– Тяжело вам пришлось, – поспешно ответил Леха.

– Всегда тяжело. Когда легко было? Я не помню. Каждый год тяжело, – ответила тетя Валя с удивительным спокойствием и смирением. Будто считала, что нужно быть покорной судьбе и нести свой крест.

– То есть вы работаете под именем мужа и прячете здесь Коляна? – спросил Леха.

– Дорогой, я не знаю, о чем ты сейчас спрашиваешь, но мне не нравится, как ты об этом говоришь, – строго ответила тетя Валя. – Прояви уважение к этому дому. Ты у меня в гостях, веди себя как мужчина. Достойно. Говори со мной как с женщиной. Я не сотрудница редакции, не подчиненная.

– Простите, я не хотел.

– Знаю, дорогой, просто на будущее запомни. Нельзя в чужом доме вести себя неприлично, нельзя с женщиной в таком тоне разговаривать. Что о тебе подумают родители, которые на тебя сверху смотрят? Сейчас они тобой совсем не гордятся.

– Откуда вы знаете, что мои родители умерли? – тихо спросил Леха.

– Дорогой, ты такой маленький, такой бедный, что это сразу видно, – пожала плечами тетя Валя. – Недокормленный ты. Никто тебе подушку на ночь не взбивал, одеялом не укрывал. Зачем мне знать, если я чувствую? Поэтому не обижаюсь. Ты не виноват, что так говоришь.

– А кто виноват? – спросил Леха.

– Никто, дорогой, никто. Жизнь и судьбу нельзя винить. И Бога, если в него веришь, тоже не вини. Если легче от молитв, молись. Мне не стало, хотя я все монастыри на коленях проползла. Всем святым молилась, но никто не откликнулся. Видимо, были заняты. А теперь и в судьбу я перестала верить. После Семена, которого в психушку отправили. Не судьба его туда заточила, а люди. Так бывает. Хочешь бороться с людьми, борись. Не каждый может. Наш Юрик может. Всегда это делал. Тяжело ему. Он как двуликий Янус – один на работе, другой с нами. Не знаю, как он выдерживает. Мой Жорик не смог, сломался. Инсульт, потом инфаркт. Но после инсульта он сам захотел умереть. Врачи успели – голова работала, ходил. Только левая рука отказала. Не мог даже ложку держать. Я говорила – ты правой рукой все шьешь, чинишь, зачем тебе левая? И только тогда узнала, что мой Жорик – левша, переученный. Тогда в школах всех левшей переучивали на правшей. Заставляли писать правой. Моему Жорику левую руку бинтами к телу приматывали, чтобы он не мог ею даже двинуть. Так он научился работать двумя руками. Но когда его никто не видел, шил, приклеивал, строчил, делал набойки только левой. Тогда получалось идеально. Вот возьми, пирог тебе положила. Поешь потом, – сказала тетя Валя, тут же меняя тон и выдавая Лехе еще один пакет. – Только постарайся накормить Нику. Он такой худой стал, что я на его кости смотреть не могу. Разве тетя Валя не может накормить? Очень может и очень хочет. Заставь его поесть. Сиди и смотри, как он ест. Уговаривай. За папу, за маму, за кого хочешь. Но пообещай мне, что не уйдешь, пока он не поест. Он иногда не чувствует голод. То ли из-за лекарств, то ли из-за устройства его головы – я не знаю. Но может ходить голодным два дня и не чувствовать, что не ел. У него желудок такой маленький стал, как у младенца. Я ему суп тыквенный сварила, там, в стакане. Перетерла, как маленькому. Пусть хоть попьет. Такой мальчик умный, такой талантливый, но очень хрупкий. Некому было о нем позаботиться. Как и о тебе. Иди, дорогой. Пора тебе. Дорогу сюда ты знаешь. Всегда приму как родного.

– Где мне искать Коляна? – спросил Леха.

– Ника, зови его Ника. Ему нравится, когда я его так называю, – ответила тетя Валя. – Тогда он тебя впустит.

– Куда впустит? – удивился Леха.

– Так в свою комнату, – удивилась тетя Валя, – я Юрику ключи дала. Он там. Мой Жорик был прав – надо было Юрика усыновить и ему передать мастерскую. Он чувствовал кожу, каждый шов, каждую нитку. Не журналист он, прирожденный сапожник. Иногда приходит сюда, свои ботинки чинит, каблук новый приклеивает. Я уже умоляю его – выброси ты эти ботинки, они уже все в заплатках. Но он все еще чинит. Ботинки ему мой Жорик подарил. Сам сделал, считай – от подошвы до последней дырки для шнурков. Вот Юрик и не может с ними расстаться. Он хороший мальчик, очень добрый. Только не всегда понимает, что ему будет хорошо. Вот про Кэти свою не понимает. Дурак, да? Но вы все мужчины такие. Дураки. Когда надо глаза открыть, вы их зажмуриваете.

– Это точно, – хмыкнул Леха.

– Я захожу в мастерскую и каждый раз за сердце хватаюсь – мой Жорик сидит. Его спина. Его руки. Юрик очень на него похож. Не родной… А вот как такое бывает? Даже ходит как мой Жорик. Идет по коридору, а я плачу, будто мой Жорик ко мне идет. Юрик… он благородный, как мой Жорик. Хороший мальчик вырос, правильный, верный. Выписал мне пособие, вроде пенсии, да и оставил здесь. Никто с проверками не приходит, я как бы под защитой вашей редакции, а на самом деле Юрик нас защищает. Ты проследи за ним. Очень за него беспокоюсь. Вроде как уже мужчина, а еще нет. Не может свою жизнь построить. Кэти эта, которую он к нам привел, милая девушка, с ней он будет счастлив. Скажи ему, что я ее одобрила. Знаю, он на меня сердит. Его жену я не приняла. Чувствовала, что она ему не пара. А Кэти – его, по судьбе. Так и передай. Он меня не послушает. Решит, что я специально так говорю. Но его жена – она его не чувствует, и она злая по натуре. А Кэти – добрая, искренняя. Она ему плохого не сделает. Скажи, пусть придет, я его благословлю. Пусть разводится и женится на Кэти. Как она, кстати?

– Плохо вчера стало. В обморок упала. Я ее домой отвез, – ответил Леха.

– Бедная девочка. Очень она страдает. Надеюсь, у Юрика хватит мозгов ее не отпускать. Все, иди уже. Не могу больше. Только накапай мне лекарства в рюмку. Знаешь, руки дрожат, сосчитать не могу. А вот как за нитки сажусь или за обувь, все делаю. Тремор прекращается. Как так бывает?

– Спасибо вам, тетя Валя. – Леха подал ей рюмку с каплями.

– Иди с богом, Али, дорогой. Тебе здесь всегда рады. Приходи в любое время.

– Спасибо, – ответил Леха, чувствуя, что ничего не соображает. Хотелось только вернуться в комнату, где он провел ночь, лечь на перину, зарыться в подушки и проспать столько, сколько возможно. И слушать рассказы тети Вали о прошлом. Уснуть под ее голос.

– Алихан, Али, дорогой, тебе плохо? Давай потихоньку… вот сюда ложись, – слышал он сквозь дремоту, не понимая, то ли это во сне, то ли наяву.



Очнулся в другом месте. Рядом не было ни тети Вали, ни перины, в которую он провалился. Леха встал, нашел душевую, долго стоял под холодной водой, чтобы прийти в себя. Оделся – его костюм висел на дверце шкафа, чистый и выглаженный. Вышел во двор, оказавшийся соседним со входом в редакцию. Около подъезда стоял Колян. Стеллажи тоже были на месте.

– Ника, доброе утро, – поприветствовал его Леха. – Что я успел пропустить? Сегодня какое число? Тетя Валя передала для вас еду, но я не помню, где ее оставил. Юрик уже на работе?

– Сегодня обещали гололед и ветер, – ответил вежливо и отстраненно Колян, – снегопад к вечеру и усиление ветра.

– А что с Серегой? – спросил Леха.

– Не понимаю. С кем? – удивился Колян.

– Серега вышел в окно и исчез или нет? – закричал Леха и, не сдержавшись, прижал Коляна к стеллажу. Тот пытался вырваться.

– Никто никуда не выходил, – ответил, тяжело дыша, Колян. – Я ничего не знаю.

– Зато я теперь знаю про тетю Валю и дядю Жорика. Там его не было. Его нигде не было. А след на асфальте был. Что вы скрываете? И где Юрик, то есть замглавного? – закричал Леха в отчаянии. – Где я сегодня спал? Что это вообще было? Откуда эти стеллажи, я их вчера сам еле затащил внутрь! Что вообще за хрень происходит? – Леха наконец отпустил Коляна и сел на асфальт. Ему было плохо, кружилась голова. Он никак не мог вернуться в реальность, помня, что еще вчера, возможно во сне, он был Али, а Колян – Никой. Замглавного оказался прирожденным сапожником. Бред, ночной кошмар. Но при этом он точно помнил, что спал в другой комнате, мылся в душе, его костюм был отутюжен. Значит, кто-то это сделал.

– Стой здесь, никуда не уходи, – велел он Коляну, который только казался бездомным, а на самом деле – лучшим другом замглавного и великим журналистом. Нет, такое точно только во сне может присниться.

Леха бросился в соседний двор, укрывшийся под аркой, но никакой двери в обувную мастерскую там не нашел. Потом побежал в другой двор. Опять ничего.

– Девушка, простите, – накинулся он на первую встречную, – где здесь мастерская по ремонту обуви? Не знаете?

Девушка предпочла сбежать, не ответив.

– Колян, то есть, прости, Ника, а где здесь обувная мастерская? – Леха вернулся во двор редакции. Колян привычно сидел рядом со стеллажом и листал старый выпуск газеты.

– В соседнем дворе раньше была. Сейчас не знаю, – ответил тот.

– Колян, блин! Я тебя сейчас придушу! Ты где ночевал, пока я твой стеллаж в подъезд затаскивал? Куда Серега делся? Где еда, которую тетя Валя тебе передавала? Только не говори, что не знаешь, кто такая тетя Валя! Я ей обещал тебя накормить, понимаешь? Слово дал, что буду сидеть и смотреть, как ты ешь! – закричал Леха.

Колян посмотрел не на Леху, а куда-то сквозь него.

– По тебе точно психушка плачет. Тетя Валя так и говорила. Что тебя надо в больничку определить, – сказал Леха.

– Ты кого конкретно искал? – уточнил Колян, все еще глядя сквозь Леху.

– Тебя, Серегу, замглавного, – не понял Леха.

– Ну, считай, всех нашел, – улыбнулся Колян.

Леха повернулся – позади него в арке стояли Серега и замглавного.

– Вы где, блин, были? – кинулся к ним Леха.

– А что случилось? – вежливо и отстраненно спросил замглавного.

– Случилось то, что Серега вроде как себя вместо стула выбросил в окно и Рита видела его кровь на асфальте. Решила, что он разбился, но тела не увидела. А я теперь знаю, что вы Юрик и умеете чинить обувь, а Колян – Ника и на самом деле великий журналист. Еще знаю про дядю Жорика и тетю Валю. Только не знаю, что с этими знаниями теперь делать, – опять закричал в отчаянии Леха.

– Алексей, все хорошо, вчера все слишком много выпили, вам тоже пришлось непросто – развозить девушек, – сказал спокойно замглавного. – Серега наш дорогой опять выбил стулом стекло, следуя традиции, а потом пошел спать в кабинет Леонида Валерьевича. Вы же помните тот диванчик, который стоит за шкафом? Его с порога и не заметишь. Вот Серега там и провел ночь. Как теперь опять будет объясняться за разбитое стекло, я уж и не знаю.

– А остальные? Рита, ваша Катя, то есть Кэти… Если что, тетя Валя сказала, что она ее одобряет, главное, чтобы вы не сглупили. Как-то так просила передать. Кэти, в общем, ей очень нравится, а ваша жена – совсем нет. Колян, то есть Ника, тетя Валя сказала, что вы должны положить его в больницу. Что он болен, совсем не ест, не чувствует голод. Она за вас очень переживает. Вроде бы все сказал. Только не помню, где пакет с едой оставил. Может, в вашей тайной комнате? Юрик, то есть, простите, Юрий, у вас есть ключ, тетя Валя сказала, вам его отдала. Я ведь в той комнате спал? Да? Вы туда меня перенесли?

Леха продолжал говорить, но видел, что Колян, Серега и замглавного смотрят на него как на сумасшедшего.

– Я что, правда все это во сне видел? – уточнил Леха, думая, что сходит с ума. – Не было никакой тети Вали? Не было мастерской? Мне это приснилось?

– Алексей, простите, я не знаю, о чем вы говорите. Но я вам благодарен за помощь и весь вчерашний вечер. Уверен, главный редактор не будет против внеплановой премии для вас. Вы позаботились о наших женщинах, – сказал замглавного. – Спасибо, что всех развезли по домам.

– Тетя Валя говорила, что вы здесь один, а там, с ними, – другой. Это так? А еще тетя Валя сказала, что вы должны прийти к ней с Кэти. Она вас благословит, – сообщил Леха, пытаясь сохранить остатки разума и отделить реальность от ночного кошмара.

– Кэти – кто это? – удивился замглавного.

– Катя, ваша Катя, которую вы приводили к тете Вале, – ответил Леха.

– Алексей, простите, я женат. И я не знаю никакой Кэти, – сказал жестко замглавного. – Давайте прекратим наш разговор. Пора работать. Если хотите, возьмите отгул на сегодня. Отоспитесь, придите в себя. Или пару дней от отпуска. Вы когда в последний раз отпуск брали?

– Не помню.

– Вот, самое время. Возьмите недельку, – улыбнулся замглавного, – поезжайте куда-нибудь и возвращайтесь с новыми силами.

– Тетя Валя сказала, она, Кэти, вам по судьбе предназначена. – Леха схватился за голову и снова уселся на асфальт рядом со стеллажами Коляна. – Ничего не понимаю. Будто все во сне.

– Это нормально, – заметил Колян, – я не то что предыдущий день не могу вспомнить – иногда не знаю, как снова на этом месте оказался.

– Нет! Это не было сном! Тетя Валя, ваши другие имена и мое – тетя Валя называла меня Али, – кровать, на которой я спал! Тайная комната! – закричал Леха. – Я обещал тете Вале накормить Нику, то есть Коляна. Суп тыквенный! Она приготовила Нике тыквенный суп! Еще пирог был! Это было реально! Мне это не приснилось! Серега, ты сам-то где был?

– Не помню, честно, – рассмеялся Серега, – но я никогда не помню. Видишь, жив, здоров вроде бы. Потом разберусь.

– Ох, ребят, привет, вы как? Я совсем плохо. – Во дворе редакции появился так никуда и не уехавший Антон. – Кажется, я теще наговорил лишнего, но это же хорошо? Она сказала, что больше не приедет. Да я салют запущу, если она больше не заявится. Если я успел с тещей поскандалить, значит, точно до дома доехал, да?

– Да, значит, доехал, – согласился Леха.

– Ничего не помню. Водка точно была паленая. Вроде бы я должен был в Воронеж лететь. Нет? – уточнил Антон.

– Собирался, но потом передумал, – ответил замглавного.

– Это ведь хорошо, да? – уточнил Антон.

– Конечно, хорошо. Все, пошли работать, новый день, новый выпуск, – объявил замглавного.

Леха кивнул и вдруг обратил внимание на его ботинки.

– Ваши ботинки… Тетя Валя говорила, что вы их сами чините. Приходите в мастерскую, – сказал он вдруг.

– Вчера купил, – ответил замглавного, – натуральная кожа. Мне тоже они нравятся. Дорого, конечно, но они того стоят. Дать адрес магазина? Имейте в виду, если что. Идеальное качество. У меня там скидка двадцать процентов. Поделюсь с радостью.

– Вы издеваетесь? – ахнул Леха. – Вы все тут придуриваетесь? Зачем? Я на вашей стороне! Зачем вы всем врете, зачем обманываете?

– Алексей, вам приснился дурной сон, только и всего. Наша жизнь – реальна. И в ней нет места тетям Валям, тайным комнатам и прочим странностям. Так что давайте снова начнем жить в реальности, – строго сказал замглавного. – Если вы не хотите потерять ваше место, конечно.



Что было дальше? Все, как всегда. Ничего необычного. Леха уволился, никто не понял почему. В один момент. Главный уговаривал остаться, но Леха был непреклонен. Он еще приходил в редакцию и пытался найти переходы между двумя зданиями, чтобы попасть в бывшую типографию, но везде натыкался на давно заваренные двери. Он искал вход со двора, спрашивал про обувную мастерскую, но все пожимали плечами. Никто не знал. Спустя год из двора исчез стеллаж Коляна, а вместе с ним и сам Колян. Куда? Опять никто не знал. В редакции появлялись новые сотрудники, которые вообще про Коляна ничего не знали и никогда не слышали. Уже Леха стал вроде как местным сумасшедшим, который ищет не пойми что и не пойми зачем. Однажды он подкараулил на выходе из подъезда редакции Ирину Михайловну.

– Ой, напугал, – ахнула она, – ты здесь чего забыл?

– Вы же точно знаете. Расскажите, – попросил Леха.

– Что тебе рассказать? – тяжело вздохнула та. – Я вот на пенсию выхожу. Видишь, вазу подарили. – Она показала на здоровенную коробку, которую держала в руках. – Тебе не надо?

Леха мотнул головой.

– Вот и мне не надо. А выбросить жалко. Куда ее теперь, такую бандуру?

– Как там у вас дела? У всех? – спросил Леха.

– Да как всегда, сам знаешь. Дурдом. Молодежь понабрали, а учить их некому. Детский сад, честное слово, два плюс два сложить не могут. А мы, выходит, никому не нужны, – пожала плечами Ирина Михайловна.

– Как замглавного?

– Как обычно.

– А Катя?

– Уволилась. Не знаю, где она сейчас.

– Серега?

– Пишет. Бухает больше прежнего, но в этом году хотя бы обошлось без выбитого окна.

– Саныч? – спросил Леха, заранее зная ответ.

– Да умер. Три года назад. Сердце остановилось. В фитнес-клубе. Упал и умер, – ответила Ирина Михайловна.

– А Рита? Ваша Рита? – Леха боялся, но все же решил спросить.

– Она еще тогда уволилась. После всего, что произошло. Сказала, что не сможет сюда приходить каждый день и делать вид, что ничего не было. Леш, и ты не ходи, здесь всё, с одной стороны, как раньше, а с другой – всё по-другому. Не береди прошлое. Не нужно. Ни тебе, ни кому другому.

– А Даша, которая…

– Стала ведущим обозревателем, – хмыкнула Ирина Михайловна, – ценный сотрудник. Ходит с такой короной на голове, что диву даешься. А чего ты ожидал? Справедливости? Честности? Верности? Я тебя умоляю. Знаешь, я даже рада, что меня на пенсию выпроводили. Сама не могу здесь больше оставаться. И ты правильно сделал, что уволился. Рада была тебя видеть. Точно не нужна ваза? Нет? Вот и что мне с ней делать…

– Давайте я вас подвезу, – предложил Леха.

– Нет, дорогой, не надо. Уезжай отсюда. Гиблое место. Судьбы ломает. – Ирина Михайловна пошла к метро.

Еще через год Леха, проезжая мимо, увидел, что на месте типографии светится вывеска ресторана, а в редакции появились сторонние фирмы – туристические, нотариальные. Целые этажи пошли под сдачу в аренду. А еще позже здание рядом снесли и собирались построить новое, вроде как гостиницу. Потом еще одно уничтожили до фундамента, ходили слухи, что под элитный дом. От парковки, которой руководил Леха, ничего не осталось. Появились новые, официальные. Его лучшие годы жизни вырывали с корнями, уничтожали. Леха работал таксистом и старался не брать заказы в том районе. Ему становилось физически больно проезжать по тем улицам, переулкам. Родным, знакомым до последнего дома… который… того уже нет и этого нет. Там шлагбаум – не проедешь, здесь – новый знак, одностороннее движение.



Однажды он принял заказ на доставку – забрать и привезти коробку. Что его толкнуло взять заказ, он не знал. Но поехал, долго плутал в переулках, проклял все. Наконец забрал заказ и повез по адресу. Доставка значилась до двери.

– Катя? – ахнул он, увидев женщину, стоявшую на пороге.

– Да, спасибо, расписаться надо? – та его не узнала.

– Нет, ничего не надо.

– Кто это? – услышал он голос из комнаты. Замглавного.

– Твои ботинки! Надеюсь, ты когда-нибудь их выбросишь! – рассмеялась Катя. – Спасибо. Вот. – Она дала чаевые.

За ее спиной появился ребенок, смешной, мальчик.

– Отойди от двери, здесь дует, – сказала Катя сыну.

– Значит, все случилось так, как и говорила тетя Валя, – тихо сказал Леха. – Вы ему по судьбе.

– Что? – Катя не расслышала и переспросила.

– Ничего. Всего вам доброго, – сказал Леха.

– И вам, – ответила та.

Во всем виноват Витек

– Да я сам чуть с инфарктом не свалился! – рассказывал Александр, объясняя опоздание почти на четыре часа. Он работал помощником-водителем-секретарем – правой и левой рукой у большой начальницы. Та, надо признать, была строгой, но справедливой. Сплеча не рубила, давая возможность объясниться. Слушала с интересом, кивала, после чего следовало или последнее предупреждение, или немедленное увольнение. Александр знал, что начальнице лучше не врать вообще, даже в мелочах. Говорить как есть, пусть хоть ужасный позор, но правду.

Он тяжело вздохнул. У него как раз был случай «ужасного позора».

Больше всего на свете Александр любил свою дочь Аньку. Души в ней не чаял и готов был сделать все, что та пожелает. Анька очень любила животных, поэтому в разные годы Александр воспитывал улиток-ахатинов, которые откладывали яйца быстрее, чем он успевал вернуться с работы. Улитки размножались, морозилка в холодильнике была забита улиткиными яйцами, которые Александр сначала замораживал, чтобы наверняка избавиться от незапланированного потомства, а потом уже утилизировал.

Он лично донес хомяка, то есть хомячку Шушу, многодетную мать, рожавшую исправно и не пойми от кого, учитывая, что в зоомагазине клялись, что второй хомяк, Муша, – точно девочка. Мушу Александр отвез к ветеринару, который подтвердил – девочка.

– Тогда почему Шуша опять беременна? – спросил Александр у ветеринара. Тот пожал плечами.

У Шуши вдруг развилась опухоль на щеке, потребовалась операция, послеоперационный уход и так далее. Анька безутешно плакала и умоляла папу вылечить Шушу.

– Я так надеялся, что она не переживет наркоз! – рассказывал он начальнице. – Я бы не пережил! А она опять бегает и, кажется, опять беременная! Да ей врачи давали максимум неделю! Я ждал, честно. Прошло уже два месяца! Живет, зараза! И у нее есть личная жизнь! У нас с женой – нет, потому что эти твари по нашим головам бегают, лежат, спят. Да я столько не жру, сколько они! А сколько все это стоит, я вообще молчу. Мне кажется, я только на них и работаю. Хомякам новая клетка понадобилась – пожалуйста. А мне новый костюм не понадобился? Или хотя бы новый галстук! – Александр закатил глаза.

– Так, ближе к делу. – Начальница оборвала рассказ про личную жизнь грызунов и своего подчиненного.

– Так я совсем близко! – в отчаянии воскликнул Александр. – Анька давно просила завести собаку. Ну умоляла просто. Вы помните, да? Я еще отпрашивался с работы, чтобы съездить в питомник.

– Помню, это было лет пять назад, – кивнула начальница.

– Ну вот, Витек во всем и виноват! – отчего-то радостно сообщил Александр.

– Витек? – уточнила начальница.

– Вито, его официально зовут Вито. У него такая родословная, что стоила мне зарплаты. Но Анька так хотела шпица! Этого, померанского. Который на медвежонка похож. Нам, думаю, бракованного подсунули. Дурной на всю голову. Ссыт везде. Нормально не может задрать лапу. Встает на передние и топает. Попутно ссыт. А еще мойка и стрижка особенная. Слушайте, я так часто не стригусь, как он! Но Анька его любит. И вот эта зараза покрасилась в розовый. И Витька заодно. Я сказал, что, пока оба не отмоются, из дома не выйдут!

– Зараза – в смысле Анька? – уточнила начальница.

– Ну да! У них сейчас такая мода – краситься то в розовый, то в сиреневый. Моя-то только пряди выкрасила, зато оторвалась на Витьке. Хвост ему в розовый цвет перекрасила, а морду – фиолетовым и пятнами. Чтобы селфи сделать и выложить в соцсети. Прикол такой.

– Понимаю, – кивнула начальница. – Подростки. Тяжелый период. И что?

– А то, что меня чуть кондратий не хватил, когда я это чудище увидел! Хоть бы предупредили. Я ж решил, что у меня эти, галлюцинации, раз я собаку разноцветную вижу. И не пью ведь. Так хоть не было бы обидно. Ну, поймал белку, в смысле собаку. Понятно. Но я ж не так отдыхаю! Я охотник! Ну вы знаете! В лес ухожу, постреляю в воздух, так вроде пар выпущу. Ну, может, зайца зацеплю случайно.

– Знаю, – подтвердила начальница. – И что?

– Ну, воскресенье. Я в лес собираюсь – камуфляж, ружье, то, се. Как всегда. Мужики уже ждут. У нас компания. И вдруг Анька просит меня с Витьком выйти погулять. По-быстрому. Мол, он давно терпит, а она не может. Ресницы еще не накрасила. А если ее увидят без ресниц? А вдруг Толик увидит? Это ж позор. То есть меня можно во двор с этим чудищем выставлять, а ей без ресниц никак.

– Толик – это кто? – уточнила начальница, любившая конкретику и ясность в любых вопросах.

– Да одноклассник Анькин. Живет в соседнем подъезде. Анька в него влюбилась, – отмахнулся Александр. – Я ей сто раз говорил, что этот Толик – дебил с одной извилиной, и то – прямой. В заднице.

– Александр, выбирайте выражения, – поджала губы начальница.

– Да, простите. В одном месте. Но как ей объяснить, что этого Толика она потом и не вспомнит! – воскликнул Александр.

– Как знать, как знать, – покачала головой начальница. – Я свою первую любовь очень хорошо помню.

– Наверняка ваша первая любовь не был дебилом, – заметил Александр.

– Был, еще каким, – улыбнулась начальница. – Девочки, как правило, влюбляются в неподходящих мальчиков.

– Вот и Анька моя говорит, что я ничего не понимаю! – сокрушенно подтвердил Александр.

– Так, давайте вернемся к собаке, – строго велела начальница.

Как рассказал Александр, он взял Витька и вынес во двор. Надеялся, что их никто не увидит, но, как назло, весь подъезд прилип к окнам и комментировал в форточки. Витек делать свои дела не хотел, а мужики ждали. Подъезд упражнялся, кто лучше пошутит.

– Ну и что мне оставалось? Я засунул Витька за пазуху и поехал на охоту. Мужики поржали, но сказали, что нормально – вдруг чему полезному пес научится. Наши многие тоже с собаками выезжали, – продолжал Александр. Начальница уже чуть не плакала, едва сдерживая смех. – У Сереги – овчарка Лора – красотка, умная, зараза. Смотрит так, будто видит тебя насквозь. У Кирюхи вообще бультерьер, но бракованный. Помешали с чем-то или просто неудачный в помете. Не злой совсем, добродушный, но страшный как сто чертей. Посмотришь, и сразу драпака хочется задать, чтобы эта псина в тебя не вцепилась. А он ласковый, как щенок, ну дурында дурындой. У Анатольича вообще русская гончая. Она всех, кто ниже ее ростом, воспринимает как добычу. Когда она моего Витька увидела, я думал, сразу сожрет нафиг. Витек сразу обоссал меня под курткой, сволочь такая. Но я его понимаю, сам бы обоссался в такой ситуации.

После первого же выстрела у Витька случился нервный срыв.

– Я смотрю, он замер и не двигается. То ли в обмороке, то ли с сердечным приступом! – признался Александр. – Ну я его начал трясти как тузик грелку, и так, и сяк переворачивал. Наши собаки вообще в шоке были. Они же не знали, что с собаками так можно! Кирюхин бультерьер вообще пропоносился на нервной почве. Серегина Лора упала в обморок, но стоя. Только рот открыла от ужаса. Говорю же – красотка, зверь, а не собака. Гончая Анатольича перестала капать слюной, тоже слегка прифигела. Ну я трясу своего Витька, а тот в полной отключке. Массаж сердца ему сделал. Мужики уже перестали ржать, говорят, делай ему реанимацию рот в рот, иначе жена убьет, дочь не простит. И всем кирдык будет. Ну, я хлебнул водки и… В общем позор. Мужики клялись, что никому не расскажут, но растрезвонили, естественно. Мне теперь во двор страшно выходить – все соседи интересуются, как это я Витьку рот в рот искусственное дыхание делал. – Александр замолчал. Начальница тоже молчала, пытаясь удержаться от всхлипов хохота. – Анька счастлива, – сказал наконец Александр. – Она меня так обнимала и целовала… Как в детстве, когда была совсем мелкой и вешалась на шею. Я Витьку от такого счастья чуть снова реанимацию не устроил. Но он от меня шарахается и убегает. Еще и ссыт где попало. Ну что, уволите?

– Нет, – ответила начальница. – А можешь улиток пристроить?

– Каких улиток? – опешил Александр.

– Ахатинов. Внучка завела, а они размножаются, как твои морские свиньи.

– Хомяки, – уточнил Александр.

– Не важно. Внучка, понимаешь, очень чувствительная девочка. Узнала, что детенышей улиток называют улитятами, и требует всех сохранить. Не знаю, что и делать.

– Яйца точно нужно сначала морозить. Иначе они потом расплодятся, пожрут сначала друг друга, а потом огород. Живучие, заразы, – авторитетно заявил Александр.

– У меня нет огорода, а в морозилке курица и говядина, еще фрукты на компот, – опешила начальница.

– Ладно, скажите внучке, что яйца улиток в пансионат на зимовку поедут. Чтобы вылупились в нормальных условиях. Их много, и им тесно, кстати, чистая правда. С Анькой это прошло. Поверила.

– Вы сможете сделать так, чтобы эти улитки не вернулись с курорта? – спросила шепотом начальница.

– Так не вопрос! В лучшем виде все организуем! Заморозим, выбросим, вывезем!

– Господи, я не могу врать внучке, – призналась, сокрушенно качая головой, начальница.

– А кто может врать детям? – хохотнул Александр. – Никто! А что делать?

– Детям врать нельзя, – заявила начальница. – К тому же у меня должность. Какой я ей пример подам? Давайте вы моей внучке расскажете про… выезд в пансионат. Тем более у вас уже был подобный опыт.

– Если не уволите, все сделаю, – кивнул водитель.

– Вы меня шантажируете? – подняла бровь начальница.

– Да, шантажирую, улитками, – кивнул Александр, – понимаете, мне сейчас работу никак нельзя терять. Витьку нужно в ветеринарку – кардиограмму сделать, нервы проверить. Жена уже всю плешь проела, как я за собакой недосмотрел. Витек совсем странный стал – лаять перестал. Как меня видит, так замолкает тут же. Даже соседи приходили спрашивать, почему собака перестала лаять как заполошная. Когда Витек мне игрушку свою принес, я сам офигел. Говорю, зачем мне твоя игрушка? А он пятится и уходит. Анька тоже уже заподозрила неладное. Раньше Витек ее хозяйкой считал, а теперь только меня слушается. Да я сам в шоке! Мне перед мужиками неловко! Мы тут в прошлое воскресенье на охоту пошли, так все собаки теперь от меня команды ждали. Кирюхин бультерьер вообще, как меня видит, сразу поносить начинает. А Лора застывает на месте – и все, не реагирует. Кажется, они испугались, что я их тоже, как Витька, трясти начну. Мне нужно в ветеринарку, чтобы Витька там подлатали, и он стал прежним. А это деньги. Мои зубные импланты стоят дешевле, чем собакины нервы. Ладно, я уж как-нибудь без новых зубов дохожу. Жена так и заявила – или твои зубы, или нервы бедного Витечки. Витечка! Она его так назвала! Да с такой нежностью! Ко мне никогда так не обращалась!

– Хорошо. Я вас не уволю. Только одна просьба – можете всех забрать, но одну улитку сохранить? Я назвала ее Дашей. Очень умная. Вылезает из аквариума и смотрит со мной кино. Поворачивается, чтобы свои рожки-спутники настроить, и сидит, замерев. Когда я выключаю ноутбук, Даша домой уползает. Ее оставьте, очень вас прошу.

– Хорошо. Только вы ей, что ли, пластырь на панцирь наклейте, чтобы я не перепутал, – кивнул Александр.

– Наклею. Конечно. Александр, почему мне кажется, что улитки умнее нас? Это нормально?

– Ну, моя жена точно умнее нашего Витька, но до Серегиной Лоры ей далеко! – рассмеялся Александр.

Неслучайные люди

«Все хорошо, все хорошо. Надо потерпеть всего два дня», – говорила себе Елена Ивановна, уже добрые двадцать минут лежа лицом в унитазе. Ее рвало страшно. Видимо, сказался перепад температур и давления. «Главное, что унитаз мой, собственный», – продолжала она твердить себе.

Елена Ивановна, пятидесяти лет, была профессором. Достаточно известным и востребованным специалистом. Ее часто приглашали выступить с лекцией или провести семинар в том или ином городе. За гонорар, естественно, который в последнее время стал вполне достойным. Елену Ивановну передавали из рук в руки по сарафанному радио как уникального лектора, отмечая предельную пунктуальность и блестящее проведение всех запланированных мероприятий. Ей это, безусловно, льстило, как и гонорар, медленно, но верно возрастающий. Но иногда она снова оказывалась в прошлом, когда ездила с лекциями не пойми куда и не пойми зачем. Когда спала на разваливающихся кроватях в гостиницах, которым звезды уже присвоили, но внезапное отключение горячей воды или отопления еще входили в список предоставляемых услуг.

Борясь с очередным рвотным позывом, она вспомнила вдруг, как еще студенткой ездила в Казахстан читать лекцию по узкой филологической теме, кажется, про склонение числительных. Аудитория не поняла ни слова из того, что она говорила, так ей, во всяком случае, показалось. Она толком и не помнила слушателей, зато гостиницу запомнила надолго – соседка сварила плов на появившейся из ниоткуда крошечной плитке. Потом таким же мифическим образом на столе появились водка, наливка. Елене Ивановне – тогда еще ее называли Леночкой – было очень плохо. Она отравилась и заболела. Соседка ее выхаживала, заставляя съесть плов и выпить водки. Елену Ивановну тошнило и лихорадило. Она точно помнила, что очень переживала из-за соседки. Та говорила на незнакомом языке, этимологию которого Елена Ивановна не могла определить. Даже языковую группу. Но отчего-то все понимала. Проблем с общением не возникло. Елена Ивановна хотела спросить соседку, на каком языке та говорит, но не решалась, боясь показаться невежливой. Да и после очередного приступа рвоты вопрос отпадал сам собой. Все становилось не важно. Жить, впрочем, тоже не очень хотелось. Еще Елена Ивановна хотела попросить соседку не бить так сильно по щекам, но не знала, как это сказать на родном для той языке. А по-русски стеснялась. Едва Елена Ивановна проваливалась в счастливое забытье, соседка начинала отвешивать ей увесистые пощечины и отпаивать то ли водкой, то ли спиртом и чаем на травах неизвестного происхождения. Заставляла поесть, буквально впихивая еду в рот. После той поездки Елене Ивановне было ничего не страшно. Она знала, что выжила чудом. Если бы не соседка, точно бы осталась трупом в той гостинице. Удивительно, но Елена Ивановна не помнила, как зовут ее спасительницу, хотя как-то к ней обращалась. И наверняка уточнила имя. Но память его не сохранила. А запах того чая она бы узнала безошибочно. И вкус того плова. Но больше ей никогда не попадался ни тот плов с особыми специями, ни чай с особыми травами.

Елена Ивановна, откровенно говоря, путешествовать не любила, но в последнее время именно гонорар от поездок составлял основную статью ее доходов. Да еще и единственная любимая дочь Катя переехала жить к возлюбленному, оставив мать в «счастливом одиночестве», как радостно ее убеждала. Так что Елена Ивановна соглашалась на поездки, чтобы не сойти с ума, пребывая в этом счастливом одиночестве. Она могла бы завести кошку или собаку, но с кем их оставить, когда придется уезжать в очередную командировку? На дочь? Не вариант. Та жила интересами своего возлюбленного и переключаться на другие не желала. Возлюбленный любил альпинизм, горные лыжи и прочий экстрим. Катька, с детства боявшаяся высоты, пыталась побороть страх. Елена Ивановна в личную жизнь дочери старалась не вмешиваться. Да и как вмешиваться, если у самой не сложилось в браке?

Она еще раз сверилась с присланной программой трехдневного пребывания. Да, будет непросто. Главное, выспаться – разница во времени всего два часа, но в минус. То есть подъем по столичному времени в пять утра. Елена Ивановна была счастлива, когда Катька выросла и стала сама собираться в школу, давая матери высыпаться. Все лекции Елена Ивановна старалась ставить после одиннадцати, за что студенты ей были только благодарны. Да, фамилия, имя, телефон сопровождающего плюс телефон водителя в программе имелись. Елена Ивановна закрыла глаза, но в самолетах, как и в гостиницах, она спать не могла. Едва дремала. Таблетки хватало на четыре часа, потом начинался душный морок. Елена Ивановна открывала и закрывала окна, убавляла и прибавляла температуру батареи, но поспать удавалось лишь урывками. Давление, в молодости всегда низкое – девяносто на шестьдесят, – с возрастом стало подниматься все выше и выше. В сумке всегда лежала таблетница на все случаи – гипертония, расстройство желудка, головная боль. Так что номер категории люкс, который просила от организаторов Елена Ивановна, был не прихотью или признаком звездной болезни, а способом выжить. В этих номерах всегда стоял чайник и лежали чайные пакетики. В поездках Елена Ивановна была осторожна с питанием и напитками. В тяжелых случаях, как сейчас, например, ее спасал крепкий сладкий чай.

Водитель Алексей встретил, отвез в гостиницу. Соглашаясь на поездку, Елена Ивановна раз десять сказала, что ей нужен отель четыре звезды, номер с двуспальной кроватью. Организаторы все подтвердили.

Гостиница, в которую привез ее Алексей и очень быстро уехал, не козыряла звездами. На вид она казалась бывшей общагой, перестроенной под хостел.

– Я вам сейчас выдам ключ, только, пожалуйста, не потеряйте его, – попросила Елену Ивановну девушка на ресепшен. – И когда будете выходить в соседнюю комнату, тоже закрывайтесь. Каждый раз. Так, на всякий случай. Замок немного заедает, вы дверь приподнимите слегка, тогда закроется.

– Простите, в какую комнату я должна выходить и какую дверь приподнимать? – спросила, слегка ошалев от информации, Елена Ивановна.

– Ну, если в туалет или в ванную соберетесь, – слегка напряженно ответила администратор.

– Я ничего не понимаю, объясните еще раз сначала и поподробнее, – попросила Елена Ивановна.

Как выяснилось из объяснений администратора, гостье забронировали номер категории не просто эконом, а суперэконом – две комнаты с общим санузлом.

– А в соседней комнате уже кто-то живет? – уточнила Елена Ивановна.

– Да.

– Женщина? – Елена Ивановна вспомнила, что вроде бы есть такая практика в поездах – женские и мужские купе.

– Нет, мужчина, – тяжело выдохнула администратор. – Но с виду он приличный.

– То есть вы предлагаете мне не только жить с посторонним мужчиной в соседней комнате, но и писать с ним в один унитаз, предварительно непременно закрыв дверь в свою комнату на ключ? – Елена Ивановна начала нервно подхихикивать.

– Я нет, не предлагаю, – испугалась администратор. – Вам так забронировали. Но, знаете, многие соглашаются. Особенно одинокие.

Елена Ивановна набрала номер водителя и попросила отвезти ее в аэропорт. Если он или организаторы хотят, то пусть сами живут с мужиком в соседней комнате, бегают по коридору в полотенце и ждут очереди принять душ.

Через десять минут Алексей примчался и повез Елену Ивановну в другую гостиницу, где ей быстро забронировали номер.

– Пока я не заселюсь, вы никуда не уедете, – строго объявила ему Елена Ивановна – а она умела быть строгой и категоричной. Студенты прозвали ее Ниндзя. Иногда говорили ласково – Ниндзюшка. Но в то, что Елена Ивановна умеет убить взглядом или способна достать меч и порубить на мелкие куски за очевидную глупость, никто не сомневался. Елена Ивановна очень не хотела доставать меч и рубить, но иногда приходилось. Как сейчас, например.

– Поставьте свой автограф, пожалуйста, – попросил на сей раз юноша-администратор, видимо, считавший себя весельчаком-балагуром.

– Ставят подпись, автограф дают, – отрезала Елена Ивановна. – И под чем я должна подписаться?

Юноша заглянул в компьютер и бодро отрапортовал:

– Номер стандарт с двумя односпальными кроватями.

– И кто ко мне присоединится на сей раз? Вы или этот юноша? – повернулась к водителю Елена Ивановна, выдав свой знаменитый убийственный взгляд. – Или мы сейчас дружно пойдем делать перестановку и сдвигать кровати?

– Номер люкс, бронировали люкс, – испугался водитель Алексей и начал кому-то звонить. – Опять все перепутали.

– Так вы же мне и звонили, – на голубом глазу признался администратор, – сказали самый дешевый бронировать.

– Может, я все же в аэропорт? – уточнила вежливо Елена Ивановна.

– Люкс! – воскликнул Алексей, схватил чемодан и побежал к лифту.

Позже Елена Ивановна пересказывала дочери эту историю с заселением.

– Мам, а водитель у тебя с огоньком оказался. Уверена, что он водитель, раз быстро тебя в люкс переселил? Может, он только прикидывается водителем? Ты к нему приглядись! – хохотала дочь. – И, может, зря ты из первой гостиницы сбежала? Все время жалуешься, что тебе не хватает реального материала для лекций – современного языка, забавных лексических примеров. Представляешь, сколько бы ты набрала за два дня? На диссертацию хватило бы!

– Вообще-то я уже пятнадцать лет как доктор наук, – рассмеялась Елена Ивановна. – И доктор наук хочет писать в собственный унитаз. И потом, у меня уже был подобный опыт. С твоим отцом я как раз так и познакомилась. Когда бежала по коридору общежития, замотанная в полотенце.

– Представляю, – хмыкнула дочь.

– Не представляешь. У меня у одной из всей общаги было махровое полотенце, настоящее. Его даже украсть не решались, потому что все знали, что оно мое. Мне мама подарила на поступление в институт. Твой отец не на меня среагировал, а на полотенце. Он такого никогда не видел и решил познакомиться с полотенцем. Хотя бы потрогать. Не меня, полотенце.

– Ну видишь! Иногда с полотенца все и начинается! – воскликнула дочь. – А вдруг бы в соседней комнате оказался мужчина твоей мечты?

– Ага, я тоже так думала, когда мне было двадцать. Но потом твой отец, как ты помнишь, женился на машине, потом на квартире и даче. А начиналось да, очень романтично, с полотенца, – заметила Елена Ивановна.

– Мам, я тебя просто хотела рассмешить. Ты там это, держись, – тихо сказала дочь.

Держаться, надо признать, пришлось.

Елена Ивановна, прежде чем принять таблетку, без которой не могла бы уснуть, еще раз сверилась с расписанием. Встречать и сопровождать на встречи и лекции должна была некая Наталья Михайловна. Телефон такой-то. Когда на следующее утро Елена Ивановна спустилась в вестибюль гостиницы, Наталья Михайловна уже была там. На десять минут раньше назначенного времени. Елена Ивановна, предельно пунктуальная, это отметила и решила, что можно выдохнуть. Дальше все пройдет гладко.

Лекция действительно прошла успешно – аудитория оказалась заинтересованная, Елену Ивановну засыпали вопросами и долго не отпускали. После Наталья Михайловна должна была ее, так сказать, сопроводить на следующую встречу, но извинилась и объявила, что не сможет. Муж недоволен, что она целый день отсутствует. Надо успеть домой, обед разогреть и подать.

– Да, конечно, – опешила Елена Ивановна, поскольку ни разу не сталкивалась с подобным аргументом. Обычно фигурировали болезни, пробки, задержки рейсов, другие форс-мажоры, но никак не желание непременно подать мужу горячий суп.

Кажется, Наталья Михайловна поняла, что гостья слегка ошарашена, поэтому решила объясниться.

К своим сорока пяти годам Наталья Михайловна, филолог по образованию, поняла, что жизнь ее прожита зря. Никого у нее нет – ни детей, ни мужа, родителей давно похоронила. Работа не приносила ни удовольствия, ни достатка. И она приняла приглашение приехать в этот город. Терять было нечего.

– Понимаете, я уже не надеялась кого-то встретить. И тут Валера, – призналась с дрожью в голосе Наталья Михайловна. – Теперь мы вместе. В прошлом году поженились. Сейчас он почти не пьет.

Наталья Михайловна говорила с неподдельным восторгом и гордостью.

– А до этого пил? – уточнила, находясь слегка в панике, Елена Ивановна. Впереди еще одна лекция, потом семинар.

– Пил, – подтвердила Наталья Михайловна. – Но он добрый, на самом деле. А если что делал, так это от водки. Не в себе был.

– Убил кого? – вежливо уточнила Елена Ивановна.

– Да, жену бывшую, так она сама его довела! – воскликнула Наталья Михайловна.

– И, если вы сейчас не разогреете ему обед, он вас тоже убьет? – невольно хохотнула Елена Ивановна. Она хотела напомнить коллеге, что так не делается. Что есть рабочие обязательства, она не знает город, ей обещали сопровождение, чтобы она смогла спокойно читать лекции и ни о чем не заботиться.

– Вы не волнуйтесь, я вам вызову такси. Только вы заплатите по номеру телефона, а я вам потом переведу, – лепетала Наталья Михайловна, уже всей душой летевшая к Валере и не разогретому супу.

Елена Ивановна покорно села в приехавшее такси, вонявшее рыбой, рвотой, немытыми телами, возможно, уже разложившимися. Таксист щелкал семечки, смачно сплевывая шелуху в окно.

Наталья Михайловна села рядом, попросив таксиста высадить ее на остановке. Елена Ивановна смотрела, как та бежит навстречу собственному счастью, и гадала, что заставило эту женщину, приехавшую сюда из столицы, получившую приличное образование, забыть обо всем ради какого-то Валеры.

На следующий день Наталья Михайловна сидела на диванчике в гостинице на десять минут раньше назначенного времени. Синяк под глазом она замазала не очень умело. На шее был густо намотан шарф.

– Он вас что, бьет? – напрямую спросила Елена Ивановна.

– Нет! Я сама виновата! Попала под руку! – начала причитать Наталья Михайловна.

– А у вас есть фото вашего Валеры?

Наталья Михайловна тут же достала телефон и показала фотографию, стоявшую на заставке. Валера оказался плешивым мужичонкой, по виду давно и прочно спившимся. Наталья Михайловна выглядела счастливой, улыбалась, он, недовольный, смотрел куда-то в сторону.

– Вы прекрасная пара, – сказала Елена Ивановна. – Желаю вам счастья.

– Спасибо! Вы меня простите? Я вас сейчас довезу и оставлю. Валера не хочет, чтобы я работала. Он пока спит, но скоро проснется.

– И снова даст вам в морду за отсутствие?

– Вы не понимаете, – обиделась Наталья Михайловна.

– Да, вы правы, не понимаю. И сообщу всем коллегам, что вы не можете исполнять служебные обязательства из-за Валеры.

– Зачем вы так? – опять обиделась Наталья Михайловна. – У нас тут камеры по всему городу. Если бы с вами что-то случилось, преступников обязательно нашли бы!

– А вариант, чтобы ничего не случилось, вы не рассматривали? – Елена Ивановна держалась уже с трудом.

– Простите, мне пора.

– Что, ваш Валера еще не разбил вам губу за неподанный кофе? Или не переломал ребра за недожаренное мясо? Вы вообще в себе? Как вы такое терпите? – закричала Елена Ивановна.

– Не вам судить, – отрезала Наталья Михайловна и ушла.

«Да, судить такое сложно», – согласилась сама с собой Елена Ивановна, в десятый раз объясняя глухой бабулечке, сидящей на вахте, что она приглашенный профессор и у нее запланирована лекция, которая начнется через пять минут, и очень не хочется опаздывать. Бабулечка кому-то звонила, кричала в трубку, не слыша ответа. Наконец за Еленой Михайловной буквально прискакала, прыгая по лестнице через две ступеньки, аспирантка и повела по коридорам.

– Как я рада вас видеть! Не представляете! – восклицала аспирантка, представившаяся Дашей. – Сто раз мечтала приехать к вам на лекцию в Москву, а услышу здесь.

– Что мешало приехать в столицу? – из вежливости уточнила Елена Ивановна.

– С мужем разводилась. Потом Наталья Михайловна пригласила приехать сюда на неделю, осмотреться. Вот, осмотрелась. Уже два года здесь. Мне просто отлично – бывший муж вообще боится приезжать в наши края.

– Я его понимаю, – не сдержавшись, рассмеялась Елена Ивановна. – У вас есть дети?

– Да, двое. С ними тяжело. Они тут после нашей школы считаются гениями и вундеркиндами. Вообще не хотят учиться. И общаться. Старшая, Таська, страдает, скучает по подружкам, школьному театральному кружку. Не может простить мне переезда. Можно вас после лекции пригласить к нам в гости?

– Можно, я никуда не спешу, – отчего-то согласилась Елена Ивановна.

В гостях она узнала, что Даша, тоже филолог по образованию, стала хозяйкой частной гостиницы, скорее хостела, который купила на деньги от проданной столичной квартиры в хорошем районе.

– У нас принято разуваться на входе, – инструктировала Елену Ивановну хозяйка, – руки можно помыть там, но, если пойдете в туалет, смывайте не много, тут бывают проблемы с канализацией. Попшикайте освежителем после себя. Если кнопка унитаза не сработает, вы крышку бачка сдвиньте немного вправо или влево, а если опять не сработает – тогда откройте и дерните смыв вручную.

Елена Ивановна сделала все по инструкции – сначала двигала в разные стороны крышку бачка, потом открыла и дернула. Но выйти из туалета у нее не получалось. Она и так, и сяк крутила ручку с пимпочкой, но заело всерьез.

– Елена Ивановна, не волнуйтесь, сейчас я за отверткой сбегаю и вас выпущу, – крикнула ей с другой стороны двери Даша.

– Хорошо, спасибо, – ответила вежливо гостья.

Даша что-то там подкрутила, и дверь открылась.

– Простите, у нас тут все время так. Идемте ужинать. – Даша повела ее на кухню.

Клеенчатая скатерть, тарелки со сколами на ободках, вилки с ложками с несмываемым слоем жира.

– Как вам тут живется? – спросила Елена Ивановна, разглядывая остывший суп.

– Проще сдохнуть, – ответила дочка Даши Тася, возя ложкой в тарелке.

– Всегда тяжело обустраиваться на новом месте.

– Тяжело, когда у тебя мать идиотка, решившая, что в ее гостиницу хлынут потоком туристы, – заявила Тася. – Туристы, ау? Вы где? Сюда только местные алкоголики заходят погреться и поссать.

– Тася! Что ты такое говоришь? – ахнула Даша. – Что о нас подумает гостья?

– Она уже все подумала. Кому ты пытаешься пустить пыль в глаза? – хмыкнула девочка. – Только себе. Если хотела сбежать от папы, мы тут при чем? Маме, знаете ли, нравится, что тут зимой солнце. И нужно в солнечных очках ходить. А то, что у нее цистит, она вам не рассказала? Воздух тут чистый, экология, ага. А то, что пока дойдешь от дома до школы, отморозишь себе все, что можно, это экологично? Я в первый год чуть без уха не осталась! Отморозила так, что думала, врачи его по кускам будут отрывать. Тут нельзя жить, объясните это маме! Никому нельзя! Особенно детям. Тут хочется умереть. Сюда приезжают те, кто с ума сходит или от проблем, или от собственных трагедий. Маму папа бросил, вот она и сорвалась. А мы тут при чем? Мы учились в лучшей школе, а теперь я учусь в школе для дебилов.

– Во-первых, не «она», а «Елена Ивановна». Во-вторых, смени тон, это невежливо. И если Елена Ивановна сюда приехала, значит, и другие захотят. – Даша старалась говорить спокойно.

– Что, скажешь, я не права? Если бы не развод, ты бы сюда по доброй воле приехала? Вот Елене Ивановне заплатили за то, чтобы она согласилась побыть здесь хотя бы два дня, а тебе? Ты же у нас за идею! За то, чтобы нести доброе и вечное! Много ты заработала на своем добром и вечном?

– Прекрати немедленно, – крикнула Даша, – нельзя так говорить!

– Конечно, нельзя, – кивнула девочка, – тебе-то можно, а мне, конечно, нельзя. Я бы никогда не привезла сюда своего ребенка.

– Вот роди сначала, а потом решай, кого куда привозить. – Даша шмякнула на стол тарелку с салатом и заплакала. Тася выскочила из-за стола и убежала в комнату. – Да, я была не права, знаю. Не надо было с ними так.

– Никогда не знаешь, как правильно, а как нет, пока не попробуешь, – ответила Елена Ивановна.

– Вы бы тоже не приехали, если бы знали, как тут все будет, – согласилась Даша.

– Да, вы правы. Не приехала бы. Но теперь я умею за себя постоять, и у меня есть личный унитаз, а не в очередь с незнакомым мужчиной, – грустно рассмеялась Елена Ивановна. – Знаете, я впервые так сделала, раньше просто согласилась бы и перетерпела. Иногда не нужно терпеть, чтобы получить то, чего заслуживаешь. Мне кажется, вы заслуживаете большего.

– Знаю, все так говорят, – пожала плечами Даша. – Но как вернуться, если сожгла все мосты?

– О, это очень просто. Про мосты – любые, сожженные или построенные – очень быстро забывают. Уверяю вас, все будут думать, что вы уезжали на пару месяцев, а не на год или два. Время быстротечно. Столько всего произошло за это время. Так что вас встретят с распростертыми объятиями, и я не преувеличиваю. Возвращайтесь, верните детей в привычную среду. Все получится, если только у вас нет Валеры, – пожала плечами Елена Ивановна.

– Наталья Михайловна мой учитель, я ей очень благодарна. Она заставила меня поступить в институт, занималась со мной. Я не могла ей отказать. Она правда лучшая. Заменила мне мать. Она – моя семья.

В коридоре зазвонил телефон. Тот, из старой жизни, на шнуре.

– Мам, тетя Наташа! – крикнула Тася, ответившая на звонок.

– Да, сейчас, конечно, – залепетала в трубку Даша.

– Он ее опять избил? – уточнила Елена Ивановна, глядя, как Даша собирает аптечку.

– Да. Мне нужно к ней. Только пожалуйста, никому не говорите, – попросила Даша.