Содзи Симада

Токийская головоломка

Soji Shimada

Memai © 1995 Soji Shimada. All rights reserved.

First published in 1995 by Kodansha Ltd., Tokyo.

Publication rights for this Russian edition arranged through Kodansha Ltd., Tokyo

© Сумская Н. В., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство Эксмо», 2024

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

Содзи Самада, родившийся в префектуре Хиросима, – писатель, дизайнер, музыкант и астролог. Его дебютный роман «Токийский Зодиак», вышедший в 1981 г., стал одним из краеугольных камней целого направления в остросюжетной литературе, нового хонкаку (в переводе с японского – «истинный, ортодоксальный»). Он – непререкаемый авторитет в мире детектива, обладатель нескольких литературных премий, «сэнсэй жанра».

Содзи Самада – главный создатель современного хонкаку-детектива. Детектива-головоломки – жанра, столь популярного в Старне восходящего солнца. Он первый объединил европейскую классику с японской экзотикой, рационализм с мистицизмом. Его сыщик не просто интеллектуал, как Шерлок Холмс и Эркюдь Пуаро, но астролог, гадатель и предсказатель судьбы.

Обладатель литературной премии № 1 в Японии – «Японской детективной литературы». Член элитной группы японских писателей Red Circle Authors. Несколько десятков миллионов книг, проданных в одной только Азии.



«У нас есть целая философия хонкаку. Это слово не просто обозначает произведение, где ключевую роль играют логические умозаключения; оно является своего рода знаком отличия авторов, в особом интеллектуальном уровне чьих книг читатель может быть уверен. Хонкаку – слово, придававшее многим детективщикам – не только выдающимся – сил, помогая писать».
Содзи Симада, из предисловия к роману Юкито Аяцудзи «Убийства в десятиугольном доме»

* * *

Великий Содзи Симада буквально изобрел целый поджанр «логической загадки»…
The Guardian

Симада умеет сочетать совершенно фантастические преступления с логичными и прозрачными решениями этих загадок – и способен завести в тупик самого проницательного читателя.
Publishers Weekly

Глава 1

Вокруг меня яд. В воде, воздухе, молоке, рисе, сладостях, мыле… Повсюду. И во фруктах, и в овощах. Но все же приходится их есть – иначе умру. Наверное, я так и останусь маленьким и не смогу вырасти.

Сегодня моя мама Каори купила мне книжку «Зеленое яблоко». Я уже выучил всю азбуку, поэтому смог прочесть все сам. Мама говорит, что полезно записывать свои мысли о прочитанных книгах. Сейчас я это и делаю.

Посреди сухого пустыря лежит зеленое яблоко. Приходит черный медведь и, взяв яблоко в пасть, откусывает от него кусочек. Но оно слишком кислое, и медведь выплевывает его.

Следом приходит лиса и тоже откусывает от него. Но и для нее оно оказывается слишком кислым.

Затем появляется стайка из пяти белок. Одна за другой они вгрызаются в яблоко своими зубками, но и для них оно, кажется, слишком кислое. Белки начинают хныкать. Те еще плаксы.

Я еще маленький, и руки у меня очень короткие, так что писать мне сложно. Наверное, станет проще, когда я повзрослею, а пока что приходится стараться изо всех сил. Но до чего же трудно!

Следом за белками приходит коза. Бумагу козы любят, а яблоки нет. Передним копытом она наступает на надкус. Из яблока капает желтый, на вид кислый сок и впитывается в сухую белую землю.

За козой приходят три обезьяны. Решив, что яблоко съедобно, они бросаются к нему наперегонки. Одна из них хватает его, но другая подбирается к ней из-за спины и ловко отбирает его. Завидев это, третья обезьяна тоже подпрыгивает сбоку и выхватывает яблоко. Все обезьяны начинают драться. Одна из них вырывается и набрасывается на яблоко. С жалобным визгом она выплевывает его – слишком кисло. Еще одна обезьяна прекращает драться и тоже пробует выброшенное яблоко. Но и ей слишком кисло, и с недовольной гримасой она кидает его. Последняя обезьяна тоже кусает яблоко, но в недоумении бросает его на землю. Расстроенные, они убираются восвояси, поднимая облако пыли.

Все звери откусили от зеленого яблока по кусочку. Теперь от него осталась лишь сердцевина, одиноко лежащая посреди пустыря. Тут с неба спускается ворона и, схватив яблоко, улетает. С широкого пустыря она возвращается к себе в гнездо в горах, где ее ждут воронята. Ворона-мама кладет перед детьми то, что осталось от яблока, и они дружно начинают его клевать. Одно за другим из него вылетают семена и падают на землю.

Ворона построила себе гнездо не на пустыре, а на склоне горы, где растет густая трава и журчит родник. Следующей весной на месте, куда упали семена, всходят маленькие ростки. Проходит два года. Ростки быстро становятся деревцами. Они тоже очень быстро растут и наконец превращаются в три крепкие яблони. Интересный рассказ!

Мама разрешает мне смотреть телевизор три часа в день. Она ставит мне канал NHK[1], потому что на нем много всего интересного. Сегодня я посмотрел три детские передачи.

В одной из них большая лягушка брала крышечки и кусочки картона и, протыкая их палочками, делала из них волчки. Я тоже хотел сделать волчок, но, поскольку я маленький и руки у меня короткие, ничего не вышло. И потом, у меня в комнате нет ни крышечек, ни веточек, ни палочек для еды. Но его смастерила мне мама. Я устроился на своей кровати, немного похожей на ящик, а она поставила мне на ноги поднос и очень хорошо раскрутила на нем свой волчок. Было очень весело. Вот бы и мне поскорее повзрослеть – тогда и я буду мастерить и волчки, и самолетики, и птичек. Только бы руки поскорее отросли.

* * *

Сегодня мама объявила, что мне исполнилось десять лет. Я уже выучил не только хирагану[2], но и многие иероглифы. Сложные я писать пока не могу, но простые для меня не составляют труда. Буду внимательно читать разные книжки и запоминать все больше и больше иероглифов. Мама всегда удивляется, когда я показываю ей выученное. Она говорит, что я все схватываю на лету.

А еще она считает, что у меня получаются очень складные тексты. Она говорит, что я быстро учусь и умею писать сложными выражениями. Всякий раз, когда мама хвалит меня, я очень радуюсь. Мне и самому нравится сочинять – это так весело! Я хочу стать великим писателем, когда вырасту. Надеюсь, я смогу написать много хороших и увлекательных историй, и люди по всей Японии будут с интересом их читать и становиться умнее. Для того я сейчас и учусь. Хочу быть прилежным, умным, думающим человеком, которого все уважают. И чтобы мной гордилась мама.

Сегодня я читал очень страшную книжку. Я и раньше несколько раз брался за нее, но в ней было слишком много сложных иероглифов. Но поскольку мне сегодня исполнилось десять лет, я решил, что теперь-то наверняка смогу ее прочесть. Набравшись духу, я открыл ее. Это оказался детективный роман. Мама всегда говорила, что эта книга ей очень нравится, хоть она и жуткая.

Это роман писателя Кадзуми Исиоки под названием «Токийский Зодиак»[3]. Очень страшный. Он начинается с длинных заметок безумца по имени Хэйкити Умэдзава. Вначале я подумал, что они займут всю книгу, и мне стало не по себе. Постепенно читать стало легче, но было все равно страшно. В этой книге он рассказывает, как убьет шесть женщин, разрубит их на куски, возьмет по одной части от каждой и соберет из них прекрасную женщину. Я не мог оторваться, хоть и дрожал от ужаса.

Вряд ли такая женщина способна двигаться, ведь она сделана из мертвых тел. Но Хэйкити Умэдзава сумасшедший, так что он этого не понимал. Он отыскал иностранную дьявольскую книгу, написанную сложным языком, и вычитал в ней страшное заклинание, воскрешающее мертвецов. Умэдзава-сан пишет, что нужно распилить убитых женщин на части, соединить их и произнести заклинание – тогда женщина оживет. Но хоть мне и страшно, я чувствую что-то вроде восторга. Кажется, мне по душе истории о людях, совершающих ужасные поступки.

Похоже, описанный в этой книге случай действительно произошел в 1936 году. В ней очень хорошо передана атмосфера довоенной Японии. Умэдзава пишет, что в зависимости от созвездия в теле человека сильна та или иная часть. Он говорит, что возьмет только «сильные» части, объединит их и создаст из них женщину. Перед войной в Японии была мрачная обстановка, так что, наверное, некоторые люди и впрямь совершали такие злодейства.

Тело женщины нужно сложить из частей, каждая из которых соответствует определенному созвездию: голова – Овну, поясница – Весам, бедра – Стрельцу, ноги – Водолею.

А заклинание при этом нужно сказать вот какое. Мама объяснила мне иероглифы, так что я наконец-то смог его прочитать. Записываю его, чтобы и сам мог его произнести, когда захочу.

О инфернальная, земная и божественная Бомбо, приди!Божество, бродящее в ночи, где сходятся все пути.Враг света, друг и помощник мрака,Кому по душе песий вой и алая кровь,Кто крадется средь мертвецов во прахе надгробий,Жаждущее крови, несущее ужас смертным.Горго, Мормо, тысячеликая Луна,Явись, о всемилостивейшая, к нашему жертвеннику.

До чего же оно сложное! Но хоть мне и страшно, я тоже хочу собрать человека и произнести это заклинание. Может, я и впрямь смогу оживить кого-нибудь? Почему-то мне кажется, что у меня получится.

Я спросил маму, под каким созвездием она родилась. «У меня день рождения 30 марта – это созвездие Овна», – ответила она. «Значит, для Азот подойдет твоя голова».  – «Что еще за Азот?» – «Это имя идеальной женщины, которую в “Токийском Зодиаке” хотели сделать из шести убитых женщин».  – «Точно, вспомнила». Мама очень забывчива.

«Да, моя голова подойдет. Если я умру, ты возьмешь ее и сделаешь такую же женщину, как в “Токийском Зодиаке”», – сказала она. «Обязательно», – пообещал я.

В тот момент у меня так сильно билось сердце, что казалось, я потеряю сознание. Я очень люблю маму. Она добрая, красивая и стройная. Представляю, как я разрежу ее тело и объединю с кем-то другим, и у меня перехватывает дыхание.

Не знаю почему. На радость это не похоже. Скорее на приятное чувство где-то глубоко внутри от мысли, что я совершаю нечто запретное.

У меня сердце вырывается из груди, когда я воображаю, как снимаю одежду с маминого мертвого тела и распиливаю его на части. Неужели я дойду до такого? Как же грустно мне тогда будет! И все же есть в этом что-то захватывающее. Какой же я ужасный ребенок, раз думаю о таком!

* * *

Благодаря «Токийскому Зодиаку» я теперь могу читать почти любые книги. И бо^́льшую часть иероглифов я уже выучил. Мама каждый день поражается, как быстро я учусь. Я и сам себе удивляюсь. Видимо, у меня есть способности к родному языку.

Даже сложные иероглифы меня не останавливают. Книги мне нравятся, и я собираюсь прочитать все, что стоит у меня на полке в комнате.

Встретив в книге новые иероглифы, я сразу же использую их на письме. Сочинять мне нравится почти так же сильно, как и читать. Я непременно стану писателем и когда-нибудь напишу роман еще более захватывающий, еще более жуткий, чем у Кадзуми Исиоки. Хочу, чтобы все меня знали и уважали.

* * *

Сегодня моя мама Каори объявила, что мне исполнилось 18 лет. Я уже совсем взрослый.

Одну за другой я проглатываю книги про загрязнение окружающей среды, химикаты, диоксины и пестициды. Ситуация с водопроводом у нас ужасающая. В период послевоенной оккупации[4] американцы для борьбы с антисанитарией заставили японцев дезинфицировать водопроводную воду хлором. Но его содержание сложно контролировать, и когда он в больших количествах попадает из крана в организм человека, то наносит вред здоровью. В последнее время вода очень грязная, и хлора в ней тоже становится все больше. Что еще страшнее, при его взаимодействии с загрязненной водой образуется канцерогенное вещество тригалометан. Вместе с хлором он в больших количествах оседает в человеческом организме. Поэтому в последнее время много людей болеет раком.

Вода меня завораживает. Я могу долго любоваться на смыв воды в туалете или на то, как вода, уходящая в сливное отверстие ванны, закручивается против часовой стрелки. Потому меня и занимают такие вопросы.

* * *

Я родился и вырос в Камакуре[5]. Единственный сын популярного киноактера Кадзюро Асахия, я до сих пор – сегодня мне исполнился 21 год – рос под крылом у отца, ни в чем не испытывая нужды. Это я могу сказать с уверенностью. Мой отец не только кинозвезда, но и предприниматель: он сдает в аренду многоквартирные дома и офисные здания и занимается ресторанным бизнесом. Многоэтажный дом на берегу мыса Инамурагасаки, примыкающий к государственной автодороге, тоже принадлежит отцу. Это он подарил мне трехкомнатную квартиру с видом на море, расположенную на четвертом этаже. С балкона можно любоваться побережьем Камакуры. По правую же руку виднеются остров Эносима[6] и стоящая в его центре металлическая башня.

Дорога от моей квартиры до дома отца занимает примерно десять минут на машине, поэтому мама бывает у меня почти каждый день. У отца много работы, и мы лишь изредка видимся, но иногда он звонит. Хоть он человек суровый, ради меня готов на все. Как отец он очень добрый и покупает мне все, что бы ни понадобилось.

И мама у меня замечательная. Она ласковая и очень вкусно готовит. Так что мне повезло. Несказанно повезло во всем. Даже как-то неудобно от того, насколько благосклонна ко мне судьба. Но не значит ли это, что в будущем стоит ждать беды?

С тех пор как отец подарил мне уютную квартиру на Инамурагасаки, я стал частенько гулять по окрестностям. Спустившись на лифте на первый этаж, попадаешь в некое подобие вестибюля, где стоит каменное изваяние. Напротив него стеклянные двери, за которыми расположена въездная арка. Слева и справа от фасада на первом этаже находится парковка, где я оставляю свою «Хонду Сивик» – подарок отца.

Если выйти из вестибюля на парковку, сразу видишь автодорогу – обычно машины здесь либо стоят в пробках, либо мчатся со страшной скоростью. Через дорогу пролегают тротуар и бетонная дамба, за которой открывается вид на песчаный пляж и море.

Даже зимой в море всегда можно увидеть молодых людей, занимающихся серфингом. Летом же их особенно много. Справа от серферов вдалеке виднеется Эносима с его металлической башней. Отец говорит, что в военное время она располагалась в районе Каминогэ и использовалась для тренировок военных парашютистов.

Отец родился в 1932 году и военные годы провел в токийском районе Футакотамагава. В то время он часто наблюдал за солдатами, проводившими на этой башне парашютные учения, и танками, проезжавшими в ряд вдоль реки Тама. Не раз он говорил нам с мамой, что переехал сюда одновременно с башней, а потому их судьбы неразрывно связаны.

Остров и башню можно увидеть не только с моего балкона, но и с парковки, пляжа и улицы вдоль него. Можно на нее взглянуть и из окошечка в конце коридора за дверью моей квартиры. Словом, башня и остров хорошо видны отовсюду.

Если подняться по дорожке позади нашего дома, слегка уходящей в гору, то выйдешь к железнодорожному переезду линии Энодэн[7]. Хотя поезда по нему проходят редко, я люблю наблюдать, как состав, слегка накренившись, аккуратно проезжает поворот прямо передо мной. Перейдя через пути, выходишь на улочку настолько узкую, что машины с трудом протискиваются через нее по одной. Она ведет в торговый квартал, возле которого располагаются магазин досок для серфинга, кафе Beach и больница «Скорой помощи». Квартал небольшой, и на выходе из него кажется, что попал в лес. Здесь тебя встречают высокая пожарная каланча, увенчанная небольшим колоколом, статуя Дзидзо[8] и пожарная часть. Летом вокруг оглушительно стрекочут цикады.

Отец создал для меня исключительные условия. Тут и море, и горы, и Энодэн, и остров, и башня – идеальное место, чтобы писать стихи или рисовать пейзажи. Рядом со мной чудесная мама. Как же замечательно она готовит! Вдобавок возле нашего дома есть отличные рестораны, мясной и рыбный, – правда, я в них не хожу. Мне не на что пожаловаться.

* * *

Абсолютно все предметы вокруг меня источают яд. Ядовито все, что я беру в руки или глотаю, – еда, вода, консерванты, антисептик, пищевые красители… Нет ничего, что не содержало бы яда.

К примеру, сейчас японцы зависят от импорта всех видов продовольствия. Мы сами обеспечиваем себя рисом, но и его в последнее время в больших объемах ввозят из Кореи. Раньше люди обычно потребляли пищу недалеко от мест, где ее собрали. Теперь же ее можно за пару месяцев доставить по морю на другой конец земли. Иногда продукты перевозят даже через экватор. Само собой, они могут испортиться или покрыться плесенью. А уж если в них завелись насекомые, то они нещадно пожрут их за время транспортировки. Во избежание этого используют огромное количество химии. К нам в страну приходят продукты, сильно загрязненные инсектицидами и фунгицидами – органофосфатами, хлорорганикой и карбаматами.

И это далеко не все. Когда суда, груженные бананами, лимонами, ананасами и апельсинами, заходят в японские порты, на них с помощью цианистого водорода проводят фумигацию – то есть обработку ядовитыми парами или газами. Нацисты использовали его в Освенциме для массовых убийств евреев. В Америке цианистый водород признан канцерогеном и запрещен к применению. Однако в Японии им до сих пор обрабатывают бо^́льшую часть импортного зерна. Перед отправкой за границу зерно дезинфицируют, а когда судно причаливает в пункт назначения, все повторяется. Кроме того, на этапе выращивания используют множество удобрений, проникающих через корни до самой мякоти, а из нее и в наш организм.

С рисом поступают так же. В Японии прошлогоднее зерно обеззараживают бромметаном – еще одним канцерогеном. То же самое делают и корейцы перед отгрузкой риса за границу.

В последнее время у обезьян в Японии, находящихся на искусственном вскармливании, часто рождаются детеныши с уродствами. На свет появляется все больше особей, у которых отсутствуют или сильно деформированы конечности. Пшеницу, сою и арахис, которыми питаются обезьяны в неволе, ввозят из-за границы, главным образом из Америки. На таких культурах оседает много агрохимикатов, используемых уже после сбора урожая. В отличие от людей, обезьяны почти всегда едят их в неочищенном виде. Оттого-то они и производят такое потомство. Разумеется, влиятельные ученые все отрицают, утверждая, что уродства существовали в природе с незапамятных времен.

Но все могущественные люди лжецы. Власть и высокое общественное положение для них превыше всего. Вот что такое идеальный мир в их понимании – мир, где они обладают этим.

Конечно же, врожденные аномалии существовали и раньше и не всегда осложняют жизнь. Однако я читал, что когда-то вероятность появления у обезьяны детеныша с пороками составляла всего 0,01 процента. Сейчас же эта цифра в парках обезьян, разбросанных по всему Японскому архипелагу, достигает 20 процентов. И как после такого сомневаться, что виной всему загрязненная еда?

Один видный ученый задался вопросом: если аномалии у животных вызваны следами химии в агрокультурах, то почему то же самое не происходит у людей? У нас-то никаких пороков не развивается. С его словами я никак не могу согласиться. Я ведь родился в теле, которое в обществе называют уродливым, пусть меня это и ничуть не беспокоит. Я не считаю, что этого нужно стыдиться. Глупо, когда все над тобой издеваются, но настоящая проблема – это невозможность передвигаться без посторонней помощи или брать предметы руками, подобно тем несчастным обезьянам. Наше общество заточено под физически здоровых людей. Как правило, выключатели расположены на уровне рук, а надписи – на уровне глаз. Даже иероглифы изначально можно было писать только правой рукой. Хотел бы я ответить тому ученому, насколько ошибочно мнение, что у людей аномалий не развивается. Многие книги из тех, что я читаю каждый день, содержат предостаточно доказательств обратного.

Вообще-то и у людей отклонения от нормы не редкость. Правда, такая формулировка звучит ненаучно, так что перефразирую: частота аномалий у человеческих младенцев становится значительно выше. Если пороки несовместимы с жизнью, то беременность заканчивается выкидышем. Если же его не произошло, то благодаря новейшей технологии под названием «томография» можно обследовать брюшную полость женщины. На пятом месяце беременности хорошо заметны такие внешние аномалии, как анэнцефалия[9]. В этом случае беременность прекращают. При этом в бедных странах Юго-Восточной Азии, куда это изобретение никак не дойдет, в последнее время рождается много детей с врожденными дефектами. Любопытно, что думает об этом тот великий ученый.

Влиятельные личности всегда говорят, что им заблагорассудится. Им даже не приходит в голову поразмыслить над ситуацией. Все, чем они занимаются, – это обман ради сохранения своего статуса. Тот ученый, лгавший об отсутствии связи между дефектами у обезьян и импортными овощами, продумал свои выводы заранее. А чтобы закрепить свое влияние, они напоминают, что у людей и обезьян разное строение организма, и называют дилетантами тех, кто опасается развития у человека таких же пороков. Но тогда почему проводят чудовищные опыты на животных? У меня это в голове не укладывается. Какой от них толк, если у нас по-разному устроено тело? Но обезьянам обжигают все тело, кошкам протыкают мозг стержнем, собакам дробят кости лап, а новорожденных обезьянок ослепляют и подносят к столбу с каучуковой соской, наблюдая за их поведением. Почему люди творят такое? Неужели так должны поступать врачи ради спасения человеческих жизней?

Так или иначе, некоторые американские исследователи прогнозируют, что в XXI веке японцев с физическими отклонениями будет столько же, сколько и обезьян, – 20 процентов. До какого же кошмарного мира мы докатились.

А вот еще пример. Сегодня на ужин я ел рис, обработанный бромметаном. К нему шли небольшой говяжий стейк и жареная рыба. Но даже говядина опасна, поскольку сейчас ее часто ввозят из-за рубежа. Многие импортные продукты требуют термической обработки, так как из-за долгого путешествия по морю в них может образоваться патогенная кишечная палочка.

Кроме того, насколько мне известно, коров и свиней часто пичкают антибиотиками. Из-за содержания в тесных помещениях они испытывают стресс и подвержены болезням. Поэтому им в корм постепенно подмешивают все больше и больше медикаментов.

С аквакультурой все тоже ужасно. В последнее время постоянно рассказывают, что желтохвоста запихивают в загоны для рыбы площадью 100 квадратных метров. Такой загон рассчитан аж на десять тысяч особей, и от стресса они попросту заболевают. В этом случае им в корм добавляют 20–30 видов антибиотиков.

Еще один чудовищный факт. Чтобы садки не обрастали водорослями, их покрывают смертельно ядовитым соединением под названием оксид трибутило́лова. Это же вещество наносят на днище рыболовных судов и рыболовные сети, и, постоянно растворяясь в морской воде, оно попадает в организм желтохвоста. Каждое утро в загонах плавают трупы рыб. Судя по всему, их так много, что их не успевают сжигать, поэтому в тайных местах построены свалки для рыбы.

И это далеко не все. Говорят, что на каждые десять тысяч желтохвостов приходится тысяча особей с аномалиями. У некоторых сильно искривлен позвоночник, у других же спинка выглядит так, будто вдоль нее прошлись лезвием. Такую рыбу не купят утром на рынке. Зато ее можно нарезать ломтиками и задешево продать в супермаркеты или магазинчики готовых обедов – там уже никто не поймет.

Причинно-следственная связь между применением олова и антибиотиков и развитием дефектов у рыб еще не доказана. Пока что никто не знает, что происходит с человеком при употреблении загрязненной рыбы. До тех пор пока не родится ребенок с раком или аномалиями, сильные мира сего будут делать вид, что ничего не знают. А если и родится, то они скажут, что дети с деформациями существовали на свете с давних пор.

Какие же нервы надо иметь, чтобы разводить рыбу и скот! Даже если кто-то из потребителей заболеет раком, то виновники наверняка разведут руками – дескать, приходится давать животным медикаменты или содержать рыбу в тесноте, а то не прокормим себя. Впрочем, моралью обделены не только они. По всей Японии полно людей, рассуждающих в таком же ключе.

Некоторые думают так: если перед транспортировкой не обработать зерно и плоды химией, то большая их часть сгниет, заплесневеет или пожухнет. А если я буду выбрасывать урожай, то ничего не заработаю и не смогу себя содержать, так что выхода нет.

Бабушка когда-то говорила, что нет ничего полезнее сезонных фруктов. Так и есть. Если употреблять их в пищу прямо на месте, то для выращивания нужны только удобрения, а послеурожайные пестициды уже не понадобятся.

Кроме того, для перевозки урожая на далекие расстояния нужны консерванты. Современные японцы купаются в излишествах. Желая вкушать пищу из далеких краев и несезонные продукты, они потребляют вместе с едой много химии. Даже живя в роскоши, они заболевают раком – так какой в ней смысл? Вот почему питание – настоящая пытка для меня. Если бы я только мог жить без еды! Ненавижу есть.

* * *

– Вот как? – удивляется Каори всякий раз, когда я завожу этот разговор. – Не говори ужасов! Ты так совсем перестанешь есть! – продолжает она со смехом. А затем как ни в чем не бывало жует пищу. Меня всегда поражали ее стальные нервы. Иногда она даже пугает меня.

После ужина Каори заваривает мне черный чай, напоминая, что, по словам врача, кофе вреден для меня. Она отрезает ломтик лимона и кладет его мне в чашку. Я слезно прошу ее больше так не делать. Взяв нож, я аккуратно срезаю кожицу или же складываю его вчетверо и стараюсь окунуть в чай самый кончик мякоти. «Дай я!» – говорит тогда Каори.

Каори смеется, но это не шутка. Американские лимоны покрыты воском, содержат на поверхности всевозможные инсектициды и фунгициды, а по прибытии в Японию их еще и обрабатывают цианистым водородом. Они гораздо вреднее для организма, чем кофе. А она каждый день бросает их мне в чай прямо вместе с кожицей. Я очень удивлюсь, если проживу до XXI века.

– Какой ты привередливый! Вредно отказываться от пищи, – говорит Каори.

Что же ожидает японцев, раз они изо дня в день поглощают грязь? У всех, кто полагает, что в мире ничего не случится, явно непорядок с головой. В глубине души Каори знает, почему я столь щепетилен до мелочей. Спустя несколько поколений японцы будут рождаться с телесными аномалиями либо частичными нарушениями психики.

Война закончилась менее 40 лет назад. Еще недавно Япония была бедной страной. Только-только наступила сытая эпоха, когда можем есть все что угодно. У нас все еще есть шанс спастись, однако следующее поколение будет с детства и до самой смерти питаться едой, насквозь пропитанной химией.

Кто-то должен что-то сделать, но все вокруг погружены в собственные заботы. Если в наши богатые времена фермеры и рыбаки не будут хорошо зарабатывать, то окажутся на обочине. Их можно понять, они не хотят, чтобы сгнил хотя бы один созревший плод. Но если мы не станем вновь использовать агрохимикаты по минимуму, то мир погрузится в безумие.

– Все еще думаешь о своем? Ты совсем ничего не ешь, – забеспокоилась Каори за ужином.

– Да просто эти соленья ужасны. Все продукты для них – вараби, сиитакэ[10], лук, имбирь – привозят к нам из Китая или Таиланда. Их цена составляет от одной десятой до одной пятидесятой от японского аналога. Чтобы снизить издержки на транспорт, их ввозят большими партиями, заливают консервантами и целые годы держат в портах или в горах. Ведь хранить товар на открытом воздухе дешевле, чем на складах. Металлические бочки с этими продуктами сплошь покрыты ржавчиной, поэтому большинство содержимого сгнивает. При изготовлении солений испорченное выбрасывают, а участки, которые вот-вот начнут гнить, обесцвечивают химией, окрашивают зелеными и коричневыми красителями, а затем, придумав лживые рекламные слоганы про родной вкус, понемногу поставляют на рынок.

– Правда?.. – изумленно проронила Каори. Ее прекрасное лицо слегка скривилось.

– Ага. В исследованиях на животных подтвердились мутагенные свойства этих отбеливателей. Но данных об их воздействии на человека нет, поэтому испытания проводят прямо сейчас, на потребителях.

– Тота-кун[11], неужели ты читаешь только такие книжки?

– Ну да.

– Ты так с ума сойдешь. Ешь хорошенько. И читай книги повеселее.

– Но проблема загрязнения очень серьезная. Все вокруг нас пропитано грязью – и воздух, которым мы беспечно дышим, и вода. И это не просто пыль, а сотни ядов – неизвестные химикаты, канцерогены, оксид азота и сера.

– Но здесь рядом море, и воздух очень чистый, – весело сказала Каори.

Это неправда. Море как раз таки загрязнено. Фауна Токийского залива находится на грани гибели. В прибрежных водах Камакуры, расположенной недалеко от него, ситуация похожая. Я хотел было сказать, что никто ничего не понимает, но промолчал. Все люди зациклены лишь на себе, поэтому проблема и стала настолько серьезной. Чтобы вдохнуть чистого воздуха или вкусить чистой воды, пришлось бы вернуться на 10 тысяч лет назад.

* * *

Меня зовут Тота Мисаки. Родился и вырос я в Камакуре. Мой отец – популярный киноактер Кадзюро Асахия. Пожалуй, в Японии нет человека, который бы не слышал этого имени. Но, по правде говоря, я с детства страдал от этого. Дома у нас все время сновали толпы незнакомых людей, а некоторые из них еще и оставались на ночь, поэтому своего уютного уголка у меня никогда не было. По очереди они заходили посмотреть на меня, словно на диковинный экспонат. Мои знакомые из числа киношников и других творческих людей тоже не отличались хорошими манерами, так что их общество мне было неприятно. Поэтому как только я достиг разумного возраста, то решил жить один, в собственной квартире. Тогда отец приставил ко мне женщину, которая должна была ухаживать за мной.

Отец выделял мне более чем достаточно денег на повседневные расходы, поэтому для меня никогда не было проблемой купить себе автомобиль, отправиться в путешествие или сходить развлечься. Мама умерла, когда мне было пять лет, и я рос единственным ребенком. В такой жизненной ситуации дети могут встать на скользкую дорожку или от безысходности примкнуть к якудза^{, но, к счастью или несчастью, я человек робкий и даже близко не стоял к тому, чтобы покатиться по наклонной. Задатков хулигана} и преступника ^{у меня нет. К тому же мне по душе сидеть дома, читать книги, смотреть фильмы и рисовать картины. Для работы отец покупал различные проекторы для 16-миллиметровой кинопленки} и, как только они становились ему не нужны, быстренько отдавал их мне. Приносил он и много записанной пленки, в первую очередь со съемок. Но я не хотел, чтобы моя квартира превратилась в место для дружеских посиделок, поэтому долгое время скрывал, что стал обладателем кинопроектора. Впрочем, друзей у меня особо не было.

Тут надо еще сказать, что девушки меня как-то не интересуют. Отчасти дело в том, что Камакура гораздо больше похожа на деревню, чем думают токийцы, и еще с младшей школы привлекательные девочки мне особо не встречались. Хотя кого я обманываю? Мой отец был суперзвездой, поэтому с детства я постоянно видел в нашем доме множество актрис и моделей. Я слишком привык к женской красоте и не научился ее ценить. Поскольку я в раннем возрасте потерял мать, то эти красавицы наперебой окружали меня лаской. Я вырос с убеждением, что так оно и должно быть. Мне и в голову не приходило, что я на редкость удачлив.

Взрослея, я постепенно осознавал свои плотские потребности. Но чтобы удовлетворить их, мне не приходилось ничего предпринимать – инициатива исходила от женщин. В мою квартиру они тоже часто заглядывали, чтобы «позаботиться» обо мне. «Какой же ты красивый, Тота-кун! Совсем как твой отец», – говорили они мне всякий раз. Выходит, сам по себе я ни на что не годился. Но мне уже все равно. Такое чувство, будто передо мной расставляют всевозможные яства за момент до того, как я проголодаюсь. С меня хватит, я уже устал, что мне насильно запихивают их в рот.

Однако дело еще и в том, что простенькие школьницы из Камакуры оставляли меня совершенно равнодушным. Будь они умны, мечтали бы о приключениях и умели поговорить на необычные темы, то нравились бы мне так же, как мальчики. Но то было редкостью. Таких замечательных девочек вокруг меня не было. Поэтому мальчики мне нравились больше.

Вот такое у меня было детство. Думаю, мой рассказ был бы интересен людям, которые хотели бы одним глазком взглянуть на жизнь семьи Кадзюро Асахия. Но у меня уже нет желания делиться с кем-либо. Обычный человек посчитал бы, что у меня была богатая жизнь без недостатка в чем-либо. Но для меня это дурные воспоминания. Хотел бы я все напрочь забыть.

Не так давно я начал скрывать, кто мой отец. Если меня о нем не расспрашивали, то я держал рот на замке. Если же мой секрет раскрывался, то мне завидовали, но лишь недолго. Со мной презрительно разговаривали, а когда я приходил в гости к товарищам, то их матери пристально разглядывали меня, периодически бросая колкости в мой адрес. Но хуже всего, что в родстве с Кадзюро Асахия нет ничего приятного. Я терпеть не мог, когда на дни открытых дверей в школе отец приходил в сопровождении молодой пассии. Сейчас я понимаю, что окружавшие его женщины пытались расположить меня к себе в надежде, что это поможет им женить на себе отца. Как же мне это не нравилось… Но хватит об этом.

И все же Каори мне очень понравилась. По всей видимости, она ненамного старше меня, всего на три или четыре года. Уже шестая по счету возлюбленная моего отца. Не исключено, что до нее женщин было больше, но мне уже не сосчитать. Я даже не знаю, любовница она ему или жена, но какая разница? Она очень красива, но самое прекрасное в ней – характер. Для меня в человеке важнее всего не красивая внешность, актерский талант, образованность или уважение к закону, а душевные качества. У Каори очень красивый голос и неторопливая манера речи. Высшее счастье для таких, как я, – иметь в жизни человека с благородным характером, рядом с которым чувствуешь себя спокойно. Кроме того, она умна и внимательно слушает меня. Настоящее чудо, что в нашем замаранном погибающем мире есть такие люди, как она. В них и кроется наше спасение.

А еще мне нравится, что она не верит в предсказания Нострадамуса. Ее оптимизм мне очень импонирует.

– Ты веришь, что в девяносто девятом году наступит конец света?

Прикрыв рот пальцами с красным маникюром, она расхохоталась. А затем решительно сказала:

– Нет, в такое я совсем не верю. Наш мир будет существовать и в двухтысячном году, и через пятьсот лет. А пророчества меня ничуть не беспокоят.

Я же твердо в этом убежден. Я даже не уверен, что наш задыхающийся мир протянет до седьмого месяца 1999 года[12]. А если он и продолжит существовать, то населяющие его люди будут совсем не такими, как мы. Возможно, их облик приобретет звериные черты, а кожа обуглится от атомной бомбардировки. Быть может, они будут начисто лишены интеллекта и мыслительных способностей. Солнце перестанет светить даже днем в безоблачную погоду, поэтому весны больше не будут такими теплыми, как сейчас, а всю планету заполонят отвратительные чудовища. Именно такие сны я вижу в последнее время. Они настолько реалистичны, что я начинаю подозревать, не явь ли это. В них я отчетливо могу разглядеть все до мельчайших подробностей. Даже монстров, плетущихся по дороге с шелестящим звуком.

Я уже смирился, что именно такое будущее ожидает наш мир с августа 1999 года. Может, это все-таки будет ядерная война, раз в моих сновидениях люди выглядят столь ужасающе? Или же виной всему станет тотальное загрязнение? Возможно, в 1999 году с неба спустится гигантское облако из ядовитых газов и изуродует тела людей?

И все же предаваться подобным мыслям в одиночестве не слишком-то весело. Гораздо легче, когда рядом есть люди, со смехом отрицающие происходящее. Каори знает про загрязнение окружающей среды меньше моего, а потому вряд ли так уж верит, что я не прав. И все же я рад, что среди моих близких есть человек, слепо убежденный, что мир никогда не изменится, никогда не погибнет и всегда будет таким, как сейчас.

* * *

Каори как-то сказала, что морская вода выглядит чистой, однако это совсем не так. Токийский залив страшно загрязнен бытовыми сточными водами и выбросами с промышленных предприятий. Эта грязь стремительно накапливается в рыбе и нори[13], и заниматься промыслом в заливе становится невозможно.

В конце 1960 – начале 1970-х годов в Токийском заливе, зажатом между промышленными поясами Кэйё и Кэйхин, произошел целый ряд инцидентов из-за загрязнения воды. В то время три крупных предприятия в городе Кавасаки – «Сёва Дэнко», «Адзиномото» и «Сентрал Кагаку» – незаконно сбрасывали в море ртуть. С середины 1950-х годов они производили гидроксид натрия методом ртутного электролиза. Промышленные воды с заводов попадали в море, и в его сточном иле выявили повышенную концентрацию общей ртути, кадмия, цианидов и свинца. Кроме того, превышение нормы загрязнения обнаружилось в мальках судака, сардинах и моллюсках – морских черенках и асари. Теперь судак считается опасной рыбой из-за риска повышенного содержания ртути.

На волне протестов те заводы прекратили использовать ртуть. Однако в результате исследования Береговая охрана Японии установила, что на дне Токийского залива скопилось 40,5 тысячи тонн свинца и 21 тысяча тонн цинка. Растет и загрязнение хлорорганическими ядохимикатами и полихлорированными бифенилами, поступающими из рек. В море попадают средства от термитов и дильдрин – ныне запрещенное высокотоксичное вещество.

Самый известный феномен, связанный с загрязнением моря, – это красные приливы. Он вызван тем, что питательные соли вроде нитратов и фосфатов стимулируют рост фитопланктона, из-за которого море и окрашивается в красный цвет. Один из видов этого планктона, гимнодиниум, превращается в жабрах у рыб в слизистую оболочку, мешает им дышать и убивает их. В последнее время красные приливы возникают в Токийском заливе ежегодно с весны до осени. В этот период в акватории между мысом Хонмоку и полуостровом Миура массово гибнут судак, морской карась, угорь, пятнистый коносир, горчак и гирелла.

Приливы бывают еще и голубыми. Такое явление характерно для Токийского залива. Это слой воды в бескислородной среде на дне моря. Промышленные и бытовые сточные воды, продукты жизнедеятельности человека и мусор оседают на морском дне и при разложении поглощают большое количество кислорода из окружающих вод. Это приводит к гибели большого количества рыбы и моллюсков, обитающих на дне.

Такие бескислородные слои обычно начинаются на уровне 5–6 метров ниже поверхности моря и уходят на глубину, но, когда вода колеблется под воздействием ветра, поднимаются вверх. При контакте с воздухом сероводород в водной массе окисляется, выделяет частицы серы и приобретает бледно-голубой цвет – отсюда и пошло название. Токийский залив умирает.

Из-за зоны Кэйхин страдает не только вода. С воздухом все куда серьезнее. Когда-то шеренги дымовых труб испускали облака сажи и пыли, из-за чего у многих людей развились заболевания, вызванные загрязнением окружающей среды[14]. В конце 1960 – начале 1970-х годов на смену углю пришла нефть. Однако частота заболеваний дыхательной системы резко возросла из-за выбросов в атмосферу невидимого глазу диоксида серы. В отличие от сажи с пылью, оседающих на постиранном белье, он буквально пожирает человеческое тело.

В начале 1970-х годов в Кавасаки один за другим кончали жизнь самоубийством пациенты с тяжелейшими приступами астмы. Правительство официально признало связь между загрязнением воздуха и развитием четырех заболеваний респираторной системы – хронического бронхита, бронхиальной астмы, эмфиземы легких и астматического бронхита. Старикам невыносимые мучения причиняет сердечная астма, приступы которой длятся по нескольку часов, пока больному не сделают укол. Недавно свел счеты с жизнью пожилой японец, у которого на фоне сердечной астмы развилась эмфизема легких. Несчастный сбросился с крыши двухэтажного дома и, пролетев девять метров, сломал себе шею. Другой чудовищный пример – девятимесячный младенец и его трехлетний брат, у которых диагностировали экологически обусловленные заболевания.

В 1979 году профессор Медицинского университета Сайтамы исследовал гистопатологические изменения, вызванные металлами. Вскрытия домашних собак в Кавасаки выявили аномально высокое содержание в легких трехвалентного хрома и никеля. У некоторых животных содержание хрома было в 20 раз выше допустимого. Содержание свинца превышало норму в два раза. Кроме того, у девяти из 250 исследованных особей нашли новообразования в легких, а у четырех – рак. Затем профессор сравнил эти данные с показателями у собак, живших в более отдаленных от моря районах. Оказалось, что в прибрежной промышленной зоне рак у них развивается в два раза чаще. Жаль все-таки собак, ведь они не виноваты в загрязнении воздуха.

* * *

В девять часов утра 26 мая вновь стояла прекрасная погода. На морских волнах сверкали лучи утреннего солнца. В последние дни с погодой нам действительно везло. А в прогнозе обещают совсем другое.

Каждый день я просыпаюсь в семь часов. В полвосьмого Каори заходит ко мне из соседней комнаты, желает мне доброго утра и идет на кухню готовить завтрак. Едим мы обычно в полдевятого, а с девяти до двенадцати часов смотрим телевизор. Живем словно по расписанию, как часто говорит Каори.

Какое-то время я сидел в кровати с отрешенным видом. Мне никак не давало покоя странное чувство. Казалось, в моей голове выросли увесистые железные глыбы с черным отливом. Достаточно было слегка задуматься, как все мое внимание сосредоточилось на этих глыбах. Я никак не мог вспомнить, что именно меня так встревожило. Но понимал, откуда взялось такое настроение. Всему виной был сон, приснившийся мне прошлой ночью. Должно быть, он потряс меня до глубины души, раз я до сих пор не мог прийти в себя. Однако его содержание я совершенно не помнил.

Завтрак был готов. Махнув рукой, я принялся за еду, внимательно читая свежую газету, которую Каори принесла из прихожей[15]. Тут позвонил отец. Волоча за собой провод, Каори принесла телефонный аппарат и протянула мне трубку. В последнее время отец звонит почти каждый день.

– Алло.

– Привет, Тота! Как дела?

– Хорошо.

– Все в порядке?

– Ага.

Голос отца был веселым – кажется, он был в приподнятом настроении. Наверняка на съемках все шло хорошо.

– Как продвигается работа?

– Все отлично!

– Хорошая у вас там погода?

– Да, все время ясно. Хорошо все-таки на Хоккайдо![16] Широкие просторы, полно зелени, на лошадях можно покататься. Поедешь со мной в следующий раз?

– Да, я бы не отказался.

– Думаю построить здесь курортный комплекс. Тогда сможем приезжать в любое время. А зимой тут можно еще и на лыжах кататься. Решено – в следующий раз приедем втроем с мамой.

– Договорились. Что вчера снимали?

– Сцену, как Саката-кун и Ая-тян[17] верхом на лошадях приезжают в мою хижину в горах.

Сейчас отец на полтора месяца уехал на Хоккайдо на съемки. Поскольку эпизодов в других местах они почти не снимают, то до 30 мая будут оставаться на острове. Каори присматривает за мной в Камакуре, а отец звонит мне почти ежедневно. Только так мы и можем пообщаться.

– А сегодня?

– Сцену, как Ая-тян во время долгой поездки падает с лошади. Похоже, снять ее будет непросто, потребуется много времени.

– Надеюсь, все получится!

– Хороший фильм выйдет! Уверен, тебе понравится.

Сегодня отец был как-то непохож на себя. Временами с ним такое бывает. Понятное дело, он актер. Но иногда он напускает на себя странную, явно наигранную веселость.

Затем мама о чем-то переговорила с отцом. Я же уткнулся в газету «Майнити» и не особо вслушивался в их беседу. Сейчас я читал статьи про вчерашний арест Икки Кадзивары и скандал с фармацевтическим шпионажем. Первая новость меня ошеломила, ведь Икки Кадзивара – автор манги «Завтрашний Джо» и «Звезда гигантов», которыми я зачитывался в детстве. Писали, что в состоянии алкогольного опьянения он избил в клубе на Гиндзе[18] редактора журнала манги, а затем угрожал в отеле рестлеру Антонио Иноки. Вот так дела!

Во второй статье сообщалось об аресте технического сотрудника Национального института инфекционных заболеваний, который выпустил уведомление о положительных результатах испытаний новых антибиотиков еще до их завершения. В ходе расследования выяснилось, что несколько человек, включая арестованного, передавали другой фармацевтической компании материалы из регистрационных досье на препараты. Лекарства небезопасны для человеческого организма, так что хорошо бы на такие инциденты обращали внимание.

– Ну что, будем завтракать? – сказала Каори, отнеся телефон на тумбочку.

Я дочитал газету и уже почти расправился с завтраком, поэтому неотрывно смотрел на то, как Каори ест. Странно, она тоже была какой-то веселой, словно настрой отца передался и ей. Я же после нашего разговора размышлял о нем и его фильмах.

– Ты же знаешь «Сегодня все будет кончено»? – спросил я Каори.

Так называется научно-фантастический фильм, где отец исполнил главную роль аж двадцать лет назад, когда я только-только родился. Из-за компьютерного сбоя две сверхдержавы обмениваются ракетными ударами, разрушая друг у друга крупнейшие города. Страна, напоминающая Советский Союз, отправляет ракету и на Токио, обращая здание парламента в плавильную печь. Отец играет роль образцового сотрудника Морских сил самообороны[19], находящегося на корабле в Тихом океане. Услышав о произошедшем в Токио, экипаж большинством голосов решает вернуться обратно, невзирая на смертельно опасную радиоактивную пыль. «Держим обратный курс!» – объявляет отец, и они разворачивают свой корабль.

Хоть у этой картины и незамысловатый сюжет, она мне очень понравилась. Мне полюбились сцены с настоящими ракетами «Каппа», стоявшими на вооружении в Японии, и моменты разрушения городов по всему миру водородными бомбами, снятые с помощью миниатюр. Но Каори вряд ли смотрела этот фильм. Мне он был знаком, потому что когда-то я получил пленку с ним от отца и посмотрел его у себя на кинопроекторе. Когда фильм вышел в прокат, Каори было около пяти лет. Поэтому я принялся описывать ей сюжет.

Вспомнил же я про этот фильм, потому что в нем отец – тогда ему было лет 25 с небольшим – играет неестественно бодро и весело. Совсем как сегодня. По-моему, в те годы из него был актер так себе, и эта роль ему не удалась. После просмотра у меня осталось впечатление, что он чрезмерно жестикулировал.

И тут я ахнул. Я наконец-то вспомнил. До чего же странно – перед глазами вмиг ожил сегодняшний сон. Отчего-то его сюжет был как две капли воды похож на «Сегодня все будет кончено». В моем сновидении в мире произошла ядерная война. На Японию тоже сбросили водородную бомбу, превратив ее в выжженную пустыню. Какие-то неведомые силы предугадали, что сегодня утром я вспомню тот фильм. Или же он сам собой всплыл из глубин моей памяти после того сна?

Однако на этом сюрпризы не кончились. После того как я вернулся из воображаемого мира в реальный, произошло нечто еще более поразительное. Миловидное, жизнерадостное лицо Каори обезобразила гримаса. Ее глаза широко распахнулись и налились кровью. На кончике носа собралась морщинка, как у льва, готовящегося зарычать. Плотно поджатые губы скривились, обнажив зубы и десны. С глухим звуком на стол упала плошка. Из нее просыпалось немного риса, и, прокатившись по дуге, она звонко ударилась о пол.

На несколько секунд лицо Каори застыло, словно время остановилось. К ее щекам прилила кровь, мгновенно окрасив их в алый цвет. Между зубами застрял недожеванный рис. С перепугу я не проронил ни звука. Я хотел было спросить Каори, в чем дело, но продолжал молчать, глядя на ее страшное, как у о^́ни[20], лицо. Одной рукой она постукивала себя по горлу, а другой надавливала на грудь. Наклонившись вперед, она застонала, а затем выплюнула немного пищи на стол.

– Что же ты за ребенок такой! – внезапно зашлась она в истерике.

Ее щеки и лоб по-прежнему были ало-красными. Настоящий демон из книжки с картинками. Впервые в жизни я видел свою добрую Каори такой разъяренной. Сердце бешено стучало, я словно язык проглотил. Понятия не имею, что тогда произошло. В Каори словно кто-то вселился. Никак не могу поверить, что ее хорошенькое личико стало таким безобразным. Охваченный дрожью, я готовился, что сейчас что-нибудь произойдет. Казалось, я смотрю пролог к фильму ужасов.

– Что замолчал? Будто ничего не понимаешь! – заорала Каори. Поднявшись на ноги, она резко схватила тарелку с ломтиками омлета, который сама же и приготовила, и со всей силы швырнула ее мне в лицо. Тарелка прилетела мне в лоб, а омлет попал в глаза. От шока и боли мне стало очень горько. Перед глазами все поплыло, к горлу подступили слезы. Ну и ну. Я пытался не заплакать, вытирая с лица омлет.

Раздался пронзительный вопль, напоминавший крик обезьяны. Каори стояла, закатив глаза и задрав подбородок кверху. Ее щеки горели. Стиснув кулаки, она плотно прижала руки к груди. В мгновение все ее тело задрожало, и она шлепнулась на пол. Ничуть не стесняясь того, что на ней юбка, Каори начала неприлично трясти ногами. Ею овладел животный дух!

Тут в дверь позвонили. В панике я перевел взгляд с Каори на полу в сторону прихожей. Идти туда она явно не собиралась. С ее губ, накрашенных розовой помадой, тянулась ниточка слюны. То и дело она захлебывалась слезами, содрогаясь в конвульсиях.

Мне не оставалось ничего, кроме как выйти в коридор самому. Но только я было поднялся, как вошел невысокий человек в очках. Похоже, дверь не была заперта на ключ.

– Ого, что случилось? – удивленно взглянул он на Каори, сотрясавшуюся на полу от рыданий. – Тота-кун? А ты как тут очутился?.. Эй, ты что творишь? Приди в себя! Стыдно так себя вести! – С этими словами человек схватил Каори за руки и поднял ее.

– Руки прочь, грязное животное! – завопила она сквозь слезы и больно ударила его по протянутой руке. Растерянно оставив ее на полу, человек вновь повернулся ко мне. Это был Катори, много лет работавший у отца секретарем.

– Как жизнь?

– А-а, так это ты, Катори-сан.

– Только не надо вести себя так, будто ты едва меня вспомнил.

– Мы давно не виделись. Ты подстригся?

– Да.

– Но ты совсем не приходишь. Думал, ты забыл про меня.

– Как же я могу тебя забыть?

Катори подошел ближе и протянул руку к моему лицу:

– Как же я могу тебя забыть, Тота-тян? Для меня нет никого важнее тебя. Хотел встретиться, но…

– Пошел прочь! – Вскочив с пола, Каори подлетела к нам и втиснулась между Катори и мной.

– Ты что делаешь?! – возмутился тот. В ответ Каори ткнула его в грудь, чуть не сбив с ног. Закипая от ярости, она тараном бросилась на пятившегося Катори, а затем подпрыгнула и ударила его в голень.

– Ты что творишь, ненормальная?! – закричал Катори.

– Это я-то ненормальная? Меня передергивает от одного вида таких мужчин, как ты. – Каори наносила ему все новые и новые удары. Ее лицо не покидала дьявольская, звероподобная гримаса. Вконец обезумев, она завопила как дикая обезьяна и продолжила колотить Катори. Правая рука у нее сжалась в кулак, а левая оставалась раскрытой. Каори уже не напоминала человека. Она только и делала, что била и толкала Катори, заливаясь отчаянным плачем. При каждом судорожном крике у нее выпадали изо рта оставшиеся рисинки. Ее лицо намокло от слюны и слез.

Катори защищал лицо обеими руками, но один из ударов прилетел ему в переносицу. Его очки сползли набок, из носа потекла струйка крови. Устав от ее выходок, он поправил очки и злобно схватил Каори за запястья. Катори удалось ее обездвижить, и несколько мгновений они, тяжело дыша, прожигали друг друга взглядами. Но это продлилось недолго – завизжав с новой силой, Каори принялась бить своего противника в голень свободной ногой. Удерживая ее запястье, Катори высвободил руку и неплотным кулаком нанес ей короткий удар в щеку.

С душераздирающим криком Каори рухнула назад, но не сдалась. Быстро вскочив на ноги, она гневно перехватила Катори. Их ладони переплелись, они пытались толкнуть друг друга. Каори размахивала ногой и наобум пыталась задеть Катори коленом или ногтями.

Потеряв всякое терпение, он вырвался из хватки Каори, проворно схватил ее за горло и как следует надавил. Та вновь ответила жутким, агоническим криком, в котором смешались досада и бессильная злость.

– А ну-ка, заткнулись! – глухо прогремел низкий, грозный мужской голос.

Поединок резко прекратился. Посреди квартиры стоял непонятно откуда взявшийся великан. Поочередно он смерил нас зловещим взглядом. В мгновение мы перестали понимать, что происходит, и молча замерли.

– Где деньги? Живо несите сюда! – прорычал человек. В правой руке он сжимал черный пистолет, начищенный до блеска и смазанный маслом. Его голова напоминала огромную луковицу. Волосы, доходившие до бровей, так плотно пристали ко лбу, словно ему на голову вылили воду. Нос и рот прикрывал большой прямоугольник белой ткани. Поверх маски он надел на голову чулок – потому у него и был такой глухой голос.

– Руки не поднимать, я за вами слежу! Ну-ка встали вдоль дивана. Парень может не вставать. Деньги где?

Грабитель. Вряд ли кто-то ожидает ограбления в такую рань. Поэтому-то, войдя в квартиру, Катори и не запер за собой дверь. Никогда я не видел собственными глазами грабителей или воров. Я был настолько удивлен, что уставился на него во все глаза. Хотя стояла весна, на нем был серый плотный пиджак с длинными рукавами, напоминавший рабочую куртку. На ногах у него были грязноватые коричневые брюки из вельвета, из-под которых выглядывали резиновые сапоги.

– Эй, вы оглохли, что ли?! А ну, живо встали в ряд!

Катори неохотно отцепился от Каори и, приподняв руки, развернулся к громиле. Я думал, что Каори последует его примеру. Однако не тут-то было: освободившись, она кинулась к раковине.

– Эй! А ну, остановилась! – грабитель ошеломленно проследил за ней взглядом.

Каори распахнула дверцы под раковиной, быстро схватила с внутренней стороны длинный нож для сасими[21] и развернулась.

У нее было демоническое выражение лица. Не будь мне так хорошо его видно, я бы не распознал в ней ту самую добрую Каори. Сжимая нож, она вновь издала пронзительный крик. В тот момент я поверил, что это была не Каори, а какое-то иное живое создание. Чудовище или инопланетянка.

C истошным нечленораздельным воплем она бросилась на Катори.

– Стоять! – испуганно заорал грабитель из-под маски. Схватив обеими руками пистолет, заткнутый за пояс, он навел его на Каори и дважды выстрелил.

Раздался тяжелый звук. Со своего места я отчетливо видел, как после выстрела по его рукам прокатилась короткая, но очень мощная отдача. Над головой Каори образовались два белых облачка. На стене появилось два черных отверстия, а рама с фотографией Маттерхорна[22] ^{с грохотом упала сначала на подлокотник дивана, а затем на пол.}

«Так он настоящий!» – подумал я наконец. В запертой квартире пистолетный выстрел был просто оглушительным.

Однако пуля, пролетевшая прямо над ее головой, вовсе не остановила Каори. Подбежав к Катори, смирно стоявшему с поднятыми руками, она едва не полоснула его в районе воротника. Он испуганно увернулся, но Каори приняла устойчивое положение и сделала новый выпад. Отскочив назад, Катори схватился за телефонную тумбочку. Пригнувшись, он швырнул под ноги Каори стоявший на ней телефон. С громким звуком трубка попала в нее. Но это не сбило ее с толку, она продолжила делать выпады. Тогда Катори подхватил тумбочку и хорошенько толкнул ею Каори. Плюхнувшись на пол, она закричала от боли. Обороняясь от нее, Катори поглядывал в сторону грабителя, однако тот лишь пристально смотрел на них.

– Да что с тобой такое, идиотка! – истошно крикнул Катори и, отшвырнув тумбочку, сильно ударил Каори в бок. Та взвыла и свалилась на пол. Нож брякнул о пол.

Грабитель не двигался с места, озадаченно смотря на Каори. Подняв тумбочку, Катори без лишних церемоний подошел к нему и потянулся к его лицу, скрытому под чулком.

– Осторожно! – вырвалось у меня. Если он это сделает, в него выстрелят. Однако по необъяснимой причине грабитель целился в него, но на спусковой крючок не нажимал. Пальцы Катори дотронулись до чулка у него на лбу. И в этот момент Каори, вмиг поднявшаяся на ноги, всем телом налетела на Катори. Я тоже не сводил глаз с них двоих, поэтому даже не заметил, как она поднялась.

Катори издал короткий низкий вскрик. Отдернув руку, направленную к грабителю, он схватился за собственный бок. Я не сразу понял, что произошло, но быстро догадался и перевел взгляд на пол. Так и есть – ножа там уже не было.

Очки Катори сползли на переносицу. Я хорошо видел, как его глаза едва не выкатились из орбит. Катори уставился на свою ладонь, залитую багровой кровью. Когда он повернулся в мою сторону, я заметил торчащую в его левом боку рукоятку. Взявшись за нее обеими руками, он медленно вытаскивал нож. Покрытое красными разводами лезвие плавно выходило из тела. И в этот момент грабитель выстрелил первый раз. Послышался странный звон, и Катори свалился на пол, словно его ветром сдуло. Удивительно, но он продолжал сжимать вытащенный нож со слегка погнувшимся в середине лезвием.

Дальше произошло нечто странное. Плотно держась за живот обеими руками, на пол со стоном осела Каори. Я совершенно не понимал, что происходит. Почему Каори должна страдать?..

Она опустилась на колени и, согнувшись вперед, села на пятки сбоку от Катори, сжимавшего рану.

У меня вырвался крик. Развернувшись назад, Катори молниеносным движением воткнул нож в живот Каори. В тот же самый момент прозвучали хлопки, и в двух местах на его спине брызнула кровь. Это выстрелил грабитель сзади. Катори растянулся на полу, его руки бессильно раскинулись в разные стороны. Мало-помалу он затих. Его очки лежали сбоку от лица, сочащаяся из спины кровь медленно растекалась по полу.

Запихнув пистолет в карман брюк, грабитель быстро направился к Каори. Ее тело медленно свалилось на бок. Белая блузка и накинутый поверх нее летний кардиган пропитались кровью. Из ее живота торчал нож. Алое пятно стремительно увеличивалось и уже насквозь пропитало ее зеленую юбку. Лицо Каори было мертвенно-бледным.

Меня начала охватывать паника. Не помня себя от страха, я опустил ноги на пол и попытался подняться. Грабитель встал на колено возле Каори, осматривая ее рану. Но, завидев движение с моей стороны, он вскочил и лихорадочно попытался вытащить из кармана что-то вроде консервной банки. Предмет застрял у него в кармане, и я растерянно наблюдал за ним.

После долгих усилий он извлек металлическую банку, напоминавшую баллончик со средством от насекомых. Резко вытянув руку в мою сторону, он распылил какой-то белый газ. Мне будто нанесли звонкий удар по переносице. К глазам моментально подступили слезы, закружилась голова. Стой я немного ближе, наверняка бы быстро потерял сознание. Но я сразу же задержал дыхание и развернулся в противоположную сторону, поэтому хоть в глазах и помрачилось, я все же держался. Грабитель тем временем проскользнул мимо меня в прихожую. С собой он ничего не унес.

Я поднялся. Из-за спрея ноги у меня дрожали, а в голове стоял туман. Я встал на колени возле Катори. Его тело утопало в луже крови, а лицо стало совершенно белым. Он был мертв. У Каори же губы и нос еще едва заметно шевелились. Хоть она была на волоске от смерти, но все еще слабо-слабо дышала.

Надо кому-то сообщить! Если не медлить, я могу еще успеть! Я ринулся к телефону и набрал 119[23]. Через некоторое время раздался сигнал вызова, и трубку сразу же сняли.

– Алло! – сказал я. Но вместо ответа послышался не то странный звук, не то голос – разобрать было невозможно. Казалось, будто кто-то зачитывал цифры. Вдобавок были слышны помехи. Я еще раз поздоровался. Бесполезно. Голос по-прежнему перечислял одну цифру за другой. Голова пошла кругом, я не понимал, что это такое. Теперь казалось, что голос скороговоркой зачитывает какую-то сутру, словно знает о произошедшей здесь трагедии.

Тогда я попробовал дозвониться до дома отца. Вдруг кто-нибудь другой снимет трубку и поможет нам? В любом случае надо позвонить в больницу. Но на вызов никто не отвечал, а трубка продолжала издавать громкие гудки. Неужели он сломался?..

Я набрал номер своего товарища. Не так уж мы с ним и близки, но в такой ситуации выбора нет. То же самое. Как только я нажал последнюю цифру номера, раздались лишь громкие гудки, словно сигнал не проходил. Видимо, в переполохе телефон все-таки сломался. Размышляя, как быть, я вспомнил про больницу «Скорой помощи» в торговом квартале рядом с домом. Скорее туда, за помощью!

Поднявшись, я доковылял до входной двери, надел обувь и вышел в коридор. Из-за спрея я мог идти только медленно, как младенец, делающий первые шаги.

В коридоре было тихо. Кое-как пройдя вдоль стены, я подошел к лифту и нажал кнопку «вниз», спрятавшуюся за листьями сциндапсуса[24]. По правую руку в конце коридора было окошечко, откуда открывался чудесный вид на Эносиму. Ожидая лифт, я то и дело глядел в него. На небе не было ни облачка. Стояла омерзительно хорошая погода.

Внезапно я почувствовал сильное головокружение. Взглянув на Эносиму, я воскликнул, не веря собственным глазам. Остров я видел, но металлическая башня с него пропала! Я протер глаза и еще раз посмотрел на Эносиму. Однако башни там определенно не было.

В этот момент меня осенило: я попал в прошлое! Только что я ступил во временной хаос. Сейчас я нахожусь здесь в годы, когда на Эносиме не было еще башни. Ошибки быть не может!

Двери лифта резко открылись. В нем никого не было, однако изнутри на меня подул легкий ветерок, пропитанный каким-то ностальгическим запахом. Да это же машина времени! Сейчас я в нее сяду и отправлюсь в далекое прошлое!

Двери захлопнулись. Все мое тело подрагивало. Еще бы, ведь сегодня этот лифт особый. Я нажал кнопку первого этажа. С легкой тряской кабина поехала вниз. Сейчас она доставит меня в незнакомый мир. Внезапно послышались отголоски раскатистого смеха. Но он не был обычным. То был животный смех, похожий на звуки, что издавала Каори. Совсем не человеческий.

Прибыв на первый этаж, лифт открылся. Здесь витал странный, не поддающийся описанию запах. Воздух наполняла какая-то смесь из запахов мяты, жаренной во фритюре еды и дешевого масла. Пожалуй, так бы вонял бульон из какого-нибудь чудища.

Гиеноподобный хохот стал громче. Выйдя в вестибюль, я увидел площадку для сумо, густо посыпанную песком. На ней боролись толстые мужчины в маваси[25], надетых поверх коротких штанов. Окружавшие их люди садились, вставали, хлопали в ладоши, заходились смехом и выкрикивали слова поддержки.

Подойдя к одному из них, стоявшему неподалеку от меня, я заговорил:

– Произошла трагедия! В мою квартиру вломился вор с пистолетом. Один человек погиб, еще один умирает.

Человек окинул меня странным взглядом. Он вытаращился так, словно вместо зрачков у него были стеклянные шарики, через которые он ничего не видел. В следующую секунду он хмыкнул и громко расхохотался. Стоявшие рядом мужчины тоже разразились смехом, хватаясь за животы.

Ноги повели меня к стеклянным дверям. Толкнув их, я оказался возле въездной арки у фасада. Двери за мной закрылись, странный громкий смех в вестибюле стал тише. Со стороны мыса едва доносился шум волн.

Выйдя к фасаду, я вновь увидел до отвращения безоблачное небо. Лишь у линии горизонта плыли клочки облаков. Над головой простиралась слепящая синева. В самом центре небосвода сиял солнечный диск, смотреть на который невооруженным глазом было практически невозможно.

Но что-то с этим солнцем было не так. Что-то в нем было совсем непривычным. Медленно шагая, я размышлял, в чем же дело. И тут я понял: оно было маленьким. Просто крохотным. Как будто я попал на другую планету, откуда оно выглядит гораздо меньше. А может, это и не оно вовсе? Или же я вижу силуэт древнего солнца?

Идя со скоростью улитки, я направился к автодороге, и тут прямо передо мной прошло существо. На нем была желтая грязная рубашка поло и брюки цвета хаки. Обуто оно было в странные сандалии наподобие варадзи[26], а на плечах у него была огромная кроличья голова. Странной танцующей походкой существо шло по тротуару, раскачивая верхней частью тела.

Я посмотрел на гаражи по бокам от вестибюля. Весь ряд автомобилей, включая мой «Сивик», были черными-пречерными. Бетонный пол тоже покрылся темными масляными пятнами. Почти на всех машинах образовались вмятины, краска облупилась, а задние стекла были разбиты. На моем автомобиле вмятин не было, но он тоже стал угольного цвета.

Я еще раз перевел взгляд на Эносиму. Силуэта башни там по-прежнему не было.

Вот и автодорога. Она все время стояла в страшных пробках, однако сейчас на ней не было ни единого автомобиля. Пропали не только автомобили, но и люди – вокруг было абсолютно пустынно. Я встал на середину дороги и окинул взглядом тротуар вдоль побережья и Эносиму на заднем фоне. Но здесь не было ни людей, ни машин. Вместо них по тротуару расхаживали человекоподобные кролики и свиньи. Сновавшие повсюду животные задевали головами друг друга и, кажется, радовались этому. Я был здесь единственным человеком.

Я посмотрел под ноги. Цементное дорожное полотно, всегда скрытое под армией машин, превратилось в сетку из глубоких и мелких трещин. Теперь дорога состояла из наклонов и подъемов и выглядела так, словно ее выстилали плотно лежавшие обломки разных размеров. Некоторые фрагменты стояли вертикально, обращенные кромкой к небу. Сквозь расщелины пробивались могучие сорняки. На некоторых участках заросли приподняли осколки цемента над землей.

Произошла какая-то аномалия. Ядерная война? Я ничего не ощущал, но если все так, то здесь было колоссальное радиоактивное загрязнение. Поэтому люди сошли с ума, а их тела приобрели причудливую форму. Мой вчерашний сон стал явью.

Я вспомнил странности в поведении Каори, а затем ее гневную фразу, когда я завел разговор о фильме про гибель мира в ядерной войне. «Что замолчал? Будто ничего не понимаешь!» Неужели она все знала и скрывала от меня произошедшее? Быть может, она испытала сильный шок и оттого-то ничего мне не сказала? Значит, когда я упомянул тот фильм, она разозлилась, подумав, что я уже все знаю… Нет, не то. Я ничего не знал. То и впрямь была случайность.

Подняв голову, я еще раз посмотрел на Эносиму. Башни не было. Но я наконец-то понял почему – она пала жертвой ядерной войны.

Я торопливо развернулся обратно, собираясь идти к единственной больнице «Скорой помощи» – если она вообще еще стояла. Мой белоснежный чистый дом почернел и покрылся грязью. Всюду виднелись трещины, покрытие отслаивалось большими кусками, верхние этажи начали зарастать плющом. В этом мире растения были самыми живучими существами.

Единственным источником звуков было едва слышное пение птиц, доносившееся до стороны леса. Ни единого человека и ни единой машины я не видел. Выходит, большинство людей погибло или же находится на грани гибели.

Пройдя мимо дома, я направился к Энодэну по пыльной ухабистой дороге. Тут я понял, что с нее исчез цемент, обнажив скрытую под ним землю. Порывисто шагая вверх, я внезапно застыл. Энодэн исчез. Сколько я ни осматривал территорию вокруг, здесь был лишь заросший бурьяном пустырь, от металлических рельс же не осталось и следа. Зайдя в шелестящую траву, я попробовал нащупать рельсы носком ботинка. Вдруг обнаружатся их расплавленные остатки или ржавый металл? Бесполезно. Видимо, меня занесло в эпоху, когда Энодэн еще не построили. Но раз так, то, выходит, ядерная война произошла задолго до появления железной дороги?.. В голове нарастал сумбур.

Пройдя железнодорожный переезд… Нет, так звучит странно. Пройдя район, где в будущем построят железнодорожный переезд, я очутился перед торговым кварталом. Магазин досок для серфинга исчез. Не было и кафе Beach, как и больницы по соседству с ними. Впрочем, правильнее сказать, что исчез весь торговый квартал. Теперь здесь лежало несколько кучек обломков. Видимо, это были останки рухнувших каменных зданий. Позади них выстроились обветшалые деревянные бараки. На месте магазинов стоял бесконечный ряд таких же деревянных лачуг. На стенах большинства домов мелками были нарисованы собачки, деревья, человечки и геометрические фигурки, поверх которых расплывались черные масляные пятна. У некоторых хижин вход закрывали двери, но в основном поверх проема свисали бамбуковые шторки или занавески из узорчатой ткани с черными следами рук. От ветра, проходившего сквозь щели, хижины подрагивали. Похоже, внутри людей не было. Передо мной стоял абсолютно безлюдный город-призрак. Неужели все жители исчезли?

На месте больницы стоял деревянный дом, возле двери которого красовался рисунок ящерицы. А вдруг это здание и есть все, что от нее осталось? Приподняв ткань над входом, я зашел. Внутри стоял запах медицинского спирта. Да, это точно больница. Прежняя разрушилась, и пока приходится довольствоваться жалкой лачугой. Но тут хотя бы есть врачи.

Горело множество свечей. Спиной ко мне стоял пожилой человек в белом халате – должно быть, врач – и что-то делал. На нем была странная черная шапочка, напоминавшая крышку от коробочки для чая.

– Извините, пожалуйста! Хотел спросить. Что случилось с больницей Инамурагасаки, которая была здесь раньше?

Старик медленно развернулся и прошел мимо меня к раковине, возле которой стояла чайная чашка. На плите булькала вода в чайнике. У старика были седые волосы и совсем темное лицо, словно обожженное. Взяв чашку с блюдцем, он молча направился на прежнее место, выключил газ и налил кипяток в заварочный чайник.

– Простите, вы что-нибудь знаете про прежнюю больницу? – спросил я еще раз.

Стоявший в каких-то десяти сантиметрах от меня старик заваривал чай, притворяясь, что не замечает меня. Я помахал ладонью возле его лица. Никакой реакции. Меня охватывало смятение. Меня что, никто не видит? Неужели в этом мире я невидимка?

Ничего не попишешь. Я вышел наружу и устало поплелся по дороге к горе за домами. Больница пропала, а сам я совершенно не понимал, куда идти и что делать. Но ничего не делать тоже не годилось. Стоя в одиночестве на сухом ветру, я бы сошел с ума. Да, страшно, но лучше продолжать идти.

Тут я насторожился. Вновь происходило что-то странное. Птичье пение, доносившееся со стороны горы, внезапно превратилось в галдеж. Крича, словно в предсмертных муках, птицы захлопали крыльями и начали одна за другой подниматься в небо. Звук крыльев эхом отражался от горы. Своим пронзительным криком они возвещали о конце света. Меня снедало беспокойство, и я невольно остановился. Голова закружилась, меня затрясло, и я чуть не рухнул на землю. Сначала мне показалось, что солнце скрылось за тучами. Но, подняв глаза на небосвод, я не увидел на нем ни единого облака.

Это какой-то природный катаклизм. Я еще раньше подумал, что что-то не так. Больше не будет ярких весенних лучей. Солнце засохнет, словно увядающий подсолнух. И все из-за ядерной войны.

В одну секунду ветер стал прохладнее – значит, солнце испарялось. Земля вступала в ночь, в долгий ледниковый период. «А случаем, сейчас не седьмой месяц 1999 года?» – подумал я. Не знаю. Я уже толком не понимал, что вообще происходит. Правда, у меня уже была пара приступов головокружения.

Еще недавно было утро. Воздух был слегка прохладным и влажным, как на рассвете. Щебетали утренние птицы, а стрелки часов показывали полдевятого утра. Сейчас не позже одиннадцати часов. Из нагрудного кармана я достал карманные часы. Они показывали без пяти одиннадцать.

«Ты же знаешь “Сегодня все будет кончено”?» – спросил я Каори, после чего в эту добрую женщину внезапно вселился демон. Мир обезумел и погрузился в хаос. И все это за каких-то два часа! Что за чертовщина!

Какой же чудовищный день! Как же страшно кружится голова и подкашиваются ноги! Пожалуйста, пусть это будет сон! Перед глазами все вертелось, я весь вспотел от страха. Еще немного – и я умру! Надо закричать – тогда я очнусь и пойму, что лежу на кровати.

Я изо всех сил ударил себя по лбу. В голове загудело от боли! Но все происходило наяву, иначе я бы ничего не почувствовал. Черт возьми, да эти абсурдные картины не сон!

Тем временем солнце стремительно таяло. Небо потускнело, ночь подступала все ближе и ближе. Темнота в два счета поглотила бараки и рощицу за ними. Птицы закричали еще неистовее. Подобно мне, они поражались нелепости происходящего и тоже страшились надвигающегося конца света. Как я и думал, мир не протянул до 1999 года.

Стоять на месте было страшно, и на ватных ногах я потащился по тропинке. Наконец я вышел к месту, где возвышались каланча и пожарная станция. Как я и догадывался, оба здания исчезли. Теперь здесь простирался луг, где среди сорной травы покоились валуны разных размеров. Посреди луга стояло два полуразрушенных магазина. Окна были разбиты, в стенах зияли проломы. Никаких признаков человеческого присутствия, здания были полностью заброшены. Через окна и пробоины виднелась кромешная тьма. На крыше одного из магазинов висела вывеска «Ямаха». На втором под слоем черной грязи едва читалась надпись «Санъё». Тут я припомнил, что такие магазины здесь действительно были. Верилось с трудом, но это и была блеклая тень того привычного мира, где я некогда жил.

Миновав магазины, я двинулся прямиком в лес. Здесь меня встретили удушающий запах травы и почти непроглядный мрак. Я ненадолго остановился, чтобы немного привыкнуть к темноте. В лесу было хоть глаз выколи. На самом деле ночь еще не наступила, солнце еще не закатилось, но в лес лучи почти не проникали. Я оцепенело предался раздумьям о гибнущей планете. Отчего-то голоса птиц тоже стихли. А еще к травяному духу подмешивался настораживающий звериный запах.

Хотя физически я ничего не чувствовал, весь мир купался в радиоактивных веществах – даже этот лес. Человеческое тело никак не ощущает радиацию. Чудовищные симптомы развиваются внезапно, лишь по прошествии долгого времени. Значит, меня все равно уже не спасти. Катори мертв, Каори наверняка тоже. Мне суждено последовать за ними. Нет никакого смысла второпях искать больницу. Так или иначе, все мы погибнем вместе с нашим миром.

Глаза наконец свыклись с темнотой. Теперь я с трудом мог рассмотреть заросли. Теперь, когда птицы замолчали, я чуть ли не слышал собственное сердцебиение. Вдруг рядом послышались свистящие звуки дыхания. Я остолбенел. К ним добавился шорох приминаемой травы. Что за…

Я завопил во все горло. Из-за ближайшего дерева показался динозавр. Его открытую, широко разинутую до ушей пасть окаймлял плотный ряд острых зубов. Двигался он медленно, но, окаменев от ужаса, я рухнул на землю. Завидев это, ящер бросился на меня и впился в мою левую руку.