Юрий Жуков
33 ВИЗЫ
Путешествия в разные страны
Пишем, что наблюдаем. А чего не наблюдаем, того не пишем.
Из старинной русской лоции
МОИ ЦВЕТНЫЕ КАМЕШКИ
Если вам случалось, читатель, проводить свой отпуск на берегу лазурного моря, вы наверняка поддавались там всеобщему увлечению, — его принято нынче именовать модным словечком «хобби», — собирать на пляжах выброшенные волнами цветные камешки. И потом весь год где-нибудь на Красной Пресне в Москве или в Петропавловске-на-Камчатке, в Ельце или Тюмени, перебирая эти камешки, вы как бы вновь переживаете то, что было пережито, видите то, что было увидено, слышите то, что было услышано.
Для журналиста такие цветные камешки — его записные книжки. За годы странствий их накапливаются десятки и даже сотни. Перелистывая их, ты как бы заново совершаешь путешествия, вновь и вновь открывая полузабытые подробности, детали: диалоги со встретившимися тебе людьми, цвета и запахи далеких лесов и садов, черты увиденных когда-то пейзажей. У каждого есть и свои самые любимые цветные камешки — по той или иной причине особенно запомнившиеся и даже полюбившиеся тебе встречи, события, путешествия.
Обстоятельства жизни сложились так, что за последнюю четверть века мне пришлось побывать более чем в пятидесяти странах. С некоторыми из них я познакомился довольно близко: во Франции, например, в общей сложности провел более пяти лет; в Соединенные Штаты ездил десять раз, в Англию — шесть раз, в Италию — пять, в Индию и Японию — по четыре раза и так далее. В других странах приходилось жить по нескольку месяцев, недель. Иные дальние края я видел мельком, так сказать, проездом, сожалея всякий раз, что не удается выкроить время познакомиться с ними поближе.
И все же от встречи с каждой новой страной, с каждым новым городом остается зарубка в памяти, — любая дальняя дорога интересна по-своему, — ты невольно втягиваешься в те события, которыми живет новая для тебя страна, приглядываешься к ее нравам, обычаям, запоминаешь встречи с новыми людьми, непривычные пейзажи.
Забыть ли беседы с участниками героической забастовки горняков 1948 года во французском шахтерском городке Фирмини, или с жертвами атомной бомбардировки в Хиросиме, или с жителями лесной негритянской деревушки в Гвинее? Забыть ли плаванья через Атлантику на «Королеве Мэри» либо на «Америке», путешествие по Средиземному морю на «Литве», или полеты над Гималаями по пути в Индию либо над Андами по пути в Чили? Забыть ли суровые руины Колизея в Риме, жаркую духоту Сингапура, сверкающие позолотой пагоды Бирмы и Таиланда, сладковатый запах пепельно-зеленых эвкалиптовых лесов, окружающих Аддис-Абебу, белый песок пляжей Сиднея, желтовато-серые скалистые берега Мальты?
Потребовалось бы много книг — иные из них уже и написаны, — чтобы рассказать обо всем этом. Сейчас же я решил поделиться с тобою, читатель, лишь самым запомнившимся и полюбившимся в этих странствиях — так сказать, показать тебе свои заветные цветные камешки.
Каждое путешествие начинается с получения визы в посольстве той страны, куда ты едешь. В паспорте постепенно их накапливается много. Отобрав для этой книги записки о своих наиболее памятных зарубежных путешествиях и встречах, я подсчитал, что для того, чтобы они состоялись, мне понадобилось тридцать три визы, — вот так и родилось название книги.
Тридцать три визы — тридцать три страны. Вот они, в том самом порядке, в каком вы, читатель, побываете в них вместе со мной, — Великобритания, Франция, Соединенные Штаты Америки, Финляндия, Германская Демократическая Республика, Швейцария, Индия, Бирма, Китай, Конго со столицей в Киншасе, Япония, Чехословакия, Югославия, Румыния, Венгрия, Болгария, Куба, Кипр, Ливан, Объединенная Арабская Республика, Италия, Греция, Мальта, Вьетнам, Австралия, Иран, Канада, Чили, Голландия, Алжир, Испания, Федеративная Республика Германия, Венесуэла...
В одни из них мы заглянем лишь мимолетно, что называется, на бегу, в других побываем дважды и трижды; так уж случилось, что мне довелось к ним приглядеться пристальнее, чем к другим.
Тридцать три визы — тридцать три заветных цветных камешка, которыми обозначались некоторые этапы рабочего пути одного из советских журналистов-международников. Я буду рад, если читатель, перебирая их, вместе со мной ощутит все своеобразие и колорит событий, обстоятельств и встреч, происшедших на этом пути.
Ноябрь 1945 года
ОДИННАДЦАТЬ МУЖЧИН В СИНИХ ПАЛЬТО
О чем только не случается рассказывать журналисту на своем долгом и беспокойном веку! Мне, например, как и многим моим ровесникам, довелось описывать и производственные успехи героев первой пятилетки, и необычайные приключения летчиков и полярников тридцатых годов, и солдатские судьбы участников Отечественной войны, и международные дела пятидесятых, шестидесятых и семидесятых годов.
Одного мне не было написано судьбой на роду: стать спортивным обозревателем. Меня и сейчас охватывает священный трепет, когда я слежу по радио или телевидению, как уверенно мои коллеги, посвятившие себя освещению спорта, держат в поле своего зрения всех участников сложнейших состязаний и как лихо они сыплют сложными терминами, цифрами, примерами, поддерживая прямой контакт с миллионами болельщиков, которые сидят у своих приемников и телевизоров. Право же, это адски сложная и трудная работа, требующая специальной подготовки!
Представьте же мое смятение, когда вдруг, находясь в ноябре тысяча девятьсот сорок пятого года в Лондоне, откуда я слал репортажи о проходившей тогда Всемирной ассамблее демократической молодежи, я получил строгую и безапелляционную телеграмму из редакции «Комсомольской правды», где тогда работал: «Вам надлежит задержаться для освещения футбольных матчей команды «Динамо», вылетающей в Англию».
Наши футболисты впервые после войны выходили на зарубежную арену. В то время на западном горизонте уже вспыхивали молнии «холодной войны», и даже ставшие впоследствии обычными международные спортивные встречи тогда приобретали характер политических событий.
В политической стороне дела я уже начинал понемногу разбираться. Но нельзя же, в самом деле, описывая футбольные матчи, говорить только о мировой политике! Как же мне быть, если в футболе я полный профан? Однако все мои сомнения и возражения редакцией были твердо отведены: добыть визу для нашего спортивного обозревателя Ефима Рубина не удалось, стало быть — хочешь не хочешь, — освещением футбольных матчей «Динамо» в Англии придется заняться мне.
К счастью, на выручку мне пришли мои товарищи: единственный в то время — и непревзойденный! — радиокомментатор Вадим Синявский, корреспонденты лондонского отделения ТАСС, среди которых нашелся один англичанин, отлично разбирающийся в премудростях футбола; наконец, тренеры «Динамо» и сами футболисты. Они организовали для меня, так сказать, краткосрочные курсы по ликвидации моей футбольной неграмотности, и я — худо ли, хорошо ли — день за днем информировал читателей «Комсомольской правды» о перипетиях спортивного турне «Динамо» в Англии, которое, как помнят ветераны-болельщики, было весьма знаменательным.
Как и следовало ожидать, это турне вызывало не только спортивный интерес. Вокруг него сразу же разгорелись политические страсти. «Одиннадцать молчаливых мужчин в синих пальто», как окрестила команду динамовцев лондонская пресса, оказалась в центре всеобщего внимания. Их пытались высмеивать, как и всех нас, за то, что они носили приобретенные в Москве перед отъездом почти одинаковые синие пальто, к тому же неважно сшитые — время было трудное, за войну все пообносились, швейные фабрики шили только шинели, и было не до элегантной одежды; советским футболистам подстраивали мелкие и глупые провокации; им сулили якобы неизбежные поражения. Но они прошли сквозь этот ураган «холодной войны», словно могучий ледокол, легко рассекающий льды, и вернулись в Москву с заслуженной славой.
Так вот и получилось, что даже мой первый и единственный опыт спортивного репортажа оказался проникнутым насквозь политикой, и вот что я рассказал тогда о делах наших «одиннадцати мужчин в синих пальто»...
...Сообщение о том, что в Лондон прибывают «красные футболисты», облетело Британию в первых числах ноября тысяча девятьсот сорок пятого года. Повсюду — в вагонах лондонской подземки, у высоких стоек «забегаловок» Лайонса, где миллионы англичан поглощали с часу до двух дня свой ленч, в парках, на трибунах собачьих бегов, где ежевечерне собирались сотни тысяч любителей азартных игр, в цехах заводов и деловых клубах — только и говорили, что о русских футболистах.
Никто не имел ни малейшего представления о том, как русские играют в футбол. Благодаря стараниям бульварной печати, миллионы средних англичан вообще не представляли себе, что русские могут заниматься спортом. Правда, спортивный обозреватель «Санди экспресс» снисходительно пояснил, что в СССР рабочим разрешается заниматься игрой в футбол по ночам («Это попросту начинающие игроки, — написал он о динамовцах, — они рабочие, любители, которые ездят на игру ночью, используя свободное время». Статью свою он озаглавил не слишком оптимистично: «Не ждите очень много от русского «Динамо»). Но средний англичанин интуитивно чувствовал, что здесь что-то не так, поэтому повсюду шли жаркие споры и некоторые храбрецы даже заключали пари, настаивая на том, что советские футболисты могут выиграть, — как-никак русские побили нацистов, черт побери! Но все же большинство англичан пока что не подозревало, какой оборот примут предстоящие игры. И уж во всяком случае в кругах спортивных обозревателей и деятелей футбольной ассоциации царили спокойствие и уверенность: ведь до сих пор еще ни разу ни одна команда, прибывавшая в Британию с континента, не выигрывала у хозяев поля.
С первого же дня пребывания советских футболистов в Лондоне некоторые газеты усвоили пренебрежительно-снисходительный тон по отношению к советским спортсменам. Они снова и снова писали, что костюмы динамовцев не отличаются разнообразием покроя, а шляпы их могли бы быть лучшими, выражали недоумение по поводу того, что советские футболисты не очень разговорчивы, а «Дейли экспресс» опубликовала на первой полосе интервью с переводчицей команды «Динамо» тов. Елисеевой, у которой репортер выяснил, что она не очень хорошо разбирается в футболе, но что два ее маленьких сына, восьми и пятнадцати лет, любят спорт.
Хотя наши футболисты прибыли в Англию по приглашению Футбольной ассоциации, для них почему-то не нашлось гостиниц, и вечером пятого ноября «Ивнинг стандарт» эпатировала своих читателей интригующим заголовком:
«28 русских спрашивают Лондон: где мы будем спать сегодня?»
Корреспондент Гарисс сообщал:
«В свое первое утро, проведенное в Лондоне, русские футболисты ни разу не ударили по мячу. Вместо этого они и их руководители были заняты хлопотами о том, где они будут спать сегодня ночью. Так как сроки их прибытия были неопределенны, футбольная ассоциация не смогла подготовить помещения для них, и их пришлось разбить на группы. Самая большая группа была помещена в бараках Веллингтона, остальные — в офицерском клубе на Пикадилли и часть — в отеле. В Веллингтон-бараках было сделано все возможное для капитана Семичастного и его людей, но они не имели с собой постельных принадлежностей...
Сегодня секретарь футбольной ассоциации мистер Роус провел с представителями советского посольства весь день в своем офисе, обсуждая вопросы устройства динамовцев. Нам сообщили здесь, что места, где динамовцы спали этой ночью, сегодня использовать нельзя. В советском посольстве спальных мест нет. Мистер Роус спросил у меня: не знаю ли я, где найти комнаты?..»
К чести лондонцев надо сказать, что в этот же вечер в посольстве было принято около трехсот заявлений с предложениями немедленно устроить советских футболистов на ночлег. По всем телефонам звонили люди, возмущенные отношением к русским гостям; они извинялись за бюрократическую администрацию и вызывались тотчас же предоставить динамовцам жилье. Номера в гостиницах, конечно, сразу же нашлись.
На другой же день динамовцы приступили к тренировкам, которые собирали многочисленную аудиторию. Наиболее усидчивыми зрителями были британские тренеры, спортсмены и спортивные репортеры, стремившиеся выведать советскую тактику игры. Естественно, что наши спортсмены иногда уклонялись от прямых ответов на узкоспециальные вопросы. Это дало повод «Дейли мейл» выразить деланное недоумение по поводу «странного поведения» гостей из Москвы.
Вечером наши футболисты пошли в один из лондонских театров: там давали музыкальный спектакль «Ночь в Венеции». В перерыве к нашим спортсменам подошел какой-то человек и сказал, что с ними хочет познакомиться одна из актрис, участвовавших в спектакле. У динамовцев не было повода отказываться от такого знакомства. В ту же минуту из-за кулис выпорхнула полуголая накрашенная девица, спросила на ломаном русском языке: «Как ви поживает?» — и... проворным движением ухватила тренера команды Якушина за подбородок. Динамовцы растерянно улыбнулись — они не привыкли к таким нравам. Тут же вспыхнула лампочка «спидгрэфика» — оказалось, что вся эта сценка был разыграна корреспондентом «Дейли экспресс», который теперь был обладателем сенсационного снимка.
На утро этот снимок мы увидели на первой странице газеты под интригующим заголовком: «Кто эти люди? И почему они смеются?» Подпись пояснила, что на снимке изображены динамовцы, проводящие часы досуга в Лондоне в обществе актрисы легкого жанра...
Но все это померкло перед тем, что приготовила газета «Дейли мейл» на следующий день. Ее корреспондент накропал статью под заголовком «Водка для молчаливой стороны сегодня», в которой ни с того ни с сего заявил: «Сегодня у советских динамовцев перерыв для водки и икры. Молчаливые советские футболисты будут петь под дикие, надоедливые звуки балалайки и кричать «ура» или другие слова, выражая восторг».
Так реакционная пресса готовила публику к матчам с советскими футболистами. Ей очень хотелось, чтобы средний англичанин свыкся с мыслью, что русские — полудикие люди, общаться с которыми цивилизованному человеку не стоит. Однако более дальновидные спортивные обозреватели вели себя осторожнее и предусмотрительнее. Та же «Дейли экспресс» в номере от девятого ноября сообщила о том, как серьезно готовилась к матчу с «Динамо» команда клуба «Челси».
«Челси» — новая блистательная команда Лондона, — писал обозреватель газеты, видный знаток футбола Франк Батлер. — 25 тысяч фунтов стерлингов, уплаченных ею за трех игроков, — только начало».
Франк Батлер сообщал своим читателям, что клуб «Челси» претендует на славу, которой обладал перед войной старейший чемпион английского футбола «Арсенал». За две недели до матча «Динамо» — «Челси» богатые покровители клуба перекупили у другого спортивного клуба всемирно знаменитого в ту пору центр-форварда Лаутона, гордость английского футбола. К слову сказать, покупка игроков не считается в Англии предосудительным явлением, хотя в глазах свежего человека она выглядит весьма дико: клуб «Челси» уплатил другому клубу за Лаутона 14 000 фунтов стерлингов — целое состояние, а сам игрок получил не больше 500 фунтов.
«После вступления Тома Лаутона в команду «Челси», — писал Батлер, — она имеет трех игроков международного класса — Голдена, Харриса и Лаутона, которые, вместе взятые, стоят 25 000 фунтов стерлингов. Но это еще не все. Один или два игрока, которые еще не совсем сильны, будут также заменены, хотя это и потребует новых расходов. Это очень приятные новости для сторонников «Челси», которые сохраняли свои симпатии к команде даже тогда, когда упоминание ее имени вызывало смех на трибунах. Билли Берел, который перешел в «Челси» из «Кюинз-парка» по пятилетнему контракту и так хорошо показал себя, что с ним был подписан контракт еще на пять лет, называет сейчас «Челси» неплохим рынком. «Когда вы входите на этот рынок, — говорит он, — сразу же поднимается ваша цена...»
Постепенно интерес к предстоящему матчу «Челси» — «Динамо» возрастал. Разноречивые высказывания газет еще больше подогревали этот интерес. Желание лондонцев во что бы то ни стало побывать на первой встрече с русскими спортсменами не охладила даже опубликованная одним из видных спортивных обозревателей за день до матча презрительная филиппика в распространеннейшей воскресной газете:
«Русские футболисты недостаточно хороши, чтобы играть с нашими первоклассными игроками. Я далек от нападок на русских, но я считаю, что наши игроки не должны ждать многого от этой встречи... Я видел, как они тренировались в течение трех часов. Они выглядели как обычная команда. Может быть, они резервируют свою форму для матча с «Челси», но я не очень уверен в этом. Если в течение трех часов игрок не показывает класса игры, то это не умный игрок...»
Таких булавочных уколов наши футболисты получили в те дни немало, но эти уколы не могли испортить впечатления от того подлинно радушного приема, который оказал динамовцам рядовой англичанин. Повсюду на улицах их останавливали, окружали толпой, приветствовали, расспрашивали о советском спорте, о жизни в СССР. Растроганные таким теплым приемом лондонцев, футболисты «Динамо» чувствовали себя как дома в прекрасных лондонских парках, на красивых набережных Темзы, в живом кипении площадей и улиц Вест-энда, чем-то неуловимо напоминающих строгие архитектурные ансамбли Ленинграда. Вместе с лондонцами они кормили голубей в Трафальгар-сквере, любовались лебедями, дикими гусями и утками, находящими надежное убежище на прудах королевских парков, посещали музеи, театры и кино, используя свободные от тренировок часы, чтобы получше узнать этот большой, богатый и красивый город.
И вот приблизился день тринадцатого ноября, день матча «Челси» — «Динамо». Еще накануне у стадиона Стэнфорд-бридж скопились огромные толпы, тщетно требовавшие билетов: все места для сидения были давно распроданы. 13 ноября дирекция клуба распорядилась начать впускать зрителей с раннего утра. Эти зрители занимали места, с которых матч можно наблюдать лишь стоя. К слову сказать, на британских стадионах в ту пору для сидения выделялось очень немного мест и стоимость их была непомерно велика. Основная масса зрителей в течение всей игры стояла навытяжку, тесно прижавшись друг к другу, ибо никаких ограничений в выдаче билетов на эти трибуны не было: с треском вращались турникеты, в окошечки касс со звоном падали шиллинги и пенсы, и тысячи зрителей, тесня и давя друг друга, вливались на стадион до тех пор, пока упругая человеческая масса уже не подвергалась больше сжатию.
Уже в девять часов утра на широких бетонных трибунах Стэнфорд-бриджа мерно колыхались десятки тысяч людей, прижатых плечом к плечу. Некоторые наиболее предприимчивые зрители сумели перелезть через барьер, отделявший места для зрителей от футбольного поля. Расположившись на обочине поля, они коротали время за игрой в карты, пили несладкий чай с молоком, который разносили пронырливые продавцы, невесть каким путем пробравшиеся и сюда. Повсюду заключались пари. Большинство ставили три против одного, что победит «Челси».
Район, прилегавший к стадиону, стал местом, где, по характерному лондонскому выражению, «собирали урожай» с толпы. Хозяева домов открывали калитки своих садиков, принимая на хранение велосипеды «болельщиков», прикативших сюда спозаранку, чтобы занять лучшие места. Те, у кого дворы побольше, пускали в ворота автомашины, беря за стоянку от трех пенсов до двух с половиной шиллингов и свыше. Бойко торговали местами на крышах высоких зданий. Нашлись и такие предприимчивые и не чурающиеся риска дельцы, которые успели приготовить фальшивые билеты и программы и торговать ими у входа. Наиболее рьяные болельщики из состоятельной публики платили за билет до 30 фунтов стерлингов...
Около двух часов дня в районе стадиона уже было невозможно проехать на автомашине, а по всем маршрутам автобусов, которые вели к стадиону, на остановках стояли огромные очереди. Даже у вокзала Виктории, который находится почти в центре города, полиция с трудом сдерживала напор толпы на автобусных стоянках, расчищая проезд для машин.
Команды футболистов прибыли на стадион за полчаса до начала игры. При этом выяснилось, что клуб «Челси» произвел новые изменения в составе команды, пригласив из соседнего клуба «Фулхэм» двух лучших игроков — Тейлора и Бакуцци. (С Бакуцци нашим футболистам пришлось встречаться еще раз — в Тоттенхэме, — на этот раз он выступал как игрок «Арсенала».)
Замена официально была объяснена тем, что два игрока команды «Челси» еще не поправились от повреждений, полученных ими в предыдущем матче с командой «Бирмингам».
Команда «Динамо» выступала в таком составе: Алексей Хомич, Всеволод Радикорский, Иван Станкевич, Всеволод Блинов, Михаил Семичастный, Леонид Соловьев, Евгений Архангельский, Василий Карцев, Константин Бесков, Всеволод Бобров, Сергей Соловьев. «Челси» противопоставила нашим команду такого состава: Вудли, Теннент, Бакуцци, Россель, Харрис, Тейлор, Бьюкенен, Вильям, Лаутон, Голден, Бен.
2 часа 30 минут... Огромная чаша стадиона уже переполнена до отказа. Многие зрители разместились на крышах павильонов, повисли на рекламных щитах. Некоторые забрались на столбы фонарей и привязались к ним ремнями. В воздухе не стихал гул голосов. Слышались песни. Не умолкал треск трещоток, которые посетители футбольных матчей в Англии берут с собой для выражения всей полноты своих чувств.
Посредине поля играл большой гвардейский оркестр. 85 тысяч зрителей дружно подпевали исполняемым им мелодиям.
И вот, наконец, на поле выбегают команды. Динамовцы — в голубых майках, футболисты «Челси» — в красных. Советские футболисты вышли на поле, как это у нас принято, с большими букетами белых и красных цветов. Это поразило зрителей: здесь не принято, чтобы противники, тем более перед началом матча, преподносили друг другу букеты. И когда наши футболисты протянули цветы своим противникам, весь стадион бурно приветствовал их.
Мяч на середине поля... Трибуны замерли. Центр-форвард команды «Динамо» Константин Бесков делает первый удар по мячу. И сразу же динамовцы навязывают противнику стремительный темп игры. У ворот «Челси» завязывается острая борьба. В первые же две минуты Вудли вынужден трижды отбивать мячи с короткой дистанции. Защита «Челси» стремится закрыть все подступы к воротам. Но вот Архангельский ловким маневром обходит двух защитников и сильным ударом ноги посылает мяч в ворота. Почти верный гол! Но... мяч уходит выше штанги.
Спортивный репортер агентства Ассошиэйтед Пресс спешит передать по прямому проводу со спортивного поля в свою редакцию: «Это совсем иная игра, нежели то, что они показали на тренировке! Теперь они выглядят равными большинству первоклассных команд Англии».
В эти минуты «Челси» переходит в решительное контрнаступление. Отличные игроки нападения прилагают все силы к тому, чтобы обеспечить победу в этом матче. Они применяют тактику дубль‑ве, достаточно известную нашим футболистам. В течение 22 минут игра остается безрезультатной. Пятерка наших нападающих несколько раз прорывается к воротам «Челси», но забить мяч ей не удается. На восьмой минуте Бобров подошел было к воротам почти вплотную, но мяч прошел мимо сетки...
Нападающие «Челси» также активно ведут игру. Однако наша защита и полузащита во главе с Семичастным умело блокируют противника. Прекрасно играет сам Семичастный: намертво прикрывает Лаутона, не дает ему хода. Хорошо действует Радикорский. Он несколько раз ловко отбирает мячи у левого края противника. Весь стадион следит с огромным вниманием за ходом игры. Опытнейшие спортсмены говорят, что они не видели такого матча уже много лет.
Только на 22‑й минуте команде «Челси» удается отлично разыграть сложную комбинацию, и Лаутон, находясь на месте левого крайнего, пушечным ударом бьет по воротам. Хомич искусно берет труднейший мяч. «Тигр! Тигр!» — несется с трибун. И действительно, прыжок Хомича напоминает тигриный. Но подоспевший тут же Голден точным ударом посылает мяч в противоположный угол ворот...
Счет 1:0 в пользу «Челси».
Динамовцы стремятся сквитать этот счет. Бобров немедленно перехватывает мяч и подводит его вплотную к воротам «Челси». Увлекшаяся защита англичан далеко от ворот. Бобров остается наедине с вратарем. Стадион замирает: почти верный гол! Бобров бьет по воротам с восьми метров, но... мяч снова уходит выше ворот!
Напряжение игры все нарастает. Шесть минут спустя на штрафной площадке «Динамо» завязывается ожесточенная схватка. Нападающий справа Вильямс окружен динамовцами. Он пытается, на всякий случай, сделать удар, пробуя шансы, и вдруг... мяч, сделав рикошет от ноги Станкевича, минует Хомича и вкатывается в ворота.
Счет 2:0 в пользу «Челси»!
«Черт побери, — говорят на трибунах, — плохая удача! Русские играют хорошо, но им определенно не везет...»
И в самом деле, несмотря на то что динамовцы отлично разыгрывают сложнейшие комбинации и агрессивно ведут игру, все время атакуя ворота противника, их мячи то и дело проходят мимо ворот. Особенно разительно это сказалось перед самым концом первого тайма, когда пунктуальный судья Кларк, отлично судивший столь сложный матч, назначил одиннадцатиметровый штрафной удар по воротам «Челси» за грубость, проявленную английским полузащитником. Леонид Соловьев послал мяч прямо... в штангу.
Свисток судьи возвестил о перерыве. Команды, провожаемые бурей оваций, покинули поле. Некоторым наблюдателям казалось, что исход игры предрешен. На трибунах повышались ставки пари в пользу «Челси». Однако дальновидные спортивные обозреватели, повидавшие на своем веку много выдающихся матчей, воздерживались от категорических оценок. Они вновь и вновь повторяли, что русские футболисты производят впечатление более сильных игроков, нежели любая из команд, приезжавших в Англию с континента.
Пользуясь минутами свободного времени, репортеры выясняли подробности некоторых инцидентов, происшедших во время первого тайма. На трибунах, где расположены места для сидения, невозмутимые служители убирали битое стекло. Сюда в самом разгаре первого тайма рухнул провалившийся через стеклянную крышу рьяный болельщик. Репортеры выяснили, что это был парашютист, много раз прыгавший с большой высоты, — опыт помог ему приземлиться более или менее благополучно. Выяснилось также, что кареты «скорой помощи» уже увезли со стадиона тридцать человек, пострадавших в давке.
Полиция изнемогала в борьбе с назойливыми любителями футбола. Они подступили уже вплотную к границам поля и сидели, прижавшись друг к другу, на траве, у самых ворот «Динамо» и «Челси». Уже в конце первого тайма приходилось вызывать полисменов, когда надо было бить корнер. Полисмены очищали площадку на углу, и тогда футболист бил по мячу...
Второй тайм начался с решительных атак динамовцев. В первую же минуту они оказались на штрафной площадке «Челси», и вратарь Вудли отчаянным рывком спас «Челси» от верного мяча, посланного Бобровым. В следующую минуту мяч оказался у ворот «Динамо», но наши нападающие тут же вернули его на штрафную площадку «Челси». Они начали яростную бомбардировку противника. Вудли едва успевал отбивать мячи. Лишь однажды Лаутону удалось обвести наших защитников и нанести сильный удар с 25‑метровой дистанции. Но этот удар был отбит.
Наконец, на двадцать второй минуте второго тайма завладевший мячом Карцев пробивается прямо на Вудли. Сильным ударом правой ноги он посылает мяч в левый угол ворот. «Гол! Гол!» — разом восклицают 85 тысяч зрителей, и возгласы эти сливаются в одно открытое и звонкое: «О‑о‑о!» Что происходит на трибунах в эту минуту, трудно описать. Симпатии зрителей безраздельно отданы динамовцам. Слышится свист, топот ног, грохот трещоток. Раздаются крики «ура». Группа англичан размахивает высоко поднятым советским флагом, который они принесли с собой.
Вдруг какой-то человек в длиннополом желтом пальто устремляется наперерез поля. Некоторые думают, что это врач. Неужели подбили кого-то из футболистов? Нет! Это восхищенный болельщик, догнав Карцева, спешит пожать ему руку прямо на поле. Осуществив свой замысел, он удаляется с поля сияющий. Полиция сконфужена. Игра продолжается.
Проходит четыре минуты. Динамовцы усиливают натиск. Карцев, вступив в единоборство с Бакуцци, ловким ударом посылает мяч назад Архангельскому, и тот ударом справа загоняет мяч в сетку «Челси».
Счет 2:2!
Новая овация потрясает стадион. Публика рвется на поле. На этот раз полисменам удается ее сдержать. Будет ли сохранена ничья? Этот вопрос волнует всех. Каждая острая комбинация вызывает бурю восклицаний на трибунах. Как по команде, стадион то замирает и вздыхает, то бурно вопит. Нападающие «Челси» прилагают все усилия к тому, чтобы увеличить счет. С трибун раздаются рубленые, ритмичные выкрики: «Лау-тон, Лау-тон! Форти таузенд, форти таузенд!» (Лаутон, Лаутон! Четырнадцать тысяч, четырнадцать тысяч). Это болельщики «Челси» напоминают своему центр-форварду, сколько заплатил за него клуб.
Тридцать седьмая минута второго тайма... Нападающим «Челси» удается, наконец, прорваться к воротам «Динамо». Лаутон получает первый и единственный шанс оправдаться в глазах своих хозяев. Точным ударом головы он посылает мяч в сетку «Динамо». Но и это не вносит расстройства в ряды динамовцев. Они продолжают играть напористо, организованно, дружно. Почти вся команда перешла на половину поля противника. С трибун несутся оглушительные выкрики:
— Иди, иди, «Динамо»! Бей! Бей!
Шесть минут остается до конца матча. Неужели динамовцы проиграют? Успеют ли они сквитать счет? И тут Бобров дает ответ на этот вопрос. С точной подачи Бескова он пушечным ударом посылает мяч в ворота «Челси». Вудли делает бешеный бросок и падает. Мяч в сетке.
На трибунах ликование. Все встают и аплодируют. «Челси», удвоив натиск, отчаянно штурмует ворота «Динамо», но уже поздно. Раздается протяжный свисток судьи. Мяч падает и тихо откатывается в сторону. И тут же тысячи людей, окончательно смяв оцепление, устремляются к центру поля. Мгновение, и динамовцы охвачены живым человеческим потоком. Их обнимают, им жмут руки. Хомича, Семичастного, Карцева, Боброва высоко поднимают над головами и несут к выходу. Слышатся бурные крики одобрения, во всех концах стадиона поют советские песни. Гвардейский оркестр грянул гимн Советского Союза, а за ним гимн Великобритании.
Так закончился этот день необычайных событий в Стэнфордбридж, о которых лондонское спортивное агентство сообщило: «Футболисты «Динамо», несмотря на ничейный счет, удивили всех своим искусством. Следует признать, что они — игроки высшего международного класса. Из того, что мы видели в нынешнем сезоне, можно сказать, что русские победили бы игроков всех четырех частей Великобритании — Англии, Шотлалдии, Ирландии и Уэльса».
Эти слова оказались пророческими. Много статей и заметок было написано в английской прессе в последующие дни, много было в этих статьях и заметках и интересных высказываний, и таких сообщений, которые могли вызвать только недоумение у читателя; но никто не осмеливался больше назвать русских спортсменов «любителями».
Газеты после матча в Стэнфорд-бридже назвали Хомича «Тигром», Семичастного — «Динамо № 1», были даны звонкие имена и другим игрокам. Один из болельщиков торжественно преподнес Карцеву оригинальную золотую эмблему — это была цифра 13, дата матча. Он заявил при этом: «Говорят, что 13 несчастливое число, но вы опровергли эту истину, популярную в Британии».
В честь динамовцев был устроен торжественный прием в клубе Челси. Произносились бесчисленные тосты за короля, за игру в футбол, за советских гостей. Шеф клуба первый лорд адмиралтейства сэр Александер пылко заявил, что у него существует две привязанности — футбол и флот, причем было время, когда первая доминировала над второй — он сам пятнадцать лет играл в футбол, пока ему не сломали ребра.
Приветствуя динамовцев, сэр Александер шутливо сказал:
— На месте руководителей футбольной ассоциации я не выпустил бы Хомича из Англии. Он нам здесь очень нужен!
Наших футболистов тронул сердечный и дружеский прием, оказанный им английскими спортсменами и болельщиками. Но еще больше растрогали их многочисленные теплые и радушные приветствия, которые посыпались по телеграфу и радио с далекой отсюда Родины. Курьеры телеграфной компании в эти дни совершали частые рейсы на Кенсингтон Палас Гарден, где расположено советское посольство. Они приносили депеши из самых различных уголков СССР:
— Поздравляем первым успешным матчем горячо желаем дальнейших удач обнимаем Семичастного, Хомича, Карцева, Боброва, Архангельского тчк Волковы тире отец учитель мать домохозяйка сын студент.
— Поздравляем желаем побед над Кардифом Арсеналом тчк семья болельщика Семина.
— Слушали радио переживали ваши неудачи успехи сердечно поздравляем тчк будем счастливы если и новые успехи вы одержите в форме которую мы любовно выткали для вас желаем успеха счастья коллектив ткацкой фабрики директор Коломенская.
В кругах около спортивных дельцов и реакционных журналистов, рассчитывавших на верный проигрыш «Динамо», исход матча произвел впечатление разорвавшейся бомбы. Боясь потерять подписчиков, газеты, которые еще вчера сулили советским футболистам неудачу и скептически расценивали их возможности, резко изменили курс и начали превозносить динамовцев. Официальный отчет об игре, переданный спортивным агентством, был озаглавлен «Эпический матч». Советский футбол получил оценку «научного футбола». Этот матч относит нас к 1923 году — к знаменитому финишу кубка на стадионе «Уимбли», — сообщало спортивное агентство.
Матч динамовцев со сборной командой города Кардиф, центра британской угольной промышленности и крупнейшего океанского порта, был назначен на субботу 17 ноября. Динамовцы выехали туда за три дня до игры, чтобы познакомиться со стадионом, провести тренировку и заодно осмотреть город, его окрестности и достопримечательности.
Кардиф их встретил с пылким радушием. На вокзале реял огромный флаг СССР, были вывешены приветственные плакаты: «Добро пожаловать, дорогие гости!» Репортеры сообщили в лондонские газеты, что городская полиция принимает меры для предотвращения сцен, которые имели место в Челси: готовились усиленные наряды на стадион, планировалось непроницаемое оцепление спортивного поля, предполагалось закрыть доступ на стадион за два часа до начала матча. Полиции предстоял нелегкий день, и одна из газет не преминула напечатать забавную карикатуру: суровый бобби кладет руку на плечо молодому человеку, объявляя ему, что в связи со спортивным матчем проводится дополнительный набор в полицию; парень в ужасе от постигшей его судьбы.
Мы решили избегнуть неудобств железнодорожного путешествия и съездить на матч в Кардиф из Лондона на автомашине. Нам предстояло проделать за день около семисот километров, но хорошие автомобильные дороги давали возможность забыть об этой внушительной цифре. Во всяком случае, это удобнее и приятнее, чем трястись в узком и тесном железнодорожном вагончике поезда, переполненного лондонскими болельщиками.
Темно-коричневая лента асфальтового, крытого гравием, неширокого шоссе вьется среди холмистых полей, рассеченных на аккуратные квадратики старинными, замшелыми каменными стенками, среди одетых золотом дубрав и бесконечных садов, по берегам тихих речек и каналов. Время от времени мелькнет в стороне окутанный голубоватой дымкой раннего утра серый каменный замок, переживший столетия. Его строгие зубчатые башни и стены словно самой природой влиты в этот гармоничный пейзаж. На зеленых, не по сезону, лугах нет-нет да и встретишь коровье стадо, овечью отару, сидит под зонтиком пастух, с любопытством глядящий на вереницы машин, проносящихся по мокрому асфальту в Кардиф. Наверное, и он после ленча выкроит часок, чтобы посидеть у радиоприемника и послушать новости из Ниниан-парка, где будет идти матч с этими удивительными русскими, которые везде и во всем только выигрывают. Деревня тут же, рядом, и сходить туда будет нетрудно.
Англия очень густо населена, и временами кажется, что автомашина непрерывно едет по одной большой улице, протянувшейся от Лондона до Атлантики: мелкие городки и деревни часто сливаются друг с другом, и все эти маленькие, чистенькие коттеджи с крохотными вечнозелеными живыми изгородями, кукольными клумбами и газончиками как две капли воды похожи друг на друга. Иногда в стороне мелькают затянутые косой сеткой осеннего дождя приземистые корпуса заводов, фабрик. Вот остался позади завод фирмы «Глостер», всемирно знаменитой своими авиамоторами. Мокнет под дождем бескрайний танковый парк — многие сотни машин стоят плечом к плечу, заросшие травой; они так и не успели побывать на войне. Подняли свои тонкие жала зенитные пушки, потупились в землю гаубицы.
По шоссе проносятся большие, грязные автобусы междугороднего сообщения. На остановках — рабочие в комбинезонах, домашние хозяйки с зонтами и корзинками для съестного. Те, у кого есть свои велосипеды, катят с базара с кошелками, привязанными у руля. Надо торопиться: сегодня, по случаю субботы, рабочий день кончается раньше, и мужчины к ленчу будут дома.
Уже начался Южный Уэльс: по сторонам начали мелькать шахтные вышки, в воздухе потянуло характерным горьковатым душком, хорошо знакомым тем, кто бывал в Донбассе — это работают вентиляционные шахтные установки, откачивающие душный, спертый воздух из подземелья. Но как непохожи английские шахты на наши! У нас такие зовут «мышеловками»: маленький, ветхий копер, небольшие серо-желтые надшахтные постройки, не видно терриконов, мощных сортировочных зданий. У каждой шахтенки пока свой хозяин, и трудно, а иногда и невозможно, в плановом, организованном порядке перестроить, модернизировать ее.
Вот и река Мерсэй, знаменитая река Уэльса, вдоль которой построено столько заводов, фабрик, верфей. Как и Темза, как и Клайд, она с древних времен служила и служит средоточием индустрии и мореплавания. Мерсэй медленно катит свои бурые, отравленные заводами волны к океану. Недавно был отлив — это видно по крутым берегам реки, покрытым на несколько метров в вышину жирной, липкой темной грязью. Здесь, в нижнем течении, река является как бы глубоким заливом океана.
Мы проезжаем городок Чепсатон с древним замком, минуем еще несколько деревень и горняцких поселков из коттеджей, обсаженных вечнозелеными деревцами, лихо подстриженными то в форме петуха, то в форме шара, то в форме фантастического корабля или пушки, и въезжаем в Нью-Порт. На площади — памятник неизвестному солдату, как и во многих других британских городках, над рекой снова древний, полуразрушенный замок; у руин — большой цветник. Как и всюду, множество кричащих реклам: «Покупайте королевские лампы Эдиссон!», «Берегите детей от тифа!», «Читайте «Йоркшир пост!» Надписи на вывесках составлены в чисто английской манере: «Почему бы вам не выпить чашку чаю?», или «Купите у нас книги». А один из владельцев пивных счел своим долгом среди прочих инструкций покупателю поместить и такую, составленную в стихах: «Пиво дешево, кружки дороги. Будьте добры, оставляйте наши кружки у нас. Благодарю вас». И вдруг среди шумных реклам, вывесок и плакатов, оставшихся еще от выборной кампании, мы замечаем сделанную торопливой рукой трогательную надпись: «Доброй жизни, Красная Армия!»...
Наконец, впереди показываются две характерные высокие вышки, похожие на средневековые сторожевые башни.
— Кардиф, — деловито сообщает наш чинный водитель, который сам называет себя ровесником автомобиля, — он уже сорок лет сидит за баранкой машины, и через его руки прошли все конструкции, начиная от первых смешных механических карет и кончая современными комфортабельными авто.
— Городская электростанция, — добавляет он.
Мы минуем большие градирни мощной электроцентрали, пересекаем колеи городского трамвая и въезжаем в город. Он несколько пострадал от бомбардировок, но следы разрушений здесь неизмеримо меньше, чем в Лондоне. Многие дома украшены советскими флагами: особенно большой флаг развевается над отелем, где живут сейчас динамовцы. В центре Кардифа — большой, хорошо сохранившийся замок, обнесенный высокой зубчатой стеной, рядом с ним — зеленый парк. На трамвайных остановках — огромные толпы, весь город торопится на матч, и двухэтажные трамваи идут переполненные. Множество людей, потерявших надежду попасть на трамвай, медленно бредут пешком. Повсюду снуют продавцы, бойко торгующие сэндвичами, программами матча, розетками цветов «Динамо», газетой «Совьет ньюс». Тысячи людей движутся к Ниниан-парку с вокзала — непрерывно подходят специальные поезда, подвозящие болельщиков-шахтеров, только что окончивших работу.
Подъезжая к стадиону, мы услышали знакомую мелодию. Оркестр играл «Полюшко-поле», и тысячи голосов ему подпевали на английском языке. Над воротами стадиона развевались три больших флага: бело-зеленый с красным силуэтом дракона — уэльский, красный — советский и полосатый — британский. Направо от стадиона огромное поле было забито машинами, съехавшимися сюда со всех концов Британии. Вдоль забора стояли и лежали на земле оставленные хозяевами велосипеды и мотоциклы.
Наш автомобиль советского производства немедленно собрал толпу любопытных. Степенные шахтеры и моряки с трубками в зубах щупали крылья, заглядывали в кабину. Один пожилой англичанин, протолкавшись вперед, вежливо осведомился, не знаем ли мы, как сейчас поживает центр-форвард «Спартака» Семенов.
— Видите ли мы познакомились с ним в тридцатые годы на международной Спартакиаде в Антверпене, — сказал он, — мы даже обменялись спортивными эмблемами... О, я видел русский футбол! — продолжал он, с видом превосходства обращаясь к своим соседям. — Вы увидите, они умеют играть лучше наших!
Другой болельщик хвастал своим самодельным альбомом: он аккуратно наклеивал в него все фотографии советских футболистов, какие публиковались в газетах. Теперь он просил указать их на фотографиях поименно, чтобы легче было следить за игрой на поле. Тут же в толпе зрителей был сухощавый, пожилой англичанин с отличной спортивной выправкой. Нам сказали, что это — знаменитый некогда левый край сборной Англии, мистер Шарп, сошедший с футбольного поля в 1914 году. Он редко посещает матчи, но русских ему хотелось повидать обязательно.
— Я приехал, чтобы посмотреть классический футбол, — сказал он. — В Англии сейчас нет футбола как игры. Здесь футбол лишь коммерция, повод для азартных пари. Русские футболисты счастливее наших, для них футбол — по-прежнему игра. Вероятно, именно поэтому они и играют с душой...
Мы поднялись на трибуну. Стадион был переполнен. Как и в Челси, зрители облепили щиты реклам, взобрались на кровли. Но все же на этот раз порядка было больше — триста полисменов мужественно обороняли поле от вторжения болельщиков. На центральной трибуне красовался портрет Сталина, нарисованный одним молодым шахтером. Национальный уэльский оркестр, играя, маршировал то вдоль стадиона, то поперек. Дирижер яростно вращал огромной булавой, отсчитывая такт. Вдруг из репродукторов раздалось:
— Опустите ли вы несколько пенсов в эти кружки?
Мы не поняли, о чем идет речь. Соседи разъяснили нам, что оркестр не получает постоянной оплаты и живет пожертвованиями своих слушателей. И впрямь, по рядам пошли сборщики с жестяными кружками. Некоторые зрители бросали в них свои пенсы, и сборщики благодарили и кланялись. Немного погодя, вдоль трибун снова пошли люди, чающие милости доброхотов: под печальные звуки оркестра брели по беговой дороге четверо мужчин с обнаженными головами, в руках они держали серый брезентовый парус. С трибун летели шиллинги, пенсы, а один какой-то весельчак, не страдающий от избытка тактичности, швырнул в парус огрызок яблока. Это шли сборщики фонда помощи раненым морякам...
И снова заиграл оркестр, снова запели и засвистали тысячи людей на трибунах. Протяжные и мелодичные песни, чем-то неуловимо напоминавшие песни нашей Украины, оглашали стадион. Мы углубились в программу, купленную у продавца. Она сообщала, что русским противостоит сильная команда. «Кардиф-сити» считается командой, наиболее быстро играющей в Британии, — указывалось в программе. — Подготовленная искусным Спайерсом, она обладает неограниченной смелостью и всегда в состоянии играть в полную силу. Эти ребята дадут большое представление о себе в нынешней игре, и они могут показать удивительный результат».
Пробил час игры. Сильный ветер разогнал тяжелые тучи, блеснуло солнце, зайчики побежали по голубым лужицам на поле. Оркестр грянул гимн Уэльса «Земля моих отцов дорога мне», и две футбольные команды, скользя по мокрой траве, выбежали на поле. Их приветствовали мэр города Кардифа и советский посол в Англии Гусев, приехавший на матч из Лондона. На трибунах гремели аплодисменты, выли трещотки. Слышались восторженные приветственные крики и свистки, люди махали шляпами и платками.
Выстроившись друг против друга, команды обменялись знаками дружбы и симпатии — динамовцы преподнесли футболистам Кардифа цветы; игроки Уэльса подарили советским спортсменам никелированные шахтерские лампочки на память о пребывании в «английском Донбассе».
И вот мяч на середине поля... Начинается второй матч советских футболистов в Англии, матч, которому суждено стать одной из самых больших спортивных сенсаций: счет 10:1 — редкий счет в практике международных встреч, и тем более неожидан он был для англичан, которые никак не могли предполагать, что русские обыграют их с таким превосходством.
Это была интереснейшая комбинационная игра, и о ней в свое время немало писалось в нашей печати. Ее течение хорошо памятно ветеранам-болельщикам, которые следили за радиотрансляцией матча. Ход и исход этой достопамятной игры были настолько невероятными, что я не хочу описывать ее своими словами, дабы меня не упрекнули в пристрастности. Предоставлю лучше слово специальному корреспонденту лондонской воскресной газеты «Рейнольд ньюс», который, как мне говорили, отразил оценку спортивных кругов Британии:
«Динамовцы нашли стреляющие буцы» — так озаглавил этот корреспондент свой отчет, намекая на то, что на сей раз динамовцы не допустили ошибок, в которых их упрекали после первого матча, когда они «промазали» три верных гола. И далее он писал:
«Московские динамовцы поразили сорок тысяч зрителей, собравшихся в Ниниан-парке, самой потрясающей игрой, какую когда-либо видели в Уэльсе. Посетители были отлично «обслужены» Бесковым, который показал свою замечательную игру четырьмя голами, а также Архангельским и Бобровым, каждый из которых забил по три гола. Явное превосходство «Динамо» отняло у массы дыхание...
Игра началась очень быстрой атакой «Кардифа». После умной комбинации Мура и Карлеса Рейболл заставил «резинового» вратаря Хомича высоко подпрыгнуть. Мяч был отбит, но хозяева поля продолжали оказывать сильный нажим на гостей. Вскоре, однако, Соловьев взволновал всю публику своим быстрым пасом, и динамовцы, перехватив инициативу, в течение семи минут вели наступление на ворота Кардифа.
Свободный удар Радикорского облегчил задачу Боброва, который хорошо проследил полет мяча и отличным ударом головы послал мяч в сетку через Мак-Локлина (вратаря «Кардифа»). Еще не стихли аплодисменты, а динамовцы снова забили гол. Движение динамовцев и на этот раз было первоклассным — к воротам прорвался с мячом Бобров, и Бесков с его подачи, как молния, забил мяч с двенадцати ярдов.
Динамовцы явно контролировали мяч. Но уэльские молодцы боролись за каждый ярд. Немало забот дал Семичастному Гибсон. Много поработал, пытаясь перевести «Кардиф» в атаку, Голлиман. Однако русские все время сохраняли инициативу в своих руках.
Вскоре Соловьев провел мяч по левому флангу и ударил по воротам. Мак-Локлин отбил мяч кулаком. Но на двадцать шестой минуте он снова потерпел поражение — Архангельский нанес удар с такой силой, что мяч невозможно было остановить.
Второй тайм принес новые огорчения «Кардифу». Он был бессилен противостоять атакам русских, и вскоре после начала второго тайма динамовцы, как молния, опять прорвались к его воротам, и Бесков забил четвертый гол — с правого угла в центр. «Кардиф» снова попытался наступать, и Кларк нанес удар, по Хомич, вызывая всеобщее восхищение своим прыжком, отразил его.
Два новых гола были забиты Бобровым и Архангельским в течение одной минуты. Счет 6:0.
«Кардиф» все еще боролся с лавиной мячей, но остановить натиск русских ему не удавалось. Карцев, пробившись вперед, сделал еще одну дыру в защите своих противников, и Бесков забил седьмой гол. Вскоре Бобров забил восьмой мяч.
Но тут нападающие «Кардифа» неожиданным стремительным рейдом прорвались к воротам «Динамо», и Мур нанес высокий удар, которого Хомич не смог отразить. Команда «Кардифа» открыла счет — 1:8. Две минуты спустя судья назначил одиннадцатиметровый штрафной удар по воротам «Динамо». Но Хомич отбил этот удар, бросившись с вытянутыми руками в угол наперерез мячу. Он заслужил бурные аплодисменты.
Немного погодя Бесков своим четвертым ударом дал счет 9:1. Но испытания «Кардифа» еще не кончились — на последней минуте игры Архангельский увеличил счет игры до 10:1, нанеся блестящий хладнокровный удар по воротам своих противников»...
Как живой свидетель игры, могу вас заверить, читатель, что за каждой строчкой спортивного отчета «Рейнольд Ньюс» скрыт целый мир душевных переживаний, шторм страстных споров на трибунах, буря криков, свистков, рукоплесканий. Не часто приходится наблюдать игры и такого высокого спортивного напряжения и темпа! А наши динамовцы, познав свою собственную силу в день памятного матча в Стенфорд-бридже и приобретя там уверенность и хладнокровие, необходимые в спортивном деле столь же, сколько в военном, играли так вдохновенно, что ими нельзя было не любоваться. Каждый из них заработал долю тех громовых оваций, которые не стихали в Ниниан-парке все девяносто минут игры.
Некоторые сценки запомнились особенно ярко. Как бушевал стадион в ту минуту, когда левый край «Кардифа» Кларк стремительно прорвался с мячом к воротам «Динамо»! Он оказался наедине с Хомичем. Коренастый, сутуловатый вратарь «Динамо» весь превратился в зрение, широко расставил ноги и вытянул руки чуть-чуть вперед. Глухой удар по мячу... Мяч в воздухе... И в то же мгновение темно-голубая майка Хомича мелькает в воротах. Бешеный прыжок, и мяч, который шел под самую планку, встречает железные ладони вратаря. Он рикошетирует вверх и уходит в аут.
Назначен корнер. Но его без особого труда отбивают наши защитники. Неудача не обескураживает команду Кардифа, и уже через две минуты она снова на штрафной площадке «Динамо». Ее форварды опять бьют по воротам «Динамо». Прямой пушечный удар! И опять Хомич совершает смелый, невероятный прыжок. Он схватывает мяч в воздухе и падает с ним на землю, корчась от боли. Но в то же мгновение Хомич на ногах, и мяч, посланный сильным ударом, оказывается далеко от ворот. Нападающие «Кардифа» в третий раз подводят мяч к воротам «Динамо», и Хомич в третий раз берет его.
— Железная стена! — восхищенно кричат на трибунах.
...До конца игры остается пять минут. Счет 8:1 в пользу «Динамо». Часть зрителей уже начинает расходиться, предусмотрительно рассчитывая захватить места в трамвае. И вдруг новая волна оваций прокатывается по стадиону: это тройка динамовских форвардов — Бобров, Карцев и Бесков — великолепным броском вырывается с мячом к воротам «Кардифа». Они не спешат реализовать плоды удачной комбинации. Находясь в четырех-пяти метрах от вратаря, форварды короткими пасами передают мяч друг другу, заставляя бедного Мак-Локлина метаться из одного угла ворот в другой.
Запыхавшиеся защитники «Кардифа» со всех ног мчатся на выручку своему вратарю. И в то мгновение, когда кажется, что они вот-вот подоспеют, Бесков легким точным ударом тихо вкатывает мяч в сетку, и сконфуженный вратарь достает его оттуда под грохот трещоток на трибунах — 9:1! Но и это еще не все. Одна минута до конца матча, последняя минута... Наши форварды опять у ворот «Кардифа». Мяч передан Архангельскому. Стремительный точный удар, и мяч — десятый по счету! — в сетке...
И снова, как и в Стэнфорд-бридже, со всех концов поля, прорывая заграждения полиции, несутся болельщики, чтобы поздравить динамовцев. Им жмут руки, их обнимают, их поздравляют. Руководитель команды «Кардифа» Спайерс возбужденно говорит обступившим его репортерам:
— Русские — лучшая команда, какую я когда-либо видел! Они могут успешно соперничать с любой командой Англии. Это машина, а не обыкновенная футбольная команда...
На землю уже опустились плотные ноябрьские сумерки, когда мы покидали Кардиф. Наш водитель вел машину со скоростью сто километров в час по лондонскому шоссе, ориентируясь по бесконечной ленте фосфоресцирующих указателей, которые на всем протяжении делят дорогу пополам, разграничивая правую и левую езду. Въезжая в городки и деревни, он замедлял ход, и тогда мы слышали голоса продавцов вечерних газет, которые спешили сообщить своим покупателям о том, с каким сенсационным счетом закончилась игра в Кардифе...
Спустившись ранним утром в вестибюль отеля, мы приобрели целый ворох воскресных газет, заранее предвкушая удовольствие увидеть подробнейшие отчеты об этой встрече. Так оно и было: на первых страницах всех воскресных газет красовались огромные фотографии, воспроизводившие наиболее острые моменты игры. Крупные заголовки возвещали успех советской футбольной команды. «Десять ослепительных голов динамовцев против одного», — сообщала «Ньюс оф уорлд». «Прогулка «Динамо». 10 голов шутя!» — восклицала «Санди экспресс». «Команда, похожая на машину», — писала «Санди кроникл».
Капитан команды клуба «Челси» Джон Гаррис выступил со статьей, в которой высказывал серьезные опасения за исход следующих матчей с русскими. Он писал: «Русские являются самой лучшей командой, против которой я когда-либо играл. Я предупреждал, что русские могут принести нам неожиданные сюрпризы. Мое предположение оправдалось полностью. Они показали много сюрпризов...»
Спортивный репортер «Санди экспресс» напомнил о высказываниях некоторых экспертов, имевших место после матча «Динамо» — «Челси»: «Неплохо, — говорили они, — но подождем, пока они встретят команду, играющую в таком темпе, как «Кардиф-сити». И вот встреча в Кардифе состоялась. Эксперты вынуждены признать, что и на этот раз игра русских была выше всяких похвал...
Спортивный обозреватель «Обсервер» снова подчеркнул, что русские показали «научный футбол». «Самая характерная черта этой игры, — писал он, — замечательный темп, показанный каждым членом команды. Это не только быстрый бег, но высокий темп комбинации. И голы — доказательство, что русские умеют не только начинать комбинации, но и успешно их завершать. В первом тайме они как будто бы играли между собой, пробуя шансы, и все же набрали три гола. Во втором тайме мы увидели их в лучшей динамической форме. Тем с большим нетерпением будет ожидаться исход матча с «Арсеналом», который состоится в среду»...
Да, исхода предстоящего матча «Динамо» с «Арсеналом» теперь с волнением ждали все. И если после встречи динамовцев с «Челси» в некоторых околоспортивных кругах возникла какая-то растерянность, то теперь дельцы, привыкшие рассматривать спорт как орудие коммерции и низкопробной политики, начали энергично вести закулисные махинации с целью любыми средствами обеспечить выигрыш «Арсенала»: было решено под маркой «Арсенала» выставить сборную команду, собранную из сильнейших игроков различных клубов.
Руководитель «Арсенала» Аллисон заявил репортерам, что он не допустит, чтобы поражение его «мальчиков» принесло радость русским. И сразу же в ряде газет появились статьи, целью которых было подготовить широкую публику к восприятию неслыханного в истории международных встреч факта фальсификации команды. Как известно, правила английского футбола разрешают игрокам переходить из одной команды в другую лишь при том условии, если данный игрок за две недели до перехода покинет свой старый клуб и в течение этих двух недель не будет участвовать ни в одном матче. Об этом правиле, словно сговорились, все газеты забыли. Они писали теперь только об одном — о том, что команда «Арсенала» не в состоянии противостоять «Динамо», хотя совсем недавно руководители «Арсенала», посылая вызов динамовцам, даже не заикались об этом.
«Арсенал» недостаточно силен. Пусть Лондон играет против динамовцев», — писала 19 ноября, за два дня до матча, «Дейли экспресс».
«Футбольная ассоциация хочет, чтобы русские встретились с командой Англии», — вторила ей «Ньюс кроникл».
«Арсенал» ищет звезд-гостей, чтобы играть против русских», — сообщала «Дейли геральд».
Игроков для «Арсенала» искали повсюду. В вечерней газете «Ивнинг ньюс» появилась характерная карикатура: в кабинет чиновника по делам спорта английской оккупационной армии, который держит в руке газету с сообщением «Динамо — 10, Кардиф — 1», вбегает растерянный посыльный и говорит: «SOS от «Арсенала»! Из Англии, сэр! Срочно шлите подкрепления, включая танки, к среде»...
И вот в течение одного дня команда «Арсенала» претерпела совершенно фантастические изменения: из ее основного состава осталось только четыре игрока, все остальные были заменены лучшими мастерами футбола, собранными из семи спортивных клубов. В их числе был знаменитый в то время правый край Мэтьюс, которого газеты именовали «футболистом № 1». Он «арендован» «Арсеналом» на эту игру у спортивного клуба города Сток.
Накануне игры, 20 ноября, газеты опубликовали список «склеенного» «Арсенала», как они сами его назвали: Гриффитс («Кардиф»), Скотт («Арсенал») или Уорд («Спиро»), Бакуцци («Фулхэм»), Бастен («Арсенал»), Джой («Арсенал»), Хелтон («Бери»), Мэтьюс («Сток»), Друри («Арсенал»), Рук («Фулхэм»), Мартенсен («Блэкпул»), Камнер («Арсенал»).
О том, как широкая спортивная общественность реагировала на эти «волшебные изменения», дает некоторое представление статья популярного спортивного обозревателя Боба Скрипса, появившаяся в «Дейли экспресс»:
«Русские идут играть с командой, представляющей футбол Британии, — писал он. — Этой команде приклеено имя «Арсенала», в ее составе представители семи различных команд лиги, все они — игроки интернационального класса... Джордж Аллисон опасался, что какую бы команду он ни избрал из недостаточных ресурсов клуба, она не могла бы оправдать репутацию «Арсенала», известную в России, и, вероятно, была бы побеждена с таким же большим счетом, как Кардиф в прошлую субботу. Но, назвав сборную команду именем «Арсенала», ни Джордж Аллисон, ни футбольная ассоциация не спасут репутации клуба. В самом деле, если даже русские будут побеждены этой командой, названной «Арсеналом», то будет больше вреда, чем если бы подлинный «Арсенал» был побежден со счетом 10:0. И какое удовлетворение получит «Арсенал» от такой победы? Я не обвиняю Аллисона. Я обвиняю «высшие власти», которые сделали специальное требование о включении Мэтьюса в состав команды. Попутно я должен внести ясность, что футбольная ассоциация не является этими «высшими властями». Имело бы больше смысла распустить этот «склеенный» «Арсенал» и заменить его представительной сборной командой футбольной ассоциации или сборной командой Лондона...»
Спортивный обозреватель тут же привел ориентировочный состав возможной сборной команды Лондона и подчеркнул, что она немногим отличалась бы от той, которая теперь выступала под маской «Арсенала».
Эти трезвые советы были полностью игнорированы, и «склеенный» «Арсенал» не был распущен. В связи с этим капитан «Динамо» тов. Семичастный явился в футбольную ассоциацию и заявил от имени своей команды официальный протест против неожиданного изменения состава команды «Арсенал». Его заявление гласило:
«В связи с опубликованием в сегодняшних английских газетах состава английской команды, которая будет играть завтра с «Динамо», а также учитывая многочисленные вопросы по этому поводу, капитан «Динамо» считает своим долгом заявить:
1. 14 ноября при встрече в помещении футбольной ассоциации представителей советской спортивной делегации с руководителями футбольного клуба «Арсенал» было установлено, что 21 ноября против команды «Динамо» выступает клуб «Арсенал», состав игроков которого был сообщен представителям команды «Динамо».
2. Состав английской команды, опубликованный теперь в английских газетах, резко отличается от списка игроков футбольной команды «Арсенала», с которым советские представители были ранее ознакомлены.
Опубликованный в газетах состав английской команды не был сообщен представителям советской спортивной делегации.
Принимая во внимание опубликованный состав английской команды, считаем, что команда «Динамо» встречается завтра с одной из сборных английских команд».
Тов. Семичастный разъяснил, что «Динамо», конечно, будет играть в назначенный день и час на стадионе Тоттенхэм, но что советские футболисты отказываются считать команду, которая им будет противостоять в этот день, командой «Арсенала».
Газетные репортеры устремились в футбольную ассоциацию и в клуб «Арсенал», требуя объяснений. Секретарь футбольной ассоциации мистер Роус и руководитель «Арсенала» Аллисон были несколько растеряны, и объяснения их выглядели весьма несолидно.
— Я дал динамовцам имена игроков, которые играли в составе команды на прошлой неделе, — заявил Аллисон. — Я не думал, что они поймут это так, что именно эти игроки будут выступать против «Динамо»... Учитывая прекрасную игру, показанную русскими во время встреч в Англии, я считал, что было бы комплиментом для них, если бы я призвал в состав команды несколько лучших, наиболее отличившихся игроков-гостей, которые дали бы динамовцам возможность в полной мере испытать себя...
Мистер Роус ограничился короткой справкой представителям печати:
«Советские футболисты были недовольны тем, что Аллисон не посоветовался с ними о переменах, которые он произвел...»
Своего отношения к этим переменам он так и не высказал. Надо полагать, что редакция «Дейли экспресс», поместившая статью Боба Скрипса, была не рада тому громовому эффекту, какой она произвела. Во всяком случае, в следующем номере она вдруг поместила статью, в которой уже не было и тени негодования по адресу махинации со «склеенным» «Арсеналом», зато содержались какие-то уже совершенно нелепые выпады по адресу русских. Зарапортовавшийся репортер газеты писал:
«600 русских будут сидеть сегодня солидным блоком в Тоттенхэме и кричать «ура» своей команде... Русское «ура» означает значительно больше, чем его английский эквивалент. Оно применяется русскими в штыковых атаках и при казачьих налетах. Эти 600 мест были закуплены советским посольством для русской колонии и сверх того добавлено 35 билетов в ложи, где должна разместиться большая свита игроков, переводчики, репортеры, которые являются частью динамовской команды. Очевидно, будет много криков «ура»...»
Утром 21 ноября футбольная горячка в Лондоне достигла наибольшего напряжения. Повсюду только и говорили, что о предстоящем матче. Протест капитана Семичастного был опубликован на первых страницах всех утренних газет. Это заявление подавалось как известие первоклассного значения — его не могли затмить даже сообщения о начале Нюрнбергского процесса и сообщение о таинственном исчезновении с военного аэродрома Молсуорт (графство Хэттингтон) знаменитого реактивного самолета «Метеор», на котором на днях был установлен мировой рекорд скорости — этот самолет делал 10 миль в минуту: на борту у него в ночь исчезновения было достаточно горючего, чтобы улететь за 400 километров.
С утра Лондон погрузился в густой туман. Машины шли с зажженными фарами. В домах горели огни. Трудно было поверить, что матч может состояться в такую погоду. Но уже в 10 часов 30 минут утра полиция предложила администрации стадиона Тоттенхэм открыть ворота для посетителей, объяснив это распоряжение тем, что толпы зрителей, ожидающих начало матча, мешают уличному движению.
К часу дня на трибунах стадиона скопилось уже пятьдесят тысяч человек. Туман сгущался все сильнее, и духовой оркестр, игравший посредине поля, был почти не виден. И тем не менее матч должен был начаться: как сообщило в своем официальном отчете спортивное агентство «Пардон», «вернуть билеты публике было невозможно, и надо было начать игру, чтобы дать зрителям эквивалент их денег».
И вот матч, который потом сами англичане назвали «самым фантастическим в истории английского футбола», начался. Трудно найти слова, чтобы дать какое-то представление об этой игре. Представьте себе глубокую овальную чашу, наполненную густым молоком. Где-то внизу изредка мелькают то темно-голубые, то красно-белые точки. Это игроки «Динамо» и английской команды ведут игру. Не видно даже противоположных трибун. Туман настолько густ, что даже зрителям трудно дышать: першит в горле, режет глаза. Легко понять, какие огромные трудности испытывают в эти минуты наши спортсмены, которые впервые ведут матч в такой необычайной обстановке. И все же им удается, невзирая на труднейшие условия, поддержать честь советского футбола...
Матч начинается великолепным прорывом нашего нападения к воротам англичан, и Бобров на тридцатой секунде игры вгоняет мяч в сетку. Отчаянный и звонкий крик «гол!», исторгнутый из тысяч грудей, прокатывается по кольцу вокруг всего стадиона — ближайшие к воротам зрители разглядели сквозь мутную пелену, как вратарь Гриффитс — «гость» из Кардифа — достает мяч из сетки, и от них эта новость помчалась по стадиону.
Этот прорыв всерьез встревожил противников «Динамо». Они решительно перешли в контратаки, и у ворот «Динамо» в густом тумане замелькали темно-голубые и красно-белые пятна. Оттуда слышались гулкие удары. Самого мяча не было видно. Теперь уже зрители, сидевшие у ворот «Динамо», служили источником информации для остальных трибун. Игра шла острая, и вокруг стадиона непрерывно перекатывался рокочущий вал: «аааа», «оооо», «уууу». Протяжное «а» выражало внимание, звонкое «о» — восхищение, грозное «у» — недовольство. То и дело начинали завывать трещотки, слышались свистки.
По всему чувствовалось, что на этот раз публика «болеет» за английскую команду. В самом деле, ведь теперь речь шла о престиже национального вида спорта и на поле были любимцы англичан, их лучшие игроки.
Хозяева поля в пылу азарта начали грубить. Был подбит наш левый полузащитник Леонид Соловьев, его заменил Орешкин. Но, невзирая ни на что, англичанам в течение долгих пятнадцати минут не удавалось изменить счет. И только на семнадцатой минуте центр-форварду Рук из клуба «Фулхэм», надевшему на этот день форму арсенальца, удалось пробиться к воротам «Динамо» и забить гол.
Пятьдесят пять тысяч зрителей бурно приветствовали Рука и торжествовали. Теперь борьба приобрела еще более острый характер. Как на беду, туман сгустился еще больше, и казалось, что наступает ночь. Лишь резкие вспышки лампочек фоторепортеров, столпившихся у ворот «Динамо» в ожидании новых голов, прорезали мглу. Эти вспышки слепили Хомича и наших защитников, непривыкших к таким «световым эффектам».
С трибун теперь игроки почти не были видны; сидя против центра поля, я различал лишь двух крайних игроков — одно темно-голубое и одно бело-красное пятно. Игра шла где-то там, в полутьме, и зрители на некоторое время умолкли, напряженно прислушиваясь к ударам по мячу, доносившимся из тумана, и отдельным резким выкрикам игроков. В три часа пятьдесят минут трибуны снова пришли в движение, зрители завопили, заголосили. Трудно было понять, что произошло. Многие подумали, что в ворота «Динамо» вбит второй гол, но на самом деле Хомичу удалось отбить труднейший мяч. Когда это выяснилось, по трибунам прокатилось ворчание, звонкое «ооо» сменилось мрачным «ууу».
Но на сороковой минуте игры англичанину Мортинсену, новому инсайду из клуба «Блэкпул», удалось все же забить второй гол, а за ним в ту же минуту — третий. Что тут началось на трибунах! Когда-то в книгах много писалось о пресловутом хладнокровии и выдержке англичан. Но, право же, на этот раз посетители стадиона Тоттенхэм были весьма далеки от признанных эталонов британского спокойствия. Они вели себя примерно так же, как темпераментные испанцы на бое быков. Многие не только кричали и аплодировали: с трибун летели на поле комки газет, яблочные огрызки, апельсинные корки — все, что попадалось под руку темпераментному болельщику.
В такой обстановке нетрудно растеряться, но все же и на этот раз динамовцы сохранили выдержку. Собрав все силы, они продолжали вести игру организованно, искусно, напористо, и за пять минут до конца тайма наш центр-форвард Бесков сумел точным ударом по английским воротам улучшить счет — 2:3...
Во время перерыва на трибунах оживленно комментировали первый тайм. Теперь было совершенно ясно, что англичанам удалось собрать команду из первоклассных игроков. Отлично играл, в частности, прославленный Мэтьюс. Как выразился потом корреспондент спортивного агентства, он «время от времени нахально выводил мяч на Станкевича и тогда искусным ложным ударом молниеносно пробивал защиту «Динамо». И все же Мэтьюсу, этому рослому, плечистому детине, не удалось забить ни одного гола в наши ворота.
Искусной работе «звезд» британского футбола динамовцы противопоставляли организованную, четкую, хорошо согласованную командную игру. В то время как тактика англичан в значительной мере строилась на индивидуальных качествах игроков, динамовцы и здесь сохранили то единство действий, за которое англичане окрестили их «командой-машиной». Это, конечно, не подавляло индивидуальности отдельных игроков, и каждый из них вкладывал в общую игру все, что мог дать.
Надежды на то, что туман к концу перерыва несколько рассеется, не оправдались. Тяжелая сырая мгла еще плотнее окутала стадион, когда игроки снова появились на поле. Лондонцы подразделяют свои туманы на несколько категорий, в зависимости от плотности. То, что было перед нами, относилось к категории «гороховый суп». Это выражение достаточно образно определяет обстановку, в которой футболистам пришлось возобновить игру. Во втором тайме были произведены замены игроков: один из англичан сильным ударом «выбил» из строя Трофимова — его заменил на поле Архангельский; англичане сменили вратаря, который в пылу игры не рассчитал дистанции и вместо мяча упал плашмя на ногу нашему нападающему, который стремительно прорывался к английским воротам. Английского вратаря сменил голкипер клуба «Куинс-парк» Браун.
Теперь игра стала наиболее острой и, я бы сказал, отчаянной — команды, напрягаясь до предела, боролись за выигрыш. Англичане стремились увеличить счет, динамовцы, наперекор всему, хотели изменить счет в свою пользу. И уже на пятой минуте второго тайма Сергею Соловьеву удалось сравнять количество голов. Теперь там, на сырой траве поля, в коричневой мгле, шла глухая яростная борьба, и десятки тысяч зрителей, дружно проклиная туман, заслонявший от них это заманчивое зрелище, мучительно переживали каждую новую комбинацию, о ходе которой они могли лишь догадываться. В течение двадцати минут по трибунам, скупо освещенным электрическими фонарями, снова и снова перекатывались все те же «ааа», «ооо», «ууу», но еще не было той оглушительной вспышки выкриков, которая неистовым, сводящим с ума истерическим приступом охватывает английские стадионы в дни вот таких, как этот, матчей, когда мяч влетает в ворота. Счет оставался прежним, и никто в эту минуту не мог бы предсказать, чем все это кончится.
Многим казалось совершенно невероятным, чтобы такие матерые волки футбольных полей, как Мэтьюс, Друри, Рук, оказались бессильными против русских. Но английскому. нападению при всем желании не удавалось провести свой мяч В ворота «Динамо» — то защитники перехватывали его, то Хомич каким-нибудь совершенно уже непонятным и невероятным броском встречал мяч, когда казалось, что теперь-то уж, слава богу, дело в шляие; то нападающие «Динамо» перехватывали мяч и устремлялись куда-то в туман, где Браун, переминаясь с ноги на ногу, нервно прислуптивалоя к нарастающей волне криков, которая возвещала о приближении мяча.
Браун, как и Гриффитс, был опытным вратарем, и ему часто приходилось выручать команду, когда защитники оказывались бессильными перед нападением противника. Много раз он брал труднейшие мячи, и теперь Аллисон не имел никаких оснований жаловаться на «гостя», который честно зарабатывал свой хлеб. Но бывают мгновения, когда и самый опытнейший вратарь бессилен закрыть свои ворота, и такое мгновение произошло, когда всклокоченный, мокрый молодой русский игрок в потемневшей от росы фуфайке вынырнул перед Брауном, ведя мяч короткими и точными ударами. Это был Бобров. Браун видел его в Стэнфорд-бридже и знал, что этот игрок очень опасен. Напрягшись, он бросился навстречу ему, но было уже поздно: Бобров с силой ударил по мячу, и тот, словно пушечное ядро, влетел под планку ворот.
Браун упал. Бобров, удостоверившись в том, что удар не был напрасным, стремительно повернулся и легко, упругим шагом спортсмена помчался обратно — сейчас игра должна была вновь начаться с середины поля. Гол! Это звонкое слово опять прокатилось по трибунам, и болельщики сборной команды, выступавшей против «Динамо» под маркой «Арсенала», нашли в себе мужество, чтобы воздать должное Боброву своими аплодисментами. Но даже аплодисменты эти звучали как-то невесело и принужденно...
До конца игры еще оставалось много времени, и, казалось, можно еще и свести матч к ничьей и даже выиграть у русских. Но не такое это простое дело, когда знаешь, что русских еще ни разу не удавалось обыграть, и когда видишь, что они продолжают играть все с той же поразительной методичностью и четкостью, словно и впрямь это не команда, а машина — ни неудачи, ни победы не лишают их такой типичной для этой удивительной команды сосредоточенности, выдержки и упорства. Они не дают ни одного лишнего шанса своим противникам, у них нет зевков, они всегда все видят и предвидят, они ничем не отвлекаются, когда работают на поле; кроме мяча, в эти минуты для них не существует ничего на свете, и ни овации, ни обструкции не мешают им делать то, чего они хотят. К тому же им не приходится думать в эти минуты о проклятом заработке — они играют, черт возьми, а не служат на поле.
Игроки команды, выступавшей под именем «Арсенал», начали еще больше нервничать, когда дело пошло к явному проигрышу. Все чаще они начинали работать кулаками, когда не удавалось отобрать мяч по правилам игры. Один увесистый удар пришелся даже на долю Хомича. У Семичастного посыпались искры из глаз, когда его стукнули по лицу. Орешкин согнулся в три погибели — очень больно, когда тебя бьют под ложечку. И все-таки динамовцы не только не пропускали англичан к своим воротам, но непрерывно атаковали их, — почти все время, оставшееся до конца игры, они провели на половине поля англичан. Счет остался неизменным...
Было уже совсем темно, когда хмурая, раздосадованная публика покидала Тоттенхэм. Повсюду слышались нелестные эпитеты по адресу игроков, не оправдавших надежд болельщиков. На автобусных остановках и у станций метро стояли длинные очереди людей, зябко кутавшихся в отсыревшие пледы и пальто. Обладатели легковых машин тщетно пытались проложить путь по узким улицам, забитым толпами. По углам ярко пылали факелы, которые здесь устанавливаются в дни особенно сильных туманов для ориентировки водителей и пешеходов — они расставлены через каждые пятьдесят-сто метров, и их трепетные желтые огни служат вам спасительными маяками, показывающими, какой надо держать курс, чтобы не сбиться с дороги и не заблудиться в гудящей и рычащей толпе машин, беспомощно ползущих вслепую.
— Счастливые ваши! — с какой-то затаенной грустью сказал вдруг наш шофер, вглядываясь в мутную, черную даль. — Они опять выиграли. Но завтра, я думаю, они будут огорчены — у нас не любят постоянно проигрывать, и я бы не советовал вам покупать завтра газеты...
Мы не послушались этого совета, и назавтра с утра во всех номерах гостиницы, где остановились русские, появились опять целые вороха свежих газет. Конечно, мы ожидали, что многие из тех, кто делал ставку на победу сборной команды, постараются сделать все, чтобы представить этот матч в неправильном свете и как-то дискредитировать успех «Динамо». Но то, что мы увидели на этот раз, превышало наши предположения...
«Русские выиграли в секрете».
«Самый фантастический матч из всех, когда-либо виденных».
«Фарс в Тоттенхэме».
Эти заголовки, один крикливее другого, сразу же настораживали читателя. А дальше шли статьи, целью которых было доказать недоказуемое: выигрыш русских якобы объясняется простым недоразумением.
«Это не был футбольный матч, — с раздражением писал спортивный обозреватель Маннинт. — Назовите это «фантазией в тумане», «пантомимой теней» — чем угодно, ибо все это не имеет ни малейшего сходства с игрой в футбол. Вопрос о классе русских футболистов остался нерешенным... Все же мы уверены в одном: Мэтьюс может поставить в тупик, озадачить и обыграть динамовцев, а английская сборная может побить русских, и администрация одного из наших стадионов готова организовать такую встречу, если русские согласятся остаться».
Град несправедливых обвинений и упреков был обрушен на голову судьи Николая Латышева, которому было поручено судить этот труднейший матч и который, кстати сказать, своим безукоризненным судейством не дал своим противникам ни одного повода для протеста. В отчете агентства Рейтер наши спортсмены с изумлением прочли такие строки: «Было большой тактической ошибкой назначать советского судью, не говорящего ни слова по-английски. Он не руководил игрой...» Футболисты спрашивали друг друга: почему Рейтер не считает ошибкой назначение английских судей, ни слова не понимавших по-русски, в предыдущих матчах? Не считает ли это почтенное агентство обязательной привилегией английских футболистов разговоры с судьей на их родном языке?
Когда же тренер «Динамо» Якушин в своем сообщении об итогах игры, которое передавалось Московским радио, упомянул о грубой игре некоторых английских игроков, это вызвало в Лондоне острую, нервную реакцию. Джордж Аллисон тут же попытался свалить вину на... советских игроков.
— Я не знаю об инцидентах, — раздраженно заявил он представителям печати. — Ни одна жалоба ко мне не поступила. Столкновение Рука произошло в результате коллизии (?) с динамовскими игроками. Гриффитс также был подбит русским форвардом...
Но тут же это путаное опровержение было опровергнуто самими английскими обозревателями. Мильн из «Дейли мирор» прямо указал, что Гриффитс получил повреждение из-за собственной неосмотрительности и неосторожности: «Гриффитса заменили после того, как он совершил храбрый, но неразумный бросок прямо под ноги набегавшего динамовского форварда». А Скрипс опубликовал в «Дейли экспресс» заметку, которая называлась «Динамо № 1» с черным глазом», в ней говорилось:
«Я видел Семичастного вчера. Он был не способен разговаривать и он имел черный и распухший глаз. Соловьев — русский левый край — провел вчерашний день в гостинице в кровати с вывихнутой лодыжкой»...
Наиболее дальновидные и серьезные представители английского спорта, которым претило тенденциозное отношение к советским футболистам, призывали более трезво оценить уроки прошедших матчей и сделать из них далеко идущие выводы. Много шуму наделала в спортивных кругах, в частности, статья одного из виднейших игроков английского футбола Бернарда Джоя, центра полузащиты сборной Англии, который 21 ноября играл против «Динамо». В этой статье, опубликованной вечерней газетой «Стар», говорилось:
«Я не буду пытаться оправдать поражение «Арсенала». По ходу игры мы должны были бы добиться ничьей, но этот матч явился справедливой пробой сил. Ужасные условия погоды столь же плохо отражались на них, как и на нас. Жаль, что туман не позволил многочисленным зрителям так же хорошо видеть игру, как видели ее мы, то есть игроки, ибо она была действительно интересной и напряженной.
Основным фактом, определившим успех русских, является, на мой взгляд, их позиционная игра — искусство, которое, по-видимому, совершенно утеряно в Англии. Как действует эта система, можно было наблюдать, когда мяч находился у кого-нибудь из русских игроков. В такие моменты не один и не два, а по крайней мере пять или шесть игроков начинают передвигаться к пустым местам для того, чтобы принять пас. Таким образом, мяч используется самым полным образом, так как пас к неохраняемому игроку представляет собой лучший способ выигрыша пространства.
Игрок «Динамо» лишь в редких случаях пытается обыграть противника. Он не ждет, чтобы его атаковали противники, и при первой возможности передает мяч своему партнеру, который как будто по волшебству появляется в одном из пустых мест на поле. Из-за этого защитники никогда не имеют шансов сразиться с форвардами. В такие моменты всегда, неизвестно откуда, появлялись еще новые форварды, и защите приходилось все время утомительно гоняться за тенями. Как только игрок «Динамо» получает мяч, его коллеги выдвигаются на пустые места, подальше от защиты. Это и есть позиционная игра. Мы утратили это искусство, хотя такие игроки, как Джеймс, Стенли, Мэтьюс, Камнер и Питер Дохерти, показывают, что это отнюдь не континентальная монополия.
В результате игрок, завладевший мячом, должен либо вести мяч дриблингом, либо дать пас, который чаще всего перехватывается противниками. Последним помогает в этой задаче тот факт, что им приходится охранять стоящую неподвижно, а не движущуюся команду. В таких случаях принято сваливать ответственность на плохую игру отдельного игрока, в то время как в действительности виноваты его коллеги, не выбежавшие для того, чтобы занять позиции и поддержать его. Беда заключается в том, по моему мнению, что мы делаем упор на индивидуальную игру, а не на то, чтобы сплотить игроков в хорошую команду. Мы должны быть реалистами и понять, что сборище отдельных игроков не сможет победить такую хорошо подобранную и согласованно играющую команду, как «Динамо». Динамовцы почти ничем не выражают своего восторга, когда один из игроков забивает мяч. Этим они показывают, что игрок, забивший мяч, только наложил последний штрих, завершивший усилия всей команды.
Большую роль в успехе играет хорошее физическое состояние игроков. В этом отношении русские далеко опередили нас. Их игроки не только имеют возможности для тренировки, но также разумные методы такой тренировки. Эти методы приспособлены к условиям такой трудной игры, как футбол. Им удалось создать команду, которая и физически, и морально находится на высоте. Кроме того, они сумели объединить тренировку в технике игры с программой физической подготовки, в то время как у нас это рассматривается, как два отдельных комплекса. Кроме того, у них детально разработана система общего укрепления здоровья, диета, отдых и развлечения. Я уверен, что в случае необходимости они имеют даже возможность обратиться к услугам специалиста по психологии. Хорошее физическое состояние позволяет их игрокам покрывать большую часть поля. Когда динамовцы бросаются в атаку, в ней участвует восемь человек. Когда они переходят в защиту, в ней также участвует восемь человек. Это требует выносливости, которую может дать только высокое физическое состояние. В этом они также отошли от более шаблонной тактики, принятой у нас.
В Англии считается, что центр-форвард всегда должен быть далеко выдвинут вперед, а инсайды — оттянуты назад. Русские изменили это. У них также есть выдвинутый вперед игрок, но иногда это бывает инсайд, а центр-форвард оттягивается назад для того, чтобы помочь защите. Это представляет собой один из способов избегать излишнего утомления игроков нападения, а также образец игры единым коллективом. Боюсь, что русские методы тренировки и игры в футбол являются революционными, на наш взгляд, быть может, неанглийскими. Тем не менее, как сказал Герберт Уэллс, мы должны «приспособиться или погибнуть». Если мы хотим сохранить свое место во главе мирового футбола, мы должны применять современные научные достижения и методы».
Честное и открытое признание Джоя кое-кому пришлось не по вкусу, но мастера футбола целиком разделяли его точку зрения. И не случайно в эти дни газеты облетело сообщение, что некоторые футбольные клубы, познакомившись с игрой русских, решили многое перенять из опыта «Динамо».
Остается сказать несколько слов о заключительной игре динамовцев — об их встрече с шотландским клубом «Ренджеэрс». К сожалению, мне не удалось побывать в этот день в Глазго, поэтому я ограничусь здесь лишь некоторыми данными, необходимыми для того, чтобы завершить рассказ о пребывании советских спортсменов в Англии.
Если Англия в целом исстари считалась страной классического футбола, то Шотландия — родина этого национального вида спорта, а клуб «Ренджэрс» — один из старейших в мире. Незадолго до встречи с «Динамо» он отпраздновал свое сорокалетие. Подсчитано, что команда «Ренджэрса» двадцать пять раз выигрывала у сборной Англии и тридцать раз завоевывала первенство и кубок Шотландии. В 1945 году «Ренджэрс» также шел первым в розыгрыше первенства.
Против «Динамо» клуб выставил лучших своих игроков. Среди них были выдающиеся мастера футбола. Капитан команды защитник Джон Шоу, атлетически сложенный игрок среднего роста, обладал большим опытом игры в первоклассных английских командах. Вратарь Джерри Доусон был национальным героем шотландского спорта, популярнейшим человеком. Доусон, между прочим, был известен как самый высокий футболист: он был на голову выше всех голкиперов английского футбола за пятнадцать лет. Опытнейшим игроком являлся центр полузащиты Янг, который в течение целого ряда лет играл в составе первой команды «Ренджэрса»; получив громовую известность, он был включен в сборную своей страны. В роли центр-форварда выступал Джимми Смит — «Большой Джимми», как ласково называли его в Англии, популярнейший, старейший игрок. Ему было уже больше 35 лет, но он все еще искусно забивал голы. Между прочим, именно он вбил первый мяч в ворота «Динамо», когда Хомич в пылу игры вырвался вперед и ворота оказались открытыми.
Шотландцы встретили динамовцев очень гостеприимно. Их радушно приветствовали на вокзале, повсюду за ними ходили толпы любопытных, многие преподносили им цветы, невзирая на то, что в это время года на севере британского острова достать их очень трудно. Однако и здесь чувствовалось весьма ревностное отношение к предстоящему матчу: все желали успеха «Ренджэрсу» и ждали его. Товарищи, побывавшие в Глазго, рассказывали потом, что во многих местах и даже на бортах кораблей, стоявших на реке Клайд, были сделаны надписи, выражавшие пожелания успеха «Ренджэрсу». Одна из этих надписей гласила: «Ренджэрс» — «Динамо» 10:0».
Рассказывали, что матч этот, собравший девяносто тысяч зрителей, был чрезвычайно острым, а обстановка, которая царила на трибунах, напоминала то, чему мы были свидетелями в Тоттенхэме, в часы игры «Динамо» со «склеенным» «Арсеналом». Обе команды играли на выигрыш, выступая во всем блеске своих зрелых сил. В первую же минуту шотландцы прорвались к воротам «Динамо», но были отбиты. На третьей минуте динамовцы прорвались к воротам «Ренджэрса», и на этот раз мяч оказался в сетке. На 24‑й минуте игры динамовцы, разыграв искусную комбинацию, увеличили счет до 2:0: Вскоре шотландцы, перейдя в решительные контратаки, сумели изменить счет — «Большой Джимми», перехитрив Хомича, вогнал мяч в сетку. Можно было ожидать, что второй тайм принесет много новых событий. Однако на всем протяжении второй половины игры никаких изменений не произошло бы, если бы судья Томпсон не совершил явной несправедливости: за четверть часа до конца матча он вдруг, без сколько-нибудь существенных оснований, назначил одиннадцатиметровый штрафной удар по воротам «Динамо», который и решил исход матча со счетом 2:2...
История этого штрафного удара, как рассказывают очевидцы, такова. В ходе борьбы за мяч на штрафной площадке «Динамо» столкнулись два игрока — динамовец и англичанин. Судья назначил свободный удар от ворот «Динамо». Но боковой судья решил вмешаться, и Томпсон после переговоров с ним принял прямо противоположное решение: назначить одиннадцатиметровый удар в ворота «Динамо». Английский радиообозреватель Клейденин считал этот удар явной несправедливостью.
Общий счет, с которым динамовцы заканчивали свое спортивное турне, достаточно убедительно свидетельствовал о зрелости и о высоком классе советского футбола: из четырех матчей динамовцы два выиграли, а два сыграли вничью. 0бщий счет мячей — 19:9 в пользу «Динамо»!
Мэр города Глазго в письме к динамовцам писал, что многие тысячи людей Шотландии были очарованы московской командой «Динамо». Он послал сердечный привет от жителей Глазго жителям Москвы и Советского Союза и наилучшие пожелания футбольному клубу «Динамо». В Лондоне динамовцам были устроены торжественные проводы. Правда, некоторые газеты все еще пытались доказать, что «Динамо» якобы играло лишь со слабыми командами, которые не вправе представлять британский футбол в международных встречах. Они требовали, чтобы был во что бы то ни стало организован матч «Динамо» со сборной Англии.
Однако руководители английского футбола, рассуждавшие весьма трезво после этих четырех матчей, решили воздержаться от такого «жеста вежливости» и предпочли проститься с гостями. На прощанье во всех газетах динамовцам были высказаны комплименты: спортивные обозреватели стремились сгладить впечатление от тех, к сожалению многочисленных, выпадов против советских футболистов, которые до этого были сделаны прессой.
Теперь, когда игры закончились и у динамовцев было много свободного времени, они в ожидании летной погоды часами бродили по улицам и паркам Лондона, с интересом наблюдая жизнь этого большого чужого города. Они любовались широкой Темзой, окутанной голубоватой дымкой, подолгу простаивали перед чудесными памятниками, которыми так богат Лондон. Была уже зима на дворе, и из Москвы по радио шли сводки о крепких морозах, метелях, снегопадах. А здесь все еще цвели розы, можно было ходить в легком плаще, и на стадионах, покрытых ярко-зеленым стриженым травяным ковром, продолжались игры. И все-таки каждого тянуло неудержимо туда, в снежную Москву, домой. Когда метеорологи сообщили, наконец, что погода позволяет полет, наши спортсмены с величайшей радостью принялись упаковывать чемоданы. Они увозили из Лондона самые теплые воспоминания о встречах со своими коллегами по спорту, об интересных матчах, об английском народе, оказавшем им дружеский прием. Только странные, ничем не оправданные выходки некоторых дельцов из околоспортивных кругов и газетных закоулков Флит-стрита несколько отравляли впечатление от этой поездки. Но в конце-то концов выходки эти не могли дать и не дали сколько-нибудь существенных результатов. Невозможно заслонить газетным листом широкое футбольное поле от зрителя, и англичане собственными глазами увидели, на что способны «одиннадцать молчаливых людей в синих пальто», которых за три недели до этого некоторые газеты силились представить как дикарей.
И, вспоминая об этом, динамовцы от души смеялись над нелепыми выдумками некоторых английских газет, которые еще недавно раздражали и злили их...
Май 1946 года
ПЕРВАЯ ПОСЛЕВОЕННАЯ ВЕСНА В ПАРИЖЕ
Париж всегда остается Парижем — трудно жить на урезанном хлебном пайке, надоедают страшная давка и толчея в метро, удручает дикий разгул спекуляции, — а все-таки парижане весело и экспансивно встречают весну, первую послевоенную весну одна тысяча девятьсот сорок шестого года. По тенистым набережным Сены бродят в обнимку влюбленные, любуясь бело-розовыми свечками каштанов, матери с улыбками следят за ребятишками, пускающими парусные кораблики в бассейнах фонтанов, дремлют, сидя на переносных стульчиках, напудренные розовощекие старухи в модных шляпках, с вязанием в руках. И бравые полицейские в кокетливых синих мундирчиках и каскетках, дирижируя движением на бойких перекрестках, глядят на лихих шоферов со снисходительными улыбками — ради такой весны, мсье, можно им многое простить!..
Парижская улица все та же, какой описывали ее и десять, и двадцать лет назад. Улыбаются прохожим восковые девицы в витринах раззолоченного универмага «Галлери де Лафайет», воспетого Золя в романе «Дамское счастье». Ошеломляют провинциала вывески: «100 тысяч рубашек», «Лучшие в мире ботинки». Медленно шествует по тротуару, распространяя аромат дорогих духов, толстый монах-францисканец в рыжей сутане, подпоясанной шелковой веревкой, и сафьяновых сандалиях на босу ногу. Дама с крашеными в лиловый цвет волосами ведет на прогулку пуделя. Цветочный киоск завален охапками сирени, роз, пучками ландышей. В окнах ювелиров ослепительно сияют золото и бриллианты.
На мостовой — неслыханная давка. Все смешалось — разномастные, потрепанные за войну автомобили; старинные семейные велосипеды — компаунд: папа и мама крутят спаренные педали, на багажнике сидит дочка, в корзиночке, подвешенной к папиному рулю, болтается любимый эрдель-терьер либо сиамский кот, взятый в загородную поездку; запряженный четверкой добрых арденнских коней громоздкий тридцатиместный дилижанс с лапидарной надписью «Для свадеб и экскурсий»; фиакры времен Бальзака; автобусы, которым удивляются приезжие, — шофер сидит на высоких козлах над мотором, словно извозчик, а над кузовом плывет гигантский белый баллон с газом, заменяющим дефицитный бензин.
Город изо всех сил хочет казаться таким же веселым и беззаботным, каким он был до войны. 30 апреля одна из вечерних газет сообщила: «Скоро мы увидим элегантных клубмэнов, пышных индусских раджей и богатейших хозяев демократической Америки, увивающихся вокруг наиболее пикантных манекенов Парижа. Еще жива элегантность!» Открываются для обозрения сокровищницы Лувра. Анонсируется концерт с участием Артура Тосканини. Обещаны «Неделя розы», сногсшибательное голое ревю в «Казино де Пари», выставка предметов роскоши.
Но что-то не спешат в Париж пышные индусские раджи, а элегантные лондонские клубмэны и даже богатейшие хозяева Америки после войны стали скуповаты — они десяток раз подумают, прежде чем выпустят доллар или фунт стерлингов из рук. Да, Франции после войны приходится заново знакомиться с англосаксами, узнавая на каждом шагу все новые и новые и, надо сказать, малоприятные черты характера старых друзей.
— Вы понимаете, раньше они приезжали к нам, как туристы, — сказал мне задумчиво один парижский художник. — Их возили по Парижу в просторных, старомодных, открытых автобусах Кука, и золото падало в кассы, услаждая своим звоном слух хозяев города. — Художник, как истый парижанин, говорил, увлекаясь, с пафосом, немного театрально. — В тысяча девятьсот сорок четвертом году они пришли как оккупанты, и с тех пор не золото, а сталь звенит во Франции. Но эти звуки нам достаточно надоели при бошах...
— Да, но они помогли освободить Францию! — пылко сказал наш сосед по столику в кафе.
Художник горько усмехнулся:
— Свобода свободе рознь. И потом разве не мы сами вот этими руками погнали бошей после того, как им помяли бока в России? Вы забыли парижские баррикады? Сначала город взяли мы, потом в город вошли танкисты Леклерка, а уж потом прикатили американцы...
Наш сосед пожал плечами. Художник бросил на мраморную доску столика мелочь, поднялся и сказал, обращаясь ко мне:
— Пойдемте, здесь плохо пахнет...
Мы вышли на бульвар, и мой спутник продолжал:
— Так вот, они прикатили и начали торговать. О, они это умеют прекрасно делать, смею вас уверить, хотя я сам ни черта не смыслю в торговле. И добро бы они ограничились продажей своих «джипов» и шоколада и покупкой дешевой любви на бульваре Клиши — за пару чулок или картон сигарет. Нет, они хотели бы купить все... Все — от Венеры Милосской и Эйфелевой башни до палаты депутатов и Кэ д’Орсе!..
Этот разговор не раз вспоминался мне впоследствии — в Париже часто приходилось слышать подобные горькие сетования на западных союзников, да и сами парижские улицы даже теперь, год спустя после окончания войны, красноречиво свидетельствовали о том, что союзные войска, размещаясь в Париже, во многом вели себя так, словно перед ними была не столица Франции, а германская или японская деревенька. Над лучшим парижским кинотеатром «Олимпия» красовалась строгая надпись: «Вход только для американских военнослужащих в форме». У входа в крупнейший магазин «Старая Англия», что у Гранд-отеля, висела табличка: «Продажа только для господ английских офицеров». В газетах пестрели сенсационные аншлаги: «Задержано пять чикагских гангстеров — дезертиров из американской армии», «10 000 американских дезертиров скрывается на территории Франции». Видная французская писательница Эльза Триоле со вздохом говорила мне в апреле 1946 года:
— Вы знаете, у нас на рю Сурдьер вчера опять была перестрелка. Американцы убили двух французов... — Помолчав, она осторожно добавила: — Так иногда бывает — когда хозяин болен, его не слишком вежливые гости начинают чувствовать себя как дома...
Потом воинские части стали мало-помалу покидать Францию. Часть из них уплывала за океан, домой, часть уходила на территорию Германии. В городе становилось все меньше американских военных автомобилей, и выразительный полицейский плакат на Елисейских полях: «Правьте осторожнее, ведь смерть — это так надолго» теперь уже в большей степени был данью истории, нежели реальным предупреждением. Стрелять в городе перестали. Стало как будто бы тише. Но многое из того, что происходило в Париже, все больше и больше тревожило тех, кто был искренне заинтересован в восстановлении подлинно независимой Французской республики.
В Париж хлынули из-за океана представители американских фирм, монополий, газет, кинокомпаний, телеграфных агентств, разного рода политических коммивояжеров, на все лады расхваливавших «американский образ жизни». Действительно, было похоже на то, что здесь, в Париже, затевалась небывалая ярмарка, где объектом сбыта были немудрящие заморские идейки, а объектом купли была сама Франция. Неприглядную роль коммивояжеров нового заморского товара охотно брали на себя и некоторые французы — преимущественно те же, что во времена Мюнхена славили немецкий товар, а во время войны убрались за океан и отсиживались все эти годы в Америке.
Бросалась в глаза необычайная заботливость, которую проявляли о французских газетах английские и американские агентства. Эта заботливость простиралась так далеко, что порой терялось всякое представление о национальном характере той или иной газеты, живущей на англосаксонском пайке...
В одной лишь американской спецслужбе информации в Париже весной 1946 года работали семьдесят пять американцев и семьдесят восемьдесят французов. Эта служба издавала два еженедельных бюллетеня для французской прессы. С полной нагрузкой работали парижские отделения англосаксонских телеграфных агентств. Только три — Ассошиэйтед Пресс, Юнайтед Пресс и Интернейшнл ньюс сервис ежедневно рассылали в редакции газет по полтораста листов информации на французском языке. Любопытно, что эти агентства снабжали парижскую прессу даже информацией о внутренней жизни Франции, освещая ее, понятно, так, как это было выгодно их хозяевам.
Свежего человека, знакомившегося с парижской печатью весной 1946 года, поражало прежде всего невероятное обилие газет в этом городе. Спускались ли вы в метро, выходили ли вы из церкви, шли ли вы в кафе, или возвращались в гостиницу, рядом с вами обязательно маячил рослый парень с туго набитой газетами клеенчатой сумкой. Хриплым, натруженным голосом он выкрикивал последние новости и названия газет до тех пор, пока вы не протягивали ему два франка. Тогда он совал вам тоненький двухстраничный листок, говорил «мерси, мсье» и немедленно атаковывал следующего прохожего. Нелегкое дело торговать газетами в городе, где выходит тридцать ежедневных, сто сорок шесть еженедельных и триста ежемесячных изданий! И хотя Франция испытывала настолько острую нужду в бумаге, что тетради для школьников отпускались только по карточкам и в ограниченном количестве, пестрые киоски на бульварах ломились под тяжестью газет и журналов, издававших острый, неприятный запах дешевой и мутной краски.
Газеты выходили тогда только на двух страницах. Статьи и заметки печатались мельчайшим шрифтом — хоть в лупу их рассматривай! Однако редакции не скупились на место для заголовков и фотографий — они занимали половину газетного листа. Французские журналисты мне говорили: «Иначе нельзя! Газета должна кричать, вопить, эпатировать читателя, чтобы он заметил ее и купил...» Многие шли на самые невероятные трюки, чтобы привлечь покупателей. Одна газета затеяла игру: каждый день печаталась фотография какого-нибудь окна; человеку, живущему за этим окном, в случае, если он предъявлял в редакцию номер газеты, выдавалась жареная курица и бутылка вина. Другая газета ежедневно публиковала фотографии, снятые на улице, — иной зевака мог заинтересоваться: а не напечатали ли, часом, сегодня и его портрет? Третья газета организовала на своих страницах заочную азартную игру...
И все-таки многие издания оставались нераспроданными — комиссия Учредительного собрания по делам печати установила, что от 32 до 86 процентов тиража «правой прессы» ежедневно возвращались под нож и шли в макулатуру. Парижане бойкотировали эту прессу. У нас на глазах тихо скончалась, к примеру, такая газета, как «Вуа де Пари» («Голос Парижа»), которую острые на язык парижане прозвали за ее низкопоклонство перед Соединенными Штатами «Вуа д’Америк». Но многие из ее двойников продолжали жить, невзирая на то, что тиражи их оставались нераспроданными, — издатели этих газет не гнались за барышом, денег у них хватало. Лишь бы газеты выходили, лишь бы слышались их фальшивые, крикливые голоса, механически повторяющие по-французски все то, что пишет английская и американская пресса, хотя писания эти идут вразрез с интересами Франции! Ни для кого не секрет, что многие из таких газет даже формально перестали быть французскими — их купили американцы так же, как покупали дома, заводы, виноградники...
1946 год во Франции ознаменовался целой серией массовых политических кампаний. В мае был поставлен на всенародное голосование проект демократической конституции, подготовленный Учредительным собранием. Реакции удалось добиться его отклонения. В июне народ вновь пришел к избирательным урнам — надо было избрать новое Учредительное собрание для составления нового проекта Конституции. Потом был проведен еще один всенародный референдум — утверждали этот проект. Наконец, народ в четвертый раз пошел голосовать — избирали парламент... Политические страсти бурлили, кипели в стране, лихорадили государственный аппарат, нервировали французского обывателя, оглушенного демагогической пропагандой буржуазных партий, которые не жалели средств. Реакция, используя состояние послевоенной неопределенности, занимала под шумок выгодные рубежи для атак на демократию.
Пользуясь бездействием юстиции, предатели, расчистившие дорогу Гитлеру, снова начали выползать на арену политической деятельности. Даже пресловутый фашист Ибарнегарэ, бывший предводитель «Боевых крестов», выпущенный весной 1946 года из тюрьмы, выставил свою кандидатуру на выборах во второе Учредительное собрание. На фасадах домов в аристократических кварталах пестрели наглые надписи, сделанные разноцветными мелками: «Вив Петэн». В витрине одного из самых фешенебельных книжных магазинов на Елисейских полях в эти дни я видел рядом с модными книжонками Сартра и Миллера книгу Гитлера «Моя борьба» с надписью на суперобложке «Все французы должны прочесть эту книгу...»
Но в те же дни я был свидетелем событий противоположного характера — рабочий, трудовой Париж, ревностный хранитель славных традиций Сопротивления, отвечал на происки обнаглевшей реакции мощными демонстрациями. Не забыть взволнованных, экспансивных, по-французски ярких собраний на окраинах города, не забыть, с какой яростью рабочие подростки, худые, загорелые ребята в синих блузах с рукавами, закатанными до острых локтей, сдирали со стен фашистские плакаты, перечеркивали их мелом, писали поперек свой лозунги.
Секретарь федерации коммунистов департамента Сены Раймонд Гюйо показал мне в эти дни кипу захватанных пальцами, исписанных карандашами листков — то были подписные листы по сбору пожертвований в избирательный фонд коммунистической партии: ведь коммунисты, в отличие от буржуазных партий, щедро финансирующихся их богатыми покровителями, не располагают и не могут располагать капиталами. Их поддерживает простой, рабочий люд. Каждый жертвовал, сколько мог: один — несколько франков, другой — несколько сот; некоторые отдавали целиком все свои сбережения. И всюду — трогательные приписки: «Для победы партии и против «черного рынка», «За сильную политику на службу народу», «Ради триумфа нашей партии», «Чтобы свалить реакцию». Деньги вносили рабочие, мелкие торговцы, студенты, консьержки, гарсоны из кафе. Так было собрано несколько миллионов франков.
В одном из залов весеннего Салона 1946 года, разместившегося в строгом и стильном Дворце нового искусства на набережной Сены, посетители подолгу задерживались у гравюр Абеля Рено. Они резко отличались от всего того, что было выставлено в этих залах. Учитывая рыночную конъюнктуру, многие художники Парижа отказывались от злободневных тем. Натюрморт, пейзаж, обнаженная натура, портрет... Картин почти нет. И вот, пройдя по залам, увешанным однообразными, хотя и очень пестрыми полотнами, посетитель выставки вдруг останавливается перед этими простыми и скромными с виду листами: Абель Рено сильной, уверенной и беспощадной рукой запечатлел трагический исход парижан в мае — июне 1940 года. Альбом этих гравюр был отпечатан еще в годы оккупации. Немцы думали вначале, что напоминание о только что пережитом разгроме принизит, устрашит французов. Они ошиблись: гравюры художника будили у зрителя ненависть к тем, кто обрек Францию на эту моральную и физическую пытку. И альбом был запрещен...
Прошло уже шесть лет с тех пор, как охваченный горем художник, тащившийся с толпой парижан по изрытым бомбами дорогам куда-то на юг, набрасывал на ходу свои страшные, правдивые зарисовки. В душном и жарком воздухе беспокойного Парижа чувствовалось что-то такое, что заставляло людей все чаще оглядываться назад. Им хотелось прогнать эти навязчивые воспоминания, убедить себя в том, что пережитое никогда больше не повторится. Но на всех углах оживленных бульваров газетчики торговали скверными новостями, а ораторы правых партий на митингах разговаривали о третьей мировой войне, как о чем-то вполне естественном и, с их точки зрения, быть может, даже необходимом. И по-человечески нетрудно было понять парижан, которые останавливались у гравюр Абеля Рено и долго-долго глядели на них. Мне запомнилось каменное лицо одной пожилой женщины в трауре, которая смотрела на них каким-то остановившимся взглядом и нервно повторяла: «Мой бог! Только бы это не повторилось. Мой бог! Только бы это не повторилось».
В те дни в Париже, как и повсюду, праздновали первую годовщину со дня победы над фашистской Германией. Было сделано все для того, чтобы дать парижанам повеселиться. Невзирая на острый недостаток электроэнергии, министерство производства разрешило, в виде исключения, иллюминировать наиболее красивые здания города. В Версале должны были на целые полтора часа пустить в ход знаменитые фонтаны. Гарнизон высылал на площади свои оркестры. Пиротехники готовили у моста д’Арколь ослепительный фейерверк. Я много читал о народных празднествах в Париже; когда-то они были восхитительны. Захотелось провести эту праздничную ночь на улицах в парижской толпе.
Мне посоветовали обязательно побывать у знаменитого дворца Шайо, который стоит над Сеной, как раз напротив Эйфелевой башни, замыкая одну из замечательных архитектурных перспектив Парижа, затем съездить в район площадей Бастилии и Насьон, где всегда веселился рабочий Париж, и, конечно же, заглянуть на Монмартр.
Во дворце Шайо давали бал в честь авиации. Из распахнутых окон лилась мелодичная музыка. К подъезду подкатывали один за другим самые роскошные автомобили Парижа. Из них выходили дамы в длинных вечерних туалетах, мужчины во фраках. По сторонам стояла толпа парижан, глазевших на это зрелище. Попасть на бал было не так просто: входной билет стоил пятьсот франков. Такие деньги найдутся далеко не у всякого парижанина. Публике попроще оставалось смотреть на гостей и любоваться знаменитыми фонтанами Шайо.
Эти фонтаны, сооруженные в 1937 году для всемирной выставки, действительно являют собой чудесное зрелище. Двадцать мощных наклонных струй, освещенных откуда-то снизу, бьют под углом в тридцать градусов метров на тридцать в длину. Вздыбленная вода, теряя скорость, обрушивается вниз туманным, пенистым дождем, играющим в свете сильных прожекторов, помещенных под стеклянным дном бассейна. По сторонам бьют десятки вертикальных струй. Все это — на фоне двух массивных полукружий дворца, ярко освещенных прожекторами по случаю торжественного дня.
Вокруг фонтанов, на мокрой траве, задумчиво сидели парочки. Мальчишки с гамом и визгом бросались под струи воды, кувыркались, с наслаждением вдыхая острый аромат свежей зелени, борющийся с бензинным перегаром и дрянным запахом дешевых сигарет. И все же здесь было не очень весело — не слышно было песен, шуток, веселых споров, которые звучали в Париже в день Первого мая. Люди были тихи, задумчивы.
Может быть, на площадях Бастилии и Насьон веселее? Ведь именно там обычно парижане справляют свои карнавалы. Полчаса езды на подземке, и я выхожу на слабо освещенную, вымощенную брусчаткой площадь, посредине которой высится колонна, сооруженная в память о том дне, когда восставшие парижане разрушили стоявшую на этом месте тюрьму — Бастилию. И здесь было тихо. Редко-редко прошумит машина. Прохожие, поднявшись из метро, спешили куда-то по своим делам.
На площади Насьон стояли балаганы, кочующие цирки, карусели. Здесь веселье стоит совсем недорого: за пять-десять франков вам предлагают посмотреть барана с двумя головами, ребенка с головой лягушки, кролика без ушей, женщину-крокодила или женщину-паука; профессора астрологии Макс и Рашель охотно предскажут вам будущее. За свои пятнадцать франков вы можете вдоволь натерпеться страха в зале ужасов. «Барометр Амура» или «термометр любви» покажут вам, когда вы женитесь, выйдете замуж (лаконичные ответы гласят: «Прекрасным утром», «Сегодня вечером», «Семидесяти лет»). Вы можете покататься на моторных лодках, которые плавают в крохотном бассейне, главное при этом — как можно сильнее толкнуть носом лодку своего соседа; можете покататься на американских горах, покачаться на качелях.
Балаганов много, очень много. И каждому хозяину хочется заработать на хлеб, а у посетителей так мало франков в карманах! И рекламы становятся все крикливее:
«Взгляните на эту юную женщину, которая благодаря своему мужеству смогла вынести самые страшные муки. Ее вам покажут здесь. Это чудо эпохи!»
«Только для взрослых! Невежество и преступление! Сифилис — страшная, но излечимая болезнь. Это не порнографическое, но подлинно образовательное зрелище!»
«Мировой аттракцион! Самая большая в мире женщина мадемуазель Морис. Родилась весом 20 фунтов. Сейчас она весит 420 фунтов. Рост 2 метра 14 сантиметров. Объем талии 1 метр 0,5 сантиметра! Зайдите и убедитесь! Первый раз в Париже!»
Балаганы радиофицированы. У микрофонов надрываются зазывалы. Музыканты трубят, стучат в бубны. Перед публикой прохаживаются боксеры и борцы, показывая свои бицепсы. Пляшут худые танцовщицы в стареньких, усеянных блестками платьицах. Дешево, очень дешево! Вход стоит всего двадцать, десять, пять франков! Но публика проходит мимо. Напрасно хозяин, дородный небритый француз, хватается то за микрофон, то за бубен, напрасно его жена в пестром платье ласточкой кидается в толпу, протягивая билетики, — рабочие в потрепанных беретах, продавщицы из магазинов, солдаты стоят молча, бесстрастно.
Крутится карусель с музыкой и сверканьем огней. На ее сиденьях только двое ребят. Пусты прилавки тиров. Никто не хочет ни фотографироваться, ни гадать, ни смотреть женщину-слона, — там за ситцевой занавеской сидит пожилая женщина, страдающая слоновой болезнью, и показывает посетителям свои опухшие ноги.
Нет, и здесь было не особенно весело. Я снова спустился в тоннель метро и отправился на Монмартр. Было уже около полуночи, но здесь только начиналась жизнь. Неширокую площадь Пигаль обступали десятки кабаре, дансингов, баров, ночных клубов, сомнительных театров. И здесь гремела музыка, и ловкие зазывалы останавливали прохожих: