– Что-то прохладно стало, наверное, надо в холле плед взять.

Это был мой шанс! С громким криком «Ариадна Сергеевна, сейчас все принесу!» Груня бросилась на первый этаж Дома творчества, схватила с дивана шерстяное одеяло, вручила его женщине с огромными глазами и спросила:

– Вам чаю заварить?

– Спасибо, Ангел мой, – ответила женщина, – только что попила.

Слова «Ангел мой» потрясли школьницу. Никто до этого момента Груню так никогда не называл. А в моем понимании тогда Ангел – воздушное, милое создание, очень красивое, нежное, с роскошными белыми крыльями. Я видела представителей Небесных Сил на картинах художников, и не всегда Ангелы на холстах выглядели так, как представлялось Грушеньке. Но я не меняла своего мнения. И вдруг меня, не особенно красивую, Ариадна Сергеевна назвала «Ангел мой». Мне это так понравилось, что спустя годы, повзрослев, стала сама так говорить людям.

Это единственный раз, когда между нами завязался диалог, более мы не беседовали. Но стихи Марины Цветаевой я по сию пору читать не способна. Между строк видится лицо маленькой девочки Ирины, которая умерла от голода. И всегда вспоминается Ариадна Сергеевна, которая кротко перенесла все испытания и ласково сказала Груне: «Ангел мой».

Рассказывать малознакомой женщине всю эту историю я, естественно, не стала, ограничилась ответом:

– Она не моя поэтесса.

– Когда-то восхищалась строками Марины, – вздохнула Ксения, – а потом узнала, что она в тысяча девятьсот девятнадцатом году сдала дочек в приют. Ирина, младшая, умерла там от голода, старшая, Ариадна, выжила, но досталось ей много горя… И как отрезало от ее произведений.

Я вздрогнула, посмотрела на Ксению, та глянула на меня и тихо продолжила:

– У вас так же?

Я молча кивнула, потом на всякий случай прибавила:

– Есть поговорка: «Чтобы понять человека, надо походить в его сапогах». Мне не досталось много бед и горя. Не хочу плохо думать о Цветаевой, она талантливая поэтесса, следовательно, смотрит на мир иными глазами, чем обычный человек, такой, как я. Просто пропала любовь к ее творчеству. Как объяснить? Стихи перестали гореть, они погасли.

– Понимаю, – тихо произнесла собеседница, – не надо никого осуждать, но музыка более не звучит.

– Не звучит, – эхом отозвалась я.

На следующий день Александр Иванович привез книгу «Графиня Рудольштадт», соседка по палате «проглотила» ее мгновенно. Мы начали постоянно гулять вместе и говорить, говорить. Потом, в воскресенье, Ксюша вдруг сказала:

– Давай после обеда съездим кое-куда? Автобус останавливается прямо у ворот больницы. Очень удобно.

– У меня и у тебя скоро операции, – напомнила я, – больным не разрешают покидать территорию клиники.

– Никто не заметит нашего отсутствия, – зашептала Ксюша, – отправимся в пятнадцать десять, вернемся в семнадцать двадцать. Очень надо! Очень, очень, очень!

– Ладно, – согласилась я.

И мы в урочный час сели в маршрутку, быстро добрались до какого-то поселения, там пересели в другой автобус и оказались в деревне. Ксения уверенно прошагала по узкой улочке, я спешила за ней, и в конце концов мы очутились около самого обычного деревянного домика с застекленной верандой.

Ксения постучала в дверь, та распахнулась, я увидела очень пожилого, худого человека, одетого в черные брюки и такого же цвета трикотажную футболку.

– Ксюшенька, – обрадовался он, – заходи, девочка. Кого привела?

А потом в упор посмотрел на меня. Я вздрогнула: у пенсионера оказался взгляд того монаха из Почаевской Лавры.

– Агриппину, – ответила спутница, – вместе в больнице лежим.

Потом она сложила кисти рук вместе, ладонями вверх и попросила:

– Благословите, Отче!

Старичок перекрестил женщину, Ксюша схватила его руку и поцеловала тыльную часть. Я заморгала. Вспыхнуло воспоминание: Отец Владимир… иди, а то опоздаешь… протянутая рука… я ее пожимаю… Батюшка смеется… Лавра… старушки… монах… девятичинная просфора…

– Шагайте в горницу, чайку хлебнем, – нараспев произнес мужчина, голос у него оказался молодым, звонким.

А я с опозданием сообразила, что сейчас нахожусь в гостях у священника.

Мы сели в небольшой комнате за стол, со стен смотрели Иконы. Я поискала глазами женщину с полотенцем, нашла ее слева, а рядом оказалось изображение Божией Матери из Почаевской Лавры. Я вдруг так обрадовалась, словно любимых людей увидела.

– Что, попрыгуньи, из клиники удрали? – осведомился старичок, наливая в чашку крепкую, прямо черную заварку.

– От вас ничего не скрыть, – покачала головой Ксения.

– Так и не надо прятать, – усмехнулся дедушка, – что должно по Божией Воле произойти, то и случится. А вот от того, как себя поведете потом, развитие событий зависит.

Ксюша кивнула, а я решила поспорить:

– Успех операции определяет врач.

– Его роль велика, – неожиданно кивнул дедушка, – а теперь скажи: опухоль удалили аккуратно, химию провели. Лейкоциты не упали у недужного, сердце не подвело, вес запредельно не обвалился, все как надо. И сказал человеку врач: «Живите дальше, но не курите, не пейте, диету соблюдайте». А человек на эти слова внимания не обратил, начал водочкой баловаться, папиросами дымить. Понятно, к нему рецидив пришел. Кто тут ошибся? Доктор? Или недужный?

– Ответ очевиден, – улыбнулась я.

– Значит, больной и врач должны вместе по одной дороге идти, – подвел итог дедушка. – В чем смысл твоей жизни?

Я оказалась не готова к столь резкой смене темы разговора, поэтому растерялась:

– Смысл жизни?

– Ну да, – кивнул священник, – думала когда-нибудь, зачем на белом свете существуешь? С какой целью?

Я замялась. В моих буднях, наполненных разными проблемами, не оставалось времени для размышлений про смысл бытия. Успеть бы рано утром Аркашу и Диму на работу, а Машу в школу отправить, обед-ужин приготовить, квартиру убрать, потом по ученикам пробежаться, впихнуть в их головы знания по немецкому языку, домой вернуться, проверить уроки у дочки, с мужем поговорить, узнать, как у него дела, маме и свекрови еду отнести, всех ужином накормить, потом в кровать упасть, глаза закрыть и… будильник звенит. Вставай, Груня, пять утра. И это я еще не вспоминала про стирку, глажку, поход за продуктами, готовку…

– Жил-был человек, – продолжил старичок, – он старательно учился, обрел хорошую профессию, женился, работал, детей родил, квартиру получил, дачу на шести сотках построил, внуки у него пошли, пенсию честно заслужил. Хороший мужчина, не выпивоха, не драчун. Семью свою любил, о всех заботился, родителям помогал. Жил он, жил – и умер. Все заплакали, похоронили его и… Что? Дальше-то как? Что по этому поводу думаешь? Агриппина?

– Ну… – пробормотала я, – всему конец.

– Так, – протянул священник, – а теперь скажи: какой смысл жизни этого хорошего гражданина? В чем он?

Я слегка растерялась:

– Наверное… детей воспитать.

– Хорошо, – согласился дедушка, – более ничего?

– Родителям помогать, – догадалась прибавить я, – дом построить, дерево посадить.

– Прекрасно, – улыбнулся собеседник, – все он выполнил на пять с плюсом и… конец?! Дети остались, у всех квартиры. Дача стоит, дуб зеленеет. А самому мужчине что досталось в результате его нелегких трудов?

Я молчала. Священник посмотрел прямо мне в глаза:

– Занимался тот положительный со всех сторон мужчина исключительно мирскими делами. А человек состоит из тела, души и духа. И наша жизнь здесь – вот в этом мире, в котором сейчас находимся, – это, если по-простому, ясли, детский сад, школа, университет для души. Она, душенька наша, должна получить образование, чтобы после того, как освободится от тела, оказаться в Царствии Небесном, «идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание». Тому, кто изо всех сил боролся с собой, жил по заповедям Божиим, тому уготована вечная жизнь. А тому, кто о Боге никогда не думал…

Хозяин замолчал, потом добавил:

– Ох и жаль мне их. А ты, Агриппина, не бойся! Не знаешь, сколько всего хорошего Господь для тебя уготовил, как Он тебя любит! Почитаешь на балконе серо-зеленом, по лестнице поднимешься. Ох, красота там! Вот уж я порадуюсь! Только не уходи из-за больной ноги! Оставайся! Нога повредилась, чтобы ты там стояла, поняла?

Я быстро-быстро закивала. Конечно, сообразила: дедушка ненормальный. Серо-зеленый балкон? А Груня там читает? У нас дома лоджия, здание сделано из желтого кирпича. Жаль старика, по виду вроде бодрый, ходит быстро. А как послушаешь его речь, так понятно: пенсионер сошел с ума! Нога повредилась, чтобы я на ней стояла! Полный бред! Почему он один живет? Такому человеку необходим присмотр. Не успела последняя мысль промелькнуть в голове, как мне стало так жаль милого дедушку, что из глаз потекли слезы. А старичок тем временем начал говорить с Ксенией:

– Про себя все знаешь.

– Да, Отец Михаил, – подтвердила женщина, – я готова.

– Сколько ж ты болеешь? – продолжил хозяин дома.

– Девятый год пошел, – ответила моя соседка по палате и прибавила: – Завтра операция.

Отец Михаил глянул на меня:

– Поскучай тут пока, Агриппина!

Я осталась на месте, Ксения со старичком ушли, вернулись они минут через пятнадцать. И в ту же секунду из глубины дома долетел бой часов.

– Отец Михаил, мы поедем. А то еще забеспокоятся, начнут больных искать, – сказала Ксения.

– Подожди-ка, – попросил старичок и снова вышел из комнаты.

– Кто это? – очень тихо спросила я.

– Мой Духовный отец, – чуть слышно ответила Ксения, – за Агриппину молиться станет, теперь за тебя спокойна.

Тут в комнату вернулся дедушка, он принес два маленьких пакетика и протянул их нам.

– Вот, держите, – заулыбался он, – из Афона прислали, пояс Богородицы. И по браслетику со Святой Горы. Не унывать! Агриппина, Господь тебя любит. Много хорошего Он тебе уготовил. И жизнь земную долгую подарит, все успеешь. А балкон тот серо-зеленый… красота вокруг… Платок у тебя цветом розовый, сама прямо красавица, платье с голубой, красной полосой. Начинай непременно читать утром и вечером «Отче наш».

– А Псалтирь? – тихо произнесла Ксюша.

– Агриппине рано. Ей бы «Отче наш» выучить, – улыбнулся дедушка.

И тут мой язык заговорил сам по себе:

– Отче наш, иже еси на…

– Молодец, – похвалил гостью дедушка.

Я неожиданно для самой себя разоткровенничалась:

– Много лет назад бабушка меня возила на Рождество к Отцу Владимиру. Там все эти слова говорили. Вы сейчас про «Отче наш» сказали, и вдруг вспомнила!

– Детская память цепкая, – улыбнулся хозяин. – Ксения, какой у нас месяц и год на дворе?

– Май тысяча девятьсот девяносто восьмого года, – ответила Ксения.

– Вот и Слава Богу, – воскликнул дедуля, – в первых числах июня следующего, девяносто девятого, Бог даст, встретимся. Вот точную дату не назову, до десятого числа.

– Мы же не расстанемся потом никогда? – обрадовалась Ксюша.

– На все Божия воля, – улыбнулся старичок, – давай надеяться на встречу.

Потом он три раза перекрестил нас. Ксюша сложила ладони. Дедушка коснулся рук женщины, та поцеловала тыльную часть его кисти. А я совершенно неожиданно для себя поступила так же, как моя соседка по палате.

На затылок опустилась ладонь священника. В ту же секунду показалось, что в голову ударила молния. Вспыхнул ослепительно яркий свет, я ослепла, оглохла, онемела, с трудом удержалась на ногах. А когда все чувства вернулись, испытала невероятное удивление: мы с Ксюшей идем по дорожке от ворот больницы к корпусу.

– Как сюда попали? – ахнула я.

– На автобусе приехали, – тихо ответила Ксюша.

– Не помню, – прошептала я, – что со мной случилось?

– Все хорошо, – закивала спутница, – ты просто устала.

На следующий день Ксюшу увезли на операцию. Перед тем как сесть в кресло на колесиках, она обняла меня и произнесла:

– Если вдруг в уныние впадаешь, вспоминай всегда слова Отца Михаила: «Агриппина, Господь тебя любит. Много хорошего Он тебе уготовил». И Батюшка Грушеньке долгую жизнь предсказал. Поняла?

Я старательно закивала. Дедушка очень милый, глаза у него как у монаха из Почаевской Лавры, он определенно хотел поддержать больную, но моя жизнь сейчас в руках врачей. Отцу Михаилу спасибо, вот только от священника ничего не зависит.

Медсестра покатила кресло с Ксюшей по коридору, я пошла рядом. Девушка в «пижаме» затормозила у двери и строго предупредила:

– Дальше вам нельзя.

Ксюша схватила меня за руку:

– Грушенька, как выйдешь из больницы, сразу отправляйся в Храм! Непременно! Пообещай!

Пришлось закивать и бойко соврать:

– Конечно.

Церковь я посещать не собиралась. То, что Бога нет, давно всем понятно. Но Ксения сейчас нервничает, не следует волновать женщину перед сложной операцией.

– Ну все, – решительно произнесла медсестра и нажала на кнопку в стене, – хватит досвиданькиваться! Скоро встретитесь!

Большие двери открылись. Девушка начала вкатывать кресло в хирургическое отделение. Ксюша обернулась:

– Поклянись, что пойдешь в Храм!

И что оставалось делать?

Я подняла руку:

– Клянусь!

На следующий день на первую операцию увезли уже меня. Потом было второе оперативное вмешательство, третье… В свою палату я вернулась через пару недель, никого из прежних соседок там не застала. Ксению тоже не увидела и очень расстроилась, что не взяла у нее никакого контакта. Мобильные телефоны тогда были огромной и очень дорогой редкостью. Но домашние номера имелись почти у всех, а я не догадалась узнать у женщины ее координаты. И как теперь ее найти? Некоторое время Груня отчаянно ругала себя, а потом вдруг родился план. Чтобы его осуществить, следовало дождаться вечера.

Когда врачи ушли домой, а дежурный лекарь спрятался в ординаторской, я отправилась на пост и завела разговор с милой медсестрой:

– Лежу в сто седьмой палате…

– Хорошо вас знаю, – заулыбалась девушка.

– Там находилась еще Ксения, – продолжила я, – фамилию ее не знаю. Женщину оперировали за день до меня. И сейчас ее в отделении нет. Но мы не обменялись телефонами, думаю, нужные сведения есть у вас. Пожалуйста, подскажите отчество, фамилию больной. Если имеется номер телефона, то просто отлично. Коли нет, тогда адрес.

Медсестра встала:

– Попробую помочь, посидите на диване в холле.

Я устроилась около кадки с пальмой и уж в который раз начала радоваться тому, что попала в шестьдесят вторую онкобольницу. Все врачи и медсестры здесь очень хорошие специалисты, добрые люди.

Минут через пятнадцать медсестра вернулась и затараторила:

– Простите, сведений не сохранилось. Иногда документы теряются…

Чем дольше она объясняла, почему не способна выполнить просьбу, тем яснее я понимала, что произошло. И когда дежурная замолчала, тихо спросила:

– Ксюша умерла?

Медсестра опустила голову:

– Мама всегда говорит: «Настя, тебе не следует лгать». Вру неубедительно. Очень не хотела вас расстраивать. Операция у нее прошла успешно, через день спустили в палату, ничто не предвещало плохого. Больная ходила, ела с аппетитом, вечером легла спать, а утром не проснулась.

– Спасибо, – пробормотала я и поплелась по коридору.

Сначала отчаянно захотелось плакать, потом на меня рухнул водопад негодования. Отец Михаил! Милый дедушка! Ласковый старичок! Наболтал глупостей, а я почему-то поверила ему. Ксюши нет! Но старик-то ей пообещал: «В первых числах июня следующего года встретимся, больше не расстанемся». Вот врун! Тоже мне, Ванга!

Злость затопила Груню, я утонула в ней с головой, с трудом дошла до окна в самом конце коридора и зарыдала. Мы мало времени провели вместе с Ксюшей, но она стала такой родной! Слезы лились потоком, легче не становилось. В голове роились мысли. Ксюша попросила поклясться, что я стану ходить в Храм! Она искренне верила, что посещение здания поможет Груне. Я прижалась лбом ко стеклу, в голове заметались воспоминания.

Отец Владимир… во дворе горит стол… едем на грузовике… Лука и моя бабася поют… «Рождество Христово, Ангел прилетел»… женщина с полотенцем так ласково смотрит на меня с Иконы… радость, которая льется на Грушеньку из-под купола…

Где эта моя радость? Исчезла!

Девятичинная просфора давно съедена! Монах из Почаевской Лавры… «Ничего не бойся, Господь тебя любит».

Противный старик! Обманул Ксению. Она ведь так обрадовалась, спросила: «Мы же потом никогда не расстанемся?»

Дед ответил: «На все Божия Воля, но давай надеяться на нашу встречу!»

Размазывая слезы по щекам, я смотрела в окно. Мне идти в Храм? Да никогда! Нет у меня желания даже заглядывать туда, потому что там работают такие, как священник с мертвыми глазами из Храма у метро и дед-врун!

Встреча с Дорофеей



На дворе жаркое лето, а я сижу в маленькой, душной комнате, приемной в нотариальной конторе. Мне нужно заверить доверенность, впереди в очереди только одна женщина.

Нотариус занят и, похоже, нескоро освободится. Соседка чему-то улыбается, вид у нее счастливый. А я ничего хорошего в нахождении тут не вижу. Ну почему я решила, что составление бумаги займет мало времени? Отчего не подумала про очередь? Следовало положить в сумку книгу и сейчас спокойно читать новый роман Александры Марининой. Я никогда не скрывала, что являюсь давней и преданной поклонницей российской Королевы детективов. На дворе у нас две тысячи третий год, книги Дарьи Донцовой уже продаются везде, меня одолевают журналисты, каждый из них непременно задает вопрос: как вы относитесь к коллегам по жанру? Я откровенно отвечала и то же самое говорю сейчас: «Очень люблю все книги Александры Марининой, Танюши Устиновой, Танечки Поляковой».

Мало кто знает, что писательницы Устинова, Полякова и Донцова близкие родственницы. Мы крестные матери трех детей Оли и Сергея Рубис, которые стояли у истоков создания издательства «Эксмо». Оля когда-то взяла у меня первую рукопись и долгое время редактировала все произведения Дарьи Донцовой. Потом Олечка открыла свое литературное агентство. Авторам, над которыми она берет шефство, можно позавидовать: они попали к бескрайне ответственному человеку, который обладает огромным опытом работы и большими связями в издательском мире. Литературные агентства сейчас расплодились как кролики после брачного периода, очень часто их сотрудники обещают людям золотые горы, но все сии сладкие речи частенько оказываются пустыми словами, за ними, как правило, нет никаких дел. А Ольга сдержанна, не исполняет кантату о вашей гениальности, не осыпает человека комплиментами. Но если Рубис поймет, что у писателя есть потенциал, то сделает все, дабы вырастить популярного литератора. Она не болтает, никого не нахваливает, молча делает необходимое. Мне очень повезло и с Олей, и с Оксаной Дышевой, которая редактирует сейчас книги Дарьи Донцовой.

Оксана – жена писателя Андрея Дышева, одного из самых любимых читателями мужчинами автора боевиков и детективов. Андрей – подполковник Российской армии в запасе, за службу в Афганистане награжден орденом Красной Звезды. А еще он чем-то напоминает Ивана Павловича Подушкина, одного из главных героев моих детективов. Хорошо помню, как я один раз вошла в издательстве в отдел детектива, поздоровалась. Все мужчины, не отрывая глаз от мониторов, хором ответили. Андрей же встал, улыбнулся, мы перекинулись парой фраз, и Дышев вернулся к работе. Думаю, Андрей и мой Иван Павлович могли бы подружиться: у них одно, пусть и старомодное сейчас, хорошее воспитание и уважение к женщине.

Оксана мне сначала показалась суровой, неразговорчивой. Но вскоре выяснилось: Агриппине вновь повезло встретить профессионала самого высокого полета, работать с Дышевой легко, мы понимаем друг друга с полуслова. А спустя некоторое время стало понятно: про таких, как Оксана, говорят: «Как без кожи живет». Чужую беду она воспринимает словно свою, рыдать не станет, но поможет даже тем, с кем нет близкой дружбы. И у Дышевой невероятное трудолюбие, нечеловеческая работоспособность, она так хорошо улыбается. И красавица в придачу.

И Оля Рубис, и Оксана Дышева не только настоящие профессионалы – они замечательные женщины, которые многому меня научили. Я их очень люблю. Мне вообще везет на людей, все, с кем так или иначе приходится работать в издательстве, на телевидении, на радио, стали моими друзьями.

– Вы будете не против, если приоткрою форточку? – спросил незнакомый голос.

Я вынырнула из океана мыслей о друзьях. Вспомнила, что сижу в приемной, и ответила соседке:

– Нет конечно, здесь душно!

Женщина направилась к окну, я поерзала на стуле. Что можно делать в кабинете у нотариуса так долго? Ну почему не взяла с собой книгу?

Незнакомка вернулась на место, заулыбалась еще шире и вдруг произнесла:

– Меня зовут Дорофея. А вас как?

Я тихо хихикнула:

– Агриппина!

– Ой, так вы наша, православная, – обрадовалась тетушка, – тогда все сейчас расскажу!

И что делать? Объяснить соседке, что хочу спокойно посидеть и не имею ни малейшего отношения к верующим? Неудобно как-то. А Дорофея с самым радостным видом сообщила:

– Вот почему я к нотариусу приехала? Сын умер! Послана мне радость!

Услыхав эти слова, Грушенька захотела быстро удрать. Но документ во что бы то ни стало требовалось заверить сегодня. Я вжалась в стул. Надеюсь, соседка не буйнопомешанная, просто тихая сумасшедшая. А из женщины тем временем полился рассказ.

Много лет тому назад у Дорофеи заболел ребенок. Малыша положили в реанимацию, но его состояние стремительно ухудшалось. Вечером врач сказал матери:

– Делаем все, что можем, но положение очень серьезное. Мальчик может не дожить до утра. В детскую реанимацию впустить вас нельзя, там другие тяжелые пациенты. Не стойте в коридоре, ничем не поможете, уезжайте домой. – И скрылся в отделении.

Дорофея зарыдала, принялась бегать по коридору, в котором не имелось ни одного стула. В конце концов к ней подошла пожилая женщина, санитарка со шваброй, и спросила:

– Что у тебя случилось?

Женщина, захлебываясь слезами, доложила ей слова медика. Нянечка обняла Дорофею, спросила:

– В Храм ходишь?

– Нет, – ответила та.

– Дам совет, – продолжила санитарка, – здесь неподалеку, на соседней улице, церковь, беги туда. На свечном ящике стоит Елена, скажи ей: «Антонина попросила помочь». И сделай, что она тебе скажет.

– Не верю в Бога, – пролепетала женщина.

– Можешь кого-то попросить сынишку вылечить? – задала вопрос нянечка.

– Только врачей, – плакала Дорофея.

– Так доктор сказал: все плохо, – напомнила бабушка. – Иди, Господь поможет.

Дорофея почему-то поверила старушке и сломя голову понеслась по указанному адресу. Нашла Елену, безостановочно рыдая, рассказала ей все. Женщина куда-то убежала, быстро вернулась.

– Батюшка благословил тебя остаться на ночь в Храме. Иди к Иконе Богородицы, молись.

– Не умею, – прошептала Дорофея.

Елена сунула ей листы бумаги:

– Вот, читай вслух, тихо! На колени встань. Креститься знаешь как?

– Нет, – чуть слышно ответила мать мальчика.

Елена объяснила женщине, коим образом ей следует себя вести, и предупредила:

– Запру дверь снаружи, открою утром. Не бойся. Молись.

И ушла. Дорофея осталась одна. Перед тем как покинуть церковь, Елена погасила все свечи, лампады. Только одно тонкое пламя трепетало на высокой подставке в центре помещения. Женщину обуял ужас, в помещении царила полнейшая тишина. И, как ей сначала показалось, темнота. Спустя время она поняла: около церкви горит уличный фонарь, сквозь небольшие окошки, забранные толстыми старинными решетками, проникает свет. Женщина принялась обходить Храм. Елена старательно объяснила ей, как надо молиться, но она не показала ей Икону, около которой это следует делать.

Мать тяжело больного малыша стала рассматривать изображения женщин. Выбрала образ, на котором Божия Матерь изображена с младенцем, упала на колени, начала читать плохо понятный текст с листка бумаги, плакать. Затем обратилась к Богородице, как к подруге, умоляла спасти ее сына… Сколько времени она так провела? Сама не знает, очень устала, хотела встать, не сумела, рухнула на пол, и тут женщина с младенцем ожила, ласково сказала Дорофее:

– Ты очень любишь сына?

– Да, – прошептала несчастная.

– Если сейчас он уйдет ко Господу, то безгрешный ребенок станет Ангелом у престола Божия, – продолжила Богородица, – окажется в Царствии Небесном, всегда матери поможет. Коли останется жив, то натворит страшных дел. Поэтому малыш и заболел так тяжело, Господь хочет его спасти. Тебе решать! Отпустишь сына в Царствие Небесное безгрешным младенцем? И тогда все для него радостно. Или пусть он обретет здоровье, продолжит земную жизнь, но тогда печально.

Дорофея закричала:

– Пусть мальчик поправится! Пожалуйста, сделайте так. Умоляю!

Но в Храме стояла тишина, и никого вокруг. Дорофея, устав от ночи на коленях, заснула прямо на полу.

Разбудила ее Елена, спросила:

– Ну как?

Мать мальчика, ничего не ответив, выбежала на улицу, помчалась в больницу, с трудом дождалась, когда увидит врача. Доктор воскликнул:

– Прямо чудо! Кризис миновал, ваш сынишка пошел на поправку.

И мать бросилась назад в церковь, она захотела поблагодарить Богородицу.

С того дня Дорофея стала самой усердной прихожанкой, старалась не пропускать Службы и малыша всегда причащала каждое воскресенье.

Мальчик рос непослушным, хулиганистым. В четырнадцать лет связался с плохой компанией, пил, курил, бросил школу, неделями не ночевал дома. А когда ему исполнилось пятнадцать, пропал, Дорофея понятия не имела, где находится подросток. Спустя несколько лет парень позвонил, сообщил, что задержан, сидит в следственном изоляторе, мать обязана найти ему адвоката.

Дорофея запаниковала, наняла юриста и узнала шокирующую правду. Ее семнадцатилетний сын – руководитель банды, которая занимается угонами автомобилей, грабежами. На счету у группировки много всего плохого, включая убийство нескольких человек. Учитывая, что преступления юноша совершал до совершеннолетия, пожизненное заключение ему не грозит. Но сядет он на хороший срок. Дорофея побежала в Храм, осталась на ночь, стала молиться у Иконы Казанской Божией Матери, у которой стояла много лет назад, выпрашивая здоровье для малыша. И все повторилось, под утро Богородица вновь заговорила с Дорофеей:

– Твой сын совершил много злодеяний. Господь хотел его в младенчестве забрать безгрешным, но мать упорно просила оставить ей ребенка. Впереди у юноши суд. На свободу он выйдет озлобленным и натворит еще таких страшных дел, что помочь ему окажется невозможным. Но сейчас душу отрока еще можно спасти молитвою, добрыми делами и милосердием родительницы. Но если он спустя годы выйдет на свободу, то погубит себя навечно. Пусть сейчас все свершится по Воле Божией, как этому следовало быть много лет назад!

– Да будет так, – сказала Дорофея.

На следующий день она пришла в СИЗО, чтобы передать посылку, и узнала: сын утром не проснулся в камере, у него остановилось сердце.

И вот сейчас Дорофея сидит около меня, счастливая, с радостной улыбкой и с восторгом говорит.

– Вот как добр Господь! Забрал мальчика! Не натворит больше зла. А я всю жизнь за него молиться стану! Понимаете, какая радость? Счастье!

Я судорожно закивала, думая лишь об одном: коим образом удрать отсюда как можно быстрее и подальше? Сейчас вижу сумасшедшую, а с ними не следует спорить.

– Слава Богу! – восклицала Дорофея. – Заверю копии документов, получу тело, закажу отпевание! Радость у меня! Радость! Вы же понимаете? Да?

– Да, да, да, – попугаем затвердила я, – простите, где тут туалет?

– Не знаю, – отмахнулась Дорофея, – наверное, в коридоре.

Я встала.

– Вы куда? – заулыбалась Дорофея. – Хотела позвать вас на отпевание.

Я заулыбалась, а в голове метались мысли. Придется ехать в другую нотариальную контору. Обидно, конечно, долго тут просидела. Ладно, все, что случается, случается к лучшему. И уже через секунду мне стало неудобно. Может, следует помочь Дорофее? Как? Вызвать «Скорую помощь»? Но где повод для приезда врачей? Соседка не буянила, не ругалась, не обижала Агриппину. К нотариусу женщина пришла без сопровождающих, она аккуратно одета, причесана. И у нее умер сын! В такой ситуации человек теряет над собой контроль.

Дверь кабинета открылась, вышел мужчина. Дорофея показала рукой на дверь:

– Если торопитесь, идите, мне спешить некуда.

– Спасибо, – тихо поблагодарила я, – времени вагон, посижу, отдохну.

Соседка, не потеряв улыбки, переместилась в кабинет.

Я осталась одна, на ум пришли стихи Александра Сергеевича Пушкина: «Не дай мне Бог сойти с ума. Нет, легче посох и сума…»

Дорофея не задержалась у юриста, вскоре она, веселая как птичка, вылетела из кабинета и объяснила:

– Быстро сделала! Агриппиночка, сегодня непременно подам за вас записку о здравии.

В моей голове зазвучал голос тети Нади, соседки по дому на улице Черняховского: «Деточка, сделай одолжение, отнеси записку».

Храм у метро… купол… радость… священник с мертвыми глазами…

Я быстро вскочила и, ничего не сказав Дорофее, бросилась в кабинет. Вид у меня, наверное, оказался странный, потому что нотариус, окинув взглядом посетительницу, быстро произнес:

– Садитесь, пожалуйста. Не нервничайте, многие проблемы решаемы. Хотите водички?

– Спасибо, – выдохнула я, – у меня пустяковое дело: заверить документ. Просто женщина, которая только что вышла от вас… ну… она не совсем нормальная, наговорила глупостей.

– На меня посетительница произвела впечатление адекватного человека, – возразил юрист.

– Она радовалась смерти сына, – объяснила я, – все время смеялась, говорила, что Господь ей помог, забрал мальчика.

Нотариус почесал переносицу:

– Встречаются детки, которые по капле из родителей любовь выдавливают. Они издеваются над престарелыми матерью, отцом, бабушкой, дедом. Отпрыски разные. И в этом кабинете часто оказываются люди в состоянии нервного возбуждения, а оно по-разному проявляется: одни рыдают, другие хохочут.

И тут я вспомнила одну соседку по поселку. Бедолага постоянно приходила к нам, рассказывала, что за ней прилетают жители какой-то планеты, просила ее спрятать. Дама усаживалась в столовой, не собиралась отправляться домой. Почему-то в доме она ощущала себя в безопасности. Через какое-то время прибегала сиделка, принималась извиняться, жаловалась: «N хитрая, постоянно меня обманывает. Сидим в саду, просит: „Холодно, принеси, пожалуйста, шаль“. Я за платком, а подопечная к вам. Вы уж простите. Она до недавнего времени была нормальным человеком. А после внезапной кончины мужа стала всем сообщать, что он жив, просто его унесли к себе инопланетяне. Они прилетают и ко вдове, предлагают ей отправиться к любимому, да жена не может. У нее дети, мама пожилая, собаки. Пожалуйста, не гоните бедняжку, звоните, сразу быстро прибегу за ней».

Соседка приходила еще некоторое время, потом перестала. Спустя года два я встретила ее в супермаркете неподалеку от поселка. Она стояла у стеллажа с конфетами, рядом находились два мальчика. Соседка тоже заметила писательницу, заулыбалась:

– Добрый день, как дела?

Мы мило поговорили пару минут. Стало ясно: женщина не помнит, как прибегала к нам с рассказом о зеленых человечках. Она здорова. Спустя некоторое время я начала писать книгу, один из героев которой оказался в сумасшедшем доме. Понадобилась консультация психиатра, чтобы понять: могло ли с человеком произойти то, что придумала автор. И вот тогда я узнала, что существует реактивный психоз: временное изменение сознания на фоне огромного стресса.

Наверное, узнав о кончине сына, Дорофея помутилась умом и придумала историю, которую мне рассказала.

Храм Спаса Нерукотворного Образа в селе Уборы



В две тысячи первом году началась моя работа на телевидении. В разное время я вела программы на ОРТ, СТС, «Домашний», на других каналах. Хорошо помню, как мы с Андреем Малаховым и его шеф-редактором Наташей сидели на первом этаже «Останкино» в не существующем ныне кафе «Макс». На дворе тысяча девятьсот девяносто девятый год, у меня вышла первая книга. Андрюша тогда работал в программе «Доброе утро». Мы пили чай, ели какие-то булки, Андрей мне неожиданно сказал: «Поверь! Через несколько лет у тебя будут многомиллионные тиражи». Я засмеялась. Многомиллионные тиражи? Ну, это навряд ли. На данном этапе в «Эксмо» лежат уже одиннадцать полностью готовых рукописей. «Крутые наследнички» вышли в феврале, но более детективы Дарьи Донцовой не публикуют. Мне исправно платят аванс за каждое произведение, но почему-то не печатают их…

Однажды я набралась храбрости и поинтересовалась у Ольги Вячеславовны Рубис:

– А что с моими новыми книгами?

– Надо подождать, – загадочно ответила та.

Слова редактора расстроили. В тот же день я поехала на телевидение, была гостем в какой-то программе, после съемки увидела в коридоре Андрюшу, Наташу, они потащили меня в «Макс» и стали спрашивать, отчего невесело выгляжу. Я рассказала им об одиннадцати рукописях, и вот тут Андрюша пообещал Дарье Донцовой многомиллионные тиражи. А Наташа подхватила:

– Да-да! Тоже так думаю! А еще уверена, что начнешь вести программу на Первом канале.

Стараясь не расхохотаться, я решила ответить тем же и воскликнула:

– А ты станешь самым известным телеведущим России! Честное слово!

Андрей посмотрел на Груню, Агриппина уставилась на Малахова… Через пару минут мы оба расхохотались.

– Многомиллионные тиражи, – стонала я.

– Лучший ведущий, конечно, хорошо, – вторил Андрюша, – но ты уверена, что это я? А вот с тобой получится именно так, как мы сказали!

– Тоже уверена в своих словах, – кивала я.

Сцена напоминала спектакль по басне Ивана Крылова «Кукушка и петух». Но вскоре после того разговора «Эксмо» стало выпускать каждый месяц по книге Дарьи Донцовой. Издательство просто собирало двенадцать рукописей. Андрюша же быстро превратился в одного из самых любимых телеведущих России.

Близкие отношения связывают меня и с Лерой Кудрявцевой. Хорошо помню, как один из членов моей семьи упал на лестнице и сломал позвоночник. На дворе то ли час, то ли два ночи, у Леры маленький ребенок, но я, забыв о хорошем воспитании, набрала номер личного телефона Кудрявцевой, услышала сонный голос:

– Привет!

Стараясь не заплакать, я тихо сказала:

– Леруся, случилась неприятность.

Кудрявцева молча выслушала меня, коротко произнесла:

– Сейчас. Три минуты.

И я получила телефоны всех нужных врачей. Внизу имелась приписка: «Каждого предупредила. Звони. Ждут». Лера моментально пришла на помощь. То, что на дворе ночь, ее не смутило.

Лера, Андрюша и Боря Корчевников были рядом со мной в год, когда отошел ко Господу Александр Иванович. Они первые, кому я написала о том, что мужа больше нет. И мои друзья отреагировали одинаково: они все сделали программы, посвященные академику Донцову. Мой супруг не являлся медийным человеком. Вот в мире психологии он был очень хорошо известен, уважаем как российскими, так и западными коллегами. Но широкому кругу телезрителей имя профессора Донцова мало что говорит. Хорошего рейтинга, священную корову телевидения, такая программа не принесет. Но мои друзья добились создания выпусков, они очень хотели меня утешить.

В начале двухтысячных годов я стала ведущей одной ежедневной ТВ-программы. А это предполагало так называемые пуловые съемки. Что такое «пул»? Три дня беспрерывного нахождения в студии, за этот период снимают двенадцать-пятнадцать программ. Потом перерыв десять дней, и новый пул. Я стала жить в таком графике, он меня полностью устраивал. Дарья Донцова не задерживала рукопись и работала на телевидении. Вот только свободного времени стало мало.

Как-то раз Александр Иванович попросил жену пойти с ним на юбилей одного его коллеги. Тот отмечал круглую дату и решил созвать всех, кого можно.

Я немало удивилась:

– Вообще незнакома с мужчиной.

– Его супруга – твоя фанатка, – пояснил супруг.

Я вздохнула. Понятно, предстоит работать на чужом празднике писательницей Дарьей Донцовой. Мне не по душе тусовки, в особенности те, где следует сидеть за столом, слушать бесконечные тосты. Я не пью спиртное, не ем мясо и салаты с майонезом. Но вот самое главное – терпеть не могу, когда начинают петь дифирамбы Дарье Донцовой. В такой момент Груня просто не знает, куда ей деваться. Писательница начинает глупо хихикать, улыбаться и больше всего на свете хочет оказаться как можно дальше от того места, где находится. Сообщение о фанатке, жене именинника, Грушеньке совсем не понравилось! Но мужа обижать не хотелось. Что делать? И тут словно по заказу раздался звонок продюсера моей программы.

– Извини, – затараторил он, – но очередной пул начнется завтра, а не через день, как планировалось. Понимаю, нарушаем все твои планы, но…

Я чуть не завизжала от радости:

– Спасибо, спасибо! Непременно буду в «Останкино» в шесть тридцать. Как всегда, в восемь мотор?

Похоже, мужчина ожидал иной реакции, потому что поинтересовался:

– Ты в порядке? Не заболела?

– Здорова, как молодая корова, – заверила я, – всегда готова работать. Люблю тебя. Чмоки!

– Ага, – пробормотал коллега и отсоединился.

Я, чуть не прыгая от радости, посмотрела на мужа:

– Прости! Не могу пойти в ресторан, завтра пул начинается.

– Уже понял, – кивнул Александр Иванович. – Сбор в семнадцать часов, наверное, до закрытия харчевни просидим. Может, после съемок успеешь?

– Конечно, очень постараюсь, – соврала я, прекрасно зная, что раньше полуночи слова: «Снято, всем спасибо, все свободны. Завтра в восемь мотор, ведущей приехать в шесть тридцать…» – никогда не прозвучат.

На следующий день мы сняли три программы, потом операторы отправились обедать, по трудовому договору им положен час перерыва. И все остальные, занятые в съемках, тоже отдыхают. Людей, которые стоят за камерами, зритель не видит. А от них зависит очень многое. И первое, что я усвоила, став телеведущей: можно поругаться в студии с кем угодно, но никогда не скандаль с оператором.

Я легла в гримерке на диван, и тут вошел продюсер:

– Все. Уезжай домой.

Я села:

– Нам еще пару программ работать.

– Не надо, – мрачно уточнил парень, – какая-то фигня в «Останкино» с электричеством. Завтра снимаем шесть выпусков, в среду столько же. Приезжай к пяти тридцати, раньше стартуем.

Я быстро умчалась на стоянку и покатила в Мопсхаус. Тут надо сказать, что пару недель назад мы с мужем купили мне новую машину, а старую сдали в салон. Представьте теперь мое удивление, когда автомобиль вдруг начал странно дергаться. Шофер Сергей быстро припарковался у какого-то дома.

– Что случилось? – спросила я.

– Не едет, – мрачно ответил Сережа.

Водитель у меня прекрасный, он работает у нас более двадцати лет, давно стал членом семьи. Сергей бывший военный, подполковник, ракетчик, он способен с помощью гвоздей и молотка починить что угодно. К умелым рукам Сережи прилагается всегда хорошее настроение и твердая уверенность в том, что женщинам следует помогать. Если же представительница слабого пола впадает в истерику, устраивает скандал, то ее надо живо утешить, потому что она девочка, следовательно, существо нежное, ранимое и не очень разумное. Наверное, из-за этой своей позиции Сережа счастлив в личной жизни, у него прекрасная жена Катя, она нотариус, и две очаровательные дочки.

– Ты же сейчас разберешься, – засмеялась я.

Водитель стал совсем мрачным:

– Придется вызывать представителей сервисной службы салона.

– Зачем? – удивилась я.

Сергей попытался объяснить ситуацию. Из всех его долгих слов я поняла лишь одно: если водитель сейчас сам начнет ковыряться под капотом, мы лишимся гарантийного обслуживания.