Стефания Бертола

Завтра ветер переменится

Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)





Переводчик: Татьяна Быстрова

Редакторы: Анна Богуславская, Анна Тигай

Главный редактор: Яна Грецова

Заместитель главного редактора: Дарья Петушкова

Руководитель проекта: Ольга Равданис

Арт-директор: Юрий Буга

Дизайнер: Денис Изотов

Корректоры: Мария Смирнова, Ольга Улантикова

Верстка: Максим Поташкин

Иллюстрация на обложке: Leandro Agostini

Разработка дизайн-системы и стандартов стиля: DesignWorkout^®



Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.



© 2023 Giulio Einaudi editore s.p.a., Torino

Published by arrangement with ELKOST Int. literary agency, Barcelona, Spain

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина Паблишер», 2024

* * *





1.

Квадрилатеро[1]

Меня зовут Бриджида, мне двадцать восемь лет, и я подрабатываю то тут, то там. Я, увы, выпускница философского факультета. Эту чудовищную ошибку я совершила десять лет назад, а расплачиваюсь до сих пор. Факультет я выбрала в порыве самозабвенного увлечения предметом. В лицее у меня сложилось впечатление, что золотые дни философии давно закончились и она влачит свое жалкое существование лишь благодаря отблеску былой славы.

Мне казалось, что все по-настоящему весомые идеи, способные изменить жизнь человечества, уже давно высказаны Платоном или Кантом, а нынешние философы обмельчали и интересуются только чувствами и отношениями в паре. Они похожи на психологов, дающих советы в журналах, только слова выбирают посложнее. Я считала, что философия заслуживает лучшего. Идей либо существенно более значительных, либо уж существенно менее. Поэтому я решила: ладно, поступлю на философию и попытаюсь немного взбодрить это дело. Найду новое объяснение тайны бытия.

Но какое там.

У меня не зародилось ни одной мысли, которая имела бы достаточный теоретический вес. Я отучилась, сдала все экзамены, защитила диплом по работам Александра Койре, и все это время моя философская мысль никак себя не проявляла. Моя семья меж тем сплотилась в греческий хор, распевающий: «Ты никогда не найде-е-ешь работу, ты никогда не найде-е-ешь работу, кому ты нужна с дипломом философа-а-а».

А вот и состав греческого хора:

Моя мама Альберта, риелтор. Мой отец Джанпьеро, владелец обувного магазина. Мой брат Лоренцо, студент экономического факультета. Бабушка Зоэ, пенсионерка, бывшая сотрудница паспортного стола. Бабушка Тереза, домохозяйка, тетя Луиджина и ее дочка Розелла. Это был, так сказать, постоянный состав, к которому периодически присоединялись другие члены семьи, например дедушки (которые по возможности старались не участвовать в разборках), а заодно мои друзья, друзья родителей и мои ухажеры. И все они оказались совершенно правы.

Лишь один голос выделялся из этого хора и вдохновлял меня и дальше исследовать запутанные тропы разума в поисках сто́ящей идеи: голос моей тети Розальбы, актрисы. Это и неудивительно: в нашей сплоченной семье только я собиралась выйти за традиционные рамки – те самые, которые она сломала еще в пятнадцать лет.

Но не будем о тете Розальбе. Вернемся лучше к моей работе, которая началась пять лет назад, когда я поняла, что мне светит или заменять болеющих учителей в лицее, и то при хорошем раскладе, или работать кем попало.

Я выбрала второе.

В такой работе есть свои плюсы: одна подработка тянет за собой другую. Например, ты устраиваешься выгуливать чью-то собаку, и однажды хозяйка интересуется, умеешь ли ты убирать, а потом рекомендует тебя своей родственнице, хозяйке бара. И следующие два месяца ты работаешь за барной стойкой, вот только смена заканчивается в четыре утра и в итоге приходится уволиться, зато ты уже познакомилась с кинопродюсером, который, узнав, что у тебя есть права и ты здорово водишь, предлагает тебе поработать водителем на съемках. И вот ты уже несешься за актерами и везешь их на съемочную площадку, а потом подруга режиссера, которая работает адвокатом, спрашивает, не посидишь ли ты с ее детьми с часу дня до полвосьмого, потому что их няня уехала на родину в Ирландию. Вот здесь и произошел решительный поворот в моей карьере: на работе няней я немного подзадержалась. Дети мне нравятся куда больше собак.

Хотя, признаться, дети адвокатессы восторга у меня не вызывают. Семилетняя истеричка и пятилетний шантажист, способный довести кого угодно. Стоит отметить, что родители приложили все усилия, чтобы дети росли невоспитанными уже с колыбели: мать обожает сыночка уже только за то, что он похож на деда, то есть на ее отца (про эдипов комплекс я лучше промолчу, а то с этой темы потом не слезешь). Хвалит его за любую ерунду.

– Смотри, Бриджида, какую чудесную картинку нарисовал Убальдо! – заявила она на прошлой неделе и протянула мне листок, перечеркнутый синей линией.

– Хм… да… красота… А что тут нарисовано? – спросила я, силясь изобразить восхищение.

– Белый медведь, нападающий на оленя Санта-Клауса! Чудесно, правда? И так похоже!

Будь Убальдо полтора года, рисунок можно было бы назвать недурным, но ведь ему уже пять. В пять можно уже расписывать фресками Сикстинскую капеллу.

Магдалена, сестра Убальдо, только и делает, что вопит и рыдает, рыдает и вопит. Когда я сижу с ней, она немного приходит в себя, особенно если я достаю из сумки косметичку и говорю: «Ну-ка, наведем красоту!»

Так или иначе, с Убальдо и Магдаленой я бы вполне могла остаться подольше, вот только на следующей неделе они уезжают. И это после двух лет в любви и согласии. Все дело в том, что отец семейства – политик. Он вошел в Европарламент, и теперь вся семья переезжает в Брюссель, потому что адвокатесса тоже нашла там работу. А как же я? Что теперь делать мне?

– А как же я? Что теперь делать мне? – спрашиваю я у Марии Соаве, адвокатессы, помогая ей раскладывать по коробкам машинки и куклы. Она поворачивается ко мне с самодовольным видом. Ее характер – полное отражение внешности: крашеная блондинка, спортзал три раза в неделю, идеально подходящий к цвету кожи тональный крем. У такой женщины есть готовое решение для любой проблемы, а если вдруг оно не находится, так и что с того, – она уже унеслась далеко вперед.

– А тебе я уже нашла отличную работу! Не хотела говорить раньше времени, но утром Дамиано все подтвердил!

– Постоянную? – бурчу я без особой надежды.

– Постоянную? Шутишь, что ли? На три месяца. С начала февраля до конца апреля, как-то так. Неплохо, правда? Тысяча евро на руки.

– А что делать надо?

– Да ничего сложного! – отвечает Мария Соаве и бросает в черный мусорный пакет фарфоровую куклу с раскроенным черепом.

– Подождите! Это же Ракеле! Любимая кукла Магдалены!

Мария Соаве изумленно воззряется на меня. Эту куклу подарила Магдалене я. Моей бабушке выдали ее в супермаркете лет сто тому назад. За каждую покупку там полагались наклейки, которые надо было вклеивать в карточку. А за каждую заполненную карточку полагалась кукла в старинном платье и с изысканной прической на хрупкой головке. Бабушка собирала их для меня, своей младшей внучки. Кукол звали Джессика, Ракеле, Лаура, Олимпия… Я их всех до сих пор храню, не считая Ракеле – ее в один дождливый день я принесла Магдалене. Та сразу назначила ее любимой куклой, и все было хорошо, пока Убальдо не решил колоть ею орехи. Додуматься до того, чтобы колоть орехи керамической куклой, мог только полный идиот. Убальдо как раз такой и есть.

– Эта страшила? Ее любимая кукла? – Мария Соаве держит Ракеле за руку и пристально вглядывается в глубины раскроенного черепа.

– Да. Не выкидывайте ее. В Брюсселе Магдалене будет одиноко. Ей захочется поиграть с Ракеле. Лучше расскажите скорей, что за работа.

– Да ничего особенного. Мой двоюродный брат уезжает в Эстонию на три месяца и боится оставлять квартиру. У него целый сад на террасе, да еще и кошки. Нужен человек, который поживет в квартире и присмотрит за ней. Такой, чтоб не воровал, не курил и оргий в доме не устраивал. Я сразу подумала о тебе.

Во мне шевелится обида. Допустим, я не курю и не ворую, но с чего она взяла, что я не в состоянии устроить оргию?

– А где он живет? – спрашиваю я.

– Да в Квадрилатеро, самый центр… Как думаешь, пазл с монстрами везти в Брюссель или нет?

– Лучше выбросить, – равнодушно отвечаю я.

2.

Цветущий сад

– Так, слушай: через три месяца я вернусь. Так что не надо перетаскивать сюда все свое барахло.

Брат пропускает мои слова мимо ушей. Я еще даже не переговорила с хозяином квартиры в Квадрилатеро, жду звонка. Но Мария Соаве сказала, что в понедельник я в любом случае приступаю, а сегодня уже пятница, так что я собираю вещи, думаю, что взять с собой. Много не понесу – от меня до квартиры пятнадцать минут пешком. Сколько на машине, не скажу, потому что машины у меня нет. Обидно, учитывая, как хорошо я вожу.

Но ближайшие два дня я все еще у себя. Будь у Лоренцо хоть капля совести, он бы не стоял сейчас на пороге с тремя гитарами и усилителем. Договор был, что, пока меня нет, он сможет использовать мою квартиру для репетиций. Невооруженным глазом видно, что он с нетерпением ждет моего отъезда.

Называть эту квартиру «моей» можно только с натяжкой. Я живу в мансарде в доме родителей. Поскольку в ней отдельный вход, а также кухня и ванная, то после университета я сразу же в нее торжественно переехала, тем самым якобы начав самостоятельную жизнь. На самом деле я до сих пор по крайней мере трижды в неделю хожу ужинать к родителям, пользуюсь маминой стиралкой и родительским вай-фаем. Но главная цель достигнута: ухажеров я могу водить к себе сколько угодно.

– Да ладно тебе, я просто зверюг пристрою.

Это очень в стиле Лоренцо: «зверюгами» он называет свои гитары, чтобы чувствовать себя крутым. На самом же деле Лоренцо обычный разгильдяй двадцати двух лет с кучей хвостов в университете (если он вообще сдал хоть один экзамен, в чем лично я сомневаюсь). Я втайне убеждена, что Лоренцо вроде тех французских врачей-шарлатанов, что годами ведут практику, не имея медицинского образования, и что те жалкие оценки, о которых он сообщает родителям, – плод его фантазии, и только.

Лоренцо расставляет гитары в углу и, бурча, убирается восвояси. Я запихиваю в рюкзак кофту с изображением Тоторо, и тут раздается телефонный звонок. На экране высвечивается номер моего работодателя.

– Алло?

– Добрый день, меня зовут Дамиано Галанти. Я говорю с Бриджидой Луккезе?

– Здравствуйте, да.

Что мне известно о Дамиано Галанти? Почти ничего, ведь он из тех, кто не хочет быть как все и потому игнорирует соцсети. Порывшись в интернете, я все же нашла кое-какие упоминания о нем и несколько фотографий: не урод, но и не слишком хорош. Ни рыба ни мясо, глазу не за что зацепиться. Так что я знаю о Галанти только то, что рассказывала Мария Соаве: он ее двоюродный брат, ему тридцать семь, разведен, у него есть ребенок, две кошки и пассия, с которой все непросто, хотя тут Мария Соаве не особенно в курсе (а если и в курсе, то о чем здесь говорить – ее это не касается, а меня и подавно), работает архитектором и едет на три месяца в Таллин руководить строительством огромного отеля по заказу американской сети.

– Огромного отеля? А зачем вдруг в Таллине огромный отель? – спросила я.

Это моя обычная тактика: если не в курсе, о чем речь, то не спрашиваю прямо, а стараюсь подвести собеседника к рассказу об этом. Об Эстонии я не знаю совсем ничего, так что очень рассчитываю, что ответ Марии Соаве что-то прояснит.

– Ты что, шутишь? В станах Балтии куча туристов!

Окей, значит, Эстония – одна из стран Балтии. Все ясно. Это где такие милые городки с треугольными крышами.

– А, ну да, конечно… Такие красивые места… Все эти милые домики с треугольными крышами…

– О да. Дамиано даже думает перебраться в Эстонию насовсем, он несколько лет летает туда-сюда, у него там уже больше знакомых, чем здесь.

Думает перебраться в Эстонию? Как по мне, перспектива просто зашибись. Я пытаюсь облечь мысли в более пристойные слова.

– Серьезно? Мне казалось, в Эстонии жизнь не то чтобы бьет ключом…

– Ну не знаю, его устраивает. Море, сельский пейзаж и все тому подобное.

– А как он будет видеться с ребенком?

– А ребенок живет с матерью в Палермо, они и так не особо видятся.

– А как же его невеста? – продолжаю допытываться я. Все знают, что у меня страсть совать нос в чужие дела.

– Она ему не невеста. Там все сложно.

– Ясно.

– Ладно, как бы то ни было, тебя это волновать не должно. Единственное, что тебе нужно знать, – это что пока он уезжает на три месяца. Остальное пусть сам расскажет.

Я спрашиваю Марию Соаве, как так вышло, что Дамиано дотянул до последнего с поисками человека, который присмотрит за квартирой. Она отвечает, что он встретился с кучей кандидатов, но ему никто не подошел. Поэтому на звонок синьора Галанти я отвечаю с некоторой настороженностью. А вдруг я тоже ему не подойду?

Но, как оказалось, выбора у него нет. Спокойным голосом, почти как у диктора в рекламе, Галанти извещает меня, что его планы несколько поменялись и он уже ждет самолета в Таллин в аэропорту Линате.

– Очень жаль, что мы не сможем познакомиться лично, но Мария Соаве сказала, что вы идеально отвечаете всем требованиям. Мне остается только поверить ей на слово.

Звучит не слишком любезно.

– Да, очень печально, – сетую я, не преминув добавить нотку сарказма, которым щедро одарила меня природа.

– Мое впечатление сложилось не только из разговоров с ней, – спокойно замечает он. – Я ознакомился с вашим профилем в одной из соцсетей, и он произвел на меня самое положительное впечатление.

Уж не знаю, как моему профилю удалось произвести на него самое положительное впечатление. В последнее время я выкладываю только всякие нелепые танцы. Но, может быть, ему как раз такое и нравится.

– Вот почему, – немного торопливо произносит Галанти (возможно, на его рейс уже объявили посадку), – я попросил подругу…

Ага, ту самую… С которой все сложно…

– …показать вам квартиру и передать ключи. Сообщите мне адрес вашей электронной почты, и я отправлю подробные инструкции. Тогда мы сможем поддерживать контакт не только по телефону. Еще мне нужен номер вашего счета. Я переведу оплату и пятьсот евро на корм для животных и прочие домашние нужды. Если этого не хватит, сообщите, я добавлю.

Не переживай, мой хороший, конечно, сообщу, а ты добавишь. Небось эстонские авторитеты тебе там деньги мешками таскают. То есть, может, не авторитеты, а как там их называют… Олигархи?

Мы обмениваемся контактами, он сообщает имя и телефон подруги, и на этом мы прощаемся. Мне предстоит встреча с его непростой пассией (впрочем, возможно, это просто подруга, а никакая не пассия. Соседка там или типа того. Но бабушка Зоэ не просто так увлекается черно-белым кино: с ней я пересмотрела всю детективную классику, так что интриги чудятся мне повсюду). Ровно в четыре я должна стоять у подъезда дома номер пятнадцать на виа Эмануэле Филиберто.

Квадрилатеро, старейший квартал Турина, расположен рядом со знаменитым рынком у Порта Палаццо. Еще недавно он представлял собой хитросплетение сомнительных и потенциально опасных закоулков, теперь же превратился в привлекательное место, где каждый хотел бы купить квартиру. По крайней мере, именно так считает моя мама, смотрящая на город исключительно глазами риелтора. Однажды мы были на экскурсии по королевскому дворцу Венария Реале, и первыми ее словами было: «Ох и сколько же квартир тут можно обустроить!»

С нашей виа Тарино я сворачиваю на корсо Сан-Маурицио, затем – на корсо Реджина, названный в честь королевы Маргариты, и оказываюсь у Порта Палаццо. Пересекаю огромную площадь, заваленную мусором, оставшимся после утреннего рынка. Через минуту я уже стою на виа Эмануэле Филиберто. Нужный мне дом соседствует с магазином. Я застываю у витрины с вычурными украшениями: здесь пояса с рубинами, бриллиантовые диадемы, брошки с камнями размером с хороший арбуз. Меня не покидает мысль, что все это понравилось бы тете Розальбе – она всегда выходит из дома при полном параде, словно ее вот-вот подхватят и понесут вместо Богородицы во главе религиозной процессии.

У подъезда меня ждет женщина настолько красивая, что не возникает никаких сомнений: она – та самая пассия. Представляете себе платонический идеал возлюбленной, с которой все сложно? Высокая, в коралловом пуховике, темные волосы разметались по плечам небрежными локонами. За такую прическу легко можно отдать двести евро, да еще попробуй только назови ее автора парикмахером, а не стилистом. У девушки лицо индианки. В смысле, как у Покахонтас, а не у актрисы индийского кино. А главное – и тут мои невероятные детективные способности включаются на полную мощность, – на голове у нее красуется серебристо-голубая меховая шапка, каждой своей шерстинкой кричащая, что ее привезли из стран Балтии. Очевидно, подарок Дамиано Галанти, постоянно катающегося туда-сюда. Да, это точно она, та самая Всё Сложно.

Все эти мысли проносятся у меня в голове примерно за тринадцать секунд, после чего я мило и, как мне очень хочется надеяться, невинно улыбаюсь и здороваюсь:

– Здравствуйте! Я Бриджида Луккезе.

– Кларисса Ласкарис, – отвечает она с улыбкой, еще сильнее очерчивающей высокие скулы.

Всё Сложно открывает дверь подъезда и после недолгих колебаний проходит мимо лифта к лестнице. Мы поднимаемся на пятый, последний этаж: она – собранная и легкая, я – напряженная и скованная.

Мы входим в прихожую, по которой сразу видно, что о доме заботятся. Огромное зеркало и кованую вешалку для одежды явно покупали не в «Икее». Вообще, от архитектора я ждала более интересных дизайнерских решений, ну да ладно. Затем мы проходим в чудесную, не слишком большую кухню, к которой примыкает кладовка (иметь такую – настоящий шик) и небольшой санузел, к которому ведет короткий коридорчик. Вскоре я понимаю, что таких бессмысленных коридорчиков в квартире пруд пруди. Они просто на каждом шагу. Еще один коридорчик ведет в большую гостиную, поделенную на две зоны: в одной едят, в другой сидят у камина. Одну стену полностью занимает здоровенный белый шкаф, полный книг, распиханных по полкам как попало: вертикально, горизонтально и даже по диагонали. Из гостиной очередной коридорчик ведет в спальню с огромной кроватью. Рядом со спальней – еще одна комната с кроватью поменьше. Возле нее Кларисса останавливается:

– А это комната Родольфо, сына Дамиано. Но, пока вы здесь, она ваша.

Я смотрю на нее, и в голове у меня проносится две мысли. Первая: кем надо быть, чтобы назвать своего сына таким дурацким именем? Вторая: кажется, в эту комнату не ступала нога ни одного ребенка.

– А сколько Родольфо лет? – интересуюсь я.

Кларисса Всё Сложно на миг задумывается, а потом отвечает самым равнодушным тоном:

– Кажется, пять.

Хм-м-м… Я сразу понимаю, что своим безразличием она хочет показать: она не из женщин, видящих свое предназначение в материнстве и умиляющихся детям своих бойфрендов.

Не знаю, читает Кларисса Всё Сложно мои мысли или меня в очередной раз выдает выражение лица, но в следующую минуту она изображает подобие улыбки, указывает рукой на шкаф в стиле барокко и говорит:

– В нижних ящиках вещи Родольфо, а верхние полки и комод можете занимать.

Я прихожу в восторг, но держу свои чувства при себе, и мы продолжаем экскурсию по квартире.

В хозяйской спальне (определение моей мамы) есть отдельная ванная. Другая спальня находится прямо напротив «моей» комнаты. Еще один поворот, и мы оказываемся в кабинете синьора Галанти.

Здесь прямо как в кино. Все завалено книгами. Кожаный диван едва просматривается под грудой увесистых томов, бумаг и свитков. На письменном столе чего только нет. Среди прочего на нем устроился рыжий кот невероятной красоты. Еще одна кошка, серая, тоже очень милая, свернулась клубочком на стуле.

– А вот и кошки… – объявила Кларисса, указав на них. – Рыжий – Пабло, а серенькую зовут Перла.

Наконец мы добираемся до главного – террасы. Гостиная отделена от нее стеклянной дверью. Вот здесь моя карьера домохранительницы могла бы сразу завершиться, даже не начавшись. Терраса не то чтобы огромная, но все равно впечатляет. За углом – калитка, после которой терраса превращается в узкий балкончик, огибающий кухню и одну из ванных. В углу стоит красивый деревянный стол со стульями – сделанные из одного и того же дерева, насколько я понимаю в деревьях. Все остальное пространство уставлено горшками. Сейчас, пятого февраля, из них торчат какие-то сухие ветки, но вскоре они превратятся в настоящие джунгли. Понятия не имею, как буду с ними справляться. На террасе также есть несколько вечнозеленых растений, и еще в вазоне что-то с шариками, похожими на бутоны. Боже мой, оно же не собирается расцвести?

– За цветами умеете ухаживать? – спрашивает Кларисса, расстегивая коралловый пуховик, под которым обнаруживается дорогой фирменный свитер.

Прежде Кларисса ограничивалась краткими пояснениями по делу: где что лежит, как чем пользоваться, кому звонить, если что-то сломалось. Все было очень понятно, хоть и без особой теплоты. Она даже не попыталась спросить, сколько мне лет, не стала делать комплиментов вроде «какие у вас красивые волосы» или уточнять, правда ли я училась на философском и нравятся ли мне кошки… Но и без этих реверансов объясняла она хорошо и спокойно, на все вопросы отвечала исчерпывающе. Так что и мне сейчас следовало бы дать ей честный ответ: «Совершенно не умею, даже маргаритки от розы не отличу. Растений у меня дома отродясь не было, природу терпеть не могу, а как только у меня появятся деньги, я куплю себе лофт на тридцатом этаже в самом центре города».

Но что-то заставляет меня сдержаться. То ли ее глаза цвета черного бархата, словно подернутые дымкой, то ли тонкие пальцы, унизанные кольцами (одно из них – обручальное…), на долю секунды стиснувшие край пуховика. Меня вдруг охватывает необъяснимое предчувствие, которое уже не раз помогало мне не попасть впросак и не вляпаться в неприятности, когда они были совсем рядом. Поэтому я смотрю Клариссе прямо в глаза, улыбаюсь самой невинной улыбкой и отвечаю:

– Конечно, умею. Не профессионально, само собой, но у моей мамы тоже есть балкон, и я с детства ухаживала за растениями.

Сразу захотелось извиниться перед мамой за вранье. Она признает только один вид растений: те, что повышают стоимость недвижимости. Я сотню раз слышала, каким тоном она произносит слова «цветущий сад». Словно банк сорвала.

– Отлично, – отвечает Кларисса и указывает на небольшой чулан в углу. – Здесь все инструменты и кран, к которому подключается шланг. Раз вы и так в этом разбираетесь, не буду утомлять лишними объяснениями. Ну все, идем. Покажу, где здесь магазины.

Вот ведьма.

3.

Манящая

– Мне срочно нужна твоя помощь! Если хозяин вернется и обнаружит, что его чертовы петунии, или как их там, загнулись, я как минимум лишусь зарплаты. Может, он вообще заявит на меня в полицию!

– Ну, это только если цветочки несовершеннолетние.

Когда Агата выдает нечто подобное, я просто бешусь. Ненавижу, когда она демонстрирует свое остроумие. У меня серьезные проблемы, и мне нужна помощь, а она шутки шутит.

– Все, хватит уже. Когда ты можешь прийти и объяснить, как ухаживать за цветами?

Сейчас вечер воскресенья, моя миссия начинается завтра. Я спросила Клариссу Всё Сложно, нужно ли прийти покормить кошек на выходных, но она сказала, что до понедельника сама о них позаботится. «Стало быть, у тебя есть свои ключи», – подумала я, как заправский детектив. Мне она выдала одну копию, а вторую оставила у себя. Означает ли это, что она будет периодически заявляться без предупреждения? Спросить я не осмелилась, ограничилась кивком и вежливым «спасибо».

Наш с Клариссой поход по магазинам показал, что в доме, слава богу, есть небольшой супермаркет. А так вокруг одни рестораны всех мастей. Когда мы попрощались, я долго смотрела, как Кларисса удаляется все дальше и дальше в своем коралловом пуховике и с идеально ровной спиной, и мне вспомнилось, что бабушка Тереза говорила про таких «тощая, как швабра».

В трубке раздается вздох Агаты.

– Да успокойся, приду я, приду. Но не думай, что я буду каждый раз нестись к тебе сломя голову по первому писку.

– Слушай, мне просто нужно понять, что делать, чтобы они не засохли.

– Ладно, забегу на следующих выходных.

Агата – моя лучшая подруга, у всех такая есть – одна на всю жизнь. По крайней мере, хочется верить, что у всех. Мы дружим с первого класса, а еще мы совершенно разные. Я выгляжу совершенно обычно: всегда прилично одета, рыжие волосы, каре с косым пробором, ободок, чтобы волосы не падали на глаза, самые обычные зеленые глаза. Я похожа на третьеклассницу-переростка. Вроде Гермионы из «Гарри Поттера». Некоторые цвета я ни за что не надену, даже если это нижнее белье. Например, оранжевый. Тем не менее мне уже двадцать восемь, а никаких признаков стабильности в моей жизни нет: ни нормальной работы, ни нормального парня. Я делаю вид, что живу сама, однако, если бы мама не стирала мою одежду, мне пришлось бы ходить в бумажных платьицах вроде тех, что я вырезала для рисованных кукол, когда была маленькой. А вот у Агаты волосы фиолетовые, и красится она ярче, чем Леди Гага, а еще курит и одевается во все цвета радуги. Но она уже десять лет встречается с Пьетро, окончила сельскохозяйственный институт, прошла огромное количество курсов по садоводству и работает на вилле Таранто на озере Маджоре. А это, насколько я понимаю, настоящая Мекка для любителей садоводства.

Я рискнула соврать Загадочной Пассии именно потому, что у меня есть Агата. Парки виллы Таранто закрываются на зиму и открываются только в марте. Садовники в отпуск не уходят, но выходные у них все-таки есть, так что Агата приезжает в эти дни к Пьетро. Ну и ко мне.

Я успокаиваю себя мыслью, что за неделю ничего ужасного не случится. Агата сказала, что в это время года растительность находится в состоянии покоя, а кроме того, в последнее время идет дождь со снегом, так что ближайшую неделю обитатели террасы как-нибудь переживут.

– Ты не посмотрела, укрыты ли растения? Там есть теплица? Укрывной материал? Лимоны там растут?

– Ничего я не посмотрела и понятия не имею, как выглядят лимоны. До твоего прихода я на эту террасу даже выходить не стану. Пусть уж как-нибудь сами справляются, а то я только хуже сделаю.

– Да, скорее всего, так и будет. Ладно, я уже на вокзале, поезд через пять минут. Увидимся.

Я кладу трубку и начинаю собираться на встречу с друзьями в Village People, отличный бар с видом на площадь и на мост. Там всегда кипит жизнь. Может, сегодня и Рикки зайдет, у меня с ним была пара свиданий. Я не прочь снова с ним встретиться, но раз или два, не больше.

Я уже собираюсь закрыть за собой дверь, когда на телефон приходит электронное письмо. Скорее всего, от моего работодателя, потому что обычно я писем не получаю. Я сама никому не пишу, а с Агатой мы болтаем в мессенджерах. Открываю почту и вижу:

От: damigal.teo@gmail.com
Кому: bri93@yahoo.it
Добрый вечер, Бриджида,
как Ваши дела? Я подумал, что для лучшего понимания работы мне следует дать Вам некоторые разъяснения. Насколько мне известно, синьора Ласкарис уже показала Вам дом и обо всем проинформировала, но я считаю, что письменные инструкции тоже могли бы оказаться полезны.


Я еле продралась через эти несколько строк. Неужели это написал молодой мужчина? «Следует дать… разъяснения», «насколько мне известно», «проинформировала»… Да он пишет как декан филфака. Ну ладно, посмотрим, что там за инструкции.

Инструкции Вы найдете в приложении к письму. Добавлю, что с большой вероятностью Вам позвонит господин Риччи из компании Luxury Home, чтобы назначить встречу с потенциальными покупателями для просмотра квартиры. Надеюсь, Вас это не потревожит. На данный момент квартира еще не выставлена на продажу, но я не исключаю такой возможности в будущем. Все просмотры он постарается согласовывать с Вами. Сердечно благодарю за Вашу помощь. Не стесняйтесь обращаться по любым вопросам.
Всего доброго,
Дамиано Галанти


Стало быть, Галанти решил остаться в Эстонии. Интересно, Кларисса Всё Сложно уже знает или эта новость поразит ее как гром среди ясного неба?

Вложение я решаю прочесть завтра. Сегодня же я отвечаю только за себя. Как писал Койре, всякая вещь сводится к числу, и сегодня все сводится только к одному – ко мне.

Домой я возвращаюсь практически в детское время – еще двух ночи нет. Завтра рано вставать, а я вчера не выспалась, легла в четыре. И вот я уже лежу под одеялом и, еще не потушив ночник в форме месяца, думаю о том, как мне нравится моя квартирка: здесь все умещается в одной комнате. Да, места мало, но то, что нужно, имеется: встроенные шкафы, раздвижной обеденный столик, множество светильников, заменяющих люстру на потолке, кружевные занавески, купленные на обычном воскресном рынке, диван, который превращается в кровать, стоит только надавить на спинку, два обычных и четыре складных стула. Я осматриваю свое жилище и, наткнувшись взглядом на гитары брата у стены, закрываю глаза. Кто знает, во что он превратит мой дом? И зачем только я разрешила ему репетировать у меня? К счастью, в его группе всего два человека: он да клавишница Муффа[2], по совместительству его девушка. Ее настоящее имя Лоренцо тщательно скрывает, утверждая, что оно настолько ужасно, что Муффа убьет его, если узнает, что он кому-то проболтался.

– А Муффа, по-твоему, хорошее имя? – интересуюсь я.

– Ее так сестра в детстве называла. Звучит очень нежно.

Во мне просыпается сыщица. Я начинаю строить гипотезы: какое имя можно превратить в Муффу? Мария Эуфемия? Мафальда Урсула?

Лоренцо и Муффа играют то ли гранж, то ли индастриал-метал, точно не знаю – я в музыке не разбираюсь, но сейчас речь не о том. Они активно репетируют, чтобы пробиться в шоу талантов X-Factor. Родители буквально молятся, чтобы Лоренцо с Муффой прошли отбор и их вместе с другими такими же персонажами закрыли на несколько месяцев в студии звукозаписи. Не то чтобы они не любили моего брата – они души в нем не чают, да и к Муффе уже привязались. Просто от такой музыки реально уши вянут, а поскольку у Муффы дома всегда куча народу, а места нет, репетируют они у нас. По большому счету, я разрешила группе Best Western репетировать у меня в мансарде только ради родителей: пусть отдохнут. И да, группа Лоренцо называется Best Western. Не спрашивайте.

Прежде чем провалиться в крепкие объятия сна, я вдруг вспоминаю одну страшную повесть, которую прочла давным-давно, летом после девятого класса или чуть позже. Называлась она «Манящая». В ней рассказывалось о том, как в одном доме… Но тут я засыпаю.

4.

Тиффани

Проблемы начинаются сразу. С первого дня, с первого же утра. Я прихожу в квартиру, снимаю рюкзак – и все идет наперекосяк.

Утром мама пришла ко мне со свежей булочкой и просьбой звонить ей каждый день (исключено) и уже завтра прийти к ним поужинать (совершенно исключено). И вот я макаю булочку в кофе с молоком и читаю оставленный хозяином файл с инструкциями.

КВАРТИРА
Выходя из квартиры, закрывайте все ставни и ВСЕГДА включайте сигнализацию.


Это ладно, Кларисса мне показала, как это делается, там все просто. Кроме того, я не зря столько лет работаю с чужими детьми и собаками: уже привыкла к чужим ключам и сигнализациям. Всегда включаю и отключаю их глазом не моргнув.

Моя комната заперта. Дело не в том, что я Вам не доверяю, просто не хочу обременять лишней ответственностью: там много ценных вещей.


Ага, конечно. Написали бы как есть, синьор Галанти: «Не хочу, чтобы ты рылась в моих вещах, а то вдруг найдешь наши с Клариссой секс-игрушки. Так что держись от моей комнаты подальше».

Немного подумав, я вспоминаю, что, когда Кларисса Всё Сложно показывала мне квартиру, все комнаты были открыты. Значит, у нее-то ключ от спальни имеется. Она знает все секреты Синей Бороды. Ну ладно, посмотрим, что там дальше.

В письме даются подробные инструкции о том, как обращаться с техникой, как работает отопление, как сортировать и куда выбрасывать мусор, – в общем, нет ничего такого, чего бы я и так не знала. Но вот речь заходит о террасе. Эту часть я проматываю, едва прочтя первую строчку:

Как Вам прекрасно известно, сейчас самое время для обрезки роз и гортензий. К сожалению, я не успел это сделать, однако прошу Вас не медлить с этой процедурой. Что касается лимонов…


Ага, сам разбирайся со своими лимонами. Я к ним не притронусь, пока не появится Агата, а розы и гортензии уж неделю как-нибудь перетерпят.

Третья часть письма – «Кошки» – вызывает у меня настоящую панику. Там в мельчайших подробностях описывается, что, в каком количестве и в какое время должны есть кошки, как часто надо менять лоток, а также указывается, что калитку, ведущую на балкончик, нужно всегда держать закрытой.

На террасу выходить кошкам можно, оттуда они никуда не денутся, а вот калитка, ведущая на балкон, должна быть всегда закрыта – там растет глициния, Пабло и Перла могут залезть на нее и убежать. К сожалению, такие случаи у меня уже бывали. Двух кошек найти так и не удалось, а один кот разбился.


Однако же! Странный все-таки человек этот Галанти. Вот зачем он мне пишет, что у него разбился кот? Напугать, что ли, хочет? Да я к этой калитке даже близко не подойду…

Само собой, после такого психологического давления я не могу не удостовериться, что кошки живы-здоровы. Бросив рюкзак в прихожей и даже не сняв пальто, я отправляюсь бродить по комнатам с криками:

– Пабло! Перла!

В ответ тишина, ни единого «мяу». Только обойдя всю квартиру в восьмой раз и почувствовав, как руки холодеют и дыхание прерывается, я замечаю серый кончик хвоста, торчащий из-под дивана.

– Перла! Черт бы тебя побрал! Иди сюда, дам тебе вкусненького! И дружка своего зови!

Я трясу пакетом с кормом и насыпаю немного в розовую миску Перлы и столько же – в голубую миску Пабло. Что ж, в вопросах цвета Галанти старомоден. Пабло так и не показывается.

Я заглядываю во все ящики и шкафы, под кровати, в духовку, в стиральную машину, сотню раз обхожу все сто пятьдесят квадратных метров квартиры, но так и не нахожу его. Окна плотно закрыты, поэтому я отправляюсь на террасу, и меня до самого нутра пронзает ужас – глубокий, как колодец в фильме «Звонок». Калитка на балкон распахнута настежь. Кошмар.

Пабло уже бродит по закоулкам Квадрилатеро. Я за секунду реконструирую события: вчера Кларисса пришла покормить кошек, выпустила их на террасу, а калитку закрыть забыла. Пабло сбежал, и теперь Кларисса во всем обвинит меня!

Она будет все отрицать! Скажет этому зануде Дамиано, что его кот пропал из-за меня. И он поверит, потому что спит с ней, а не со мной. Вот как у мужчин устроено доверие! Может, современные философы и правильно делают, что столько пишут о взаимоотношениях в паре, – именно в них и кроется корень всех зол!

И вот я снова дома после долгой и бессмысленной беготни по району. На мои крики «Пабло!» откликнулся лишь один официант техасско-мексиканского ресторана прямо под окнами. Плáчу я редко, но при мысли, что за каких-то полчаса потеряла такую выгодную работу, причем самым нелепым образом, в горле образуется ком, а из глаз начинают течь слезы. И вот я рыдаю и понимаю нечто странное. Я точно не издаю при плаче таких пронзительных звуков. Меж тем я их слышу. И они похожи на мяуканье!

Я сдерживаю рыдания, внимательно прислушиваюсь, и вот эти звуки раздаются снова.

Да! Это мяуканье! И это не Перла – она сидит под столом (кухня – классическое пристанище рыдающих женщин, поэтому я рыдаю на кухне) и смотрит на меня с легким презрением. Нет, мяуканье доносится откуда-то издалека… Я вскакиваю на ноги и иду на звук, шурша пакетиком с кормом. Понимаю, что звук доносится из спальни. Хозяйской спальни. Той самой, что заперта на ключ. Которого у меня нет. И там, за дверью, отчаянно орет голодный Пабло.

Как он там оказался, совершенно неважно, хотя и вполне очевидно: Кларисса случайно закрыла его внутри, когда вчера заходила. Но как его выпустить? Вариант номер один, очевидный даже для самых тормознутых: позвонить Клариссе и попросить ее приехать. Но кто знает, где она сейчас и когда приедет? А мне не очень-то хочется целый час слушать душераздирающее мяуканье. Надеюсь, в этой красивой, но старой квартире все комнаты закрываются на один ключ.

Бывают дома, в которых одним ключом можно открыть все двери, а бывают такие, где для каждой есть отдельный ключ с номерком. Двери в квартире Галанти выглядят довольно старыми. Я внимательно осматриваю одну за другой: номерков нигде нет, но и ключа ни из одной скважины не торчит.

Меж тем за дверью спальни не стихают душераздирающие крики. Стало быть, ключей нет? Во всем доме запирается только Тайная комната? Я уже готова сдаться и схватиться за телефон, но вдруг вспоминаю о ванных. Хоть они-то должны запираться, а?

И действительно – из двери ванной напротив моей комнаты торчит ключ. Чувствуя, как бешено колотится сердце, я вставляю ключ в дверь темницы Азкабана (раз уж мы затронули тему Гарри Поттера), и… дверь открывается.

Рыжий кот ракетой несется к лотку. Этот умница терпел из последних сил, только бы не нагадить в комнате хозяина, бросившего его на произвол судьбы и укатившего в Эстонию.

Я насыпаю корм в миску и захожу в спальню Галанти удостовериться, что кот и вправду нигде не нагадил. «Хе-хе, уважаемый архитектор, – усмехаюсь я про себя, – думал, твоих секретов никто не узнает, а я могу заходить в твою спальню когда захочу и делать что вздумается».

Тут-то и происходит непоправимое. Да, Пабло нигде не нагадил, но, оказавшись в ловушке, впал во вполне объяснимое отчаяние, разодрал покрывало и подушки, прежде аккуратно лежавшие вдоль изголовья, и сбросил их на пол. Я направляюсь к кровати, чтобы привести ее в порядок, но по дороге спотыкаюсь о провод, который, как назло, лежит посреди комнаты. Я дергаю провод, а вместе с ним и лампу, притаившуюся за одной из потрепанных котом подушек. Лампа падает с кровати. Стеклянный абажур разбивается вдребезги. Я не верю своим глазам. Наконец до меня доходит: лампа стояла на тумбочке, перепуганный кот опрокинул ее на кровать и завалил подушками. Наверное, это случилось еще вчера, когда он оказался взаперти. Отчаявшись выбраться, бедняга уснул, а утром принялся звать на помощь.

Ну вот, теперь мне еще и абажур покупать. Ситуация неприятная, но не из ряда вон. Такие лампы с цветным стеклянным абажуром в стиле Тиффани мне всегда нравились. У родителей на кухне висит похожая, но гораздо больше. Я и сама периодически рассматриваю подобные на «Амазоне», потому что хочу такую же. Правда, стоят они за сотню евро… черт тебя побери, рыжий кот.

Я собираю осколки. Лампа была из самых дорогих: сложный рисунок из переплетенных цветов и порхающих стрекоз, сочетание желтого, красного, изумрудного и лилового, толстое стекло.

С плохим предчувствием – а вдруг даже на «Амазоне» такой не найдется? – я поднимаю одно стеклышко и вижу, что это витраж – вокруг стекла каемка из какого-то металла. Олово или медь? Сплав меди и олова? Рассматривая лампу, я понимаю, что ее основание, кажется, из бронзы. Оно представляет собой переплетающиеся лепестки, растущие из чего-то наподобие чашечки цветка. Но главное, в самом его низу виднеется потертая надпись «Tiffany Studios».

Это катастрофа.

5.

Вишневый Кампьелло

– Тетя, я вляпалась в ужасные неприятности, и только ты можешь меня спасти.

Эти слова тетя Розальба слышит от меня не впервые. Она всегда меня выручала: когда в школе я тусовалась до поздней ночи и боялась, что мне достанется от родителей, то ночевала у нее. Когда я получала замечание от учителя, в дневнике расписывалась тетя, прекрасно умеющая подделывать подпись своей сестры, то есть моей мамы. Когда я отправилась в Англию и спустила все деньги, когда я не знала, что надеть на свидание с самым красивым парнем нашей школы, когда я сомневалась, стричься мне или нет, когда я потеряла цепочку, которую мне подарила на первое причастие бабушка Зоэ… Тетя помогла мне сотню раз, если не тысячу. Всегда, когда я вляпывалась в неприятности, она умудрялась проявить удивительную смекалку и исправить ситуацию. Господь всемогущий, сделай так, чтобы она спасла меня и на этот раз.

– И что же ты натворила?

– Я разбила лампу Тиффани в квартире человека, на которого сейчас работаю. Настоящую, не подделку.

Тетя ненадолго погружается в молчание.

– Приходи завтра на спектакль, потом поужинаем и все обсудим.

– Лампу приносить?

– Нет. Ее лучше вообще не трогай.

Мне тут же приходит на ум совет, слышанный от дедушки Энрико: если произошел несчастный случай, нельзя менять положение тела пострадавшего. Нужно положить ему под голову подушку и вызвать скорую помощь. Уж не помню, по какому случаю он это сказал, – возможно, мы видели аварию и кто-то лежал на земле, а вокруг суетились люди. Так или иначе, дедушкин совет отпечатался в моей памяти раз и навсегда. Не то чтобы я мечтала увидеть страшное лобовое столкновение и применить полученные знания на практике, но при случае уж точно не попаду впросак. Я сразу укажу бесцельно толкущимся вокруг людям, что делать: «Не трогайте его! Подушку под голову, и пусть лежит!» Будем надеяться, что у кого-то из прохожих окажется с собой подушка.

Я стою, глядя на осколки на полу, и ничего не трогаю. И подушка истерзана в клочья. Я и так уже натворила дел, так что лучше оставить все как есть.

Я убеждаюсь, что кошки не прокрались, и запираю дверь на ключ. Подождем мнения экспертов.

Тетя работает в театре за виа Гарибальди, в одном из крошечных переулков, про которые никогда не скажешь наверняка, видел ты их на самом деле или они тебе просто приснились. Если забредешь в такой и потом захочешь вернуться, дорогу вряд ли вспомнишь. Когда-то это был театр при церкви, но теперь он вошел в театральную сеть, поддерживающую спектакли маленьких театральных проектов Пьемонта. Тетя – одна из актрис, известных в узких кругах; так сказать, местный бриллиант. В Турине ее все знают, в Пьемонте о ней кое-кто слышал, но если доедешь до Мантуи и спросишь кого-нибудь, видел ли он новый спектакль с участием Фьяммы Фавилли, то в ответ получишь только недоуменный взгляд.

Фьямма Фавилли – сценический псевдоним. Вам кажется, немного вычурно? Я тоже так думаю, и не раз говорила об этом тете. Ну чем плоха Розальба Ланца?

– Меня воротит от этого имени, – отвечала она. – С таким только свадебные платья продавать.

– Ну, оставь только Роза или Альба.

– Роза никак не годится. Не люблю розы. Альба тоже не то, сразу трюфели на ум приходят[3]. Не хочу, чтобы мое имя ассоциировалось с грибами.

Вот почему моя тетя так и осталась актрисой, известной в узких кругах. Она не понимает, что во всей Европе, за исключением региона Пьемонт, слово «альба» означает восход солнца, а не трюфель. Так или иначе, тетя выбрала себе сценическое имя Фьямма, что означает, что она пламенно – «fiamma» по-итальянски означает «пламя» – горит театром, а для еще большего эффекта взяла фамилию Фавилли, то есть «искрящая». Умеренность ей претит, как и имя Розальба.

У тети есть своя труппа, и называется она «Танец валькирий». Тетя там и режиссер, и актриса. Труппа триумфально гастролирует по малым городам Пьемонта – от Бьеллы до Кунео и от Вербании до Иврии. Иногда ее спектакли доезжают аж до Новары, а это уже почти в Ломбардии.

Сегодня в театре идет «Вишневый Кампьелло», постановка по мотивам «Вишневого сада» Чехова и комедии Гольдони «Кампьелло». Сценарий написан лично тетей Розальбой. По сюжету Раневская из «Вишневого сада» попадает во временну́ю петлю и отправляется в Венецию XVIII века, где переживает разные нелепые ситуации. Режиссер пьесы – тетя Розальба. Художник-постановщик – тоже тетя Розальба. В остальных ролях юные ученики театральной школы тети Розальбы, загримированные под дам средних лет и их кавалеров. Само собой, эту постановку я видела уже не раз, так что мой нынешний визит в театр – своего рода плата за тетину помощь. Если, конечно, в этой ситуации можно как-то помочь.

Я сажусь в третьем ряду и пересчитываю зрителей. Тридцать один. Неплохо. В зале воцаряется темнота. На сцене загорается свет.

Появляется тетя, одетая как чеховская героиня – вся в белом, в шляпке с вуалью на голове и дорожным саквояжем в руке. Она с удивлением оглядывается по сторонам. Это и понятно: слева от нее из-за кулис высовывается нос гондолы, а даже такая чудаковатая дама, как Раневская, должна понимать, что гондолам в вишневом саду совсем не место. Она решает сделать вид, что ничего особенного не происходит, и отважно начинает свой монолог.

ТЕТЯ/РАНЕВСКАЯ. Детская, милая моя, прекрасная комната! Я тут спала, когда была маленькой!
Раневская оглядывается по сторонам и понимает, что что-то не так. Похоже, комната совсем не та.
Входит Лучетта.
ЛУЧЕТТА. Сестра Орсола, и Вы здесь?
ТЕТЯ/РАНЕВСКАЯ (как ни в чем не бывало). А Дуняша по-прежнему все такая же, на монашку похожа!
ЛУЧЕТТА. Э? Что она сказала?


И так два часа без антракта. В конце Лопахин поджигает гондолу, а Раневская, прежде чем уйти со сцены, произносит монолог.

ТЕТЯ/РАНЕВСКАЯ. О моя Венеция, о чистота моя! Здесь я спала, отсюда глядела на Венецию, счастье просыпалось вместе со мной каждое утро, и тогда ты была точно такой, ничего не изменилось. О моя Венеция! Здесь жили отец мой и дед, и я люблю этот город и хочу попрощаться с ним. Без Кампьелло жизнь моя не имеет смысла…
И так далее и тому подобное.


Спектакль подходит к концу, тридцать два зрителя отчаянно хлопают, тетя и ее ученики многократно выходят на поклон, и вот настает тот долгожданный миг, когда мы с тетей сидим в мексиканском ресторане, а перед нами стоят тарелки с тако и фахитос.

Тетин наряд кажется просто фантасмагорическим по сравнению со скромным платьем, в котором она была на сцене. На ней пышное платье ярко-розового цвета. Поверх него наброшено зеленое нечто из плотной ткани – тетя называет это «бушлат». На шее красуются три нитки внушительных бус, пальцы унизаны кольцами, а в ушах серьги в этническом стиле, принадлежащие неизвестной культуре, узнать о которой побольше мне вряд ли когда-нибудь захочется. От веса всех этих украшений меня бы согнуло пополам, но тетя весело щебечет, пригубив свою «маргариту»:

– Так что там у тебя? Будешь жить три месяца в квартире этого Галанти?

– Только если он не узнает, что я разбила лампу. Потому что тогда он тут же примчится из Таллина и выставит меня из дома или даже убьет. Тетя, умоляю, скажи: ты знаешь кого-нибудь, кто ее так починит, чтобы он ничего не заметил? Кто бы мог это сделать?

– Гарри Поттер, – отвечает тетя, но мне совсем не смешно.

– Ну пожалуйста! Ты же столько народу знаешь. У тебя такие знакомые! Им что угодно под силу. Взять хоть твоего художника-декоратора…

– Не говори ерунды. Но кое-что я все же могу посоветовать: выбрось из головы мысль, что это оригинальная лампа Тиффани. Это совершенно исключено. Такие только в музеях остались! Их на аукционе за несколько сотен тысяч евро продают. Если не миллионов.

– А если это все-таки оригинал? – едва слышно шепчу я и опускаю голову на руки. – Там ведь их клеймо. И на основании, и на абажуре…

Мне даже не удается договорить – голос не слушается.

– Тогда уезжай из страны! – отрезает тетя и откусывает тако. Протягивает мне бутылку воды и продолжает: – Попей водички, подыши. Скорее всего, это точная копия, такая стоит всего несколько тысяч евро. Ну, скажем, десять.

– Но тетя! Для меня что миллион, что десять тысяч – нет разницы. У меня на счету тысяча двести, и это я еще не на мели.

Фьямма Фавилли встряхивает рыжей шевелюрой. Я смотрю на нее. Какая же она красивая! Говорит, что ей пятьдесят шесть, но сколько на самом деле, знают лишь мама и бабушка, а они поклялись никогда не раскрывать эту тайну. Зеленые глаза, светящаяся кожа, небольшие морщинки, по которым видно, что никаких операций она не делала. Правда, кожа на руках немного не в тонусе и линия подбородка уже не такая четкая, но все же тетя очень красива. Куда красивее мамы или меня.

– У меня нет десяти тысяч, чтобы тебе одолжить.

– Так я и не прошу! Мне надо найти человека, который смог бы починить лампу, чтобы хозяин не понял, что она была разбита. Он же не рассматривает ее каждый день…

– Наверняка у него есть фотографии. Слушай, – решительно обрывает тетя, – завтра я зайду и посмотрю, что это за лампа, но прежде созвонюсь кое с кем. У нас есть еще целых три месяца. Уж за это время решение найдется. А теперь перейдем к серьезным вопросам. Как у тебя с кавалерами?

Направляясь к дому по оживленным ночным улицам Квадрилатеро, я чувствую себя немного лучше. Я верю, что тетя что-нибудь придумает.

И она придумает. К сожалению.

6.

Ужин с диббуком

Я просыпаюсь в приподнятом настроении. Тетя Розальба всегда разруливала мои проблемы, почему сейчас что-то должно пойти не так? Встаю довольная: вид комнаты, где я спала, не может не радовать. Бывшая детская Бедняги Родольфо (отныне я называю его про себя Б. Р.) постепенно превращается в обжитое пространство: на стуле висят мои легинсы и лежит пачка лакричных тянучек (утешение в трудные минуты жизни), на полу валяется наполовину разобранный рюкзак, на столе – три книжки: та, которую читаю сейчас (а я в третий раз перечитываю Поттериану и уже дошла до «Даров Смерти»), и те, что буду читать потом, – «Брак по расчету» Джорджетт Хейер и «Здравствуй, грусть!» Франсуазы Саган. Последнюю я приобрела на книжном развале. Продавец сказал, что вышла она давно, но вызвала большой скандал, так что я сразу ее купила. Любопытно узнать, что могло вызвать скандал столько лет назад.

В целом мы с квартирой начинаем привыкать друг к другу: в ванной беспорядок, в кухне – полная раковина грязной посуды и моя красная кофеварка. Я привезла свою, потому что чужим не доверяю. Как оказалось, совершенно правильно сделала, потому что у Галанти кофеварки не оказалось. Только капсульная кофемашина. Мда.

До прихода тети я стараюсь не думать о лампе, лежащей в запертой спальне. Делаю вид, что ее не существует. Такую же тактику я избрала и с растениями на террасе. Вчера прошел дождь, так что мне упрекнуть себя не в чем. Надо просто дождаться воскресенья, а там приедет Агата и все устроит.

Я сбегаю вниз по лестнице – тороплюсь на работу – и думаю о том, как же мне повезло, что рядом есть люди, готовые помочь в трудную минуту. Вот бы так всю жизнь было! Желательно, конечно, чтобы для этого не пришлось заводить серьезные отношения и уж тем более замуж выходить.

Я спускаюсь по лестнице и еду работать, потому что тысяча евро в месяц буквально за просто так – это отлично, конечно, но не так уж и много: лучше буду думать, что у меня их нет, и постараюсь скопить побольше. И когда я в следующий раз сломаю что-нибудь ценное, у меня уже будут деньги на возмещение ущерба. Сейчас я подрабатываю в социальном фонде, которым руководит моя бывшая одноклассница Барбара. Она приставила меня к синьоре Эдере, старушке восьмидесяти девяти лет, которая уже не справляется сама. У нее ни детей, ни внуков, ни сестер, ни братьев – никого. Одна-одинешенька. Я хожу к ней каждое утро, убираю и готовлю еду. Когда она хорошо себя чувствует, я помогаю ей выйти на улицу, а после обеда укладываю ее отдохнуть и ухожу, предоставив пожилую синьору самой себе. У меня есть ключи от квартиры, и каждое утро я вхожу и немного побаиваюсь, что обнаружу окоченевший труп.

К счастью, сегодня синьора Эдера жива. К моему приходу она уже более-менее встала, надела тапки и кружит по дому в поисках вставной челюсти, которая, разумеется, лежит на своем месте – на тумбочке в специальном контейнере.

– Знаете, синьора Эдера, мне кажется, контейнер стоит покрасить светящейся краской. Так он будет заметней, и вам не придется его разыскивать.

Старушка сначала вставляет челюсть и только затем отвечает – прекрасная привычка, за которую я очень ей признательна.

– Тогда он будет как моя Мадонна, – кивает она в сторону потрескавшейся статуэтки, от которой в темноте исходит мертвенное сияние.

– Можно поставить их рядышком, они оба будут светиться, а вам искать будет проще.

– По-твоему, я должна молиться на собственную челюсть? Совсем сдурела, что ли?

Увы, синьора Эдера не отличается любезностью. Вечно злится. И я знаю почему. Мы это обсуждали. Ей восемьдесят девять лет, этим-то она и недовольна. Ей хочется быть молодой.

Я помогаю ей умыться и одеться, ради смеха вплетаю бантики ей в волосы. Красные, по одному с каждой стороны.

– Я тебе не игрушка! – верещит она. – Не кукла!

– Но вам очень идет.

Это правда, потому что волос у синьоры Эдеры хватает, особенно для ее возраста. Совершенно седые, они отлично сочетаются с красными бантами.

Раз сил ругаться у нее сегодня предостаточно, я предлагаю ей погулять. Обычно ее хватает на тридцать пять метров, ровно до ближайшего кафе на пересечении виа Мартин Пескаторе и виа Лудовико Омбрелли. Живет синьора Эдера в районе Сан-Паоло. В кафе я покупаю ей маленькую булочку, и она ест ее с какой-то тоской, потому что любит сладкое, но не может его себе позволить, а если бы и могла, то какая разница – врач все равно строжайше запретил ей сладости, потому что у нее повышенный сахар. «Да ладно, – думаю я, покупая ей сладкое. – В конце концов, какая разница? Ей вовсе необязательно доживать до ста лет».

С прогулки синьора Эдера возвращается вымотанной. Я усаживаю ее в кресло и приступаю к домашним делам.

– Хочу омлет, – заявляет старушка еле слышно.