Андрей почувствовал, что начинает гордиться этой женщиной.
А вот дед Паша растерялся. Он-то как раз рассчитывал на другую реакцию и уже приготовился чудить: ухнуть филином, свистнуть соловьем-разбойником или на худой конец гусем зашипеть и пройтись перед заезжей городской кралей гоголем. На Кирину улыбку он ответил робкой ухмылкой, почесал затылок и сердито взглянул на двоюродного внука.
Поди предупредил, гаденыш!
Андрей сделал невинное лицо и, подхватив вещи, понес их в хату.
— Дед, у тебя баня топлена?
Дед Паша сплюнул и утерся рукавом.
— Дурак, он завсегда и вопросы дурацкие задает, — ответил он, глядя на гостью.
— А веники?
Тут дедово терпение лопнуло, поэтому отвечать он вообще не стал, а сплюнул еще раз, подтянул широченные портки — где только взял такие? — и почесал куда-то за угол.
«Сами, как хотите, разбирайтесь тут», — перевела Кира и пошла вслед за Андреем.
— Ну как тебе мой дед?
— Отличный дед, а что?
— Не испугалась?
— Это ты про бороду, тулуп и штаны? Так дело обычное. Человек в деревне живет, сам себе хозяин. Как хочет, так и наряжается.
Андрей подошел, обнял ее сзади и потерся носом о теплые волосы.
— Ты молодчина.
— Лучше скажи, почему насчет бани не предупредил. Мы же вроде по делу.
— Одно другому не мешает.
— То есть делами завтра займемся?
— Только не утром. Утром у деда всегда грибы. Уклонистов он не уважает.
Кира покрутила головой. Такое ощущение, что на самом деле ее привезли не дела делать, а на смотрины. С какой стати?
Она уже хотела спросить напрямую, но тут на крыльце раздался топот, в комнату ввалился дед Паша в трухлявом заячьем тулупчике и, почесав мокрую, до невозможности спутанную бороду, пробурчал:
— Идите, что ли. Стынет уже.
Баня по-черному произвела на Киру впечатление. Такого ей видеть еще не доводилось. Да и Андрей удивил, показав себя заправским банщиком. Кира только охала, припадая к земляному полу, и кряхтела, когда Борисоглебский охаживал ее веником.
Оказывается, дипломаты вовсе не белоручки, как про них думают.
И совсем не такие снобы, какими кажутся.
Ночью, когда они забрались по шаткой лестнице на чердак — дед Паша почему-то называл его «гостиной» — и улеглись на пахнущий сеном матрас, Кира попросила рассказать про деда.
— Бабкина семья тут испокон веку жила. Прапрадед лесничим служил еще при царе. А так как рождались в роду все мужики, то другой судьбы и не искали. Бобылем только дед Паша остался. Остальные женились. Бабка Поля родилась, когда детей уже не ждали. К тому же девчонка. Ей-то что в лесу делать? Думали-гадали, да и выслали ее, семилетку, к троюродной тетке в Питер. Приживалась она туго. Пять раз сбегала обратно, но дед Паша — он тогда только с войны вернулся — ее назад выпроваживал. У них разница большая в возрасте, поэтому Паша ее опекал и не хотел сестренке судьбы лесной лешачихи. В результате она выучилась на архивариуса и осталась в городе. Замуж вышла, родила и всегда благодарила брата за то, что заставил в цивилизацию податься.
— Ты говоришь, как деревенский сказитель, — усмехнулась Кира, гадая, сколько еще сюрпризов преподнесет ей Андрей.
— Это просто я бабкин рассказ повторяю. В детстве любил слушать эту историю, вот и запомнил почти слово в слово. Тебе смешно?
— Нет, интересно. Очень. Но, честно говоря, я была уверена, что ты из правильной московской семьи.
— С папиной стороны так и есть. Он из бывших. Из дворян. А в остальном… Мои родители оба всю жизнь в МИДе проработали.
— То есть твоя мать тоже окончила МГИМО?
— Институт международных отношений, только ленинградский. Я не уточнил, но бабка Поля замуж вышла не абы за кого, а за будущего проректора этого самого института.
— Ясно, — усмехнулась Кира. — То есть ты тоже из потомственных.
— Как выяснилось, это неплохо. Мой отец, кстати, про существование деда Паши долго не знал. То есть знал, что есть у жены какой-то дальний родственник в каком-то захолустье, но увидел его только лет через десять после свадьбы. Не представляешь его реакцию! Я маленький был, а все помню!
— Напугал его дед?
— Ужасно! С тех пор отец о нем и слышать не желает. А Паша — он добрый, просто людей не любит. У них в роду все мужики такие были.
Кира тихонько засмеялась и залезла Андрею под мышку.
— Выходит, он тоже из потомственных. Из потомственных леших.
И вдруг спросила совсем не то, что собиралась:
— У тебя после Ирины были женщины?
И тут же пожалела. Глупый вопрос задала. Разумеется, были. На монаха Борисоглебский не похож ни разу.
— Была женщина в Лондоне, — без паузы ответил Андрей. — Работали вместе.
— Она тебя ждет?
— Нет.
Кира надеялась, он скажет что-нибудь еще, но Андрей молчал.
Да, собственно, какое право она имеет лезть ему в душу? Он же не спрашивает про Гречина. И хорошо, что не спрашивает. Ей есть, что сказать?
Она немного подышала ему в подмышку и сама не заметила, как уснула.
Вечером рассмотреть Киру как следует дед не успел, но когда утром она вышла к ним с растрепанными волосами и румянцем во всю щеку, только крякнул. А уж когда городская краля, засучив рукава, приготовила отменный завтрак, вообще размяк.
— Садись, девонька, со мной. Конфетку хочешь? — спросил он, протягивая Кире подушечку «дунькина радость» всю в хлебных крошках.
«Сейчас откажется», — подумал Андрей, но Кира взяла.
— Спасибо. Мои любимые.
И засунула за щеку.
Андрей улыбнулся в кружку с чаем, а дед Паша — глазки масленые — предложил еще и меду. Липового, из тайных запасов.
Андрей только диву давался да чай с привезенным из города печеньем пил.
После завтрака дед сразу засобирался по грибы и велел всем одеться так, чтобы об их планах никто не догадался.
— А кто догадается? Тут же на сто километров ни души, — шепнула Кира.
Андрей дернул ее за рукав и скорчил рожу.
— Русский человек на хороший гриб падок. И завистлив, — обстоятельно пояснил дед. — Чуть увидит у кого в корзинке, сразу следом бежит. Иначе слюной захлебнется или его кондрашка хватит. Это уж проверено. Поэтому уходим задами, а возвращаемся огородами.
С этими словами дед Паша намотал на голову женский платок, а сверху пристроил кепку.
— Кепка выдаст, лучше бабкин плащ надень, — авторитетно заявил Андрей. — Он длинный, мужских штанов никто не увидит.
— Точно. Выдают портки-то, — огорчился дед Паша, но кепку снимать не стал.
Покрутившись, он нырнул куда-то в закуток и вытащил женское пальто.
— Надену Полькино. Она еще в седьмом классе его нашивала. Авось налезет.
Расправив пальто, дед с силой встряхнул его. Борисоглебский с Кирой дружно чихнули.
— Ага! — возликовал дед. — Нафталином прет! Ну так будут знать, как за мной шпионить!
— По запаху они тебя и обнаружат!
— Ну и пусть! — нашелся старик. — Как кого увижу, тут же из рогатки пальну, чтобы неповадно было!
Кира сделала вид, что собирается чихнуть, и отвернулась. Губы сами разъехались в улыбку.
Ну что за дед!
Киру он обрядил в белый в горошек платок — Полька в нем в церковь ходила — и байковый халат, а внуку протянул свой старый «капелюх» — истертую до безобразия меховую ушанку.
— Никто не признает, честное слово, Андрюх.
— Не сомневаюсь, — принюхиваясь к капелюху, согласился тот.
Кира с трудом сдерживала смех. В бесформенной то ли шапке, то ли вороньем гнезде Борисоглебский выглядел просто уморительно.
Видели бы в МИДе!
Дальнейшее стоило пера Ильфа и Петрова. Уходили в самом деле задами. Впереди с рогаткой наперевес и с воинственно торчавшей в окружении женского платка бородой дед Паша, за ним след в след — как велено — они с Борисоглебским.
Кира забавлялась от души. В ее жизни никого подобного деду Паше отродясь не бывало, поэтому от грибной охоты она получила ни с чем не сравнимое удовольствие.
Вернулись они с полными корзинами и уселись чистить, мыть и жарить щедрые дары леса. Потом к грибам прибавились картошка в мундире, соленья, деревенский хлеб и водка. Оказалось, что дипломаты вовсе не только односолодовое виски уважают. Водочка тоже неплохо идет.
В результате до документов, оставленных бабой Полей, добрались к вечеру.
— Слушай, у меня глаза слипаются. Я, наверное, ничего не пойму в этих бумагах, — пожаловалась Кира, ныряя вслед за Андреем в отгороженную занавеской каморку за печкой.
— Ну не поймешь, так не поймешь. Все равно их надо брать с собой. Тут работы не на один вечер, — согласился Борисоглебский, снимая с огромного сундука кучу тряпья — оказалось, постель хозяина дома — и доставая из него папку, набитую бумагами.
«Так зачем ты меня сюда волок?» — чуть не крикнула Кира и прикусила язык.
Неужели в самом деле на смотрины?
— Давай все просмотрим бегло и решим, — развязывая тесемки, предложил Андрей.
— Я спать хочу, — закапризничала она.
— Не выйдет. Дед хочет тебе Награду показать.
— Так он же вчера их надевал. Все до одной.
— Награда — это лошадь. Она сейчас на выпасе. Вечером вернется, — не отрываясь от документов, пояснил Борисоглебский.
— Как на выпасе? Кони, они разве…
— Кира, не глупи. Лучше взгляни профессиональным глазом. Стоит с этим возиться или нет.
Кира взглянула, и хмель вкупе с усталостью мигом вылетели у нее из головы.
На листе бумаги, который держал Андрей, глаза выхватили одну фразу. «Маньяк Кружилин», — вот что было там написано.
Кира уткнулась в бумаги и с каждой страницей все больше убеждалась, что Апполинария не зря работала в архиве. Она знала толк в своем деле. Никаких сомнений в том, что Олег Сергеевич действительно был прямым потомком того, кого Гиппиус считала маньяком, не осталось.
— Все это очень убедительно, но вовсе не доказательство.
— Почему?
— Начнем с того, что того маньяка тоже не поймали. Получается, единственным уверенным в его виновности была Зинаида Гиппиус. Прямых свидетельств она не оставила. Вся версия строится на ее словах, к тому же пересказанных сестрами. Как вообще к этому можно относиться серьезно?
— Бабка Поля считала это веским доказательством.
— Андрей, мне даже смешно спорить с тобой по этому поводу.
— С тем, что родство нашего Кружилина с «серой обезьяной» не является доказательством его вины в убийстве Ирины, я согласен.
— Неужели? Недавно ты говорил совсем другое.
— Я готов идти на уступки на данном этапе расследования.
— Расследование — слишком громко звучит. Пока я просто изучаю материалы, которые могут иметь отношение к делу. Подчеркиваю, могут. Но пока не имеют. Понимаешь, само основание шаткое. Почему вы начали с родословной? При чем тут родственные связи, если не доказано даже, что надворный советник Иннокентий Кружилин и маньяк — одно и то же лицо?
— Кира, наверное, я дилетант и все такое…
— Андрей, дело не в этом, — прервала она. — Просто вы с бабушкой слишком хотели найти убийцу, поэтому убедили себя в том, что это Кружилин, и стали подтягивать факты к своей версии.
— Да я не спорю! Просто…
— Андрей, я согласилась вернуться к этому делу, потому что и для меня оно…
Кира вздохнула и не стала продолжать. Зачем? Разговор и так напоминает сказку про белого бычка.
Она взглянула на Андрея, решая, как бы наконец закрыть тему, не обижая, и сразу поняла, что ничего не выйдет. Борисоглебский сдаваться не приучен.
— Хорошо, — голосом начальника отдела произнесла она, — разговор продолжим завтра. Бумаги заберем и все сфотографируем. Сегодня я уже не Копенгаген, Андрюш.
И скорчила жалостливую физиономию.
Борисоглебский тут же закрыл сундук и, обняв, повел ее в горницу.
Спать.
Братья и сестры
Дед Паша провожать их не явился. С вечера буркнул, что рано утром уйдет в лес, а если кому надо, пусть уезжают в свой дурацкий город и сидят там, как дураки.
Спорить Андрей не стал. Ясно, как божий день, что дед Паша жалеет об их отъезде и хочет, чтобы они погостили подольше. Впрочем, насчет себя Борисоглебский уверен не был, но то, что дед запал на Киру, виделось невооруженным глазом.
Утром они позавтракали в пустом, притихшем доме. Кира была молчалива и на все вопросы отвечала междометиями. Андрей решил, что это добрый знак.
Вчера он уснул первым, а когда внезапно проснулся среди ночи, то увидел, что Кира, включив фонарик в телефоне, читает бабкины записи. Под одеяло залезла замерзшая. Андрей обнял ее, и почему-то ему показалось, будто ее отношение к делу Кружилина изменилось. Сформулировать конкретнее он бы не смог, но это было очень похоже на вернувшееся доверие. То ли прижалась она по-другому, то ли еще что.
После завтрака Андрей, не торопясь, собрал вещи, отнес в машину и вернулся за Кирой. Она складывала в обшарпанный буфет вымытую посуду и одновременно говорила по телефону. По тону он понял, что с родителями или кем-то из близких. Уж больно извиняющимся был тон.
Мешать он не стал, вышел и стал ждать в машине. Через три минуты Кира выбежала с сумкой и плюхнулась рядом.
— Родители обижаются. С тех пор как переехала в Питер, звонила всего несколько раз.
— Нехорошо.
— И не говори. А у тебя с родителями как?
— Ну… основной стиль их политического поведения — нейтралитет.
— Так. А что им не нравится? — сразу уточнила Кира.
Андрей удивился.
— Разве я сказал, что им не нравится?
— Конечно. Нейтралитет — это же неучастие в войне, верно? Так кто с кем воюет?
Андрей усмехнулся и подумал, что с этой женщиной расслабляться не стоит. Сразу найдет, за что зацепиться, и раскрутит на чистосердечное признание.
— Лучше давай решим, куда едем. К тебе или ко мне?
— Служебное жилье вообще-то не место для внеслужебных отношений.
— Тогда ко мне.
— Только по пути заедем за сладким. Мне глюкоза нужна, — предупредила Кира и больше ни о чем расспрашивать не стала.
Дома у Андрея она обложилась печеньками, обставилась баночками с яблочным соком и стала просматривать паблики в поисках фотографий знаменитого писателя Олега Кружилина.
Борисоглебский посмотрел на ее сразу ставшее строгим лицо, чему-то улыбнулся и занялся своими делами. Чтобы не мешать.
Кружилинских фоток было полно. Олег Сергеевич любил фотографироваться и, надо сказать, на всех снимках выглядел весьма привлекательно: крупный, но не жирный, светлые волосы, открытый взгляд, обаятельная улыбка. Импозантный, в общем. Странно, что к своим сорока восьми годам он ни разу не был женат. Впрочем, это объяснимо. Кружилин представлял собой тип этакого своего в доску парня, но не простоватого, а несколько даже загадочного, с подтекстом. Такой типаж притягивает женщин, как магнит, и, судя по снимкам, сразу становилось понятно, что от удовольствий Олег Сергеевич не бежит, наоборот, пользуется ими на всю катушку. Зачем ему жениться, если и без того все к его услугам? От таких, как он, почему-то хочется родить ребенка. Впрочем, детей у Кружилина не было.
Кира выпила три двухсотграммовых бутылочки сока и поняла, что устала от постоянно мелькающей очаровательной физиономии любимца публики. Пришлось даже подпереть щеку рукой.
— Как его самого от себя не тошнит, — пожаловалась она своему отражению в мониторе.
По отработанной профессиональной привычке Кира систематизировала снимки по нескольким признакам и удивилась. Фотографий сотни, а с семьей только одна. На ней он с родителями в новенькой форме и с ранцем. Мать держала в руках приготовленный для учительницы букет. Отец стоял рядом с женой, но смотрел не в камеру, а куда-то в сторону.
— Олегу тут семь, — посмотрев на тихо сидящего рядом Борисоглебского, сказала она. — Как раз в школу пошел. А где остальные снимки? Есть несколько со школьными друзьями, а семейная единственная. Они что, больше не фотографировались вместе ни разу? В автобиографии Кружилин писал, что семья дружная. Особенно он был близок с матерью. Прямо боготворил ее. Я бы даже сказала — обожествлял. Она и в самом деле красавица, смотри.
Борисоглебский подсел ближе и стал смотреть.
— Подожди, Кира. Вернись к семейной фотографии. А теперь увеличь. Видишь: отец держит что-то в руке.
Кира прищурилась.
— Подожди-ка. Да это ободок!
— Что за фрукт?
— Девочки на волосы надевают. Ободок явно детский. Стразики какие-то, цветочки…
— Значит, с ними была девочка, только в кадр не попала. Кто это мог быть? Родственница? Сестра?
— Олег был единственным ребенком.
— А если нет?
— Зачем ему врать?
— Да вроде незачем, — ответил Андрей и замолчал.
Кира посмотрела и поняла, что Борисоглебский уверен: врать Кружилину есть зачем.
— Попробуем проверить.
Кира набрала в поисковике имя Кружилина и стала щелкать клавишами. Через некоторое время призналась, что ничего не нашла.
— То есть ободок — случайная находка? Просто подержать кто-то дал, — предположил Андрей.
Кира молчала. С самого начала ей самой казалось, что биография знаменитого писателя приглажена и подчищена. Почему бы не сделать то же самое с фотографиями?
— Здесь мы ничего не найдем. Завра попробую поискать по нашим каналам. Вряд ли у него есть доступ к базам МВД, чтобы удалить.
Андрей взглянул благодарно.
Утром в конторе она быстро раскидала текущие дела и собралась было заняться информацией по Кружилину, но тут ее вызвал к себе полковник Шарафутдинов и устроил взбучку за плохую работу по двойному убийству на Выборгском шоссе. Кира сначала возмутилась, — про себя, конечно, — а потом удивилась. Работа шла в нормальном темпе, ее отдел трудился без выходных, и пусть результаты пока были неокончательными, дело двигалось. Полковник все это знал. Кроме того, он редко наезжал без особой причины. И если сегодня заставил ее без малого полчаса стоять столбом и краснеть, значит, причина все же была. Но какая?
Загадку разрешил начальник смежного отдела Приходько, к которому она зашла за сахаром.
— Кира Ахматовна! — раскинул он руки, желая принять ее в объятия. — Какими судьбами?
— Ты что, Никитос, обурел? — ответила Кира, уклоняясь от объятий. — Мы только в пятницу с тобой виделись!
— Удивляюсь, что ты помнишь! Ты же в облаках все время витаешь! Полковник и то заметил. Видела бы ты, как он на совещании желваками играл.
— На каком совещании? — недоуменно уставилась Кира.
— Ну ты даешь, мать! В среду мы с тобой были на совещании…
— А… Ну точно. Я забыла.
— Так и я об этом. Ты с таким видом сидела, будто в голове примеряла свадебное платье.
— Какое платье? Что ты несешь!
— Ну вот видишь, — обрадовался Приходько, — ты уже и про платье ничего не помнишь.
Кира сделала зверское лицо, но Никита лишь рассмеялся.
— Соберись, мать, а то прилетит не в бровь, не в глаз, а прямо по морде. Полковник, он, когда красный, на руку опасный.
Приходько протянул ей пачку с сахаром, и, отсыпая кубики в пакетик, она подумала, что в последние дни в самом деле ведет себя не совсем адекватно. Она постоянно думает то о Гиппиус, то о Кружилине и все никак не может связать концы с концами. Плохо, если это заметил даже начальник.
Впрочем, хорошо, если только это.
Вдобавок к сахару, расщедрившись, Никита сунул еще пару шоколадных батончиков.
— Вкусная ты ягода, Смородина, но кисловата. Кушай конфетки, станешь слаще.
Руки у Киры были заняты, поэтому она ограничилась парой идиоматических выражений. Хохоча, Приходько распахнул дверь.
— Товарищ Смородина, заходите еще.
Вернувшись, Кира собрала всех, кто был в отделе, и заставила заниматься двойным убийством, а сама села писать рапорты по другим делам. В итоге вернуться к поиску предполагаемой сестры Кружилина смогла лишь после девяти вечера.
В животе у нее за целый день побывала лишь пара бутербродов. Она заглянула в шкафчик, где обычно валялось что-нибудь съестное, однако ничего не обнаружила. Из еды оставались только батончики, которые она сунула в стол. Ну что ж. За неимением фуа-гра сгодятся и они. Кира приготовила кофе покрепче и уселась за компьютер.
Итак, гражданин Кружилин, посмотрим, какие в вашем шкафу найдутся скелеты.
Домой она приехала уже за полночь, свалилась на неразобранную постель, а утром первым делом набрала Борисоглебского.
— Ты был прав, — с ходу начала она. — У Кружилина есть сестра.
— Двоюродная?
— Самая что ни на есть родная. Младше на два года. Ольга Сергеевна Субботина. Живет в Опочке. Это в Псковской области.
— И путешествие в Опочку, и фортепьяно вечерком, — процитировал Андрей и пояснил: — Это Пушкин. Опочка недалеко от Пушкиногорья. Дивное место.
Кира улыбнулась в телефон. Ее речь, выхолощенная долгими годами службы, иной раз напоминала полицейский протокол. Борисоглебский употреблял слова, которые давным-давно были ею позабыты: дивный, изумительный, даже — прелестный. Однажды он назвал вечер упоительным, а ветер — нещадным. Всякий раз, слушая его, Кира убеждалась, что между МГИМО и Полицейской академией все же есть разница.
— Ты чего замолчала? — взволновался Андрей. — Я предлагаю съездить туда в следующие выходные.
— Да, я помню. В эти тебе надо быть в Москве.
Накинув халат, она поплелась в ванную, придерживая телефон ухом.
— Дождешься?
— Нет, — честно ответила Кира. — Я поеду туда одна. Так будет лучше.
— Уверена, что это не опасно?
— Ты слишком меня опекаешь, — усмехнулась она и почувствовала, что ей приятна его забота.
Впрочем, Гречин когда-то тоже начинал именно с этого. Заботился. Более того, построил на нежной заботе всю предвыборную кампанию. В результате выборы в мужья выиграл. А потом…
— Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал, — пропела Кира, глядя на себя в зеркало, и скорчила козью морду.
Всю неделю ей некогда было даже вздохнуть, однако в пятницу утром она умудрилась извернуться и помчалась в Опочку.
Дом, в котором жила Ольга Субботина, стоял на самой окраине городка. Кира долго стучала в дверь квартиры на втором этаже, но ей никто не ответил.
— Да не барабань! В магазине она. С утра заправиться решила.
Оглянувшись, Кира увидела тетку в розовом атласном халате с мусорным пакетом в руке.
— Это который за углом?
— Он самый, — ответила тетка и почапала вниз, недовольно бурча что-то под нос. Наверное, ругала соседку.
Народу в магазине было немного, поэтому Субботину Кира вычислила сразу.
Темное пастозное лицо, выжженные перекисью — Гордея Яковлевна называла такие «перекисшими» — волосы, сутулая спина, тощенькие ручки-ножки. Ничего общего с богатырем Кружилиным. И все же это была она, его родная сестра.
Кира видела, как Ольга встала в очередь в кассу, пристроилась позади и заглянула в корзину.
Так она и думала. Джентльменский набор алкоголички: чекушка водки, в пакетике несколько карамелек на развес и пачка сигарет.
Кира повторила ее выбор с той лишь разницей, что вместо конфет купила хлеба и колбасы. Не слишком дорогой, чтобы не насторожить, но свежей. Потом подумала и прихватила упаковку яиц.
Не скрываясь — все равно заметить слежку Субботина была не в состоянии, — она проводила женщину до подъезда, проследила, как та войдет в квартиру, выждала минут двадцать и позвонила.
— Привет, подруга, — выставив перед собой бутылку, начала Кира. — Компанию составишь?
Загипнотизированная видом водки, Ольга кивнула и отошла в сторону.
Кира ввалилась в коридор и, не снимая обуви, смело двинулась на кухню.
— А ты кто такая вообще? — спохватилась хозяйка.
— Да соседка твоя новая.
— Это которая у Гальки квартиру сняла? — догадалась Ольга.
— Ага. Понимаешь, не с кем новоселье справить. Одна-то я не пью.
— А с чего ты решила, что я пью? — обиделась Субботина.
— Так я как раз и зашла, чтобы мы с тобой обе не пили в одиночестве, смекаешь?
Ольга смекнула, и через пять минут они уже закусывали водку яичницей, которую брали прямо из сковороды.
Когда Ольга дошла до нужной кондиции, Кира подобралась к главному:
— Я смотрю, ты женщина симпатичная. Все при тебе. Чего одна живешь?
Ольга подперла рукой щеку и выдала сакраментальное:
— Все мужики сволочи.
— Это само собой, — согласилась Кира. — А что, семьи — ну там родителей, сестер — нету?
— Есть, как не быть, только лучше бы не было.
— Кинули? — сочувствующе сказала Кира и подлила собеседнице водочки.
Ольга махнула стопку.
— Кинули. Кинули, сволочи. Братец мой, Олежка. Первый из гадов! Первейший! Кружилин его фамилия. Не слыхала?
— Да вроде нет. Он что, актер?
— Да какой к черту актер! Олигарх он с помойки! Ну или писатель, что ли! Не помню! Меня знать не хочет! Велел сидеть тут в дерьме и не крякать! Я, видите ли, ему макраме порчу!
— Реноме?
— Ага. А сам, гаденыш, тоже весь в пуху. Рыло то есть.
— Да неужто? А в чем дело?
Ольга опрокинула в себя следующую рюмку.
— А мне за это ни копья не дал.
— За что?
— Отстань, дура! — вскинулась вдруг Субботина. — Не твоего ума дело!
Она зарыдала в голос. Кира погладила несчастную по голове и запихала в рот кусок хлеба с маслом. А то, чего доброго, захмелеет раньше времени.
Продолжая умываться горючими слезами, Субботина упала головой на стол и вдруг затихла. Кира потрясла ее за плечо. Ольга всхрапнула и устроилась поудобнее, подсунув под голову батон.
Не надо было давать ей напиваться. А с другой стороны, кто же знал, что она вырубится с трех стопок.
Кира уложила хозяйку на диван, проверила, что вода, газ и электроприборы выключены, и вызвала такси. Не успела убрать в сумку телефон, как пришла эсэмэска от Борисоглебского: «Позвони».
Откашлявшись и проверив, что голос звучит уверенно, Кира позвонила.
— У меня все в порядке, — начала она, предупреждая вопросы. — Ты собирался в субботу приехать. Сможешь со мной встретиться?
— А сегодня?
— Не поняла. Ты же говорил, что до конца недели будешь занят.
— Удалось освободиться чуть раньше.
— Тогда прости, я не в форме.
— Так это даже лучше. Когда ты в форме, я тебя боюсь.
— Я не об этом. Во мне почти пол-литра алкоголя.
Андрей помолчал, переваривая информацию, и вдруг сообразил:
— Это ты с сестрой Кружилина так повстречалась?
— Да, но рассказать более-менее связно смогу только завтра ближе к обеду.
— Хорошо, позвоню в двенадцать, — согласился Андрей.
И приехал в начале девятого.
Сил сокрушаться по поводу того, что Борисоглебский застал ее в неподобающем виде, у Киры не было, поэтому она молча впустила его и поплелась в душ.
— Завтракать будешь? — крикнул за дверью Андрей.
— Кофе, — отозвалась она.
— А яичницу?
— Даже не упоминай.
— Сильно перебрала?
— Да нет. Закуска была дрянная. Там банка с огурцами в холодильнике. Открой.
— Будет сделано.
Она ела бутерброд с соленым огурцом, а он смотрел и думал совершенно о другом.
Ирина была идеальной. Долго, очень долго он именно так ее и воспринимал. И только сейчас, глядя, как Кира, ероша влажные волосы и размахивая чайной ложечкой, рассказывает ему о встрече с Ольгой, вдруг подумал, что Ирина, выращенная на чистом сливочном масле, тренированная на правильное поведение в любой ситуации, была гораздо менее женственна, чем майор Смородина, тренированная совсем для другого. Ирина была заточена на достижения и успех любой ценой. Кира заточена совершенно на иные вещи и просто-напросто не думает, как она выглядит и смотрится со стороны. Но при этом каждый жест, поворот головы, то, как она вскидывает на него глаза… Черт! Эта неосознанная женственность так притягивает, так манит…
С Ириной ему всегда было прохладно. Интересно, но прохладно. Наверное, поэтому перед самым отъездом в Лондон он собирался отложить свадьбу. Смалодушничал. На разговор так и не решился. Вообразил, что разлука обострит чувства и вернет все на круги своя. Не вернула. Он это понял, вот и тянул с возвращением. Должно быть, поэтому в смерти Ирины винил и себя тоже. Словно его присутствие могло что-то изменить.
Он тут же устыдился своих мыслей. Их вообще нельзя сравнивать. Живую женщину с умершей. Все равно что предать.
— Андрей, ты что? Тебе плохо?
Кира смотрела — ему показалось — с некоторым раздражением.
— Все в порядке, — улыбнулся он.
— Показалось, что ты не слушаешь.
— Ты сказала: кое-что в ее словах было странным.