Марина Серова

Спрятаться не поможет

© Серова М.С., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Глава 1

Утро не задалось с самого начала. Во-первых, теплая весенняя погода, радовавшая жителей города ярким солнцем и теплом, внезапно испортилась – ночью зарядил по-осеннему противный дождь, наводящий тоску и вгоняющий в состояние мрачной депрессии. Вообще я на погоду особого внимания не обращаю – мне абсолютно без разницы, холодно или тепло на улице, я спокойно переношу как зимнюю стужу, так и летний зной. Но именно сегодня я планировала начать утро с легкой «оздоровительной» пробежки, которая в моем понимании должна занять по меньшей мере часа два. Бегать я решила отнюдь не из-за великой любви к спорту – в моей жизни физических нагрузок и так достаточно. Что поделаешь, ведь работу телохранителя сидячей не назовешь, даже в свободное от заказов время я посещаю тренажерный зал и тир. Была бы моя воля, в свои выходные я вообще из дома бы не выходила – смотрела в свое удовольствие фильмы и чувствовала себя абсолютно счастливым человеком. Однако после очередного расследования я уже две недели сидела без работы, так как никому пока не требовались услуги телохранителя Евгении Охотниковой. Наверное, в этом заключается недостаток моей профессии – как говорится, «то густо, то пусто». Бывает, что заказы сыплются один за другим и приходится даже отказывать некоторым клиентам, ссылаясь на нехватку времени. Увы, я не могу заниматься несколькими делами одновременно, ведь телохранитель должен постоянно присутствовать рядом со своим клиентом, дабы защитить его от возможной опасности. А случается и такое, как сейчас, что работы нет, и я отдыхаю в течение нескольких недель, а то и больше.

К счастью, я не страдаю во время вынужденного безделья – ведь у меня есть хобби, которое помогает скрасить серые будни. Но, к сожалению, не всем понятно мое увлечение фильмами, к примеру, моя любимая тетушка Мила, с которой я живу, убеждена, что человек должен постоянно заниматься чем-то, даже в свои выходные. Тетя Мила – добрый, душевный человек, она потрясающе готовит и обожает всевозможные мероприятия, на которые, к великому моему сожалению, пытается затащить и меня. То она идет на выставку картин, в которых я абсолютно ничего не смыслю, и настаивает на том, чтобы я составила ей компанию, то получает приглашение на концерт классической музыки или в театр. Увы, ей не понять, что мне совершенно не интересны подобные занятия. Больше всего на свете я хочу проводить выходные дни дома, за экраном своего ноутбука. Однако тетя Мила уверена, что молодая женщина, вроде ее племянницы, не должна «убивать свое время» подобным способом.

К тому же ей не дает покоя тот факт, что я еще не замужем. В понимании моей тети основная задача женщины – завести семью да нарожать детей, посвятить свою жизнь мужу и многочисленному потомству. А вот я никогда не относилась к тем представительницам прекрасного пола, которые спят да видят себя в подвенечном платье. Романы у меня периодически случаются, но они всегда краткосрочны и заканчиваются весьма быстро. Это меня полностью устраивает – я привыкла к свободе и не собираюсь ни под кого подстраиваться, а в одиночестве не вижу ничего дурного.

Я очень трепетно отношусь к своей тете, но иногда наша совместная жизнь становится просто невыносимой. Когда я занимаюсь очередным заказом, тетушка ко мне не пристает – хоть она и переживает за меня, но старается не мешать моей работе. Относительно спокойно относится к поздним возвращениям домой и ночевкам вне дома, однако когда у меня выдаются длительные выходные, спокойной жизни приходит конец. Дня два мне удается отсидеться за просмотром фильмов или сериалов, а потом начинается сущий ад. Тетя Мила всеми способами старается разнообразить мой досуг, таскает меня по гостям, выставкам и упорно пытается познакомить меня с каким-нибудь неженатым кавалером. Я только диву даюсь, откуда она их берет? Почему-то у всех подруг тетушки находится сын, племянник или родственник, который просто жаждет познакомиться с Женей Охотниковой. И «женихи» оказываются как на подбор, один хуже другого, с которыми даже поговорить не о чем. Иногда мне удается откосить от очередного свидания, но порой удача отворачивается от меня, и я не могу придумать предлога отказаться от встречи.

Я стала с подозрением относиться к невинным предложениям моей родственницы составить ей компанию в походе в музей или в театр, ведь тетя Мила крайне изобретательна и обязательно найдет способ познакомить меня с потенциальным женихом. Один-два раза еще можно сослаться на усталость или плохое самочувствие, но когда сидишь дома больше недели, все спасительные варианты оказываются исчерпаны, и мне приходится, стиснув зубы, тащиться на очередное свидание, дабы не вступать в конфликт и не расстраивать тетю Милу.

Поэтому распорядок моего дня в настоящее время несколько изменился. С утра я стала прилежно ходить в тренажерный зал и заниматься физкультурой на воздухе – успокаивало только то, что мне и в самом деле надо поддерживать спортивную форму. Каким бы способным и талантливым ни был человек, ему постоянно требуются тренировки, без этого никак. Конечно, я запросто могла бы обходиться и без них, в себе я была абсолютно уверена. Годы, проведенные в «Ворошиловке» – секретном учебном заведении, где готовят воинов экстра-класса, не прошли зря. Я превосходно стреляю из любого оружия, владею всеми известными единоборствами, способна пробежать любую дистанцию в рекордно короткое время, а также могу выполнять различные гимнастические трюки. От природы у меня имеется талант к спортивным занятиям, к тому же мой отец, о котором я не люблю вспоминать, сделал для меня одно-единственное доброе дело – отдал дочь в «Ворошиловку». Он всегда хотел иметь сына, а так как родилась дочь, очень сильно расстроился, но потом смирился и решил сделать из меня профессионального бойца. В этом я ему очень благодарна, хотя отношений с ним не поддерживаю.

По окончании «Ворошиловки» я переехала в Тарасов, а отец после смерти моей матери женился на другой и напрочь забыл о моем существовании. Зато у меня есть тетя Мила, которая, несмотря на все наши разногласия, очень любит меня и по-своему желает мне счастья. Но так как ее забота порой переходит все возможные границы, сейчас я стараюсь поменьше времени находиться дома, чтобы у тети Милы не было возможности меня куда-либо вытащить. Вот и сегодня я намеревалась с утра заняться долгой пробежкой, потом пострелять в тире и потренировать приемы единоборств, чтобы вернуться домой к обеду. Даже если тетушка сделает попытку «пригласить» меня в гости или на культурное мероприятие, я могу сказать, что очень устала, и спокойно уйти в свою комнату смотреть фильмы.

Но утренний дождь нарушил все мои планы. Честно говоря, бегать по лужам, да еще когда тебе на голову моросят противные капли, мне совершенно не хотелось. Если бы пробежка входила в мою работу, то есть была необходима для расследования, никакие дождь, снег или ураган мне бы не помешали. Однако просто так мокнуть на улице не хотелось, да и в спортзал ехать не возникло никакого желания. Оставалось надеяться, что тете Миле тоже будет неохота выходить из дома, и я могу рассчитывать на спокойный день. К сожалению, в этом я сильно ошиблась.

Едва я зашла на кухню, чтобы позавтракать, тетушка Мила поставила на стол тарелку с ароматными, горячими оладьями и радостно объявила:

– Женя, сегодня в двенадцать мы с тобой пойдем в музей! Там открывается новая выставка нашего тарасовского художника, ты просто обязана увидеть его картины! Знаю, знаю, ты не любишь живопись, но раз в месяц можно попробовать прикоснуться к прерасному! Созерцание произведений искусства очень полезно, так что не возражай! Даже если ты пойдешь в спортзал, то до двенадцати освободишься!

– Но на улице дождь… – попыталась робко возразить я.

– Но и выставка не на улице! – тут же нашлась тетушка. – Сядем в машину, доедем. У тебя же она внизу припаркована, и ходить никуда не надо! Да и до музея недалеко, дорога от силы пятнадцать минут займет! Уж час потратить на осмотр картин, думаю, ты в состоянии, большего я от тебя и не прошу! Давай, ешь оладьи, я сейчас дожарю яичницу с беконом, как ты любишь…

Понятно, тетушка пытается задобрить меня вкусной едой, уныло подумала я. Она верно подсчитала – из спортзала я возвращаюсь примерно в половине двенадцатого, так как выезжаю в семь. Четырех часов мне вполне хватает на тренировку, к тому же занимаюсь я теперь каждый день. Увы, сегодня меня это не спасет – по тону тети Милы я видела, что она твердо решила заставить меня пойти на треклятую выставку. Что же ей дома-то не сидится? Почему не провести день в компании с телевизором, занимаясь кулинарией, рукоделием или еще чем подобным? Ведь тетя Мила очень любит все вышеперечисленные развлечения, ну зачем ей именно сегодня тащиться в несчастный музей?..

Я уныло ковыряла вилкой свой завтрак. Несмотря на восхитительные ароматы свежеприготовленной выпечки, есть мне совершенно не хотелось. Можно до двенадцати посмотреть какой-нибудь фильм, чтобы хоть как-то развлечься и забыть о нудном походе в музей. Этим я и решила заняться – пропущу пробежку и спортзал, все равно от тетушки не отвяжешься. Может, сказать ей, что у меня голова болит? Ну-ну, так она и поверит, ведь я отличаюсь на редкость крепким здоровьем, даже банальной простудой заболеть для меня – величайшая редкость. Поэтому я решила не думать о загубленном дне и получать удовольствие от текущего момента.

Закончив утреннюю трапезу, я поблагодарила тетушку и ушла в свою комнату. Включила ноутбук, открыла вкладку интернета, пестревшую киноновинками. За две недели я просмотрела практически все вышедшие за недавнее время фильмы и сейчас разыскивала хоть какое-нибудь кино, которое еще не видела. Мой выбор пал на русскую комедию с нехитрым названием. Что сделаешь, попробую посмотреть продукт отечественного режиссера – может, повезет и фильм окажется веселым.

Однако и здесь меня поджидало разочарование. Сорок минут я пыталась вникнуть в сюжет комедии и смеяться над глупыми шутками. Рейтинг фильма был невысоким, другим зрителям кино тоже не нравилось. Все же я решила досмотреть его до конца, раз начала, ведь делать все равно было нечего. Но моим планам не суждено было сбыться – внезапно после долгого молчания зазвонил мой мобильный телефон.

В голове мелькнула спасительная мысль – просто так мне никто не звонил, и, если не ошиблись номером, возможно, меня поджидал новый заказ. Если это – потенциальный клиент, я готова прыгать до потолка от счастья. Очередное дело спасло бы меня от сегодняшнего похода в музей и дальнейших подобных пыток, которые устроила бы мне тетушка. Сейчас я была готова взяться за любое, даже самое скучное расследование.

Номер был незнаком. Я провела пальцем по сенсорному экрану и проговорила в трубку:

– Слушаю вас.

– Здравствуйте, – раздался немного усталый женский голос. Я попыталась определить возраст собеседницы. По моим оценкам, ей могло бы быть лет сорок – сорок пять, а то и больше. Говорила незнакомка тихо и неуверенно, что тоже не ускользнуло от моего внимания.

– Скажите, могу я поговорить с Евгенией Охотниковой? – продолжала женщина. – Мне правильно дали номер?

– Все верно, это она и есть, – бодро ответила я.

– Простите, не знаю, как вас по отчеству… – стушевалась моя собеседница.

– Можете называть меня по имени, – я понимала, что женщина то ли стесняется, то ли боится меня, и решила обойтись без лишних церемоний, дабы как-то успокоить ее. По опыту я знаю, что, если позволить человеку некоторую фамильярность, он становится более раскованным и сразу переходит к делу. А так как моя потенциальная клиентка и так страдает неуверенностью в себе, надо ее как-то расположить к продуктивной беседе.

– Евгения, вы – телохранитель, верно? – задала новый вопрос дама.

– Все верно, вы не ошиблись, – бодро проговорила я. – Вам требуются мои услуги, верно?

– Да, очень… – вздохнула женщина. – Только очень долго рассказывать, скажите, вы сильно заняты?

– Сегодня я абсолютно свободна, – я попыталась скрыть радость в голосе. – Если хотите, мы можем встретиться и обговорить ваше дело, так будет удобно и вам, и мне.

– О, это было бы просто замечательно! – воскликнула незнакомка. – Я очень боялась, что у вас не найдется свободного времени, тогда даже не знаю, к кому мне обращаться и где искать… подобного специалиста…

– Вам повезло, – заметила я. – Давайте перейдем сразу к делу. Скажите, где и когда вам удобно встретиться, чтобы ввести меня в курс дела?

– Я взяла отгул на сегодня, – сообщила моя собеседница. – Поэтому я могу подъехать, куда вы скажете, вы у себя на дому принимаете клиентов?

– Я предпочитаю общаться либо на нейтральной территории, либо дома у заказчика, – проинформировала ее я. – Кстати, вы не назвали своего имени, как к вам обращаться?

– Елена… Елена Викторовна Белоусова, мое полное имя, если вам требуется для документации… Можете тоже называть меня по имени – как вам будет удобно.

– Хорошо, – коротко ответила я. – Так где вам удобно встретиться?

– Дома я не могу, – быстро произнесла Елена. – У меня… в общем, не могу. Вы говорили про нейтральную территорию, как это понимать?

– Мы можем поговорить в каком-нибудь кафе, – пояснила я. – На улице сейчас дождь, парк вряд ли подойдет для беседы. Вы находитесь далеко от центра?

– Нет, я как раз сейчас на проспекте Мира, – сообщила женщина. – Вы где хотите встретиться?

– На проспекте Мира есть неплохое кафе, называется «Рай для гурмана», – сообщила я. – Находится на пересечении с улицей Кирова. Если вам удобно, мы можем спокойно поговорить там.

– Да, я представляю, где находится это заведение, – сказала моя собеседница. – Во сколько вы можете со мной встретиться?

Я прикинула, за какое время смогу доехать от дома до проспекта. Вместе со сборами у меня уйдет полчаса, не больше, поэтому я предложила Елене подъехать к кафе к половине десятого. Женщина поблагодарила меня и попрощалась, я тоже отключила звонок. Стараясь придать своему лицу скорбное выражение, вошла в кухню, где тетя Мила под звук какой-то телепередачи лепила домашние пельмени, и произнесла:

– Боюсь, посетить музей у меня сегодня не выйдет – позвонила клиентка, у меня новое расследование!

Конечно же, тетушка не поверила в мое огорчение – на моей физиономии крупными буквами была написана несказанная радость. Но сделать тетя Мила уже ничего не могла – работа есть работа, она поважнее всяких музеев и выставок…



Дождь и не думал заканчиваться, однако теперь я не обращала на него никакого внимания. Наоборот, настроение у меня стало самым что ни на есть замечательным – в этот момент я просто обожала свою работу. В принципе, я и так не жаловалась на жизнь, ведь, занимаясь своим делом, я чувствовала себя на своем месте. Можно сказать, мне повезло – некоторые люди так и не находят смысл своей жизни, тогда как я, сколько себя помню, всегда чувствовала удовлетворение от работы. К тому же очередное дело – это не только способ избежать назойливых попыток тетушки вывести меня в свет, но и порция адреналина, новые эмоции и возможность загрузить свой мозг решением сложной задачи.

Я доехала до кафе быстро, и уже в двадцать минут десятого входила в заведение. По уровню обслуживания, ассортименту блюд и обстановке кафе «Рай для гурмана» больше походило на небольшой ресторан. Цены здесь были соответствующие, что неудивительно: кафе оправдывало свое название. Повара знали свое дело, и когда я заказывала здесь еду, никогда не уходила разочарованной. Думаю, если бы тетя Мила не готовила так вкусно, я предпочитала бы трапезничать именно в этом заведении.

Я вошла в небольшое, но уютное помещение и оглядела зал. Народу в это время почти не было, только возле окна на мягком белоснежном кресле сидела одна-единственная женщина худощавого телосложения, одетая в белую блузку и темно-синюю прямую юбку до колен. Подобный костюм больше всего подходил для офисной служащей или учительницы в школе – скромный, но аккуратный, ни единой складочки. Видно было, что женщина ухаживает за своей одеждой и стремится всегда выглядеть опрятно и элегантно. Аккуратная короткая стрижка подчеркивала серьезность дамы, образ дополняли стильные очки в темной оправе. На вид незнакомке было около сорока лет, может, чуть больше. Я заметила, что на столике перед женщиной стоит одна-единственная маленькая чашка на блюдце. Судя по размеру чашки, она заказала себе эспрессо, а так как другой еды на столике не было, значит, женщина пришла сюда не для того, чтоб позавтракать. Рядом лежало меню, однако дама не обращала на него никакого внимания, только сидела с прямой спиной и смотрела куда-то в одну точку. Я поняла, что незнакомка напряжена и встревожена, а так как меню не унесли и дама не проявляет к нему интереса, стало быть, она назначила в кафе кому-то встречу. У меня не осталось никаких сомнений, что это – Елена. Возраст по голосу я определила почти верно, к тому же женщина во время нашего телефонного разговора упомянула, что находится неподалеку от кафе. Она приехала раньше меня, вот и ждет, когда я наконец-то появлюсь и помогу ей решить ее проблемы.

Я быстро подошла к столику, за которым сидела дама. Та вздрогнула и быстро повернула ко мне голову, словно я отвлекла ее от каких-то важных размышлений. В глазах ее я прочла ожидание и тревогу. Похоже, дело, с которым она собиралась ко мне обратиться, сильно волновало и пугало ее.

– Елена Викторовна? – уточнила я, дружелюбно улыбнувшись женщине.

– Да, это я, – тихо проговорила женщина. – Вы – Евгения Охотникова?

Я кивнула и села на кресло напротив. Елена молча изучала меня внимательным взглядом. Очевидно, она ожидала увидеть перед собой накачанную девицу в черной кожаной куртке, вооруженную до зубов всевозможным огнестрельным и холодным оружием. Так обычно представляют себе женщин-телохранителей. Я же не вписывалась в этот образ – для встречи с Еленой я надела повседневные синие джинсы и черную футболку, а оружие хоть и было со мной, но оно было тщательно закамуфлировано. Не буду скрывать, черная кожаная куртка у меня тоже есть, но по погоде сейчас она явно не подходила. Несмотря на дождь, на улице было относительно тепло, поэтому я ограничилась спортивной «олимпийкой», которую оставила в машине.

– Я иначе вас себе представляла, – заметила Елена, подтвердив мою догадку. Я улыбнулась.

– Все мои клиенты удивляются, когда видят меня, – заметила я. – Что поделаешь, я разрушаю стереотипы.

– Вы больше похожи на обычную девушку, – проговорила моя собеседница. – Даже не верится, что вы владеете оружием и умеете драться…

– Не всегда внешность соответствует содержанию, – заявила я. – Кстати, забыла спросить, кто вам меня порекомендовал?

– Знакомый моей знакомой, – невесело усмехнулась Елена. – Я никому не говорила, что мне нужен телохранитель. Просто давно еще моя коллега рассказывала, что некая Евгения Охотникова здорово помогла ее другу и спасла его от смерти. Я узнала ваш номер и позвонила. Боялась, что у вас он сменился, но мне повезло… Потому что, уже говорила, кроме вас я не знаю, к кому мне обратиться…

– Тогда не будем терять времени, – перешла я к делу. – Будет замечательно, если вы подробно изложите суть своей проблемы. Чем больше я от вас услышу, тем быстрее смогу оказать вам помощь.

К нашему столику подошла официантка и спросила, определились ли мы с заказом. Елена вопросительно посмотрела на меня, я же знала ассортимент блюд заведения почти наизусть. Улыбнувшись официантке, я проговорила:

– Двойной эспрессо и яблочный штрудель с корицей и изюмом.

Несмотря на то, что недавно я плотно позавтракала, пустой кофе мне пить не хотелось. К тому же десерты в кафе были выше всяких похвал, и я не удержалась от соблазна побаловать себя чем-нибудь изысканным и калорийным. Елена немного поколебалась, потом сказала:

– Мне то же самое.

Официантка кивнула, записала наш заказ и с дежурной улыбкой удалилась. Я выжидающе посмотрела на Елену. Та ответила мне растерянным взглядом – я видела, что она колеблется. То ли женщина не знала, с чего начинать, то ли сомневалась в том, что я смогу ей помочь. Играть в молчанку мне не хотелось, поэтому я проговорила:

– Не выслушав суть вашей проблемы, я не смогу начать свою работу. Что у вас произошло?

– Дело в том, что… – она остановилась, подыскивая нужные слова, затем сделала над собой усилие и быстро произнесла: – Проблема не во мне, точнее, не со мной, а с моей дочерью. С Кирой. С ней творится какая-то чертовщина, и я не могу понять, что происходит. У меня дурные предчувствия, но я совершенно не знаю, как ей помочь. Она ничего мне не рассказывает, и это хуже всего. Но одно я знаю наверняка: у нее серьезные проблемы.

– А что случилось? Почему вы так думаете? – задала я наводящий вопрос.

– Да она совсем другая стала! – воскликнула Белоусова. – Я вообще не узнаю свою дочь! Знаете, раньше она ведь была прилежной девочкой, в школе училась на одни пятерки, уроки никогда не прогуливала. Школу окончила с серебряной медалью, и в училище художественное без труда поступила. Она с детства рисовать любила, и я сразу поняла, что у Киры – талант и нужно его развивать. Понимаю, профессия художника – не слишком прибыльная, особых денег там не заработаешь. Но ведь заниматься нелюбимым делом всю жизнь тоже невозможно! Я когда Киру родила, на двух работах пахала, еле концы с концами сводила. К счастью, мама моя, бабушка Киры, помогала мне с дочкой, сидела с ней, когда я на работе была. Так не знаю, как бы я выкручивалась…

– А отец вашей дочери? – спросила я. – Он что, не работал?

– Отец! – с горечью хмыкнула Елена. – Да этот гад бросил меня, когда только узнал, что я беременна. Получилось так, что мы встречались с ним где-то полгода – я тогда в институте училась, он старше меня на два года был. Я думала, что это – любовь, на крыльях летала… Когда узнала, что беременна, на радостях ему сообщила, а он мне так и заявил – «между нами все кончено, у меня другая». Потом только я узнала, что мой благоверный был бабником, параллельно со мной еще с другой девчонкой встречался. Ни одной юбки не пропускал. А я дурочка наивная была, мне всего девятнадцать лет было. Он первым моим стал, а я тогда думала, что первая любовь – это на всю жизнь. Ну что говорить – в молодости все глупые, все ошибки совершают.

Кажется, мою собеседницу, что называется, «понесло». Не уверена, что ее проблема связана с отцом ее дочери. Впрочем, дамам это свойственно – на нервной почве высказываться незнакомым людям.

– Признаться, я подумывала об аборте, но очень боялась, – продолжала Елена. – С одной стороны, понимала, что моя учеба из-за беременности сильно пострадает, да и воспитывать ребенка одной сложно. К тому же семья у меня бедная была, мама инженером работала, но получала немного. Я – без работы, и что делать, не знала. Хорошо еще, мама меня отговорила от аборта. Сказала, что будет мне помогать и вдвоем мы сможем ребенка вырастить. Я до сих пор благодарна ей, что она настояла на том, чтоб я рожала. Замуж я так и не вышла, и дочка стала моей радостью, я люблю ее безумно. Только благодаря Кире я пережила смерть мамы, иначе не знаю, что со мной стало бы… Благо Кира росла послушной, скромной девочкой, не требовала от меня дорогих игрушек и вещей, училась, в свободное время рисовала да книжки читала. Я и отдала ее в художественную школу. Зарплаты еле хватало, мы покупали самые дешевые продукты, но моя мама хорошо готовила и всегда могла приготовить вкусные блюда. Пусть даже мясо и было только по праздникам… Мама умерла, когда Кире десять лет исполнилось. Мы с дочкой сильно переживали утрату, но как говорится, время хоть и не лечит, но немного подсушивает раны. Кира окончила художественную школу на одни пятерки, спустя год получила аттестат о школьном образовании и серебряную медаль. К тому времени мои дела пошли в гору – я смогла устроиться на хорошую работу, стала получать больше денег. Правда, времени свободного у меня не прибавилось – иногда приходится задерживаться в офисе допоздна, доделывать проекты, но радует то, что теперь я в состоянии обеспечить себе и дочери нормальную жизнь. Знаете, считать копейки не слишком приятно, я устала выискивать в магазинах продукты подешевле да экономить на всем подряд. К тому времени, как дочь перешла в старшие классы, я смогла нанимать ей репетиторов, а платье для выпускного купила то, которое понравилось Кире. Может, поэтому я полностью поддержала дочь, когда та сказала, что хочет поступать в Тарасовское художественное училище. Хоть профессия художника малоприбыльная – все зависит от удачи, сможет ли живописец продавать свои картины или нет, – но учиться там дорого. Постоянно требуются художественные материалы, а стоят они недешево. Но талант надо развивать, и думаю, Кира сделала правильный выбор. По крайней мере, она занимается своим любимым занятием, в первом семестре она получила только одну четверку. Это считается очень хорошим результатом, дочка рассказывала, что учиться на «отлично» очень сложно, нужно очень много сил, терпения и труда. Ну и талант тоже необходим, хотя на одном таланте далеко не уедешь. Если постоянно не оттачивать свое мастерство, любой талант можно загубить…

Подошла официантка с нашим заказом. Елена замолчала, а девушка поставила на столик две чашки кофе и блюдца с яблочным штруделем. Пожелала нам приятного аппетита и удалилась. Я отпила глоток крепкого черного кофе, Елена к своей чашке так и не прикоснулась. Она словно не замечала ничего вокруг – во время своего рассказа смотрела не на меня, а в одну точку, словно так ей было проще говорить. Я протерла бумажной салфеткой губы и заметила:

– Как я понимаю, у вас все вроде бы стало хорошо. Что же случилось с Кирой?

– Как раз об этом я и хотела рассказать, – вздохнула Елена. – Наверное, из моего рассказа вы уже поняли, что Кира – очень ответственная и серьезная девушка. Если она чем-то занимается, то посвящает этому занятию все свое свободное время, она очень трудолюбива и дисциплинированна. Ни по каким клубам и прочим заведениям дочка никогда не ходила, алкоголь она не употребляет, вредных привычек у нее нет. Вообще, Кира – домоседка, после пар в училище она сразу идет домой, если не нужно задержаться и что-то доделать, дома делает задания и готовит что-нибудь к ужину. Я возвращаюсь с работы поздно, иногда приходится выходить даже в выходные, потому что сейчас у нас много незавершенных проектов. Все домашнее хозяйство лежит на дочери – она находит время на поддержание в доме чистоты, поэтому, когда я возвращаюсь после работы, дома всегда убрано, еда приготовлена, посуда вымыта.

Помолчав, Елена продолжила:

– В общем, Кира – идеальная дочь, в наше время мало кто из молодых девушек помогает родителям. Все в основном «зависают» на вечеринках или бегают на свидания. Но в последнее время я стала замечать некоторые странности в поведении дочери. Понимаете, она стала какой-то… какой-то другой. Я бы сказала, она слишком замкнута, как будто у нее какие-то серьезные проблемы. Я спрашивала, что случилось, но Кира отмалчивалась, поэтому я решила, что у нее слишком много заданий и она устает. Советовала ей даже развеяться – сходить куда-нибудь, хотя бы в музей. Но Кира только кивала головой, правда, сомневаюсь, что она последовала моим советам. Я интересовалась, как у нее дела с заданиями, но дочка мне толком ничего не отвечала. Так как я постоянно провожу время на работе, то не могу наблюдать за тем, чем Кира занимается, пока меня нет дома. Она мне только пишет смс на телефон, когда приходит домой – чтобы я не волновалась. Но сейчас ведь конец семестра, студентам надо готовиться к просмотру, доделывать все задания. Я успокаивала себя тем, что Кира просто сильно переживает из-за результатов просмотра. Тем более скоро студенты с первого и второго курса едут на практику в летний лагерь – вроде она у них неделю длится, а может, меньше, Кира мне точно не сказала. Вот и подумала я, что дочка волнуется из-за учебы, делает домашние работы. Ведь она очень хотела поехать в лагерь – у первокурсников летняя практика проходит в городе, а Кире это скучно, ведь она прошлым летом весь Тарасов изрисовала.

Елена замолчала, опустила глаза вниз и только сейчас заметила чашку кофе и ароматно пахнущий штрудель. Она взяла чашечку и, помешав кофе ложкой, сделала глоток эспрессо. Я отломила кусочек своего рулета – раз в рассказе моей клиентки возникла пауза, следует заполнить ее хоть чем-то. Штрудель оказался просто бесподобным на вкус, но ради приличия я не стала доедать всю порцию. Еда – всего лишь дополнение к беседе, поэтому я приготовилась слушать продолжение истории Елены.

– Что же было потом? – спросила я, когда молчание слишком затянулось. Пока Белоусова рассказала предысторию, но к сути она так и не подошла. Не будет же женщина нанимать телохранителя только потому, что ее дочь по какой-то причине стала замкнутой и молчаливой. Может, дело не в учебе, а в неразделенной любви? Судя по рассказу Елены, Кира – девушка скромная и стеснительная, такие будут тихо страдать от романтических переживаний да плакать в подушку. Прямо «тургеневская барышня» двадцать первого века! Удивительно, как самой Елене не пришла в голову подобная мысль – ведь и она в девятнадцать лет потеряла голову, влюбившись в мерзавца-сердцееда.

Словно в подтверждение моим мыслям Белоусова произнесла:

– Представляете, я подумывала даже о том, что Кира в кого-то влюбилась. Она ни с кем не встречалась, пока училась в школе, вот я и решила, что моя девочка выросла и страдает по какому-нибудь одногруппнику. Жаль, что Кира мне ничего не рассказывала – может, я смогла бы ей помочь советом… Но потом произошло нечто вопиющее, не вписывающееся ни в какие рамки. Мне позвонила Снежанна Александровна, куратор группы, где учится Кира. Я удивилась – до сих пор никто из преподавателей училища мне не звонил, а куратор – и подавно. Снежанна Александровна спросила меня, как здоровье Киры. Я ответила, что все в порядке, про себя подумала, что это очень странно, может, с дочкой что-то случилось на парах? На недомогание Кира не жаловалась, она редко болеет даже простудными заболеваниями. Раз в год, может, и бывает у нее вирусная инфекция, но не более. А в этом году Кира даже зимой ничем не болела…

И представляете, что я узнала? Оказывается, Кира вот уже неделю как не ходит на занятия! Куратору моя дочь сказала, что болеет, а пропуски в училище по неуважительным причинам запрещены. Если студент пропускает два дня без справки, то он исключается! Кира прекрасно об этом знает и никогда не прогуливает учебу! К тому же пропуск в училище – это не прогул в школе, каждый день студенты должны много сделать по профильным предметам и посещать другие пары. Кира в начале года говорила мне, что по английскому языку у нее очень строгая преподавательница – она ставит прогулы даже в том случае, если учащийся болеет на самом деле. Поэтому дочь посещала все предметы, даже те, которые ей не особо нравились или которые она считала бесполезными. Я и сама не понимаю, зачем художникам нужны знания иностранного языка – разве что если они станут участвовать в зарубежных конкурсах. Но программа есть программа, от нее никуда не денешься. Хочешь не хочешь, а делать надо. И при всем этом Кира прогуливала учебу!

Сказать, что я была потрясена – это не сказать ничего. Вечером, вернувшись домой, я серьезно поговорила с дочерью. Устроила ей допрос с пристрастием – сказала, что знаю о том, что она пропускает учебу, и потребовала объяснить эту неприятную ситуацию. Но Кира опять молчала, точно испытывала мое терпение. Единственное, что она придумала – так это сослаться на мигрень, из-за которой она пропустила целую неделю. Я сделала вид, что поверила ей, и заявила, что раз у нее такие сильные головные боли, значит, я запишу ее к врачу, чтобы выяснить причину. Сделаем обследование, сходим к неврологу, пусть выпишет таблетки. Естественно, Кира отказалась – я же сразу поняла, что головная боль – это выдумка. Кира никогда не пропускала учебу по этой причине, просто пила таблетки и шла в школу или на пары в училище. Но самое главное – дочь отказывалась ехать на практику в лагерь. Тут уж я совсем ничего не понимаю – еще недавно она с восторгом рассказывала мне о своем желании ехать в лагерь, а сейчас заявляет, что никуда не поедет! В поликлинику на обследование идти отказалась, хотя я предположила, что Кира просто устала. Но потом я поняла, что не в хронической усталости дело. Дочь чего-то боится – я это вижу по ее глазам. Раньше она была воодушевлена учебой, я понимала, что Кире нравится делать задания, она получает удовольствие от своих занятий. А сейчас я вижу в ее глазах страх и какую-то безысходность. Она словно затравленный зверек – ищет, куда бежать и где спрятаться, но при этом ничего мне не рассказывает. Я вижу, что она пропускает занятия не из-за лени или распущенности – нет, она чего-то боится. Причем до такой степени, что даже мне, самому близкому человеку, не решается в этом признаться. Я уже подумывала о том, чтобы взять несколько выходных на работе, поговорила с начальником, но он дал мне только один день отгула. Ситуация безвыходная – и на работе проблемы могут возникнуть, а лишаться выгодного места мне нельзя, – и дочь в опасности. Если бы я знала, как ей помочь… Но Кира мне ничего не рассказывает, и что с ней могло произойти, я представления не имею. Я уже все предполагала – может, связалась с дурной компанией, или начала употреблять наркотики, а то и ограбила кого-то… Но толку в моих догадках никакого нет, только себе нервы зря истрепала. Вот и решила обратиться к вам – вдруг вы сможете мне помочь и что-то узнать… Ведь неспроста Кира так переживает – наверное, дело серьезное, моя дочь не стала бы просто так пропускать занятия, без которых она еще недавно жить не могла! Скажите, вы могли бы взяться за мое дело?

– Скажите, а кроме прогулов и странного поведения, вы не замечали еще каких-то необычных вещей? – вопросом на вопрос ответила я. – Не появлялись ли в доме чужие предметы? Или какие-нибудь странные таблетки без названия? Не помните ничего такого?

– Вы намекаете на наркотики? – догадалась Елена. Я пожала плечами.

– Я пока ничего не утверждаю – просто пытаюсь собрать воедино все известные вам факты, – пояснила я. – Подумайте хорошо, прежде чем отвечать. Чем больше вы вспомните, тем скорее я пойму, что происходит с Кирой.

Елена снова отпила глоток кофе из своей чашки, аккуратно отломила кусочек штруделя, однако есть его не стала. Она задумчиво отломила еще один кусок, потом – еще один. Я поняла, что женщине просто нужно чем-то занять руки – вот она и издевалась над несчастным десертом. Я доела свою порцию штруделя и допила кофе. Елена к еде так и не притронулась.

– Честно говоря, я ничего не могу вспомнить, – наконец призналась она. – Вроде я не находила ни таблеток, ни порошка, ни бутылок из-под алкогольных коктейлей. Ничего. Знаете, сегодня понедельник, и когда я уходила, дочь осталась дома. Под предлогом, что у нее дико болит голова. Обычно я ухожу к восьми утра, сегодня пришлось ей соврать, что на работу мне нужно к девяти, но Кира никак не отреагировала на это. Мне кажется, она и не поняла, что я сказала. Хотя в любой другой ситуации дочь непременно бы спросила, почему мне не нужно ехать в офис к восьми, ведь она знает, что у меня рабочий день начинается рано. Я пыталась дать ей обезболивающее – может, на самом деле ее мучает мигрень, – но она попросту заперлась в своей комнате, показывая, что не хочет меня ни видеть, ни слышать. Я уехала из дома – вроде как на работу, и оттуда позвонила вам. Мне кажется, что она всю неделю, которую прогуливала, попросту сидела взаперти – потому что она чего-то боится. Сомневаюсь, что Кира вообще выходит из дому, я только недавно обратила внимание, что в холодильнике нет новых продуктов. Дочь по-прежнему готовит еду, но в основном это либо пельмени из морозилки, либо какие-нибудь макароны или гречка, словом, то, что есть у нас в запасе. Раньше она постоянно покупала либо овощи, либо фрукты – Кира следила за тем, чтобы питание у нас с ней было разнообразным, сама мне говорила, что надо есть витамины. Не подумайте, что я плохая мать – в крайнем случае я и сама бы нашла время на кулинарию, просто дочери нравится заниматься приготовлением еды, я видела, что она относится к делу творчески, как, впрочем, и к любым другим задачам. Вот и не мешала ей – пускай готовит, раз ей так нравится. Кира и за продуктами любила ходить, вот только в последнее время она этого не делает… Из-за постоянной загруженности на работе я ничего не замечала, но когда мне позвонила Снежанна Александровна и сказала, что Кира якобы болеет, у меня словно глаза раскрылись. Я ведь не обращала внимания ни на незамысловатую еду, ни на пустой холодильник… Приходила домой и с ног валилась от усталости. А теперь еще и проблемы с дочерью добавились… Я ведь так радовалась, что, когда Кире было тринадцать лет, у нее не начался «кризис подросткового возраста». Обычно все дети в это время становятся неуправляемыми, а моя дочь как была тихой, спокойной, «примерной» девочкой, так и осталась. Я думала, что это своеобразная награда мне за то, что я одна воспитываю ребенка. Если бы Кира начала мне грубить и пропадать до утра в каких-нибудь клубах, я бы не выдержала. Но моя девочка понимала, как мне тяжело, и всячески пыталась помочь мне. И вот теперь – это… За что мне такое, а? Как помочь Кире? Пожалуйста, сделайте что-нибудь…

– Елена, успокойтесь, – прервала я ее причитания. – Может, все не так страшно, как вы думаете. Как я поняла, Кира сейчас дома, верно?

– Скорее всего, – кивнула женщина. – Сомневаюсь, что она пошла в училище… Если Кира сказала мне, что у нее дико болит голова, значит, она собирается снова сидеть взаперти. Я боюсь, как бы у нее не начались серьезные проблемы с психикой. Я читала, что изоляция от общества может быть симптомом как депрессии, так и психоза или шизофрении. Но у нас в роду никто не болел шизофренией! Раньше с Кирой ничего подобного не происходило… Но вдруг моя дочь предрасположена к этой жуткой болезни?..

– Не надо предполагать самое плохое, – заявила я. – Я, конечно, не психиатр, но если смогу побеседовать с вашей дочерью, то пойму, является ли ее поведение следствием психического расстройства, или всему виной внешние причины.

– А еще я знаю, что в Японии многие подростки становятся хикикомори, – словно не слыша меня, продолжала Елена. – Там это очень распространено. Вы, наверное, слышали, что девушки и юноши запираются дома, сидят там безвылазно, а потом кончают жизнь самоубийством!

– Но мы же не в Японии, – возразила я. – И потом у нас – совершенно другой менталитет. В Японии же люди привыкли всю жизнь трудиться с утра до вечера, для них очень важно «не потерять свое лицо». Хикикомори – это подростки, которые запираются дома в первую очередь потому, что они чувствуют стыд. Они не могут работать, как все обычные люди, и считают себя никчемными, лишают себя права на счастье. Многие хикикомори уже имеют опыт работы, при этом они занимались очень тяжелым, выматывающим трудом и подвергались издевательствам со стороны начальства. А насколько я поняла из вашего рассказа, у Киры с учебой все было хорошо, она получала высокие оценки за свои работы. У нее просто нет причин становиться так называемым хикикомори. Многие затворники страдают также аутизмом. Скажите, у вашей дочери есть какие-либо заболевания психики, связанные с неспособностью находиться в социуме?

– Нет, Кира здорова…

– Вот видите! – воскликнула я. – Не надо себе надумывать не пойми что. Мне кажется, причина изоляции Киры кроется во внешних факторах. И раз уж вы меня нанимаете, я найду причины и выясню, чего так боится ваша дочь.

– Так вы согласны взяться за мое дело и охранять Киру? – с надеждой посмотрела на меня Елена. Я кивнула головой.

– По поводу оплаты вашего труда не беспокойтесь, я могу заплатить вам прямо сейчас! – заверила меня Елена.

– Для начала я бы хотела познакомиться с вашей дочерью и побеседовать с ней, – заявила я. – Раз вы знакомы с моими расценками, то знаете, сколько стоит день моей работы. Расплатитесь со мной, когда я завершу свою работу.

– Хорошо, как скажете, – произнесла Елена. – Вот только я боюсь, как пройдет ваша встреча с Кирой. Если я скажу, что наняла для нее телохранителя, она может испугаться или начать нервничать. А то и вовсе откажется с вами разговаривать…

– Не беспокойтесь, если Кира чего-то боится, она наверняка не станет возражать против моей помощи, – заявила я. – Я сама скажу ей, кем я являюсь. Если хотите, можете представить меня своей знакомой, или репетитором иностранного языка, хотя думаю, это не понадобится. Просто скажите дочери, что я хочу с ней побеседовать, и лучше, если мы сделаем это наедине. Возможно ли устроить нашу встречу с Кирой сегодня?

– Да, мне так даже удобнее, – сказала Елена. – Завтра я должна быть на работе, а сейчас я свободна.

– Тогда давайте поедем прямо сейчас к вам домой, – предложила я. – Надеюсь, что Кира никуда не уйдет, иначе мне придется ее искать…

– Конечно, как скажете! – полностью согласилась со мной женщина.

Я попросила у официантки счет, мы с Еленой расплатились за заказ. Женщина и не притронулась к своему штруделю – несчастный рулет, разломанный на мелкие кусочки, так и остался сиротливо лежать на блюдце…

Глава 2

Елена Белоусова с дочерью проживали на улице Фурманова. Пока мы ехали в моей машине, моя клиентка сообщила мне, что раньше, когда ее мать была жива, они жили в трехэтажном доме в Зареченском районе. Дом был старый, и зимой в квартире возникали проблемы с отоплением. Из-за этого приходилось включать обогреватель, но даже он не помогал – приходилось сидеть в теплых свитерах и штанах, чтобы как-то согреться. К тому же часто не было света, и мама Елены купила керосиновую лампу, чтобы Кира могла учить уроки.

– Сидели при свечах, прямо как в девятнадцатом веке, – невесело усмехнулась Белоусова. – Сейчас это считается романтикой, но я ничего романтичного в этом не вижу. Когда мама умерла, я затеяла ремонт – сама клеила обои на кухне в свои редкие выходные. Успела сделать только кухню.

Потом дом признали аварийным и жильцов расселили. Несмотря на то что дом простоял бы еще много лет, его полностью разрушили, а Елене чудом досталась двухкомнатная квартира в девятиэтажном доме, практически в центре города. Соседям Белоусовых повезло меньше – кого-то отправили в поселок Солнечный, кого-то – на Третий Пролетарский проезд, кому-то пришлось жить в том же Зареченском районе в однокомнатной квартире.

– И Кире, и мне сразу понравилось наше новое жилье, – заметила Елена. – Мы живем здесь уже пять лет и ни разу не делали ремонт. Кире, конечно, пришлось перейти в новую школу, но она там быстро освоилась, и ее успеваемость не пострадала. И с одноклассниками моя дочь поддерживала нормальные отношения. У нее даже подружка была, Маша, с которой они сидели за одной партой. Жаль только, что сейчас они отношения не поддерживают – школьная дружба заканчивается, стоит только бывшим одноклассницам выбрать разные учебные заведения…

– Как вы считаете, Кира – общительная девушка? – поинтересовалась я. Елена неопределенно пожала плечами.

– Можно сказать, что она неконфликтная, – проговорила Белоусова. – Характер у Киры спокойный, но людей она близко к себе не подпускает. Держится от сверстников на расстоянии. Поэтому я и переживала, что с Машей они больше не общаются – какая-никакая, а дружба была. Маша, конечно, не особо прилежно училась, но на Киру плохо не влияла. Мне кажется, что дружба с моей дочерью дисциплинировала Машу – по крайней мере, ей удалось поступить то ли в институт, то ли в университет. Кира говорила, что сейчас девушка учится на факультете социологии. Сами понимаете, насколько большая разница выбранных профессий – одна – художница, другая – социолог. Поэтому, наверное, у них не осталось общих тем для разговоров.

– А в училище Кира с кем-нибудь подружилась? – полюбопытствовала я. Елена задумалась.

– Не знаю, лучше вам у нее самой спросить. Мне Кира не рассказывает подробности своей социальной жизни в училище. Она говорила только, как ее группа окончила первый семестр и у кого какие оценки. Вообще мы с ней разговариваем только о ее учебных заданиях. Точнее, Кира сама мне говорит, что ей нужно сделать, потому что очень переживает. Будете смеяться, но я знаю все темы по композиции, но понятия не имею, как зовут студентов из группы дочери. Вы не подумайте, что я слишком много требую от дочери и меня интересует только ее учеба. Кира сама же и заводит темы разговоров – к примеру, зимой она сетовала на то, что композицию сдать очень сложно, и она не понимает, что хочет от нее преподаватель. Как она рассказывала, говорит педагог очень абстрактно, и ей зачастую трудно исправить свою работу так, как следует.

– Все-таки странно, – протянула я. – Вы говорили, что Кире восемнадцать лет. Самый возраст для встреч с друзьями и романтических свиданий. А у девушки на уме только задания…

– Потому что она хочет учиться, – просто ответила Елена. – Кира – очень трудолюбивая девушка, и она серьезно намеревается стать настоящим художником-живописцем. Когда она готовилась к вступительным экзаменам, то сама ставила себе натюрморты из предметов, которые есть у нас дома. Находила в интернете статьи о том, как строить геометрические фигуры и тела, занималась с репетитором по рисунку и живописи. У нее есть целый блокнот с зарисовками по композиции – она целый июнь трудилась без отдыха. И даже слушала лекции по истории искусств, мне потом рассказывала интересные факты о художниках и их картинах. Да и в книжном шкафу у нее полно литературы об искусстве. Она читает очень много книг и, могу сказать наверняка, знает гораздо больше меня, несмотря на разницу в возрасте.

– Прямо Гермиона Грейнджер из книг о «Гарри Поттере», – усмехнулась я. Белоусова засмеялась.

– Да, между моей дочерью и этой героиней есть что-то общее. Вот только вместо магии Кира занимается рисованием.

Вскоре мы подъехали к дому, где находилась квартира Белоусовых. Это была новая девятиэтажка, выкрашенная в светло-бежевый цвет. Я отметила, что во всех квартирах стоят пластиковые окна, возле здания имеется специально оборудованная парковка для машин, обнесенная высоким черным забором. Елена вытащила ключи от квартиры и проговорила:

– Я сейчас открою ворота, чтобы вы могли заехать во двор. Место для парковки есть, к счастью, не все забито.

Она нажала на кнопку, и ворота медленно отворились. Я заехала во двор и припарковалась так, чтобы было удобно выезжать. Мы вышли из автомобиля, и Елена кивнула в сторону первого подъезда.

– Мы живем на четвертом этаже в пятнадцатой квартире, – проговорила она. – Я сейчас позвоню, чтобы узнать, дома ли Кира.

Про себя я подумала, что, если дочь Елены отсутствует, первым делом я обследую жилище Белоусовых на предмет странных вещей, которые не заметила мать девушки. Однако когда Елена позвонила в домофон, после нескольких гудков я услышала женский голос, принадлежавший, очевидно, самой Кире.

– Дочка, это я, открой, пожалуйста, – проговорила Белоусова. Раздалась мелодичная трель, женщина отворила дверь, и мы вошли в подъезд.

Мы поднялись по неширокой лестнице к лифту, который оказался просторным и чистым. Напротив дверей лифта висело зеркало, и Елена быстро взглянула на свое отражение. Ее брови едва заметно нахмурились – она поправила немного растрепавшуюся прическу, а потом перевела взгляд на меня.

Мы вышли на нужном этаже, Белоусова подошла к коричневой двери, возле которой висел звонок с табличкой «пятнадцать». Дверь была закрыта – нас никто не встречал. Елена посмотрела на меня и прошептала:

– Раньше Кира всегда открывала мне дверь, а теперь приходится самой отпирать ее… Точно боится, что кто-то другой войдет в квартиру, хотя я позвонила в домофон. А вчера она и вовсе попросила меня открыть своим ключом, якобы домофон не работает. Я проверила потом – все в порядке, но Кира почему-то мне соврала. Чертовщина какая-то…

– Если она напугана, то ничего удивительного в этом нет, – заметила я. – И я все больше убеждаюсь в том, что ваша дочь очень напугана. Другого объяснения ее поведению я пока не вижу.

– Ладно, подождите, я сейчас открою замок, – женщина вставила ключ в замочную скважину. – У нас две двери, одна ведет в общую прихожую, другая – в нашу квартиру. Уверена, что обе двери сейчас закрыты.

Как и предполагала Елена, ей пришлось открывать оба замка. В маленькой прихожей нас никто не встречал, и Белоусова тихо сообщила мне, что Кира находится в своей комнате. Интересно, что она там сейчас делает?..

Елена включила свет в коридоре, и я оглядела прихожую. На вешалках висело несколько легких курток, на маленькой тумбочке аккуратно стояла обувь. Если порядок в доме поддерживает Кира, можно сказать, она очень педантичный человек. Странно, я всегда по-другому представляла себе художников. Обычно они, наоборот, не обращают внимания на подобные «мелочи», и в жилище творческих людей царит жуткий бардак. Хотя, возможно, это стереотип – люди ведь бывают разные. И все же я поделилась своими соображениями с Еленой.

– Всегда думала, что живописцы – люди не от мира сего, – заметила я. – Заняты только своими картинами, а вещи кидают где попало.

– Ну, это моя мама постаралась, – улыбнулась Белоусова. – Бабушка Киры была очень строгой, она любила порядок. И внучку приучила к чистоте. Кстати, я думаю, что Кира унаследовала многое от своей бабушки. К примеру, я вообще не умею рисовать – в школе только чертила хорошо, да пером шрифты писала. А мама моя иногда рисовала. Кира рассказывала, что как-то они даже вместе пробовали нарисовать закат. Из окна дома, в Зареченском районе. Мы ведь жили далеко от центра города, и из окон дома был виден маленький скверик. Никаких высоток там и в помине не было. И как-то летним вечером было особенно красивое, необычное небо. Кира попыталась его изобразить – ей лет восемь было, не больше. Сами понимаете, что могло получиться у ребенка – небо вышло каким-то полосатым, как радуга. И моя мама на следующий день предложила Кире вместе нарисовать закат. Я-то понятия не имела, что они занимались совместным творчеством – моя мама готовить умела, хорошо шила и вышивала. Но рисовать – про это я не слышала! А вот спустя несколько лет после смерти мамы Кира сама рассказала, что бабушка, оказывается, прекрасно писала акварелью. И в старом фотоальбоме была фотография, где молодая мама стоит возле картины «Три богатыря» с кисточкой в руках. Увы, при ее жизни я не спросила, кто написал это полотно. Фотография черно-белая, и непонятно, оригинал это, репродукция или копия. Но мама стоит с кисточкой, как будто доделывает какие-то детали, вот и остается догадываться, чья это работа. Хотя я думаю, картина не мамина, либо на бумаге выполнена репродукция, либо мама у кого-то в гостях и позирует с кистью. Не может быть такого, чтобы человек, не занимающийся серьезно живописью, так хорошо скопировал произведение искусства.

– И чем же закончилось рисование заката? – поинтересовалась я.

– Ну, Кира вроде ничего путного не нарисовала, – вернулась к предыдущей теме Елена. – А вот бабушка, по словам дочки, сделала очень красивую картину в альбоме. Жаль только, тот альбом потерялся. Наверное, с переездом куда-то пропал – ведь всех вещей с собой не увезешь. А я бы очень хотела найти ту картину – в память о маме… Ладно, я что-то совсем вас заболтала. Можете не разуваться, проходите в обуви, а я попытаюсь поговорить с Кирой.

Сама Елена сняла туфли и аккуратно поставила их на тумбочку. Я последовала ее примеру – не хочется топтать уличными кроссовками чистый пол. Белоусова прошла прямо по коридору к запертой белой двери и постучала.

– Дочка, открой, пожалуйста! – попросила она. Спустя некоторое время дверь комнаты отворилась. Я увидела на пороге худощавую девушку среднего роста, одетую в серую майку и легкие шорты. Темно-каштановые волосы Киры были подстрижены под «каре», челку она заколола, чтобы та не мешалась. Лицо девушки выражало недовольство, словно мать отвлекла ее от какого-то важного дела. Однако испуга в глазах Киры я не заметила – непохоже было, что она чего-то сильно боялась.

Заметив меня, Кира нахмурилась и проговорила:

– Что случилось? У нас гости? Я занимаюсь, и у меня болит голова.

– Это я уже слышала, – спокойно заметила Елена. – Кира, это Евгения. Она хочет с тобой поговорить.

– Зачем? – девушка посмотрела на меня враждебно и заявила: – Мне некогда.

Я подошла ближе и, видя замешательство Елены, вступила в разговор:

– Кира, я хочу поговорить с вами по поводу ваших занятий в училище. Точнее, по поводу ваших пропусков пар.

– Вы что, из художки? – изумилась Кира. – У меня мигрень, я говорила Снежанне Александровне. Справки нет, но я делаю домашние задания дома.

– Нет, я не из училища, – покачала я головой. – Я – ваш телохранитель, и мне вы можете рассказать все, что вас беспокоит в последнее время. Мы можем поговорить наедине?

Кира посмотрела на мать, в ее взгляде теперь читалось искреннее удивление. Не сказав ни слова, она перевела взгляд на меня и, немного поколебавшись, спросила:

– Это правда? Вы действительно телохранитель? Или это ложь? У вас есть доказательства?

– Естественно, – я вытащила из кармана свое удостоверение и протянула Кире. Девушка внимательно просмотрела его, изучила с разных сторон, а потом вернула его мне. Однако я видела, что Кира сомневается.

– Могу показать лицензию на оружие и документы, удостоверяющие мою личность, – заявила я. – Мне от вас нечего скрывать, вы вправе требовать подтверждение того, что я та, за кого себя выдаю.

– Ну, удостоверение может быть поддельным, – заметила Кира.

– Дочка, это я наняла Евгению, – проговорила Елена. – Можешь ей верить, она не мошенница и не преступница. Евгения Охотникова – лучший телохранитель в Тарасове, она многим людям помогла. Это проверенная информация.

– Ладно, допустим, – произнесла Кира. – Хорошо, я согласна с вами поговорить. Только наедине, хорошо?

– Конечно, – кивнула я головой.

– Я пойду в кухню, чтобы вам не мешать, – сказала Белоусова. – Если хотите, можете закрыться в комнате, но я и так не войду.

С этими словами Елена направилась по коридору в глубь квартиры. Я улыбнулась Кире и спросила:

– Можно я войду?

Девушка кивнула, и я прошла в комнату молодой художницы. Кира заперла за мной дверь на замок – вероятно, она не доверяла матери и боялась, что та войдет или захочет приоткрыть дверь, чтобы подслушивать нас. При желании Елена запросто могла бы услышать, о чем мы разговариваем – сомневаюсь, что из кухни ей ничего не слышно. Однако едва я зашла в комнату, как услышала тихие звуки какой-то телепередачи – похоже, на кухне находился телевизор, и Белоусова специально включила его, дабы не мешать нам с Кирой. Что ж, весьма разумно с ее стороны, по крайней мере можно надеяться на то, что девушка решится на откровенный рассказ о событиях, так взволновавших ее.

Кира прошла к столу возле окна и села на табурет. Комната девушки была хоть и просторной, но едва вмещала всю находившуюся здесь мебель и художественные принадлежности. Здесь царил не такой порядок, как в коридоре – письменный стол был весь завален листами, из-под них едва виднелась клавиатура включенного ноутбука. Рядом стоял открытый чемоданчик на ножках – как я догадалась, этюдник. На кровати лежали огромные листы с рисунками, выполненными карандашом. В комнате находилось два шкафа – один, как я поняла, для одежды, другой – книжный сервант, заставленный толстыми томами. Наверняка литература об искусстве, подумала я про себя. На полу стопкой стояли холсты разных размеров. Некоторые из них были пустыми, некоторые были измазаны масляными красками, по крайней мере я видела сбоку неаккуратные мазки. На самом крайнем полотне я увидела натюрморт – металлический самовар на столе, возле которого стоят чашки, заварочный чайник и лежит полотенце. Фоном для постановки служили бордовая тряпка с узорами и белое полотенце с красной вышивкой.

– Это вы написали? – кивнула я на холст. Кира сидела на стуле, буравя меня испытывающим взглядом. Мой вопрос вызвал у нее удивление – вряд ли девушка ожидала, что я стану интересоваться ее живописью. Немного погодя, она кивнула.

– Да, а что?

– Красиво, – заметила я. – Никогда не умела рисовать.

Натюрморт и в самом деле мне понравился, несмотря на то что он стоял боком и картинку я видела не фронтально. Я не разбираюсь в живописи, но было в работе Киры нечто необычное, заставляющее долго изучать ее работу, не отрывая взгляда. Можно сказать, картина притягивала к себе, хотя некоторые предметы были не совсем ровными, а на красной тряпке переливались разноцветные мазки разных размеров. Но в целом полотно смотрелось гармонично и не вызывало какого-либо диссонанса. Тетушка Мила, как я уже говорила, порой вытаскивала меня на выставки или на вернисажи, но я не могу вспомнить ни одной картины, хотя их и писали признанные художники. Поход в музей я воспринимала как пытку – поскорее бы дождаться, когда тетя Мила разрешит мне откланяться и я смогу поехать домой. Однако сейчас я, похоже, понимала, зачем люди смотрят картины. Хорошая живопись, как и качественное кино, должна пробуждать какие-то эмоции и чувства, заставлять человека задуматься. Уму непостижимо, что я сейчас стою в комнате своей клиентки и, вместо того чтобы задавать ей вопросы по делу, разглядываю ее учебную работу.

Я заставила себя отвести взгляд от холста и посмотрела на девушку. Та следила за мной, точно орлица за добычей, однако в ее глазах уже не было прежней враждебности. Кира испытывала ко мне интерес и ожидала, что я буду ей говорить.

– Кира, как вы уже поняли, меня наняла ваша мама, – нарушила я затянувшееся молчание. Та кивнула.

– Ее беспокоит то, что вы пропускаете учебу, – продолжала я. – И не выходите из дома.

– Почему это? – вскинулась Кира. – Я имею в виду, с чего она взяла, что я сижу в комнате? Ее ведь целыми днями дома не бывает!

– Не трудно догадаться, сопоставив некоторые факты, – заметила я. – Вы ведь любите готовить, так?

– Это мама вам рассказала? – фыркнула девушка. – Ну допустим. А что?

– Так вот, знаете, моя тетя тоже очень любит готовить, – я не обратила внимания на скептический тон Киры. – И я прекрасно знаю, что когда человек всерьез увлекается кулинарией, ему скучно готовить одни и те же блюда. Даже обычную рисовую кашу можно сварить по-разному. Я не специалист в этом деле и все же знаю, что рис подают с мясом, с овощами, варят сладкую кашу и так далее. Настоящий кулинар никогда не станет упрощать себе задачу и попытается разнообразить ассортимент своих блюд. А для этого необходимы продукты. А так как вы обычно занимаетесь походами по магазинам, эта задача также лежит на вас. Вот ваша мама и заметила, что в холодильнике на кухне практически нет никаких овощей, в шкафах – новых приправ, а готовите вы из того, что имеется дома. Отсюда вывод – вы не выходите из дома. Я верно сказала?

Кира сжала губы. Потом опустила голову и пробормотала:

– Я об этом не подумала…

– Дальше – вы пропускаете занятия в училище, хотя прекрасно знаете, что за прогулы отчисляют. При этом я вижу, что вы очень любите искусство и у вас прекрасные работы. Не думайте, что я вам льщу – я говорю как есть. Для меня поход на выставку – вынужденная мера, я человек далекий от искусства. И тем не менее мне понравился этот натюрморт, – я кивнула головой на холст с самоваром. – Учеба вам не надоела, иначе вы бы сейчас не делали домашнее задание. То, что вы сейчас рисовали, понятно с первого взгляда – на вашем письменном столе лежит лист с какими-то построениями, стало быть – учебная работа.

– Да, я делала перспективу, – не стала отпираться девушка.

– Поэтому я сделала вывод, что вы не собираетесь бросать училище, – проговорила я. – Человек, который решил покинуть художественное учебное заведение, не стал бы делать домашнюю работу, верно? А вы делаете. И со здоровьем у вас все в порядке, об этом я тоже узнала у вашей мамы. Могу поспорить, что голова у вас сейчас не болит, так как человек с острым приступом мигрени сейчас бы лежал на кровати в темноте с мокрой тряпкой на лбу, а не занимался бы сложными чертежами. Я права?

– Да, правы, – кивнула головой Кира. – Я не собираюсь вам врать, поняла уже, что вы – настоящий телохранитель. Ведь если бы вы были убийцей, то не разговаривали бы сейчас со мной. Могли бы преспокойно прикончить и меня, и мою маму.

– Согласна, – улыбнулась я. – Я здесь не для того, чтобы навредить вам. Напротив, я хочу вам помочь, а для этого необходимо, чтобы вы мне рассказали о том, что с вами произошло. Наверняка случилось нечто ужасное, раз вы пропускаете учебу и не выходите из дома!

– Не знаю… – нерешительно пробормотала Кира. – Точнее, да, для меня это страшно. Я боюсь выходить на улицу. Это не паранойя, и я не психопатка! Не подумайте ничего такого, боюсь, мама уже насочиняла про меня неизвестно что… Но я в твердом уме и здравой памяти, если можно так выразиться!

– Я вижу, что вы – адекватный, разумный человек, – я подошла ближе к письменному столу и рассмотрела рисунок с построениями. Понятия не имею, что там нарисовано – какое-то нагромождение линий и кривых, непонятное постороннему человеку.

– Что это такое? – спросила я, указывая на лист.

– Построение перспективы предмета по его ортогональным проекциям… – Кира снова удивленно посмотрела на меня. – А какое это имеет отношение к тому, о чем мы с вами говорили?

– Самое прямое, – усмехнулась я. – Вот где вы видели психопата или невменяемого сумасшедшего, который не то что нарисовал бы всю эту абракадабру, но даже выговорил название данного чертежа? Тем более совершенно спокойным тоном. Нет, Кира, вы не страдаете психическими расстройствами, хотя я не психиатр и точных диагнозов ставить не могу. Поэтому не бойтесь, я не считаю вас сумасшедшей. Вы можете сейчас подробно рассказать, что с вами случилось и почему вы сидите дома взаперти, не выходя даже в магазин?

– Ладно, – кивнула головой девушка. – Хотя бы вы не думаете, что мне пора в психушку… Я боялась, что мама потащит меня к психологу или психотерапевту. Понимаете, мне угрожают. Вначале я подумала, что это – чья-то дурацкая шутка, даже посмеялась над этим, но потом письма стали приходить снова и снова. Они постоянно приходят на мою почту, и я не знаю, что уже думать. Но мне кажется, что кто-то хочет меня убить.

– Когда эти письма стали приходить? – поинтересовалась я. Кира ответила быстро:

– Первое пришло третьего мая. Это было воскресенье, в училище выходной, и я сидела дома и делала домашние задания. Под конец семестра нам очень много всего надо сделать – подготовиться к зачетам, закончить темы по композиции, перспективу отрисовать всю… В общем, у меня был включен ноутбук, и уведомление о входящем письме я сразу услышала. Удивилась, что мне на почту что-то пришло, подумала, что реклама. С одногруппниками мы общаемся в беседе в социальной сети, там и обсуждаем все связанное с учебой. Я открыла почту – какой-то неизвестный отправитель. И то первое письмо… Я хоть и решила сперва, что это ошибка, но… но знаете, оно какое-то, даже не могу слова подобрать. Зловещее – нет, не то. Проще, знаете, сказать по-другому. Это письмо – оно черно-коричнево-бордовое. Я так бы его описала.

– Как интересно, – заметила я. – Но вы – художник, вам, наверное, свойственно описывать вещи при помощи цветов.

– Да, иногда так действительно легче, – согласилась со мной Кира. – Но после этого письма я долго не могла в себя прийти. Мне было как-то тяжело, противно, мерзко. В конце концов я включила аудиозапись лекции про Древний Рим и стала ее слушать, чтобы не думать о письме. Но даже это не помогло, хотя я очень люблю историю искусств и то, как нам ее преподают. Специально записываю аудиопары на мобильный, чтобы дома еще раз прослушать – так материал легче запоминается.

– А потом стали приходить новые письма, верно? – догадалась я. Девушка кивнула.

– Да, и все они очень жуткие. Я поняла, что кто-то всерьез решил меня убить, вот только кто и почему – неизвестно. Вроде как я ни с кем не враждовала, помимо училища нигде не бываю, да и занимаюсь я там исключительно учебными делами, а не выяснением отношений. А когда пришло последнее письмо, я поняла, что из дома не смогу себя заставить выйти даже под страхом смертной казни. Пускай отчисляют, пускай делают что хотят, но я ни за что не выйду из этой квартиры. Я не хочу оказаться где-нибудь в подворотне с проломленным черепом или с пулей во лбу!

– У вас остались эти письма? – спросила я. Кира кивнула.

– Я хотела закрыть почту, чтобы не видеть их, но не могу. Сама не осознаю, как включаю эту дурацкую страницу, просматриваю сообщения. Как говорят, ужасное притягивает…

– Можно мне взглянуть на эти письма? – поинтересовалась я. Кира кивнула и повернулась к столу. Убрала листы бумаги с ноутбука, потом мышкой навела курсор на вкладку интернета и открыла страничку электронной почты.

– Они от отправителя «VRT666», – пояснила девушка. – Просто набор латинских букв и три шестерки. Ну три шестерки понятно почему – знак сатаны, и все такое. Я отправляла ответные письма, но на них мне ничего не ответили…

– А когда пришло последнее письмо? – полюбопытствовала я.

– Девятого мая, – вздохнула Кира. – В воскресенье. Я все праздники дома сидела, а мама в офисе была. У них нет выходных, когда много проектов, я уже к этому привыкла. Точнее, у других сотрудников, может, и есть, но у мамы – важная должность, у нее есть ключ от офиса, поэтому, когда дедлайн, она приходит на работу и сидит там до позднего вечера.

– Ваша мама – настоящий трудоголик, – заметила я. Кира невесело кивнула.

– Есть такое, – проговорила она. – Но я к этому уже привыкла. Ей и так нелегко пришлось, особенно когда бабушка умерла. Мама больше всего на свете боится остаться без работы и опять на всем экономить. Если было бы возможно, я нашла б себе какую-нибудь подработку, хоть на лето. Только смысла в этом никакого нет – мама не уволится по собственному желанию и работать меньше не будет. Да и пока не знаю, как совмещать работу с учебой, у нас очень много заданий, которые требуют уйму времени. А на лето – разве что официанткой работать, и то после практики. Хотя кто знает – может, и придется мне устраиваться на постоянную работу, если из училища исключат за мои прогулы…

– Постараемся решить эту проблему, – пообещала я. – Позволите, я сяду за стол? Неудобно смотреть почту стоя.

– Да-да, конечно, извините… – Кира вскочила со стула, встала рядом. Я уселась на ее место и открыла первое письмо от странного отправителя. Оно датировалось третьим мая, как и говорила девушка.

Послание было небольшим – всего-навсего три строки. Письмо гласило:

«Хочешь я расскажу тебе о твоем будущем? Мне оно известно, а тебе – нет. Так вот, скоро в твоих глазах я увижу ужас, отчаяние и боль, потому что смерть покажется тебе счастьем и наградой. Ты будешь корчиться от страданий и узнаешь, что такое ад».

– Согласна, получить такое не слишком приятно, – заметила я. – Мало кому понравится, любому человеку станет не по себе…

– Но мне удалось убедить себя в том, что это – чья-то неудачная шутка, – проговорила Кира. – Следующее письмо пришло через два дня. Вот оно, пятого мая…

Девушка навела курсор на следующее сообщение. Письмо занимало столько же места, сколько и предыдущее.

«Знаешь, кто я? Я – твоя смерть, и скоро я приду за тобой. Я не похожа на старуху с косой, как обычно изображают смерть. Я – хуже. Я – воплощение всех твоих страхов, о которых ты никому не рассказываешь. Но я знаю о тебе все».

– Занятно… – протянула я. Кира между тем открыла мне текст третьего послания, которое также пришло спустя два дня после предыдущего. Я жадно уставилась в экран.

«Думаешь, тебе удастся спрятаться? Успокойся, дорогая, я найду тебя везде. Из-под земли достану, чтобы показать тебе все круги ада. Потерпи немного – и скоро мы встретимся. И тебе уже никто не поможет».

– Последнее пришло девятого числа, – проговорила девушка. – И после него я поняла, что если этот психопат напишет мне еще что-то, то я точно либо свихнусь, либо сама повешусь… Уж лучше самой уйти на тот свет спокойно, нежели ждать, когда за тобой придут…

«А время быстро бежит, за ним не угонишься. Слышишь, как стучит о землю лопата? Это для тебя на кладбище место готовят. Вот только хоронить тебя будут в закрытом гробу, не сомневайся!»

Я перечитала послание еще раз, потом открыла предыдущие письма. Внимательно изучала каждое, после чего протянула:

– Согласна, на шутку это не слишком похоже… Хотя если в вашем окружении имеется шутник с очень черным юмором, может, розыгрышем это с натяжкой и назовешь, но я сильно сомневаюсь, – чувствовалось в этих письмах что-то… маниакальное, что ли. Навязчивая идея какая-то. А люди с пошатнувшейся психикой и впрямь могут быть опасными.

– И что после этого я должна была делать? – с отчаянием посмотрела на меня Кира. – Если это шутка – то я вздохну с облегчением, у меня даже зла не будет на этого ненормального! Но если нет? Вдруг мне писал убийца? Который зачем-то решил отправить меня на тот свет, да еще и изуродовать! Раз хоронить в закрытом гробу… Ведь так хоронят только сильно изувеченных мертвецов! И потом, среди моих знакомых нет людей с настолько извращенным чувством юмора. Я предполагала, что это какая-то рассылка, спам – ну вроде отправь письмо двадцати друзьям и будет тебе счастье. Но тут же не говорится, что я должна сделать! И никому из моих одногруппников не приходило писем от пользователя с никнеймом «VRT666», я спрашивала! Мне одной так «повезло»…

– Вашей матери вы о письмах решили не говорить, я верно поняла? – прервала я девушку.

– Ага, представляете, что будет, если я скажу ей, что мне угрожают? – воскликнула Кира. – Да она ж с ума сойдет! Моя мама – та еще паникерша, любит напридумывать себе неизвестно что и от этого жутко переживает. Еще с сердцем плохо станет, в больнице окажется, а я сижу здесь в тихой панике и не могу на улицу выйти! Да если я ей скажу, все станет гораздо хуже! Пускай лучше думает, что я просто так прогуливаю. От лени. Эх, надо было сказать ей, что у меня завал с домашними заданиями, но я думала, что она ни о чем не догадается! В воскресенье, когда у них в офисе выходной и мама может остаться дома, я не учусь, так что подозрений никаких бы не возникло. Если бы Снежанна Александровна не вздумала названивать маме и спрашивать, что у меня со здоровьем, она ни о чем бы не догадалась! Я же писала и в группу, и куратору, что заболела, думала, все понятно. Все болеют и никому не звонят! На худой конец, она могла бы мне позвонить, чтобы лично у меня узнать, как я себя чувствую! Не думала, что как в школе, в училище родителям станут названивать…

– Просто ваш куратор беспокоится о состоянии учащихся, – предположила я. – Подумала, видимо, что вы серьезно больны, вот и решила справиться о самочувствии студентки у ее матери. Лично я не вижу в этом ничего особенного.

– Да я все понимаю! – воскликнула Кира. – Но из-за этого звонка у меня одни проблемы. Мама узнала о том, что я прогуливаю, представляю, что она сейчас обо мне думает… Наверняка вам говорила, что подозревает, будто я связалась с какими-нибудь наркоманами или бандитами, или ограбила банк, или еще что. Понятия не имею, что она может придумать. Ее фантазию в мирное русло пустить – и, думаю, из нее вышел бы неплохой сочинитель триллеров или ужастиков…

– Успокойтесь, про ограбление она мне ничего не говорила, – усмехнулась я. – И потом, во всем надо искать положительные стороны. Если бы ваша мама не узнала про пропуски занятий, вряд ли бы ей пришло в голову искать телохранителя, дабы защитить вас. А сама вы вряд ли разберетесь со злоумышленником, который прислал вам все эти шедевры. Вы и дальше планировали сидеть взаперти наедине со своими страхами и домыслами?

– Нет… – покачала головой Кира. – Не знаю, что мне дальше делать… Вы правы, долго в четырех стенах я не выдержу, к тому же мне и поделиться не с кем. У меня нет близких подруг, а про маму я вам рассказала.

– Неужели вы в училище ни с кем не сблизились? – удивилась я. – Вроде там люди творческие, у вас должны найтись общие темы для разговоров. И общий интерес есть – рисование.

– Ну мы общаемся, – пожала плечами Кира. – Я в курсе всех событий, происходящих на парах. Точнее, знаю, какое задание сейчас выполняют по живописи и рисунку, мне сказали, какие работы надо сдать по перспективе. Зачет по истории искусств в конце мая, так что у меня есть время. На худой конец, я могу взять у кого-нибудь конспект и переписать лекцию, никто, кроме меня, ее на мобильные не записывает.

– Все равно пропускать учебу – не дело, – заявила я. – И где вы возьмете справку по болезни? Как будете объяснять свое отсутствие на занятиях?

– Вы правы, я понимаю, – сокрушенно опустила голову девушка. – Я попробую объяснить все Снежанне Александровне, только вряд ли она поверит в то, что мне угрожают. Если бы это была только шутка… Но я ведь не знаю наверняка! И хуже всего, я представления не имею, на кого думать…

– Друзей, как я понимаю, среди студентов училища у вас нет, – подытожила я. – Согласитесь, если люди общаются только по рабочим вопросам, дружбой подобные отношения не назовешь. Неужели вы не встречаетесь во внеурочное время? Ни за что не поверю в такое! В любом коллективе всегда хотя бы Новый год вместе отмечают. И другие праздники, или у вас это не принято?

– Почему же? Принято… Вроде как наши собирались двадцать пятого декабря в кафе, и потом еще конец сессии отмечали, – нахмурилась девушка.

– А вы принимали участие в праздниках? – поинтересовалась я. Кира отрицательно покачала головой.

– Я не очень комфортно чувствую себя в компании, – призналась она. – Просто не понимаю, что можно делать на каком-нибудь подобном мероприятии. Алкоголь я не употребляю, а просто так сидеть за столом да запихивать в себя все подряд, по-моему, скучно. Не хочется тратить на это свое время. Я предпочитаю либо рисовать, либо читать, а поддерживать глупые разговоры мне неинтересно.

– Глупые? – переспросила я. – А что такого глупого обсуждают ваши сокурсники?

– Ну всякие там отношения, и прочее, – неохотно протянула девушка. – Например, на рисунке Катя вечно рассказывает, как они с Ромой, ее парнем, либо заказали пиццу вечером, либо как Рома возмущался, когда она натягивала холсты среди ночи. Настя, наша староста, постоянно говорит о своем Диме, что он сделал ей предложение и летом у них будет свадьба. Катя с Настей старше нас – одной двадцать три, другой двадцать пять. У них обеих есть высшее образование, но в училище они учатся на бюджете. Оля – той вообще тридцать семь, у нее двое детей и муж со свекровью. В принципе, она нормальная, только молчаливая очень и во всем всегда сомневается. Иногда рассказывает про сына-балбеса, который учиться не хочет. Ему шестнадцать, почти мой ровесник, а получает одни трояки и непонятно как окончит школу. Ну что мне с ними обсуждать? Парня у меня нет, детей – и подавно…

– Взрослая у вас группа, – заметила я.

– Нет, это только три человека старших. Остальные – мои ровесники, но с ними тоже разговаривать особо не о чем. Ева с Ритой вечно друг друга отвлекают – смотрят видео и смеются. Преподаватель не обращает внимания на них – все равно без толку замечания делать. Лена – та постоянно молчит. Кто у нас еще есть? Максим – но он, похоже, не совсем понимает, что от него хотят. Делает один рисунок три года, а композиции у него вообще нет. Я пыталась ему помочь – предлагала вместе пойти в музей делать зарисовки, потому что это очень полезно. К тому же за короткое время можно сделать много материала, что от нас и требуют. Но он то ли боится, то ли просто не хочет, поэтому я перестала настаивать. Не хочу быть назойливой – а то подумает себе что-нибудь не то. Еще у нас есть Маша – она поступила без художественной школы, нигде раньше не училась, только несколько месяцев ходила на курсы при училище. Она, в принципе, девчонка хорошая, только я от нее сильно устаю. Она говорит без остановки, и иногда я даже не понимаю, о чем она. Невозможно и слова вставить – пока не выскажет все, что собиралась, не остановится. Она умная, много знает всего касательно живописи и рисунка, вот только объясняет непонятно. Я как-то спросила ее, как определить размер объекта в перспективе – я хотела по композиции нарисовать старое здание и лошадь с повозкой. Здание я нашла в Тарасове, лошадь срисовала с книжки. Только у меня эта несчастная лошадь получалась либо слишком большой, либо слишком маленькой. Маша, наверное, минут сорок мне объясняла, какие-то схемы чертила, но я абсолютно ничего не поняла. В результате покивала головой и убрала лошадь с рисунка. Вместо нее посадила дерево – хуже не стало. Хотя повозку очень хотелось изобразить, ну да ладно.

– Итого у вас девять человек в группе? – уточнила я.

– Нет, десять, – возразила Кира. – А, я забыла еще Ксюшу, но она вечно пропускает занятия. У нее одна болячка на другой, по крайней мере, так она пишет. То мигрень, то живот болит, то поясница. Хотя она – моя ровесница, ей восемнадцать лет. Вот не пойму, правда это или нет. Интересно, а Снежанна Александровна тоже ей вечно названивает? Точнее, не ей, а ее родителям?

– Вполне возможно, – пожала я плечами. – Раз эту Ксюшу не исключают, значит, она правду говорит. Бывает, что человек с детства страдает от различных заболеваний, так что не стоит этому удивляться.

– Наверное, – согласилась со мной девушка. – Да я ничего против не имею, свою головную боль я сочинила по ее примеру. Но на месте родителей Ксюши я бы повесилась, если б мне каждый раз названивали…

– Кира, а как вы считаете, вашу группу можно назвать дружной? – поинтересовалась я. Кира ответила почти сразу.

– В принципе, да, хотя все как-то разбились по двое, по трое и общаются между собой. Я особо на это внимания не обращаю, но мне кажется, что Катя в очень хороших отношениях с Настей и Машей. Оля вроде тоже с ними общается, но она не слишком часто вступает в разговоры. Ева – подружка Риты, а когда Ксюша приходит в училище, они втроем всегда в столовую ходят. Максим пытается со всеми дружить, но у него плоховато это получается. В последнее время я заметила, что он вечно лезет с глупыми вопросами к Катьке, потому что она считается одной из лучших учениц. У нее были лучшие акварельные работы в первом семестре, к тому же у Катьки куча денег – она параллельно с учебой умудряется работать в какой-то петербургской фирме, делает архитектурные проекты. Катька окончила факультет архитектуры, поэтому у нее хорошая зарплата, а к тому же она умеет продавать свои картины. Как она это делает – представления не имею, у нее лучше ничего не спрашивать.

– Почему? – изумилась я. Кира пожала плечами.

– Она считает себя самой умной и не станет общаться с теми, кто ниже ее по рангу, – с грустью заметила девушка. – А Максим зачем-то спрашивает у нее все подряд, Катька ему отвечает очень жестко, я бы сказала, жестоко. Ее раздражает, что он ничего не делает и все равно учится в художке. У нас в училище к парням отношение трепетное – преподаватели никогда не станут их заваливать, потому что основная часть учащихся – девчонки. Ну и если отчислят кого из пацанов, то сразу в армию, вот учебная часть и жалеет даже самых слабых студентов. Только вот не пойму, почему Катька на Макса злится – у нее-то в первом семестре одни пятерки, она, Оля и Настя втроем окончили полугодие на «отлично». Если уж на то пошло, то у Маши больше причин недолюбливать Макса.

– А что он ей сделал? – спросила я.

– Он – ничего, – пояснила Кира. – У нас в первом полугодии был такой предмет – колористика. Или цветоведение, его по-разному называют. Так-то дисциплина интересная – я дополнительно брала учебник из библиотеки по этому предмету, нашла много для себя полезного. А вот с преподавателем нам не повезло. Эльвира, а точнее, Эльвира Михайловна вообще не умеет рассказывать – материал она читает по бумажке, а мы записываем, и потом дает задание, при этом не объясняя, как его делать. К выполненным работам придирается из-за каждой мелочи, на парах ругалась на нас постоянно, хотя наша группа в большинстве своем сдавала все работы. К зачету мы должны были сдать ей папку со всеми заданиями. Маша сдала все работы точно в срок, а несколько человек – Ксюша, Лена и Макс – не выполнили заданий. У Макса было готово только две работы из десяти, и то качество, на мой взгляд, ниже среднего. У Маши все было хорошо – я же понимаю, когда выкраски ровные, цвета подобраны гармонично, лист оформлен аккуратно. Я просила Машу прислать фото ее работ – не знала, как подписывать задания. И представляете, Эльвира поставила и Маше, и Максу по четверке, он должен был ей сдать долги во время зимних каникул. Маша пыталась разобраться, что не так, но Эльвира попросту накричала на нее, и дело с концами. Мы всей группой советовали Маше пересдать колористику – так у нее была бы только одна четверка и стипендия гораздо выше. Но она не захотела связываться с противной Эльвирой – себе дороже. Я только недавно узнала, что Эльвира – жена Корзинцева, нашего преподавателя по технологии живописи. Мне Александр Дмитриевич, ну, Корзинцев, очень нравится – лекции он вел просто потрясающе, мы все валялись на полу от смеха.

– Он что, анекдоты вам рассказывал, что ли? – изумилась я. Кира прыснула.

– Нет, все по делу, – заверила она меня. – Просто я даже не знаю, как вам объяснить… Забавный он очень. Говорит – иногда заикается, но рассказывает с юмором. Это просто надо слышать – так я не смогу вам рассказать. Но он – справедливый, и на его парах мы узнали очень много полезной информации. У нас и практическая работа была – на занятии он показывал, как натягивать холст, и мы сперва натянули свои холсты на подрамники, а на следующем уроке он рассказал, как из желатина делать проклейку. Ну и на заключительном занятии мы проклеенный холст загрунтовали, это и была наша работа на зачет. Вот я до сих пор не понимаю, как такого замечательного преподавателя угораздило жениться на этой мегере? Видели бы вы Эльвиру! Страшная, как атомная бомба, толстая, с маленькими глазками и жиденькими волосиками. Ужас какой-то… Корзинцев, конечно, тоже не красавец, да и возраст у него солидный. Лет сорок с небольшим, а может, и больше. Но все равно – она злобная и сварливая, он – веселый и талантливый. Просто уму непостижимо, как он еще от нее не сбежал!

– Ну, может, когда они поженились, эта ваша Эльвира была адекватным человеком, – предположила я. – Жизнь порой сильно меняет людей.

– Настя Антипова, наша староста, рассказывала, что в молодости Эльвира была худенькой и симпатичной, – проговорила Кира. – Если честно, мне с трудом верится, что когда-то эта мымра была миловидной девушкой. Ну а потом – сидячая работа плюс гормоны. Да и поесть Эльвира очень любит, когда мы приходили к ней на лекции, она вечно шоколадные конфеты трескала. Не на паре, к счастью, а на перемене. И злилась, когда мы приходили заранее – видимо, есть мы ей мешали.

– Мило у вас в училище, – заметила я. – Точно не соскучишься.

– Это вам еще не повезло, что вы со мной, а не с Настей разговариваете, – усмехнулась Кира. – Она, по-моему, про всех преподавателей все знает. А я понятия не имею, как зовут тех учителей в училище, которые ведут занятия у других групп. Настя рассказывала, что она несколько лет назад ходила на подготовительные курсы при училище, где преподавал Корзинцев. Похоже, она неровно дышит к Александру Дмитриевичу, хотя вроде замуж собирается. Кто ее знает – то ли шутит, то ли на самом деле…

– И как это выражается?

– Да очень просто. Настя открыто восхищается Корзинцевым, когда наш преподаватель по основным предметам болел, она бегала к Корзинцеву и просила, чтоб тот поставил нам натюрморт для живописи. Ну Эльвиру Настя не переваривает, хотя во всех группах студенты от нее вешаются. По мелочам, в общем, она выказывает к преподавателю чересчур сильный интерес. Хотя, возможно, я и ошибаюсь.

– Занятно, – задумчиво протянула я. – А этот Корзинцев, он со студентками в каких отношениях? Я имею в виду, ходят ли про него какие-нибудь слухи? У вас ведь полно молоденьких девушек в училище, наверняка случались романы у преподавателей с ученицами?

– Понятия не имею! – вытаращила глаза Кира. – Я как-то и не думала об этом…

– Что, ничего не замечали? – продолжала спрашивать я. Девушка отрицательно покачала головой.

– Нет, да и не интересуюсь я такими вещами! Самое большее, на что я способна – так это запомнить имена и отчества наших учителей, но не более. У меня не очень хорошая память на имена и фамилии, приходится записывать на бумажке, кто и что у нас ведет. Чтоб не перепутать. Да и как я могу узнать, крутит ли кто в училище романы? Я не слежу за преподавателями, а с первого взгляда и не определишь…

– А с Настей вы нормально общаетесь? – поинтересовалась я. Девушка пожала плечами.

– Да как со всеми. Она – староста, я часто спрашиваю у нее что-нибудь по учебе. Да к ней все обращаются, Настя – нормальная девчонка…

– И конфликтов у вас ни с кем не было? – я пристально посмотрела на Киру. Та хотела было что-то ответить, но потом передумала. Немного помолчав, она проговорила:

– В настоящее время я ни с кем не ссорюсь.

– В настоящее время? – переспросила я. – А раньше у вас были конфликты?

Кира опять помедлила, потом нехотя призналась:

– В первом семестре был неприятный инцидент, но я не имею к этому никакого отношения. Я рассказывала вам про Катю Щеглову, так вот, она очень талантливая художница. Но с точки зрения общения Катя – очень сложный человек. С ней вообще трудно общаться. Она резкая, может жестко ответить человеку, может обидеть. Когда мы осенью сдавали экзамены, я очень волновалась. Первый экзамен был по рисунку, второй – по живописи, третий – по композиции. У Кати Щегловой были самые высокие баллы. Я нашла ее сразу в социальной сети – хотела посмотреть ее работы. Я подумала, что, если поступлю, было бы здорово учиться с такой способной девушкой в одной группе и смотреть, как она рисует, в какой технике, какие краски подбирает. Я первая написала ей, но она мне даже не ответила. Только когда я узнала, что поступила и нас расформировали по группам, Катя соизволила добавить меня в друзья. Но общаться со мной онлайн не хотела, хоть мы и оказались с ней в одной группе. А осенью я заметила, что Катя частенько ко мне придирается. Отвечает сквозь зубы на мои вопросы, причем злобно. Помню, когда мы писали сложный натюрморт с черепом коровы, Катя с Настей, как всегда, болтали на отвлеченные темы. В основном рассказывали друг другу о своих романах. Я просто спросила, темнее ли падающая тень от кружки, чем собственная на кружке – не могла разобрать. Спросила по делу, на уроке живописи. Катя сказала, что я всегда хочу получать готовые ответы и лучше мне забить в «Гугл» свой запрос и найти ответ. Меня это очень обидело – я ведь не к ней обращалась, и вопрос был совсем не глупый. Там действительно с этой кружкой у всех сложности были. Я ничего ей не ответила, но поняла, что Катя по какой-то причине меня недолюбливает. Дальше – больше, мы из-за чего-то поссорились с ней в группе в социальной сети. Мне все это порядком надоело – и я ей ответила с сарказмом. Жаль, не помню, что именно, так как получилось очень неплохо. Я ведь всегда стараюсь избежать конфликтов, а в этот раз Катя меня просто вывела из себя. Я решила – хочет она войну, так пусть получит, больше я терпеть ее придирок не собираюсь. Катя послала меня, а я ответила, что в матерном слове она допустила ошибку, и посоветовала приобрести орфографический словарь. Меня даже стала забавлять наша перепалка. Получалась своеобразная игра в шахматы – каждый делает по одному ходу, и выигрывает тот, кто окажется остроумнее и изобретательнее. Катя ничего мне не ответила. На следующий день я пришла на пары с твердым намерением не давать Щегловой права меня оскорблять – пусть она и старше меня, но и я могу ей ответить. А Катька вдруг подошла ко мне и извинилась. Сказала, что не знает, что на нее нашло, попросила прощения и предложила больше не заниматься всякими глупостями вроде ссор. Я приняла ее извинения и забыла о ссоре, хотя и не я ее начинала. С той поры мы с ней хоть и не подруги, но общаемся нормально, без придирок и конфликтов.

– А вы не помните, с чего все началось? – поинтересовалась я. – С чего вдруг Катя стала так относиться к вам? Может, ее что-то не устраивало в вашем поведении? Или она завидовала?

– Катька? Мне? – вытаращила на меня глаза Кира. – Да чему ей завидовать? Учится она лучше меня, у меня в первом семестре одна четверка, а у нее – все пятерки. Катька всегда выигрывает во всех конкурсах, а я – нет. У Щегловой полно денег, и она была за границей не один раз, а я даже на море ездила только раз в жизни. Ну и, плюс ко всему, Катька встречается с парнем, а у меня не то что молодого человека, но и подруг не осталось! В школе только с Машкой дружили, но после того, как мы поступили в разные учебные заведения, общаться с ней перестали… И вы говорите, что Катя чему-то завидует! Наоборот, я должна ей завидовать!

– Раз дело не в зависти, значит, должна быть другая причина, – заметила я. – Кира, подумайте, чем вы могли насолить Кате? Человек просто так не станет стараться насолить другому, вполне возможно, между вами произошло что-то, задевшее Катю за живое. Постарайтесь вспомнить все, что было до вашей ссоры! Может, какая-нибудь незначительная, на ваш взгляд, мелочь, какое-то событие?

– Да говорю, причин для Катиной неприязни ко мне никаких не было! – воскликнула Кира. – Лично я думаю, что Катька – такой человек. Ей обязательно надо до кого-нибудь докопаться. Со мной не получилось – она стала придираться к преподавателю, который заменял у нас Сергея Николаевича, когда тот ушел на больничный. Нам поставили молодого учителя из другой группы живописцев, который должен был вести пары и у своей группы, и у нас. Естественно, к нам Алексей Геннадьевич заходил редко – ведь у него есть своя группа! Ну Катька и стала злиться, даже Снежанне Александровне жаловалась на него – якобы Алексей Геннадьевич не ставит нам натюрморт по живописи. Помню, меня ее поступок очень рассердил. Во-первых, у нас было задание по рисунку, с которым никто еще не справился – мы рисовали маску сатира. Катя его даже не начала, она непременно хотела заниматься только живописью. Никто ведь не виноват, что Щеглова написала все натюрморты в нашей мастерской и ей якобы нечем было заняться! Хотя на самом деле у Катьки не было ни одного законченного рисунка, а она побежала жаловаться на преподавателя. Потом Кате снова стало скучно, и она принялась изводить Макса, который, как дурень, лез к ней с вопросами. Думаю, так всегда будет – иначе без конфликтов Щегловой будет неинтересно учиться.

– То есть вы считаете, что Екатерина подобным образом самоутверждается? – заключила я. Кира согласно кивнула.

– А как это иначе назовешь? Что сделаешь, все люди разные. Кому-то нравится общаться и заводить новых друзей, а кто-то не может жить без ссор и конфликтов. Иначе я поведение Катьки объяснить не могу.

– А со студентами из других групп вы общаетесь? – я решила пока оставить инцидент с Щегловой и понять, кто из училища мог написать Кире письма с угрозами. Однако ответ девушки меня разочаровал.

– Нет, кроме своих одногруппников, я ни с кем в училище не знакома. Уже говорила, что и преподавателей знаю только тех, кто преподает у нас учебные дисциплины.

– И, кроме училища и дома, вы нигде не бываете… – задумчиво проговорила я. Кира пожала плечами.

– Ну да, а что в этом особенного? Все хотела в бассейн записаться, спина часто болит оттого, что вечно либо за столом сижу, либо за мольбертом, но времени совсем нет. Честно говоря, я не понимаю, как во время учебы здесь можно еще чем-то заниматься. То ли я так долго все делаю, то ли еще в чем причина – не знаю. Я пропустила неделю учебных занятий, но если вы думаете, что я сижу дома и пялюсь в монитор ноутбука, ожидая, когда придет очередное кошмарное письмо, то вы сильно ошибаетесь. Хотя домашние задания немного помогают мне отвлечься… Но я все равно думаю об этих письмах.

– А ваши одногруппницы, я полагаю, живут насыщенной жизнью, – скорее утвердительно, нежели вопросительно проговорила я. Кира кивнула головой.