Жан-Франсуа Паск

Невидимые узы

В память о старшем капрале Уилфриде Фароне, погибшем при исполнении служебных обязанностей в Нанте 31 декабря 2021 года
Jean-Francois Pasques

FILS DE PERSONNE

© LIBRAIRIE ARTHEME FAYARD, 2022

© Клокова Е.В., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо”», 2024

1


«НЕИЗВЕСТНЫЙ… МУЖСКОГО ПОЛА»


Надпись черной тушью была сделана заглавными буквами наверху бланка свидетельства о смерти.

6 апреля 2005 года, в 07:40, мужчина был официально признан мертвым.

* * *

Тело выловили из бассейна в саду Тюильри и положили на утрамбованную землю. Осмотр занял у доктора Альбера не больше двух минут. Температура тела составляла +10°, сравнявшись с температурой воды. Все внутренние жидкости застыли, кожа слегка сморщилась от долгого пребывания в воде. Для Альбера, врача общей практики службы неотложной помощи, первичный осмотр был не более чем любопытной формальностью. Пациент умер до его появления, делать ничего не требовалось, разве что констатировать смерть. В общем и целом он уподобился всем людям, хрупким и бессильным перед лицом смерти.

У неизвестного – мужчины лет шестидесяти – жизнь отняли жестоким ударом по затылку. Возможно, он умер, стукнувшись о каменный бортик, на котором обнаружили пятно крови. Разъяснений от врача никто не требовал – его вызвали, чтобы констатировать смерть, а не для участия в расследовании. В связи с неясными обстоятельствами и наличием раны Альбер поставил галочку в графе «медицинско-правовое препятствие», что подразумевало необходимость открыть дело.

Осмотр одежды не помог установить личность погибшего. Доктору не оставалось ничего другого, кроме как вписать «Неизвестный мужского пола» в документ, который будет передан следователям. Констатация смерти анонима – странный способ закончить ночь… Альберу оставалось только вернуться домой, и он с выражением покорности на лице вручил «голубой листок»[1] сотрудникам полиции 1-го округа. Доктор выглядел слегка сконфуженным, удаляясь по центральному проходу с саквояжем в руке, словно какой-нибудь заезжий турист.

– Доброго дня и удачи, – бросил он бригадиру, и тот в ответ вежливо пожелал ему спокойной ночи. Для одних кончалась ночь, для других начинался день.

Полицейские остались на месте преступления. На землю, под тело, положили пластиковую подстилку – чтобы уберечь возможные улики. С промокшей одежды стекала желтоватая жидкость, и погибший напоминал губку, лежащую в грязной луже. Нужно было дождаться следственную группу и судмедэксперта. Им предстоит попытаться установить причину смерти и идентифицировать покойника, чтобы известить родных и близких, если таковые найдутся…

Солнце, сулившее миру радость и обновление, светило с неба сквозь листву цветущих деревьев. Весна наконец пересилила зиму, природа возрождалась. Ей не было дела до мертвеца, найденного в самом сердце Парижа и лежащего теперь на большом зеленом прямоугольнике между Сеной и улицей Риволи, между площадью Согласия и Лувром. Окружающий мир пробуждался, но люди, волей обстоятельств и по долгу службы оказавшиеся в саду Тюильри, хранили угрюмое молчание.

2

Майор Делестран всегда первым являлся на службу в 1-й отдел судебной полиции Парижа [2]. Не из желания выделиться, а из чистого эгоизма: чтобы насладиться затишьем перед бурей. По традиции группа, которой он руководил, носила его имя. Несколько лет назад жена сказала, прервав его ворчание: «Все лучше, чем посмертное награждение за отвагу!» Он никогда не ощущал себя героем, зато у него было чувство долга. Лидер должен вести свой отряд и всегда быть впереди – хотя бы для того, чтобы спокойно прочесть утреннюю газету, найденную на столе в дежурной части, и без помех насладиться первой чашкой кофе. Вот такой невинный ритуал соблюдал Жюльен Делестран. Увы, сегодня он не успел включить старую кофеварку – помешал проклятый телефон. В полиции все обычно начинается со звонка… Делестран нахмурился, взглянул на часы, поставил жестянку с молотым кофе на столик и снял трубку.

– Делестран? Здравствуйте, это Танги Гэю.

– Доброе утро, патрон.

– Знаю, что я не вовремя, но мне только что позвонили сверху. В саду Тюильри, в одном из бассейнов, найден труп. Патрульный наряд уже на месте. Врач неотложки осмотрел рану у основания черепа и счел смерть «подозрительной». Личность не установлена, но коллеги склонны считать жертву бездомным лет шестидесяти. Очень хочу, чтобы вы на него взглянули. Вы слушаете меня, Делестран?

– Конечно, патрон.

– Я помню про дело о подозрительных исчезновениях, но оно застопорилось, а найденный мертвец взбодрит вас. Беретесь?

– У меня есть выбор?

– Выбор имеется всегда, майор. Вам это прекрасно известно. Бездомные никому не интересны – кроме вас. В большинстве случаев…

– Не люблю привычные ситуации, но, раз выбор есть, соглашусь. Бомон вот-вот появится. Когда она придет, мы экипируемся и отправимся на место.

– Вот и хорошо. Я подключу службу криминалистического учета. Держите меня в курсе.

– Конечно, патрон, как обычно.

Последние слова Делестран произнес делано небрежным тоном, как будто хотел напомнить начальству о приятельских отношениях, а еще никак не отреагировал на замечание о деле исчезнувших, грозившем превратиться в «замороженное» [3]. В прошлом месяце в Париже пропали три женщины. Чтобы забрать себе дела из районных комиссариатов, где коллеги уже начали работать, требовалась веская причина. Все три случая объединял их парадоксально загадочный характер. Группа Делестрана неустанно трудилась две недели: они шерстили семейную и профессиональную среду, проверяли расписание передвижений, телефоны, банковские счета, следили за мужьями и даже поставили прослушку, но не обнаружили даже намека на след. О женщинах было известно одно: они просто не вернулись домой. Между ними не было ничего общего.

Танги Гэю и Делестран долго обсуждали забуксовавшее расследование и пришли к выводу, что остается надеяться на внешний фактор, способный разблокировать ситуацию. Им было нестерпимо ждать, когда случится что-нибудь еще. Делестран считал, что умение терпеть сродни искусству страдать молча, но и ему начинало казаться, что срок ожидания слишком долог.

Танги Гэю хорошо знал своих людей. Он ценил Делестрана за профессиональную компетентность, непоколебимую приверженность делу, внешнее спокойствие. Но больше всего ему нравились упрямство, одержимость нежеланием быть запертым в четырех стенах и благородное стремление, почти этический принцип влезать туда, куда другим и в голову не пришло бы лезть, в том числе и в расследованиях. Этот способ отличиться восхищал Гэю. Он знал, что майор пребывает в сомнениях касательно исчезновений, но страдает молча, чтобы не травмировать подчиненных. Подобным людям противопоказано ничегонеделание. Необходимо было подтолкнуть его, отсюда и утренний звонок – как протянутая рука помощи.

* * *

Внимание Делестрана привлек шум в соседнем кабинете, занимаемом его заместительницей, лейтенантом Бомон. Она, не включая свет, бросила спортивную сумку на письменный стол, взялась за ручку жалюзи, как делала каждое утро, и тут увидела отражение Делестрана в стекле. Обернулась и улыбнулась ему, сверкнув глазами.

– Привет, командор.

– Привет, Виктуар. Как насчет выезда на «свежего» покойника?

– Почему бы и нет? Но только после кофе, командор.

Майор и лейтенант работали вместе уже два года, но Бомон до сих пор не называла его по имени. Мешала не разница в возрасте и не почтение к старшему по званию, все было гораздо сложнее. Втайне ей хотелось называть его «папой», но она никогда не позволила бы себе подобного святотатства и потому выбрала слово «командор» – в соответствии с его званием и, главное, по сердечной склонности. Этим почетным титулом лейтенант именовала шефа только наедине, при всех же он был для нее майором Делестраном, главой следственной группы.

– Мне только что звонил патрон. В одном из бассейнов сада Тюильри нашли тело с раной на затылке. Я свяжусь с судмедэкспертом. Можешь вытащить план сада?

– Есть, командор!

Виктуар удалось ответить без малейшей наигранности, разве что чуть громче, чем требовалось.

– И уволь меня от плана в цвете. Захотим увидеть изображение в натуре – откроем глаза пошире.

– А что насчет остальных?

– Я свяжусь с Митчем, он всех предупредит. Мы оставим им грязную работу. Пусть перепишут ночные звонки, но это вряд ли что даст. Сама знаешь, преступники не говорят по телефону – в отличие от невиновных.

Делестран лукавил, но, как это часто бывает, слова преобладали над смыслом. Главное – не дать себя провести.

* * *

Судмедэксперт обещал быть на месте только через сорок минут, без него не начнут, так что нет смысла включать мигалку. У них будет время проникнуться атмосферой места преступления и оценить окружающую обстановку. Выехав за шлагбаум, Бомон повернула направо, на бульвар Бесьер, чтобы попасть на бульвар Мальзерб [4], и направилась в центр города. Делестран изучал план сада на листе бумаги формата А4 и как будто уже обдумывал дело.

– Проблема, командор?

– Как посмотреть… Я работаю в Париже уже двадцать пять лет и вдруг сделал открытие. Деталь, но все же… Ты знаешь Тюильри, малышка Виктуар?

– Иногда гуляю там. А что?

– Помнишь бассейны?

– Смутно.

– Ну так вот – их там шесть.

– Да, знаю, видела на плане. Восьмиугольный бассейн смотрит на площадь Согласия, большой круглый, окруженный четырьмя меньшими, – на Лувр.

– И что?

– По статистике, шансов у нас один к шести, хотя Тюильри не больше Версаля, так что скоро узнаем.

Делестран хмыкнул.

– Поступим так: езжай по улице Сент-Оноре, потом припаркуемся на Риволи.

– Хорошо, командор.

– Я пятый раз за утро слышу это слово. Когда ты начнешь называть меня по имени?

– Никогда, командор.

– Шестой раз, малышка!

– Повторяешься, командор.

И верно – он назвал ее так второй раз. Проклятый патернализм…

* * *

Они нашли место у аркад, на подъезде к отелю «Мерис», перед которым на проезжей части стоял грузовик.

Через распахнутую заднюю дверь были видны большие мешки с грязным бельем, навалом брошенные на пол. Делестран все еще держал в руках план и делал на его обороте заметки. Бомон отвечала за «имущество» – оперативный чемоданчик со всем необходимым, чтобы не упустить ни одной детали при проведении следственных действий. Им пришлось подождать, пока в транспортном потоке появится зазор, чтобы развернуться и оказаться на другой стороне. Сад Тюильри красовался перед ними как зеленое святилище Парижа.

Делестран поднял глаза к небу и зацепился взглядом за белый шлейф, оставленный самолетом. Посмотрел на часы и отметил время в верхнем левом углу листа: понадобится для протокола, который еще предстоит составить.

* * *

С парапета при входе в парк на сыщиков косилась любопытная наблюдательница – городская ворона, пепельно-черная «дворняжка» с потрепанным оперением. Птица следила за содержимым мусорного бака, доверху забитого промасленными упаковками от продуктов, и могла бы сойти за горемыку, если б не горделивое пренебрежение, демонстрируемое посетителям. Когда появились полицейские с оранжевыми повязками на рукавах, недоверчивое пернатое существо сочло за лучшее отпрыгнуть в сторону, чтобы сохранить безопасную дистанцию. Впрочем, птица очень быстро вернулась на свой наблюдательный пост. Делестран не был суеверен и не считал хромую ворону виноватой в дурной репутации ее вида.

* * *

Металлическая калитка захлопнулась, притянутая доводчиком. Напарники миновали ряды деревьев с зазеленевшими кронами, и их глазам открылся панорамный вид на сад. Терраса Фельянов [5]оправдывала свое название, все еще напоминая трибуну, с которой обращались к народу вожди французской революции. Cлева, метрах в ста, обнаружилась группа полицейских. Между их тенями, рядом с самым северным маленьким бассейном, белела непромокаемая подстилка.

Делестран остановился, чтобы поставить крестик на плане, и они пошли к коллегам по аллее Дианы. На первом перекрестке повернули налево, на безымянную аллею, окаймленную с каждой стороны сочным зеленым газоном, как на полях для игры в гольф. Его недавно постригли, и в воздухе витал аромат свежей травы. Поднявшись чуть выше, можно было увидеть, что сад разбит на небольшие прямоугольники, разделенные грунтовыми дорожками, образующими асимметричную сетку.

Казалось, что благодаря умному расчету совокупная поверхность пяти прудов восточной части равна площади большого восьмиугольного пруда, расположенного в западной части. Взглянув последний раз на план, Делестран усмотрел равновесие в хаосе.

* * *

Их заметили, и от группы отделился сотрудник, чтобы встретить сыщиков. Капитан полицейско-спасательной бригады уважительно поприветствовал коллег из уголовного розыска. Делестран сказал, что готов выслушать доклад, пока едут следователь и эксперт. Его собеседник указал пальцем на окно квартиры на пятом этаже дома на углу улицы Сен-Рош, прямо над линией деревьев, растущих вдоль улицы Риволи. В квартире жила старушка, говорящая с английским акцентом. Около семи утра она открыла ставни и, увидев в бассейне большое темное пятно, решила, что это мертвое тело, и связалась с полицией. Первым делом командир отделения распорядился о периметре безопасности для защиты следов и улик, после чего отправил двух подчиненных опрашивать свидетельницу. По его мнению, рассчитывать на полезную информацию не стоило. Старушка сообщила по телефону, что накануне закрыла ставни ровно в 20:48 и что пятна, превратившегося в тело, там не было. Она настоятельным тоном повторила свои слова, явно решив, что собеседник не понял всей важности этой информации.

«Откуда такая точность и почему она настаивала на своем? – спрашивал себя Делестран. – Помешалась на часах или фантазирует?» Возможно, личная встреча прояснит эту маленькую тайну и он узнает имя и фамилию свидетельницы, чтобы указать их в протоколе для обращения в суд.

Между тем капитан продолжил докладывать: сторож открыл парк, как и каждый день, в 7:30 утра. Сначала вход, расположенный на уровне станции метро «Тюильри», потом во время обхода восемь остальных. Обычно это занимало всего 15 минут. Сегодня все замедлилось из-за обнаружения мертвеца. Сторож сказал, что полицейские всегда смогут найти его в доме на другой стороне парка, недалеко от зала для игры в мяч, близ площади Согласия. Он помог вытащить мертвеца из воды: сначала подтянул граблями, потом перевернул и аккуратно поддерживал, чтобы ничего не сместить и не повредить. Работенка вышла нелегкая, особенно когда потребовалось перетащить тело через низкую стенку. Дальше было проще. Жидкости из тела не изверглись, но посмертное бурчание в желудке напугало молодого полицейского, впервые столкнувшегося со смертью. Странные звуки, спровоцированные газами в кишечнике, наводили на идиотские мысли, будто мертвец хочет вернуться в мир живых.

Делестран отметил на плане, что труп плавал лицом вниз. Позже он сходит к сторожу и задаст несколько вопросов, чтобы узнать точное расположение всех входов, официальных и нет. Это может оказаться пустым делом, но предусмотреть нужно все. Открыть все двери, двигаться ощупью и искать – неведомо что. Нуднейшая, но необходимая рутина.

* * *

Пора было познакомиться с месье Дюпоном Дюпоном [6]. Делестран всегда до последнего оттягивал этот болезненно неловкий момент вмешательства в чужую жизнь. Он знал: расследование заставит его прожить дни, а может, и недели рядом с человеком, которого он прежде никогда не видел. «Со смертью безнаказанно не пообщаешься», – утверждают психологи. Делестрану не было дела до великих теорий. Он сделает все, что в его силах, сосредоточится на смерти человека и постарается не переступить черту приличий.

Группа направилась к бассейну, Бомон и капитан – впереди решительным шагом; Делестран тяжелой походкой замыкал шествие. На глаз диаметр бассейна составлял метров десять. Подойдя ближе, они увидели на камнях кровь. Майор на мгновение замер. Пятно имело форму перевернутой груши и составляло в основании около 20 сантиметров. Несколько капель упало на утоптанную землю, влажную от утренней росы. Других следов не было. Делестран обернулся и понял, что тоже не оставил следов на темной дорожке.

Чуть правее, в стороне, спинкой к квадрату лужайки, стояла скамейка. Приятное место, чтобы расслабиться, насладиться красотой пейзажа, журчанием воды и Лувром на заднем плане. Странно, но здесь не было никакого освещения, даже уличного фонаря. Майор сделал набросок, чтобы приложить его к своему плану. Круг, напоминающий часовой циферблат: на пять часов – скамья, на шесть – аллея, ведущая к пруду, на семь – пятно крови, на десять – мертвое тело. Сам не зная зачем, он отметил бронзовую скульптуру на двенадцать часов. Она стояла на лужайке, метрах в двух от круговой аллеи, окаймляющей чашу пруда, чтобы зритель мог любоваться ею с оптимального расстояния. Тигр, терзающий крокодила [7]. Делестран удивился: разве полосатая кошка может встретиться с аллигатором? Или это один из ключей к пониманию творения художника? Подойдя ближе, он, прежде чем взглянуть наконец на мертвеца, прочел имя мастера на цоколе: Огюст Николя Каэн. Еще один неизвестный…

Делестран вдруг осознал, что все на него смотрят. Его ждут. Он смутился и поспешил присоединиться к двум полицейским в форме, пожал им руки, ругая себя за несобранность. Он больше не мог уклоняться. Бомон уже заняла место у головы покойника. Майору казалось, что он где-то видел это изможденное лицо. Для него все всегда начиналось со взгляда. Даже мертвый, этот человек все еще говорил. Нужно попытаться представить выражение его лица в последнее мгновение жизни. Мешки под глазами, веки отекли и не опустились, молочная белизна уже залила голубые радужки, но при жизни они наверняка смотрели на мир открыто и воинственно. Две глубокие морщины перерезали лоб; другие, не такие заметные, тянулись вверх, туда, где начинали расти короткие густые волосы с проседью, пожелтевшие на висках. У незнакомца было загорелое, запылившееся от дорог лицо путешественника со множеством мелких морщинок, готовых треснуть в любое мгновение, особенно в уголках глаз. Ярко выраженные надбровные дуги делали его похожим на боксера, а венозная сетка на щеках и кончике носа выдавала выпивоху. Судмедэксперт сможет дать более развернутый анализ личности, опираясь на внешние данные. Рот покойного был очерчен очень изящно, верхнюю губу слева пересекал старый шрам, мелкие, тесно прижатые друг к другу зубы покрывал давнишний налет. Ну что же, имени у него пока нет, зато можно сделать слепок челюстей и попытать удачи у дантистов.

– Как думаешь, сколько ему лет, Виктуар? – спросил он, глядя на своего лейтенанта.

– Затрудняюсь ответить, командор. Он выглядит изнуренным, поэтому признаки старения выражены ярче. Я бы дала ему лет шестьдесят, не меньше.

– Согласен. Послушаем, что скажут другие.

– Вы видели его одежду? Лохмотья! И обувь прохудилась.

Делестран пригляделся и увидел, что потертые кожаные мокасины сорок второго размера действительно просят каши. Выцветшие черные полотняные брюки не раз латали, причем вручную. Карманы ветхого пальто были надорваны, плотная ткань обтрепалась во многих местах, подкладка требовала ремонта, верхняя пуговица оторвалась совсем недавно – нитка так и осталась висеть. Рубашка сомнительный белизны с грязным воротником вкупе со всем остальным придавала покойнику вид бродяги – но стройное и худое тело, как и лицо, рассказывало совсем другую историю. На нем не было ни украшений, ни даже часов, как будто время еще при жизни утратило для него значение.

Делестран отступил назад на несколько шагов. Его взгляд стал жестким, почти беспокойным. Бомон, украдкой наблюдавшая за шефом, заметила, что тот находится во власти непонятного чувства и почти готов расплакаться. Впервые во время расследования он выпустил на волю эту хрупкую часть своего «я». Впрочем, лейтенант не слишком обеспокоилась, подумав только, что, будь они одни, он удостоил бы ее некоего признания.

* * *

Через несколько секунд Делестран взял себя в руки и спросил, где чемоданчик. Осматривать тело он не собирался – это входило в компетенцию патологоанатома, – но хотел проверить небольшую деталь, которая могла оказаться полезной для расследования. Он надел перчатки, подошел к Виктуар и присел сбоку от тела, возле плеча. Осторожно просунул руку под шею трупа и даже через перчатку почувствовал холод кожи. Тот самый холод, который всегда выводит из равновесия, когда прикасаешься к телу человека, умершего несколько часов назад. Он отметил ригидность затылка, не вставая с корточек, сдвинулся в сторону и переместил одну руку на предплечье, другую на бицепс и, даже не успев согнуть локоть, изумился отсутствию мышц, как будто плоть исчезла с костей. Проверил другую руку, и впечатление подтвердилось: правый бицепс был меньше левого. Когда они с судебным медиком снимут с тела одежду, этому наверняка найдется объяснение. Трупное окоченение еще не достигло нижних конечностей, и Делестран, поднявшись на ноги, отметил:

– Я бы сказал, что он умер от шести до двенадцати часов назад. Эксперт уточнит время, измерив внутреннюю температуру.

Майор дал полицейским из наряда пояснения по поводу своих выводов. Окоченение всегда начинается через три часа после смерти на уровне шеи, смещается вниз и завершается в среднем через двенадцать часов.

– Все равно что с рыбой на базаре, – расхохотался один из слушателей. – Гибкая значит свежая, так я всегда говорю жене: если жабры красные и твердые, как правосудие, бери!

Делестран широко улыбнулся. Во-первых, парень прав, а главное, это был юмор, недоступный пониманию обычного человека, но позволяющий полицейским снимать эмоциональное напряжение, вызванное очередным столкновением с трагической судьбой сограждан.

– Да, вы правы. И, что любопытно, через сорок восемь часов все меняется. Тело снова становится гибким. Судмедэксперт все объяснит лучше меня про АТФ [8], глюкозу и энергию, которую перестает вырабатывать организм. Начинается гнилостное брожение и разложение…

На лицах слушателей появилось отвращение.

– В любом случае поздравляю. Вы вытащили его из воды чисто и деликатно. Я бы не сказал, что бедолага свеж, как плотва, но он в собственном соку. Для следствия это важно. Ладно, давайте взглянем, что у него было при себе…

* * *

Чтобы установить личность жертвы, агенты обыскали карманы – увы, безрезультатно – и выложили найденное на бортик: старый, насквозь мокрый носовой платок, пакет табака для самокруток в том же состоянии, зажигалка «Зиппо», несколько монет, портсигар, четки, черная чернильная ручка и полиэтиленовый пакет, обернутый вокруг того, что оказалось книгой. Делестрана в первую очередь заинтересовала зажигалка. Особая, возможно номерная, с выгравированной гранатой, семью язычками пламени и девизом: Legio Patria Nostra – «Легион – наша Отчизна» [9]. Майор держал ее в руках и с уважением думал об элитном корпусе французской армии – Иностранном легионе. Он покрутил вещицу в руках, ища фамилию, серийный номер или что-то, наводящее на след, а потом откинул крышечку, крутанул колесико, и фитиль мгновенно воспламенился. Вода, слава богу, не повредила зажигалку.

Далекий от ханжества Делестран уделил гораздо меньше внимания четкам. Бусины, тесно нанизанные группками по десять штук на шнурок с маленьким металлическим распятием, не вызывал у полицейского никаких чувств: он просто отметил для себя, что погибший, очевидно, был набожен. Делестран всегда находился в сложных отношениях с религией и предметами культа. Глухой гнев поселился в его душе в детстве, когда молодой, слишком молодой, умерла мать. Он небрежно вернул четки на место и взял портсигар прямоугольной формы из искусственной кожи и хрома. В отделении, обитом зеленым бархатом, лежал только белый листок бумаги, сложенный пополам, на котором был записан номер телефона.

– Запишешь, Бомон?

– Диктуйте, майор.

– 01–40–56–72–17.

Делестран поднес портсигар к носу, но запаха табака не учуял и нахмурился – не из-за номера, его легко идентифицируют, а под воздействием своей навязчивой интуиции, которая, конечно же, снова останется необъяснимой. Почему ему кажется, что портсигар не использовали по прямому назначению?

* * *

Ему осталось осмотреть пакет, частично защитивший книгу от воды. Приятный сюрприз, хотя том разбух и стал вдвое больше. Несколько страниц покоробились и потемнели, но текст не пострадал. В самом конце, между двумя страницами, обнаружился сложенный вчетверо листок бумаги, на две трети исписанный мелким, но разборчивым почерком. Это были фразы из книги, которые привлекли внимание незнакомца. Делестран пролистал страницы большим пальцем. Он прочел роман много лет назад и вряд ли смог бы сейчас точно пересказать сюжет, но помнил, что тот произвел на него обезоруживающе мощное впечатление. Выхваченные взглядом слова помогли мыслям проясниться. Речь шла о сделке с дьяволом, о том, как изнашивается душа человека, жаждущего обладать всем и, не умея укротить свои желания, в конечном итоге теряющего самое главное, даже жизнь.

Любопытно… Этот человек, возможно бывший легионер, ставший бродягой в подпитии, если судить по одежде, предавался чтению классики и даже выписал отрывки для памяти. «Шагреневая кожа» Бальзака, обнаруженная при таких обстоятельствах, вполне могла смутить здравомыслящего человека вроде Делестрана. Бомон почувствовала, что шеф встревожен. Непосвященный этого не заметил бы, но майор вдруг отстранился и не спешил возвращаться к реальности. Лейтенант перевела взгляд на вход в парк, и ее внимание привлек стройный силуэт коллеги из отдела судебно-медицинской экспертизы с металлическим чемоданчиком на плече и фотокофром в руке.

– Вот и НТО, – сообщила она, чтобы вывести Делестрана из мимолетной задумчивости.

– Ты читала? – спросил он, показав ей обложку.

Бомон чуть наклонила голову.

– Не-а…

– Прочти – и поймешь… – обманчиво торжественным тоном посоветовал он, и Бомон кивнула, не придав большого значения его внезапной серьезности. Она не знала, что должна была понять, но спрашивать не стала. Майор погладил обложку кончиками пальцев, сунул книгу обратно в пакет и положил на землю рядом с телом.

* * *

Делестран узнал Полину, виртуоза осмотра мест преступлений, которую очень ценили все сыскари. Они вместе учились в полицейской школе, и она поделилась с ним всем, что сама знала о трупах. Эта нежная женщина с загорелым лицом и длинными черными шелковистыми волосами заставляла мертвых говорить. Проводя не меньше шестидесяти вскрытий в год, Полина видела всех своих клиентов «изнутри», вступая с ними в парадоксально близкие отношения. И всегда говорила о своей работе с обескураживающей страстностью.

Делестран был рад ее видеть. Они не афишировали свои дружеские отношения и не предавались ностальгическим воспоминаниям, как делают некоторые ветераны, когда не могут похвалиться новыми подвигами. Делестран и Бомон сделали несколько шагов и вышли за периметр, чтобы, вернувшись, взглянуть на место преступления свежим взглядом.

Они все еще ждали судмедэксперта, и майор, чтобы не повторять дважды одну и ту же историю, предложил Полине оставить вещи на скамейке у бассейна, а пока сделать фотографии. Они обменялись парой фраз, поговорив обо всем и ни о чем. Женщины были знакомы недолго, но Полина «крестила» Виктуар в прозекторской, а потом подарила ей снимок в зеленом одеянии, шапочке-шарлотке и защитной маске перед столом из нержавеющей стали. Приятно будет взглянуть, уйдя в отставку…

* * *

Полина методично расставляла на месте трагедии пронумерованные желтые таблички. Бомон сделала звонок, сообщила Митчу номер телефона и попросила как можно скорее идентифицировать владельца. Делестран наблюдал за подчиненной, довольный проявленной ею инициативой: «Молодец, девочка, не теряет время даром!»

Полина надела перчатки и наклонилась к пятну крови, чтобы взять образец. Делестран вдруг почувствовал себя лишним и, желая вернуть самообладание, подошел к краю бассейна и заглянул в чашу, чтобы на глаз оценить глубину. Вода оказалась слишком мутной, и он увидел только себя в ореоле голубого неба с редкими тучами. Майор подумал о Бальзаке, представил себя де Валентеном [10]и усмехнулся: беспристрастная водная поверхность отражала дородного типа, похожего скорее на благополучного антиквара.

Через несколько минут появился судмедэксперт. Тратить время на представления и пустые разговоры не требовалось: все были знакомы и каждый знал, что ему делать. Поиск причин смерти был коллективной работой, почти всегда объединявший одних и тех же действующих лиц. Возникала симпатия. И доктор Рено был членом полицейской семьи. Делестран не дал ему никаких указаний. Они давным-давно условились о таком способе ведения дел, чтобы оставаться максимально эффективными каждый в своей области знаний. Обмен информацией не должен опережать события – это может повлиять на выводы. Рено не следует пытаться подтвердить предположение полицейских, он должен смотреть и действовать отстраненно. Только в конце осмотра тела происходил обмен наблюдениями, вырабатывалась гипотеза с ее достоверностью – возможными несоответствиями и элементами, которые придется искать другими средствами. Этот синтез будет реализован путем обращения к прокурору Республики, который и примет решение о дальнейших действиях.

* * *

Место преступления было открыто для всеобщего обозрения, и из уважения к покойному не могло быть и речи о проведении полного осмотра. Человек мертв, но его достоинство нужно защищать. Участие судебно-медицинского эксперта оправдывалось еще и тем, что ему требовалось учесть обстановку, в которой было обнаружено тело.

Доктор Рено достал из портфеля необходимые инструменты и документ, который отдал майору, понимающе подмигнув. Заинтересовавшись, Бомон подошла ближе и увидела, что это номограмма Хенссге [11]. Название она не знала, но ей было известно, что три показателя – температура тела, окружающей среды и масса тела плюс корректирующие шкалы – позволяют, путем перекрестного сопоставления данных, определить не только момент наступления смерти, но и возможную погрешность. Заметив удивление коллеги, Делестран объяснил, что это их с доктором небольшой ритуал. Учитель подвергал ученика практическому испытанию, как делается в игре. Майор хотел продемонстрировать это своей молодой заместительнице, полагая, что однажды она займет его место.

Рено подошел к погибшему, проверил степень трупного окоченения в разных местах, измерил рост и прикинул вес. С помощью Делестрана он перевернул тело, аккуратно раздвинул волосы, чтобы осмотреть рану, попросил майора направить луч фонаря на место удара, измерил рану и начал ощупывать мягкие ткани. Немного подумав, жестом попросил Делестрана помочь перевернуть тело обратно и методично осмотрел руки, горло, уши, лицо, уделив особое внимание глазам, носу и полости рта. Все его движения были уверенными, но бережными. Остальные напряженно вглядывались, карауля малейшую реакцию. Разденут мертвеца позже, в более подходящем месте, а сейчас необходимо проверить зоны захвата, удержания и защиты. Эксперт расстегнул потертое пальто, отметив отсутствие верхней пуговицы; Делестран помог стянуть черные от грязи рукава и разрезал узел веревки, заменявшей пояс. Чтобы сэкономить время, он рассек рубашку вместе с майкой, снизу вверх по всей длине и ширине. Затем раздвинул ткань – и глаза сыщика округлились от изумления.

Впервые в жизни он видел подобную травму: на руке отсутствовал бицепс, на правом боку не хватало большого куска плоти. Судмед долго рассматривал старое боевое ранение, проверяя эластичность новой кожи. По внешнему виду шрам напоминал сильный ожог. Возможно, мужчине пересаживали кожу? На уродливые шрамы было невыносимо смотреть даже опытному профессионалу. Вопреки распространенному мнению, судмедэксперт был врачом не только мертвых, он общался с живыми гораздо чаще, чем можно было бы подумать, например с жертвами, составляя медицинские протоколы с описанием телесных повреждений, или с лицами, запрашивающими политического убежища, когда, по настоянию властей, отвечал за проверку истинности заявлений касательно пыток. Доктор Рено мог бы составить каталог человеческого варварства по всем регионам мира. Он многое знал о низостях, которые люди причиняют другим. Судмед встал, чтобы распрямить спину и сделать глубокий вдох, прежде чем высказать первые соображения.

– Травма тяжелая, лечить ее пришлось долго и трудно. Надо будет взглянуть на рентгене, но я не удивлюсь, если вашему клиенту вставляли штифты в плечевую кость – вернее сказать, в то, что от нее осталось. Двойное пулевое ранение в грудь, что характерно для боевых ранений и мощных боеприпасов. Могу предположить, что пуля вошла в заднюю поверхность бицепса, вырвав всю плоть, а затем, быстро вращаясь, срикошетила от кости, раздробив ее, и проникла в правый бок. Этому человеку повезло: плечевая кость спасла ему жизнь, изменив траекторию полета пули, и тем самым уберегла жизненно важные участки тела. Военно-полевая хирургия способна творить чудеса – сначала врачи избежали ампутации, а позже постепенно восстанавливали то, что было возможно и жизненно важно для пациента.

– Сколько лет этой ране? – спросила Бомон.

– Она старая, датировать ее трудно, но я бы сказал, что от десяти до тридцати лет. К тому же он немолод, так что скорее тридцать. Так или иначе, о нем позаботились, сделали лучшую на то время операцию, иначе он лишился бы руки.

Делестран слушал молча, напряженно размышляя, и тут вспомнил о Колвези [12], попавшем много лет назад в заголовки всех газет. Несколько человек отдали жизнь, чтобы спасти других. Это случилось в мае. Делестрану только-только исполнилось пятнадцать, и событие его потрясло. Почти все о нем забыли. Но не он. Не доверяя своей памяти, майор решил сначала все уточнить, прежде чем ставить в известность коллег.

– Все, что вы нам рассказали, доктор, очень интересно. Некоторые элементы подтверждают ваши наблюдения. Я расскажу обо всем позже, а пока продолжайте.

– О чем еще, кроме раны, я могу говорить? Он получил сильнейший удар по голове. Сломаны затылочная и теменная кости. Это совместимо с теорией падения назад, на чашу бассейна. Предварю ваш вопрос: стало ли оно смертельным? Решим, когда увидим внутренние повреждения. Я предполагаю обширную гематому и не думаю, что он утонул. Ответ даст наличие или отсутствие воды в легких. Имеет место перелом основания черепа. В правой ушной раковине небольшое количество крови, кожа лица с небольшим цианозом, есть следы агонального страдания. Умер несчастный быстро, за несколько минут. Удар был сильным, как бывает всегда при падении навзничь с высоты роста. Правда, жертве, если можно так сказать, повезло. Извините за дурной каламбур – он не мог бы упасть удачнее. Вы, конечно, обратили внимание на отсутствие первой пуговицы под воротником? Нашли ее?

– Нет, – ответил Делестран, глядя на бассейн.

– Можно спустить воду, – предложил Рено. – Найдете много мелких сокровищ, а заодно и пресловутую пуговицу. С точки зрения логики…

Судмедэксперт не договорил, но Делестран понял его и согласился. Если бы жертву убили здесь, они нашли бы труп на земле, а уж никак не в бассейне, если, конечно, его не переместили туда позже. А еще эти нитки от пуговицы, которую, возможно, оторвали давным-давно… Было бы странным совпадением потерять ее перед смертью. Между тем судмед поселил сомнения в мозгу майора.

– Других травматических повреждений в зонах захвата, удержания или защиты нет. Однако на уровне поперечной складки переднего отдела шеи имеются две ссадины, небольшие, но симметричные. Видите эти два покраснения на уровне воротника как от трения? Но никаких отпечатков нет.

Всем одновременно пришла в голову мысль о неудачно закончившейся потасовке, ссоре с драматичными последствиями – такое иногда случается между бродягами, – но не это повергло Делестрана в недоумение.

– Все, больше мне на данный момент сказать нечего, остальное после вскрытия. Измерю температуру и закончу.

– Как по-вашему, Рено, он был пьющим?

– Скорее всего. Мы имеем выраженное обезвоживание кожи с высыпаниями и папулами и характерное покраснение в области суставов. Регулярное употребление алкоголя вызывает воспаление тканей и расширяет капилляры. Так что мой ответ – да, безусловно. Я не удивлюсь, если увижу циррозную печень, когда вскрою его. Сделать экспресс-анализ крови?

– Это подождет до вскрытия?

– Безусловно.

– Так тому и быть, жду результатов.

* * *

Термозонд показал температуру тела: 22,3 °C. Градусник определил температуру воды: 9 °C. Вес тела оценили в 75 килограммов, и Делестран приступил к работе, усевшись для удобства на лавочку. Он провел две прямые на номограмме, нашел пересечение с кривой, соответствующей весу, записал результат, повторил все сначала и, чтобы быть уверенным, произнес получившееся вслух:

– Смерть состоялась одиннадцать часов назад плюс-минус полтора часа. Сейчас десять ноль-ноль, значит, его убили между половиной десятого и половиной первого ночи… – Делестран выглядел разочарованным. – Слишком большой разброс! Три часа… Но вы проверите?

– Не волнуйтесь, все пересчитаю в Институте судебной медицины и укажу результат в отчете, а о вашем забудем.

* * *

Пока техник из НТО надевала на руки трупа крафтовые пакеты, чтобы предотвратить контаминацию возможных следов, Делестран инструктировал местных коллег:

– Итак, ребята, мне понадобятся две-три мелочи. Я хочу поговорить со сторожем; если сможете его найти, будет очень хорошо. Потом свяжитесь с заявительницей и получите от нее две-три строчки для письменного обращения о принятии дела к производству. Можете звонить в похоронное бюро, а я подготовлю письменные запросы в Институт судебной медицины.

Капитан дал указания экипажу и вернулся к Делестрану.

– Ну, что думаете, майор? Похоже на случайное падение пьянчужки, только и всего…

– Вы служили в армии?

Капитан удивился – он не ожидал подобного вопроса.

– Да… А что?

– Тогда вы наверняка помните долгие церемонии прощания с павшими при исполнении?

– Еще бы не помнить! Как же такое забудешь? Иногда трудно было выдержать. Хуже всего приходилось стоявшим в первом ряду – некому было смягчить падение в случае чего.

– Вы когда-нибудь видели, чтобы солдат падал навзничь, не согнувшись?

– Вообще-то нет. Вы думаете, что…

– Ничего я не думаю, но пусть кто-нибудь объяснит мне, как тело, падая назад, могло перевалиться в бассейн?

Делестран заметил, как Бомон хитро улыбнулась, сверкнув глазами.

– И правда странно.

– Вы сами пришли к такому выводу! Ладно, займетесь свидетельницей?

– Да, как только заберут тело. Будут дополнительные указания, шеф?

– Мне не дают покоя цифры двадцать сорок восемь.

– Считаете, в них есть смысл?

– Конечно.

– Это как-то связано с расследованием?

– Необязательно. Но старушка вряд ли просто так настаивала именно на этом времени.

– Все понял, сразу доложу. Пойду пообщаюсь вместо вас.

Делестран закончил разговор. Судмедэксперт, уже упаковавший свои вещи, ждал майора возле скамейки, чтобы позвонить в прокуратуру.

* * *

Судья согласился с необходимостью продолжить работу в соответствии со статьей 74 Уголовно-процессуального кодекса для установления причин смерти с возможным последующим возбуждением судебного разбирательства. Ему тоже показались «странными» обстоятельства смерти. Вскрытие назначили на следующее утро. Делестран в кои веки был настроен оптимистично. У этого человека была история, о чем свидетельствовало его тело. Майор собирался обратиться к военным, опросить клошаров [13]и местных торговцев. Неизвестный не всем неизвестен… Договорились созвониться в конце дня и подвести итоги.

– Что-то еще? – спросил помощник окружного прокурора. Это была искусная формулировка, ложное приглашение сменить тему, означающее желание закончить дискуссию. Что ему сказать? Напомнить о трех подозрительных исчезновениях, деле, в котором они увязли? Собеседнику майора незачем знать об исчезновениях. И Делестран ответил лаконично:

– Ничего, что касалось бы вашего ведомства, господин прокурор.

3

Силуэт Рено удалялся по центральной аллее сада Тюильри. Делестран несколько минут постоял у распростертого перед ним тела, как всегда чувствуя подобие головокружения. Трудно принять реальность, когда личность внезапно превращается в предмет, который можно перемещать по собственному усмотрению. Жизнь угасла, уступив место длительному процессу деградации, ведущему в небытие. В конечном итоге жизнь – мелочь перед лицом смерти, и с этим ничего не поделаешь. Если слишком много думать об этом, можно сойти с ума, но и не думать не получается.

Делестран никогда не оставался равнодушным к обезображенным смертью существам, но умел держать дистанцию. Странно, но история жизни этого человека заинтриговала сыщика больше подозрительных обстоятельств его смерти. Он чувствовал, как в нем по непонятной причине зарождается… восхищение. Неужели дело в образовании, полученном в военном училище после смерти матери? Это сбивало с толку. Мало что так задевало майора за живое. Глядя сейчас на лицо незнакомца, он пытался оживить его, включив воображение. Первым пришедшим на ум образом был одинокий человек, читающий на скамейке вдалеке от всего мира. Люди, живущие на улице, не притворяются, не жульничают, им не нужно ни казаться, ни соблазнять – только выживать. Чтение, скорее всего, было способом существования, попыткой не быть забытым, сохранив при этом достоинство образованного человека. Взгляд трупа был пустым, но Делестран угадывал, как расширяются зрачки неизвестного под воздействием слов, как временами приходят в движение губы, а рука, снова обретя крепость, подчеркивает красивую фразу, поразившую его очевидной истиной. Труднее оказалось представить это тело в сражении тридцать или сорок лет назад, в расцвете сил, с выступающими, холодными как сталь мускулами, готовым драться до последнего вздоха. Все случилось давно при неясных обстоятельствах, но рана была точно получена в бою. Человек, должно быть, убивал врагов и терял товарищей? Даже смерть не отняла у него следов праведной жизни. В Делестране сейчас говорила не интуиция, а впечатление от увиденного. Размытые образы сменяли друг друга под воздействием предположений – ничего конкретного, только движущиеся пятна цвета хаки, выстрелы, крики, потом великое окровавленное молчание и… всё. Пустота.

Зазвонил телефон Бомон, заставив майора вздрогнуть, и лейтенант отошла в сторону, чтобы ответить.

– Да, Митч. Говори.

Делестран слышал не весь разговор и потому старался уловить интонации.

Лицо Виктуар выражало удивление.

– И что это за контора?

Она кивала, слушая объяснения коллеги.

– Ты уверен? Очень любопытно! Зачем ему с ними контактировать?

Наконец Бомон, нахмурившись, сказала:

– Нет, не звони им. Мы не знаем, почему он имел с ними дело. Диктуй адрес, мы съездим. Тебе известна мания майора посещать свидетелей «на дому», чтобы разнюхать детали. Подожди, возьму ручку… Диктуй.

Бомон записала данные в блокнот.

– Спасибо, Митч, я доложу шефу, и мы будем держать тебя в курсе. До встречи.

Закончив разговор, она подошла к майору и спросила:

– Ты когда-нибудь имел дело с НСДЛП?

– Нет, что это за зверь?

– Национальный совет по доступу к личному происхождению. Это ключ к номеру телефона, который мы обнаружили. Митч говорит, эта организация позволяет детям, рожденным анонимно, получить информацию о своих корнях, а иногда даже найти биологическую мать. Процедура выглядит относительно простой: если мать решает раскрыть тайну своей личности, она сообщает информацию в НСДЛП, но ребенку они передаются только по запросу. Иначе никак. Митч побывал на их сайте, там вроде бы все понятно разъяснено.

Делестрану потребовалось время, чтобы в полной мере осознать информацию.

– Что думаешь, майор?

– Не знаю. Мне трудно представить, как шестидесятилетний мужчина пытается выяснить свое происхождение, чтобы найти родительницу. Сколько ей сейчас лет? Минимум восемьдесят…

– Возможно.

– Да. В конце концов, почему нет…

– Лучше поздно, чем никогда.

– Полагаю, адрес Митч тебе дал?

– Конечно, Совет заседает в Седьмом округе, прямо напротив Дома инвалидов, на авеню Дюкена, четырнадцать.

Делестран повернулся к Сене, посмотрел на сияющий золотом купол Дома инвалидов на другом берегу. Совсем близко от места преступления.

– Давай-ка нанесем им короткий визит во второй половине дня, а, Виктуар?

– Как скажешь, шеф. Смотрел кино «Набережная Орфевр, тридцать шесть»?

– Представь себе, нет. Наверное, единственный из всех парижских полицейских.

– Ну и зря, фильм отличный. Там один герой говорит: «Быть сыщиком – значит каждый день отправляться в никуда с намерением заблудиться».

– А что, справедливо! Заблудиться, чтобы отыскать себя… У самых удачливых это получается!

– Ты заблудился, командор?

– Мне часто так кажется, малышка Виктуар. Следует насторожиться, если этого не происходит. Потеряться – значит снова стать бдительным и заметить много странного. Разгадывать маленькие секреты человеческой натуры дано не каждому! Нужно уметь видеть, что скрывается в глубине, и прежде всего – знать, когда отступить… Самое главное в нашей работе – вернуться живым домой.

Бомон нравилось, когда Делестран вел себя по-отечески. Исчезали язвительность, усталость и желание поучать. Она указала на труп:

– Полагаешь, он тоже заблудился?

– Похоже на то, но он вряд ли позволил себе совсем потеряться. Этот человек – настоящий «путешественник на диване», – объяснил майор, изобразив пальцами кавычки. – Дам тебе несколько книг, прочтешь – и сама все поймешь. Сименон – это не та эпоха, что у Доминик Маршаль [14], но тоже очень интересно. Даже мощно! Те времена давно миновали, нет риска запутаться… – Он подмигнул коллеге. – Ладно, что там возятся эти гробовщики? У нас тоже есть работа. Я очень хочу узнать его фамилию и как он умер. Возьмешь цифровую камеру?

– Да. Зачем?

– Используем твой режиссерский талант. Можешь сфотографировать его лицо? Так, чтобы на снимке он выглядел живым? Уверен, ты справишься. Это пригодится при опросе свидетелей.

– Собираешься показывать фотографию мертвеца?

– Почему бы и нет, если это поможет опознать погибшего…

Бомон впервые фотографировала мертвого человека. Сделав несколько кадров, она показала экран майору.

– Молодец! Ты его почти оживила! Должно сработать.

* * *

Делестран обогнул бассейн, миновал тигра с крокодилом в зубах и пошел по аллее, оставив Бомон с мертвецом. Закурил, обвел взглядом горизонт в поисках неподвижной точки, чтобы зацепиться за нее взглядом. Вдалеке позировали китайские молодожены: это вошло в моду, их можно было встретить почти повсюду в Париже, в любую погоду, в сильный мороз и жару, иногда даже в дождь. Китайцы ехали за тридевять земель, чтобы увековечить свою любовь. Одни и те же наряды и позы, ничего по-настоящему оригинального. Фото молодых азиатов в черных костюмах и белых платьях поместят в рамки и повесят на стену или засунут в альбомы.

Делестран слегка отступил назад, чтобы видеть вход, скрытый за деревом, и едва не рухнул на спину, запнувшись о металлическую струну, натянутую на уровне 15 сантиметров над землей. Он не заметил, что оказался на краю аллеи, у границы, обозначенной проволокой, защищающей зеленый газон. Слева мелькали фигуры коллег в форме, окруживших человека, которого майор опознал как сторожа по более светлой рабочей одежде. Полицейские направлялись к нему.

Они попросили служителя пройти с ними на место преступления, где он помогал им вытащить тело из воды. Сторож отправился с ними, не выказав ни волнения, ни малейшего неудовольствия, хотя ему пришлось прервать дневной перекус. Это был крепкий мужчина лет пятидесяти с густыми седеющими волосами и тлеющим окурком в углу рта. Его руки обветрились от работы с землей, а кончики пальцев слегка почернели. Делестран не удивился крепкому рукопожатию – он как будто заново открывал для себя спокойную силу крупных, нежных и неуклюжих людей из своего далекого крестьянского прошлого. Сторож казался честным и искренним человеком. Толстые линзы, как две лупы, увеличивали неподвижные черные плошки глаз, которые словно стремились вылезти из орбит, производя странное, но не угрожающее впечатление.

Зная, что измененный оптикой взгляд производит неприятное впечатление, он старался избегать прямого контакта с собеседником. Это вошло в привычку, но Делестран заставил беднягу поднять голову, положив руку на его мускулистое плечо.

– Доброе утро. Я – майор Делестран, работаю в Первом отделе судебной полиции Парижа. Мне поручено провести расследование обстоятельств смерти человека, которого вы сегодня утром обнаружили в бассейне. Как вас зовут?

Вопрос удивил сторожа. Больше всего на свете ему сейчас хотелось потупиться, но мешал физический контакт с полицейским.

– Бернар Жироден.

– Вы знаете этого человека? Видели его когда-нибудь в саду?

– Господина Жоржа? Ну да, я его знаю. Часто видел. Он постоянный посетитель.

Делестран так изумился, что только плечами пожал.

– Почему же вы не сообщили об этом моим коллегам?!

Сторож уставился в пол, обдумывая ответ, как ребенок, которого обвинили в том, чего он не делал.

– Они меня не спрашивали. Если б спросили, сказал бы, господин майор.

Делестран, еще не пришедший в себя от изумления, понимал, что упрекать бедолагу бессмысленно. Он взглянул на капитана и увидел на его лице то же потрясенное выражение. Да уж, иногда простосердечные граждане способны вывести из равновесия даже опытных сыскарей…

– Ну вот, я спрашиваю, господин Жироден. Вы знаете этого человека, господина Жоржа, верно? Что еще вам известно? Его фамилия, адрес? С кем он общался?.. Словом, все, что вспомните.

– Я мало чем смогу помочь. Мы звали его господином Жоржем, не знаю почему, – наверное, такое у него было имя. Он часто приходил после обеда, всегда устраивался на одном и том же месте – вон на той скамейке у бассейна, – читал часа два-три, а потом уходил, не сказав ни слова.

– Как давно?

– Два или три года.

– Каждый день?

– Ну да, если дождь не шел.

– Он приходил один?

– Да, всегда, я ни разу его ни с кем не видел.

– Знаете, где жил этот ваш господин Жорж?

– Адреса у меня нет, но он посещал церковь поляков.

– Поляков?

– Да, Успения Пречистой Девы, она тут рядом, на Сент-Оноре. Церковь отдали польской католической миссии, и они там служат. Один местный торговец упоминал, что господин Жорж регулярно там бывает. Может, он тоже был поляк?

– Очень хорошо. Вчера вы видели его в парке?

– Нет.

– Уверены?

– Точно вам говорю! Мы с коллегами вообще решили, что он умер, ведь больше недели не был, а обычно-то каждый день ходил.

– Считаете его бездомным?

– Не знаю. Одет он всегда был в одно и то же, одежка старая и потрепанная, но не лохмотья, как у бродяг, которые часто приходят в парк. Он никогда не лежал на скамейках, как они, только сидел с книгой в руках.

– Вы когда-нибудь заговаривали с ним?

– Ни разу.

– Даже не здоровались?

– Я кивал, когда проходил мимо него, и он кивал в ответ.

– Вы когда-нибудь видели его пьяным? Он при вас прикладывался к бутылке?

– Употребление в парке запрещено.

– Знаю. Убивать тоже нельзя…

– Господина Жоржа убили?

– Пока не знаю, но не исключено. Повторяю: вы видели его пьяным?

– Ну как вам объяснить… Он всегда ходил с сумкой. Там лежала бутылка, но он пил из стакана, а не из горлышка. Я много раз видел, как он это проделывал. Наполнял стакан, ставил его рядом с собой, а бутылку отправлял обратно в сумку. В стакане могла быть вода, и он спокойно читал.

– Он много пил?

– Об этом не скажу. Может, по полбутылки, но, когда уходил, держался прямо, и у меня никогда не было с ним проблем. Вот почему, несмотря на запрет, я никогда ничего ему не говорил. И мои коллеги тоже.

Делестран сделал паузу, чтобы подумать, взглянул через плечо сторожа, подергал себя за губу, потер подбородок.

– Вы сказали, что не видели его целую неделю, так? Можете уточнить?

– Дайте подумать. На той неделе я последний раз видел его… во вторник днем. Да, во вторник он, как обычно, сидел на скамейке.

Делестран посмотрел на часы, проверяя дату.