– Она слишком занята.

– Да, видно, как она все дни напролет крутится без устали!

Маэ хорошо знали в рыболовном мире Эрки, и ее популярность раздражала Эрвана вопреки его воле.

– Смотри, кто входит в порт: похоже, ее «Жабадао».

Глядя в море, моряк сложил руку козырьком, и Эрван повторил его жест.

– Да, точно, это наш траулер.

Он не мог не подчеркнуть принадлежность судна, отказываясь признавать, что полностью отстранен от собственного дела.

– Красивый корабль, – заметил старый приятель.

– Уж очень у него кричащая раскраска, – возразил Эрван, нахмурившись.

Вишнево-красный и зеленовато-синий цвета, в которые Маэ раскрасила все их траулеры, ему не нравились, поскольку таким образом она их присвоила.

– Капитан на нем по-прежнему Жан-Мари? Маэ повезло, он замечательный парень.

– Это я его нанял, когда он был совсем юнцом, – напомнил Эрван. – Очень способным, но мне приходилось его всему обучать.

– Ну, с тех пор он возмужал! Пойдем, я провожу тебя в бар, выпьешь кофе. Холодно сегодня…

Эрван не желал, чтобы его куда-то вели, он хотел идти сам, и эти слова вывели его из себя. Понимая, что поступает невежливо и опрометчиво, он отклонил предложение.

– Я возвращаюсь домой, – проворчал он. – В другой раз.

Он только что сознательно лишил себя удовольствия интересной беседы в тепле. Он бы мог узнать от этого знакомого, все еще работающего, много полезного и нового, – того, чем Маэ делилась с ним чрезвычайно скупо, как будто он вмешивался в чужое дело. Но, черт возьми, это было и его дело, хоть его и отодвинули в сторону! Направляясь к дому, он досадовал, что упустил удобный случай, хотя отказался лишь потому, что боялся выглядеть смешным. У него бы дрожала рука с чашкой кофе, и он обязательно пролил бы его, а при разговоре он бы кашлял и давился словами, которые застревали у него в горле – нет, в таком состоянии он не появится перед людьми.

Эрван уже издалека заметил перед домом женщину с маленьким мальчиком. Казалось, она кого-то ждет. Он с удивлением узнал в ней гостью дочери, которая приходила с сыном месяц назад. В первую секунду он хотел развернуться и уйти, но потом подумал: с какой стати? Почему он должен их избегать? Все равно Маэ скоро вернется и примет их, как в прошлый раз. А пока она не вернулась, он успеет задать несколько вопросов. Он подошел к женщине и приложил два пальца к козырьку.

– Что вам угодно?

– Я звонила, но никто не открывает. Мы пришли к Маэ…

Она помахала большим букетом цветов.

– Она скоро вернется. Входите.

Он толкнул ворота, повел их в палисадник и указал на вход в офис в торце дома.

– Думаю, вы знаете дорогу?

Все-таки он проводил их и остался вместе с ними ждать Маэ.

– Вы подруга моей дочери?

– Знакомая, – сдержанно ответила женщина.

– Не трогай это, малыш, – сказал он, видя, что Артур вертится около ноутбука.

– Да, успокойся и иди в сад!

– Холодно! – возразил мальчик.

Но все-таки он вышел, не закрыв за собой дверь, и Эрван закрыл ее сам.

– Очень милый у вас мальчик. Не знаю почему, но он мне сильно кое-кого напоминает…

Он обернулся и увидел, что Розенн смотрит на него выжидательно и с любопытством. Она открыла рот, но не успела ответить, потому что с улицы донесся голос Маэ, которая разговаривала с мальчиком. Она вошла, держа его за плечо, и выглядела очень раздраженной.

– Добрый день, – холодно бросила она Розенн. – Папа, ты не мог бы нас оставить? Это ненадолго.

Эрван был раздосадован: ему пришлось выйти, так и не удовлетворив любопытства.

– Я вас просила больше не приходить, что вы здесь делаете?

Маэ старалась говорить спокойно, чтобы не напугать мальчика, но у нее было только одно желание: выставить их вон.

– Зря вы так сразу, я пришла к вам, как к другу. И во-первых, я принесла вам это. Как видите, я возвращаю долги. Ну, это только начало, а потом вы поймете, что я человек слова.

Она достала бумажник, отсчитала пять купюр по двадцать евро и положила их на стол.

Маэ посмотрела на деньги, потом на Розенн.

– Вы собираетесь приходить пятнадцать раз подряд? – насмешливо спросила она. – Послушайте, я ни о чем вас не прошу. Если вы можете вернуть мне деньги, тем лучше, но сделайте это сразу, даже если это будет в следующем году!

– Я хотела только доказать вам, что я не обманщица.

– Да плевать мне на это! – взорвалась Маэ.

Маленький Артур молча посмотрел на нее, открыв рот, и его подбородок задрожал. Мальчик был совершенно ни при чем, не нужно было делать его свидетелем непонятной ему ссоры взрослых.

– И потом, – продолжала Розенн нерешительно, – скоро у меня появится возможность зарабатывать больше. Я нашла место в Динаре, в одном отеле с рестораном, открытым круглый год, и в рождественские праздники тоже. Я получу много чаевых! Клиенты всегда становятся щедрее, когда хорошенько выпьют. Моя единственная проблема – это Артур. Никто не согласился присматривать за ним, и мне придется оставлять его одного. И поэтому я опять пришла к вам с просьбой: не могли бы вы взять его дней на десять? Я приведу его к вам двадцать четвертого декабря и заберу второго января. И тогда я смогу купить ему подарок на Рождество, а вам – вернуть часть долга.

– Вы чокнутая, – тихо сказала Маэ.

Они вместе повернулись к Артуру, который стоял на другом конце кабинета, уткнувшись носом в окно.

– Он боится оставаться ночью один. В моей халупе даже замка нет, может случиться все что угодно.

– Вы чокнутая и безответственная!

– У меня нет выбора. Думаете, мне приятно вас просить? Но кого еще, посудите сами? К кому я только не обращалась – мне все отказали, а ребенок теперь чувствует себя отвергнутым, потому что никому не нужен!

Ошеломленная, Маэ молча покачала головой. Одно из двух: либо Розенн была манипуляторшей – но с какой целью? – либо просто незадачливой дурочкой. Казалось, она не отдает себе отчета, что испытывает маленький мальчик, когда она пытается его сплавить то одному, то другому, словно хочет от него избавиться. Как он воспринимал это своим детским умом? Если бы Ивон увидел это с неба, он, наверное, не поверил бы своим глазам.

– Если Артур согласится, я возьму его на несколько дней в Рождество. В остальное время выкручивайтесь сами.

Уже второй раз она уступила требованиям Розенн. Почему? Из сострадания к ребенку? Воплощал ли он то, что не сбылось с Ивоном? Она всегда думала, что будет хорошей, любящей матерью, какой была ее собственная, умершая слишком рано. Она знала ту пустоту в душе, которая остается после ухода одного из родителей, а у бедного Артура не только не было отца, но и мать оказалась безмозглой.

– Я делаю это, чтобы вы могли работать и Артуру была от этого какая-нибудь польза. Артур?

Артур нехотя отвернулся от окна и пошел к Маэ, волоча ноги.

– Хочешь отпраздновать Рождество здесь, со мной и моим отцом? Украсим елку, расставим под ней фигурки, ясли с младенцем-Христом, ночью можешь не спать…

– А подарки? – угрюмо спросил он.

Маэ подумала, что ничего не знает о детях этого возраста.

Она посмотрела на Розенн, которая беспечно рассмеялась.

– Он уже давно не верит в Санта-Клауса! Я принесу что-нибудь в красивой коробке, не беспокойтесь.

– Мне беспокоиться не о чем, – ответила Маэ.

Она встала, давая понять, что разговор окончен. Как она объяснит это Эрвану? Сможет ли выдать Розенн за давнюю подружку из лицея, которая пришла с просьбой ее выручить? Маэ не привыкла врать, ей было бы нелегко сделать это правдоподобно.

Розенн взяла сумку и не спеша положила в нее бумажник.

– Артур, скажи «до свидания», мы уходим.

Ее сын нехотя махнул рукой.

Розенн сочла, что этого достаточно: если она будет давить на сына, он может закатить истерику, чего она хотела избежать любой ценой. Она не ожидала, что Маэ согласится, и не хотела все испортить. Избавившись от Артура, пусть и всего на несколько ночей, она сможет серьезно заняться Яном. Ее взгляд вдруг упал на большой букет цветов, который она, входя, положила на край стола. Цветы отдал ей курьер, потому что дома у Ландрие никого не было, а она ждала перед дверью. Машинально и из свойственного ей любопытства он достала прикрепленную к букету визитную карточку из плотного картона. Сейчас она кончиками пальцев нащупала ее в кармане, собираясь достать, но вдруг передумала. Может, Маэ решила, что эти цветы принесла Розенн – почему бы и нет, в конце концов? Такой подарок расположит ее к Артуру и избавит от сомнений. А если тот, кто послал букет, объявится – что ж, Розенн всегда может сказать, что никакой карточки не было, что, вероятно, она потерялась при доставке. Очень довольная своей идеей, она взяла сына за руку и поспешила уйти.

* * *

Мелани не переставала злиться. Алан обошелся с ней возмутительно, она была оскорблена и разочарована. Конечно, она не ждала, что он примет ее с распростертыми объятиями, но надеялась, что он хотя бы соблюдет минимум приличий. Они развелись уже давно, и все обиды пора было забыть. Он оказался злопамятным, что ей совсем не понравилось, и совершенно к ней равнодушным – а это ее унизило. А ведь она тщательно подготовилась к этой встрече, постаралась вспомнить то, что ему нравилось: красивая блузка, легкий макияж, строгие украшения… и короткая юбка, потому что в то время он восхищался ее ногами. А теперь он даже не посмотрел на нее, так спешил выставить за дверь. Какой идиот! Она привыкла, что мужчины восхищаются ею, хотят ее, а сейчас – в тридцать шесть лет – она была на пике своей красоты.

Тогда Алан был сильно влюблен в нее. Очень сильно. Когда она встретила его, он еще не оправился от смерти Луизы, непрерывно думая о своей потере и о лихаче за рулем. Не в состоянии забыть о трагедии, он не мог вернуться к нормальной к жизни. Мелани вытащила его из глубокой депрессии. Он влюбился в нее благодаря тому, что она научила его снова смеяться и разбудила в нем желание жить. Его угрюмость сменилась страстностью, готовностью к любым безумствам. Но она желала только одного: чтобы он женился на ней и начал, наконец, серьезно вкалывать. Хватит прозябать в больнице, где платят гроши; у нее были на Алана другие планы. Прошло несколько лет, и он стал зарабатывать большие деньги благодаря тому, что они переселились в Сен-Брие. Изучив конъюнктуру, Мелани решила, что Алан должен заниматься и ортодонтией, что обещало грандиозные перспективы. Она была полна решимости превратить его кабинет в настоящий центр притяжения для всего региона. Родители толпились в приемной Алана, стремясь обеспечить своим детям идеальные зубы. Он должен был радоваться такому блестящему положению дел, тем более что Мелани, увлеченная успехом мужа, хотела начать другие амбициозные проекты. Она обладала деловым чутьем и знала, что деньги идут к деньгам. Ее идея бальнеологического центра с морскими процедурами для богатых женщин была вполне здравая, рассчитана на определенную клиентуру и потенциально прибыльная, но требовала больших вложений. Заработка Алана было недостаточно, однако его средства позволили бы начать дело и одновременно стать некоторой гарантией для банка. Поручительство доктора Кергелена дало бы ей зеленый свет при получении кредита. Но, к сожалению, этот идиот струсил! Он жаловался, что устал ставить детям скобки на зубы, но на самом деле его напугала грандиозность ее проекта. И, разумеется, с его отказом все задуманное рухнуло, погребя под собою амбиции Мелани. Она была так взбешена, что порвала с ним. Хотя тоже любила его, по крайней мере вначале.

Припарковавшись недалеко от строительной площадки, она удовольствовалась тем, что стала наблюдать за ней издали, не желая шлепать по грязи. На этот раз ее центр будет построен; в принципе, ничего не должно прервать работы. Благодаря участию двух банков, а также трех частных инвесторов, которых Мелани удалось привлечь, дело было верное. К сожалению, доля самой Мелани оказалась мизерной. Несмотря на то что именно она была автором проекта, удержать его в своих руках ей не удалось: она не владела необходимыми средствами, чтобы остаться мажоритарным участником. Ее перспективы ограничивались директорским постом и в дополнение к зарплате – смехотворными дивидендами, что ее совершенно не устраивало. Хуже того, когда через три года ее контракт закончится, его вполне могут не продлить. И тогда ей придется подчиняться всем решениям своих партнеров. Это были драконовские условия, но ей пришлось их принять.

Мелани издалека наблюдала за рабочими. Куда делся бригадир, которого она узнавала по цвету каски? Каждый день она требовала от него отчета, ставя в вину малейшую задержку. Как только центр откроется, она так же будет держать в узде своих служащих. Если она нигде не допустит промашки, то сможет стать необходимой, абсолютно незаменимой. Уже сейчас, на стадии набора сотрудников, ей надо было показать, насколько она бескомпромиссна и как безжалостно отсеивает кандидатов. Она так часто мечтала о своем проекте, что все ее идеи были продуманы до мельчайших деталей. Специалисты по аквааэробике, массажисты, косметологи и сотрудницы на ресепшен должны иметь безупречную репутацию. А инструктор по плаванию – внешность героя-любовника!

Она улыбнулась, но вспомнила об Алане, и ее улыбка тут же погасла. По-видимому, он восстановил свою обширную клиентуру и поправил денежные дела. Узнав о его неожиданных успехах, она сказала себе, что пришло время помириться. Со дня развода он не подавал никаких признаков жизни, но по-прежнему был не женат. И, похоже, в его жизни не было женщины, а значит, это поле было свободно для возобновления отношений… хотя бы нормальных отношений. По плану, задуманному Мелани, она придет к нему, как к другу, единомышленнику, и сделает выгодное предложение. Представив дело как своего рода компенсацию за прошлое. Потому что он все потерял к моменту их развода – не зря она наняла отличного адвоката! Она пообещает ему, что он полностью вернет потерянные деньги. Сделка исключительная и без всяких рисков с его стороны. Для него это будет безопасной инвестицией, а для нее – возможностью привлечь в дело нового финансового партнера. И тогда в глазах спонсоров она укрепит свою позицию.

Правда, он не позволил ей вставить ни слова. И его ярость оставляла мало надежд на хороший исход. Как только она заикнулась о деньгах, он начал орать. Может, надо было попытаться его соблазнить? Не похоже, что он бы повелся, но она хорошо его знала: у них были потрясающие моменты в постели, и он, конечно, их не забыл. А ей даже не пришлось бы заставлять себя притворяться, потому что он сохранил все свое мужское обаяние. Он не обзавелся ни граммом жира, лишь несколько морщинок появилось в уголках его все таких же светло-серых глаз. Его глубокий, спокойный голос даже в ярости сохранял свою притягательность. В сорок лет он выглядел великолепно, почему же по-прежнему оставался один? Уж Мелани-то знала, как он неравнодушен к женщинам, и, значит, их было много, но ни одна не смогла его удержать. Сохранились ли у него чувства к ней? Когда она объявила, что уходит, он выглядел совершенно убитым. Конечно, они много и яростно спорили в то время, но Алан был очень привязан к ней и тяжело пережил развод. Недаром он не стал с ней судиться и оставил ей все свое имущество.

В задумчивости она спросила себя, как встретиться с ним снова. Подальше от Кристины, которая всегда была ее врагом и ревниво следила за своим патроном. Однажды в перепалке Мелани назвала ее угрюмой старой девой, и после этого они не обменялись ни словом. Так что в кабинете лучше было не появляться. Но тогда где его искать? Она не знала, где он живет, и узнать это было невозможно – наверняка он был в закрытом списке адресной книги. Ей совсем не улыбалось выслеживать его! Однако она могла дождаться его вечером, когда он будет садиться в машину. Интересно, он все так же любит спортивные машины?

Мелани задрожала от холода, стоя на ветру. Если она хочет увидеть, как продвигается работа, ей надо переодеться. В принципе, стройка завершится через три месяца, значит, весной центр откроется. При условии, что будут соблюдены все сроки. А это зависело от нее – от ее бдительности и требовательности.

Она решительно натянула перчатки и открыла багажник, где лежали резиновые сапоги.

* * *

Маэ заметила цветы только после ухода Розенн и унесла их в квартиру. Что за странная идея, не имея ни гроша, покупать зимой такие роскошные розы! Очевидно, они должны были задобрить Маэ, которая их даже не заметила. Ей было неловко, но она заботливо поставила их в большую вазу. Ладно, ни к чему казнить себя из-за букета, в конце концов, она уступила, согласившись взять маленького Артура на Рождество. Глупое, необдуманное решение, за которое Армель обязательно ее высмеет. Впрочем, она была довольно равнодушна к детям, тогда как Маэ мог легко растрогать вид ребенка. Разве она не мечтала о том, что у них с Ивоном будет двое или трое малышей? Даже не признаваясь в этом самой себе, она испытывала противоречивые чувства, глядя на маленького Артура. Он был символом ее несостоявшейся истории любви и платил за это высокую цену, имея такую неразумную мать.

– Она что, издевается над тобой, твоя знакомая?

Возможность соврать отец преподнес ей на блюдечке сам. Придумать подругу, вынужденную по семейным обстоятельствам оставить ей на несколько дней своего сына, почему бы и нет? Но Маэ ненавидела врать.

– Это сложная история, – наконец призналась она. – Артур останется с нами на Рождество. Надеюсь, тебе это не помешает? У его матери возникли проблемы.

– Например?

– Проблемы по работе. Она не сможет освободиться в рождественскую ночь.

– А… И других родных у ребенка нет?

– Думаю, нет.

– А у тебя найдется время им заниматься? 24-го и 31-го числа на рынке в порту будут покупатели, ты должна быть там.

– Я знаю. В худшем случае попрошу тебя побыть с ним несколько часов.

– Ну вот! Теперь я должен сидеть с детьми? К тому же я не знаю этого мальчика.

Чтобы положить конец его вопросам, Маэ вынула из кармана джинсов листок бумаги.

– Я хотела кое-что показать тебе, папа. Это наши расходы на дизельное топливо за год.

Он достал очки и посмотрел на цифры.

– Ты шутишь?

– Нет. Цены на горючее так взлетели, что некоторые судовладельцы готовы закрыть свои компании. Ребята стараются экономить, они понимают, что расходы становятся неподъемными, но от них это не зависит. И я не могу не включать их в цену, мы и так работаем почти в ноль. Нам придется сбавлять скорость, пока мы будем добираться до зоны лова.

– Значит, у нас будут проблемы?

– Да.

– Справишься?

Она заметила, что он только что самоустранился, сделав ее ответственной за судьбу компании.

– У меня есть небольшие накопления. Немного, но, думаю, выкрутимся. А вот премии, которые я обычно выдавала в конце года…

Видя, как отец встревожен, она пожалела, что все ему рассказала. Но, с другой стороны, он должен понять, что времена изменились – и больше, чем он думает. В пору его молодости можно было выдвинуться, стать судовладельцем и неплохо жить. А сегодня эта профессия не вдохновляет молодежь из-за отсутствия перспектив.

– А когда мы, наконец, дождемся электрических двигателей? – добавила горячо Маэ. – Проектировщики думают только об автомобилях, но насколько лучше с ними стали бы наши суда! Меньше загрязнения, меньше шума, дешевле в эксплуатации…

Эрван недоуменно пожал плечами, как будто она сморозила глупость.

– Нужны какие-то перемены, папа. Иначе мы все пойдем ко дну. Останутся только плавучие рыбзаводы и мороженая рыба.

– Или вообще никакой рыбы не останется, – ухмыльнулся он.

Она подумала, что он забыл про Розенн и Артура, но он вернулся к этой теме без всякого перехода.

– Этот мальчик, Артур, – кто он все-таки? Ты думаешь, я уже ослеп и выжил из ума? Думаешь, я не вижу сходства? Да это же вылитый его портрет, черт возьми!

Пораженная, Маэ несколько секунд смотрела на отца в упор. Он не мог знать, она никогда ничего ему не рассказывала. Но тогда кто? Может, Розенн доверилась кому-то, кого он знал? Сдержанность явно не была ее добродетелью, может, она жаловалась на свою судьбу всем встречным и поперечным?

– Ивон не знал, как тебе признаться, но его это очень тяготило, и тогда он все рассказал мне.

– Тебе?! – воскликнула Маэ недоверчиво.

– Ему было стыдно, но он больше не мог скрывать.

– Но когда это было? – настаивала она.

Маэ знала своего отца: он бы не смог просто выслушать такое признание, его реакция была бы мгновенной и жесткой: он расторг бы помолвку дочери, схватил бы Ивона за шкирку и выставил на улицу.

– Как раз перед этим проклятым… несчастным случаем.

Отец и дочь ни разу не обмолвились ни словом о той трагедии, замкнувшись в полном молчании, только это удерживало Маэ от слез.

– Не понимаю… – прошептала она.

– Я дал себе срок, чтобы принять решение. В эти три дня рыбалки я хотел поговорить с ним с глазу на глаз, как мужчина с мужчиной. Я ни к чему не пришел, но…

Он внезапно пошатнулся, побледнел и был вынужден опереться на буфет.

– Как больно… – простонал он.

Она подумала, что отец ломает комедию, но через секунду бросилась к нему, чтобы поддержать.

– Иди, ляг на диван. Осторожно, не спеши. Я вызову «Скорую».

– Нет, это ерунда, само пройдет.

Но, увидев ввалившиеся глаза Эрвана, Маэ испугалась. Подложив ему под голову подушку, она позвонила в службу «Скорой помощи».

* * *

– Великолепно! – воскликнула пятидесятилетняя пациентка, впиваясь глазами в зеркало.

Она без устали вертела головой, любуясь своим безупречным оскалом.

– Не могу этому поверить, но я прямо помолодела! О, доктор, вы просто волшебник!

В порыве чувств она обняла Алана за шею и смачно расцеловала в обе щеки, показывая, как она ему благодарна.

Улыбнувшись такому энтузиазму, он похлопал ее по плечу и легонько отстранил.

– Я доволен своей работой. Еще пять лет назад у меня бы ничего не получилось, потому что гайморова пазуха у вас расположена слишком низко и имплантаты того времени были вам противопоказаны. Но теперь они короче, это существенный прогресс.

Четыре месяца назад на его предложение сделать ей съемную челюсть, учитывая плохое состояние зубов, которые не выдержали бы мост, дама ответила категорическим отказом. «Лучше я сразу выброшусь в окно! – кричала она. В конце концов, они договорились об установке имплантатов; процесс довольно долгий, потому что нужно было ждать, когда вокруг них нарастет кость. Но результат оказался лучше всяких ожиданий: сногсшибательная улыбка и восстановление жевательного аппарата на долгое время.

– Я расскажу о вас всем своим друзьям, – сообщила она, доставая чековую книжку. – Теперь у меня зубы, как в молодости, но об этих я буду тщательно заботиться, уж поверьте. Спасибо этим маленьким кусочкам титана, но прежде всего спасибо вам. Как вспомню, что мне посоветовали идти в больницу, прямо ужас охватывает! Вы так замечательно работаете, доктор, и правильно о вас говорят – вы никогда не делаете больно.

Она встала, еще раз улыбнулась зеркалу, надела пальто и сунула Кристине небольшой конверт в карман халата.

– Вы меня успокаивали и были очень внимательны.

– Мадам, – возразила Кристина, – я не могу ничего принимать, я…

– Нет, можете! И не провожайте меня, я знаю дорогу наизусть!

Они услышали стук ее каблуков в коридоре, потом хлопнула дверь.

Алан переглянулся с Кристиной и разразился смехом.

– Вот что значит «осчастливить пациента»!

– Она в вас влюблена.

– Скорее, в свои зубы.

– Вы изменили всю ее жизнь.

– И прекрасно, я очень рад за нее. В этом хорошая сторона нашей профессии. Видеть, как человек приходит, дрожа от страха, а уходит сияющий, – что может быть лучше?

Кристина открыла конверт и достала из него подарочную карту.

– Здорово! – воскликнула она. – Сто пятьдесят евро на покупку парфюмерии в магазине на улице Вильдено. По-моему, это оригинально и очень деликатно.

– Оригинальнее чаевых. Вы сможете скупить всю помаду в городе.

Они дружно рассмеялись, потому что Кристина не пользовалась косметикой.

– Я перестала краситься в сорок лет и не собираюсь начинать снова. Но хорошая туалетная вода, не говоря уже…

– На этот раз я сам закрою кабинет, я не успел оформить документы и хочу закончить с этим сегодня.

Алан никогда не уносил бумаги домой, считая свой дом личным, интимным пространством, куда не должны вторгаться его профессиональные заботы. К тому же Кристина частично освободила его от работы, взяв на себя медицинские карты пациентов, расписание, заказ материалов и иногда даже бухгалтерию.

Он еще долго сидел в кабинете, разбирая свои отчеты в страховую компанию, пересчитывая амортизационные отчисления дорогостоящего оборудования, такого, как панорамная рентгеновская установка и новое стоматологическое кресло, которые он собирался купить. В девять часов он решил, что поработал достаточно. Административные обязанности вызывали у него отвращение, и он всегда откладывал их на последний день.

На обратном пути он чувствовал, что его кабриолет мотает из стороны в сторону от порывов ветра – ледяного норд-оста, который уже десять дней свирепствовал на побережье и который, казалось, стал еще сильнее. В прибрежной зоне все время штормило, и рыбакам, наверное, приходилось тяжело. Мысли о них привели Алана к Маэ. По-видимому, она не простила ему его поведения, потому что даже не подтвердила, что получила цветы. Букет из двадцати одной розы по бешеной цене мог бы подарить ему отпущение грехов, но эта восхитительная маленькая женщина оказалась злопамятной. Жаль, он бы с радостью увиделся с ней снова. Алан с удивлением обнаружил, что с той самой ночи, которую она провела в его доме, он думает о ней чаще, чем следует. Обычно он быстро забывал своих возлюбленных, о которых у него оставались приятные, но смутные воспоминания.

Не успел он выйти из машины, как шквалистый ветер буквально швырнул его на капот. Адская погода! Ветер свистел и выл в кронах деревьев, сломанные ветки устилали гравий. Сквозь этот шум Алан услышал хлопанье со стороны конюшни. Он бросился туда и увидел, что у стойла Патурес верхняя дверца плохо закрыта. Он схватился за нее, но она с треском захлопнулась сама. Замок висел, наполовину вырванный из гнезда, и Алан вспомнил, что уже давно собирался его починить. В темноте он нащупал на стене выключатель, но щелкал им напрасно – света не было.

– Только этого не хватало!

Оставив дверцу, которая снова начала хлопать, Алан бросился в сарай для упряжи. На ощупь он нашел висевший на крюке фонарь, который, к счастью, работал. Он захватил катушку проволоки, кусачки и только вышел из сарая, как на него упали первые капли дождя.

– Иду, голубушка!

Кобыла явно была напугана шумом, и он говорил с ней, чтобы успокоить.

– Все в порядке, все в порядке, – повторял он, трудясь над дверцей. Ему удалось прикрепить ее к вделанному в стену кольцу, которое должно было держать ее открытой.

– Что, девочки, испугались грозы?

При свете фонаря он увидел в глубине стойла прижавшихся друг к другу кобылу и козу. Он вернулся в сарай и принес оттуда охапку сена.

– Это вам заранее, в честь Рождества, угощайтесь, мои красавицы!

Алан бросил сено через дверцу, не открывая ее из опасения, что она вырвется у него из рук. Несмотря на крышу над конюшней, косой дождь щедро поливал его, пропитывая пальто.

– Если это не сработает, я вернусь, но сначала переоденусь, хорошо?

Пат опустила голову и понюхала сено, что было хорошим знаком. Если она начнет есть, коза успокоится и присоединится к ней. Алан бегом бросился к дому; оказавшись внутри, он прислонился к стене и, вздохнув, начал безнадежно щелкать переключателем. Света не было. Так как его дом стоял на отшибе, во время грозы электричество часто отключалось. Не будь у него фонаря, он очутился бы в полной темноте.

– Теперь я без кофе, без горячей воды, без оперы, а в морозилке все растает… Черт бы тебя взял, ЭДФ![8]

Он поднялся наверх, надел старые джинсы, толстый ирландский свитер и снова спустился, чтобы разжечь камин. Когда поленья занялись, он зажег свечи в двух подсвечниках и керосиновую лампу, которой пользовался в таких случаях. Вокруг дома по-прежнему кружил ветер; под его натиском скрипели двери, на окна обрушивались шквалы дождя. Сидя на полу перед камином, Алан рассеянно блуждал взглядом по комнате, где в неверном свете пламени все, казалось, дрожит и меняет очертания. Он был не против провести так весь вечер, чувствуя себя вдали от мира, под защитой массивных стен своего дома. Чуть позже, перед сном, он достанет из шкафа пуховую перину и накроется ею поверх одеяла, потому что если электричество к ночи не восстановят, в доме резко похолодает.

Горящие свечи не могли осветить углы комнаты с пляшущими в них тенями. Буря за окном то немного стихала, то усиливалась вновь. У Алана был приемник на батарейках, и он мог бы поискать радиостанцию, передающую классическую музыку, но он предпочел слушать шум ветра. Держа в руке керосиновую лампу, он подошел к холодильнику и достал из морозилки сосиски. Поджаренные на огне, с испеченной в золе картошкой – это будет идеальное сочетание.

Приступив к делу, Алан подумал о том, что с удовольствием выпьет сейчас бокал сансерра[9]. Жаль, не с кем разделить это прекрасное вино. Он вспомнил о брате, о том, как они любили в детстве пугать друг друга во время грозы.

– Вы были бы очень желанны сейчас, мадемуазель Ландрие…

Снова в его мыслях возникла Маэ. Было о чем задуматься.

– Если ее траулеры сегодня вышли в море, ей, наверное, не до сна!

Мог ли он позвонить ей? Нет, это было бы неуместно. Мяч находился в ее воротах, и если бы она захотела, то дала бы ему знак. И раз уж ее обида не прошла, несмотря на цветы и извинения, тем хуже для нее.

Он переворачивал на каминной решетке сосиски, когда теплое прикосновение к ноге напомнило ему о кошке. Аромат еды заставил ее выйти из того места, где она пряталась от ненастья.

– Тебе тоже страшно?

В отличие от кобылы, он мог взять кошку к себе на колени и поделиться с ней ужином.

– Хочешь кусочек сосиски?

Неужели ему предстоит провести остаток жизни в угрюмом одиночестве? Ладно, он два раза пробовал завести домашний очаг, семью, но судьба распорядилась иначе. Два раза он действовал по велению сердца, и действовал решительно, а в результате вернулся на круги своя, но с большим желанием сделать еще одну попытку. Думая о брате и невестке, он испытывал некоторую ностальгию и спрашивал себя: почему Людовику повезло, а ему – нет? Почему жизнь так сопротивлялась его намерениям, почему опрокинула все его планы? Почему после трагической смерти Луизы на его пути появилась Мелани?

Мелани! В какую еще бессовестную сделку надеялась она его втянуть? И как она могла вообразить, что он будет ее слушать? Наверное, он остался у нее в памяти полным олухом, который беспрепятственно позволяет себя грабить. В то время он так устал от нее и ее махинаций, что готов был все бросить, лишь бы поскорее положить конец этому кошмарному браку. Его адвокат твердил, что он должен выдвинуть жене имущественный иск, но Алан спешил покончить с этим как можно быстрее и не желал «судиться за тряпки». Кроме того, он отказался выступать в роли жертвы: Мелани одурачила его, несмотря на весь его ум, и он мог винить в этом только себя. Возвращение в Ренн и работа в больнице, в отделении челюстно-лицевой хирургии, были для него спасением, там он наконец-то нашел себя. «Я просыпаюсь по утрам совершенно разбитый, словно всю ночь пьянствовал, но я снова живу», – писал он брату.

До появления скайпа, который позволил им общаться, они успели написать друг другу много писем. Алан стал понемногу приходить в себя, успокоился, и в конце концов к нему вернулся вкус к жизни. То, о чем он мечтал: дом посреди леса, не слишком далеко от моря; кабинет, где он работает в свое удовольствие, – все это он смог реализовать. И теперь он спрашивал себя: может, в выбранной им программе чего-то не хватает?

Внезапно зажегся свет, заставив его прикрыть глаза. Он прислушался: ветер ослаб. Сквозь мурлыканье кошки донеслось гудение включившегося холодильника.

* * *

«Жабадао» на рассвете вернулся в порт. Маэ ждала на берегу, в теплом красном пуховике и шерстяной шапочке, натянутой до самых глаз. Она очень хотела увидеть, как судно будет входить в порт, потому что полночи провела из-за него без сна. Жан-Мари и другие моряки выглядели измученными, но, еще не успев бросить якорь, объявили, что рефрижераторы в трюме полны.

– Два дня ада, – лаконично сказал Жан-Мари, ступая на набережную. – Это хороший корабль, Маэ, но я думал, что останусь на нем навеки.

Он объяснил, что, несмотря на отвратительную погоду, сколько мог держался в зоне ловли, а на обратном пути на них с востока налетел шторм такой силы, что чуть не потопил их.

– Я подумал, что многие моряки откажутся выходить в море в такой день, а когда ты единственный приходишь с уловом, то он стоит дорого!

У него осунулось лицо, под глазами появилась синева, подбородок покрылся щетиной, но, валясь с ног от усталости, он помогал другим морякам выгружать ящики. С тех пор, как Маэ сказала ему, что между ними не будет ничего, кроме дружбы, он разговаривал с ней довольно холодно и держал дистанцию, как будто их прошлого взаимопонимания больше не существовало.

– Я запрещаю тебе так рисковать, Жан-Мари. В крайнем случае, мы затянем пояса.

– Ты – может быть, а они? – сурово возразил он, указывая на матросов. – Думаешь, они могут позволить себе зарабатывать меньше?

Пораженная его тоном, она резко выпрямилась.

– Не надо мне читать мораль! Я сама знаю, сколько заработал каждый и сколько он недополучит в конце месяца.

Они встретились взглядами, и Жан-Мари, пожав плечами, отвернулся. До сих пор он никогда не оспаривал ее авторитет и ее решения, но если это будет продолжаться, как ей быть?

Он имел определенный авторитет у других моряков и мог посеять смуту, чего она ни в коем случае не допустит. Возможно, он слушал ее все эти годы лишь потому, что имел на нее виды? Эта мысль возмутила ее. Она хорошо знала свое дело, она была компетентна, ее не мог бы застать врасплох ни Жан-Мари, ни кто-либо еще. Если он больше ей не союзник, то будет просто ее служащим.

Решительным шагом она направилась на рынок, чтобы наблюдать за продажами. Там, как всегда, царил ажиотаж, сегодня особенно сильный из-за ограниченного предложения. Груз «Жабадао» был почти весь распродан, и по превосходной цене. Благодаря Интернету, продажа рыбных лотов проходила синхронно между Эрки, Сент-Куэ-Портрие, Локиви и Ле Леге. Маэ бросила взгляд на экраны компьютеров, чтобы проверить спрос на рыбу в Интернете, и убедилась, что он высок. Наконец-то выдался хороший день, и, несмотря ни на что, благодаря Жану-Мари!

Еще до полудня к ней присоединилась Армель – она была в отличном настроении и несла большую корзину.

– Твоя команда вернулась, поздравляю, и я только что встретила ее красавца-капитана, – прошептала она на ухо Маэ.

– И что?

– Жан-Мари принял мое предложение поужинать сегодня вечером, но до того он хочет спать весь день, чтобы прийти в себя! Он меня сразил! Ну прямо герой, вернувшийся после тяжелой морской битвы, – уставший, но с победой.

– Примерно так и есть. Им пришлось бороться со штормом. Ты пришла специально из-за него?

– Ну конечно. Я сказала в банке, что мне надо к врачу, а не гулять по рынку!

Смех Армель всегда подбадривал Маэ, и она улыбнулась.

– Вы проводите второй вечер вместе, это хороший знак!

– Ты думаешь? Он довольно молчаливый и не очень… не очень активный.

– Я уверена, что ты это исправишь.

– Да, но у меня нет желания его торопить. Мне хотелось бы, чтобы у нас начались серьезные отношения.

– Ух ты! В таком случае я тебе очень этого желаю.

– Чтобы это получилось, для начала надо, чтобы он перестал думать о тебе и смотреть на тебя так, как будто нашел в устрице жемчужину.

– Можешь радоваться: сегодня утром мы немножечко поцапались, и он смотрел на меня без всякой нежности.

Армель снова залилась смехом, чем окончательно привела Маэ в хорошее настроение.

– Ладно, мне надо идти за покупками, чтобы приготовить ему праздничный ужин!

Армель ушла, выделяясь в толпе своим победным видом, белокурой гривой волос, разметавшейся по плечам, и сапогами на высоченных каблуках. Вряд ли Жан-Мари оценит такую эффектную женщину, но, в конце концов…

– Доброе утро, – прозвучал глубокий голос Алана за ее спиной.

Она резко обернулась и слегка задела его.

– Привет, – пробормотала она. – Что ты здесь делаешь?

– Гуляю.

– В такой час?

– Сегодня суббота, у меня выходной.

– И ты думаешь, что сможешь купить здесь рыбу?

– Ближайший для меня аукцион – в Эрки.

– Если тебе надо наполнить холодильник, иди в порт и договаривайся с самими рыбаками. Здесь на рынке продают только оптовикам. И, кстати, сейчас не говорят «аукцион».

– Да, верно. Все постоянно меняется, и меня это утомляет.

– Надо адаптироваться к жизни независимо от возраста, – усмехнулась Маэ.

Ее шутка оказалась неудачной, потому что он даже не улыбнулся. Лучистый взгляд его светлых, пожалуй, слишком светлых глаз по-прежнему был устремлен на нее.

– Я надеялся, что ты мне позвонишь, – наконец произнес он.

– Я? Зачем же мне тебя беспокоить?

Она в смятении отвернулась. Тогда, в кабинете, он обошелся с ней довольно бесцеремонно. И мог бы, по крайней мере, извиниться, а не упрекать ее в молчании и ждать, когда она сделает первый шаг.

– Хороших выходных, – пробормотала она и ушла.

Раздраженная тем, что так разволновалась от этой встречи, Маэ быстрым шагом шла вдоль прилавков с морскими гребешками. В здании было очень холодно, и она мечтала скорее добраться до дому, но необходимо было еще подвести итоги утра. Потом она съездит повидать отца, которого положили в больницу в Сен-Брие. Его состояние было признано удовлетворительным, но он пока находился под наблюдением. К счастью, небольшой приступ не повлиял на работу сердца, но Маэ все равно жалела, что рассказала ему о Розенн и Артуре. Все, что напоминало Эрвану о той трагической ночи, когда погиб Ивон, сильно волновало его. И инсульт у него случился, очевидно, из-за того, что он во всем винил себя и мучился воспоминаниями о своем неловком маневре, из-за которого несчастного выбросило за борт.

Маэ остановилась как вкопанная посреди прохода, пораженная ужасной догадкой. В ночь трагедии Эрван уже знал, что его зять – бесчестный человек, скрывающий очень некрасивую тайну. Но отсюда до намерения выбросить его в море… Нет, конечно же, нет, какая дикая мысль! Для Эрвана, образцового моряка, солидарность никогда не была пустым словом. В море он часто попадал в тяжелейшие ситуации, и никогда никого не подвергал опасности, даже недругов. И в любом случае в темноте той страшной ночи, сквозь плотную завесу дождя, невозможно было ничего разглядеть, кроме волн, вкатывающихся на палубу, и смутных силуэтов. Эрван все-таки спас судно и всю остальную команду, но этого оказалось недостаточно, чтобы он забыл о своей вине, которая останется на нем навсегда.

Знакомый судовладелец шутливо ткнул ее кулаком и, смеясь, заметил, что она перегородила проход и мешает остальным.

– Мечтать иди в другое место, красавица, здесь работают!

– Работают уж явно не благодаря тебе! – возразила она с улыбкой. – А мы сегодня утром вернулись с большим грузом…

– Да, я слышал. Это твой «Жабадао»? Жан-Мари отважный парень, но присматривай за ним, как бы он совсем не потерял осторожность.

– Завидуй дальше!

Она подмигнула ему и ушла.

Почти все здешние старожилы в тот или иной момент начинали давать ей советы. Сначала Маэ ценила их доброжелательность, но теперь чувствовала себя с ними на равных. Конечно, она была еще молода, но маленькая компания Ландрие, которую она уже давно возглавляла, стала ее жизнью.

Уходя с рынка, она заметила впереди Алана, который шел засунув руки в карманы, – значит, он приезжал в Эрки не за рыбой. Или их маленькая размолвка отбила у него желание покупать что-либо. Неважно, у нее были заботы поважнее и другие интересы.

* * *

Было семь часов утра, когда Жан-Мари начал одеваться, стараясь как можно меньше шуметь. Крепко спящая Армель лежала поперек кровати, обхватив себя руками. При свете ночника, который так и горел с вечера, он нашел на полу свои часы. Он выключил свет, надел свитер и вышел из спальни. В гостиной он нашел свой бушлат и в нерешительности остановился перед неприбранным столом. Должен ли он навести некоторый порядок, прежде чем уйти? Накануне Армель приготовила ему романтический ужин со свечами, шампанским и ресторанными лакомствами. Она так пылко его соблазняла, что он был бы последним хамом, если бы не ответил на ее авансы. Жан-Мари не жалел об этом, потому что она была очень чувственна и занималась любовью с наслаждением. Но, несмотря на это, он не испытывал к ней никакой страсти. Как не испытывал ее к Эмилии или какой-нибудь другой девушке. Неужели одержимость Маэ сделала его таким бесчувственным? И он останется таким на всю жизнь? Нет, как только он смирится с отказом Маэ и перестанет фантазировать о ней, к нему, конечно, вернется способность любить. По крайней мере, он надеялся на это.

Жан-Мари отнес посуду на кухню, смахнул тряпкой крошки с журнального столика, вытряхнул пепельницу, подержал подсвечники под горячей водой, чтобы смыть с них воск. Это было похоже на уничтожение следов своего присутствия, когда ничего не хочешь после себя оставлять. Напоследок он сварил себе кофе, и, выпив его стоя, ополоснул чашку. Когда он вышел на холодный утренний воздух, день только занимался. Подняв воротник, он сделал несколько шагов, вдыхая морской ветер, и вздрогнул от внезапно раздавшегося рядом с ним автомобильного гудка. Это была Маэ, которая, смеясь, смотрела на него поверх опущенного стекла своего пикапа.

– Жан-Мари! Ну-ка скажи мне, что ты здесь делаешь?

Он попытался улыбнуться и сделал неопределенный жест рукой.

– А ты?

– О, я… я привезла Армель круассаны.

Смущенная не меньше, чем он, она указала на пакет из булочной, лежащий на пассажирском сиденье, и поспешно добавила, чувствуя себя очень неловко:

– Ладно, я думаю, сейчас неподходящий момент. Возьми круассаны, я заеду позже.

– Нет-нет, – проворчал он. – Я как раз ухожу домой. Можешь подняться к ней, но она еще спит.

Он чувствовал себя чрезвычайно глупо, как будто его взяли с поличным, хотя ему нечего было стыдиться. Если бы он не задержался с наведением порядка, то не встретил бы Маэ и не узнал бы, что эти две женщины явно собираются говорить о нем и вовсю откровенничать. Желание Армель рассказать в подробностях о проведенной ночи покоробило его. Однако это было неизбежно: они давние подруги и наверняка обсуждают все свои свидания, не упуская интимных подробностей и хохоча. Ему ужасно не нравилась перспектива оказаться их жертвой, но он никак не мог этому помешать. Что подумает Маэ, увидев, как быстро он утешился с другой после ее отказа? Побыв недолго робким воздыхателем, он, не теряя времени, стал ухлестывать за ее лучшей подругой!

– Жан-Мари, давай поднимемся вместе, сделаем ей сюрприз!

– Я иду к себе, – повторил он.

Наверное, он казался ей упрямым тупицей.

– Как дела у твоего отца? – добавил он уже мягче.

– Хорошо. Он вернется домой в начале следующей недели, это была ложная тревога.

Собираясь к Армель, которую она рассчитывала застать одну, Маэ не накрасилась, и он подумал, как же она свежа, красива и по-прежнему притягательна.

– До вечера, Маэ, – сдерживая себя, вымолвил он.

И яростно зашагал прочь, оставив Маэ в полном оцепенении.

– Ого! То ли еще будет! – пробормотала она, выходя из машины.

Жаном-Мари было трудно управлять в последнее время, но все-таки он был ее лучшим капитаном – это доказал его последний выход в море, и Маэ не могла без него обойтись. Что бы делал Эрван на ее месте? «Мужчинам надо притираться друг к другу», – любил повторять он. Вот только у нее не было такой возможности. С ней Жан-Мари становился более обидчивым и, может быть, даже более уязвимым.

Она поднялась на этаж к Армель, три раза энергично нажала копку звонка и очень удивилась, когда буквально сразу дверь распахнулась.

– Ты стояла за дверью?

– Я смотрела из окна, как вы разговариваете, – вздохнула Армель.

Она была в халате, вчерашняя тушь размазалась и образовала темные круги под глазами, выглядела она грустной.

– Я предложила ему подняться, – объяснила Маэ. – С круассанами и без меня! Извини…

– Ты тут ни при чем, он ушел от меня на цыпочках. Когда мужчина даже не хочет утром выпить с тобой кофе, это плохой знак. Зато он нашел время навести у меня порядок. Нет слов…

– Он – маньяк чистоты, – возразила Маэ.

– И лишен всякой романтики.

Армель протянула руку к пакету, вынула круассан.

– Однако мы провели приятный вечер, который отлично закончился, – добавила она с полным ртом. – Я была сегодня утром без сил, но не спала. Когда я услышала звон посуды, то подумала, что он готовит нам поднос с завтраком. Я дура, да?

– Ты простодушная.

– Но твой дантист накормил тебя завтраком!

– Да, черствым хлебом. И вообще, я больше ничего не хочу слышать об этом хаме.

– Правда? Значит, мы вернулись с тобой к исходной точке! Пойдем, я заварю тебе чай по одному потрясающему рецепту, а сама буду лопать твои круассаны.

– Не утешайся едой, а то к лету не влезешь в платья.

Если не считать прогулок на яхте, Армель почти не носила брюки, еще меньше – джинсы, предпочитая им более женственные варианты.