Наталья Александрова
Хранитель изумрудной печати
Артефакт-детективы Натальи Александровой — это увлекательный микс головокружительных приключений и таинственных преступлений, зловещих загадок и страшных секретов, овеянных ореолом древности.
— Не отставайте, девочки, не отставайте! — Джульетта наметанным взглядом окинула свое непослушное стадо и привычно добавила: — Мальчики тоже! Мы подходим к самому интересному пункту нашей экскурсии!
Джульетта, толстая жизнерадостная тетка, сильно загоревшая на безжалостном итальянском солнце, в широких клоунских штанах и необъятной кофте серо-буро-малинового цвета, работала гидом и с самого утра водила группу по развалинам Помпеи. Между бесчисленными руинами и мозаиками она успела рассказать туристам всю свою жизнь — что родилась она в Ростове, что экзотическое имя ей дали родители, школьные учителя, тянувшиеся к мировой культуре, и что с этим литературным именем она маялась большую часть своей жизни, пока восемнадцать лет назад не переехала в Италию, где этим именем никого не удивить.
— Не отставайте, не отставайте! — повторила Джульетта и подняла высоко над головой ярко-красный зонтик. — Самое интересное, девочки! — проворковала она таинственным тоном и тем же зонтиком указала на каменную мостовую.
— Ой! — испуганно вскрикнула скромная рыженькая Лиза и попятилась. — Это же… это…
— Да, это именно оно! — с несомненной гордостью проговорила Джульетта и отступила в сторону, чтобы все ее подопечные смогли разглядеть изображение на античном тротуаре.
Вне всяких сомнений, «это» было выложенное мозаикой мужское достоинство невероятных размеров.
Женщины громко заахали, однако окружили мозаику, не сводя с нее глаз.
— Вообще-то это просто дорожный указатель, — пояснила Джульетта, — стрелка, которая показывает дорогу к лупанарию, проще говоря — к древнему борделю. Однако с этим «указателем» связана интересная легенда, — добавила она, понизив голос. — Говорят, что если женщина на нем потопчется, то у нее непременно наладится личная жизнь. Я, правда, восемнадцать лет на нем топчусь, и никаких результатов! — Она тяжело вздохнула.
Выдержав для приличия небольшую паузу, женщины бросились к неприличной мозаике, чтобы потоптаться на ней. Первой, растолкав остальных претенденток, пробилась к античному указателю скромная интеллигентная старушка Зинаида Васильевна.
— А вы что же, не интересуетесь? — раздался за спиной у Веры вкрадчивый голос.
Снова Арсений!
Он возник рядом с ней, ухватил за локоть своей потной рукой и задышал в ухо.
Господи, ну как же он ей надоел! Бесконечно приставал с разговорами, мало того — хватал за руки, при всяком удобном и неудобном случае норовил взять под локоток и вообще досаждал всеми возможными способами. На пляже норовил улечься на соседний лежак, таскался за ней в море, а там брызгался и под водой хватал за ноги, как пятиклассник в пионерском лагере. За завтраком он непременно выбирал ее столик, и у Веры мгновенно пропадал аппетит, когда он жадно ел, чавкая и роняя крошки на стол.
Вечерами было еще хуже. Он ставил свой стул слишком близко к ее, клал потные руки ей на плечо или даже на коленку, но после того, как Вера чувствительно уколола его вилкой и вылила на брюки томатный соус, несколько поумерил свой пыл. Вера приободрилась и надеялась, что сегодня на экскурсии в Помпеи он оставит ее в покое.
Как-никак, последний день путевки, завтра они улетают. Но этот козел не мог смириться с неизбежным и снова взялся за свое. Вера его уже видеть не может!
— Мне кажется, тебе тоже нужно всерьез подумать о личной жизни! — наставительно проговорил Арсений и еще крепче вцепился в ее локоть.
Веру передернуло — эти его потные руки… брр! Понятно, что среди прокаленных солнцем древних руин жарко, но не до такой же степени…
— Отпустите мою руку! — взмолилась она, упорно называя его на вы в тщетной попытке объяснить, что они друг другу никто и так и будет до конца этого, с позволения сказать, отдыха.
Напрасно, до прилипчивого типа ничего не доходило.
— Да что ты такая недотрога? — искренне изумился Арсений. — Ты взрослая женщина, не нужно шарахаться от мужчин.
«Я не от всех шарахаюсь, а только от вас!» — хотела сказать, но природный такт помешал, и ответила она иначе:
— Я не шарахаюсь, мне просто жарко!
Вере хотелось заорать и послать его подальше, но вокруг были люди, и ей, как всегда, стало неудобно.
— И правда жарко, — на этот раз Арсений вынужден был согласиться. Он с явной неохотой отпустил локоть, но тут же зашел с другой стороны: — А ты сними кофточку…
«Размечтался!» — подумала Вера, но вслух ничего не сказала, только отступила в сторону.
Арсений двинулся было за ней, но споткнулся на неровной древней мостовой и остановился, чтобы поправить ремешок сандалии.
Кстати, эти сандалии он носил в лучших традициях — с носками! И эта фиолетовая трикотажная рубашка на пуговках! В общем, Веру раздражало в нем все.
Воспользовавшись его заминкой, она скользнула в узкий проулок между двумя полуразрушенными зданиями. Арсений, прыгая на одной ноге, замахал руками и заверещал:
— Верунчик, куда же ты! Ты там заблудишься!
Но она только прибавила ходу.
Лучше заблудиться среди помпейских развалин, чем снова почувствовать на своей коже прикосновение его потных рук! Да за какие грехи ей такое наказание!
Она быстро шла между каменными стенами, излучающими тяжелый жар. Свернула налево, чтобы сделать круг и выйти навстречу группе, но почти сразу оказалась в тупике.
Вернулась к последнему повороту, на мгновение задумалась, куда идти — прямо или свернуть направо. Выбрала второй вариант и вскоре увидела впереди высокую каменную арку, за которой виднелся зеленый луг, тут и там усеянный крупными каменными обломками.
Вера прибавила шагу — каменные стены давили, ей хотелось вырваться на простор, на воздух.
Едва она вошла под арку, сбоку неожиданно возник, словно вынырнув из-под земли, худощавый молодой итальянец в драных джинсах и черной футболке. На смоляных курчавых волосах была завязана красная бандана, придававшая ему пиратский вид. Казалось, он только что перебрался на борт взятого на абордаж корабля и теперь собирается собственными руками перебить его экипаж.
Впрочем, дело, наверное, было не только в бандане, но и в выражении лица — каком-то жестком, решительном и настороженном.
— Уже половина четвертого, — проговорил он по-английски и как-то странно посмотрел на Веру.
То ли от жары, то ли от пристального взгляда его бархатных черных глаз у Веры внезапно закружилась голова. Она растерянно попятилась, взглянула на часы и смущенно пробормотала:
— Нет, только половина третьего…
Лицо пирата смягчилось, будто Вера чрезвычайно обрадовала его своим ответом, он шагнул к ней и вложил в руку какой-то небольшой предмет.
Вера попыталась протестовать, попыталась отдать ему этот предмет — ее не раз предупреждали, что предприимчивые аборигены на каждом шагу стараются всучить легкомысленным туристам никчемные поделки за баснословные деньги, но итальянец развернулся и исчез так же внезапно, как появился.
Вера привычно подумала, что снова подтвердила свою неприспособленность к жизни, опять попалась на удочку уличных торговцев, но тут же вспомнила, что таинственный пират не взял с нее никаких денег, значит, трудно считать его заурядным мошенником.
Кроме того, она осознала, что от неожиданности и растерянности обманула странного итальянца: сказала ему, что сейчас половина третьего, забыв, что, прилетев в Италию, не переставила свои часы и они по-прежнему показывают московское время. Значит, на самом деле по местному времени сейчас половина второго, но никак не четвертого, как сказал этот итальянский красавчик…
Чудак какой-то!
Вера взглянула на предмет, который странный итальянец вложил в ее руку. Это была монета или что-то вроде нее: плоский кругляш из тяжелого серебристого металла, выщербленного безжалостным временем. В центре него было пробито круглое отверстие.
Неожиданно пришло в голову, что в это отверстие можно пропустить шнурок или цепочку, чтобы повесить амулет на шею. Вот оно, поняла Вера, вот подходящее название для этого предмета — амулет. На одной его стороне был выбит необычный рисунок — три босые ноги, бегущие по кругу, словно три луча странной звезды. На другой стороне Вера разглядела какие-то полустертые трудноразличимые буквы и значки.
Определенно, подумала она, амулет этот очень старинный. И стоит немалых денег.
Вера машинально сунула подарок в карман, и внезапно ее охватило непонятное, необъяснимое волнение. И еще она почувствовала страх.
Удивительное дело: когда Вера со своей группой шла по улочкам древнего города, ей казалось, что Помпеи буквально переполнены туристами, на жарких улицах было яблоку негде упасть, звучали десятки языков. А теперь вокруг не было ни души и царила гулкая настороженная тишина.
Вере стало неуютно. Пожалуй, сейчас она обрадовалась бы даже Арсению с его потными руками и сальным взглядом. Пристально всмотрелась в ту сторону, куда, как ей показалось, скрылся чернявый незнакомец, но ничего и никого не увидела.
Луг, на который она вышла, окружали руины, полуразрушенные стены древних домов. Между этими развалинами тут и там виднелись узкие проходы, должно быть, в одном из них и скрылся тот странный брюнет.
Боковым зрением она вдруг заметила движение с противоположной стороны и повернула голову, и ей показалось, что в одном из темных проходов между руинами мелькнула какая-то тень.
Но если минутой раньше она была бы рада любому человеку, то теперь эта тень испугала. Ей показалось, что из темноты на нее кто-то смотрит — мрачно, угрожающе.
«Да что со мной происходит? — удивленно подумала Вера. — Что за неясный приступ тревоги? Наверно, так действует на меня жара. Все хорошо, никакой опасности нет, сейчас я сориентируюсь по плану и найду свою группу».
И не успела она подумать о группе, как из бокового прохода на лужайку выкатилась Джульетта в своих клоунских штанах и с красным зонтиком в руке.
Молодой итальянец в драных джинсах и черной футболке, чем-то похожий на начинающего пирата из-за красной банданы на голове, мягкой пружинистой походкой шел по узкому проулку между каменными стенами древнего города.
Неожиданно из полукруглой арки ему навстречу вынырнула высокая брюнетка в кожаной куртке с заклепками. Темные волосы были коротко подстрижены, красивое лицо немного портил шрам в виде звезды с тремя лучами. Оглядевшись по сторонам, брюнетка вполголоса спросила по-английски:
— Который час?
Итальянец недоуменно взглянул на нее, поднял руку с часами и процедил:
— Сорок минут второго.
Брюнетка, однако, ответом не удовлетворилась. Она встала на пути «пирата» и повторила:
— Который час?
Молодой парень взглянул на нее с удивлением, попытался обойти, но девица не пропустила его. Лицо ее отвердело, и она снова отчетливо повторила:
— Который час?
Тут в глазах итальянца вспыхнул огонек подозрения, и он неуверенно проговорил:
— Уже половина четвертого…
Брюнетка явно обрадовалась, лицо ее смягчилось, и она ответила:
— Нет, только половина третьего!
После этого она приблизилась к итальянцу и выжидательно посмотрела на него.
«Пират» выглядел удивленным. Он растерянно покрутил головой и протянул:
— Но я… но я уже…
— Что значит — уже?
— Я уже передал… Ко мне подошла женщина, назвала верный пароль, и я передал ей…
— Черт, что ты несешь? — Лицо брюнетки перекосилось, она завертела головой, словно кого-то искала.
Тут же из темного проема в каменной стене выскользнул мужчина лет сорока в летнем бежевом костюме, широкое смуглое лицо его было изрыто оспинами. Подойдя вплотную к «пирату», он прошипел по-английски с каким-то странным акцентом:
— Кому ты это отдал?
Молодой итальянец попятился, но спина наткнулась на прогретую солнцем каменную стену.
— Кто вы? Что вам от меня нужно? Я ничего не знаю…
— Все ты знаешь! — прошипел незнакомец. — И отлично знаешь, кто мы такие… Ты должен был передать нам кое-что… Отдай нам это — и мы разойдемся!
— Но я уже отдал… Она назвала пароль, и я передал ей…
— Ты это уже говорил! Но я повторяю вопрос — кому ты это отдал?
— Мы не должны вступать в непосредственный контакт…
— Не должны были, — подтвердил незнакомец, — но ты отдал нашу посылку не тому человеку. Так что теперь нам нужно как-то исправлять положение.
— Я… я тут ни при чем. Я должен был только передать ту вещь — и я ее передал! Больше я ничего не знаю! Отпустите меня! Вы нарушаете все правила!
— Ты мне надоел! — Смуглое лицо мужчины перекосилось, сделавшись похожим на античную трагическую маску, он выдернул из кармана складной нож, щелчком выбросил лезвие. — О каких правилах ты говоришь? Ты сам их нарушил, отдав посылку не тому человеку! Кому ты ее отдал? Говори, или я с тобой разберусь!
— Женщина… — неохотно проговорил парень, — кажется, русская… Кажется, она пошла к дому Веттиев…
— Ты покажешь мне ее! — потребовал незнакомец. — Покажешь — и тогда я тебя отпущу!
— Но нас не должны видеть вместе!
— Все уже и так пошло наперекосяк!
«Пирата» подтолкнули в спину, и тот послушно зашагал к главной улице древнего города. Мужчина в бежевом костюме пошел рядом с ним, небрежно положив руку на плечо спутника, как будто дружески обнимая его.
Высокая брюнетка в кожаной куртке шла за ними, настороженно оглядываясь по сторонам.
Когда они подошли к улице, по которой одна за другой двигались шумные группы туристов, мужчина в бежевом костюме втолкнул своего спутника в дверной проем полуразрушенного дома и вполголоса проговорил:
— Отсюда ты ее увидишь!
— Но здесь так много туристов… — пробормотал «пират», — найти среди них ту женщину — все равно что найти иголку в стоге сена…
— А ты постарайся!
И тут молодой итальянец, оживившись, воскликнул:
— Да вот, вот же она! Светлые волосы, желтая кофта, бежевые короткие брюки! Она идет за толстой теткой с красным зонтом!
— Ты уверен? — переспросил мужчина с изрытым оспинами лицом. — Не ошибаешься?
— Уверен, уверен!
— Это хорошо, потому что другого случая у тебя не будет! — И он вонзил нож в шею «пирата».
— Девочки, девочки, не отставайте! — крикнула Джульетта, вертя головой. — Мальчики тоже! Сейчас мы увидим одну из самых знаменитых статуй в Помпеях, статую бога торговли Гермеса…
Вера обрадовалась Джульетте как родной.
Она догнала группу, смешалась с толпой соотечественников, с удивлением думая о только что пережитом страхе и не понимая его причины.
Весь только что миновавший эпизод казался ей теперь ничего не значащим, ничтожным, пустяковым — ну, подумаешь, на несколько минут потеряла свою группу, столкнулась с каким-то молодым итальянцем, который всучил ей амулет… Правда, он почему-то не взял за него денег, но, может, ему что-то помешало… А может, вся эта сцена ей вообще померещилась от тяжелой помпейской жары?
Вера на всякий случай сунула руку в карман.
Амулет был там, куда она его положила. Вера почувствовала его шершавую поверхность, и ее охватило странное волнение.
Значит, та сцена ей не померещилась. Значит, все это произошло на самом деле.
Впрочем, ничего особенного и не произошло…
И она постаралась забыть о пережитом эпизоде и сосредоточиться на том, что рассказывала Джульетта.
— Сейчас мы с вами немножко пройдемся и увидим знаменитый дом Веттиев, — вещала она своим громким хриплым голосом. — Хозяева дома — два брата Веттии — в молодости были рабами, но потом выкупили свою свободу и разбогатели. Их вилла была одной из самых богатых в Помпеях…
Внезапно Вера ощутила странное и неприятное чувство, какое бывает, когда кто-то смотрит тебе в спину. Она невольно вздрогнула, словно на помпейской жаре ее прохватил ледяной сквозняк. Резко обернувшись, оглядела улицу за спиной.
Там никого не было, во всяком случае, на нее никто не смотрел.
Разве что…
На стене одного из полуразрушенных домов Вера увидела каменную маску. Театральную трагическую маску — широкое лицо с полуоткрытым ртом, перекошенным ужасом или страданием, пустые темные дыры вместо глаз, щеки, выщербленные временем, словно изрытые оспинами. На какой-то миг Вере показалось, что маска смотрит на нее провалами глазниц.
Она отбросила это неприятное ощущение и прибавила шагу, смешавшись с толпой своих спутников. И снова почувствовала спиной чей-то пристальный, назойливый взгляд.
Вера снова обернулась, но на этот раз не было никакой мистики.
За ней тащился Арсений и сверлил глазами ее спину. На его рубашке проступили темные пятна пота, нос покраснел от солнца.
— Верунчик! — Перехватив ее взгляд, он оживился. — Я так волновался, так волновался!
— И что это вы волновались? — огрызнулась Вера.
Это было ошибкой. Не стоило вступать с ним в разговор. Арсений тут же нагнал ее и неловко попытался обхватить за талию. Вера сбросила его влажную руку, шарахнулась в сторону, но он как будто не заметил ее реакции.
— Я тебя потерял! Ты куда-то исчезла, а здесь небезопасно…
— Вполне безопасно, — раздраженно проворчала Вера. — Италия — цивилизованная страна, случаи людоедства здесь не отмечены.
— Людоедства? — удивленно переспросил Арсений и захлопал белесыми ресницами. — При чем здесь людоедство? Даже в цивилизованных странах попадаются всякие ненормальные! Я не боялся, что тебя съедят, я боялся…
Он замялся, и Вера ехидно продолжила:
— Вы боялись за мою девичью честь? За нее я как-нибудь сама могу постоять! А насчет ненормальных…
Хотела добавить, что он сам-то не больно нормальный, но передумала. Не стоит обострять отношения без крайней необходимости. И вообще сегодня последний день поездки. Еще пережить только завтрашнее утро и полет, а там… Она больше никогда не увидит этого потного вонючего козла. Больше никогда!
Много ли человеку нужно для счастья?! И Вера взглянула на своего спутника почти ласково.
Арсений тем не менее окончательно растерялся, чем Вера и воспользовалась: оторвавшись от него, пробилась в первые ряды группы и снова услышала хриплый голос Джульетты:
— Вот мы и подошли к дому Веттиев. Здесь сохранилось множество фресок и скульптур, изображающих античных богов и богинь, а также различных мифологических персонажей, в частности многочисленных амуров. А также хорошо сохранились фрески с изображением бытовых сцен — сбор винограда, гонки на колесницах, сельские праздники и многое другое…
Вера оглянулась, увидела, что Арсений отстал, юркнула в полукруглую арку и оказалась в большой комнате с высоким потолком. После царящей на улице жары и ослепительного солнечного света здесь было прохладно и полусумрачно. Когда глаза привыкли к освещению, она разглядела на розовато-охристой стене четкий темно-красный рисунок — две колесницы мчались по вытянутому полю стадиона. На трибунах виднелись условно изображенные ряды зрителей.
Вера залюбовалась выразительным изяществом фрески, живым изображением возничих и коней, как вдруг услышала сзади приближающиеся шаги, а затем почувствовала на шее чью-то руку.
Она не сомневалась, что это вновь Арсений. Видимо, он подкараулил ее наедине и решил перейти к решительным действиям. Господи, с каким удовольствием она опустила бы ему на голову этот обломок мраморной колонны!
— Отстань, козел! — прошипела она, не оглядываясь, но рука на ее шее сжалась сильнее, так что ей стало трудно дышать.
Все так же не оборачиваясь, Вера ударила назад локтем, вложив в это движение всю свою силу, помноженную на ненависть к Арсению, накопившуюся за время поездки.
Видимо, удачный получился удар. Рука на шее разжалась, и за спиной послышался мучительный хриплый кашель.
Вера резко развернулась и для верности пнула Арсения ногой.
И только тут увидела, что это был вовсе не Арсений.
У нее за спиной стоял, согнувшись, совершенно незнакомый мужчина лет сорока в летнем светло-бежевом костюме. Лицо его было перекошено от боли и ненависти и чем-то удивительно напоминало трагическую театральную маску с мучительно раззявленным ртом. Сходство усиливалось тем, что широкое смуглое лицо человека было густо изрыто оспинами.
Незнакомец, прижимая руки к солнечному сплетению, дышал тяжело и хрипло, рот его искривился, глаза от боли потемнели, как черные пустые глазницы античной театральной маски.
— Нечего было приставать! — выкрикнула Вера и метнулась в соседнюю комнату.
Там толпилась вся ее группа, окружив Джульетту, которая своим прокуренным голосом вещала о сельскохозяйственных праздниках Древнего Рима.
После всплеска адреналина Вера тяжело дышала, сердце колотилось где-то в горле, перед глазами плавали цветные пятна. Она перехватила взгляд Арсения и сделала зверскую физиономию, чтобы отпугнуть его. Надо же, накаркал, мерзавец! Сказал про всяких ненормальных — и на нее тут же набросился какой-то маньяк!
Наконец она отдышалась и решила, что приключений на сегодня хватит, так что не стоит отделяться от группы. Лучше уж потерпеть приставания Арсения.
Впрочем, экскурсия как раз подошла к концу, и они потянулись к выходу из древнего города.
Путь их пролегал мимо античного лупанария.
Вера прибавила шагу, но тут в правую босоножку попал камешек. Она остановилась, чтобы его вытряхнуть, и с удивлением заметила, что стоит прямо на том «указателе», про который час назад рассказывала Джульетта. На рисунке, на котором дружно топтались женщины из их группы.
Прыгая на одной ноге, она перехватила насмешливый взгляд Джульетты: мол, и ты, скромница, решила воспользоваться случаем и исправить свою личную жизнь.
Вера ответила Джульетте прямым и откровенным взглядом, которым постаралась передать все, что думает об античных суевериях и о стареющих экскурсоводшах, которые впаривают эти суеверия одиноким туристкам.
В автобусе Вера постаралась сесть как можно дальше от Арсения. Соседкой ее оказалась престарелая Зинаида Васильевна. С ней никто не хотел сидеть, потому что старушка была очень болтлива. Но, видимо, в этот раз она утомилась, бродя по развалинам на жаре, и сразу задремала, так что Вера получила час относительного покоя.
По приезде в гостиницу туристы дружно отправились ужинать, громко обсуждая сегодняшние впечатления.
Вера, как ни странно, есть совсем не хотела. Она перехватила бутерброд с чаем и направилась к своему номеру, и тут перед ней снова появился Арсений.
Он плелся рядом, заглядывая в глаза, и тянул своим унылым голосом:
— Какая чудесная ночь! Как ярко светят звезды! Ты сознаешь, Верочка, что это наша последняя ночь в Италии? Неужели тебе не хочется сделать эту ночь незабываемой? Неужели не хочется воспользоваться такой чудесной возможностью?
— Хочется, — отчеканила Вера и, остановившись перед своим номером, достала ключи. — Мне хочется воспользоваться этой возможностью и как следует выспаться!
Она вошла в апартаменты и захлопнула дверь перед унылым носом Арсения.
Ладно, завтра все кончится. Она собрала кое-какие вещи, чтобы не возиться утром, выставила у двери пакет с мусором и решила лечь пораньше.
Но, крутясь в постели, Вера долго не могла заснуть, потому что вспоминала события, приведшие к сегодняшнему дню.
Три недели назад позвонила Ларка и чужим несчастным голосом заявила, что жизнь ее кончена, что они расстались с Генкой, потому что он окончательно ее бросил. То есть наговорил такого, что ей ничего не оставалось, как выгнать его вон.
Вера тогда едва подавила смешок — у Генки была хоть и плохонькая, но своя собственная квартирка, в то время как Лариска проживала с матерью. Собственно, главное Генкино достоинство и заключалось в наличии жилплощади.
Точнее, только это достоинство и могла отметить Вера, Лариска-то по первости здорово в него влюбилась. Она то жила у Генки, причем за все время смогла выдержать без перерыва недели три, то возвращалась к матери, чему та не особо радовалась.
В последнее время все вроде бы устаканилось, а на Веру навалились ее собственные мелкие неприятности, и они с Ларкой не виделись месяца два. И вот, пожалуйста — снова-здорово!
— Да не переживай ты так, — привычно утешая подругу, сказала Вера, — может, еще помиритесь. Остынете оба, поймете, что жить друг без друга не можете…
— Ты не понимаешь! — закричала Ларка, так что Вере пришлось отодвинуть трубку от уха. — Теперь все совершенно другое! Между нами все, все кончено, не осталось никаких чувств. Я ощущаю себя выжженной пустыней! Внутри один пепел!
— Ну-ну, — забормотала Вера, — что еще за мексиканский сериал…
— Верка, я не могу, просто не могу жить! — вопила Лариса. — У меня внутри как будто все чернилами облито! И эта чернота все поднимается, поднимается, и вот я точно знаю, как только перехлестнет все через край — я умру! Вчера ночью проснулась — думала, сердце разорвется! Не могу больше, не могу!
Вера тогда не на шутку забеспокоилась, велела Ларке брать такси и немедленно приезжать к ней.
Выглядела подружка и правда не блестяще — волосы висят вокруг лица безжизненными прядями, глаза красные, как у кролика, макияжа вовсе нет. И тоска в глазах непритворная.
Выяснилось, что Ларка пьет какое-то лекарство, найденное у матери; от него лучше не стало, а как-то все перед глазами плывет, и ночью не то спишь, не то грезишь.
Вера пришла в настоящий ужас — так недолго вообще свихнуться.
Два выходных дня Лариска валялась на Верином диване, бессмысленно глядя в стену. Вера отменила всех приходящих учеников, но и сама боялась надолго уходить из дома. Потратила она эти дни на то, чтобы отыскать приличного врача по нервным болезням — очень ей не нравилось Ларискино поведение. Уж сколько лет они дружат, со второго класса школы, а никогда она свою подругу такой не видела.
К врачу она потащила Ларку буквально силой. Там их долго мурыжили в кабинете, после чего врач дал довольно обтекаемый ответ, что стресс — это очень серьезно, что ни в коем случае нельзя пускать дело на самотек и загонять эмоции внутрь, что нужно не сопротивляться боли, а выговорить ее всю, и только после этого обязательно стоит сменить обстановку, уехать куда-нибудь хоть на время, и тогда новые впечатления помогут преодолеть последствия стресса.
В общем, ничего нового врач Вере не сообщил, открыл, что называется, Америку из форточки. Во всяком случае, его предписания вовсе не стоили тех денег, что он запросил за прием.
Деньги, кстати, тоже пришлось заплатить Вере. К тому же врач выписал еще какие-то таблетки, тоже очень дорогие.
Последующие несколько вечеров они с Ларкой провели, бесконечно обсуждая эту историю по телефону. Вера все же сумела вытолкать подругу из дома, поскольку ей нужно было работать.
Терапия особо не помогала, а от таблеток у Лариски началось расстройство желудка, так что пришлось прием их прекратить. В конце концов Вера решила, что и правда нужно съездить куда-нибудь к морю, авось поможет. Но Турцию и Черногорию Лариска отмела сразу, равно как и Крым — они, мол, с подлецом Генкой были там не раз и все будет напоминать о нем. И тогда Вера решила, что они поедут на юг Италии.
В турагентстве предложили неделю в отеле неподалеку от Неаполя. Дороговато нынче, конечно, но зато можно поездить по окрестностям, посмотреть на красоты, а не только на пляже неделю валяться. Вера все организовала, заставила Ларку пробежаться по магазинам и купить новый купальник и всякие разные мелочи.
И вот буквально накануне, то есть за два дня, когда она собралась уже укладывать вещи, позвонила Лариска и…
Вера, как только услышала ее голос, сразу поняла, что ничего хорошего из разговора не получится.
Лариска радостно прощебетала, что очень, ну просто очень извиняется, но поехать с Верой она никак, ну просто никак не может, потому что…
— С Генкой помирились? — вздохнула Вера, ведь она так примерно и полагала.
— Ты не представляешь! — захлебывалась Лариска. — Он позвонил, я три раза сбрасывала его номер, потом послала ему сообщение, чтобы он оставил меня в покое, ушел из моей жизни, наконец, что я уезжаю, чтобы забыть его навсегда! — «Дура, говорила же ей, чтобы не вступала с ним ни в какие контакты!» — Он приехал, ломился в дверь, так что соседка… ну ты знаешь, такая, волосы у нее всегда мелким бесом завиты… так вот, она выскочила и орала, что вызовет полицию… В общем, пришлось открыть. Верка, он на коленях полз за мной от самой двери! Сказал, что не уйдет, пока я его не прощу! Он плакал и говорил, что его жизнь без меня напоминает море, полное медуз и каракатиц! Он обещал, что выбросится из окна — прыгнет прямо сейчас!
«Господи, ну взрослая же баба… — с тоской думала Вера, отставив трубку от уха, — двадцать девять лет скоро, неужели совсем не соображает, что несет…»
И только она хотела было прервать Ларискин восторженный лепет и спросить прямо, что же ей-то теперь делать, как на том конце послышались возня и голос Ларискиной матери:
— Дай мне, сейчас я ей все скажу! Ты слушаешь меня, Вера?
— Да, здравствуйте, Эльвира Петровна! — пробормотала Вера.
Ей совершенно не хотелось вступать в беседу с Ларкиной мамашей — та столь многословна, что может заболтать насмерть, а у Веры сейчас совсем не то настроение.
— Вот и слушай! — заговорила Эльвира. — Давно хотела тебя спросить — что ты все вертишься вокруг Ларисы, что ты ей жить не даешь?
— Я? — Вера оторопела от неожиданности. — Эльвира Петровна, что вы такое говорите?
— Я знаю, что говорю! — перебила ее Ларкина мамаша. — Я давно за тобой наблюдаю и теперь скажу прямо: оставь Ларису в покое! Если у тебя не задалась личная жизнь, это не значит, что она должна тратить свое время на то, чтобы отвлечь тебя от неприятностей! У нее-то есть шанс устроить свою судьбу, а ты ей мешаешь!
— Я мешаю?! — Вера слегка очухалась и заговорила, запинаясь, потому что слова с трудом выскакивали из гортани: — Позвольте, но Ларка сама мне позвонила, она была в ужасном состоянии…
— Не преувеличивай, — сухо оборвала Эльвира Петровна, — мало ли, любящие люди поссорились, все в жизни бывает. И если бы ты не раздувала каждый раз из мухи слона и не отговаривала Ларочку от встреч с Геночкой, ничего бы не было.
— Да я вовсе не…
— Вот что, Вера, — в голосе Эльвиры послышалась несвойственная ей раньше твердость, — если ты сама не понимаешь, мой долг матери объяснить тебе положение вещей. Ты очень плохо влияешь на Ларису, твоя органическая неспособность привлекать мужчин понижает ее самооценку. Ей совершенно ни к чему стоять на твоих позициях максимализма!
— Каких позициях? — поразилась Вера.
— Максимализма! Твоя беда в том, что ты ждешь от мужчины слишком многого. В двадцать девять лет ты ждешь принца на белом коне! А такого не бывает! То есть принцы, возможно, и бывают, но они не обращают внимания на некрасивых старых дев тридцати лет!
Ого, а сейчас в голосе Эльвиры слышится несвойственный ей ранее сарказм! И врет ведь нарочно, ей прекрасно известно, что Вере нет еще тридцати, ей всего два месяца назад исполнилось двадцать девять лет! С Лариской и Генкой в кафе ходили, те тогда еще не поругались.
— Вот что я скажу тебе, Вера, — продолжала Эльвира, — уж извини за прямоту, но оставь Ларису в покое! Исчезни из ее жизни! Иначе она никогда замуж не выйдет! Никогда не устроит свою судьбу! Тебе-то, может, такая жизнь нравится, а ей нет. А если тебя одиночество уж очень тяготит, то заведи собачку. Или кошку.
— Спасибо, Эльвира Петровна, за добрый совет! — Вера наконец опомнилась и взяла себя в руки. — Я непременно его учту! А скажите честно, это Лариса вас попросила мне все это сказать или вы по собственному почину… — Ответом ей были короткие гудки. — Черт! — крикнула Вера и бросила трубку на пол. — Нет, ну какое свинство!
Она походила по комнате, обхватив себя руками, и через некоторое время смогла немного успокоиться.
Нет, ну как вам это нравится? Она, видите ли, мешает Лариске устроить личную жизнь! Слова-то какие, прямо как из милицейского протокола.
Говоря проще, по словам этой заразы Эльвиры, Вера сбивает Лариску с толку — та видит, что Вера живет одна, и считает, что так правильно. Да нет же, Эльвира небось думает, что Вера настраивает Ларку против этого мерзавца Генки, потому что самой завидно: у подружки, мол, кто-то есть, а у нее никого, так вот надо так сделать, чтобы у Ларки тоже никого не было.
Но это же вопиющая ложь! Ларка сама позвонила, когда была в невменяемом состоянии. Когда они с Генкой не в ссоре, Вера с ними и не видится совсем, потому что ей Генка не нравится. Противный он, глаза наглые, и все посмеивается, а еще норовит то ущипнуть, то шлепнуть. Причем исключительно из вредности, потому что как-то в подпитии высказал Вере, что такие, как она, его совершенно не интересуют. Гонору много, а толку мало. Сама, мол, чувырла, отворотясь не наглядеться, а из себя недотрогу строит.
Хотела Вера тогда ему по морде двинуть, да постеснялась скандал в публичном месте устраивать. А потом сделала вид, что забыла про это. Генка-то небось и правда забыл, потому что здорово пьяный был тогда. А Вера старалась с Лариской без него общаться. И тогда, на день рождения, позвала ее одну. Думала, посидят в кафе, поболтают. Большую компанию звать не собиралась, да, откровенно говоря, и нету у нее столько друзей. Из подруг осталась одна Лариска, со школы дружили. А теперь, похоже, дружба врозь…
Нет, ну наглость какая со стороны этой Эльвиры Петровны! Ведь Лариска сама навязалась Вере со своими проблемами! Два дня у нее провалялась, Вере пришлось всех учеников отменить! А денежки, между прочим, ей не лишние. Тем более что за врача и лекарства Вера нехилую сумму отдала. За то и получила по полной программе. И надо же, вроде бы мамаша у Ларки — женщина весьма недалекая, заполошная и болтливая, а тут — нате вам, изложила все как по писаному! Откуда только что взялось!
Но вот еще вопрос — что теперь делать с путевкой?
Небось если вернуть, то не примут, а если примут, то денег и половину назад не получишь. Всего-то два дня осталось до вылета…
Ох, ну до чего же все они Вере надоели! Проворочавшись полночи без сна, она прикидывала так и этак. И все получалось плохо. Бросить все как есть и забыть эту историю? Жалко денег на путевку. Забрать у Ларки эту чертову путевку и позвать кого-нибудь с собой? На фирме, конечно, все устроят с минимальными потерями, им тоже выгодно, чтобы место не пустовало. Но беда в том, что Вере совершенно не к кому обратиться. И выходит, что мерзкая Ларкина мамаша права: Вера одинока, нет у нее не только близкого мужчины, но и просто друзей-приятелей.
Стоп! Вера вскочила с кровати и высунулась в открытое окно, прикрывшись занавеской. Холодный осенний воздух помог, отрезвил. Она успокоилась, и мысли, которые гнала от себя, ушли. Не совсем, конечно, ушли, просто уплыли в глубину, как рыбы. Вера вернулась в постель и заснула.
А утром, которое, как известно, мудренее вечера, она решила лететь в Неаполь. Не пропадать же из-за Лариски путевке! За нее, между прочим, деньги плачены. Может, кому-то и все равно, а Вера не больно много зарабатывает, для нее эта сумма существенная. К тому же она уже договорилась с учениками, освободила себе неделю, теперь все обратно менять, что ли? И всем объяснять, что она не поехала в отпуск. И все будут спрашивать почему.
Можно, конечно, затаиться и делать вид, что улетела, а телефон отключить. Но потом, когда и правда понадобится в отпуск, уже не отпросишься. Опять же деньги, сколько она потеряет за эту неделю? Нет, надо лететь сейчас. Хорошо, что путевка у Лариски и платила она за нее сама, вот пускай что хочет с ней делает, а Вера ничего не знает. Если спросят в турфирме о Лариске, она только плечами пожмет — какие к ней лично претензии?
Следующие два дня прошли в хлопотах, Вера распрощалась с последними учениками, собрала вещи и рано утром отбыла в аэропорт, оставив ключи соседке Зое Михайловне, которая дружила еще с бабушкой и поэтому взялась Веру опекать. Старушка не была противной, но все же Веру эта опека несколько тяготила. Но иногда, вот как в данном случае, полезно было иметь верного человека.
Вера отнесла соседке и два цветка, оставшиеся от бабушки, — столетник и толстянку. Квартира была на первом этаже, летом свет загораживали кусты и деревья, так что выживали только неприхотливые суккуленты. Вера хранила цветы в память о бабушке, та же Зоя Михайловна передала ей эту просьбу. А потом привыкла к ним. Цветы чувствовали себя неплохо, Зоя говорила, что бабушка присматривает за ними сверху.
В аэропорту было, как всегда, шумно и многолюдно. Вера без труда нашла нужный рейс, билеты у нее были на руках, а в турфирме сказали, что их представитель появится только в Неаполе, до Италии, мол, сами долетите.
В самолете Вера нашла свое место, села, убрав куртку наверх, и услышала:
— Какие люди!
На место рядом с ней плюхнулся невысокий, рыхловатый и неряшливый мужичок самого непрезентабельного вида.
— Вы не ошиблись? — спросила она с тайной надеждой. — Это ваше место?
— Разумеется, вот! — Он потряс посадочным талоном. — Семнадцать В, как раз мое. Так что давай знакомиться, я — Арсений.
Так-так, значит, Вере, как обычно, повезло с соседом, привяжется теперь на всю дорогу.
— В Неаполь летишь, — он не спросил, а констатировал факт, — по путевке, я знаю.
Поскольку прямого вопроса в его словах не было, Вера сочла за лучшее промолчать. Мужичок, ожидая, наверное, с ее стороны ахов и охов, откуда он знает и как догадался, разочарованно вздохнул. Затем снова приободрился и оглядел Веру пристально, наклонив голову, как будто оценивая.
Она хотела прямо спросить, с чего это он так уставился, но снова промолчала. А противный тип, устроившись на сиденье, хмыкнул, и выражение лица у него было — мол, ничего особенного, но что делать, выбирать не приходится.
— Тебя Верой зовут, я знаю, — сказал он, и тогда Вера наконец догадалась.
Значит, Лариска все-таки сумела пристроить путевку, и вместо нее будет вот этот козел. Причем небось и рассказала все про Веру. И этот… как его… Арсений считает теперь своим долгом держаться с ней как с давней знакомой, то есть по-хамски.
— Простите… — послышался рядом неуверенный голос, — вы не могли бы поменяться со мной местами? Тут через проход моя знакомая, мы случайно встретились… Мое место в конце салона, а она не может летать сзади, там душно.
Вера подняла голову. На Арсения смотрел немолодой мужчина с бородкой.
— Нет, я не хочу назад! — резко сказал Арсений. — Что возле туалета-то маяться…
— Я с вами поменяюсь! — неожиданно для себя сказала Вера. — Раз уж вам так нужно…
И поскорее встала, не глядя на Арсения. Тот вынужден был ее пропустить. Женщина через проход благодарила ее от души, а мужчина улыбнулся, отчего помолодел на несколько лет. Так-то он был приличного возраста и опирался на трость.
Вера подхватила свои вещи и ушла в конец салона. Место рядом с ней было свободно. Она села и закрыла глаза, чтобы не видеть шаставших туда-сюда стюардесс.
Самолет вырулил на взлет, разогнался и оторвался от земли. Вера, выслушав инструктаж стюардессы и напутствие командира корабля, собиралась заснуть. Она ужасно устала за последние несколько дней и пообещала себе, что эту неделю будет просто отдыхать. Но сон не шел, вместо него в голове крутились мысли; как же так получилось, что она, Вера, оказалась совершенно одна в целом мире. Одна, хотя вокруг множество людей. А у нее нет никого, совершенно никого: ни мужа, ни любовника, ни близкого друга, ни родителей, ни братьев-сестер, ни подруг. Была одна подруга, да получается, что и ее теперь не станет…
За два дня до сентябрьских ид, в год консульства Луция Корнелия Непота и Квинта Клавдия Цедиция, а проще говоря, в шестьсот восьмидесятом году от основания Рима, Большой цирк был полон зрителей. Больше ста тысяч человек сидели на скамьях в ожидании боя гладиаторов. Больше ста тысяч человек предвкушали это варварское кровавое зрелище.
Лучшие места на скамьях цирка занимали римские патриции и всадники со своими клиентами, знатные матроны и богатые вольноотпущенники, откупщики и менялы, маститые купцы и знатные иностранцы, приехавшие в Вечный город со всех концов мира. Эти места заранее занимали для богатых и знатных зрителей цирковые жучки — нищие бездельники и пройдохи, которые этим ремеслом зарабатывали на жизнь, приходя в цирк задолго до представления и потом уступая свои места за два-три сестерция.
Но и те, у кого не было лишних денег, ничуть не расстраивались по этому поводу. Пусть их места были не так удобны, но и они могли насладиться кровавым зрелищем, зрелищем чужого страдания и смерти.
Цирк был полон — ремесленники и нищие, бродячие комедианты и уличные танцовщицы, мелкие торговцы и покрытые шрамами ветераны легионов, участники военных кампаний прошлых лет, шумно обсуждали предстоящее зрелище, сравнивали достоинства знаменитых гладиаторов, делали ставки на их победу.
Среди зрителей сновали шустрые разносчики, продавцы лепешек, пирожков с требухой и жареных бобов, соленой рыбы и орехов, дешевого кислого вина и простой воды.
— Эй, поди сюда! — окликнул разносчика вина мужчина в светлом плаще с зеленой полосой по краю — по его внешнему виду было ясно, что человек он не бедный, хотя сидит не на лучшем месте.
— Сию секунду, благородный господин! — откликнулся виноторговец, протискиваясь между зрителями. — Вот он я! Извольте, у меня самое лучшее тускуланское вино!
Он нацедил полный глиняный стаканчик, подал клиенту. Тот пригубил, поморщился.
— Кислятина! Чистый уксус!
— Клянусь Дионисом, это лучшее тускуланское! — божился торговец, вытаращив карие глаза. — Чтобы меня пожрали демоны преисподней, ежели я вру!
— Врешь, врешь, разбойник! — клиент усмехнулся. — Ладно, вот тебе сестерций!
— Не грех бы добавить! — Разносчик опасливо огляделся по сторонам, наклонился и незаметно вложил в руку покупателя сложенный вчетверо клочок пергамента.
Глаза римлянина вспыхнули, он тоже настороженно осмотрелся, спрятал записку в складках тоги, хотел было что-то сказать виноторговцу, но того и след простыл.
Внезапно по всему цирку прокатились рукоплескания и приветственные возгласы, постепенно превратившиеся в оглушительный гул — это зрители приветствовали появившихся консулов. Они шли в окружении друзей и соратников. Впереди вышагивал Луций Корнелий Непот, как всегда мрачный и неразговорчивый, за ним — Квинт Клавдий Цедиций, полная его противоположность — балагур и краснобай, он что-то рассказывал моложавому сенатору.
Консулы и их спутники расселись, и распорядитель подал сигнал к началу представления.
Ворота камер открылись, и колонна гладиаторов быстрым шагом вышла на арену.
Секуторы с короткими мечами-гладиусами и большими прямоугольными щитами; ретиарии, вооруженные лишь трезубцем, кинжалом и сетью, которой они должны были опутать своего противника; гопломахи в стеганых парусиновых панцирях — с длинным прямым мечом и большим щитом легионера; фракийцы в шлемах без забрала, с кривыми короткими мечами; андабаты, которые во время сражения надевали шлемы с забралом без прорезей для глаз и сражались друг с другом вслепую, используя только слух.
Гладиаторы обходили арену под громкие поощрительные крики зрителей.
Несмотря на то что скоро им предстояло сражаться друг с другом, а многим из них — погибнуть страшной смертью, они спокойно переговаривались, обсуждали знакомых гетер и результаты последних скачек.
Поравнявшись с возвышением, на котором сидели консулы, гладиаторы остановились, выстроились в ровную колонну и по команде ланисты дружно воскликнули:
— Привет вам, благородные мужи!
Луций Корнелий Непот промолчал, Квинт Клавдий Цедиций приподнялся и одобрительно проговорил:
— Молодцы! Хороши!
Процессия гладиаторов обошла всю арену и снова скрылась за воротами камер.
На арене остались только два бойца, которым предстояло начать сражение: фракиец и ретиарий.
Воспользовавшись тем, что все зрители поглощены увлекательным зрелищем, мужчина в светлом плаще с зеленой полосой достал обрывок пергамента, который передал ему торговец вином, и осторожно развернул его.
На пергаменте было начертано всего несколько слов:
«После третьей стражи в таверне «Кабанья голова» возле храма Гермеса Лидийского».
Мужчина спрятал записку и стал следить за кровавым представлением.