Сети Деллы

Афродита Джонс



Благодарности

Книга была бы невозможна без поддержки стольких жителей Цинциннати, многие из которых представлены на страницах, и других, чьи тихие голоса помогли облечь в слова эту вневременную историю. В частности, хочу поблагодарить мужчин, осмелившихся рассказать о домашнем насилии, которому подвергались. Представляю, каких сил им стоило это решение. Для них это было неизбежным злом, о котором пришлось рассказать, чтобы пролить свет на данную тему.

На протяжении многих лет мне посчастливилось заручаться сотрудничеством судей, прокуроров и других представителей закона и должностных лиц, необходимых для рассказа правды. Однако никто не помог мне больше, чем прокуроры Том Лонгано, Стив Толберт и Джерри Кункель. Надеюсь, что отдала им должное, рассказав о них в книге, хотя знала, что это почти невозможно — пот и тревога, которые выпали на их долю, были больше, чем всё, что они когда-либо видели в суде.

Также должна поблагодарить судью Ричарда Нейхауса, сержанта Томаса Боинга, коронера округа Гамильтон Карла Л. Пэрротта, Тома Гулда и Джерри Косту из судебной канцелярии округа Гамильтон и Лоис Горраси, секретаря в приёмной прокурора округа Гамильтон Джозефа Т. Детерса. Кроме того большое спасибо Гаю Хильду из \"Кац, Теллер, Брант & Хильд\", который долго рассказывал о своём друге и клиенте Дэрриле Суториусе; и Майклу Флоресу, адвокату, который позволил мне поговорить со своей клиенткой Ольгой Мелло.

Со мной сотрудничали и другие, чьи имена я не называю в книге, — в основном врачи и медсёстры, — чьи сведения о докторе Дэрриле Суториусе и его репутации в медицинском сообществе помогли понять, чем жил этот человек. Благодарю их за щедрость времени и духа.

Благодарю Бет Эванс, Шерил Салливан, Скотта Мелло и Шон Крейг; мою лучшую подругу Аннет Росс; любимого Джеффа Майра — за то, что не бросали, а слушали и поддерживали меня в здравом уме. Сами того не осознавая, вы повлияли на мой стиль и голос рассказчика на последующих страницах.

Затем благодарю Джеффа Хиллиарда, который первым рассказал мне о Делле Данте Суториус, и Джона и Сью Эйберов, которые сняли мне жильё — спасибо вам за то, что помогли осуществить моё начинание. Кроме того, я благодарю своих помощников Луиса Флореса и Памелу Уилфингер, которые боролись с моими перфекционизмом и потребностью получать всё \"срочно\".

В такой работе их своевременный вклад абсолютно важен, и без них эта книга бы не появилась.

Как всегда, я благодарна за поддержку и доверие представителям СМИ, в частности, Линде Ваккариелло, старшему редактору журнала \"Cincinnati magazine\", и тележурналистам Энн Александер и Хагит Лимор, которые показали мне новостные ролики и поделились тайными подробностями своего освещения саги о Суториусе.

Благодарю своего агента, Мэтта Байлера из агентства Уильяма Морриса, — крепко целую. Мэтт, я снова благодарю тебя за мудрость и заботу, за руководство, когда ты помогал мне снова написать криминальный рассказ, основанный на реальных событиях. Ты всегда будешь моим другом.

Благодарю своего редактора Джейн Каволина — за энтузиазм и важные структурные предложения. Ты помогла мне больше, чем думаешь.

Однако из всех, кто помогал мне, никто не проявил большего интереса, чем Дебора Суториус. Для меня она стала настоящим другом; я никогда этого не ожидала. В свою очередь, она попросила написать петицию штату Огайо с просьбой оставить Деллу в тюрьме навсегда. Я, конечно, помогла в этом и надеюсь, что об этом не забудут, когда дело дойдет до условно-досрочного освобождения. Хотя поначалу Дебора не хотела, чтобы я писала эту книгу, она раскрыла её потенциальную ценность для всех мужчин и женщин, которые вступают в брак по неправильным соображениям. Может быть, эта история заставит кого-нибудь задуматься — чтобы будущие брачные клятвы не стали фатальными. К вашему сведению, вот адрес:

Департамент реабилитации и исправительных работ штата Огайо

1050 Freeway Drive North

Columbus, Ohio 43229

Кас.: Заключённая с личным номером W038992



\"Сеть для человека[1] — поспешно давать обет, и после обета обдумывать\".

Притчи 20:25



К читателю

Эта книга — документальная. История правдива, люди реальны, диалоги основаны на воспоминаниях участников и проверялись. Я использовала псевдонимы для трёх бойфрендов Деллы, чьи имена отмечены звёздочками: Сид Дэвис*, Джефф Фримен*, Брайан Пауэлл*. Я так поступила, чтобы защитить невинных.

Мой рассказ основан на интервью с десятками свидетелей, которые достаточно любезно поделились своими историями. Именно благодаря их воспоминаниям и мыслям я смогла представить Деллу и воссоздать события так, как они происходили на самом деле. Мне не раз удавалось побеседовать с Деллой лицом к лицу. Я считаю, что верно передала её сущность. Стоит отметить, что она продолжает отрицать свою вину в смерти Дэррила Суториуса. Она не стала говорить об угрозах, которыми, как говорят, осыпала бывших мужей и любовников.

Хотя это документальная работа, я позволила себе определённые вольности в повествовании, в основном связанные со временем событий. Я упоминаю об этом, хотя внесённые изменения весьма незначительны. Как всегда, мои книги основаны на тысячах страниц судебных протоколов, полицейских интервью и газетных репортажей.

Раз уж я заговорила о подлинности событий, позвольте мне официально заявить, что моё имя было дано мне при рождении. Афродитой звали мать моей матери. По происхождению я наполовину гречанка, наполовину англичанка. Временами приходилось доставать свои водительские права, чтобы доказать, что да, меня действительно так зовут. Это не псевдоним, и я говорю вам это потому, что меня вечно спрашивают.



Часть первая. Треугольник

1

Он был огромным, определённо с избыточным весом, и заказывал обед так, словно это был его последний ужин. Дэррил был таким; он очень внимательно читал меню. Важно заказать нужное вино, знать все фирменные блюда заведения, а официантов по именам. Он часто посещал \"Primavista\", итальянское бистро на Прайс-Хилл, но сегодня днём ему всё не нравилось, и он не обращал особого внимания на Дика Брансмана, своего 25-летнего друга, который сидел напротив и рассказывал о новом частном гольф-клубе в Хилтон-Хед. Дэррил и Дик оба были заядлыми гольфистами. Вдвоём они только что смотрели квартиру Дика на берегу океана, и Дик уже так сильно скучал по ней, что поговаривал о покупке таймшера на более длительный срок.

Дэррилу тут нравилось; именно здесь он провёл самые счастливые дни с первой женой и детьми. Однако за обедом он казался равнодушным. К тому времени, когда принесли еду, Дэррил и вовсе помрачнел. Он избегал разговора. Его взгляд не отрывался от окон во всю стену. Это было непохоже на него — оставлять еду остывать и размышлять со сверхъестественно отстранённым выражением лица. Он смотрел на склоны Цинциннати так, словно видел Семь холмов Рима. Ему было всего 55 лет, но в тот момент он выглядел абсолютно старым.



Дэррил Суториус



Закончив изучать городской пейзаж, бросив взгляд на тени, отбрасываемые башней Кэрью, где его новой жене делали причёску, доктор Дэррил Суториус так увлёкся разделкой телячьей отбивной, что Дик невольно провёл параллель — наверное, так же Дэррил рассекал артерии в операционной. Будучи страховым агентом, Дик понятия не имел, какие мысли крутятся в голове хирурга, но Дэррил, казалось, был так сосредоточен на первом блюде, как будто артишоки и грибы были необходимы для ответственной операции по шунтированию.

— Нелегко быть твоим другом, — наконец пробормотал Дик.

— У меня проблемы с Деборой, — признался Дэррил. — Она только что объявила, что выходит замуж.

— Так это же здорово!

— Не знаю. Эта её свадьба… мне всё это не особо нравится.

— Где она выходит замуж?

— Ещё не решила, но они с Биллом заявились вчера, и, кажется, она планирует свадьбу века. Для начала, она хочет, чтобы службу транслировали через спутник в Коламбус.

— Приятель, это удовольствие не из дешёвых!

— А Данте закатила мне по этому поводу истерику.

— Ну, она твоя жена, Дэррил, но вряд ли у неё есть какое-либо право голоса в отношении того, сколько тебе тратить на свадьбу собственной дочери.

— Знаю, Дик.

— Ты же кардиохирург, значит деньги у тебя точно есть.

— Ну, это не совсем так.

— Да ладно тебе, Дэррил. Прекрати эти дурацкие разговоры.

Когда их разговор затих, Дэррил полностью занялся нарезкой телятины. Затем, съев несколько кусков, он внезапно отложил приборы. По какой-то причине здоровяк не ел, а только подливал каберне.

Конечно, Дэррил и раньше бывал угрюмым, но сегодня он был особенно мрачен и молчалив. Это было как-то странно.

Приближалось Рождество, сезон отпусков, но Дэррил не находил себе места. Дик мгновенно это заметил, когда они встретились и пошли покупать жёнам подарки — обычный ритуал, ради которого оба заканчивали рабочий день пораньше. Вроде как нужно веселиться, но Дэррил вёл себя как-то странно. Дик пошутил над Дэррилом по поводу его игры в гольф, напомнив ему, что после обеда они собирались в загородный клуб. День был необычно тёплым для декабря в Огайо, и Дик планировал обыграть Дэррила в короткой партии в Беккет-Ридж.

Недоумение Дика о поведении Дэррила начались ещё у ювелира. Сначала друг расплывался в улыбке, радуясь круизу по Средиземноморью, который только что заказал на \"Renaissance\" — по его словам, лучшей круизной линии в мире. Дэррил сказал, что Данте давно ждёт круиз в подарок — она так часто намекала на это, а ещё одна шуба станет для неё дополнительным сюрпризом. Норковая шубка ему страшно понравилась, и купил её для жены спонтанно.

Но потом Дэррил заметно помрачнел, когда выбрал для Данте теннисный браслет с бриллиантами. Оказалось, он стоит больше, чем он ожидал. Конечно, Дик одобрил такой подарок. Браслет был элегантным, не броским; он полностью соответствовал индивидуальности Данте. Дэррил считал, что его жена должна носить только бриллианты высшей категории; он закрывал глаза и воображал, как они стекают с её изящного фарфорового запястья. Он надеялся, что браслет ей понравится, но, похоже, его одолевали какие-то сомнения.

Когда двое приятелей заказали кофе, хирург отказался от десерта. Его взгляд скользил по многочисленным зданиям в центре города — высоткам, возвышающимся над рекой Огайо. Дик отпустил несколько шуточек об отце невесты, но Дэррилу, казалось, было все равно. Хирург не поднимал головы. Можно было бы подумать, что у Дэррила какая-то серьёзная депрессия, но Дик об этом не задумывался. Тем не менее, его встревожило странное поведение друга, особенно когда у Дэррила зазвонил пейджер, и тот объявил, что гольф отменяется.

Как обычно, Данте перенесла встречу с парикмахером в косметическом салоне \"Paragon\" и свела стилиста с ума требованиями к дополнительным услугам и специализированному окрашиванию. Теперь она звонила Дэррилу и меняла планы на ужин. Ей хотелось поужинать в центре города, в \"Ла Норманди\", а ещё пусть он купит билеты на \"Щелкунчика\".

Закончив общаться с мужем, Данте снова позвонила администратору салона \"Paragon\" и сказала, что сначала хотела частичное мелирование фольгой, а теперь ей нужно просто тонирование. Через несколько минут она снова перезвонила и сказала, что хочет глянцевый блеск с мелированием фольгой и придёт на час позже. Секретарша в \"Paragon\" слегка разозлилась, но Данте умела добиваться своего. Если её обычная парикмахерша Синди занята, ничего страшного. Ей всё равно, кто с ней будет работать. За последние несколько месяцев голову Данте уложили практически все стилисты в заведении. У Данте был такой беспорядочный график, что сотрудники \"Paragon\" всерьёз считали, что она снимает номер в \"Omni Netherland Plaza\" — шикарном отеле, расположенном в башне наверху.

Пока косметологи в форменных халатах стояли у стойки администратора, и смеялись над тем, что у неё, вероятно, какое-то свидание днём, Данте Суториус прошла через фойе вестибюля отеля, спустилась по великолепной лестнице, уложенной итальянским мрамором, и поднялась на отдельном лифте на первый этаж. Когда она появилась в бежевом костюме от \"Армани\", длинной норковой шубке и туфлях \"Ferragamo\", все повернули головы. Угловатые очертания её лица расплывались в свете ламп, и девушки в \"Paragon\" резко замолчали, приветствуя женщину 40 с чем-то лет с мягким голосом, как особу королевской крови.

У Данте была одна особенность — она привлекала всеобщее внимание.



2

Миссис Сурориус никогда не распространялась о своей личной жизни, особенно парикмахершам. Её стилист Синди не могла в это поверить. Данте провела так много времени в салоне, но упоминала лишь об отпуске или какие процедуры она заказала на эксклюзивном курорте – и больше ничего. Пожалуй, единственный раз Данте немного разоткровенничалась в тот день, когда пришла в салон в ярости из-за того, что у неё украли чемодан \"Louis Vuitton\". В остальном она ничего не рассказывала ни о своём состоянии, ни о прошлых любовниках и подругах, ни даже о муже.

Синди знала, что Данте живёт в городке Симмз, только из-за адреса, указанного в платёжных чеках. Она недоумевала: эта женщина так далеко ездит до центра города, расположенного в добрых получасе езды к югу от её шикарного района, требует к себе особого отношения, а затем почти ничего не оставляет на чаевые. Когда время позволяло, Данте иногда заходила в салоны рядом с домом, но, по её словам, ни один из них не соответствует её ожиданиям. Однажды, просто из любопытства, Синди задала вопрос подругам в близлежащем городке Монтгомери, но никто не вспомнил клиентку по имени Данте.

Это верно, Данте \"не отсвечивала\". Она часто пользовалась своим именем, чтобы держать других на расстоянии; иногда она просто что-то выдумывала.

В городке Симмз Данте была призраком, который проносится мимо красных кирпичей и белых ставен, прячется за фирменными солнцезащитными очками от \"Гуччи\", неторопливо ездит в тёмном \"Ягуаре\" или белом \"Лексусе\". У неё каждый золотистый волосок на голове находится на своём месте. Она старательно выглядит так, словно только что сошла со страниц журнала \"Вог\". Соседи видели её на различных собраниях социального комитета, на коротких неформальных встречах, на небольшой болтовне у тёплого камина, где все разговоры шли только о погоде, местных новостях или скандалах в СМИ — там она сидела тихо и скромно, будто истинная аристократка.

Часто у неё не было своего мнения, но она всегда могла что-то сказать об Симпсоне и о том, насколько ужасно он обошёлся с Николь[2]. Ей нравилось унижать О. Джея, и в целом она производила впечатление мужененавистницы. Тем не менее она почти ничего не рассказывала о себе. Никто по-настоящему не знал Данте.

Но, конечно, она же новичок в этом районе. Они с хирургом женаты всего несколько месяцев. Они едва переехали. Постепенно она пыталась влиться в окружающую жизнь, и соседям нужно было дать ей шанс. Несомненно, за всеми этими дизайнерскими лейблами стоит добрая душа.

Дом на Симмз-ридж был всего лишь стартовым домом для молодожёнов. Очевидно, она была не слишком высокого мнения о нетронутом особняке, потому что едва они туда приехали, она обзвонила всех декораторов и подрядчиков в городе с вопросами о его перестройке. Хотя место было и так красивым, оно просто не соответствовало её запросам. Близкая соседка, Кэти Боуэн, владелица титульной компании, умудрилась задержаться в доме Данте после заседания комитета, где обсуждались детали ежегодного пикника. У Данте было не так уж много времени на организацию мероприятия. Она направлялась в СПА-центр \"Doral Spa\" в Майами, причём без мужа, но предложила свою помощь на благо района.

На самом деле Кэти очень удивилась, что Данте вообще проявила какой-либо интерес к пикнику. Когда элегантная леди предложила добавить в программу мероприятия поездку на сенном фургоне и деревенские танцы, а также вызывалась проверить, будет ли для этого свободен особняк напротив в районе Севен Гейблз, на Кэти это произвело впечатление. У Данте не было своих детей, поэтому казалось странным, что эта женщина средних лет, склонная к путешествиям, занимается такими детскими развлечениями.

Данте, очевидно, была знакома с жителями Севен Гейблз — гораздо более дорогого района, где дома похожи на особняки. Кэти хорошо знала величественный дом, о котором говорила Данте — с большой круглой подъездной дорожкой. Она видела его бесчисленное количество раз.

Данте предложила использовать его либо для пикников, либо для местных встреч девочек-скаутов, и Кэти сочла это очень удачным решением. Данте сказала, что всё проверит. Она была уверена, что с этим не будет проблем. Со своей стороны, Кэти Боуэн никогда не каталась на сенном фургоне; такие идеи даже не приходили ей в голову. Внезапно миссис Суториус показалась не такой уж надменной аристократкой.

Вот она, стоит рядом со своим маленьким роялем, на заднем плане — огромная люстра, на каждом дюйме дома — богато украшенные зеркала и золотая лепнина, подаёт чай и печенье в чайном сервизе из чистого серебра и говорит о сене. \"Всё это так забавно\", — подумала Кэти, разглядывая портрет Данте, висящий на видном месте в столовой. Художнику картина не особо удалась, решила Кэти; хозяйка дома не была на нём похожа на себя.

В жизни Данте была намного прекраснее. Её макияж, например, был почти идеальным, а не таким чрезмерным, как на картине. Кэти была очарована карими глазами Данте, её мягкими, пухлыми губами. Всё у Данте было утончённым; черты её лица были идеальны, как у модели. Всё в ней было изысканным; даже кожа безупречна. И было что-то особенное в её манерах, в том, как она держалась: она казалась выше остальных. По мнению Кэти, Данте вполне могла быть кинозвездой. Она выглядела как нечто среднее между Фэй Данауэй и Мией Фэрроу, только моложе.

Те, кто оказывал Данте косметические услуги в этом районе, работали в Олд Монтгомери — эксклюзивном городке, обслуживающем ультра-богатые районы Цинциннати в Индиан-Хилл. В тех редких случаях, когда миссис Суториус выходила в свет, она навещала коллег мужа в этом шикарном месте, где каменные особняки тянутся вдоль холмов, а большинство домов обслуживаются той или иной домашней прислугой. Кэти и другие члены социального комитета решили, что Данте ведёт себя, как Жаклин Кеннеди-Онассис; она полностью владела собой в любой обстановке, была импозантной и уверенной в себе. Она много говорила об Индиан-Хилле, и вполне логично, что ей это нравилось; поскольку она была женой лучшего хирурга, то заслуживала самого лучшего. Общество врачей в Симмз-Крик было для неё неподходящим.

Даже не пытаясь, Данте запугала большинство членов социального комитета. Единственной, кто не испугался её, была Бет Эванс, и отчасти потому, что Бет работала в больнице \"Bethesda North\" и была знакома с репутацией доктора Суториуса. В глубине души Бет подозревала, что Данте пускает пыль в глаза.

Бет знала, что Симмз-Крик — респектабельное высококлассное место, как никогда подходящее для воспитания детей. Она гордилась, даже радовалась от того, что живёт там. Её дом был хорошо обставлен, с большой гостиной, камином и множеством комнат с антиквариатом. И что с того, что она не может конкурировать с шикарной жизнью в Индиан-Хилла? Она никогда и не мечтала жить во дворце. Бет было комфортно с самой собой, с ролью мамы и жены, с соседями в округе, где баскетбольное кольцо было иногда желанным дополнением к подъездной дорожке. Она не понимала, почему Данте так себя ведёт. Бет видела Данте насквозь. Начнём с того, что Бет лично знала, насколько грубо доктор Суториус общается с персоналом в больнице. Бет очень хотелось узнать, выслушивает ли Данте такие же тирады хирурга дома. Ей было инстинктивно жаль Данте. Никакие меховые шубы, никакие круизы или бриллианты не стоили того, чтобы ей приходилось мириться с его капризами.

Когда Данте изображала из себя послушную жену, будто озабочена исключительно карьерой Дэррила, Бет на это не купилась. Данте сказала, что они поселились в Симмз-Крик, потому что это недалеко от больницы \"Bethesda North\", но Бет много слышала о Суториусе и его замашках, так что это как-то не вязалось. Если бы он мог позволить себе жить где-нибудь получше, он бы так и сделал.

Данте хвасталась, что высоко ценит чувство ответственности мужа перед пациентами и его заслуженную репутацию, но Бет знала обратное. В медицинском сообществе Дэррила Суториуса тихо ненавидели. Те, кто его не боялся, казалось, старались держаться от него подальше. Неужели Данте об этом неизвестно? Бет начало казаться, что, возможно, практика доктора терпит крах. По слухам в больнице она знала, что количество обращений к нему неуклонно сокращается.

Конечно, Суториус работает и с другими больницами в городе, поэтому знать абсолютно всё невозможно. Бет искала настоящей сенсации.

Кое-что не давало ей покоя. Данте, казалась, денег не считает. Бет не верила, что она всё это получила в наследство, но вполне возможно, что Данте была замужем раньше и за богатым мужчиной. Бет недоумевала, откуда в доме Суториусов столько антиквариата из Палм-Бич?

По крайней мере, кем бы ни была эта Данте, она не родилась богатой. Она слишком усердно работала, решила Бет; её движения слишком наигранны, не естественны. Очевидно, что доктор женился на ней, потому что хотел красивую и воспитанную жену, которая идёт с ним под руку; ему хотелось затмить всех. Миссис Суториус пыталась создать впечатление, что происходит из старых, очень обеспеченных семей. Она хвасталась, что ни дня в жизни не работала. Но Бет всё это казалось фальшивым. Всё в этой женщине казалось фальшивкой.



Дэррил и Данте



Когда Данте стала председательницей социального комитета, Бет с радостью предложила свою помощь. В любом случае, работа была лёгкой, заодно появлялся прекрасный предлог для обеих побольше общаться. Бет занималась медицинскими записями прямо на дому, поэтому могла без особых усилий планировать своё время, приходить, когда Дэррила не было дома, и помогать Данте с листовками и списками покупок. Для Бет общение с Данте была предметом особой гордости, особенно с учётом того, что больше никому не удавалось проникнуть в дом Суториусов. Она подумала, что будет здорово пообщаться с этой женщиной хотя бы для того, чтобы узнать несколько сплетен о печально известном хирурге.

Гардероб Данте не давал Бет покоя. Почему Данте всегда одета в накрахмаленные белые блузки и дорогие костюмы? Бет не понимала, почему Данте никогда не распускает волосы, почему одевается в норковую шубу в такие магазины как Thriftway[3] и Kenwood Mall[4]. Даже когда жена хирурга выходила на обычную прогулку, она всё равно надевала что-нибудь от известных брендов, её никогда не видели в джинсах. Она была привередлива и настолько разборчива, что даже держала специальную переноску для маленькой белой дворняжки, что Бет сочла абсурдом.

Соседи любили посплетничать о высокомерном поведении Данте, о её одежде с принтами от Лауры Эшли и благородных манерах. Она была полной противоположностью Дэррилу, который, казалось, жил на работе и всегда носил в кармане стетоскоп. Одна из её соседок, Гейл, навсегда запомнила картинку: Дэррил в спортивных штанах ползает в древесной щепе и мульче над цветущим растением, а его жена сидит неподалёку на тенистой веранде в белом хлопчатобумажном наряде, свежем, как маргаритка. Высокий стакан чая со льдом и долькой лимона казался для Данте скорее аксессуаром, чем напитком. Она осторожно потягивала его, наблюдая, как вспотевший муж ходит по двору с гримасой на лице.

— Когда они только переехали, мы с Бет пришли к ним с тарелкой печенья и пробыли там около 15 минут. Доктор казался счастлив со своей женой, — вспоминает одна из соседок, Триш Берд. — Она была для него, как домашняя зверушка. Вы бы видели, с какой любовью он на неё смотрел. Она всё изображала из себя эдакую даму голубой крови. Мне показалось, что она ужасно разоделась для субботнего дня, только для того чтобы просто ходить по дому. Я подумала, что она, возможно, раньше жила в каком-то другом месте. Я обычно так не одеваюсь в выходные.



3

Пока Дэррил выбирал рождественские подарки для жены и детей, Данте выкроила время пригласить Бет на ланч. Они поужинали в \"Fridays\", заведении TGIF. В пригороде Огайо всё время открывались всё новые и новые рестораны этой сети. Когда она возвращалась из дамской комнаты, какой-то парень сунул Данте свою визитную карточку, на обороте которой было написано: \"Жду звонка\". Данте посмеялась над ним, он делал ей знаки ещё за барной стойкой, и Бет это показалось забавным. Однако для неё стало неожиданностью, что Данте вообще взяла у него карточку и проявила такой интерес.

— Он не такой толстый, как Дэррил, — пошутила Данте, — так что, если я с ним пересплю, то хотя бы не задохнусь в постели.

Недели спустя Данте призналась, что она от скуки встретилась с парнем за ланчем. Бет не в первый раз слышала рассказы Данте об изменах Дэррилу. Богобоязненной католичке Бет это не нравилось то, хотя речь шла всего лишь о невинном флирте.

На первом совместном ланче Данте почти ничего не ела, чему Бет даже не удивилась. Она заказала кучу закусок, но вся еда заветрилась. Бет же была любительницей поесть. Вечно сидящая на диете и борющаяся с лишним весом, она уплела бутерброд и едва удерживала себя от того, чтобы не налечь на закуски, но в итоге не устояла.

Любой, кто посмотрел бы на них, подумал бы, что эти женщины — неподходящая пара подруг. Во-первых, Бет была на голову выше Данте и не такой утонченной. Она казалась гораздо более приземлённой, более реальной. На ней были повседневные брюки и соответствующий шерстяной свитер приглушённых тонов, в то время как Данте, казалось, выделялась своим белым шёлковым платьем от \"Emanuel Ungaro\", больше подходящим для послеобеденного чаепития в нью-йоркском отеле \"Plaza\".

Данте настояла на выпивке. Было очевидно, что ей хочется в чём-то признаться, поэтому Бет сделала исключение и выпила бокал \"шабли\". Сначала Данте начала с каких-то непонятных жалоб, что Дэррил — дешёвка, что он тратит слишком много денег на детей и их непомерно дорогое образование в колледже — обычные жалобы во втором браке. Но через час Данте перешла на откровенности. Когда она упомянула, что Дэррил полное ничтожество в постели, Бет притворилась, что не расслышала.

Пока они рассматривали красные и белые полосы пластиковой скатерти, Данте нервно перебирала десертное меню. Сама того не осознавая, Данте вернулась в прошлое. Это было нечто. \"На неё жутко смотреть,\" — думала Бет. Она будто вошла в транс. Данте казалась другой, испуганной и внезапно помолодевшей. Когда она говорила, её голос напоминал какую-то маленькую девочку, которой сильно доставалось от матери. Данте говорила, что у матери были свои мрачные тайны. Она намекнула, что мама была злой. Бет узнала, что отец Данте умер, когда та была ещё маленькой, и Данте чувствовала себя сиротой. Едва повзрослев, она сбежала из дома, даже не закончив частную среднюю школу. С тех пор Данте почти не общается с матерью.

Она описывала детство так, словно это был дурной сон, не переставая просить Бет чтобы та никогда и ничего другим не рассказывала; ей не хочется, чтобы соседи сплетничали у неё за спиной. Печальная история Данте закончилась настойчивыми утверждениями, что мать никогда её не любила, не целовала и не обнимала. Данте рассказывала, что её держали на руках только на похоронах отца.

— Ах ты бедняжка, — сказала Бет, похлопывая её по плечу.

Данте была готова расплакаться:

— Ты такая хорошая мама своим мальчикам. Жаль, что у меня не было такой мамы, как ты, — выпалила она.

— О, я не идеальная мама, — заверила её Бет. — Я слишком легкомысленная.

— Нет, ты именно такая мать, о какой я всегда мечтала. Ты любишь своих детей. Если бы ты только знала, как мама проявляла ко мне любовь. Она ошпаривала мне руки кипятком!

— Что? Зачем?

— Мне нужно было идти в школу, я ела пшеничную кашу и недостаточно быстро. Каша была горячая, и я ждала, пока она остынет.

Глаза Данте снова наполнились слезами, и она попыталась сдержать их.

— И она ошпарила мне руки кипятком, чтобы я знала, что такое по-настоящему горячо.

— О, Боже мой!

— Ты понятия не имеешь, Бет, насколько она была жестока. Вот почему я почти никогда не говорю о ней. Когда я увидела тебя с твоими мальчиками, я пожалела, что моя мать была такой. Для меня она уже умерла.

— Но она ведь жива, верно?

— Ну, да, но я просто не хочу с ней общаться.

— Она знает, что ты замужем за Дэррилом?

— Конечно, Бет, ведь этой женщине больше нечем заняться, кроме как следить за мной. Сёстры ей много чего обо мне рассказывают, но мне вообще-то плевать, лишь бы они не давали ей номер моего телефона. Просто не хочу, чтобы она была рядом со мной, и если у неё когда-нибудь хватит наглости позвонить, я велела Дэррилу с ней не разговаривать.

— Ты запретила Дэррилу с ней говорить?

— Бет, она вечно мне завидовала. Едва я впускала её в свою жизнь, она вечно делала мне всякие гадости.

— Что ты имеешь в виду?

— Уже не хочется даже вспоминать. Но говорю тебе: не приведи её Господь ещё что-нибудь мне сделать.

— Но она твоя мать, Данте. Почему бы тебе не подумать о...

— Ты просто не понимаешь, что она за человек.

После обеда Бет встретилась с подругой Пэт, и они пригласили Данте сходить с детьми на \"Историю игрушек\"[5]. Данте всю дорогу домой в машине дышала ядом на избалованную дочь Дэррила. Едва её рассказ стал обрастать подробностями, подруги заметили, что мягкий голос женщины куда-то пропал, а потом она и вовсе стала выходить из себя.

Очевидно, ей не давала покоя мысль, что Дебби выходит замуж и устраивает по этому случаю какое-то большое и пышное торжество. Данте не считала, что должна за это платить, и, по её словам, Дэррил, похоже, тоже не в восторге от грандиозного свадебного банкета. Данте сказала, что эта взбалмошная девчонка просто пользуется его доверчивостью, и добавила, что Дэррил сначала радовался помолвке дочери, а потом разозлился. Данте придерживалась мнения, что Дебора слишком много хочет от отца. Она пошутила, что Дэррилу, возможно, нужно обратиться к психиатру, прежде чем всё это закончится.

Пэт слушала и ничего не говорила в ответ.

Пока Данте бушевала по поводу того, какие у Дэррила неблагодарные дети, которые понимают только знаки доллара, Пэт сидела с каменным лицом. Данте жаловалась, что Дэррил платит такие большие алиментов, а его дети получают всё на свете. Она считала, что Деборе следует поумерить пыл и устроить самую простую свадьбу. Ей хотелось, чтобы Дэррил тоже спустился с небес на землю.

Когда женщины высадили её, Пэт только молвила, что как-то неуместно со стороны Данте выставлять доктора этаким маниакально-депрессивным психом. Ей казалось неправильным винить Дэррила за смешанные чувства по поводу свадьбы старшей дочери — это было вполне естественно. Она сказала Бет, что Данте ей безразлична. В глазах Пэт от этой высокомерной женщины больше проблем, чем она того стоила, и чем больше Бет защищала её, тем меньше Пэт хотелось общаться с ней дальше.

По какой-то причине от Данте у неё мурашки бегали по коже.

Конечно, Бет смотрела на Данте иначе. Она утверждала, что женщине нужно кому-то довериться, и Бет хотелось быть рядом в трудную минуту.



4

Дэррил Суториус достаточно неплохо зарабатывал, но и он не избежал финансовых проблем. Его возмущало, что приходится платить первой жене столько денег каждый месяц, а ещё больше возмущало, что дети постоянно приходят к нему за подачками. Поскольку трое из них учились в колледже, а четвёртый собирался поступать, в ближайшие 12 лет ему придётся выложить 250 тыс. долларов, и это ещё по весьма скромным оценкам. Не так чтобы он сильно возражал против таких трат, просто считал, что никто этого не ценит.

На протяжении многих лет деньги доставляли Дэррилу сплошные неприятности. Он использовал их для контроля над детьми, но в итоге дочь Бекки ослушалась его настояний поступить в университет Лиги Плюща[6] под угрозой отказа оплачивать её обучение. Ей удалось получить стипендию за спортивные достижения, и она сбежала в университет в Северной Каролине, который он бы никогда не одобрял. С тех пор они больше не общались — отчасти потому, что Дэррил отказался выделять ей деньги даже на учебники.

Ещё старшая Дебора – она проучилась 4 года и теперь работала в университете Ксавье над дипломной работой, но без каких-либо конкретных мыслей о карьере. Дэррилу это очень не нравилось. Он молчал, пока не подошло время платить за обучение, и тут он просто взорвался. Он терпеть не мог тратить деньги впустую и отчаянно пытался что-то Деборе втолковать, но та его не слушала.

Однако когда речь шла о том, чтобы выбрасывать деньги на ветер, то тут не было равных его единственному сыну Джону. Дэррил мечтал, чтобы тот пошёл по его стопам, стал врачом и обосновался в медицинском сообществе Цинциннати. Вместо этого Джон недавно бросил Пенсильванский университет и спускал отцовские деньги на девушек и горнолыжные курорты. Год обучения в университете стоил 21 тыс. долларов — Дэррил был в ярости. Больше, чем в кого-либо из своих детей, он больше всего вложил в Джона, а сын всё пустил по ветру.

В качестве компромиссного варианта Джон устроился механиком в автосервис. Он рассматривал возможность вернуться в Университет в следующем семестре, но Дэррил страшно огорчился, когда сын отказался поступать в Лигу Плюща. Конечно, оставалась ещё дочь Крисси, но казалось, что девушку тоже совсем не интересуют Гарвард или Йель.

Однако намного сильнее ударили его по кошельку проблемы на работе, которые создавали врачам и здравоохранению законодатели. Поскольку старая система платных услуг больше не действовала, частная практика приносила Дэррилу всё меньше и меньше денег. Теперь всё решали здравоохранительные организации.

Конечно, заработать более 300 тыс. долларов в год было не так уж и невозможно, но для Дэррила это были не такие уж большие деньги, особенно когда он привык разъезжать на спортивных автомобилях \"Porsche\" и \"Mercedes\" и летать только бизнес-классом. Дэррил мечтал о старых добрых временах, когда всем заправлял \"Голубой крест\"[7]. Но с приходом Клинтона в Белый дом эти мечты уже вряд ли станут реальностью.

Больше, чем когда-либо, Дэррил жил не по средствам. К моменту женитьбы на Данте оказалось, что ему приходится брать в долг для оплаты ипотеки, причём весьма значительные суммы. Внезапно он утонул в счетах по кредитным картам, членских взносах и налоговых платежах.

Что касается проблем со здравоохранительными организациями, то речь шла не столько о прибыли, хотя это было главным, сколько о достойном уходе за пациентами. Пациентов стали хуже лечить, потому что по мнению этих самых организаций, так намного выгоднее. Суториусу казалось, что компании, оказывающие медицинскую помощь, в погоне за прибылью отказывают пациентам в необходимом и заслуженном уходе. Он неоднократно обсуждал данный вопрос с коллегами, поскольку его это бесило.

Коли уж на то пошло, Суториус был врачом до мозга костей. Он был лучшим в том, что делал. И он принадлежал к старой школе, когда ещё не было отдельных специалистов в каждой области, так что он всем занимался лично. Он был хирургом среди хирургов. И ему было не всё равно.

Помимо трений со здравоохранительными организациями, у Суториуса имелись проблемы в рамках его специализации. Дэррил занимался грудной клеткой и кардиохирургией — оперировал сердце и лёгкие, — но сфера деятельности кардинально изменилась по сравнению с теми днями, когда он впервые начал работать 25 лет назад. Во-первых, Суториус не обучался операциям на открытом сердце. Кое-какие операции он выполнял в больнице Христа, но, по большому счёту, его вытесняли более молодые хирурги с первоклассной медицинской подготовкой. За несколько лет до этого Суториус ездил в Хьюстон осваивать новую специальность. Он прослушал несколько курсов, но от этого у него не прибавилось конкурентоспособности в работе с открытым сердцем.

Хотя Суториус, безусловно, считался одним из лучших кардиохирургов в городе и по-прежнему выполнял множество сердечно-сосудистых процедур, таких как шунтирование и прочистка закупоренных артерий, в последнее время он больше занимался грудной клеткой, и очень расстраивался по этому поводу.

По его мнению, он тратил слишком много времени на чтение сонограмм сонных артерий и интерпретацию сосудистых анализов, что совсем нельзя назвать гламурной работой. Ему хотелось работать в операционной. А Суториус был из тех, кто делает из мухи слона. Если дела шли не совсем так, как ему хотелось. Если он не был первым, то чувствовал, что его миру приходит конец.

По его мнению, карьера уже катилась по наклонной плоскости.

Данте, естественно, очень беспокоилась. Её муж уже не казался тем счастливым парнем, за которого она вышла замуж несколько месяцев назад. Не зная, к кому обратиться, она решила позвонить старому другу Дэррила, Дэвиду Зельцеру, который знал Суториуса со времён совместной работы ординаторами-хирургами, когда они поочерёдно работали в операционной ветеранской больницы в Цинциннати.

Данте откровенно рассказала доктору Зельцеру, что муж крайне подавлен и стесняется обратиться за помощью. Поскольку Дэррил работал хирургом в больнице Христа, Данте не была уверена, согласится ли он встретиться с кем-либо из её сотрудников, но она все равно хотела договориться о встрече с Зельцером. Она изо всех сил старалась устроить для Дэррила какое-нибудь психиатрическое освидетельствование.

Когда Данте позвонила и отменила встречу несколько дней спустя, она объяснила Зельцеру, что назначила встречу с каким-то психоаналитиком из Хайленда, так что ему не о чем беспокоиться. Ей казалось, что Дэррил это лучше воспримет, и сожалела о том, что отняла у доктора время.

Зельцер общался с Суториусом весьма постольку-поскольку. Они время от времени встречались в приёмном покое больницы, обменивались несколькими любезностями, и на этом всё заканчивалось. Вообще-то они не работали вместе. Так что Зельцер никогда не замечал за Суториусом каких-либо психологических проблем.

Услышав об ухудшении психического состояния своего коллеги, он немного опешил. Казалось, речь шла совсем не о том Дэрриле, которого он знал. Суториус был либо спокоен и поглощён работой, либо впадал в истерику из-за чьей-то профессиональной неадекватности. Да, он человек настроения, но никогда не унывает.

Суториус требовал совершенства и иногда мог относиться к себе слишком строго, но всё же хирург, казалось, вполне способен наслаждаться радостями жизни. По мнению Зельцера, его старый приятель по медицинской школе никогда не терял чувства юмора; Суториус всегда был готов сострить.

По случайному совпадению, Зельцер видел Суториуса всего за несколько дней до того, как ему позвонила Данте, но, насколько он мог судить, в поведении хирурга не было ничего подозрительного. Болтая в комнате отдыха врачей, Суториус казался вполне самим собой.



5

Чем больше Дебора боролась за свою достойную свадьбу, тем больше чувствовала себя скороваркой, которая вот-вот взорвётся. Больше всего её бесило, что никак не удавалось побыть наедине с отцом. Он был так привязан к Данте, что даже отказывался без своей второй половинки перекусить. Дебора пребывала в растерянности. Отец никогда раньше так с ней не обращался. Она была его первенцем, его любимицей; он всегда находил для неё время наедине.

Дебора ждала каких-то перемен, но ситуация не менялась. Её это бесило и мешало радоваться выбору свадебного платья и торта.

Хотя жених предложил заплатить за всё самому, вопрос между Деборой и отцом так и висел. Она хотела получить от него благословение и одобрение, чтобы он тоже в этом участвовал.

Двумя годами ранее, когда родители впервые решили развестись, Дебора единственная поддержала отца. Дэррил тогда был похож на заблудшую овцу — в панике, не знал, как вести домашнее хозяйство в одиночку и жить в тесной квартире. Теперь она чувствовала себя бесполезной.

— Я не чувствовала себя его дочерью, — признаётся Дебора. — До встречи с Данте папа всю жизнь боялся остаться один. Я воспринимала себя его мамой, а его — подростком. Он плакался и говорил мне, что его никто никогда не полюбит, что он так и останется одиноким стариком.

Тогда Деборе было жаль его. Хотя она категорически не принимала развод родителей, даже в глубине души считая, что отец получил по заслугам за то, что развалил семью, ей было неприятно видеть его таким подавленным. Чувствительная девушка и художник — они с отцом провели много времени вместе, рисуя портреты в подвале его квартиры. Так они коротали время и отвлекались от проблем. Деборе хотелось снова вернуться в те дни.

Конечно, Дебора бы не возражала, если бы родители снова были вместе, а пока она была для отца той жилеткой, в которую он плакался. Она поддерживала его, пока он не начал встречаться с Лизой Джонсон, девушкой на 20 лет моложе него. Дебора с самого начала считала, что Лиза встречается с отцом только из-за денег.

Мысль, что отец встречается с этой девушке, тем более что его намерения, казалось, были весьма серьёзны, Деборе совсем не нравилась. Ей было трудно смириться с тем, что они стали жить вместе, не говоря уже о шикарном таунхаусе в Блу-Эш, где они сразу свили уютное семейное гнёздышко. Всё это раздражало. Всякий раз, как Дебора приезжала, Лиза вела себя подчёркнуто сексуально, что это заканчивалось взаимными перебранками. Дебора решила, что Лиза не любит отца.

Несколько месяцев вносила Лиза разлад в отношения Деборы с отцом, но в конце концов Дебора поняла, что оно того не стоит. Она решила отнестись к этому по-взрослому и сделала всё возможное, чтобы сохранять с Лизой приятельские отношения. Ради отца.

Однако мама Деборы, Джанет, ко всему отнеслась иначе. Она добросовестно исполняла роль жены в течение 30 лет: не изменяла, терпела странные выходки Дэррила, мирилась с его вспышками гнева, — а в награду он только унизил её тем, что бросил. Понятно, что Джен это не понравилось. Была бы на то её воля, все четверо детей ушли бы от Дэррила. Тогда её счастью не было бы предела, но чем больше она призывала детей держаться от отца подальше, тем меньше они её слушали.

В первые дни развода дети Суториусов по-прежнему поддерживали особые отношения с Дэррилом. Он был для них голосом разума, человеком, к которому они обращались в трудную минуту. Он лучше всех справлялся с трудностями, никогда не обвинял их в таких вещах, как автомобильная авария или неудача в школе, и они доверяли его мнению. У него была грубоватая внешность, но внутри он был как слоёный торт; они знали, как сильно он беспокоится о них и насколько несчастен из-за разрыва брака. Конечно, никому из детей не нравилось, что отец встречается с другими женщинами, но они были достаточно ему преданы и со всем мирились.

Когда он стал появляться на бейсбольных играх дочери Бекки под руку с Лизой, все дочери только улыбались и вели себя вежливо. Джон тоже не проявлял эмоций. Единственной, кто насторожился, была Джен. Она очень разволновалась. Ей было неприятно видеть, как бывший муж водит с собой женщину, которая годится ему в дочери, особенно на школьные мероприятия, где об этом будет судачить вся округа.

Но сплетни соседей волновали Дэррила меньше всего. У Дэррила уже были проблемы с Лизой; она требовала от него кольца, угрожала уйти, и он не знал, что делать. У Лизы было двое собственных детей-подростков, а Дэррилу они были совсем не нужны. Если бы она не была такой сексуальной, он никогда бы и не строил насчёт неё каких-то планов. Но она была жизнерадостной и любящей – у неё было именно то, что, по его мнению, не хватало Джен. Поэтому, когда Лиза попросила его жениться на ней, стать приёмным отцом для Мишель и Джонатана, Дэррил решил, что стоит попробовать. Он был совсем не против создать новую семью, надеялся, что это сработает, даже если дети будут есть пиццу на его новом белом диване.

Когда Джен Суториус об этом узнала, она сильно разозлилась. Дэррил жаловался на нехватку денег, но при этом уделял мало времени собственной семье и внезапно превратился в папочку для новой невесты. Джен не верила, что такое возможно, но Лиза с выводком быстро обосновалась в таунхаусе Дэррила в Блу-Эш и пустила корни. Её дети пошли в местную школу. Внезапно Дэррил обрёл счастье. По соседству жили его старые приятели Алан и Сью Браунинги, и он наслаждался семейной жизнью, которой ему так недоставало с Джен.

Дэррил был настолько счастлив, что Джен только недоумевала: а есть ли в мире хоть какая-то справедливость? Она тут дерётся в суде за какие-то алименты на детей, а он общается с друзьями и хвастается своей невестой на каждом мероприятии в загородном клубе. От детей Джен слышала, что Дэррил свозил Лизу в отпуск на Карибы, дарил ей дорогую одежду и драгоценности.

Сколько бы это ни стоило по деньгам, когда дело касалось Лизы, Дэррил, казалось, был на всё согласен. Он готов был целовать землю, по которой она ходит. Конечно, Лиза не могла купить себе новые серьги с бриллиантами сама, но именно в них она разгуливала, пока Бекки едва наскребала на оплату учёбы в колледже. Предполагалось, что деньги на учебу Бекки в первом семестре поступят из алиментов Джен, но у Джен тоже с деньгами было негусто. В общем, дочь экономила, где могла, и едва сводила концы с концами.

Дэррил ясно дал понять, что будет платить только установленные алименты, а всё остальное Джен пусть берёт откуда хочет и не достаёт его своими жалобами. Он не бездонный денежный мешок. Ему тоже надо жить дальше.

Дебора оказалась между молотом и наковальней, но она не спрашивала, кто за что платит в доме её отца — она считала, что это не её дело. Что касается финансов, Дебора работала в приличной компании и не нуждалась в деньгах на содержание. Она знала, что Лиза работает офис-менеджером, и была почти уверена, что Лиза сама платит за себя и своих детей. Ей казалось, что Лиза крепко стоит на ногах, так что в этом отношении Дебора находила её приемлемой. Но денежные проблемы были лишь второстепенным вопросом. Лиза Деборе по-прежнему не нравилась.

Перво-наперво, Деборе была уверена, что Лиза не искренна. Ей не нравилось, как Лиза себя ведёт; она казалась слишком похожей на пластиковую куклу. Деборе не нравилось, что происходит между Лизой и отцом — как они включают музыку и танцуют вокруг дома. Они выглядели нелепо, Лиза была явно слишком молода, слишком хороша для Дэррила. Кроме того, Дебора не находила объяснений чрезмерной привязанности Лизы к отцу. Девушка повсюду тёрлась вокруг него, целовала и обнимала его на глазах у всех.

Она притворялась, что рада за отца, но ей было больно видеть, насколько он стал зависим от своей девушки. Мама точно никогда не вела себя, как бестолковый подросток.

Когда отношения между Дэррилом и Лизой пошатнулись и та отказалась подписывать брачный контракт, дети Суториусов были в восторге, особенно Дебора, которая испытала настоящее облегчение. Возможно, она чувствовала, что все это время Лизе только одно и было нужно — исправно высасывать из отца деньги.

Когда Лиза вернула обручальное кольцо, Дэррил встретился с дочерью, чтобы поплакаться и узнать женскую точку зрения. Дебора едва скрывала своё ликование. Отец рассказал о своих подозрениях, что Лиза встречается с кем-то ещё – со своим \"бывшим\", 25-летним парнем, и Дебора тут же предложила сесть в машину и прокатиться, просто чтобы всё проверить.

Поколебавшись, Дэррил повёз дочь по Блу-Эш, и – опа! – они увидели машину Лизы у дома её бывшего. Однажды Лиза уже тыкала пальцем в этот дом и угрожала. Она рассказывала Дэррилу о своём парне, о том, как он её любит и хочет вернуть.

Для Дэррила увидеть там машину Лизы стало последней каплей.

Он велел ей съехать из его дома, но она отказалась. Дэррил был джентльменом, он на время переехал к друзьям в Индиан-Хилл, пока всё не наладится, но Лиза вела себя неразумно. Перед тем, как съехать, она пригрозила подать в суд на алименты по гражданскому браку. Дэррилу пришлось предложить ей мировое соглашение, чтобы она съехала из его дома. Несколько недель спустя, когда она начала звонить, пытаясь вернуть его расположение, Дэррил уже познакомился с Данте Бриттеон. Между ними сразу же пробежала искра. Новая женщина была в его вкусе, очень утонченной и ближе к его возрасту.

Дэррил знал, что он не самый красивый парень в городе: он поседел, отрастил пузо, — но благодаря Данте как-то странным образом забыл обо всём. Благодаря её поддержке он перестал так много есть, стал больше играть в гольф и заниматься физическими упражнениями, просто радуясь жизни.

С первого свидания Данте не уставала восторгаться им: его высокой фигурой, сильными руками, сапфировыми глаза — она считала его более чем привлекательным, он самый милый парень в мире и потрясающая находка.

Поначалу Дэррил вообще не знакомил её с детьми; ему хотелось подождать с этим. Но он рассказал о ней Деборе по телефону, и дочери понравилось то, что она услышала. Она была готова встретить Данте с открытой душой. Судя по словам отца, Данте была именно той женщиной, которая ему нужна, — образованная, независимая и финансово обеспеченная.



6

Данте и Дэррил купили дом на Симмз-ридж всего через несколько месяцев после знакомства. Дом не был похож на особняк, но у главного входа был почти пятиметровый козырёк с изящной лестницей, поднимающейся к арочному окну, и Данте спускалась с него так, словно была хозяйкой поместья в Беверли-Хиллз.

Всего за несколько дней до переезда они с Дэррилом обвенчались у мирового судьи на другом берегу реки в Ковингтоне, штат Кентукки, — негламурное событие, на которое Данте надела длинное белое шёлковое платье-пиджак. Дэррил согласился надеть двубортный чёрный костюм — подарок от Данте, и с гордостью носил его, хотя немного смахивал в нём на гангстера.

Вдвоём они провели медовый месяц в Хилтон-Хед, где пили много шампанского и кофе по утрам, много ели. По большей части отдых понравился им обоим, однако они с радостью вернулись домой, в Огайо, и начали жизнь, в которой планировали уделять основное внимание самим себе. Им нравилось создавать собственный островок благополучия.

Просторных столовой и главной гостиной дома им было предостаточно, поскольку они абсолютно не нуждались в игровых площадках или семейных комнатах, а предпочитали более официальную обстановку, особенно Данте, которой из чувства важности и величия нужно было жить как аристократке, даже если она таковой не являлась.

В предыдущем браке, сказала она Дэррилу, у неё были все атрибуты аристократизма: мебель, картины, драгоценности. Она жаловалась, как сильно скучает по той жизни. Она злилась, что всё потеряла, так как пришлось заложить самые ценные вещи ради наличных. Данте вечно жаловалась, что ей недостаточно алиментов. Она люто ненавидела Дэвида Бриттеона, своего бывшего мужа, который, по её словам, оттяпал у неё приличную долю собственности.

Действительно, у Данте, казалось, ничего не осталось от предыдущего брака, хотя она с нежностью отзывалась о некоторых антикварных вещицах. Якобы она по глупости раздаривала их предыдущим бойфрендам в более легкомысленные времена, когда её средства казались бесконечными. Дэррила, простого парня из пригорода Коламбуса всё это мало волновало. Он заверил Данте, что ему не нужен грузовик с её ценными картинами и изысканной мебелью, но, по правде говоря, он жалел, что ей не удалось сохранить даже части своего имущества. Дэррил определённо был нуворишем; хотя временами это дорого ему обходилось, он любил пощеголять деньгами.

После развода Дэррил вечно пытался \"купить\" подружек, но позже стал злиться, что все женщины — дурочки, которые просто хотят получить всё, до чего могут дотянуться. Всего через несколько месяцев после встречи с Данте он приехал к ней на новеньком \"Lexus\". Если она согласится выйти за него замуж, ключи от машины будут её. Конечно, поскольку Данте не питала к нему особых чувств, она только посмеялась.

В течение нескольких недель после помолвки они договорились приобрести новую мебель, чтобы всё начать сначала. Они вместе отправились в крупный мебельный шоу-рум, усердно подыскивали мебель из толстого дерева, дизайнерские обои и оригинальный ковёр. Дом был не совсем во вкусе Данте. Она предпочитала сводчатые и остроконечные готические своды, но учитывая, сколько они потратили, сойдёт и так. Хотя обстановка в доме напоминала \"смесь французского с нижегородским\", Данте была полна решимости обустроить современный дом в английском стиле, чтобы был ряд крыльев и острые угловатые потолки. В конце концов, она же англичанка по происхождению, а что-то иное просто будет какой-то \"деревней\".

Изысканная кухня, телевизоры и бытовая техника — всем этим занимался Дэррил. Он привёз кое-какую мебель от первого брака и сложил большую её часть в подвал. Данте даже не взглянула на его старьё, за исключением разве что велотренажера, которым она даже один раз воспользовалась.

Со своей стороны, она привезла на Симмз-ридж элегантный спальный гарнитур времён королевы Анны[8] и разместила его в одной из гостевых спален наверху. Она сказала Дэррилу, что у неё должна быть собственная спальня, потому что ей нужно уединение, чтобы спокойно выкурить сигарету, зажечь ароматические свечи и попить \"Роял Краун\"[9].

Дебора не помнит, когда между отцом и мачехой начались ссоры. Возможно, прошло всего несколько недель после того, как они поженились, но ездить туда, в их дом на Симмз-ридж, для неё было пыткой. Она видела, как отец сидит напротив, обняв Данте за плечо, а Данте вечно кажется отчуждённой и старается отодвинутся, едва выдаётся возможность. Деборе было неприятно видеть, как отец заискивает перед этой несносной женщиной.

Данте была надутой и тщеславной; её было не так-то просто полюбить. У неё хорошо получалось внушать другим комплекс неполноценности. Конечно, у Деборы не было гардероба, который бы сравнился с её — по мнению Данте, такого не было ни у кого. Деборе показалось, что смех Данте звучал пусто. Когда Данте хвасталась местами, в которых она побывала, важными людьми, которых знала, в её голосе слышалась снисходительность. Данте было так трудно переварить.

— Знаешь, я одна из самых умных женщин в мире, — объявила она в день знакомства.

— Понимаю… — сказала Дебора, пытаясь быть вежливой.

— Я могу читать людей как книгу, — похвасталась Данте, — так что не нужно притворяться светским человеком рядом со мной. Я вижу тебя насквозь. Ты милая девушка, и если правильно разыграешь свои карты, я, возможно, смогу тебя кое-чему научить.

Летом Дебора обустроила художественную в оранжерее студию, чтобы рисовать, надеясь, что так сможет чаще видеться с отцом, но этот план провалился. Данте немедленно установила рядом с ними третий мольберт, а поскольку Дэррила постоянно вызывали в больницу, Дебора и Данте часто оказывались предоставлены самим себе.

Когда Дэррил уезжал, а Данте не хотелось рисовать, она просто стояла рядом и задавала вопросы о личной жизни Деборы. Если девушка уходила от ответов, Данте слонялась поблизости, осматривая пол в поисках пятен краски и подыскивая новые способы выудить у Деборы подробности. Зачастую она просто действовала девушке на нервы.

Дебора пыталась говорить и быть вежливой, но Данте становился всё более агрессивной. Она спрашивала, почему Джон и Крисси не пришли повидаться с отцом. Ей хотелось быть полноправной мачехой в семье Суториус.

Позже Дэррил выслушивал гневные тирады, что Дебора — стерва. Данте перепробовала всё, но ей не удавалось пробиться сквозь барьеры девушки. Она давала советы, приглашала её на обед в дорогие модные заведения, но Дебору это просто не интересовало. Ничем её было не соблазнить.

Когда Дэррил наконец позвонил дочери и попросил быть повежливее с женой, его просьба осталась без внимания. Дебора по-прежнему негодовала из-за развода. Она не собиралась дружить с Данте.

— Мы одни, папа? — прошептала Дебора в трубку.

— Нет, Дебби, — сказал Дэррил. — Почему бы тебе не позвонить мне завтра в офис?

Дебора не понимала. Когда она, наконец, вытянула из него, что Данте подслушивает их разговоры, она в бешенстве набрала Данте.

— Я позвонила ей и обругала и так, и этак, — хвастается она. — Я с самого начала сказала ей, что я о ней думаю. Я сказала ей, что все её ненавидят.

— Надеюсь, ты понимаешь, что не получишь ни пенни на свою свадьбу, — взвизгнула Данте, — потому что твой отец сделает так, как я ему скажу!

— Нахалка! Дай мне поговорить с отцом.

— Он не может сейчас говорить с тобой. И вообще больше сюда не звони.



7

— Зачем тебе это нужно? У тебя есть Дэррил, так зачем тебе вставать между ним и дочерью? — в сотый раз спрашивала у Данте сестра Шерил.

Во время рождественских праздников в том году Данте только об этом с сестрой и говорила. Вместо того чтобы думать о большом рождественском ужине, Данте дышала ядом на дочь Дэррила, и Шерил просто не могла понять почему.

Это было странно.

Данте портила настроение рождественских праздников, беспрестанно звоня с новыми новостями: о непомерно дорогом свадебном платье Деборы, о том, что Дебора предлагает сшить на заказ платья для подружек невесты. Шерил тошнило от злобных причитаний Данте. Та повторяла каждый раз одно и тоже: Дэррил во всём идёт на поводу у дочери, а Данте не собирается этого терпеть.

Отчаявшись избавиться от Данте, Шерил в конце концов предложила сестре обратиться к психологу.

— Это не я сумасшедшая, — отрезала та. – Это Дэррилу нужна помощь!

— Ты так зациклилась на этой свадьбе, что тебе не помешает взглянуть на это с другой стороны. Ещё даже дату свадьбы не назначили. Знаешь, если ты поговоришь с профессиональным психологом...

— Это у Дэррила проблемы, Шерил. Ты и половины всего не знаешь. У него такие запутанные отношения с дочерью. Это он не может смириться с тем, что она выходит замуж, хотя ей уже 24 года!

— Ты на что намекаешь?

Но Данте не могла это обсуждать.

— Она его дочь, Данте. Зачем ты лезешь в их отношения?

— Потому что у нас нет столько денег, вот почему, — настаивала Данте.

Но обе знали, что это неправда.

— Я его жена, Шерил. Я должна быть первой в его жизни.

— Почему бы тебе не оставить его в покое, Данте? Почему он не может потратить свои деньги на дочь, если захочет?

— Потому что он сорит деньгами — просто раздаёт их бывшей жене и родителям, а с Деборой обращается, как с маленькой королевой, хотя она этого совершенно не заслужила. Он уже поговаривает о каком-то крупном пожертвовании церкви!

— Но...

— Почему ты никогда не встаёшь на мою сторону? — огрызнулась Данте. — Почему ты всё оборачиваешь против меня, Шерил? Что я такого сделала, что ты так меня ненавидишь?

Шерил сдалась. Она знала, что сестра всегда права и всегда найдёт тех, кто встанет на её сторону.

У Шерил и так хватало своих дел: ей нужно было растить четверых детей. Она не собиралась тратить впустую время, пытаясь переубедить Данте – ей это ни разу в жизни не удавалось. Шерил жила в пригороде, ей нравились такие заведения, как \"McDonald\'s\" и \"Wal-Mart\" — всё то, что Данте презирала. Они с сестрой просто не сходились во взглядах.

Счастливый брак Шерил с Гэри и её новый дом в округе Бадер ничуть не впечатлили Данте. В разговорах с друзьями Данте при каждом удобном случае потешалась над сестрой. Она считала, что дом Шерил слишком мал, плохо построен. И расположение — у чёрта на куличках, близ сельскохозяйственных угодий — разве порядочные люди там живут?

Не произнося этого вслух, Данте давала окружающим понять, что жизнь Шерил недостаточно высококлассна, а потому бессмысленна. К несчастью, сестра вышла замуж за простолюдина и после свадьбы ни разу не была за границей — даже в \"The Maisonette\", пятизвёздочном ресторане в центре города.



8

— Ты сама вышла за него замуж, так что теперь тебе самой думать, как вы будете заниматься сексом, — посоветовала Шерил сестре.

— Ну, наш брак не про это.

— Что?

— Не бери в голову, Шерил. Послушай, приходи как-нибудь и глянь на шубку, которую купил мне Дэррил.

— Ну, я не фанатка меха, — заупрямилась Шерил. — Ради этой шубки убили много животных.

— О, не будь такой мелочной, Шерил. Это ранний рождественский подарок.

— Зачем Дэррил покупает тебе подарки, если вы двое даже не разговариваете?

— Мы просто никак не разберёмся с Деборой. Послушай, ты ведь ещё не видела новую люстру. Говорю тебе, это просто что-то с чем-то. Знаешь, пришлось нанять пять монтажников, чтобы её повесить.

Шерил это не впечатлило.

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты зашла и посмотрела на люстру. Никому не говори, что она от \"Victoria\'s secret\". Может, заскочишь к нам, когда пойдешь по магазинам с Никки и Карлой? Я хочу, чтобы они тоже посмотрели дом.

— От \"Victoria\'s Secret\", говоришь?

— Да, это из одного из их магазинов, который закрылся. Мы с Дэррилом успели там отовариться на распродаже.

— И сколько это стоило?

— Ой, да какая разница, Шерил? Не надо спрашивать у других, сколько стоит то или другое. Разве мама никогда тебя этому не учила?

По телефону Данте в конце концов призналась, что дела у неё идут не так уж хорошо – хотя Дэррил и тратит на неё много денег, он то и дело заводит разговор о разводе. Ситуация с Деборой накалилась, потому что Данте подслушала несколько разговоров Дэррила. Он с ней по этому поводу поссорился, и Данте не понимала, чего он так разозлился.

Данте считала, что имеет право знать, что происходит у неё за спиной, особенно когда это касалось её кошелька. Шерил слушала, но не собиралась вмешиваться. Она сказала сестре, что увидится с ней на Рождество, и поспешила закончить разговор.

В поисках сочувствия Данте набрала своим младшим сёстрам, Никки и Карле, надеясь, что их будет легче убедить. Она постоянно звонила Никки и оставляла невероятное количество сообщений на её автоответчике. В надежде заручиться поддержкой сестры Данте договорилась сводить Никки в шикарный \"Aronoff Center\"[10] на \"Щелкунчика\". После этого она настояла, чтобы Никки сходила с ней на праздничную вечеринку в Индиан-Хилл.

— Ну, я недостаточно нарядно одеваюсь, — запротестовала Никки.

— Не говори глупостей. Ты выглядишь потрясающе. Твоё платье может сойти за что-то дорогое, и посмотри, на нас даже одинаковые туфли. Но, конечно, у меня они от \"Ferragamo\", а у тебя, вероятно, от \"Payless\", но не волнуйся, никто не отличит.

Как поняла Никки, в Индиан-Хилл собирались друзья Дэррила, а сестре, очевидно, неуютно рядом с ними. Однако едва они переступили порог, как сестра начала странно себя вести: заговорила не своим голосом с каким-то аристократическим акцентом.

— Она много выпила — больше пяти бокалов вина, — вспоминает Никки, — а опьянев, стала по каждому поводу цепляться к Дэррилу. Он разговаривал с коллегой — она заставила женщину подвинуться. Сестра чуть ли не села ему на колени, а обычно она так себя не ведёт.

Судя по тому, что видела Никки, Данте ревновала Дэррила к каждому столбу. Никки показалось, что сестра зациклилась на этом хирурге. Тем не менее, Никки не стала спорить с сестрой, когда та сказала, что подслушивает звонки Дэррила. Данте ясно дала понять, что всего лишь пытается спасти брак. Она отважилась на решительные меры, потому что муж ведёт себя неразумно. Если Дэррил не изменится или не обратится за помощью, Данте сказала, что уйдёт от него.

— Ты не знаешь, как можно записывать телефонные разговоры Дэррила? — спросила Данте шёпотом, следя за мужем у бара.

— Нет, не знаю, — сказала Никки, — но знаю, что нет ничего невозможного.

Никки рассказала о парне, с которым когда-то встречалась. Тот записывал разговоры своей мамы, и Данте прошептала, что положит маленький диктофон в бардачок Дэррила.

В последующих разговорах, когда Данте пыталась представить всё так, будто Дебора намеренно саботирует их брак, Никки не знала, чему верить. Она ведь никогда не видела Дебору. Возможно, у Данте есть причины подслушивать разговоры мужа. Конечно, сама Никки никогда бы так не поступила (просто потому, что это подло), но у неё не хватило духу об этом сказать.

Тем временем Дэррилу пришлось сказать Деборе, чтобы та не звонила ему домой. Он попросил её звонить ему строго в офис или на пейджер, не объясняя почему.

Пока жена была занята приготовлением рождественского ужина для своих сестёр, детям Суториусов велели держаться подальше от Симмз-риджа и забрать свои подарки из-под ёлки уже после окончания праздника.

Дэррил не понимал, почему всё вдруг стало настолько сложно, почему ему нельзя насладиться Рождеством под собственной крышей. Он жаловался приятелю Дику, что Данте слишком назойлива, но он всё равно любит её. Однажды в разговоре с адвокатом он упомянул о проблемах в браке и сказал, что снова хочет развестись. Он очень устал. В один прекрасный день Дэррил узнал, что жена рылась в папках и телефонных книжках в его офисе, выпытывая у секретарши, кому принадлежат те или иные имена и номера телефонов, и не поверил своим ушам. Ему хотелось думать, что секретарша преувеличивает. Но что делала Данте в его офисе? Она же не собирается устроиться туда на работу? Он подумал, что жена слишком озабочена выяснением размера его зарплаты, которую он приносит домой. Нескольким знакомым Дэррил признался, что Данте роется в его вещах.

— Какого чёрта ты делала в моём офисе? — прогремел он, придя домой накануне Рождества.

— Успокойся, милый. Кто тебе такое сказал?

— Секретарша сказала, что ты смотрела мою книгу посетителей и...

— Дорогой, я заехала к тебе в офис, чтобы обсудить с ней, что бы такого подарить тебе на Рождество. Зачем она всё испортила? Я и так знаю, что не нравлюсь ей, дорогой. Наверное, она мне завидует.

— С какой это стати?

— Ну, не знаю. Но знаешь, в чём твоя проблема, Дэррил? Ты мало общаешься. Тебе нужно чаще бывать на людях. Пойдём, милый, нас пригласили к Бет.