Стерхова застыла от удивления.

– Откуда это у вас?

– Собственность театра, как и все, что здесь есть, – глубокомысленно изрекла Мария Егоровна.

– Я понимаю. Но они же точно такие!

– Эх-е-хе… Откуда тебе знать, девочка. В те времена мы все ходили в одинаковых. Что выкинут в магазине, то и носили. Что касается этих туфель, нам их принесла спекулянтка, сразу несколько пар. Одну купила Руфь Адамовна, другую – Теплякова. Еще две пары забрали девочки из постижерного цеха. Эту пару купили в костюмерную. – Кочеткова с грустью кивнула на туфли, стоящие на столе. – Моего размера не нашлось, я сильно переживала.

– Больше тридцати лет прошло с тех пор, и вы помните? – удивилась Анна.

– Это вы, молодые, избалованные. А мы красивых туфель сроду не видели. Как не запомнить?

Вот таким, неожиданно простым способом к Стерховой пришел ответ на вопрос, который ставил ее в тупик.



В расстроенных чувствах и полном смятении она приехала в управление. Поднявшись по лестнице и шагая по коридору, Анна думала о том, куда ее вывезет эта кривая.

– То густо, то пусто… – пробормотав себе под нос, она открыла дверь и шагнула в свой кабинет.

Первое, что увидела – хохочущую Зварцеву. Напротив нее, через стол сидел раскрасневшийся Семенов, и, судя по всему, он был в ударе.

Заметив Стерхову, они вдруг притихли, и Зварцева поспешила уйти.

Анна дала Семенову время, чтобы прийти в себя. Внутреннее чувство подсказывало: между этими двумя что-то происходит. Семенов сильно изменился, таким она его никогда не знала.

– Игорь Петрович, что с опознанием Марии Леонтьевой?

Игорь Петрович заметно посерьезнел и, напустив на себя строгий вид, ответил:

– Я съездил в Стрельну. – Он вытащил из папки бумагу. – Леонтьева Мария двадцати лет, студентка пединститута. Рост сто шестьдесят пять сантиметров, худощавого телосложения. Волосы темно-русые, глаза серо-голубые. Ушла из дома в шесть часов вечера третьего октября восемьдесят седьмого года и пропала. Особые приметы – шрам на лбу, рассекающий левую бровь.

– Вы никогда не изменяете себе, – пробормотала Анна. – Меня просто поражает ваша дотошность.

– Так вот. – Он продемонстрировал документ. – Юлиана Леонтьева опознала в девушке с фотографии № 11 свою сестру Марию Леонтьеву.

– Хотя бы с этим определились. – Стерхова устало села в свое кресло. – У меня тоже есть кое-какие подвижки.

– Например? – полюбопытствовал Семенов.

– Образовался подходящий подозреваемый. – Она достала телефон и, найдя в списке номер Дубасова, нажала кнопку вызова.

– Ефрем Петрович? Здравствуйте, это Стерхова.

– Приветствую вас. По какому вопросу звоните? – В голосе Дубасова послышался страх.

– Завтра в девять утра жду вас в Следственном управлении, пропуск будет ждать вас на посту. Кабинет четыреста восемнадцать. Записывайте адрес…

– Зачем? – тихо произнес Ефрем Петрович.

– Что?

– Зачем я вам нужен?

– Для дачи показаний под протокол.

Глава 19

Сатисфакция

В девять часов утра Стерхова стояла у окна в своем кабинете и смотрела на улицу. Деревья вдоль тротуаров стояли в ярких, опадающих нарядах. Желтые и красные листья кружились в воздухе, словно не желая падать на мокрую мостовую.

Вздохнув, Анна ощутила легкую грусть. Осень в городе всегда вызывала в ней особое чувство – смесь ностальгии и надежды на что-то новое.

Укрытые зонтами прохожие шли по своим делам, автомобили двигались в медленном потоке, витрины магазинов отражали хмурое небо. В уныло бредущем человеке Стерхова безошибочно узнала Дубасова и в ожидании села за свой стол.

Время шло, но тот не приходил. В четверть десятого в дверь наконец постучали.

– Войдите! – сказала Анна и, увидев коллекционера, сказала: – Думала, не дождусь. Присаживайтесь.

Дубасов сел на краешек стула с таким видом, будто не планировал надолго задерживаться.

Глядя ему в лицо, Стерхова демонстративно вынула из ящика бланк протокола и положила его на стол перед собой.

Ефрем Петрович съжился и сел на стул основательно, придвинувшись к спинке.

– Признаюсь, вы меня напугали.

– Чем же?

– Своим вчерашним звонком.

Она взяла ручку и начала заполнять шапку протокола, время от времени задавая вопросы о личных данных Дубасова.

– Теперь перейдем к главному, – наконец объявила Стерхова. – Зачем вы приходили ко мне?

– В первый раз или во второй? – угодливо поинтересовался Ефрем Петрович.

– Оба раза.

– Хотел приобрести коллекцию театральных костюмов Руфи Адамовны.

– Ну, предположим, в первый раз так и было. Здесь я вам верю. А во второй?

– Узнать, что от нее осталось.

– А здесь позвольте вам не поверить, – заметила Анна.

– Это почему же? – В его голосе послышалось возмущение.

– За два дня до этого вы навестили Богомолову и узнали, что она забрала всю коллекцию. Разве не так?

Дубасов сник и опустил голову.

– У вас была другая причина, не правда ли? – продолжила Стерхова и положила перед ним записную книжку, открытую на букве «Д». – Как вы объясните эти записи Руфи Адамовны?

– Впервые их вижу.

– Ага… Тогда я официально вам сообщаю, что вы подозреваетесь в убийстве актрисы Тепляковой.

И тут Дубасов словно осатанел, вскочил на ноги и забегал по кабинету.

– Я ничего такого не делал! Я ни при чем! Это недоразумение!

– Сядьте на место, – Сказала Анна и положила на стол фотографию, где он стоит за кулисами рядом с ее тетушкой. – Зачем вы приходили в театр в день гибели Тепляковой? Что вы делали за кулисами?

Взглянув на фотографию, Ефрем Петрович сел на место.

– Когда это было?

– Второго января восемьдесят девятого года.

– Да вы смеетесь! Как я могу помнить?

– Знали Теплякову?

– Ее знали все театралы города.

– Лично были с ней знакомы?

– Не довелось.

– Так что вы делали за кулисами в день ее гибели?

Мучительно сморщившись, Дубасов выдавил:

– Причина могла быть только одна – я пришел, чтобы отдать деньги вашей тетушке. Как правило, я забегал к ней только за этим и всего на несколько минут.

Стерхова придвинула к нему записную книжку.

– Объясните происхождение этих денег.

– Видите ли… Нас с вашей тетушкой связывали не только театральные костюмы…

– Конкретнее!

– Я сбывал для нее старинную ювелирку.

– Откуда у Руфи Адамовны взялись ювелирные украшения на продажу? – Стерхова записала несколько строк в протокол, дав ему время подумать.

– По словам вашей тетушки, драгоценности достались ей от родителей мужа. Его отец был из богатой семьи. – Дубасов вытащил из внутреннего кармана пиджака пачку бумаг. – Знал, что разговор коснется именно этой темы. Расписки в получении денег я сохранил.

– Чьи расписки? – спросила Стерхова.

– Руфь Адамовна всегда писала расписки за каждую полученную сумму. – Он ткнул пальцем в фотографию: – Напомните, когда это было?

– Второго января тысяча девятьсот восемьдесят девятого года.

– А теперь давайте посмотрим. – Он придвинул к себе записную книжку и повел волосатым пальцем по строчкам. – Вот, пожалуйста! Второго января восемьдесят девятого года она получила от меня пятьсот рублей.

Анна заглянула в записи и удивленно сказала:

– Так…

Дубасов тем временем рылся в своих бумагах.

– А вот расписочка за эту дату на ту же сумму с подписью вашей тетушки!

– Значит, вы приходили ко мне с тем, чтобы продолжить сотрудничество? – догадалась Анна.

– Вы очень прозорливы… – Дубасов скромно опустил глаза. – Я предполагал, что Руфь Адамовна оставила вам в наследство какие-то украшения. За две недели до смерти она попросила меня продать брошь с изумрудным кабошоном в окружении бриллиантов. Ничто не предвещало несчастья, я нашел покупателя, но ваша дорогая тетушка скончалась. А покупатель ждет до сих пор. Вот я и отправился к вам.

– Почему не сказали правду? Почему стали врать?

– Узнал, что вы следователь. Испугался. Проявил малодушие.

Стерхова записала несколько строк и придвинула ему протокол:

– Распишитесь и можете быть свободны.

Дубасов расписался и с видимым облегчением вышел из кабинета. Проводив его взглядом и дождавшись, когда закроется дверь, Анна порвала протокол и бросила обрывки в корзину.

Как бы ни было горько, оставалось только одно: признать, что перспективный подозреваемый испарился.

Но небеса уже внимали ее молитвам – через несколько минут позвонила Красноперова.

– Анна Сергеевна, послушайте. У меня для вас информация. Вы как-то спрашивали про архивы. Так вот, вчера кладовщица обнаружила в подвале завал из старых конторских книг. Сначала я приказала все выбросить, но вспомнила, что вы этим интересовались, и решила сначала показать их вам.

– Благодарю вас! Правильно сделали. – Взглянув на вошедшего Семенова, Анна пообещала: – Через полчаса мы с моим сотрудником будем у вас.

Начав снимать пальто, Игорь Петрович замер, потом, натянув его снова, стал застегивать пуговицы.

– Куда поедем?

– В театр, – ответила Стерхова.

– Зачем?

– Предстоит поработать с документами.

– Бухгалтерский учет?

– Скорее, конторские книги, не подлежащие архивированию.

– Задачу поставите на месте?

– Как только определимся. Шансов мало, но, может быть, нам повезет.



С кладовщицей тетей Раей Стерхова и Семенов встретились в кабинете директора. Она проводила их в подвал, где в небольшом закутке были свалены старые конторские книги.

– Ну, вот. – Тетя Рая описала рукой дугу. – Смотрите. Если что-нибудь нужно, забирайте. Все равно – на выброс.

Анна огляделась и вынесла резюме:

– Сюда нужно поставить стол со стулом и организовать дополнительное освещение.

– Сейчас скажу, чтобы сделали: – пообещала кладовщица и направилась к лестнице.

– У вас будет две задачи, Игорь Петрович, – сказала Стерхова. – Первая: найти журнал выдачи костюмов в аренду за восемьдесят восьмой год.

– Что в нем искать?

– Розовое бальное платье. Вероятное время выдачи – ноябрь.

– Ориентировка расплывчатая.

– Чуть позже сброшу эсэмэской его инвентарный номер. Так будет проще.

– Конкретно какие данные смотреть?

– Дату выдачи, дату возврата, имя арендатора.

– А если не найду?

– Скорее всего, так и будет.

– Какая вторая задача?

– Эта – посложнее. Необходимо найти журнал регистрации списаний постановочных средств. Там должен быть отдельный перечень по костюмам. Ищите то же самое платье. Нужна дата снятия с баланса, то есть списания.

– А если не найду?

– Значит, не повезло.

Семенов поворошил кучу конторских книг и удрученно заметил:

– Работы здесь много.

Поднявшись по лестнице, Стерхова вышла на улицу и позвонила Богомоловой:

– Светлана Михайловна, нужна ваша помощь.

– Слушаю вас.

– Помните розовое платье из «Бесприданницы»?

– Как же не помнить.

– Нужен его инвентарный номер. Он сохранился? – спросила Анна.

– Конечно. Сохранять аутентичность экспонатов наша первейшая задача. Подождите, не вешайте трубку. – Послышались шаги, и через минуту Богомолова снова заговорила: – Записывайте. ПД, тире, восемьдесят семь шестьсот девяносто восемь.

– Спасибо!

– Да что вы! – воскликнула Светлана Михайловна. – Это мы должны вас благодарить!

Закончив разговор, Стерхова тут же отправила инвентарный номер эсэмэской Семенову.

По дороге в управление, буквально на полпути, ей позвонил Штурм и сообщил, что напечатал фотографии с негативов.

– Как вам их передать?

– Сможете подъехать к управлению? – спросила Анна. – Минут через двадцать.

– Хорошо, – согласился Штурм. – Встретимся там.

Когда она приехала к управлению, Илья уже был на месте. Анна пересела в его машину и, получив конверт с фотографиями, предупредила:

– Есть еще одно дело. – Достав из сумочки фотографию с тетушкой Руфью и Тепляковой, она отдала ее Штурму. – Что скажете?

Он внимательно изучил изображение и через минуту резюмировал:

– Качественный снимок. Хорошая композиция, дорогой объектив и бумага… – Он посмотрел на оборот. – Бумага марки ORW, производства ГДР. Если помните, на такой же бумаге напечатали фотографию с мертвой девушкой. Из чего делаю вывод: обе фотографии делал один и тот же человек, профессиональный фотограф. Это неточно, но вероятность очень высокая.

Спрятав фотографию в сумочку, Стерхова улыбнулась.

– Я должна вас как-то отблагодарить.

– Только не мороженым, – предупредил ее Штурм. – Я уже не ребенок. В прошлый раз, когда вы предложили отвести меня в кафе, я обиделся.

– Я не собиралась вас обижать.

– Тогда предлагаю сатисфакцию.

– Как мудрено…

– Давайте куда-нибудь сходим.

– Куда? – спросила Анна.

– В кино, в театр, в Эрмитаж. Да куда угодно.

– Я подумаю и перезвоню. Идет?

– Буду ждать вашего звонка. – Штурм любезно открыл ей дверцу и, как только Стерхова вышла из машины, сразу уехал.

Остаток дня прошел бестолково и не принес особенной пользы: Стерхову пригласил к себе начальник питерского управления полковник Белоцерковский.

Это был мужчина лет шестидесяти с густыми, коротко стриженными седыми волосами. Его лицо, загорелое и суровое, украшали глубокие морщины – свидетели трудной работы и непростых испытаний.

Густые, лохматые брови придавали взгляду Белоцерковского особую выразительность, стальные серо-голубые глаза были похожи на два ледяных озера. В его манере держаться ощущались хорошая выучка и уверенность.

Полковник был одет в идеально выглаженный китель, на котором поблескивали орденские планки. Широкие плечи и осанка выдавали в нём человека, привыкшего к физическим нагрузкам и правильному образу жизни.

Он встретил Анну в приемной и любезно пригласил к себе. Кабинет полковника был обставлен строго и функционально: простой деревянный стол, на котором лежали аккуратные стопки папок, несколько стульев и шкафы с деловыми бумагами. На стенах висели благодарственные грамоты, свидетельствующие о его многочисленных заслугах.

– Садитесь, товарищ Стерхова, – сказал он глубоким, спокойным голосом и указал на стул перед своим столом. – Меня зовут Григорий Иванович.

– Анна Сергеевна, – представилась она.

– Знаю-знаю, – улыбнулся Белоцерковский. – Много о вас наслышан. У вас редкий по нынешним временам талант. Так сказать – следователь от бога.

Стерхова опустила голову и неожиданно покраснела.

– Вот уж не ожидала.

– Не нужно скромничать. Если заслужили, гордитесь. – Сменив дружеский тон на официальный, полковник продолжил: – Хотелось бы знать о результатах вашего расследования.

– Я попросила доложить об этом капитана Семенова.

– Он был у меня. Семенов – толковый офицер, но мне бы хотелось послушать вас.

Стерхова рассказала о ходе дела в общих чертах, предполагая, что мелкие детали вряд ли интересны Белоцерковскому. Но, как выяснилось, он был информирован лучше, чем она предполагала.

– Считаете, что были другие жертвы? – спросил полковник.

– Не меньше тринадцати. – ответила Анна.

– И здесь вы правы. Будем готовы к худшему. Каков временной период действий преступника?

– Начало отследить не удалось, последняя известная нам фотография сделана в ноябре восемьдесят восьмого года.

Григорий Иванович достал пачку сигарет и протянул Анне:

– Курите?

– Нет, не курю, – ответила Стерхова.

– Я тоже не курю. Полгода, как бросил. – Он вытащил из пачки сигарету, размял ее пальцами, понюхал и положил в пачку. – В конце восьмидесятых я был оперативником. Помню те времена, особенно начало девяностых. Дважды попадал в переделки, имел ранения, но в памяти застряло совсем другое.

– Как любопытно… – Анна с интересом слушала полковника.

– Как раз в это время посыпались заявления о пропавших девушках и, как вы понимаете, обрушили всю статистику. Из Москвы приехала комиссия.

– И чем закончилось дело?

– Кого-то уволили, кого-то понизили в должности.

– Я о результатах расследования.

– Возникали предположения, что в городе орудует маньяк, но не было доказательств. Кое-какие зацепки появлялись время от времени, но ни к чему не привели.

– Какие, например? – Стерхова заранее извинилась: – Если, конечно, помните.

– Я же сказал, что был всего лишь оперативником. Однажды искали некую молодую женщину, шли по следу, не спали несколько суток. В результате оказалось, что она познакомилась с мужиком и уехала с ним на дачу. Вы бы видели, что с ним было, когда его уложили на пол под дулом автомата!

– Знакомая ситуация.

– Потом дело заглохло и к середине девяностых сошло на нет. Статистика успокоилась.

– Ее намеренно успокоили или она сама? – ухмыльнулась Анна.

– Я же говорю – дело сошло на нет, – сказал Белоцерковский. – Лейтенант Зварцева справляется? Дополнительная помощь не нужна?

– Нам хватит Зварцевой, – ответилаСтерхова.

Полковник встал и протянул ей руку.

– Желаю удачи, Анна Сергеевна. Если что – обращайтесь.

О пакете с фотографиями, полученными от Штурма, Стерхова вспомнила, когда уселась в машину, чтобы в конце рабочего дня поехать домой. Он так и остался лежать на ее столе. Но сил вернуться за ним уже не было.

Глава 20

Призрак

Собираясь на работу утром следующего дня, Стерхова почувствовала легкое беспокойство. Словно ожидая чего-то, она была немного рассеяна и, выходя из квартиры, вернулась, чтобы взять с собой зонтик. Но при этом не забыла взглянуть на себя в зеркало.

Семенова в кабинете еще не было. Конверт из коричневой крафтовой бумаги лежал на столе, там, где его оставила Анна. Сняв пальто, она сразу же уселась за стол и вынула из пакета фотографии. Первое, что сделала Стерхова – разложила их по всей поверхности столешницы и выбрала те, что еще не видела. Далее последовал еще более тщательный отбор, в результате которого осталось две фотографии, которые привлекли ее внимание.

Среди них была одна, снятая из-за кулис с той стороны, где находился пульт помощника режиссера и тот самый электрощит. Фотограф снял сцену, на которой стояли Теплякова в костюме феи-крестной и Золушка – ее играла Анна Тубеншляк. С высокой долей вероятности можно было предположить, что это тот момент преображения Золушки перед тем, как она села в карету (та стояла чуть позади). До момента падения Тепляковой в люк-провал оставалось несколько минут.

Вторая фотография снималась с другой стороны сцены, оттуда, где стоял Лаврентьев. При первом же взгляде, брошенном на нее, Стерхова поняла – это именно тот момент, когда Теплякова скрылась в облаке дыма и, возможно, уже упала в люк.

– Что же выходит… – Анна подняла глаза и на мгновенье застыла. – Все это время фотограф был за кулисами, но о нем не сказал ни один свидетель, и в протоколах о нем ни слова. Такого не может быть!

Стерхова стремительно поднялась со стула и бросилась к сейфу. Забрав из него папку с материалами следствия, она стала перечитывать документы.

Два часа упорного труда не дали никаких результатов. В деле не было ни одного упоминания о том, что во время гибели Тепляковой за кулисами находился фотограф.

Стерхова должна была хоть как-то обосновать этот факт или объяснить, почему так случилось. Набросав в уме возможные варианты, она структурировала их и выделила основные моменты.

Возможно, фотограф умел быть незаметным, быстро перемещался, снимая, появлялся то там, то здесь, нигде не задерживаясь надолго. Таким образом, на него никто не обращал внимания и, уж, конечно, не мог вспомнить, где именно он находился в тот или другой момент. Он словно призрак, который был везде и одновременно нигде, существовал вне времени и пространства.

Существовал еще один вариант, который не нравился Стерховой больше других – намеренные действия следователя по игнорированию фактов, которые не вписались в рабочую версию.

Теперь, спустя тридцать лет, в деле возникла версия, которую нельзя игнорировать. Если сложить разрозненные факты воедино, получалось, что один и тот же фотограф убивал и делал фотографии в стиле «post mortem», не только снял Теплякову и тетушку Руфь в Комарово, но и спектакль, во время которого погибла актриса. Перемещаясь за сценой, он присутствовал в ключевых точках, в том числе у щита, и в нужный момент мог опустить площадку люка-провала.

Ну хорошо, рассуждала Стерхова, предположим, кнопку нажал фотограф. В связи с этим возникал вопрос: зачем? Единственное объяснение – он был знаком с Тепляковой.

Если предположить, что это сделал один и тот же человек, все объяснялось как нельзя лучше и выстраивалось в стройную версию.

– Копать нужно в этом направлении, – сказала себе Стерхова и записала несколько строк в блокнот:

«Во-первых, еще раз съездить к Пухову и прояснить момент про фотографа. Во-вторых, опросить работников театра, кто может помнить фотографа или сам факт его присутствия».


Этим она и занялась – первым делом поехала к Пухову.

Памятуя о том, с какой неохотой бывший следователь по делу Тепляковой шел на контакт, Стерхова буквально прорвалась к нему в кабинет, бросив на ходу секретарше:

– Мне назначено!

Та не отличалась сноровкой и отреагировала слишком поздно. Ее голос послышался из-за двери, когда Анна была уже в кабинете.

– Постойте! Вам туда нельзя! Глеб Семенович занят!

Стерхова прошагала к столу и уверенно села напротив Пухова.

– Добрый день!

Он вперился взглядом в ее лицо.

– В чем дело?

– Возникла необходимость поговорить.

– Я занят.

– Это ничего. Я тоже не балду пинаю.

– Какая наглость… – Пухов потупил взгляд, и его лицо налилось кровью.

Дверь кабинета приоткрылась, в нее просунулась голова секретарши.

– Глеб Семенович… Я не пускала ее.

– Закройте дверь! – взревел Пухов, и секретарша исчезла. – Чего вам еще от меня нужно?! – на этот раз он обратился к Стерховой.

Та, нисколько не смущаясь, спросила:

– Почему в следственных материалах нет упоминания о фотографе, который в момент гибели Тепляковой шнырял за кулисами?

– А их там нет? – издевательски поинтересовался Пухов.

– Возможно, вы не помните… – начала она, но Глеб Семенович ее перебил:

– Вы, как следователь, должны понимать, что необходимо отсекать ненужные версии.

– Я, как следователь, понимаю, что ненужными становятся те версии, бесполезность которых всесторонне доказана. Вы же это не сделали.

– Не учите меня работать! – прикрикнул Пухов. – Я был следователем, когда вы еще под стол пешком ходили!

– Это не аргумент, – спокойно ответила Анна. – Так что насчет моего вопроса? Назовите причину, по которой был проигнорирован факт присутствия за кулисами еще одного человека.

– Я не помню!

Немного помолчав, Стерхова проронила:

– Вполне допускаю, прошло тридцать лет. Тогда сформулирую вопрос по-другому: по какой причине вы могли бы его проигнорировать? – сделав упор на слова «могли бы», Анна замерла в ожидании ответа.

– Незаинтересованность в смерти актрисы. Фотограф – случайный человек, и у него не было мотива для ее убийства. Такая версия вам подходит?

– Но почему в материалах нет ни одного упоминания об этом человеке? Ни имени, ни фамилии. Теперь, когда открылись новые обстоятельства, это бы значительно упростило дело.

– Вот и поработайте! – Глеб Семенович стукнул кулаком по столу. – Постарайтесь! А то, как посмотрю, слишком умная.

Чуть задержавшись, Стерхова поднялась со стула и вышла из кабинета.

Все время, пока она ехала до театра, ее преследовало чувство неудовлетворенности собой. Это объяснялось тем, что она не сумела найти нужных слов, чтобы получить информацию. Впрочем, учитывая личные качества Пухова, ее попытка изначально была обречена на провал. Самокопание и все обвинения объяснялись завышенными требованиями, которые Анна предъявляла себе.

Доехав до театра, Стерхова спустилась в подвал и заглянула в каморку, где работал Семенов. Он сидел за столом в свете лампы и перелистывал регистрационный журнал. Добрая половина беспорядочного архива переместилась в противоположный угол помещения, что подтверждало проделанную работу.

– Как у вас обстоят дела? – спросила Анна.

– Работаю, – ответил Игорь Петрович.

– Есть результаты?

– Пока никаких. Начал со списаний.

– Ну, что же… – Стерхова улыбнулась. – Буду ждать и надеяться.



Визит к директрисе также ничего не дал. Всплеснув руками, Красноперова улыбнулась:

– Да что вы, дорогая! Какой фотограф! Я здесь без году неделя. Откуда мне знать?

– Может быть, сохранились какие-то документы, счета, переписка? – В голосе Анны прозвучала надежда.

– Да нет же! Ничего такого нет и быть не может. Уверена, что фотографу платили наличными, как это обычно бывает. А наличные, как вы знаете, следов не оставляют.

– Тогда я попрошу вас составить список работников театра из состава художественной труппы и техперсонала, кто работает с конца восемьдесят восьмого года.

– Таких найдется немного, – заметила Гликерия Львовна.

– И все же я вас прошу.

После визита к директору Стерхова направилась к своему надежному информатору Кочетковой.

Мария Егоровна, сидя на низенькой табуреточке, перебирала старую сценическую обувь.

Присев рядом с ней, Анна понаблюдала за тем, как она работает.

– На списание?

– Ну конечно! Еще послужат. Здесь зашьем, там залатаем. Если все выбрасывать, с чем мы останемся?

– Тетя Руфь рассуждала так же.

– Это я рассуждаю, как она. – Мария Егоровна отвлеклась от работы и посмотрела на Анну. – С чем на этот раз заявилась?

– Хочу спросить вас про фотографов.

– С чего это вдруг? – удивилась костюмерша.

– Фотографы часто снимали в театре?

– Время от времени. В кабинете директора фотографируют артистов на портреты.

– Те, что висят в фойе?

– Ну да.

– Часто?