– Сухоплюев, давай по-быстрому, ладно? Я статский советник Лыков из Департамента полиции, прислан сюда для дознания кражи у вдовы коллежского советника Болмосовой. Осенью прошлого года вы ограбили ее квартиру на Московской улице, напротив здания управления Рязанско-Уральской железной дороги. Припоминаешь?

– Нет.

– Понятно. Статуэтка голой бабы тебя уличает – зачем финтить?

– Знать не знаю, мы снимали комнаты, она там стояла. Спрашивайте у хозяев.

– Иван! Меня интересует билет, и только билет. Начальство велело его найти, мне некуда деваться, кроме как вынимать из тебя душу. Пожалей сам себя и сознайся.

– Какой еще билет? Трамвайный?

– Нет, билет Первого пятипроцентного с выигрышами внутреннего займа тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года.

Маз фыркнул:

– Я тогда еще не родился!

– Да? А мне уже восьмой год пошел. Хороший билет, стоит, по некоторым оценкам, пятьдесят тысяч. К тебе еще приходил за ним Азар-Храпов.

Веко у Сухоплюева самопроизвольно дернулось.

Питерец ободрился и продолжил:

– Я знаю, ты зол на Николая Никитича. Он обещал, что не сообщит в полицию, если вы договоритесь. Бывший околоточный тебя не обманул. Он действительно никому не сказал о том, что старуху Болмосову обокрал именно ты. Я узнал это, проведя самостоятельное дознание по его следам. Болмосова вспомнила про примету на портсигаре, мы взяли Винограда, нажали, и он раскололся. Ну? Я знаю почти все. Тебе теперь уже не отвертеться, так и так арестантские роты. Скажи мне главное: Азар-Храпов жив? Или ты убил его, чтобы не делиться облигацией?

– Вы уже и мокрое дело мне шьете, господин из Департамента полиции?! Повторяю: ничего не знаю, мне не в чем сознаваться. Храпова вашего никогда не видел, в квартиру старухи не лазил. Все, разговор окончен, ведите меня в камеру.

Алексей Николаевич подумал-подумал и сделал попытку зайти с другой стороны:

– Если сыскные будут подозревать тебя в убийстве их бывшего товарища, они с тебя с живого не слезут. Так и так заставят признаться, что меж вами произошло. Пойми, у тебя нет выхода, кроме как рассказать правду. За Никитича в муку изотрут. А поможешь мне – подозрение с тебя снимут. Если он жив – а мне кажется, так и есть, – твои дела поправятся. Останется кража, за которую много не дадут. Билета у тебя уже нет, полагаю, ты уступил его Азар-Храпову. Терять тебе поэтому нечего. Сознайся.

Однако Сухоплюев упрямо все отрицал. Пришел Иван Дмитриевич, попытался помочь питерцам, но вор отмалчивался.

– Черт с ним, – вздохнул статский советник. – Отсылайте в тюрьму. Завтра попробуем снова. Вдруг за ночь поумнеет?

Маза увели, а трое сыщиков остались в тишине квартиры пить чай. Дубровин был доволен результатом облавы. Взяли сразу двух беглых каторжников! Он был признателен Лыкову за опознание Абаса. Сличение примет подтвердило, что это действительно Иванов-Кукуев, знаменитый убийца, сбежавший из Новозыбковского централа.

– Вот и Ванька Сухой попался, – радовался коллежский асессор. – Не грустите, Алексей Николаич. Расколем мы его, не завтра, так послезавтра. Николая Никитича кто ж мазу простит? А вы действительно думаете, что Азар живой и билет при нем?

Лыков обстоятельно ответил:

– Действительно. Полагаю, они договорились. Ванька скрепя сердце отдал бывшему околоточному билет. И сердит за него и за упущенную добычу, и за то, что полиция приплела-таки его к краже на Московской. Хотя Азар обещал держать сей факт в секрете. Убивать полицейского, даже отставного – не в обычае воров. Сухоплюев – он же не гайменник.

– Э-хе-хе… За пятьдесят тысяч любой оскоромится.

– Вот увидите, Иван Дмитрич, – он скоро признается. Взвесит все и поймет, что я прав, – лучше не тащить на спине еще и обвинение в убийстве.

– Как мы это докажем, даже если и убил? – разгорячился «саратовский Путилин». – Трупа ведь нет.

– И не будет. Потому, что Азар живой.

Спор сделался бессмысленным, и питерцы ушли к себе в гостиницу. Местным было не до них: двести с лишним задержанных! Предстояло всех их допросить, установить личность, развести по тюрьмам, оформить кучу бумаг…

По пути статский советник попросил коллежского асессора:

– Расскажи, как там, в авгиевой конюшне?

– Правильно сделали, что не пошли со мной, – признал тот. – Конюшни в буквальном смысле. В Глебучев овраг десятки лет сваливали навоз. Миазмы невозможные. Как они там живут? Ближе к Волге место расширяется, и между строениями появляются даже сады и огороды. Не так тесно, как в верховьях. Антисанитария дикая. Правый склон крутой, а левый более пологий, основная часть хибар расположена на нем. Как грибы, друг на дружке стоят… Дома многие на сваях, потому как весной овраг затапливает. Народ дикобразный, через одного завсегдатаи в городском приюте алкоголиков. Мне попались и психованные: живут как ни в чем не бывало рядом со здоровыми, и никто их не помещает в лечебницы.

– А опасные люди попались?

– Нет, все обошлось мирно. Городовые ребята крепкие, на них лучше не бросаться. Но… Короче говоря, в баню мне надо после такой облавы. Шинель до сих пор говном отдает.

До вечера Лыков отдыхал, а к десяти часам явился к полицмейстеру и заслушал доклад начальника сыскного отделения. Бо́льшая часть задержанных, как и следовало ожидать, оказалась простыми отходниками, просрочившими паспорта. Их по этапу отправят к месту прописки. Было десятка два праздношатающихся, этих ждал работный дом. Попались двое беглых с каторги – о такой серьезной удаче Дьяконов уже телеграфировал в Департамент полиции, выпрашивая награду для подчиненных. Кроме того, за решеткой оказались аж три банды в полном составе: кроме поездушников и парадчиков сыскные задержали шайку дергачей, промышлявших вечерами на мостах через овраги. Это, как выразился Дубровин, оптом. В розницу захватили еще семерых воров, из которых трем было запрещено проживание в губернском городе. У одного самовольно отлучившегося из мест надзора нашли альпаковые[84] столовые приборы, похищенные из городского ломбарда. Причем вор прятался в богадельне имени Бугрова для старообрядцев, не приемлющих священство. Его выдала агентура.

Короче говоря, облава прошла с большим успехом. Саратовские правоохранители остались весьма довольны.

Уже когда статский советник собирался уходить, полицмейстер его спросил:

– Что Сухоплюев? Сознался?

– Нет, играет в молчанку. Улики его выдают с головой, от кражи у хамоватой вдовы ему никак не отвертеться. Но признаваться пока не стал. И про Азар-Храпова не сказал ни слова.

Иван Дмитриевич пояснил начальству:

– Алексей Николаич почему-то убежден, что Азар жив-здоров и прячется от всех. Потому как завладел облигацией и решил оставить ее себе. Доказательств этому нет, и мне непонятна такая убежденность нашего гостя.

– Хотите, поспорим, что так и есть? – предложил питерец. – Рублей эдак на сто.

– Слишком большая для меня сумма, – возразил коллежский асессор.

– Ну тогда на десять рублей.

– А давайте!

Сыщики взялись за руки, и полицмейстер их разбил. После этого начальник отделения высказал свою версию:

– Я считаю, что Николай Никитича уже нет в живых…

– А труп? – перебил его Дьяконов.

– Труп мы можем никогда не найти. Его утопили в Волге, или закопали где в оврагах, или вообще в печи сожгли. Нету тела, нету и дела. Убийца – Иван Сухоплюев. Не захотел маз дарить кому попало такой куш. И когда Азар стал его шантажировать, то прикончил он ходатая. И рассудил правильно, собака! Ведь, если бы не догадливость Алексея Николаевича, мы никогда бы не узнали, в чьих руках билет.

– И что сейчас? – с азартом продолжил расспросы Николай Павлович.

– Сейчас у нас игра без козырей. Ванька будет молчать как скала. Ведь, покуда не нашли труп, никакой следователь не решится обвинить его в убийстве. А тело, он это знает, найти невозможно. У Ваньки сильные карты, нам его не обыграть.

Дубровин победно посмотрел на питерца:

– Плакали ваши денежки, Алексей Николаич. Эх, надо мне было соглашаться на сотню!

Дьяконов рассудил:

– Убедительно, весьма даже. Как, господин командированный?

– Остаюсь при своем мнении. Вот завтра начну месить вашего Сухоплюева, он и расколется. Зачем ему подозрения в убийстве? Билета уже нет…

Саратовцы посмеялись над гостем, и он ушел.

Утром в номер к Лыкову постучался Дубровин и закричал с порога:

– А вот не допросите вы Ваньку!

– Это отчего же?

– А он только что сбежал.

Статский советник сел на диван и приказал:

– Докладывайте.

Главный сыщик начал рассказывать:

– Сегодня утром городовой повел Сухоплюева на допрос к судебному следователю…

– Откуда повел?

– Из отделения губернской тюрьмы на углу Большой Сергиевской и Садовой. Вот. Проходя мимо табачной лавки на Ильинской площади, арестованный дал городовому рубль и попросил купить ему табаку. Сдачу, мол, возьми себе…

Питерец с досадой стукнул себя кулаком по колену:

– Вот дуроплясина! Гнать таких надо со службы!

– Как есть дуроплясина, – согласился саратовец. – Парень прельстился этой сдачей и вынес Ваньке пачку ростовского табаку. Тот, ясное дело, сразу же ее распатронил и кинул горсть конвойному в глаза. После чего убежал.

Сыщики минуту молча сидели, потом Иван Дмитриевич добавил:

– Своим побегом Сухоплюев доказал мою правоту. Он убил бывшего околоточного, труп спрятал или уничтожил, а дорогостоящий билет скрывает.

– Надо поставить на уши весь Саратов, – заговорил командированный. – Притон за притоном, денно и нощно.

– Если Ванька убил, то он сбежит прочь. Не станет дожидаться лиха, а задаст лататы куда-нибудь в большой город наподобие Царицына.

– Вы ищите по своим возможностям, а я по своим, – насупился Алексей Николаевич. В глазах собеседника он прочитал вопрос: какие у тебя тут возможности, заезжий турист?

В результате весь день Лыков с Азвестопуло провели в тюрьмах. В Саратове было аж два исправительно-арестантских отделения. Первое соседствовало с временно-каторжной тюрьмой, а второе – с губернской. Сыщики обошли оба, допрашивая членов шайки Ивана Сухоплюева, которые попались вчера вместе с ним.

В первом отделении, что на Московской площади, сыщикам не повезло. Двое помещенных туда воров оказались людьми тертыми и несговорчивыми. Питерцы ушли оттуда несолоно хлебавши. Но во вторых ротах, которые находились на Московской улице, им подфартило. Туда сунули самого молодого учетного, двадцатилетнего парня из крестьян по фамилии Сундуков. Увидев его, сыщики воспряли духом.

Лыков начал первым:

– Что умеешь делать?

– Пахать, косить… – Парень старался казаться спокойным, но было видно, что он волнуется.

– В арестантских ротах пахать нечего. Вот умеешь ты, к примеру, вязать веревочные кружки?

– Какие кружки?

– Ну, такие, знаешь, об которые при входе грязные сапоги обтирают. Не видел разве никогда?

Сундуков окончательно смешался:

– Видел, ваше благородие. А что?

– Получишь ты по суду года четыре и сядешь в каземат. Четыре года – это очень долго… И денег нет, а без денег там плохо. Шамовка дрянь, хочется калачика с колбаской, а купить не на что. Пойдешь проситься в мастерские, чтобы хоть что-то заработать. Вот я и спрашиваю: каким ремеслом владеешь? Крестьянские навыки тебе теперь не скоро пригодятся.

Сбоку поддал Азвестопуло:

– Начальник твой, Сухоплюев, сбежал, а тебя здесь бросил. Будешь отдуваться и за себя, и за него. А он сейчас где-нибудь в кабаке фортуплясы запускает, водкой угощается. Разве это справедливо?

– Иван Капитонович убежал? – поразился молодой. – Когда? Как?

– Сегодня утром. Кинул в глаза конвойному горсть табаку, только его и видели. Помоги нам его найти, и получишь облегчение. Не четыре года сидеть, а всего год-полтора.

Учетный сжался. А сыщики начали трындеть ему в оба уха, что маз его подвел, бросил, теперь решается его судьба, и, кроме питерцев, никто парня не спасет. Затем Алексей Николаевич усадил допрашиваемого перед собой и принялся спокойным голосом, намеренно негромко, расспрашивать:

– Вспомни все, что видел или слышал. Нам важно найти укрытие твоего бывшего атамана. Поможешь нам – поможешь себе.

– Но что, что вспомнить? – впал в отчаяние Сундуков. – Я ж у них на побегушках был, на стреме стоял. Дуван когда делили, мне меньше всех давали.

– Видишь, а ты их покрываешь. Я ведь опытный человек, сразу вижу: ты не как они. И умнее их, и лучше. Давай, вспоминай.

Недотепа задумался и стал рассказывать все подряд, что лезло в голову. А командированные внимательно слушали. Наконец парень вспомнил, что к мазу часто приходил какой-то мужик в подбитой мехом фуражке-московке. Сухоплюев встречал его одной и той же фразой: «Здорово, монах, в синих штанах!»

– Дружок его? – уточнил статский советник.

– Ага.

– А почему монах и в синих штанах?

– Так на нем были такие.

– Что еще вспомнишь?

– Дядька этот не иначе лошадник. Из кармана овес вынимал и на зуб пробовал, плохой или хороший.

Больше ничего стоящего Сундуков вспомнить не мог и был отправлен обратно в камеру.

Питерцы поехали на Приютскую и сообщили свои открытия саратовским коллегам. Дубровин недоумевающе спросил:

– Кто сейчас ходит в синих штанах? Стареющие саврасы[85]!

Алексей Николаевич уже обдумал новость и спросил о другом:

– В городе есть кавалерийские части?

– Только казачий полк.

– Думаю, синие штаны – это кавалерийские шаровары. Тот, кто их носит, отставной драгун или что-то подобное.

– А овес?

Лыков и этому дал объяснение:

– Овсяные лавки открыты круглосуточно, потому как надо постоянно продавать овес извозчикам. Мы в Петербурге часто ловим их владельцев как сообщников фартовых. Они укрывают ночью шайки, предоставляют разбойникам блатноги[86]. Увезти гайменников с места преступления, помочь спрятать труп – все их работа.

Побединский даже вскочил:

– Я понял! На Михайло-Архангельской площади есть овсяная лавка, хозяина звать Полиевкт Закрепа. А кличка – Драгун!

– Надо с ним срочно познакомиться, – обрадовался Алексей Николаевич. – Предлагаю поехать прямо сейчас.

– Пока доедем – стемнеет, – возразил Побединский.

Но его начальник уже вынимал из стола револьвер:

– Быстро за мной!

Сыскные подобрались к нужному месту улицей, которая по иронии судьбы называлась Полицейская. Лавка стояла на углу с Часовенной. Возле ворот столпилось несколько пролеток и ландо – извозчики покупали корма.

Шесть человек заскочили во двор мимо ошарашенных ванек с криками «ни с места!». Лыков на этот раз не возглавлял команду, а шел последним. Дубровин с подчиненными ломились через парадную дверь. А статский советник обежал дом и ворвался с черного хода, рассудив, что именно туда бросится спасаться маз. И не ошибся. Навстречу ему в одной рубахе вылетел Сухоплюев. Увидев сыщика, он обессиленно откинулся спиной на перила:

– Сдаюсь.

Глава 17

Приключения вокруг выигрышного билета

Арест Ваньки не дал сыщикам ничего. Тот по-прежнему молчал и не сознавался. Побединский допрашивал его три дня, разок даже измордовал в кровь, но все без толку.

Азвестопуло воспользовался паузой и навестил наконец питомник собаководства. Ему показали вполне обученных псов, каждый из которых уже успел отличиться. Особенно они пришлись ко двору в сельской местности, где преступления были бесхитростными, а крестьяне боялись собак больше, чем станового…

Питомник создали в 1911 году при Саратовской школе полицейских стражников – одним из первых в России. Ведущие дрессировщики, урядники Юртов и Ермишин, ездили обучаться в Германию. Сейчас в питомнике содержались шесть немецких овчарок, четыре доберман-пинчера и три эрдельтерьера. Клички они имели на немецкий манер: Дорна, Джильда, Хильда, Лона, Веста… Кобелей звали проще: Фрак и Люкс. Губернский город не забывал уезды. Питомники поменьше имелись в Балашове, Камышине, Актарске, Кузнецке, Хвалынске и Царицине.

Генерал-майор Джунковский и сюда сунул свой нос. Он издал путаный циркуляр от 11 декабря 1913 года № 115 609. Бумага запрещала перекладывать расходы по обучению и содержанию псов на потерпевших в виде частного пожертвования, как это часто происходило. Теперь «собачьи деньги» полагалось компенсировать из сыскного кредита. Однако «за невозможностью подробного перечисления всех издержек, которые сопряжены с постоянно меняющимися и разнообразнейшими условиями живой разыскной деятельности полиции, представляется разрешить не предусмотренные правилами о расходовании сыскных средств издержки, которые вполне соответствуют действительным потребностям предупреждения или раскрытия уголовных преступлений, обозначая такие расходы в числе издержек на вспомогательные средства розысков». Как хочешь, так и понимай…

Алексей Николаевич отдыхал. Он бродил по улицам, съездил даже зачем-то в Покровскую слободу. От Волги вверх на гору по многочисленным взвозам – Бабушкину, Приютскому, Живодеровскому – бесконечной гусеницей ползли телеги с кусками напиленного льда. Вот интересно, а в Нижнем Новгороде такие улицы называются спусками… Из-за короткой зимы и ранней оттепели магазинщики не успели запастись льдом и теперь норовили наверстать упущенное, пока река не вскрылась. В газетах писали, что в день закупается до пяти тысяч телег! Ледовозы учуяли добычу, подняли цены и озолотились.

Внизу вдоль пристаней высились многоэтажные мукомольные мельницы. Многие их хозяева носили немецкие фамилии: Рейнеке, Шмидт, Зейферт. Саратов считался столицей немецких колонистов и главным складом произведений немцев Поволжья, расходящихся отсюда по всей России. На улицах часто попадались германские семьи. Чопорно и аккуратно одетые герры и фрау приезжали делать покупки. Многие из магазинов поэтому имели вывески на немецком языке.

Город работал, торговал и развлекался. Кондитерская «Жан» открыла сезон пончек[87] и хвороста, а ресторан «Прага» заманивал блинами.

По утрам статский советник изучал рапорты приставов о случившихся в части происшествиях. Вдруг там мелькнет подсказка, где искать Недокнязя? Чтиво было так себе…

За один день в разных частях Саратова было найдено сразу пять подкидышей.

Воры залезли в квартиру хлороформатора земской больницы и утащили пуд готового зелья. Зачем им столько хлороформа?

Проститутка Мария Буренина из дома терпимости номер двенадцать на Петиной улице, будучи в нетрезвом состоянии, покушалась на самоотравление, для чего купила уксусной эссенции. Это было вовремя замечено ее подругами; девицы отняли флакон и отправили Буренину с городовым в Пятый участок как пьяную. Причину на попытку отравления проститутка объясняет сильным нервным расстройством и – вообще – разбитой жизнью. Дознание производится и имеет быть направлено в Саратовскую Духовную Консисторию.

Другая попытка оказалась еще нелепее. Гулящая Алекандра Брызгалова с целью отравления выпила половину стакана воды, смешанной с санитарным составом, служащим для промывания половых частей тела… В бессознательном состоянии доставлена в больницу, где ее привели в чувство; угрозы для жизни нет.

Рапорты удивляли несуразностями и странными речевыми оборотами. Спившийся лекарь лишил себя жизни через повешение на перекладине косяков перегородочной двери… Цеховая и портной вошли для совокупления в дом свиданий «Новое дело» на углу Соборной и Часовенной. Дома свиданий уже имеют названия? В пивной лавке Товарищества Горенина и Гершанкова от теплоты взорвалась бутылка сельтерской воды, и осколком выбило правый глаз продавщице Разгуляевой, 30 лет… Мещанин Федоров во дворе Обухова по Валовой улице, быв в нетрезвом виде, во время ссоры и драки со своей сожительницей крестьянкой Дятловой выкусил ей зубами левую бровь глаза около ½ вершка глубины и ширины… А у хвалынского мещанина Субботина из незапертой кухни похищен черный металлический мужской член стоимостью в пять рублей. Зачем он ему? Подозрений в краже ни на кого не заявлено… Другая кража тоже была необычной. Из библиотеки шантанного хора саратовского мещанина Залмана Менделевича Безпрозванного путем взлома пробоя из маленькой будочки под сценой похищены девять книги с песнями и нотами стоимостью 15 рублей каждая, а всего на сумму 135 рублей. Как же теперь девки будут петь? Разве что по памяти…

Сыскное отделение занималось текущими делами и не нуждалось в помощи командированного. Он заходил, смотрел через плечо Дубровина на бумаги, иногда задавал вопросы. «Саратовский Путилин» вежливо отвечал. Так, его подчиненные искали адвоката Пичахчи, который занимался страховыми аферами. Он подбивал служащих железной дороги или рабочих с заводов требовать больших денег за ложные увечья. Пичахчи имел двух помощников, отставных фельдшеров, которые помогали заявителям симулировать нервные расстройства. Набрав на аферах десятки тысяч рублей, а еще больше заняв в долг, мошенник исчез. Брошенные им симулянты остались без страховых премий и теперь осаждали полицию.

Имелись и другие дела. Так, на Мясницкой улице, в семье домовладельцев Христофоровых-Узиных, брат зарезал собственную сестру. Она пыталась помешать ему вынести из дома вещи, чтобы продать их и напиться. Четырнадцатилетняя девушка в окно звала на помощь, но получила удар ножом в спину и повисла на подоконнике головой вниз… Убийца смог скрыться и был пойман лишь через день.

А на Зеленой улице сосед задушил вдову Харитонову в ее собственном доме и ограбил. Но сыщики сумели найти свидетелей, как тот утром выходил от вдовы, и негодяй сознался.

Были и мелкие преступления. Неизвестные ограбили часовой магазин Генкина на Московской улице. Ликвидатор отделения Крестьянского банка по Сокуровскому имению Жуков проворовался на крупную сумму. А вор Резанцев похитил из здания губернского присутствия оконную раму!

В Саратов приехал с докладом «О ценности жизни» знаменитый лектор Петров. Алексей Николаевич сразу же предупредил полицмейстера, что с ним по стране разъезжает шайка из шести карманников. Они устраиваются с ученым в один вагон, беседуют, распивают чаи; Петров знает их в лицо. А во время лекции ребята обшаривают карманы слушателей. И действительно, на первом же чтении многие не досчитались своих бумажников…

Изучив рапорты, командированный утыкался в газеты. А в них было еще хуже. Местные новости удручали.

Сторож телефонной станции похитил дорогущую бронзовую проволоку и отнес торговцу железом на Верхнем базаре. Тот мигом перепродал ее на колокольный завод наследников Медведева. Полиция наведалась туда и обнаружила кроме проволоки двенадцать пудов украденных трамвайных проводов…

Новый саратовский уездный исправник распорядился, чтобы подчиненные ему стражники и урядники сбрили бороды. Странно: государь ходит с бородой, а им нельзя…

Торговец галантерейным товаром китайский купец Вы-Зын-Цзын торговал вразнос чесучой и шелковыми тканями. Он зашел в квартиру на Царицынской улице, разложил перед ее обитателями на полу свой товар. Бабы позвали мужей, те избили китайца и выгнали вон, а материи забрали себе.

Зимний театр-варьете «Казино» показывал потихоньку новую программу. Хоть шел Великий пост, но многие гуляли немецкую масленицу[88]. И для особых гостей некие Гри-Гри и Боярова исполняли последний крик моды заграницы и столицы – непристойный танец танго.

В окружном суде слушали дело сестер Сарайкиных, одна из которых застрелилась, а другая, старшая, ранила их приятеля. Тот сначала обещал покончить с собой за компанию с девками, но передумал и бежал. За что получил пулю в ногу. Присяжные оправдали стрелявшую!

Оправдали и мещанина Загудилина, который в пьяной драке зарезал своего приятеля Живодова. Ай да присяжные! Убийство при свидетелях – и пожалуйте на свободу…

В винной лавке на Горах трое недоумков купили в складчину полбутылку[89] водки. Двое были калачники, а третий – сапожник. Калачники вручили водку сначала сапожнику. А тот махом выпростал из горлышка больше половины. Ребята озверели от такой наглости и избили нахала до полусмерти. Правильно сделали…

Над трамвайными путями оборвалась телефонная проволока и обвисла. Оказалось, что она не изолирована и по ней проходит электрический ток трамвая. Сначала на проволоку наступила лошадь и сразу была убита разрядом электричества. Возница стал ее осматривать и тоже получил удар, потеряв сознание. Затем убило вторую лошадь, шедшую мимо… Пришлось останавливать движение и убирать оборванный провод.

В пределах Саратовской губернии сбежал из поезда опасный арестант Поляков. Он на ходу выпрыгнул из окна вагона – тот был обычным, без решеток. Когда Поляков полез в окно, к нему кинулись двое конвойных. Они удержали бы беглеца, но в этот момент начальник конвоя зачем-то начал стрелять из револьвера. В Полякова он не попал, зато ранил собственных солдат – одного в руку, а второго в губу. Те отскочили, и беглец сиганул вниз. Поезд остановили, палили ему вслед, послали команду на поиски, но Поляков ушел. Как он смог это проделать в ножных кандалах – загадка.

Что Саратов! В других городах империи дела обстояли не лучше.

В газеты попала тетрадь для обучения солдат в одной из дивизий, стоящей в Москве. Уж не Гренадерской ли? В тетради содержались любопытные перлы: «Первая Дума была разогнана, ибо члены ее были дураками, подлецами и бунтовщиками; среди них было много жидов. Вторая – разогнана, так как в составе ее оказались изменники. Третья Дума работала хорошо… Смуту 1905 года вызвали иностранные государства с помощью жидов, захотевших равноправия, чтобы захватить землю…»

В Петербурге, в квартире председателя Государственной думы Родзянко, его лакей случайно застрелил горничную – финку Марию Оллан. А в самого Михаила Владимировича не попал?

Из России через Лондон ежегодно вывозили пять тысяч женщин в качестве «живого товара» – в основном в публичные дома Америки.

В Керчи некий Москаленко, служащий в кассе взаимопомощи, пожелал придать своим усам нужную форму. С этой целью он на ночь обвязал себе голову полотенцем. Утром модника нашли мертвым. По мнению врача, он слишком туго затянул полотенце и передавил себе сонную артерию…

В Гродно составилась шайка карточных шулеров в больших чинах. В нее входили статский советник из акцизного управления и два надворных из почтово-телеграфного ведомства. Ребята обдурили командира воздухоплавательной роты полковника Никитюкова на две с лишним тысячи…

Более печальная участь ожидала другого полковника – Богомолова. Он мирно ехал в поезде Тифлис – Владикавказ. На перегоне между станциями Ахтала и Ахтап в вагон ворвались разбойники и ограбили пассажиров. Прямо как в книжках про американский Дикий Запад… Полковник вышел на шум в коридор и был застрелен. Разбойники отобрали деньги, ценные вещи, спрыгнули с поезда и ушли в лес.

В деревне Сецевино Новогрудского уезда Минской области в дом евреев Гаркавых ворвалась банда. Убили хозяина с хозяйкой, а заодно и ночевавших у них случайно в эту ночь православную женщину и еврея. Полиция приехала с сыскной собакой. Обученная псина быстро привела стражников в соседнюю деревню Игольники и указала на три дома. Их обыскали и арестовали убийц, которых выдали спрятанные окровавленные рубахи.

В Екатеринодаре судили миллионера Завершинского, гласного майкопской Думы. Богатей нанял убийц, чтобы те выкрали его векселя на сумму 30 000 рублей у ростовщицы Диденко, а заодно и прирезали тетку.

Газеты много писали о загадочной смерти другого миллионера, хозяина огромной мебельной фабрики в Москве Юрасова. Его тело нашли на полотне железной дороги. В кармане лежал записка: «В моей смерти прошу никого не винить», но датированная началом января. Вдовый пятидесятилетний магнат собирался жениться вторично. Его взрослые сыновья, а также братья – совладельцы фабрики – были категорически против этой свадьбы. Пассия переехала в дом к жениху и извела всю родню бестактным поведением. Теперь вот труп на рельсах… Сыскная полиция и тут подозревала заказное убийство.

В Воронеже в сельской сборной неизвестными убито 6 человек, сборная сожжена.

В Екатеринодаре пойман главарь шайки разбойников Малюга. А в Польше наконец-то застрелили при аресте неуловимого Рябого Дьявола – бандита Данеля, повинного в десятках убийств. Так ему и надо…

Особо внимательно питерец читал новости воздухоплавания. Полетав в свое время на дирижабле, он полюбил храбрых авиаторов[90]. В этой области человеческой деятельности дела шли получше.

В Германии новый цеппелин № 8 побил мировой рекорд высоты, поднявшись на 3065 метров. А во Франции пилот Липиксгель на аппарате Румплера взлетел на высоту 6 300 метров! Как он там дышал?

Русские авиаторы ответили достойно. Сикорский на своем «Илье Муромце» больше часа катал над Петербургом пятнадцать пассажиров. Среди них были два депутата Государственной думы и один член Государственного совета. Сикорский установил таким образом новый мировой рекорд – для тяжелых аэропланов. Он поднял 15 человек на высоту 1650 метров. А до него чемпионом был француз Гаре, который поднял лишь 8 пассажиров на высоту 1500 метров.

Заграничные новости, увы, тоже не прибавляли веселья. Газеты много писали о событиях в ирландском Ульстере. Там готовилась большая резня. Сепаратисты завозили оружие и прятали его в разных углах Зеленого острова. Добыли даже 24 пулемета, разобранные на части! Пароход доставил 70 000 винтовок и 5 000 000 патронов, их погрузили в 200 автомобилей и распихали по тайным складам. Чтобы им не помешали, волонтеры захватили железнодорожную станцию, откуда шел развоз. Перерезали провода, блокировали по всей Ирландии таможенные посты и полицейские участки. Для такой операции нужны десятки тысяч инсургентов… Когда полыхнет, британцам придется туго.

Однажды утром Дубровин опять постучался с утра в номер к Лыкову. Тот открыл дверь – на коллежском асессоре не было лица.

– Что случилось, Иван Дмитриевич?

– Азар-Храпова нашли.

– Где?

– Сейчас он в усыпальнице городской больницы. Угол Шелковичной и Жандармской.

– Поехали.

Алексей Николаевич стукнул в стену и крикнул Сергею:

– Ждем тебя внизу! Бегом!

Втроем они набились в пролетку и покатили в морг. Снега в городе не осталось совсем, извозчики переобулись на колесный ход. Невыспавшийся Азвестопуло пытался расспрашивать саратовца, но шеф цыкнул на него и заставил всех ехать молча. По лицу его ходили желваки.

В прозекторской заканчивал свою работу патологоанатом. Труп уже зашили, осталось лишь написать заключение. Лыков глянул и спросил:

– Чем его так? Ломом, кувалдой?

Врач через плечо пояснил:

– Обухом топора.

Лицо покойника было обезображено до неузнаваемости.

– А почему решили, что это Азар? – обратился статский советник к коллежскому асессору. Тот протянул ему что-то, завернутое в клеенку:

– Вот.

Внутри оказался бессрочный паспорт на имя Николая Никитича Азар-Храпова.

– Как так? Лицо изувечили, а документы оставили?

– Паспорт был спрятан в потайном кармане, его не нашли.

Лыков желчно смотрел вокруг, выказывая сильное недоверие.

– Иван Дмитриевич, а это точно он? Вы уверены?

Дубровин обошел труп, тщательно вглядываясь:

– Рост, цвет волос… Общее сложение… Он, без сомнения, это Азар-Храпов.

– А форма уха, цвет глаз?

Эскулап с интересом слушал разговор сыщиков. На этом месте он встрял:

– Глаза выковыряли ножом.

– Зачем?

Тот пожал плечами:

– Некоторые уголовные боятся, что на сетчатке остался рисунок убийцы, навроде фотокарточки. Его могут опознать, и глаза лучше устранить.

– Я статский советник Лыков. Представьтесь, пожалуйста.

– Надворный советник Павличек, прозектор при кафедре нормальной анатомии Императорского Николаевского университета.

– Что, по-вашему, господин Павличек, послужило причиной смерти?

– Асфиксия, сдавливание грудной клетки и одновременно диафрагмы. Обширные участки венозной сети сдавлены, в разветвлениях верхней полой вены – застой.

Дубровин счел нужным уточнить:

– Тело нашли вчера в карьере под грудой песка.

– Он умер, придавленный этой грудой? – продолжил расспросы эскулапа питерец.

– Несомненно. Давление песка и стало причиной асфиксии. Я не раз уже видел такие случаи. Рельеф Саратова такой, что обвалы нередки. Каждый год гибнет несколько рабочих песчано-овражной партии, и ничего они не могут с этим поделать. Сейчас только февраль, а уже двоих задавило насмерть. Кстати, тело нашли вчера, но оно пролежало там более недели.

Начальник сыскного отделения констатировал:

– Неделю назад Иван Сухоплюев еще гулял на воле…

– Господин Павличек, важный вопрос: этот человек умер, находясь в сознании? Другими словами, когда его бросили в карьер и завалили, он понимал происходящее или нет?

Надворный советник признался:

– Я не могу точно ответить на этот вопрос. Сначала его ударили по затылку, там гематома. Полагаю, когда несчастного закапывали, он уже был без сознания.

– А точно его сначала ударили, а потом уже бросили в карьер? Это не посмертная имитация?

Но прозектор лишь пожал плечами: шут его знает…

Сыщики вышли наружу. Дубровин сказал статскому советнику с упреком:

– Алексей Николаевич, вы просто не хотите признавать, что проиграли спор. Это Азар-Храпов! И его убили, а тело спрятали. Явно дело рук Ваньки Сухого!

– Почему же лицо обезобразили, а паспорт оставили?

– Ах, я же вам объяснял: не нашли его в потайном кармане. Обезобразили, чтобы затруднить нам опознание, это старая уловка.

Лыков прошелся вдоль входа в усыпальницу, держа руки в карманах. Дубровин подавал греку отчаянные знаки: поддержи, чего это у тебя шеф такой упрямый? Сергей съёрничал:

– Алексей Николаич, дайте ему десятку. Он уже давно нашел ей применение, ждет не дождется.

– Да, я куплю на нее шляпу фасона «Пушкин», – подтвердил коллежский асессор. – Все проигрывают, пришел ваш черед. Чего время тянуть, тень на плетень наводить?

Лыков повернулся к саратовцу:

– Иван Дмитриевич, что такое песчано-овражная партия?

– Рабочая команда такая, она укрепляет склоны, устраняет последствия обвалов… Подчиняется землеустроительной комиссии городской управы.

– Мне надо туда.

«Саратовский Путилин» развел руками: опять волынка.

– Дайте мне мой заслуженный червонец, тогда скажу, как туда проехать.

Лыков на шутку не отреагировал. Он вынул из бумажника красненькую, протянул коллежскому асессору и велел говорить.

– Партия квартирует за Соляной площадью, возле городских очистных фильтров.

Статский советник повернулся и пошел. Но вдруг вернулся и погрозил саратовцу пальцем:

– Шляпу пока не покупайте.

– Почему?

– Деньги скоро придется возвращать.

– Вот еще!

Лыков удалился. Дубровин фамильярно хлопнул Азвестопуло по плечу:

– Не повезло вам с начальником. Я думал, он умный, на сажень в землю зрит… А он такой же, как все. Не любит проигрывать.

Коллежский асессор снисходительно ответил другому коллежскому асессору:

– Шляпу в самом деле не покупайте. Спор еще не окончен.

– Лакействуете перед начальством!

– Зря горячитесь. Лыков, конечно, тоже ошибается. Но редко.



Алексей Николаевич приехал к фильтрам, отпустил извозчика и начал гулять по округе. Он быстро отыскал бараки нужной ему партии. Беспрепятственно пройдя через ворота, сыщик не спеша обошел хозяйство, но в контору заходить не стал. Вокруг сновали мужики, одетые в рванье, – рабочие-землекопы. Лыков читал их лица, как знакомую книгу. Такие узнаваемые рожи… Значительная часть землекопов в свое время явно отсидела в тюрьме. У многих наверняка не было паспортов. В недавней облаве таких забрали бы не раздумывая. Но облава прошла мимо, и нехорошие ребята отсиделись.

Вот и сейчас двое перепачканных землей пролетариев переглянулись и стали заходить незнакомцу за спину. Лыков, в пальто с бобровым воротником и в бобровом же токе, представлял собой богатую добычу. Будто не замечая опасности, он вышел за ворота и двинулся к устью Тарханки. Вокруг не было ни души, лишь у самой реки бабы стирали белье.

Сыщик медленно шагал по тропе, уходя все дальше от становища песчано-овражной партии. Шаги за спиной слышались все громче. Наконец он развернулся и сказал мужикам:

– Ну что, ребята, познакомимся?

Два рослых молодца замешкались, потом белобрысый опомнился:

– Барин, а ты че сюда зашел? А зашел, так сымай пальто.

– Холодно мне будет без пальто. – Сыщик оценивал противников. Их двое, ребята корпусные, но не понимают еще, как они влипли…

– Ниче, ты богатый, другое купишь. Богатый ведь?

– Денег-то много, да не во что класть, – с издевкой произнес «барин». Галманы никак не могли взять в толк: кругом никого, кричи не кричи, помощь не придет, а фраер[91] шутки шутит.

– Вась, покажи ему, куда надо деньги ложить, – подтолкнул белобрысый чернявого. Тот отогнул карман своей куртки:

– Вот сюда ложь, и часы с портсигаром тоже.

– Да я некурящий, – лениво ответил питерец, делая шаг к грабителям.

– Ну, че там у тебя еще имеется, все и ложь. Запонки, булавку из галстуха, рыжье со скуржой[92]…

На этих словах Алексей Николаевич стремительно сблизился с противниками и схватил их за бороды. Дернул вниз, перехватил, взял за шеи и пригнул к земле. Те взвыли, засучили ногами, попытались вырваться – куда там…

– Ах вы, чертова позевота! На статского советника замахнулись? А вот нюхай теперь, чем пахнет навоз!

Грабители кряхтели, вырывались все более слабо и через минуту взмолились:

– Барин, прости дураков! Дышать нечем, задохнемся мы тута до смерти.

Командированный разжал хват. Фартовые землекопы со стонами разогнулись и встали во фрунт, потирая шеи. Чернявый шевельнулся, чтобы дать стрекача. Сыщик показал ему кулак, и тот замер:

– Виноват!

– Паспорта есть?

– Никак нет, – ответил белобрысый. – Бесписьменные оба.

– Вы, случаем, не беглые? Вроде на крупную дичь не похожи.

– Не, свое отсидели. Нам запрещено проживание в губернских и крупных городах.

– В песчано-овражную партию и таких берут?

– Таких особенно охотно, ваше благородие…

– Высокородие!

– Виноват! Таких берут с руками, потому как частенько тута людей задавливает. Песком. Городского рабочего хоронить надо, управу извещать, полицию и фабричную инспекцию вызывать, вдове пособие платить… А нашего брата зарыли где попало, и все в ажуре. Можно нового нанимать.

Алексей Николаевич получил ответ на свою догадку и продолжил:

– Ладно, живите пока. Я статский советник Лыков из Департамента полиции…

Чернявый ткнул в бок белобрысого:

– Слыхал, Прошка? Лыков! Помнишь? Нам в пересылке рассказывали.

Белобрысый опять потер шею:

– Да, Шестопер баял, что он пятаки ломает, будто сушки. Есть сила у их высокородия.

– Какой Шестопер? – оживился Лыков. – Краснорожий, а вот тут шрам?

– Он самый. Чудеса про вас излагал, а мы не верили, думали, заливает.