– Мне даже говорили, что я похожа на библиотекаря, – натянуто улыбается Джулс, пытаясь разрядить обстановку. Как-то она пошла на свидание с одним парнем – вот он-то и назвал ее страстной библиотекаршей, похожей на тех, кого можно увидеть в порно. Парень хотел сделать комплимент, но Джулс обиделась.

Джемма кивнула и ласково улыбнулась. Поверила. Все-таки вру я мастерски.

– Даю голову на отсечение, ты все обо мне узнала, – поддразнивает ее Адам, явно пытаясь сгладить ситуацию.

Выйдя из кабинета новой начальницы, я, ни на кого не глядя, направилась к столу, включила компьютер и намеревалась полностью погрузиться в работу. После разговора не хотелось смотреть в глаза ни своей команде, ни тебе.

«Да, здесь мне нет равных». Джулс сдается.

— Ну, как прошло? — вдруг спросила ты, не прекращая с огромной скоростью печатать.

– Ты меня раскусил. Я не только собрала информацию о тебе, но и распечатала статьи о твоих работах, интересовалась карьерой, выяснила, в какой видеопрокат ты любил ходить в детстве… – Все так и есть, правда, Джулс пытается обратить все в шутку. Она берет со столешницы грязное кухонное полотенце и вытирает руки. – А теперь к этому списку добавились неоспоримые доказательства, что домохозяйка из тебя никудышная. – Джулс указывает на стопку мокрых тарелок возле раковины.

Будто мы сто лет знакомы. Будто ты мне ровня. Кем ты себя возомнила? Думаешь, спасла от безработицы и нищей старости? Тетя купила журнал, теперь все можно? Знаешь, Лили, некоторые вещи не покупаются.

Солнечный луч падает на лицо Адама, и в его глазах вспыхивают озорные искорки.

— Почему же вы не сказали, что у вас такая чудесная тетя? — громко откликнулась я. — Дайте мне несколько минут собраться с мыслями, обсудим, как вы можете помочь Азифу с поиском информации.

– Правда? Откуда у тебя эта засекреченная информация?

— Я бы сначала закончила с этим. — Ты указала взглядом на свой экран, по-детски заправляя волосы за уши.

Стажер-айтишник за дальним столом подавил смешок.

– Я никогда не раскрываю свои источники. – Джулс наконец-то берет себя в руки. Она круто поворачивается на каблуках поношенных сапог. Лучше закончить беседу на хорошей ноте. – Давай не будем заставлять твоего дедушку ждать.

— Хорошо, — разрешила я, будто мне известно, с чем именно ты собиралась заканчивать.

Адам наклоняется к ней и шепчет:

— Вы точно не возражаете?

– Заметила, что он ел сэндвич с помощью ножа и вилки?

— Совсем нет.

– Еще бы, – фыркает она, и оба направляются в гостиную, где журнальный столик уже завален стопками бумаг, которые Дэн извлек из своего портфеля – шеф в своем репертуаре. Прекрасно, можно начинать.

— Джемма просила написать вступительную статью к церемонии награждения, но если есть более важное дело… — проговорила ты.

Дэн поднимает на них глаза.

Твой излюбленный прием — заставить согласиться дважды. И, как я поняла позже, продуманная стратегия — внедряться в самые важные для меня проекты.

– Отлично. Занимайте места, перейдем к делу. – Он указывает на ближайшую к нему пачку документов. – Пока вопросов больше, чем ответов, и мы действуем наугад, что на этом этапе нормально. Когда начнется расследование, у каждого из нас будет своя роль. Так мы сможем мыслить ясно и координировать действия.

Церемония награждения — событие года, наша визитная карточка, возможность привлечь читателей и спонсоров на следующий год. Ты уже пыталась протолкнуться поближе к центру событий. Прошлую церемонию я не смогла даже посетить, не то что возглавить. Церемония этого года — шанс снова взять дело в свои руки, восстановить репутацию, доказать, что я живее всех живых — пусть это и неправда.

– Словно у актеров в пьесе, – вставляет Адам.

— Нет, продолжайте, — пробормотала я.

Впрочем, ты уже печатала, не дожидаясь моего ответа.

— Наверное, стоит вам сообщить: мы тут слегка помозговали о концепции обложки, посвященной церемонии. У меня есть несколько предложений, как сделать заголовки более емкими и яркими. Ну то есть почти как было, просто немного больше в духе времени. Уверена, вам понравится. Я только хочу предложить, выбор, конечно, за вами.

Невинно приподнятые бровки, бледное личико, милая улыбка. Что же ты задумала, девочка?

— За мной? Сомневаюсь… — проговорила я.

— Вы шутница, Кэтрин, — отозвалась ты без тени улыбки.

Позднее, когда Джемма была на собрании директоров, ты деловито зашла в ее офис, закрыла за собой дверь и перерыла стопку доставленных писем. Выудила коричневый конверт, извлекла оттуда новенькую кредитную карту, какие выпускают для сотрудников, и положила ее в карман. Неслыханно — выдавать практикантке кредитную карту, потому что издатель ей вторая мама. Мою карту тоже нужно было заменить, и я ждала уже несколько недель, когда ее выпустят. Ты вышла из кабинета Джеммы и направилась прямиком к Азифу. Не знаю, что ты ему сказала, только он с готовностью вскочил, надевая на ходу вельветовый пиджак, и вместе вы покинули офис. Почти три часа дня — мы с Азифом всегда ходили пить кофе в это время. В тот день мы не пошли пить кофе. Впрочем, как и на следующий день. Ни через день, ни через два. Когда за моим единственным союзником закрылась дверь офиса, я позвонила в отдел кадров — тоже нововведение совета.

— Добрый день! Это Кэтрин Росс. Ко мне поступил новый человек на практику. Вы не могли бы прислать резюме, чтобы я понимала, как спланировать ее время?

Нужно узнать тебя получше, чтобы предугадать твой следующий ход.

Лили

5 марта



День первый



Обожаю писать дневник по вечерам. Твердая обложка, шелест страниц… только с ним я могу быть самой собой, делиться наблюдениями. Тетрадь намного человечней, чем макбук. Настоящий дневник, где нельзя ничего стереть или переправить.

– Точно, – кивает Дэн. – С той лишь разницей, что это не игра. Любое расследование должно вестись с учетом определенных правил – лишь тогда команда трудится слаженно и достигает успеха. Во-первых, указания дает один-единственный человек – и это я. Иначе мы запутаемся и потеряем контроль над ситуацией. – Дэн искоса бросает на Джулс суровый взгляд. – Правило второе: никаких молодецких выходок. Не вздумайте отклоняться от плана, даже если вам кажется, что вы лучше меня знаете, что нужно делать. Это приказ. Не предпринимайте рискованных действий без моего одобрения. Если мы все будем соблюдать эти правила, то разыщем картину. Ясно? – Дэн прерывается, чтобы глотнуть воды. – Если вы перестанете следовать инструкциям, решите действовать самостоятельно, начнете утаивать информацию и считать, что правила не для вас, то…

Утром на автобусной остановке случайно встретила Кэтрин Росс.

«Почему он смотрит на меня?» – удивляется Джулс. Теперь уже и остальные не сводят с нее глаз. «Какие правила я нарушила? По собственной инициативе отправилась в Инглвуд, чтобы раздобыть сенсационный материал? Вообще-то Дэн радоваться должен. А он считает меня темной лошадкой».

Вела она себя очень странно. Оборачивалась и откровенно на меня пялилась. Думаю: не развести ли ее на такси? Так и сделала. Лег-ко.

* * *

Поначалу она меня активно ненавидела, как и всех моих ровесников. На остановке буквально испепеляла нас глазами. Презирала. Потом разговорилась и подобрела. Ей нравилось со мной болтать, правда. И самое удивительное, мне тоже понравилось с ней говорить, ее слушать. Словно подул теплый ветерок. Как будто она протянула руку и сказала — держись. Однажды я уже испытывала подобные чувства. И вот — снова. Едва не принялась выбалтывать все подряд, однако вовремя себя одернула — нельзя, это же КР!

Шеф вот уже битый час читает лекцию об украденных произведениях искусства, рассказывает о расследованиях, увенчавшихся успехом, и о тех, которые провалились из-за своеволия коллег. Джулс борется с желанием задремать и изо всех сил сдерживается, чтобы не закричать: «Мы поняли! Соблюдаем чертовы правила! Что дальше?»

Покончив с нравоучениями, Дэн достает из портфеля три небольших желтых блока для записей, а из кармана рубашки – три совершенно одинаковые ручки и раздает их присутствующим.

– Делайте заметки. Эллис, ты тоже. Главное, чтобы никто не узнал, о чем мы здесь говорили, если только я не дам иных распоряжений. Это понятно? – Дэн медленно обводит всех глазами.

Джулс замечает, что Эллис поджимает губы и несколько раз подряд быстро моргает. Он лжет. Неужели уже рассказал кому-то? Стоит ли сообщить об этом Дэну? Возможно, она все придумала. Да, Эллис выглядит лет на двадцать моложе своего возраста, и все же он не мальчик. Возможно, у него проблемы с глазами, потому и моргает. Но вот поджатые губы…

Дэн продолжает тоном инструктора по строевой подготовке:

– Эллис, чтобы начать расследование, нам нужно как можно скорее кое с кем встретиться. Но для этого придется лететь в Амстердам. Ты сможешь?

– В Амстердам? – Баум подается вперед, ослабляет узел галстука и откашливается. – Почему туда?

– Потому что именно там живет Брэм Бэккер. Знаешь, кто это?

Эллис кивает. Разумеется, все они знают, о ком речь.

– Ну конечно. Известный детектив, специализирующийся на произведениях искусства, – отвечает Баум. – Кажется, его называют Шерлоком Холмсом мира живописи? Это же он нашел украденного из Лувра Рембрандта в какой-то пещере в Словении?

– Верно. – Дэн чешет бровь тупым концом ручки. – Бэккер специализируется на разоблачении подделок. Также он тайно подрабатывает тем, что разыскивает украденные нацистами произведения искусства – и весьма успешно. Несколько дней назад я с ним пообщался. Представился, дал кое-какую информацию о картине. Брэм акцентировал внимание на одном важном моменте: чтобы мы нигде не размещали информацию о том, что полотно исчезло, и не обращались к властям. В противном случае тот, у кого сейчас находится холст, поймет, что мы его разыскиваем. Ясно?

– Ты имеешь в виду базу данных с украденными произведениями искусства? – спрашивает Джулс. Собирая информацию по делу, она узнала о существовании такого реестра.

– Именно. Есть и менее известные источники – например, разные сайты. Пока мы не добудем достаточно сведений, никто не должен заподозрить, что мы ищем картину. По всей видимости, Бэккер тесно контактирует и с полицией, и с преступным миром – и те и другие ему доверяют. С ним определенно стоит встретиться. – Дэн слегка толкает Эллиса локтем. – Так как насчет Амстердама?

Эллис смотрит на Джулс и делает жест в сторону кухни.

– Не принесете мою сумку? Она стоит вон там, в углу. Мне нужно заглянуть в ежедневник.

Джулс соскакивает с дивана, находит в указанном месте великолепную кожаную сумку от «Брунелло Кучинелли» – разумеется, Баум покупает только лучшее – и вручает ее Эллису. Тот извлекает из сумки портфель из телячьей кожи из той же коллекции, на портфеле эмблема золотыми буквами: «Э. Б».

– Так я и думал. – Баум указывает ручкой на запись в ежедневнике. – В следующем месяце в Амстердаме Неделя моды. Она проводится дважды в год: в феврале и сентябре. Я уже давно не ездил в Амстердам, посещаю лишь аналогичные мероприятия в Париже, Милане и Токио. Вот и отличный повод отправиться в Нидерланды. – Эллис делает запись в ежедневнике, потом подмигивает Адаму. – Не придется объясняться с твоей бабушкой, и это прекрасно. Разумеется, мы полетим на частном самолете.

– Отлично. – Дэн ставит галочку напротив первого пункта в своем списке. – Оттуда ты полетишь в Нью-Йорк, а я встречусь со своим источником в Германии и несколько дней проведу в Мюнхене, разведаю, что да как. – Он смотрит на Джулс. – Возможно, ты поедешь с нами. Я пока не решил.

Неужели она будет сопровождать Дэна в Амстердам и Мюнхен? Только вот что сказать маме? На прошлой неделе Джулс удалось уклониться от вопросов о поездке в Мизулу. Нельзя произносить имя Эллиса Баума, иначе вопросам не будет конца. Мама настойчиво интересовалась, зачем дочь летит в Монтану, какое дело расследует и кто ей помогает. «Знаю, что тебе уже двадцать четыре года. И я не слежу за твоей личной жизнью, меня волнует твоя безопасность». Мать не унималась. Джулс решила, что ею все-таки движет любопытство, и ответила, что не может говорить о расследовании. «Я же не расспрашиваю тебя о клиентах».

Пожалуй, пора переезжать в отдельную квартиру. Правда, жить с мамой очень удобно, к тому же Джулс существенно экономит. Она с удивлением смотрит на Дэна – о поездке в Мюнхен тот заикнулся впервые.

– Хочешь заглянуть в редакцию «Спотлайт»? – Джулс пробует прощупать почву. Шеф бросает на нее предостерегающий взгляд, а затем пожимает плечами, словно напоминая себе, что он больше не одинокий волк и должен доверять другим членам команды.

– Да. Надеюсь встретиться с редактором и побольше узнать о той разоблачительной статье о деле Гайслера. Попробовать стоит. – Здоровый глаз Дэна также говорит Джулс о том, что он постарается выяснить, почему под сенсационным материалом не указали имя автора. Вот только деду и внуку об этом знать ни к чему.

Дэн поворачивается к Адаму.

– Если я правильно понял, ты собираешься вернуться в профессию. В ходе расследования ты будешь играть самого себя – художника. Не так сложно, правда? Ты исчез с горизонта на пике славы. Предвижу, что в Нью-Йорке тебя встретят с распростертыми объятиями. – Дэн поджимает губы. – Скажи, ты уверен? Позволю себе говорить откровенно: возвращаться к обычной жизни после лечения очень тяжело. Слишком много соблазнов.

«Не о себе ли он говорит?» – думает Джулс.

Глаза Адама сужаются.

– Я понимаю, что будет сложно. И не собираюсь возвращаться навсегда. Это временная мера. – Адам потирает заросший щетиной подбородок, и Джулс вдруг испытывает необъяснимое желание протянуть руку и тоже до него дотронуться. А еще она видит выступивший на висках у парня пот. Нервничает. Интересно, Дэн заметил? – Как только мы найдем картину, я вернусь сюда, к привычной жизни. – Адам бросает взгляд на деда. – Я уже сделал кое-какие шаги в интересах расследования и связался с Марго де Лоран. – Парень пристально смотрит на Дэна. – Уверен, она следующая в вашем списке.

– Совершенно верно. – Дэн демонстрирует свои записи. – Значит, ты уже возобновил с ней контакт? Прекрасно, я как раз собирался это предложить. Тогда перейдем к мадемуазель де Лоран. Что нам известно? – Брови Дэна ползут вверх. – По имеющейся у меня информации, она беспринципна, прибегает к сомнительным методам и не останавливается ни перед чем, чтобы заполучить лучших художников. Правда, на данный момент о ее причастности к исчезновению картины ничего не известно. Я просто доверяю своей интуиции. – Дэн смотрит на Баума, который, кажется, готов взорваться. – Есть одна деталь, которая представляет для нас первостепенную важность: возможно, Марго – единственный человек, кроме Эллиса, лично заинтересованный в том, чтобы найти картину. Из сведений, которые передал мой друг, ясно, что холст в 1939 году побывал в Париже, а именно в галерее деда Марго, который поставил свою подпись на документах. – Дэн копается в бумагах и в качестве доказательства демонстрирует копию накладной об отправке «Женщины в огне» из Парижа в Люцерн. – Нам необходимо понять, владел ли Шарль де Лоран этой картиной?

– Не стоит забывать и о финансовой составляющей, – встревает Джулс.

– Я как раз к ней перехожу. – Дэн засовывает накладную обратно в папку и достает другой документ. – Согласно информации, которую раздобыла Джулс, «Галереи де Лоран» – компания Марго, владеющая двадцатью двумя галереями в разных странах мира, – в последние годы переживает финансовый крах и, возможно, близка к банкротству. Например, строительство их крупнейшей галереи в Челси приостановлено. – Дэн машет листом бумаги. – Этот проект стоимостью пятьдесят миллионов долларов начал покойный отец Марго, Себастьян.

Джулс наблюдает за Адамом, лицо которого то краснеет, то бледнеет. Любопытно.

– Насколько я вижу, Марго массово использует непокрытые чеки[8], – продолжает Дэн, глядя в документы. – Что же касается «Женщины в огне», то, по самым скромным оценкам, ее стоимость может превысить сто миллионов долларов – учитывая, что это последняя известная работа художника. Судя по тому, что я знаю о мадемуазель де Лоран, она может счесть идею завладеть картиной весьма соблазнительной. Учитывая финансовую ситуацию ее компании, это лучшее решение проблемы. Однако я всего лишь строю догадки, никаких серьезных доказательств у нас нет. – Дэн сцепляет руки в замок. – Адам, я ценю твое желание помочь. Ты возобновил контакты с Марго де Лоран в надежде что-нибудь разузнать, но, как я уже говорил, риск велик…

– Я справлюсь, ясно? – Адам выглядит смущенным, Джулс даже немного его жалко. – Давайте продолжим обсуждение.

Дэн наливает себе воды и наполняет стаканы остальных. Он поворачивается к Джулс.

– Что ж, твоя очередь. Начнем с того, что мы знаем о картине и ее судьбе, чтобы не осталось пробелов. Мы тебя слушаем.

Джулс кивает и достает из сумочки несколько документов.

– Итак… После того как «Женщина в огне» покинула Париж, она появилась на специальном аукционе, где продавали украденные нацистами произведения искусства. Он состоялся в Люцерне в 1939 году, и проводил его Теодор Фишер, владелец самого крупного на тот момент аукционного дома в Швейцарии. – Она смотрит на Эллиса. – Я изучила ваши документы, касающиеся того периода, а также раздобыла брошюру, предлагающую к продаже сто двадцать шесть картин и семнадцать скульптур – разумеется, только шедевры, и все краденые. Мы говорим о таких именах, как Гоген, Шагал, Матисс, Кокошка, Кирхнер и Пикассо. Однако самое важное то, что в моем распоряжении есть две бумаги, свидетельствующие о том, что среди них находилась «Женщина в огне». Смотрите. – Джулс демонстрирует выцветшую брошюру. – Заявлена и продана. Но личность покупателя остается загадкой. После чего о судьбе холста долгое время ничего не было известно – семьдесят девять лет, если быть точной. Похоже, в итоге полотно оказалось в руках Гайслера. Это опять-таки предположение, а не факт. – Джулс замечает, что Эллис сцепил руки в замок под подбородком, словно в молитве. – Я собираюсь заглянуть в каждый уголок, мистер Баум. Нацисты с поразительной дотошностью документировали каждый свой шаг, что в итоге обернулось против них. – Она смотрит на Дэна. – Итак, за дело.

Адам, который до этого момента молча слушал, подает голос:

– Хочу вернуться к Марго и добавить несколько штрихов к ее портрету. Она не просто беспринципна и склонна рисковать, как отметил Дэн. Это было бы слишком просто. Марго – умна, хитра и прекрасно говорит на четырех языках. Ее нельзя недооценивать. Она мастерски манипулирует людьми, шпионит за своими клиентами и конкурентами. На нее работают бывший агент ФБР, выполняющий всю грязную работу, и бывший сотрудник Силиконовой долины, решающий все остальные вопросы. Лично я с ними не встречался, знаю лишь об их существовании. Самое главное, что Марго важен не столько результат, сколько сама игра. Это нужно учитывать. Я сотни раз наблюдал, как она действует. Мадемуазель де Лоран в итоге достигает желаемого, при этом получая удовольствие от методов, к которым прибегает. Если Марго причастна к краже в квартире Гайслера и станет нашей целью – а чутье подсказывает мне, что так и есть, – необходимо понимать, что никакие правила нам не помогут. – Адам пристально смотрит на Дэна. Тот кивает и делает заметки. Парень ненадолго опускает глаза, а затем продолжает: – Еще кое-что, дедушка уже в курсе. Марго как-то упоминала эту картину, когда мы гостили в ее замке на юге Франции. Я смутно помню, что она рассказывала о любимом полотне деда – женщине в огне, – которое украли нацисты. – Адам откидывается на подушки дивана. – Сказать по правде, воспоминания весьма смутные. Я был под кайфом. Но решил, что упомянуть об этом стоит.

Ручка Дэна замирает, повисает долгая пауза. Затем главред снова принимается писать.

– Ценная информация. Что еще нам известно о Марго? Любая мелочь может оказаться полезной. Итак?

Эллис начинает перечислять:

– Она – член совета директоров Метрополитен-музея[9] и член комитета планирования – как и я, разумеется. Также мадемуазель де Лоран входит в состав правления Музея Соломона Гуггенхайма и Музея современного искусства в Нью-Йорке. Мы вращаемся в одних кругах, но я всегда ее избегал. – Баум смотрит на внука. – Не только из-за того, что Марго сотворила с тобой. Я никогда ее не любил. Если верить рассказам клиентов, у нее множество знакомых, а вот друзей нет. Как говорят в мире моды, «о тебе судят по тому, насколько ты заметен». Марго всегда стремится оказаться в центре внимания и окружить себя самыми известными людьми, особенно во время Недели моды. Я слышал, что она только и делает, что хвастается новыми знакомствами. – Баум проводит ладонью по густой копне седых волос. – На мое отношение к мадемуазель де Лоран повлияло и то, что случилось с Адамом. Он попал в поле зрения Марго, и вот… – Эллис пристально смотрит на внука, опасаясь, не сболтнул ли лишнего.

Джулс любопытно, что именно произошло между Марго и Адамом. По взгляду, брошенному Дэном на Эллиса, ясно, что шеф в курсе. Джулс сдерживает желание спросить – сейчас не время.

Дэн хлопает в ладоши, давая понять, что тему пора сменить, и поворачивается к ней.

– Вернемся к тебе…

– Вернемся ко мне. – Джулс театрально машет ручкой, Эллис и Адам смеются. Дэн даже не улыбается.

– Я придумал для тебя роль. Журналист, специализирующийся на произведениях искусства. Ты пишешь обширную статью для «Кроникл» о похищенных культурных ценностях. С такой легендой ты сможешь брать интервью у кураторов музеев, коллекционеров, чиновников, торговцев произведениями искусства – всех, кто нам интересен, а также приблизиться к Марго, если возникнет такая необходимость. Получается, ты будешь играть в открытую, а мы получим некоторое пространство для маневра. Есть вероятность, что в процессе мы поймем, что нужно проработать и другие версии, не связанные с мадемуазель де Лоран. Твоя роль, возможно, самая важная из всех. Я сам не могу этим заняться – у главного редактора газеты руки связаны. Но, как мы уже обсуждали, я буду действовать скрытно.

«Опять “приманка”, – думает Джулс. – Тебя знают все, меня не знает никто. У меня свобода действий». Дэн кивает, словно слышит ее мысли.

– Будь осторожна, – предупреждает Адам. – Марго умнее, чем любой из нас. И… ты – ее тип.

– Ее тип? – Джулс краснеет.

КР погладила меня по щеке — не спрашивайте, как это вышло, — сама не понимаю. Вот уж не ожидала… Ну, а поскольку я стараюсь любыми способами облегчить себе жизнь, решила заскочить на работу к маме и захватить подарок для Джеммы, как обещала. Подстраиваю, чтобы мы проехали мимо офиса, где мама обычно убирается по понедельникам. Понятия не имею, сколько урн серьезных бизнесменов маме пришлось вытряхнуть, чтобы купить такую ручку. А вот Джемма, наверно, знает и будет, конечно, переживать и чувствовать себя виноватой (она такую ручку на сдачу может купить). Маме только того и надо — испортить Джемме первый рабочий день. Возвращаюсь в машину и вижу — КР тайком залезла в мой макбук. Я чуть со страху не умерла, честно. Но если бы она что-то нашла — не сидела бы с таким виноватым лицом. Мне даже жалко ее стало.

– Да. Она обращет внимание на серьезных благовоспитанных женщин, предпочтительно гетеросексуалок. Марго любит, когда ей бросают вызов. Ее манит идея управлять людьми. Марго соблазнила немало галеристок – так на профессиональном сленге называют девушек, работающих в художественных галереях. – Адам смотрит на Дэна. – Вот только потом мадемуазель де Лоран начинает сталкивать своих жертв лбами. Для нее это своеобразный спорт.

Джемма, как обычно, встретила нотацией. Слушаю, поддакиваю в правильных местах. Я всегда знаю, что люди хотят от меня услышать. КР трепещет перед Джеммой. На ней лица нет, когда она идет в Джеммин кабинет. Хороший шанс наладить контакт. Что должен сделать сочувствующий подчиненный, когда боссу предстоит важная встреча? Конечно, подбодрить, поднять настроение. Хорошие подруги, между прочим, так и поступают. Хорошие подруги для тебя на воду дуют, выше головы прыгают и наизнанку выворачиваются — и все непринужденно, с удовольствием.

– Я могу за себя постоять, – возражает Джулс. Звучит так, словно она оправдывается.

КР, конечно, хочет свалить на меня черновую работу, но я тактично дала понять, что способна на большее. Идеальная практикантка, прилежней и послушней не найти.

– Видишь ли, в чем дело, – говорит Адам, наклоняясь вперед. Растянутый ворот футболки оттопыривается, и Джулс видит его голую грудь. – Если ты согласна на эту роль и планируешь собирать информацию, притворяться нельзя. Тебе придется вжиться в образ. В мире искусства ошибок не прощают. Ты должна разбираться в предмете, говорить на профессиональном сленге – не важно, общаешься ты с Марго или с кем-то другим. Иначе твоя легенда не стоит и выеденного яйца.

Пригласила на кофе правую руку КР — Азифа. Сразу прибежал. Скучно даже.

– А ведь он прав, – соглашается Дэн.

КР всем рассказала, что меня взяли по блату. Интересно, а они знают, что платить мне никто не собирается? Джемма говорит, что должна увидеть «как я стараюсь», и если вдруг появится вакансия… КР и Джемма пока не понимают, но лед уже тронулся.

Джулс шумно выдыхает.

– Я, конечно, быстро учусь, но в искусстве разбираюсь плохо. При этом не хочу никого подвести.

Адам слегка толкает ее ногу своим торчащим из дырки коленом.

– Ты ведь задержишься здесь до среды, верно? Получается, у меня есть сорок восемь часов, чтобы провести для тебя небольшой тренинг. Ты должна понимать, что представляет собой культурная жизнь Нью-Йорка, кто основные игроки, научиться говорить на языке, который знаком Марго, и рассуждать об искусстве. Я тебе помогу. Если ты не против. – Он пытливо всматривается в ее лицо.

Глава 2

«Не против»? Джулс изо всех сил старается не выдать своих истинных чувств.

Кэтрин

– А я даю голову на отсечение, что, приложив определенные усилия, ты и выглядеть можешь соответствующе, – подхватывает Эллис, осматривая девушку с головы до ног, словно она одна из его моделей. Джулс хочется залезть под журнальный столик. – Визит к хорошему парикмахеру и несколько штрихов – вот и все. Ты миловидна, так что преобразить тебя не составит труда.

В тот вечер я зашла домой после спортзала и заново, твоими глазами, посмотрела на квартиру. Окинула свежим взглядом каждый уголок, каждую мелочь. Когда-то мы собирались ее выгодно продать, и я попросила старого приятеля из «Ивнинг стандарт» написать заметку. И вот в разделе «Интерьеры и недвижимость» появилась статья под названием «Стиль будущего». Подзаголовок уточнял: «Смело и современно: как начинающая писательница Кэтрин Росс преобразила обычную лондонскую квартиру». Дальше автор рассказывал о моих дизайнерских находках: в гостиной был встроен книжный стеллаж во всю стену, под потолком красовались декоративные полочки, вместо банальных обоев в спальне я использовала краску пастельных тонов и большие разноцветные круги в стиле Дэмьена Херста [3] в качестве яркого акцента над кроватью. После выхода статьи я почувствовала себя по-настоящему успешной. Словно я окончательно выросла и мамина ферма осталась в далеком прошлом. Я больше не была безвестной провинциалкой. Я превратилась в стильную и современную женщину. Многого добилась. Мне подражают, со мной хотят дружить. Сейчас и вспоминать странно: неужели я правда так думала?

Глаза всей команды обращаются на Джулс. Она чувствует легкое покалывание, которое распространяется по лицу и ползет вниз по спине, и надеется, что по ней не видно, насколько она смущена. Джулс ненавидит быть в центре внимания. Куда с большим удовольствием она почитала бы книгу или порылась в интернете, разыскивая какую-нибудь информацию.

– Отличный план, – наконец выдавливает она из себя.

Кстати, стильный ремонт мы смогли себе позволить лишь благодаря деньгам Иэна — он сдавал расчетливо купленную в девяностых квартиру в Холлоуэе. Приятель писал: «Романы Кэтрин скоро появятся на полках», и на тот момент это было почти правдой. Я отправила отрывок из последней рукописи трем издателям, отказал только один, а двое попросили прислать полный текст. Иэн тем временем тоже процветал, был ведущим автором в нескольких рекламных агентствах, попал в команду сценаристов нового телесериала. Казалось, Лондон почти у наших ног. Мы оба приехали из провинции и всего добились, даже не имея за плечами престижного образования. Друзья, тогда еще многочисленные, подогревали уверенность.

Эллис смотрит на часы.

Мы строили планы: мою квартиру продадим за хорошую цену и переедем в Хайбери — там можно себе позволить целых четыре спальни, но без отделки. Ремонтировать будем постепенно, на деньги Иэна за аренду квартиры. Иэну тогда было около тридцати пяти, мне — всего двадцать шесть. Мы были очень счастливы, правда, счастья своего не понимали.

– Скоро за мной приедет водитель. Я хотел бы немного прогуляться с Дэном, пока есть возможность. – Баум смотрит на Адама и Джулс. – Считаю, что встреча прошла отлично. – Он кладет руку на плечо Дэну – точно в такой позе Эллис стоял, когда Джулс вошла в домик. Она замечает выражение лица шефа – как у мальчишки, который хочет получить одобрение отца. – Ну что, Дэнни, идем?

— Ну, как прошло? — прокричал из кухни Иэн. — Я думал, ты позвонишь — расскажешь.

«Дэнни». Джулс не может сдержать улыбки. Похоже, Эллис – единственный человек, которому такое сходит с рук.

Как тебе известно, мы жили вдвоем с Иэном. К моменту нашей с тобой встречи — уже двадцать лет. Мы с ним через многое прошли вместе: переживали трудности, делили счастливые моменты. Казалось, срослись, стали одним целым. По-моему, далеко не каждая женщина смогла бы принять Иэна и его образ жизни, равно как и не каждый мужчина смог бы терпеть меня. Взять даже отношение к детям: я сразу заявила, что рожать не буду никогда. И только Иэну смогла признаться — почему. Дело в том, что меня растили строго, если не сказать жестоко, и я не видела смысла заводить ребенка, чтобы потом его мучить. Я слишком боялась повторить историю матери. Иэн и сам не был в восторге от родительства — пришлось бы возвращаться домой в шесть и меньше пить. Мы и дети — странное сочетание. Это были бы уже не мы. Поэтому договорились с самого начала: жить и творить в свое удовольствие, а размножение оставить для обывателей.

Дэн отводит взгляд, притворяясь, будто что-то ищет в портфеле, но Джулс замечает слезу, блеснувшую в уголке глаза. Она показывается на мгновение, словно крошечная жемчужина из приоткрывшейся раковины, и вот уже перед ними снова не ранимый Дэнни, а крепкий орешек Дэн. «Сколько же у каждого из нас тайн», – думает Джулс. Адам не сводит с нее глаз. Он такого же мнения.

— Привет, красотка!

Глава тринадцатая

— Привет-привет.

– Умненькая девочка. Она мне понравилась, – говорит Эллис. Они с Дэном идут по густо заросшему лесом берегу реки Блэкфут, что протекает за домиком Адама. Баум снял пиджак и галстук, расстегнул рубашку и закатал рукава. Кажется, его не особенно заботит, что он гуляет по сельской местности в лоферах за две тысячи долларов.

Иэн что-то жарил на сковороде, и я поцеловала его во влажную от пара щеку.

– Джулс быстро ориентируется и чертовски сообразительна. Пожалуй, это лучший комплимент, который можно от меня услышать. И все-таки я за нее волнуюсь. Она из той породы людей, кто готов на все, чтобы заполучить материал. Мне придется не спускать с нее глаз. – Дэн находит плоский камешек и пускает его по воде. Вдалеке он замечает двух рыбаков. – Пусть тебя не вводит в заблуждение ее молодость. Эта девочка – крепкий орешек. Знаешь, как мы с ней познакомились? Она взяла штурмом мой кабинет и не собиралась уходить, пока не получит работу. Настоящая заноза. – Он смеется. – И в тот же вечер Джулс решила самостоятельно отправиться в самый опасный район Чикаго, где произошла перестрелка, найти мать преступника и взять у нее интервью для статьи, которая в итоге попала на первую страницу. И провернула все это меньше чем за шесть часов.

Мы оба мало изменились со времен фотографии в «Ивнинг стандарт». За собой я всегда следила. Совершала ежедневные пробежки. Ходила в спортзал. Да что там ходила, всю дорогу до него — бегом. В спортивных штанах появлялась исключительно на тренировке. Привыкла к вниманию мужчин и только совсем недавно стала ощущать себя невидимой. Незадолго до болезни. В один прекрасный день добежала до фитнес-клуба, не отшив по дороге ни одного водителя. Теперь можно беспрепятственно пробежать всю дорогу до Грин Лейнс. Никто больше не сигналит. Словно дожив до определенного возраста, я оказалась в шапке-невидимке. Сперва я вздохнула с облегчением — хоть побегаю спокойно. Ведь я не из тех женщин, которые боятся стареть! К тому же стареть мне пока рановато… Или нет?

– Она напоминает мне тебя, – смеется Эллис.

За пару недель до нашей встречи я провела эксперимент: выудила из шкафа коротенькие шорты, которые носила, когда мне было чуть за тридцать. По пути в спортзал все ждала, что мужчины будут присвистывать вслед — но нет. Видимо, свистящие и сигналящие мужики умеют определять возраст женщины, лишь взглянув издалека на ее икры. По каким, интересно, признакам? Чем мои ноги им не понравились? Стыдно сказать, но меня это задело. Вот уж не думала, что опущусь до подобной банальности.

– Это-то меня и беспокоит, – отвечает Дэн, указывая на закрытый повязкой глаз.

— Спрашиваешь, как прошло…

Баум откашливается и останавливается у зарослей елей.

Я не знала, как преподнести Иэну сегодняшнюю историю, и потому тянула время. Хотелось, конечно, рассказать о тебе и поделиться опасениями. Вот только не сочтет ли он это манией преследования? В любом случае, я должна была с ним поговорить. Ведь он был моим лучшим другом. А с некоторых пор — и единственным.

– Я должен кое-что тебе сказать… что я утаил. Есть еще один человек, которому я рассказал о картине и о расследовании, но я ему полностью доверяю.

Вскоре после выхода статьи в «Ивнинг стандарт» удача от нас с Иэном отвернулась. Почти завоеванный нами Лондон вдруг стал враждебным. Сериал заглох, так и не начавшись. Один-единственный пилотный выпуск вышел в полночь. Я отчаянно пыталась сказать свое слово в литературе и предлагала издателям второй роман. Его отвергли два агентства подряд, а идей для новой книги не было.

– Понятно. – Дэн скрещивает руки на груди, широко расставляет ноги, упираясь в грязную землю, и ждет.

— Я жду-у, — протянул Иэн, а сам уже откручивал крышечку и с бульканьем разливал по бокалам красное вино из коробки.

– Его зовут Генри Ламонт, он фотограф. Мой близкий друг и… – Эллис осекается. – Нет, не просто друг. Из уважения к Вивьен и своей семье я хранил свои наклонности в тайне. Моя жена все знает, а вот Адам – нет.

После провала сериала Иэн оказался никому не нужен. Ему минуло сорок, и он стал персоной нон грата, причем совершенно незаслуженно. Пришлось перебиваться мелкими заказами. Уверенности у нас заметно поубавилось. Я уже десять лет была главным редактором «Руководителя» и получала неплохую зарплату, однако четырехкомнатные квартиры подорожали до четырехсот тысяч, а потом до четырехсот пятидесяти… После семисот мы перестали просматривать объявления. Повысили аренду на квартиру Иэна и остались жить в моей до лучших времен. Когда я встретилась с тобой, мы еще надеялись, что недвижимость резко подешевеет.

Эллис наблюдает, как Дэн переваривает информацию. В его голове одна за другой пролетают мысли, словно цифры, сменяющие друг друга на табло кассы, – это видно по его здоровому глазу.

— Ну что тебе сказать? «Наступила новая глава в жизни журнала», — процитировала я Джемму (она так и написала в общей рассылке, причем заглавными буквами).

– Прости, что не рассказал тебе раньше, – продолжает Эллис, чувствуя, как гулко стучит в груди сердце.

Я задержалась взглядом на старом постере, который вот уже пять лет зловеще темнел в коридоре. Из-за него-то мы и застряли в моей «студенческой» квартирке.

– Похоже, ты многого не рассказал.

Постер фильма.

Дэн награждает друга недоверчивым взглядом, который тот уже однажды видел, когда они встретились в клинике. Баум прекрасно помнит тот вечер. Группа собралась на первую встречу, а Дэн опоздал. Выглядел он тогда кошмарно.

Неснятого фильма Иэна.

День был ветреный, шел снег. Реабилитация проходила в большом деревянном доме в забытым богом городе Галена штата Иллинойс. Дэн ворвался в комнату весь в снегу, взъерошенный и явно навеселе. Он изо всех сил старался контролировать себя, обводя взглядом полную людей комнату, и понять, кто заслуживает доверия, а кто предаст. Эллису было хорошо знакомо это чувство. Шестеро других пациентов уже расселись на потертые кожаные диваны: Эллис, два очень известных актера, два музыканта – один молодой и популярный, второй – закатившаяся звезда и первое лицо одной из компаний Силиконовой долины – изобретатель одной отвратительной видеоигры, которой стали одержимы подростки. Когда Дэн опустился на стул рядом с Эллисом, Баум понял, что прошел проверку на вшивость.

Неснятого фильма Иэна, который должен был ознаменовать начало новой главы в нашей жизни. Иэн, наверное, рассказывал тебе о нем. А я хочу поведать свою версию сей печальной истории. С самого начала.

А сейчас его мысленно переместили в категорию предателей. И этот недоверчивый взгляд ранил больнее всего.

Когда мне было девять лет, мой папа умер. Маму это возмутило до глубины души, и она с детства внушала мне, что на мужчин ни в чем нельзя положиться — надо рассчитывать только на собственные силы. «Нечего ждать принца на белом коне! Никто не поможет», — твердила она. Впрочем, о принцах я и не мечтала. А мечтала стать писательницей. Я всегда что-нибудь писала, наверное, в том и заключалось мое единственное спасение. И вот, когда мне перевалило за тридцать, — желание пропало. Я совсем не могла писать. Первый мой роман не напечатали, и я возлагала надежды на второй. Когда и его отвергли, я впала в отчаяние. О новой книге и думать не могла, слишком боялась разочарования.

Здоровый глаз Дэна прожигает Эллиса.

К тому же я больше не знала, о чем писать. Начинала и всякий раз останавливалась. Не хватало веры в себя. В двадцать лет я не сомневалась: мои идеи прекрасны и обязательно найдут благодарного читателя. Совсем как ты сейчас… Ты ведь уверена, что все просто обязаны ловить каждое твое слово? То, что я перестала писать для себя, вероятно, стало первым признаком приближения серой мути. Моя творческая жизнь заглохла, а вот Иэн еще делал отчаянные попытки удержаться на плаву. Тут-то ему и подвернулся случай выступить в роли принца на белом коне и позаботиться о моем будущем.

– Не понимаю, почему ты не рассказал мне все, когда мы были в клинике? Мы постоянно гуляли и часами разговаривали. Я изливал тебе душу, описывая жизнь с отцом-алкоголиком, который использовал мою голову вместо боксерской груши. А ты говорил лишь о том, что не справляешься с нагрузкой на работе. А теперь оказывается, что у тебя на глазах нацисты убили мать, а сам ты – живешь двойной жизнью. Какого черта, Эллис?

Он решил снять фильм по собственному сценарию и предложил мне и всем друзьям, кто пожелает, вложить в него деньги. Мы с радостью согласились и стали исполнительными продюсерами. В возрасте под сорок человек хоронит юношеские мечты, и ему необходимо на что-то надеяться. Вот мы и доверились Иэну. Даже не потому, что считали его прекрасным сценаристом (надо признать, некоторые и вовсе не считали). Просто надеялись на чудо: вдруг мечты все-таки сбудутся и мы избежим унылой старости?

– Дэнни, послушай… Ты абсолютно прав. – Баум чувствует, что ему тяжело дышать. – Да, я всю жизнь притворялся. Я похоронил прошлое – хотя, если честно, это оно похоронило меня. Приехав в Америку, я скрывался. Придумал себе легенду, чтобы выжить. В США ты можешь стать кем угодно. Бельгия и бриллианты – подходящая история. Я создал вымышленного персонажа, который идеально подходил для моих целей, позволил достичь вершины и стать великим модельером. Я отрекся от своего прошлого, однако теперь я проживаю его заново, и оно в буквальном смысле меня убивает.

Они смотрят друг другу в глаза, ощущая повисшее в воздухе напряжение. Затем переводят взгляд на появившуюся стаю птиц, парящую над водой.

Сначала мы вложили в фильм все, что откладывалось на покупку четырехкомнатной квартиры, — оказалось недостаточно. Тогда я взяла кредит под залог Мэнор-Хаус и добавила Иэна в поручители, чтобы выжать побольше денег из банка. И все еще свято верила — это лишь мелкие неприятности на пути к блестящему будущему. Фильм получился плохой (что бы ты ни плела, дабы польстить Иэну). Ужасный. Он никого не спас. Провалился с треском, и более того, стоил нам многих друзей — тех, кто поверил в незаурядный талант Иэна и понадеялся на пожизненные дивиденды. Иэн извинялся, извинялся и извинялся, хотя, если разобраться, он ни в чем не виноват. В конце концов, Иэн ничего не обещал… Сделал все что мог. Мы оба сделали что могли. Твоему поколению повезло гораздо больше — тоннами снимаете всякую ерунду на айфоны, все мысли до единой постите в твитах и блогах, таким образом учитесь и обретаете популярность. Кто-то потому, что действительно стал хорош, кто-то просто поймал волну. У нас же был лишь один шанс на успех. И мы дорого заплатили за неудачу.

– Ладно. – Дэн наконец сдается. – Почему ты рассказал Генри? На то есть причина, правда?

А я нарушила мамин наказ и понадеялась на принца. Большая ошибка.

Эллис с облегчением выдыхает, пинает ногой попавшийся на пути камешек и царапает носок табачно-бурой кожаной туфли.

Когда друзья совсем перестали звонить, я даже вздохнула с облегчением, ибо все разговоры с ними неизбежно сводились к фильму. Бесконечные «если бы да кабы» и нытье по потерянным деньгам… Мы скучали и пытались завести новых приятелей. Знакомились в баре, угощали кокаином, оплачивали последний стаканчик и зазывали в гости. Однако чаще всего возвращались в Мэнор-Хаус вдвоем. А последние пару лет вообще предпочитали проводить вечера дома. Вот так незаметно и подкралась к нам старость.

– Несколько лет назад мы с Генри на некоторое время расстались… Его звали Гриффин Фройнд, и он в то время был хранителем Музея современного искусства. Его выгнали оттуда за непригодность. По слухам, Гриффин тайком связался с воротилами черного рынка. Неудивительно, что он ближайший соратник Марго и тех подонков, которые способствовали разрушению жизни моего внука. В итоге Генри разорвал отношения с Фройндом, и мы сумели пережить кризис. – Эллис замолкает, смотрит на простирающиеся за рекой холмы и думает, какие в Монтане великолепные пейзажи. – Я рассказал Генри о «Женщине в огне» по одной причине. Я уверен, что, если кто-то попробует продать это полотно или другие холсты из числа украденных у Гайслера, Фройнд в числе первых будет искать покупателей. Он до сих пор тесно работает с Марго. Мне говорили, что он находит клиентов, а она толкает им картины. – Баум вытирает платком вспотевший лоб. – Поэтому я попросил Генри возобновить общение с Фройндом. Возможно, через него мы сумеем получить какие-то зацепки.

Я уверена: депрессия случается независимо от внешних обстоятельств. Сейчас принято искать «триггеры» [4]. Что ж, в моем случае триггеров имелось предостаточно. Во-первых, несмотря на мои старания, столичная жизнь не сложилась. Я-то рассчитывала разбогатеть и прославиться, чтобы навсегда забыть про нищее детство. Во-вторых, в журнале намечался кризис. В-третьих, надежды на переезд не оправдались. В-четвертых, тело начало стареть и выкидывать разные неприятные штуки. Например, кожа все время сохла так, что никакой увлажняющий крем не помогал; росли жесткие волоски на подбородке; один за другим седели волосы на лобке. Я злилась на собственное тело за предательство, но еще больше злилась на себя: почему я не могу достойно принять возраст?

Дэн изучает исказившееся от боли лицо друга.

– Хочу расставить все точки над «и». Под «возобновить общение» ты имеешь в виду…

Все эти крупные проблемы и мелкие неприятности давили-давили и в конце концов сломали меня совсем. Знаешь, Лили, правду говорят: друзья познаются в беде. Когда мне стало плохо, я попыталась обратиться за поддержкой к старым подругам. Оказалось, больная и плаксивая я никому не нужна. Чтобы унять обиду, я списывала все на провал фильма: получи мои подруги звездные гонорары, ни за что бы меня не бросили. А в глубине души знала: я неудачница и не заслуживаю любви. Чего ждать от других, если сама себе противна?

Эллис смотрит, как течение реки разбивается о большой валун неподалеку.

А Иэн не бросил. Терпеливо выкармливал, как больного ягненка. Я и правда походила на несчастных новорожденных овечек, которых мать заставляла кормить молоком из бутылочки. Без Иэна я бы не выжила. Он готовил для меня с улыбкой. Я ела, но не получала никакого удовольствия. Еда потеряла вкус. Иэн делал невообразимые по сложности и калорийности блюда, целыми днями варил кости в огромных кастрюлях — словно хотел извлечь из несчастных животных жизненную силу и влить ее в меня в виде супа. Признайся, Лили, ты думаешь, мы и вас, молодых, готовы сварить, чтоб подпитаться энергией?

– Да, ты все правильно понял. Да, ради этой картины я поднес на серебряном блюде дорогого мне человека отвратительному чудовищу. Генри вне себя от злости, но согласился. Умирающий способен на такое, что другим и не снилось. – Баум смотрит на поцарапанную туфлю и еще сильнее втыкает ее в грязь, словно желая за что-то наказать. – Как видишь, я опустился ниже некуда.

Приступ депрессии миновал, а привычка кормить осталась. Вот и сейчас Иэн что-то размешивал — от энергичных движений трясся нависший над ремнем живот. В последнее время я заметила, что руки у него стали менее мускулистыми, а светло-русые волосы начали седеть. Однако он еще не утратил привлекательности — у него красивые серые глаза, широкая улыбка и милая привычка задерживать на собеседнике взгляд чуть дольше, чем нужно. Под его долгим взглядом я чувствовала себя значимой. Ты, наверное, тоже? Интересно, какое мы тогда произвели на тебя впечатление?

Дэн приобнимает поникшие плечи друга.

— Я знаю, как тебя утешить, — сказал Иэн.

– Нет, я понимаю, что «Женщина в огне» значит для тебя все.

— С чего ты взял, что я нуждаюсь в утешении?

– Точно. – Глаза Эллиса наполняются слезами, он начинает задыхаться. Слишком много слез скопилось в нем за восемьдесят лет. – Дэнни… Прости, что лгал тебе.

— Хорошее кино венгерской «новой волны» [5]. Бела Тарр — лучшее лекарство. Давай посмотрим «Про-клятье»?

Глава четырнадцатая

Он вытащил из картонной коробки серебристый пакет и выжал из него последние капли, как волынщик извлекает звуки из инструмента. Таких, как Иэн, сейчас называют алкоголиками. Ты и сама наверняка заметила и недоумевала — и как его только жена терпела? Вы, молодые, еще не понимаете, что нельзя на всех ставить ярлык: неудачник-алкоголик или ответственный гражданин, здоров или болен, хороший или плохой. Жизнь гораздо сложнее…

Адам несет подушку, простыню и одеяло. Джулс следует за ним по пятам. На улице резко похолодало, в свитере уже зябко. Она обхватывает себя руками и втягивает носом свежий горный воздух. Вдалеке горный хребет – неровный силуэт на фоне темного неба. Над головой огромные яркие звезды, словно кто-то споткнулся и рассыпал тысячи бриллиантов из черной бархатной сумки.

— Давай посмотрим, — согласилась я, задумчиво глядя в бокал.

«До чего же красивые здесь места», – думает Джулс, а вслух говорит:

– В жизни не видела столько звезд.

Адам замирает и оборачивается.

– Это главный плюс Монтаны. Вот, возьми-ка одеяло и накинь на плечи. Ты, похоже, замерзла. – Его зубы блестят в лунном свете, создавая жутковатое впечатление – как будто перед Джулс светильник Джека[10]. – Кстати, в студии есть телескоп. Если ты любишь наблюдать за звездами, могу вынести его наружу.

– Спасибо.

Они продолжают путь и проходят мимо круглого столика на одной ножке, какие обычно стоят в кафе. Джулс замечает, что рядом с ним один стул. Адам живет здесь в полном уединении и абсолютно не похож на того человека, которого полоскали в прессе. Он полная противоположность: скромный, милый, вежливый, спокойный. А еще жутко привлекательный и при этом держится так просто, словно даже не подозревает о своей красоте. Видели бы ее сейчас друзья. Разговоров хватило бы надолго.

Джулс пытается отогнать эти мысли. «Помни о правилах». Одно из них – о котором Дэн не упоминал во время своей нудной лекции – она открыла на собственном горьком опыте: никогда не спи с редактором и вообще с теми, с кем вместе работаешь. Иначе беды не миновать. И не заводи шашней с источником информации. Джулс мысленно читает себе наставления, а сама не может оторвать взгляда от широких плеч и красивого торса идущего впереди Адама. А какие у него руки! Она обратила внимание, когда они мыли посуду. Изящные, элегантные, жилистые. У Эллиса точно такие же. Когда Адам улыбается, в его глазах загораются огоньки, как у мальчишки.

«Прекрати, – одергивает себя Джулс. – Ты уже это проходила и поклялась, что больше такого не повторится».

Они входят в студию, Адам включает свет.

– Здесь пахнет красками – достаточно сильно, но я привык. Если тебе неприятно – дай знать. Я могу переночевать здесь, а ты ляжешь в моей спальне. – Он смеется и указывает за плечо, как будто домик совсем рядом. – Дэн отрубился прежде, чем я успел разложить диван. Завтра спина скажет ему спасибо.

– Он и ботинки не снял, – хихикает Джулс. – Все в порядке, не беспокойся. По правде сказать, у меня такое впечатление, что мы вторглись в твои владения.

В глазах Адама проскакивает искорка, словно она удачно пошутила.

– Похоже, меня и в самом деле считают отшельником – мать меня так называет. Не волнуйся, все в порядке. Никуда вы не вторглись. – Он кладет постельное белье и подушку на стоящую в углу койку и поворачивается к Джулс. – Дэн весьма напористый.

– Разве? – Она поднимает брови. – Знаю, он достаточно жесткий и стремится все контролировать. Зато за месяц работы с ним я узнала больше, чем за все годы учебы в университете. Похоже, они с твоим дедом достаточно близки. Что их связывает?

– Дэнни, – произносят они одновременно и смеются. Джулс чувствует, как между ними проскакивает искра.

Адам водит ногой по пыльному деревянному полу.

– Встретились в клинике, когда проходили реабилитацию. Дед говорил, что Дэн – единственный, кому можно было доверять.

«Реабилитация»? Джулс хлопает глазами. Неужели и Эллис тоже? Надо же, ее соратники – поголовно бывшие наркоманы и алкоголики. Впрочем, мысль быстро переключается с клиники на Адама, который стоит очень близко. Слишком близко. Джулс осторожно делает шаг назад и поворачивается к противоположной стене, где висит десяток картин.

– Ничего себе! Не возражаешь, если я взгляну?

Парень жестом показывает, что он не против.

Точно так же, как настоящий Адам отличается от созданного прессой образа, работы в студии совсем не похожи на изображения на стенах его домика. Абстрактные мрачные полотна создают впечатление дикого и манящего танца. Хаотичные резкие мазки в серых, темно-коричневых, зеленых и черных тонах и разные текстуры символизируют горе, жестокость, смерть и разрушение. Джулс чувствует, как начинает кружиться голова, а по спине стекает струйка пота. Полная жуть. Как ей теперь здесь заснуть? Вопреки желанию выбежать из мастерской и укрыться где-нибудь в безопасном месте, она подходит к картинам ближе, чувствуя себя так, словно приближается к чему-то опасному – как будто собирается тронуть горячую плиту.

Адам стоит позади нее, прислонившись спиной к тонкой деревянной балке, и наблюдает за ее реакцией. Правда, Джулс его больше не замечает. Он слился с фоном, фигура расплывается, сметенная с пути мощью его творений. Теперь Джулс понимает, как родился образ, нарисованный прессой. Адам Чейс под героином. Плохой мальчик, любитель вечеринок, разгуливающий в обнимку с полуодетыми девицами. Адам, балансирующий на краю пропасти.

Джулс холодеет. Она смотрит на парня по-другому, через призму его искусства, свидетельствующего о боли и страданиях. Веселые картинки из домика теперь кажутся просто ширмой, прикрывающей настоящего Адама.

Джулс медленно поворачивается, пытаясь подобрать правильные слова.

– Эти работы полны боли. Так отличаются от…

– Да, – перебивает он, подходя ближе. – Благодаря им я прославился и едва не погиб. Я создавал их, пребывая в аду. Марго понимала это лучше, чем кто-либо другой, и воспользовалась ситуацией. Я с детства страдал от депрессии. Теперь лечусь, принимаю лекарства. А тогда… – Голос Адама хрипнет. – Мадемуазель де Лоран наживалась на моем состоянии. Впрочем, я сам ей позволил. Она знала, что я создаю лучшие и приносящие наибольшую прибыль полотна, когда нахожусь на самом дне, и делала все возможное, чтобы там я и оставался. Моя зависимость от героина стала гарантией ее успеха. Разрушение весьма популярно у покупателей. А саморазрушение… Ван Гог знал об этом лучше других. Глядя на такое, люди забывают о собственных пороках. – Адам щурится, словно пытаясь отогнать приближающихся дементоров.

Джулс слушает его и чувствует, как по коже бегут мурашки. Возможно, Дэн прав. Наверное, возвращение Адама «на место преступления», к прошлой мрачной жизни, ознаменованной присутствием Марго де Лоран, – не лучшая идея. Хватит ли у него сил не сорваться? Стоит ли картина, которую хочет разыскать его дед, подобного риска?

Адам отворачивается, будто понимая, что рассказал о себе слишком много.

– Возможно, я лезу не в свое дело, – начинает Джулс, – но стоит ли тебе возвращаться к…

Взгляд парня становится жестким, и она осекается.

— Кстати, как тебе Джемма?

– Я должен. Во-первых, ради деда. А если уж быть до конца откровенным, после четырех лет добровольного изгнания пора взглянуть в глаза своим страхам, доказать себе, что я могу вернуться в реальный мир, в мир искусства, которому принадлежу. Так что я не отступлю.

Я отвернулась от Иэна и прислонилась к барной стойке, которая отделяла крошечную кухню от гостиной. Я размышляла. Интуиция подсказывала, что не надо произносить твое имя, впускать тебя в наш дом, однако очень уж хотелось рассказать…

Он поворачивается к стене с картинами.

— Ничего. Вполне сносная, особенно для начальницы. Только вот уже успела навязать мне выскочку-племянницу.

– Иди сюда. – Адам подводит Джулс к большому полотну в дальнем углу студии. Она подходит ближе.

— Еще один стажер? Сколько их у тебя?

Огромный небоскреб наклонился вбок. Вдоль его края, словно по бульвару, прогуливаются хорошо одетые женщины в мехах и драгоценностях, ведя на поводках пуделей. Важных дам окружают попрошайки, бездомные и проститутки, на их лицах боль и отчаяние. Случайные зеваки, автомобили, такси и велосипеды свалены вокруг небоскреба в кучи, словно готовые к расфасовке по банкам шпроты. Богатые дамы не обращают на них внимания. Страдание наталкивается на безразличие в зажатом в тесные рамки городском аду.

— Шесть или семь… Точно не помню. Представляешь, эта девица напросилась ко мне в машину сегодня утром. Сто сорок первый так и не пришел, я поймала такси. И тут ко мне запрыгивает юная нахалка, а по дороге сообщает, что приходится племянницей Джемме Лант. Потом вообще выяснилось, что это она посоветовала тете купить «Руководителя». А сама притворилась, будто меня не знает — сидела и слушала, как я расхваливала журнал. Та еще лиса, правда?

– Расскажи об этой картине, – шепчет Джулс. «Тебе оно надо?» – спрашивает внутренний голос.

— Может, не узнала… — начал было Иэн, но осекся под моим сердитым взглядом и спросил: — Ну и как она? Облегчит тебе жизнь или наоборот? Еще непонятно?

– У каждого холста своя история. Этот я назвал «Кошмар на Пятой авеню»[11]. – Адам смеется и вдруг резко замолкает. – Я никогда не объясняю, почему изобразил то-то и то-то. Не имеет никакого значения. Посмотри на полотно. Не описывай, что видишь, скажи, что чувствуешь.

— Одно можно сказать с уверенностью: девчонке крупно повезло, — вздохнула я. — И почему у меня в ее возрасте не было доброй тети? Купила бы мне журнал, я бы писала в свое удовольствие… Представляешь, эта богатенькая наследница, только вчера из универа, заявляется и имеет наглость переделывать обложку? И ей моментально поручают писать анонс к церемонии награждения. В первый же день!

«Я чувствую, как твоя рука касается моего плеча и мешает мне сосредоточиться. А запах терпентина[12] разъедает мне ноздри, вот только я скорее умру, чем пожалуюсь».

— Неслыханно! Как же можно поручать писать? Тем более в журнале…

Джулс хочет что-то сказать, но не может подобрать слов. Адам смотрит уже не на нее, а на картину. Его лицо мрачнеет, словно он заново открывает для себя каждую жуткую деталь, видя ее глазами Джулс.

— Перестань, ты понимаешь, что я имею в виду.

— Нет, — улыбнулся он, — не очень.

– Прежде чем приехать сюда, – начинает она тихо, – я несколько недель изучала искусство периода холокоста. Работы немецких экспрессионистов, и в частности Эрнста Энгеля – все, что он написал до «Женщины в огне». Твоя техника напоминает его манеру работать: хаотичные злые мазки, дышащие страстью и притягивающие взгляд. Он тоже изображал меняющийся и охваченный тревогой Берлин. Не могу описать, что я здесь вижу. Но чувствую себя так, словно внутри только что начал извергаться вулкан. Горячая лава движется под кожей, и я не в силах ее остановить. – Она смотрит Адаму прямо в глаза. – И не хочу. Это зловещее полотно наводит на размышления. Выдающаяся работа.

— Раньше стажеры делали кофе и ксерокопии и ни о чем больше не помышляли. В лучшем случае были у главреда на побегушках. И даже после приема в штат ты еще недели две считался стажером. Только потом становился репортером и все равно делал ксерокопии и отсылал факсы. Черт, она тогда и не родилась… Она даже не родилась, а я уже была на пике карьеры!

Лицо Адама смягчается – словно солнце выглянуло из-за грозовых туч. Он смотрит на Джулс, и у нее такое ощущение, что воздух вокруг них становится плотнее. «Правила. Помни о правилах».

— Эй! На пике ты сейчас и долго там останешься! — Иэн уже порядком захмелел, но я не сомневалась в его искренности.

– Мне многие льстили, потому что я внук Эллиса Баума, – с горечью говорит Адам, водя носком ботинка по полу. – А ты, кажется, говоришь искренне, не втираешь какую-то чушь. Мне это нравится. – Адам засовывает руки глубоко в карманы и шевелит пальцами, словно ищет мелочь. Затем отводит взгляд. – В холодильнике есть вода, ванная – в дальнем углу. Я встаю рано, вместе с собаками. Если услышишь около дома громкие шаги – не пугайся, это всего лишь я.

Он верил в меня. Еще верил…

Он делает шаг назад, а затем направляется к двери. Слова застревают у Джулс в горле.

— В общем, в мое время практикантки знали свое место. — Я задумалась. — Иэн, мы очень старые?

– Добрых снов, – говорит Адам. – Знакомиться с миром искусства начнем после завтрака.

— Ну, старые… Но ведь в каждом возрасте свои плюсы, разве нет? — Он глотнул вина, глядя, как я раскачиваюсь на табурете. — Слушай, что тебя так разозлило? Она симпатичная?

Он берет телескоп и выходит из мастерской. Джулс не успевает ни поблагодарить его, ни пожелать спокойной ночи. Она смотрит на закрывшуюся дверь, потом запирает ее на замок. Вокруг так тихо, что слышны звуки шагов Адама, удаляющегося к дому. Под его ботинками хрустит гравий. Затем наступает тишина – может, он остановился у круглого столика? Джулс слышит лишь громкий стук своего сердца. Она прижимается спиной к стене и медленно сползает вниз.

— Нет, — покачала я головой, — она не симпатичная. Она сногсшибательная.

Похоже, только что произошло нечто, что ей сложно объяснить. Джулс долго сидит на полу, успокаивая дыхание и рассматривая неординарные и вызывающие бурю эмоций картины – отражение натуры Адама Чейса. Ей на глаза попадается средних размеров холст без рамы – он не висит на стене, а лежит на полу в куче других неоконченных работ. Джулс встает, подходит к полотну, берет его и несет к свету. Картина маслом, абстрактный портрет женщины. Черные как смоль волосы, прожигающие насквозь глаза. На ней ничего нет, кроме туфель на шпильках с ремешками, оплетающими длинные ноги – такие же полоски кожи можно увидеть на калигах[13] римских солдат. Одна из моделей «Аники Баум»? У женщины крепкие высокие груди с торчащими вперед розовыми сосками. Она возвышается над какой-то планетой – круглым, объятым огнем шаром, состоящим из лаймово-зеленых и темно-синих завитков. Земля? Каблук женщины пронзает планету, словно бурильный молоток, вгрызающийся в поверхность, которую нужно разрушить. Джулс чувствует, что волоски у нее на коже встают дыбом. Это она. Марго де Лоран.

— Значит, молодая, красивая, со связями и деньгами. Конечно, она переделывает обложку в первый день! — Я молчала. — И конечно, ты завидуешь.

— Я не завидую, — соврала я. — И вообще, хватит про нее говорить! Давай лучше смотреть фильм.

Глава пятнадцатая

В последний раз Марго видела Адама Чейса четыре года назад. Ровно столько она не ощущала его запаха. Ровно столько прошло с момента, когда у него случилась передозировка героина, который мадемуазель де Лоран щедро ему поставляла. Никто не знал, что парень не в первый раз оказался на грани жизни и смерти. Четыре года назад Марго и Адам в последний раз были вместе. Мадемуазель де Лоран, которая никогда не оглядывается, горько сожалеет о том, что случилось в тот вечер.

Я снова оглядела квартиру твоими глазами. Как ты и предположила, ее заполняли красивые вещицы: глиняные горшочки, африканские маски, балийская керамика — остатки былой роскоши, напоминание о полноценной жизни. Обведя взглядом безделушки, я подумала: их слишком много. Они грудились на декоративных полках и стеллаже, собирая пыль, так как помощницу давно пришлось уволить, а у меня не хватало сил на уборку. Над дверью теснилась коллекция потускневших серебряных подносов. На стенах практически не было пустого места. Шкафы не закрывались — из них лезли наружу вещи. Я часто стукалась об углы не до конца задвинутых ящиков и защищала рукой голову, открывая шкафчики на кухне — опасалась тарелки или кулинарного прибора Иэна. Как будто тут прошла не одна жизнь, а две или три. Выцветшие репродукции Херста. Пыльные индийские коврики. Старые фото Иэна. Все пространство забито. Нет места для новых вещей, новых мыслей, творчества. Одним словом, нет места будущему.

В доме скопились маски со всех концов света, хотя я не коллекционировала их специально. Невероятное количество. Мое собственное лицо превратилось в маску стареющей женщины. А под маской — я, отчаянно пытаюсь осознать, что молодость прошла.

Если она когда-либо и испытывала нечто, похожее на нежные чувства, по отношению к мужчине (кроме деда, конечно), то только к Адаму Чейсу. Она упивалась его талантом и вкусом, его телом, любовалась им за работой – таким сосредоточенным. Лицо парня сияло, стоило кисти коснуться холста. Марго никогда не забудет, как впервые увидела его работы и оценила уникальную манеру письма в обшарпанной студии в Адской кухне[14] девять лет назад. Тогда она почувствовала, как сердце забилось быстрее, разгоняя кровь по телу, и поняла, что не отступит, пока юноша не будет принадлежать ей полностью – и как художник, и как любовник.

Мне открылась страшная тайна: когда тебе двадцать, все кажется возможным, только это ощущение временно и обманчиво. Надо было раньше догадаться и предостеречь тебя. Рассказать, что с определенного момента годы играют против тебя и, пока не поздно, нужно учиться ценить себя за успехи, а не за красоту и молодость. Если бы я научилась этому, ты вряд ли смогла бы так поменять мою жизнь. К сожалению, возраст застал меня врасплох.

Адаму тогда только исполнился двадцать один год – невинный начинающий живописец. Однако он обладал редким качеством – дед говорил, что таких мастеров можно пересчитать по пальцам: врожденную способность создавать творения, неподвластные ни времени, ни веяниям моды. Экспрессионист старой школы, движимый новыми идеями, – потрясающее сочетание. Несколько лет спустя Марго довелось наблюдать, как Адам работает: под кайфом, полностью голый. Она никогда такого не видела. Он впадал в ярость, расшвыривал краски, холсты, кисти, стулья. Невероятное зрелище. Затем успокаивался, оставлял свои ребяческие замашки – и тогда миру являлся истинный художник. Адам садился на крошечный деревянный табурет и творил, проявляя свой гений в каждом мазке. Ни дать ни взять Моцарт за фортепиано, Эйнштейн у доски или Мария Кюри в своей лаборатории. Адам остался единственным, при виде кого у Марго замирало сердце. А секс – они занимались им постоянно – был страстным и потрясающим. Первоклассная находка, которая принадлежала лишь ей. Марго контролировала и тело, и разум Адама Чейса. А когда почувствовала, что парень ускользает от нее, на помощь пришел шприц. Пока все не зашло слишком далеко.

Получив твое резюме, я переслала его на личный эмейл и изучила в автобусе по дороге домой. Судя по нему, жизнь у тебя была благополучная и обеспеченная. Сменила несколько элитных школ, после выпуска взяла год перерыва (который, скорее всего, провела, путешествуя на деньги Джеммы), изучала английскую литературу в Лидском университете. К моменту нашего знакомства мне было сорок один, а тебе — двадцать четыре. Возмутительно… Выпускница, с талантом и связями — жизнь впереди, дороги открыты, препятствия один за другим рушатся перед твоей уверенностью и неземной красотой. Когда-то я была на твоем месте… А теперь мне на смену пришла ты.

Она отгоняет воспоминание и рассматривает свое умытое, без макияжа, лицо в зеркале в ванной. Все любовники, побывавшие в ее постели, в один голос твердили, что Марго красивее всего утром, в том виде, в каком ее создала природа. Именно поэтому она нравилась себе больше по вечерам – когда наносила неизменную ярко-красную помаду, без которой никогда не выходила из дома. Макияж делал черты лица более жесткими, заставлял прохожих оборачиваться и задаваться вопросом: манит или пугает такая красота? Марго всегда нравилось сбивать окружающих с толку.

— Как хоть ее зовут? Чтобы я знал, кого поминать недобрым словом.

Но не сегодня. Сегодня она не будет краситься. Только ради Адама.

Я подняла глаза к потолку — единственная незахламленная поверхность в нашей квартире.

* * *

Они договорились встретиться в девять в одном из ресторанов сети «Буддака» в Митпэкинге[15]. Адам всегда предпочитал азиатскую кухню. Он приходит первым, даже не подозревая, что Марго прибыла двадцать минут назад и наблюдает за ним из окна тонированного автомобиля, припаркованного на другой стороне улицы. Она где угодно узнала бы его по походке. Адам идет, засунув руки в карманы, он одет в знакомую ей поношенную куртку-бомбер из коричневой кожи. Его любимая. Волосы, раньше коротко стриженные, отросли и лежат свободными густыми волнами. А еще появилась борода. Адам кажется более накачанным и сильным, чем она его помнит. Марго наблюдает, как парень медлит у входа, словно решая, войти или развернуться и сбежать. Ее сердце начинает биться быстрее. «Заходи, – мысленно командует мадемуазель де Лоран. – Заходи же!» Она наблюдает за Чейсом и ощущает что-то, отдаленно напоминающее материнский инстинкт. Адам жив, стоит на тротуаре. На этот раз ей не удается отогнать воспоминания о той страшной ночи, когда любовник едва не покинул этот мир, Марго проживает ее заново.

Адам лежал ничком в своей квартире в Трайбеке, изо рта и носа у него сочилась кровь. Ее было слишком много. Все случилось так быстро. Парень умолял дать ему еще одну дозу, хотя и так уже принял более чем достаточно, и Марго сделала инъекцию ему в шею. Она до сих пор помнит, как откинулась его голова, слышит глухой удар, когда тело упало на пол, видит рассеченную верхнюю губу. Прекрасное, изящно скроенное тело Адама корчилось, затем он застыл. «Не умирай, только не умирай!» – умоляла Марго. Но парень не двигался.

Она решила, что нужно убраться из квартиры как можно скорее. Вытерла отпечатки своих пальцев, поместила упаковку из-под героина и шприц в обмякшую руку Адама, схватила пальто и сумочку. Затем выскочила из здания и бежала по улице до тех пор, пока не оказалась достаточно далеко. Запыхавшись и все еще дрожа, Марго позвонила Уайатту Россу и велела решить проблему. «Скорая» прибыла как раз вовремя. Услышав вой сирен, мадемуазель де Лоран вернулась к дому, в котором жил Адам, и стояла на тротуаре в толпе зевак, наблюдая, как любовника выносят из здания на носилках. Разумеется, на месте происшествия уже были журналисты – естественно, они пронюхали, что с внуком Эллиса Баума произошло несчастье, и кружили, словно почуявшие кровь акулы. «Художник Адам Чейс… гений, пристрастившийся к наркотикам… Передозировка… Умер… Нет, кажется, еще дышит». Никто не подозревал, что виновата во всем случившемся Марго. Она достала героин и сделала смертельный укол.

Несколько дней спустя Марго вызвали на допрос в полицию. Она соврала, сказав, что в тот день была на деловой встрече со специалистом техподдержки по фамилии Росс. Разумеется, алиби проверили. Уайатт после ее звонка успел оперативно взломать систему видеонаблюдения в доме Адама и стереть нужные записи, прежде чем до них добралась полиция. А главное, Адам в тот вечер был в таком состоянии, что даже не помнил, что Марго была в квартире. Мадемуазель де Лоран вышла сухой из воды – впрочем, как всегда.

Но Адама она потеряла. Он покинул ее галерею и мир искусства в целом, исчез из ее постели, бросил принимать наркотики, оборвал связи с общими знакомыми… Бывший любовник не отвечал на звонки, он просто вычеркнул Марго из своей жизни – еще никогда она так остро не чувствовала, что ее оставили. Мадемуазель де Лоран не раз повторяла себе, что это временно. Бывших наркоманов не бывает, как и бывших художников. И вот и тот и другой к ней вернулись – думает Марго, глядя, как Адам входит в ресторан.

Она велит водителю подождать еще десять минут. Мадемуазель де Лоран никогда не приходит ни заранее, ни вовремя. Любое появление на людях должно быть тщательно продумано. Это единственное, чему Марго научилась у своей матери, светской шлюхи, которая достигла вершины в искусстве эффектно являть себя миру. «Никогда не приходи рано, не демонстрируй свое страстное желание и отчаяние. Если опаздываешь – значит, у тебя были другие, более важные дела. Ты показываешь силу и весомость». Марго смотрит на часы, ждет еще три минуты и выходит из машины.

Адам сидит к ней спиной в отдельной кабинке модного заведения – интерьер представляет собой экстравагантную смесь восточной утонченности и европейской роскоши. Парень поднимает глаза, когда Марго появляется перед ним, но не пытается обнять и не стремится к физическому контакту.