– В общем, дружно прекращаем делать глупости. Живите, как жили, только будьте предельно внимательны, держитесь вместе. И не пытайтесь скрыться – это будет бесчестно и бессмысленно, ведь с точки зрения закона вам ничего сверхсерьезного не грозит. Тем более что все зависит во многом от вашей готовности сотрудничать – прежде всего со мной. Ясно?
Я обвела глазами аудиторию. Матвей и Ирина сидели рядом, он, к моему немалому удивлению, обнимал ее за плечи, прижимал ее голову к своей и поглаживал по волосам. Алик, расположившись тут же, с другой стороны, смотрел спокойно, с вежливым ожиданием. Рамзан сидел, опустив буйну голову и сверля взглядом пол, Майя положила ладошку на его руки, как бы препятствуя любому действию.
Все молчали, лишь Вознесенский, подумав, начал было: «То есть вы хотите сказать…», но Демидов пребольно ткнул его свинцовым кулаком в плечо, и тот замолчал.
– Еще вопросы будут?
Майя подняла руку:
– Мы можем идти?
– Да, конечно. Все свободны.
Обменявшись телефонами, мы разошлись.
– Гарик, ты можешь выяснить в нашем консульстве, не помирал ли часом гражданин Якоб Еккельн, постоянно проживавший в Мюнхене?
Я на всякий случай уточнила:
– Бавария, Германия.
Папазян поскреб подбородок:
– Давно?
– Думаю, это было не так давно.
– Чисто теоретически можно пойти этим долгим путем, – не мог удержаться он от язвы, – но проще запросить адресное бюро, благо паспорт покойного консульство все равно отправляет в миграционку по месту последнего проживания в России…
– Узнай, пожалуйста, а?
– Хорошо. Танюша, а не пора ли и нам по домам?
Явно Гарик уже остыл, сменил гнев на милость, все простил и забыл – и даже тот факт, что до даты вылета остается всего ничего, а Иванова до сих пор, похоже, топчется на месте, его не злит. Какой он хороший, добрый, отзывчивый человек…
Кстати, о хороших и добрых.
Вот я телятина!
Глава 33
Когда я домчалась до дома, было около нуля часов.
Понятно, почему я вежливо отклонила предложение Гарика переночевать у него в кабинете на «диванчике» – видала я этот гроб с клопами – и тем более у него дома. Непонятно, почему бы мне сразу не метнуться на конспиративную квартиру, вряд ли умница Роман оставит чужие ключи в почтовом ящике или тем более под ковриком!
Однако, подняв глаза, я не без удивления увидела, что в окне горит свет, а присмотревшись к припаркованным машинам, узрела и Романов «Мерседес».
«Тэкс. Это мы в отчет для Риммы включать не будем. В любом случае мне не придется ночевать абы где».
Поднявшись на этаж, я позвонила, дверь открыл господин Озолиньш собственной персоной – в трениках, майке и с пиратским платком на голове – веселый и деятельный. В квартире гремел какой-то элеваторный рок, и приходилось лишь догадываться, что по этому поводу думают соседи.
Он жизнерадостно отсалютовал валиком:
– Привет! Я тут увлекся немного.
– Что?! – переполошилась я, врываясь в квартиру.
О! Выяснилось, что вся квартира, то есть в самом деле вся, за исключением санузла, вся была освежевана, загрунтована, чуть ли не утянута в корсет – даже углы были выровнены. Работа была проведена колоссальная, но, что самое странное, все было проделано с минимумом мусора и грязи.
Несмотря на нервы и усталость, несмотря на то, что мне казалось, что сегодня я не смогу уже удивляться, я была просто поражена.
– Я хорошую грунтовку брал, – извинялся Роман, – пахнуть не будет, не бойся.
– У меня обоев столько нет, – машинально заметила я, чтобы хотя бы что-то сказать.
Он замялся.
– Танечка, ты только не обижайся. Я купил кое-что, может, тебе понравится. Если нет, то ничего страшного.
Роман развернул рулон, потом второй – я на секунду ослепла. Без сомнения, это были единственно возможные варианты одеяний для моих прихожей и кухни. Мне даже немедленно захотелось войти и испить кофейку в хорошей компании.
Однако времени-то сколько!..
– Сейчас уберусь, – немедленно пообещал Роман, – если можно, под душ только слажу?
– Конечно, о чем речь, сейчас полотенце дам.
Пока он смывал трудовые пот и грязь, я, еще полюбовавшись на проделанную работу – все просто великолепно! – отправилась на кухню. На столе продолжал распевать песни смартфон, на плите присутствовала сковорода, в которой так аппетитно благоухало мясо, тушенное в сметане, что я ощутила себя обязанной уничтожить как минимум половину из представленного в посуде.
– Приятного аппетита, – пожелал Роман, вываливаясь из душа уже при полном параде.
– Спасибо, – невнятно отозвалась я.
– Ешь, ешь, я специально и на твою долю делал. Ну все, я полетел. Ключи положил в прихожей, если что. Черкани, как будет время, где-то через сутки можно клеить.
Я его остановила:
– Все-таки подожди, так нельзя, давай я тебе хотя бы часть отдам.
– Оставь меня в покое, – попросил он нетерпеливо, – что случилось с традиционным славянским духом добрососедства? Я люблю это занятие, у меня есть свободное время, а ты, стало быть, стремишься лишить меня удовольствия? Нехорошо, не по-товарищески. Давай извиняйся, – потребовал он, указав на щеку.
Я покорилась.
«Какой удивительный, замечательный у него одеколон», – мелькнуло в тумане мыслей, и лишь когда разум вернулся на престол, сообразила, что это благоухает мой собственный, старый, поднадоевший гель для душа.
Послав уже с порога традиционный воздушный поцелуй, Роман удалился, грохоча ботинками по лестнице.
В окно я видела, как он оживленно и с редкой экспрессией – вполне очевидно – врет и оправдывается в трубку.
«Да пошел ты», – подумала я и пошла доедать то, что на сковородке.
Утоляя законный голод мяском – удивительно нежным, тающим во рту, – я подбивала итоги сегодняшней спецоперации.
Что ж, в целом неплохо, за исключением того, что никаких следов убийцы покамест нет. Если, конечно, не считать Ольгиных шарад. Кстати, совсем забыла о них.
Покопавшись в телефоне, я снова нашла вирши покойной, перечитала и подивилась. Вычерчивая на листке бумаги их имена, я еще раз убедилась в том, до какой степени точно выхвачены характерные особенности друзей-приятелей.
За исключением Рамзана Исламова – удивительно, но получается, что ему-то Ольге совершенно нечего было предъявить, за исключением того, что он сделал выбор в пользу более умной – и в целом более красивой – девушки. По крайней мере, наличие многочисленных тараканов в голове на Майином лице не читалось. Для человека, с детства находившегося в психотравмирующей – и это мягко сказано – ситуации, она вполне гуманна и добра, в отличие от Ольги, в целом просто бесившейся с жиру, если называть вещи своими именами. Хотя, конечно, замечание про рога и хвост применительно к Майе после общения с нею уже не кажется пустой метафорой.
Личная трагедия Ирины тоже выхвачена пусть и издевательски, но весьма точно. Ну а портрет готового маньяка Вознесенского так просто набросан простыми, но точными штрихами… как это тут, ах, вот: «скотина двуличная // Под двумя именами». По поводу «двуличной» можно поспорить, у юноши явно даже не биполярное, три-, четыре– и более полярное расстройство психики, и я бы на месте Ирины сто раз подумала бы, прежде чем с ним иметь дело. Да и имен, точь-в-точь как у прародителя зла, легион, а уж никак не два. Алик, Александр, Алексей, и, если переходить границы, Али, Аллен, Ал (Эл) и прочая, прочая…
Завибрировал телефон: Роман сообщал, что благополучно добрался, получил «по шапке», желает доброй ночи и свежей головы с утра. Шутник, однако! Римма-то Алексеевна, по ходу, просто святая женщина.
Страшно представить себе, как я буду ей излагать все произошедшее. Просто пуля в висок.
«Пуля! Спасите!» – возопила я внутренне и кинулась в комнату. Сумка! Где моя сумка, с которой я ездила в «Дуб»?!
Выяснилось, что я кипятилась совершенно напрасно. Сумка преспокойно лежала там, где ее бросили, даже вещи не были до конца разобраны. Я немедленно вывалила все на ковер и – о, чудо! – наряду с многочисленными бебехами выпала и серебряная пуля.
Стало быть, это флешка. Интересно, что на ней? Ольга хотела поделиться этим с Ниной, но сочла, что она не в состоянии сейчас адекватно воспринимать действительность. Что там может быть такого важного, что нельзя показать подвыпившей подруге, даже более чем…
Я повертела пулю в руках, подергала то тут, то там, нашла место, где колпачок соприкасался с корпусом, но, сколько ни старалась, открыть не могла. Тут какой-то секрет. Можно, конечно, консервным ножом, но лучше завалиться уже спать. Никуда она теперь не денется.
Сейчас только сковородку помыть…
Я побрела на кухню. Волна адреналина схлынула, и я уже еле удерживала веки и едва передвигала ногами. Если бы не чувство долга, я бы немедленно рухнула на кровать. Вот я осилила до-о-о-о-олгую дорогу по прихожей, невероятно протяженный путь до кухни, протянула руку, бросила мельком взгляд на листок на столе – и остолбенела, вот уже в который раз за этот долгий-предолгий день.
Как это я сразу не увидела эти пять буковок – две «М», «Р», «И», «А»? Тех самых, с которых начинаются имена Ольгиных «фройндов» – Матвей, Майя, Рамзан, Ирина, Алик, – и которые складываются в имя «Римма».
Вот это номер. Я вспомнила послание Ольги: «причастны некоторые мои фройнды», «имена – ключи к основному злодею», «говорю заранее, потому что потом может быть поздно», «шарады с того света»… да уж, весело.
Я разом проглотила две таблетки валерьянки. Надо поспать, иначе просто свихнусь.
Но, конечно, сразу не получилось.
Я вспоминала некоторые нюансы, моменты, сразу незаметные, которые теперь мне казались вполне поддерживающими мою новую версию. Вот разве что сила, с которой вошел кортик, – но Майя сказала, что именно Ирине не хватило бы сил, да и внешность самой Белки – по ней заметно, какая она рыхлая, неспортивная – не обличает в ней силушки богатырской. Майя сказала, что Ирине не хватило бы сил, не упомянув о том, что, предположим, ей самой это было бы нетрудно. Так почему бы не предположить, что удар нанесла женщина… обиженная, и не исключено, что очень сильно. Нинка ведь цитировала Ольгу: мол, мама не простит.
К тому же вонзить холодное оружие глубоко куда проще, нежели потом достать его. Тут прибавляется вес тела, направление усилия и множество хитрых физических штук, а доставать приходится, прилагая немалые усилия, пальцы и мышцы рук должны быть крепкими…
Не суть. Куда важнее мотив, а серьезный мотив – не все эти сопливые ревности (как у Ирины), переживания оттого, что симпатия не сложилась, а предмет оказался нетрадиционным (Матвей), даже желание посмотреть, какого цвета кишки у предмета страсти (Алик), не прилюдная обида (Майя?), – есть, как ни крути, лишь у Риммы. У нее серьезные финансовые проблемы, налоговые недоимки, и она – единственный наследник дочери. Логично? Логично.
И потом, зачем же она лгала, говоря, что папаша Якоб обусловил получение наследства вступлением Ольги в брак, а Нина утверждает, что деньги у подруги были, и немалые. Лгала ли? Ну… Скорее всего, деньги у Ольги были, ведь только за счет инвестиций и собственного усердного труда вряд ли можно раскрутить и вывести на плюс столь специфический проект.
Итак, мама Римма лгала, и вполне резонно предположить, что своим враньем она хотела отвести от себя подозрение. Логично? Вполне.
Разве нет?..
Глава 34
С утра, точнее, уже ближе к обеду, я проснулась с чугунной головой – как всегда после валерьянки. Что они добавляют в это «стопроцентно» растительное средство – поди угадай. Хорошо, что хотя бы выспалась.
Повалявшись еще немного и повтыкав в телефон, я наконец заставила себя сползти с кровати, слазить под душ и заварить первую чашечку.
Попивая бодрящий напиток, я сначала влезла на сайт с судебными решениями, задала название Римминой фирмы и насладилась лицезрением целой «простыни» из перечня дел, в которых фигурировало и «Молоко», и налоговики, и Пенсионный фонд, и соцстрах, и комитет управления городским имуществом, и прочая-прочая. Я особо не погружалась в изучение деталей, достаточно было узреть суммы претензий, чтобы понять: слухи о блестящем положении дел этой фирмы, скажем честно, резко преувеличены.
В реестре недобросовестных поставщиков гос– и муниципальных закупок засветилось уже не «Молоко», а индивидуальный предприниматель Р. А. Озолиня, и не было никаких оснований полагать, что это полная однофамилица.
Чем же можно объяснить, что при таких финансовых раскладах Римма разбрасывается кредитками, на которых лежит полмиллиона бабок?
Ничем, кроме как надеждой в ближайшее время получить больше… а ведь как единственная наследница Ольги (если вдруг не выяснится, что папаша Еккельн жив?), Римма вправе вступить в наследство сейчас, не дожидаясь истечения положенных шести месяцев? Вроде бы так.
Меня охватила странная апатия. Странная – потому что мне больше не хотелось хлопотать, бегать, представлять доказательства, получать обещанные гонорары плюс сто процентов. Что может быть хуже ситуации, когда изо всех сил стремишься вперед, и, казалось бы, вот оно, все уже понятно. И вдруг выяснилось, что это не вершина, а лишь один из пиков.
Что-то я снова утомилась.
Кстати, что там с пулей-то?
Я снова повертела ее в руках, пытаясь сообразить, что тут к чему. Потом, достав лупу, принялась рассматривать часовые «кишочки». Похоже, вот эти разновеликие шестереночки надо как-то выставить в определенной комбинации. Можно было просто ножом отковырять, но мне в моем состоянии просто надо было отвлечься.
Внимательно рассмотрев все шестеренки, я выяснила, что на них имеются малюсенькие, практически незаметные повреждения. Нет, ошибки быть не могло: это именно следы, более того, вполне отчетливые следы воздействия на механизм чем-то острым и тонким. Причем это воздействие выглядело довольно свежим, вот эти микроскопические стружки – почерк вполне четкий. Ну-ка, где моя девичья шкатулка с рукоделием?
Выбрав иголку, я принялась выставлять шестеренки. Одна, вторая, третья… нет, не открывается. А ну-ка, попробуем еще раз. Как об стенку горох. Только вот стала видимой какая-то крошечная пупочка, и вроде бы даже на ней царапинка какая-то. Я немедленно надавила другой иголкой – и, о чудо! – раздался еле слышный щелчок и колпачок поддался.
Разбудив ноутбук, я подключила флешку, предвкушая новые открытия.
Она была чиста как первый снег. То есть абсолютно.
Вот и еще один пик вместо вершины.
– Ой, ну не очень-то и надо, – сказала я вслух, заглушая вредный стук в голове: «Тут не то что-то. Что-то тут не то. Не так».
Повинуясь этому маленькому злобному дятлу, я позвонила тому самому, некогда вырученному милейшему хакеру Вадику:
– Здравствуй, помощь нужна.
– О чем речь? Излагай.
Выслушав меня, Вадик деловито сообщил, что будет проезжать мимо где-то через полчасика, правда вот сегодня вряд ли сможет заняться, разве что ближе к ночи. Заказов много.
Меня это полностью устраивало.
В ожидании Вадика я просмотрела новости, несколько километров глуповатых сериалов, бездумно побродила по интернет-магазинам, немного придя в себя.
Хорошо, если предположить, что Римма и есть убийца, стало быть, придется просто идти к Папазяну, выкладывать всю информацию на стол и каяться-каяться-каяться… впрочем, может, он все-таки договорился с руководством и его отпустят к брату.
Позвонил и возник на пороге Вадик.
– Привет, привет! Ну, что у нас тут не в порядке? Ноут капризничает?
– Все в порядке, – заверила я, – вот тут есть такая штука, вроде бы пустая. А у меня серьезные основания полагать, что тут что-то не так.
– Так.
– Посмотри, пожалуйста, может, тут что-то было, да прошло?
– Понимаю, – кивнул Вадик, осматривая флешку. – Танюша, я тогда твою пульку забираю, и как только выдастся минутка, займусь и отчитаюсь по результатам. Колпачок-то что, не дашь?
– Она закрывается на код с вот этими маховичками…
– Ох, ничего себе.
– Замаешься открывать, – пояснила я.
– А, ну не суть. Давай, пока-пока.
После ухода Вадика я влила в себя еще несколько ушатов новостей, оскорбила интеллект еще несколькими километрами откровенно тупых ТВ-поделок, подумала, не завалиться ли опять поспать – как позвонил Гарик.
Голос его звучал напряженно и с искусственным оживлением.
– Джаночка, ты как там, не шибко занята?
– Не особо.
– А ты как, стоишь?
– Ну, в целом да.
– Тогда присядь.
– У меня версия. Ты издеваешься?
– Я – нет. Но вот тут в приемной сидит мадам Еккельн и утверждает, что она убила свою дочь, Ольгу Якобовну, двадцати лет…
– Что-о-о-о-о?! – возопила я. – Ты с ума сошел?
– Не издеваюсь, не сошел, – терпеливо парировал Папазян, – я просто подумал, что ты должна знать. Видимо, не видать тебе гонорара. Уж извини.
– Да тебя-то за что, друг мой? Ты молодец, спасибо за все… тебя как, на свадьбу-то отпустят?
– Да, – как-то без особого энтузиазма ответил он, – мне уже сказано валить и возвращаться более продуктивным.
– Рада за тебя, – пытаясь звучать как можно жизнерадостнее, сообщила я, – если не в тягость, может, протокол дашь посмотреть?
– Чего ж не дать, дам. Да, забыл тебе сказать: папа Еккельн скончался, все чисто.
– Спасибо.
– Ладно, пойду работать. Далее разочаровываться в людях.
Он дал отбой.
«Обои придется самой клеить… ну что, вот вроде и все? Осталось дойти до банкомата и снять столько, сколько причитается, а потом доехать до отделения и отдать карточку… ну, скажем, для приобщения к делу. Да, наверное, надо. Только потом».
Я набрала номер Нины.
– Нинок, привет. Слушай, я подъеду сейчас.
– А что случилось? – напряженно спросила она.
– Нет, ничего страшного, все хорошо. Буду через полчаса.
– Привет.
– Привет! – с какой-то нарочитой готовностью и излишним воодушевлением салютовала Нина, замотанная в полотенце. – Прости, я тут это…
Я увидела встрепанную неубранную постель и подумала, что мы с ней в какой-то степени родственные души, поспать не прочь.
– А, ничего страшного. Ну ты можешь быть свободна.
– То есть совсем? – уточнила она зачем-то.
– Частично, – мрачно пошутила я, – из города лучше, конечно, не уезжать, но ты вроде в курсе?
– Да-да, конечно. А что случилось?
– Задержали подозреваемого.
Она быстро спросила, заметно побледнев:
– Когда? Как?
– Да, наверное, с полчаса как.
– Как? – снова спросила она.
– Сама пришла с повинной.
– Кто?!
– Римма Алексеевна.
Бледные Нинины щеки начали розоветь, глаза – вылезать из орбит.
– Какой ужас… это точно?
– Да не знаю я, – честное слово, она меня утомила. И, по всей видимости, Нина это поняла.
– Прости, прости, – заметалась она, – сейчас, мигом приберусь.
Пока Нина шебуршила, наводя порядок, я сходила помыть руки, потом расположилась на кухне, заваривая чашечку…
«А ты, Нинка, редкая зараза, – думала я, фиксируя, помимо классики (поднятой сидушки унитаза), две чашки в мойке и остатки суровой яичницы на сковородке, – тебе же сказали – никаких контактов. Все, ни одну гниду больше не запущу сюда».
Впрочем, к тому времени, как Нина закончила экспресс-уборку, мое негодование снова сменилось равнодушным недовольством.
«Ну вас всех в…» – подумала я, но вслух сказала предельно доброжелательно:
– Тебя подвезти?
– Если нетрудно.
Всю дорогу до места назначения Нина болтала, видимо на нервах. То выражала недоумение тем, «как все обернулось», то строила предположения, «зачем же ей это все», то охала в том смысле, что «ума не приложу, что могло толкнуть на такое» и так далее, и тому подобное.
«В самом деле, меня тоже крайне занимают все эти вопросы, – размышляла я, не ощущая никакой заинтересованности, – неужели просто деньги? Просто деньги, просто квартира. Все-таки это ее собственный ребенок, дочка, пусть и папина… ведь она ее родила, растила, водила за пальчики, делая с нею вместе первые шаги. Ну, пусть ребенок подрос, превратился в норовистую стерву – но я почему-то всегда думала, что мамин взгляд в самом отпетом уроде будет видеть своего ангелочка, кровинушку… видимо, у меня идеалистичные представления о материнстве».
Выяснилось, что во время моей рефлексии Нина оживленно делится своими собственными планами на будущее:
… – и теперь можно будет целиком переориентироваться на детские праздники и квесты. Как раз и скоро одни каникулы, вторые. Можно будет набрать аниматоров из студентов педа, а то и коллег из садиков, да и работать потихоньку. Как думаешь, город не будет претендовать на долю в обществе?
– Что, извини? – очнулась я.
– Олина доля в обществе, – повторила она, – если Римму посадят, значит, наследство Оли отойдет городу? Не будет муниципалитет требовать долю в бизнесе?
Эва как. Интересные вопросы она задает. Кто ж его знает?
– Я вообще-то не очень в этом разбираюсь, хотя задачка, конечно, интересная. А можно у любого нотариуса спросить, они-то знают.
– Да, наверное, можно будет выкупить долю-то, по номиналу, – предположила Нина.
Если бы можно было отвлечься от дороги, я бы обязательно смерила ее недоуменным взглядом:
«Вот это да, а ты неплохо ориентируешься. Даже как-то странно и настораживает… вот только что плакала по подружке, потом постепенно неодобрительные отзывы и комментарии, и вот уже – пожалуйста, вроде как и хорошо, что одна».
– То есть теперь целиком на детскую аудиторию переориентируешься? – изображая полное равнодушие, осведомилась я.
– О да, – с видимым и искренним облегчением подтвердила Нина, – наконец-то. Неужели думаешь, меня плющит от всего этого отстоя? Это Олю-покойницу перло от ненормальностей, а мне-то уж четвертый десяток. Она категорически была против детского направления, а мне бы только с детишками хороводы водить. Образование у меня подходящее, лицензия не нужна, подчистить-отмыть, вывеску сменить и вообще отребрендить – и можно начинать с чистого листа.
– А что же инвесторы, поймут?
– А ему-то что? – легко ответила она. – Деньги свои он с лихвой получит, остальное не касается.
– Тоже верно… он один, что ли?
Она кивнула, продолжая болтать на бизнес-темы. Подъехали к особняку на Марата.
– Ты что же, тут живешь? – удивилась я.
– Ну а что нет-то? – ответила Нина не без юмора. – Центр и до работы недалеко.
– А, ну-ну. Ты только из города не уезжай, – еще раз напомнила я ей на прощание, – и все-таки будь осторожнее.
– Спасибо, – сказала она, пожимая руку, – за все за все! Ты тоже поаккуратнее.
– С кем?
– Да со всеми. Кругом предатели! Чао!
Приказав себе не думать ни о чем, я заехала-таки в банкомат и сняла денег ровно столько, сколько мне полагалось бы получить с Риммы.
Не знаю, насколько все это корректно.
Ну их всех.
Глава 35
Вернувшись домой и заставив себя хотя бы снять обувь, я выключила звук на телефоне, завалилась на диван и погрузилась в сон.
Правда, длилось это недолго: какой-то настырный гад названивал так, что диванная обивка начала натирать ухо. Я протянула руку и, не открывая глаз, алекнула.
– Татьяна Александровна, доброго вечера, – поздоровался бодрый голос, – Алексей, от Романа Эдгаровича.
– Кого? – спросонья не поняла я.
– Озолиньша, – пояснил он, – насчет обоев. Вам как удобнее, чтобы мы сегодня начали или завтра с утра?
– Что начали?
– Поклейку, – с терпением воспитателя детсада пояснил Алексей, – обоев. У вас.
– А-а-а… вам как удобно?
– Нам как вам, мы можем хоть всю ночь работать. На ваш метраж максимум около четырех часов, если стены хорошо подготовлены.
Я глянула на часы – чуть больше семи вечера, – сначала ужаснулась, но потом вдруг представила, как с утра я просыпаюсь в новой, свежей, благоухающей квартире, где все так хорошо и ничего не напоминает ни о Еккельнах, ни об Озолиньшах. И что-то мне, сказать по правде, загорелось.
– Тогда давайте, конечно, сейчас и начнем.
«Ну что же, – философски подумала я, – в конце концов, во всем есть свои плюсы и мне все-таки не придется самой обои клеить».
Все хорошо, только вот Роман. Хотя бы еще раз услышать его или прочитать очередное деловитое сообщение.
Я вдруг с удивлением почувствовала, как у меня саднит в горле и глаза наливаются кипучими слезами.
«Нервы ни к черту! Почему же так все плохо, если так все хорошо складывается?»
Нет, я не позвонила. И не написала. Потому что это подло и неправильно.
А может, все-таки…
Увы, на этот раз кости явно кинули меня, а не я их. Они были настроены против своей верной подруги, безапелляционно заявив, что: «Ваш жизненный путь не только правильный, но и праведный». Вот так вот, и утрись. Хочешь не хочешь, а придется соответствовать.
Накрепко запретив себе даже думать в опасную сторону, я привела себя в порядок, встретила целую бригаду чистых, выбритых, идеально трезвых и донельзя воспитанных работяг, которые, быстро сориентировавшись, приступили к трудовым свершениям. Я любовалась: наверное, именно так строили все известные светлые будущие. Ни одного лишнего движения, слова, более того, ни одного перекура!
В принципе, люблю смотреть, как другие работают, а тут и вообще зрелище было зачаровывающее и умиротворяющее. Я уже даже подзабыла про свои страдания, тем более что тут же, как по заказу, пиликнуло сообщение: Гарик, как всегда вовремя. Просто цинично нарушив тайну следствия, прислал фото допроса Риммы Еккельн, снабдив матерящимся смайликом с припиской: «Перед прочтением сжечь»…
Вот как раз на ночь отличное чтение, взбодримся.
Минуту спустя позвонил сам кэп. После приветствий и дежурных комплиментов он пожаловался:
– Слушай, Таня-джан, я тебе как коллега коллеге хочу сказать: полная шиза. У меня уже мозг набекрень с этими душегубами. Один другого благороднее, слушай.
– А что такое? – осведомилась я, несколько сбитая с толку.
– Да ты протокол прочитаешь – поймешь. Ну это ладно, я к чему: завтра ты как сгонять на место? Хочу собственными глазами узреть, как эта пигалица будет кортиком манекен к стене пришпиливать.
– Да тут, понимаешь ли, у меня обои клеят, – замялась я.
– На ночь глядя? Кто это такой трудолюбивый? – удивился Папазян.
– Да так… сказали, что хоть всю ночь клеить будут, а во сколько закончат и когда я спать лягу – не ведаю.
– Потом мне телефончик бригады дай, – попросил Гарик, – а насчет транспорта не беспокойся, группа на отдельной машине поедет, а я за тобой могу заскочить.
– Если так, тогда я, конечно, участвую, – без малейшего воодушевления отозвалась я.
Ну вот, всю песню испортил капитан.
Ладно, надо же доразобраться и доформулировать. Что тут у нас?
«Я, Римма Алексеевна Озолиня»… ах ну да, тут она вся из себя мужняя жена, на «заданные мне вопросы показываю следующее». И что же ты тут напоказывала-то? Она на полном серьезе утверждала, что «из внезапно возникшей неприязни» нанесла дочери удар холодным оружием – кортиком, после чего… ну, в общем, совершила то, о чем так обстоятельно рассказывали Ольгины сокурсники как о своем «подвиге». На вопрос о том, признает ли вину и раскаивается ли, ответила сугубо положительно. Мотивы указала материальные. Внезапно выяснилось, что у девушки еще со времен заграницы какая-то суперстраховка жизни на внушительный чемодан евро…
«Н-да-а-а, не придерешься. Просто, лаконично, по делу. Даже более чем. Если ограничатся бесплатным адвокатом, то прокатит, еще как. Впрочем, какая мне-то разница? Если официальное следствие устраивает, меня тем более».
Ага, подняла голову то ли совесть, то ли отсутствие ее, а вот и повод: Роману-то теперь деньги на адвоката понадобятся.
Ах ты ж… и точно.
Ну вот зачем я об этом вспомнила? Теперь мои манипуляции с картой и гонораром казались мне полным свинством. Получается, забрала себе деньги за то, что в итоге привело заказчицу за решетку, причем как бы и независимо от результатов моего труда. Ну просто некрасиво и некультурно!
Было уже довольно поздно, когда меня деликатно попросили очистить кухню, и я получила возможность полюбоваться плодами по-настоящему профессиональной работы.
Да, это впечатляло, кроме шуток.
Ни шовчика не было видно, ни морщинки, все подогнано до тонкостей, а об углы можно было порезаться – даже о внутренние.
– Вы прямо маги и чародеи.
Алексей смутился:
– Вы слишком добры. Да и очень хорошо стены подготовлены, безукоризненно, профессионально. Сами старались?
– Нет, Роман Эдгарович.
– А-а-а, – протянул Алексей с уважением в том смысле, что этот может, – то-то я смотрю. Ну хорошо, я думаю, еще полтора часика, не более. Вы как, не устали? А то превратили вашу квартиру в ночной муравейник.
– Нет, нет, не беспокойтесь.
Да уж, в таком состоянии лучше хоть какая-то компания, нежели полное одиночество.
В ночи уже пришло сообщение от Вадика: все верно, на флешке была информация, она уничтожена, но неумело, и кое-что удалось восстановить. Завтра кинет в почтовый ящик, если меня не застанет. Что я большая забавница (?!) и что он искренне надеется, что это я буду смотреть не одна (?!!).
Кухню быстро и споро приводили в состояние, близкое к идеальному, делать мне было ну совершенно нечего, и я совершенно машинально набрала в поисковике два слова… ну да, Роман Озолиньш.
Практически немедленно выяснилось, что он любимец фотографов, и, к слову, в отличие от своей падчерицы, он получался на фото куда приятнее, чем можно было ожидать.
Возможно, дело в том, что в основном его выхватывали в процессе какого-нибудь очередного рывка, позиции по стрельбе или даже взятии барьера на лихом коне. Хотя и просто на рекламных и статусных фото он выглядел невероятно. Даже не верилось, что мы лично знакомы.
Примечательно, что в латвийском сегменте интернета его изображения встречались просто на каждом шагу, но лишь до определенного времени, а далее – тишина.
Как интересно, что это?
Поисковик услужливо подсунул мне пред очи первую полосу какого-то желтоватого латвийского таблоида пятилетней давности: из-за решетки Роман Озолиньш смотрел в камеру, вздернув подбородок и чуть ли не вывалив язык. Прям покойный Чарльз Мэнсон. Руки стянуты «браслетами».
Тут же, на сайте, был размещен видеоряд с пояснениями на латвийском – непонятными, но так экспрессивно нарисованными, что было понятно: написано нечто шокирующе-возмущенное. Я запустила автопереводчик, но то ли вследствие несовершенства алгоритма, то ли потому, что журналист, писавший текст, использовал изысканный жаргон каких-то особенных латвийских притонов, автоматический перевод ничего связного не дал. Только разрозненные слова из ряда: «старых солдатах», «особом цинизме», «грубом нарушении», «бесчеловечности», «сроком до пятнадцати лет».
Видеоматериал тоже мало что прояснял. Суть видео была также не совсем ясна: вроде бы какой-то город, старперы в серых шинелях с эсэсовскими нашивками, молодчики в беретах со свастиками, у всех в руках гвоздички. Оцепление – по всей видимости, полицейские, потому что в полном облачении и в светоотражающих жилетах. За оцеплением – шумящие люди с российскими и почему-то израильскими флагами. Вся развеселая серая компания бодро бредет к какому-то монументу: на высоченном белом столбе – грубо сделанная монструозная тетка зеленоватого цвета держит в воздетых руках три огромные золотые звезды, сложенные в кучку…
Все превесело, как на похоронах. Но тут раздался свист, вопли, камера начинает прыгать, падает, за кадром – возня, ругань на двух или трех языках, звуки ударов.
Следующие кадры – уже в каком-то кабинете. Человек, похожий на Озолиньша – более точно определить трудно из-за того, что физиономия у него сильно попорчена, – шепелявя и шлепая разбитыми губами, грубо отвечает кому-то что-то по-латышски, сдабривая речь матом, утирает кровь скованными руками. Кто-то с силой отводит их от лица, чтобы съемке личности не мешал, камера резко наезжает – и тут я вижу…
Приве-е-е-ет!
На сбитой в кровь руке красуется кольцо Намейса.
Я уронила голову на стол и какое-то время так и сидела, уперев лоб в прохладное дерево.
Запретив себе вообще все мысли, сходила за лупой, перемотала видео, максимально увеличила его. По ходу, это то самое, что было на Ольгиной руке и сейчас в сейфе у Гарика. По крайней мере, третья слева бриллиантовая капелька отсутствует.
Я посмотрела на дату выпуска: почти пять лет назад. Я снова полезла в интернет: догадка моя подтвердилась, именно с того периода произошла глобальная смена направления фотообъективов. После этой даты изображения Озолиньша в интернете уже не мелькали.
Так, спокойно. Во-первых, это еще ничего не значит, даже вот этот отсутствующий брильянтик – возможно, просто битые пиксели или нечто вроде. Во-вторых, ну, допустим, Ольга могла просто попросить его поносить, это кольцо… тогда, получается, они общались. Но он и не отрицал, что общались. Что, падчерица не может общаться с отчимом?
Да нет, может.
Только как-то странно молодой девушке цеплять на себя мужское кольцо, если только… ну да, если только не относишься по-особому к его бывшему носителю.
Ах ты старый пес.
В этот момент в дверь позвонили. Два ночи. Я удивилась.
Впрочем, у меня полон дом разношерстного народа, чего уж тут – одним больше, одним меньше.
– Привет, – мрачно поздоровался тот самый, который старый пес, – ну что, доработали?
Алексей заверил, что осталось минут на двадцать, только, мол, Эдгарыч, дверь закрой, не нарушай микроклимат.
Тот спохватился и зашел, не дождавшись приглашения. Прошелся по квартире, пристально разглядывая швы, углы, наложения. Выглядел и вел себя как обычно, даже, пожалуй, более чем обычно.
– Ладно, нормально, – вынес он вердикт, – не Версаль, конечно, но…
Увидев свое изображение на мониторе ноута, он остановился как вкопанный, целую вечность пялился в монитор, потом перевел на меня глаза – снова воспаленные, в черных кругах:
– Прикольно. Думал, что ютюб давно все удалил.
– Нет. Интернет помнит все.
Он пригнулся, пригляделся:
– О, и кольцо мое. Такие всему нашему году олимпиоников вручили.
– И куда ж оно делось? – напряженно осведомилась я.
– Ольга выпросила поносить. Мне его не вернут?
– Не знаю, – осторожно отозвалась я, – а зачем же отдал, если такая ценная вещь?
– Ну, просил ребенок. На большой палец. Она же такая вся нетрадиционная, а у них это нечто вроде обручального кольца.
Он развернулся и вышел в коридор:
– Ладно. Мужики, вы скоро там?
Ему подтвердили, что да, заканчивают.