– Вы только что буквально обвинили мою покойную подругу, невинную благородную девицу, в блуде международного масштаба с каким-то… немцем, – на последнем слове она фыркнула с презрением, – а теперь вздумали говорить, чтобы я не сердилась! – Её голос сделался выше и задрожал.

Наверное, она слишком внезапно вышла из себя и чересчур бурно отреагировала, потому что лицо мужчины заметно вытянулось, а все его аргументы вдруг испарились.

– Вот! – Лиза сунула ему в руку газету. – Заберите! Вашу грязь! Мне всё это ни к чему! И идти за мной не вздумайте! Не приближайтесь! Или я закричу!

Кажется, она уже кричала. Настолько её вывел из себя этот разговор.

– Елизавета Фёдо…

– Нет! – непреклонно оборвала девушка. – Не желаю видеть вас и слышать! Прощайте!

Лиза оставила его одного, а сама стремительно зашагала прочь. Поражённый Эскис так и стоял на дорожке. Но Бельская никак не могла унять негодование.

– Возмутительно, – ворчала она на ходу, пока едва ли не бегом поднималась по холму. – Шпионки! Тайные общества! Любовники немцы! Большая политика! Негодяй! Каков негодяй! Да Зинаида Николаевна никогда бы не допустила, чтобы племянницу опорочили. Быть может, он ей просто симпатизировал. Или даже безответно влюбился. Этот немец. Оленька бы нам рассказала. Наверняка бы рассказала. У нас ведь никогда секретов друг от друга не было. Никогда. С самого детства.

На последних словах Лиза чуть ли не плакала от избытка чувств. Она злилась, обижалась, страдала и ощущала себя бесконечно оскорблённой. Будто бы это её только что обвинили в связи с немецким дипломатом, хоть Эскис всего лишь высказал предположение. Поделился с ней домыслом. Возможно, вовсе не ожидал подобной реакции.

Лиза перевела дух уже в парке. Села на лавку. Нет. Буквально упала на неё. Руки дрожали.

Она закрыла глаза и принялась глубоко дышать, чтобы унять подступающую истерику. Ей удалось справиться с собой лишь благодаря тому, что девушка убедила себя: Эскис наверняка заблуждался. Подобное просто не могло оказаться правдой. Оленька выросла благовоспитанной, приличной девушкой. Она берегла себя для достойного мужа и даже никогда ни на одного хорошенького кадета на балах не взглянула. Она знала, что ей однажды достанется отличная партия. Князь или граф. Честный человек с именем и достатком. И уж никак не немецкий амбассадор.

Спустя минут десять Бельской пришлось прекратить эту вынужденную рефлексию, потому что в противоположном конце аллеи показались её одноклассницы.

– Лиза! Лизонька! Елизавета Фёдоровна! – радостно закричали они на все голоса.

– А мы тебя потеряли! – воскликнула Варя Воронцова, которая наверняка первой и хватилась пропажи.

Остальные девушки затараторили, обступив Лизу:

– Ищем по всему саду, голубушка!

– Ты бледная такая!

– Тебе дурно?

Бельская ответила им бесцветной улыбкой, поднимаясь со скамейки.

– Вовсе нет, – заверила она. – Я просто залюбовалась розами и немного увлеклась. Думаю, нам уже пора возвращаться в институт.

Лиза невзначай оглянулась, когда девушки повлекли её в сторону Смольного.

Разумеется, Эскиса поблизости не оказалось. Вероятно, не её одну озадачил исход их разговора.

Глава 8

– Julie, mon ange![12] – произнесла на ходу Лиза с ласковой улыбкой. – И как это вы, моя душа, страдаете в одиночестве?

Худенькая девчушка лет двенадцати подняла заплаканные глаза от книги и в смущении посмотрела на Бельскую.

На девочке было надето форменное коричневое платьице без фартука. Завитые локоны слегка растрепались. На щеках алели яркие пятна, свидетельствующие о долгих и мучительных часах, проведённых в слезах и переживаниях.

Отсутствие фартука и одинокое пребывание в классе словесности с раскрытым Священным Писанием пред ней говорили о наказании за некий проступок. Вряд ли серьёзный. Скорее, простое нарушение порядка, которое требовало нравоучительного примера для остальных.

Лиза отлично знала Юленьку Рубинштейн. Более того, она весь вечер искала именно эту девочку, пока не выяснила, что проказницу настигла суровая кара за её шалости. Юля считалась обожательницей покойной Ольги. Бедняжка переживала неспокойные времена после того, как Оли внезапно не стало. Для девочки подобное оказалось ужасным шоком.

Бельская убедилась, что в классе словесности больше никого нет, и прошла прямо к девочке, чтобы сесть на лавку рядом с ней.

– Bonsoir, mademoiselle Eliza[13], – тоненьким голоском произнесла Юленька Рубинштейн и шмыгнула носом. – Cette fois, j\'ai été puni sans aucune raison[14].

– C\'est très triste[15], – с пониманием кивнула Лиза. Она протянула руку и ласково погладила девочку по голове, убирая от лица растрепавшиеся кудряшки. – И в чём же вы виноваты, по мнению вашей классной дамы?

Юля вздохнула. Насупилась. Старалась снова не расплакаться.

Бельская достала из кармашка кружевной носовой платочек и протянула его девочке.

– Вот, мой ангел, держите, – она снова ласково улыбнулась. – Так за что же вас наказали, позвольте узнать?

– Я сказала, что наш учитель рисования похож на шимпанзе с картинки из учебника, а другие девочки донесли об этом ему. – Юленька громко высморкалась и буркнула: – Звери. Предательницы. Я ведь просто пошутила.

Лиза тихо засмеялась, а потом наклонилась к девочке и прошептала:

– Но он в самом деле немного похож. Только никому не говорите. Это очень обидное, оскорбительное замечание. Потому вас и наказали, мой свет. Чтоб впредь вы подобного не говорили ни о ком.

– Даже если человек будет похож на свинью? – Юля снова высморкалась.

– Особенно если на свинью.

Они переглянулись и затем украдкой рассмеялись. Так, чтобы их не смогли услышать в коридоре.

Разумеется, Юле Рубинштейн не хватало воспитания, как давно отмечала про себя Лиза. А вот классным дамам недоставало терпения, чтобы вылепить из этого живого, активного ребёнка маленькую мадемуазель. Бельская давно обращала внимание на то, сколь много в Юленьке энергии и задора. Его лишь надлежало направить в нужное русло. Но, увы, в Смольном этим не занимались. Лишь следовали учебной программе. И уделяли чуть больше внимания тем девочкам, чьи родители были щедры в отношении института.

– Платочек оставьте себе. – Лиза с улыбкой покачала головой, когда девочка попыталась вернуть ей мокрый платок. – Но пообещайте мне, Юленька, что более не станете никого называть обидными прозвищами, сравнивать с картинками и позабудете слово «звери» в отношении ваших подружек.

Девочка кивнула, густо покраснев.

Она взглянула на платок в своей руке. На самом уголке была вышита крошечная голубая птичка. Очень милая. Эта птичка явно понравилась маленькой проказнице.

– Merci[16], – смущённо промолвила Юля, а затем вдруг спросила, в удивлении распахнув глаза: – А вы почему здесь? Вас тоже наказали?

– Вовсе нет. – Лиза снова ласково засмеялась. – Я вас искала.

– Меня? – искренне изумилась девочка.

– Именно. – Бельская слегка наклонила голову, внимательно рассматривая Юленьку. – До меня дошли слухи, что на днях вы поссорились со своей одноклассницей, Мариной Киреевской. Да так крепко, что вы до сих пор не разговариваете. Это правда?

Юля насупилась.

– Правда, – нехотя ответила она, а затем добавила: – Марина Аркадьевна несносна.

Лиза с пониманием кивнула, стараясь сдержать невольную улыбку.

Она и сама в детстве так говорила, если ругалась с кем-то из подруг. Теперь же во время её нехитрого расследования в институте и разговоров с другими воспитанницами Бельской удалось выяснить, что до ссоры дошло и у Марины с Юленькой – двух главных обожательниц Танюши и Оли. Другие «кофейные» девочки с удовольствием рассказали Лизе о том, как Марина Аркадьевна поругалась с Юлией Викторовной прямо в их дортуаре так, что даже классная дама на их крики прибежала. Думала, случилось что-то серьёзное. Девочки порой выясняли отношения на почве споров, чей объект обожания лучше. Обычно озорница Рубинштейн доводила тихую Мариночку так, что та бежала жаловаться. Но в тот раз обиженно плакала Юля, а Марина сердилась. Поэтому Лиза и пошла именно к Юленьке в первую очередь.

– Так в чём же причина вашего конфликта, мой ангел? – мягко уточнила Бельская. – Быть может, я смогу как-то помочь вашему горю.

– Всё дело в фотокарточке. – Девочка виновато опустила глаза и принялась красиво складывать влажный платочек, чтобы чем-то занять руки.

– Что за фотокарточка? – продолжала терпеливо расспрашивать Лиза, но Юленькая упрямо молчала, поэтому девушка как можно дружелюбнее добавила: – Julie, mon ange, поделитесь со мною. Быть может, я смогу помочь вашему горю, дабы впредь оно не повторялось.

Юля Рубинштейн колебалась не слишком уж долго. Вероятно, решила, что Бельская и вправду сможет оказать ей помощь.

– Минувшей зимой на Рождество Ольга Николаевна, царствие ей небесное, – девочка торопливо перекрестилась, – подарила мне фотокарточку. – Юля шмыгнула носом и в смущении продолжила: – Она сама спросила, что я хочу в подарок от своей покровительницы, и я сказала, что очень хочу карточку. Ольга Николаевна была так добра, что подарила мне очень красивую. Совсем новенькую. На ней, правда, она была снята не одна, а с вами, Натальей Францевной и покойной Татьяной Александровной, пусть земля ей будет пухом. – Юленька снова перекрестилась. – Но Марине Киреевской так приглянулся этот портрет, что она стала меня умолять отдать его ей. На нём же ведь была и её обожаемая Татьяна Александровна. Марина предлагала поменяться на что-нибудь, но я не захотела. И тогда она уговорила меня делиться: месяц фотография у меня, а месяц – у неё на тумбочке. Но как Ольга Николаевна и Татьяна Александровна погибли, я захотела её насовсем себе забрать, а Марина заупрямилась, что сейчас её очередь. И что она тоже очень скорбит. И начала рыдать, потому что я… ну… забрать фотокарточку силой хотела. Мы её не порвали. Только рамку разбили. Но классная дама так рассердилась, что приказала отдать карточку Марине насовсем. А это несправедливо. Она ведь моя. Подарок для меня одной.

Юля вновь насупилась. Закусила нижнюю губу, будто вот-вот собиралась расплакаться. Её плечи опустились.

Лиза же и вовсе позабыла о том, что они делали совместные фотокарточки в последнее время. Удовольствием это было недешёвым и не слишком уж популярным среди воспитанниц Смольного. Поэтому Бельской стало чрезвычайно любопытно, какую именно карточку Оля подарила своей маленькой обожательнице.

– Думаю, я смогу помочь вашему горю, – задумчиво произнесла Елизавета. – Попробую поговорить с Мариной Аркадьевной.

– Merci! – просияла Юленька.

В эту минуту в класс вошёл учитель словесности. Филипп Карлович. Молодой, долговязый и слегка угловатый мужчина с крупными чертами лица, безупречными манерами и хорошо поставленным голосом. У старших смолянок он не преподавал, но Лиза всё равно его отлично знала и часто встречала в коридорах. Порой Филипп Карлович приходил на уроки музыки, чтобы послушать, как они играют и поют. Никто ему в том не препятствовал.

Скорее всего, он услышал голоса ещё из коридора и теперь влетел в класс, дабы отругать Юленьку за то, что вместо наказания и смиренного чтения священных текстов та веселилась с подружкой. Но присутствие в классе Лизы смутило мужчину.

Красноречивый учитель словесности едва заметно споткнулся на ходу и спешно вымолвил:

– Елизавета Фёдоровна, добрый вечер. Какими судьбами?

Бельская встала с лавки, чтобы изобразить грациозный реверанс, точно общалась не с учителем, а явилась на светский приём.

– Филипп Карлович, отпустите Юлию Викторовну, очень вас прошу, – Лиза улыбнулась молодому учителю так обаятельно, как только могла. – Она уже всё осознала и раскаялась. Ручаюсь за неё. Кроме того, она мне очень нужна. Я отыскала у себя презабавные детские стишки на французском и хотела с ней поделиться немедленно.

– Но ведь не я наказание назначал, не мне и отменять. – Филипп Карлович как бы невзначай одёрнул сюртук и приосанился. – Я лишь слежу за его выполнением.

– А вы скажите, что Юленька уже всё выполнила. – Лиза положила руку на плечо девочки, продолжая нежно улыбаться. – Пожалуйста, Филипп Карлович. Обещаю, что присмотрю за ней.

Молодой учитель покачал головой. Не с досадой, а скорее с выражением полнейшего поражения в этой короткой схватке.

– Разве вам возможно отказать, Елизавета Фёдоровна? – Он позволил себе мимолётно улыбнуться Бельской, а затем строже обратился к Юле: – А вас, сударыня, я прошу впредь вести себя прилично. Как подобает благовоспитанной девице. Можете быть свободны.

– Merci, – в очередной раз сказала Юленька, вскакивая с места.

Они распрощались с Филиппом Карловичем, который отчего-то имел ужасно довольный вид. После чего девочки под ручку поспешили прочь из учебного крыла.

Юля охотно повисла на локте у Лизы, будто они и вправду были подружками. Кажется, озорница Рубинштейн гордилась тем, что одна из лучших «белых» воспитанниц за неё заступилась.

– Где же нам искать Марину Аркадьевну? – шепнула Лиза.

– Они сейчас занимаются рукоделием, но скоро закончат. Мы можем подождать в нашем дортуаре, – живо предложила Юленька.

Дортуар у «кофейных» девочек был простым. В их классе состояло десять человек, поэтому в довольно просторной и прохладной комнате напротив друг друга стояли ряды кроватей по пять с каждой стороны. Все они были застелены одинаковыми тёмно-коричневыми шерстяными одеялами. Меж ними втиснулись низенькие тумбочки и пёстрые половички. В центре помещения стоял длинный стол с десятью стульями. Он служил письменным столом для выполнения домашних заданий. Пять узких гардеробчиков выстроились у двери. Ещё пять – у дальней стены. Там же стояла выкрашенная белой краской печка без всяких изысков. На бежевых стенах в деревянных рамах красовались простенькие пейзажи. Вместо красивых занавесок на окнах висели застиранные шторки. Никаких иных изысков не наблюдалось.

Спальное место Марины Киреевской Лиза признала сразу: лишь на её тумбочке стояла фотография.

Бельская воспользовалась тем, что, кроме них с Юленькой, в этот час в комнате не оказалось никого, и подошла ближе.

– Это она, – с придыханием объявила проказница Юля. Её глаза взволнованно блестели.

Лиза взяла портрет в руки.

Рамка действительно треснула. Разбитое стекло убрали вовсе. А вот сама карточка оказалась весьма примечательной. Настолько, что Бельская сразу вспомнила, где и когда её сделали.

Сердце болезненно заныло при виде четырёх девушек на фоне дворца с белыми колоннами и статуями львов у входа.

Снимку в оттенках сепии было меньше года. На нём Оленька с гордым видом стояла в центре рука об руку с Танечкой, которая смущённо улыбалась и держала над ними ажурный зонтик от солнца. Справа от них на переднем плане в плетёном кресле сидела Наташа со своей неизменной озорной улыбкой и венком из мелких ромашек на голове. Слева же на маленьком трёхногом столике возвышался восхитительный французский патефон, возле которого с соломенной шляпкой в руках стояла сама Лиза, чуть склонив голову к плечу. Её густые каштановые волосы были распущены и уложены для снимка на одну сторону так, чтобы вьющимся каскадом красиво сбегать по груди, затянутой в атлас и кружево.

Человек, который делал снимки в тот день, сказал, что она невероятно хороша самой изысканной и утончённой красотою, какую только можно сыскать в барышне вообще, оттого скрывать её нежность и прелесть он не позволяет. Именно он настоял, чтобы она распустила волосы и встала на передний план вполоборота. Он развернул её так, чтоб стан Лизы казался ещё стройнее, чем есть на самом деле. Девушка вспомнила, как ей тогда было неловко из-за этого повышенного к себе внимания. Оля ревниво хмурилась. Даже на фото заметно. А вот Наталья, напротив, потешалась от души, как всегда. Таня же играла вечную скромницу по старой привычке. Ну и пусть бы! Зато они все были живы, здоровы и совершенно счастливы!

Лиза и не знала, что у Ольги была эта фотокарточка.

– Вы здесь все такие красивые. – Печальный вздох Юленьки прервал её размышления.

Бельская рассеянно кивнула в ответ.

Они присели за стол и принялись ждать. Юля тихонько расспрашивала Лизу про Олю. Какая она была? Что любила? А что не переносила на дух?

Девушка отвечала сдержанно и только лишь самое лучшее, выставляя покойную подругу в хорошем свете. Ни о каких немцах или перспективах сделаться фрейлиной, разумеется, Лиза не упомянула. Да и зачем подобное знать маленькой девочке?

Когда же «кофейный» класс Юленьки возвратился в свой дортуар, девочки искренне изумились, увидев в своей скромной обители старшую воспитанницу. Да не абы кого, а Елизавету Бельскую!

Лиза дождалась, пока первые восторги немного улягутся, и показала Марине Киреевской фотокарточку.

Курносая, веснушчатая Мариночка тотчас заломила ручки и картинно надула губки.

– В этом месяце портрет мой по уговору! Бесчестно на меня давить! Я его отдала бы Юлии Викторовне в июле! – разволновалась Киреевская.

Она заголосила так, что Лиза сама испугалась, как бы их классная дама не прибежала на крики.

– Врёшь ты всё, – буркнула Юля, глядя на подружку волком. – Не отдала бы. Раз мадам велела подарить её тебе насовсем, не вернула бы ни за что!

– Вот и нет! Вернула бы! – замотала головой Мариночка. – Не все такие несносные и отчаянные, как ты!

– Не отдала бы!

– Отдала!

– Нет!

– Да!

– Врёшь!

– Не вру!

Остальные девочки столпились вокруг них плотным любопытным кольцом.

Лиза быстро осознала, что между этими двумя «обожательницами» больше личной вражды и недопонимания, нежели действительного обожания и споров на тему того, чей объект восхищения лучше. Несогласие одной ещё более разохотило к спорам другую. Но даже с излишним пристрастием невозможным казалось предположить, чтобы одна из девочек случайно (или тем более умышленно) сделалась вдруг коварной отравительницей.

Бельская втиснулась меж ними и с охотой заявила:

– У меня есть две карточки с портретами Ольги Николаевны и Татьяны Александровны. Очень красивые, с позапрошлого маскарада на Крещение. Если вы не против, дамы, мы могли бы поменяться. Я отдам вам эти портреты, а вы взамен подарите мне сей совместный портрет.

– Подарим? – удивилась Юля.

Девочки переглянулись, тотчас позабыв о ссоре.

– Именно. – Лиза улыбнулась и пояснила: – Видите ли, на этой фотокарточке мы все вчетвером. Подобного памятного снимка у меня нет. А мне бы очень хотелось его иметь. Но я не оставлю вас с пустыми руками. Вы получите по карточке, а в придачу я дам каждой по маленькому сборнику стихов на французском. Согласны?

Юленька и Мариночка снова обменялись взглядами и, естественно, выразили своё горячее согласие произвести столь выгодный обмен. Они едва ли не прыгали от нетерпения, когда Лиза снова возвратилась в их дортуар с двумя фотокарточками и двумя книгами. Стихи ей были без надобности, а вот расставаться с портретами жаль, но у неё имелись и другие. Однако же эта совместная карточка на фоне дворца значила куда больше, чем просто сентиментальное воспоминание. Лиза осознала это тотчас, как увидела её.

Бельская ласково поблагодарила «кофейных» барышень и попросила их более не ссориться по пустякам, а после направилась прямиком в свою комнату.

Путь по коридорам показался ей бесконечным. Если бы порядки позволяли, она бы бежала со всех ног.

Лиза разволновалась не на шутку. Так, словно бы кто-то мог вдруг вырвать из её рук фотографию, которую она прижимала к груди, будто величайшее сокровище.

С гулко стучащим сердцем девушка влетела в свою голубую спальню, закрыла дверь, привалилась к ней спиной и лишь тогда немного успокоилась.

Лиза прошлась по комнате, продолжая прижимать к себе разбитую рамку со снимком. Десятки догадок и предположений возникли в её мыслях, но ни одна из них не казалась ей поводом для убийства.

Из глубокой задумчивости Бельскую вывело движение справа от неё. Девушка вздрогнула и резко повернулась.

Но увидела лишь узкое зеркало на дверце гардероба, которое частично скрывалось за персиковой ширмой.

Лиза вздохнула с облегчением. Подошла ближе.

Из отражения на неё глядела всё та же девушка, что и всегда: густые каштановые волосы, заплетённые в перекинутую на грудь косу, большие синие глаза, приятные черты лица и приоткрытые в изумлении мягкие губы.

Возможно, чуть бледнее, чем всегда. Чуть испуганнее. И, очевидно, несколько худее из-за всех настигших её переживаний.

Лиза приблизилась к зеркалу, не отрывая взгляда от девицы в отражении. Подошла совсем вплотную. Коснулась пальцами правой руки холодной поверхности, продолжая левой прижимать к себе рамку с фото.

Погружённая в размышления, она провела подушечками по гладкому стеклу. Очертила овал лица и высокие скулы. Вывела линию губ. И замерла, прижавшись пальцами к впадине меж ключицами.

Она была такой же, как и всегда.

Лиза никогда не считала себя особенно привлекательной. Даже думала, что чрезмерная красота для женщины – это нечто дурное, греховное и ведущее к неизбежным бедам. К излишнему вниманию мужчин, скандалам и разрушенной репутации. Она охотно предоставляла своим подругам первенство в самых вычурных нарядах и броских причёсках в праздники. Бельская старалась умышленно избегать всех этих девичьих хлопот и переживаний. Относилась к духам и кружевам, как к неизбежности. И всё же в глубине души радовалась, когда отец привозил ей изысканные подарки из Франции или же совершенно посторонний человек делал ненавязчивый комплимент её внешности.

Наверное, не стоило удивляться тому, что скромница Танюша первой нашла себе жениха и даже тайком встречалась с ним в саду института прямо у всех под носом, не считая это чем-то дурным и неподобающим.

Оленька так и вовсе готовилась во фрейлины, а сама крутила роман с каким-то германским дипломатом. Оттого и учила немецкий с особым жаром весь минувший год, выпрашивая у Лизы книги на языке Гёте и Шиллера. Первое удивление миновало, и теперь Бельская понимала, что эта история вполне могла оказаться правдой. Вероятно, она даже напрасно накричала на Алексея Константиновича. С чего бы Ольге делиться подобной тайной с подругами, если её связь с немцем одобрила сама императрица в интересах государственной безопасности?

Какие секреты могла скрывать острая на язык Натали, оставалось лишь гадать.

Так или иначе, подруги оказались далеко не так просты, как она по своей наивности думала.

Лиза никогда не была столь же яркой, как Наталья, уверенной, как Ольга, или нежной, как Татьяна. И всё же из отражения на неё глядела молодая благовоспитанная аристократка. Утончённая и недурная собой. И, вероятно, вполне красивая, раз учитель словесности краснел и заикался при разговоре с ней, а на фотокарточке её поставили на передний план так, словно бы это был лишь её портрет. Будто фотограф действительно восхищался одной ею, как художник своей музой. Что в корне не могло быть правдой. Лиза знала фотографа и была знакома с его историей наверняка. Однако…

Бельская метнулась от зеркала к письменному столу. Она перевернула рамку и в спешке извлекла фотокарточку так, что едва не помяла её.

На обороте оттиском значились дата и место съёмки:

10 iюля 1907 г.
Архангельское


А чуть ниже стояла приписка чернилами от руки:

Mon cher ami, merci pour tout et sois heureuse[17].
N.

Лиза прижала руку к губам и медленно опустилась на стул. Её голова закружилась, а в груди неприятно заныло.

– Эта фотокарточка была напечатана для меня, – рассеянно прошептала Елизавета. – Он передал её мне через Оленьку. А Оля… она оставила её у себя. Но почему?

Девушка нахмурилась.

Ольга прояснить её сомнений не могла. Но мог тот, кто сделал эту фотокарточку. Возможно, к убийству это никакого отношения не имело, и всё же Лизе нестерпимо захотелось поговорить с ним. Вот только устроить их встречу было не так-то просто. Для этого ей требовалась помощь. И единственному человеку, который мог помочь ей, при последней встрече она весьма резко заявила, что более не желает его видеть.

Глава 9

– Анна Степановна, я вас очень прошу, пойдёмте со мной, – не унималась Лиза. – Это решительно невыносимо терпеть. Я не сплю уже вторую ночь. Того и глядите, слягу с лихорадкой. Что, если я больна чем-то серьёзным? Или нервное расстройство проявляется подобным образом?

Свиридова с сомнением прищурилась.

Утром она застала свою воспитанницу в постели. Девушка лежала с видом полнейшего изнеможения. На лбу выступила испарина. Задёрнутые плотно шторы она попросила не трогать, сослалась на невыносимую головную боль. Свет резал глаза до тошноты.

– Вдруг это не мигрень, а воспаление мозга? – Бельская села в кровати.

При этом девушка поморщилась так, словно ей действительно сделалось дурно. Прижала ладонь к виску.

Классная дама с хмурым выражением лица потрогала её лоб.

– Вы сможете одеться самостоятельно, Елизавета Фёдоровна? Я отведу вас в лазарет. – Анна Степановна всё-таки прошла к окну и решительными движениями открыла шторы.

Лиза со стоном прикрыла глаза рукой.

– Умоляю, только не туда! – она едва не плакала. – У нашего уважаемого Виктора Борисовича там нет ничего, кроме касторки. А те травяные капли, которые мне выписали, – девушка снова упала на подушки, – что, если всё дело в них? Нет, мне решительно нужен хороший частный врач.

– И вы предлагаете, чтобы я вас к нему незамедлительно проводила? – Свиридова с усилием распахнула оконную раму, впуская свежий воздух.

Бельская изобразила безразличие к тому, что говорила:

– Да, я знаю одного частного доктора, который держит практику неподалёку, – она снова прикрыла глаза ладонью. – Папенька меня как-то к нему водил, когда на зимних каникулах в Петербурге у меня продуло ухо. Он выписал мне лекарство, которое моментально помогло. – Лиза побоялась, что классная дама начнёт расспрашивать про этого чудесного доктора, поэтому поспешила повернуть разговор в иное русло: – Прошу вас, дорогая моя Анна Степановна! – Девушка села в кровати и протянула руки к женщине, когда та подошла ближе. – Стоит ли мне в очередной раз говорить вам о том, как я мучаюсь от переживаний из-за смерти любимых подруг? – Лиза поймала её за запястья. Она глядела взволнованно и нарочито говорила с жаром. – Боюсь, что скоро я заработаю нервное расстройство, как Натали.

– Милая моя, – Свиридова будто бы смягчилась. Она взяла воспитанницу за руки. – Что вы такое говорите?

– А что, если я уже его заработала? Или, – девушка широко распахнула глаза и выдохнула: – Скоро умру?

– Типун вам на язык! – возмутилась Свиридова. – У вас просто разыгралась мигрень из-за излишней девичьей впечатлительности.

– Вдруг со мной случится то же, что с девочками? – не унималась Бельская. – Вдруг это лишь первые симптомы, которые мы у Оли и Танюши упустили?

– Елизавета Фёдоровна, прекратите говорить глупости, – вымолвила классная дама, при этом её лицо вытянулось и будто бы даже побледнело. – Вы меня пугаете.

– Анна Степановна, я вам заплачу за хлопоты, – горячо заверила Лиза. – И мой отец вас отблагодарит за заботу обо мне, когда возвратится из Москвы. Пожалуйста, давайте сходим к частному врачу. Не водите меня в лазарет. Я там зачахну.

Свиридова тяжело вздохнула. Покачала головой столь укоризненно, будто обещания награды глубоко оскорбляли её достоинство.

– Хорошо, я вас отведу к доктору после завтрака, – словно бы исподволь согласилась она. – Вы ведь сможете пройти в трапезную?

– Полагаю, да, – ответила Лиза, а сама подумала о том, что много есть нельзя, чтобы не вызвать подозрений.

Бельская сползла с постели, чтобы сходить в ванную комнату. Голос девушки был слаб, а движения – чуть медлительны, но внутренне она ликовала.

К её разочарованию, Свиридова никуда не ушла. Вероятно, боялась, что воспитаннице сделается хуже.

– День сегодня чудесный. – Классная дама бросила короткий взгляд за окно, где в залитом солнцем саду трудились двое садовников. – Прогуляемся немного. Думаю, небольшая пешая прогулка пойдёт на пользу. А если вдруг вы почувствуете себя дурно, возьмём экипаж.

Лизе почудилось, что Анна Степановна говорила о себе, а не о ней. С погодой и вправду повезло, и Свиридова решила не упускать возможности и пройтись. Вот только девушка слегка слукавила. Идти предстояло больше часа, поэтому без экипажа они вряд ли бы справились. Однако говорить о том Лиза не торопилась.

После короткой трапезы Бельская возвратилась к себе переодеваться, а классная дама ушла, дабы оставить официальное письменное уведомление о том, что она забирает воспитанницу из института с целью посещения доктора.

Лиза сменила свою белую форму с фартуком на светло-зелёное светское платье: достаточно красивое, но не слишком броское. Обувь она выбрала самую удобную из всех своих лёгких летних ботиночек на шнуровке, которые воспитанницам дозволялось иметь при себе. Затем девушка переплела косу и, уложив её в низкий пучок, заколола шпильками. Довершением гарнитура стала маленькая шляпка в тон платью и любимый кружевной зонтик от солнца. В небольшую сумочку в виде бархатного мешочка на шнурке девушка положила перчатки и носовой платок, а ещё деньги. И, конечно, ту самую фотографию, которую Лиза заполучила накануне у младших девочек.

Она остановилась возле зеркала, чтобы оценить свой внешний вид. Лёгкое волнение мешало сосредоточиться. Кончики пальцев покалывало, пока Бельская заправляла под шляпку выбившиеся каштановые волоски.

Лиза повернулась к зеркалу одним боком.

Затем другим.

Поправила складки на подоле платья.

Чуть наклонила голову.

Перевесила зонтик с одного локотка на другой.

Сделала глубокий вдох. И медленно выдохнула.

Возможно, стоило немного припудрить лицо и брызнуть французскими духами на шею. Просто чтобы чувствовать себя чуточку увереннее. Но Лиза ужасно боялась, что Свиридова раскусит её ложь. Она и без того рисковала, решившись навестить Эскиса без предупреждения.

Дверь позади скрипнула, отчего девушка едва на месте не подскочила.

Она резко развернулась, но увидела лишь Свиридову. Наставница облачилась в тёмно-коричневое платье и шляпку. Но даже в светском наряде женщина выглядела столь же строго, как и всегда.

– Перчатки? – Анна Степанова скользнула по воспитаннице придирчивым взглядом, но, кажется, осталась довольна.

– В сумочке, – Лиза показала свой мешочек. – Надену по пути, но чуть позже, если вы позволите. Ужасно жарко.

Она вдруг безумно испугалась, что Свиридова увидит фотографию, и пожалела о своём решении убрать перчатки.

– Хорошо, – классная дама посторонилась, уступая Лизе дорогу. – Нас отпустили до обеда. Лучше поторопиться.

Вместе они без препятствий покинули институт, и Бельская повела свою наставницу в сторону центра города. Они двинулись по широкому Суворовскому проспекту.

На городских улицах в этот час было весьма многолюдно. Чем дальше от стен Смольного, тем шумнее становилось. Красивые конные экипажи и быстрые дрожки, телеги и простые повозки, скрипучие омнибусы и редкие автомобили на газолине – все они стремились как можно скорее доставить спешащих людей из одного места в другое. Речные трамвайчики сновали по водной глади каналов. Торопились мимо прохожие всех сословий и уровней достатка. Разумеется, кто побогаче, предпочитал собственный транспорт. Но лично Лизе более всего нравились запущенные лишь в минувшем году трамваи – звонкие, шумные и вечно переполненные. Совсем как в Европе.

Девушка любила Петербург с малых лет. В иных обстоятельствах Бельская с удовольствием бы полюбовалась городом, понаблюдала бы за людьми и насладилась запахами, коих в столице всегда имелось превеликое разнообразие: от сладких ароматов свежей сдобы и дорогих парфюмов до едких выхлопных газов и сапожной ваксы. Но сегодня ей не хотелось даже разглядывать витрины магазинов с модными нарядами. Лиза могла думать лишь о том, как добраться до Алексея Константиновича и избежать наказания после. Ведь если Свиридова знает, где именно находится его практика, она ни за что не допустит их встречи.

Но, к счастью, Анна Степановна как раз более любовалась городом в погожий день, нежели сомневалась в благих намерениях своей «захворавшей» воспитанницы. Классная дама бросала короткие оценивающие взгляды на некоторых прохожих. Она мельком оглядывала витрины, мимо которых они проходили. И время от времени позволяла себе негромкие замечания вроде:

– Безумно вульгарные шляпки в этом сезоне.

Или:

– Господи помилуй. Разве не стыдно заходить в ателье, где нижнее бельё выставляют на всеобщее обозрение, будто это бордель какой-то?

Однако корсеты в витрине Свиридова оглядела с живым интересом, а осудила вслух лишь для вида. Лиза мельком улыбнулась своей наставнице.

Когда спустя полчаса их променада Анна Степановна начала вопрошать о том, далеко ли им ещё идти, Бельская уклончиво ответила, что не очень. Во избежание дальнейших расспросов девушка поймала свободного извозчика. Она сунула ему монетку и, пока наставница усаживалась и ворчала, быстро объяснила ему дорогу.

Оставшуюся часть пути они проделали с комфортом. Свиридова будто бы даже подобрела и не обратила внимания на то, что они выехали к набережной Фонтанки. Они миновали казармы и по мосту перебрались на другой берег реки, где извозчик остановился и помог дамам спешиться. Лиза поблагодарила мужчину ещё одной монеткой, а сама отыскала взглядом дверь, возле которой на металлической табличке красовалась обвивающая чашу змея и золочёные буквы под ней.

Своё спасение от неудобных оправданий Бельская приметила ещё издалека.

– Анна Степановна, смотрите! – Лиза с восторгом схватила наставницу под локоть и резко развернула в противоположную сторону от дверей Эскиса. Туда, где на первом этаже театра располагалась небольшая кондитерская. – Давайте купим пирожных на обратную дорогу? Пожалуйста.

– Елизавета Фёдоровна, – Свиридова часто заморгала, от неожиданности растеряв весь свой менторский словарный запас, – но как же ваш поход к врачу?

– Так мы на месте. – Лиза кивнула на дверь позади них, а сама вновь повернула классную даму в нужную сторону. – Мы не будем терять времени, любезная моя Анна Степановна. Давайте я пойду к доктору, а вы пока сходите за пирожными? – Девушка полезла в сумочку и вытащила купюру крупного номинала, отчего у Свиридовой слегка округлились глаза. – Вы возьмите мне меренги, пожалуйста. Я их до страсти люблю. А себе всё, что пожелаете.

– Елизавета…

– Позвольте вас угостить. И других классных дам тоже. – Девушка с добродушной улыбкой сунула купюру Свиридовой в ладонь и сжала её пальцы. – Вы потом чаю попьёте в учительской с удовольствием. А я пока схожу. Что время зря терять, право же? Вы не спешите, я никуда не денусь. А когда всё купите, подождите меня в приёмной. Я постараюсь ни вас, ни доктора не задерживать. Тем более он меня уже знает. Я ведь у него бывала.

Анна Степановна рассеянно окинула свою воспитанницу таким взглядом, будто хотела удостовериться, что та не перегрелась на солнце.

– Хорошо, мой ангел, – наконец вымолвила женщина. – Но прошу вас так не тараторить на приёме у врача. Иначе он решит, что вы ужасно невоспитанны.

– Excusez-moi, vous avez absolument raison[18], – Бельская поспешно потупила взор и изобразила реверанс.

– Я возьму для вас меренгу. – Анна Степановна глянула на дверь кондитерской, откуда только что вышла полная дама с красивой круглой коробкой, перевязанной бантом. – Но без меня на улицу ни на шаг.

– Oui, mademoiselle[19].

Лиза сделала вид, что торопится к доктору, а сама глянула на ходу через плечо, чтобы убедиться, что Свиридова пошла в нужную сторону. К счастью, перспектива выпить чаю со свежей выпечкой увлекла наставницу. Анна Степановна и сама оглянулась, лишь чтобы убедиться, что воспитанница скрылась за дверьми врачебной практики. Лизу она знала и доверяла её здравомыслию. Да и к чудачествам девушка прежде склонностей не проявляла.

Бельская отлично понимала, что скандала не избежать. И что времени у неё совсем мало. Более всего она боялась, что Эскиса на месте не окажется. Или что он не захочет её видеть после того, как она прогнала его в сердцах.

В приёмной оказалось светло и чисто, но не слишком просторно: небольшая зелёная софа для ожидающих посетителей, перед ней – кофейный столик и высокая конторка с картотекой за ней. От конторки шёл коридор, по обе стороны которого располагались несколько закрытых дверей, выкрашенных краской оттенка свежих сливок. А в противоположном конце коридора на такой же софе сидел фельдшер в белом и объяснял пациентке, как правильно обрабатывать ожог на руке.

В воздухе витал характерный медицинский запах карболовой кислоты, который неизбежно ассоциировался у Лизы с чистотой и врачебным вмешательством.

Девушку встретила немолодая ассистентка в строгом светло-сером платье, поверх которого она носила белоснежный фартук сестры милосердия.

Женщина приветливо улыбнулась Лизе, едва колокольчик над её головой звякнул и девушка переступила порог.

– Добрый день, сударыня. Чем можем вам помочь? – Ассистентка обошла конторку, чтобы встретить новую посетительницу.

– Добрый день. Алексей Константинович на месте? – Лиза бросила короткий взгляд в коридор, где по-прежнему не было никого, кроме фельдшера и женщины с забинтованной ладонью.

– Да, он у себя, – без подробностей ответила ассистентка. – На что вы жалуетесь? Я немедленно ему передам…

– Передайте ему, пожалуйста, что пришла Елизавета Бельская. И что у меня к нему очень срочное дело. – Девушка бросила короткий взгляд на входную дверь за своей спиной. – Прошу вас, поторопитесь. Это очень важно.

– Вам плохо? – женщина сделала шаг к Лизе. – Присядьте пока. Я вызову к вам медицинскую сестру.

– Нет же, говорю вам, что мне нужен именно Алексей Константинович.

Их голоса привлекли внимание фельдшера и его пациентки. И не только их одних.

Дверь ближайшего кабинета отворилась. Из неё вышел лысоватый пожилой мужчина в дорогом костюме, а прямо за ним – Алексей Эскис в белом медицинском халате.

Лицо молодого врача приобрело озадаченное выражение. Он явно никак не ожидал увидеть Лизу в своей приёмной столь внезапно. И всё же девушке на миг почудилось, что его губы дрогнули в подобии улыбки.

– Елизавета Фёдоровна, приветствую вас. Чем обязан? – он обошёл своего замешкавшегося пациента.

– У меня к вам очень срочное дело, Алексей Константинович, – девушка стиснула сумочку.

Ей вдруг подумалось, что он может выгнать её.

– Вы здоровы? – Эскис нахмурился.

– Да, но прошу вас меня выслушать. Это не займёт много времени. – Лиза вдруг почувствовала себя ужасно глупо, потому что на неё смотрели все собравшиеся в больнице люди.

Но, к счастью, молодой врач проявил милосердие.

– Да, конечно, одну минуту. – Он повернулся к своей помощнице: – Дарья Григорьевна, будьте любезны, проводите Роберта Аркадьевича, мы уже закончили. – Следующая фраза была со всей вежливостью адресована пожилому пациенту: – Роберт Аркадьевич, прошу вас, не забывайте принимать капли перед едой каждый раз. Жду вас через неделю на повторный приём.

Эскис коротко попрощался с лысоватым мужчиной, а затем жестом пригласил Лизу пройти в открытую дверь.

– Прошу вас, Елизавета Фёдоровна. – Он проследовал за ней и прикрыл дверь.

Кабинет у Алексея был довольно просторный. От большого окна лился естественный свет. К нему прибавлялось электрическое освещение нескольких потолочных ламп в строгих стеклянных абажурах. Помимо письменного стола и трёх стульев здесь также стояла кушетка для осмотра пациентов, частично отгороженная марлевой ширмой. А вдоль стен выстроились белые шкафы со стеклянными дверцами и врачебным содержимым. Из украшений имелись лишь висящий над кушеткой плакат с подробным изображением скелета и подписью всех костей на латыни да едва живой фикус в горшке на подоконнике. Листья на нём пожухли и побурели, будто в кабинете Эскиса наступила глубокая осень.

– Присядьте, пожалуйста. И расскажите, что привело вас ко мне.

Но рассиживаться времени не было. Свиридова могла нагрянуть в любую минуту, поэтому Лиза прошествовала в центр помещения, где повернулась к мужчине и произнесла с жаром:

– Для начала я бы хотела извиниться перед вами, Алексей Константинович. – Она свела вместе брови в печально-виноватой гримасе. – Вынуждена признаться, что отреагировала слишком бурно.

Эскис рассеянно пригладил волосы ладонью. Вид у него по-прежнему был весьма удивлённый.

– И вы меня простите, Елизавета Фёдоровна, – ответил он. – Мне не стоило озвучивать столь щекотливую информацию без вашего на то дозволения. Тем более что всё это лишь мои домыслы, которые некому ни подтвердить, ни опровергнуть. – Он пару мгновений глядел на неё сверху вниз с выражением глубокой задумчивости на лице, а затем вдруг всплеснул руками: – Да что же это я! Присядьте. Прошу вас.

Он усадил девушку на кушетку, а сам подтянул стул и устроился напротив.

– Благодарю. – Лиза с облегчением поставила зонтик рядом с собой и принялась развязывать шнурок на сумочке. – На самом деле я здесь с Анной Степановной Свиридовой. Она сейчас в кондитерской, и у меня совсем мало времени.

– Что же заставило вас прийти ко мне? – Алексей неотрывно следил за её движениями. – Вам стало хуже? – Он понизил голос: – Или вам удалось что-то узнать?

– Именно последнее. – Лиза выудила фотокарточку, но отдавать её не спешила. Она положила её на колени изображением вниз и сказала: – Боюсь, что вы были правы. Только вы можете мне помочь, любезный Алексей Константинович, потому как интересы в поисках виновного у нас совпадают.

Эскис подался вперёд, скрипнув стулом:

– Я вас очень внимательно слушаю.

Лиза прорепетировала этот разговор в мыслях несколько раз и всё равно ощутила, сколь велико волнение, поэтому её голос дрогнул, когда она произнесла:

– Полагаю, что я могу оказаться следующей жертвой.

– Почему вы так решили? – Эскис упёрся ладонями в укрытые белым халатом колени.

– Не подумайте, что я повредилась в уме из-за случившегося, но мне кажется, что за мной кто-то следит. – Бельская перешла на шёпот: – До той страшной трагедии девочки жаловались, что кто-то рылся в их вещах. Но поскольку ничего не пропало, всё списали на шалости младших смолянок. Они на такое способны, как вы понимаете. Дети всё же. Затем… – она облизала губы и умолкла.

– Продолжайте, – требовательно велел Алексей.

– Затем Татьяна и Ольга погибли. Меня переселили в другую комнату, как вы уже знаете. И вдруг однажды я возвращаюсь и обнаруживаю ровно то же самое: кто-то копался в моих вещах. Вся комната перерыта.

– Вы сказали об этом вашим наставницам?

– Да, но они снова сослались на озорство «кофейных» девочек, – Лиза нервно пожала плечами. – Они даже слушать не пожелали. А я была уверена, что это неспроста случилось. Пропал мой личный дневник. – Она затараторила быстрее: – Это совсем старенькая книжица в атласной обложке сливового цвета. Я его давно забросила. Почти уж не вела. Больше стыдилась, а хранила скорее из-за сентиментальности. Но вдруг я пришла в комнату, там всё перевёрнуто, а дневник исчез.

– И что же ваша классная дама? – Алексей Константинович заметно помрачнел.

– Ответила, что я, скорее всего, оставила его в нашем старом дортуаре, который заперт и опечатан. – Лиза дёрнулась встать, но Эскис жестом удержал её. – А я ведь так и не смогла туда попасть, чтобы в этом убедиться.

Он поднялся сам и налил ей воды из стоявшего на письменном столе графина.

– Что было в том дневнике? – Молодой врач протянул ей стакан.

Бельская сделала пару торопливых глотков и немного успокоилась.

– Безделицы, в сущности, – она покачала головой. – Детские заметки в основном. Я туда записывала в последние годы лишь важные даты. К примеру, дни рождения, праздники, свадьбы родственников, дни наших экзаменов и прочие глупости. Но это ещё не всё, Алексей Константинович. – Лиза осушила остаток воды залпом и возвратила стакан врачу. – Благодарю вас.

Он поставил опустевшую посуду обратно на стол и снова сел на стул напротив девушки. Эскис глядел пристально и выжидающе. Лизу он не торопил.

Девушка скользнула по нему рассеянным взглядом и отчего-то подумала, что его белый халат выглядит слишком уж мятым, пусть и чистым. Словно бы совсем некому о нём заботиться и следить за тем, чтобы он, частный доктор, выглядел опрятно.

– Помните, я вам рассказывала, что ночью однажды проснулась и подслушала разговор Свиридовой и Ермолаева, когда они обсуждали ваш визит? – Бельская собралась с духом и выпалила: – Той ночью кто-то снова побывал в моей комнате. А когда он вышел, дверь, вероятно, скрипнула, и я проснулась.

– Вы рассказали об этом кому-нибудь ещё? – Алексей Константинович напряжённо сплёл пальцы на колене.

Лиза отрицательно покачала головой.

– Это ещё не всё. – Она облизала пересохшие от волнения губы. – Другой ночью кто-то снова заходил в мою комнату и завёл старые напольные часы.

– Часы? – брови мужчины приподнялись.

– Да, антикварные часы с маятником. Они стоят в комнате, вероятно, для красоты. Я была уверена, что эти часы вовсе сломаны. Но вдруг они заработали сами собой, когда я спала, – она сглотнула. – Я вам клянусь, что не прикасалась к ним. Тот, кто это сделал, наверное, хотел, чтобы тиканье скрывало прочие звуки.

– У вас снова что-то пропало? – Тон Алексея не понравился Лизе. Он говорил так, словно собирался отругать её за что-то.

– Нет, что странно. Более никто не рылся в моих вещах…

– Почему вы мне раньше не сказали? – перебил он.

– Я боялась.

– Меня? – искренне удивился молодой врач.

– Вас, – едва слышно призналась Лиза, а потом слабым голосом повторила: – Боюсь, что я могу оказаться следующей жертвой в чьей-то игре, которую даже не понимаю.

Эскис порывисто встал. Он принялся мерить комнату быстрыми шагами.

– Вы сообщили родителям о своих опасениях? Вас следует забрать из института как можно скорее, пока обстоятельства не прояснятся. – Он в задумчивости пригладил волосы рассеянным движением.

– Папенька сейчас в Москве по служебным делам, но он должен скоро возвратиться. – Лиза поворачивала голову за Алексеем, пока он вышагивал по кабинету. – Он велел мне оставаться в Смольном, потому что верит, что там я в безопасности. Так все считают. Но на деле просто желают избежать скандала.