— Кто — Сашка?

— А что, не мог? — хитро спросила Степа.

— Я же вам говорил — он слабохарактерный. И чересчур все близко к сердцу принимал. Кого-то убить он просто не способен был. После гибели больного он чуть было на себя руки не наложил. Тогда не смог, зато теперь фортель выкинул.

— Что значит — выкинул фортель?

— Что-что! Выпил отраву, в которой мы органы консервируем. Хорошо, что записку оставил.

— А что, что было в записке?

Как назло, Петр Игнатьевич не успел ответить. В кабинет просунулась голова второго санитара:

— Полиция приехала.

— Иду, — Петр Игнатьевич направился к двери. — Посидите, пожалуйста, еще немного, протокол составят, и вы — свободны.

«Вот ведь как некстати, — подумала я. — Одной минуты не хватило узнать, что было в предсмертной записке».

Глава 26

Петр Игнатьевич скрылся за дверью. Послышались голоса. Несколько мужчин прошествовали в конец коридора к трупу Васильева.

— Черт! Какая досада, — помянула черта Степа. — Знали бы, что Васильев мертвый лежит да еще записку предсмертную оставил, не стояли бы в коридоре, зря время не теряли.

— Да, — поддержала Алина. — Что нам стоило к столу подойти? Записку мы бы сразу заметили. А теперь, кто знает, что он там написал?

— Может, в содеянных преступления каялся? — Степа, несмотря на заверения Петра Игнатьевича в том, что Васильев в силу слабости характера не был способен убить человека, продолжала настаивать на своей версии.

— Степочка, теперь мы этого никогда не узнаем, — подлила масла в огонь Алина. — Может, от сознания собственной никчемности он на себя руки наложил? Или какая давняя вина ему жить не давала?

— А может, и не давняя.

— Вот именно. С чего бы ему умирать?

— Постойте, — перебила я Алину и Степу, — вы слышали, что сказал Петр Игнатьевич. Васильев не мог убить человека.

— А ты поверила! — фыркнула Алина. — Для Васильева моя квартира — малая родина. А за Родину и убить не грех.

— Алина, ну уж ты совсем! Несешь что ни попадя!

— Почему? Я тоже так считаю, — призналась Степа. — Убил, а потом совесть замучила.

— Нет, девочки. Петр Игнатьевич с ним работал. Он видел Васильева каждый день, он знает, о чем говорит.

— Вот! Он с ним работал, а убил Васильев до того, как прийти работать в морг.

— Ты сейчас о гибели Аркадия?

— Ну да. Потом у Васильева развился комплекс вины, и на людях он выглядел этаким агнцем.

— А как быть с Наташей? — напомнила я. — Ты ведь ее смерть тоже приписывала Васильеву?

— Ну мало ли что на Васильева нашло? Например, вспомнил давнюю обиду, — пришла на помощь Степе Алина.

— Нет, что-то тут не так, — продолжала я сомневаться.

Нашу дискуссию прервал Петр Игнатьевич. Он появился в дверях и, показывая на нас взглядом, сказал позади идущему собеседнику:

— Вот эти женщины нашли Васильева, — и, опережая вопрос, добавил: — Они у нас не работают. Пришли к Васильеву, чтобы пригласить сотрудничать с похоронным бюро «Последний приют». Я ничего не напутал?

— Нет, — растерянно произнесла Степа и изменилась в лице, увидев показавшегося из-за спины Петра Игнатьевича полицейского.

Я повернула голову. В кабинет входил… Догадайтесь с первого раза, кто это был?

Капитан Воронков.

Узнав нас, Сергей Петрович остановился как вкопанный. От удивления его круглая физиономия вытянулась в овал, а глаза беспомощно стали нас пересчитывать. Он никак не ожидал застать здесь меня, Алину и Степу в придачу. Мне даже стало смешно — приехал товарищ на труп, а встретился с давними знакомыми, живыми и здоровыми. Наверное, в этот момент мысли в голове у капитана были совершенно дикие. Третий труп за неделю, и всегда рядом мы. Было бы просто совпадение — куда ни шло, но нас представляют свидетелями и, что уж совсем странно, работниками похоронного бюро. Самое время подумать, а не эти ли дамы находят клиентов и помогают им в лучшем виде отправиться на тот свет.

Лицо Воронкова стало набирать цвет, приобретая багровые оттенки.

— Как это понимать? — с раздражением спросил он и почему-то уставился на меня, как будто в нашей компании главная я, и зачинщиком идиотских идей тоже являюсь я. — Какое такое похоронное бюро?

Я ничего не ответила, только пожала плечами и перевела взгляд на Алину. Она придумала похоронное бюро, пусть теперь и объясняется с Воронковым. Алина молчать не стала, набрала полную грудь воздуха и дерзко выпалила:

— «Последний приют». А что? Бизнес как бизнес, не хуже других.

Алинин ответ Воронкову не понравился.

— Так, так, так. Значит, вы теперь занимаетесь похоронными услугами? Давно? Можете не отвечать, сам догадаюсь. Вот что, милые дамы, настало время обстоятельно с вами поговорить. Я вас задерживаю, сейчас проедем в отделение.

— Не имеете права! — завопила Алина.

— Имею, Алина Николаевна, имею. И вам, в прошлом юристу, хорошо известны права правоохранительных органов. Посидите у меня суток трое, я вас допрошу, а потом видно будет. Слишком уж часто я встречаю вас в последнее время. Как самоубийство, вы тут как тут.

— Не хотите ли сказать, что это мы инсценируем самоубийства?

— А почему бы и нет? Бизнес как бизнес — повторил Алинины слова Воронков. — Сначала кокнуть, а потом к родственникам с соболезнованиями и перечнем услуг.

— Да как вы можете?! — возмутилась я, хотя и предполагала, что именно так подумает Воронков.

— Могу, Марина Владимировна, могу.

Воронков высунул голову в коридор и крикнул своему напарнику:

— Коля, у нас все?

— Все.

— Тогда труп оставляем здесь — не везти же его из морга в морг — и едем. Дамы, подъем. Прошу оставить всякую мысль о побеге.

Петр Игнатьевич проводил нас изумленным взглядом, он мало что понимал в происходящем. Единственно, что он из всего уразумел, — с капитаном полиции у нас если не дружба, то давнее знакомство. Причем такое давнее, что мы успели друг другу надоесть. Иначе как объяснить тот факт, что Воронков нам совсем не обрадовался.

Нас усадили в полицейский фургон и отвезли в отделение. По лестнице мы поднялись на второй этаж.

— К вам идти? — для порядка спросила Алина и, не спрашивая дороги, знакомым коридором устремилась к кабинету Воронкова.

Да и зачем спрашивать, если и она, и я, и даже Степа успели побывать «в гостях» у Сергея Петровича? Какой смысл скрывать — было дело, в свое время мы помогли полиции раскрыть группу контрабандистов. Тогда мои подруги познакомились не только с Воронковым, но и с его непосредственным начальником Соколовым Борисом Игоревичем, а Алина вообще завела дружбу с генералом полиции.

Вот так, а сейчас нас под конвоем вели в кабинет на допрос. Какой же неблагодарный этот Воронков, добра не помнящий.

— Прошу, — Воронков распахнул перед нами дверь. — Проходите, усаживайтесь, чувствуйте себя как дома.

— Кстати, о доме. У нас скоро дети должны из школы прийти. Мы теперь матери-одиночки, одни детей на ноги ставим, — вспомнила Алина. — Покормить надо, уроки проверить, спать уложить тоже надо. Весь день в беготне и проходит. Так что вы долго нас не задерживайте, нам некогда с вами рассиживаться.

— Вы, Алина Николаевна, на жалость не давите. Когда вы отсюда уйдете, зависит только от вас. Расскажете все как на духу — уйдете с миром. Нет — оформим задержание на трое суток.

— Как так на трое суток? За нами никакой вины нет, — забеспокоилась Степа.

— Проверим, — ехидно улыбнулся Воронков. — Если нет — принесем извинения. Через три дня. Торопиться у нас некому, денег платят мало, работников не хватает, а работы… — Сергей Петрович, не прекращая улыбаться, провел ладонью по шее. — Так что колитесь, пока никуда не влипли. Или уже влипли?

— Да никуда мы не влипали!

— Тогда внимательно вас слушаю. Почему я вас вижу уже в третий раз? Как труп, так и вы.

Мы переглянулись. Я такая, что все бы рассказала Сергею Петровичу. Степа сомневалась — ей хотелось самой во всем разобраться. Алина ерзала на стуле, выгадывая про себя, как сделать так, чтобы ее действия и логику мышления Воронков оценил по достоинству.

— Хорошо, — Алина придала своему лицу глубокомысленное выражение. — Я согласна сотрудничать с правоохранительными органами, только не думайте, что я вам буду помогать безвозмездно.

Капитан присвистнул, покачал головой и удивленно посмотрел на меня, как бы спрашивая: «Давно ли с Алиной такое умственное расстройство?» Я ответила взглядом: «Временами, бывает и хуже».

Воронков откашлялся, вытер платком лоб, подавил в себе желание съязвить и со всей серьезностью спросил:

— Вы, Алина Николаевна, располагаете определенной информацией и что-то требуете взамен?

— Именно, — Алина довольно улыбнулась и гордо кивнула мне и Степе, мол, вот так-то надо вести дела.

— И что же вы от меня хотите? Деньги, грамоту, часы?

— Часы?! От вас дождешься! — фыркнула Алина. — Нет. Я вам отчитываюсь в проделанной работе, а вы мне взамен говорите, что написал в предсмертной записке Васильев.

— Так я и думал, — Воронков устало откинулся на спинку стула. — Если речь идет о проделанной работе, значит, наши встречи не случайны.

— Ну, каков будет ваш ответ? — поторопила Алина Воронкова. — Дети скоро из школы придут.

Воронков, сидя за столом, крутил в пальцах ручку, с сожалением поглядывал на нас и думал: откуда такое счастье в нашем лице свалилось на его бедную голову. Что там они еще откапали?

Дверь отворилась, на пороге появился Соколов Борис Игоревич, непосредственный шеф Воронкова.

— Сергей, ты занят?

— Да вот, — Воронков не стал комментировать, только кивком головы показал на нашу троицу.

— Ого! — удивился Соколов и прошел в кабинет. — Кого я вижу? Стефания Степановна, и вы здесь? Погостить к родственникам приехали?

— Как же! Приехала помогать в расследовании. Глаза бы мои их не видели, — не настолько тихо, чтобы все не услышали, пробурчал Воронков.

— Так нельзя, — одернул капитана Соколов. — Такие милые дамы. Красивые, интеллигентные. Сергей Петрович, я бы всю жизнь с такими женщинами общался, только мне все больше попадаются воровки, убийцы и проститутки.

— Милые? Это да! Третий раз приезжаю по вызову и рядом с трупом застаю эту милую троицу.

— Не может быть! — не поверил Соколов.

— Еще как может. А знаешь, Борис Игоревич, где они теперь работают?

— Нет, — продолжая подыгрывать капитану, Соколов округлил глаза.

— Похоронное бюро. «Последний приют».

— Да ты что! А вроде бы они на туризме деньги зарабатывали?

— А теперь на мертвых. Должно быть, это более прибыльный бизнес, — продолжал издеваться над нами Воронков.

— Ни в каком похоронном бюро мы не работаем, — не выдержала я.

Воронков тут же оживился:

— А почему вы так представились Петру Игнатьевичу? Не стыдно врать пожилому человеку? Признавайтесь, зачем приехали в морг?

— Борис Игоревич, прекратите этот беспредел, — взвизгнула Алина. — Что, зачем, почему? Если мы так представились, значит, на то у нас были причины. И вообще, я хочу сделать заявление. Капитан Воронков грозился нас посадить на трое суток. Прошу мое заявление зафиксировать.

— Сергей Петрович, все так? — Соколов неодобрительно посмотрел на Воронкова.

— Из лучших побуждений. Чтобы с мыслями собрались, — пояснил свои замыслы капитан.

— Тогда правильно, — согласился с подчиненным Соколов и развел перед Алиной руками.

— Но потом мы с Алиной Николаевной нашли компромиссное решение. Так сказать, взаиморасчет. Или вы берете свои слова обратно? — посмеиваясь, спросил Сергей Петрович.

Алина хмурила лоб и думала над тем, а не поискать ли защиты у генерала: «Вызвать генерала или нет? Ну, пожалуюсь я генералу, напишу заявление, что тогда? Воронков скажет, что пошутил, и содержание предсмертной записки разглашать откажется. Он такой. И генерал не поможет — закон есть закон».

Взвесив все за и против, Алина наконец сказала:

— Договор остается в силе.

— А что ты, Сергей Петрович, пообещал?

— Да вот, санитар в морге покончил с собой. Оставил предсмертную записку. А госпожа Блинова непременно хочет знать, почему ему не жилось на белом свете.

— Ну так скажи, — разрешил Соколов. — Что нам жалко удовлетворить любопытство хорошего человека?

— Лады. Рассказывайте, Алина Николаевна. — Воронков подпер голову ладонью и выжидающе посмотрел на Алину.

— Я? Нет, не пойдет. Только после оглашения записки.

Соколов кивнул, мол, давай, оглашай, раз пообещал, и уселся напортив Алины.

— Как скажете. — Воронков открыл черную папку, достал лист бумаги и начал читать: — «Я, Васильев Александр Геннадьевич, больше не могу и не имею права жить, на моей совести три загубленные жизни. В моей смерти прошу никого не винить. Простите меня, люди». Число и подпись.

— Ха! Ну, что я вам говорила? — завопила Степа. Она вскочила со стула и бросилась с объятиями к Воронкову. — Спасибо, дорогой Сергей Петрович, спасибо. Теперь Алина может спать спокойно. Я с самого начала знала. Это он, Васильев! Больше некому!

Степа подлетела к капитану и на радостях чмокнула его в щечку. Воронков испуганно отпрянул от моей темпераментной родственницы, не удержался и вместе со стулом упал на пол. Степа бросилась его поднимать с пола, зацепила графин с водой, стоявший на столе. Графин повалился набок, окатив водой Воронкова.

— Степа, остынь! — закричала я, опасаясь, что следом за графином на капитана упадет настольная лампа.

Алина, затаившая обиду на Воронкова, видя, как разворачиваются события, крикнула со своего места:

— Степа, вперед!

Степа протянула руку, чтобы помочь пострадавшему подняться, и все же свалила лампу на голову Воронкову.

— Хватит. Отойдите от меня, — взмолился Сергей Петрович, потирая рукой ушибленное место.

— Сергей Петрович, простите, я не хотела, честное слово, — горячо каялась Степа.

— Верю, верю, только сядьте на свое место.

Воронков поднялся с пола, снял с себя свитер и отжал воду на пол.

— Досталось тебе, — посочувствовал Соколов.

— Досталось. А ты говоришь, милые дамы. Это не дамы, это сто процентов убытка. Никогда не знаешь, чего от них ожидать. С ними даже разговаривать опасно. А если уж решился на разговор, то лучше его вести в маске и бронежилете.

— Вот вам и вся благодарность, — обиженно отозвалась Алина. — Мы им собирались глаза на преступления раскрыть, а они называют нас стопроцентным убытком. Не хотите — как хотите. Девочки, за мной. — Алина решительно поднялась со своего места.

— Вы куда? В камеру? — вдогонку злорадно спросил Воронков.

— С какой стати?

— Вас застали рядом с трупом. Теперь вы у нас подозреваемые в убийстве.

— Какое убийство? Мужик сам наложил на себя руки и предсмертную записку оставил.

— Ничего подобного. Записку мы сейчас отправим на экспертизу. И если эксперт подтвердит, что записка была написана Васильевым, а не кем-то другим, тогда можно будет говорить о самоубийстве. А пока, извините, в камеру. Но… поскольку мы с вами, Алина Николаевна, договаривались, а для меня уговор дороже денег, я хочу вам дать еще один шанс. Итак, мы с Борисом Игоревичем вас слушаем.

Алина скрипнула зубами, будь ее воля, она бы и рта не раскрыла.

— Алина, не обижайся на них, расскажи, — попросила Степа, все еще чувствуя себя виноватой перед Воронковым.

— Алина, давай все как есть рассказывай, — поддержала я Степу. — Облегчим жизнь полицейским. Пусть не думают, что мы только стирать и гладить умеем.

— Ну, если только так, — кокетливо согласилась моя подруга. — Слушайте. Я давно хотела улучшить свои жилищные условия…

И Алина со всеми подробностями рассказала, что с ней произошло за последнюю неделю: как ее ночью стали преследовать странные звуки, как она заподозрила, что с квартирой что-то не так, как захотела спросить об этом прежнюю хозяйку и как нашла ее в ванной с перерезанными венами. Разумеется, во всей этой истории Алина отводила мне ничтожную роль, взяв на себя функции главного генератора идей и координатора наших действий. Оказывается, это она переговорила с соседями, выяснила, кто прежде жил в ее квартире, и вышла на след Васильева.

Степа обиженно пыхтела, но Алину не перебивала, а та без зазрения совести учила профессиональных сыщиков умению распутывать, казалось бы, самые хитрые и бесперспективные по раскрываемости преступления.

— Вот, пожалуй, и все. Вам только осталось списать на Васильева доведение до самоубийства гражданки Поповой и смерть Зацепиной.

— А кто же третий?

— Кто? Наверное, Васильев имел в виду умершего у него на столе пациента. Или… — у Алины широко раскрылись глаза, так что я даже хотела подставить ладони на тот случай, если они у нее от радости выпадут из орбит. — Да, именно так и было! Васильев утопил своего друга, Аркадия Долина. А Зацепина догадалась, за это и поплатилась. Тогда пациент не в счет.

— Я первая об этом догадалась, — не сдержалась Степа, видя, как Алина откровенно ворует ее идеи.

— О господи, Санта-Барбара какая-то, — Соколов схватился за голову и, чтобы скрыть на лице улыбку, отвернулся к окну.

— Что, господи? Жаль, что Васильев так и не предстанет перед судом, — с сожалением сказала Алина. — А вы: «О господи!»

— Вы можете подтвердить, что Васильев был знаком с Людмилой Поповой? — вернулся к теме Воронков.

— Вам нужны доказательства их знакомства? Нет, прямых доказательств у меня нет. Но, надеюсь, вы сами соберете нужные вам доказательства. Мы и так за вас всю черновую работу сделали — остались сущие пустяки. Мой вам совет: нужно быть порасторопней. Побеседуйте с соседями, сослуживцами. А нам, знаете ли, тоже есть чем заняться. Если мы каждый раз на добровольных началах будем помогать полиции, то с голоду помрем. Вы ведь за нас нашу работу не сделаете? Правда, капитан Воронков?

Обидевшись на капитана, Алина говорила с ним пренебрежительно, даже нагло, пытаясь всячески его унизить.

— У вас все? — сквозь зубы прошипел Сергей Петрович.

Глаза его сверкали хищным блеском, если бы не Соколов, он бы в долгу не остался, набросился на Алину коршуном и разорвал бы на мелкие кусочки. Что ж, Алина может довести человека до белого каления. Иной раз она перегибает палку и, сама того не замечая, обижает человека. И не ждите от нее извинений. Если ей намекнуть, что она кого-то оскорбила, пусть даже ненароком, Алина сделает круглые глаза и скажет: «Разве можно обижаться на правду?» — и тут же забудет об инциденте.

Так и в этот раз.

— Мы можем идти? — как ни в чем не бывало спросила Алина.

— Да, идите. Вы очень помогли следствию, — поблагодарил Соколов.

А Воронков так и остался сидеть за столом, раздавленный неоспоримыми, с точки зрения Степы, доказательствами вины Васильева и обвиненный в нерасторопности Алиной. Наверное, из нас троих только я мысленно пожалела капитана.

Глава 27

— Ну, как мы их сделали? — хвастливо спросила Алина, стоя на ступеньках районного отделения полиции.

— Уже мы? — переспросила я.

— А что такое? Ты чем-то недовольна?

— Да, недовольна! И знаешь, что мне не нравится?

— Что тебе не нравится? Дело, считай, закрыто. Полиции оказана посильная помощь. Им только надо подняться со стула и ринуться в бой. Что с тобой? — Алина реально не понимала, что меня так взбесило.

— А то, что это я все выяснила о прежних жильцах. Степа вычислила Васильева. А ты наш общий труд присвоила.

— Нашла на что обижаться. Мелочи! Господи, теперь-то какая разница? — отмахнулась от меня Алина в свойственной ей манере. — Главное, что преступник уже не в состоянии кого-то побеспокоить. Поехали домой, дети скоро из школы придут. Я после вчерашнего случая побаиваюсь их оставлять без присмотра. Эх, наконец-то уберу в квартире и заживу как белый человек.

Алина мечтательно возвела глаза к небу и сладко втянула в себя пахнущий весной воздух.

— Ты сначала с крысами разберись, — опустила я подругу с небес на землю.

— Ой, и правда, там Виктор, наверное, уже хитрый прибор принес, а мы тут стоим, языками чешем. Быстрей домой.

Быстро домой мы все равно не попали. Поскольку нас привезли в полицию на служебной машине, то нам еще предстояло забрать с больничной автостоянки Алинин «Опель».

Степа предложила Алине съездить за машиной самой, но та наотрез отказалась, сославшись на то, что одной ей ехать в больницу скучно.

— Алина, ну зачем нам всем трястись в такси? Поезжай одна, а мы со Степой пройдем пешком. Тут недалеко.

— Нет, если вы меня обвиняете в присвоении общего труда, значит, и сами не должны отлынивать от работы. Утром вместе садились в машину? Вместе и должны приехать. А то как получается? Кататься любите, а саночки возить только мне приходится. Как у вас только язык повернулся сказать мне, будто я ничего не сделала? Да если бы на мне Васильев не споткнулся, на его совести было не три загубленных души, а куда больше. Я жизнью рисковала, здоровье подорвала, в больницу попала, а вы…

— Поехали, если ты считаешь, что Васильев на тебе споткнулся. Действительно, к чему спорить? — Я, привыкшая уже к Алининым манипуляциям, махнула на нее рукой. Противоречить ей — дело бесполезное. Она любую пословицу переиначит на свой лад.

Забрав со стоянки машину и вернувшись домой, мы застали детей во дворе. Но не одних — рядом с Аней и Саней стояла Вероника Алексеевна. Она вышла на прогулку с Пуфиком и, пока пес бегал по своей нужде, чтобы не было скучно, песочила наших детей.

— Дети, собаки и кошки такие же живые существа, что и мы с вами, — поучала она. Кто бы спорил? — Им скучно сидеть взаперти в четырех стенах. Сами гуляете, возьмите на прогулку и четвероногих друзей. Я иду в магазин, Пуфик — со мной. На почту — Пуфик рядом. А то что же получается? С утра все разбежались, и начинается: кот мяукает, собака лает. Сумасшедший дом! Такого, как сегодня, никогда не было.

— Тетенька, это все из-за крыс. К нам сегодня ночью несколько штук забежало. Вот такущих, — Санька широко развел руками. — А так они обычно себя тихо ведут.

— Помню я о ваших крысах. Помню! А вашим матерям, похоже, до сих пор до них нет никакого дела. Полдня прошло, а они до сих пор ничего не предприняли. Сегодня же в санстанцию позвоню. Нужно провести зачистку квартир. Крыса, чтоб вы знали, самое опасное животное. Не приведи, господи, ко мне еще забегут. Сегодня же позвоню в санстанцию.

— Вероника Алексеевна, не звоните. — Я со спины подошла к соседке. Она не заметила нашего приближения и вздрогнула от неожиданности.

— Ой! Вы? Что же вы так крадетесь?

— Простите, я не хотела вас испугать. Вероника Алексеевна, не звоните никуда, нам сегодня должны принести прибор, от которого все крысы разбегутся, ни одной в доме не останется.

— Что ж это за прибор такой? — хмыкнула Вероника Алексеевна. — Мариночка, вы не верьте рекламе, в рекламе и не такое пообещают. Послушайте пожилую женщину, лучшее средство от грызунов — «Крысомор», и только «Крысомор».

— Нет, реклама здесь ни при чем. Нам этот прибор посоветовали знающие люди. Это специальный ультразвуковой генератор, который издает определенные ультразвуковые колебания. Как только генератор включают в электрическую сеть, у животных начинается паника, они бегут из квартиры, как с тонущего корабля, и никогда уже туда не возвращаются.

— Было бы сказано. А кот с собакой с крысами не сбегут? Могу их на время к себе взять, — предложила Вероника Алексеевна.

«Все-таки Алинина соседка женщина незлобная, хотя и слишком уж приставучая», — подумала я о Веронике Алексеевне.

— Спасибо за приглашение, но мы сегодня все переночуем у меня.

— Как хотите, из лучших побуждений вам предлагаю.

Дома нас ждали. На звук поворачивающегося в замочной скважине ключа к двери подскочил Бобби. Не скрывая радости, первым делом он бросился к Ане, встал на задние лапы, хотел лизнуть ее в лицо, но не достал и обслюнявил куртку.

— Бобби! — взвизгнула Аня. — Сколько раз тебе говорила, когда раздеваюсь, ко мне не лезть.

Потягиваясь со сна, к порогу важно вышел Ромка. Он миролюбиво мяукнул и теплым боком потерся об Алинину ногу.

По паркету зацокали маленькие лапки, и из коридора, ведущего в кухню, выплыла одна из наших ночных знакомых, жирная крыса. Она сверкнула на нас глазками-пуговками, удовлетворила свое любопытство и опять скрылась в направлении пищеблока.

— О боже! — вскрикнула Алина. — Когда я буду жить спокойно? А ты, Роман Вадимович, куда смотришь? По твоей территории бродят крысы, а ты и в ус не дуешь. Другой кот давно бы задушил непрошеную гостью. Стыдно, Ромка, стыдно. Как я погляжу, зря я тебя «Вискасом» кормлю. Все природные инстинкты этим суррогатом вытравила.

Ромка, обидевшись, фыркнул, выгнул спину и грациозно удалился в Санькину комнату досыпать.

— За мной, — скомандовала Степа.

Схватив по пути веник, она на цыпочках направилась в кухню. Мы с Алиной пристроились за спиной мужественной Степы. Картина, которую мы увидели, потрясла нас до глубины души. Даже я со своим богатым воображением не могла ничего подобного себе представить. Рядом с Ромкиной миской сидело все крысиное семейство: большая крыса, крыса чуть поменьше и крысенок-подросток. Очаровательная троица мирно похрустывала кошачьим кормом и мало обращала на нас внимания.

— Вот наглючие твари! — взревела Степа и запустила в миску веником.

Корм вместе с крысами разлетелся по кухне. Крысенок пискнул и нырнул под шкаф. Мамаша последовала за ним. Большой крыс оскалился на нас, но долго задерживаться не стал, поспешил вслед за семьей укрыться от греха подальше или, если быть точными, не от греха, а от Степиного веника.

— И как их теперь оттуда достать? — Степа подняла веник, наклонилась и заглянула под шкаф. В темноте она увидела три пары сверкающих ненавистью крысиных глаз.

— Ты их не достанешь, — остановила я Степу. — Я сейчас схожу к Виктору. Если он принес генератор, собираемся домой. Не принес, все равно собираемся и переезжаем. Я с крысами жить не буду!

Алина молча кивнула.

Виктор был дома.

— Спасайте! — вместо приветствия сказала я. — Крысы вконец обнаглели. Уже с Ромкиной миски едят. Совершенно одомашненные твари — «Вискас» жрут.

— Правда? — не поверил Виктор.

— Правда. Вы прибор принесли?

— Да, пожалуйста, — Виктор протянул мне картонную коробку с надписью «Ультразвуковой генератор «Барьер». — Когда будете уходить, включите. Для стойкого эффекта включите сразу на несколько суток. Это чтобы наверняка.

— Виктор, а к соседям крысы не перебегут?

— Нет, к соседям не перебегут, можете не переживать. Крысы наш дом вообще покинут. Когда мой друг на даче этим прибором воспользовался, мыши и крысы не только с его участка удрали, но с полей близлежащего колхоза.

— Дай-то бог.

— Не сомневайтесь. Проверенная штука.

Поблагодарив, я ушла.

— Поголовная эвакуация! — возвестила я, перешагнув порог квартиры. — Собираемся. Дети, уроки будете дома учить.

— Взяла? Покажи это чудо света. — Алина шагнула ко мне и выхватила из рук коробку. — Надо же, какой маленький! Только в сеть включить, и крысы побегут? Давай попробуем?

— Алина, генератор действует на психику. Я за тебя опасаюсь, как бы рецидива не случилось.

— Обидеть хочешь? — насупилась Алина.

— Я ничего плохого не имела в виду, — поторопилась я заверить Алину в чистоте своих помыслов. — Ты за последнее время столько всего перенесла. Не стоит искушать судьбу. Будем уходить, включим.

— Ради эксперимента на одну секундочку, — взмолилась Алина.

Не дожидаясь ответа, она вытащила из коробки прибор и воткнула шнур в розетку. Тотчас раздался противный звук, вначале напомнивший мне рев бормашины, потом звук плавно перешел в скрежет, как будто кто-то взял в руки нож и стал им водить по краю фарфоровой тарелки. Постепенно скрежет достиг запредельных для человеческих ушей частот, терпеть его стало невозможно, я схватилась за голову и закричала на Алину:

— Сейчас же выключи!

— Не соврал сосед — на психику действует. О, как тебя повело, — наблюдая за моей реакцией, спокойно сказала Алина.

Выключать прибор она не торопилась. Надрывно заорал Ромка, заскулил Бобби. Высунули из комнаты головы наши дети. Примчалась Степа с веником. А Алина все еще наслаждалась пронзительным, режущим по ушам ультразвуком, исходившим от генератора «Барьер».

— Выключи немедленно! — Степа вырвала из Алининых рук адскую машинку и выдернула шнур из розетки.

Оглушенная тишиной, я минут пять приходила в себя.

— Мама, что это было? — спросила Анютка. — Бобби чуть было в окно не выпрыгнул.

— Ультразвуковой генератор, — отдышавшись, ответила я. — Не знаю, как крысам этот звук, а мне действительно от него стало не по себе. Как бы соседи вместе с крысами не разбежались.

— Не разбегутся, здесь стены знаешь какие? А нервишки у тебя, Марина, никудышные. Может, обратишься за помощью к Веронике Алексеевне? Она тебе больницу присоветует, — хихикнула Алина и пошла собирать вещи.

— Просто этот прибор на больные головы не действует, — в отместку бросила я вдогонку Алине и тоже пошла собираться.

Через полчаса Саня вынес в прихожую знакомый мне чемодан. Следом за сыном Алина подтянула к двери свой неподъемный баул.

— Вы куда собрались? — осторожно спросила я, заподозрив в Алининых действиях какой-то подвох. — Прибор нужно оставлять не более чем на двое суток. Иначе можно экологию нарушить, птички за окнами перестанут гнезда вить, бабочки из коконов не вылетят, — на ходу придумала я.

— Скажи еще, что тараканы вымрут и моль подохнет! Марина, можешь не переживать, мы с Санечкой только на две ночи.

— А зачем два чемодана с собой тащить? — не поверила я Алине.

— Марина, напоминаю тебе, я человек обязательный и предусмотрительный, мало ли что мне может у тебя понадобиться. Скажем, захочется мне сделать себе маникюр, а у меня все с собой: и ножнички, и пилочка. И кремами твоими я не собираюсь пользоваться, зачем подругу подвергать ненужным тратам?

— Если у тебя чемодан забит кремами, можешь не надрываться, я тебе, так и быть, свой дам.

— Там не только крем, еще пижама, халат, тапочки и теплое пальто на тот случай, если завтра резко похолодает.

— С каких это пор ты стала такая предусмотрительная? — спросила я, все еще сомневаясь, что Алинино пребывание в моем доме ограничится одной или двумя ночами.

— Я всегда была такая, только ты одна этого никогда не замечала. Вспомни, когда я берусь за дело, я продумываю каждую мелочь, и это дело всегда приносит нам выгоду. Не говоря уже о том, что своим бизнесом ты обязана исключительно мне.

Что верно, то верно — Алина носом чует, на чем можно сделать деньги. За последний год она открыла пять свежих курортов, которые возымели бешеный успех у пресыщенной заграницей публики. Но при этом Алина не забыла о себе и своей семье, выбив у владельца отеля, ставшим с ее легкой руки самым посещаемым, бесплатные апартаменты на целый месяц.

— Скромная ты моя, что бы я без тебя делала?

Вскоре в прихожей столпились все взрослые, дети и животные, имевшие разрешение на проживание в этой квартире. Включить адскую машинку было поручено Степе. Я включать наотрез отказалась. Алина тоже как-то не слишком рвалась. Дети хотели, но им отказали, поскольку я на собственной шкуре убедилась, генератор — штука опасная, от его ультразвуковых колебаний с ума сходишь на счет «раз».

— Вперед, — скомандовала Алина и первой перешагнула порог квартиры.

Степа пошла на кухню включить генератор, а все остальные направились к выходу. Аня вывела Бобби. Санька вынес кота. Ну и я с детским чемоданчиком вышла на лестничную площадку.

Дети побежали вниз, а мы с Алиной остались ждать Степу.

На этот раз Вероника Алексеевна поднималась снизу. Пуфик пыхтел и тянул хозяйку за собой. Поравнявшись с нами, Вероника Алексеевна остановилась передохнуть.

— Я гляжу, вы уезжаете.

— Да, — ответила я за Алину, поскольку вопрос как владелице квартиры предназначался ей.

— Надолго?

— Пока все крысы не передохнут, — пробурчала Алина, отдала мне ключи и, не дожидаясь Степу, пошла вниз по лестнице.

— Это как понять? — Вероника Алексеевна посмотрела вслед Алине.

— Надеюсь, послезавтра квартира будет пустая, — донесся уже со второго этажа голос Алины.

— Невежливая у вас подруга, — соседка укоризненно покачала головой и посмотрела на меня так, будто в Алинином поведении виновата исключительно я.

— Простите ее, она в последнее время себя плохо чувствует.

— Это неудивительно, я же говорила, что ее рано выписали. А что это за звук? — Вероника Алексеевна прислушалась к завыванию из-за нашей двери.

Ни толстые стены, ни дубовая дверь не могли скрыть неприятный до скрежета зубов звук генератора. Я испугалась, что соседка сейчас возмутится и запретит использовать этот прибор в жилом доме, но она только спросила:

— Пылесосит кто-то? Или радио играет? Никак не разберу. Я, Мариночка, с годами совсем глухой стала, многого уже не слышу.

Я кивнула:

— Ага, радио играет. Страшно квартиру сейчас без присмотра оставлять. Вот мы и решили оставить работающий приемник.

Из квартиры с выпученными глазами выбежала Степа.

— Уфф! Крыша от этих звуков едет, — выпалила она, но, увидев Веронику Алексеевну, придала лицу приветливое выражение. — Надеюсь, мы соседей не очень побеспокоим?

— Да хоть до утра пусть горлопанит. Через такие толстые стены, как у нас, все равно ничего не услышать.

Глава 28

Только перед сном Анюта вспомнила, что забыла в Алининой квартире тетрадь по английскому языку с сочинением, которое непременно нужно мне сегодня проверить, а ей завтра сдать учительнице.

— Мама, что мне делать? Если я завтра не сдам сочинение, Галина Францевна с меня голову снимет.

— Не придумывай, очень милая женщина, она на это просто не способна, хотя вы иной раз того заслуживаете.

— Ага, ты ее плохо знаешь, ей не объяснишь, что я вчера забыла тетрадку с сочинением на другой квартире, а мама, моя родная мама… — на этом месте Анюта всхлипнула и возвела к потолку полные слез глаза. Где она только научилась такому притворству?

— Так что твоя мама? — спросила я, иногда хочется знать, что о тебе думает твой ребенок.

— Не захотела возвращаться за плодом моего кропотливого труда. Я это сочинение все воскресенье писала, до умопомрачения, до чертиков в глазах, не разгибая спины. Мозоли на руках набила, — продолжала роптать на судьбу Аня.

— Ань, ну что ты такое говоришь? Я что-то не помню, чтобы ты вообще делала в воскресенье уроки. Вы с Санькой ходили в кино.

— Я и там, в кино, о сочинении думала.

— Потом вас папа повел в «Макдоналдс», — вспомнила я.

— Какая разница? Я и там сочиняла.

— Тогда при чем здесь мозоли на руках?

— Ты понимаешь все буквально, а завтра мне Галина Францевна пару влепит, и ты же сама будешь меня за это ругать. Что за жизнь у ребенка? — Анюта тяжело вздохнула. — Врагу не пожелаешь. Круговая засада. Двадцать четыре часа в сутки находишься под артиллеристским прицелом. В школе учителя наседают, дома родители… Никакой жизни.

Анюта горестно обхватила руками коленки, совсем как Аленушка на картине Васнецова, оплакивающая братца Иванушку. Волосы распущены, слезинка на щеке, носик подозрительно красный. Мне отчего-то так стало жалко дочь, что я решила вернуться в Алинину квартиру за тетрадкой. Но было уже без пяти десять, одной выходить из дома в темноту не хотелось — я пошла искать компанию.

Степа уже спала. Она вообще у нас «жаворонок», рано ложится, рано встает. Будить я ее не стала — пусть спит.

Алина лежала на диване перед работающим телевизором. На экран, где прыгала юная певичка, она не смотрела, без интереса листала дамский журнал. То есть отвлечь ее от чего-то серьезного я не могла. Я понадеялась, что она не откажется отвезти меня за тетрадкой.

— Алина, давай съездим к тебе домой, — предложила я.

— Только что оттуда, — не отрываясь от журнала, пробурчала Алина.

— Понимаешь, Аня забыла тетрадь с сочинением, а завтра ее нужно сдать. Ребенок переживает, заснуть не может.

— Да брось ты. Тетрадку забыла, главное, чтобы голова на месте была. Подойдет к учительнице, объяснит. С кем не бывает?

— Ты говоришь так, потому что это не касается твоего ребенка!

— У моего ребенка вообще крыса полтетрадки сгрызла. Ему переписывать пришлось.

После упоминания о крысах я еще больше разволновалась. А вдруг они никуда не убежали и сейчас, в эту минуту, доедают Анино сочинение. Я взмолилась:

— Алиночка, ну поехали? Пять минут туда и обратно. Ребенка жалко.

— Не могу я никуда ехать! — замахала на меня руками Алина. — Кто за ужином уговаривал меня выпить за упокой души Васильева и счастливое избавление квартиры от крыс и прочей нечисти? Как я сяду в нетрезвом состоянии за руль?

И правда, как я могла забыть? За ужином Степа достала домашнее вино и предложила выпить, только не за помин души Васильева и не за избавление от крыс, а за то, чтобы сегодня все Алинины неприятности забылись как страшный сон. И Алину никто не уговаривал, она не отказывалась и с удовольствием поддержала Степину инициативу. А теперь ей лень оторваться с дивана, и она утверждает, что мы ее споили.