Дайна Джеффрис

Потаенный дворец

© И. Б. Иванов, перевод, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2023

Издательство Иностранка®

Моей семье
За героизм и преданность народа Мальты, которые надолго останутся в истории, награждаю остров-крепость Мальта Георгиевским крестом. Король Георг VI 15 апреля 1942 года
Колония британской короны Мальта была военно-морской крепостью и единственной базой cоюзных сил между Гибралтаром и Александрией в Египте. За период с июня 1940 по октябрь 1942 года Мальтийские острова выдержали более 3000 воздушных налетов, осуществленных нацистской Германией и фашистской Италией. Подводные лодки стран Оси атаковали английские конвои, лишая жителей Мальты продовольствия и жизненно необходимых товаров. Гарнизон cоюзных сил и население мужественно противостояли попыткам врагов голодом и бомбардировками принудить Мальту к капитуляции, в результате чего силы Оси не смогли лишить cоюзные силы их главной военно-морской базы в Средиземном море. Тяжелые испытания не сломили мальтийцев. За проявленное мужество король Георг VI наградил Мальту и ее жителей Георгиевским крестом.


Пролог

НА БОРТУ ПАРОХОДА «АДРИЯ»

Стоявшая на палубе женщина подняла голову и посмотрела на стаю сердито галдящих морских птиц. «Дура! Дура! Ты дура!» – кричали они, устремляясь к ней. Она пригнулась и вскинула руку, чтобы их отпугнуть, но в ее волосы вцепились не птицы, а ветер. Женщина сглотнула, почувствовав на языке вкус морской соли, слегка пахнущей водорослями. Можно ли сказать, что все опасности остались позади? Поднявшись в Сиракузах на борт этого парохода, она совершила прыжок веры, но чем дольше он длился, тем дальше оказывалась она от привычной безопасной жизни. Женщина посмотрела на вздымающиеся морские волны. Она этого хотела.

Солнце стало опускаться к горизонту. Пароход приближался к суше. Женщина схватилась за релинг и, насколько позволяла смелость, наклонилась, загипнотизированная чем-то движущимся в фиолетовой воде.

Она закрыла глаза. Ветер приятно холодил ее пылающие щеки.

Птицы снова закричали. Женщина подняла голову, открыла глаза и выпрямилась. Сколько времени она простояла так, вцепившись в релинг и слушая голоса моря? Солнце уже скрылось за горизонтом, небо стало похожим на темно-синий бархат. От россыпей звезд у нее перехватило дыхание. Пароход подходил к острову, и перед ней разворачивалась волшебная сияющая панорама, словно над сказочным миром наконец-то подняли занавес. Завороженная зрелищем Великой гавани, в водах которой отражались огоньки сотен лодок, женщина крепко обхватила себя за плечи и повернулась к своей спутнице.

– Все будет хорошо, – прошептала она. – Со мной все будет хорошо.

Глава 1

ФЛОРАНС

Англия, конец августа 1944 года

Джек пытался закрыть вагонное окно, чертыхаясь вполголоса и морщась от боли в покалеченной руке. Флоранс закашлялась. У нее саднило горло. Проклятое окно не желало закрываться, и едкий черный дым продолжал наполнять вагон.

– Бесполезно, – пробормотала она. – Побереги силы.

– Дым рассеется, как только мы выедем из этого идиотского туннеля.

Флоранс кивнула. Она прислонилась к вагонной стенке и сползла на пол, где села, упершись лбом в колени и обхватив лодыжки. Она была готова на все, только бы избавиться от запаха. Помимо паровозного дыма, в вагоне кисло воняло немытыми телами и дешевым табаком. Сизые табачные облака плавали по всему поезду, цепляясь за волосы и одежду. Флоранс чувствовала себя измотанной до крайности, что мешало ей отпустить страх, укоренившийся в теле.

В этом тускло освещенном туннеле поезд застрял почти на час. А ведь чтобы добраться до Эксетера, им нужно сделать пересадку на другой поезд. Оставалось лишь надеяться, что отец Джека все-таки дождется их на станции.

Наконец вагоны оглушительно лязгнули.

Флоранс подняла голову, встретившись глазами с Джеком. Он кивнул. Паровоз пронзительно загудел. Послышались негромкие радостные возгласы усталых пассажиров. Скрип и скрежет означал, что вагонные колеса пробудились и поезд возобновил движение. В коридоре показался тощий проводник в железнодорожной форме. У двери путь ему преграждали полусонные солдаты, разлегшиеся на полу. Кое-как проводник пробрался через них и их здоровенные вещмешки. Ругаясь себе под нос, он теперь проталкивался через плотную стену гражданских. Наконец оказавшись рядом с Джеком и Флоранс, он едва не споткнулся о большой сапог Джека.

– Уэстбери! – выпрямившись, рявкнул проводник и сердито сверкнул глазами на них. – Все, кому в сторону Эксетера, выходите на пересадку.

Разговаривая в такой манере, он не только выпускал внутренний пар. Кричать его вынуждало полное отсутствие станционных указателей. Их намеренно убрали, и понять, где ты находишься, могли только местные жители.

Через несколько минут поезд подкатил к Уэстбери.

– Как всегда, – хмуро проворчал Джек, вставая с пола, где он сидел рядом с Флоранс. – Знай я, что мы так близко, то выбрались бы из туннеля и дошли пешком.

– Сомневаюсь, что я в состоянии снова куда-то идти, – сказала Флоранс, и это было чистой правдой.

Джек сочувственно улыбнулся. Он находился не в лучшем состоянии. Из Франции они пробирались в Испанию через Пиренеи, то и дело спотыкаясь и падая на крутых каменистых перевалах. Когда в одном месте Флоранс едва не скатилась в пропасть, Джек пришел ей на выручку и сильно нагрузил руку, еще не зажившую после неудачного спуска на парашюте в Дордони. Флоранс ковыляла на ватных ногах, а у Джека рука висела на перевязи. Нечего сказать, впечатляющая парочка.

Толкая и пихаясь, пассажиры торопились выбраться из душного поезда и продолжить свое путешествие в других направлениях. Утомленные солдаты, мечтавшие хотя бы ненадолго снова оказаться среди родных, приободрились, а не менее утомленные медсестры, так и не сменившие форменную одежду, остекленело смотрели перед собой. Практически у всех пассажиров были серые, изможденные лица.

– Где платформа на Эксетер? – спросил Джек у дежурного по станции с болезненным румянцем на щеках.

Тот молча указал.

Поезд на Эксетер уже подали. Когда шли по платформе, Флоранс услышала за спиной иностранную речь. Обернувшись, она увидела двоих мужчин и застыла на месте. Заметив ее испуг, Джек взял Флоранс за руку и потянул вперед.

– Не надо бояться, – тихо сказал он. – Это всего лишь польские солдаты. Идем, пока поезд не уехал без нас.

Флоранс понимала: это не немцы, но усталость отключила у нее здравый смысл и способность логично рассуждать. В подкорке укоренилось только одно: никто не должен узнать о ее тайне. Ни здесь, ни в Дордони, откуда ее вывез Джек, ни в Пиренеях, где они прятались от нацистских патрулей, ни во франкистской Испании. Медленно, постоянно опасаясь попасть в облаву, они под жгучим солнцем пересекли эту страну с севера на юг. В Гибралтаре они поднялись на борт «Стерлингского замка». До войны это был океанский лайнер, превращенный теперь в транспортное судно, курсирующее между Гибралтаром и Саутгемптоном.

Джек подталкивал Флоранс сзади, пока она не забралась по крутым ступенькам и не оказалась в вагонном тамбуре.

– Остановки на пути следования: Фрум, Касл-Кэри, Лэнгпорт, Тонтон и Эксетер! – выкрикнул другой проводник.

От постоянного шума у Флоранс сильно разболелась голова. Эх, если бы обстоятельства не вынудили ее покинуть Францию! Эта унылая, истерзанная войной Англия была совсем не похожа на Англию ее юности. Но оставаться во Франции было немыслимо. Немыслимо! События этого лета бесповоротно изменили ее мировоззрение и характер. Флоранс молила судьбу, чтобы здесь, на английской земле, она обрела настоящую безопасность.

И снова им пришлось с черепашьей скоростью пробираться по вагонному коридору, пока – хвала Небесам! – Флоранс не заметила два свободных места и, спотыкаясь, не устремилась туда. Она плюхнулась на сиденье и с облегчением привалилась к стенке. «Я выдержу, – мысленно твердила она себе. – Еще не то пережила». Потом она заснула, смутно ощущая сквозь сон, как поезд останавливался и ехал дальше. В какой-то момент Джек растолкал ее и сказал, что они подъезжают к Эксетеру. Флоранс выглянула в окно. Вагон уже ехал вдоль платформы и вскоре с лязгом и скрежетом остановился. На вокзальной стене она заметила плакат с поясным изображением Уинстона Черчилля и его цитатой: «Вместе вперед». «Да, – подумала Флоранс. – Нам всем надо идти вперед». И ей пора научиться не оглядываться назад.

У нее кружилась голова. Они с Джеком встали, потянулись, размяли ноги, расправили измявшуюся одежду. Усталые, голодные, грязные, отвратительно пахнущие… они приехали домой.

«Домой», – со вздохом подумала Флоранс. Это Джек приехал домой. А где ее дом? Они достали с багажной полки свои вещи, вышли из вагона и покинули вокзал.



Сорок минут спустя, когда Лайонел, отец Джека, вез их вниз по ухабистой проселочной дороге, Флоранс впервые увидела девонширское жилище Джека. Она села спереди и теперь, глядя в окно и отчаянно моргая, чувствовала, что попала на границу реального и сказочного миров. Дом с соломенной крышей уютно притулился между зелеными, поросшими лесом холмами. Казалось, его не строили, а он просто вырос из окружающего луга. Одно слово: сказочный дом. Очумелые фазаны так и норовили закончить жизнь под колесами, но в последнее мгновение каким-то чудом отлетали в сторону. Если бы не их крики и хлопанье крыльев, здесь царила бы полная тишина. Какой разительный контраст между тем, через что ей и Джеку довелось пройти! Девонширский пейзаж вдохнул в нее новые силы.

– Это место врачует сердце и душу. – Лайонел понимающе взглянул на сына. – Рад, сынок, что ты благополучно вернулся в нашу старую добрую Англию.

– Дом с двух сторон окружают холмы, густо поросшие дубами, – сказал Джек, обладавший более практичным взглядом на вещи. – С третьей стороны, как ты видела, идет крутой склон. А чтобы подойти с фасада, нужно преодолеть ручей и заливной луг. Замечательные места для прогулок в любом направлении.

– Пристанище отшельника, – впервые за долгие недели вздохнув свободно, произнесла Флоранс. – А холмы стоят на страже.

– Дорогая, надеюсь, этот дом станет тебе пристанищем. – Лайонел смущенно кашлянул, будто такие слова были слишком уж личными для первого знакомства. – (Флоранс улыбнулась.) – Кстати, зимой переехать ручей невозможно. Вынужден оставлять машину на этом берегу. Ну а пешком ручей легко перейти по каменным плитам, – добавил Лайонел. – Ног не замочишь. Пытался привести в порядок лужайки, но трава слишком высокая и густая. Там, Джек, коса нужна. И твои руки.

– Пожалуй, я не видела более романтичного уголка, – призналась Флоранс, глядя на обилие полевых цветов, розовые кусты, которые давно никто не обрезал, и зеленые каскады ломоноса перед входной дверью. – А вот вьющиеся растения нуждаются в подрезке.

– Что, дорогая, любишь возиться с садом? – спросил отец Джека.

Он был высоким, крепкого телосложения, настоящий медведь с гривой седеющих волос и красными щеками. «Наверное, от пристрастия к портвейну», – подумала Флоранс. Перед глазами мелькнул ее сад, оставшийся во Франции. Ей стало трудно дышать. Усилием воли она прогнала будоражащую картину, сглотнула и ответила Лайонелу:

– Я обожаю работать в саду.

– Пап, она настоящий знаток садовых премудростей, – добавил Джек.

Машина Лайонела пересекла мелкий ручей и поднялась по мощеной дороге к дому, остановившись возле росшего неподалеку здоровенного конского каштана.

– Добро пожаловать в Мидоубрук, – произнес отец Джека. – Кроме жены фермера, ты не увидишь здесь ни души. А живущий в особняке старикан вообще тут не появляется.

– Как чудесно! – воскликнула Флоранс. – Большое спасибо, что привезли нас. Вы уж простите за неподобающий вид. Заросли грязью.

– Ничего страшного. Вымоетесь. Дом мы хорошо проветрили. Съестные припасы тоже найдутся. Хлеб, молоко, бекон и так далее.

– Спасибо! – Джек похлопал отца по спине. – Не знаю, как Флоранс, а я ужасно хочу спать.

Флоранс оглядела свои ногти, под которыми чернели каемки грязи.

– Я тоже хочу спать. Мыться завтра.

– Это мы устроим, – устало улыбнулся Джек. – Идем. Ну как, готова переступить порог моего жилища?

Глава 2

Девоншир, 1944 год

На следующее утро

Смогла бы она стать той, какой была прежде? Нет, конечно, но прошлое тянуло ее назад. Всю ночь Флоранс жаждала набрести во сне на сад вроде того, что был у нее в Дордони. Только увидела она не сад, а кладбище с надгробием, где значилось ее имя. Рядом лежали бумажные розы. Она застряла в пограничном состоянии, разрываясь между сном и явью. Так и лежала, пока за окном не рассвело. Ум затуманен, на сердце тревога. Через какое-то время Флоранс услышала шум воды, бегущей по камням, и вспомнила: минувшим вечером, выглянув в окно, она увидела в саду ложбинку. Там протекал ручей, прежде чем скрыться в зарослях кустов. В голове прояснилось… Она в Англии. Свет раннего утра здесь не такой яркий, как дома, а рассеянный. Кажется, кто-то стучал в дверь ее комнаты. Так и есть. Странный сон почти выветрился из памяти. Вслед за стуком послышался голос Джека. Флоранс протерла глаза. В этот момент дверь приоткрылась и внутрь просунулась его голова.

– Прости, что потревожил. Как ты тут?

Отчетливо помня, что она улеглась голышом, Флоранс натянула одеяло до подбородка. Вечером Джек раскопал ночную рубашку из фланелета, с длинным рукавом, когда-то принадлежавшую его бабушке. Едва надев этот раритет, Флоранс тут же сняла рубашку, ощутив зуд во всем теле. Впрочем, Джеку об этом знать не обязательно.

Джек пятерней взъерошил волосы. Он старался не встречаться взглядом с Флоранс.

– Ты меня не потревожил. Я наполовину проснулась.

– Отлично. Я подумал: наверное, ты хочешь есть.

– Наверное? Да я ужасно голодна!

– Фермерша-соседка снабдила нас яйцами, колбасками и свежим хлебом.

Услышав про еду, Флоранс улыбнулась:

– Через пятнадцать минут буду готова. Нет, через десять.

– Что приготовить? Омлет? Яичницу? Яйца пашот?

– Решай сам.

– По правде говоря, я умею делать только яичницу.

Под смех Флоранс Джек ушел готовить завтрак, а она встала и наспех умылась из фарфорового кувшина. В ее комнате был старинный умывальник с тазиком на мраморной крышке.

Надев халат, тоже найденный вчера Джеком, Флоранс расчесала спутавшиеся волосы, не слишком туго завязав их в конский хвост. В небольшом настенном зеркале отражалось ее лицо сердечком, серо-голубые глаза и грязь, въевшаяся в поры лица, а также отвратительное красное пятно на подбородке. Надо с ним что-то делать. Душу Флоранс наполняло бурлящее чувство облегчения: она в безопасности. Открыв дверь, Флоранс почувствовала запах поджаривающихся сосисок. Ох, какой соблазнительный запах!

По узкой лестнице она быстро спустилась вниз. Ванная находилась в кирпичной пристройке, явно появившейся позже самого дома. Войдя туда, Флоранс обнаружила унитаз, массивный керамический умывальник и старинную ванну. Электричества в помещении не было. Если ночью припрет, изволь идти сюда с фонариком или свечкой. Хорошо еще, что в ванную можно пройти через прачечную; значит, не надо выходить во двор. Не задержавшись там, Флоранс отправилась на кухню.

– Пахнет просто удивительно, – сказала она, усаживаясь напротив Джека. – Во Франции я скучала по старым добрым английским сосискам.

– Только я их немного сжег, – поморщившись, сообщил Джек.

– Это делает сосиски вкуснее.

– Ты их настолько любишь?

– Обожаю!

Волевое лицо Джека обрамляли русые волосы. Флоранс впервые видела его чисто выбритым. Он сбрил даже усы песочного цвета. Флоранс помнила, как неожиданно этот человек появился в жизни ее и сестер, став другом им и бойцам Сопротивления. Этот человек сумел увезти ее из Франции и фактически спас. Сейчас он улыбался ей, а в зеленых глазах светилась жизнь.

– Сегодня тебе лучше? – спросил он.

Флоранс кивнула, поскольку рот был набит сосиской. Продолжая жевать, она оглядела кухню с деревянными потолочными балками. Тесновата, но везде безупречная чистота. Прежний кухонный очаг заменила угольная плита фирмы «Ага», стенки которой были покрыты кремовой эмалью. Запас угля хранился в одном из сараев. Сегодня плиту растопил Джек, а в его отсутствие эта обязанность перейдет к Флоранс.

В его отсутствие.

Флоранс пока не задумывалась о том, чем еще займется, когда Джек будет уезжать. Он привез ее сюда, чтобы в тихом месте она окрепла и набралась сил перед встречей с матерью. О том, куда ему придется отлучаться, Джек не говорил. Флоранс претила мысль, что он может уехать, но ведь он по-прежнему входил в состав УСО[1] и раненая рука не освобождала его от службы.

Усилием воли Флоранс прогнала тревожные мысли и стала рассматривать кухню: встроенный посудный шкаф, навесные полки с решетчатыми дверцами и проволочными сетками внутри, крюки, свисающие с балок. Взгляд натолкнулся на керамическую мойку, чем-то похожую на раковину в ванной, и четыре керосиновые лампы. Последние свидетельствовали о частых перебоях с электричеством. Сосновый стол, за которым они завтракали, стоял у окна. С одной стороны к столу примыкал уютный диванчик. Из окна открывался вид на заливной луг перед домом. Кухня имела и второе окно, но оттуда был виден лишь зеленый склон холма за домом. По словам Джека, то место облюбовали фазаны и носились как сумасшедшие. Спугнуть их могла даже тень в окне. Одна стена была почти целиком занята громоздким камином с дубовой каминной доской, с которым соседствовала хлебная печь. Посередине кухни стоял стол поменьше с тяжелой колодой для рубки мяса.

– Какая чудесная кухня! Мне нравится, – сказала Флоранс.

– Тесно. Как говорят, коту негде втиснуться.

– Зато уютно. И потом, у тебя нет кота.

– А ты бы хотела? У Глэдис на ферме целый выводок котят.

– Пожалуй, только мама вряд ли позволит мне держать кошку в ее доме.

– Да, с мамой не поспоришь. А как насчет выгулять пса, которого отец вскоре приведет?

– Я не против, но сначала я хочу отмыться.

Флоранс уже прониклась симпатией к девонширскому пейзажу Мидоубрука. Ей здесь нравилось все: животные, которых она видела на близлежащей ферме, ручей, заливной луг, птицы и мелкое зверье, водившиеся окрест. С самого приезда вчера ей понравился и здешний запах – запах зелени и земли. Флоранс воспрянула духом и начала постепенно освобождаться от усталости, тоски по дому и одиночества. А ощущение тоски и одиночества возникало у нее всякий раз, стоило ей подумать об оставшихся во Франции сестрах. Она рассталась с ними более двух месяцев назад. Англия по-прежнему находилась в состоянии войны, а Гитлер продолжал разрушать европейские страны. Быть может, пройдет не один год, прежде чем она снова увидит Элен и Элизу.

Флоранс долго отскребала грязь с кожи, пока та не стала розовой и блестящей. Вскоре после ее выхода из ванной появился Лайонел. Он был в прекрасном настроении. От предложенного чая отец Джека отказался, сказав, что ему пора возвращаться.

Черный лабрадор Джастин оказался молодым, очень подвижным псом с умильными карими глазами. Ему не терпелось отправиться на прогулку. Джек и Флоранс не стали испытывать собачье терпение и повели его гулять. За годы в доме собралась внушительная коллекция ботинок, курток, непромокаемых плащей и резиновых сапог. Джек сказал, что Флоранс всегда сможет разыскать себе что-нибудь из одежды. Дом достался ему от бабушки. В прошлом он регулярно приезжал сюда, поэтому в шкафах и комодах скопилось достаточно его вещей.

Присутствие Джастина сглаживало напряженность, ощущаемую обоими. Они смеялись проделкам лабрадора, глядя, как он исчезал в кустах, облаивая фазанов и воображаемых кроликов.

Перейдя мелкий ручей перед домом, они двинулись по ухабистой дороге, по которой Лайонел вчера привез их сюда. Слева тянулась долина со змеящимся ручьем, а дальше – у подножия другого крутого холма – вставала стена буков, вязов и дубов. Джек шел впереди. Глядя на него, Флоранс невольно вспомнила их долгий и нелегкий путь в Англию.

– Думаешь о Биаррице? – спросила она; Джек обернулся и хмуро посмотрел на нее. – Я тогда так перепугалась, – поравнявшись с ним, призналась Флоранс.

– Я стараюсь об этом не думать и хочу, чтобы и ты не думала. Но должен признаться: я считал, что мы так и не найдем passeur[2].

– Мне никак не отключиться от этих мыслей. До сих пор спрашиваю: что могло пойти не так?

– Знаю, – кивнул Джек.

Флоранс вспомнила, как она вслепую брела в темноте за проводником, двигаясь по узким тропам в отрогах Пиренеев. Джек шел замыкающим. В одном месте она оступилась и вскрикнула от страха, слушая бешеный стук сердца.

– Все будет хорошо. Боши[3] нас здесь не найдут, – успокаивал ее Джек, когда они устроились на ночлег в заброшенной хижине пастуха.

Это была их первая ночевка. Не больно-то уснешь под звуки выстрелов, доносящихся из темноты. После всего, что с ней случилось, Флоранс с трудом вспоминала, какой наивной и восторженной девицей была всего год назад.

Джек пошел дальше, окликая лабрадора. Флоранс снова его догнала.

– В чем дело? – спросил он.

– Даже не знаю.

Джек с улыбкой взъерошил ей волосы:

– Забавное ты создание, Флоранс Боден.

Хотя порой он и относился к ней как к младшей сестре, Флоранс это нравилось.

Вечером она зашторила три створчатых окна в гостиной и забралась на диван, подобрав под себя ноги. Гостиная, тоже со сводчатым потолком, размерами превосходила кухню, и здесь вкусно пахло старыми книгами. Невзирая на теплую погоду, Джек решил затопить камин. Флоранс смотрела, как он напихал туда мятой бумаги, добавил щепок и мелких полешек. Она пыталась угадать его чувства, однако лицо Джека, как всегда, оставалось непроницаемым. Иногда она ловила на себе его пристальный взгляд. Глаза Джека сверкали. Казалось, он вот-вот заговорит. Флоранс ободряюще улыбалась, но Джек хмурился и отворачивался.

Она знала: нужно поскорее написать матери и кружным путем отправить послание сестрам, сообщив о благополучном прибытии в Англию. Элен, наверное, извелась от тревог. Язык Флоранс ощутил что-то кислое. Вскоре то же самое почувствовал и ее нос. Может, это вкус и запах чувства вины? Она вновь посмотрела на Джека. Каждый отдал войне столько безвозвратно потерянных дней своей жизни. Может, пора просто жить день за днем, не загадывая на будущее?

– Первая растопка камина – всегда ритуал, – сказал Джек, не догадывавшийся о мыслях, которые бродили в голове Флоранс. – Конечно, осень еще не наступила, но у дома толстые стены, и вечерами в нем бывает прохладно. – Он по-прежнему сидел на корточках перед камином и так же на корточках повернулся к ней, вдруг спросив: – Ты счастлива, что оказалась здесь? Вид у тебя какой-то подавленный.

«Значит, заметил мое состояние», – подумала Флоранс, глядя на язычки пламени, отбрасывавшие тени на его лицо.

– Наверное, это от усталости. Спасибо, что привез меня в Мидоубрук. Замечательное место.

– У меня нет намерений задерживать тебя. Если ты готова отправиться к матери в Котсуолдс, я не обижусь.

– Речь не об этом. Я рада оказаться здесь.

– Тогда что?

Сказать ему об Элен? На это у Флоранс не было ни смелости, ни желания, поэтому она заговорила о том, как непривычно встречаться с матерью после семи лет разлуки.

Потом она замолчала.

Джек тоже молчал. Флоранс вдыхала запах горящих дров. Единственным звуком в гостиной был треск поленьев в камине.

– Когда поднимается сильный ветер, он не дает дыму уходить вверх, и тот заволакивает гостиную. – Джек засмеялся и заговорил зловещим тоном: – Ветер гремит и воет, и призраки выходят поиграть. У-у-у-у-у!

– Прекрати! – потребовала Флоранс и тоже засмеялась.

– Сегодня ветер вполне терпимый, а если он и впрямь завоет, нужно открыть вон те две заслонки.

Джек показал, где они находятся.

Флоранс снова подумала о Пиренеях.

Поначалу ветер там тоже не завывал.

В свою первую ночевку они почти не спали, а когда рассвело и она увидела далекие вершины гор, ее охватила оторопь. Надо же, как высоко они забрались. Столь же высоки были ставки в их жизненной игре. Из хижины их забирал молодой худощавый баск. Парень сам сильно нервничал и вряд ли думал о душевных терзаниях Флоранс. Но если Джек промахнулся с выбором проводника, его доверчивость могла стоить им жизни.

Флоранс тряхнула головой, прогоняя мрачные картины. Кажется, Джек о чем-то ее спрашивал. И зачем она снова нырнула в прошлое? Но понять, каково им было пробираться по горным перевалам, постоянно рискуя жизнью, не мог никто, кроме нее и Джека. Это мало представить. Через это надо пройти самому. Затем мысли Флоранс снова вернулись к Элен. В пламени камина замелькало лицо старшей сестры, и у Флоранс от стыда зарделись щеки.

Глава 3

Прошло две недели. Флоранс сидела на кухне и перечитывала письмо от матери. Ей было незачем волноваться о том, как сложится здесь жизнь после отъезда Джека, поскольку первой отсюда уедет она. Джек ни словом не обмолвился о том, когда уедет и куда направится. По письму чувствовалось, что Клодетта взволнована радостной вестью о капитуляции нацистов в Париже. Это произошло 25 августа и стало вторым замечательным событием лета. Первым была июньская высадка союзников в Нормандии.

Стук в дверь прервал размышления Флоранс. Она пригладила волосы и пошла открывать. На пороге стояла невысокая худощавая женщина в выцветшем сером джемпере, мешковатых зеленых вельветовых брюках и черных резиновых сапогах. Женщина улыбалась, отчего кожа вокруг ее темных глаз-изюминок морщинилась. Ее седые волосы были заплетены в толстую косу.

– А вы, должно быть, Глэдис с фермы, – догадалась Флоранс.

Женщина наклонилась к корзине, накрытой посудным полотенцем с изображением флага Британского Содружества. Красный и синий цвета с годами потускнели, а белый превратился в серый.

– Так оно и есть. А это… Грегори, – ответила женщина и засмеялась, отчего вокруг глаз снова образовались морщинки.

Флоранс посмотрела на селезня, важно зашедшего в кухню вслед за хозяйкой.

– Сопровождает меня повсюду. Надеюсь, ты не возражаешь.

– Добро пожаловать, Глэдис. И ты, Грегори. Джек говорил, что вы можете заглянуть.

– Он в отъезде? – (Флоранс кивнула.) – Смотрю, ты занята, – сказала Глэдис, увидев письмо на столе. – Я ненадолго.

– Нет. Я ничем особо не занимаюсь. Вот, получила письмо от матери. Она ждет меня послезавтра. Написала, как добраться отсюда до Котсуолдса, где она живет.

– То-то она обрадуется, когда тебя увидит. Джек говорил, у тебя во Франции остались сестры.

– Да. Элен и Элиза. Я им сообщила, что благополучно добралась сюда, но вы сами знаете, как сейчас работает почта. Ответа пока нет. Остается надеяться, что мое письмо они получили.

– Я в этом уверена, дорогая. Тяжело тебе пришлось.

– Да уж. Я совсем не знаю, как они там и что вообще происходит в тех местах. Элен работает медсестрой у местного врача, а Элиза ждет ребенка. Я тревожусь за них.

– И ты проделала весь этот долгий путь… чтобы вернуться к матери? – спросила Глэдис.

Судя по глазам женщины, вопрос был шире.

Флоранс не могла рассказать Глэдис о настоящей причине, заставившей ее пуститься в длинное и крайне опасное путешествие к английским берегам.

– Долго рассказывать, но в целом да, – уклончиво ответила она.

Глэдис почувствовала ее нежелание говорить об этом и сменила тему:

– Вот, принесла кое-что Джеку.

Глэдис плюхнула корзину на стол и порывисто сдернула полотенце. Флоранс увидела каравай черного хлеба и бутылку с золотистой жидкостью. Она потянула ноздрями.

– Вы очень добры. Хлеб пахнет просто божественно, и мне любопытно узнать, что там в бутылке.

– Вино из крыжовника, – с улыбкой ответила Глэдис.

– Как чудесно! Во Франции я постоянно делала фруктовые вина.

– Что, дорогая, скучаешь по тем местам? Непривычно оказаться здесь, когда продолжается эта жуткая война? Мы тут все страшно устали. На себя не похожи.

– Да, непривычно. Но во Франции было еще хуже.

– Здесь хотя бы нацисты не появлялись. Но война вон уже сколько лет идет. Здесь все беспокоятся за своих мужчин. Кто на континенте воюет, кто на Востоке. – (Флоранс понимающе кивнула.) – А в городах люди голодают. Нам-то на ферме что. Всегда еда найдется. Может, знаешь, что мы выращиваем овощи и посылаем в здешние госпитали.

Флоранс снова кивнула, почувствовав гордость в словах Глэдис.

– Мы все помогаем, чем можем. Я хотела посылать овощи и в Красный Крест, чтобы переправили нашим ребятам на фронт. Так у них принимают только консервы. Сгущенку, «Спэм»[4], солонину, плавленый сыр. Словом, то, что не портится. А солдатам в основном подавай табак и шоколад. Вот такие дела.

Лицо Глэдис вдруг сильно помрачнело, но потом она вновь улыбнулась:

– Ты, наверное, поселишься у матери?

Флоранс вздохнула. Никаких сбережений у нее не было. Надо будет спешно искать работу, чтобы не сидеть у матери на шее. А потом придется подыскивать себе и жилье. Сама мысль об этом вызывала у нее волнение. Как она сумеет построить новую жизнь в Англии, да еще в условиях продолжающейся войны?

– Сама еще толком не знаю, – сказала Флоранс.

Почувствовав ее внутреннее состояние, Глэдис потрепала Флоранс по руке:

– Дорогая, не все сразу. Я всегда так говорю. А сейчас пойду я, не то мой старик подумает, что меня фрицы сцапали.

– Спасибо за хлеб и вино.

– На здоровье. А у тебя, дорогая, усталый вид. Позаботься о себе… Грегори, идем домой, – сказала Глэдис и, помахав Флоранс, ушла.



Наступил день отъезда. Флоранс с утра не покидало беспокойство. Сейчас она доглаживала платье в зелено-белую крапинку – одно из платьев бабушки Джека, которое Флоранс переделала по своей фигуре. Джек окликнул ее из коридора и вскоре зашел на кухню.

– Вот ты где. – Он пристально оглядел Флоранс и нахмурился. – Вижу, что взбудоражена. Не хочешь немного прогуляться? Потом я отвезу тебя на станцию. Время еще есть. Тебе надо остыть.

– Мне надо догладить платье и одеться. Как там на плакатах написано? «Обходись тем, что имеешь». Думаю, в этом платье мне будет не стыдно показаться перед маман.

– Ты все собрала?

Сдерживая слезы, Флоранс промямлила «да». Она была морально не готова уехать из Девона. Еще невыносимее была мысль о прощании с Джеком.

– Выше нос!

Флоранс вяло улыбнулась, схватила платье и помчалась наверх одеваться. Может, ее отъезд – это и к лучшему. Ей нравился Джек, по-настоящему нравился, но ее сестра Элен… Флоранс оборвала мысль.

Они бродили по саду, обходя тень, отбрасываемую соседним холмом, и идя там, где сквозь кроны деревьев пробивались косые солнечные лучи. Взглянув на Джека, Флоранс увидела, что его лицо целиком покрыто полосками света. Пес Лайонела бежал за ними следом, обнюхивая землю вокруг одичавших розовых кустов, разросшейся буддлеи и красных и желтых георгинов. Потревоженные им фазаны торопились убраться прочь. Флоранс следила за резвящимся лабрадором, чувствуя на губах вкус позднего английского лета и представляя обильный урожай осенних фруктов. Вскоре эти теплые деньки закончатся, но еще раньше, уже сегодня, закончится ее пребывание в гостях у Джека. Свидятся ли они опять?

Лай Джастина оборвал ее мысли. Кажется, Джек о чем-то спрашивал.

– Ты о чем-то спросил?

– Поинтересовался, хочешь ли ты узнать, каким образом этот дом оказался в собственности нашей семьи.

– Конечно, – ответила Флоранс.

Судя по нарочито веселому тону, Джек старался отвлечься от мыслей о ее отъезде. Наверное, ему тоже не хотелось расставаться с ней. А может, и нет. Может, он просто хотел поднять ей настроение.

Флоранс заставила себя улыбнуться. Джек почесал в затылке.

– Мой домик стоит на земле поместья и когда-то принадлежал семье лорда Хэмбери. Кстати, ему восемьдесят пять лет.

– Это его называют стариканом из особняка?

– Да. В молодости у его отца была тайная связь с няней семьи, то есть с моей прабабушкой Эстер.

Флоранс кивала, слушая Джека. Карусель мыслей в ее голове продолжала кружиться.

– Когда Мод, мать нынешнего лорда, застала мужа в постели с Эстер, разразился бурный скандал. Семейная легенда гласит, что в головы любовников полетели хрустальные бокалы, которым не было цены. Эстер немедленно уволили, но отец нынешнего лорда по-настоящему в нее влюбился. Он приказал отремонтировать Мидоубрук и отдал дом Эстер. Более того, он поддерживал мою прабабку деньгами… Флоранс, ты слушаешь?

– Конечно слушаю, – торопливо заморгав, ответила Флоранс. – Не хотела бы я оказаться на месте его жены. Наверное, она устроила настоящий погром.

– Она была вне себя от гнева, но сделать ничего не могла. Хэмбери-старший материально поддерживал Эстер, пока она не вышла замуж и не родила мою бабушку. Правда, никто не знает, была бабушка ребенком лорда Хэмбери или нет.

– Ну и ну! Так ты, получается, можешь быть незаконным правнуком лорда?

– Я знал, что история тебе понравится, – засмеялся Джек.

На мгновение Флоранс показалось, что она слышит голоса Хэмбери и Эстер, шепчущихся в темноте. Но эти призраки – из числа дружески настроенных, чего явно не скажешь о несчастной жене лорда.

Флоранс вздохнула. Пора ехать на станцию. Ей не хотелось затягивать прощание и усугублять душевную боль.

– Пожалуй, нам пора, – чересчур бодро произнесла Флоранс.

Джек кивнул и как-то странно посмотрел на нее. Смысл его взгляда был ей непонятен, но внутри что-то сжалось.

Глава 4

Глостершир,

середина сентября 1944 года

Флоранс нервно расправляла платье, радуясь, что оно с коротким рукавом. Температура в сентябре менялась постоянно. Сегодня день был по-летнему жарким, и такое платье как нельзя лучше подходило для поездки. Вытерев пот со лба, Флоранс подошла к пожилому носильщику и спросила о ближайших поездах на Тоддингтон или Бродвей.

– Извините, мисс, но оба поезда ушли, – ответил старик и с важным видом повернулся, намереваясь уйти.

– Постойте… Пожалуйста, обождите. Вы можете сказать, когда будет следующий поезд?

– Только завтра утром. Вот так, дорогая. Возьмите такси. Можно и в отеле переночевать. В Челтнеме их предостаточно. – Он говорил с сильным глостерширским акцентом и явно гордился, что живет в этом графстве. – Отнести ваш чемодан?

Флоранс покачала головой. Если придется брать такси, у нее каждый пенс на счету. И потом, чемодан у нее не тяжелый, поскольку вещей там совсем мало.

– А далеко ли до Стэнтона? – спросила она. – Естественно, по шоссе.

– Точно не скажу. Миль двенадцать или тринадцать. Никогда там не был. Говорят, симпатичное местечко. В гости едете?

– К маме, – ответила Флоранс.

Поблагодарив носильщика, она взяла чемодан и направилась к выходу.

Ей удалось найти такси. Договорившись с водителем о цене, Флоранс уселась на заднее сиденье. Машина проехала по центру, застроенному элегантными особняками эпохи Регентства, после чего вывернула на дорогу, ведущую к Уинчкомбу. Так было написано на дорожном указателе.

– Я думала, все дорожные указатели сняты, – сказала Флоранс.

– Так оно и есть. Незачем подсказывать врагам направление.

– А почему этот остался на месте?

– По недосмотру. Что-то пропустили. У меня сын собственноручно их снимал. А вы из каких краев будете?

– Из Девона.

Флоранс заметила, что водитель внимательно разглядывает ее в зеркале.

– У вас, знаете ли… выговор немного странный. – Он покачал головой. – Может, и не выговор. Облик.

Сказанное удивило Флоранс. По-английски она говорила без акцента. Еще никто не указывал ей на странность ее выговора.

– Простите, дорогая. Я не хотел вас обидеть. Как нынче говорят, «нет чрезмерной бдительности, а есть недостаточная внимательность».

Когда город остался позади, Флоранс опустила стекло, подставила лицо ветру и набрала полные легкие чистого воздуха. Небо очистилось от барашков облаков и теперь сияло голубизной, подернутое легкой дымкой. Облака не исчезли совсем, но стали редкими и тонкими. Ветер был теплым. Мысли Флоранс блуждали, не сосредоточиваясь ни на чем. Какое облегчение оказаться в этой машине после шумного поезда! В вагоне, где она ехала, двое малолетних сорванцов со смехом и воплями носились по коридору, а издерганная мамаша пыталась водворить их на место. Солдат, демобилизованных с фронта или едущих в отпуск, было не так много. И паровозным дымом пахло гораздо меньше по сравнению с поездом, который вез ее и Джека из Саутгемптона. Для Флоранс по-прежнему было непривычно слышать вокруг английскую речь, и она еще не избавилась от привычки оглядываться, чтобы не наткнуться на немецких солдат.

По обеим сторонам дороги замелькали дома с соломенными крышами и каркасные дома, каких не встретишь во Франции. И уж тем более там не было особняков в викторианском и георгианском стиле.

– Это Престбери, – обернувшись к ней, пояснил водитель.

Окрестные поля и деревья по-прежнему радовали сочной зеленью. Дорога поднималась по склону холма. Зеленые изгороди были усыпаны ягодами. Здесь Флоранс впервые увидела красные и желтые листья, указывающие на скорую осень.

– А для этого времени года очень даже тепло, – продолжал водитель. – Настоящее бабье лето. Хотя, по мне, так лучше, когда воздух похолоднее.

Водитель был настроен поболтать, однако Флоранс не тянуло на разговоры. Ее занимало другое: скорая встреча с матерью. Клодетта, конечно же, спросит, почему она вернулась в Англию. В последний раз Флоранс видела мать еще до войны, а в доме, куда сейчас ехала, не была ни разу. Прежде они жили в Ричмонде, но после смерти их отца Клодетта продала дом, заявив, что такое жилье им больше не по карману. Дом во Франции считался летним и, по словам матери, был слишком тесен для четверых. Клодетта приняла решение: Флоранс, которой едва исполнилось пятнадцать, отправится с сестрами жить во Францию, а она останется в Англии, перебравшись в более скромное жилье. Клодетта помогла дочерям обосноваться на новом месте и уехала, пообещав регулярно их навещать. Обещание осталось невыполненным, затем вмешалась война. И теперь, через семь долгих лет, Флоранс снова увидит мать.

Пейзаж за окном стал более равнинным. Потянулись поля со стогами сена и пасущимися овцами и коровами. Вскоре показались первые дома Стэнтона: каменные, со стенами медового цвета.

– Взгляните на этот старинный особняк слева, – предложил водитель. – В тысяча пятьсот сорок третьем году он достался Екатерине Парр[5] в качестве приданого. Слышал, там есть привидение.

– Самой Екатерины? – спросила Флоранс.

Водитель усмехнулся. Она представила лужайку для крокета, сад, обнесенный стенами и призрак Екатерины Парр, бродящий в белом платье.

– Как называется нужный вам дом?

– Литл-Черити. Не думаю, что там есть привидения. Мама говорила, он стоит ближе к вершине холма, сразу за почтой.

Все дома по обеим сторонам этой причудливой главной улицы были выстроены из такого же золотистого камня. У многих стены утопали в зарослях ползучих роз и кустах жимолости, цветы которой скоро начнут опадать. Дома различались по возрасту и размеру, но вся деревня выглядела так, словно время забыло о ней и она осталась где-то в сонном прошлом. Флоранс представила людей, когда-то живших здесь: состоятельных женщин в длинных платьях и шляпках, мускулистую прачку в мешковатом фартуке, детей, игравших в прятки и шарики или гонявших по булыжникам обручи.

Водитель остановил машину напротив лужайки, после которой улица становилась еще круче. Флоранс расплатилась, вылезла и оглядела материнский дом, залитый солнцем. Три перегородчатых окна на втором этаже, два таких же внизу. В последнем письме Клодетта предупредила, что дом совсем маленький, всего две спальни и выносной туалет. Флоранс с трудом представляла, как ее церемонная, привыкшая к удобствам мамочка ходит туда слякотной английской зимой. Перед домом был крошечный садик с низкой зеленой изгородью. Флоранс подошла к увитому диким виноградом крыльцу с навесом на столбах, как вдруг дверь распахнулась.

В проеме, натянуто улыбаясь, стояла Клодетта. Флоранс показалось, будто перед ней пронеслось все ее детство.

– С приездом, дорогая. Входи. Мы живем здесь очень просто. Надеюсь, ты поймешь.

Мать говорила с ней по-английски, чего раньше никогда не делала. Наверное, привыкла за столько лет жизни в этих местах, где не с кем переброситься французской фразой. Волосы Клодетты, в которых появилась седина, были убраны в аккуратный узел на затылке. Мать не утратила привычки элегантно одеваться и встретила дочь в серой облегающей юбке и светло-розовой блузке. Шею украшала одна нитка жемчуга. Так Клодетта одевалась, когда они жили в Ричмонде.

Ощущая незримую пропасть между ними, Флоранс заставила себя улыбнуться и подошла к матери. Клодетта постарела, и что-то в ее облике изменилось. Кажется, она даже похудела. Семь лет – долгий срок.

После торопливого объятия Клодетта взяла Флоранс за руку:

– Дорогая, я до сих пор не понимаю, почему ты рискнула отправиться в Англию. Война еще продолжается. В письме ты ничего не рассказала. Зачем было подвергать себя такой опасности?

– Это долгая история. Я…

– Ты была там несчастлива? – перебила ее мать. – Я думала, тебе там хорошо.

– Видишь ли… – Флоранс задумалась над ответом. – Я была счастлива. И мне было хорошо… в той или иной мере.

– Тогда зачем возвращаться?

– Война многое изменила, – сказала Флоранс, избегая ответа на вопрос; она еще не была готова рассказать матери правду. – Я же тебе писала, с каким удовольствием занималась садом, готовила еду, делала заготовки. Мне это приносило немало радости. – (Клодетта хмыкнула.) – Видела бы ты мой сад. Просто чудо! Я выращивала все овощи. У нас были куры, козы и…

Казалось, Клодетта едва ее слушает.

– Боже, ну почему мы с тобой разговариваем в прихожей! – воскликнула она, вновь перебивая дочь. – Я затопила камин в гостиной. Сегодня холодновато.

Флоранс нахмурилась. Она наслаждалась по-летнему теплым днем. Еще немного, и осень сметет это тепло.

Она поставила чемодан и только тут заметила простенькое зеркало, висящее напротив входной двери. Как это в духе ее матери! Та не упускала случая полюбоваться на себя в зеркале. Однако сейчас Клодетта даже не взглянула на свое отражение. Флоранс все же посмотрелась в зеркало и поправила свои непокорные светлые локоны.

В маленькой гостиной на стуле рядом со столиком дремал здоровенный рыжий кот. Поодаль, в углу, стояли напольные часы. Кот приоткрыл зеленый глаз, мельком взглянул на незнакомку и, не выразив недовольства, снова погрузился в дрему.

– Надо же, у тебя кот, – удивилась Флоранс.

– Это не мой. Он принадлежит… вернее, принадлежал одной милой женщине, которая оставила наш мир.

– Она умерла?

– Какое неприятное слово. В общем, кот перебрался жить сюда. Мне он нравится.

– И как его зовут?

– Франклин Робинсон, – ответила мать. – Я зову Робби. Хочешь чая?

Флоранс удивленно вскинула брови. С каких это пор ее мать держит кота и пьет чай? Флоранс вспомнилось детство, когда был жив отец и семья жила в Ричмонде. Клодетта всегда вела себя как истая француженка, хотя порой и одевалась на манер знатной английской леди.

Пока Клодетта хлопотала на кухне, Флоранс рассматривала гостиную – уютную комнату с низким потолком. Что-то перекочевало сюда из ричмондского дома: желто-голубые кружевные подушки, два кресла и сине-белый ковер, когда-то лежавший на полу в родительской спальне. От камина, где трещали дрова, веяло жаром. Флоранс захотелось открыть окно. В этот момент с чайным подносом вернулась мать.

– Где туалет? – спросила Флоранс и встала.

Мать опустила поднос на столик, кивком указав в сторону двора. Только сейчас Флоранс обратила внимание на сильно постаревшие материнские руки.

Когда она вернулась в гостиную, Клодетта стояла, держа в руке заварочный чайник.

– Дай-ка я налью нам чая, – сказала мать, и обе засмеялись. – Угощайся печеньем. Разумеется, овсяным. И масла в нем маловато. Я пеку и передаю в «Женский институт» на продажу. Вносим свой вклад в помощь фронту.

Флоранс не знала, как ответить. Прежняя Клодетта не стала бы возиться с овсяным печеньем.

– Попробуй варенье. Яблоки с ревенем. Ревень я выращиваю, а от прежних хозяев мне достались две яблони. Правда, с сахаром тяжело. Я часто заменяю его морковкой. Летом кладу инжир.

Интересно, мать тосковала по их отцу, когда переехала сюда из Ричмонда? А по своим дочерям? В ее письмах об этом не было ни строчки. Клодетта редко упоминала об их прежней жизни в Ричмонде, если не считать сообщений о том, какие вещи продала и какие оставила себе. Интересно, какие чувства испытывает мать по тем дням? Флоранс хотелось спросить об этом, но обсуждение чувств всегда было запретной темой.

– Значит, ты счастлива здесь.

Клодетта кивнула, но вид у нее был напряженный.