Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

– Да. Но только потому, что у меня было плохое предчувствие на его счет. Я всегда подозревал, что он что-то от нас скрывал.

– Да, скрывал! – закричала я. – И я тоже, потому что я знала, что вы сочтете его недостойным меня. И угадай что? Я была абсолютно права. Но он достоин меня, папа. Он добрый, умный, порядочный. Он лучший человек, которого я встречала, и если я могу воплотить его мечты в жизнь, то что в этом плохого? Он заслуживает счастья, и мне не нужен богатый мужчина, который будет заботиться обо мне. Мне не нужна вся эта роскошь. Я не такая материалистка, как вы, и не позволю финансовой ситуации Дина помешать нашим отношениям. Мне все равно, что сделал его отец. Дин не его отец. Он его полная противоположность. Он хочет жить нормальной жизнью, быть нормальным человеком. И если ты этого не видишь, я больше не хочу быть твоей дочерью.

Я снова встала, на этот раз твердо решив уйти. Мама тоже поднялась.

– Оливия, пожалуйста, подожди. – Она и Зигги пошли за мной из библиотеки. – Не уходи.

– Придется, – ответила я, дойдя до холла. – Я люблю Дина и не хочу все это слушать.

Я услышала тяжелые шаги отца в гостиной. Он вдруг закричал:

– Я прав! Ему нужны только твои деньги. Вот как он будет нормальным.

Вот оно. Последняя капля. Я больше не могла это выносить.

– Нет, ты абсолютно не прав, – твердо ответила я. – И мне все равно, что ты думаешь! Если бы Дин предложил, я бы сегодня же стала его женой.

– Не будь дурой, Оливия. – Он шагнул вперед.

– Буду тем, кем захочу, – ответила я. – Это свободная страна.

– Отлично. Если тебе плевать на деньги, то ты не расстроишься, если я лишу тебя содержания. В моей семье аферистов не будет. Если он тебе нужен, ты сама по себе.

– Он не аферист! – закричала я. – Господи, папа! Как ты вообще мог такое подумать? Он любит меня. Тебе так трудно представить, что кто-то может меня полюбить?

Я схватила поводок Зигги с вешалки и направилась к двери. Зигги пошел за мной, виляя хвостом. Будь благословенно это милое невинное существо! Я прицепила поводок к его ошейнику.

– Оливия, пожалуйста, не уходи, – умоляла мама, выйдя за мной из квартиры в вестибюль. Я несколько раз нажала кнопку лифта.

– Я должна уйти, мама. Я его люблю.

– Пожалуйста, пойми, что папа просто хочет тебя защитить.

– Мне не нужна защита. Я могу сама о себе позаботиться. И содержание меня не волнует. Дин для меня важнее.

Двери лифта открылись, и мы с Зигги вошли внутрь. Мама теребила кулон на шее, ее глаза были полны слез. Когда двери закрывались, я увидела, как отец шагнул в вестибюль, схватил маму за локоть и попытался увести ее обратно в квартиру, но она оттолкнула его руку.

Последнее, что он сказал, было:

– Не волнуйся, она придет в себя.

Пол дрогнул у меня под ногами, и лифт начал спускаться.





Час спустя я стояла на тротуаре в Нью-Джерси перед домом Дина, а Зигги сидел у моих ног. Уйдя от родителей, я понятия не имела, что делать. К себе я вернуться не могла, потому что с собаками туда не пускали, к тому же я была в бешенстве. Естественно, первым делом я позвонила Дину из телефона-автомата и рассказала, что случилось. Он сказал идти к нему, и вот я уже стояла там и меня всю трясло оттого, что семья бросила меня на произвол судьбы.

По крайней мере, у меня был Дин. Теперь он был моим спасательным кругом.

Я погладила Зигги по голове, вошла в дом Дина, постучала в дверь квартиры. Он тут же открыл.

Пока Дин обнимал меня, Зигги тоже не терпелось поздороваться. Он кружил возле Дина, ставил на него лапы. Это немного сняло напряжение, и мы оба рассмеялись, когда Дин опустился на колени и позволил Зигги лизнуть его подбородок. Зигги плакал и скулил от счастья, потому что видел Дина и чувствовал его запах. Я не могла его винить. Я испытывала такое же чувство облегчения.

– Кажется, он никого не любит так, как тебя, – сказала я. – Он явно хорошо разбирается в людях.

– Не уверен, – ответил Дин, вставая на ноги. – Может быть, все дело в банке тушенки, которую я дал ему на прошлой неделе. Наверное, он с тех пор только о ней и мечтает. – Дин выразительно посмотрел на меня, взял меня за руку и подвел к дивану.

Зигги последовал за ним и лег у наших ног.

– Непростой у тебя выдался день, – сказал Дин, заправляя прядь волос мне за ухо. – Ты в порядке?

Один простой вопрос, и весь мой гнев испарился. Я положила голову ему на плечо.

– Теперь в порядке, – ответила я, закрывая глаза.

– Хочешь поговорить об этом? Рассказать мне, что произошло?

Я сразу вспомнила об отце Дина, гибели молодой семьи и новом обвинении в вождении в нетрезвом виде – тому, что побудило папу к действию. Я крепко сжала руку Дина.

– Это был кошмар. Худший наш разговор в жизни.

– Мне так жаль. Я чувствую, что это моя вина. Я не хочу быть причиной разрыва между тобой и твоим отцом.

– Ты ни в чем не виноват. Он всегда смотрел свысока на тех, кто родился не в привилегированной семье. Но я никогда не думала, что он будет так же относиться к дорогому мне человеку.

Мы тесно прижались друг к другу.

– Я должна тебе кое-что сказать, – нерешительно начала я, думая об отце Дина и его вождении в нетрезвом виде. – Ты говорил сегодня со своей семьей?

Дин покачал головой и погладил меня по плечу. Я села и положила раскрытую ладонь ему на грудь.

– Мой отец хотел поговорить со мной сегодня не просто так, а из-за того, что произошло вчера ночью. Не знаю, как тебе это сказать, но рано или поздно ты все равно узнаешь, так что… – Я сглотнула плотный ком в горле. – Вчера ночью твой отец пьяным попал в еще одну аварию. Он арестован, и. – Я помолчала. – Авария была очень тяжелая. Погибла семья. Родители и двое детей.

Дин смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Он несколько раз моргнул, его лицо стало бледным как слоновая кость.

– Кто тебе сказал? Твой отец?

– Да. Судя по всему, он копался в твоей личной жизни в поисках повода, чтобы я перестала с тобой встречаться. Но мне все равно, Дин. То есть мне, конечно, не все равно, но я знаю: ты не виноват, что твой отец алкоголик и что он, скорее всего, снова сядет в тюрьму. Ты не он. Ты это ты. И ты хороший человек.

Дин попытался встать, на его лице было написано страдание.

– Ты в порядке?

– Мне нужно немного воды.

Зигги навострил уши, когда Дин встал, и пошел за ним на кухню. Дин налил стакан воды из-под крана, сделал несколько глотков, затем наполнил водой миску и поставил ее на пол.

– Я всегда знал, что это снова произойдет, – сказал Дин. – Папа всегда садится за руль, когда напьется. Я должен был что-то сделать. Я психотерапевт, черт возьми. Я должен был ему помочь или хотя бы присмотреть за ним.

– Тогда тебе пришлось бы остаться там, – ответила я и подошла к нему. – И даже это, возможно, не помогло бы. Никогда не знаешь.

Дин наклонился вперед, положив руки на колени, казалось, что его вот-вот стошнит.

– Тебе что-нибудь принести? – спросила я, поглаживая его по спине.

– Не нужно. – Он медленно и глубоко дышал. – Неудивительно, что твой отец не хочет, чтобы мы были вместе. Не могу его винить. От меня одни неприятности.

– Нет, он не прав, – ответила я. – Мне нужно быть с тобой, потому что… потому что я люблю тебя.

Дин замер. Потом выпрямился и посмотрел на меня, в его глазах я увидела что-то похожее на отчаяние.

– Я тоже люблю тебя.

Хотела бы я видеть в его взгляде радость, но видела лишь неуверенность и сожаление. У меня по спине пробежали холодные мурашки страха.

– Пожалуйста, не надо, – сказала я. – Не думай ни секунды, что ты меня недостоин или что мне будет лучше без тебя. Не будет. Я люблю тебя и хочу быть с тобой. – Я положила обе руки ему на грудь. – У меня есть деньги, которые не связаны с отцом. Правда, немного. Мама подарила их мне на восемнадцатилетие. На жизнь хватит, по крайней мере на какое-то время. Так что неважно, что думает и решает мой отец. У нас все будет хорошо.

Зигги выпил всю воду в миске и теперь смотрел то на Дина, то на меня. Вода капала с его морды.

– Знаешь… – осторожно начала я. – Если ты думаешь, что твоя работа будет мучить тебя, ты мог бы что-нибудь поменять. Никогда не поздно начать что-то новое.

Дин кивнул, но, похоже, не мог подобрать слов. Наверное, он до сих пор был в шоке от новости об отце.

– Мы могли бы уехать вместе, – предложила я. – Один мой знакомый только что окончил летную школу в Майами. Ты можешь последовать его примеру, если хочешь. Ты ведь всегда об этом мечтал, верно?

Он снова кивнул.

– А меня тошнит от Нью-Йорка, – призналась я. – От моей семьи не скроешься. Они повсюду. И я уже получила диплом. Я готова к переменам.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Дин.

– Мы могли бы начать новую жизнь где-нибудь еще. Вместе. Я просто хочу быть с тобой, и я сказала отцу, что сегодня же стала бы твоей женой, если бы ты предложил. Не то чтобы я этого жду, – быстро добавила я. – Я лишь хочу, чтобы ты знал, насколько я в тебе уверена. Я так счастлива, когда мы вместе!

Он кивал мне, подбадривая меня продолжать, будто ему нужно было, чтобы я его убедила.

– Я знаю, кажется, что это слишком. – Я вздохнула. – Но когда ты знаешь, ты просто знаешь.

– Да, – повторил он и пристально посмотрел на меня. Зигги завилял хвостом. Дин крепко обнял меня. Я чувствовала его прерывистое дыхание на своей шее и прижималась к нему, желая только одного – сбежать с ним прямо сейчас и начать новую совместную жизнь. Где угодно, только не здесь.

Дин отстранился и обхватил мое лицо руками.

– Хорошо, – сказал он, – давай. Поехали в Майами.

– Серьезно? – Я недоверчиво рассмеялась. – Ты уверен?

– Абсолютно.

Он опустился на одно колено, чтобы снова и снова целовать мои ладони, будто я только что спасла его от адского огня.

– Выходи за меня, – сказал он наконец.

Зигги взволнованно попятился и залаял. Не обращая на него внимания, я закрыла лицо руками. Все мое тело дрожало. Единственное, что я могла сделать, – поднять Дина на ноги и страстно поцеловать его в губы, упиваясь предчувствием того, что было впереди – долгая и счастливая жизнь с человеком, которого я боготворила. Он был всем, о чем я мечтала, и всем своим сердцем я чувствовала, что он не способен сделать что-то плохое.

1993. Нью-Йорк

Глава 23. Оливия

Я стояла на берегу озера в Центральном парке, там, где мы с Дином гуляли в день нашего знакомства. По моим подсчетам, прошло два года, одиннадцать месяцев и один день с тех пор, как я попрощалась с Дином и он вошел в лифт и уехал. Я не подозревала, что вижу его в последний раз.

Заглянув в коляску, я убедилась, что Роуз мирно спит, и задумалась об отчете, который наконец опубликовали. Следователи пришли к выводу, что самолет, скорее всего, упал в море из-за дезориентации пилота, которая, в свою очередь, произошла из-за отказа приборов. Причина их отказа не была установлена, и, по-видимому, она навсегда останется загадкой.

Касательно обломков – вернее, их отсутствия – они утверждали, что самолет влетел в океан с такой скоростью и силой, что был стерт в порошок, и течения разбросали мелкие обломки по обширной территории, так что их не удалось обнаружить во время поисков.

Друзья сказали мне, что Дин погиб мгновенно и не мучился. Они надеялись утешить меня этим, но тщетно. Еще несколько недель после публикации отчета я не могла осознать, что ничего так и не было найдено, ни одного даже маленького обломка самолета.

А потом пришло свидетельство о смерти. Мне нужно было содержать дочь, поэтому я взяла выплату от страховой компании и решила раз и навсегда, что мне пора оставить свою одержимость Бермудским треугольником и посвятить себя Роуз, бесценному прощальному подарку Дина.

Но и теперь в самые темные минуты ночи я мечтала, что он вернется домой. Вот он стоит у руля парусника, загорелый после почти трех лет в море, и ветер треплет его волосы, а я жду на пристани, машу ему рукой и кричу: «Добро пожаловать домой!» Он бросает мне веревки, я привязываю лодку. Он выходит на пристань, обнимает меня, крепко целует и рассказывает мне все о своих приключениях.

Глядя на тихое, спокойное озеро в Центральном парке, я тяжело вздохнула. По крайней мере, теперь, когда у меня было свидетельство о смерти, я испытывала некоторое облегчение, осознавая, что могу оставить попытки разгадать тайну исчезновения Дина и просто продолжить жить. Все убеждали меня отпустить его, и в конце концов я поняла, что они правы. Для Роуз было важно расти с матерью, которая вовлечена в ее жизнь и не ищет что-то недостижимое в бескрайнем потустороннем мире.

Теперь Роуз была для меня всем, и я решила, что лучший способ почтить память Дина – стать хорошей мамой его ребенку.

Роуз пошевелилась в коляске, проснулась и сонно огляделась. Я улыбнулась и провела указательным пальцем по ее мягкой пухлой щечке.

– Привет, соня. Готова ехать домой?

Она кивнула, поэтому я свистнула Зигги и развернула коляску. Мы жили в маленькой квартирке, потому что я хотела свое собственное пространство, не такое роскошное, как пентхаус на Пятой авеню, где мама принимала гостей по выходным. Я хотела, чтобы Роуз получила воспитание получше. Мне было важно, чтобы она с детства знала цену деньгам и понимала, что для достижения целей нужно усердно работать. Таким был ее отец, и это была одна из многих причин, почему я его полюбила.





По дороге домой с прогулки я решила взять в прокате пару фильмов на выходные. Я привязала Зигги к фонарному столбу возле прокатного пункта «Блокбастер» и велела ждать.

Было почти пять часов, и в магазине было битком. Большинство новых фильмов уже разобрали, но я была в настроении посмотреть что-нибудь из классики, когда Роуз заснет.

Как обычно, этот отдел пустовал. Покопавшись, я выбрала «Последний раз, когда я видел Париж» с Элизабет Тейлор и Ван Джонсоном. Я читала описание на обратной стороне коробки, когда ощутила спиной чей-то взгляд. Почувствовав себя неловко, я подняла глаза и увидела Гэбриела.

– Привет, – сказал он и немного расслабился. – Я так и подумал, что это ты. Я был в отделе триллеров и пошел за тобой.

Я поставила фильм обратно на полку.

– Да, это я. Боже мой. Я так рада тебя видеть. – Я вышла из-за коляски Роуз, и мы обнялись. – Что ты тут делаешь?

– Ищу фильм, очевидно. – Он рассмеялся и показал мне коробку, которую держал в руке. – А это кто? Неужели Роуз? Не может быть! – Он присел, чтобы поздороваться. – Вот это ты вымахала!

– Роуз, это мой друг Гэбриел, – сказала я. – Скажи ему «привет».

Она очаровательно улыбнулась.

– Привет.

– А кто этот фиолетовый парень? – спросил он, указывая на пушистого динозавра, с которым она была неразлучна.

– Барни! – Она выставила динозавра вперед.

– Привет, Барни, – сказал Гэбриел низким голосом. – Очень приятно познакомиться. – Он пожал Барни руку, или лапу, или что у него там было, и Роуз захихикала.

Гэбриел встал и улыбнулся мне.

– Обворожительна и великолепна. Вся в маму.

– Ну перестань. – Я легонько хлопнула его по руке.

– Ты никогда не умела принимать комплименты, – тепло ответил он, и повисла неловкая пауза. – Так что вы здесь делаете? Обычно вы не гуляете в этих местах.

– Так и есть. Если честно, я все еще прихожу в себя. Мы только что переехали в квартиру в нескольких кварталах отсюда. Там две спальни – для меня и для Роуз.

Мы оба отвернулись к полкам и делали вид, что изучаем фильмы.

– Дай угадаю, – сказал Гэбриел. – Ты больше не могла терпеть мамины воскресные вечеринки?

Я усмехнулась.

– Ты слишком хорошо меня знаешь. Кстати, ты в курсе? У нее роман с сенатором. Уже целый месяц.

– Ну Лиз! – восхитился Гэбриел. – Как ты к этому относишься?

Я пожала плечами.

– Вроде бы он хороший человек, и мама заслуживает счастья. Он немного старше, но ей, я полагаю, не в новинку.

– В общем, хорошо, что они сплелись душами, – сказал Гэбриел. – Или языками.

Мы оба рассмеялись и продолжили изучать раздел классики.

– Что у тебя там? – спросила я, указывая на фильм, который он уже выбрал. Он дал его мне.

– Мне показалось, это интересно.

– «Лестница Иакова»[5]. – Я перевернула коробку и прочитала описание. – Звучит интересно. Он тут один?

– Нет, довольно много.

– Может быть, взять? – сказала я. – Наверняка неплохо пойдет после «Русалочки».

– Конечно. – Он взглянул на Роуз. – Во сколько малышка ложится спать? – Он погладил ее по макушке, и она захихикала, пожала плечами и снова протянула ему Барни.

– Ровно в семь, – ответила я. – Правда, Роуз?

– Правда! – ответила она.

Гэбриел взял Барни и заставил его ковылять по верху полки, а потом наклонился к нему, будто Барни рассказывал ему секрет.

– Барни говорит, что сегодня хочет посмотреть «Русалочку». Вы ее будете смотреть? – спросил он Роуз.

– Да! – Она протянула руки. Гэбриел провел Барни через защитный стержень ее коляски и посадил к ней на колени. Она обняла динозавра и вытянула свои маленькие ножки.

– Домой? – спросила она.

– Да, – ответила я. – Нам пора. Я оставила Зигги снаружи, и он, наверное, уже начинает терять терпение.

Гэбриел дал мне диск с «Лестницей Иакова».

– Возьми этот, а я пойду за другим. Рад был тебя видеть.

– И я тебя, – ответила я.

Он исчез за другим проходом.

Стоя в очереди к кассе, я поймала себя на том, что оглядываюсь по сторонам, чтобы узнать, по-прежнему ли он здесь, но так его и не увидела.

Когда мы с Роуз наконец вышли из магазина и забрали Зигги, солнце уже садилось и в воздухе витал туманный, почти волшебный свет. Я направилась домой, толкая перед собой коляску, и остаток пути мы пели песни.





– Значит, вы просто попрощались и разошлись? – спросила Рэйчел, когда мы встретились на детской площадке на следующее утро. Мы пили кофе и качали на качелях Роуз и Амелию. – В пятницу вечером?

– Конечно, – ответила я. – Я пошла купать Роуз, а он, полагаю, – смотреть «Лестницу Иакова» со своей дамой сердца.

Рэйчел рассмеялась.

– Дама сердца? Очень смешно. Ты что, не знала, что они расстались?

Я немного удивилась и неожиданно для себя обрадовалась, хотя у меня не было планов ни на Гэбриела, ни на кого-либо еще. Но когда-то он был моим, и мое эго приятно ласкала мысль, что он не отдал всего себя другой женщине.

– Не знала, – сказала я. – Что случилось?

– Она работала медсестрой в операционной и крутила роман с анестезиологом за спиной Гэбриела. А потом ни с того ни с сего объявила, что переезжает с ним в Японию.

– Ого, жестко.

– Не то чтобы, – сказала Рэйчел. – Вряд ли Гэбриел сильно удивился или расстроился. По крайней мере, так мне сказал Кевин. Кевину она никогда не нравилась. Он сказал, что у нее нет чувства юмора, и я думаю, что Гэбриел только и ждал повода от нее уйти.

Я слушала с интересом.

– Вы когда-нибудь встречались с ней?

– Нет. Я вообще сто лет не общалась с Гэбриелом. Клянусь, я понятия не имела, что он живет в вашем районе. Я бы сказала тебе об этом, когда ты искала квартиру.

Я вздохнула.

– Ну, это большой город. Вряд ли мы будем часто сталкиваться.

Мы немного помолчали, качая девочек.

– Может быть, надо что-то предпринять, – наконец сказала она.

– В смысле?

– Может, нам собраться всем вместе?

– Как мы соберемся все вместе? – удивилась я. – Мы разбросаны по всей стране.

– Я имею в виду не всех нас, а только тебя, меня, Томаса и Гэбриела. Томас играет на бас-гитаре. Вдруг они с Гэбриелом поладят и устроят какой-нибудь джем-сейшен?

Я задумалась.

– Звучит заманчиво, но даже не знаю. Мне не особенно хочется с кем-то общаться, и я тогда так некрасиво повела себя с Гэбриелом. Я по-прежнему чувствую себя виноватой и не хочу обманывать его и снова разбивать ему сердце.

– Почему ты думаешь, что так будет?

– Ну, это наиболее вероятный сценарий, тебе так не кажется? Я до сих пор не забыла Дина и не уверена, что когда-нибудь забуду.

Мы сильнее качали девочек, и они тянули руки вверх.

– Может, стоит взглянуть на это иначе, – предложила Рэйчел. – Я могла бы пригласить его к нам и сказать, что ты еще не справилась с потерей и не забыла Дина, но хочешь провести время с друзьями. Он большой мальчик. Он все поймет, и он может сказать «нет», если хочет.

– Уверена, так и будет, – сказала я. – Инстинкт самосохранения возьмет верх, и он убежит куда подальше, вместо того чтобы вновь подвергать себя потрясениям, неизбежным при общении с эгоистичной бывшей.

– Ты не эгоистичная, – возразила Рэйчел. – Ты ему не изменяла. Вы расстались за несколько месяцев до того, как ты начала встречаться с Дином.

– А потом привела его на концерт Гэбриела и села прямо у него перед носом. На месте Гэбриела я бы меня возненавидела.

Маленькая Амелия начала визжать, поэтому мы остановили качели.

– Хотите поиграть в песочнице? – спросила Рэйчел, и девочки одобрительно запищали. Мы сняли их с качелей.

– Пожалуйста, не звони ему, – сказала я, пока мы катили пустые коляски к песочнице. – Мне и без того непросто. Меня сейчас не интересуют романтические отношения.

– При чем тут романтика? Он старый друг. А тебе нужно иногда общаться со взрослыми. На одних диснеевских мультиках твой мозг долго не протянет. Поверь мне, я знаю.

Я рассмеялась.

– Не соглашусь, но все же… обещай мне, что ты ничего не устроишь. Я просто хочу быть скорбящей вдовой. И все.

Рэйчел вздохнула.

– Ну ладно, будь по-твоему.

– Спасибо. Я это очень ценю.

Мы достали из сумок пакеты с ланчем и коробочки сока и позвали девочек перекусить.

В следующую среду, где-то через час после того, как я уложила Роуз, зазвонил телефон. Я стояла на коленях у кофейного столика, заполняя фотографиями альбом, но тут же вскочила на ноги и поспешила ответить на звонок, пока Роуз не проснулась.

– Алло?

– Привет, Оливия.

Я сразу узнала голос звонившего и несколько раз моргнула.

– Привет.

– Это Гэбриел. Надеюсь, я не помешал?

Я сделала паузу, медленно наматывая телефонный шнур на указательный палец.

– Нет, совсем нет. Роуз спит, а я просто. – я посмотрела на фотографии, разбросанные по всему полу в гостиной, – убираюсь.

Какое-то время он молчал. Я отодвинула стул от кухонного стола и села.

– Откуда у тебя мой номер? – спросила я.

– Я позвонил твоей маме, и она мне его дала. Надеюсь, ты не против?

– Конечно, нет. Все в порядке, – ответила я, вспомнив, что мама поддерживала с ним связь еще долгое время после того, как мы расстались.

– Как тебе фильм? – спросил он. – Ты посмотрела?

– «Лестница Иакова»? Да, посмотрела. Потрясающий. Неожиданный финал.

– Согласен, – сказал он. – Я такого не ожидал.

– Спасибо, что посоветовал.

– Всегда пожалуйста.

Он снова замолчал, я начала грызть ноготь на большом пальце.

– Я вот почему звоню, – наконец сказал он. – Не хочешь ли ты поужинать со мной на этой неделе? Может, в четверг или в пятницу?

Я не ответила сразу, и он добавил:

– Ничего такого. Просто как друзья.

– Ой… – От тревоги у меня скрутило живот. Это было ужасно. Он был таким хорошим человеком, и я не хотела его обидеть, но меня не интересовали отношения – даже платонические.

– Теперь мне стыдно, – сказал он. – Я поставил тебя в неловкое положение.

– Нет, что ты. Извини. Просто ты застал меня врасплох. Я отвыкла получать приглашения на ужин. В последнее время я живу очень замкнуто. Не очень заинтересована в социальной жизни.

Вновь повисло молчание. Было мучительно неловко.

– Понимаю, – сказал он, и я почувствовала укол вины.

– Только, пожалуйста, не думай, что я пытаюсь отмахнуться от тебя, Гэбриел. Дело не в этом. Просто.

– Да?

– Я живу очень скучной жизнью. Каждый вечер я купаю Роуз, читаю ей сказку и укладываю спать. Это мой мир, и я в нем живу. Мне нравится эта скука.

– А я что, слишком впечатляющий?

Я рассмеялась.

– Да, полагаю, можно и так сказать.

Тишина. Снова неловкость.

– Очень жаль, – сказал он.

– Прости.

– Нет-нет, не расстраивайся, – ответил он. – Я по голосу слышу, что ты расстроена. Все в порядке, честно. Я просто подумал, раз уж мы живем в одном районе и оба одиноки, мы могли бы пообедать вместе. Но я понимаю. Все нормально.

Я не знала, что сказать.

– Гэбриел…

– Все в порядке, Оливия. Не переживай, ладно? Все хорошо. Но если ты когда-нибудь передумаешь и просто захочешь выйти из квартиры, чтобы поесть, посмотреть фильм или еще что-нибудь, позвони мне, хорошо? Мы ведь друзья. Я оставлю тебе свой номер телефона.

– Хорошо. Подожди, возьму ручку.

Я нашла небольшой блокнот, записала его номер, поблагодарила за звонок и повесила трубку.

Какое-то время я сидела, глядя на магниты на дверце холодильника и на банку с мелками на столешнице. Пол в гостиной по-прежнему был усыпан фотографиями, и они не вставились бы в альбом сами по себе, так что я снова села на пол у журнального столика и продолжила свое дело.

Через полчаса я закончила. Я уже все убрала, но по-прежнему не могла перестать думать о разговоре с Гэбриелом. Мне было неприятно оттого, что я будто снова отвергла его, отказалась принять его поддержку, когда он, как добрый самаритянин, просто хотел быть моим другом.

Может быть, я сопротивлялась его дружбе, потому, что в глубине души все еще верила, что он хочет большего. Вот почему я взяла Дина с собой в кофейню в тот вечер, когда Гэбриел играл на саксофоне. Мне казалось, это единственный способ заставить его понять, что я двигаюсь дальше и ему стоит сделать то же самое. Нельзя же было, чтобы он ждал меня вечно. И тогда в Рождество, когда я была беременна и он пришел навестить меня, я с облегчением узнала, что он с кем-то встречается. Больше никакого давления. Наконец-то мне больше не нужно было чувствовать себя виноватой за то, что я разбила ему сердце.

Но вот мы оба снова были одиноки, и я не знала, как дать ему понять, что не хочу ничего начинать. Я просто хотела быть одна.

С другой стороны, возможно, я была очень самонадеянна, когда думала, что он хочет меня вернуть. Может, он вообще не интересовался мной в романтическом плане и ему было просто жаль меня – мать-одиночку, которая изо дня в день возила коляску по улицам Нью-Йорка и брала напрокат мультфильмы Диснея, а в пятницу вечером смотрела дома старую классику в одиночестве.

Это было правдой. Больше я ничем не занималась. Роуз была всей моей жизнью, центром моего существования. Иногда я переживала, что не смогу даже поддержать светскую беседу на званом ужине. О чем я буду говорить? О подгузниках? Об игре в салочки?

Я немного постояла на кухне с чашкой ромашкового чая и, прежде чем успела передумать, схватила блокнот с номером телефона Гэбриела и перезвонила ему.

– Привет, – сказал он после третьего звонка.

– Привет, это Оливия. Надеюсь, я не слишком поздно?

– Вовсе нет, – сказал он довольно прохладно, и я поняла, что ему не по душе эта игра в «горячо – холодно».

– Послушай, – сказала я, – я просто хочу извиниться за то, что была такой… даже не знаю… сдержанной. Я знаю, что ты просто пытался быть хорошим другом.

– Не извиняйся, – сказал он. – Я все понимаю.

– Нет, вряд ли ты понимаешь. Дело не в том, что я не ценю своих друзей. Для меня много значит твой звонок. Ты мне дорог, и мне очень стыдно за то, как у нас все закончилось. Тем вечером в кофейне в Сохо. Я так сожалею об этом. Я не должна была приводить туда Дина, и я всегда жалела об этом.

Он прочистил горло.

– Ничего страшного, Оливия. Извинения приняты.

Я опустилась на кухонный стул.

– Ты, должно быть, меня ненавидел.

– Ненавидел – слишком сильное слово.

– Правда?

– Ну.

– Не мне тебя винить. – Я усмехнулась, Гэбриел тоже.

– Мы были совсем юными. В двадцать лет жизнь кажется полной драм. И если тебе от этого станет легче, я в конце концов понял, почему ты так поступила. Тебе нужно было ударить меня ломом по голове, чтобы я тебя услышал, – ты хотела свободы, а я просто не тот человек, что тебе нужен.

Он был прав. Гэбриел не был тем самым. Тем самым был Дин. И так будет всегда, подумала я.

– Я медленно учусь, – добавил Гэбриел.

– Нет, что ты. Это была и моя вина. Думаю, отчасти мне было страшно выходить в мир без тебя. Я хотела чувствовать, что ты всегда будешь рядом. Потому что ты был моим лучшим другом.

– Пока не появился Дин, – сказал он. Я выдохнула.

– Да.

Я могла бы сказать гораздо больше – что, когда я встретила Дина, у меня было ощущение, что этот человек будет рядом со мной до самой смерти. Наша любовь была мгновенной, страстной и взаимной, и даже неодобрение моей семьи не смогло остановить меня от побега с ним. Я бы все отдала, чтобы быть с ним вместе.

Но, конечно, я не сказала этого Гэбриелу, чтобы не бередить его старую рану.

– Я рад, что ты позвонила, – сказал он. – Потому что я хочу, чтобы мы были друзьями. Ты по-прежнему много для меня значишь, и я надеюсь, ты знаешь, что всегда можешь ко мне обратиться. Я не ухаживаю за тобой и не пытаюсь тебя вернуть. Клянусь, когда я звонил тебе, я просто хотел вкусно поесть и узнать о твоей жизни.

– Я тоже хочу узнать о твоей жизни, – ответила я. – О медсестре. Рэйчел мне уже кое-что рассказала, и я жажду подробностей. И о работе. Как вышло, что ты занимаешься музыкой со школьниками, хотя когда-то хотел создать свою звукозаписывающую компанию?

Он рассмеялся.

– Это были мечты девятнадцатилетнего парня.

– Значит, ты повзрослел, – сказала я.

– Да, и ни о чем не жалею. Мне нравится то, чем я занимаюсь. Детям сегодня не повредит немного джаза.

Я ощутила какой-то мягкий, теплый свет внутри себя.

– Я хотела бы услышать об этом побольше. Еще не поздно принять твое приглашение на ужин? Я попрошу маму посидеть с Роуз, она будет только рада.

– Что насчет пятницы? – предложил Гэбриел. – Я забронирую где-нибудь столик.

– Звучит здорово.

Я дала ему свой адрес, и он пообещал зайти в семь вечера. Положив трубку, я ощутила неожиданный прилив волнения, какого не чувствовала уже очень давно. Я уже начала думать, что мне надеть.

Но потом почувствовала себя виноватой и неверной. Будто предала Дина. Или память о Дине.

Я попыталась напомнить себе, что его по-настоящему не стало, что он не вернется – никогда – и что, конечно же, он хотел бы, чтобы я продолжала жить. Была счастлива. Но мысль о том, как он возвращается ко мне, снова вспыхнула в моем воображении, и я опять представила его на паруснике, увидела, как он машет мне рукой и как ветер развевает его волосы, как он причаливает к пристани, горя желанием рассказать мне все о своей жизни в море.

Может быть, я сошла с ума, но я просто не могла заставить себя погасить свет в окне. Я сомневалась, что когда-нибудь смогу это сделать.

Потом я услышала голос мамы в своей голове. «Просто дай себе время», – всегда говорит она. Я пыталась… но сколько времени это могло занять?

Глава 24. Оливия

Это не свидание, напомнила я себе, когда Гэбриел постучал в мою дверь в семь вечера. Я отвела Роуз к маме еще днем, так что у меня было время не торопясь принять душ и одеться. Я не хотела выглядеть так, будто очень старалась, поэтому выбрала простую шелковую блузку, брюки и туфли на плоской подошве, но дополнила все это ожерельем и серьгами-кольцами.

– Привет. Заходи, – сказала я, отступая на шаг, чтобы пригласить его внутрь. – Я только возьму сумочку и плащ.

Гэбриел вошел и погладил Зигги, подбежавшего к двери.

– Здесь уютно.