Но Руслан только брови вскинул:
– Кого?
– Гусли.
– А ты разве брала их в избушку?
Брала.
Или нет?
В голове было мутно с самой встречи с лешим, и Фира не могла сказать точно, стягивала ли ремень с плеча. Вот про крестик помнила… как спугнул он хозяина чащи, да как ведьма пыталась его сорвать, а не сумев, лишь рукой махнула, мол, огонь печной, особенный, все по местам расставит.
Фира нахмурилась:
– Не знаю.
– Видать, нет, раз тут они. – Руслан развернул Бурана на восток и бросил через плечо: – Я забрал только тебя да портки твои.
Вот ведь… про портки обязательно надо было упомянуть!
К вечеру поредела чаща, подлеском сменившись, и тропа стала шире, крепче, не петляла почти и уверенно вела к темному облезлому холму, за которым снова разрастались ветвистые дебри и явно ждало что-то интересное.
Важное. Волшебное.
Фира это всем сердцем чуяла и этого же страшилась. Не задавались у них как-то встречи с важным и интересным, а с волшебным – тем паче.
Руслан же без всякого дара тоже что-то ощутил, насторожился, сам спешился и ей велел. Так и шли к пригорку манящему молча, тихо, коней под уздцы ведя. Шли, пока Фира не замерла как вкопанная, а вместе с нею и вороной.
– В чем дело? – недовольно вздохнул Руслан, и она кивнула, подбородком на находку пакостную указав.
То был посох, ничем не примечательный, обыкновенная оструганная жердь, чуть изогнутая в середке, неказистая. И подумаешь, торчит поперек дороги, всякое случается: может, какой старец проходил тут в непогоду, всадил ее во влажную прожорливую землю, да не сумел вытянуть.
А вот венчавший макушку череп – другое дело.
Такой гладкий и белый, что даже в густых сумерках виден отчетливо. Человеческий. Не обглоданный зверьем, а очищенный с трепетом и заботой, как любимое платье или клинок.
Удивительно жизнерадостный череп.
Он скалился и подмигивал светлячком, приютившимся в пустой глазнице, и чудилось, что вот-вот щелкнет зубами и заговорит.
Фира попятилась и мотнула головой:
– Я туда не пойду.
Руслан остановился так резко, что пыль под сапогами взметнулась облаком, а Буран недовольно заржал.
– Что? Ты же сама сказала, на восток!
– Найдем иной путь. Без… – Фира махнула на жердь с черепом, – таких вот украшений.
– Украше…
Руслан наконец тоже его заметил – так бы, глядишь, снес и даже не моргнул, – щеку почесал, прищурился, усмехнулся, а потом и вовсе заржал не хуже коня своего.
– Прости… ох, прости… – выдавил сквозь хохот. – Стриженая да в портках… забываю порой… что ты девица пугливая.
– Я пугливая?!
Фира подбородок повыше задрала, руки на груди скрестила и покрепче ногами в землю уперлась, решив, что теперь уж точно с места не сдвинется. Так и будет стоять и слушать крики бравого князя, который не внял разуму и в чащу потопал.
В чаще таких любят. Будет у нечисти пир.
О том, как сама днесь в печь к оголодавшей старухе угодила, Фира предпочитала не думать. Другое это. К тому же кто ее в ту избу отправил?
– А ты дурак непуганый, раз простого знака прочесть не в силах.
Руслан, все еще посмеиваясь, поближе к жерди шагнул, склонился к мерцающей белой кости, пальцем по ней постучал:
– И что же тут начертано? Не вижу ни одной руны.
– Начертано: «Бегите. Дальше – только смерть».
А может, и не дальше. Может, уже здесь…
Зябко сделалось. Фира плечи потерла и по сторонам глянула, но деревья оставались спокойны, шелестели на ветру едва уловимо, будто засыпали со светилом вместе. И не щерил никто в полумраке зубы, не мелькали меж стволами горящие глаза нежити, не стучали по корням, камням и палым веткам острые когти.
Лес как лес…
– Это просто лес, – вторил ее мыслям Руслан. – И просто тропа, сотни раз сотнями ног хоженная. А это… – он вдруг ухватился за посох, играючи его из земли вытянул и в ладони взвесил, – просто стариковская подпорка. Не съест она тебя. – И вдруг подле Фиры очутился и сунул его прямо ей в руку. – Держи вот…
Никогда бы она не взяла эдакую пакость, оттолкнуть хотела, но пальцы сами собой на изгибе жерди сомкнулись, точно намертво вросли в дерево, и побежала тут же по жилам сила, потянулась, откликнулась, признала родство ведьмовской вещицы. Так что Фира даже не удивилась, когда крутанулся череп на посохе, что игрушка-вертушка, раз, другой, и вспыхнул в глазницах свет, двумя желтыми лучами к пригорку ринулся, рассек вечер да так и застыл в воздухе, подрагивая.
Пальцы жгло не то огнем, не то холодом, но разжать их так и не удавалось, а вскоре Фира и пытаться бросила.
Ибо жжение быстро стало теплом, пробравшимся в самое сердце.
Таким правильным и уютным, что не все ли равно, от чего оно исходит?
– Хороша подпорка, – пробормотала Фира и наконец взгляд от черепа оторвала, настороженная молчанием Руслана.
– Назад, – произнес он и даже попробовал ее за спину себе задвинуть, но не тут-то было.
Фира изогнулась, руку его стряхнула и отскочила – пронзавшие сумрак лучи света подпрыгнули вместе с нею и вновь в пригорок уперлись. Тогда-то она и увидела то же, что и Руслан…
Увидела и обомлела.
Потому что холм, к которому они так стремились, и холмом-то не был. Потому что высь пронзало отнюдь не чахлое лысое деревце, а навершие железной тульи. И тулья эта, поросшая мхом, временем изъеденная, перетекала в необъятный наносник, а уж под ним болтались, путаясь в диких кустах, остатки бармицы
[14] и мерцали влагой распахнутые… глаза.
Глаза человека… если бывают люди такими огромными, что одна лишь голова обхватами могла с княжьими хоромами потягаться.
Что это голова, Фира не сомневалась. И рот у нее был (приоткрытый), и уши (торчащие из неопрятных, изломанных седых волос), и пусть бледнели на щеках грибы, пусть проросли под кожу ветви и травы, пусть сплелась борода с корнями деревьев и под землю ушла, а в дырах шелома свили гнезда птицы, все же…
Голова моргнула, резко, стремительно, хотя казалось, что веки ее должны опускаться всю ночь, а потом весь день подниматься. Прищурилась. Хрипнула.
И пошла земля под ногами рябью, задрожала, даже накренилась будто бы.
Захрапел вороной, взвился на дыбы Буран, застучал в воздухе копытами, попытался вожжи вырвать, но Руслан держал крепко, уверенно.
– Приглуши путевик, девка, – загудел мир, заколыхался.
Фиру чуть не снесло порывом ветра, так что пришлось посох снова в землю вонзить да ухватиться за него обеими руками, присесть слегка, пригнуться.
– Ну и кто там ко мне пожаловал? Кто сон мой потревожил? Не вижу, подойдите ближе.
Голова не говорила, пела. Как гора поет перед обвалом, как река – разбиваясь о крутые пороги. И приближаться к чудищу совсем, совсем не хотелось.
Зачем?
Столь дивный голосок и за дюжину верст расслышишь, а они и так уже подошли почти вплотную. Кабы не посох, кабы не череп, и не заметили бы, как шагнули в гостеприимно распахнутый рот…
– Коли не видишь, откуда знаешь, что девка? – прокричал в ответ Руслан, и Фира обреченно уткнулась лбом в костяной затылок все еще сияющего черепа.
Ой дурак…
– Кто ж еще путевик приметит да возьмет.
Голос – чуждый, дивий, сокрушительный – тише и мягче сделался, приноровился будто к хрупким маленьким гостям, позаботился о них. Дышать стало легче, стоять – тоже, и Фира, распрямившись, решила ответить той же любезностью. Чуть наклонила посох, чтобы не бил свет в огромные глаза, да попыталась призвать тепло от ладони обратно в кровь, и сияние покорно померкло. Не угасло совсем, но теперь тусклые лучи в дорогу упирались, а мягкий дрожащий круг света лишь краем задевал разметавшуюся окрест косматую бороду.
– Спасибо, – пропела Голова, кажется, еще тише, осторожнее, и Фира с Русланом переглянулись.
– Мы подойдем, – пообещал он, – но сперва скажи, кто ты!
Снова вздрогнула земля, мелькнули в сумраке зубы, словно горная гряда заснеженная, – засмеялся великан:
– Обмельчали князья росские, растеряли ум да память предков. Это ж надо, волота не признать.
– Про волотов-то я слыхал. – Оскорбленный Руслан грудь выпятил и вперед шагнул, раз, другой, так что Фире пришлось хватать вороного и идти следом. Не оставлять же дурня в темноте. – Даже кости их видел. И ничем-то, кроме размеров, они от людских не отличаются, все как у нас, руки, ноги, голова. Тебе же явно чего-то не хватает аль оно в земле зарыто?
Теперь свет захватывал и искривленный рот великана, и встопорщенные усы, и нос с гневно раздутыми ноздрями.
– А ты копни да проверь, – прорычала Голова, – коли и впрямь воин, а не мальчишка с батькиным мечом.
Похоже, этого хватило бы, будь Руслан один. Он и за рукоять уже схватился, и к Бурану отступил, готовый в седло взлететь, но Фира оказалась проворнее. Выбежала вперед, путевик вскинула, снова озарив все лицо великанское, отчего он скривился и прищурился, и заговорила быстро-быстро:
– Не сдул ты нас дыханием, хотя мог, не утащил под землю корнями, не проглотил, потому верю: не желаешь зла. Так выслушай и помоги нам в Навь пробраться!
– В На-а-авь, – протянула Голова. – Откуда ж мне ведать про такие пути-дорожки?
Руслан все еще пыхтел недовольно за спиной, но хотя бы помалкивал, и Фира продолжила:
– Волот в полный рост все три мира видит, не обмануть его туманами и завесами, не обвести вокруг пальца чарами. Если кто и сумеет нас провести, то только ты.
– Как любезно заметил твой спутник, для полного роста мне кое-чего не хватает…
– Это не ответ.
Затихла Голова, и весь лес – вместе с нею. Даже ветерок вечерний к ногам прилег, затаился.
– Что нужно вам в Нави? – раздался наконец тяжкий вздох.
– Его жена, – Фира кивнула на Руслана. Тот будто поспорить хотел, но только губы поджал, и она добавила: – Утащил ее черный дым прямиком со свадьбы, и если зна…
– Черномор! – взревела Голова, и выпорхнули из прорех в шеломе птицы, да земля под ногами заходила ходуном.
Фира за коня ухватилась и, глянув вниз, едва не застонала. Не было там уже никакой дороги, давным-давно они на бороду перебрались.
– Кто это? – оживился Руслан, будто и не замечая, сколь близко они подошли к волотовой пасти.
Так близко, что еще чуть-чуть – и ничего, кроме заросших искривленных губ, и не видно станет.
– Черномор… – повторила Голова спокойнее, а в третий раз почти нежно, с любовью: – Черномор. Брат мой меньший. Колдун коварный. Предатель. Навь приютила его, силу подарила невиданную, с тех пор и странствует он по миру, дымом обращаясь, да хватает все, что приглянется.
– Ты знаешь, как найти его? – спросила Фира, и вновь ощерились крупные зубы в ухмылке.
– Лучше. Я знаю, как его одолеть. Эй, воин! Подойди к левому моему уху.
Фира боялась, что Руслан опять препираться начнет, но его послушание настораживало еще больше. Казалось, назвав имя, Голова в тот же миг из врага в верного соратника превратилась, а из чудища – в милейшее, безобидное существо.
И вряд ли остановить Руслана получилось бы, даже если б Фира очень захотела. Так что она просто смотрела, как подбегает он к огромному левому уху и делает все, что велит волот: склоняется, чуть не по пояс закапывается в бороду и выползает обратно, волоча за собой… меч.
Пожалуй, слишком маленький для великана. И великоватый для человека.
Фира такой точно не удержала бы, даже если б на миг умудрилась поднять, но Руслан справлялся. Вынул широкий клинок из ножен, камнями расшитых, взвесил в руке, крутанул и снова спрятал, напоследок нежно огладив золоченую рукоять.
– Добротный меч, – сказал, возвращаясь к Фире, и Голова поправила:
– Волшебный. Ты хотел знать, где тело мое? На севере, там, где братец обманом заставил меня прилечь да этим самым мечом рассек шею. Ты хотел знать, что сталось с плотью? Сгнила, а кости горным хребтом обратились. Голову же Черномор сюда перенес.
– Но… – Фира сглотнула, – зачем?
– Чтоб видел, как меняется Явь, черствеет, портится. Да чтоб клинок стерег, ибо только им можно лишить Черномора силы.
– И ты так просто его отдашь? – не поверил Руслан.
Голова фыркнула:
– Тебе бы не отдал, как не отдал сотням храбров, что кидались на меня с копьями и стрелами, как на зверя. Походи по округе, полюбуйся их черепами. Но девица твоя… попросила.
Руслан с сомнением на Фиру покосился, и она ответила тем же.
И такой малости довольно, чтобы получить оружие против зла? Попросить?
Тем более когда речь о родном брате…
– И как нам одолеть великана? – усмехнулся Руслан. – Тоже уговорить прилечь и пилить шею, пока голова не отвалится?
– Во-первых, не шею, а бороду. В ней сила его, в ней все чары. А во-вторых, Черномор не так уж и велик. Карликом он уродился.
– Полагаю, карликом в сравнении с тобой… – Фира потерла переносицу.
Спросить хотелось о многом, но мысли путались, и, в отличие от Руслана, ее никак не воодушевляло то, что теперь им известно имя. Что толку от имени? От меча волшебного? И даже если каждое волотово слово – правда, слишком многое еще оставалось сокрытым…
– Как отыскать нам Черномора? – наконец вздохнула она.
– Ну, с этим по ту сторону разберетесь. – Голова покряхтела, помычала, дернула носом и, добавив: – Добро пожаловать, – во всю ширь распахнула рот.
Так резко, что дернулась борода под ногами, и Фира чуть не рухнула, в последний миг за Руслана ухватилась. Он тоже покачнулся, устоял и на пасть раззявленную воззрился:
– Он хочет, чтобы мы…
– Угу.
– То есть прямо туда…
– Ага.
– И попадем в Навь?
– В Навь, в Правь, к Марене на пир, к Перуну на битву… кто ж знает?
Язык волота, мокрый, толстый, подрагивал от напруги, словно тяжко было вот так прижимать его, открывая глотку. С зубов ровных, но подгнивших капала слюна, и Фира подумала, что войти туда – все равно что шагнуть в пещеру, сокрытую от мира водопадом.
Ну хорошо, чуть попротивнее…
– Думаешь, об этой прорехе говорила ведьма? – спросил Руслан.
– Думаю, нас просто хотят сожрать.
– Зачем? У него и живота-то нет.
Как ни странно, от слов его стало спокойнее. И впрямь бессмысленно как-то…
Волот меж тем, очевидно, устав ждать, захрипел и начал закрывать рот. Пусть медленно, словно давая последнюю возможность передумать, но неумолимо.
– Сейчас или никогда, – пробормотала Фира, покрепче сжимая путевик и ухватив коня под уздцы.
– Сейчас, – согласился Руслан и потянул за собой Бурана.
Никому из них и в голову не пришло в седло вскочить.
В конце концов, невежливо врываться в чужой рот верхом.
Вижу, измаялся весь, извелся. Все ждешь то самое, важное и сокровенное, ну дак мы почти дошли. Точнее, ты-то сиди, слушай, ветку оставь в покое, она тебе ничего не расскажет.
А герои пусть идут.
Путь, он, знаешь ли, всякий бывает. Прямой, кружной, в гору и под гору, но куда важнее мысли, что каждый шаг навеивает.
Ведь ежели весь свет обходишь и прежним остаешься, то разве ж это путь?
Так, мертвое время и зазря стертые ноги…
Песнь четвертая. Волшебников не так уж много
Глава I
В Дотьиных сказках Навь завсегда представала злой и сумрачно-огненной, как адская бездна в церковных книгах и проповедях. Как неизбежное будущее Фиры в каждом разговоре с отцом. Потому она не ждала бескрайнего синего неба, нежного ветерка и зеленых лугов, не ждала вообще ничего привычного для Яви, но и к непроглядной тьме не готовилась.
Бугристый дрожащий язык волота давно сменился крепкой ровной… дорогой? Промелькнул над головой язычок малый, похожий на каплю, да сомкнулись позади челюсти, отсекая живой мир, но чернота не спешила рассеиваться.
Путевик послушно сиял, шарил лучами по округе, вертелся череп, раздражая и без того напряженных коней, вот только озарять было совсем нечего.
Мрак – он и есть мрак. Пустой и неподвижный.
Даже смрад, сперва принудивший Руслана и Фиру уткнуться носами в сгибы локтей, теперь развеялся, не оставив после себя ни единого отзвука.
Вороной шел молча, только билось громко сердце и раздувалась беспокойно широкая грудь. Может, не внове ему Навь – быт горцев оставался для Фиры тайной, – а может, спасала ее ладонь на теплой холке и толика чар, что проникали в лошадиную кровь, бежали по телу и окутывали ум звериный нежным шепотом: «Все хорошо… все хорошо».
С Бураном было сложнее. Он фыркал и ржал, дергался, рвался не то вперед, не то назад, в вечернюю Явь, и, верно, потому Руслан так долго не подавал голоса – все силы на коня уходили. Но все ж заговорил, когда стук копыт стал размереннее и тише.
– Похоже, нас все-таки проглотили.
Слова взмыли куда-то высоко-высоко и рассыпались вокруг осколками эхо.
Фира вздохнула:
– Тогда б мы, пожалуй, падали.
– Кто этих великанов знает…
– Ты. – С уст сорвался невеселый смешок. – Сам же вопил, что они как люди.
– Я не вопил!
– Еще как. И сейчас вопишь, тш-ш-ш.
Руслан явно хотел ответить, но гордость позволила только злобно пыхтеть, и Фира сжалилась.
– Путевик светит, значит, путь есть, – сказала она. – Рано или поздно даже тьме приходит конец.
«Только не пришел бы он сначала нам…»
Этого она добавлять не стала, лишь направила коня левее, когда череп чуть повернулся, смещая свет. И даже не сразу заметила, что чернота уже не такая густая. Вот мелькнула в желтоватом луче россыпь камешков на тропе, проступила из мрака заросшая травой обочина, покачнулась ветка…
Навь проявлялась медленно, нехотя, словно опасалась пускать в себя незваных гостей, но в конце концов глазницы путевика стали тухнуть, а мир вокруг, наоборот, расцвел красками.
Самыми обычными, живыми, понятными, отнюдь не похожими на нянюшкины байки.
Здесь властвовал день.
Небо было ясное, до слепоты лазоревое, с выцветшим пятном солнца в вышине, а дорога, изъезженная телегами, истоптанная ногами и копытами, широкой лентой вилась даже не меж деревьями – меж усыпанными червлеными бутонами кустами, от каждого из которых веяло сладостью и солью.
Буран походя сунул морду в один куст, тут же отпрянул и чихнул, забавно тряхнув головой.
– Будешь знать… – беззлобно проворчал Руслан, хмуро оглядываясь.
Фире тоже не нравилась эдакая лепота, даже во тьме было спокойнее. А тут и птички щебечут, и вон заячья шерстка мельтешит в зелени, и дышится так легко… что еще тревожнее на душе и беды невольно ждешь со всех сторон.
– Это точно Навь, – Руслан не спрашивал, утверждал. – Чувство, что в паутине липну.
– А так и не скажешь, – тихо отозвалась Фира.
Она тоже липла. С каждым шагом словно добровольно все глубже погружалась в топь и не могла остановиться. Нет, идти тяжелее не стало, просто кожу кололо и свербело под ребрами, но разве могло на изнанке быть иначе?
Тропа вела их на холм, все выше и выше. Внизу темным ковром расстилался лес, неотличимый от того, другого, явного, а по другую сторону…
Фира даже замерла на вершине, пораженная открывшимся видом, и вороной рядом с ней заржал.
– Всякого я ожидал, но это… – Руслан тоже остановился, сдвинул брови еще сильнее – а может, они давно срослись от вечного недовольства – и руку в бок упер. – На кой нечисти город?
Город и вправду был.
Раскинулся на берегу озера настолько прозрачного, что, казалось, даже отсюда, верст с пяти, проглядывалось илистое дно, вспоротое крабами и рыбешками. Вода омывала две красноватые скалы, безупречно гладкие, будто руками людскими обточенные, и замыкала круг где-то далеко-далеко, у бесконечной песчаной пустоши.
– Почему обязательно нечисти? – пожала плечами Фира. – Мало ли кого Навь приютила… Мы же здесь.
– Надеюсь, ненадолго. Идем?
Она понимала сомнение в обычно уверенном голосе Руслана, понимала его опаску. Слишком уж приветливо выглядел город, слишком уж… незнакомо?
Избы расписные выстроились кольцами, одно в другом, словно хороводы водили и остановились отдышаться. Посередь торчал одиноким деревцем терем, такой тонкий и высокий, что того и гляди крениться начнет и набок завалится. Бурлило торжище, наверняка шумное, пусть на вершину холма и не долетало ни звука, и сновал по улицам народ в алом, белом и золотом, бегал, суетился. Казалось, все разом из домов высыпали, и теперь городок походил на встревоженный муравейник.
Но самое главное, не было здесь врат, через которые можно въехать гостем. Не было стен, ни внутренней, ни внешней, или хотя бы низенького частокола. Как будто не злая Навь окрест раскинулась, а безобидная добрая сказка. Или же все, кого стоило опасаться, уже находились внутри…
– Не успокоишь меня, что это просто город? – Фира взобралась в седло и криво улыбнулась.
– Это просто город, – проворчал Руслан, – пусть даже полный темных тварей.
– Ну спасибо…
Радоваться бы, что прибавилось в нем осмотрительности, но если даже твердолобый бесстрашный князь насторожился, то верно стоило готовиться к худшему.
Фира направила вороного вниз по тропе, сзади застучал копытами Буран, и вскоре земля утоптанная сменилась звонким камнем. Дорога, мощенная разномастными белеными осколками, подалась вширь и сделалась прямой что стрела. «Цок-цок-цок» летело по округе, возвещая об их прибытии не хуже церковных колоколов, но никто не бежал навстречу, не взмывали в воздух луки и мечи, не выл тревожно горн.
А вот праздничный гомон с каждым мигом становился все громче, все радостнее. Разливалась над крышами песня, стучали бубны, выплескивался в просветы меж домов счастливый смех. Теперь Фира видела золотое солнце на красных стягах, что хлестали по ветру над домами, и могла различить отдельные слова в веселом шуме.
– …у лета на макушке!
– …у Купалы под юбкой!
– Неделя, длись! Огонь, ярись!
Фира с Русланом замедлились, переглянулись и вслед за каменной тропой нырнули меж двумя избами.
– Неделя? – прошипела она, когда кони так сблизились, что едва не огладились боками. – Не могла уже седмица пролететь!
Свадьба была в неделю
[15], и с тех пор прошло… Фира потерла лоб, пытаясь сосчитать, сколько раз день менялся с ночью. Получалось плохо, но седмицей там точно не пахло.
– Ну, Купалу мы тоже славили уже давненько, так что вряд ли стоит доверять здешнему счету, – усмехнулся Руслан. – Видать, у нелюдей свои порядки.
– Да что ты заладил! Здесь вполне могут жить лю…
– Тпру-у-у, господа хорошие! – Стоило выехать на узкую и на удивление пустынную улочку, как из ниоткуда выскочил вихрастый босоногий мальчишка и замахал руками перед лошадиными мордами. – Только не верхом!
Вороной гордо фыркнул, Буран чихнул в мальчишескую ладонь, а Фира вздохнула. Признавать правоту треклятого князя не хотелось, но придется, если здесь все такие же, как этот встречающий.
Не то чтобы нелюдь, но…
– А пешим, значит, можно? – спросил Руслан, словно не замечая ничего диковинного.
– А тож! – разулыбался малец.
– И мечи не заберете? – не унимался Руслан, еще и вцепился одной рукой в ножны на поясе, а другой – в ремень, что волотов дар за спиной удерживал.
– На что нам твои мечи? Своих предостаточно.
– И что ж, коней в чистом поле теперь бросать?
– Зачем в поле? Мы ж не дикие. – Мальчишка отступил, до земли поклонился, а распрямившись, подмигнул. – За мной, гости дорогие. Конюшни у нас туточки, за углом.
Ну просто мечта, а не город, невиданное радушие. Еще б не мелькали в светлых кудрях провожатого крохотные рожки и не были глаза его белыми-белыми, такими, что смотреть жутко… может, тогда б Фира и задумалась о ночлеге и ужине. Теперь же хотелось свернуть обратно на дорогу, перемахнуть через холм и углубиться в лес по другую сторону.
Увы, Руслан уже спешился и повел Бурана вслед за мальцом – зря она так хорошо подумала о его осмотрительности, ничуть ее не прибавилось. Сама Фира предпочла плестись за ними верхом и только у самой конюшни сползла на землю, закинула на спину гусли, поудобнее перехватила путевик, который все это время сжимала так крепко, что пальцы заболели, и огляделась.
Звуки веселья тут сделались громче, ярче, и другие горожане нет-нет да и пробегали по перекрестной улице, но так быстро, что рассмотреть их глаза никак не выходило. Вроде и люди, в рубахах, портках и сарафанах, а вроде и кто их разберет? Вряд ли мальчишка один такой особенный.
На всякий случай Фира к дару потянулась, боясь, что тот не откликнется, но капля силы послушно помчалась по крови, уколола кончики пальцев и развеялась. Ничто ей тут не мешало, ничто ее не тревожило…
– Чудодейка, всамделишная! – так искренне обрадовался мальчишка, подскочив к Фире, что ей стало неловко отшатываться, пусть белые глаза по-прежнему пугали. – А цветы в небе зажигать умеешь?
– Цветы?
От растерянности она и насторожиться позабыла, хотя стоило. Вот как он почувствовал ее чары? И почему зубки у него такие мелкие, острые? И еще дюжины вопросов должны были прийти в голову, но Фира могла только смотреть в курносое детское лицо и моргать.
Мальчишка чем-то напоминал Борьку, только помладше годка на три и не такой высокий. Совсем коротышка, если уж честно.
– Да, цветы, огненные, в небе! – Он взмахнул руками, не то изображая цветок, не то показывая, где именно искать небо. – Нам старый чудодей показывал, красотища!
– Прости, я… я такого не умею.
– Эх…
Вздыхал малец явно для вида и расстроенным ничуть не казался. По крайней мере, улыбаться не перестал и коней заводил в конюшню приплясывая.
– Идите-идите, не волнуйтесь, я о них позабочусь, – бросил через плечо. – Их тут и дружок уже заждался. Да, Кхас? Смотри, кого я тебе привел.
Фира не удержалась и заглянула в затененный сарай, заваленный сеном, – вот и вся конюшня. Мальчишка уже успел привязать Бурана и сейчас возился с вороным, а неподалеку лениво перебирал копытами, видимо, упомянутый Кхас – серый в яблоках красавец с густой черной гривой, заплетенной во множество косичек.
Косички покачивались, нанизанные на них бусины стучали друг о друга, конь фырчал. В углу, на земле, лежало чуть присыпанное соломинками седло да стояли набитые седельные мешки.
Еще один гость?
– Где-то я его видел, – произнес рядом Руслан, и Фира вздрогнула, отстранилась.
Когда только успел подкрасться? Еще и склонился так близко, почти коснулся губами уха…
– Настучать бы тебе по лбу… – проворчала она, отвернувшись и пошагав прочь, навстречу шуму и веселью. – Но да, очень знакомый конь.
– Эй! – Руслан догнал ее в один прыжок. – За что по лбу-то?
– И мечи не заберете? – передразнила Фира.
– Ну так обычный вопрос…
– И нелюди уже не страшны, как погляжу.
– А чего их бояться-то? Чудь – она и в Нави чудь…
Значит, не померещилось.
Фира на миг зажмурилась, потерла переносицу и дальше пошла.
– Я о таком только в быличках и слышала, – пробормотала.
– А мой прадед к ним в гости хаживал. – Руслан горделиво расправил плечи и замедлился, приноравливаясь к короткому шагу Фиры. – Но то когда было… теперь все ходы в волшебный град завалены. Помню, братец младший все зазывал нас в горы, сокровища чудские искать, а оно вона как получается. Ушла чудь под гряду в Яви, а вышла в Нави.
– Может, все не так. Может, мальчик тут один такой, – из чистого упрямства возразила Фира, хоть и сама себе не верила, и Руслан рассмеялся:
– Придумаешь тоже! Чудь белоглазая неделима.
Об этом в быличках тоже сказывалось.
О небольшом, накрепко связанном друг с другом народе. О белых глазах и звериных чертах: у кого хвост лисий под юбкой, у кого волчьи когти в сапогах, а у кого и птичий клюв вместо носа. Одни описывали чудских как низеньких, бледных и неказистых, другие пели об их красоте и стати; одни страшились их как нежити лесной, другие верили в их мудрость и искали зачарованный град, чтобы спросить совета.
Но в чем сходились все сказы и побывальщины, так это в несметных богатствах чуди. Не нуждалась она в злате, каменьях и шелках, потому и стекались сокровища в их пещеры рекой.
Дотья любила поучать этим ребятню: «Не по жажде непомерной нам воздают, не по страсти. Чтобы править умом и сердцем, нужно не хотеть власти. Чтобы получить многое, надобно к малому стремиться». Фира слушала няньку открыв рот, и не потому, что все понимала и принимала, просто наслаждалась ее низким напевным голосом. А вот Людмила всегда спорила, ведь ежели не желать, то как оно исполнится? Ежели молчать, то как узнают боги о твоей требе?
Чудь белоглазую она почитала за везучих дураков, но на сокровища их, верно, поглазеть бы не отказалась. Так что Фира почти радовалась, что подруги рядом нет: разочаровалась бы она, ибо не виднелось пока нигде никакого злата, никаких шелков…
В избах, что попадались им на пути, не было дверей, так что разглядеть убранство труда не составляло. Точнее… нагие стены и облезлые печи, вот и все, что имелось внутри. Хотя росписи на ставнях вполне можно было назвать «богатыми».
А одежда, которую Фира заметила еще с вершины холма, вблизи оказалась пусть пестрой, но заношенной до дыр. Встретившего их мальчишку в Яргороде нарекли бы оборванцем за короткие потрепанные штаны и неподпоясанную мышиную рубаху. Прочие же чудские, что порой проносились мимо в плясе, парами и поодиночке, держась за руки и сцепившись змеей, мало чем отличались. Смердские платья, босые ноги, бесконечно счастливые лица…
Такие, что хотелось ухватиться за любую свободную ладонь, бежать следом и напитываться этим счастьем.
– Неделя, длись! – пропела рядом худенькая девица с двумя толстыми пшеничными косами до пят и закружилась на месте, прикрыв глаза и раскинув руки.
– Огонь, ярись! – подхватил ее под мышки да поднял в воздух светловолосый юнец, чем-то похожий на Руслана, если того уменьшить в полтора.
Что и говорить, чудские и впрямь все как на подбор были невысокими, так что Фира в кои-то веки чувствовала себя обыкновенной, а вот князь неловко передергивал плечами, словно и сам желал уменьшиться.
Или боялся кого-нибудь пришибить ненароком.
Девчонка меж тем рассмеялась, выкрутилась из рук мужских и ринулась прочь с криком:
– У Купалы нету пары, и ты свою поищи!
Юнец бросился следом, и оба скрылись за вторым кольцом домов, за ними промчалась стайка нечесаной ребятни, и Фира устремилась туда же. Им нужен был городской голова или хоть кто-то, кому следовало представиться и испросить приюта, и где ж его искать, как не в самом сердце?
– Думаешь…
Руслан еле увернулся от очередного юркого мальчишки, протиснувшегося между ними, чуть не упал и выругался.
– Думаешь, стоит у них спросить? – начал снова, теперь шагая с Фирой вплотную и даже придерживая ее за плечо, отчего разом делалось и смешно, и стыдно.
– Конечно, – пробормотала она. – Мы гости и не можем задержаться здесь просто так…
– Я не о том. Думаешь, подскажут они, где искать этого… – имя далось Руслану с трудом, но он все-таки закончил: – Черномора?
Фира закатила глаза:
– Во-первых, очень мило, что ты готов советоваться, я почти прослезилась. А во-вторых, Навь – не росская деревушка. Вот спросили б у тебя про какого-то колдуна луарского или деханского, указал бы дорогу?
– Я, кроме тебя, других и не видел.
– Я не колдун.
– Да. Ты… чудодейка.
– Так и знала, что тебе понравится слово. – Фира вздохнула. – Лучше уж ведьмой зови.
– Зачем? – Руслан вскинул брови и, наконец отлепившись от нее, насвистывая, пошел впереди. – Я уже к имени привык.
А в следующий миг их смело, разделило, закружило и растворило в летящей по улице толпе. Кто-то схватил Фиру за руку, и второй она крепче прижала к груди путевик, теперь едва не целуясь с черепом.
– Быстрей! – прокричали над ухом. – Пока солнце с макушки катится, пока пары под дубом ладятся!
– Что? – Фира мельком глянула на круглоликую девицу с торчащими из смоляных кудрей кошачьими ушами, которая волокла ее за собой, и завертела головой в поисках Руслана. – Куда?..
– Фира!
А вот и он. Бежит недалече, облепленный малышней что репейником и донельзя растерянный.
Фира рассмеялась, чувствуя, как что-то разгорается в груди, ширится, едва не ломая ребра изнутри сладкой болью, и растекается теплом по жилам.
– Быстрее, быстрее! – кричали со всех сторон, и постепенно бурная людская река стала тонким длинным ручейком, петляющим меж домами.
За левую руку Фиру тянула все та же девчонка, за рукав правой, занятой путевиком, ухватился русый веснушчатый паренек, за ним мчалось еще несколько хохочущих юнцов, и только человек через семь пристроился к змейке Руслан. Довольным он не выглядел, но хоть хмуриться перестал и за мечи не держался – только за детские ладошки.
Ручей не пересекал город напрямки посередь, а перетекал на каждую круговую улицу, обегал некоторые избы, давал крюк, завязывался узлом и, вновь распрямляясь, устремлялся к следующему кольцу. Словно была у ведущего неведомая карта с отмеченной дорогой или треба нарисовать на земле узор множеством смазанных следов.
Солнце палило нещадно, аж слезы на глаза наворачивались, и тепло в крови разрослось до неугасимого пламени, то ли от бега, то ли от ощущения свободного полета, так что Фира не то что ничего не видела, но и не желала видеть и позабыла почти, кто она, что она и зачем сюда явилась. Не было разницы, кто сжимает ее пальцы – верилось ему безоговорочно. И не было мира за пределами извилистой змейки, за границей ветра, что свистел в ушах, трепал волосы и лизал щеки.
Останавливаться Фира не хотела.
Потому едва не задохнулась, когда хватка с обеих сторон сначала ослабла, а потом и вовсе исчезла. Земля под ногами накренилась, дернулась, и Фира, сделав еще несколько неловких шагов, в конце концов не удержалась и рухнула на колени. Уперлась ладонями в траву, влажную, острую, глубоко втянула носом ее аромат и, запрокинув голову, снова рассмеялась.