Это было спасение! Могло стать им!

Напрягая последние силы и чувствуя, как буквально расплющивается грудная клетка под нажимом ручищ охранника, Саша не столько прокричал, сколько прохрипел:

– Помогите!

И все же его услышали, и призыв о помощи сработал. Двери распахнулись, и на пороге появились какие-то люди. Кто это был, Саша не сумел разглядеть. Глаза застилала кроваво-черная пелена, Петр от усердия слишком сильно сжал его грудную клетку, и ребра стали трещать одно за другим. Дышать Саша больше не мог и подумал, что и сам умирает. Но уже в следующую минуту все изменилось. Хватка ослабла. И благословенный воздух прорвался к изнемогающим легким. Саша сделал несколько жадных глотков, как же вкусно! Он не мог надышаться, несмотря на острую боль в груди и боках, которая сопровождала каждый его вдох.

Потом его отпустили, и он шлепнулся на пол. Так он и лежал, пока к нему не подошел какой-то человек.

– Ты как? – спросил он, и Саша узнал голос Грибкова.

– Нормально, – прокряхтел он. – Насколько это вообще возможно в такой ситуации. Проклятый дурак все-таки поломал мне все ребра.

Саше помогли сесть. Он протер глаза и осторожно взглянул в ту сторону, где совсем недавно стоял Фрол с ножом и билась в борьбе за свою жизнь Няша. Он опасался, что увидит лужу крови, но к счастью, там было чисто.

– Вовремя мы прибыли, – сказал Грибков. – Повезло девке. Еще чуть-чуть, и прирезали бы ее.

– Так она жива?

– Живехонька! Ты сам-то сильно пострадал? Двигаться сам сможешь?

Но сейчас Саше было не до того. Взглядом он искал Манифик, шарил по всей комнате, боялся, что не найдет, но оказалось, что все это время девушка стояла рядом с ним. Совсем близко, стоило протянуть к ней руку, и можно было коснуться шелковистой кожи.

– Вставай, – сказала она ему. – Все кончилось.

– Убийца?..

– И ее, и папу, и его охрану – всех увели.

– А Петра забрали?

– Вчетвером повели сердечного.

Саша удовлетворенно кивнул. Он был доволен. Его сломанные ребра взывали о мщении. Стараясь не обращать внимания на боль в боку и груди, он поднялся и какое-то время постоял, опершись о стену. Почувствовав себя лучше, кивнул Манифик.

– Можем идти.

И вдвоем они заковыляли к выходу. У Саши нестерпимо болела грудь, а у Манифик левая рука. Падая в обморок, она неудачно упала на нее и теперь опасалась, что рука сломана.

Видя их бледные перекошенные лица, Грибков настоял, чтобы они все же показались врачу. Их отвезли в больницу, где быстро сделали рентген. У Саши диагноз подтвердился, два ребра были с трещинами. Рука Манифик оказалась в лучшем состоянии, врачи не нашли ничего серьезного. А небольшой отек должен был сойти через пару дней. Им вкололи обезболивающее и настоятельно рекомендовали постельный режим.

– Лежать, отдыхать, любоваться прекрасным.

Ничего подобное друзья, конечно, не сделали. Как только они вышли из больницы, тут же отправились в полицию. Пропустить момент душевных излияний господина Загорского они не согласились бы ни за что в жизни.

Им повезло, неожиданно, но с осмотром в больнице они управились быстро. А от самой больницы до отдела полиции было и вовсе близко. Благодаря этому они успели как раз вовремя, Фрол только-только начал давать признательные показания.

Впрочем, своей вины он не признавал. И твердо держался той версии, что если бы желал убить Няшу, то сделал бы это сразу, как только определился со степенью ее виновности.

– А так я просто хотел попугать девку. Очень уж разозлился на нее.

– Почему сразу о своих подозрениях нам не сообщили?

– Недостаточным мне казалось, что ее посадят за решетку и на этом все. Хотел, чтобы она на собственной шкуре испытала, каково это, когда тебя убивают. Я все точно рассчитал. И время вашего прибытия знал до минуты. Сам же вас вызвал.

Видимо, это было правдой, потому что никто из полицейских не запротестовал.

– Рассказывайте по порядку, – предложил Грибков.

– С чего же начать? Пожалуй, начну с внучка моего непутевого. С Гришки. Вот же учудил брат мой Леонтий. Жену свою знать не желал, дочку от себя отлучил, они обе это приняли и смирились. А вот с внуком так у Леонтия не получилось. Гришка, словно репей, цепким оказался. Так что за его смерть я Няшку не виню. К Гришке у меня и у самого накопилось много претензий. Он выдоил досуха свою мать, которая, в сущности, совсем неплохая баба, хоть и дуреха изрядная. Племяшку свою я где-то даже жалею. С отцом ей не повезло, так хоть дядька поможет. Деньжат ей регулярно подбрасывал. Машину подарил. А на что мне деньги, если я своим же не стану помогать. Но одно дело – помочь нормальной, пусть и несчастливой бабе, а другое – помогать типу вроде Гришки. Все, что я Евгешке давал или дарил, Гришка у нее постепенно выманивал. А уж как она до меня с ним разбиралась, не могу и представить. Впрочем, почему не могу, очень даже хорошо могу. Гришка воровал всюду, где только мог. У бабки, у матери. Но когда ресурсы у Евгении оказались исчерпаны, воровать стало нечего, тогда Гришка попытался взяться за своего деда.

– За Леонтия.

– Но тут уж я вмешался и решительно пресек его поползновения и оградил Леонтия от Гришкиных манипуляций. Нет, к моей племяннице у меня нет никаких претензий. Она сделала то, что могла. Но много ли баба может? Да ничего. И не надо забывать, что Евгешка и сама росла без отца. Мать ее детей рожала, а мужиков удержать возле себя не умела. Леонтий уж на что совестливый, а и тот никак не участвовал в воспитании девчонки.

– Это он напрасно.

– И я ему всегда говорил, что нельзя так с дочерью поступать. Коли не доказано, что девка не от тебя, то нужно уделять ей свое время. Одних алиментов недостаточно, чтобы полноценного человека вырастить, еще любовь родительская нужна, забота и опека. Леонтий обычно к моим советам прислушивался, а тут его как подменили, совсем меня не слушал и продолжал поступать по-своему. Вот Евгения и выросла такая… однобокая, без должного понимания, как правильно семью строить. Сына-то она родить сумела, а воспитать его опять же нормальным не смогла. Когда дела у них с Гришкой совсем плохи оказались, все-таки прибежала к Леонтию. Помоги, папа! Гриша в беде! На тебя вся надежда. Леонтий ко мне. А что я мог? Сделанного назад не воротишь. Перевоспитывать Гришку уже поздно. Что-то Евгении в голову вложить дельное тоже. Пообщался я с ней и понял, она так и будет сына своего выгораживать. В общем, я понял, что там в их семье уже не разобраться. И сказал Евгешке по-простому, если вы двое от Леонтия отвяжетесь, то я заплачу вам денег за его и свой покой. И впредь буду давать, лишь бы вы к Леонтию не совались. Евгения, та быстро всю выгоду моего предложения поняла, мне с ней легко удалось сторговаться. Машина и помощь в бизнесе, который у нее на тот момент вообще загибался. А вот Гришка по-хорошему не понимал. Ерепениться начал, пальцы гнуть и цену себе набивать. Пришлось его для острастки в тюрьму сунуть. Ненадолго, на полгодика всего. А Леонтию и Манифик я сказал, что парень в дурке, а потом и вовсе погиб. Манифик – та правды про Гришку вообще не знала. Ей мы версию с полоумным научным сотрудником озвучили.

– Зачем была эта ложь?

– Да все Леонтий! Очень уж он стыдился дочери и внука, не хотел, чтобы любимая племянница знала, какие у него проблемы. В глубине-то души он чувствовал свою вину перед Гришкой и его матерью, поэтому и скрывал их существование.

– Это все очень познавательно, но нам бы хотелось узнать насчет учебного пособия, которым стремился завладеть Гришка. Зачем оно ему?

Фрол помешкал прежде, чем ответить, но потом все же сказал:

– Учебник этот мой личный. Передан нужными людьми. А что в нем такого особенного да какая загадка в нем скрыта, это я позволю себе сохранить в тайне. Мне это важно, а вам для расследования несущественно. На месте этого учебника вполне мог быть слиток золота или алмаз размером с книжку, принцип был бы тот же. Этот учебник для меня крайне ценен, и это все, что вам необходимо знать. К убийствам он если и имеет отношение, то самое опосредованное. Просто так, одна из деталей расследования.

– Но зачем-то же Гриша за ним гонялся?

– Гриша был дурак, и этим было все сказано. А начались все его беды с того, что он не захотел прислушаться к моему справедливому предложению. Мать прислушалась, а он нет. Вышел из тюрьмы и решил мне отомстить. Открыто к своему деду Гришка теперь приближаться опасался, знал, что я способен его в порошок стереть. Он решил хитростью действовать. Выследил, что эта Няша ходит в квартиру к Леонтию, и вообразил, что может девку обольстить, а потом, когда она в Гришку влюбится, будет использовать ее в своих целях. Как минимум будет иметь в доме Леонтия своего лазутчика, а как максимум еще и научит Няшу, как с Леонтия денег стрясти. Одного он не учел, что Няша, хоть и дура, а тут сообразила, что будет лучше ей самой все деньги Леонтия себе захапать и ни с кем не делиться.

– А книжка-то при чем тут?

– Кроме Леонтия, этот хмырь Гришка и за мной следить тоже вздумал. Видел, как мне сверток с учебником в ресторане передали. Видел и украл его.

– Кого?

– Сверток!

– Как же вы допустили?

– Не ожидал я такого нахальства, прошляпила Гришку охрана. Так вот, учебник запакован был в бумагу, Гришка решил, что там какая-то ценность. А когда вскрыл обертку и вместо золота-брильянтов всего лишь старый рваный учебник обнаружил, расстроился, конечно. Со зла пихнул его в руки к Няше, она с ним как раз в этот раз была, на стреме стояла, и бежать. И вот когда Гришка с расстройства слегка психанул и убежал, то Няша постояла, да и пошла туда, куда и собиралась в тот день. А направлялась она как раз к Ирине Аркадьевне по своим прямым обязанностям, приводить ее квартиру в порядок.

– И что?

– А то, что учебник Няша машинально с собой принесла, да у Ирины его и оставила. Сунула на полку, когда уборку делала, а потом про него и забыла. Или не забыла, но ни к чему ей показалось всякий хлам с собой таскать. Тем более что Ирина ей много других, куда более полезных и ценных, на взгляд Няши, вещей с собой надавала. И продукты, и одежду, и обувь. Все это Няша намеревалась впоследствии продать и, так или иначе, обратить в деньги.

– То есть Гриша руками Няши сам учебник отнес к Ирине домой?

– И на полку там поставил, – кивнул Фрол. – Потому, когда Гришку осенило, что учебник мог быть не просто старой книжкой, а иметь какую-то ценность, то он обратился к Няше с простым и разумным вопросом, где тот учебник находится. Не выкинула ли она его, часом? И Няша на голубом глазу своему Грише поведала, что учебник тот находится в квартире у Ирины Аркадьевны. Но к ней Няша больше не ходок, поскольку недавно поссорилась с Ириной и та ее видеть у себя больше не захочет.

– Представляю, как разозлился Гришка.

– Злиться он должен был в первую очередь на себя. Но это правда, разозлился он сильно. Только злись или не злись, а от злости ничего не прибавится. Следовало срочно измыслить способ, как этот учебник вернуть себе.

– И для этого Гришка придумал маскарад с библиотекарем господина Загорского – Владиславом!

– Вот только размера шумихи, поднявшегося после утери учебника, он не учел, – пояснил Фрол. – А я был весьма огорчен этой утратой. И в выражениях не стеснялся. И всех на уши поставить тоже не забыл. Так что о том, что из ресторана у меня свистнули вовсе не дерьмовый учебник, а нечто для меня весьма ценное, сначала узнал Леонтий, от него Ирина, а потом уж и Евгешка с Гришкой. Тут-то только Гришка и понял, какого свалял он дурака. Был бы учебник у него, вил бы он из меня веревки. Но когда узнал правду, было уже поздно. Появись Гришка у Ирины в тот же день после ухода Няши, удалось бы ему унести с собой учебник, заплатив за него рублей двести. Но когда Гришка заявился к Ирине и она среди своих книг увидела этот учебник, то она уже знала, что я землю и небо готов местами поменять, лишь бы найти аналогичный. Чутье у Ирины развито, вот она в учебник и вцепилась. Впилась в него, словно голодный клещ. Не оторвешь! И горе-библиотекарю пришлось уйти от нее с пустыми руками.

– Он и на другой день приезжал. Только Ирина Аркадьевна уже умотала из дома, да не одна, а вместе с учебником.

– Она повезла его Леонтию.

– Но на подходе к дому на нее напала Няша, которая затем унесла учебник к себе.

– Вот только Гришка к этому времени успел с Няшей поцапаться, и девка не знала, насколько этот учебник ценная штука. Но подозревала, что-то тут не так. Неспроста Гришка интересовался у нее, где учебник. Поэтому Няша принесла его к себе домой, благо близко было нести, да и руки были пустыми, и кинула в угол, где у нее всякая макулатура хранилась. И пролежал там учебник все эти дни, пока Няша занималась другими, как ей казалось, куда более важными делами.

Вот они и подобрались непосредственно к убийствам. И Саша был этому не слишком рад. Не хотелось ему заново переживать те жуткие моменты, когда Фрол наказывал Няшу за совершенные ею преступления. Не хотелось, да пришлось.

Глава 16

Следователей Грибкова и Подмухину в первую очередь интересовали подробности того, как Няша сумела проникнуть в загородный дом господина Загорского. Они хотели услышать от Няши признательные показания, хотели добиться от нее раскаяния.

Однако Няша уже смекнула, что находится в руках полиции, что смерть ей тут точно не грозит, а грозит всего лишь тюрьма, и поэтому держалась вызывающе.

– И что тут такого? Ну убила я Леонтия, допустим, так он все равно уже совсем старый был! Если бы не я, то он бы сам через несколько лет скопытился. А так что? Сидел один, как сыч, в четырех комнатах. Ни дочь не желал к себе пустить, ни внука обогреть. Жмотяра! Да еще сначала намеки всякие мне делал, ручки целовал, я уж размечталась, в мыслях себя его женой видела, а потом – бац, и отказ! А когда ухаживать пытался, он и тогда за уборку денег старался не заплатить. Сначала-то я молчала, думала, что удастся его охмурить, что он замуж меня за себя позовет. Работала на него, словно проклятая, всю пыль и паутину с потолков вынесла, квартиру до блеска отскребла, отмыла и отчистила. А благодарность мне за это какая? «Спасибо, Няша!» Нужно мне это его «спасибо»! Пусть бы себе его в одно место засунул! Конечно, я на Леонтия злая была немножечко еще до этого случая с Ириной Аркадьевной, когда он у меня на глазах с ней амуры крутить принялся. Ах, старая любовь! Ах, нежные чувства! У них любовь, а мне что прикажете делать? У меня жильцов на каждом квадратном метре по три человека, люди у меня и так спят в три смены! Один встает, другой ложится, третий на кухне своей очереди дожидается. Думаете, легко мне было крутиться? А он там один! И четыре комнаты! Да если бы эти комнаты мне отошли, уж я бы на этом пространстве развернулась! Столько народу нового напихала, столько денег заработала! Всего-то ему и надо было, что жениться на мне, а потом быстренько умереть. Но Леонтий заупрямился и ни в какую не желал на мне жениться добровольно.

– Пришлось тебе самостоятельно шаги в этом направлении предпринять.

– Нет, ну а чего тут такого? – пожала плечами Няша. – Один старик в четырех комнатах, и я – молодая женщина с кучей жильцов, которые у меня уже совсем не помещались. Конечно, я все правильно сделала. Я ему давно говорила, чтобы он на мне женился. Чего он артачился? Да и не стала бы я его убивать. Он снова сам во всем виноват! Зачем он на этой Ирке Аркадьевне надумал жениться? Почему на ней, а не на мне? Я и моложе, и здоровей, и за квартирой бы лучше смотрела. А он про какие-то чувства болтать начал. Сбрендил на старости лет, не иначе. Когда они мне сказали, что поженятся, я так и поняла, что придется мне снова самой действовать.

– Ножом и снотворным ты много раньше запаслась. Не в тот день ты к матери Евгешки явилась, а раньше в закромах у старухи пошуровала. И кухонный нож у Евгении раньше стянула. И лекарство украла. Знала, что будешь с ними делать, так ведь?

– Была у меня такая мысль. А что делать? Квартира сама собой бы не освободилась. Но и под суд мне за убийство Леонтия идти не хотелось. А я детективы смотрю, там всегда первой под подозрение жена попадает. Ну или муж, если бабу убивают. Вот я и поняла, что надо мне будет подозрения от себя отвести. А как? Да очень просто. На другого стрелки надо перевести, вот и все!

– А дочка и внук Леонтия для этой цели как нельзя лучше годились.

– Гришка – вообще судимый. Его в первую очередь должны были заподозрить. Да к тому же он мне еще царский подарок сделал, в ту же ночь в доме Загорского оказался.

– Это же ты его туда заманила! Сказала, что книжка сейчас у Леонтия. А Леонтий у своего брата гостит. Вот Гришка и рванул, чтобы книжку перехватить.

– Даже если так! Но для следствия было важно то, что Гришку в ночь убийства видели неподалеку от места преступления. А меня никто там не видел!

– Потому что ты, как мышь серая, проскользнула тихо вдоль стенки, никто тебя и не заметил!

– Иногда бывает полезно не выпячиваться и не светиться. Вот Гришка обожал эффектные появления, он и книжку у матери в магазине прихватил, чтобы произвести впечатление, если кого в доме встретит. А я без этой всей помпы тихонечко место заняла, свое дело сделала и так же тихо ушла. Никто на меня и внимания-то не обратил. Дом богатый, прислуги полно, кто на нее смотрит! Ползают какие-то серые букашки, суетятся, важных господ обслуживают, кто на них внимание-то обращает!

– Это не значит, что надо этих господ убивать, пока они спят!

– А если господа сами нажитым делиться с бедной девушкой не желают, тогда как девушке быть? Стоять в сторонке и ждать, пока у господ совесть проснется? А если не проснется? Между прочим, мне тоже хорошо пожить хочется. Может, я тоже одна в четырех комнатах была бы не против пошиковать!

В общем, идея с четырехкомнатной квартирой, которая находилась в непосредственной близости от ее собственных владений, не давала Няше ни сна, ни покоя. Стала для нее идеей фикс! Счастье было совсем рядом, только руку протяни. Нет, никак не могла Няша свыкнуться с мыслью, что владеет этими хоромами человек, который этого совершенно не заслуживает. Не то что она – Няша. Вот она бы была отличной хозяйкой, куда лучше, нежели Леонтий.

– Значит, Леонтия ты убила. А Ирину почему пожалела?

– Она мне много добра сделала, вещи разные отдавала, продукты, добрым словом и советом всегда поддерживала. Клиентов подбрасывала, когда я уборкой подрабатывала. Хоть и сука она, но зла у меня на нее не было. А вот Леонтий – он другое дело. И дочь бросил, и внука погубил, и меня обмануть пытался! К тому же не могла себе в удовольствии отказать, сунула нож в руки Ирины. Проснулась она, а рядом труп любимого человека. И нож у нее в руках. Если бы не фемунал, могли бы Иринку посадить за убийство. Но потом разобрались, указали, на кого мне и было нужно, на Евгению, дочь Леонтия.

– Таким образом, ты избавлялась разом от двух человек, которые тебе мешали. И от мужа, и от его дочери, которая являлась его наследницей.

– Конечно, можно было Евгению и не подставлять. Я могла бы иначе поступить, состряпать завещание Леонтия и задним числом зарегистрировать его. Есть у меня сестра двоюродная, она нотариус. Но во-первых, с ней бы тогда пришлось серьезно поделиться, а во-вторых, еще не факт, что она согласилась бы мне помогать. С тех пор, как пошла на юриста, стала такая важная, прямо не подойди к ней. И в любом случае дочка Леонтия бы просто так не угомонилась. Начала бы бегать по судам да юристам, доказывать, что свидетельство о браке фальшивое. Допустим, не доказала бы ничего, свидетельство подлинное, но времени бы на эти суды ушло много. А мне жильцов селить надо. Боялась я задержки.

– А меня ты не боялась, значит? – не выдержал Фрол. – Не боялась, что я удивлюсь, откуда это у брата новоявленная женушка взялась, если он про нее ни одного раза не упоминал даже.

– Опасалась. Поэтому книжечка ваша мне в самый раз пришлась. Я подумала, пообещаю ее вам, а вы взамен меня единственной законной наследницей вашего братца признаете. Если книжечка эта вам так дорога, то не поскупитесь, поди?

– Вот гадина! – побагровел Фрол. – Прямо жалею, что не прирезал тебя, словно животное!

– Назад уж не воротишь. Опоздали вы!

– Не будь так в этом уверена! У меня везде свои люди найдутся. Помни об этом!

– А чего же так? – язвительно хмыкнула Няша, которая в полиции совсем ожила и перестала трястись. – Книжечка ваша не нужна вам? Думаю, что ой как нужна! Так что придется вам для меня и адвокатов хороших нанять. И проследить, чтобы во время следствия ко мне бы хорошо относились. А я, в свою очередь, если меня все устроит, когда освобожусь, подскажу, где книжечку нужно искать.

Нет, Няша нигде не терялась. Самообладанию и цинизму этой мелкой гадины оставалось лишь позавидовать. Даже Фрол не нашелся, что сказать ей в ответ. По лицу было видно, что он мечтает свернуть Няше ее тощую цыплячью шейку, но что-то его останавливало. И это было явно не присутствие полиции. А вот что – Саше очень хотелось бы разгадать. Но это, похоже, должно было стать совсем другой историей.



Потом Саша подвез Манифик до ее дома. Всходило солнце. Над округой стояла та особая звенящая тишина, которая бывает только ранним утром. Потихоньку начинали раздаваться птичьи голоса. Робко и нерешительно запела крапивница, за ней иволга, а потом и вездесущие воробышки подняли гомон, прыгая по веткам облюбованного ими куста рябины.

Молодые люди оставили машину, взялись за руки и сделали большой круг вокруг всего культурно-просветительского центра господина Загорского. Было так хорошо, тихо и безлюдно! Поэтому одного круга им показалось мало, без колебаний они зашли на второй круг, потом даже не заметили, как пошли на третий. Они разговаривали и не могли наговориться. Смотрели друг другу в глаза и не могли насмотреться. Минуты складывались в часы. И даже Барон, который обожал долгие пешие прогулки и первые два круга был без ума от счастья, на третьем начал вопросительно поглядывать на своего хозяина.

– Сколько же можно? Одни и те же запахи! Хозяин! Ау! То есть гау!

Но хозяин не замечал ничего вокруг. Он смотрел только на свою спутницу и видел только ее одну. Барону не оставалось ничего другого, кроме как смириться и двинуться на четвертый круг.

Пока гуляли, рассвело. Стал появляться народ. Уединение их уже не было таким романтическим. Да и ноги у всех троих уже побаливали.

– Домой?

– Да.

Они как раз подходили к воротам, когда над улицей разнесся чей-то громкий крик:

– А я вам говорю, что вы мне их вернете! Все до единой! А иначе я вас засажу! И вас, и вашего хозяина – жулика! Все вы тоже тут жулики! Это мое имущество. Мало ли что я вам их продала. А теперь требую вернуть взад!

Голос показался Саше знакомым. И когда они обогнули угол, то он увидел ту самую полную женщину, которая сначала пыталась проникнуть зайцем на концерт, а потом сдала в библиотеку собрание сочинений Бальзака.

Рядом стоял библиотекарь, которого Саша видел в первый свой визит, и уныло твердил:

– Женщина, я вам в сотый раз повторяю, нет у нас ваших книг.

– Верните их мне! Я их вам оставила. Куда вы их дели?

– Их нигде нет. Я же вам показывал.

– Найдите! Где хотите, найдите и верните!

Внезапно женщина изменила тон, с угрожающего он превратился в просительно-плаксивый.

– Поймите, дорогой вы мой, я книги вам продала, домой приехала, коробку с эклерами купила. Мои любимые, с французским кремом. Объедение. Съела их все без остатка и легла спать довольная, словно слон. А сегодня ночью мне моя мамочка внезапно приснилась. То не снилась никогда, а тут вдруг приснилась. Стоит, смотрит и укоризненно головой так качает. «Что же ты, доченька, – говорит, – книжки продала, которые папа твой покупал. Через всю страну он на себе их вез, чтобы мне подарить. В нашей студенческой комнате в общежитии они стояли, мы их даже самым близким не давали, чтобы не потеряли. А ты вот так взяла и продала!» Проснулась я, а на глазах слезы. И сразу к вам. Всю дорогу ревела. Верните!

– Я бы рад. Да нет у нас ваших книг. Сами видели. Вы же всю библиотеку уже вверх дном перевернули.

Женщина приготовилась возражать, но Саша подошел к ней ближе и осторожно дотронулся до плеча.

– Мне кажется, я знаю, где ваши книги. Пойдемте.

И когда он открыл дверцу своего багажника, тетка издала радостный вопль.

– Мои! Те самые! Родненький! Да откуда же это они у тебя?

– С ними все в полном порядке. Немножко попутешествовали, а так норм…

Договорить он не успел. Женщина издала громкий крик и кинулась обнимать Сашу. Так как весила она с добрый десяток пудов, то ребра Саши тут же откликнулись на объятия.

Саша застонал от боли, но счастливица восприняла его стон как поощрение и стиснула Сашу еще сильней. В общем, из ее объятий он вышел изрядно помятый и с твердым ощущением того, что теперь ему точно нужно в больницу. Те ребра, которые уцелели после объятий Петра, сумел доломать этот нежный слон бальзаковского возраста.