Учитывая, сколько стоила отдельная палата, поверить было нетрудно.

Ислерди щелкнул зубами, быстро повернувшись к мальчику, так что тот едва успел отскочить. Ислерди зашипел. Голова в бешенстве крутилась туда-сюда.

— Сейчас приеду.

– ГОВОРЯЩАЯ МУХА – КАК ОН, – закричал паук. – ПОЭТОМУ ОНА ГОВОРИТ КАК ИСЛЕРДИ!

Линус ничего не понимал, но ясно было, что Ислерди напуган.

Я повесил трубку. Над стояла, опустив руки, чуть расставив ноги, как будто готовилась взять вес. Грустно улыбнувшись мне, она выдавила из себя:

– Все верно, – подтвердил Линус. – Я в точности как он. Так кто у нас ням-ням?

— Для бабули это ведь избавление, правда?

– ИСЛЕРДИ НЕ НЯМ-НЯМ! ИСЛЕРДИ НИКОГДА НЕ НЯМ-НЯМ! ИСЛЕРДИ ГРЫЗТЬ ВКУСНЫЕ ХРУСТЯЩИЕ КОСТОЧКИ! ГОВОРЯЩАЯ МУХА СДЕЛАТЬ ИСЛЕРДИ СЫТЫЙ!

Я кивнул. Над слишком молода, она не помнит ее прежней. Она не знала неутомимую сердцеедку, мать-холостячку, вечно за что-то воюющую удовольствия ради, эгоистку с большим сердцем, всегда готовую бросить детей, чтобы отправиться помогать страждущим на другом конце света. При всем желании моя дочь могла оплакивать только безнадежный овощ. Теперь я должен написать для нее другую,
настоящуюбабушку, живую, во всей красе, с ее свободой, ее тайной, ее болью… Живот вдруг наполнился свинцовой тяжестью. Лиловые таблетки.

Паук протянул передние лапы к Линусу, и мальчик почувствовал, как в руку что-то впилось. Он рванулся в сторону, и только успел отскочить, как на то место, где он до этого стоял, с грохотом опустилось паучье тело.

— Тебе нехорошо, пап?

– Это Ислерди для меня ням-ням! – принялся дразнить паука Харальд, забравшись на дерево.

Я пробормотал что-то успокаивающее, надел плащ.

Паук взвыл от ярости. Один прыжок – и он уже на дереве. Пытается поймать Харальда, который как белка прыгает с ветки на ветку. Линус хорошо видел все дергающиеся блестящие нити. Ислерди точно знал, где находится Харальд. Мальчик понял, что надо срочно что-то делать, иначе Харальд быстро станет едой для паука.

— Хочешь, я поеду с тобой?

Мысли беспорядочно вертелись в голове. Наконец Линус придумал.

— Нет, не стоит. Тебе завтра к восьми на занятия.

– Ислерди! – громко крикнул он. – Хочешь погрызть моих хрустящих косточек?

— К девяти.

Паук остановился и направил на него лицо. Харальд воспользовался моментом и убежал.

— Не беспокойся. Я только туда и обратно.

– Так поймай меня, Ислерди! – рявкнул Линус и бросил палку перед собой.

Я крепко обнял ее, взял ключи от машины. «Мазерати», мое гонкуровское приобретение, которому я остался верен. Эта «мазерати» была со мной на похоронах моей сестры, моей бывшей жены, и она же одним октябрьским утром отвезла мою мать в специализированную лечебницу, куда та пожелала — как она шутила, если случались последние проблески рассудка, — «стать на зимние квартиры».

Палка упала на тропинку. Прямо на нити, натянутые над ямой.

* * *

Ислерди с победным криком кинулся к палке. Крик перешел в испуганные завывания. Тяжелое паучье тело исчезло в глубине ямы. Раздался жуткий треск.

— Хотите, чтобы я оставила вас одного?

Линус выдохнул. Когда страх отпустил, он опустился на землю.

Я опустил веки, подтверждая сказанное. Директриса притворила за собой дверь. Я выждал пять секунд, не сводя глаз с мамы, вглядываясь в ее закрытые глаза. Потом открыл ящик. Таблеток не было. Сглотнув ком в горле, я закрыл круглую фарфоровую коробочку, с которой улыбались пастушки вокруг оливкового деревца.

Харальд слез с дерева и с каким-то особым блеском в черных глазах встретился взглядом с Линусом.

Я заставил себя остаться еще на десять минут и попробовал молиться. Мой Бог умер у иезуитов от удара кулаком в лицо — его нанес мне один кюре, любивший потискать мальчиков, и он же потом добился моего отчисления «за бесстыдное поведение». Его слово против моего. Я потерял веру, зато обрел ярость, без которой не стоит и пытаться писать.

– Ням-ням в тайнике, – сказал он голосом Ислерди. – Это Ислерди теперь ням-ням!

Я пулей вылетел из палаты и принялся спрашивать всех ночных сестер, не было ли у моей матери сегодня посетителя и не видели ли они светловолосую молодую женщину с конским хвостом, в бордовой кожаной куртке. Они не видели, но обещали спросить своих коллег из дневной смены. У меня не было сил выдумывать предлог, чтобы объяснить мои вопросы. Что я мог им сказать? Я прекрасно знал, что это бред, что студентка не пойдет на преступление ради материала для своей работы, ради подпитки иссякающего вдохновения своего «предмета»… Моим единственным доводом был сон. Кошмар прошлой ночи вспомнился мне с такой точностью, что показался предостережением.

Линус устало улыбнулся, но в следующее мгновение заметил волосатую лапу паука над краем ямы. И тут же раздался вопль.

* * *

– ИСЛЕРДИ НЕНАВИДИТ ГОВОРЯЩУЮ МУХУ! ИСЛЕРДИ РАЗОРВАТЬ ГОВОРЯЩУЮ МУХУ НА КЛОЧКИ! И МЕДЛЕННО СОЖРАТЬ ЕЕ…

На следующее утро я отвез Надеж в лицей и отправился в похоронное бюро. Выполнил все формальности, заказал кремацию, а потом пересек Сену и поехал в сторону XVI округа. На плане Парижа я с большим трудом отыскал нужный адрес. Крошечный квадратик рядом с бульваром Сюше, сплошь зачерненный буквами «Ск. Пис-пав-в-б-за-Фр.».

Я припарковал машину на краю Булонского леса. Семь зажиточного вида домов вокруг французской клумбы окружали сквер. Номер 4 оказался небольшим, недавно подновленным османновским домом. В колонке домофонов карточка «Ренуа» была на самом верху. Наверняка бывшая комната прислуги под крышей. Я позвонил. Подождал секунд двадцать, нажал кнопку снова.

Глава седьмая

— Здравствуйте.

Линус бежал. Бежал что есть мочи. Над ним с дерева на дерево перепрыгивал Харальд, и Линус догадывался, что они бегут в правильном направлении. Для обсуждений сейчас не время. Позади с шумом пробирался сквозь лес Ислерди.

Я обернулся. Она улыбалась мне — с багетом под мышкой и пакетами из «Монопри»
[3]в руках. Я отдернул палец от кнопки, точно застигнутый с поличным. Пробормотал:

Линус проскользнул под веткой, увернувшись от очередной нити. Зато следующую нить он задел, и теперь Ислерди точно знал, где они, а значит, преследовать их больше не составляло труда.

— Я тут был поблизости…

– Харальд! – крикнул Линус, задрав голову. – Куда мы бежим?

— Четыре семь два пять.

Он уже порядком запыхался.

Она показала свои занятые руки и кивнула на кодовую панель. Я набрал цифры, придержав перед ней дверь, обронил нейтральным тоном:

– Спокойно, – ответил Харальд голосом Линуса. – Мы справимся.

— У меня умерла мать.

Линус очень надеялся, что его маленький друг прав. Он чувствовал, еще чуть-чуть – и он совсем выбьется из сил.

— Хотите зайти?

Он обернулся через плечо. Паук приближался и, несмотря на то, что он теперь хромал, двигался он явно быстрее Линуса.

Я вошел вслед за ней в маленький, облицованный мрамором холл. Моя новость Матильду как будто не удивила. Но ее вообще трудно было удивить. Такой имидж она себе создала — или просто старалась по мере возможности скрывать свои реакции из страха, что они прозвучат фальшиво.

– ИСЛЕРДИ НЕНАВИДИТ ГОВОРЯЩУЮ МУХУ! ИСЛЕРДИ РАЗОРВАТЬ ГОВОРЯЩУЮ МУХУ НА КУСКИ! МЕДЛЕННО ПОЖИРАТЬ…

Харальд увеличил скорость. Сначала Линус решил, что зверек его бросил, но в следующий миг заметил за деревьями какой-то блеск. Озеро! Линус прибавил ходу и выбежал на берег. Харальд сидел у самой кромки и смотрел на воду. Длинные ушки лихорадочно шевелились. Грохочущие шаги Ислерди приближались.

В лифте она сказала, что сочувствует мне, но за себя рада: я снова начну писать. Я промолчал. Я всматривался в ее профиль — тонкие губы, аккуратный носик, бровь дугой, старомодная короткая челка. Ничего особенного, самая обыкновенная девушка, — если бы не эта застывшая решимость, суровая закаменелость статуи, когда она смотрела мне в лицо. Смотрела так, будто видела насквозь, читала во мне как в книге, предвосхищала работу моего воображения.

– Харальд, мы не можем тут оставаться! – крикнул Линус. – Что нам, прыгать в воду?

Она отперла дверь в конце коридора — и я оказался лицом к лицу с самим собой. Не меньше сотни фотографий, иллюстрирующих репортажи и критические статьи — все пятнадцать квадратных метров единственной комнаты покрыты ими вперемешку с приколотыми счетами и самоклейками всех цветов. Черновики, наброски планов, наспех записанные мысли, вопросы. «„Сем. пане.“: признание гл. 13. Разн. варианты сцены хим. терап. Дед, комплекс вины, роль. Мать — изнасилована во время войны? Искушение Над в 9 лет…» Да это музей в миниатюре — музей моего творчества. Я стыдливо перевел взгляд на трусики и тряпку, развешанные на веревке над радиатором.

Вдруг Линус заметил какое-то движение на озере. Под темно-зеленой поверхностью воды что-то перемещалось, неминуемо приближаясь к берегу. Линус отступил назад.

— Выжать вам апельсин?

Тут из чащи выскочил разъяренный Ислерди. Паук остановился, бледная голова завертелась из стороны в сторону. Ведь на берегу нитей не было.

Она достала из пакетов кусок мяса и йогурты, убрала их в холодильник, отделенный от письменного стола полистироловой панелью. Кровать помещается над столом на антресоли, а стойки из белого дерева служат гардеробом.

Подводное движение продолжалось. Харальд, похоже, совсем не испугался. А вот Линус чувствовал себя неуверенно. Вдруг поверхность воды с плеском разверзлась, и ухмыляющееся лицо Ислерди повернулось на звук.

— Нет, спасибо.

Из воды показался корабль. Точнее, красивая деревянная резная лодка с веслами. Нос в форме головы дракона, по бокам, как волосы, свисают изумрудные водоросли. Лодка встала у песчаного берега. Как это ни удивительно, внутри оказалось сухо. Харальд тут же запрыгнул внутрь. Линус хотел столкнуть лодку в воду, но заметил, что она скользит сама.

— У меня тесновато, но я непременно хотела жить на этом сквере. Когда я только приехала в Париж и нашла его на плане, сразу сказала себе: здесь! Сквер Писателей-павших-в-боях-за-Францию — для меня это нечто большее, чем адрес. Это символ. Вы ищете ваши книги?

Ислерди мчался к ним на полной скорости. Из-под мощных лап поднимался песок. Паук уже почти настиг Линуса и Харальда, но Линус успел прыгнуть в лодку, и они поплыли по озеру. Ислерди протянул к ним свои длинные передние лапы, на обшивке лодки остались глубокие следы. Но вот она уже недосягаема для чудища.

Мой взгляд возвращается к ней. На единственной этажерке я обнаружил только словари, Библию и плюшевую обезьянку.

Линус сидел, вцепившись в скамейку.

— Они здесь, — кивает она на компьютер.

У его ног лежала пара весел. В следующее мгновение он понял, что лодка плывет сама.

— Вы скопировали их?

По берегу метался паук, он шипел и поднимал лапами тучи песка. Похоже, он боялся воды.

— Угадали.

– ИСЛЕРДИ НЕНАВИДЕТЬ ГОВОРЯЩУЮ МУХУ! ИСЛЕРДИ СЮДА СХВАТИТЬ ГОВОРЯЩУЮ МУХУ! ИСЛЕРДИ ПОЕСТЬ!

— Чтобы сэкономить место?

Раздались последние гневные вопли. Линус закрыл уши руками. Потом он увидел, как паук повернулся и побрел обратно в лес. Трещали ломающиеся ветки. Раскачивались верхушки деревьев. Постепенно звуки смолкли, и воцарилась тишина.

— Чтобы проникнуться. Стать вами.

Линус с облегчением выдохнул, удивленный тем, что все еще жив. То, что еще совсем недавно было само собой разумеющимся, теперь казалось ценным даром.

Она закрывает холодильник, выдергивает из розетки шнур кофеварки и включает туда соковыжималку. Никак не комментируя ответ, я спрашиваю:

Он оглянулся, ища глазами Харальда. Тот сидел на носу лодки, на самом верху драконьей головы.

— Кого вы читаете, кроме меня?

– Спасибо за помощь, – поблагодарил Линус, протянул руку и почесал его за ухом. – Это у нас здорово получилось.

— Никого. Вас мне достаточно. Лучше постичь до конца кого-то одного, чем распыляться. Литература — это голограмма. Разбейте ее — каждый фрагмент содержит в себе все. А что вы скажете обо мне? — продолжает она тем же тоном, выжимая апельсин.

– Это у нас здорово получилось, – ответил Харальд голосом Линуса.

Гудение смолкает. Я отвечаю, что она — живая мечта многих собратьев по перу. Но не моя. Я не люблю, когда про меня пишут. Когда меня анализируют, вскрывают, расчленяют. Ненавижу энтомологов, бальзамировщиков и людей, живущих за чужой счет.

Линус улыбнулся.

— Присядьте, — говорит она, показывая на стул перед монитором.

Лодка остановилась на середине озера. Она спокойно покачивалась на волнах.

Над письменным столом — мое лицо. «Матч», 1999 год, я улыбаюсь с больничной койки после инфаркта. «Признания новоиспеченного академика: „Я чуть не стал бессмертным посмертно“». Я оборачиваюсь и вдруг спрашиваю:

Линус чувствовал, как болит рука в том месте, где ее схватил Ислерди. Вдоль всего предплечья шла глубокая царапина; только теперь Линус заметил, что она кровоточит. Он опустил руку в воду и немного побрызгал на Харальда.

– Почему ты не сказал, что умеешь разговаривать?

— Вы ездили к моей матери?

Харальд обиженно отряхнул капли с шерстки.

— А вы как думаете?

Линус смыл кровь и вытерся футболкой.

Потягивая сок, она искоса смотрит на меня. Дождавшись, когда она поставит стакан, я лгу:

— Одна медсестра описала вас.

– Нельзя было сразу сказать?

— Понятно.

Харальд подмигнул ему и, раздув шею, повторил:

Она моет стакан под краном, приоткрывает маленькое окошко над раковиной.

– Нельзя было сразу сказать?

— Для вашей биографии мне нужен живой материал. Я должна была сравнить. Вашу жизнь и то, что вы из нее делаете.

Линус присмотрелся к желтому, как у попугая, клюву.

— Как вы достали адрес?

– Ага, – догадался он. – Ты не умеешь разговаривать, только повторять, да?

– Ты не умеешь разговаривать, только повторять, да? – повторил Харальд и щелкнул клювом. Потом он поудобнее устроился на носу лодки, и вскоре послышался его горловой смех.

— У меня много времени на вас, месье Керн. Сказать по правде, все мое время я посвящаю вам.

Я хватаю ее за запястья, спрашиваю, чего она хочет.



— Степень и место на кафедре. Вы мой предмет, вот я и разрабатываю вас досконально. Но вы только средство, не цель. Можете быть спокойны: я не имею на вас никаких видов. Я не нахожу вас ни привлекательным, ни симпатичным, ни загадочным. Как я уже сказала, вы предсказуемы. И прозрачны. Все в ваших книгах.

Линус лежал в лодке и смотрел в ярко-голубое небо. От плавного покачивания глаза сами собой закрылись. Но он изо всех сил старался не уснуть, чтобы не прозевать Лионору.

Мои пальцы разжимаются, руки бессильно падают.

Он спокойно лежал и думал о том, что будет делать, когда вернется домой. Когда все это закончится. Расскажет ли он кому-нибудь о своих приключениях? Маме точно нет. Она подумает, что он сошел с ума. А если ему и удастся убедить ее в том, что это правда, она его никогда больше не отпустит от себя ни на шаг. Нет, маме он рассказывать не собирался.

— Вы думаете, я убила вашу мать? С точки зрения логики вы, пожалуй, правы. Тому, кто толкнул под поезд критика, повредил тормоза у академика и переехал женщину на бульваре Сен-Мишель, ничто не мешает умертвить полубезумную больную старуху.

А папе? Они в последнее время почти не разговаривают. «Привет! Я нашел портал в другой мир, где бегают пауки-людоеды» – не лучшая фраза для возобновления отношений.

Я прислоняюсь к стене среди фотографий. Она как будто шутит, играет со мной, но в этой шутке мне чудится доля правды. Сглотнув слюну, я поправляю ее: не Сен-Мишель, а
Сен-Марсель— в депешу агентства Франс-Пресс вкралась ошибка.

Возможно, Арону. Но даже Арон может не поверить всему, что расскажет Линус. И все же, либо Арону – либо никому. На самом деле не было никого, кому Линус мог бы поведать о произошедшем. С одноклассниками он общался редко. Не то чтобы он был изгоем, нет. Конечно, его считали немного странным, но не обижали. Им просто казалось удивительным, что на переменах он вечно сидит один и рисует драконов и монстров. Линус любил, когда его все оставляли в покое. Учителя постоянно подталкивали его к общению с другими ребятами, но его это только раздражало. Потому что одноклассники казались ему такими… маленькими, что ли. Все у них в жизни было просто. Линусу тяжело было это признать, но он завидовал им.

— Должна же я оставить вам толику сомнения, — вздыхает она. — Я хочу, чтобы вы задумались, а не побежали на меня заявлять.

Мама, разумеется, ничего не знала. Один раз кто-то из учителей сказал ей, что Линус выглядит одиноким. Мама разволновалась не на шутку. Поэтому Линус начал ей говорить, что идет в гости к приятелю, а сам часами бродил по лесу. Пара выдуманных имен несуществующих товарищей – и мама снова успокоилась.

И, открыв дверь, добавляет:

Большой проблемой был школьный альбом. Линус всегда от него отказывался, иначе не объяснить маме, как получилось, что все его друзья именно в тот день болели.

— Не подумайте, что я вас гоню, но надо работать. Вам тоже — теперь, когда я вас реактивировала.



— С этим покончено, Матильда, ясно? Зарубите себе на носу: с творчеством я покончил, завязал, поставил точку! Тридцать лет я гробил здоровье, физическое и душевное, поворачивая, так сказать, перо в своих ранах; нажил богатство, почет, больное сердце и хочу в оставшиеся мне несколько лет тратить деньги, наслаждаться почестями, радоваться жизни, унижать тех, кто лижет мне пятки, и спокойно плыть по течению. Вам понятно? Можете делать все, что хотите — я больше не напишу ни строчки. Найдите себе другой предмет.

Размышления Линуса прервал Харальд, прыгнувший ему на грудь. Что-то ткнулось в лодку. Линус сел. Харальд во все глаза смотрел на воду и нервно бил хвостом. Снова удар. На этот раз такой сильный, что лодка чуть не перевернулась.

Она тихонько качает головой, постукивает по дверной ручке с безмятежным видом.

Линус начал понимать, что Ислерди боялся вовсе не воды.

— Вы сами не верите ни единому слову из того, что говорите. И потом, все равно слишком поздно: я все поставила на вас, и мы пойдем до конца.

Мальчик как мог старался удержаться в лодке, при этом на всякий случай не касался бортов. Позади раздался плеск. Линус быстро обернулся. Что-то черное, блестящее мелькнуло под водой и исчезло.

— До конца чего?

Он осторожно выглянул за борт. В темной глубине шевелились тени. Много больших теней.

— Вашего творчества. Вашу главную книгу вы еще носите в себе, я помогу вам ею разрешиться.

Харальд взвыл. Линус обернулся и замер от ужаса. Из глубины поднимался огромный змей. Голова нависла над лодкой, блестящая черная чешуя сверкала на солнце. Узкий раздвоенный язык подбирался к Харальду.

— Не приближайтесь к моей дочери.

– Нет! Убирайся отсюда! – крикнул Линус и схватил весло.

Слова вырвались раньше, чем сработала мысль. Я произнес их без всякого выражения. В ответ она пожимает плечами.

Змей взглянул на него янтарными глазами. Линус занес весло, однако змей быстро увернулся.

— Дело ведь не в близости. Дело в мотивации.

Появился еще один змей. Он всей тяжестью навалился на борт лодки и чуть не потопил ее. Повсюду в воде извивались длинные черные тела. Линус обнял Харальда, закрывая его собой, хотя понимал, что в его руках зверек вряд ли окажется в безопасности. Харальд покрепче вцепился в футболку Линуса.

Она берет меня за руку, раскрывает мою ладонь, вкладывает туда что-то маленькое, теплое, извлеченное из кармана, и сжимает мои пальцы.

Линус снова поднял весло. Змей открыл пасть и зашипел. С двух длинных клыков капала густая желтая жидкость.

— Я не только работаю над вами, Алексис. Я работаю для вас.

– Сядь спокойно в лодке, – прозвучал вдруг незнакомый голос у Линуса за спиной.

Я разжимаю кулак. На моей ладони лежат девять лиловых таблеток.

Сначала он подумал, что это Харальд. Потом понял, что Харальд болтается у него на животе. Обернувшись, Линус занес весло. Говоривший мужчина удивленно увернулся и укоризненно посмотрел на Линуса.

* * *

Линус не мог поверить своим глазам. Откуда он взялся?

Я шагаю, как автомат, под деревьями по проспекту вдоль Булонского леса. Машину я оставил. Я не смог бы ее вести, меня всего трясет, перед глазами туман. Боль в левом плече, которую я привычно ожидаю всякий раз, когда хоть чуть-чуть понервничаю, вернулась неотвязным покалыванием. «Это необязательно симптом, — предупредил меня кардиолог, — но всегда звонок». В правой руке я все еще сжимаю таблетки. Зачем она мне их отдала? Она играла на моих нервах, но чего добивалась? Хотела убедить меня в своей невиновности — после того, как сделала все, чтобы я ее заподозрил? Таблетки доказывают только одно: она была у моей матери. Поговорила с ней в одну из ее редких минут просветления, а может быть, расспросила медсестер. Не будучи студенткой фармацевтического факультета, вряд ли сама опознала бы норобтил в коробочке из-под конфет.

– Кажется, тебе нужна помощь, – произнес мужчина, криво улыбнувшись. – Твои друзья?

Он спокойно кивнул в сторону змея, чей злобный взгляд бегал между Линусом и незнакомцем.

Я мысленно переношусь на много лет назад, пытаюсь найти в своем прошлом врага, жертву, человека, которого я мог обидеть настолько, чтобы девчонка — дочь или родственница — разработала такой изощренный, такой «долгоиграющий», такой холодный план мести. И не нахожу. Никого. Я всегда любил только свободных женщин, никогда не крутил с замужними, матерей с их проблемами тоже избегал и всегда устраивался так, чтобы инициатива разрыва исходила от них. Нет, если я на своем веку и возбудил в ком-то ревность, это могло быть только в области литературы, и мне трудно представить, чтобы студентка посвятила годы работы конкуренту своего отца или матери в надежде, что в один прекрасный день он увидит в ней убийцу.

Линус молча помотал головой.

В кармане брюк завибрировал телефон. Отвечаю. Директриса «Глициний» хочет знать, в котором часу я рассчитываю приехать. В ее голосе так отчетливо слышна тревога, что я застываю на повороте аллеи. Прислонившись к дереву, спрашиваю, в чем дело.

Трудно было определить, сколько мужчине лет.

— Нам лучше поговорить не по телефону, месье Керн.

Похоже, его возраст зависел от угла зрения и выражения лица. Волосы песочного цвета собраны в короткий хвост. Под старомодными очками поблескивают глаза.

— Сейчас я не могу приехать. Что-нибудь случилось?

Не отпуская взглядом ближайшего змея, мужчина закатал рукава длинного пальто. Он широко расставил ноги и вытянул руки в стороны. Возможно, он пытался принять устрашающий вид, но ему это плохо удалось. Маленький, сухонький, вряд ли он мог дать отпор десятку нападающих змеев. Если бы не окружающие их морские чудовища, Линус посмеялся бы над этим зрелищем.

Тишина потрескивает в ухо, потом директрисин голос осторожно начинает:

Линус медленно поднял весло. Может быть, у него получится нанести пару ударов, пока этот безумец отвлекает змея?

— Это, вообще-то, не в компетенции нашей клиники, но… Я сочла своим долгом вам сообщить. У нас возникли… вопросы по поводу кончины вашей матери.

Мгновение мужчина стоял неподвижно. Затем выкинул вперед руку, воткнув палец змею в глаз.

— То есть?

Сначала все вокруг замерло, как будто никто толком не понял, что произошло. А потом змей со злобным шипением бросился вперед. Лодка качнулась, и Линус упал. Когда он поднял глаза, незнакомец, к его удивлению, оказался совершенно невредим. В одной руке он держал змеиный зуб. Другой рукой он помог Линусу встать.

Снова тихо. Я слышу, как она сглатывает.

Змеи отступили, однако продолжали кружить вокруг лодки с выжидающим видом. Линус насчитал девять голов, но под водой мелькали еще тени.

— Медсестры, когда обмывали тело, кое-что обнаружили. Во рту мадам Керн было… в общем…

– Теперь они соберутся под лодкой, – театрально прошептал незнакомец. – И попытаются нас опрокинуть.

— Что было?

Змеи словно услышали его – у лодки начали собираться тени. Мужчина жестом подозвал Линуса поближе, как будто желая поведать тайну.

— Перышко.

– Но они не знают, – продолжал он, опуская два пальца к самой воде, – что это мое озеро.

Она пускается в технические подробности, я их не слушаю. Мама терпеть не могла спать на пенопласте. Признавала только гусиное перо. И взяла с собой в «Глицинии» свою собственную подушку.

Кончики пальцев коснулись водной поверхности, и в следующую секунду вода превратилась в лед. Все озеро покрылось прозрачной ледяной коркой.

— Что говорит врач?

Мужчина рассмеялся, услышав глухие удары бьющихся подо льдом змеев.

— Для заключения о насильственной смерти оснований нет. Но если вы будете настаивать на вскрытии…

– Пойдем, – спокойно сказал он, словно ничего не произошло. – Я покажу тебе дорогу назад.

Желудок мгновенно скрутило от этой картины.

Не дожидаясь ответа, мужчина вылез из лодки и направился к берегу. Харальд поскакал за ним.

— Это не может быть самоубийство? Такое вообще возможно — чтобы человек сам себя задушил подушкой?

Линус посидел немного не шевелясь. Потом положил весло и сделал пару осторожных шагов по ледяной поверхности. На него смотрели горящие янтарные глаза. Прямо под ним плавал змей, следя за каждым его движением.

— Оснований утверждать это тоже нет… Хотя в том состоянии, в котором находилась психика вашей матери, предполагать можно все…

Линус прибавил шагу. Перед ним шел незнакомец, весело скользя по льду, как на коньках. Полы темно-зеленого пальто развевались на ветру.

— Вскрытие даст точный ответ?

– Простите! – крикнул Линус, догоняя его.

— Врач думает, что вряд ли. Возможно, вскрытие и позволит с точностью установить, была ли причиной остановки сердца асфиксия, но не даст ответа на вопрос, была ли она спровоцирована… извне. Человек, страдающий болезнью Альцгеймера, подвержен приступам шизофрении и вполне может причинить себе смерть в припадке…

– Мм?

— Или просто сосать перышко. Да?

– Спасибо за помощь. Думаю, вы спасли мне жизнь.

В ее вздохе я улавливаю замешательство.

– Я тоже так думаю.

— Хотите, я соединю вас с врачом?

Мужчина, высунув от старания язык и помогая себе руками, скользил по льду.

— Нет. Вскрытия не надо. Я приеду ближе к вечеру.

– Кстати, не за что, – улыбнулся он через плечо. – Такие, как мы, должны держаться вместе.

— Воля ваша. Но я еще хотела вам сообщить, что одна сиделка видела вчера около семи часов особу, которую вы описали. Блондинку в бордовой кожаной куртке.

– Что значит «такие, как мы»?

Я отключаюсь и мчусь к машине. Двадцать минут одиннадцатого. У Надеж занятия до полудня. Звоню в справочную, чтобы узнать, где ближайший полицейский участок.

Незнакомец взглянул на Линуса как на идиота.

* * *

– Ну, понимаешь, – он провел руками вдоль тела, – я имею в виду, люди.

— Сожалею, месье, но этого недостаточно.

– Так вы человек? – спросил ошеломленный Линус.

— Недостаточно? Чего вам еще? Это же угроза убийства!

– Как ты догадался? По моей исключительно человеческой внешности или по тому, что я говорю на том же языке, что и ты? – спросил он, закатывая глаза.

— Нет, извините, — отвечает полицейский, прокручивая на мониторе мое заявление. — Перечитайте сами: прямой угрозы нет, только ваши домыслы… Вы не хотите забрать заявление?

– Вы, конечно, выглядите как человек, но как вам удается делать… такие вещи? – Линус постучал ботинком по льду.

— Все-таки, насколько я знаю, это называется потенциальной опасностью, разве нет? Я не требую арестовать эту женщину, просто проследите за ней! И возьмите мою дочь под охрану.

Тени внизу зашевелились. Значит, они еще не сдались.

– Я же сказал. Это мое озеро.

Мой собеседник надувает щеки и, оторвавшись от монитора, отъезжает в кресле назад.

– А, понимаю, – соврал Линус и потрусил рядом, чтобы не отставать от мужчины.

— Мы не в Америке, месье. Если следить за оголтелыми фанатками, этак все силы полиции уйдут на артистов, певцов и футболистов. Не в обиду вам будь сказано, она не так уж и неправа, эта ваша студентка. Напишите книжку, и все будет путем.

Потом он вспомнил, что говорила Лионора.

Я не стал настаивать. Полицейский, смягчившись, успокоил меня: он сообщит данные куда следует, и, если что, они примут меры. Я не спросил, что он имеет в виду под «если что».

– Подождите, если вы человек, значит, получается, вы – Вильхельм!

Выйдя на улицу, я позвонил во Дворец правосудия Дельфине Керн. Дальняя родственница, следователь, она в свое время помогла мне с разводом. Но сейчас холодным тоном ответила, что мои отношения с читательницами не в ее компетенции. Перед тем как отключиться, добавила, что лично ей было крайне неприятно узнать себя в моем романе о бывшей жене.

Вильхельм с удивлением посмотрел на Линуса. Восхищенно улыбнулся.

– Неплохо. Значит, тебе рассказывали обо мне?

Я вернулся на Левый берег, оставил Надеж сообщение на автоответчике, чтобы перезвонила мне сразу после занятий, и в следующие полчаса, припарковавшись около ее лицея, принимал свои экстренные меры. Когда я диктовал номер своей карты «Америкэн Экспресс», в трубке дважды пискнуло. Я переключил туристическое агентство в режим ожидания.

Линус кивнул.

— Пап? Как дела? Я получила твое сообщение.

– И что именно тебе рассказывали?

— Выходи, я в машине перед дверью.

– Что это вы открыли Дверь между мирами.

— Я тут в очереди стою, в буфете. У меня контрошка по матике, надо повторить…

– Так и есть. Значит, она по-прежнему открыта? Честно говоря, я до сих пор этим горжусь. Настоящий шедевр.

— Прогуляешь.

– Она открыта, – кивнул Линус, толком не зная, как продолжить. – Я слышал, вы тут устроили настоящий хаос.

Надеж говорит «оʼкей» и отключается. Я заканчиваю виртуальные расчеты. Три минуты спустя она садится в «мазерати».

– Хаос? Наоборот! Я единственный, кто пытается навести здесь хоть какой-то порядок. Правда, существа, населяющие Хинсидес, сами не понимают, что для них лучше, мне постоянно ставят палки в колеса. Это очень мешает, все равно как если бы комнатные растения начинали орать, когда их поливаешь.

— Что случилось?

– Но… – осторожно начал Линус. – Возможно, они хотят, чтобы все оставалось как прежде?

— Я ни в чем не уверен, Над, но я не хочу рисковать. Одна особа зациклилась на мне, боюсь, она и на тебя наедет. Пока я не улажу это дело, ты побудешь в Севеннах.

Вильхельм остановился и вздохнул.

— Спятил? У меня сейчас самые контрольные…

– Ты ведь Линус? Да?

— Плевать. Твоим преподавателям я сам все объясню.

Линус кивнул, удивленный, что Вильхельм знает его имя.

Она меняется в лице, спрашивает с ласковой тревогой:

– Если взять всех обитателей Хинсидеса, с которыми ты до сих пор столкнулся, сколько из них пытались навредить тебе?

— Это так серьезно?

– Почти все, – неохотно пробурчал Линус. – Кроме Харальда.

— Нет. Но я хочу прикрыть тылы.

– Харальда? А, Харальд! – воскликнул Вильхельм, когда покрытый серой шерстью зверек радостно запищал. – Харальд мой друг. Но большинство обитателей Хинсидеса – настоящие варвары. Им нужен образованный просвещенный человек, который сможет навести порядок. Я появился здесь первым. И поскольку я умнее, мой долг взять на себя эту миссию, разве не так?

— И что я буду делать в горах, одна, там же никого, кроме сторожей? А мой день рождения?

– Лионора сказала, что поэтому на меня и напали Стражники границ. Потому что из-за вас они боятся людей.

— Вот именно. Это твой подарок. Практика по рафтингу с молодежной сборной Франции.

Вильхельм помрачнел.

Она смотрит на меня с восторгом.

– Разумеется, это существо говорит обо мне гадости, – пробурчал он, убирая волосы с лица. – Оно одно из самых ужасных.

— Ты это сделал? Ты гений! Спасибо твоему фан-клубу, почаще бы тебе отравляли жизнь.

– Она моя сестра, – разозлился Линус.

Она гасит улыбку, заметив выражение моего лица, берет меня за руку, щурится.

Вильхельм склонил голову набок и как-то странно улыбнулся.

— А бабуля? Как же я не прощусь…

– А это действительно так, Линус? Слушай, ты ведь умный парень. Подумай сам. Ты попал сюда, ничего не зная о Хинсидесе. Ты не владеешь ситуацией, а потому тебя так удобно использовать. Ты человек, так же, как и я. Один из очень немногих, кто может путешествовать между мирами. Кто знает, на что ты способен в будущем? Самый простой способ расположить тебя к себе – это спрятаться за образом кого-нибудь из твоих родных.

— Ничего. Ты помолишься за нее на расстоянии, среди красоты, занимаясь тем, что тебе нравится… Я уверен, что она бы одобрила.

Линуса как будто ударили под дых. Он не понимал, как ему реагировать.

Над бросается мне на шею, говорит, что любит меня. Я киваю. Она откидывается назад, всматривается мне в глаза.

– Но… она знает такое, чего не может знать никто! Всякие события из нашего мира!

— Если бы это было серьезно, ты сказал бы?

Вильхельм фыркнул.

Я выдерживаю ее взгляд.