– У множества людей случаются подобные приступы. И с какой стати это должно повредить Дэну?

Мэдди взяла кружку с чаем и сделала глоток. Чай, должно быть, уже совсем остыл. Я встала с кресла, собираясь предложить Мэдди принести ей другого, погорячее, но она остановила меня взмахом руки:

– Дело отнюдь не в банке.

– Что вы имеете в виду?

– Мы переживаем вовсе не из-за работы Дэна. – Мэдди поставила кружку на прикроватный столик. – Все дело в Эмили. В нашей дочери. – (Я бросила на Мэдди вопросительный взгляд.) – Мы не хотим, чтобы она знала, что я… я настолько больна. У меня опухоль мозга.

– Боже мой! – ахнула я. – Мне так жаль. А это?.. Они могут?..

– Нет. – Мэдди поспешно смахнула навернувшиеся на глаза слезы. – Опухоль неоперабельная. У меня глиобластома четвертой степени. Самая агрессивная форма опухоли мозга. Прогноз не слишком оптимистичный.

Я сморгнула непрошеную слезу:

– А что собираются делать врачи?

– Они попытаются уменьшить размер опухоли. Но лечение в основном паллиативное. – У нее в глазах снова заблестели слезы. – Врачи дают мне от трех до восемнадцати месяцев жизни. – Я растерянно уставилась на Мэдди, не зная, что говорить, и она, промокнув слезы, добавила: – Эмили не знает. Она не должна узнать.

– Хорошо, – кивнула я.

– Она думает, это просто мигрени. У дочери сейчас трудный возраст. Нынешний год для нее выпускной в средней школе, и… в последнее время с ней возникли кое-какие проблемы. – Мэдди посмотрела на меня. – У вас есть дети?

– Нет. Но у меня есть племянницы и племянники. Одному из них пятнадцать. Со мной он ведет себя мило, но вот своей матери, насколько я знаю, частенько устраивает веселую жизнь.

– Что совершенно нормально для его возраста, – сказала Мэдди. – Уж кто-кто, а мы это знаем. И такая нормальность нас вполне устраивает. Именно то, что нам нужно. Мы не хотим ставить ее жизнь в режим ожидания. Не хотим нарушать учебный процесс. Мы с Дэном серьезно поговорили и решили как можно дольше делать вид, что все в порядке.

– Но тогда она проведет с вами меньше времени, – заметила я. – Я хочу сказать, она проведет с вами меньше времени, чем в том случае, если бы была в курсе.

У Мэдди задрожала нижняя губа.

– Но захочет ли пятнадцатилетняя девочка сидеть у постели умирающей матери в ожидании страшного конца?

– Да, это очень нелегко, – согласилась я.

– Лучше я проведу меньше времени с дочерью, чем… чем…

– Хорошо, хорошо. Я понимаю, – вздохнула я.

У меня не было детей. Что я могла о них знать? Но похоже, выражение моего лица не успокоило Мэдди, и она продолжила:

– Мы думаем, она с кем-то встречается. С кем-то… – Мэдди замялась. – Кто старше ее. Нам так и не удалось выяснить, кто он такой. Но она поклялась, что рассталась с ним, и мы собираемся оставить все как есть. Придет время, и мы сообщим ей о моей болезни, однако пусть пока живет своей обычной жизнью. Мы не хотим давать дочери повод бежать за поддержкой к тому человеку.

Меня тронуло и вместе с тем немного удивило, что Мэдди поведала мне о своих семейных невзгодах, но, похоже, она больше не могла держать их в секрете, не имея возможности с кем-либо поговорить, кроме Дэна. Однако Дэн уже и так нес свой невыносимый груз проблем, переживал свою личную боль, и, возможно, Мэдди было легче поделиться с незнакомым человеком, чувств которого она не боялась задеть, поскольку не имела перед ним обязательств. Вот почему я сказала, что поступила бы точно так же, решив не говорить, что это не мое дело и я не жду объяснений, так как не в силах помочь.

Мэдди наклонилась поближе ко мне:

– На самом деле мы не можем рассказать о моей болезни никому из банка. Джерри, начальник Дэна, и Шэрон, жена Джерри, – наши друзья. Они регулярно бывают в нашем доме и, конечно, хорошо знакомы с Эмили. У них дочь одного с ней возраста, поэтому все тайное так или иначе может стать явным. Ведь сейчас дети постоянно общаются онлайн, и у них очень развиты горизонтальные связи. Поэтому мы решили не умножать сущностей сверх необходимого и вообще никому ничего не говорить.

– Выходит, о вашей болезни никто не знает? Даже ваши родители?

– Мои родители умерли. У мамы тоже была опухоль мозга, а у папы очень рано развилась болезнь Паркинсона. Так что мои перспективы не самые радужные… Я всегда это понимала, – вздохнула Мэдди. – Итак, да. Об этом знаем только мы с Дэном. А теперь, конечно, и вы.

– Послушайте, я буду держать язык за зубами, обещаю. У меня нет друзей в банке. Мне просто не с кем поделиться этой информацией.

– Я догадывалась. – Мэдди покраснела. – Ой, я вовсе не имела в виду…

– Понимаю, что конкретно вы имели в виду, – успокоила я собеседницу. – Вы совершенно правы. Я всего-навсего временная секретарша. Никого не интересует мое мнение. И кстати говоря, я не собиралась обсуждать сегодняшний инцидент.

– Знаю. Тейт, вы мне нравитесь. Я чувствую, что могу вам доверять, – с натянутой улыбкой кивнула Мэдди.

– Вы тоже мне нравитесь. И вы действительно можете мне доверять.

Тем временем внизу хлопнула входная дверь, и в прихожей раздался звук голосов. Мэдди поспешно прижала палец к губам, и мы сразу замолчали. Сперва до нас донесся глубокий низкий голос Дэна, но, что именно он говорил, было не разобрать, а потом послышался пронзительный, возмущенный голос Эмили. Дэн что-то ответил успокаивающим, мягким, спокойным тоном, затем раздался грохот шагов Эмили вверх по лестнице, однако на лестничной площадке шаги стихли – девочка, похоже, вспомнила, что сказал ей отец, – после чего глухо стукнула дверь ее комнаты.

– Вы не поверите, но это она еще в хорошем настроении, – повернувшись ко мне, прошептала Мэдди.

– Я была самым ужасным подростком на свете, – улыбнулась я, и тут в мою голову закралась странная тревожная мысль, причем даже не мысль, а скорее некое ее подобие.

Тут в спальню вошел Дэн. Он осторожно закрыл за собой дверь, и я поспешно вскочила с места.

– Я, пожалуй, пойду, – прошептала я Мэдди. – Чтобы вам потом не пришлось объяснять Эмили, кто я такая и что делаю в вашей спальне.

– Спасибо, Тейт. Я действительно оценил то, что вы помогли Мэдди, – едва слышно произнес Дэн.

– Нет проблем. Я уже вполне оправилась от своего внезапного обморока, – ответила я.

– Как по-вашему, вы в состоянии прийти завтра на работу или вам нужен выходной? – улыбнулся Дэн.

Агентство не платит мне за отгулы, однако Дэн навряд ли был в курсе.

– Не волнуйтесь. Завтра я буду как штык.

– Могу я отвезти вас домой?

– Нет. Оставайтесь с Мэдди.

Я повернулась сказать ей «до свидания» и, поддавшись порыву, наклонилась и обняла ее. Мэдди обняла меня в ответ, тем самым немало удивив своего мужа. Затем он спустился вместе со мной в прихожую и проводил до входной двери.

В восемь вечера на улице уже начало темнеть, что, как ни странно, застало меня врасплох. Стоял жаркий летний день, воздух был густым и горячим, но ночь настойчиво вступала в свои права. Перед воротами на улицу я остановилась, раздумывая, какой путь домой лучше выбрать, и уже решила пройти по Энджел-стрит и сесть на автобус, идущий по Пентонвилл-роуд, но тут из-за угла вырулил автомобиль, ослепив меня светом фар. Автомобиль остановился на другой стороне улицы, в окне со стороны водителя мелькнуло женское лицо. Густые сумерки помешали мне разглядеть, кто сидит за рулем, однако затем свет в салоне моргнул, и женщина вышла из автомобиля. Она смотрела прямо на меня. Хейли. Хейли с моей работы. Интересно, что ей здесь нужно? В любом случае она не должна была меня видеть. Ведь, согласно легенде, я внезапно заболела. И вообще, что я забыла возле дома своего начальника? Мне следовало быть в больнице или, по крайней мере, у себя в квартире.

Хейли окинула глазами сад перед домом, и тогда я, приняв молниеносное решение, нырнула в ближайший куст. Колючий куст нещадно царапал обнаженные руки, но я упорно пробиралась вперед, напряженно прислушиваясь к цоканью высоких каблучков Хейли. Секунду спустя звук шагов затих. Услышав трель дверного звонка, я поспешно выкатилась на траву, поднялась на ноги и сломя голову побежала к воротам, а оттуда – на улицу.

Глава 36

Это случилось незадолго до того, как я наконец установила связь. На следующее утро я возвращалась из офисной кухни с двумя кружками кофе. Я предложила Хейли принести ей кофе в надежде разговорить ее и узнать, что она видела – или не видела – накануне вечером. Заметила ли она меня в саду перед домом Мэдди и Дэна? Похоже, видела, хотя стопроцентной уверенности у меня не было. Сказала ли она что-нибудь Дэну, когда он открыл ей дверь? А если да, то нашел ли он правдоподобное объяснение, о котором я пока не знаю? Будь Дэн сейчас в офисе, мы могли бы согласовать наши легенды, но близилось время ланча, а Дэн так и не появился.

Я остановилась перед чуть-чуть приоткрытой дверью его кабинета. Кресло Дэна было аккуратно приставлено к письменному столу. Для начала я оглядела письменный стол в поисках ноутбука, однако на столе не было ничего, кроме обычного набора вещей: подставки для ручек, настольного вентилятора, толстого ежедневника в черном кожаном переплете и неизменной семейной фотографии в серебряной рамке. Мое внимание привлекла моментальная фотография улыбающейся Мэдди и девочки-подростка с подведенными черным карандашом глазами и длинными белокурыми волосами. Эмили, предположила я. Прищурившись, я всмотрелась в фотографию и внезапно вспомнила то, что сказала мне Мэдди. Мы думаем, она с кем-то встречается… с кем-то, кто старше ее. Нам так и не удалось выяснить, кто он такой.

Поскольку в мою сторону вроде бы никто не смотрел, я вошла в кабинет, открыв дверь ногой, и, по-прежнему с кофе в руках, бочком подобралась к письменному столу Дэна, стараясь не расплескать горячую жидкость на толстый пушистый ковер. Рассмотрев стоявшую на столе фотографию, я вдруг почувствовала, как у меня сжимает горло. Мэдди с сияющей улыбкой – фото наверняка было сделано до страшного диагноза – ласково склонилась к дочери, улыбка которой, словно по контрасту, была натянутой и вымученной. Эмили казалась воинственной и одновременно ужасно уязвимой – отличительная черта большинства подростков.

Она была красивой. Потрясающе красивой. Большие голубые глаза в обрамлении длинных темных ресниц, изящный вздернутый носик, пухлые губы и густые блестящие волосы. При виде такой красотки парни наверняка сворачивали себе шеи. Но ей только-только исполнилось пятнадцать. А Мэдди умирала. Очень скоро ее дочь, еще не вышедшая из подросткового возраста, останется без матери. Я живо представила себе, каково было бы Ферн, знай она, что ей суждено умереть, оставив Джоша сиротой, и у меня на глаза навернулись жгучие слезы. Ферн наверняка ужаснула бы мысль о том, что Джош останется один в этом жестоком мире. Нет, конечно, не совсем один, ведь у него как-никак был отец, и тем не менее Ферн, несомненно, хотела бы быть уверенной, что мужу не о чем беспокоиться, поскольку у Джоша все хорошо и ему ничего не угрожает.

Я представила себе, как, сидя у смертного одра Ферн, торжественно обещаю ей позаботиться о Джоше, и у меня в горле встал ком. Но кто позаботится о дочери Мэдди? Дэну придется и дальше зарабатывать на жизнь, а он вкалывал как проклятый. Интересно, поможет ли ему Джерри? Джерри был не только начальником Дэна, но и другом семьи. Именно так мне сказала Мэдди. Они регулярно бывают в нашем доме и, конечно, хорошо знакомы с Эмили. И тут мне в голову пришла ужасная мысль, отчего я словно получила удар под дых. Джерри Сигер. А что, если Джерри Сигер и был тем самым мужчиной, с которым встречалась Эмили? Что, если Джерри Сигер постепенно развращал Эмили подобно тому, как развращал нас с Хелен?

Меня тут же бросило в дрожь и начало подташнивать. Мэдди сказала, Эмили порвала с тем мужчиной, но соответствовало ли это действительности? Насколько я знала, Джерри никогда не сдавался, когда охотился на желанную добычу, а красивая юная девушка вроде Эмили, несомненно, была для него желанной добычей.

Сделав глубокий вдох, я вышла из кабинета. И тут краем глаза заметила, что Хейли наблюдает за мной. Впрочем, она тут же отвернулась и поспешно наклонилась к экрану компьютера, притворившись, будто с головой ушла в работу, а когда я поставила рядом с ней кружку с кофе, с притворным удивлением посмотрела на меня. Но тут ее взгляд упал на мои обнаженные руки, и я тотчас же сообразила, что она не могла не заметить царапины, оставленные тем колючим кустом, в котором я вчера пряталась. Мне, конечно, не помешало бы надеть кардиган, но, несмотря на прошедший ночью дождь, на улице было слишком жарко.

– Мой кот, – объяснила я. – Пришлось дать ему глистогонное. А он ненавидит его. И вечно меня царапает.

Хейли нахмурилась и поглядела на кофе с таким выражением, словно сомневалась, стоит ли его пить.

– Не волнуйся. Руки я потом хорошенько вымыла, – успокоила я Хейли.

– Ай, да ладно тебе! Я об этом даже не думала, – смутилась она и, взяв кружку, неуверенно отхлебнула кофе.

– Ты, случайно, не знаешь, где сейчас Дэн? – как можно небрежнее спросила я.

– Сегодня он работает дистанционно из дома.

– Мне нужно, чтобы он кое-что подписал, – сделав глоток, сказала я. – У тебя есть номер его мобильного?

– Прости, Дэн не разрешает давать номер своего телефона. А что именно тебе нужно подписать?

– Ой, всего-навсего мой табель учета рабочего времени. Для агентства.

– Я могу подписать.

– Неужели?

– Ага, – улыбнулась она. – Нет проблем.

– О’кей. Пойду поищу.

– Кстати, а ты сама-то в порядке? Я имею в виду после вчерашнего.

– Да. Похоже, это дикая жара так на меня подействовала.

Хейли напряженно сдвинула брови:

– А тебе разрешили выходить на работу?

– Со мной все нормально. А «скорую» я вызвала исключительно из предосторожности. У меня слишком низкое кровяное давление… и я иногда падаю в обморок. Со мной такое уже случалось.

– Ну ладно. И все-таки постарайся особо не напрягаться, – вяло улыбнулась Хейли.

Я поблагодарила Хейли, вернулась за свой стол и, вспомнив о поручении Дэна, принялась за перевод письма, адресованного одному из парижских директоров. Перевод с английского на французский явно не входил в число моих самых любимых занятий. Специальная лексика оказалась слишком сложной, в результате чего приходилось буквально за каждым словом лазать в словарь. Я сконструировала парочку неуклюжих предложений и внезапно поймала себя на том, что вперилась в экран компьютера, думая не о работе, а о Джерри и Эмили. Я знала, что предчувствие меня не обманывает, но, не имея стопроцентной уверенности, не могла поделиться своей догадкой с Мэдди. Итак, я открыла браузер своего компьютера, ввела имя Эмили в поисковую систему и изучила первую страницу с результатами. Эмили не афишировала свои профили в социальных сетях – умная девочка, – однако мне без труда удалось узнать, в какой школе она училась, – спасибо школьному информационному письму, наверняка опубликованному совершенно случайно, где Эмили упоминалась в числе немногих учеников, получивших приглашение на чашку горячего шоколада к директору школы. Информационное письмо было двухгодичной давности, но микрорайон школы включал улицу, на которой жили Дэн с Мэдди. Фотографии к письму не прилагалось, тем не менее имя и фамилия – Эмили Блейкли – не то чтобы очень редкие, но и не слишком распространенные, а также адрес школы подсказали мне, что я на верном пути.

Незадолго до перерыва на ланч Хейли вышла куда-то по поручению Дэна, и, поскольку ничего нового мне нагуглить не удалось, я решительно встала с места, перекинула через плечо ремешок сумки и вышла из комнаты. Оказавшись возле кабинета Дэна, я замедлила шаг, воровато посмотрела по сторонам, но увидела лишь несколько прилежно склонившихся над бумагами голов. Еще двое-трое сотрудников беседовали в маленькой кухне. Остальные сидели за столами, уставившись в экраны компьютеров. Похоже, никто не обращал на меня ни малейшего внимания.

Бочком пробравшись в кабинет Дэна, я пошарила в сумке в поисках телефона, но, к своей величайшей досаде, поняла, что оставила его в ящике письменного стола. Итак, камеры у меня не было. Впрочем, это не имело значения. Я поспешно взяла семейную фотографию в серебряной рамке. Дэн наверняка не хватится фотографии, по крайней мере сегодня. И тут мой взгляд упал на ежедневник в черном кожаном переплете. Эх, была не была! Я поспешно схватила ежедневник и вместе с фотографией сунула в сумку. Убедившись, что на горизонте все чисто, я выскользнула из кабинета, вернулась за свой стол, вынула из ящика телефон, после чего сообщила одной из секретарш, что записана на прием к врачу, о чем уже уведомила Хейли. Затем я отправила Хейли имейл, где сообщала, что мне все-таки нездоровится и я ушла к врачу.

До конца учебного дня оставалось не так много времени, поэтому я отправилась к Лондонскому мосту, где села на автобус до Ислингтона. Я вышла на Энджел-стрит и уже пешком направилась на запад, в сторону школы Эмили. Оказавшись на месте, я остановилась в нескольких футах от ворот и спряталась за каким-то автомобилем. Я не была до конца уверена, удастся ли мне идентифицировать Эмили среди сотен одинаково одетых девочек подросткового возраста. Впрочем, это не имело значения. Всего лишь тренировочный забег. Ведь я понимала, что Эмили не собирается встречаться с Джерри. Не в этот раз.

Когда учащиеся начали расходиться небольшими группами, склонив голову, тихо переговариваясь или смеясь, перекрикиваясь, пихаясь и толкаясь, я бросила последний взгляд на фотографию и убрала ее в сумку. Я внимательно изучала каждую группу девочек, сразу отфильтровывая всех, кто не был похож на Эмили, и переходила к следующей группе.

А потом я увидела ее. Она была вместе с какой-то коренастой девочкой с аккуратно подстриженными каштановыми волосами. Они шагали рядышком, не отрывая глаз от телефонов, периодически окидывая презрительным взглядом брошенный на дорогу школьный рюкзак или выкатившийся футбольный мяч и демонстративно не обращая внимания на крики и подкаты. Они шли в сторону Аппер-стрит, затем свернули за угол, направившись к Ислингтон-Грин. Я пересекла дорогу, сделала несколько шагов в противоположном направлении, а потом развернулась и проследовала за Эмили до ее дома.

Глава 37

– Погодите, – останавливает меня Сара. – А как вы узнали, что она не собирается встречаться с Джерри?

Я со сдержанной гордостью улыбаюсь в ответ:

– У меня ведь был ежедневник Дэна. Я знала, где он находился в данный момент. Они с Джерри, как правило, вместе участвовали в совещаниях, поэтому я сделала себе пометки о всех совещаниях совета директоров и всех совместных ланчах, а кроме того, не упускала из виду дверь кабинета Джерри. Если Джерри уходил раньше по какой-то неизвестной мне причине, я предупреждала Хелен, которая находилась в полной боевой готовности.

– И тогда за ним начинала следить Хелен?

– Не за ним. – Я покачала головой. – Нам было проще следить за Эмили. Ну и само собой, безопаснее. Как только он покидал офис, я тут же звонила Хелен. Она пользовалась моим автомобилем – он нужен был ей для работы. Она сообщала начальству о внезапном просмотре какого-то дома или говорила, что плановый просмотр затягивается. Итак, я звонила ей, и она сразу ехала к школе Эмили или к дому Мэдди, в зависимости от времени суток. Дождавшись Эмили, Хелен следовала за ней. Эмили, как правило, придерживалась заведенного порядка. Она или болталась по магазинам на Юнион-роуд, или шла к Рози, или возвращалась домой. Я обычно встречалась с Хелен после работы, и тогда мы уже вдвоем пасли Эмили вплоть до момента ее отхода ко сну. Поскольку окна ее спальни выходили на улицу, мы всегда знали, когда она гасит свет. Один раз она ночевала у Рози. Несколько раз, во время уик-эндов, мы теряли объект наблюдения. Но в основном Эмили оставалась дома.

– И девочка, естественно, не была знакома с Хелен.

– И со мной тоже.

– И она не знала, как выглядит ваша машина, да?

– Конечно, – соглашаюсь я. – Итак, даже если она и заметила нас, то, скорее всего, не обратила внимания. При этом мы вели себя крайне осторожно. Всегда соблюдали дистанцию и старались не включать фары. Кроме того, я знала: если мои предположения верны – если нам предстоит увидеть Эмили и Джерри вместе, – ждать осталось недолго.

– И все так и вышло. – Сара выжидательно смотрит на меня. – Верно?

– Он ничуть не изменился, – киваю я. – Остался таким же грязным извращенцем, как и раньше.

Мой голос дрожит от обуревающих меня чувств. Я говорю о нем так, как обычно: с гневом, презрением и отвращением, которые отчаянно давила в себе, когда была слишком юной и не понимала, что эти эмоции относятся не ко мне, а к нему.

– И в результате вы все рассказали Мэдди?

– Да.

– Как она восприняла это известие?

Я вздыхаю, при воспоминании о разговоре с Мэдди на душе становится тяжело.

– Так, как и следовало ожидать. Вот только…

– Что – только? – Сара поднимает брови.

– Вот только, – продолжаю я, – ее идея, как остановить Джерри, оказалась гораздо эффективнее моей. Трагической. Жуткой. Но самой эффективной.

Глава 38

Наступил сентябрь, жара потихоньку спадала. Садик за домом Мэдди представлял собой пеструю палитру темно-зеленого, лаймового и бледно-желтого цветов там, где трава была выжжена солнцем. Садовую мебель уже спрятали на зиму в толстые брезентовые чехлы. Мы с Хелен смущенно сидели рядышком за кухонным столом в ожидании, когда Мэдди сварит кофе и разольет его по заранее приготовленным чашкам. Любое движение давалось хозяйке дома с невероятным трудом: ей не сразу удалось поставить кофейник обратно на плиту, и у нее предательски тряслись руки, когда она ставила перед нами на стол чашки с кофе. Трудно сказать, чем это было вызвано: то ли шоком от страшной правды, которую мы ей открыли, то ли тяжелой болезнью.

В конце концов, именно Хелен удалось зафиксировать их встречу и снять доказательства на телефон. Мы решили, что Мэдди наверняка захочет услышать новости из первых уст, и я ожидала встретить с ее стороны ожесточенное сопротивление, недоверие или отрицание. Когда Мэдди взяла телефон и долго-долго смотрела на видео, мне показалось, что мои опасения оправдались.

– Но ведь у Джерри нет микроавтобуса, – прошептала она, отказываясь верить своим глазам. – Откуда бы он взял микроавтобус? Да и зачем ему микроавтобус?

– Может, он взял его напрокат? – Я вопросительно посмотрела на Мэдди.

Она обратила на меня затуманенный взгляд, наши глаза встретились. У нее был такой вид, будто ей дали пощечину.

– Мне очень жаль, – едва слышно проронила я.

В последний раз я испытывала подобные чувства много лет назад, когда сообщила подруге из театрального училища – своей первой настоящей подруге, появившейся после Хелен, – что бойфренд ей изменяет. В результате она обвинила меня в том, что мне доставило удовольствие сообщить ей плохие новости, а затем вообще перестала со мной разговаривать. После чего я дала себе клятву больше никогда не лезть в чужие дела. Но сейчас ситуация была совсем другой. Как мы могли скрыть от Мэдди, что происходит с ее дочерью? И был ли у нас хоть какой-то выбор?

Мэдди села на место, устремив глаза на кофейную чашку:

– Но как вы догадались?

– Я увидела с ним Эмили, – кивнув на телефон, смущенно ответила Хелен.

– Я имела в виду другое. – Мэдди повернулась к Хелен. – Я хочу сказать, как вам пришло в голову следить за ними? Как вы догадались, что это он?

Мы с Хелен переглянулись. Она едва заметно кивнула.

– Потому что в свое время он проделал это и с нами тоже, – произнесла я под барабанную дробь сердца.

Секунду-другую Мэдди пыталась переварить услышанное.

– Он проделал это и с вами? – наконец спросила она.

Я проглотила ком в горле. Сидящая рядом со мной Хелен оцепенела.

– Когда нам было столько лет, сколько сейчас Эмили, он занимался сексом с нами обеими, – сказала я и поспешно добавила: – Не с обеими сразу. Сперва с Хелен. А потом – со мной.

И тогда я рассказала Мэдди все. Как он обманом втерся к нам в доверие. Подружился с нами, очаровал нас, заставил почувствовать себя взрослыми, подкупил сладостями, напитками и водкой, околдовал музыкой, а потом, когда мы были пьяными от любви и алкоголя, сыграл на нашем комплексе вины, склонив к сексу на матрасе в салоне своего микроавтобуса.

Мэдди слушала мой рассказ с круглыми глазами, а когда я закончила, внезапно зажала рот рукой.

– Простите. – Она поспешно отодвинула стул и стремглав выбежала из кухни, по пути ударившись бедром о кухонный шкафчик.

Дверь туалета на первом этаже с шумом захлопнулась, мы услышали звук неукротимой рвоты.

– Как думаешь, может, нам стоит проверить, все ли с ней в порядке? – спросила Хелен.

Я прошла в прихожую, Хелен проследовала за мной.

– Мэдди?! – остановившись перед закрытой дверью туалета, крикнула я. – Вы в порядке? Вам что-нибудь нужно?

Мэдди не ответила. Наконец дверь открылась, и Мэдди, бледная и измученная, вышла из туалета.

– Все нормально, – сказала она, вытирая рот. – Через секунду я буду в порядке. – Осторожно ступая, она вернулась на кухню и, рухнув на кресло возле окна, прошептала: – Я бы не отказалась от кофе. Но мой желудок, похоже, его больше не принимает.

– Возможно, это результат шока. Может, принести вам воды? – предложила я, и она кивнула.

Я достала из буфета стакан, налила воды из-под крана и, вручив стакан Мэдди, опустилась на стул возле барной стойки. Хелен выдвинула стул, устроившись рядом со мной. Мэдди выпила воды и сделала несколько длинных глубоких вдохов, затем поставила стакан на кофейный столик рядом с креслом и перевела взгляд с Хелен на меня:

– А вы кому-нибудь об этом сообщили?

– О том, что он с нами сделал? – спросила я и, дождавшись кивка Мэдди, продолжила: – В то время… нет. Я много лет старалась не думать о нем. А потом я случайно встретила Хелен.

Я бросила взгляд в сторону подруги, и она едва слышно пролепетала:

– Мы считали, что сами во всем виноваты.

Мэдди судорожно сглотнула.

– Пока не поговорили об этом, – уточнила я. – И тогда мы решили, что не должны сидеть сложа руки.

– Так вы обратились в полицию?

– Да. Хелен туда пошла. Но они сказали, что ничем не могут помочь, – ответила я, попутно объяснив почему.

– Но… – фыркнула Мэдди. – Все эти громкие дела… Я имею в виду Макса Клиффорда…

– Это совсем другое. Он изнасиловал тех девушек. А мы согласились. Мы… – я запнулась не в силах продолжать, – сделали это добровольно. В нашем случае изнасилования не было. Не было даже развратных действий. Только секс с несовершеннолетними. Единственное сексуальное преступление, которое имеет срок давности, – с горечью добавила я.

Мэдди задумчиво на меня посмотрела, и выражение ее лица внезапно изменилось.

– Значит, вы поэтому работаете в банке? – (Я кивнула.) – Вы устроились туда… специально?

– Да. Я хотела его разоблачить. Возможно, для начала найти на него компромат.

– И вот теперь вы нашли компромат, – тусклым голосом произнесла Мэдди.

– Мне очень жаль, – повторила я.

– Оставьте. – Мэдди выдавила слабую улыбку. – Я рада, что вы сделали то, что сделали.

Я тут же приободрилась:

– Итак, вы пойдете в полицию? – (Выражение лица Мэдди стало озадаченным, словно подобный вариант она не рассматривала.) – Сейчас закон изменился. Вы наверняка в курсе. Ему светит до четырнадцати лет тюремного заключения. На сей раз в полиции отнесутся к делу серьезно.

Она откинула голову на спинку кресла и невнятно пробормотала:

– Но нам придется это доказать. Понадобятся фактические свидетельства.

– Такие свидетельства есть, – смутилась я. – В телефоне Хелен.

– Свидетельство объятия. А еще того, как Эмили садится с ним в микроавтобус. Только и всего. Это может быть вполне невинным.

На секунду я задумалась, а потом сказала:

– Придется подключить Эмили. Однозначно.

– А что, если она откажется?

– Ну тогда… – слегка замявшись, начала я. – Думаю, вы захотите сперва поговорить с дочерью. – Увидев, что Мэдди отвернулась, устремив взгляд в сторону сада, я решила слегка надавить на нее. – Так вы верите, что он ее растлевает?

– Или пытается это сделать? – уточнила Хелен.

Мэдди перевела взгляд с нее на меня.

– Нет, я не верю, – дрожащим голосом сказала она. – Я это твердо знаю. Но он опытный манипулятор. Ведь так? Она наверняка будет покрывать Джерри. И лгать ради него. Она не захочет его впутывать.

– Вы уверены? – нахмурилась я.

Мэдди закрыла лицо руками, я терпеливо ждала.

– Нет, – наконец ответила она. – Хотя мы это уже проходили.

– Раньше?

– Несколько месяцев назад. Я ведь уже рассказывала вам, что Эмили с кем-то встречается. С кем-то, кто намного старше ее. Мы с Дэном обнаружили в телефоне дочери их переписку.

– Вы читали его сообщения? – живо заинтересовалась я. – О чем там говорилось?

– Что она удивительная. Потрясающая. – Мэдди сглотнула слезы. – Что, когда ей исполнится шестнадцать, они будут вместе. – (Мы с Хелен многозначительно переглянулись.) – Что они уедут куда-нибудь, где их никто не знает.

Я увидела, как Хелен закусила губу. Джерри остался верен себе.

– Ну и что вам ответила Эмили?

– Она солгала. Она нам всю дорогу лгала. – Мэдди обвела глазами кухню с таким видом, будто видела ее в первый раз. – Подумать только… я принимала его в своем доме! Кормила его. – Ее голос дрогнул. – Наливала ему вино. И все это время… – Всхлипнув, она заплакала навзрыд. – Я просто не могу… не могу…

Я присела на корточки рядом с Мэдди, крепко обняла ее и отпустила только тогда, когда она перестала дрожать.

– Почему бы вам просто не обратиться в полицию? – предложила я. – И пусть они сами с ним разбираются. Сами собирают улики.

– Собирают улики?! – Она вскинула голову, ее глаза расширились. – Вы так говорите об этом, словно речь идет о серьезном расследовании. Но это ведь Эмили. Всего-навсего Эмили!

– У вас есть номер телефона. Сообщения…

– Но это левый номер телефона! – воскликнула Мэдди. – С какой стати Джерри будет звонить с зарегистрированного номера телефона!

– Ой! – охнула я, начиная понимать.

– Без сотрудничества с Эмили они вообще не смогут ничего доказать. И даже если она согласится поговорить с полицейскими, это будет… – Мэдди покачала головой, – настоящий кошмар!

– Что правда, то правда, – вмешалась в разговор Хелен, а когда я, нахмурившись, подняла на нее глаза, добавила: – Ведь ей придется пройти через все то, через что прошла я. Так? Отвечать на самые унизительные вопросы.

– Но сейчас ваши усилия не пропадут даром, – заметила я. – И наверняка вас куда-нибудь приведут.

– Ага! – фыркнула Мэдди. – В зал суда, где Эмили придется отвечать на такие же унизительные вопросы ушлого адвоката, который разнесет ее в пух и прах. И все действо превратится в бесконечный кошмарный ужас. А что, если к тому времени будет слишком поздно?

– Слишком поздно для чего?

И как только вопрос сорвался у меня с языка, я поняла, что Мэдди имела в виду.

Ее глаза сверкнули гневом и отчаянием.

– Тейт, я умираю! – простонала она, и ее душевная боль вырвалась наружу, словно струя крови. – Неужели вы думаете, что именно так я хочу провести оставшиеся мне недели или месяцы?! Не с семьей, а с полицейскими, адвокатами, социальными работниками, толкущимися у меня дома? Посещать судебные заседания и смотреть на Джерри, который будет наблюдать за нами? Причем не только на него, но и на всех наших любопытных соседей и мамаш из родительского комитета, сидящих на галерее для публики. А потом возвращаться домой и видеть Эмили, терзаемую чувством вины и стыда за то, что она сделала?

– Что она сделала? Вы хотите сказать: что сделал он?

– Но она будет винить себя. Ведь так? – всплеснула руками Мэдди. – Как и вы с Хелен. Если, конечно, она вообще понимает, в чем ее вина. А если она понимает или когда она поймет, Джерри уже будет сидеть взаперти, вне пределов нашей досягаемости. Потребуется много, много месяцев, а возможно, целый год, чтобы дело дошло до суда. Я, вероятно, так долго не протяну и не сумею помочь дочери дойти до… – Мэдди замолчала и всхлипнула, – до конца.

Мне стало не по себе. Я посмотрела на ситуацию глазами этой несчастной женщины.

– Боже мой, Мэдди! Простите меня. Я такая толстокожая.

– Обратного пути уже нет, – прошептала она. – Раз мы это затеяли, то обратного пути уже нет. Но мне нужно время подумать. Я должна понять, как теперь быть и что делать.

– Разумеется, – согласилась я. – Разумеется, вам нужно подумать.

Хелен импульсивно подалась вперед:

– Мы здесь, чтобы вам помочь.

– Само собой, – согласилась я. – На каждом этапе пути. Мы поддержим любое ваше решение.

Мэдди кивнула, закрыла глаза и снова откинулась на спинку кресла.

– Извините, – прошептала она. – Мой мозг уже не справляется. Мне нужно передохнуть.

Мы с Хелен ждали, но она не шевелилась, просто сидела неподвижно в кресле, запрокинув голову и обратив закрытые глаза к потолку.

Спустя несколько минут Хелен бросила на меня вопросительный взгляд, едва слышно прошептав:

– Она что, спит? Может, нам лучше уйти?

И тут Мэдди подняла голову, повернула к Хелен заплаканное лицо и, спотыкаясь на каждом слове, с запинкой произнесла:

– Сомневаюсь, что у меня осталось много времени.

Глава 39

Звонок будильника прозвучал, как паровозный гудок, прямо у Мэдди над ухом. Она поспешно нажала на выключатель, и к горлу тут же подкатила тошнота, чего, впрочем, можно было ожидать. Последние три дня утренняя тошнота начиналась тогда, когда Мэдди даже толком не успевала проснуться: тошнота шевелилась внутри, словно дурное знамение – ассоциация, от которой тревожно екнуло сердце, рухнув в бездонную глубину. В последний раз Мэдди чувствовала тошноту по утрам, когда носила в утробе Эмили, но тогда утреннее нездоровье было связано с чем-то чудесным. Тогда Мэдди могла просчитать, через сколько недель тошнота пройдет, а эмбрион внутри живота превратится в прекрасного, долгожданного ребенка. И вот теперь опухоль казалась злым двойником, который заставит ее страдать до тех пор, пока в конце концов не убьет. Мэдди хотелось плакать от подобной несправедливости, от подлости судьбы и бессмысленности случившегося.

Она провела беспокойную ночь с отрывистыми снами и будоражащими мыслями о дочери, в результате заснув лишь на рассвете. Она слышала, как ушел Дэн, но осталась лежать с закрытыми глазами в надежде, что тошнота пройдет, и ее мысли переключились на то, что узнала накануне: о сообщениях, объятиях, микроавтобусе. Мэдди принялась прокручивать в голове детские годы Эмили. Полученная информация накладывалась на каждый эпизод, высвечивая его в новом тошнотворном свете. Мэдди вспомнила знаки внимания, которые Джерри оказывал ее красавице-дочери, и то, как он иногда обнимал Эмили чуть дольше, чем следовало. То, как он, застыв в дверях, завороженно смотрел на Эмили с Рози, которым тогда было лет десять-одиннадцать. Девочки бегали по саду в купальниках и, радостно визжа, обливали друг друга водой. А еще то, как примерно год назад за обедом он спросил Эмили, есть ли у нее бойфренд, и страшно развеселился, когда та залилась краской и потупилась.

У Мэдди скрутило живот. Тошнота не собиралась отступать. Ничего не поделаешь, придется встать и попробовать освободиться. Откинув одеяло, она вылезла из постели и открыла дверь спальни. В доме стояла тишина. Эмили еще спала. Мэдди поспешно прошла по лестничной площадке в ванную, включила на полную громкость радио, подняла стульчак, встала на колени на коврик перед унитазом и, стараясь не шуметь, извергла содержимое желудка. По радио транслировали фортепьянный концерт, высокие ноты в лихорадочном темпе взмывали все выше, отчего голова, казалось, вот-вот взорвется. Когда рвать уже было нечем, Мэдди выключала радио.

– Мама! – раздался за дверью звенящий от негодования голос Эмили. – Я пытаюсь с тобой поговорить!

Поспешно спустив воду, Мэдди выпрямилась, открыла окно, схватила зубную щетку, выдавила на нее пасту, сунула щетку в рот и только после этого открыла дверь.

Эмили, стоя в одной пижаме, сердито смотрела на мать:

– Мама, у тебя реально орало радио. Ты меня разбудила!

– Прости, дорогая. Тебе что, нужна ванная?

– Да, но… зачем было врубать на полную мощность?

Мэдди включила электрическую зубную щетку, которая, заглушив все остальные звуки, начала громко жужжать, затем сплюнула в раковину, вернула зубную щетку в держатель и улыбнулась дочери:

– Ванная в твоем полном распоряжении. Собираешься принять душ?

– Да, но…

– Тогда тост будет ждать тебя через пятнадцать минут. Хорошо?

Эмили была явно сбита с толку.

– О’кей, – сказала она, закрыв за собой дверь ванной комнаты.

Вернувшись на ватных ногах в спальню, Мэдди надела футболку и спортивные штаны. Она уже давным-давно взяла себе за правило менять тему разговора всякий раз, как Эмили обрушивалась на нее с бесконечными обвинениями в различных проступках. «Сохраняйте свой центр тяжести, – прочла Мэдди в одной из книг по воспитанию детей, которую редактировала еще до болезни. – Не позволяйте настроению детей подросткового возраста влиять на вас». После того как ей поставили страшный диагноз, смена темы разговора стала для нее излюбленным способом действия. Дэн частенько шутил, что у Эмили объем внимания, как у комара, и это в таких случаях, как сегодняшний, играло родителям на руку. У Мэдди не было стопроцентной уверенности, что дочь не слышала, как ее тошнит в туалете. Впрочем, если Эмили что-то такое и слышала, когда она оденется и спустится вниз, то наверняка забудет о происшествии, переключившись на свежую информацию в социальных сетях.

К сожалению, в книге по воспитанию детей не нашлось совета, как поступить в случае, если вы подозреваете, но не можете доказать, что ваша несовершеннолетняя дочь подвергается сексуальным домогательствам со стороны начальника вашего мужа. Нет, это была ее, Мэдди, проблема и только ее. Мысль о предстоящем разговоре с Дэном наполняла душу страхом. Мэдди не знала, как он отреагирует. Хотя, конечно, знала. Дэн ворвется в дом Джерри и изобьет его до полусмерти – вот что он сделает. А потом Дэна арестуют и посадят в тюрьму. Он лишится работы, а на его карьере, скорее всего, будет поставлен крест. Ну а еще была Эмили, которая в тот день сказала: «Ради всего святого… Мы поссорились, и все кончено. Так что проехали», после чего пригрозила: «Если обратитесь в полицию, вы меня больше никогда не увидите».

Мэдди тогда поверила, что угроза не была пустым звуком. Ей никогда не забыть ту ночь, когда Эмили не вернулась домой. Самая длинная ночь в жизни Мэдди. Если бы ее попросили провести сравнение, она сказала бы, что та ночь оказалась даже страшнее, чем ночь после оглашения страшного диагноза: неоперабельная опухоль мозга. Но сейчас Мэдди боролась со смертельным недугом, и ей непереносима была сама мысль, что она может потерять и дочь тоже. Нет, Мэдди не могла пойти на риск повторения той страшной истории.

Если они больше никогда не увидят Джерри, это могло бы решить проблему. Интересно, имеется ли способ это осуществить и можно ли заключить с Джерри нечто вроде договора, по условиям которого он согласится уехать в обмен на молчание? – подумала Мэдди и тут же устыдилась своей мысли. Да, возможно, для ее семьи это стало бы выходом, но нельзя забывать и о других юных девушках.

Ну вот и все. Она позвонит в полицию. Она обязана это сделать, тут не о чем говорить. Закончив одеваться, Мэдди прошла на лестничную площадку и спустилась на первый этаж. Она услышала, как Эмили вышла из душа. Итак, нужно проводить дочь в школу и сразу засесть за телефон. Однако к тому времени, как Мэдди вскипятила чайник, заварила чай, вынула хлеб из обертки и положила его в тостер, она уже успела передумать. А что, собственно, будут делать полицейские? Направятся в банк на Истчип, пройдут прямо в офис и арестуют Джерри, не имея никаких доказательств, кроме ее, Мэдди, слов? Наверняка им понадобятся улики. И в первую очередь показания Эмили. У Мэдди екнуло сердце. Боже правый! А что, если полицейские придут поговорить с Эмили прямо к ней в школу?

– Мама? Что ты делаешь?

Мэдди, стоявшая, задумчиво облокотившись на барную стойку, подскочила на месте:

– Привет, дорогая! Хорошо. Тост с джемом, да?

– Угу. Замедленная реакция, – заметила Эмили. – Я вынула хлеб из тостера пять минут назад.

– Пять минут! – фыркнула Мэдди. – Ты ведь только что пришла на кухню!

– Хм… нет. – Эмили схватила тост и для подтверждения своих слов быстро намазала его маслом. – Я пришла на кухню пять минут назад. А ты стояла и грезила наяву. Ну и конечно, не заметила меня. Мама, ты постоянно витаешь в облаках. Вечно думаешь о чем-то своем.

Мэдди достала из буфета джем, передала его дочери и, потянувшись за чайной ложкой, неуверенно начала:

– Эм…

Но Эмили, уже в наушниках, взяла тарелку с тостом, прошла к столу и уставилась в телефон.

Ну ладно, мысленно вздохнула Мэдди, вынимая из холодильника молоко, тебе в любом случае придется с ней поговорить.

«Эм, положи, пожалуйста, телефон. Мне нужно с тобой поговорить», – произнесла она, но не вслух, а опять же про себя. Она мысленно вернулась к неприятному разговору сама с собой. А какой вообще смысл идти в полицию? Эмили снова будет лгать и опять начнет угрожать, что уйдет из дому, если мать обратится в полицию. А затем наверняка предупредит Джерри. И тогда у него будет достаточно времени, чтобы приготовить объяснения, отмазки и алиби, а Эмили, верная себе, внушит матери, что та ведет себя безрассудно.

Глядя, как Эмили, повернувшись к ней спиной, что-то прокручивает на экране телефона и одновременно жует тост, Мэдди боролась с желанием пригладить эту гриву белокурых волос, поднять их повыше, зачесать набок, а затем крепко обнять дочь. Мэдди хотелось успокоить Эмили, сказать, что дочь не одна и они непременно все уладят, при всем при том отлично понимая, что это нереально. В последнее время Эмили всячески пыталась оторваться от родителей, а не сблизиться с ними. Именно этим объяснялись язвительность дочери, пререкания и стычки с матерью. Впрочем, Мэдди понимала, что все это вполне естественно и что Эмили, по-прежнему очень сильно привязанная к ней, пытается разорвать слишком прочные узы. В глубине души девочка наверняка отчаянно страшилась того момента, когда придется покинуть родительский дом и в одиночку отвечать на все вызовы большого мира. Таким образом, Эмили нуждалась в матери гораздо сильнее, чем сама себе хотела признаться.

Впрочем, Мэдди в любом случае предстояло оставить дочь. И тогда их останется лишь двое: Эмили и Дэн. Дэн будет вынужден еще больше работать, а Эмили придется сразу повзрослеть. Но только не так, только не так, только не так!

У Мэдди внезапно возникала пульсирующая боль в голове. С трудом дождавшись, когда Эмили уйдет в школу, Мэдди поднялась к себе в спальню, приняла таблетку от головной боли и снова легла в постель. Только на часок, сказала она себе. Ведь ей еще предстояла поездка в больницу на сеанс лучевой терапии. Она настояла на том, чтобы Дэн пошел на работу, заверив его, что сама отлично справится. Ведь ей в любом случае придется проходить эту процедуру каждый день в течение нескольких недель. А теперь, когда она узнала об Эмили, стало намного важнее хранить болезнь в секрете.

Мэдди вздохнула и попыталась расслабиться. И хотя ей было невыносимо больно думать о том, что может сотворить с ее дочерью Джерри – что он, возможно, уже сотворил, – приходилось просчитывать все вероятные исходы, и в данный момент она видела впереди лишь шумные ссоры, угрозы, хлопающие двери и растерянных полицейских, смущенно пожимающих плечами под истошные крики Эмили. Мама, я тебя умоляю! Это было просто объятие! Какого хрена ты это сделала?!

И даже если Эмили сломается и во всем признается, ситуация отнюдь не станет намного лучше. Прессе, конечно, не разрешат опубликовать ее имя, но на каждый роток не накинешь платок. Наверняка поползут слухи, они распространятся по школе, и родители, даже бо́льшие сплетники, чем их дети, начнут пересуды. И тогда Эмили станет той самой девочкой. До конца жизни Эмили всякий раз, как любой человек услышит ее имя или пройдет мимо на улице, это будет первой мыслью, которая придет ему в голову. Эмили не суждено с этим справиться. Ей никогда не позволят забыть.

Но если показания дочери помогут упрятать Джерри за решетку, то другого выхода просто не было. Мэдди взяла с прикроватного столика телефон. Подложив под спину две подушки, она с тяжело бьющимся сердцем щелкнула по иконке на экране, готовая набрать номер. И тут же остановилась. Интересно, сколько ему дадут? По словам Тейт, до четырнадцати лет. Но что это означает в действительности?

Под тревожный стук сердца Мэдди открыла браузер и, поискав адвокатские конторы в Лондоне, нашла на Уоррен-стрит фирму с хорошими отзывами, специализирующуюся на уголовном праве. После чего набрала номер администратора, сообщив, что хочет поговорить с кем-нибудь, кто может дать ей совет.

– Я сейчас вас соединю. Вы хотите посоветоваться по поводу себя, да? – спросила администратор.

– Нет. По поводу своего мужа, – ответила Мэдди. – Он попал в сложное положение. И теперь с ним желает пообщаться полиция.

– Нет проблем.

В телефоне что-то щелкнуло, и Мэдди услышала мужской голос. Мужчина назвал свое имя – Стивен – и попросил Мэдди назвать свое.

– Энджи, – солгала она.

– О’кей, Энджи. Чем могу быть полезен?

– Мой муж был… мой муж… – Мэдди запнулась. – А это конфиденциально? В данный момент мне требуется чисто… хм… гипотетический совет.

– Абсолютно конфиденциально, – успокоил ее Стивен. – Я не имею права с кем-либо делиться информацией, которую вы мне предоставите. Кроме того, вы не обязаны сообщать мне свою фамилию. Давайте просто поболтаем. А там посмотрим, чем я смогу вам помочь.

Мэдди облегченно выдохнула:

– Речь идет о моем муже. Он… он встречался с четырнадцатилетней девушкой.

– То есть он с ней спал, да?

– Да.

– Он сам вам это сказал?

– Да. – При мысли, что Дэн способен на такое, не говоря уже о собственном гипотетическом пособничестве, Мэдди испытала прилив острого стыда. – Он хочет знать, сможет ли полиция это доказать. И если да, то какой срок ему грозит.

– А я могу с ним лично поговорить?

– Он боится с кем-либо разговаривать, – ответила Мэдди. – И поэтому попросил меня позвонить и задать пару вопросов, прежде чем он отдаст себя в руки правосудия.

– О’кей. Что ж, боюсь, я не могу обсуждать с вами детали. Мне нужно поговорить с вашим мужем. Однако на основании ваших слов могу дать вам несколько общих рекомендаций.

– Хорошо. Я ценю ваше участие. Спасибо.

– Скажите, у полиции есть показания девушки?

– Нет, – поколебавшись, сказала Мэдди.

– Какова вероятность того, что полиция их получит?

Мэдди снова замялась и после паузы ответила:

– Практически нулевая. Девушка, похоже, не хочет давать показания.

– Ну а тогда как полиция об этом узнала?

– Ее мать нашла сообщения… Она видела их вместе и заявила в полицию. Но девушка не станет давать показания. И мы не знаем, чего теперь ждать.

– О’кей, – сказал Стивен. – Что ж, полиция может предъявить обвинение в совершении преступления и без показаний жертвы при наличии убедительных доказательств из других источников: это заявление матери, телефонные сообщения и так далее. Но без показаний жертвы позиция стороны обвинения будет слабее. Боюсь, не зная деталей дела, я больше ничего не могу вам сказать. Для этого я должен побеседовать с вашим мужем.

– Хорошо, – откашлялась Мэдди. – Ради бога, простите, что отнимаю у вас время, но могу я спросить… Если его осудят, то какой срок ему дадут?

– И опять же все зависит от предъявленного обвинения и имеющихся в деле фактов, однако, если вы уговорите мужа позвонить мне, я смогу рассмотреть с ним все возможности. Ну а пока поищите в Интернете нечто под названием «Руководство суда Короны по вынесению приговоров». Там вы найдете список всех правонарушений, всех отягчающих и смягчающих обстоятельств. За секс с четырнадцатилетним ребенком минимальный срок тюремного заключения – пять лет.

– Пять лет, – эхом повторила Мэдди и замолчала.

– Да. – Стивен, неверно истолковавший растерянный тон собеседницы, поспешил успокоить ее. – Он, естественно, отсидит лишь половину срока. Если он получит пять лет, то через два с половиной года выйдет уже на свободу.

Мэдди похолодела. Два с половиной года. И все? У нее застучало в висках. Она смутно помнила, как поблагодарила Стивена, и на этом разговор, вероятно, был закончен, поскольку мысленно она уже перенеслась на два с половиной года вперед, когда Джерри выйдет из тюрьмы и снова войдет в жизнь Эмили. В жизнь с ним, но не с матерью, и эта мысль ужасала. Ничего не попишешь, такова реальность. К тому времени она, Мэдди, почти наверняка уже отойдет в мир иной.

Или все-таки нет? Она может прожить дольше, чем предсказывают врачи. Хотя что это будет за жизнь? Мэдди подумала о матери, и по щекам заструились скопившиеся в уголках глаз горячие слезы. Мысли о матери невольно напоминали ей об унижениях и страданиях, которые та испытывала в последние месяцы жизни. Мэдди представила, что проживет еще один год, еще два года, чувствуя себя так, как чувствовала себя прямо сейчас, с этой поселившейся в голове тупой, ноющей, а иногда непереносимой болью. Тошнота, рвота, затуманенное сознание. А ведь все может быть хуже, гораздо хуже. При подобном типе опухоли нередко возникают ранняя сосудистая деменция и паралич. Она станет лежачей больной, тяжким бременем для родных, а ее жизнь сведется к бесконечным сеансам химиотерапии. И как долго ей удастся скрывать свое состояние от Эмили? Не слишком долго. Реальность такова, что процесс может затянуться, превратившись в медленную тягостную деградацию. Что наверняка омрачит лучшие годы жизни Эмили.

Отдышавшись, Мэдди потянулась за телефоном проверить время приема в больнице, но телефон выскользнул из рук и упал на пол. Она наклонилась, чтобы его поднять, и внезапно ощутила стреляющую боль в затылке, отчего с криком повалилась на бок, зажав голову ладонями и подтянув колени к груди, да так и осталась лежать в такой позе, массируя затылок, а когда боль немного утихла, залезла под одеяло. «Я этого больше не вынесу, – сказала она себе, в глубине души понимая, что это чистая правда. – Я просто этого больше не вынесу. И как, черт возьми, мне теперь быть?!»