Глава 35

Расставание

Погода по-прежнему стояла хорошая, а потому на закате фургоны вкатили в Имре. Я был угрюм и обижен. Денна весь день ехала в фургоне с Джосном, а я был глуп и горд и держался в стороне.

Как только фургоны остановились, все засуетились. Роэнт, еще не успев остановить лошадей, принялся спорить с чисто выбритым мужчиной в бархатной шляпе. После первого торга десяток работников принялись разгружать рулоны ткани, бочонки с патокой и джутовые мешки с кофе. Рета наблюдала за ними суровым взором. Джосн метался вокруг, следя, чтобы его багаж не попортили и не украли.

С моим багажом было проще: у меня ничего не было, кроме котомки. Я вытащил ее из-под каких-то рулонов ткани и отошел от фургонов. Закинув котомку на плечо, я принялся озираться в поисках Денны.

Вместо Денны я увидел Рету.

– Ты нам много помогал в дороге, – отчетливо сказала она. По-атурански она говорила куда чище Роэнта, почти без сиарского акцента. – Всегда хорошо иметь под рукой человека, который способен распрячь лошадь без посторонней помощи.

Она протянула мне монету.

Я взял деньги не раздумывая. Это было рефлекторное действие, я же много лет просил милостыню. Вроде как руку от огня отдернуть, только наоборот. И только когда монета оказалась у меня в руке, я на нее взглянул. Это была целая медная йота, ровно половина того, что я уплатил им за проезд до Имре. Когда я снова поднял глаза, Рета уже возвращалась к фургонам.

Не зная, что думать, я подошел к Деррику, присевшему на край конской колоды. Он поднял взгляд на меня, прикрыв ладонью глаза от закатного солнца:

– Ну что, ты пошел? А я уж было подумал, что ты с нами подольше останешься.

Я покачал головой.

– Рета мне йоту дала…

Он кивнул:

– Ну, это меня не удивляет. Большинство попутчиков – все равно что мертвый груз… – Он пожал плечами. – К тому же ей понравилось, как ты играешь. Ты никогда не думал сделаться менестрелем? Говорят, Имре для них самое подходящее место.

Я перевел разговор обратно на Рету:

– Мне бы не хотелось, чтобы Роэнт на нее рассердился. Он, по-моему, очень серьезно относится к деньгам.

Деррик расхохотался:

– А она что, нет, что ли?

– Деньги-то я платил Роэнту, – пояснил я. – Если бы он хотел мне что-то вернуть, думаю, он сделал бы это сам.

Деррик покачал головой.

– У них так не принято. Мужчина своих денег не отдает.

– Вот и я к чему, – сказал я. – Не хотелось бы, чтобы у нее были неприятности.

Деррик только руками замахал.

– Ты меня не так понял! – сказал он. – Роэнт знает. Может, он ее сам и прислал. Но взрослые сильдийцы денег не отдают. Это считается бабским делом. Они даже не покупают ничего, если есть такая возможность. Ты не обратил внимания, что насчет ночлега и еды в трактире давеча договаривалась Рета?

Теперь, когда он об этом упомянул, я вспомнил.

– Но почему? – спросил я.

Деррик пожал плечами:

– Да нипочему. Принято у них так, и все тут. Потому-то сильдийские обозы так часто водят муж с женой.

– Деррик! – раздался из-за фургонов голос Роэнта.

Он вздохнул и встал.

– Долг зовет! – сказал он. – Ну, увидимся!

Я сунул йоту в карман, размышляя над тем, что сказал Деррик. По правде говоря, моя труппа в Шальде никогда не бывала, мы просто не заезжали так далеко на север. Обнаружить, что я знаю о мире далеко не так много, как думал, оказалось страшновато.

Я закинул за плечо котомку и в последний раз огляделся, думая, что, может, и лучше будет уйти, не попрощавшись. Денны было не видать. Это решило дело. Я повернулся, чтобы уйти…

И обнаружил, что она стоит позади меня. Денна улыбнулась немного неловко, сцепив руки за спиной. Она была прелестна, как цветок, и совершенно этого не сознавала. У меня перехватило дыхание, и я забыл обо всем: о себе, о своем раздражении, о своей обиде.

– Все-таки уходишь? – спросила она.

Я кивнул.

– А то поехал бы с нами в Анилен! – предложила она. – Там, говорят, улицы золотом вымощены! Поучил бы заодно Джосна играть на лютне, которую он с собой таскает. – Она улыбнулась. – Я у него спрашивала, Джосн говорит, он не против!

Я призадумался. На долю секунды я уже готов был отвергнуть весь свой план только ради того, чтобы чуть подольше побыть с нею. Однако секунда миновала, и я покачал головой.

– Да не смотри ты так! – с улыбкой поддразнила меня Денна. – Я там побуду некоторое время, если вдруг у тебя тут ничего не выйдет!..

И она сделала многозначительную паузу.

На самом деле, я не представлял, что я стану делать, если тут ничего не выйдет. Вся моя надежда была на университет. А потом, до Анилена же сотни миль. А у меня всего-то и было, что одежда на себе. И как я буду Денну разыскивать?

Видимо, эти мысли отразились у меня на лице. Денна лукаво улыбнулась:

– Ну ладно уж, так и быть, видно, придется мне тебя самой найти!

Мы, руэ, – вечные странники. Вся наша жизнь состоит из встреч и расставаний, с мимолетными, яркими отношениями в промежутке. И потому я знал правду. Я нутром чувствовал тяжкую, непреложную истину: я больше никогда ее не увижу.

Но прежде чем я успел что-нибудь сказать, Денна нервно оглянулась:

– Ну, я лучше пойду! Жди меня!

Снова сверкнула своей озорной улыбкой и пошла прочь.

– Я буду ждать, – сказал я ей вслед. – Увидимся, когда пути пересекутся!

Она оглянулась, замешкалась, потом махнула рукой и убежала в ранние вечерние сумерки.

Глава 36

Меньше талантов

Ночь я провел за пределами города Имре, на мягком ложе из вереска. На следующий день я проснулся поздно, умылся в ближайшем ручье и отправился на запад, в университет.

На ходу я высматривал на горизонте самое большое из университетских зданий. По описанию Бена я знал, как оно должно выглядеть: глухое, серое, квадратное, как кирпич. Больше четырех хлебных амбаров, поставленных друг на друга. Без окон, без архитектурных излишеств, всего одна массивная каменная дверь. Десять раз по десять тысяч книг. Архивы.

Я пришел в университет по многим причинам, но главной была эта. В архивах хранились ответы, а у меня было много, очень много вопросов. И прежде всего, я хотел знать правду о чандрианах и амир. Мне нужно было знать, много ли истины содержалось в истории Скарпи.

Там, где дорога пересекала реку Омети, был старый каменный мост. Такие мосты наверняка вам знакомы. Одно из тех древних монументальных архитектурных сооружений, что рассеяны по всему свету, такие старые и надежные, что они сделались деталью ландшафта, и ни единая душа не задумывается, кто и зачем их выстроил. Этот мост выглядел особенно впечатляюще: больше двухсот футов в длину, достаточно широкий, чтобы на нем могли разъехаться два фургона, он был переброшен через ущелье, которое Омети проточила в скале. И, оказавшись в верхней точке моста, я впервые в своей жизни увидел архивы: они вздымались на западе над вершинами деревьев, точно большущий серовик.

Университет находился в центре небольшого города. Хотя, по правде сказать, городом я бы это не назвал. В нем не было ничего общего с Тарбеаном: ни извилистых проулков, ни вони отбросов. Это было ближе к поселку: широкие улицы, чистый воздух. Домики и лавки были окружены садами и лужайками.

Однако, поскольку городок этот возник, чтобы обслуживать специфические нужды университета, внимательный наблюдатель мог обнаружить кое-какие особенности в предоставляемых в городке услугах. К примеру, тут было две стеклодувных мастерских, три полноценных аптеки, две переплетных мастерских, четыре книжных лавки, два борделя и неимоверное количество кабаков. На дверях одного из кабаков красовалась большая деревянная табличка с надписью: «Симпатия воспрещена!» Интересно, что могут подумать о таком объявлении посетители, не знакомые с магией?

В сам университет входило примерно пятнадцать зданий, не имеющих почти ничего общего друг с другом. «Конюшни» состояли из круглого центра, от которого во все стороны расходились восемь крыльев, так что все в целом напоминало розу ветров. «Пустоты» было простое прямоугольное здание, с витражами с классическим изображением Теккама: босой, у входа в свою пещеру, беседующий со студентами. Больше всего бросалось в глаза главное здание: оно занимало собой более полгектара земли и выглядело так, будто под одну крышу подвели множество разномастных зданий поменьше.

По мере того как я приближался к архивам, их серая громада без окон все сильнее напоминала мне гигантский камень-серовик. Просто не верилось, что после стольких лет ожидания я наконец-то здесь! Я обошел их вокруг и наконец нашел вход: массивные, двустворчатые каменные двери, стоявшие нараспашку. И над ними была глубоко врезана в камень надпись: «Ворфелан рината морие». Язык этот был мне незнаком. Не сиарский… Может быть, илльский или темийский… Еще один вопрос, на который надо было найти ответ.

За каменными дверями был небольшой вестибюль, заканчивавшийся другими дверями, уже деревянными. Я отворил их – в лицо мне хлынул прохладный сухой воздух. Стены из голого серого камня, освещенные отчетливым, ровным светом симпатических ламп. Там стоял большой деревянный стол, на столе лежали раскрытыми несколько больших книг, наподобие конторских.

За столом сидел молодой человек. Он выглядел чистокровным сильдийцем: краснощекий, черноволосый и черноглазый.

– Чем могу служить? – спросил он с характерным резким сиарским выговором.

– Я пришел сюда, чтобы попасть в архивы… – невпопад ответил я. В животе у меня порхали бабочки. Ладони вспотели.

Он смерил меня взглядом, явно прикидывая, сколько мне лет:

– Вы студент?

– Скоро буду, – ответил я. – Я еще не прошел вступительные экзамены.

– Тогда вам сначала туда, – серьезно ответил он. – Я не могу сюда пускать никого, кроме тех, кто занесен в книгу.

И он указал на лежащие перед ним конторские книги.

Бабочки притихли. Я даже не дал себе труда скрыть свое разочарование.

– А мне точно нельзя даже внутрь заглянуть? Хотя бы на минуточку? Я так долго сюда шел…

Я уставился на две двустворчатые двери на другом конце комнаты. Над одной было написано «Читальня», над другой – «Хранение». Позади стола была еще дверь, поменьше, с табличкой «Только для скрибов».

Лицо у него слегка смягчилось:

– Нет, нельзя. Неприятности будут. – Он смерил меня взглядом. – А вы действительно собираетесь экзамены сдавать?

Его недоверчивость была заметна даже сквозь густой акцент.

Я кивнул.

– Просто сначала зашел сюда, – сказал я, окидывая взглядом пустую комнату, жадно глядя на закрытые двери, пытаясь придумать, как бы уговорить его пустить меня внутрь.

Но прежде чем я успел что-нибудь придумать, он сказал:

– Если вы действительно туда идете, вам стоит поторопиться. Сегодня же последний день. Иногда они заканчивают уже в полдень.

Сердце у меня отчаянно заколотилось. Я-то думал, что экзамены продолжаются весь день!

– А где это?

– В «Пустотах», – он указал в сторону наружной двери. – Прямо, потом налево. Короткий дом с… с цветными окнами. Два больших… дерева у входа. – Он задумался. – Клен? Это дерево так называется?

Я кивнул и выскочил за дверь. Вскоре я уже несся по улице.



Два часа спустя я, борясь с подступающей к горлу тошнотой, поднимался на сцену безлюдного театра в «Пустотах». В зале было темно, и только широкий круг света озарял стол, за которым сидели магистры. Я подошел и остановился в ожидании на краю этого круга. Мало-помалу девять магистров прекратили беседовать между собой, обернулись и устремили взгляд на меня.

Стол, за которым они сидели, был огромный, в форме полумесяца. Он стоял на возвышении, так что они, даже сидя, смотрели на меня сверху вниз. Все это были серьезные люди разного возраста – от зрелых мужей до стариков.

После длительного молчания человек, сидевший в центре, наконец сделал мне знак подойти. Видимо, то был ректор.

– Подите сюда, чтобы нам было вас видно. Вот так. Здравствуйте. Ну-с, юноша, и как ваше имя?

– Квоут, сэр.

– И зачем вы сюда явились?

Я посмотрел ему в глаза:

– Я хочу учиться в университете. Я хочу стать арканистом.

Я обвел их взглядом. Кое-кто посмеивался. Но, похоже, никто не был особенно удивлен.

– Вы отдаете себе отчет, – спросил ректор, – что университет предназначен для того, чтобы продолжать образование, а не для того, чтобы его начинать?

– Да, господин ректор. Я это знаю.

– Хорошо, – сказал он. – Разрешите взглянуть на ваше рекомендательное письмо?

Я ответил не колеблясь:

– Увы, сэр, у меня его нет. А это действительно необходимо?

– Ну, обычно у студента имеется какой-нибудь поручитель, – пояснил ректор. – Желательно, чтобы это был арканист. В таком письме говорится о том, что вам уже известно. О ваших сильных и слабых сторонах.

– Сэр, арканиста, у которого я обучался, звали Абенти. Однако рекомендательного письма он мне не дал. Можно, я вам все сам расскажу?

Ректор сурово покачал головой:

– Увы, но мы не можем знать, в самом ли деле вы обучались у арканиста, не имея каких-либо доказательств. Есть ли у вас что-нибудь, что может послужить подтверждением ваших слов? Какие-нибудь еще письма?

– Сэр, прежде, чем наши пути разошлись, он подарил мне книгу. Он сделал дарственную надпись и подписал ее своим именем.

Ректор улыбнулся:

– Да, это вполне подойдет. Книга у вас при себе?

– Нет, – я подпустил в голос вполне искренней горечи. – Мне пришлось отдать ее в залог в Тарбеане.

Услышав это, магистр риторики Хемме, сидевший по левую руку от ректора, с отвращением фыркнул. Ректор бросил на него раздраженный взгляд.

– Ну право же, Герма! – сказал Хемме, хлопнув ладонью по столу. – Очевидно же, что мальчишка лжет! А у меня сегодня есть важные дела.

Ректор посмотрел на него еще более неприязненно:

– Магистр Хемме, я вам не давал дозволения говорить!

Они некоторое время смотрели друг на друга в упор, наконец Хемме насупился и отвернулся.

Ректор снова обернулся ко мне, но тут его внимание привлекло движение другого магистра:

– Да, магистр Лоррен?

Высокий, худой магистр равнодушно смотрел на меня.

– Как называлась книга?

– «Риторика и логика», сэр.

– И где вы ее заложили?

– В «Рваном переплете», на Приморской площади.

Лоррен перевел взгляд на ректора:

– Я завтра еду в Тарбеан, чтобы привезти необходимые материалы для будущей четверти. Если книга там, я ее привезу. Тогда и можно будет решить вопрос с тем, правду ли говорит этот юноша.

Ректор чуть заметно кивнул:

– Благодарю вас, магистр Лоррен. – Он откинулся на спинку своего кресла и сложил руки на груди. – Ну что ж. О чем говорилось бы в письме Абенти, если бы он его написал?

Я взял дыхание:

– Он написал бы, что я знаю наизусть первые девяносто симпатических связываний. Что я умею делать двойную перегонку, проводить титрование, обызвествление, сублимацию и осаждение раствора. Что я обладаю неплохими познаниями в истории, аргументации, грамматике, медицине и геометрии.

Ректор изо всех сил старался не улыбаться:

– Что ж, список внушительный. Вы уверены, что ничего не упустили?

Я помолчал:

– Вероятно, он упомянул бы еще о моем возрасте, сэр.

– И сколько же вам лет, юноша?

– Квоут, сэр.

Лицо ректора тронула улыбка:

– Ну и, Квоут?

– Пятнадцать, сэр.

Послышался шорох: каждый из магистров отреагировал по-своему – кто переглянулся, кто вскинул брови, кто покачал головой. Хемме закатил глаза к небу.

И только ректор и глазом не моргнул.

– И что же именно он сказал бы о вашем возрасте?

Я позволил себе чуть заметно улыбнуться:

– Посоветовал бы не обращать на него внимания.

Ненадолго воцарилась тишина. Ректор глубоко вздохнул и снова откинулся на спинку кресла.

– Ну хорошо. Мы зададим вам несколько вопросов. Быть может, вы начнете, магистр Брандёр? – И он указал на конец полукруглого стола.

Я развернулся к Брандеру. Полный, лысеющий, он занимал в университете должность магистра арифметики.

– Сколько гранов в тринадцати унциях?

– Шесть тысяч двести сорок, – мгновенно ответил я.

Он приподнял брови.

– Если я обращу пятьдесят серебряных талантов в винтийскую монету и обратно, сколько я получу, при условии, что сильдийцы каждый раз берут за обмен четыре процента?

Я принялся было проделывать трудоемкий перевод из одной валюты в другую, но тут же улыбнулся, сообразив, что нужды в этом нет.

– Сорок шесть талантов восемь драбов, если меняла честен. Если нет, то ровно сорок шесть.

Он кивнул снова, глядя на меня все пристальней.

– Имеется треугольник, – медленно произнес он. – Одна сторона треугольника равняется семи футам. Вторая трем футам. Один из углов равен шестидесяти градусам. Чему равна длина третьей стороны?

– А угол между первыми двумя сторонами?

Он кивнул. Я на пару секунд прикрыл глаза, открыл их снова.

– Шесть футов один дюйм… – Я немного замялся. – Ну… почти дюйм.

Он удивленно хмыкнул:

– Что ж, недурно, недурно… Магистр Арвил!

Арвил задал вопрос прежде, чем я успел к нему обернуться:

– Медицинские свойства чемерицы?

– Противовоспалительное, антисептическое, легкое успокоительное, легкое обезболивающее. Очищает кровь, – ответил я, подняв глаза на старца в очках, похожего на доброго дедушку. – При превышении дозы ядовита. Опасна для женщин, ожидающих ребенка.

– Опишите анатомическое строение кисти руки.

Я перечислил все двадцать семь костей по алфавиту. Потом мышцы, от самой крупной до самой мелкой. Перечислял я быстро, деловито, показывая их расположение на собственной поднятой кисти.

Быстрота и точность моих ответов явно произвели на них впечатление. Некоторые это скрывали, у некоторых это неприкрыто отражалось на лице. На самом деле мне необходимо было их удивить. Из разговоров с Беном я знал, что для того чтобы поступить в университет, нужны либо деньги, либо мозги. И чем больше у тебя одного, тем меньше тебе понадобится второго.

Поэтому я схитрил. Я проник в «Пустоты» через черный ход, притворившись мальчиком на побегушках. Потом вскрыл два замка и провел больше часа, наблюдая, как опрашивают других студентов. Я услышал сотни вопросов и тысячи ответов.

Услышал я и то, какую высокую плату за обучение назначают другим студентам. Самая низкая, что назначили при мне, была четыре таланта шесть йот, но большинству назначали вдвое больше. Одному назначили аж тридцать талантов. Мне было бы проще раздобыть кусочек луны, чем такие деньжищи.

В кармане у меня было две медных йоты, и мне негде было взять хотя бы на один гнутый пенни больше. Так что мне было необходимо их удивить. Более того. Нужно было поразить их моим умом. Ошеломить. Ослепить.

Я закончил перечислять мышцы кисти и перешел к связкам, но тут Арвил махнул мне рукой, велев замолчать, и задал следующий вопрос:

– В каком случае вы сделаете пациенту кровопускание?

Вопрос поставил меня в тупик.

– Если я захочу его уморить? – неуверенно переспросил я.

Он кивнул, в основном самому себе.

– Магистр Лоррен?

Магистр Лоррен был очень бледный и, даже сидя, выглядел неестественно высоким.

– Кто был провозглашен первым королем Тарвинтаса?

– Посмертно? Фейда Калантис. А если при жизни – то его брат, Джарвис.

– Отчего пала Атуранская империя?

Я ответил не сразу, застигнутый врасплох масштабностью вопроса. Никому из студентов до меня таких объемных вопросов не задавали.

– Ну, сэр, – медленно начал я, давая себе время собраться с мыслями, – отчасти – потому что лорд Нальто был бестолковым самовлюбленным глупцом. Отчасти – потому что церковь взбунтовалась и объявила вне закона орден амир, который был одной из основных опор могущества Атура. Отчасти – потому что армия вела три завоевательных войны одновременно и высокие налоги привели к мятежам в землях, уже входящих в состав империи.

Я следил за выражением лица магистра, надеясь, что тот подаст знак, что с него достаточно.

– Кроме того, они подвергли девальвации свою монету, ограничили действие «железного закона» и настроили против себя адемов. – Я пожал плечами: – Но, разумеется, на самом деле все гораздо сложнее.

Лицо магистра Лоррена не изменилось, однако он кивнул.

– Кто самый великий из людей, когда-либо живших на свете?

Снова незнакомый вопрос… Я поразмыслил с минуту.

– Иллиен.

Магистр Лоррен моргнул, но лицо его осталось неизменным.

– Магистр Мандраг!

Мандраг был чисто выбритый, гладкокожий, с руками в пятнах полусотни разных цветов, и выглядел так, словно весь был собран из костей и костяшек.

– Если вам потребуется фосфор, где вы его возьмете?

Его тон так напомнил мне Абенти, что я забылся и чисто машинально ответил:

– В аптеке?

Один из магистров на другом конце стола хохотнул, и я прикусил свой чересчур бойкий язык.

Магистр чуть заметно улыбнулся, и я втихомолку перевел дух.

– А без помощи аптекаря?

– Я мог бы выделить его из мочи! – торопливо ответил я. – При наличии муфельной печи и запаса времени.

– И сколько мочи вам потребуется, чтобы получить две унции чистого фосфора? – Он рассеянно хрустнул костяшками пальцев.

Я поразмыслил – это тоже был новый вопрос.

– По меньшей мере сорок галлонов, магистр Мандраг. Но все зависит от качества сырья…

Надолго воцарилось молчание. Он по очереди хрустел костяшками.

– Каковы три главных правила химика?

Это я знал от Бена.

– Клей ярлыки. Отмеряй дважды. Не ешь за работой.

Он кивнул, не переставая улыбаться.

– Магистр Килвин?

Килвин был сильдиец. Своими массивными плечами и встопорщенной черной бородой он напомнил мне медвеля.

– Ну ладно, – проворчал он, скрестив на груди свои толстые руки. – Как изготовить вечно горящую лампу?

Все прочие восемь магистров тяжко вздохнули либо махнули рукой.

– Ну а что? – осведомился Килвин, раздраженно окинув их взглядом. – Это мой вопрос! Моя очередь спрашивать. – Он снова перевел взгляд на меня: – Ну? И как же ее изготовить?

– Ну-у… – медленно начал я. – Я бы, пожалуй, начал с какого-нибудь маятника. Затем я бы связал его с…

– Краэм! Да нет. Не так.

Килвин пробурчал несколько слов и постучал кулаком по столу. Каждый удар кулака сопровождался отрывистой вспышкой красноватого света, исходившего от его руки.

– Без симпатии! Мне нужна не вечно светящая лампа, а именно вечно горящая! – Он снова посмотрел на меня и оскалил зубы, будто собирался меня съесть.

– Соль лития? – предположил я, не подумав, потом сдал назад. – Нет, натриевое масло, которое горит в замкнутом… Нет… черт…

Я замялся и умолк. Прочим экзаменуемым подобных вопросов не задавали!

Он оборвал меня коротким взмахом вбок:

– Довольно! Потом поговорим. Элкса Дал!

Я не сразу сообразил, что Элкса Дал – это следующий магистр. Я обернулся к нему. Он выглядел как типичный злой волшебник, без которого никак не может обойтись большинство скверных атуранских пьес. Суровый взгляд черных глаз, впалые щеки, короткая черная бородка. Но при всем при том выражение лица у него было вполне дружелюбное.

– Слова первого параллельного кинетического связывания?

Я бегло произнес их.

Его это, похоже, не удивило.

– Какое связывание использовал только что магистр Килвин?

– Конденсаторной кинетической светимости.

– Каков синодический период?

Я посмотрел на него странно:

– Чего, луны?

Вопрос несколько выбивался из ряда двух предыдущих.

Он кивнул.

– Семьдесят два дня с третью, сэр. Ну, плюс-минус.

Он пожал плечами и лукаво улыбнулся, словно надеялся подловить меня последним вопросом.

– Магистр Хемме?

Хемме посмотрел на меня поверх сложенных домиком пальцев.

– Сколько ртути потребуется, чтобы восстановить два гилла белой серы? – осведомился он так надменно, будто я уже дал неверный ответ.

За тот час, что я незаметно наблюдал за ходом экзамена, я, в числе прочего, усвоил, что магистр Хемме – самый подлый из всех магистров. Ему доставляло радость смятение студентов, и он делал все, чтобы загнать их в угол и вывести из равновесия. Он обожал вопросы с подковыркой.

По счастью, этот вопрос он при мне уже задавал другим студентам. Видите ли, белая сера ртутью не восстанавливается.

– Ну-у… – протянул я, делая вид, что размышляю. Хемме с каждой секундой все сильнее расплывался в самодовольной усмешечке. – Если вы имели в виду красную серу, то примерно сорок одна унция. Сэр, – добавил я, и улыбнулся ему хищной улыбкой – сплошные зубы.

– Назовите девять основных логических ошибок! – рявкнул он.

– Упрощение. Обобщение. Порочный круг. Доведение до абсурда. Аналогия. Ложная причинность. Семантизм. Нерелевантность аргументов. И… и…

Я замялся, не в силах припомнить официальное название последней ошибки. Мы с Беном всегда называли ее просто «нальт», в честь императора Нальто. Меня разозлило, что я не могу вспомнить, как она называется на самом деле: я же ведь всего несколько дней назад читал об этом в «Риторике и логике»!

Мое раздражение, должно быть, отразилось у меня на лице. Видя, что я молчу, Хемме грозно уставился на меня и сказал:

– Ах, вот как? Так вы, значит, все-таки знаете не все? – И он удовлетворенно откинулся на спинку кресла.

– Если бы я думал, будто мне нечему учиться, я бы сюда и не пришел! – отпарировал я, прежде чем успел прикусить язык. На другом конце стола гулко хохотнул Килвин.

Хемме открыл было рот, но ректор взглядом заставил его умолкнуть прежде, чем он успел сказать что-нибудь еще.

– Ну ладно, – начал ректор, – я полагаю, что…

– Я бы тоже хотел задать несколько вопросов! – заявил человек, сидевший справа от ректора. У него был странный выговор, я никак не мог понять, откуда он. А может быть, у него просто голос был такой звучный. Когда он заговорил, все сидящие за столом слегка встрепенулись и снова притихли, словно листья под порывом ветра.

– Магистр имен! – сказал ректор. В его голосе слышались уважение и смятение одновременно.

Элодин был моложе всех остальных минимум лет на десять. Чисто выбритое лицо, глубоко посаженные глаза. Среднего роста, среднего телосложения, ничего особенно впечатляющего в нем не было, если не считать того, как он сидел за столом: то пристально наблюдал за чем-то, а в следующую минуту, соскучившись, отвлекался и устремлял взгляд куда-то на балки высокого потолка. Будто ребенок, которого заставили сидеть со взрослыми.

Я почувствовал, как магистр Элодин посмотрел на меня. В самом деле почувствовал! Я с трудом сдержал дрожь.

– Со-хекет ка сиару крема-тет ту? – спросил он. «Хорошо ли вы говорите по-сиарски?»

– Риэуса, та крелар деала ту.

«Так себе, спасибо».

Он вскинул руку с поднятым указательным пальцем:

– Сколько пальцев я поднял?

Я на секунду призадумался, хотя, казалось бы, этот вопрос не заслуживал долгих размышлений.

– Как минимум один, – ответил я. – И, по всей вероятности, не больше шести.

Элодин расплылся в улыбке и вытащил из-под стола вторую руку, с двумя поднятыми пальцами. Он помахал этими пальцами, показывая их прочим магистрам, и рассеянно, по-детски покивал головой. Потом опустил руки на стол и внезапно сделался серьезен.

– Знаете ли вы семь слов, которые заставят женщину в вас влюбиться?

Я посмотрел на него, ожидая, что он уточнит вопрос. Видя, что Элодин молчит, я ответил только:

– Нет.

– А они существуют! – заверил меня Элодин и с довольным видом откинулся на спинку кресла. – Магистр лингвистики? – он кивнул ректору.

– Ну, похоже, это охватывает почти весь курс, – сказал ректор, как будто разговаривая сам с собой. У меня возникло ощущение, что его что-то выбило из колеи, только он слишком сдержан, чтобы я мог определить, что именно. – Вы не будете против, если я задам несколько вопросов менее академического свойства?

Поскольку выбора у меня не было, я кивнул.

Он смерил меня долгим взглядом, который длился едва ли не несколько минут.

– Почему все-таки Абенти не дал вам рекомендательного письма?

Я замялся. Не все странствующие актеры столь респектабельны, как наша труппа, так что неудивительно, что не все относятся к ним с уважением. Однако я подозревал, что врать будет не самым разумным выходом.

– Он покинул мою труппу три года тому назад. С тех пор я с ним больше не виделся.

Я увидел, как каждый из магистров уставился на меня. Я буквально слышал, как они производят в уме подсчеты: сколько ж мне тогда было.

– Ну, право слово! – с отвращением бросил Хемме и сделал движение, словно собирался встать.

Ректор бросил на него мрачный взгляд, заставив его умолкнуть.

– Почему вы хотите поступить в университет?

Я застыл как громом пораженный. Это был единственный вопрос, к которому я был совершенно не готов. Ну что мне им сказать? «Десять тысяч книг. Ваши архивы. Мне в детстве снилось, как я сижу там и читаю». Да, это правда, но звучит по-детски. «Я мечтаю отомстить чандрианам». Чересчур пафосно. «Хочу стать таким могущественным, чтобы никто и никогда больше не мог сделать мне больно». Нет, слишком пугающе…

Я поднял взгляд на ректора и осознал, что молчу уже довольно долго. Не в силах придумать ничего другого, я пожал плечами и сказал:

– Не знаю, сэр. Подозреваю, это одна из тех вещей, которые мне предстоит узнать.

Взгляд у ректора сделался довольно странный, однако он отмел это в сторону и спросил:

– Вы ничего не хотите добавить?