Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Елена Усачёва - Добрыня Никитич и Змей Горыныч. История Елисея

Литературно-художественное издание

Для среднего школьного возраста



ТРИ БОГАТЫРЯ. КНИГИ ПО МУЛЬТФИЛЬМАМ



Усачёва Елена Александровна



ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ И ЗМЕЙ ГОРЫНЫЧ. ИСТОРИЯ ЕЛИСЕЯ



Руководитель направления Т. Суворова

Ответственный редактор С. Мазина

Младший редактор М. Дробот

Художественный редактор А. Кашлев

Технический редактор О. Лёвкин

Компьютерная верстка И. Гришин

Корректор Е. Шершнева



Дизайн обложки Елены Дукельской



© 2023 Кинокомпания СТВ, Студия анимационного кино «Мельница»

Пролог

Широко раскинулось княжество наше Киевское, далеко расплескалось. Направо посмотришь – наша земля, налево – наша земля. Везде наша. По центру стоит стольный град Киев, а по самой серёдке – княжий дворец. Высокий, красивый. Лучше я и не видел. Правит там князь Киевский. Ничего так. Справедливый. А главное – мудрый. Есть у него племянница...

Так, что-то я сбился. Хотя почему сбился? Есть племянница, зовут Забава, и я люблю её. И вот прямо так люблю! Как вижу, сердце и заходится. Красивая она – глаз не отвести. Высокая, стройная, косы толстые и лицо такое... Хорошее лицо. Характер боевой! Вся в дядю. Мне такие очень нравятся. Как придумает что – добьётся. А как сомнение поселится... Вот с того всё и началось – никак она решиться со мной сбежать не могла.

Давайте знакомиться! Меня зовут Елисей Силович! Я любимый и единственный ученик великого богатыря Добрыни Никитича. Знаете такого? Ну конечно! Самый сильный богатырь на Руси. Никто против него устоять не может. Он меня как увидел, так сразу и сказал, что берёт в ученики. Что такого ловкого и сильного он не знал никогда. Да, всё правда! Я такой! В папу уродился. А ещё в маму.

Вы мне не верите? Смотрите на меня и думаете, что я вру? Да я самый честный человек! Меня поэтому князь Киевский и выбрал в гонцы. Мы знаете какие шустрые! Раз-два, туда-сюда. Только пыль из-под копыт коня летит.

Так я о чём? А! Запутался немного. Давайте я лучше по порядку начну. Это сейчас я ого-го, а когда-то был просто гонцом. Хотя, конечно, не просто. Я же был гонцом князя. Меня все уважали. Боялись даже. А вот Забава любила.

Глава 1

Как сейчас помню, был солнечный день. Такой, знаете, тёплый, мягкий, лёгкие облачка, яркое солнышко, воркуют голубки. Мы с Забавой сидели в беседке, вокруг всё розы, розы. Я её учил мыльные пузыри выдувать. У нас пацаны во дворе игрушку эту придумали, я сразу показал Забаве.

– Ну, давай... один разочек... – уговаривал я её, протягивая трубочку.

Не сложно же, дунул – и вот он, мыльный пузырь, полетел. А она всё стесняется. Девчонка, что с неё взять.

– Не получается у меня, – твердила она и делала обиженное лицо.

– Ну давай, это так просто... – настаивал я. Правда несложно: дунул – и всё. Посильнее только нужно.

– Я же никогда не пробовала... – сказала Забава и покраснела.

– А я тебя сейчас научу, – заверил я. – Сделай губы «трубочкой».

Я вытянул губы, показывая. Забава тоже вытянула, а потом смутилась и засмеялась.

– Ой, а глаза нужно закрывать? – спросила.

А глаза у неё – загляденье! Голубые, с искринкой. Она как посмотрит...

Елена Горелик

Опять отвлёкся.

– Ну, закрой, от греха подальше, – говорю.

ЛЕВ И ЯГУАР

А то ведь лопнет пузырик, попадёт мыло в глаза. Ничего страшного, но неприятно.

Забава опустила один конец трубочки в мыльный раствор, поднесла трубочку другим концом к губам, дунула. И полетели, полетели пузырики. Один другого больше. Один другого выше. У Забавы всегда всё очень хорошо получается. Засмотрелся я на неё. Она ещё и засмеялась по-доброму. Я и сказал:

– Вот видишь, а ты боялась!

Посвящается памяти моей мамы — человека, сделавшего для меня все возможное и невозможное. В том, что эта книга вышла в свет, по большей части именно ее заслуга.
Забава потупила глаза.

– И не боялась... – произнесла. – Я, если хочешь знать, ничего не боюсь...

А я и знаю, что она не боится ничего. Это же Забава! Я её за храбрость и люблю. И вот как она сказала, что ничего не боится, так я и решился.

– Тогда убежим, – говорю. – Завтра же убежим! Согласна?

Ой, я чуть не зажмурился от страха. Но сдержался. А Забава отвечает:

Вот что сказал по этому поводу чистейший помыслами и проникновеннейший Ибн-Хаким: «Нет ни одного злого дела и нет ни одного доброго, которое не отразилось бы на последующих поколениях, независимо от того, когда и где оно совершено — во дворце или хижине, на севере или на юге, и были тому делу очевидцы или нет; точно так же во зле и в добре не бывает ничтожных малозначащих дел, ибо из совокупности малых причин возникают великие следствия…» Леонид Соловьёв. «Очарованный принц»
– Согласна!

Я от счастья потерял голову! Хотел её обнять. Но Забава остановила.

1. Закат империи. Вручную

– Только знаешь... – начала она.

1

– Что? – удивился я.

– Давай ещё чувства проверим.

— Россия.

Тут уж я не выдержал.

— Да, Галя. Россия. Ты сама говорила, что активное участие России в европейских делах ещё до петровских реформ смогло бы изменить очень многое.

– Ты что? – подпрыгнул я на лавке. – Чего там проверять? Да я ради тебя – хоть на край света!

— Россия и так не молчит, Влад. Вся проблема в том, что её не желают слышать. А уж про принимать в расчёт её интересы — ты что! Разве опустится «высшая раса» до такого унижения?

– На словах-то все герои, – отвела глаза Забава. – А ты на деле докажи!

— М-да… Но есть всё-таки один рычажок, который подействует на Европу в любом случае.

Зачем доказывать? И так понятно! Мы созданы друг для друга. Кроме Забавы, мне больше никто не нужен. Сколько раз ей ещё это повторять?

— Сила?

– Да я...

— Да, Галя. Сила. Сколько ни общался с европейцами, всё время убеждался в одном: для них прав лишь тот, кто может дать в морду. Если ты не можешь дать им в морду, они на тебя в лучшем случае плюнут, хоть бы ты триста пятьдесят раз был прав.

Договорить мне Забава не дала, закрыла рот рукой. А ладошка у неё мягкая. Я сразу подобрел. С ней долго злиться нельзя.

— Ты о семнадцатом веке, или о нашем …мире?

Забава стояла ко мне близко-близ-ко. Я потянулся её поцеловать. Она склонилась навстречу. Но тут в кустах раздался шорох, словно кто через них шёл. Взлетели голуби. Забава убежала, и я остался один.

— А какая, собственно, разница? Сама же мне помнится, говорила, что наш мир — это то же пиратское море. Только в шоколаде.

«Герой на словах...» Да что ещё сделать-то, чтобы она поверила? Змея победить? Думал я, думал, ничего не придумал. Хотел пойти домой, но меня позвали во дворец. Вручили пакет от князя и велели скакать на дальнюю заставу к Добрыне Никитичу.

Галка коротко рассмеялась.

Я ещё удивился, чего так сразу и так далеко? Словно специально кто хочет разлучить меня с любимой. Ехать-то о-го-го сколько. Долго меня не будет. Эх, как бы князь не решил отдать мою любимую замуж, пока туда-сюда с письмом ездить буду. Он же князь! Всё может. Если бы не сомнения Забавы, бежали бы мы уже сейчас вместе с ней в заморские страны. А так я оседлал коня и поскакал, а Забава моя осталась в княжеском тереме.

— Россия как политический партнёр Европы вполне возможна, но… Там сейчас царём работает некий Фёдор Алексеевич Романов, который, если меня не подводит память, слаб здоровьем и долго не протянет. Вот после его смерти сестрица Софья Алексеевна, посадив на трон сразу двух малолетних братьев — Ивана и Петра — и захватила власть в стране. И знаешь, вот какая штука выходит… — Галка задумалась. — Она по сути делала всё то же, что и впоследствии меньшой братец, но не такими, гм, весёлыми способами. Она бы не окно прорубала, а нормальную дверь в Европу сделала. Причём, без насильственного обстригания бород. Сами бы рожи из бородищ повынимали, поосвоившись среди европейцев. Не будь рядом с ней такой сильной личности, как Пётр, из неё получилась бы государыня получше Екатерины. Но Пётр — это бульдозер, который сровняет с землёй любого конкурента. Мощная персона. Он шёл к цели, не заботясь о последствиях. Чем благопристойная Европа и не замедлила воспользоваться. Почему, думаешь, в этой цитадели цивилизованности и колыбели прав человека ни одна шавка не вякнула по поводу устранения Софьи? По поводу подавления стрелецкого бунта через несколько лет? Потому что при Петре иностранцы — да и свои сволочи, у нас тоже дерьма во все времена хватало — получили возможность грабить Россию беспрепятственно. А Софья бы им руки поотбивала. Вот её и «ушли».

Скакал я долго. Деревни, городки малые, пролески. День занялся и закончился, наступила ночь. Добрался я до самой дальней границы Киевского княжества.

— Галя, политика политикой, а ведь она собиралась прибить своего прыткого братца.

Тут в сторожевой башне и жил великий богатырь Добрыня Никитич. Если бы кто былину сочинял, непременно так бы про него сказал: «Славны витязи русские, за их службу ратную и в народе им похвала вечная. Где стоит богатырь доблестный, не пройти войску тёмному, не пролететь птице тайною, не проскочить зверю незамеченным».

— Версия Толстого, Влад. Я с ним соглашалась. Пока не попала сюда. Это джентльмены удачи тут поклонники демократии. В старой Европе монарх — помазанник Божий. Поднять руку на легитимного монарха так же немыслимо, как и публично объявить себя атеистом. Кромвеля до сих пор поминают… незлым тихим словом. Чуть не антихристом считают. Это тебе не Робеспьер с Маратом, тут психология совсем иная.

Добрыня крепко держал границу на замке. Его все наши знали. Стоило богатырю появиться в Киеве, толпа собиралась, девушки засматривались на него. Я приготовился к встрече с прославленным героем.

— Граммон никогда не стеснялся своего отношения к религии, — хмыкнул Влад.

Я ж княжий гонец. На мой призыв откликаются мгновенно. Стоит мне открыть ногой дверь да крикнуть:

– Гонец от князя!

— Как ты думаешь, братец, почему нашего шевалье постарались сплавить сперва на флот, а затем за океан? — улыбнулась Галка. — Неужели только из-за дуэли, на которой он, пятнадцатилетний сопляк, заколол опытного бретёра?.. Во-во. Пролить царскую кровь для Софьи было немыслимо. Да и вполне прагматичные рассуждения опять же. Оно ей надо — вместо одного живого брата получить труп с довеском из десятка самозванцев? Нет. Вот потому, скорее всего, она и допустила утечку, слив Петру через третьи руки инфу о замыслах своего любовника. [1]Отсюда же проистекает идиотская на первый взгляд фраза — это когда ей сообщили о бегстве брата в Троицу: «Вольно же ему взбесяся бегать!» Умная, практичная женщина, какой была… то есть, является Софья, в жизни бы такого не ляпнула, если бы попытка убить Петра исходила от неё. Ты что! Он же ушёл из-под удара, это ж какая для неё опасность! Нет. Я думаю, она собиралась договориться с братом о совместном правлении. На том строился её расчёт: поведать братцу, как она в решающий момент спасла ему жизнь, и выторговать у него кусочек власти. Но тут она недооценила братишку: Пётр не тот человек, который стал бы делиться троном. Сюда весьма логично вписывается тот факт, что он сознательно никого не допустил к Софье. И сам с ней видеться не пожелал. В монастырь — и всех делов. Конечно, можешь кинуть в меня тапком, но я всего лишь выстроила свою версию, которая ничуть не правдоподобнее всех остальных.

И ещё показать письмо с печатью. Тут все начинают сразу бегать вокруг меня, суетиться. Кто предлагает стул, кто чай с пряниками.

— Предполагать мы можем что угодно, истины всё равно никогда не узнаем, — с сожалением проговорил Влад. — Жаль. Два сильных и умных человека в одной царской семье — большая редкость.

Вот только у Добрыни никто бегать не стал. Тихо было. И сквозь эту тишину я отчётливо слышал храп. Хороший такой, богатырский. Я поднялся на второй этаж, а там на лавке спит Добрыня, завернулся в покрывало с головой и храпит. Ой, я вам скажу. Мощно. Только богатыри так могут. Я даже специально учусь так храпеть, чтобы быть как богатырь. Но это я опять отвлёкся.

— И большая беда. Но есть маленький, крохотный шанс всё-таки накинуть на Петра Алексеича Софьину уздечку. Хотя бы на время. А может, и вообще…

Подошёл я к Добрыне, в позу встал – всё-таки не кто-нибудь, а княжий гонец, – письмо показал и говорю:

— Если Софья получит поддержку Европы, она сможет спокойно устроить ему среди зимы сквознячок посерьёзнее, пока он ещё маленький, — сообразил Влад. — А потом рулить братцем Иванушкой по своему усмотрению. Но в самом деле — как это устроить, если она не давала им запустить лапку в свою казну?

– Письмо от князя!

— Как? — жёстко усмехнулась Галка. — Элементарно, Ватсон: сделать так, чтобы Европе было малость не до того. Возможностей у нас в обрез, но есть у меня одна еретическая идейка…

Должен был проснуться. Но спит. Даже не шевелится.

Я к уху богатыря склонился и осторожно так повторил шёпотом, чтобы не испугать:

…Когда Галка закончила излагать свою «идейку», Влад долго молчал. А затем, откинувшись на спинку кресла, сцепил пальцы замком.

– Письмо от князя!

— Знаешь, Галя, — сказал он, — ты всё-таки большая сволочь. Во всех смыслах этого слова.

Никакого результата. Постучал по шлему – настоящий богатырь спит всегда в полном облачении. Чтобы если что – сразу вступить в бой. Звонко у меня получилось, а без толку. Добрыня лишь на мгновение перестал храпеть и дальше спать.

— Спасибо за комплимент, — рассмеялась Галка. — Только твою ёмкую характеристику можно втолкнуть в одно-единственное слово: «политик».

Я сдёрнул покрывало – станет без него холодно, проснётся.

— Хрен редьки не слаще.

Нет, только пошевелил пальцами на голых ногах. Я потянул за ногу. Опять ничего. Ткнул в бок кулаком. Как о камень, только руку отбил.

— В нашем положении выбирать не приходится, Влад. Либо мы действуем, используя то немногое, что у нас есть, и у нас появляется небольшой шанс на выживание, либо нас съедят без закуски.

Что я ни перепробовал. И стучал в щит, и лил воду на голову, и прыгал сверху, и щекотал пятки – спит богатырь. Вот что значит богатырский сон! Я даже позавидовал. А потом так устал, что и сам уснул.

— А как насчёт других людей? Тех людей, которые должны погибнуть ради реализации твоих планов? Только не надо вспоминать про пресловутую яичницу. Люди — не скорлупа.

Добрыня проснулся с восходом солнца. Увидел меня и спрашивает:

— Объясни это королю Людовику, который гонит на убой десятки тысяч солдат. Расскажи о своём человеколюбии испанской королеве или голландскому штатгальтеру. Кто знает, вдруг они послушают тебя и раскаются?

– Кто таков?!

— Ты равняешь себя с королями?

Я, конечно, не потерялся, молодец-молодцом перед ним предстал, достал из-за пазухи конверт.

– Послание от князя! – доложил по всей форме.

— В плане государственного цинизма разницы между нами нет. Я такая же сволочь, как и они, только, в отличие от них, имею смелость это признать. «Разделяй и властвуй» — излюбленный принцип цивилизованной Европы со времён Цезаря. Каково будет, если его применить против них же?

– Чего ж сразу не разбудил? – удивился Добрыня, беря конверт.

— Рано или поздно они поймут, что это дело твоих рук, и тогда…

Да я ж будил! Но тут Добрыня стал послание читать, и я забыл обо всём. Потому что там было такое!

— А «тогда», братец, уже будет действительно поздно…

«Государственные дела требуют твоего срочного вмешательства. Повелеваю тебе получить дань с Беке- та, хана Крымского. Целую. Князь. Извини за испорченные выходные. Важно! Гонца возьми с собой – пусть помогает».

«Влад десять раз прав: я — сволочь. Только он забывает, что нельзя делать политику в белых перчатках. Это дерьмо, это грязь и кровь. А белоперчаточников очень быстро выносят вперёд ногами…»

Вы поняли, да? Это же про меня! Это меня делали помощником, и не кого-нибудь, а самого Добрыни Никитича! Настоящего богатыря!

Конечно, Влада надолго не хватило. Он вообще был по натуре отходчив, и уже через неделю заявился к названой сестрице как ни в чём не бывало. Но тот разговор они оба хорошо запомнили. А сейчас, четыре месяца спустя, в секретной шкатулке генерала Сен-Доменга лежали два письма. Из Европы. «Идейка», которую она обдумывала задолго до разговора с Владом, возникла не на пустом месте. Галка попросту воспользовалась сложившимся де-факто положением дел и выстроила на этой основе новую интригу. Планы, планы… Реализация как всегда будет очень сильно отличаться от задуманного. Но если результат окажется хотя бы в общих чертах похож на тот, что так возмутил Влада, история в этой реальности окончательно свернёт на новый курс. Без права и возможности возврата. Вряд ли это будет рай на земле, но уж избавить будущее от катастроф мировых войн, с помощью которых западная цивилизация привыкла решать свои финансовые проблемы, окажется вполне возможно.

Может, вы чего про богатырей не знаете? У нас-то про них с пелёнок рассказывают! В любой былине прочитайте. Там так пишут: «Не то чтобы совсем, а всё ж таки давно – жил на Руси богатырь великий! И статен он был, и высок, грамоте разной обучен, а в бою-то был смел, и на пиру он был весел. И дрожали враги от одного имени его славного – Добрыня Никитич».

— …Голландцы, с которыми я говорил, вовсе не против поучаствовать в этой затее, капитан, — говорил Этьен, отхлёбывая кофе из тонкостенной чашечки с изящно прорисованным драконом — настоящий китайский фарфор, между прочим! — Жаловались, правда, на отсутствие денег. Мол, страна разорена войной, торговля пришла в расстройство. Я намёк понял, подкинул им пять тысяч из нашего резерва. Заодно пообещал, что голландских купцов наши на море не тронут. А если тронут — так разберёмся, что другим неповадно будет. Они честь честью написали расписки и теперь полностью в нашем распоряжении.

Глава 2

— Хорошо, — кивнула Галка, полностью одобряя действия шефа республиканской контрразведки. Яркие, с резкими переходами, краски полудня скрадывались тонкими занавесями: окна в Алькасар де Колон недавно застеклили местной новинкой — прозрачным бесцветным «зеркальным стеклом». «Зеркальным» его прозвали потому, что оно изначально было гладким, как хорошее венецианское зеркало. — С голландцами всё ясно, эти не подведут, им закладывать нас просто невыгодно. Вопрос второй: Франция. Что по этому направлению?

Пока мы с Добрыней собирались совершать великие подвиги, князь задумал-таки мою Забаву замуж выдать. Это мне уже потом Забава рассказала. На следующее утро, как я уехал, к ней в светлицу пришёл дядя-князь. И не с пустыми руками. Принёс он с собой шкатулку.

— Здесь можно действовать через тех дам, что окружают маркизу де Монтеспан. Среди них есть персоны, удовлетворяющие нашим запросам.

– Забава! Забавушка, – ласково постучал он в дверь.

— Слабовато. По самым свежим данным сейчас месье де Ла Рейни раскручивает дело об отравлении, и в этом деле фигурирует сама маркиза. Король же панически боится ядов, отравителей, и всех, кто знается с этой кухней.

– Здравствуй, дядюшка, – открыла ему Забава, обняла, поцеловала в щёку. Всё-таки она его очень любила. Как-никак, единственный родственник на всём белом свете.

— Мадам Скаррон вне подозрений. Я говорил вам именно о ней. Более того: лично я считаю, что эта мадам и сама не упустит прекрасной возможности занять место маркизы. Не потребуется даже помощь со стороны. Нужно будет лишь осторожно направить её религиозное рвение в нужное русло.

Князь прошёл по горнице, огляделся и вдруг произнёс:

— Тут ты прав: чем меньше мы будем светиться в этом деле, тем лучше. Поехали дальше. Третий пункт: Испания.

– Забава, я вот здесь подумал... Замуж тебе пора.

— Здесь следует действовать по-прежнему: перехватывать как можно больше их посудин и распускать слухи. Остальное они сделают сами.

– За кого? – вскинулась Забава.

— Кто бы сомневался… Ну, и наконец самое интересное: четвёртый пункт. Англия.

У неё-то жених уже был. Она даже поначалу подумала, что князь про меня скажет. Но он завёл разговор о другом.

— О, да, — Этьен как-то странно улыбнулся — одним углом рта. — Самый интересный и самый сложный пункт. По этому поводу могу сказать, что мы вышли на связи таинственного человека, который отирается вокруг сэра Чарльза. Вклиниться получится вряд ли: мы выявили не все каналы, а он склонен перепроверять поступающую информацию. Зато сам посол… Словом, есть у него парочка крупных недостатков, которые мы сможем использовать в своих целях. Минуя его бдительного помощника…

– Да мало ли женихов пригожих, – ответил князь. – Вот, погляди.

2

Тут-то князь свою шкатулку и открыл. А в ней – деревянные яйца, расписанные разными лицами. И всё женихи.

«Кто такие эти индейцы? Толпа дикарей! Не зря же Господь полторы сотни лет назад отдал их под власть испанской короны!»

– Ну вот, чем не жених? – Князь достал первое яйцо и повернул портретом к Забаве. – Ух! Красавец! Весь костюм золотом вышит.

Забава с удивлением посмотрела на портрет. Жених на нём был совсем не красавец, а золота не было вовсе.

Так говорили между собой солдаты, офицеры, даже священники. Даже сам монсеньор архиепископ! Так думал и говорил сам дон Рамон. В самом деле: что такое толпа плохо вооружённых туземцев по сравнению с регулярной испанской армией, заслуженно считавшейся одной из лучших в Европе? Одно или два сражения — и нет никаких майя. А вместе с ними и этой постоянной головной боли. Нет, ну надо же — придумали сражаться за какую-то там независимость! Да кто они такие?.. И всё опять начиналось сначала.

– Да где же, где же красавец-то? – воскликнула она. – Он же кривой!

– Ну где кривой? Где кривой-то? – возмутился князь и отобрал у племянницы яйцо. – К тому же ежели вот так смотреть... – Он повернул портрет боком. – То ничего не кривой. А совсем даже наоборот.

Дон Рамон был не из тех, что наряжаются в поход словно на парад. Он оказался в Новой Испании не скрываясь от преступлений, совершённых на родине, не будучи в опале и не гонясь за индейским золотом, которое и при жизни Кортеса не было дармовым, а после и подавно. Его послали сюда как офицера, имевшего солидный опыт сражений в Европе. И дон Рамон вёл себя соответственно — как боевой офицер. Зато иные сеньоры офицеры из окружения генерала почему-то дружно вообразили, будто идут на увеселительную прогулку. Эти золочёные кирасы, эти кружева, банты, бархат… Тьфу! Расфуфырились, словно придворные шлюхи! А на едкие замечания дона Рамона и ещё двух-трёх подобных ему боевых офицеров только посмеивались. Мол, эти дикари разбегутся в ужасе при одном слухе о нашем появлении. Дон Рамон ничего не говорил, но если бы сеньор генерал — молодой знатный красавец, наряжавшийся, словно только что явился из Эскуриала — сумел подслушать его мысли… «Разбежаться они может и разбегутся. Могут даже помереть. Но только от смеха, глядя на армию, походящую скорее на путешествующую цыганскую свадьбу». В самом деле: сеньоры высшие офицеры разве только жён с детишками с собой не взяли, а так — все тут. За каждым тащится целый штат прислуги и обоз с сундуками. В сундуках — камзольчики да побрякушки. Куда ж знатным грандам в лес без полка лакеев, в самом-то деле. А уж без бархатного камзола, расшитого золотом, они и под кустом не присядут, вы что! Потаскухи — само собой. Что за армия, если за ней в обозе не едут «весёлые женщины»? Маркитанты. Это хоть насущная необходимость, всем кушать хочется. Но брать с собой егерей и своры охотничьих собак… На кого они там охотиться собрались? На майя? Это не примитивные индейцы Эспаньолы, коих затравили собаками. Майя гордый народ, способный оказать в родных лесах серьёзное сопротивление. И, к превеликому сожалению дона Рамона, убедиться в этом доблестным испанским воинам довелось на собственном горьком опыте. Ведь разгромив несколько майянских отрядов, терроризировавших дороги южнее Веракруса, испанские войска — лучшие из тех, что собрал монсеньор архиепископ со всей Новой Испании! — вошли в леса. На территорию противника.

Забава недовольно насупила брови. Князь покосился и отложил яйцо.

– А вот посмотри, какой важный, – достал он портрет следующего претендента. – Сразу видать – чужестранец.

Глядя на пляшущие языки пламени, дон Рамон позволил себе забыться хоть на какое-то время. Сон почему-то не шёл. Да и какой тут может быть сон? Эти леса — сущие порождения дьявола. Духота, жара, москиты, болотные испарения, вызывавшие лихорадку. А твари, населяющие здешние места? Если насекомые оставляли на руках, лицах и шеях солдат не смертельные, но весьма неприятные укусы, то змеи взяли с испанского воинства свою дань в первый же день, стоило авангарду углубиться в этот зелёный ад. Где-то неподалёку, но вне поля зрения солдат, изредка подавали голос крупные хищные кошки — ягуары. Звери не решались приблизиться к большому скоплению людей, но и не отставали. Надеялись на поживу… Надо было бы взять местного проводника, да где его возьмёшь, если майя — враги? А те немногие добровольцы уастеки, пришедшие с войском, разбирались в тонкостях лесной жизни ненамного лучше испанцев. Дон Рамон, помнится, даже не знал, что сказать, когда у него на глазах умер солдат — его ровесник, ветеран, прошедший не одну кампанию в Европе. Умер ужасной смертью, от укуса змеи… Какой уж там карательный поход по провинции Табаско и освобождение Кампече, о котором изволил говорить сеньор генерал? Истинный ад. Узкие лесные тропки, каждый шаг по которым может оказаться последним. Постоянно отсыревающий порох. Обоз с больными: лихорадка каждый день отгрызала изрядный кусок от боеспособного воинства. Как армия может быстро продвигаться в таких условиях? А уж когда в солдат из-за плотных зарослей полетели майянские тростниковые стрелы с каменными наконечниками… Дон Рамон, вспомнив об этом, лишь зубами скрипнул. От злости и бессилия. Будь прокляты майя! Будь проклят меднолобый идиот, гордо именующий себя генералом! Зловредные индейцы, пустив стрелу, падали на землю и затаивались, пережидая неизбежный мушкетный залп. А затем спокойно скрывались в зелёном лабиринте, тайны которого им были известны куда лучше, чем испанцам. Индейские стрелы зачастую не убивали, а ранили, но от этого легче не становилось: убитого можно было наспех отпеть и закопать, а раненый отправлялся в обоз, и без того сковывавший армию. И сеньор генерал приказал не тратить порох впустую. Не отвечать на подобные «провокации». В переводе сие означало одно: тебя бьют, а ты утрись и молчи. Ну, и что должны были думать по этому поводу солдаты, не говоря уже об офицерах? К концу одиннадцатого дня злосчастного похода сеньора генерала поминали такими словечками, что он, прознав, позаботился окружить себя охраной.

Тут Забава не выдержала. Она развернула шкатулку к себе, стала по одному вытаскивать «женихов» и показывать дяде:

– Этот тощий, этот толстый, у этого глаза глупые. Про этого и говорить нечего. – В шкатулке осталось последнее яйцо. Забава мазнула по нему взглядом и недовольно произнесла. – А этот вообще старый! И нос у него картошкой!

«Идиот, — дон Рамон как истинный кастильский офицер не говорил ничего такого вслух, но много чего позволял себе думать. — Безмозглый дурак, да простит меня святой Яго. Сунуться в лес без надёжного проводника, со сворой нарядных павлинов… Впрочем, в этом милом местечке весь их блеск быстренько померк, — мелькнула злорадная мысль. — Порастеряли пёрышки. Сидят теперь по палаткам, боятся до ветру сбегать без двадцати человек сопровождения. Поделом!» На месте сеньора генерала… да что там! — на месте монсеньора архиепископа дон Рамон вовсе бы сюда не сунулся. Загнал бы майя в их гиблые леса, выставил бы кордоны, и пусть себе живут как хотят. Не язычники ведь уже, чтят Иисуса Христа и Пречистую Деву. Так нет же: влезли сеньоры, потерявшие из-за восстания майя доходы от торговли маисом и ценным кампешевым деревом. Такой визг подняли — аж за океаном было слышно. Дону Рамону было не привыкать проливать кровь за свою родную Испанию, однако он всегда был большим циником, и понимал, что его кровь для кого-то оборачивается в золото. Здесь это проявилось столь откровенно, что солдаты поневоле начали роптать. Если бы они побеждали, как поначалу, может, и не было бы недовольных. Но сейчас… Майя как будто пока не нанесли им поражения, а армия уже, мягко говоря, не в лучшей форме. Злоба на высших офицеров, злоба на индейцев и страх перед ними же, лихорадка, испорченная еда, усталость от постоянного нервного напряжения… Привалы вместо долгожданного отдыха приносили новые муки: москиты тучами набрасывались на людей, спасали разве что дымные костры. От которых хотелось тут же повеситься: москиты не кусали, зато солдаты задыхались, словно еретики на аутодафе.

Забава осеклась, потому что с картинки на неё смотрел сам князь.

«Будь трижды проклят этот идиотский поход…»

– Ой! – смутилась она и опустила глаза. – Прости, дядя...

– Ничего, ничего, – пробормотал князь, пряча яйцо со своим портретом в карман. Потом посмотрел на шкатулку с женихами и решительно пододвинул её к Забаве. – Давай, выбирай. Да не затягивай! – добавил он грозно. – Вот тебе моё родительское слово! Всё!

Дон Рамон немного отодвинулся от костра. Чёрт с ними, с кровососами, хоть свежего воздуха глотнуть можно… Здесь, где они устроили стоянку, не лес, а широкая прогалина по берегу речушки. Кусочек настоящего рая посреди тропической преисподней. Уставшие люди повалились, не чувствуя собственных ног. Солдаты в охранении тихо поругивались, дожидаясь смены: смерть как спать хочется! Обоз, вон, только-только подтянулся… Мысли дона Рамона как-то вдруг потеряли связность, он перестал различать, где заканчивается действительность и начинается сновидение. Веки сделались тяжёлыми, как свинец. Конечно, офицеру зазорно заснуть, едва задница коснулась земли, но пусть недовольный сперва окажется в шкуре дона Рамона, а потом уже что-то там говорит.

И вышел из комнаты. Забава собралась плакать, потому что выбирать ей было некого. Она уже всё выбрала. Меня. Заплакать не успела. Дверь приоткрылась. Заглянул князь.

Сколько прошло времени — трудно сказать. Дон Рамон внезапно проснулся: словно пинка под зад дали. В первое мгновение он даже не понял, что случилось. Крики, беспорядочная пальба, звон железа… Зато второе мгновение обожгло его ледяным холодом ужаса. «Нападение! Тысяча дьяволов, нападение!»

– И, кстати, я на той картинке просто плохо получился, – произнёс он вкрадчиво и скрылся.

— В ружьё! — Выучка и опыт сказались сразу: дон Рамон, вскочив, заорал во всю силу своих лёгких, отдавая приказ мечущимся солдатам. — Все к обозу! Все к повозкам!

На том и расстались.

Ночь, взрывы, ржание лошадей, стук картечи по железу кирас и шлемов, паника, вопли раненых, выстрелы, загоревшиеся палатки… Дон Рамон, ругаясь, словно надсмотрщик на плантациях, сумел всё же собрать вокруг себя человек сорок ветеранов. Сообразив, что на лагерь нападают с трёх сторон, он отвёл их к обозу у реки. Во-первых, с той стороны не слышались ни взрывы, ни боевые кличи индейцев, а во-вторых, телеги служили неплохим укрытием. Ветераны, укрывшись за повозками, дали залп по появившимся на том берегу речушки майя. Индейцы, потеряв убитыми и ранеными до десятка человек, отступили в заросли, и оттуда тут же послышались частые хлопки выстрелов… Так. Значит, вооружены они не одними только луками и стрелами. Но что это за взрывы? Дон Рамон готов был поклясться честью идальго, что вспышки возникали не на земле, а …на высоте трёх-четырёх локтей. И после каждой такой вспышки слышался хорошо знакомый визг картечи. Слава Богу, многие солдаты уже опомнились, отступили за повозки. К чёртовой матери сундуки с нарядами! Сейчас главная задача — отбить атаку и продержаться до утра! Только с рассветом можно будет предпринять хоть какие-то решительные меры — в этом адском лесу одни майя могли действовать ночью!

Глава 3

Мы же с Добрыней в это время подъезжали к месту нашего будущего подвига. Смеркалось, пламенел закат.

Вскоре дон Рамон убедился, что перестрелка тоже выглядит как-то странно. Если испанские солдаты успевали сделать два-три выстрела в минуту, то индейцам удавалось выстрелить раз шесть. И если вокруг телег, за которыми засели и залегли оборонявшиеся, очень быстро повисло облако порохового дыма, то за речкой никакого дыма не наблюдалось. Это было ясно видно даже в свете полной луны. В памяти начали всплывать слухи, бродившие по тавернам Веракруса — о новоизобретениях из Санто-Доминго… Дон Рамон был далеко не трусом, но сейчас при мысли о новейшем оружии в руках индейцев его пробил озноб. Во-первых, это означало, что проклятые пираты снабжают майя оружием, а во-вторых… Во-вторых, дон Рамон не мог твёрдо поручиться, но однажды среди выстрелов и разноголосых воплей ему показалось, будто он расслышал выкрики на французском языке.

– Вон там заночуем, – Добрыня указал на опушку леса. – А утром крепость брать будем.

«Если генерал остался жив в этой свистопляске, и если он не отдаст приказ о немедленном отступлении, я его сам убью».

– Крепость брать? Ух ты! – только и смог выдохнуть я.

Утро выдалось прохладным: ветер задул с севера. Трава на поляне покрылась росой и выглядела сейчас, словно россыпь изумрудов, перемешанных с жемчугом. Под этим великолепием не было видно почерневшей крови… Но дону Рамону было не до созерцания красоты. Ночной бой с майя обошёлся испанскому воинству в две сотни убитых и раненых: едва не две трети из них выкосила дьявольская картечь, размётанная первыми же взрывами, а почти все прочие стали жертвами паники. Индейцы, сидя в кустах, безнаказанно расстреливали метавшихся у костров солдат. Зато те, кто отступил к обозу, не только почти не понесли потерь, но и сумели хоть как-то поквитаться с индейцами, решившимися пойти в атаку. Мёртвых майя соплеменники забрали с собой ещё перед рассветом. А те немногие идиоты, которые ринулись их догонять… Дон Рамон, едва расслышав нечеловеческий вопль и рык ягуара, под страхом расстрела на месте запретил кому-либо покидать лагерь без его приказа. Среди убитых оказался почти весь штаб во главе с генералом, так что дон Рамон как самый опытный из капитанов принял командование на себя. И вторым его приказом в качестве командующего было распоряжение готовиться к организованному отступлению. Убитых закопали, раненых погрузили на телеги, собрали валявшееся оружие… и пошли обратно.

Самую настоящую крепость! После этого Забава точно убежит со мной. А то, может, и замуж согласится пойти. Я ж после крепости точно героем стану.

«Империи рушатся, когда приказы в них начинают отдавать идиоты, — думал дон Рамон, оценивая всё случившееся. — Да помилует Испанию Пресвятая Дева…»

– Слушай, Добрыня, я вот что подумал, – осторожно начал я.

Добрыня остановил коня.

3

– Так, гонец, – нахмурился он.

«Красивый остров. Если бы не этот ужасный климат, непереносимый для европейца, я бы обязательно порекомендовал герцогу направить сюда сильную эскадру и войска. Хотя, на его месте я бы сделал это только ради избавления мира от разбойничьего гнезда».

Ну и голос у него в этот момент был! Суровый. Вот что значит богатырь! Неужели и я таким стану? Конечно стану. Потренируюсь только.

– Елисей, – осторожно напомнил я.

Представьте себе, так думал посол Англии — одной из сильных европейских держав, признавших независимую республику Сен-Доменг. Впрочем, ничего удивительного в том не было. Сэр Чарльз Ховард, как и большинство высокопоставленных англичан со времён Елизаветы, любую страну мира рассматривал под таким углом: насколько хороша она будет в качестве сателлита или колонии Британии. Причём, неважно, о какой стране шла речь — о Франции, Голландии или Сен-Доменге. А если страна не подходит ни как сателлит, ни как колония… Тем хуже для неё.

– Да без разницы, – отмахнулся богатырь. – Значит, так. – Он тронул коня. Я старался не отставать. – Раз уж навязали тебя на мою голову, запомни пару правил. Делать то, что я велю, – раз и молчать при этом – два. Я понятно объясняю? – И посмотрел сурово.

Что самое интересное, сэр Чарльз чувствовал странную двойственность. Весь его опыт, всё воспитание восставали против подобного непотребства — пиратской республики. И в то же время он не мог не замечать, что пираты пиратами, а торговля-то процветает. Мало того: в последнее время торговать стали не только ромом, кофе и солью с сахаром, но и всякими диковинками вроде прозрачного, словно чистый алмаз, стекла. Сэр Чарльз видел это стекло. Что ж, тут ничего не скажешь: венецианцам теперь не стоит рассчитывать на доходы с Вест-Индских колоний. «И ведь разгадали же секрет — такое гладкое стекло! Хорошо было бы заполучить этот завод в собственность Британии, — думал он тогда, вертя в руках образец. — Купить? Не выйдет. Республика — самый крупный пайщик, а Робер Аллен не продаст государственный пай никому. Значит, либо самим завести нечто подобное, либо разорить, либо взять силой…» А этот очищенный сахар? А казнозарядные ружья, патроны к которым можно купить только здесь? А яркие светильники, заправляемые очищенным особым образом «земляным маслом» из Венесуэлы? А непромокаемые штормовые плащи для моряков, пропитанные обработанным по какой-то секретной методе каучуком? Зря пираты, что ли, завели дружбу с майя…

Я немного загрустил. Как это молчать? Но спорить не стал.

– Понятно, – пробормотал. – Только, знаешь, Добрыня, мне бы это... Ну, в общем, одна девица считает, что я не смогу стать героем.

«Откуда всё это? — сэр Чарльз всё время возвращался к беспокоившей его проблеме. — Почему они рискуют, вкладывая такие деньги в новинки? Почему они были настолько уверены, что это будет продаваться, и с большим успехом? Разве они не знали, с каким опасением порой люди покупают нечто незнакомое? Впрочем… Поговаривают, будто о плащах у них был заблаговременный уговор с голландцами. Что ж, вещь полезная, способная обернуться немалой выгодой, если грамотно распорядиться имеющимися у нас возможностями».

– А ты, значит, сможешь? – усмехнулся богатырь, строгость с него как рукой сняло.

Почему, чёрт побери, король вдруг пересмотрел уже почти решённое назначение его губернатором Ямайки? Почему счёл нужным продлить полномочия полковника Линча? Почему засунул его, сэра Чарльза Ховарда, к разбойникам? Может ли быть, что это направление видится его величеству более перспективным? Ну, если так, то сэр Чарльз, скрепя сердце, готов смириться. Мысль о том, какую кучу денег могла бы принести даже посредническая торговля здешними товарами, заставляла его каменеть от досады. Какие барыши проходят мимо его рук! Однако, получив назначение послом в Сен-Доменг, он и представить себе не мог, насколько ужасным образом обстоят здешние дела.

Я расхрабрился, говорю:

Во-первых, пираты. Публика ещё та, честно говоря. Если бы они были просто разбойниками, это ещё можно было бы пережить. И даже использовать к своей выгоде. Но они — идейные разбойники, свято соблюдающие придуманные ими законы! Даже с него, с сэра Чарльза, потребовали подробный письменный отчёт о ввозимых ценностях и наличности! Оказывается, здесь запрещено хождение иноземной монеты. Хочешь что-то купить — иди в республиканский или частный банк и обменивай гинеи с фунтами на ливры и «нефы» (как прозвали здешние золотые монеты достоинством в десять ливров — за кораблик на аверсе). Процент, между прочим, берётся самый скромный, но если учесть, сколько сюда приезжает иностранных купцов… Во-вторых, купцы Сен-Доменга уже осмелились заявить, что действие Навигационного акта ущемляет свободу торговли, и они намерены обжаловать его в суде. В английском суде! Неслыханно… В-третьих, эта …дама.

– Ну, да. Ты покажешь мне пару ваших богатырских приёмов, а слова героические я уже знаю. Вот смотри. – У меня как раз была подготовлена речь. Я достал из-за пазухи бумагу и стал читать: – «Не бывать тебе, враг, на Руси-матушке! Не жечь, не палить городов русских!»

Добрыня молчал, видать, нравился ему мой текст.

«Максимум, что можно доверить женщине — стряпня и стирка. В самом крайнем случае, если речь идёт о леди — вышивка и чтение слезливых пасторалей. На большее слабый пол попросту не способен, — сэр Чарльз, прохаживаясь по комнате, бросил взгляд на недавний подарок миссис Эшби — розу из всё того же сен-доменгского стекла. Мастер ухитрился искусно воспроизвести живой цветок в прозрачном материале, и в то же время создать хрупкую, но истинную драгоценность, сверкавшую словно бриллиант. — Руководить государством женщина не может априори. Она очень быстро промотает казну на тряпки, драгоценности и увеселения. Но это государство управляемо железной рукой. Следовательно, миссис Эшби — не более, чем ширма. Живой символ, талисман удачи. Всё может быть: возможно, капризная фортуна действительно ей благоволит, а для этого не обязательно быть мужчиной… Истинного правителя Сен-Доменга следует искать в её ближайшем окружении. Вполне вероятно, что это её муж, мистер Джеймс Эшби. Что ж, он англичанин, дворянин. Похож не на пирата, а на истинного джентльмена. Но он отрицает свою причастность к управлению страной, уверяя, что является всего лишь первым штурманом флота. Либо он говорит правду, и тогда Сен-Доменгом правит неизвестное мне третье лицо, либо мистер Эшби неискренен. И оба варианта означают мало приятного для Англии. Во всяком случае, корни этой зловредной интриги следует искать в Версале. Только король Людовик мог измыслить подобную нелепость — поставить даму во главе вассального государства… Впрочем, пока это домыслы. Я уже потратил немало времени на поиск истинного государя Сен-Доменга, и готов потратить ещё столько же, но я найду его. И тогда… Тогда я докажу его величеству, что достоин большего».

– Или вот ещё, – заторопился я, – «Не хвались, супостат, своей силой тёмною, а не то...»

Из дневника Джеймса Эшби

Тут конь мой споткнулся, и я чуть не упал.

Даже не знаю, радоваться мне, или бояться. Скорее, я боюсь. За Эли. Она удивительно упрямая женщина, и если твёрдо приняла какое-то решение, отговаривать её бессмысленно. Однако ситуация такова, что сейчас речь идёт о её жизни.

– Ты что, больной? – неожиданно спросил Добрыня.

– Почему? – растерянно отозвался я, садясь ровнее в седле. – Я и имя себе богатырское придумал – Елисей Силович.

Около трёх месяцев назад с нами опять случился …ммм …приступ страсти. В который уже раз за семь лет нашего брака. Нас в буквальном смысле невозможно было растащить. Помня о способности Эли увлекаться, отдавая мне ласки, мысленно адресованные другому, однажды ночью я в шутку поинтересовался — кто на сей раз поразил её воображение? «Я его знаю?» — «Возможно, милый, — Эли поняла шутку, и ответила в том же тоне. — Ему тридцать шесть лет, он отличный штурман и прекрасный человек. Правда, временами бывает страшным занудой». Насчёт занудства — я никогда не соглашался с подобной характеристикой в свой адрес, но в тот момент я рассмеялся. Рассмеялся с облегчением и радостью.

Добрыня снова остановился.

Однако семь недель спустя я испытал неподдельный страх.

– В общем так. – Он вновь стал строгим. – Я кого попало в ученики не беру!

О! Так, значит, есть ученики! Стану учеником, потом героем, а потом Забава со мной убежит!

Вернувшись однажды домой позже обычного, я застал Эли молящейся. Она молилась по-русски, упрашивая Господа оставить кому-то жизнь, а если Ему так уж необходима чья-то душа на небе, то пусть он возьмёт её собственную. Ужас буквально превратил меня в ледяную статую. За кого Эли могла такпросить Всевышнего? И почему?!! Что происходит?.. Она заметила меня, повернулась. «За кого ты молишься, Эли?» — спросил я, не помня себя от страха. «За него, — она положила руку на свой живот. — Это наш пятый…» Да, Эли была четырежды беременна, но ни разу не выносила ребёнка дольше десяти недель. Всё как правило бывало в порядке, пока среди ночи ей вдруг без всякой видимой причины не становилось плохо и не начиналось болезненное кровотечение. После четвёртого выкидыша доктор Леклерк вынес приговор: своих детей у нас не будет никогда. Не прошло и двух лет… Я как мог утешал Эли. Уверял её, что не нужно жертвовать ничьей жизнью, что мне нужны они оба — и она, и ребёнок. Что малыш Джон обязательно обрадуется брату или сестре… Я много чего говорил ей тогда, что растрогало бы любую женщину. Но глаза Эли оставались сухими, и в её взгляде я явственно читал готовность… к чему? К смерти или к жизни?

– Ага! – обрадовался я. – А если я буду не «кого попало»?

Роковые два месяца миновали, и, хотя Эли опасалась худшего, всё благополучно и по сей день. Надеюсь, осёдлый и более размеренный образ жизни, что мы ведём сейчас, всё же сказался благоприятным образом. Моя жена больше не изнуряет себя круглосуточной работой, приняв в канцелярию даму-секретаря и перепоручив ей менее важные дела. Больших сражений и дальних путешествий пока не предвидится. Единственное, что внушает нам обоим серьёзное беспокойство — возраст Эли. Ей уже двадцать девять лет. Если в её мире впервые рожать в таком возрасте самое обычное дело, то у нас это связано с серьёзным риском для жизни. Но я надеюсь и верю…

– Куда попало? – не понял Добрыня.

– Ну, ты говоришь – «кого попало», – торопился объяснить я.

Этот мужичонка — тонконогий, с отвисшим брюшком, с грубыми чертами лица — типичный обитатель лондонских трущоб. Собственно, именно оттуда сэр Чарльз его и извлёк. И Джонатан Адамс служил за это своему господину верой и правдой. Служил, зная, что в любой момент, не угодив милорду, может снова оказаться на дне общества. И там скорее всего его очень быстро уничтожат: отверженные не любят тех, кто хоть чуточку, хоть ненадолго над ними возвысился.

– Так, гонец! – повернулся ко мне Добрыня. – Меньше говори, больше слушай! Глядишь, и научишься чему.

— Милорд, — Джонатан, держа в руках серебряный тазик и бритвенные принадлежности, немного неуклюже поклонился. — К вашим услугам.

Да я бы с удовольствием учился. Вот прямо сразу и начал бы. Но как только мы приехали на место, развели костёр, поужинали, Добрыня спать лёг и захрапел. И никаких разговоров. Я сидел, сидел, глядя в огонь, а потом понял, что подвиги меня ждать не будут. Если я их сейчас не совершу, то их кто-нибудь другой совершит и Забава тогда точно во мне разочаруется. А Добрыня – что? Он до утра не проснётся. Знаю я его. На него хоть колокол церковный урони, с боку на бок перевернётся и дальше храпеть будет.

Джонатан был полезен сэру Чарльзу, и не только как брадобрей. Несмотря на свою внешнюю непривлекательность и вполне английскую сдержанность, он был чем-то сродни театральному типажу слуги — эдакого пройдохи-итальянца. Джонатан умел и услужить господину, и добыть весьма интересные сведения, хоть и не джентльменскими способами — напиваясь в тавернах с нужными людьми или ловко орудуя монетками. Сэр Чарльз не любил тратить лишние деньги, однако Джонатан всякий раз оправдывал все затраты. А здесь, в пиратском городе, где в порту таверна на таверне, добыть нужные сведения — легче лёгкого. Потому ежедневное бритьё для сэра Чарльза имело двойную пользу: и привёл себя в порядок, и есть над чем поразмыслить.

Я встал, отвязал коня и поехал в степь. Решил для начала речь свою отрепетировать. Чтобы при встрече с врагом всё выглядело по-настоящему, без запинок. Вынул стрелу из колчана на спине, натянул лук, прицелился в воображаемого недруга и с выражением начал:

— Что ты вызнал? — поинтересовался господин посол, когда слуга ловко взбил мыльную пену.

– Не жечь, не палить городов русских! Не хвались, супостат, своей силой тёмною! А то...

— Много интересного, милорд, — лицо Джонатана исказилось странной гримасой. Должно быть, ухмылкой, но сэр Чарльз в том почему-то усомнился. — Я вчера вечером посидел в таверне с черномазым конюхом из Алькасар де Колон. Пить он вовсе не умеет, но за чужой счёт…

Вдруг передо мной возникли два воина в островерхих шапках, с кривыми ножами. Да это же ханские слуги! Во попал! Я спрыгнул с коня и попытался сбежать, но они подло поставили мне подножку и ударили по голове. Дальше я ничего не помню.

— Говори о главном, — оборвал его сэр Чарльз.

— Я поставил ему пару кружечек рома, — Джонатан намылил господину щёки и подбородок, одновременно продолжая свой рассказ. — Язык у него малость развязался. Слово за слово, и выболтал он поразительные вещи о своей госпоже!.. Чуть выше голову, милорд, самую малость… Знаете ли вы, что миссис Эшби сейчас в тягости?

Глава 4

— Нет, — сэр Чарльз старался говорить, не шевеля челюстью: Джонатан уже аккуратно орудовал острейшей бритвой, малейшее неосторожное движение обернётся порезом. — Очень интересно.

А тем временем во дворце князь собрал знатных бояр совет держать. Это мне уже потом Забава рассказывала, что под дверью подслушала. За игрой разговор бойчее идёт, поэтому играли в лото. Князь сидел во главе стола и, конечно, водил. Перед ним лежал мешочек, откуда он не глядя доставал бочонки с цифрами.

— Потому-то она в последнее время и одеваться стала как леди, — поддакнул слуга. — Раньше-то всё в камзолах и штанах бегала, а месяц назад заказала у местной портнихи несколько платьев — и домашних, и для выхода в свет.

– Семьдесят семь – топорики! – выкрикнул князь.

— Выхода в свет? — нахмурился сэр Чарльз. — Разве пристойно даме в столь деликатном положении выходить в свет?

Бояре над своими карточками зашевелились, кто-то глянул к соседу. Игра шла честно. Князь выигрывал.

— Здесь нравы попроще, чем у нас, милорд. Взять хотя бы адмирала Роулинга. Где вы видели, чтобы джентльмен женился на какой-нибудь дикой азиатке? А этот привёз из Алжира арабскую женщину, магометанку, и живёт с ней как с женой!.. Что вы хотели, милорд: это ж разбойники, а не джентльмены… Чуточку повернитесь, милорд… Но это ещё не самое интересное из того, что выболтала черномазая обезьяна.

– Двадцать два – «гуси-лебеди»! – достал следующий бочонок князь.

— Говори.

Тут дверь приоткрылась, и в неё заглянул Колыван с сундучком под мышкой.

— Милорд, вы не поверите, — скабрезно хмыкнул Джонатан, аккуратно очищая левую щёку сэра Чарльза. — Сейчас, когда миссис Эшби в тягости, она и её муж воздерживаются от исполнения супружеского долга — чтоб ребёночку, значит, не повредить. Но три месяца назад они исполняли этот самый долг каждую ночь, и не по одному разу!

Вы про Колывана наверняка слышали. У нас его с недавних пор хорошо знают. Это богатый купец, сын Берендеев. Человек он, прямо скажем, непростой. То ли от богатства была у него злоба, то ли ещё отчего, а только много вреда от него видывал добрый народ. Поговаривали, что владел он тайной силой в разных играх и что князь в этих играх ему много задолжал.

— Что в этом столь необычного? — сэр Чарльз подпустил в свой ровный спокойный голос нотку сарказма. Он тоже регулярно исполнял супружеский долг — любому джентльмену пристало продолжать род, чтобы было кому передать титул и наследство.

Когда Колыван появился на пороге тронного зала с широкой улыбкой на толстом лице – весь такой кругленький, с ноги на ногу переваливается, – никто ему рад не был. Особенно князь. Но Колыван этого словно не заметил, уселся за стол, поставил свой сундучок, покопался в нём и бросил на стол несколько золотых монет.

— Необычного? — хмыкнул слуга. — Конюх слышал от своей сестры, горничной миссис Эшби, будто по ночам из спальни господ частенько доносились вот те самые непристойные звуки!

– Здравствуй, светлый князь! – елейным голосом пропел купец. – Играю три карты!

Сведения, что сообщил Джонатан, повергли сэра Чарльза в ступор. Как? Как это может быть?!! Леди обязана рожать мужу детей, а не испытывать наслаждение на ложе, уподобляясь продажной девке! Какое бесстыдство!.. Кромвель совершил немало дурного, но какие же благочинные в его время были нравы! Мать, помнится, не смела даже слово сказать без дозволения отца. А сейчас что? При дворе — лупанарий, и тон разврату задаёт сам король! Бедная королева… Истинная леди, хоть природа и обделила её красотой. Такие же истинные леди и джентльмены, как сэр Чарльз и его благовоспитанная супруга, сейчас либо сидят по поместьям, либо отправляются в колонии, ибо при развратном дворе им не место.

– Не-не-не, мы уж заканчиваем, – замахал руками князь и стал спешно складывать бочонки в мешочек. – Уважаемые бояре, – встал он со своего места, – вече на сегодня объявляю закрытым. Всем спасибо. – И важно раскланялся. – О дне следующего заседания будет сообщено дополнительно.

— Немыслимо… — ошеломлённо прошептал он, и в самом деле потрясённый до глубины души. — Но может быть, она принимала в своей спальне вовсе не мужа?

Бояре попрощались и вышли из зала. И только Колыван остался сидеть на своём месте. У него был свой интерес к князю.

— Нет, милорд, именно его, мистера Эшби. И по словам конюха, за завтраком они оба выглядели довольными.

– Ну ладно. – Колыван закрыл сундучок, вытащил из кармана сухарик, протянул через стол. – Угостись пряником, князюшка.

— Немыслимо, — повторил сэр Чарльз. — Государыня ведёт себя с мужем словно падшая женщина! Её супруг нисколько не возмущён этим непотребством, и более того — весьма доволен столь недопустимым поведением жены!.. Увы, всё обстоит куда хуже, чем я думал: миссис Эшби — не леди. Как и её супруг — не джентльмен…

– Не хочу перед обедом аппетит портить, – отвернулся от угощения князь.

«Нужно немедленно оградить леди Ховард от общения с этой… публичной женщиной, — думал господин посол, когда Джонатан закончил его брить и удалился. — Если я этого не сделаю, моя супруга, чего доброго, подвергнется её дурному влиянию, и безупречная репутация нашего семейства может пострадать. Но самое страшное в том, что мне приходится общаться с падшей женщиной как с государыней! Какой позор! Какое оскорбление моей чести!»

Он не собирался ничего у Колывана брать. Знает он эти угощения! Потом устанешь отдариваться.

Сведения Джонатана лишь укрепили уверенность сэра Чарльза в собственной правоте: Сен-Доменгом правит кто угодно, только не «падшая женщина». А это означало одно: следовало как можно скорее выяснить, кто на самом деле здесь распоряжается, и иметь дело уже с ним.

Колыван опять не обиделся, только хитро прищурился и доверительно спросил:

– Что ж, и отыграться не желаешь?

Оливер Хиггинс. Молодой, но отличный служака. Сэр Чарльз давно отчаялся понять, что он из себя представляет на самом деле. Однако если герцог Йоркский счёл нужным ввести его в штат посольства, следовательно, это необходимо Англии. В конце концов, задача Хиггинса куда посложнее, чем у Джонатана: именно он должен был разобраться во всех тонкостях жизни верхушки Сен-Доменга.

– У тебя отыграешься, – тяжело вздохнул князь и сел на место.

— Рад вас видеть, Хиггинс, — сэр Чарльз знал, что этот человек из мелких разорившихся дворян. Но он был опасен. Умён, пользуется доверием герцога Йоркского. Следует быть осторожным. — Кофе?

Колыван улыбнулся. Князь был азартен. Не устоит перед игрой.

— Спасибо, сэр Чарльз, не стоит, — вежливо отказался Хиггинс, но за столик всё же присел.

– На одну или на две? – показал купец карточки лото.

— Времени у нас всё меньше, — сэр Чарльз сразу перешёл к делу. — Мне нужно имя.

– Ну... разве что на одну, – не стал сопротивляться князь и положил перед собой карточку.

— Я называл вам имя, сэр, — со сдержанным достоинством ответил Хиггинс. — Миссис Эшби.

На столе появилась кучка золотых монет, которая постепенно перекочевала к Колывану. Понятно, что князь проиграл. У Колывана все проигрывают. Думаю, у него выиграть вообще невозможно. Князь поглядывал на золото тоскливым взглядом.

— Я уже говорил вам, что это невозможно.

– Так с чем, говоришь, пожаловал? – спросил он, стараясь делать вид, что ему всё равно – выиграл он или проиграл.

— Сэр, ошибка исключена. Я проверил по всем каналам. Нет никаких сомнений в том, что миссис Эшби руководит страной без указаний от посторонних лиц.

– Я к тебе по поводу долга заглянул, – начал Колыван и вытащил из сундучка связку свернутых бумажек – это были долговые расписки. Много их оказалось, немало князь задолжал.

— Это невозможно, — с нажимом повторил сэр Чарльз. — Женщина в принципе не способна на это, у неё элементарно не хватит мозгов!

– Придётся обождать, – поднялся князь, давая понять, что аудиенция закончилась. – Времена тяжёлые.