– Впереди сядет Фрэнсис, – холодно произнес он.

Я удивленно моргнула, но проливной дождь скрыл выражение моего лица.

– Конечно, – сказала Эмили и провела рукой по округлившемуся животу, небольшому, но уже очевидному под обтягивающим свитером.

Уж не специально ли она так оделась сегодня? Она собиралась сообщить Форду новости и показать, насколько они реальны. В последние недели она носила только расклешенные платья под моим просторным пальто, вероятно, чтобы скрыть изменившуюся фигуру. Но сегодня оделась так, будто хотела, чтобы все увидели живот.

Ее юбку с глубокими карманами и резинкой на талии я хорошо знала, ведь сшила ее собственноручно, потратив на роскошный вельвет последние деньги.

Я не помнила, чтобы одалживала Эмили юбку. Уверена, что не одалживала. Форд уставился куда-то в пространство, а Эмили обошла машину спереди в свете фар, словно специально, чтобы подчеркнуть выпирающий из стройной фигуры живот.

Мы молча тронулись, но когда я посмотрела в зеркале заднего вида на Эмили, она улыбалась.

Глава 20

На экране телефона вспыхивает имя детектива Крейна, и я неохотно откладываю дневник тети Фрэнсис.

– Алло.

– Аннабель. Это Роуэн Крейн.

– Да. – Я улыбаюсь тому, как неуклюже он начинает разговор, но тут вспоминаю его подпись на письме с угрозами. – Чем могу помочь? – спрашиваю с холодком.

– Я возвращаюсь в поместье Грейвсдаун. Не хочу вас волновать, но меня немного беспокоит ваша безопасность. Можете запереть свою дверь?

– Почему? Что-то случилось?

– Я проверил камеры одиннадцатичасового парома, чтобы подтвердить алиби Саксона.

– Дайте угадаю, – говорю я, снова вспоминая обман Эндрю. – Его не было на пароме.

– Не было. Он приехал раньше, и во время убийства Фрэнсис его машину сняли камеры Касл-Нолла.

– Я знала, что он врет.

– Каким образом? – спрашивает Крейн.

– Вижу лжецов насквозь.

Фраза повисает в воздухе, и я надеюсь, что у Крейна возникает приступ вины. Потому что чем дольше я об этом думаю, тем больше мне жаль Фрэнсис, она мне нравится, и я никак не могу представить, за что ей можно угрожать судебным преследованием.

– В общем, я еду. Я допрошу Саксона, но, пожалуйста, не пытайтесь припереть его к стенке, как бы вам ни хотелось получить наследство. Он может придумать какую-нибудь другую причину, по которой сказал Эльве, будто делал вскрытие в Сэндвью. А после убийства ему якобы пришлось придерживаться прежней лжи.

– Почему, например? У него другая женщина?

Сколько измен может быть в такой маленькой деревне? Я отношусь к этому скептически, но, может, я немного наивна.

– Откуда мне знать? Просто ничего не предпринимайте до моего приезда. Заприте дверь и дождитесь меня, хорошо?

И хотя я знаю, что Саксон теперь один из главных подозреваемых в убийстве тети Фрэнсис, мне не нравится, что детектив мне указывает. И у меня не сложилось впечатления, будто Саксон может сделать мне что-то плохое. Все это выглядит как удобный способ помешать мне вести расследование. Крейн, похоже, не хочет, чтобы я бродила по дому и копалась в его секретах.

– По возможности я не стану разговаривать с Саксоном, – уклончиво отвечаю я, потому что под растущими подозрениями теплится крошечная надежда, что Крейн не сделал ничего дурного, только написал то письмо в защиту отца. Пусть моя совесть будет чиста, я не стану ему лгать. Пока что.

Когда он отключается, я убираю ноутбук и прячу дневник Фрэнсис в рюкзак. Выхожу из комнаты в огромный дом, чтобы забрать папки тети Фрэнсис.

В библиотеке я обнаруживаю Саксона и Эльву. Я ощущаю звоночки тревоги, потому что, судя по валяющимся на полу выпотрошенным папкам, мне вряд ли удастся так просто ими завладеть. Похоже, я прибыла к свадебному столу слишком поздно, остались только вялый салат и высохшая картошка.

С моим приходом в воздухе повисает напряжение, но Саксон вежливо здоровается. Эльва полностью меня игнорирует, почти с головой зарываясь в ящик.

Решаю не пытаться оттеснить Эльву от ящиков и сосредотачиваю внимание на остальной комнате. Мне интересно, как работал мозг тети Фрэнсис, кого она боялась больше всех. Потому что, читая зеленый дневник, я начинаю узнавать юную Фрэнсис. Но какой она стала в зрелом возрасте? Как девушка с таким острым умом превратилась в женщину с паранойей?

Видимо, началось все с предательства близкого человека.

Первым делом я осматриваю книжные полки, чтобы понять, какой была Фрэнсис незадолго до смерти. Книжные полки – это окно в разум их хозяев. Замечаю книги по астрологии и таро, втиснувшиеся между научными изданиями, словно чудаковатые родственники на семейном сборище. Повсюду фигурки птиц, а по центру полки с энциклопедиями и определителями растений стоит древняя пишущая машинка. Тетя Фрэнсис увлекалась составлением букетов, но жила она убийством.

Я слышу, как Саксон ругается себе под нос, копаясь в папках. И тут замечаю то, что пропустила, когда забирала папки Крейна и Арлингтона. Один единственный ящик заперт на кодовый замок, и Саксон перебирает комбинации, с каждой попыткой раздражаясь все больше.

– Монтировка упростила бы дело, – ворчит он.

Я подхожу к замку и лениво кручу наборный диск.

– Испортить все веселье?

Саксон с прищуром смотрит на меня, но ухмыляется одним уголком губ.

– Я мог бы ответить, что веселье тут неуместно.

Я слегка улыбаюсь в ответ – у меня сложилось впечатление, что он из тех людей, которым разгадка кода доставит удовольствие. Если б в основе не лежали убийство и соперничество, мы с Саксоном составили бы отличную команду. Он совершенно не похож на странного десятилетнего ребенка из дневника Фрэнсис, и я гадаю, по какой причине он так изменился, превратившись из раздражающего мальчишки в успешного и уверенного в себе человека. А еще я думаю о первых словах Саксона, когда он узнал о замысле тети Фрэнсис. «Ее план почти гениален. Дядя Форд гордился бы Фрэнсис». Первая его реакция – похвалить Фрэнсис за интересную игру, и я уверена, он предпочтет элегантное решение загадки, а не взлом бульдозером.

Поэтому я парирую:

– В этой фразе «веселье» обычно означает, что вы пропустите нечто интересное, если обойдете острые углы. В этом случае – набор цифр, достаточно важный для Фрэнсис, чтобы использовать его в качестве кода для замка, и, вероятно, играющий роль и в других аспектах ее жизни. – Я бросаю взгляд на предсказание, написанное на стене. – Она не производит на меня впечатление человека, который выберет случайные цифры.

В глазах Саксона мелькает какая-то мысль, и он немедленно возвращается к замку. Здесь у него преимущество, он ведь давно знаком с Фрэнсис. Самое интересное, что он говорит мне, какие цифры набирает и что они значат. Он вводит день рождения Фрэнсис, потом собственный и день рождения ее покойного мужа, дату его смерти (выглядит жутковато, но вполне в духе тети Фрэнсис с ее мрачной одержимостью) и – вот так сюрприз – день рождения моей мамы, который помнит наизусть.

Ничего не подходит, и я спрашиваю, когда родились Роуз и Эмили Спарроу.

– Откуда мне знать? – вскидывается Саксон.

От двери доносится голос мистера Гордона, тихий и печальный.

– Эмили родилась первого декабря 1949 года.

В комнате повисает тишина. Саксон крутит диск направо, к первой цифре, потом налево ко второй, а затем снова направо, к сорока девяти. Когда и этот набор не срабатывает, мистер Гордон вздыхает и идет дальше по коридору, скрываясь из вида.

Саксон возвращается к другим ящикам, в которых по-прежнему роется Эльва. Я беру маленькую связку ключей, чтобы открыть новый ящик, но Эльва слишком шумит, мешая мне думать. Она возбужденно шуршит бумагами, все равно что ногтями по грифельной доске моего методичного ума.

Саксон, похоже, перенимает ее манеру, ныряет в ящики и бормочет себе под нос, даже не пытаясь скрыть свои мысли:

– Фрэнсис явно убил кто-то из деревни, на кого она накопала компромат – она только этим и занималась. И вся эта чепуха здесь.

Я решаю вернуться, когда они закончат, а пока исследовать дом. Вытаскиваю телефон, фотографирую схемы с расследованиями на стенах и оставляю Саксона и Эльву мародерничать дальше.



Я иду через кухню, но там нет ни следа Бет. Наверное, подав завтрак, она вернулась в свой магазин. А у меня еще столько дел. Я хочу осмотреть ферму – тот выстрел 1966 года отдается эхом у меня в голове. Надо навестить ветклинику подруги Бет Миюки и расспросить насчет железа. Но чем дольше я брожу по дому, тем живее представляю сцены из старого дневника тети Фрэнсис.

Делаю круг по библиотеке и воображаю темный апрельский вечер, гудящий огонь в камине и барабанящий по окну дождь. За большим письменным столом высятся книжные полки, и мое внимание привлекает шахматная доска. Рядом лежит искусно сделанная доска для нардов, закрытая на защелку, я достаю ее с полки и ставлю на стол.

Я беру фотографию, которую нахожу за ней, и пристально рассматриваю: Форд, Фрэнсис и Саксон стоят в саду, залитом солнечным светом. Внизу подпись от руки: «Сад Пагман, Кабул. Медовый месяц, 1968 год». Это первая фотография Форда, которая попалась мне на глаза. Он привлекателен, но все внимание притягивает Фрэнсис. Она немного отличается от фотографии на схеме по расследованию убийства – той, где Фрэнсис с Эмили и Роуз. Она и раньше была красива, но здесь выглядит роскошной и уверенной в себе. В то лето, когда пропала Эмили, им всем было по семнадцать, так что на этой фотографии ей около двадцати.

Я брожу без цели, мне просто нравится думать во время ходьбы. В конце концов я оказываюсь в прихожей и, вместо того чтобы свернуть налево, в столовую, возвращаюсь на кухню, еще раз взглянуть на впечатляющую оранжерею.

За кухней есть еще одна гостиная, которую я не заметила раньше, видимо, потому, что туда ведет длинный коридор. Большие стеклянные двери гостиной выходят на террасу в саду. С задней стороны дома – крутой склон с лужайками, и оттуда открывается идеальный вид на сад. Я смотрю через стеклянные двери на просторы поместья.

Теперь я вижу все через призму дневника, поэтому не останавливаю взгляд на тщательно постриженных кустах и взбирающихся по каменным стенам розах. Я едва замечаю огромные фонтаны с журчащей водой и зеленый лабиринт где-то вдали. Мои глаза останавливаются на том, что я надеялась найти. Отсюда я вижу детали, о которых писала Фрэнсис. С южной стороны лужайку ограждает густая полоса деревьев. Где-то там была дыра в заборе. Интересно, думала ли когда-нибудь тетя Фрэнсис, стоя на этом месте, как тот сломанный забор изменил ее жизнь.

Я вглядываюсь в полосу деревьев и вижу маленькую полянку. Представляю, как Эмили и Уолт курят, сидя на греческих развалинах, а Эмили подшучивает над Фрэнсис, потому что та еще девственница.

Была ли Эмили в самом деле беременна от Форда? Но ведь… замуж за него вышла Фрэнсис. И у Форда не было детей, кроме племянника. По крайней мере, детей, которых он признал. Нас с мамой включили в завещание, потому что мамин отец был братом Фрэнсис. У нас нет кровного родства с Грейвсдаунами, мы связаны с ними только через Фрэнсис. Я испытываю искушение задержаться в этой солнечной комнате и почитать дневник, но слышу голоса из библиотеки. Видимо, приехал детектив Крейн и допрашивает Саксона.

Я нахожу взглядом вдалеке фермерский домик. Он стоит в долине, за небольшим каменным мостом через реку Димбер. Выглядит он как с открытки или из зачарованного сна. Колесо водяной мельницы на самом деле крутится, а от реки отведен канал в большой пруд, почти полностью огибающий дом, так что тот словно стоит на острове. Я пытаюсь представить, каким дом был тем вечером, когда Уолт (мистер Гордон) ударил Эмили по лицу, а Фрэнсис в панике выстрелила из револьвера, найденного в кармане пальто.

Связано ли исчезновение Эмили с теми событиями или это отдельная загадка, которая невольно меня затянула? Или я просто теряю время зря и в итоге лишусь наследства? Прошло всего два дня после убийства тети Фрэнсис, но мне уже кажется, что передо мной поставили непосильную задачу и ее не решить за оставшееся время.

Возвращаюсь в оранжерею, соединенную с большой кухней. По стеклянной стене карабкается жасмин, а воздух наполнен ароматом апельсиновых деревьев в кадках. Такое впечатление, будто здесь собраны все мыслимые растения и за всеми хорошо ухаживают и поливают.

Интересно, кто поливает растения после смерти тети Фрэнсис? Доступ в дом есть у Бет и Арчи, и я решаю еще раз поговорить с Арчи, посмотрим, что он скажет. Открываю дверь в выбеленной боковой стене оранжереи, думая, что та ведет наружу.

Но я попадаю в темную и, надо сказать, вонючую кладовку. Как и все в доме, она слишком огромная. У одной стены – плащи и резиновые сапоги, у другой – сложенные друг на друга чемоданы и сундуки, хотя в тусклом свете их трудно разглядеть. Здесь нет окна, только мутное витражное стекло другой двери пропускает слабый свет. Я представляю этот вход глазами Фрэнсис – должно быть, это тот самый черный вход, через который Саксон провел ее в первый вечер, когда она пришла в Грейвсдаун-холл.

Через секунду я узнаю один сундук, который сама отправила из подвала дома в Челси. Узнаю его по рисунку мелом на боку – две пальмы, пересекающиеся на фоне синего неба, их зеленые листья почти выцвели и слились с черной кожей старого сундука. Я нарисовала их, когда мне было семь.

Сундук выглядит гораздо хуже, чем в Челси. Может, его испортила грузовая компания, но его почти расплющило, а из трещины в боку торчит старая черная ткань. Сверху прилеплен счет за перевозку. Наверное, тетя Фрэнсис сделала копию и положила ее в мою тощую папку. Я смотрю на свое имя и подпись внизу, и замечаю, что тетя Фрэнсис дописала кое-что своим замысловатым почерком.

В голове у меня что-то щелкает, и учащается сердцебиение.

«Но дочери – ключ к правосудию, найди одну нужную и не отпускай от себя».

Через несколько дней, после того как я отправила сундуки тети Фрэнсис, она решила, что мама – не та дочь. Это из-за моего имени на счете?

Взгляд привлекает блеск золота на черной шерстяной ткани, торчащей из сундука, и я потрясенно понимаю, что передо мной пуговица с прыгающим оленем.

Теперь мне точно нужно знать, что внутри.

Трясущимися руками отстегиваю металлические задвижки и поднимаю крышку.

Сначала я вижу остальные золотые пуговицы, и скачущие олени наполняют меня тревогой, пока я следую за ними вниз по черному пальто, пока взгляд не останавливается на костях человеческой руки, лежащей в складках ткани.

Когда я снова обретаю способность дышать, из груди вырывается крик.

Глава 21

Я еще кричу, когда сзади меня обхватывают чьи-то руки, и я пытаюсь вырваться, потому что уверена – кто-то хочет убить и меня. Но это детектив Крейн, он шепчет что-то мне на ухо, успокаивая. Я зарываюсь лицом в его грудь и стараюсь не думать о том, что сейчас увидела.

Я не слышу его слов, но что-то мне подсказывает – он говорит: «Все хорошо, вы в безопасности». Он гладит меня по спине, пока я задыхаюсь от рыданий и отвращения. Наконец я отстраняюсь и поворачиваюсь, так что сундук оказывается на периферии зрения. Саксон загораживает обзор, в руках у него шариковая ручка, которой он роется в сундуке.

– Женщина, пулевое отверстие в голове, – говорит он в пространство. – Судя по состоянию тела, оно пролежало здесь весьма долго.

– Ну еще бы! – кричу я. – Это же Эмили Спарроу!

– Успокойтесь, Энни, – просит Саксон, окидывая меня взглядом врача. Жутким взглядом.

Я делаю шаг назад и натыкаюсь на детектива Крейна. Внезапно мальчик, о котором писала Фрэнсис, возвращается – тот, что шнырял по округе и собирал информацию о людях, чтобы потом использовать против них. И это в десятилетнем возрасте!

Саксон вытаскивает из кармана латексную перчатку и надевает ее. Он снова наклоняется к сундуку, но Крейн его останавливает.

– Теперь это дело полиции, Саксон.

– Врачи всегда носят с собой латексные перчатки? – спрашиваю я, срываясь на визг.

Это нервный, неуместный вопрос, и я чувствую, что либо задам еще тысячу таких, либо меня стошнит.

– Я постоянно имею дело с трупами, – спокойно отвечает Саксон, и в комнате внезапно становится холоднее.

Я тру руки, чтобы не дрожать, но это не помогает.

Детектив Крейн смотрит на меня, беспокойно наморщив лоб. В прошлый раз, когда он видел меня в таком состоянии, я упала в обморок. Нервное напряжение стирает все чувства – слух, зрение. Внутри все переворачивается.

Я глубоко дышу, уткнувшись Крейну в плечо. Сейчас не время думать о том, что я так близко к нему и вдыхаю запах его лосьона, а сам детектив вроде бы и не возражает. Я поспешно выкинула из головы опасения насчет того письма о судебном запрете. Пусть об этом беспокоится будущая Энни.

Саксон с вызовом смотрит на Крейна и снова наклоняется к сундуку. Он вытаскивает шерстяное пальто, идеально соответствующее описанию тети Фрэнсис. Ее дневник словно ожил, здесь все детали – от наполовину оторванных золотых пуговиц до револьвера, который Саксон вынимает из кармана.

– Немедленно уйдите отсюда, оба! – тут же приказывает Крейн.

Саксон пожимает плечами, медленно кладет револьвер обратно в сундук и выходит из кладовки. Через секунду я отцепляю пальцы от рукава Крейна, но детектив ободряюще смотрит на меня.

– Я приду к вам, как только смогу, но сейчас должен заняться работой.

Киваю и шлепаю к двери, а когда оглядываюсь, Крейн уже что-то быстро говорит по телефону.

Бегу по гравийной дорожке, стараясь оказаться как можно дальше от дома. Некоторое время я брожу кругами, а потом устраиваюсь на лужайке рядом с дорожкой. Подъезжают еще несколько полицейских машин и «Скорая». Видимо, полицейские машины не приспособлены для перевозки трупов, поэтому, чтобы вывезти тело из поместья Грейвсдаун, во второй раз вызвали Магду и Джо.

Я решаю пройтись до розария, чтобы проветриться, но останавливаюсь прямо перед ним, когда слышу ссору на повышенных тонах. В дальней стороне сада из-под перголы, увитой буйными желтыми розами, раздаются хриплые крики Арчи Фойла. Сквозь них прорываются пронзительные вопли Оливера, и я делаю несколько шагов вперед, чтобы лучше их расслышать.

– Черта с два ты это сделаешь! – орет Арчи. – Ты не имеешь права разгуливать по деревне со своими холеными лондонскими клиентами и мерзкими предложениями. Гольф-поле, твою мать! Фермерскому дому больше сотни лет, это же памятник архитектуры! Тебе не позволят его снести, ни за что!

У меня сжимается сердце, но я даже рада, что могу сосредоточиться на чем-то помимо трупа Эмили Спарроу.

– Вообще-то позволят, – огрызается Оливер. – Мы уже получили разрешение на снос, поскольку дом в аварийном состоянии. – Я слышу шуршание бумаг, и Оливер говорит: – Видишь? Законное разрешение из администрации.

На мгновение наступает тишина – Арчи задумывается.

– Ты заплатил кому-то, это ложь, – шипит он. – Балки вовсе не прогнили, и фундамент в целости! К тому же никто не приходил осматривать дом. Это наглая фальшивка! Я привлеку тебя и твою компанию к суду за мошенничество!

– Ах, вот как? – резко и уверенно отвечает Оливер. Я высовываюсь из-за перголы и вижу, как он делает шаг к Арчи. – Можешь попытаться, но еще прежде чем на заявлении высохнут чернила, в твою дверь постучится полиция, чтобы привлечь за кое-какие делишки.

Арчи отступает, на его лице написана тревога. Он нервно сглатывает и на полтона понижает голос:

– Ты врешь.

– Ничего подобного. Может, остальные жители деревни и закрывают глаза на твои преступления, но я все знаю.

Оливер окидывает Арчи презрительным взглядом.

Арчи опять понижает голос, и я подбираюсь ближе. Но тут кто-то неожиданно задевает меня, проходя мимо, и я оказываюсь прямо на дорожке.

Мое присутствие обнаружено, но это уже не играет никакой роли. Арчи и Оливер потрясенно смотрят, как к ним подбегает Джо Лерой и хватает Оливера за грудки. Пикает прикрепленная к форме Джо рация, но тот не обращает на нее внимания.

– Если б я сам не занимался неотложной помощью, то сломал бы тебе нос, – ревет он.

От его слов Оливер теряется, но ненадолго.

– У тебя-то какие ко мне претензии? С тех пор как я приехал, мы и словом не обмолвились!

– Ты совсем не понимаешь, что натворил? – Джо стоит так близко к Оливеру, что брызжет ему в лицо слюной, когда говорит. – Да как ты посмел пытаться купить нашу гостиницу! Мама вложила в нее всю душу! После смерти Фрэнсис эта гостиница необходима маме, чтобы не сойти с ума! А тут являешься ты и заливаешь, будто она слишком стара, чтобы управлять гостиницей, надо все продать и жить дальше.

– Это же логично, Джо, – ровным голосом заявляет Оливер. – Почему ты не хочешь, чтобы она заработала денег на продаже? О ней будут заботиться до конца жизни!

– О ней и так заботятся, и ты прекрасно знаешь, что дело не в деньгах. Или ты так давно не был в Касл-Нолле, что думаешь, будто всех интересуют только деньги?

Рация Джо снова оживает, и на этот раз четко слышен голос Магды: «Так ты уже нашел его и все высказал? Нам пора ехать».

Джо резко выдыхает и отступает от Оливера. Я едва успеваю заметить, как Арчи Фойл проскальзывает через дверь в сад за стеной, явно решив, что с него достаточно.

– Я еще не закончил, – рявкает Джо. Он подносит к губам рацию и нажимает на ней кнопку. – Да, я нашел крысеныша. Спасибо, что прикрыла, Магда, я скоро буду.

Вежливо кивнув мне, Джо выходит из сада. Я смотрю на Оливера, пытаясь разобраться в цепочке угроз, которые только что слышала.

– Похоже, у тебя много врагов, – медленно выговариваю я.

Оливер лишь пожимает плечами и разглаживает рубашку, которую помял Джо.

– Такая уж работа. Если честно, Джо не первый, кто говорит мне подобное. А Роуз не первый пожилой владелец гостиницы, которую я пытаюсь купить. В конце концов Роуз согласится, и тогда у «Джессоп филдс» будет новое отделение на южном побережье. Когда неподалеку появится гольф-поле и загородный клуб, мы сможем управлять ими напрямую, и они станут первыми из многих в этом районе.

Я прищуриваюсь.

– Как элегантно, – говорю с отвращением. – Манипулировать горюющей женщиной, выманивая у нее единственное, что поможет ей пережить потерю лучшей подруги, и все лишь ради того, чтобы твоя компания превратила прекрасную гостиницу в свой офис. Должна признаться, я на стороне Джо.

– Ну ладно, тогда хорошо, что я не тратил время, чтобы произвести впечатление на Энни Адамс, – ехидно отвечает Оливер и проходит мимо меня по гравийной дорожке.

Я слишком поздно осознаю, что следовало придержать язык. Надо было притвориться, будто поведение Джо меня потрясло и я на стороне Оливера.

Потому что теперь он точно не расскажет, чем шантажирует Арчи Фойла.

Глава 22

Я снова подхожу к парадному входу в дом.

На дорожке по-прежнему стоят полицейские машины и «Скорая», и меня опять охватывает ужас при мысли о теле Эмили. Я опускаюсь на гравий и прижимаю колени к груди. Кладу на них подбородок и сосредоточенно рассматриваю странные волны живой изгороди.

Слышу сзади решительные шаги, но не оборачиваюсь. Мне хочется, чтобы дом оставался за спиной, но все равно краем глаза я вижу, как из парадной двери вывозят каталку. На нее поставили весь сундук и накрыли его полиэтиленом, вероятно, чтобы не испортить улики.

На ум приходит фраза: «Я вижу в твоем будущем скелет».

– О боже, – подвываю я.

Это ведь я отправила ей тело. К счастью, вслух я этого не произношу, потому что рядом садится детектив Крейн.

– Как дела, Энни? – тихо спрашивает он.

– Ну… Мне вроде бы лучше, – откликаюсь я со слегка истерическими нотками, а может, опять готова разреветься.

Детектив долго смотрит на меня.

– Вы знали о трупе в сундуке?

Я накрываю голову руками.

– Почему вы задаете этот вопрос?

– На прикрепленном к крышке сундука счете написано ваше имя.

Я снова поднимаю взгляд на детектива Крейна.

– Нет, я не знала. Понимаю, звучит дико, но мама попросила меня помочь расчистить подвал дома в Челси, а времени было в обрез, так что я не заглядывала в каждый сундук. Их было так много, и, обнаружив в нескольких только старые бумаги и хлам, я просто попросила грузчиков их забрать.

Нервно сглатываю и стараюсь не думать о том, что столько лет в детстве играла в подвале, всего в нескольких шагах от трупа.

– Как вы думаете, ваша мама знала о трупе в сундуке? Никто не заметил странный запах?

– Конечно, нет! Сундук стоял в подвале много лет, а мы переехали после моего рождения. Эмили Спарроу пропала в 1966 году, верно? Значит, до нашего приезда она пролежала там уже несколько десятилетий!

Я тяжело дышу и не могу поверить, что пытаюсь писать детективы, в то время как у нас в подвале столько лет лежал мертвец.

– Ладно, ладно. Я вам верю. – Крейн не смотрит на меня, и я следую за его взглядом вдоль гравийной дорожки, к воротам и лоскутному одеялу полей и изгородей за ними. Справа видны теплицы Арчи Фойла.

Крейн явно ушел в свои мысли, он открывает и закрывает рот, словно передумав говорить. Его следующие слова застают меня врасплох.

– Я знаю, вы забрали папку Фрэнсис на семью Крейнов, – напряженно произносит он.

Я медленно киваю, пытаясь найти лучший способ докопаться до сути проблем тети Фрэнсис с Крейнами. Но главная проблема не в том, что детектив разозлился на тетю Фрэнсис из-за нападок на его отца, а в том, что его реакция на смерть тети Фрэнсис никак не вяжется с гневными словами о судебном преследовании.

– Вы солгали? – наконец спрашиваю я. – Когда сказали, что сожалеете о смерти тети Фрэнсис?

– Нет, – быстро отвечает он. Но потом вздыхает, размышляя. – Я понимаю, как это выглядит. Для моей семьи ее смерть очень кстати. Не стану отрицать, Фрэнсис доставляла много проблем.

Я морщу губы, отпускаю колени и сажусь по-турецки.

– Она разрушила брак ваших родителей, верно? – осторожно произношу я.

Его лицо дергается, и кажется, он вот-вот улыбнется, это сбивает с толку. Но он молчит.

– Я не пытаюсь вынюхивать, – добавляю я.

– Нет, пытаетесь, – возражает детектив ровным голосом, но не зло, поэтому я продолжаю:

– Но даты на фотографиях и судебный запрет… Меня мучает вопрос, почему сейчас? Почему после того как она столько лет раскапывала чужие секреты, кто-то вдруг решил убить ее?

– Вы заметили, что брак моих родителей распался совсем недавно, и решили, что причиной послужила Фрэнсис. Думаете, этого хватило, чтобы ее убил полицейский?

Он вскидывает брови, и у меня внутри появляется червячок сомнений. Но я стою на своем.

– Честно говоря, мне кажется, что тот, кто расследует убийства по долгу службы, лучше других знает, как выйти сухим из воды, совершив его.

Теперь детектив и правда улыбается, открыто и обезоруживающе.

– Но по воле Фрэнсис теперь это касается и вас с Саксоном.

– Да, но ни один из нас до сих пор не расследовал убийства. Это не значит, что Саксон не подозреваемый, но мне пока не приходит в голову, какой у него может быть мотив. Он много лет знал, что тетя Фрэнсис решила не оставлять наследство ему. Поэтому в его интересах, чтобы она жила подольше – вдруг изменит решение.

– Разве что он знал об условиях завещания и убил ее, чтобы подставить кого-то другого, а потом «разгадать» собственную постановку и получить наследство, – говорит Крейн с игривой улыбкой.

Понятно, что на самом деле он не рассматривает такой вариант.

– Это был бы отличный сюжет для романа. Возможно, я использую его в новой книге.

Повисает пауза, и я снова задумываюсь о том, на что мог пойти Роуэн Крейн ради своего отца.

– Вы умны, Энни, – медленно произносит он, глядя на меня. – Но вы должны кое-что знать о записях Фрэнсис. Не забывайте, что, когда любой свидетель сообщает какие-то сведения, он преподносит их как непреложный факт.

Я поднимаю брови.

– Это неофициальный урок, как вести расследование, или вы пытаетесь уговорить меня вычеркнуть вас из списка подозреваемых?

Произнеся эти слова, я сразу понимаю, что на самом деле не подозреваю его в убийстве тети Фрэнсис. Но я также знаю, что надо отделять чутье от логики. Если б здесь была Дженни, она сказала бы, что убийство не раскроешь, основываясь на смутных ощущениях.

– Скажем так, и то и другое, – отвечает Крейн. – Но раз эти папки – главный источник для вашего расследования, вы должны понимать, что иногда Фрэнсис ошибалась.

Я морщу лоб.

– Но Фрэнсис не делала никаких выводов на основе этих документов. Вряд ли они могут послужить уликами. Записи телефонных разговоров, сделанные тайком фотографии. И вы хотите сказать, что фотографии вашего отца и моей матери… Что именно вы хотите сказать?

– Эти фотографии не разрушили брак моих родителей. Фрэнсис не разрушала брак моих родителей. И кроме того, мне тридцать три года, Энни, я понимаю, что люди меняются, а браки не всегда длятся вечно. – Детектив проводит рукой по подбородку. Как я уже знаю, этот жест означает, что он размышляет. Крейн улыбается своим мыслям и продолжает: – Мои родители развелись, потому что папа всегда был другим и не подходил для семейной жизни. Они с мамой остались в прекрасных отношениях. Оба сейчас счастливее, чем были в браке.

– Но… те фотографии с моей мамой и… Откуда взялось письмо о судебном запрете?

Я пытаюсь понять, как это связано, но фрагменты не складываются.

– Ваша мама была единственной, кто по-настоящему знал моего папу. Подростками они встречались, но в основном были просто друзьями. И до сих пор друзья, насколько я понимаю.

– Тогда почему мама не рассказывала мне о нем? – спрашиваю я.

Мне немного грустно, но я возмущена, что мама скрывала от меня целый пласт своей жизни. Зачем скрывать дружбу? Я добавляю это к длинному списку тем, которые следует обсудить с мамой.

Крейн лишь пожимает плечами.

– Что касается судебного иска, я беспокоился, что Фрэнсис знает все о папе и выболтает это до того, как он будет готов. Но когда я обнаружил, что она считала, будто у него была интрижка с Лорой, то сказал ей правду, и она оставила его в покое. Папа волен рассказать о себе, когда захочет и как захочет.

– Неужели тетя Фрэнсис могла так с ним поступить? Это жестоко.

Детектив Крейн задумчиво смотрит на меня.

– Нет, она не стала бы, – наконец произносит он. – Но я боялся и хотел его защитить. Их поколение не принимает такое. Пример тому – мой собственный дед. Фрэнсис и Тедди дружили, я опасался, что она может ему рассказать, и не знал, как он это воспримет.

– Простите, – морщусь я.

– Спасибо. В любом случае я на его стороне и у него отличные друзья. Викарий Джон Оксли помог папе пережить тяжелые времена. А еще мама и Лора.

На несколько секунд он умолкает, размышляя. Благодаря детективу Крейну я увидела архивы тети Фрэнсис в новом свете. И теперь должна прочитать их заново, зная, что иногда даже самые надежные улики могут привести к неверным выводам.

А сколько моих собственных теорий так же, как эта, рассыплются от первого же серьезного вопроса? Выясню ли я когда-нибудь, кто убил Фрэнсис, если Саксон знает всех жителей деревни и историю тети, а детектив всегда на пять шагов впереди благодаря холодному профессионализму?

– У вас такое выражение лица… – начинает Крейн, толкая мое плечо своим.

– Какое?

Я на секунду выныриваю из своих мыслей и смотрю на него с прищуром.

– Как будто вы сомневаетесь в себе и своих методах. Не надо. Вы были правы, подозревая меня. Я тоже подозревал бы, если б у меня в руках оказалась та папка.

– Еще один вопрос… Откуда вы узнали, что в ней? Вы видели все папки?

– После того как я подал в суд, Фрэнсис пришла в участок и показала мне папку. Мы все прояснили. Если хотите проверить, наш администратор Саманта слышала каждое слово и может подтвердить.

Я выставляю вперед ладони, показывая, что сдаюсь, но при этом едва заметно улыбаюсь.

– Вы не сказали, что видели все папки.

– Я и не видел.

У меня возникает нехорошее предчувствие.

– Вы собираетесь изъять их как улики?

– Если понадобится, – ровным тоном сообщает он. – Сейчас у нас есть труп, связанный с давно сданным в архив делом, которым была одержима Фрэнсис. Неофициально, – поправляет себя детектив. – Я не могу утверждать наверняка, что это Эмили Спарроу, пропавшая подруга Фрэнсис.

– Но тело находилось в доме в Челси.

– Которым владела Фрэнсис, – парирует Крейн.

Мой мозг работает на полных оборотах. Неужели Фрэнсис убила Эмили?

«Я вижу в твоем будущем скелет». Тетя Фрэнсис изменила завещание, включив в него меня, сразу после того, как я отправила ей сундуки. И она наверняка обнаружила труп Эмили в разбитом сундуке. Он же практически вываливался оттуда. «Но дочери – ключ к правосудию, найди одну нужную и не отпускай от себя».

– Фрэнсис не убивала Эмили, – заявляю я. – Найдя труп Эмили, она решила изменить завещание, включив в него меня, потому что я невольно свершила правосудие, доставив тело к ней на порог. Могу поспорить: обнаружив тело, Фрэнсис наконец-то сложила все фрагменты шестидесятилетней головоломки и поняла, кто убил Эмили. – Я тут же замолкаю, понимая, что не стоит размышлять вслух перед Крейном. А потом снова говорю: – Тетя Фрэнсис когда-нибудь спрашивала у вас насчет Эмили Спарроу? В смысле, недавно? Потому что я почти уверена, что она нашла тело прямо перед тем, как ее убили.

– Она никогда не упоминала Эмили, – отвечает Крейн. – Думаете, Фрэнсис встретилась с убийцей Эмили и тот убил вашу тетю, чтобы заткнуть ей рот?

Я пытаюсь не менять выражение лица, но, судя по кивку Крейна, получается не очень. В конце концов я решаю воспользоваться его знаниями, вместо того чтобы скрывать от него свои мысли. Остается только верить, что я справлюсь с расследованием быстрее него или что он не сразу выложит результаты – ради спасения своей деревни. Надеюсь, я в нем не ошиблась. Надеюсь, он такой, как мне хотелось бы.

– Чтобы узнать, кто убил тетю Фрэнсис, надо найти убийцу Эмили Спарроу. – Я поворачиваюсь к нему, прикусив губу. – Можете поделиться со мной информацией, которая есть у полиции по поводу исчезновения Эмили?

– С какой стати? – смеется Крейн.

Я глубоко вдыхаю, приготовившись нажать на несколько кнопок, чтобы узнать, готов ли Роуэн Крейн, скрывающийся под видом непоколебимого профессионала, пойти на небольшое преступление.

Я достаю из рюкзака дневник тети Фрэнсис.

– Потому что у меня есть улика, касающаяся некоего револьвера. Доказательство, что из него стреляли в присутствии Тедди Крейна.

Если б детективом был Оливер, он стал бы флиртовать, чтобы забрать у меня дневник. А Саксон сделал бы вид, будто ему все равно, а потом подбил Эльву украсть его. Эльва только этим и занимается – берет все, что ей хочется присвоить.

Но Крейн другой. Он пристально смотрит на меня и наконец улыбается.

– Я впечатлен. Но надо полагать, вы не собираетесь показывать мне это доказательство, да?

– Я так понимаю, вы уже знаете, о чем идет речь?

Чувствую себя такой проницательной, что еле сдерживаюсь. Проницательность буквально пульсирует во мне, и я даже не моргнув глазом перехожу на тон адвоката.

Могу поспорить, что инцидент с револьвером, о котором я узнала из дневника Фрэнсис, наверняка окажется в деле о пропаже Эмили. Полиция точно опросила всех ее друзей после исчезновения, и хотя Роуз, Уолт и Фрэнсис могли бы договориться и молчать, честный Тедди Крейн сразу признался бы. «Как, по-вашему, у Эмили были враги?» Хорошая тактика, чтобы вытащить из человека информацию, – дать ему какую-то версию, и он невольно либо подтвердит ее, либо опровергнет.

– Да, это есть в деле Эмили.

– Победа, – шепчу я. – Значит, вы уже видели то дело, и раз уж я вынудила вас признаться в том, что там есть…

В уголках его глаз снова появляются морщинки улыбки.

– Это не вы меня подловили, я сам решил поделиться информацией. – Он проводит рукой по темным волосам, приглаживая их с одного бока. – Потому что вы попросили, – говорит детектив с многозначительным взглядом.

Я пропускаю его слова мимо ушей, потому что сейчас не в состоянии думать еще и о том, флиртует ли со мной детектив Крейн или нет. Он привлекателен, хотя и не в моем вкусе. Его лицо с твердыми чертами вряд ли сильно изменится с возрастом.

Я не сразу замечаю, что Крейн продолжает говорить.

– Недавно я попросил найти дело в архиве. Тедди Крейна, моего деда, допрашивали после исчезновения Эмили. Он рассказал об инциденте в заброшенном фермерском доме, когда в пылу ссоры Уолт ударил Эмили по лицу и прогремел выстрел.

– Он рассказал полиции, кто стрелял?

– Фрэнсис Адамс. После этого полиция заинтересовалась ею, но Резерфорд Грейвсдаун нанял маститых адвокатов, и полиция потеряла к ней интерес.

– Тедди сказал полиции, что Эмили была беременна?

По лицу Крейна мелькает удивление, но лишь на долю секунды.

– Нет, ничего такого в деле нет. Вы уверены, что она была беременна?

– Фрэнсис, похоже, была уверена, – говорю я, глядя на дневник в руках. – Я его еще не дочитала, но Фрэнсис подозревала, что Эмили использует свою беременность, чтобы заманить в ловушку Резерфорда Грейвсдауна.

– Да, в деле упоминаются интимные отношения между Резерфордом Грейвсдауном и Эмили Спарроу, хотя он все отрицал. В то время он был самым влиятельным человеком в Касл-Нолле, и хотя его допросили в связи с исчезновением Эмили, но довольно… – Он кашляет, как будто хочет скрыть свои эмоции. – Поверхностно.

– А кто рассказал полиции об интимных отношениях лорда Грейвсдауна и Эмили?

– Уолтер Гордон. У него имелись собственные причины втянуть в дело семью Грейвсдаунов, потому что он был главным подозреваемым в исчезновении Эмили.

– Мистер Гордон упомянул других мужчин, с которыми у Эмили была связь?

Крейн удивленно моргает.

– Нет. А Фрэнсис писала о ком-то еще?

Шестеренки у меня в мозгу вращаются так быстро, что причиняют боль.

– Уолт выгораживал Фрэнсис, – бормочу я. – Потому что у Эмили была связь с Джоном Оксли, парнем Фрэнсис. Если б Уолт рассказал полиции про Эмили и Джона, подозрения пали бы на Фрэнсис.

– А что, если она и вправду… – тихо произносит Крейн.

– Что? Виновна? Нет. Вряд ли Фрэнсис убила Эмили. В той комнате была схема с фотографией Эмили в центре. Думаю, Фрэнсис пыталась расследовать исчезновение подруги. – Моя вера в невиновность Фрэнсис слегка колеблется, когда я вспоминаю, что вообще-то даже никогда с ней не встречалась. Поэтому я смотрю на детектива и спрашиваю: – Она была похожа на человека, которого мучают угрызения совести?

– Честно говоря, что-то ее точно мучило.

В тревоге кручу на пальце свое ожерелье. Благодаря дневнику я прикипела к Фрэнсис. Признаюсь честно, она мне нравится. Но я очень хорошо понимаю, что совершенно не знаю ее.

И все же предпринимаю еще одну попытку выступить в защиту тети.

– Но разве она могла убить свою подругу? В семнадцать лет? – Я держу зеленый блокнот между мной и Крейном. – Я прочитала эти страницы, и Фрэнсис не показалась мне убийцей. Она чувствительна, умна и…

– Наверное, в вашей семье две писательницы, раз ей так легко удалось вас завоевать.

– Было две, – печально поправляю я. – В семье было две писательницы.

Крейн медленно и понимающе кивает. Он кладет руку мне на плечо и на секунду сжимает его. Он понимает, почему я так опечалена из-за смерти родственницы, которую никогда не знала по-настоящему. Женщины, так описавшей свои приключения в юности, что мне больше всего на свете хочется прибежать к ней и расспросить обо всем. Мне хотелось бы дружить с Фрэнсис из этого дневника. И я жажду узнать, чем закончится история.

Не только история со страниц дневника. А вся ее история.

– Наверное, хорошо, что один из нас детектив, – говорю я и чувствую, как уголок губ растягивается в улыбке. – Должен же кто-то относиться ко всему этому непредвзято.

– Я никогда не говорил, что отношусь к этому непредвзято. – Крейн отряхивает джинсы. – Но мне надоело играть роль адвоката дьявола. Я по-прежнему считаю, что ее убили из-за секрета, который она обнаружила.

Детектив протягивает мне руку, помогая встать.

– Фрэнсис поставила нас в сложное положение, – продолжает он. – Больше всего я боюсь, что кто-то был готов пойти на убийство, чтобы Фрэнсис никому не рассказала о том, что обнаружила. А теперь, когда вы с Саксоном стали в этом копаться, то заняли место Фрэнсис.

– То есть стали мишенью.

– Именно так.

– И что же нам делать?

– Пока все это не закончится, я буду приглядывать за домом. Полиция будет присутствовать здесь в любом случае, потому что совершено преступление и снова открыто старое дело.

– Так вы останетесь здесь?

– Наверное, придется поменяться на несколько смен с коллегами, но я буду здесь столько, сколько смогу.

Я киваю.

– Это одновременно обнадеживает и пугает.

Он обезоруживающе смеется, застав меня врасплох. А потом его лицо снова мрачнеет, и я уверена – Крейн собирается сказать то, что мне не понравится.

– Боюсь, мне нужен этот дневник, Энни.

Чувствую, как из легких выходит весь воздух, и машинально сжимаю дневник покрепче.

– З-зачем? – запинаюсь я. – Это всего лишь подростковые сплетни, сомневаюсь, что там…

Меня останавливает его суровый взгляд.