– И как мне их найти?
— Французская или арабская?
– Даже не представляю, чем вам и помочь. Дело в том, что Федор не признает мобильные устройства. Телефона у них нет. А ехать в Трушино вам вряд ли захочется. Все-таки три часа в одну сторону и три часа в другую.
— Чтобы было где поспать.
– А что они там делают в этом Трушине?
— Улица Тюбанов, через два квартала отсюда. Если окажетесь на Провиданс, — крикнул вдогонку араб, — значит, прошли мимо.
– Как что? Живут. У Федора там дом.
Мрачные фасады домов на улице Тюбанов выходили на узкий тротуар; в сточных канавах шуршала бумага. Какая-то старуха выметала веником на улицу блестевшие осколки стекла.
– Это ваши родственники?
— Доброе утро, бабушка, — сказал он. — Вы не знаете, кто тут сдает дешевую комнату?
Старичок слегка смутился.
Она посмотрела на него снизу вверх, не выпуская веника из крючковатых пальцев. На ее подбородке торчала бородавка размером с наперсток.
– Не так чтобы родственники, но и не просто знакомые. Федор – это сын нашей дачной хозяйки. У него в семье случилась беда. Мальчик родился больным, они его привозили на консультацию со специалистом. Еще какие-то исследования нужно было сделать, в общем, на пару дней я пригласил их пожить у меня. Все равно в эти дни меня не было в городе, квартира стояла пустая, почему бы не помочь Федору? Люди они небогатые, и хотя Федор пытался мне заплатить за постой, но я отказался брать у него деньги.
— Ты мне не внук. Его не встретишь на этой улице среди шлюх и арабов, и от него не несет дохлой рыбой. Убирайся! — Она потрясла веником.
– Почему отказались?
— Если ваш внук так же исходит дерьмом, то он наверняка похож на вас.
– Мы с женой, пока она была жива, снимали в Трушине у матери Федора домик на лето. Места там живописные, берег Волхова. Простор. Красота. Опять же лес и рыбалка для любителей этого вида спорта. И последнее время хозяева брали с нас за жилье чисто символическую плату. Посудите сами, мог ли я отказать Федору, когда у него в семье и так горе? Столько лет они с женой мечтали о ребенке, даже усыновить думали, но все чего-то не получалось. Наконец, шесть лет назад у них родился Петенька. И теперь выясняется, что ребенок тяжело болен.
Коэн со смехом увернулся от вонючего веника. Пройдя дальше по улице, он увидел кусок картона, болтавшегося в окне: «Chambre meublée — à tout confort». Дверь открыла худощавая женщина в черном.
Больной ребенок? Вот уж кто меньше всего походил на больного, так этот бутуз с телефоном в руке. Круглые румяные щеки, крепкое телосложение, да от мальчишки так и веяло здоровьем! Либо тут что-то было не то, либо Саша чего-то не понимал.
– Скажите, а в квартире после их отъезда все в порядке?
— Сколько стоит комната со всеми удобствами?
– Насколько я могу видеть, да. Разве что…
– Что?
— Десять франков в день, пятьдесят в неделю.
– Нет, ничего. Все в полном порядке. А зачем они вам понадобились?
Чтобы добраться до номера, понадобилось с риском для жизни миновать четыре лестничных пролета. Перила выглядели соблазнительно, но не внушали доверия, ступени с окантованными жестью краями ходили под ногами ходуном. Дверь, судя по всему, была недавно проломлена, и к ней наискосок были приколочены три доски.
Саша начал болтать какую-то ерунду о том, что они с Федором вчера разговорились о собаках. Но неожиданно угадал.
Комната имела Г-образную форму; в ней стояли кровать, комод и приделанная между ними разбитая раковина. Сквозь паутину в окне с четырьмя стеклами на потрескавшуюся фанеру комода падал свет. Матрац был рваный и покрытый пятнами.
– А! – улыбнулся старичок. – Федор большой знаток. Разводит кавказских овчарок. Ух! Зверюги! Сунешься к таким в клетку, без пальцев останешься.
— А где одеяла?
Без пальцев, это если повезет. Насколько знал Саша, кавказцы при случае способны сожрать своего врага целиком, а косточки выплюнуть. Но больше он не мог придумать никакого повода для продолжения визита, и они с отцом удалились.
— Залог — десять франков за каждое.
Он попробовал открыть кран. Потекла коричневатая вода.
Глава 2
— Это не питьевая. Я приношу по бутылке каждый день, — сказала хозяйка, указывая на пыльную бутылку из-под вина, валявшуюся на полу возле кровати. — За каждую дополнительную бутылку по пять сантимов.
Внизу папа хлопнул Сашу по плечу.
— Я поселюсь здесь на неделю, если вы забросите сюда одеяла.
– Видишь, все в порядке! Хозяин квартиры жив и здоров, все у него в порядке. А неприятный тебе мужик отчалил в свое Трушино. Живи и радуйся!
— У вас есть документы? Вы не похожи на француза. Вы должны зарегистрироваться внизу. В комнате никакой еды. Туалет в коридоре. Туалетной бумагой не пользоваться — от нее засоряется унитаз. И никаких драк.
Но Саша не мог радоваться. Тревога продолжала грызть его изнутри. Хотя спроси у него, в чем тут дело, он бы и сам толком не ответил.
— Поверьте, мне не с кем драться.
И все же он попросил отца:
— Я не верю никому, кто так говорит.
– Пожалуйста, сходи в магазин без меня.
– Почему?
Он проснулся в сумерках, в голове стучало от голода и жара. Опустошив бутылку с водой, он включил свет и смотрел на облупившуюся краску. Через окно с улицы долетал шум голосов и машин. С запада, окрашенного багрянцем заката, сквозь разбитое стекло туалета до него долетал звон вечерних колоколов.
– Мне надо кое-куда пойти.
– Ну ладно, – нехотя согласился папа и тут же спросил: – А где список продуктов, который давала мама? Он у тебя?
«Что же я видел во сне? Господи, очутиться бы сейчас в Монтане. Апрель, снег сошел с обращенных к югу лугов Тобако Руте, с них сбегают быстрые, переливающиеся всеми цветами радуги холодные ручьи. Появляется первая блестящая трава, молодая зелень пробивается на верхушках деревьев, разворачиваются нежные листики осины, ивы уже одеты в листву, вдоль ручьев величественно, как индейцы племени „черноногих“, стоят тополя с зелеными макушками, лоси щиплют ярко-зеленую траву на проталинах, слышен легкий частый топот койотов по прошлогодней листве».
– Нет, я думал, ты его положил к себе.
Он посмотрел в окно. «Монтана — это безмолвие. Право на тишину принадлежит не человеку, оно целиком и полностью является неотъемлемой частью жизни природы. Еще и поэтому я уехал из Монтаны: я не мог смотреть, как она гибнет. Я уже не мог вернуться туда, где в прохладе высоких сосен мы гонялись за солнечно-золотистыми лосями и где теперь на месте спиленных деревьев остались одни пни и обожженная солнцем, изрытая бульдозерами земля. А сенаторы, конгрессмены, лесничие и лесорубы делят национальное лесное богатство, как наркомафия сферы влияния в Бронксе… Когда-то Монтана была щедрым даром Господа всему миру, Его самым ценным и любимым украшением… Почему же мир такой? Нет, почему мы, люди, такие, какие есть? Когда же мы станем другими?»
– Не клал.
Он разложил свои деньги на комоде. Восемь франков и двадцать один сантим. Открыв в раковине воду, он разделся и стал умываться. Из раны в ноге выделялся желтый гной с тошнотворным запахом. Устав от мучительного напряжения, он повалился на кровать. Через некоторое время он встал и хлопнул себя по здоровому колену. «Мне нужно поесть. До Парижа еще десять дней».
– Посмотри в кармане.
Папа обшарил все карманы, но списка с продуктами не обнаружилось.
Он шел по темневшей улице. Какая-то женщина смотрела на него из дверей, кошка, зашипев, спряталась за контейнер с отходами. Проехал грузовик, «А. Триместр, мясо и сало» — было написано краской на его двери. В арабском кафе на углу он съел бифштекс с картошкой за три с половиной франка. Конина была жесткой, но сочной, и он проглотил ее в одно мгновение.
– Наверное, в прихожей выронил. А что там в нем было, ты не помнишь?
— У вас есть какая-нибудь работа? — спросил он сурового на вид хозяина.
Саша напряг память.
— Ален, — позвал он, положив руки на фартук.
– Сахар точно был. И мука.
В кухонном окне появилась неровно постриженная голова с заплаканными глазами.
– Сахар и мука? Значит, мама собиралась что-то печь.
— Oui, — сказал он.
– И капуста еще. Она говорила про капусту.
— Вот этот ищет работу.
– Отлично. Все куплю и принесу домой. И стану в глазах нашей мамы настоящим героем. А ты, сынок, иди по своим делам.
— Voilà, — ответил Ален. — Мы все ищем.
Саша кивнул, но никуда не пошел. Потом кое-что вспомнил и крикнул папе:
Медленно, как старик, Коэн брел по улице Тюбанов.
– Сливки обязательно купи! К кофе!
— Allô, mon mec, — послышался голос из темноты двери дома, где была ее комната. Он поднял глаза в надежде увидеть высокую консьержку. — Хочешь развлечься? — спросила женщина. Она была темной и полноватой, под платьем вырисовывалась ее обвисшая грудь.
Папа ушел уже на приличное расстояние, он хоть и обернулся и даже в ответ помахал сыну рукой, но вид у него был расстроенный. Кажется, половину всего маминого списка он уже снова успел забыть. И теперь пытался судорожно удержать в памяти то немногое, что там еще оставалось. Но Саша не мог пойти с папой. У него и впрямь было дело поважнее. Что же может быть важнее того, чтобы порадовать свою мамочку и помочь ей с покупками? Дело в том, что Саша не переставал думать о странном семействе, с которым познакомился вчера вечером.
— Я педераст, — сказал он и проскользнул мимо нее в полутемный холл.
Он не стал говорить папе, но, когда они спускались вниз по лестнице после разговора со старичком, Саша увидел написанные на перилах три буквы, которые складывались в слово «SOS».
Когда он добрался до площадки пятого этажа, с грохотом распахнулась одна из дверей. Из нее вылетел и растянулся на полу человек в одежде матроса. Его берет, прокатившись по площадке, запрыгал вниз по лестнице. Человек поднял голову.
Как только Саша их увидел, его как ударило. Вчера из окна ему подавали тот же самый сигнал. SOS! Сигнал терпящих бедствие кораблей и всех попавших в беду. Кому-нибудь другому эти три торопливо написанные кривые буквы могли показаться просто чьими-то каракулями или детской шуткой, но только не Саше. Он не сомневался: надпись оставил тот же человек, кто вчера светил в окошко квартиры.
— Дешевая шлюха, — сказал он и тут же завопил от удара обутой в ботинок ногой прямо под ребра.
— Убирайся вон, гомик! — Женщина перевела гневный взгляд на Коэна. — Ты что, тоже считаешь, что я должна вернуть ему деньги, если у него ничего не получается?
В Саше немедленно проснулось сыщицкое чутье. Надпись на перилах была совсем свежая, сделана она была не больше часа назад. Написаны буквы были таким образом, что увидеть их мог только тот, кто спускался вниз. А значит, ее сделали в тот момент, когда семейка Гимли спускалась вниз по лестнице, готовясь садиться в свою машину и ехать назад в Трушино. И сейчас Саше было необходимо найти тех, кто мог видеть, как это событие происходило.
— Я думаю, что он просто ненормальный, если у него ничего не получается с тобой. Я покажу ему, как это делается.
На первом этаже соседского дома одна из квартир была много лет назад переведена в нежилой фонд, и в ней теперь находился салон красоты. На самом деле, невзирая на громкое название, это была простая парикмахерская, но работали там отличные мастера. Да что там говорить, Саша и сам там стригся.
— Только сначала заплати так же, как и он, — пятьдесят франков, — фыркнула она и опять пнула матроса; тот покатился дальше.
Ему повезло, сегодня как раз работала его мастер, милая, миниатюрная и улыбчивая Сонечка. А самое главное ее достоинство заключалось в том, что Сонечка была внимательная и при этом разговорчивая.
— А что, если я одолжу у тебя пятьдесят франков, — предложил Коэн. Она была хрупкой и симпатичной, на плечи спускались черные волосы, сквозь блузку вырисовывалась ее высокая грудь, зеленая юбка с разрезом подчеркивала длину и прелесть ее ног, обутых в сапожки. — Завтра мне дадут работу, — добавил он.
– Сашка! А чего без записи? – удивилась она. – Прости, но я сегодня никак не смогу тебя оболванить. Стригу не покладая рук. И у меня вот-вот придут новые клиенты.
— Вот завтра и приходи ко мне. — Она перешагнула через матроса, но тот схватил ее за ногу.
– Не важно. Я совсем не стричься.
— Отпусти меня или я позову собаку.
– А зачем?
— Даже у собаки на тебя не встал бы!
– Мимо проходил, дай, думаю, зайду. Запишешь меня?
— Послушай, полегче, — сказал Коэн. — Это моя сестра.
Сонечка согласилась и полезла в толстенную тетрадь, в которой принялась водить ручкой, выбирая подходящий денек. До Нового года оставалось всего две недели, и время для мастеров было горячее. Известно, что Новый год все желают встретить нарядными и с красивой прической, чтобы сразу же расположить его к себе. И пока Сонечка озабоченно хмурилась и покусывала ручку, пытаясь придумать, куда бы ей втиснуть постоянного и симпатичного клиента, Саша продолжал болтать.
Матрос сел, поскреб свои жидкие рыжеватые кудельки, поискал вокруг глазами свой берет, встал и рыгнул.
– А я уже не первый раз прохожу мимо. Утром шел, перед вашим салоном машина стояла. В нее такая странная семейка садилась. Папаша – вылитый гном с бородой.
— Твоя сестра — лесбиянка, — произнес он, расстегивая гульфик.
– Ага! Мы их тоже видели. Очень странная семейка. Отец с матерью и младший словно под копирку – пузатые и коротконогие. А дочка – красавица. И бывает же такое!
Коэн нанес ему левой рукой короткий легкий удар, и матрос, опрокинувшись назад, словно становясь в стойку на руках, медленно загрохотал вниз по лестнице. Его ноги взлетели вверх, и, перевернувшись через голову, он рухнул у стены лестничной клетки четвертого этажа.
– Какая дочка? – притворно удивился Саша. – Разве с ними еще дочка была? Я не видел. Какая она из себя?
— Ты что, убил его? — прошептала она. — Черт, только этого еще не хватало.
– Говорю же, красивая девушка. Взрослая уже. Лет семнадцать, наверное, будет. А может, и постарше. Я еще подумала, как ей не повезло с родителями. Такие уроды, и характеры дерьмо. Отец так грубо с девочкой обращался. Она чуть замешкалась, так он за локоть ее схватил, потом пихнул ее к машине, она чуть не упала. А мамаша, когда девочка садилась, еще и ногой ее пнула. Мол, пошевеливайся. Мне показалось, что из всей семьи только братик к ней нормально и относится.
Матрос сел и его вырвало.
– А что за машина у них была, я что-то не помню.
— Подонок, — она плюнула, — гомосек, ублюдок. Maricón!
– И я не помню. Какая-то темная. Ведро, а не машина.
Спустившись по лестнице, Коэн склонился над матросом.
– А девочка блондинка или брюнетка?
— Эй, ты дверь найдешь?
– Она в шапочке была.
— В чем там дело? — раздался голос снизу.
– В какой?
— Madre! Это консьержка, — зашипела она, — заставь его встать!
– В красной. Но вообще, девчонка странная. Я даже подумала, может, она больная.
— Что там происходит? — Крик консьержки слышался уже этажом выше.
– Как больная?
— Ты найдешь дверь? — повторил Коэн.
– Ну, умственно отсталая.
— Я хочу получить свои деньги.
– Ты же сказала, что она красивая.
— С этим кончено.
– Как будто бы дебилка не может быть красавицей! – воскликнула Сонечка. – Вот ты тоже скажешь!
— Что происходит? — вопила консьержка.
О! Эта тема тут же вызвала бурный и неподдельный интерес в парикмахерском обществе. И две другие мастерицы, работавшие в зале и тоже слышавшие их разговор, немедленно откликнулись, предлагая свои истории из жизни, когда совершеннейшая дура оказывалась писаной красавицей. Подобное сочетание, как выяснялось, почти стопроцентно гарантировало женщине счастливое замужество и сытую беззаботную жизнь в дальнейшем. А клиентка тут же рассказала про свою родную сестру, которая обладала точь-в-точь такими качествами, а мужа себе при этом отхватила олигарха.
— Сейчас я расскажу, — матрос встал, но, поскользнувшись в своей блевотине, полетел на заднице вниз по лестнице, подминая под собой консьержку.
– И что получается? Она со своей справкой об образовании теперь вся в шоколаде, целыми днями баклуши бьет. И я со своей золотой медалью и двумя высшими образованиями не знаю, как концы с концами свести.
— Убирайтесь! Вон! — завизжала та, извиваясь под ним и пытаясь выбраться. — О Господи, какая вонь, как от тебя несет! — Она торопливо вытерлась. — Все вон! — завопила она.
Но Саша теток уже не слушал. Он спешил назад к старичку в двадцать четвертую квартиру.
— Я же только что пришел, — сказал Коэн.
Тот открыл дверь и был немедленно огорошен вопросом:
— Все равно вон!
– Скажите, а дочь у вашего Федора есть? Старшая! Или у его жены?
— Я даже знать его не знаю, — добавила девица.
– А почему вы спросили?
— Ты — salope, putain, шлюха, проститутка… — Консьержка прервалась, чтобы перевести дыхание.
– Потому что я видел с ними молодую девушку.
— Я же ничего не сделала!
Старичок задумался:
– Надо же, как интересно. А я ведь думал, что ошибся.
— Это я виноват, — сказал Коэн. — Он, видите ли, мой брат. Мы часто вздорим.
– В чем вы ошиблись?
— Вон. Все вон. Мне плевать, кто вы там. Вон! Вон!
– Когда ты спросил, все ли в квартире в порядке, я вспомнил одну необычную вещь. В одной из комнат на подоконнике я нашел деталь женского гардероба. И, судя по размеру, она никак не могла принадлежать жене Федора. Та женщина крупная, я бы даже сказал, тучная. А лифчик… пардон, это был именно он, подошел бы разве что совсем худенькой девочке.
— Тогда верните деньги.
– Можете мне его показать?
— Никаких денег.
Старичок ушел в ту самую комнату, из которой Саша вчера видел сигналы, долго там шуршал и обратно вернулся, держа в руках красный кружевной лифчик. Тонкие бретельки, прозрачные чашечки, через которые должно было быть видно все на свете. Это была такая миленькая штучка, что сразу было понятно, носила его исключительно молоденькая и незамужняя девчонка. Ни одна уважающая себя мать семейства такую легкомысленную штучку не наденет, потому что незачем. Глупости все это.
— Я заплатил за неделю. Пятьдесят франков. У меня больше нет.
Консьержка спихнула матроса вниз по лестнице.
Кроме мужика такой лифчик ничего удержать не сможет, удобства для пышных женских форм с него абсолютно никакого. Да и вообще, женщина, которая замужем, она свое в таких вот неудобных лифчиках уже отмучилась, новых кавалеров ей очаровывать незачем, своего мужа она уже прочно заарканила. Так что семейный бюджет можно потратить на что-то более приятное для нее лично и не швырять деньги направо и налево для ублажения всяких там похотливых самцов с целью привязать их к себе покрепче. Плевать ей теперь на всех, у нее свой имеется, которому по долгу полагается любить ее во всех видах, даже в простом домашнем халате.
— Десять минут. — Она взглянула на несуществующие часы на руке. — Потом я вызываю полицию.
– Спасибо! Я его у вас заберу?
— Они арестуют тебя за кражу моих денег! — крикнул Коэн.
Не дожидаясь ответа, Саша выхватил лифчик у обомлевшего старичка и оказался на улице раньше, чем тот успел опомниться. Впрочем, никакой погони за ним снаряжено не было. А Саша, не тратя даром времени, поспешил к их отделу полиции. Он и сам не знал, что хочет там узнать и зачем фактически украл чужой лифчик, но ему казалось, что все это звенья одной цепи, вот только он пока что не мог определиться, куда она приведет и откуда вообще тянется.
— И моих, — отозвался матрос.
Ему повезло. Сегодня в отделении дежурил Юра – их новый участковый, с которым Саша был немного знаком. Они были практически ровесниками и с легкостью находили общий язык.
— Она сделает это. Она позовет полицейских, — сказала девушка.
– Не случилось ли у нас на участке чего-нибудь необычного? – переспросил Юра. – Даже не знаю, что тебе и сказать. Спиленная в парке голубая канадская ель для тебя достаточно необычное дело?
Она вбежала к себе в комнату и крикнула: «Лобо! Ко мне». Захлопнув дверь своей комнаты, Коэн, как ошарашенный, уставился на кровать с одеялом, уже знакомые раковину с комодом. «Когда летишь вниз, — пробормотал он, — трудно остановиться». Складывать было нечего. «Еще десять дней без еды, без денег. И некуда податься. О, Господи, приюти меня». Уходя, он заглянул в открытую дверь комнаты девушки. Она бросала на кровать свои платья. Восточноевропейская овчарка с острыми ушами настороженно смотрела на него с порога.
Саша без труда догадался, о чем говорит Юра. Несколько лет назад в их парке было высажено несколько десятков елок самых разных видов. На полянке росло все, от норвежской пушистой красавицы до американки, у которой все иголочки имели скругленную форму, отчего казалось, что елочке только что сделали химическую завивку, такая она была кокетливая, вся в завитушках. Цвет хвои деревьев обладал богатым спектром от бледно-зеленого до такого темного, который казался почти черным.
— Куда ты пойдешь? — спросил он.
И в канун Нового года какая-нибудь из этих лесных красавиц обязательно подвергалась нападкам вандала. Это стало уже своего рода традицией, пусть и нехорошей, но все равно традицией.
— Кто его знает? В другую такую же дыру, как и эта, с такой же гранд-дамой в виде консьержки, где найдется такой же добрый самаритянин, благодаря которому меня опять точно так же вышвырнут вон.
– Мы уж и дежурить возле них пытались. И камеру установили. И все никак. Постоянно там торчать не будешь. А он тоже долго не задерживается. По стволу топориком тюк-тюк, елку в мешок – и бежать. Лица не разглядеть, в маске ходит. Одет в темную куртку и такие же брюки. Попробуй определи такого в толпе других граждан.
— Он оскорбил тебя.
– Они уже большущие! Елки-то!
Она махнула рукой.
– Так целиком он их никогда и не рубит, снимет макушку – и деру!
— Вот что называется оскорблением — когда тебя вот так вышвыривают. Мне надо работать, а не переезжать с места на место.
Несмотря на эти ежегодные набеги, елкам в парке нравилось, они продолжали расти. Все они успели вымахать в два человеческих роста и радовали гуляющих своей мощной и густой хвоей. На ветках у многих из них уже красовались шишки. Правда, некоторые из елочек приобретали слишком уж пышную крону, потому что после новогоднего набега образовывалась не одна, а две, три или даже больше макушек.
— Мне тоже придется уходить. Она взяла все мои деньги.
Саша поразмыслил и решил, что ловить елочного вора будет уже в следующем году. В этом он свою норму выполнил, и взять его с поличным не представится возможным.
— И правильно сделала. — Она запихивала свои платья, белье, зеркальце и щетку в картонный саквояж. — И поделом тебе. Чтобы не совал свой член куда не надо!
– А что-нибудь еще в районе случалось?
Она догнала его на улице и пошла рядом, немного склонившись набок под тяжестью своего чемоданчика. Лобо неотступно трусил сзади.
– Например?
— Что же ты будешь делать? — спросила она.
– Ну, например, молодые девушки не исчезали?
— Спать на улице, питаться крысами.
– Куда это?
— К ним нужно много крепкого вина. Какого-нибудь испанского.
– Заявлений таких от родственников не поступало?
— У тебя есть такое на примете?
Юра взглянул на Сашу с интересом.
— Sangre de Toro, пошли!
– От родственников нет, а вот один чудик и впрямь вчера приходил. Утверждал, что его невесту похитили гномы.
– Гномы???
Саша даже на стуле от волнения подпрыгнул.
– Как гномы? Какие гномы?
– Никакие! – отрезал Юра. – С головой у этого жениха плохо. Помешался на всяких там легендах да сказках. Я его знаю, он реконструкциями всякими увлекается. Секцию по истории страны в нашем подростковом клубе ведет. С детишками они там у себя то в рыцарей переодеваются, то в красноармейцев, то в богатырей былинных. На места исторических сражений ездят, разыгрывают случившиеся там битвы. Половина за наших, половина за тех других и сражаются. Меня как-то к ним приглашали, чтобы я их оружие на предмет опасности проверил. Ну, я посмотрел, обычная жесть или дерево. Убить таким оружием не убьешь, но покалечиться и простой палкой можно, так что я Степана предупредил, чтобы они там поосторожней мечами-то махали. Не знаю, услышал ли он меня. Парень он странный.
– А невесту ты его видел?
– Не приходилось. Вообще, удивлен, что на такого чудика кто-то клюнул. Тут нормальные ребята без девушек ходят, познакомиться не могут, а у этого и жена, и любовница, и еще невеста образовалась.
– Что-то я насчет жены ничего не понял, – удивился Саша.
– Женат он, но с женой своей не живет. Она его выгнала, когда он с любовницей закрутил. Но и с ней у него долго не продержалось. Так он, смотри, новую пассию себе где-то нарыл.
Глава 15
– Невесту? Которую похитили?
– Да не похищал ее никто, уверен, она сама от него сбежала.
Улица Тюбанов пульсировала движением: сверкали неоновые лампы, сновали машины, молодые, полные страсти глаза многозначительно смотрели на них. Он шел, хромая, превозмогая боль; она дважды останавливалась, дожидаясь его, размахивая чемоданчиком и постукивая каблуком по тротуару. Они поднялись по темной лестнице, и она, звеня браслетами, постучала в дверь в конце полутемного коридора.
– Все равно! Мне нужно с ним поговорить! Где я могу его найти?
— Кто там? — Послышался мужской голос.
– У нас сегодня суббота? – пробормотал Юра. – Тогда по идее он должен быть у себя.
— Полиция. Открывай. — Она вновь постучала. — Открывай, salaud!
– Где это?
— Это можешь быть только ты, Мария.
– Я же тебе говорил, он в нашем подростковом клубе заведует военно-исторической секцией. Сейчас должен быть у себя. Только учти, что с головой у него не того. И я бы на твоем месте его словам про похищенную гномами невесту не стал слепо доверять.
Прикрыв дверь, чтобы снять цепочку, мужчина вновь открыл ее.
– Я и не собираюсь. Но дело в том, что я уже слышал от других людей про семью гномов, которая увозила в неизвестном направлении девушку в красной шапочке. И было такое впечатление, что Красная Шапочка уезжала с ними против своей воли.
— Проститутки говорят, что они — полицейские, а все полицейские — проститутки. Трудно разобраться.
И Саша поспешил дальше. А Юра, пожав плечами, вернулся к своему плану по поимке елочного воришки. Начальство было уже в курсе и строго-настрого велело хотя бы в этом году украденную елку найти, а вора примерно наказать. Может быть, даже посадить его на изуродованную елку, чтобы все вокруг видели, кто это у них в парке хулиганит. Пусть воришка повисит и подумает о своем дальнейшем поведении.
— Только это и заставляет тебя шевелиться, Леон.
Что касается Саши, то он очень торопился. Ему казалось, что потерявший невесту Степан, не получив в полиции никакой поддержки, может затеять самодеятельность и натворить глупостей.
Леон бросил взгляд на чемоданчик, затем — на Коэна.
Саша знал, в чем тут подвох, куда лучше многих других. Он и сам вначале своей сыщицкой карьеры, поддавшись эмоциям и не послушавшись голоса разума, неоднократно попадал в очень и очень опасные ситуации, лишь чудом выпутываясь из них живым и невредимым. Это сейчас он стал старше, мудрее и осторожнее.
— Хочешь сбежать?
Ну, то есть он так думал, но будущие события показали, что он как был легкомысленным дураком, которому вечно нужно больше других, так им и остался.
— Этот благородный рыцарь спас меня от матроса, и благодаря ему меня вышвырнули вон.
Леон усмехнулся.
Военно-исторический клуб «Богатырь» находился в здании, принадлежавшем центру детского и юношеского досуга, под крышей которого собралось огромное количество всевозможных секций, кружков и прочих объединений, призванных помочь молодежи провести свободный досуг не только интересно, но и с пользой для себя. Именно в этом центре дети и подростки могли определиться с тем, что им больше нравилось и чем хотелось бы заниматься дальше по жизни. Все это было легко, увлекательно и как бы в ходе игры. А самое главное, не требовало никаких вложений из родительских кошельков.
— Ну и что, мне наградить его медалью?
На первом этаже располагался кружок робототехники, и перед Сашей из комнаты выползло смешное существо, напоминающее сороконожку. Ног у него было поменьше, кроме того присутствовала голова и хвост, который усердно вилял и был загнут бубликом, отчего робот напоминал собаку породы лайка, но только с неимоверно длинным туловищем и лишними комплектами ног.
— Дай нам переночевать. Завтра я подыщу какое-нибудь жилье.
– Кто это у вас? – удивился Саша.
— У тебя есть работа на сегодняшний вечер?
– Это Тенор.
— Ты хочешь, чтобы я их сюда приволокла?
– Он у вас еще и поет?
— Нет уж, не надо.
– А то! Хотите послушать?
— А что?
Один из мальчиков нажал на какую-то кнопку на пульте управления, и Тенор затянул неожиданно высоким и чистым голосом: «Я-а-ама-а-айка! Я-а-ама-айка!»
Закусив верхнюю губу, Леон показал на полуразвалившуюся плетеную кушетку.
– Это же Робертино Лоретти, – восхитился Саша. – У меня бабушка его обожает. Как же вам удалось научить робота петь?
— Ложе для новобрачных там. Если собака укусит меня, ей — конец.
– Так это же ерунда, – пожал плечами мальчик. – Динамик вставили, он и поет. Вот ходить – нет, он пока что у нас не очень-то ходит.
— Да она умрет от укуса.
— Хорошо, что ты это помнишь.
Робот и впрямь не мог похвастаться особой устойчивостью. Его пошатывало, словно пьяного матроса. И Саша даже подумал, что тут будет роботу уместнее петь: «А нас шатало, шатало, шатало! Да вдоль причала, причала, причала!»
— Дай нам какого-нибудь вина.
Эту песню всегда пел его дядя, возвращавшийся домой подшофе. Саша даже посоветовал детям поставить новую песню, и те пообещали подумать.
— На кухне, — Леон посмотрел на Коэна. — Ты откуда?
– А зачем вы ему столько ног сделали?
— Из Тулона.
– Так для устойчивости! Для чего же еще? Мы ему сначала две ноги сделали, его качает. Четыре – равновесия по-прежнему нет. Мы ему еще две, тот же результат, теперь у него восемь ног, и, как видите, испытания прошли неудачно. Наверное, еще парочку ему приделаем. Будет десять. Красивое число, должно сработать.
— Ты ведь не француз.
– Может, пришло время что-нибудь еще изменить в конструкции? Почему его шатает?
— Я сейчас живу в Тулоне.
– Да мы не знаем. Мы сначала его один в один сделали, как в чертежах, которые нам из Китая прислали. Несколько раз проверили, все точно. А его шатает. У китайцев не шатает, а у нас шатает. Но мы все правильно сделали.
— Путешествуешь ради удовольствия? — Усмехнувшись, он посмотрел на одежду Коэна. — Пушка есть?
– Вы про Леонардо да Винчи слышали?
— Нет.
– Кто же не слышал! Конечно, слышали.
— Хорошо. Здесь оружие запрещено. У тебя есть работа?
– А вы знаете, что в свои чертежи он нарочно вносил какую-нибудь намеренную ошибку. Всего одну, но она решала все дело. И когда в наше время конструкторы попытались в точности воспроизвести его механизмы, то они не работали. А сделал он это специально, чтобы никому не удалось слепо скопировать его изобретения и выдать их за свои.
— Я что-нибудь подыщу. Я уже говорил Марии, что я…
– Думаете, нас обманули?
— Без вранья. Только без вранья. А деньги у тебя есть?
– Лучше сказать, попытались вас слегка одурачить.
— Все взяла консьержка, выставив нас на улицу.
– Мы подумаем. А ошибка, говорите, должна быть всего одна?
— И сколько же она взяла?
Ребята увели своего пьяно покачивающегося робота, которого шатало теперь уже от стены к стене, а Саша с Бароном пошли дальше. Барон сначала хоть и пытался познакомиться со странным знакомым, а когда тот неуклюже наклонился, испугался и спрятался за ноги хозяина.
— Пятьдесят франков.
На втором этаже находилась театральная студия, клуб декламации и танцевальный зал, в котором кто-то лихо и задорно отплясывал «Камаринскую». Но Саше нужно было на третий этаж, именно там находился исторический клуб «Богатырь», которым заведовал Степан.
— Откуда ты приехал?
— Из Орана.
Когда Саша с Бароном почти добрались до нужных им дверей, навстречу им выскочил молодой паренек. Был он худощавый и тонкокостный. Ноги у него были длинные и тонкие, словно ходули. И больше всего он напоминал кузнечика. Несся кузнечик, не разбирая дороги и не глядя по сторонам. Он наскочил на Сашу, отшатнулся и тут же отдавил лапу Барону.
— В Марселе плоховато с работой.
Тот жалобно взвыл, и незнакомец устыдился:
Мария поставила бутылку вина на корзину рядом с кушеткой. Она постучала рукой по полу. Собака, подойдя к ней, повернулась и улеглась.