Янина Береснева

Салют, Вера

* * *

Я просыпаюсь в гробу и сразу начинаю задыхаться. Выбиваю руками крышку и вижу вокруг цветы и свечи. Чувствую, как из темноты за окном на меня кто-то пристально смотрит. Швыряю в невидимого врага тяжелый подсвечник и уже по-настоящему просыпаюсь от звука разбитого стекла.

Так… Кровать в гостинице. Осколки стакана валяются на полу. Прекрасно, значит, я опять махал во сне руками. Вдруг ощущаю на себе чей-то взгляд и медленно поворачиваюсь. На подоконнике сидит стерх — священная птица местных. С минуту он глядит на меня, чуть наклонив голову, срывается и улетает, оставляя неприятное чувство в душе.

Гостиница в этом угрюмом селе называется «Уютное место», но я не видел дыры хуже. Спасибо, хоть тараканов нет. Наверное, в этом царстве мерзлоты они просто не выживают. Другого объяснения у меня нет.

Я сую ноги в стылые казенные тапочки и спешу зажечь свет. Из зеркала на меня смотрит скуластая небритая физиономия. Странно, я знаю, что мне всего тридцать, но отражение как будто старше. Может, это все от таблеток? Я теперь их пью по девять штук в день, чтобы поддерживать остатки вменяемости. И чтобы башка не трещала так сильно, что, кажется, вот-вот расколется. Утром мне нужно время, чтобы осознать, где я и что делаю. В мозгах часто крутится шальная мысль, но у меня не получается ухватить ее до конца.

Вспомни!.. Вспомни, кретин!.. Ты должен вспомнить…

Все это последствия того нападения. А, вы же не в курсе… Придется сделать лирическое отступление, как обычно говорят в таком случае. В общем, я следователь, и в прошлом году мы отрабатывали дикую преступную группировку в Чите, моем родном городе. Пошел сильный резонанс в СМИ, когда мы задержали их главаря и пообещали, что переловим их всех по одному. И тогда кто-то из этих подонков напал на меня в темном подъезде, пробил голову монтировкой.

Дальше в моей жизни следует провал, месяцы в больнице, где рядом со мной была только моя Вера. Если бы не она… Мы вместе около года, и наши отношения — единственное, что держит меня на плаву. Я и лечусь только ради нее, хотя прогнозы неутешительные. Как она только терпит рядом такую развалину? Не встречал более самоотверженной души. Главное, чтобы Вера не узнала, что я действительно псих и медленно скатываюсь в бездну. Стоит уже признать окончательно: та травма оказалась слишком сильной, и восстановиться до конца не удалось. И вряд ли уже удастся.

Последние недели в голове вообще туман, мне все хуже и хуже. Но я не говорю об этом и не иду к врачам. Боюсь услышать ужасный приговор и осознать, что мне осталось недолго. Ведь пока мы не знаем, что с нами, живется легче. У нас есть хотя бы мечта. А в моем случае еще и любовь.

Теперь воспоминания мои все чаще отрывочные. Оно и немудрено, за год я похоронил отчима и сводного брата, Макса. Да, конечно, это было в течение года. Кто бы мог подумать…

Резкий стук в дверь вырывает меня из мрачных мыслей. Я иду открыть и замечаю, как дрожат ноги, икры сводит судорогой. На пороге стоит моя Вера — белоснежный ангел с каплями растаявшего снега на волосах. Ее любимые серьги в виде куколок приветственно раскачиваются. Я сглатываю горьковатую слюну и отступаю, пропуская Веру.

— Как ты меня нашла?

— Господи, Леон, ты как ребенок… Посмотрела историю запросов в ноутбуке! Почему сорвался, не предупредив?

— Мне очень нужно узнать, что случилось с отчимом.

— Именно сейчас? Почему так срочно?

Вы не знаете, но Вера знает, что Михаил бросил нас много лет назад. Отчим уехал в Якутию, в это самое паршивое село, где я сейчас нахожусь. Тогда Макс был еще школьником. Моя мать любила Михаила. По крайней мере, я не вижу иной причины, почему после его отъезда она почти сразу слегла и умерла спустя пару лет.

Мы с отчимом с тех пор практически не общались, а полгода назад пришли известия, что он погиб. Сорвался со скалы во время охоты на барана. Добытчик хренов…

На похороны ездил Макс, я в то время уже был в больнице. Тогда было не до того, но я пообещал себе, что приеду позже. Разобраться. Из-за брата, ведь он этого хотел. Я только тогда задумался, что он был родным отцом Макса, и тот, наверное, скучал. А полицейское расследование смерти даже не начинали. Вроде как не усмотрели в этом несчастном случае признаков криминала. Вот только неделю назад кто-то прислал мне фотографию этого села с подписью «Приезжай». Кому бы это могло понадобиться?

Почти сразу после похорон отчима брат умер от передозировки. Его нашли за городом в машине, врезавшейся в дерево. Я даже не знал, что он пробовал наркотики. Черт побери… Уверен был, что Макс держится. Он учился, казался вполне адекватным. Мне казалось, он в норме. Наверное, он переживал сильнее, чем я думал. Возможно, ему нужна была моя помощь… Это сжирало меня изнутри и не добавляло оптимизма.

Наступили черные дни. Я лечился, когда выписали — пытался забыться в работе, жил почти затворником, общался только с Верой, но и это не помогало.

И вот я здесь. Твержу себе, что из-за брата, хотя главный мой страх — окончательно свихнуться. Тогда я не пройду медкомиссию, потеряю работу, потеряю Веру. Наверное, поэтому я сразу и рванул сюда, ухватился за эту фотографию, как утопающий за соломинку. Лишь бы не сидеть сложа руки и медленно сходить с ума.

Все это я думаю про себя, вслух произношу только то, что от меня ждут:

— Здесь опасно, Вера. Поэтому я тебя и не звал…

Она берет меня за руку и смотрит огромными глазами, полными слез:

— Хорошо, Леон. Я все поняла. Раз ты так решил, значит, я останусь тут с тобой.

В порыве нежности я прижимаю ее к себе. Целую в макушку, зарываюсь лицом в волосы и, наконец, говорю наше «секретное»:

— Салют, Вера!

— Привет-привет, — отвечает моя девочка. — Ну, так что, какой у нас план?

Ох, говорить о планах мне сложно. Для начала делаю ей кислый растворимый кофе, пакетики которого каждый день кладут в номер, и рассказываю, что успел накопать за вчерашний вечер.

— Я решил действовать по классике. Надо понять, кому было выгодно избавиться от Михаила. Сначала навестим женщину, с которой отчим жил последнее время. Это она звонила Максу, когда случилось несчастье, ее номер у меня есть.

— Ты правда думаешь…

— Не знаю, Вера. Я не хочу обвинять ее просто так, но у нее был мотив. Возможно, Михаил переписал на нее дом. А еще Макс говорил, что у отчима был в собственности участок земли на берегу, с которым возникли какие-то юридические проблемы. Что-то с оформлением или разрешением на строительство. Не помню точно. С тех пор я ничего не выяснял…

Вера кивает и сжимает мою ладонь. Допив кофе, мы собираемся и выходим. Ледяной ветер щиплет лицо. Его порывы царапают, как лезвие ножа. Вера, не привыкшая к такой погоде, испуганно кутается в капюшон, я ее обнимаю. И чтобы хоть как-то подбодрить, говорю:

— Знаешь, здесь жутко холодно, но я даже как будто чувствую себя лучше. Последние пару дней туман в голове понемногу рассеивается. В мозгах ясно, я четче вспоминаю лицо матери, брата. Думаю, поездка пойдет мне на пользу. А тебе надо срочно купить шапку потеплее.

Вера силится улыбнуться. Серьги-куколки озябли и прячутся в кашемировый шарф.

* * *

Сожительницу отчима зовут Сата. Это высокая худая женщина с седыми волосами, выбивающимися из-под шапки. Она стоит на пороге в черном меховом жилете поверх пальто и смотрит, как мы выходим из такси.

— Это ты звонил? — мрачно интересуется она, рассматривая нас.

Вера, робко улыбаясь, идет вперед и все объясняет. Сата смотрит на нее сначала недоверчиво, потом взгляд ее слегка смягчается. Еще бы! Вера ангел, который растопит любое сердце. Я не знаю человека, с которым Вера не нашла бы общий язык. Не случайно она работает психологом. Это ее призвание.

Из разговора с Верой Сата понимает, что мы приехали узнать правду о смерти Михаила.

— Ты считаешь, я могла убить твоего отца? — с едва уловимой ехидцей спрашивает она у меня, на что я вполне резонно замечаю:

— Он не был моим отцом. Я даже отчимом его не считал. Но любой следователь…

— Если ты про имущество, то я же говорила Максу, что дом отец завещал ему, — перебивает меня Сата. — Мы не были расписаны и никаких прав я не имею. Да и не претендую. У меня есть своя квартира, но я оставалась здесь. Спросишь, зачем? Ждала, когда ты приедешь, чтобы передать ключи и вещи. Дом — не квартира, чтобы просто закрыть и уехать. Его надо протапливать, иначе все отсыреет.

— Спасибо, — пожимает ей руку Вера.

— Давайте поступим так: приезжайте вечером, я как раз соберу свои пожитки и передам вам дом в полном порядке с документами. Или сейчас останетесь?

Я отрицательно мотаю головой, и мы с Верой уходим. На душе у меня сумрачно, я склонен подозревать всех и вся:

— Тебе не показалось, будто она скрытничает?

— В каком смысле?

— Ну, не очень настаивала, чтобы мы зашли. Хочет подчистить следы, чтобы я случайно не нашел чего-то такого…

— Ты и сам был не слишком любезен.

— Я только хотел сказать…

— Леон, ты слишком возбужден, — мягко останавливает меня Вера. — Пил сегодня таблетки?

Я нехотя мотаю головой и признаюсь, что в обед пропустил прием лекарств.

— Хорошо, что я взяла их с собой, — вздыхает любимая и снова смотрит на меня, как на нерадивое дитя.

В местной забегаловке мы греемся и обсуждаем, чем заняться до вечера. Мне хочется как-то развеселить Веру. Я вижу, что она встревожена моим состоянием, хоть и не показывает вида. И, кажется, у меня есть идея:

— Помнишь, мы собирались летом во Францию?

Вера грустно кивает, а я продолжаю, все больше увлекаясь:

— Ты рассказывала, что Пила — самая большая песчаная дюна в Европе. А ведь здесь, представь себе, есть ее копия — песчаные дюны, «тукуланы».

— Серьезно?

— Еще как!

— Надо обязательно там побывать! Давай спросим у официанта, как туда добраться! — оживляется Вера и вертит головой по сторонам. Замечая официанта, делает ему знак подойти.

— «Тукулан» значит «пески», — подтверждает круглолицый паренек, расставляя посуду. — Это экзотика нашей якутской природы. Договоритесь с местными на базе, и вас отвезут. Я напишу номер.

Довольные, мы обедаем якутскими лепешками и строганиной, но мысли об отчиме не покидают меня. Понемногу в голове снова начинает шуметь. На лбу испарина, рука с вилкой подрагивает.

— Леон, ты в порядке? — уточняет Вера, заметив, что я надолго замолчал.

— Знаешь, я тут вспомнил… Отойду на минутку, а ты закажи десерт. Хорошо?

Делаю вид, что иду в туалет, а сам хватаю куртку и выбегаю из кафе. Возвращаюсь к дому отчима на соседней улице и дергаю дверь за ручку. Закрыто. На всякий случай я стучу, но отклика все равно нет.

Соседние дворы пусты, словно все вымерли. Обычно в каждом дворе есть собака, которая поднимает шум, стоит незнакомцу появиться на улице. А тут вокруг ни души. Я беру кирпич под крыльцом и, на секунду задумавшись, разбиваю стекло веранды. Выдавливаю осколки и просовываю руку, чтобы открыть дверь изнутри.

В доме пахнет травами, сгоревшими поленьями и чем-то кисловато-северным. Первое, что бросается в глаза, — комнаты чисто убраны. Сата очень аккуратная.

Делаю быстрый обход и выясняю, что обитаема только кухня и маленькая спальня. Там я воровато осматриваю шкафы, роюсь в вещах и сразу определяю, где полка отчима. Узнаю его старинную электрическую бритву, вспоминаю, как он мерно жужжал ею, собираясь на службу. А вот и альбом с фотографиями. Под ними нахожу тетрадь. Начинаю листать и слышу чьи-то осторожные шаги. Как же я пропустил их! Они уже возле спальни. Хватаю охотничий нож Михаила, думая, что он сейчас очень кстати, и замираю, прижавшись к стене спиной.

Сильно кружится голова. Очень сильно. Я понимаю, что сейчас упаду…

* * *

Когда снова открываю глаза, надо мной склоняется Вера. Я лежу в той же спальне, уже на кровати. Сата тоже тут, она приносит чашку с чем-то дымящимся и говорит:

— Пусть выпьет. Это отвар из осиновых веток с медом.

— Я не буду ничего пить.

Отворачиваюсь к стене и угрюмо жую губы.

— Как почувствовала, куда ты рванул. Не понимаю, зачем было разбивать стекло? Сата просто вышла в магазин, можно было подождать, — укоряет меня Вера, а я вздыхаю. И все-таки беру кружку, делаю глоток. И прошу подать мне блокнот с записями Михаила.

Пока я пью отвар, Сата складывает вещи и спрашивает у Веры про работу. Кажется, пока я был в отключке, они успели познакомиться поближе. Вера охотно поясняет:

— Мы с Леоном вместе работаем в полиции. Я штатный психолог.

Занимаюсь сопровождением личного состава.

Сата вздыхает, качает головой.

— Да, Михаил рассказывал, что старший сын пошел по его стопам. Сам он тоже здесь работал по специальности. Следователем. Люди его уважали, он был честный человек, хотя и немного замкнутый. Может, за свои принципы он и пострадал.

Я листаю записи отчима (он имел привычку тезисно записывать то, что делал) и вижу, что последние месяцы он занимался делом о незаконном захвате земель на берегу Лены. Вспоминаю, что слышал что-то такое от хозяина гостиницы, в которой остановился. Тот обсуждал беззаконие с женщиной-администратором.

Кажется, Макс рассказывал, что участок Михаила находился там же. Захватчики-коммерсанты хотели выкупить и его землю, но он не соглашался. Спрашиваю об этом у Саты, но в ответ она хмурится:

— Да, когда-то он купил двадцать соток земли по бросовой цене. Тогда он думал поставить там дом, но потом не стал ввязываться в строительство. Тем более выяснилось, что там находятся какие-то древние захоронения, и местные активно боролись за сохранения неприкосновенности земли. Вроде он хотел отдать участок старейшинам, чтобы там поставили часовню. А потом явились эти пришлые и стали делать на священной земле свой бизнес. Люди пытались бороться… Подавали заявления в прокуратуру, но его не принимали. То одно, то другое. Не знаю всех подробностей. Михаил был молчаливым, я же говорила. Не любил попусту сотрясать воздух, если новостей не было, он просто молчал. Или читал. Меня это устраивало. Так мы и жили — рядом, но каждый в своих мыслях.

Выслушав версию Саты, я показываю Вере записи отчима, она молча водит глазами по строчкам, по-детски шевелит губами. Серьги-куколки тревожно дрожат, словно предчувствуют опасность.

— Думаешь, его убили, потому что он защищал свою землю? — спрашивает Вера, дочитав.

Пожимаю плечами, потому что это мне только предстоит выяснить. Сата делает вид, что не слышит нас и дальше собирает вещи. Я снова обращаюсь к ней:

— Здесь в самом начале блокнота, не хватает страниц, будто вырвали… Интересно, что он такого писал. И зачем потом выдрал с корнем…

— Блокнот был только у твоего брата. Когда он приехал на похороны, интересовался вещами Миши. Я все достала, думала, он захочет что-то забрать. Не знаю, читал ли он записи. Может, и сам Михаил зачем-то решил убрать записи.

— Что же там было? Макс ничего такого не рассказывал. Правда, после похорон мы мало общались, я был в больнице. Думал, потом успею. А потом уже не наступило.

Сата виновато разводит руками. Как я понял, она уже знает от Веры, что Макс погиб при страшных обстоятельствах. И предпочитает не поднимать эту тему.

Когда мы с Верой покидаем дом, у меня снова есть план. По крайней мере, мне он кажется логичным.

— Михаил работал до последнего дня. Коллеги могли знать о его делах чуть больше Саты.

— Пойдем в отделение полиции?

— Да, я побеседую с начальником отчима. Думаю, тот должен быть в курсе дела о захвате земли.

Вера останавливается и тревожно заглядывает мне в лицо:

— Знаешь, давай пойдем туда завтра. Сегодня тебе надо отдохнуть. Этот твой обморок мне не нрав…

— И все-таки зайдем сегодня, — настаиваю я и, взяв ее за руку, веду за собой.

— Хорошо, что полицейский участок неподалеку, буквально через две улицы. Я успел посмотреть по навигатору в телефоне.

Несмотря на свежий морозный воздух, мне трудно дышать. Время, отведенное на пребывание в здравом уме, не просто взято взаймы, кажется, я уже выплачиваю проценты. Оттого я спешу, как никогда.

На крыльце отделения молча курят сотрудники в штатском, я приближаюсь и начинаю говорить им что-то несвязное. Странно, к языку будто привязали пудовую гирю, а ведь еще в обед я был бодр и свеж. Со стороны, наверное, кажется, что я напился и пытаюсь качать права. И опять выручает Вера, пытается объяснить мужчинам, кто я. Постепенно их лица проясняются, они кивают, вспоминая отчима.

— Светлая память, — бормочет усатый дядька, закуривая новую сигарету. — Хороший мужик был. А ты, значит, сын? Который?

Я снова пытаюсь объясниться, говорю о Максе, который приезжал на похороны. Потом о незаконной продаже гектара земли, которая почему-то спускалась на тормоза. Мужчины настороженно переглядываются, кто-то уходит, вспомнив о делах.

Их молчание (они явно что-то знают, но молчат) выводит из себя, и я начинаю кричать.

— Мне нужно поговорить с вашим начальником!

Вера пытается успокоить меня, но я с остервенением отбрасываю ее руку. Почти сразу хватаюсь за голову — в висок летит «прострел». Мужчина с синим от щетины лицом вдруг заявляет:

— Не ищите криминал там, где его нет. Люди гибнут пачками, оказавшись на природе. Не обладая нужными навыками и знаниями лучше не идти на охоту в горы. Тем более одному.

Стоящие рядом пожимают плечами с видом людей, которые точно обладают нужными навыками. А усатый обещает передать начальнику, что я приходил. Вера записывает на листке бумаги номер телефона, протягивает усачу и сообщает, где мы остановились.

— Я не сумасшедший, — твержу, скорее, себе, чем огорченной моим новым приступом ярости Вере.

В гостинице мы с ней занимаем два смежных номера. Я до этого жил в одноместном, там узкая кровать. А оба двухместных, чтобы переселиться, сейчас заняты. Может, это и к лучшему. Вера спокойно отдохнет в одноместном рядом, не видя моей безумной рожи. Ужинаем полухолодными макаронами с бараниной внизу, в кафе на два столика, пьем чай и возвращаемся к себе. Вера говорит, что замерзла и хочет принять ванну, а я иду полежать. После вечерних таблеток всегда кружится голова, и я стараюсь какое-то время не вставать. Пальцы закатных лучей смыкаются над горами и тени начинают сползать вниз, наваливаясь на дома. В номере сумрачно. Плед согревает, веки быстро тяжелеют, и туман погружает меня в сон.

Вдруг я слышу крик и вырываюсь из оков сна. Вид из широкого окна создает ощущение, что я проснулся на улице. Вскакиваю, кидаюсь к выключателю. Яркий свет ударяет в глаза. Соображаю, что крик мне не приснился. Более того, понимаю, что это кричит Вера. Холод змеей заползает мне под свитер, и я кидаюсь на крик.

В номере Веры распахнута дверь. В ванной не горит свет, но Вера точно там, слышу всплеск воды. Я хлопаю по выключателю, влетаю и вижу, как она судорожно сжимает руками бортики ванны, хватает ртом воздух. На полу валяются наушники и телефон.

Помогаю ей подняться, заворачиваю в халат и несу на кровать, на ходу убаюкивая, как малыша, которому приснился кошмар.

— Что случилось?

Вера тяжело дышит, уткнувшись мне в плечо.

— Меня хотели утопить!

— Кто?

— Леон, я не шучу! Я ушла под воду… Я… могла умереть!

Оказывается, Вера лежала в теплой воде в наушниках, прикрыв глаза. Услышала хлопок двери, но не придала значения, думала, что это я. А потом свет резко погас, и через секунду она почувствовала чьи-то пальцы на своем горле. И ладонь, что закрыла ей глаза.

— Мне казалось, я уже перестала дышать! — по-детски всхлипывает Вера. — И вдруг меня отпустили. Странно, да?

— Может, ты просто заснула? — цепляюсь я за последнюю возможность, но вижу у нее на шее красные следы от пальцев. Будто кто-то давил на тонкую белую кожу, душил или просто долго удерживал.

Мною овладевает ярость. Я бегу вниз, кричу, что в здании преступник, но администратор утверждает, что никого не видела. Делаю несколько кругов возле гостиницы, осматриваю служебные помещения. Администратор, пожилая женщина с вязанием, боится мне перечить и покорно ходит следом.

— Камер у нас нет, — словно извиняясь, бормочет она.

Возвращаюсь в номер Веры в растерянности. Вымещаю зло на стене, в которую стучу кулаком.

— Черт… Это из-за меня… Вера, я говорил, что тут опасно. Тебе нужно уехать!

— Чего мы ждем? Вызывай полицию!

— Полиция не поможет, — уверенно заявляю я. — Мы же поняли, что убийство связано с земельными махинациями. Если тут замешан начальник отца, значит, он покрывает кого-то из этих бандитов! И теперь те прислали сюда человека, чтобы заставить нас убраться из города.

— Кто еще знал, что мы здесь? — пытается думать вслух Вера.

— Сата и местные полицейские. Ты же сама рассказала им, где мы остановились.

— Сата… А что, если ее подкупили? Кто-то из этих бизнесменов, что оформили землю… И она помогла избавиться от твоего отца. Нет, что я несу, она приятная женщина.

— Нельзя отрицать ни один из вариантов. Она вполне могла быть с ними в сговоре. Я разберусь с этим. А ты завтра же уедешь.

— Нет, ни за что не оставлю тебя здесь! — вскрикивает Вера.

В этот момент в моем номере звонит телефон. Сделав Вере знак лежать, я бегу снять трубку. Начальник отчима, Валентин Олегович, спрашивает, что я хотел. Стараясь сдержать себя, прошу его о встрече.

— Надо поговорить о Михаиле. Это срочно.

Он явно не в восторге, но соглашается после минутного колебания. Мы договариваемся, что он подойдет к гостинице, потому как живет где-то неподалеку.

Уговариваю Веру оставаться в постели, прошу сонную горничную принести ей чай из кафе. Сам хватаю куртку, выскакиваю и бегу к дороге, сжимая и разжимая кулаки. Так меня разбирает.

Валентин Олегович, полноватый опрятный мужчина в удлиненном пуховике, появляется в компании крупной овчарки. В руках начальник отчима теребит поводок. Он сразу показательно глядит на часы, говорит, что у него всего пять минут и спрашивает:

— Зачем вы меня искали?

Вываливаю ему все, что думаю о смерти отчима, а заодно сообщаю и о покушении на Веру.

— Вы ничего не знаете об этом? — говорю с нажимом, делаю шаг к нему.

— С ума сошли? — возмущается он и отступает.

— Нет. Пока нет. Но я близок к этому. Если с головы Веры упадет хотя бы волос…

— Думаете, это я столкнул Михаила? И теперь пытаюсь заставить вас замолчать?

— Вы покрывали пришлых мерзавцев, что нелегально оформили на себя землю. Я успел просмотреть новости, прочитал сообщения на местном форуме. Вы не принимали заявление от местных…

— Да я тут при чем? Если хотите знать, они бы его все равно прикончили, — перебивает меня Валентин Олегович. — Повезло, что он сам…

Я хватаю наглеца за воротник пальто. Его собака с лаем кидается в нашу сторону. Валентин Олегович в досаде сбрасывает мои руки.

— Полегче, Лайла может перекусить вам ногу, если я отдам команду. И усвойте уже наконец, я тут ни при чем. Сам предупреждал Михаила, чтобы не лез в это дело. Эти участки… Я же понимаю, что все решается наверху. Когда попытался вступиться за людей, мне четко указали на мое место.

— Все так серьезно?

— После того, как Михаил погиб, ко мне в кабинет пришел один наш местный, Тимур. Не самый благонадежный гражданин, пару раз проходил свидетелем по разным уголовным делам, но всегда выкручивался. Словом, я его неплохо знаю. Думаю, его наняли, чтобы расправиться с твоим отчимом. Он следил за ним, и когда Михаил пошел на охоту, был поблизости. Так вот он рассказал мне, что видел, как Миша с кем-то встретился у ущелья.

— Вы верите ему? — пытаюсь понять настроение Валентина Олеговича по модуляциям его голоса. Тот пожимает плечами:

— Он же не на допросе признался. Сам пришел и все выложил.

— Вот это и странно.

— Ничего странного. Наверное, этот идиот испугался, что с ним тоже могут разделаться, как с ненужным свидетелем. Вот и примчался. Просил, чтобы я включил его в программу защиты. Насмотрятся сериалов…

— Мне нужно с ним пообщаться. Где его найти?

— Я не знаю, где он сейчас живет. Вроде у какой-то сожительницы, по крайней мере, по прописке вы его не застанете. Он работает помощником на катере, который перевозит туристов на другой берег, к дюнам. Завтра сможете попытаться найти его на рабочем месте. Если, конечно, он еще жив.

Попытаюсь, — угрожающе заверяю я Валентина Олеговича, разворачиваюсь и ухожу.

— А лучше уезжайте, — кричит он мне вслед, подзывая свою собаку.

* * *

Настаиваю, чтобы Вера спала отдельно, закрыв окна и двери номера изнутри. Я рядом, через стенку, ей ничего не угрожает. Я бы лег на полу, возле ее кровати, но ночью я часто кричу во сне и не хочу напугать ее еще больше. И в этот раз просыпаюсь с открытым ртом. Подушка мокрая. Щупаю рукой тумбочку, чтобы найти стакан воды, и замечаю свой телефон. На экране светится эсэмэска с незнакомого номера. Хватаю телефон, чтобы удостовериться.

«Выходи».

Хм… Что за игру ведет со мной этот незнакомый хмырь? Желание разобраться в произошедшем сильнее мысли, что это может быть какая-то подстава. Я за минуту одеваюсь, хватаю куртку, сую в карман нож Михаила, который забрал с собой из дома Саты. Скатываюсь по лестнице и выскакиваю на улицу.

Поначалу вокруг только беспросветная тьма, где-то вдалеке лает собака. Глаза привыкают к темноте, и вот уже я различаю силуэты темных домов, а впереди появляется светящаяся точка. Будто кто-то стоит и светит телефоном в конце переулка. Меня сильно тошнит, но я превозмогаю себя и иду на этот свет. Меня качает, но я ускоряюсь, чтобы не передумать. Точка исчезает. Ага, вот тут улица уходит в сторону. Сворачиваю и понимаю: я зашел в тупик. Использую эту вынужденную остановку, чтобы перевести дыхание и как-то отвлечься от мучительной боли в руке, которой колотил сегодня в стену. Достаю и сильно сжимаю нож, это придает уверенности. Внезапно светящаяся точка возникает чуть сбоку. От неожиданности я кричу, инстинктивно взмахиваю ножом, но тут затылок пронзает резкая боль от удара.

Звуки возвращаются постепенно, словно со дна колодца. Я понимаю главное — жив. В голове шумит еще сильнее, чем днем, мне жутко холодно, но я жив. Вижу, точнее, нащупываю застывшую кровь на ноже, но рядом никого нет. Странно, на улице вообще пусто. Хотя что тут странного? Мы находимся на отшибе, на улице глубокая ночь. Задыхаясь, бегу назад в гостиницу, пытаясь вытереть пальцы о изнанку свитера. Мне везет: администраторша храпит где-то в каморке, меня никто не видит. По крайней мере, я на это надеюсь. Долго мою нож, глядя на розовую воду, что стекает в сток, потом пью таблетки и падаю в кресло. Пытаюсь осмыслить то, что произошло, но засыпаю одетый, прямо в кресле.

С утра ночное происшествие кажется дурным сном, но я понимаю, что все было наяву. Конечно же, Вере я не рассказываю о происшествии, но боюсь за нее и настаиваю, что ей лучше находиться в людных местах. Желательно в центре поселка, там можно оставаться на виду, не опасаясь нападения. Уверен, она деликатно думает, что я хочу побыть один, потому соглашается пройтись и пообедать в кафе одна.

Между тем я встречаюсь с Сатой, забираю документы и ключи. Вижу слезы в ее глазах и вдруг понимаю: Сата прощается с домом. Какое-то время мы молчим, потом она кладет руку мне на плечо, кивает и идет к такси. Я помогаю ей погрузить вещи и возвращаюсь во двор. Затем долго сижу на крыльце один, пытаясь собраться с мыслями.

После обеда мы с Верой ловим такси и едем на базу у берега, чтобы не опоздать на катер. Она все разузнала заранее по телефону, что оставил нам официант. В итоге мы приезжаем даже раньше и успеваем выпить кофе на террасе кафе «Стерх», заваленной стройматериалами. Я настороженно осматриваюсь, потому что уже знаю, что кафе принадлежит «захватчикам». Впереди несколько низких песчаных холмов. К северу, на берегу выступает массивная каменная ограда — за ней, судя по описанию, начинаются дюны.

Молодой правляющий, который сегодня за официанта, говорит, что пески могут засосать человека. Даже не верится, но проверять я бы не рискнул.

— Летом мы катаем гостей на лодках по Лене, возим к островам, посещаем водопады, — оживленно отвечает управляющий на вопросы Веры. — Тут масса достопримечательностей от Ленских столбов до заповедника Буотама. И бизонарий посетите! Но главное — это, конечно, дюны. Летом там красивый вид, а зимой можно кататься на лыжах. Вы катаетесь на лыжах?

Я игнорирую его вопрос и говорю, что мне нужно увидеть хозяина, но управляющий разводит руками. Говорит, тот здесь практически не бывает, только отдает распоряжения управляющему и строителям.

На катере, рассчитанном человек на тридцать, мне везет больше. Я почти сразу понимаю, кто из нескольких мужчин злосчастный Тимур. Наверное, потому, что только один из них выглядит разнорабочим. Остальные больше похожи на туристов, я замечаю чуть поодаль экскурсовода с папкой и наушником, вокруг него потихоньку собирается его группа.

Человек, которого я мысленно назвал Тимуром, бросает на меня взгляд из-под кустистых бровей и отворачивается. Хмурый, в засаленном пуховике, он копается в углу с веревками. Шагаю к нему и сразу же беру быка за рога:

— Как тебя зовут?

— А вам какое…

Мне сложно сдерживаться, и я сразу хватаю его за грудки. Несколько туристов недоуменно оборачиваются на шум. Вера влезает между нами и, пока нес не ссадили на берег, быстро рассказывает о Михаиле. Даже с этим упырем она общается вежливо:

— Это сын погибшего Михаила Федосеева. Вы же знаете, кто это? Расскажите все, что вам известно об обстоятельствах его смерти.

Пока она говорит, Тимур шарит глазами по сторонам, словно хочет спрыгнуть в воду. Я предусмотрительно хватаю его за рукав. Он бормочет:

— Я не собирался его убивать. Они просили только припугнуть…

Вера достает из сумочки деньги. Купюра быстро оказывается в кармане этого гада, я презрительно фыркаю, сложив руки на груди. Чуть успокоившись, он откашливается и начинает говорить. Правда, ничего нового я не узнаю, он повторят то, что я уже слышал от Валентина Олеговича.

— Ваш Михаил общался там, в горах, с высоким худощавым типом в черной толстовке. Я подумал, что у него встреча или он случайно наткнулся на какого-то знакомого охотника. В любом случае, я не стал бы нападать на него при свидетелях. Даже чтобы припугнуть. Соображаете? Зачем мне это? Я понял, что сегодня точно не выгорит, вот и свалил домой. И уже на следующий день сам узнал, что он сорвался.

— Это все? — уточняет Вера.

— Если бы я врал, зачем бы сам поперся к ментам, рискуя, что меня загребут? Я сам испугался.

— А эти типы, которые просили вас припугнуть Михаила….. Вы как-то общались с ними после этого?

— От них я и узнал о его смерти. Мужик, который со мной общался, подумал, что это я его… того. Соображаете?

— Соображаем, — зло бросаю я. — У тебя что, пластинку заело?

— Короче, я подумал, что они хотят на меня мокруху повесить. А я вообще ничего. Когда они мне предложили… припугнуть, я ведь даже не соглашался вслух. Так, послушал, покивал. Можно сказать, вообще ничего. Ну, ходил за ним пару недель, так это не преступление.

— Дай номер, с которого тебе звонили.

— Номер был скрыт, я даже ни разу не видел никого их этих. Наверное, мой телефон этим типам управляющий дал. Я иногда бываю в баре, он меня, видать, приметил.

Меня тошнит то ли от качки, то ли от таблеток, то ли от тошнотворной речи Тимура. Я опираюсь о палубу и сглатываю набегающую в рот слюну. Тимур замечает, что я отвернулся, и быстро сваливает в рубку.

— Мне надо работать.

Больше я его не вижу, зато тошнота все усиливается. Вера дает мне бутылку с водой.

— Значит, человек в толстовке, — глотнув воды, говорю я.

— Это мог быть случайный человек.

— В лесу? У скалы? Ты сама в это веришь?

Вера передергивает плечами:

— Не знаю. Но по логике… Наверное, это все-таки был несчастный случай.

Разворачиваюсь к Вере, притягиваю ее к себе, чтобы вдохнуть аромат духов, раскачиваю пальцем серьги-куколки и грустно интересуюсь:

— Тогда кто позвал меня сюда? Зачем прислал мне фотографию?

— Какую фотографию? — отстраняется Вера, встревоженно глядит на меня, и я вспоминаю, что не рассказал ей главного.

Лезу в карман куртки в поисках того самого снимка, но его нет. В карманах пусто. Невероятно! Ведь я точно помню, как положил его…

Боюсь поднять глаза и посмотреть на Веру. Теперь я уверен, что она считает меня свихнувшимся. И тут мне приходит в голову шальная мысль: а если она решит, что это я пытался ее утопить?

Вера первой нарушает неловкое молчание:

— Ты знал, почему Михаил уехал от вас именно сюда?

— Вроде он когда-то служил в Якутске, — глухо отвечаю я. — И почему-то хотел забраться подальше от нас. От своей семьи.

— Мне сказала Сата… Словом, он как-то поделился с ней, что уехал, потому как вам угрожала опасность. Из-за него или его работы, я так и не поняла. Ты об этом слышал?

Я молчу, пытаясь переварить услышанное. Вот, значит, как…

— Не знаю точно. Тогда я не интересовался такими вещами.

— Но что-то да слышал?

— Вроде однажды на него напали на охоте. Он же часто ездил в лес с ночевкой, спал в палатке, палил костер, пил водку. Никогда не понимал этой лесой романтики… В общем, как-то Михаил вернулся домой с охоты без трех пальцев.

— Как это?

— Кто его знает. Мы все подумали, что он выпил лишнего и, возможно, напоролся на капкан. Сунул руку, не знаю…

— Это все? — уточнила Вера.

— Ну, разное было. Где-то через месяц отчим поздно возвращался с работы. В подворотне ему якобы брызнули баллончиком в лицо, а потом повредили глаз чем-то острым.

— Выяснили, кто это был?

— Нет… Не знаю! — я в раздражении махнул рукой. — Мы не верили ему. Он тогда начал часто выпивать, и мать думала, что Михаил просто с кем-то подрался…

— То есть он утверждал, что кто-то ведет на него охоту, а вы игнорировали?

— Вера! Брось эти свои психологические штучки! Ты хочешь заставить меня чувствовать свою вину? Я был еще сопляком, чтобы что-то всерьез думать, понимать…

— Просто хотела тебе помочь разобраться…

— Извини. Может, я не прав.

Чувствую себя виноватым за эту вспышку раздражения и отмечаю, что в словах Веры есть зерно истины. Вдруг у отчима действительно был повод уехать, о котором я не задумывался. Заметив мое волнение, Вера продолжает:

— Его могли преследовать из-за работы. Какое-то дело? Он мог перейти кому-то дорогу…

— И этот кто-то нашел его в Якутии? — все еще не хочу верить я в эту новую, неожиданную версию событий.

— Может, именно это и узнал Макс, прочитав тетрадь, — медленно произносит Вера и смотрит на горизонт.

Я закусываю губу и тоже смотрю вдаль, словно ищу там ответ. Природа никогда не лжет. Нет ничего более правдивого, чем эта суровая северная красота.

* * *

Местность здесь состоит из раскиданных вперемежку песчаных холмов, некоторые уже поросли чахлыми кустами. Чуть позади густой каймой начинается лес. Деревья кривые, будто валятся друг на друга из-за постоянных ветров.

На самих Тукуланах действительно очень ветрено. За полчаса нахождения там все карманы, уши, ноздри, глаза уже в песке, но такой красивый вид того стоит. Мы пошли в другую сторону, чтобы не толкаться с экскурсией, а побыть наедине.

— Мне кажется, теперь нам лучше уехать, — мягко замечает Вера, и я понимаю, что она не про поездку сюда, а про наш отъезд домой в целом. — После того, что случилось ночью…

К этому времени мы ушли далеко от того места, где нас высадили. Здесь очень спокойно и торжественно. Я слышу дыхание ветра, что слегка шевелит песок. Слышу, как бьется сердце где-то в области горла, но здесь мне не страшно. Зато все сильнее обволакивает холод, забирающийся в самые мелкие щели между телом и одеждой.

Я прижимаю Веру к себе, запускаю руки ей под пальто, потом под свитер, хочу ощутить человеческое тепло. И почему-то нащупываю что-то похожее бинт.

— Ты поранилась? — удивляюсь я этому новому обстоятельству, вспоминаю, что еще тогда, когда доставал ее из ванны, ее тело было в порядке.

— Ерунда, царапина, — отмахивается Вера, но я почему-то настаиваю:

— Покажи!

— Здесь холодно, давай потом…

Меня уже не остановить. Я заламываю ей руки, расстегиваю пальто и пытаюсь задрать кофту. Вера вертится, отбивается и кричит:

— Леон, хватит! Что ты делаешь? Ты болен, тебе нужна помощь…

— Скажи, что это не то, что я думаю…

— Господи, прошу, оставь меня в покое!

— Отойди от нее! — раздается резкий мужской голос сзади. — Так и знал, что ты псих…

Я рывком поворачиваюсь и вижу Валентина Олеговича с пистолетом в руках. Что он тут делает? Неужели специально приперся за нами?

Вера тоже поворачивается на голос, и я вижу, как по ее щекам текут слезы.

— Все в порядке, Валентин Олегович…

— Погоди, это ты его вызвала? — доходит до меня наконец.

— Так, все. Я звоню своим ребятам! — бросает Валентин Олегович Вере. — Его надо задержать, сам он точно никуда не пойдет.

— Нет! — умоляет Вера. — Прошу… Он не знает, что делает.

— Вы же сами сказали, что подозреваете…

— После черепно-мозговой травмы у него развилось биполярное расстройство, — объясняет Вера, бросая на меня быстрые взгляды. — Он умело его скрывал. Даже я, психолог, не сразу поняла. Думала, это лекарства так действуют. Долго наблюдала…

— Что ты несешь? — Я в недоумении смотрю на Веру. Глаза ее полны слез, но серьги-куколки будто бы лукаво улыбаются.

— Пора признать очевидное, — твердит Вера скорее Валентину Олеговичу, чем мне. — Ты ненавидел отчима, Леон. Тот пришел в семью, когда тебе уже было восемь. Рождение брата ты воспринял в штыки, сам говорил…

— Обычная детская ревность…

— Ты не мог смириться, что Михаил не любил тебя так, как Макса. Вы часто конфликтовали. И ты… ты убил его!

— Чт-о-о???? — я не знаю, плакать мне или смеяться.

— Да, теперь я уверена, это ты напал на него в палатке, а потом и в подворотне с баллончиком. Ты был уже достаточно взрослым, а совладать с выпившим человеком не так сложно… Думаю, Михаил дураком не был и что-то понял, догадался, но жалел твою маму. И именно поэтому он уехал… Чтобы не обострять, иначе пришлось бы отправить тебя в колонию.

Я кашляю, хотя со стороны, наверное, кажется, что я смеюсь. Вера продолжает:

— Сначала ты был рад, ваша жизнь снова потекла по-прежнему. Правда, мама не смогла смириться, а ты был очень привязан к ней. А потом, когда травма головы обострила твои отклонения, вдруг решил отомстить. Я думаю, ты считал, что мама умерла так рано, переживая из-за отчима. И в этом тоже был виноват ненавистный тебе Михаил.

— Нет… Господи, ну что ты несешь. Может, я сплю?

— Ты сам рассказывал, что корил себя… Что переживал из-за матери. Ты втайне от меня приехал сюда и расправился с ним.

— Не смей утверждать этот бред! Я был в больнице!

— Это был выходной день, в больнице никто за тобой не следил. Ты мог отпроситься домой на сутки, я узнавала. Меня не было, я уезжала на конгресс, так что подтвердить твои слова никто не может.

— Как и твои!

— А потом, после убийства, ты подстроил аварию Макса. Видимо, он прочитал записи Михаила, где тот описывал нападения на него или свои мысли на этот счет. Брат заподозрил тебя и собирался поговорить со мной. Он звонил мне в тот вечер, когда погиб.

— Да, я помню, что нашел у него твой номер.

— Как же я сразу не догадалась… Он хотел рассказать мне правду, и за это ты его убил!

— Она врет! — кричу я Валентину Олеговичу, все еще плохо соображая. — Зачем бы мне сюда возвращаться? Ну, скажи, раз ты такая умная?

Вера опускает голову. Серьги-куколки тоже смотрят в пол, боясь глянуть мне в глаза.

— Когда лекарства подавляют маниакальные проявления, ты не помнишь, что делаешь. Я даже думаю, ты искренне веришь, что приехал сюда расследовать смерть отчима. Здесь, наблюдая за тобой, я окончательно в этом убедилась. А когда услышала про типа в толстовке…

Я бросаюсь к Вере, мне хочется сомкнуть пальцы на ее белоснежной шее, заставить ее замолчать. Она глядит на меня широко распахнутыми глазами. Зелеными, словно бутылочное стекло. Серьги-куколки замерли, как по команде. Снова приступ дурноты. Напрягаю челюсти, чтобы зубы перестали выстукивать чечетку.

Вспомни!.. Вспомни, кретин!.. Ты должен вспомнить…

— Я все-таки звоню своим, — кричит Валентин Олегович, устав наблюдать за нашей перепалкой. Вера, извернувшись, кидает мне в лицо горсть песка. Взревев от рези в глазах, я бросаюсь на нее.