказание за то, что она подбивала сыновей на бунт против их отца и участвовала в мятеже, и роман короля Генриха с невестой своего сына Ричарда. И если бы не характеристика Джона и не Вексен, мы, безусловно, без колебаний поверили бы, что Филипп Второй был именно таким, как нам показали.

Но – уже не верим. А напрасно.

«Такая короткая долгая жизнь», или Людовик Восьмой Лев

Рассказывая о детстве и юности следующего за Филиппом Вторым короля, нам так или иначе придется снова возвращаться назад, в годы правления его отца, ведь Людовик Восьмой стал королем только в 35 лет. А юность у него была поистине славной! Ничего удивительно, что этому монарху присвоили именование Лев.

Единственный сын королевской четы, оставшийся в трехлетнем возрасте без матери, он с самых ранних лет знал, что является наследником престола, и осознавал свою ответственность. Поэтому принял как должное, когда ему сообщили, что он женится на той, которую выбрали отец и его советники. А выбрали они 12-летнему принцу не кого-нибудь, а Бланку Кастильскую, дочку короля Испании, внучку Алиеноры Аквитанской, родную племянницу короля Англии Иоанна Безземельного. История заключения этого брака описывается по-разному в исторических трудах и в художественной литературе. Например, по версии Э. Чедвик, между Филиппом Вторым и Иоанном была достигнута договоренность о том, что сын Филиппа, маленький Людовик, вступит в брак с одной из «испанских внучек» покойного Генриха Второго Английского и Алиеноры, но с какой именно – не уточнялось, а ведь у Элеоноры Английской, дочери королевы Алиеноры, имелись целых четыре девочки, выбирай любую. Алиенора специально приехала в Испанию, в гости к дочке и зятю, чтобы лично проконтролировать выбор невесты из всего имеющегося арсенала. По другой версии, первоначально в жены Людовику предназначалась Уррака, но Алиенора сочла, что Бланка по характеру и способностям подходит лучше, да и имя у нее более привычное для французов, а вот имя Уррака звучит странно и может вызвать отторжение. По третьей версии, речь с самого начала шла именно о Бланке. Как бы там ни было, бабуля Алиенора самолично привезла 12-летнюю внучку из Испании во Францию, это исторический факт.

Как отреагировал Людовик на знакомство с будущей супругой? Судя по тому, что в уважаемом историческом труде Бланка названа подругой детства Людовика, отношения между подростками сложились вполне дружеские и доверительные. Шекспир, между прочим, описывая первую встречу Бланки и Людовика в пьесе «Король Иоанн», рисует картину взаимной симпатии, вспыхнувшей между детьми прямо на поле военных действий. Конечно, Шекспира крайне мало заботила историческая достоверность, это правда, но ведь он опирался на какие-то источники, чаще всего – на труды Холиншеда, значит, нечто подобное он там вычитал. Насчет поля брани, конечно, чистая выдумка, а вот насчет взаимного расположения – можно поверить.

Здоровье у принца было слабовато, но воинской доблести и талантов – хоть отбавляй. С 17 лет Людовик воевал вместе с отцом, и один, показывал, как принято нынче говорить, хорошие результаты, но Филипп Второй не спешил посвящать сына в рыцари, хотя возраст уже давно позволял. В 1205 году у принца родилась первая дочь, в 1207 году – вторая, то есть дитя превратилось во взрослого мужчину. Да, обе девочки умерли в младенчестве, но на оценку взрослости Людовика это никак не влияет. О том, что Филипп не короновал сына как соправителя, я вообще молчу. До посвящения в рыцари дело дошло только в 1209 году, когда принцу было уже 22 года, хотя по общему правилу мальчики становились рыцарями в 14–16 лет. Правда, король тут же оговорился: никаких турниров и прочих глупостей, жизнь наследника престола священна и не должна подвергаться ненужному риску.

От покойной матери, Изабеллы де Эно, Людовику досталось в наследство графство Артуа, но даже здесь король Филипп старался связать сыну руки и не допустить самостоятельности: принц числился не графом Артуа, а всего лишь сеньором. В чем-то понять Филиппа, конечно, можно: его правлением были довольны далеко не все, и Людовик вполне мог, сам не желая того, стать знаменем оппозиции и центром, вокруг которого начнут кучковаться протестующие, а там и до бунта недалеко, и до гражданской войны.

В 1213 году у молодого Людовика появился шанс надеть английскую корону. Это была совершенно замечательная история! Иоанн Безземельный поссорился с папой римским, и папа низложил английского короля. Иоанн был официально объявлен безбожником, которого Церковь больше не защищает, а это означало, что его не только можно убить, как обыкновенного бродягу, но даже и удостоиться за это похвалы и всяких плюшек. Возглавляемое королем-безбожником государство в этой связи провозглашается еретическим и становится законной целью крестового похода. Как удобно, правда? Понтифик тут же предложил Филиппу Второму начать военный поход на Англию. Филипп быстро сообразил, что его сыночек женат на внучке Генриха Второго Английского, Иоанн вне закона, Артура Бретонского больше нет, так почему бы не попытаться усадить Людовика на английский престол? А что, если попробовать? Чем черт не шутит, вдруг прокатит. Конечно, права слабоваты, Людовик – не прямой потомок короля Генриха, каким был тот же Артур, а всего лишь муж прямого потомка, внучки, но, с другой стороны, бароны в Англии весьма взбудоражены неправедным поведением Иоанна, им законный король не нравится, да и сомнения в самой легитимности правления до сих пор не улеглись. Ведь не забылись еще разговоры о последней воле умирающего короля Ричарда Львиное Сердце: чье имя он на самом деле назвал? Может, Иоанна, а может, и нет. И исчезновение Артура тоже все помнят. Так что новому королю будут только рады. Тем более папа освободил всех баронов от присяги на верность своему монарху, так что ежели кто Иоанна не любит – его уже ничто, никакие понятия о чести и долге, не удержат от того, чтобы поддержать заморского претендента.

Иоанн Безземельный вовремя подсуетился, узнав о планах Франции, помирился с папой, Англия буквально накануне французского вторжения вернулась под крыло Церкви, и экспедицию отменили. Прошло, однако, не так много времени, всего пара лет, и английские бароны, которым Иоанн смертельно надоел, сами пригласили принца Людовика сесть на престол в их стране. Людовик двинулся в Англию. Кампания шла успешно, французские войска при поддержке мятежных баронов заняли значительную часть Англии, французского принца даже провозгласили в Лондоне королем, хотя и не короновали, но… Иоанн умер. Очень вовремя – для Англии, но совсем не вовремя – для Франции.

И бароны решили, что лучше пусть их страной правит сын Иоанна, девятилетний мальчик, родившийся в Англии, то есть свой, родной, нежели амбициозный взрослый иностранец, от которого непонятно чего ждать. Конечно, Иоанн при жизни был настолько «плох», что даже незнакомый чужеземец казался лучшим вариантом, а теперь-то все иначе, теперь корону наденет ребенок, до совершеннолетия которого бал будут править регенты и протекторы, а уж они баронов в обиду не дадут. Ряды сторонников Людовика заметно поредели. В 1217 году он бросил свою затею и вернулся во Францию, подписав Ламбетский договор, согласно которому обязался больше не нападать на Англию и отказывался от притязаний на английский престол.

Людовик от такого афронта несколько расстроился и притих. Нет, он не сидел совсем уж без дела, даже повоевал на юге Франции, не особенно, впрочем, успешно. Но от власти его словно бы отстранили, да он и сам особо не высовывался.

В 1223 году король Филипп Второй умер. Дождался Людовик своего часа, наконец! Ему, повторюсь, 35 лет, у него жена и дети, но поскольку в разных источниках указываются отличные друг от друга даты рождения и смерти некоторых потомков Людовика, то сколько именно сыновей и дочерей было у него на момент вступления в должность, я вам с точностью не скажу. То ли четыре сына, то ли пять, то ли одна выжившая дочь, то ли еще ни одной… Но понятно, что брак французского принца и испанской принцессы регулярно приносил плоды: за 20 с лишним лет супружества – 12 беременностей и 6 выживших детей, пятеро из которых – мальчики. Правда, в последующие после коронации годы картина изменилась: родившийся в 1226 году сын умер сразу после крещения, еще один мальчик родился уже после смерти Людовика, в марте 1227 года, а спустя несколько лет умерли двое сыновей, которые родились, когда король еще был принцем. Но в целом итог вышел весьма удовлетворительным: четыре сына и дочь дожили до взрослых лет. Однако это не «одни и те же» четыре сына.

Сначала речь шла о Людовике (старшем), Робере, Жане и Альфонсе. Король позаботился как о будущем своих детей, так и о будущем страны. В 1225 году он составил завещание, согласно которому отписывал сыновьям территории, правда, не в собственность, а только в апанаж. Старшему, Людовику, предстояло надеть корону, с него и довольно. Второму сыну, Роберу, причиталось графство Артуа, третий, Жан, получал Анжу и Мэн, четвертый, по имени Альфонс, – Пуату и Овернь. Но мальчик Жан умрет в 1232 году в возрасте 13 лет, и его доля достанется самому младшему сыну короля, Карлу, который родится через четыре с половиной месяца после смерти отца и станет Карлом Первым Анжуйским.

На первый взгляд, такая дележка выглядела нелогичным возвращением к старой практике выделения территории каждому наследнику. Опять все дробить? Уж сколько натерпелись от этого дробления при Меровингах! Но нет, Людовик Восьмой отнюдь не отступал от идей централизации, напротив, он думал о том, как укрепить влияние королевской власти на новых территориях, относительно недавно присоединенных к королевскому домену. В конце концов, апанаж – это не право собственности, это всего лишь право получать доходы с данной территории. Продать или подарить ее нельзя. Если лицо, которому назначен апанаж, не оставит наследников, все возвращается короне. Так пусть принцы учатся эффективно управлять своими графствами, чтобы доходы были выше. Для собственного кармана пусть стараются, а не для чужого дяди! А при эффективном управлении население будет довольным и спокойным, и можно не опасаться бунтов на проблемных территориях. Кроме того, если один из четверых принцев является наследником престола, а у трех других ничего нет, кроме красивого титула, то это ведь может породить зависть и недовольство. А там и до борьбы за власть недалеко, и до прочих неприятностей, совсем ненужных стране. Лучше пусть у каждого будет свой кусок. Перед глазами маячил печальный опыт Генриха Второго Английского, который не давал самостоятельности и власти четверым своим сыновьям и получил себе на голову беспрерывные заговоры, мятежи и войны.

Правил Людовик Восьмой совсем недолго, всего три года, но событий в его биографии хватило бы на длинную насыщенную жизнь. Он умер в ноябре 1226 года от дизентерии. Этот король мог бы стать, наверное, великим монархом, не зря же за свои воинские достижения он получил прозвище Лев. Людовик – трезвомыслящий и хладнокровный, его верная подруга и соратница, супруга Бланка Кастильская, – особа властная, энергичная и умная. Пара хоть куда! Говорят, любовь королевской четы была взаимной и сильной. Но и тут не обошлось без легенд и сплетен.

Одна легенда была красивой. Людовик ведь заболел дизентерией, возвращаясь из военного похода, повоевав против еретиков-катаров в Лангедоке (войны против еретиков приравнивались к крестовым походам, потому как «за веру»). И вот кто-то шепнул его приближенным, что, мол, есть отличное средство от болезни: нужно вступить в интимную связь с девственницей. Доверенные лица схватили ноги в руки и помчались по окрестным деревням в поисках невинной девицы, статной телом и приятной лицом. Нашли. Привели к королю, страдающему от поноса и судорог. Разобъяснили что к чему. Но Людовик гордо отказался от услуг провинциальной красавицы, заявив, что ни за что не нарушит верность своей королеве. Правда или нет? Как думаете? Вспомните-ка, что такое дизентерия и как она протекает: лихорадка (высокая температура), понос, тошнота и рвота, спазмы и боли в кишечнике, обезвоживание, ужасная слабость, брадикардия. Ну а что, вполне подходящее состояние для сексуальных забав в походных условиях. Даже странно, что король не согласился.

Вторая легенда уже не так красива и больше похожа на грязный слух. Впрочем, опровержения этому слуху не было. Поговаривали, что король не сам умер, а его отравили. И сделал это Тибо Четвертый Шампанский, давно и безнадежно влюбленный в королеву Бланку. Что ж, граф Шампани и вправду страстно любил Бланку, это подтвержденный факт. А что касается отравления – тут вилами по воде писано, доказательств нет. Но подозрения были, и эти подозрения даже хронисты озвучивали. Кроме того, после смерти Людовика пошли разговоры о любовной связи Тибо и Бланки, но и тут никто ничего со всей определенностью не доказал. Вообще-то они были родственниками: Тибо – правнук Алиеноры Аквитанской, а Бланка – ее внучка и приходилась своему воздыхателю двоюродной теткой. Про Бланку вы наверняка все помните, ее мама Элеонора Испанская – дочь Алиеноры и Генриха Второго Английского. А вот про графов Шампани, думаю, уже подзабыли, так что не ворчите, если повторю. Помните Адель Шампанскую, предприимчивую третью жену короля Людовика Седьмого, которая кинулась пристраивать своих многочисленных братьев на хорошие должности и организовывать их семейную жизнь? Помните, что двоих из этих братьев она женила на двух дочерях Алиеноры и Людовика Седьмого? Собственно, с равным успехом можно было бы сказать, что она женила своих братьев на дочерях своего мужа, рожденных в браке с Алиенорой. Одной из этих девушек и была Мария, бабуля нашего нынешнего Тибо. А прадедом был (если вы помните и не запутались) сам король Людовик Седьмой. Так что Тибо Шампанский приходился родней и Людовику Восьмому, и его супруге, а впоследствии – вдове.

Так вот, слухи о неподобающем поведении графа Шампани и его причастности к смерти короля были настолько упорны и правдоподобны, что на коронацию Людовика Девятого Тибо на всякий случай не позвали, чтобы не выглядело так, будто убийцу простили. Вместо него на торжестве присутствовала его престарелая матушка, Бланка Наваррская, которая вообще-то от власти уже отошла и собралась проводить остаток дней в монастыре. А наиболее принципиальные из дворян даже подбивали юного Людовика вызвать Тибо на дуэль, но, как говорят, Бланка убедила сына не поддаваться на провокации и не раскручивать шумиху вокруг папиной смерти.

Как бы там ни было, а Тибо Шампанский, который был известным и успешным поэтом и трубадуром, блистал при дворе регентши Бланки и посвящал ей куртуазные стихи, дошедшие до нашего времени.

Людовик Восьмой Лев (5 сентября 1187 г. – 8 ноября 1226 г.)
Король Франции с 14 июля 1223 г. по 8 ноября 1226 г.
Преемник – сын Людовик.


«Мамино воспитание», или Людовик Девятый Святой

Читая материалы о Людовике Девятом, я постоянно вспоминала научные дискуссии, которые велись во второй половине прошлого века о том, какое из двух начал – биологическое или социальное – предопределяет характер и поведение человека. Мне кажется, жизнь Людовика Девятого вполне годится в качестве иллюстрации того, как можно унаследовать от предков одни черты и благодаря воспитанию обрести другие. Такие, которые, казалось бы, несовместимы с наследственными.

Родился Людовик в 1214 году, стал королем в 12 лет. Ситуация получилась сложной и неоднозначной. Видите ли, предыдущие правители династии Капетингов правили подолгу, народ к ним привыкал и считал, в общем-то, естественным, что после смерти короля на трон сядет его сын и продолжит дело отца. А. Азимов, например, подсчитал, что «первые шесть преемников Гуго Капета правили подолгу, никогда меньше чем двадцать девять лет, а в среднем по тридцать восемь». Я за Азимовым не пересчитывала, но поверим авторитетному автору на слово. Так вот, мало того что к Людовику Восьмому не успели «привыкнуть» и принять его идеи государственного устройства и управления, так он еще и несовершеннолетнего сына оставил править вместо себя. Сына, между прочим, не коронованного соправителем. И что хуже всего – король, не ожидавший такой внезапной и скорой смерти, да еще вдали от двора, не оставил никаких официальных распоряжений насчет регентства.

Понятное дело, немедленно возникла свара по поводу того, кто теперь главный, кто станет руководить от имени подростка Людовика. Из дальних и ближних родственников формировались коалиции, запахло бунтами и мятежами. Особенно усердствовал Филипп Лохматый, граф Булонский. Знаете, кто это? Сынок Агнессы Меранской, которого она родила в непризнанном Церковью браке с королем Филиппом Августом. Людовик-то Восьмой предвидел, что так может обернуться, и когда свалился с дизентерией и почуял, что дело плохо, созвал баронов и прелатов и заставил их поклясться, что они как можно скорее коронуют маленького Людовика, дабы единокровный братец умирающего, Филипп Лохматый, не протянул к трону загребущие ручонки. Да, брак Филиппа Августа и Агнессы так и остался непризнанным, но дети их перестали считаться бастардами в тот момент, когда Филипп выцарапал у Ватикана буллу о признании их законнорожденными. А коль Лохматый – законнорожденный, стало быть, может претендовать на трон как прямой потомок одного короля и родной брат второго.

Но королева Бланка была не робкого десятка, не растерялась, оперлась на надежное плечо той управленческой команды, которая существовала при покойном короле, и получила регентство: добилась, чтобы опеку над юным королем доверили ей, а не графу Булонскому. Двадцать девятого ноября 1226 года состоялась коронация Людовика Девятого.

Бланка руководила сыном и заправляла всеми делами примерно до 1234 года, когда королю исполнилось 20 лет. В том же году он женился на 13-летней Маргарите Прованской. Говорят, брак оказался удачным в смысле взаимных чувств. Бланке стоило бы порадоваться за сына и невестку, но королева-регент испытывала отчего-то совсем иные эмоции. Не то ревновала она, не то стремилась все контролировать и всем заправлять, не то сомневалась в способностях сына. Она установила строгий регламент: по каким дням и часам и как долго Людовик имеет право проводить время с женой. Да не на словах, а на деле! Всюду совала свой нос, следила за супругами вплоть до того, что могла позволить себе ворваться к королю и выпроводить Маргариту из его покоев. Когда я прочитала об этом у Ги Бретона, то решила, что такая душераздирающая история – плод писательской фантазии. Однако то же самое написано и в «Истории Франции» Андре Моруа: «Бланка была безгранично преданной и до безумия ревнивой матерью. Когда король женился на Маргарите Прованской, королева-мать до такой степени вмешивалась в супружескую жизнь этой четы, что Людовик Девятый и его молодая жена – а их комнаты находились одна под другой – вынуждены были, чтобы избежать бдительности Бланки, встречаться на лестнице, что не помешало им иметь одиннадцать детей». Авторы монографии о Капетингах подтверждают: «Добрый супруг, он нежно любил Маргариту Прованскую, хоть и не сам выбрал ее в жены, и умел улучать моменты для близости с ней, рискуя растравить материнскую ревность». И Джон Норвич тоже об этом пишет. Вот какие бывают свекрови!

Но регентом Бланка оказалась очень хорошим, управляла твердой рукой, ликвидировала угрозу создания лиги баронов, которые поставили под вопрос право юного Людовика быть королем и настаивали на возвращении старой традиции избрания правителя. Ей удалось справиться и с Генрихом Третьим Английским, сыном Иоанна Безземельного, который решил попробовать воспользоваться смутным временем и кое-что от Франции откусить.

Сыну Бланка дала хорошее образование и воспитывала его в христианской традиции, внушая мальчику, что самое главное – быть благочестивым и не ронять личного достоинства. И подобное воспитание сочеталось в Людовике с теми управленческими принципами, которые исповедовали его предки: если можно не воевать – не воюй, а договаривайся, но если уж взял в руки оружие – действуй решительно и до конца; следи за отправлением правосудия и не давай обижать слабых; укрепляй центральную власть и не позволяй территориям дробиться и отделяться. Так действовали Людовик Шестой и Филипп Второй, таким мог бы быть и Людовик Восьмой, если бы не умер так рано.

Будучи человеком, стремящимся (в меру своего разумения) к справедливости, этот король отменил суд поединком, когда фактически правым признавался не тот, кто действительно прав, а тот, кто сильнее и более ловок в бою, а также тот, кто богаче и может выставить вместо себя опытного бойца. И со взяточничеством боролся, и с произвольными реквизициями имущества, и с новыми обременительными поборами, и с тем, что на современном языке называется «государственным рэкетом». О чем речь? О том, что для пополнения собственной казны сеньор мог объявить призыв своих вассалов на службу для военного похода, а кто не хочет идти воевать – должен откупаться. При этом никакой реальной необходимости в очередной войнушке не было. Но народ этого не знал и нес сеньору денежку, чтобы получить право остаться дома. В коллективной монографии о Капетингах приводится переведенный с латыни текст одного из ордонансов Людовика Девятого, где говорится, помимо прочего: «повелеваем… чтобы не призывали их в военный поход затем, чтобы получить с них деньги; ибо мы желаем, чтобы никого, обязанного ходить в походы, не призывали в войско без необходимости, и чтобы тех, кто не хочет сам идти служить в войско, не принуждали откупаться от похода за деньги». Вам не кажется, что комментарии излишни? Как по мне, так у человечества за столько веков креативности не прибавилось.

Одним словом, много хорошего и полезного сделал Людовик Девятый для своего народа и своей страны. Поскольку мы договорились не вдаваться в политику, государственное устройство и войны, то этим выводом и ограничимся.

Как человек воспитанный в христианских убеждениях и благочестивый, Людовик хранил верность любимой жене Маргарите, боролся с богохульством, азартными играми и проституцией, был нетерпим к ереси и, что прискорбно, к иноверцам. Смелый и мужественный, король был честен с врагами, в несчастье проявлял душевную стойкость, а превыше всего ставил семейное единство. Он разделял теорию о том, что чем хуже обращаешься со своим бренным и грешным телом, тем чище становится душа, поэтому носил власяницу, из-за чего ужасно мучился от зуда и кожных заболеваний. Он не гнушался регулярно обмывать ноги беднякам и нищим бродягам, от которых исходили такие ароматы, что окружение короля даже приблизиться не могло.

Но… Насколько все это было глубоко искренним? Власяница – и одновременно королевский пурпур, отделанный горностаем. Нетерпимость к коррупции и воровству – и невероятная, безоглядная жестокость по отношению к иноверцам. Людовик строил приюты для бедных и больницы для неимущих, раздавал милостыню, но тратил на это лишь толику бюджета. Это же так красиво: демонстративно, на глазах у толпы народа, осчастливить несколько десятков нищих, бросив каждому мелкую монетку! Вполне достаточно, чтобы о короле говорили как о добром и чудесном, любили его и восхищались. Стоит недорого, зато формируется образ короля как истинного «отца народа». Да, король сочувствовал бедным, но помощь им была чисто символической, а не реальной, деятельной и действенной. Этот дешевенький приемчик демонстративного облагодетельствования остается, к сожалению, эффективным и в наши дни.

Когда королю было 30 лет, он тяжело заболел и дал обет: если выживет – непременно отправится в крестовый поход. Выжил. И отправился. Седьмой крестовый поход оказался неудачным, Людовик попал в плен к сарацинам, пришлось откупаться огромной суммой денег. За шесть лет ничего так и не добились в плане целей похода, а когда пришло известие о смерти матери, Бланки Кастильской, Людовик вернулся во Францию и со всем рвением взялся за государственные дела. Пока мама была жива, ее можно оставить регентом и погрузиться в борьбу за чистоту религии, а теперь придется самому управляться.

История хранит рассказ о происшествии, имевшем место по пути из Египта во Францию. Проходя мимо Кипра, корабль, на котором находился король, ударился о скалу и получил повреждения. Людовику предложили пересесть на другое судно, но он отказался. Дескать, если он покинет корабль, другие люди, а их около шестисот человек, тоже не рискнут плыть на нем дальше, сойдут на берег и останутся на Кипре. Он-то, Людовик, король, его всяко на родину доставят, а этим оставшимся несчастным что делать? Как они потом смогут добраться до дома без денег, не имея на острове ни друзей, ни родных? Нет, он не может так поступить со своими подданными. И поплыли они дальше на поврежденном кораблике… Интересно, какими словами уговаривал бы Людовик свою совесть, если бы повреждения оказались фатальными и шесть сотен человек утонули? Он-то король, его наверняка спасли бы при помощи аварийных плавсредств, а его верные воины оказались бы в морской пучине. Как вы думаете, какая черта характера проявилась в этом поступке?

Одним из первых деяний короля после возвращения из похода стало окончательное улаживание англо-французского конфликта: было составлено и подписано соглашение, по которому Англия переставала притязать на Нормандию, Анжу и ряд других территорий, которые в свое время отвоевал Филипп Второй Август; Франция же со своей стороны признавала английского короля герцогом того, что осталось от Аквитании (это же наследство бабушки Алиеноры! Правда, от него уже отгрызли изрядные куски, но все равно), и отдавала английской короне права на Гиень (именно так с 1229 года именовалась эта спорная территория урезанной Аквитании в официальных документах). Права, сами понимаете, не собственности в полном смысле слова, то есть по Гиени король Англии оставался вассалом французской короны, обязан был приносить оммаж и по первому требованию предоставлять королю Франции войска, участвовать вместе с ним в войнах, ежели понадобится, и не дружить с его врагами. Более того, Людовик Девятый так хотел быть справедливым и установить «мир во всем мире», что вернул Англии еще некоторые территории, которые находились под контролем Франции. Такое решение не могло не вызвать неудовольствия очень многих, но Людовик заявил, что они с Генрихом Третьим Английским все равно что братья, ибо женаты на сестрах, их дети – кузены друг другу, а родственники должны жить в любви и дружбе. Насчет сестер – чистая правда: супруга короля Англии, Элеонора Прованская, была родной сестрой Маргариты. Ах, если бы знал Людовик Девятый, чем обернется в следующем столетии такое неосмотрительное решение насчет Гиени!

Но, тем не менее, деяния Людовика Девятого укрепили его репутацию как монарха не только благочестивого, но и справедливого, миролюбивого и разумного. Чего стоит один только факт, датированный 1263–1264 годами, когда король Англии Генрих Третий и его бароны обратились к Людовику с просьбой стать арбитром в их споре по поводу Оксфорда. Суть спора в данном случае не важна, важно то, что и Генрих, и взбунтовавшиеся против него бароны единодушно признали короля Франции тем человеком, который достаточно умен, чтобы вникнуть в конфликт и разобраться в нем, и достаточно справедлив, чтобы мудро разрешить его. Это можно рассматривать как самый высокий комплимент. Правда, баронам итог не понравился, с решением Людовика они не согласились, началась гражданская война, но это уже другой вопрос.

Итак, в тот раз Людовик разрешил спор, вынеся решение в пользу Генриха Третьего, своего родича. Но это отнюдь не означало, что он в своих суждениях руководствовался родственными чувствами. В другом случае, например, младший брат короля, Карл Анжуйский, в одном из судебных процессов в чем-то обвинил некоего рыцаря, тот подал апелляцию в суд короля, а принц Карл за это упек бедолагу-апеллянта в тюрьму. Суд короля рассмотрел вопрос и принял решение в пользу того рыцаря, а сам Людовик вполне внятно разъяснил своему братцу, что он не «равнее других» и правила правосудия для члена королевской семьи точно такие же, как для любого другого француза.

Спустя годы, в 1270 году, Людовик отправился в Восьмой крестовый поход. В этот раз дело обернулось совсем плохо: король застрял в Тунисе, ожидая, когда подойдут войска его младшего брата, Карла Анжуйского; ожидание затянулось, среди солдат начались эпидемии чего-то инфекционного. Смертельно заболел сын короля, двадцатилетний принц Жан-Тристан, а следом – и сам король. Двадцать пятого августа 1270 года Людовик Девятый умер от цинги. Правда, некоторые историки считают, что от чумы.

В общем, нет ничего удивительного в том, что после смерти этого короля канонизировали под именем св. Людовика Французского и стали именовать Людовиком Девятым Святым. Он был и остался единственным в истории монархом, возглавлявшим целых два крестовых похода.

Теперь предлагаю заняться семейными делами королевской четы. Ничего пикантного, как я уже говорила, там не было, если не считать доходящего до абсурда надзора и контроля со стороны мамочки, королевы Бланки. Никаких фавориток, любовниц и уже тем более неофициальных жен и внебрачных деток. По сравнению с другими королями Людовик Девятый и впрямь выглядел святым. Хотя… Поговаривали, что до женитьбы на Маргарите Прованской юный правитель много чего себе позволял, и в текстах слухов и сплетен постоянно мелькали слова о «самых низменных развлечениях». Более того, некоторые источники утверждают, что Бланка эту информацию не опровергала и выражала сожаление и досаду по поводу поведения сыночка. Ну будем снисходительны к легкомыслию молодости. В конце концов, кто из нас без греха? Тем более Людовик после женитьбы сразу остепенился.

Маргарита Прованская была не просто приложением к королю, она стала верной подругой и преданной соратницей. В течение 13 лет ей приходилось терпеть нависавшую над душой свекровь, которая постоянно проживала с молодыми в их дворце, и только в 1247 году королева Маргарита сумела оторваться от нее и настоять на выделении отдельного двора и содержания. Она отправилась вместе с мужем в Седьмой крестовый поход. Когда крестоносцы взяли Дамьетту, Людовик оставил беременную Маргариту руководить городом, то есть «на хозяйстве», а сам отправился дальше. После того как стало известно, что французский король попал в плен, часть крестоносцев дрогнула и собралась покинуть Дамьетту, а Маргарита буквально накануне родов взяла с одного доверенного рыцаря слово, что он отрубит ей голову, если, не приведи Господь, сарацины нападут и попытаются взять королеву в плен. На следующий день родился сын Жан-Тристан, и Маргарита, еще не оправившаяся после родов, лежа в постели, призвала к себе командиров и уговорила остаться в Дамьетте. Она же занималась и организацией освобождения из плена Людовика и его рыцарей. Ну разве можно было не любить такую женщину и изменять ей!