Роберт Биркби

Горное безумие: биография Скотта Фишера

Либо путешествуешь, либо шатаешься без дела. Путешествовать гораздо веселее, так что лучше отправиться в путешествие. Скотт Фишер
MOUNTAIN MADNESS. Mt. Everest and the Life & Legacy of Scott Fischer by Robert Birkby





© 2015 by Robert Birkby

© Бойко С.В., перевод на русский язык, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Скотт Фишер известен как харизматичный горный гид из США, погибший на Эвересте в 1996 году, о его смерти рассказывается в книге Джона Кракауэра «В разреженном воздухе». Фишера помнят в основном только по этой трагедии, что нельзя назвать справедливым подведением итогов необычной жизни. «Горное безумие», биография, написанная другом Фишера Робертом Биркби, рисует полный портрет американца, лишь набросанный в бестселлере Кракауэра.
Брюс Баркотт, The New York Time Book Review

Биркби удалось рассказать о власти, которую горы имеют над человеческой душой. Автор отлично показал способность Фишера любить и дружить, его харизму, обаяние и любовь к приключениям. Эти мемуары не только для альпинистов, но и для всех, кто безвременно потерял близкого друга.
Publishers Weekly

Отличная биография, написанная Биркби, дает гораздо более полное представление об альпинисте, широко критикуемом в профессиональном сообществе после трагедии на Эвересте 1996 года.
Seattle Post Intelligencer

Посмертное признание альпиниста и гида мирового класса от скорбящего друга и коллеги. Биркби легко повествует о жизни Фишера – рассказывает о встрече с медведями на Аляске, о приключениях при восхождении на Килиманджаро, о смертельных испытаниях на одной из вершин массива Аннапурны и о многом другом. Эта книга – дань уважения одному из великих экстремалов нашего времени.
Kirkus Reviews

Биркби тщательно исследовал жизнь Скотта Фишера и создал яркий портрет превосходного спортсмена. Любовь Скотта к альпинизму определяла все его действия. Шесть лет дружбы с ним – одни из самых запоминающихся в моей жизни. Мир стал беднее без Скотта. Благодаря биографии Биркби читатель фактически может лично познакомиться со Скоттом.
Эд Вистурс, автор книги «Нет коротких путей к вершине: Восхождение на 14 высочайших вершин мира»

У большинства людей время от времени случаются приключения. У Скотта одно приключение следовало за другим непрерывной серией. У кого еще бывает так? Большинство из нас осторожны и слишком консервативны. Скотт был другим.
Стейси Эллисон, первая американка на Эвересте, автор книги «За гранью возможного: Триумф женщины на Эвересте»

Авантюрная и полная риска жизнь Скотта Фишера завершилась трагедией на Эвересте в 1996 году вследствие некоторых решений и стечения обстоятельств. Биография Биркби предлагает читателю увлекательный взгляд на человека и на опыт, приведший к роковому финалу.
Фил Пауэрс, исполнительный директор Американского альпинистского клуба и владелец компании Jackson Hole Mountain Guides

Все это чертовски увлекательно, не так ли? С точки зрения того, что мы сделали и чего достигли к настоящему моменту, все было просто идеально. Конечно, хорошо, если бы по пути погибло как можно меньше людей.
Уэсли Краузе, соучредитель «Горного безумия»

Скотт очень любил жизнь. У него были прямота и честность человека, который рано нашел свое призвание и никогда не сомневался ни в целях, ни в выборе, ни в друзьях. Роберт Биркби проделал замечательную работу, проследив жизненный путь Скотта от занятий скалолазанием в подростковом возрасте в Вайоминге до восхождений в Гималаях. Книга «Горное безумие» – интересный рассказ о важности раздвижения границ и дань уважения человеку, чье стремление к приключениям было заразительным для всех, кто его знал.
Уолли Берг, глава компании Berg Adventures International

Предисловие ко второму изданию

Более четверти века прошло с момента трагедии на Эвересте 1996 года, когда две команды альпинистов в расчете на хорошую погоду направились к вершине высочайшей горы планеты. Одну экспедицию организовала новозеландская компания «Консультанты по приключениям», возглавляемая известным альпинистом Робом Холлом. Участники другой команды воспользовались услугами компании «Горное безумие» и ее руководителя Скотта Фишера. В то время коммерческие гиды были новым явлением в гималайском альпинизме. Холл и Фишер были друзьями, конкурентами в бизнесе и альпинистами мирового класса. На том восхождении им обоим пришлось столкнуться с проблемой управления клиентами. Некоторые подопечные хоть и были достаточно опытными альпинистами, полностью полагались на способности гидов провести их на вершину и помочь благополучно спуститься.

В последующие годы эта трагедия стала легендой. Не одна книга была написана по следам случившегося в попытке проанализировать мотивы и целеполагание гидов и участников восхождения. На различных университетских семинарах изучались принятые ключевыми персонажами решения. На интернет-площадках до сих пор ведутся серьезные дискуссии о том, что произошло на самом деле и кто виноват. Голливуд тоже взялся за эту историю: сначала сняли телевизионный фильм 1997 года «В разреженном воздухе» с актером Питером Хортоном в роли Скотта Фишера, затем последовал художественный фильм «Эверест» со звездным составом, Фишера здесь сыграл Джейк Джилленхол. Эта история словно создана для киноэкрана – вершины Гималаев в качестве декораций и фона никого не оставляют равнодушным.

Случившееся на горе в мае 1996 дало сценаристам богатый материал о борьбе людей со стихией, желаниях, мотивации, храбрости, подвигах и сокрушительных потерях. Все это, помноженное на магию современного кинопроизводства, компьютерные эффекты и очки 3D, лавиной обрушивается на зрителя. Но сама история слишком велика для рамок кинотеатра. Любой фильм ограничен по времени, а режиссеру нужно удерживать внимание публики, концентрируясь на самых захватывающих моментах. Как правило, киносценарий достаточно объемен и «вмещает» в себя не только основную линию повествования, но и нескольких подсюжетов. Однако в окончательном варианте персонажей упрощают в угоду драматичности, часто поступаясь фактами и даже рискуя оставить сущность героев в шкафу в раздевалке. В фильмах и книгах о трагедии 1996 года нет рассказа о Скотте Фишере. Экспедиция, ставшая последней в его карьере, несмотря на огромное внимание общественности, – далеко не самый яркий эпизод жизни, полной приключений, достижений и испытаний. Первые сорок лет жизненного пути Фишера куда интереснее, чем его последние сорок дней на восхождении. Знание всей истории необходимо для понимания того, что сделало Скотта альпинистом и что неумолимо влекло его к фатальной экспедиции на высочайшую вершину мира.

«Горное безумие» – рассказ не о том, как умер Скотт Фишер. Это критический анализ и описание жизни, прожитой в прямом смысле на высоте, без ограничений, человеком с харизмой, любовью к миру и почти сверхчеловеческой выносливостью. Исследуя путь Скотта от неинтересной в альпинистском смысле местности Нью-Джерси до высочайших вершин мира, «Горное безумие» дает представление о человеке, у которого девиз «Просто сделай это!» был и воспроизведен на логотипе его компании, и начертан в его душе.

Введение

Непал. Ясное, прохладное утро. Скотт Фишер показывает мне на Эверест, на котором он вскоре сделает последние шаги в своей замечательной жизни. Мы находимся на горе Кала-Патар высотой более пяти километров, что выше любой горы на территории Соединенных Штатов[1]. Но здесь, в сердце Гималаев, это не более чем скалистый бугорок, окруженный одними из самых впечатляющих вершин на планете – Пумори, Нупцзе, Лхоцзе, Ама-Даблам. Путеводители называют Кала-Патар вершиной для путешественников, которая под силу любому, кто способен преодолевать крутые подъемы и ходить по пересеченной местности, и я рад, что забрался так далеко и так высоко. Скотт почти не вспотел, пока мы шли. Виды потрясающие во всех направлениях, но взгляд Скотта, как всегда, обращен к Эвересту.

Я полагал, что все горы главного хребта Гималаев огромны, поэтому будут как бы уравновешивать друг друга и смотреться с учетом масштаба более-менее одинаково, сводя на нет грандиозность, однако это было ошибочное представление. Соседи Эвереста поражают своими размерами, уводя взгляд прямо в небо и придавая новый смысл ощущению вертикали. В Гималаях слишком много необычного.

Видимость здесь такая же экстремальная, как и высота. Нет ни дымки, ни смога, атмосфера никак не сглаживает контуры скал и льда. Грани резкие, четкие, точные. Пейзаж бесцветен – черный камень и ослепительный снег, словно контрастная черно-белая фотография на фоне яркого синего неба. Эта местность не предлагает никакого компромисса, эта топография абсолютна и подавляюща в своей непосредственности. А вздымающаяся надо всем этим более чем на три километра слегка наклоненная вершинная пирамида Эвереста доминирует и над гигантскими горами вокруг. Будто смотришь на абсолют.

Скотт чувствует себя здесь как дома, он дает понять, что рад нашей прогулке. Я знаю его достаточно давно, чтобы понимать, что мы оба получаем больше удовольствия от дикой природы, чем от жизни в городе. Но я не разделяю готовность Скотта так рисковать и забираться настолько высоко, особенно сейчас, когда он снова подошел вплотную к Эвересту. Тайна его мотивации столь же притягательна, как и тайны самих гор. Возможно, это потому, что у меня есть пределы, а Скотт, похоже, никогда не достигнет своих. Время от времени я напоминаю ему, что намерен играть на фортепиано и в восемьдесят лет, а для этого понадобится полный «набор» пальцев. Я не собираюсь отморозить их ради того, чтобы стать на самой высокой горе. Знаю, что Скотт уважает мой выбор, но очевидно, что в его голове звучит совсем иная музыка, а не произведения Бетховена, Шопена или Брамса для клавишных.

Мы открываем рюкзаки и достаем козий сыр, непальские лепешки чапати и два шоколадных батончика. Далеко внизу у конца ледопада Кхумбу видны десятки красных, желтых и синих точек – палатки в базовом лагере Эвереста. Сейчас весенний сезон, и руководители экспедиций готовятся с базы отправить своих клиентов на вершину мира. За едой Скотт показывает маршрут, который он проложит через хаос сераков и трещин в ледниковую долину, называемую Западным цирком, затем по склону Лхоцзе в верховьях цирка к Южному седлу – перевалу на высоте 7906 метров между Эверестом и его соседом Лхоцзе. Оттуда альпинисты отправятся по юго-восточному ребру Эвереста к вершине. Именно этим путем на гору поднялись первовосходители Эдмунд Хиллари и Тенцинг Норгей в 1953 году.

Скотт не знает и не может знать, что указывает на маршрут, по которому он как лидер экспедиции, подписавший контракт с клиентами на восхождение, выйдет из тьмы безвестности и попадет в бурю конфликтов и споров. Все клиенты Скотта спустятся с горы благополучно, но в результате того, что впоследствии станет известно как трагедия на Эвересте 1996 года, Скотт и семь альпинистов и гидов из других экспедиций погибнут вследствие непогоды и высоты в одном из самых красивых и самых негостеприимных мест на Земле.

* * *

Подробное освещение событий, случившихся той весной, превратило, в общем-то, непонятное для общественности занятие альпинизмом в некое откровение. Эта трагедия попала в национальные новости и на обложки ведущих изданий. Были опубликованы книги, в частности, «В разреженном воздухе» Джона Кракауэра и «Восхождение» Анатолия Букреева, в которых авторы давали оценки ситуации на горе. Телевизионный фильм сократил историю до размеров голубого экрана, а кинолента IMAX снова расширила ее до панорамной картинки. Миллионы диванных альпинистов взахлеб читали о случившемся, и критиковали, и ставили под сомнение каждое слово, каждый шаг и каждый вдох – неважно, будь то глоток разреженного воздуха или кислорода из баллона.

Пристальное внимание всего мира ударило по Скотту не меньше бури на Эвересте, потому что ажиотаж касался лишь последних дней его жизни. Невозможно избавиться от ощущения, что в печати и на кинопленке Скотт подан как личность без истории, будто это так естественно для человека – без какой-либо прелюдии оказаться на почти девяти километрах на склоне высочайшей горы. В полемике и в воспоминаниях Скотт выглядит как карикатура на себя, определенные его сильные стороны и недостатки отобраны и выпячены, либо чтобы усилить драматизм, либо чтобы подтвердить рассказы других. И очень мало говорится о том, кем на самом деле был Скотт Фишер.

После его гибели одним было слишком больно думать о случившемся; для многих это было все, что они могли сделать. Друзья были поражены, что после многих лет занятий альпинизмом и серьезных достижений на этом поприще, после стольких передряг, из которых удавалось выбираться целым и невредимым, Скотт в конце концов столкнулся с трудностями, которые не смог преодолеть даже с помощью силы воли, которая всегда выручала его. Некоторые злились на Скотта за то, что его двое маленьких детей остались без отца. Другие были в ярости из-за того, что средства массовой информации слишком мало о нем рассказывали или наоборот – слишком много предполагали. Но все, кто знал Скотта, чувствовали, что в их жизни, которую когда-то заполняли его энергия и заразительное хорошее настроение, появилась пустота.

Эти люди со временем стали воспринимать Скотта шире – в контексте всего его существования, а не просто как потерю на Эвересте. За кружкой пива в баре или у лагерного костра в высокогорье друзья и коллеги-альпинисты с удовольствием вспоминают о совместных приключениях, которые они пережили со Скоттом. Они почти не скрывают, как сильно тоскуют по свободе и возможностям, которые он дарил, раздвигая общепринятые рамки.

Я чувствовал то же самое, стоило наткнуться на коробку, давно задвинутую под лестницу в подвале, в которой хранятся толстые тетради, озаглавленные «Непал», «Эльбрус» или «Килиманджаро». Внутри каждой множество исписанных в основном карандашом страниц да попадаются вложенные между листами посадочные талоны «Аэрофлота», «Непальских королевских авиалиний», советские рубли и танзанийские шиллинги. Стоит углубиться в одну тетрадь, потом уже открываешь следующую…

Время от времени в путешествиях встречаются люди, которых я знал при жизни Фишера, или иногда вдруг появляется потребность позвонить членам семьи Скотта, которые были близкими друзьями, а теперь живут совсем не рядом лишь потому, что время и география отдалили нас друг от друга. Во время таких встреч или звонков стоит вспомнить о Скотте, и вскоре истории льются рекой.

Крейг Сишолс, друг Скотта и инструктор по альпинизму, недавно рассказал сон, который приснился ему вскоре после смерти Скотта. Во сне Крейг сидел в каюте небольшого круизного судна, на котором он несколькими днями ранее прибыл на поминальную службу. Вдруг дверь в каюту корабля открылась, и на палубу вышел Скотт. Он сел рядом с Крейгом, и несколько минут они молча сидели, а волны поднимали и опускали корабль.

– Разве это было не здорово? – вдруг сказал Скотт.

– Поминальная служба? – спрашивает Крейг. – Ты ее имеешь в виду?

– Да нет же, – говорит ему Скотт. – Жизнь! Приключения! Все это! Разве не здорово?

Он улыбается Крейгу, треплет его по плечу, затем встает и идет обратно к двери.

– Просто замечательно, – повторяет он и уходит.

Слушая рассказ Крейга и читая дневники, чувствую знакомое желание отправиться в новую серьезную экспедицию. Только на этот раз вместо рюкзака будут блокнот и хорошая ручка. Вместо путешествия по дикой природе я вернусь назад во времени в поисках Скотта Фишера. Хочу вновь встретиться с теми, кто хорошо его знал, изучить отчеты о путешествиях и фотографии. Я хочу углубиться в жизнь Скотта, чтобы лучше понять, что им двигало и чем он вдохновлял других. И что в итоге привело его к смерти в одиночестве в месте, настолько близком к небу, насколько это вообще возможно.

Но еще хочется больше жизни, приключений. Есть желание вновь почувствовать, каково это – сидеть со Скоттом на Кала-Патаре, греться в лучах солнца, наслаждаться видами, доедать сыр и шоколад и замечать, что уже заполдень…

* * *

Я беру небольшой камень в качестве сувенира и кладу в рюкзак, тем самым уменьшая высоту Кала-Патара на пару сантиметров. Скотт смеется и говорит, что если все так сделают, то Гималаи исчезнут и негде будет заниматься альпинизмом. Он не собирает камни, хотя я сомневаюсь, что это из желания не уменьшать высоту горы. Просто камень, который он намерен положить в карман, лежит несколько выше.

На спуск с Кала-Патара до тропы вдоль ледника Кхумбу уходит час. Моя палатка в нескольких километрах отсюда – вниз по долине, рядом с шерпской деревней. Скотт направляется в противоположную сторону, желая добраться до базового лагеря Эвереста к ужину со своими приятелями, которые ведут клиентов на гору. Улыбнувшись и махнув рукой на прощание, он отправляется вверх по тропе быстрыми, мощными шагами.

Я машу в ответ и поудобнее устраиваю рюкзак на плечах. Это последний раз, когда я вижу Скотта, наше последнее приключение перед тем, как он станет частью легенды об Эвересте. Тропа, по которой мы пришли сюда, теперь в тени, и прохладный ветер дует по леднику. Начинаю спускаться, замерзший снег хрустит под ногами. Замечаю следы, которые мы оставили на снегу, когда поднимались утром. Следы Скотта еще достаточно четкие, их цепочка дает хорошее представление о том, какой большой путь мы проделали и сколь долго предстоит пройти мне, чтобы снова встретить его.

1. Олимп

Если хотите по-настоящему узнать человека, отправляйтесь с ним в долгое путешествие. Стивен Грэм, «Благородное искусство бродяжничества», 1927
Все, кто знал Скотта Фишера, могут рассказать свои истории. Моя началась однажды вечером, когда Скотт убедил меня подняться на гору Олимп[2]. Ему тогда было около двадцати, и скорость, с которой проходят годы, только начинала беспокоить его – что не хватит времени подняться на все большие вершины и жить жизнью альпиниста. Олимп случился задолго до моих серьезных восхождений и за годы до того, как Скотт впервые побывал на Эвересте.

«Он неотразим», – прошептала моя подруга Кэрол. Неотразим – не то слово. Человек, вошедший в дверь нашего дома в Сиэтле летним вечером 1982 года, мог бы быть главным героем какого-нибудь приключенческого фильма. Ростом примерно метр восемьдесят пять, чуть широкоплечий, с копной светлых волос и голубыми глазами Скотт улыбался открытой, немного застенчивой улыбкой, наполняя комнату энергичным присутствием. Он тепло обнял Кэрол и пожал мне руку, и улыбка не сходила с его лица, только видно было, как на квадратной челюсти чуть подрагивал мускул.

Кэрол и жена Скотта Джинни подружились шесть лет назад, будучи студентками Северо-Западного университета Иллинойса. Так получилось, что недавно мы четверо переехали в Сиэтл почти одновременно. Так что в тот вечер мы продолжили знакомство за ужином из данженесских крабов[3] и белого вина, которое купили не потому, что его произвели на одной из виноделен штата Вашингтон, а потому, что оно было самым дешевым в магазине. Будучи новичками на Тихоокеанском Северо-Западе и не имея еще утвари для местных блюд, мы раскалывали панцири крабов с помощью плоскогубцев и молотка, а затем макали сладкое мясо в растопленное масло.

Джинни была блондинкой, как и ее муж, и такой же привлекательной, и за едой рассказывала о новой работе. Она устроилась бортпроводницей в компанию Alaska Airlines, базирующейся в аэропорту Сиэтла Ситак. «Летаю третьим пилотом», – пошутила Джинни, описывая свое место в кабине. Она намеревалась дослужиться до второго пилота, а затем стать и капитаном воздушного судна. Желание сделать карьеру в этой сфере привело ее на северо-запад США. А то, что Сиэтл окружен горами, было как нельзя кстати для Скотта.

Налив всем вина, он рассказал несколько историй о своих альпинистских приключениях. За последние несколько месяцев он преподавал на курсах выживания в дикой природе; поднялся на высочайшую вершину Южной Америки; возглавил экспедицию на гору Денали на Аляске – самый высокий пик Северной Америки; планировал альпинистскую поездку в Советский Союз и получил приглашение поработать несколько недель на коммерческом судне в Беринговом море. У него также имелись планы относительно компании, организующей приключенческие путешествия. «Мы возим клиентов в любую точку мира, куда захотят, – сказал Скотт, доставая еще крабов. – Она называется “Горное безумие”».

Мои приключения были более «горизонтальными», в основном длительные велосипедные поездки и долгие походы. Пока на столе росла груда крабовых панцирей и открывалась очередная бутылка вина, я рассказывал о своих занятиях, в том числе, как летом возглавлял бригады по оборудованию троп в горах на севере штата Нью-Мексико, и об Аппалачской тропе, по которой в одиночку прошел более 3200 километров от Мэна до Джорджии. Скотта заинтересовал рассказ о прокладке троп, но с особым интересом он слушал о путешествии по Аппалачам, расспрашивая о продолжительности похода и о самодисциплине, позволяющей не прерывать поход, длившийся более пяти месяцев. Но, даже рассказывая об этом, я не мог отделаться от мысли, что осторожность в моих странствиях была столь же большой, сколь беспечность, с которой Скотт, казалось, подходил к альпинизму.

Под вечер Скотт предложил нам всем вместе подняться на гору Олимп – самую высокую вершину в Олимпийском национальном парке на западе штата Вашингтон. «Прогулка на пару дней», – сказал он. Джинни и Кэрол напомнили, что работают в пятидневном графике и вряд ли смогут принять участие. Однако я бросил карьеру преподавателя в Миссури ради похода по Аппалачской тропе, а затем переехал в Сиэтл, чтобы попробовать себя в писательстве. Так что мой календарь был свободен почти так же, как у человека, решившего заняться альпинизмом.

Я признался, что, хотя спокойно путешествую по ненаселенной местности, серьезное восхождение будет в новинку. Мне нравилось подниматься в горы, когда тропа ведет до самой вершины, а мысль, чтобы отправиться туда, где без веревок и ледорубов не обойтись, заставляла нервничать. Но Скотт отмахнулся от этих опасений. «Не волнуйся, у нас все получится», – сказал он, и я почему-то сразу почувствовал, что так и будет.

Через несколько дней ранним утром солнечные лучи, пробивающиеся сквозь ветви пихт и кедров, скользили по поцарапанному ветровому стеклу ржавого бордового «доджа» Скотта. Мы мчались по узкому шоссе, огибающему вершину полуострова Олимпик, и стрелка спидометра преодолевала отметку в 120. «Это его собственные единицы измерения, а не километры в час, – кричал Скотт, перекрывая вой двигателя и голос Джони Митчелл, пробивающийся сквозь помехи стереосистемы, давно перешедшей в моно, – но, когда поддашь газу, машина действительно едет!»

Скотт хлопал по рулю в такт музыке и раскачивался, как бы подгоняя автомобиль вперед. Я снабжал его горячим кофе со сливками, наливая его из помятого металлического термоса, который катался по полу у заднего сиденья. Стаканчик с кофе полностью скрывался в руке Скотта. «Этот “додж” собран из запчастей пары других таких же “доджей”, – сказал Скотт. – У меня была такая машина на Аляске, когда водил группы в горные походы и немного занимался коммерческим выловом рыбы». Он взглянул на меня и рассмеялся:

– Не знаю, где сейчас тот автомобиль, но вот этот производит масло.

– Что он делает? – спросил я, не уверенный, что правильно расслышал сказанное.

– Каждый раз, когда достаю щуп, масла становится больше.

– Серьезно?

– Я тоже не понимаю, что там происходит, но на такое грех жаловаться, – сказал Скотт.

Мы выехали еще до рассвета, перебрались через залив Пьюджет-Саунд на пароме, затем на хорошей скорости въехали в лес, который по мере приближения к Тихому океану становился все гуще. Деревья были такими огромными, что казалось, будто едешь в темно-зеленом тоннеле. Добравшись до стоянки в начале маршрута в глубине тропического леса Хох, мы достали из багажника рюкзаки и упаковали в них палатку, спальники и другое снаряжение, хорошо знакомое мне по долгим походам. Но сегодня в багаже имелось и кое-что новое: ледобуры, обвязки, кошки и моток альпинистской веревки, которую прихватил Скотт. Надев рюкзаки и отрегулировав ремни так, чтобы основной вес приходился на бедра, мы стали подниматься по тропе. Первые несколько километров пути среди огромных папоротников и стволов поваленных деревьев высота набиралась плавно, поэтому можно было поговорить.

Скотт рассказывал о своем детстве в Нью-Джерси. Он играл в футбол, время от времени попадал в те или иные подростковые неприятности и не понимал, чем будет заниматься, пока однажды не увидел по телевизору передачу о восхождениях в горах Вайоминга. «Это было то, что нужно, – сказал он. – Я сразу понял, что это мое». Именно тогда он стал учиться скалолазанию и альпинизму, начал ездить в экспедиции и с тех пор не прекращал заниматься восхождениями. Я спросил, как ему удается сочетать свободный образ жизни со стандартной пятидневкой жены. Этот вопрос не давал мне покоя: стремление исчезать в глуши на несколько недель или месяцев кряду и при этом строить отношения с женщиной, которая не только привязана к корпоративному миру, но и стремится завести семью – вещи, похоже, несовместимые. «Джинни знает, что я альпинист и всегда им буду, – ответил Скотт. – Мы обсуждали это еще до свадьбы».

Мы остановились передохнуть, и я ослабил натяжение лямок рюкзака. Скотт протянул мне горсть изюма и орехов, и я спросил, что именно в лазании так привлекает его. «Я стараюсь делать это красиво, – ответил он. – Чувство, когда все делаешь правильно, – это мне нравится. Оно ничуть не хуже достижения вершины». Он описал горы как своего рода сцену, на которой можно оттачивать мастерство движений, даже если зритель только небо. Фраза звучала как заранее отрепетированная, и подумалось, что Скотт давал это объяснение довольно часто, чтобы донести до слушателя именно то, что он хотел сказать, и именно в таком ключе.

– Некоторые видят то, что я делаю в горах, и говорят: «Конечно, ты можешь так, ведь ты такой сильный». Допустим, но они не понимают, сколько усилий нужно приложить. Надо еще и соображать хорошо, чтобы разум не загонял тело. Нельзя давать себе невыполнимых заданий.

Мы пошли дальше.

– А такое бывало у тебя? – спросил я.

– Пообещать что-то себе и не смочь выполнить?

Скотт задумался ненадолго, а затем вместо ответа рассказал, как провалился в ледниковую трещину на горе в Вайоминге. Он летел вниз, ударялся о холодные мокрые стены трещины, пока наконец падение не остановила каменная полка, на которую он рухнул, вывихнув плечо. «Говорили, что это безопасный ледник, без трещин, поэтому я шел не в связке, что, конечно, было очень глупо, – сказал он. – Мои товарищи подобрались к краю трещины и стали всматриваться вглубь, пытаясь понять, жив ли я. А я увидел их силуэты на фоне неба и закричал: «Йо-хо-хо! Я здесь, внизу!»

Друзья Скотта спустили почти на всю длину тридцатишестиметровую веревку. Он обвязал конец вокруг талии, и его вытащили на свет божий. Напарники обработали раны и попытались вправить вывих, но у Скотта настолько мощные мышцы, что это им не удалось. Путь до ближайшей больницы занял три дня пешком плюс более ста шестидесяти километров на машине по проселочным дорогам.

Скотт сообщил, что падений у него было предостаточно. «Какое-то время меня называли самым падающим скалолазом, но теперь, уверен, с этим покончено, – сказал он. – Мне двадцать шесть лет. Лучшим альпинистам, поднимающимся на Эверест, где-то тридцать-сорок, и я по-прежнему хочу оказаться в их числе».

«Ну, отлично, – подумал я, – отправиться на первое серьезное восхождение и узнать, что мой проводник не только собирается лезть на Эверест, но еще и известен своими срывами и падениями». Внезапно я поймал себя на мысли, что беспокоюсь не столько о том, доживу ли до сорока, сколько о том, вернусь ли завтра в Сиэтл.

К концу дня мы прошли около двадцати пяти километров до верховьев долины Хох. К моменту, когда лес остался внизу, а мы оказались на леднике Олимпа, снег на горе стал светиться розовым, а по мере захода солнца окрашивался во все более глубокие оттенки красного. Похолодало. Уже в сумерках мы поставили палатку Скотта на свободном от снега клочке земли, разожгли мою походную горелку и сварили картофель, морковь и лук. Я потянулся за банданой, думая использовать ее как ухватку, чтобы получше установить кастрюлю на горелке, но Скотт опередил меня, подняв емкость голыми руками и не обращая внимания на жар.

Поужинав, мы помыли посуду, все убрали и залезли в спальники. Скотт снял контактные линзы, надел очки с толстыми стеклами, и мы решили сыграть партию в карманные шахматы, которые он прихватил с собой. Доигрывали при свете фонаря и пришли к выводу, что идеально совпадаем в примитивности наших шахматных стратегий.

Следующее утро выдалось ясным, холодный воздух был полон обещаний и одновременно давал ощущение расстояния между нами и миром, в котором остались люди. В долине Хох выпадает более пяти тысяч миллиметров осадков в год, благодаря чему растительность тут вырастает до умопомрачительных размеров, эти же осадки – причина вечных снегов на Олимпе, и в утреннем свете я смотрел на трещины ледника и крутые заснеженные склоны. Гора была большой, утесистой и топографически сложной. Если бы я пошел сюда в поход один или с Кэрол, то в этом месте был бы как раз конец путешествия, тут можно было развернуться и с чувством удовлетворения отправиться домой. Для Скотта же этот поход – вынужденная необходимость, чтобы добраться до начала настоящего приключения – где кончается тропа, а плавный набор высоты переходит в крутой подъем по склону.

Мы сварили кофе для Скотта и чай для меня, поели овсянки прямо из кастрюльки. Я почистил посуду снегом с края ледника, мы положили дневной паек и одежду в рюкзаки, а все остальное убрали в палатку. Скотт помог мне надеть альпинистскую обвязку, а затем показал, как пристегнуть кошки к ботинкам. Его веселость уступила место спокойной серьезности, когда он объяснял, как нужно завязывать узел-восьмерку на конце веревки, как пристегивать карабин к обвязке и к петле узла. Другой конец веревки Скотт пристегнул к своей обвязке, вручил мне ледоруб, велев держаться на таком расстоянии, чтобы веревка между нами всегда была натянута, и наша крошечная экспедиция двинулась вверх по леднику.

Я следовал за Скоттом, обходя трещины. Когда обход был невозможен, он находил место, где трещина сужалась и ее можно было перепрыгнуть. Зубья кошек хорошо держали, но провались Скотт в трещину, я бы не знал, что делать. Вероятно, в связке со мной Скотт был в безопасности не больше, чем если бы шел один. Мои знания о перемещении по леднику сводились к вчерашнему рассказу: если провалился, надо кричать «Йо-хо-хо!» и ждать, пока тебя вытащат. Возможно, так думал и Скотт. Сам он двигался с абсолютной уверенностью в своих силах, а связывающая нас веревка придавала уверенности мне – что он придет на помощь, если что-то пойдет не так. Перешагивая через очередную расщелину, я чувствовал азарт и интерес, помня, однако, что на леднике не стоит расслабляться.

Добравшись до начала ледника, мы развязались, Скотт смотал веревку и закрепил ее на своем рюкзаке, а затем повел меня вверх по крутому снежному склону.

– Делай шаги отдыха, – сказал Скотт, демонстрируя, как фиксирует колено и берет паузу, прежде чем сделать шаг. – Тогда вес берут на себя кости, а не мышцы, и можно идти часами.

Через несколько часов мы оказались на так называемом Снежном куполе и оттуда по гребню отправились к вершине Олимпа – каменной башне, торчащей из снега примерно на тридцать метров.

Скотт изучал возвышающуюся скалу, его лицо светилось от радости, прямо пропорциональной моему страху. Я смотрел на скальный массив и видел все места, где можно сорваться и упасть, а мой спутник, казалось, не замечал ничего, кроме возможностей.

– Мне это не очень нравится, – сказал я и хотел было предложить Скотту, чтобы он шел дальше один, но в этот момент он начал подниматься. Он лез так быстро, что, казалось, почти летит, его руки и ноги едва касались камней. «Господи, – подумал я, – как он двигается!» Это действительно выглядело словно танец в небе, и не возникало даже намека на возможность падения. Через мгновение Скотт исчез вверху. Затем я услышал, как он крикнул «Брюс!», а потом «Веревка!». Первого возгласа я не понял, о втором догадался, когда разматывающаяся веревка со свистом прилетела сверху, и ее конец приземлился возле моих ног. «Пристегнись и дважды проверь узел, перед тем как подниматься, – сказал Скотт. – И не спеши».

Я проглотил комок в горле. Я убеждал себя, что не стоит этого делать, что нельзя так рисковать. Но веревка лежала здесь, у моих ног, а Скотт не прекращал подбадривать: «У тебя получится. Просто начни, и все пойдет как надо».

Я пристегнул веревку к обвязке и поднялся немного по скале, потом пролез еще несколько метров. Пока получалось неплохо. Скотт не давал слабины, но в то же время оставлял веревку достаточно свободной, чтобы я лез самостоятельно. Я использовал трещины и выступы как зацепы и опоры для рук и ног. В какой-то момент я решил посмотреть вниз, но там была лишь пустота, и сразу возникла противная дрожь в коленях. Скотт убеждал меня продолжать восхождение. «Я держу тебя, – говорил он спокойным голосом. – Проверяй каждую опору, прежде чем нагружать ее, и не забывай нормально дышать».

«Не льни так к скале, больше переноси вес на ноги. Ты не забываешь дышать?» – продолжал он. Осторожно, стараясь не смотреть вниз, я медленно переходил от одной зацепки к другой. Пару раз срывался, но оба раза удавалось нащупать выше хороший зацеп.

«Ты почти добрался!» – послышался близко голос Скотта. Кряхтя, я наконец втащил себя на Олимп и, стоя на коленях на вершине, вдруг понял, что наконец-то могу дышать. Рубашка промокла от пота, чувствовалось, как колотится сердце, но страх теперь буквально остался внизу. «Забавно, да?» – сказал Скотт, улыбаясь.

Последний участок подъема был невероятно страшен, он потребовал значительно больше усилий, чем я думал и чем готов был затратить. Но теперь, узнав, что это возможно, я испытал огромное чувство уверенности. В каком-то смысле это глупо – потратить два дня, тяжело физически работая, чтобы просто добраться до вершины высокой скалы в глуши. Безрассудство – лезть на скалу, срыв на которой был бы болезненным, если бы веревка остановила падение, и смертельным, если бы она порвалась. Но Скотт был прав. Это забавно. Это более чем забавно. Это сознательное противостояние опасности, преодоление ее и возвышение над ней. Ощущения от этого преодоления были головокружительными, буквально осязаемыми, они заставили меня стать максимально собранным и осознавать каждое действие.

Мы долго сидели, глядя на горы Олимпийского полуострова. Хорошо просматривались Рейнир, Бейкер, Глейшер-Пик и Адамс – цепочка заснеженных вулканов, которые, казалось, отдельно вырастали над темными лесами Каскадных гор. Где-то далеко Джинни и Кэрол сидели в своих офисах, как и большинство других людей, а мы со Скоттом сейчас оказались намного выше всего этого.

Я испытывал подобное чувство легкости и свободы, когда шел по Аппалачской тропе, вырвавшись из привычной жизни и осознавая, что раскрыл тайну, как улизнуть от социума и сохранить в себе что-то хорошее. Но было очевидно, что когда-то тропа закончится и придется решать, что делать дальше. Вот и сейчас я понимал, что мы спустимся с Олимпа, вернемся в Сиэтл и будем вынуждены вновь зарабатывать на жизнь. Но все же пока не было причин торопиться, момент «горного времени» стоило продлить. Мы отпивали воду из наших фляг и чувствовали, как пригревает солнце. Я был удивлен и благодарен, что Скотт не стал разбирать ошибки моего лазания. Он был искренне рад, что мы вместе, и, похоже, не имело значения, как я добрался до вершины.

Скотт страховал, когда я начал спуск, постепенно вытравливая веревку. Дело шло медленно – приходилось искать надежные упоры и зацепы. Но вот я достиг основания вершинной скалы и криком возвестил, что все прошло благополучно. Скотт спустился без страховки так быстро, что оказался рядом прежде, чем я успел развязать узел на обвязке.

Снова смотав веревку и уложив ее в рюкзак, мы пошли к лагерю. Скотт вел меня за собой и показывал, как быстро спускаться по крутому снегу. «Держи нос над пальцами ног, – сказал он. – Наклонись вперед, чтобы пятки не проскальзывали, и просто иди!»

Снизу приближалась группа из четырех альпинистов. Когда они поравнялись с нами, мы остановились, чтобы обменяться приветствиями.

– Вы поднимались на вершину по сложному маршруту? – спросил один из них.

– Наверное, да, – ответил Скотт, видимо, не задумываясь о категории трудности.

– Разве там, наверху, нет сложного участка? – поинтересовался альпинист.

– Не могу сказать, что мы что-то заметили, – сказал Скотт.

Наступило минутное молчание.

– Там нет сложностей или вы просто настолько хороши?

– Мы просто настолько хороши, – сказал Скотт с озорной улыбкой, посмотрев на меня, и мы пошли дальше.

До палатки добрались уже в сумерках, быстро приготовили и съели ужин, а затем улеглись, слишком уставшие, чтобы играть в шахматы. На следующее утро позавтракали и выпили много кофе, прежде чем свернуть лагерь. «На обратном пути хочу немного потренироваться, – сказал Скотт, закидывая рюкзак на спину. – Но буду ждать тебя на стоянке».

Он повернулся и зашагал по тропе.

Ждать меня? Я почувствовал, как внутри закипает гнев. «Слушай, приятель, – подумал я, – может, я не бог весть какой скалолаз, и мне потребовалась вся сила воли, чтобы подняться на Олимп, но что касается пеших прогулок, это уже моя поляна. Разве не я недавно прошел пешком от Мэна до Джорджии? Или у меня слишком короткие ноги? Подождет он… Может, ты окажешься в Гималаях задолго до меня, но будь я проклят, если позволю тебе или кому другому опередить меня на тропе».

Когда я надел рюкзак, Скотт уже почти скрылся из виду, но я догнал его, и мы шли быстро, как только могли, до самой стоянки. По пути мы болтали, но ни разу разговор не зашел о том, чтобы остановиться на отдых. Мы даже пили на ходу и не отставали друг от друга ни на шаг.

Мы не обсуждали это все, когда добрались до парковки и закинули рюкзаки в багажник или когда ехали назад, в Сиэтл, смеясь, крича и стуча по приборной панели, пока Джони Митчелл пела нам о доме. Или когда мимо нас по узкому шоссе промчался мотоцикл с двумя девушками в джинсах и фланелевых рубашках, которые успели хорошо разглядеть Скотта. Через несколько минут мы проехали мимо этих девушек, они стояли на обочине, а вскоре они вновь нас нагнали. На этот раз сидевшая сзади девушка расстегнула рубашку и обнажила свою грудь, а затем помахала нам через плечо, и мотоцикл скрылся из виду.

– Ты видел это? – спросил Скотт. – Ты им приглянулся, Брюс!

Я ответил, что сомневаюсь, что именно я являюсь объектом их интереса.

– И меня зовут не Брюс, – добавил я.

– Я думал, тебя можно называть Брюсом… Ну хорошо, – сказал Скотт и снова переключился на музыку, движение и дорогу.

Может быть, можно, а может, и нет. Было очевидно, что кое-что произошло по пути на Олимп и во время похода через лес к стоянке. Между нами возникла связь, мы прочувствовали наши сильные стороны, и, наверное, наши слабости. Мы в какой-то степени поняли, чего ждать друг от друга, и я, по крайней мере, почувствовал, что мир, в котором я путешествовал, неожиданно стал больше и гораздо интереснее.

Да, во всем этом имелся элемент мачизма.

Кто-то может сказать, что мы лишь старались показать, кто круче, и с этим трудно поспорить. Но что бы это ни было, оно установило определенный уровень отношений между мной и Скоттом Фишером. Так что в следующий раз, когда он протянет мне веревку, я без колебаний привяжу ее к обвязке и буду готов пойти с ним.


Что касается прошлого, захотелось узнать, что послужило для Скотта толчком вырваться из глуши Нью-Джерси и перевернуло его мир. Для этого требовалось покопаться в видеозаписях телевизионных программ, в частности поискать старый фильм, о котором мне говорили многие друзья Скотта, – передачу о скалолазании. Она и стала причиной перемен.

2. Месяц на выживание

Правила – для дураков. Пол Петцольдт, основатель «Национальной школы лидерства»
Зимой 1969 года начинающий документалист Майкл Уодли прочитал в журнале Life статью о Поле Петцольдте, пожилом альпинисте, который создал программу лидерства на природе. Программа подразумевала отправку подростков в глушь Вайоминга в надежде, что они будут самосовершенствоваться, делая разные интересные вещи. Петцольдт был достаточно колоритен, чтобы редакция рассматривала его кандидатуру для главной темы номера, но в итоге на обложке оказался американский серийный убийца Чарльз Мэнсон.

Статья описывала Петцольдта как гуру дикой природы, «известного тем, что он убил лося перочинным ножом, ходил по канату, переоделся в сикха во время антизападных уличных беспорядков в Калькутте. Он играл в водное поло и футбол, выращивал люцерну, ездил на грузовых поездах, работал поваром, занимался пушным промыслом, был чемпионом по скоростному спуску и слалому, лектором-путешественником, игроком в гольф, продавцом подержанных автомобилей и хозяином ранчо». Петцольдт вырос на ферме в Айдахо, будучи подростком, отправился путешествовать по Америке, перебивался временными заработками и игрой в покер, переезжал с места на место автостопом и в грузовых поездах. «Я бежал не от чего-то, а к чему-то», – приводились его слова в статье в Life. А искал он приключений, особенно в дикой природе, в суровых условиях. Это, по мнению Петцольдта, была настоящая жизнь.

Такой информации было более чем достаточно, чтобы заинтересовать Уодли. Следующим летом он собрал съемочное оборудование и отправился на месяц в Вайоминг, фиксируя на пленку Петцольдта, который занимался с пятью подростками в рамках курса «Национальной школы лидерства». Фильм о школе, названный «Месяц на выживание», вышел в эфир 10 января 1970 года на канале Alcoa Presents в еженедельной телепрограмме, спонсируемой алюминиевой корпорацией Alcoa. Одним из зрителей, посмотревших ее, был четырнадцатилетний Скотт Фишер.

С учетом того, насколько пестрой стала биография Скотта впоследствии, интересно отметить, что его детство было ничем не примечательным. Оно мало чем отличалось от детства миллионов других американских детей, родившихся в семьях со средним достатком, чьи родители зарабатывали повседневным трудом и во время консервативной эпохи Эйзенхауэра, и в бурные годы, когда у власти находились Кеннеди, Джонсон и Никсон.

Джин и Ширли Фишер, родители Скотта, выросли в Маскегоне, городе на Нижнем полуострове Мичигана. Дед Джина приехал в Америку из Германии, бабушка – из Голландии, а родители Ширли эмигрировали из Венгрии. Никто из них не имел высшего образования.

«По окончании школы я не хотел идти в колледж, – рассказывал мне Джин. – Я сначала водил грузовик, развозил орга́ны по всей стране, потом получил более высокооплачиваемую работу на сборочной линии в компании American Seating, которая производила школьные парты». Работа заключалась в прикручивании деревянных столешниц к основаниям с помощью электрической отвертки. На каждую столешницу уходило семь винтов. Этот механический монотонный труд заставил юношу пересмотреть устремления. Через месяц Джин ушел с фабрики, поступил в Мичиганский университет и стал изучать языки и естественные науки. Годом позже Ширли окончила среднюю школу, и они поженились.

Ко времени, когда Джин завершил обучение, у них с Ширли родилась дочь Ронда. Потом еще двое детей – Скотт в 1955 году и Лиза несколькими годами позже. Джин построил успешную карьеру в страховой компании, затем в Kimberly-Clark, а потом тридцать лет проработал в швейцарской компании Sandoz. Работа была разнообразной, задачи менялись достаточно часто, чтобы поддерживать его интерес, а заработок позволил купить дом в пригороде. Одним из развлечений семьи были походы.

«В Мичигане можно ходить в походы с детьми, – говорит Джин. – Это недорого. Покупаешь палатку, кое-что из снаряжения и вперед. Так мы попутешествовали по Висконсину, Мичигану, два или три раза были на Мартас-Винъярд[4]. В основном это, конечно, были походы с ночевкой в кемпингах, где имелся душ, но в Катскильских горах бывали у нас приключения и посложнее».

Когда Скотт пошел в старшие классы, Джина перевели в Баскин-Ридж, штат Нью-Джерси, поселок, расположенный недалеко от штаб-квартиры Sandoz, рядом с Нью-Йорком. Семья Фишеров переехала в двухэтажный дом, и Скотт полюбил это место и с удовольствием проводил здесь время с друзьями. После уроков мальчики бежали на кухню, готовили себе что-то простое вроде макарон с сыром и отправлялись в подвальную комнату посмотреть телевизор, поболтать и погонять шары на бильярде. Иногда они шли в городской парк, который был через дорогу, поиграть в футбол или теннис. Друзья Скотта были в восторге от его сестры Ронды, но она была настолько старше, что не обращала на них внимания. Младшая сестра Скотта Лиза иногда присоединялась к их компании.

Скотт любил школу, интересовался театром и играл в спектаклях, был защитником в футбольной команде первокурсников, занимался теннисом и даже один сезон отыграл в местной хоккейной лиге. У лиги был внеурочный доступ к катку, и отец Скотта возил сына и нескольких его друзей на тренировки и обратно. Все было очень хорошо и очень по-американски, но чего-то недоставало. У Скотта имелась какая-то сверхэнергия, ему не хватало обычных занятий мальчиков в подростковом возрасте. Он стал красивым и сильным юношей и с нетерпением ждал, куда приведут его способности и силы. Но кроме школы, походов с семьей и времяпрепровождения с друзьями найти что-то не получалось. Даже спорт начал терять свою привлекательность: правила и рамки игровых полей слишком ограничивали. Требовалось что-то большее.

Скотту и его сестрам повезло с родителями, отец и мать поддерживали друг друга и своих детей. Атмосфера нормальной семьи сильно повлияла на Скотта, но ему не нравилась модель карьеры его отца. «Я был корпоративным работником, старался продвигаться по карьерной лестнице, заботился о доме и семье, – говорит Джин. – Думаю, Скотт и многие другие его сверстники просто восстали против такого образа жизни и связанных с ним дисциплины и ограничений. Это всегда происходит с детьми, когда они взрослеют. Они так реагируют на ситуацию, в которой оказались вместе с родителями, и утверждают, что сами-то будут делать все иначе».

Конец 1960-х годов дал подросткам множество различных ситуаций, против которых можно было восстать. Набирала обороты война во Вьетнаме, каждый вечер и в новостях, и на кухнях рассказывали о расовых разногласиях и политических потрясениях. Этого было вполне достаточно, чтобы любой подросток, интересующийся миром вокруг, хотел раздвинуть границы привычного пригорода и посмотреть, что находится за ними.

Одним январским вечером Скотт и его отец сидели перед телевизором. Они не планировали смотреть какую-то конкретную передачу, а, просто переключая каналы, наткнулись на документальный фильм «Месяц на выживание». Фильм начался с кадров заснеженного, продуваемого всеми ветрами горного хребта Уинд-Ривер на северо-западе Вайоминга – пейзажа крайне отличного от обжитых кварталов Баскин-Ридж в Нью-Джерси. Затем на экране появилась группа подростков с рюкзаками. «Эти дети в пяти днях пути от ближайшего жилья в самой суровой дикой местности Америки, – сообщил закадровый голос. – У них нет еды, помощи ждать неоткуда. Пол Петцольдт специально поставил их в такое затруднительное положение».

Дальше рассказчик сообщил информацию о Петцольдте – легендарном американском альпинисте, «который считает, что приключения – это часть взросления». Петцольдт поставил перед героями фильма задачу прожить в глуши тридцать дней, за это время он учит их, как обустраивать лагерь, пользоваться картой и компасом, готовить еду на открытом огне и нарабатывать лидерские качества. После он отправил их одних и без еды преодолеть пешком более 110 километров по пересеченной местности в горах до места, где, как обещал, он будет ждать их.

В следующий момент в кадре появляется сам Петцольдт. Ему шестьдесят два на момент съемки, это физически сильный человек, явно чувствующий себя в своей стихии среди высоких пиков и широких долин хребта Уинд-Ривер. Петцольдт высокого роста – более 180 сантиметров, на нем шерстяные брюки и красно-черная клетчатая рубашка из той же материи. Но больше привлекает внимание лицо. Кустистые брови, пожалуй, самая выдающаяся черта. Лицо обветренное и изрезанное морщинами. Волосы седые. Голос глубокий и размеренный, в словах чувствуется убежденность человека, который много размышлял над предметом разговора и знает, что прав, что бы ни говорили другие. «Это совсем не похоже на Нью-Йорк, – говорит Петцольдт телезрителям, глядя в сторону гор. – Это совсем иное, чем отдых в Атлантик-Сити, Майами и тому подобное. Это совершенно другой мир, с другим набором ценностей. Здесь важны другие вещи».

Далее он объясняет, что эти вещи, какими бы они малопонятными ни казались на первый взгляд, становятся очевидными, когда человек оказывается в пустыне с рюкзаком и полагается исключительно на свою сообразительность. Программа, которую Петцольдт разработал для школы лидерства, подразумевает, что участники несут свое снаряжение в течение тридцати дней. Провизия пополняется каждые десять дней, продукты доставляются в отдаленные пункты на вьючных лошадях. За время похода по горам участники курса знакомятся с навыками выживания в условиях отсутствия цивилизации. «Это мощный стимул учиться, – объясняет рассказчик. – По истечении месяца участники остаются одни, без еды, в пяти днях пешком от ближайшего ранчо. Они должны сами найти выход и выжить».

Петцольдт не понаслышке знал, о чем говорил. В 1924 году в возрасте шестнадцати лет он с другом был одним из первых, кому удалось взойти на Гранд-Титон – гранитную скалу высотой почти 4200 метров в прериях на границе Вайоминга и Айдахо. Парни приехали в городок Джексон-Хоул у подножия хребта Титон и встретились с Билли Оуэном, человеком, который двадцать лет назад поднялся на вершину, что, вероятно, было первым успешным восхождением на эту гору. Оуэн описал свой маршрут, и юноши отправились наверх самостоятельно, взяв с собой пару одеял и немного консервов. Одеты они были в джинсы, ковбойские сапоги и хлопковые рубашки. «Мы все тогда делали неправильно, – вспоминает Петцольдт. – Едва не замерзли насмерть».

Несмотря на отсутствие опыта, им удалось пережить холодную ночевку на горе, а затем дойти до вершины. Когда они вернулись в Джексон, их называли героями, а Петцольдт вскоре стал зарабатывать сопровождением альпинистов-любителей в горах. На фотографии, сделанной во время одной из первых таких вылазок, он держит в руках веревку и ледоруб. На нем одежда из шерсти и кожаные ботинки – гораздо более подходящая экипировка для горных путешествий, чем ковбойские сапоги и легкая рубашка во время первого восхождения.

В 1920-х и 1930-х годах Петцольдт работал гидом, помогая клиентам совершать восхождения в национальном парке Гранд-Титон. Особенностью его работы стало обучение клиентов навыкам выживания в дикой природе. На такой шаг он пошел, в первую очередь, чтобы самому не решать бытовые и организационные вопросы во время путешествия. В 1934 году Петцольдт отправился в Альпы и совершил знаменитый однодневный траверс Маттерхорна. Это привлекло к нему внимание профессиональных альпинистов в США, и в 1938 году Петцольдта пригласили в первую американскую экспедицию на К2, вторую по высоте гору мира. Благодаря упорству и применению разработанных навыков Петцольдту удалось подняться на высоту более восьми километров, он не дошел примерно шестьсот метров по высоте до вершины.

В результате зародилось то, что Петцольдт назвал «экспедиционным поведением», – наработка навыков и лидерских качеств, необходимых для руководителя или участника команды в условиях дикой природы. Доработка этих идей произошла во время Второй мировой войны, когда Петцольдт стал обучать навыкам выживания в зимних условиях солдат 10-й горной дивизии в Колорадо. После войны, однако, стало понятно, что горное ориентирование, то есть то, что Петцольдт любил больше всего, не дает достаточно средств к существованию. Он попробовал фермерство, потерпел неудачу и смирился с тем, что придется продавать подержанные автомобили, чем он и занимался последующие десять лет. Но в 1962 году его друг открыл филиал организации Outward Bound в Колорадо, и в следующем году Петцольдт получил первую зарплату в должности главного инструктора школы.

Outward Bound появилась в Англии во время Второй мировой войны, целью ее организаторов было научить молодых людей выносливости, чтобы выдержать суровые условия войны. Подростков отправляли в глушь, в дикую природу и заставляли решать задачи на пределе возможностей[5]. Петцольдт видел в этом ценность, но был недоволен тем, что слишком мало внимания уделялось обучению навыкам, которые помогут избежать кризисных ситуаций. Он также получил отказ, когда предложил Outward Bound открыть школу в Вайоминге. В 1965 году он уволился из компании и поселился в Ландере, штат Вайоминг, чтобы запустить программу собственной разработки, наиболее соответствующую, по его мнению, реальным потребностям подростков. Петцольд назвал программу «Национальной школой лидерства».

В первый день курса, показанный в фильме «Месяц на выживание», Петцольдт учит подростков спускаться со скалы по веревке. Вначале он показывает, как завязать три основных узла. «Это все, что вам нужно знать почти для всего, вплоть до восхождения на К2, Эверест или любую другую гору, – говорит он. – Все очень просто. Освойте эти навыки, и вы сможете подняться на самые высокие горы в мире».

Прикрепив веревку к обвязке на талии и пропустив ее через карабины, Петцольдт поворачивается спиной к обрыву и начинает спуск, упираясь ногами в скальную стенку. Он двигается сноровисто и с хорошей грацией для человека его возраста и роста.

Затем, стоя у подножия скалы, он наблюдает за первым спуском своих учеников. Он настаивает на том, чтобы они использовали набор стандартных условных альпинистских сигналов, которые он помог разработать десятилетия назад. «Натяжение!», «Подъем!», «Дюльфер!». Студенты совершают ошибки новичков – слишком крепко держат веревку, не могут как следует откинуться назад, слишком сильно сгибают колени. Петцольдт поддерживает, поощряет и требует. «Отклонись от скалы, – кричит он. – Не сгибай колени!» Когда ученик успешно спускается, Петцольдт говорит ему: «Для первого раза очень хорошо. Превосходно!»

Повернувшись к камере, Петцольдт объясняет: «Философия, которую я пытаюсь привнести, заключается в том, что сейчас время не для лекций. Это отдых от лекций. Нам слишком много говорят, что и как надо делать, лишая возможности совершать что-то самостоятельно. Каждый день родители, школа и церковь проповедуют, как нужно думать. А здесь у ребят есть хорошая возможность отключиться, посмотреть на все, что они слышали за свою жизнь, понять и почерпнуть что-то новое. Мы надеемся, что они откроют себя, увидят других людей в их естественном состоянии, смогут посмотреть на все иначе».

Он также говорит, что в горах полно приключений для молодых людей: «Школа – хороший способ дать им это, приключения лучше, чем ЛСД, марихуана или гонки на машине». Петцольдт подчеркивает, что, где приключения, там и риск: «Мне пришлось учиться скалолазанию самостоятельно. Я начал с восхождения на Гранд-Титон, когда мне было шестнадцать. Повезло, что вернулся живым. Зато как следует все переосмыслил и стал уважать горы. Я сочувствую детям, которые идут куда-либо в одиночку, потому что знаю, с какими опасностями они сталкиваются».

После четырех недель инструктажа, совместных походов, которые дают возможность оценить характер и способности каждого ученика, Петцольдт отправляет их в самостоятельное путешествие. С собой у подростков походное снаряжение, но нет еды. Они должны жить «с земли» в течение пяти дней, за которые предстоит добраться до конечной точки маршрута. Петцольдт научил их, как ловить рыбу, как отличать съедобные растения, но все же почти для всех учеников это будут пять дней голодания, трудного похода и работы – как личностной, так и групповой. Подростки, за которыми следует съемочная группа Майкла Уодли, с течением времени становятся все более раздражительными. Когда они обнаруживают, что в их рюкзаках есть небольшой аварийный запас продуктов, начинаются споры, следует ли выполнить обещание и прожить пять дней своими силами или утолить голод имеющейся едой. После долгих обсуждений один мальчик съедает продукты, остальные решают к ним не притрагиваться.

Когда парни добираются до конца маршрута, их встречает веселый и приветливый Петцольдт. Он ведет их к большому столу, полному еды, и предлагает сделать бутерброды. «Теперь вы знаете, что такое цивилизация, – говорит он. – Единственный смысл цивилизации, единственный смысл культуры – это то, насколько хорошо вы в состоянии контролировать себя и свои инстинкты по отношению к окружающим».

Без видимой причины на заднем плане сцены бродит человек, играющий на волынке. В конце фильма Петцольдт снова обращается к аудитории: «Молодым людям нужны приключения, – говорит он. – Это хороший способ получить их. Стоит знать свои сильные и слабые стороны, приобретенные здесь навыки дают возможность не бояться трудностей в дальнейшем».

* * *

В мягком кресле в семейной комнате, подогнув ноги к груди и обхватив руками колени, сидел Скотт Фишер и смотрел на титры на экране. Слова Петцольдта были именно тем, что он ждал услышать всю жизнь. «Мы со Скоттом вместе смотрели телевизор, – сказал мне его отец. – И, по-моему, случайно наткнулись на эту программу и посмотрели ее целиком. Скотт сказал: “Боже, это фантастика! Я бы очень хотел поехать”. И я сказал ему: “Поезжай! Накопи денег, а я тебе помогу”. И именно так и произошло».

Они договорились, что, если Скотт внесет половину суммы в 450 долларов за обучение на курсах, отец даст недостающее. На следующий день Скотт устроился работать разносчиком газет.

В начале июня он отправился на запад в первое самостоятельное путешествие. Точнее, конечно, ехал он не совсем один, потому что вскоре к нему присоединились семьсот пятьдесят других подростков со всей страны, привлеченные обещанием приключений в передаче «Месяц на выживание». Когда ребята добрались до Вайоминга и хребта Уинд-Ривер, их жизнь уже сильно изменилась.

Майкл Уодли тоже пошел дальше. Через несколько недель после выхода фильма «Месяц на выживание» он поехал в штат Нью-Йорк на съемки документального фильма о небольшом музыкальном фестивале, который впоследствии стал известен как рок-фестиваль «Вудсток». Уодли любил контркультуру, а ее в «Национальной школе лидерства» было предостаточно. Этот фильм для него оказался не менее интересным, чем о музыкантах «Вудстока».

3. Много Брюсов

ПЕРВЫЙ БРЮС: Добрый день, Брюс! ЧЕТВЕРТЫЙ БРЮС: Брюс. ВТОРОЙ БРЮС: Как дела, Брюс? ЧЕТВЕРТЫЙ БРЮС: Брюс. ТРЕТИЙ БРЮС: Как ты, Брюс? ЧЕТВЕРТЫЙ БРЮС: Добрый день, Брюс. ПЕРВЫЙ БРЮС: Тебя зовут Брюс? МАЙКЛ: Нет, Майкл. ВТОРОЙ БРЮС: Это вызовет некоторую путаницу. ТРЕТИЙ БРЮС: Не возражаете, если будем называть вас Брюс, чтобы всем было понятно? «Летающий цирк Монти Пайтона»[6], из «Скетча про Брюса»
Прогуливаясь по широким пыльным улицам города Ландера летом 1970 года, Скотт обнаружил, что он – один из сотен подростков, которых привлекло в Вайоминг обещание Пола Петцольдта свободы и приключений. Некоторые ребята приехали на автобусах и самолетах, кто-то на машинах. А кто-то добирался в этот городок в глуши автостопом.

Итак, подростки с длинными волосами и в выцветших джинсах, в переделанных из штанов шортах и футболках, с вещевыми мешками, чемоданами и рюкзаками… Их головы забиты музыкой шестидесятых и взглядом на вещи, на который сильно повлияли проявления различных контркультур, сотрясавших американскую нацию. Многие ребята рисковали. Все они искали что-то, чего не могли до конца понять и объяснить себе, но раз нечто интересное и многообещающее появилось в Вайоминге, то в Вайоминг они и отправились. «Приезжало много людей, – сказала мне Поки Гайп, которая была инструктором несколько лет, еще до того, как сюда попал Скотт, и стояла у истоков создания школы. – Мы были изгоями, но в хорошем смысле этого слова».

Школе тогда исполнилось шесть лет. Как организация она проходила через свой «подростковый возраст» – годы бурного и неумелого роста. Петцольдт и его сотрудники экспериментировали, улучшая программу. Если нововведение оказывалось успешным, оно оставалось, если нет, его отменяли. Одна из идей, которую продвигал Петцольдт, заключалась в том, чтобы курсы были доступными для всех желающих. «Пол исповедовал принцип “плати, когда сможешь”, – вспоминает Поки. – Он разрешал учащемуся приехать с пятьюдесятью долларами, и тот вносил оставшиеся деньги за обучение, когда мог. Так что у нас были подростки с действительно авантюрным складом характера и совершенно разные. Большинство попало в школу не потому, что она известная, и не потому, что их послали родители. Они были здесь, потому что делали это для себя».

В администрации школы Скотт встретился с руководителем и другими участниками. На выбор предлагались три курса. Курс альпинизма подразумевал скалолазание и спуск по веревкам. В рамках курса «Путешествие по дикой природе» участники учились жить без рюкзака, находить путь в глуши и обращаться с удочкой. Скотта определили в отряд в рамках курса «Искатели приключений» – программы, разработанной для подростков в возрасте от тринадцати до пятнадцати лет, которые хотели попробовать то, чем занимались старшие участники на курсах альпинизма и путешествий по дикой природе.

Сотруднику, выполняющему функции руководителя отряда, помогали один или несколько инструкторов, которые обучали навыкам передвижения по пересеченной местности. Руководителю отряда должно было быть не менее шестнадцати лет, инструкторы могли быть и моложе. Так же как ассистенты, нанятые для помощи в проведении курсов.

Петцольдт верил в способность молодых людей преуспевать на руководящих должностях и считал, что хороший способ обучить их – дать всю полноту ответственности. Кроме того, у него просто не оставалось другого выбора. После телепередачи о школе количество молодых людей, записавшихся на курсы, зашкаливало. Петцольдт и его сотрудники предлагали ответственные должности всем, кто хорошо проявлял себя.

Скотт и его товарищи по отряду назвали себя «джетами». На большом складе школы в нескольких кварталах от центра города их встретила Тельма Янг, ведавшая снаряжением. Тельма шила палатки и бо́льшую часть одежды для отрядов. Петцольдт оптом закупал одежду в армейских магазинах, чтобы пополнять запасы шерстяных брюк, свитеров и ботинок. Тельма отреза́ла часть одного свитера и пришивала его к другому, чтобы получался «удвоенный свитер», доходящий до колен, а остатки рукавов шли на носки и гетры. Петцольдт сделал несколько выкроек непромокаемых курток. Подростков просили приносить с собой одежду из прочной шерсти и старые одеяла, хотя, если требовалось, Тельма могла экипировать ученика полностью сама. Если выданные шерстяные штаны оказывались слишком длинными, она отрезала лишнее и пришивала к новым крагам шнурки. Для укрепления задней части штанов использовались фрагменты, вырезанные из старых одеял. Венчала наряд небрежная широкополая шляпа.

Затем в другой части склада подростки собирали и упаковывали в полиэтиленовые пакеты порции риса, макарон, овсянки, какао-порошка и других необходимых продуктов. Эти пакеты завязывались вручную, но ребят инструктировали не затягивать узлы слишком туго, поскольку их будет нелегко развязать в трудную минуту. Также подросткам выдавали несколько головок сыра и больших консервов. Банки из-под таких консервов использовались в походе как котелки. Затем ученики забирались в кузова грузовиков и отправлялись к началу маршрута где-то в хребте Уинд-Ривер.

Заплатанные шерстяные штаны, удвоенные свитера, шляпы с опущенными полями и тяжелые рюкзаки безошибочно выдавали в подростках причастность к школе. «Джеты» считали, что они делают все правильно, и гордились тем, что могли идти дольше и быстрее, чем подростки из других отрядов. Они учились пользоваться компасом и картой. Они усвоили основы скалолазания и спуска с веревкой. Они взошли на несколько вершин. Они ловили форель на удочку и готовили еду на открытом огне, и эти приключения превзошли их самые смелые мечты.

Скотта особенно привлекло скалолазание. Подъем по скале требовал всех сил и ловкости, работы ума, концентрации и силы воли. Скалолазание позволило Скотту оказаться в мире без границ, где все возможно и нет никаких ограничений, кроме силы тяжести. Лазание требовало полной отдачи здесь и сейчас, а свои пределы можно расширять за счет усердных тренировок, практики и смелости.

Петцольдт наведывался в каждый отряд в течение нескольких дней, когда подростки были в горах. Он приезжал верхом, обучал навыкам работы и жизни в сельской местности и подкреплял мысль, что доверяет ученикам в принятии правильных решений. «Правила для дураков, – говорил он и повторял эту фразу так часто, что она стала мантрой для учеников. – Правила для дураков, потому что у дураков нет рассудка».

Он хотел, чтобы молодые люди, живущие самостоятельно на природе, вели себя разумно и в первую очередь учились избегать трудностей. Петцольдт объяснял, что чрезвычайные ситуации в любом случае возникнут, но нужно тренироваться сохранять спокойствие, когда случается что-то неожиданное, необходимо собирать как можно больше информации, а затем делать правильный выбор, используя все свои навыки. «В горах нас не учили, что нужно делать в той или иной ситуации, – вспоминает Поки Гайп. – Мы узнали много нового о том, чего не надо делать, чтобы не попасть в беду».

Петцольдт позволял молодым людям полагаться на собственные суждения, а не на своды правил, но такая философия образования на природе не очень подходит к нынешним временам, когда можно начать судебную тяжбу едва ли не по любому поводу. В 1960-х и 1970-х годах подход к ответственности был совсем другим, и дальновидные идеи, на которых Петцольдт строил свои курсы, не проверялись различными новомодными специалистами по управлению рисками. Последним испытанием курса был поход без еды через горы, и сотрудники школы на этом этапе не наблюдали за отрядами. По пути не имелось никаких пунктов контроля, никто не следил за соблюдением норм безопасности. У подростков не оставалось выбора, и они сами решали, как и что делать. Стремление Петцольдта дать молодым людям свободу и развить доверие к их способностям принимать решения поощряло большую самостоятельность.

«Эта свобода идеально подошла Скотту, – утверждает Поки. – Он был слишком свободолюбив для занятий с бо`льшим количеством правил. Петцольдт доверял тебе свои суждения и доверял тебе самому разбираться в них, соотносить и подстраивать их под обстоятельства, и Скотт считал, что это очень здорово».

По окончании курса Скотта пригласили остаться на все лето в качестве добровольного помощника. Он выделялся среди остальных – сильный парень с безграничным энтузиазмом, огромной улыбкой и желанием попробовать все, что могли предложить инструкторы. Не менее важно и то, что Петцольдт старался не терять темп – новые ученики прибывали сотнями.

Снова собрать рюкзак и отправиться вверх по тропе, чтобы провести как можно больше времени в горах, – именно этого и хотел Скотт. Так он мог совершенствовать полученные навыки и исследовать горы. У него получалось преуспеть на местности, которая, в отличие от Нью-Джерси, бросает достойный вызов. А самое главное – он находился рядом с другими учениками, руководителями отрядов и инструкторами, которые быстро стали для него очень важны. «Это было время поиска себе подобных, – говорит Поки. – И в школе Скотт нашел людей, которые смотрели на мир так же, как он».

В залатанной полувоенной одежде они стали бродягами высокогорья, начинающими искателями приключений, исследующими дикую природу, они закладывали основы дружбы друг с другом, которую пронесут через годы. Они поддерживали друг друга, придумывали стандарты, по которым будут оценивать себя. В конце лета Скотт вернулся домой другим. Хребет Уинд-Ривер стал местом метаморфозы, школа расширила его взгляд на мир и позволила сфокусировать внимание на нужных вещах. Отныне Скотт хотел стать альпинистом. Все, чем он занимался ранее, меркло по сравнению с простым актом преодоления вертикали по склону горы. Он начал работать в этом направлении с евангельским рвением новообращенного и хотел, чтобы друзья из его родного города разделили эту страсть.

«В общеобразовательной школе Скотт стал очень популярен, – вспоминает его приятель Джефф Лонг. – Он был вежлив и добр со всеми. Он нравился девочкам. Но после пройденных курсов Петцольдта он начал вкладывать всю энергию в новое направление и безостановочно работал над собой как скалолаз и альпинист».

Джефф и Скотт изучали книги об Эвересте, прокладывали маршруты на панорамных фотографиях и мечтали: «Мы решили, что не пойдем в колледж, так как станем альпинистами и будем путешествовать по миру».

Еще один приятель Скотта из Нью-Джерси, Грег Мартин, вспоминает: «В старших классах я весил всего сорок шесть килограммов. Но когда познакомился со Скоттом, который вернулся с курсов в горах, все изменилось. Скотт заставлял меня подтягиваться и по сто раз отжиматься каждое утро и каждый вечер, где бы я ни находился. Он пропагандировал не только физическую силу, но и отношение к ответственности за свои решения. Я, наверное, немного запутался, а он указал, как измениться в лучшую сторону».

В основе этой «лучшей стороны» лежало скалолазание. Джефф, Грег и их друг Бивер стали ездить со Скоттом на выходные в горы Шавангунк в окрестностях города Нью-Палц, штат Нью-Йорк. Шавангунк – полоса осадочных скал, возвышающихся на несколько сотен метров над долиной реки Гудзон. Когда ребята начали заниматься там, народу было немного, потому что скалолазание в те годы по-прежнему оставалось не особо популярным.

Выезжали на рассвете. Грег умел готовить – работал в ресторане, так что он брал с собой пакеты с бутербродами для всех. «Скотт любил бутерброды с тунцом и сыром, запеченные в микроволновке, – вспоминал Грег. – Когда он заезжал за мной, его уже ждал горячий бутерброд».

Чаще всего в Шавангунк ездили только Скотт и один или двое ребят, но иногда машина оказывалась набита друзьями, желающими провести выходные вместе на природе. «У нас было любимое место для палаток, – вспоминает Джефф Лонг. – Мы занимались всю субботу, затем разбивали лагерь, лазали в воскресенье и возвращались обратно вечером».

Начинали они с боулдеринга, то есть отрабатывали навыки на небольшой высоте от земли. Но с собой имелись веревки и карабины, что позволяло подниматься выше. Как правило, Скотт добирался до высшей точки, привязывал веревку к дереву или к одному из рым-болтов, которые находил в скале, и сбрасывал вниз свободный конец. Его друзья пользовались этой страховкой на подъеме, зная, что если сорвешься, то пролетишь вниз всего метр-другой, а не до самой земли. «После такого подъема мы спускались к дороге и были готовы к следующему маршруту, – вспоминает с улыбкой Джефф. – И если ты был хорош, то за день можно было пройти довольно много таких маршрутов».

Осенью, по возвращении из Вайоминга после очередного лета работы в школе Петцольдта, Скотт обучал друзей новым альпинистским приемам, которые освоил сам. Так они узнали, что есть куда более удобная и надежная обувь для скалолазания, которая значительно лучше держит на скале, чем жесткие походные ботинки, которые обычно они носили. Скотт быстро научился лазать, создавая промежуточные точки страховки на маршруте, то есть начал пользоваться не только верхней страховкой, и обучил этой технике друзей. «Я столько узнал от Скотта о походах… О том, как вязать узлы, как двадцатью способами натянуть тент, – вспоминает Джефф. – Он тратил много времени, чтобы научить нас. В Шавангунке мы ели макароны с сыром, потому что их он ел в школе у Петцольдта. Скотт очень любил горячие напитки, и мы пили много какао. Во время отдыха на маршрутах Скотт рассказывал истории о школе и звал в Вайоминг. Когда сворачивали лагерь, Скотт настаивал, чтобы мы уходили со стоянки, оставив ее едва ли не в лучшем состоянии, чем он была до нас».

Порой мальчики видели Генри Барбера и Джона Стэннарда, которые тоже лазали в Шавангунке. «Барбер в то время считался одним из лучших скалолазов в мире, – говорит Джефф. – Мы знали, что он известен везде: и в Нью-Гэмпшире, и в Нью-Йорке, и в Йосемити. Он носил свою фирменную белую кепку гольфиста и передвигался по вертикальным стенам с потрясающей грацией. Мы смотрели, как хорошо он лазает, и чувствовали, что у нас все впереди»[7].

В шестнадцать лет Скотт на заработанные деньги купил старый красный грузовик, принадлежавший ремонтной службе водопровода, с ящиками для инструментов по бокам кузова. С помощью друзей Скотт пристроил к кузову фанерную крышу, превратив заднюю часть автомобиля в импровизированный дом на колесах, достаточно большой, чтобы внутри можно было хранить походное снаряжение и ночевать в спальнике. Джин Фишер, хорошо разбиравшийся в механике, с большим удовольствием ремонтировал двигатель грузовика вместе с сыном, у которого познания в технике были слабыми. Скотт назвал машину «Грузовик» и ездил на ней в Шавангунк на выходные и в Вайоминг летом.

Скотт оставался чрезвычайно преданным своим друзьям из Нью-Джерси. Он убедил Джеффа и еще нескольких человек записаться на курсы Петцольдта, и даже друзья, которые не интересовались альпинизмом, всегда были включены в ближний круг Скотта. Каждый раз, оказавшись неподалеку от дома друга, Скотт спешил встретиться, и друзья не удивлялись, когда находили в почтовых ящиках письма, которые Скотт присылал с горных вершин из разных стран. Спустя несколько недель после его смерти почти все эти люди получили открытки, которые он отправил из базового лагеря Эвереста перед тем, как начать свое последнее восхождение.

Есть люди, мечтающие о больших экспедициях. Скотт находил таких людей в горах Вайоминга, и они находили его. Они попадали в школу Петцольдта разными путями. Рэнди Серф, например, в двенадцать лет решил, что пришло время распрощаться с Вашингтоном, отправиться в дикие земли Айдахо и жить на земле. Однажды рано утром он вышел из дома, зная, что до вечера его не хватятся. Рэнди удалось купить билет на автобус, и, пока машина ехала на запад, мальчик написал письмо родным, рассказывая о своих планах. Чтобы успокоить их, он привел перечень снаряжения, взятого с собой. Среди прочего у него были праща и силки для ловли животных. «Пока я это все писал, сидевшая сзади женщина читала через мое плечо, – вспоминает Рэнди. – И на следующей остановке она позвонила в полицию!»

Полицейские сняли мальчика с автобуса и вернули родителям, но на этом все не закончилось. Несколько газет опубликовали статьи о подвигах юного беглеца. Один из читателей переслал такую статью Петцольдту, решив, что история будет интересна человеку, который недавно открыл «Национальную школу лидерства».

«Пол написал мне письмо в апреле 1966 года: “У нас интересная программа, и, хотя ты еще недостаточно взрослый, приезжай!” И я поехал в Вайоминг на лето и прошел несколько курсов. Это было здорово!» – вспоминает Рэнди.

Ингрид Хаманн жила в Баскинг-Ридже и знала Скотта и его друзей как интересных молодых парней, которые на выходные отправлялись заниматься скалолазанием. Скотт рассказал Ингрид о школе и убедил поехать в Вайоминг. «Проведешь месяц в горах, – сказал ей Скотт. – Тебе понравится!» Она записалась на курс не без сомнений и опасений. Тридцать пять дней похода и восхождений в хребте Уинд-Ривер Ингрид и ее товарищи по отряду почти не видели других людей. Когда однажды вечером она ставила палатку, инструкторы сказали, что встретили Скотта, вставшего лагерем неподалеку. Ингрид отправилась навестить его. «Скотт был с другими инструкторами школы, и видно было, что ему нравится. Они наловили рыбы и готовили вкусную еду на костре. Им было весело, они действительно получали удовольствие от того, что делали. Для Скотта это была его жизнь – в горах, – говорит Ингрид. – Здесь он становился самим собой, настоящим».

Ингрид понимала, что и сама меняется, это чувство знакомо многим студентам школы Петцольдта: «Я прошла через огромные перемены от “что я здесь делаю?” до “я не хочу уезжать”. Когда курс закончился, все, что я хотела, – принять горячий душ, поесть немного домашней еды и вернуться в горы».

Еще один ровесник Скотта, Стив Горил, тоже посмотрел фильм «Месяц на выживание». Он приехал в Ландер со стрижкой в стиле «Битлз» и в джинсах клеш, но вскоре стал одним из лучших студентов курса. Полученные навыки заложили основу для дальнейшей «карьеры» походника. Стив знал, что курс закончится долгим походом без еды, но все же почувствовал себя не в своей тарелке, когда инструкторы забрали все продукты у его отряда, обозначали «иксом» на карте конечную точку маршрута и отправили своих подопечных в путь группами по четыре человека. «Мы все пытались быть лидерами, – вспоминает Стив. – У нас была одна удочка, но мы так и не смогли поймать ни одной рыбы. А потом попали в район, который на нашей карте оказался чем-то заляпан, и пришлось делать большой круг, обходя это пятно, потому что мы не знали, что там».

Шли дни, и вскоре они начали есть зубную пасту и содержимое набора специй. В одну из ночей, когда мальчики решили обойтись без палатки, пошел снег.

«Наверное, один из самых отчаянных моментов настал за день до окончания похода, когда мы добрались до места стоянки вьючных лошадей, – вспоминает Стив. – Я копался в неубранном мусоре и нашел маленькую бутылочку из-под сиропа для блинов, в ней еще что-то оставалось на дне примерно на полсантиметра. Я разбил бутылку, чтобы добраться до сиропа, и мы разделили его на четверых».


Когда они, наконец, добрались до места назначения, со всех сторон подтянулись еще несколько отрядов. «В телефильме в конце похода было много еды, но нас почему-то угостили только пончиками в шоколаде и молоком, – смеется Стив. – Несколько сотен пончиков на всех и вволю молока. Потом мы забрались в грузовики для перевозки скота и так и ехали, стоя в кузовах. И вдруг всех начало тошнить этими пончиками. Когда грузовики въехали в Ландер, мы уже пришли в себя, но после месяца без душа и пиршества с пончиками выглядели все не очень. Местные жители смотрели на нас в заблеванных грузовиках и говорили: «Что этот Петцольдт делает с детьми?»

Горил и другие студенты отметили окончание курса вечеринкой в подвале отеля «Фримонт» в Ландере. «Там были пианист и торт, – говорит Стив. – Так закончился мой курс в школе, и на следующее утро я был готов снова отправиться в путь».

Майкл Эллисон попал к Петцольдту в 1973 году. Его отец умер после тяжелой болезни, и после окончания колледжа в Университете Теннесси Майкл переехал домой, чтобы помогать матери. Год в роли послушного сына заставил его искать каких угодно приключений. Он решил было попробовать то, что предлагали в Outward Bound, но потом увидел рекламу школы Петцолдьта и отправился в Вайоминг. «Это было то, что нужно, – говорит Майкл. – Школа стала настоящим спасением. Я прошел путь от упадка сил и депрессии до такой потрясающей свободы и дружбы, что казалось, будто попал в рай».

Он переехал в Вайоминг и вскоре стал сам преподавать в школе, насколько позволял календарь: курс скалолазания весной, два летних курса, осенний курс и один или два зимних. В промежутках между курсами он работал плотником или предпринимал самостоятельные путешествия. «Преподавать в школе было интересно, но по-настоящему меня привлекала группа сверстников, – вспоминает он. – Наше сообщество – это было просто нечто! Свободный дух, свободный образ жизни, возможность бродить по миру и общаться с людьми, у которых такие же интересы. Замечательно!»

Уэсли Краузе вырос в Форт-Коллинзе, штат Колорадо, и, став бойскаутом, начал ходить в походы. Но хотелось больше приключений, и он записался на один из первых курсов школы Петцольдта. Инструкторы пригласили его приехать к ним в горы Титон, чтобы совершить несколько восхождений. Однако тренировки почти сразу пришлось прервать, так как инструкторов вызвали на спасательную операцию в горах, и Уэс отправился в Ландер. Оттуда он добрался до лесопилки школы в надежде найти работу. Петцольдт строил бревенчатый дом, и вскоре Уэс оказался в лесу неподалеку от города Дриггс, штат Айдахо, помогая валить деревья и обрабатывая бревна на сконструированной на скорую руку пилораме. «Тогда я носил длинные волосы, – вспоминает Уэс. – Однажды несколько местных парней приехали в наш лагерь лесорубов и дали понять, что им не нравятся хиппи в их горах».

Чтобы разрешить конфликт, один из парней вызвал Уэса побороться на руках. «Этот парень был чемпионом по армрестлингу в округе, но я легко его победил, – говорит Уэс. – Конфликт был исчерпан, но довольно быстро в город просочились новости, что в лесу живет хиппи-армрестлер, и мне пришлось участвовать во всех соревнованиях по армрестлингу».

В «Национальной школе лидерства» уже имелся признанный армрестлер – Скотт Фишер, который с удовольствием принимал участие в поединках со всеми желающими и почти всегда побеждал. Слухи об этих двух парнях распространились по всему школьному сообществу, и многие с нетерпением ждали их встречи. «Когда мы встретились, Скотт уже давно работал в школе. Мы были похожи на двух лосей, которые сцепились в драке за территорию, – говорит Уэс. – Я был наслышан о Скотте, а он обо мне, и мы так увлеклись борьбой, что едва не повредили друг другу руки».

Однако то, что могло перерасти в конфликт, стало началом долгой дружбы, выкованной на соревнованиях по армрестлингу и на восхождениях. Оба соперника быстро поняли, что куда лучше быть партнерами.

Уэс недолго оставался в Ландере. Петцольдт решил создать филиал школы в Каскадных горах в штате Вашингтон, и Уэс с радостью согласился поехать туда. И в основном Уэс работал инструктором в районе вулканов на Северо-Западе, но, как и Скотт, был не прочь позаниматься скалолазанием с друзьями. У Уэса имелись зеленый пикап «шевроле» и обшитый деревом трейлер. В прицепе была хорошая газовая печь, в которой можно было не только подогреть еду, но и испечь хлеб. Скоро трейлер стал своего рода мобильным штабом для ветеранов школы, отправлявшихся заниматься скалолазанием в свободное от работы время. «Народ ставил палатки вокруг трейлера везде, где мы катались на лыжах или лазили по скалам, – говорит Уэс. – В трейлере мы ели, отдыхали и согревались».

Стационарным пунктом отдыха для инструкторов школы из Ландера стал лагерь возле водопадов и каменных осыпей в нескольких милях от города в каньоне Синкс. Место находилось вдали от основных маршрутов, и тут можно было уединиться, отдохнуть от городской суеты и побыть вместе с единомышленниками. Как раз в это время британская комедийная группа «Монти Пайтон» поставила скетч, в котором всех персонажей звали Брюс. Скотт и его друзья сначала с удовольствием пародировали мизансцены, а потом получилось так, что они начали использовать имя для обращения друг к другу. Это прижилось, и имя даже стало условным сигналом в местах отдыха и на работе. «Брю-ю-ю-ю-ю-ю-юс!» – слышалось порой вниз по долинам и с вершин окрестных гор, затем следовал такой же ответный крик от всех других Брюсов в пределах слышимости.

Возможно, это нововведение быстро бы сошло на нет, но во время встреч инструкторов в Ландере частота упоминаний Брюса стала раздражать некоторых администраторов школы. Они попытались директивно положить этому конец, но добились лишь того, что Брюсами теперь оставались в пику старшим. В итоге привычку искоренить не удалось, и даже десятилетия спустя на встречах выпускников школы стоило кому-нибудь из «дедов» громко сказать «Брюс!» в переполненном зале, и можно было с уверенностью сказать, что не один десяток голов повернется с радостным ожиданием в сторону крикнувшего.

Скотт привез имя Брюс в Нью-Джерси, как и альпинистские навыки и обувь для скалолазания, и стал называть так своих друзей. Это было больше, чем просто прозвище. Для Скотта это было признание и обозначение тех, кто открыт для приключений, кто готов жить моментом и с радостью смотрит в будущее. Любой мог стать Брюсом, и Скотт радовался, когда находил такого человека.

Среди Брюсов Скотт нашел единомышленников, которые стали друзьями и товарищами на годы. Они вместе искали приключения, совершали замечательные восхождения, переживали трудности. И не один Брюс нашел на веревках на скальных маршрутах свою вторую половину. Мир Брюсов был сборищем лучших молодых скалолазов и альпинистов региона, которые искали свое место в жизни. Пол Петцольдт осмелился заставить этих юношей и девушек расширить границы, и они приняли вызов. Он доверил им столько ответственности, сколько они были в состоянии выдержать, и даже немного больше.

Многие из Брюсов, будучи умными, способными и целеустремленными, в дальнейшем стали врачами, адвокатами, учителями, учеными и руководителями предприятий. Скотт, однако, получил в школе такой опыт в бэккантри, что не видел необходимости идти в колледж. Он давно понял, что его стезя – скалолазание и альпинизм, и его высшее образование будет именно таким, буквально поднимающим выше и выше. А университетом станут горные хребты мира.

4. Без страховки

«Я говорю, ты должен сделать это!» Скотт Фишер в возрасте 19 лет
Весной 1974 года в гостиной дома в деревне Лейк-Блафф, штат Иллинойс, две девушки просматривали брошюру с описанием летних курсов, предлагаемых «Национальной школой лидерства», и думали, как поступить. Альта Прайс завершала второй курс ускоренной программы обучения на врача в Северо-Западном университете. Ее младшая сестра Джинни, первокурсница этого же учебного заведения, тоже планировала поступать в медицинскую школу – на выбор девушек повлиял отец, который сам был врачом. Альта с нетерпением ждала лета, чтобы отдохнуть от учебы. Возможности, рекламируемые Петцольдтом, казались идеальными. Она показала брошюру Джинни и сказала, что будет неплохо им обеим поехать в Вайоминг.

Сестры не впервые устраивали совместное приключение. Несколькими годами ранее Альта заинтересовалась полетами, вступила в авиаклуб при местном аэродроме и начала брать уроки. Чуть позже Альта позвала сестру, но Джинни, которой тогда исполнилось пятнадцать, была слишком застенчива и никак не могла заставить себя подойти к инструкторам и спросить, станут ли они учить и ее. Альта решила проблему, записав сестру на урок и сообщив Джинни, что если она не придет, то ей самой придется позвонить инструкторам и сказать об этом. Джинни было проще поехать на занятия, чем звонить.

Поле нескольких уроков Джинни открыла новый мир, который ей очень понравился. Она чувствовала себя уверенно в самолете и наслаждалась пребыванием в кабине среди различных приборов и переключателей. Важны были авиационные обычаи и ритуалы, а также товарищество. Это касалось и инструкторов, и других учеников. Самым лучшим моментом был запуск двигателя, разгон самолета по полосе и взлет. И пока не наступало время возвращаться, самолет слушался Джинни и летел, куда она хотела. Над головой было бесконечное небо, а земля проносилась далеко внизу.

Джинни получила лицензию пилота, еще учась в школе, и регулярно практиковалась. Вскоре полеты стали общим интересом для всех членов семьи Прайс. Альта стала лицензированным пилотом, как и третья их сестра Веда. Родители девочек тоже прошли обучение на пилотов, и инструкторы стали называть семью «высокими ценами»[8].

Джинни и Альта рассказали родителям о желании провести месяц в «Национальной школе лидерства». Отец согласился оплатить поездку и обучение в обмен на помощь в покраске дома в конце лета. Девушки отправили заявления в Ландер, обе попросились на курс выживания в дикой природе, где особое внимание уделялось путешествиям по пересеченной местности и получению навыков выживания. Однако место осталось одно, и только Альта получила желаемое. Джинни записали на курс альпинизма.

Прибыв в Ландер, Джинни встретилась с четырьмя другими участниками курса и отправилась с ними на склад школы подобрать одежду, снаряжение и продукты на месяц пребывания в горах. Отряд на грузовике добрался до начала маршрута, а затем пошел в поход к хребту Уинд-Ривер. Руководителем альпинистского курса Джинни был сотрудник-ветеран Джим Гамильтон. А инструктором, прикомандированным к отряду, – Скотт Фишер, который уже пятый год работал в школе.

В первые годы существования школы интересы инструкторов могли определять содержание курса. Если инструктору нравилось рыбачить, участники проводили много дней на водоемах. Если руководители группы предпочитали преодолевать большие расстояния с рюкзаками, то, как правило, значительную часть времени подопечные занимались походами. Гамильтон любил лазать по скалам, и у него это хорошо получалось. Для Скотта скалолазание тоже было гораздо привлекательнее ловли форели и походов по пересеченной местности, так что вскоре Джинни и другие студенты освоили навыки скалолазания и спуска по веревке, а затем стали подниматься со своими учителями на одну гору за другой.

По вечерам они разбивали лагерь, готовили еду и общались, сидя у костра. Скотт сообщил, что недавно окончил школу. Тогда он ходил очках в металлической оправе с круглыми линзами, и ученики считали его похожим на певца Джона Денвера. Скотт также говорил, что планирует летом продолжать работать в школе Петцольдта, а зимой, возможно, поступит в колледж в Колорадо. Он также откровенно рассказал, что до сих пор любит подружку из своей школы в Нью-Джерси. Этого было достаточно для Джинни, чтобы решить, что начавшиеся у нее со Скоттом отношения закончатся ничем. «Мы оба считали, что у нас ничего серьезного не получится, – вспоминает Джинни. – С моей стороны это, во всяком случае, было определенно так».

Она поинтересовалась у Скотта, как руководство школы относится к ситуации, когда общение преподавателей со студентами выходит за рамки обучения. «Он ответил нечто вроде, что инструкторам при приеме на работу объясняют, что не стоит делать зарубки на рукоятках своих ледорубов во время занятий», – говорит Джинни.

Но было слишком поздно. Скотт был красивым парнем, скалолазом и альпинистом, выбравшим свой путь. Он окончил школу и стал наконец самостоятельным и независимым. Джинни была красивой девушкой со Среднего Запада с задорным смехом, всю жизнь игравшая по правилам. Она училась на врача и летала на самолете. Если у Скотта была застенчивая улыбка и он мог запнуться, пытаясь объясниться, то Джинни была живой и остроумной и в разговоре могла, если хотела, заткнуть его за пояс. У них обоих имелось то, что недоставало партнеру, и, когда Скотт предложил Джинни остаться в Вайоминге после курса в школе на некоторое время, она согласилась.

И когда Скотт носился на своем «Грузовике» по Ландеру, Джинни сидела рядом. Когда он отправился на восхождение в каньоне Синкс со швейцарскими альпинистами, она пошла с ним. Когда Скотт и его друг Джим Гамильтон предприняли поход в выходные, Джинни надела рюкзак и добралась с ними до потрясающе красивого места под названием Цирк башен, где они взошли на вершину Уорбоннет. Скотт расписался в журнале регистрации восхождений просто как «Скотт», объяснив, что однажды все узнают, кто он, и достаточно будет писать только имя.

Он рассказывал Джинни об интересе к горам и желании жить приключениями. Он признался, что, несмотря на слова о желании поступить в колледж, не хочет, чтобы это стало препятствием на пути к мечте. «Он сказал, что решил стать лучшим альпинистом, – вспоминает Джинни. – И подниматься на все более трудные горы, пока в один прекрасный день просто не вернется».

Для подростка это весьма четкий жизненный план. У Джинни имелась перспектива пойти понятным проторенным путем – сделать карьеру врача. Скотт осознавал, что, если хочет стать альпинистом «на полный рабочий день», придется строить жизнь самостоятельно. С юношеской уверенностью в то, что по плечу любая вершина, Скотт считал, что добьется успеха как профессиональный альпинист.

Летом все было легко и просто – он работал в школе. Но вот наступил сентябрь, сезон закончился. Вероятность получения нормального дохода от школы до следующей весны была невелика, и Скотт решил взяться за реализацию своей мечты. Он был полон решимости сделать это без поддержки со стороны. Без страховки.

Джинни и Альта выполнили данное отцу обещание, покрасив семейный дом в конце лета. Пригодились полученные в школе навыки. «Самым сложным было добраться до третьего этажа над крыльцом, – вспоминает Джинни, – но мы сделали страховку, и все получилось».

В конце лета Скотт отправился автостопом в Нью-Джерси, чтобы поздравить свою мать с днем рождения и надеть костюм на свадьбу сестры Ронды. Он проводил время со школьными друзьями и помогал собираться тем из них, кто поступил в высшие заведения и уезжал в другие штаты в университетские кампусы. По мере отъезда друзей Скотт становился все беспокойнее – родители настойчиво спрашивали его о дальнейших планах. Наконец Скотт сказал им, что не хочет в колледж. «Мы, разумеется, уговаривали его, – вспоминает отец Скотта. – Но ему действительно было неинтересно».

Он повел сына в муниципальный колледж недалеко от дома в надежде, что Скотт все же попробует, но на запись в учебное заведение пришло много абитуриентов. Скотт подождал несколько минут, а затем повернулся к отцу: «Это чересчур для меня, я не отстою эту очередь». С этими словами он направился к двери и вышел на улицу. «На этом учеба Скотта в колледже закончилась», – сказал Джин.

Оставив высшее образование в прямом смысле слова позади, Скотт начал странствовать. Он проехал через весь континент автостопом, общаясь с попутчиками и водителями, подвозившими его на очередном отрезке пути, и наблюдал, как проносится мимо огромная страна. Он добрался до провинции Британская Колумбия на западе Канады, где гостила у родственников школьная подруга. Скотт пробыл там несколько недель, плавая на каноэ и рыбача на острове Ванкувер, а затем на попутках вернулся в Ландер. Тяга к горам и друзьям, планирующим перезимовать в Вайоминге, оказалась настолько сильной, что ей было невозможно противиться. Скотт был убежден, что придумает что-то, что позволит заниматься выбранным делом. Но даже если не получится, он все равно предпочтет мотаться по Западу, чем застрять в местности без вертикального рельефа.

Джинни тоже искала себя. На втором курсе университета стало очевидно, что ее интерес к профессии врача ослабевает. Почти сразу начали приходить письма от Скотта из разных уголков страны, а вечерами, когда тарифы на междугороднюю связь ниже, он звонил ей из придорожных телефонов-автоматов, которые называл «будка-подарок». Скотт рассказывал Джинни о путешествиях, о книгах, которые читает, и о своих всегда радужных планах. «Один старик подвез меня, он был без гроша в кармане, и я ему помог, – написал Скотт. – Он подарил мне ковбойскую шляпу, но я не похож на Джона Денвера».

Он послал Джинни по почте книгу о буддийской медитации и самоанализе. Он рассказал ей про швейцарских альпинистов, которых она встретила вместе с ним в каньоне Синкс, сообщив, что они все еще в Вайоминге и что он сделал с ними несколько восхождений. «Много улыбался и на все вопросы отвечал “да”, – смеялся Скотт. – Они говорят только по-немецки, а я нет».

Иногда он делился с Джинни разочарованием от попыток соблюсти баланс между заработком и скалолазанием. Жизнь также напоминала Скотту, что восхождения порою заканчиваются падениями. На месте шрама от операции, перенесенной несколько лет назад после перелома бедра, которое он разбил, сорвавшись со скалы, образовалась грыжа, и врач в Ландере предупредил, что потребуется новая операция. «Узнав о диагнозе, я сказал себе: “Черт возьми, Фишер, ты должен заниматься альпинизмом. Просто ДОЛЖЕН”, – написал он Джинни, обращаясь к себе в третьем лице, словно наблюдая, какое воздействие окажут на него эти слова. – Я еду в Йосемити вместе с Джимом, уверен, мы отлично проведем время. Ты должен сделать это, говорю тебе».

И Скотт снова отправился в путешествие, жажда постоянного движения, желание не стоять на месте помогали преодолевать то, что многие посчитали бы серьезными препятствиями.

Через несколько недель Скотт сидел в тени секвойи, скрываясь от жаркого калифорнийского солнца, льющегося на долину Йосемити. Он пил вино, ел сыр, болтал с туристами, которые останавливались, чтобы пообщаться с альпинистами, отдыхающими у подножия огромных гранитных скал, и писал открытку Джинни. «Йосемити полностью оправдал ожидания, парк великолепен!» – сообщал он о первой поездке в эту Мекку скалолазания, а затем с восторгом описывал технические аспекты восхождений, которые совершил на массивных гранитных стенах. Он называл отрезок веревки питчем[9] и использовал категории трудности маршрута, согласно которой питчи более 5,0 считались относительно легкими, от 5,6 – «приличными», а все, что выше, – «как раз подходящим для молодых скалолазов»[10].

«Ты не поверишь, какие тут масштабы, – писал он. – Мы пролезли 5,6 и 5,7. Не слишком впечатляюще, но эти скалы высотой от десяти до четырнадцати питчей».

Но вскоре Скотт вернулся в Ландер, по-прежнему не особо понимая, как найти стабильный заработок. «Нога все еще болит, но, наверное, просто не буду обращать на нее внимания», – сказал он Джинни.

На День благодарения Скотт отправился в Нью-Джерси, где его осмотрел семейный врач Фишеров и сказал, что в неотложной операции нет необходимости. «Это хорошо, – писал Скотт. – Остается ждать и делать специальные упражнения, чем я и занимаюсь. Так что в принципе, за исключением пары шишек, я здоров». Однако с деньгами у него было туго. Летний заработок ушел на осенние странствия, и никакого просвета не наблюдалось. «Поездка сюда и все мои путешествия пошли только на пользу, – объяснял он, – но пока планы туманные. Возможно, наймусь на корабль, плывущий в Венесуэлу, а может, нет. Не хочется уезжать с Запада. В понедельник точно узнаю насчет корабля. Еще напишу в школу, но, если там не найдется работы, придется искать ее здесь, чего очень не хочется».

Швейцарские альпинисты пригласили Скотта приехать к ним в Альпы, и он решил, что если сможет отложить немного денег, то поедет в следующем году. Пока же требовалось как-то покрывать текущие расходы, поэтому Скотт устроился в местный ресторан, где работал поваром его друг Грег Мартин. «Работу на корабле по-прежнему не исключаю, – писал он Джинни. – Это исследовательское судно для поиска месторождений нефти. Экипаж сейчас в порту на месяц, поэтому я нашел другую работу на это время. Это классное заведение, мы с Грегом отрываемся по полной».

Грузовик Скотта стоял на подъездной дорожке у дома его родителей, он слишком поизносился, чтобы пройти техосмотр в Нью-Джерси, и Скотт стал использовать его как личное убежище. «Просто сижу в нем, – вспоминал Скотт. – Будда говорит, что все образуется, но, похоже, в этой философии есть слабые места».

Живя с пустым карманом в разбитом пикапе перед отчим домом, Скотт был очень далек от мест, где хотел оказаться. Он мечтал о восхождениях, но путь к вершинам теперь скрывался в тумане. Он направил запрос в школу относительно преподавания на зимних курсах и все еще сохранял надежду на работу на исследовательском судне, но постепенно становилось очевидным, что отсутствие новостей говорит само за себя. Надежды и планы Скотта застряли так же, как и его автомобиль.

Таким образом Скотт перебивался до Рождества, а затем отправился автостопом в Ландер, по пути звоня Джинни из «будок-подарков». Ей было чем поделиться, в том числе тем, что она бросает колледж. Джинни точно знала, что получит высшее образование, но сейчас это было неправильно: родители платили за обучение, а она понятия не имела, что хочет изучать, только знала, что не медицину.

«У меня так много разных идей, – говорил ей Скотт. – Но хочу задать вопрос: что ты собираешься делать? Полагаю, у человека должна быть какая-то цель, неважно, далекая или близкая. Я просто размышляю вслух, ни в коем случае не осуждаю. Странно такое слышать от меня, да?»

Обрадованный возвращением в Вайоминг, Скотт отправился на нефтяные месторождения в окрестностях города Каспера, но оказалось, что нефтяная компания, по слухам, искавшая работников, никого не набирает. Когда денег не осталось вовсе, Скотт устроился на урановую шахту возле Джеффри-Сити в часе езды от Ландера. Это, что называется, была работа от отчаяния. И Скотт, и его друзья по школе шутили, что, если жизнь не удастся совсем, можно устроиться на урановые рудники. Похоже, шутка стала реальностью, и Скотт начал работать оператором, управляя вагонетками с рудой. «Зачем я это делаю? Как это меня приближает к цели? – написал он как-то Джинни, а затем сам ответил на этот вопрос. – Чтобы много лазать, нужны деньги. Все просто. Я выдержу».

И он выдержал, по крайней мере, какое-то время, хотя альпинист, мечтающий о горах, вряд ли смог находиться под землей так долго. Зарываясь все глубже в землю, Скотт шел в прямо противоположном его природной склонности направлении. Он проработал в шахте пять недель, затем выбрался на поверхность и снова отправился в путь, на этот раз в национальный парк Зайон вместе со своим другом Рэнди Серфом.

По сравнению с мрачной шахтой Зайон казался раем. Стояла весна, и весеннее солнце согревало пустыню. В парке есть поразительные башни из песчаника и отвесные стены, возвышающиеся на сотни метров над долиной. Обширные системы трещин в скалах дают большие возможности для лазания, в начале 1970-х скалолазы только начинали осваивать эти горы. Скотт и Рэнди сразу замахнулись не немалый приз, решив подняться на скалу Иаков в Трех патриархах, одну из наиболее известных достопримечательностей Зайона.

«Только ты и стена, – вспоминал Скотт об ощущениях на восхождении. – Это очень высоко. И довольно быстро не остается другого выбора – лишь вверх. Все, чего ты хочешь, – это вершина». Они провели на стене трое суток, следуя вверх по трещинам, используя малейшие выступы и зацепы. Шли на страховке, а когда белые от магнезии пальцы начинали кровоточить, они обматывали поврежденные места спортивным тейпом[11].

Часами напролет под палящим солнцем они продвигались вверх метр за метром, концентрируясь на каждом движении. Внизу и по сторонам открывались великолепные виды Зайона, а ночью двойка устраивалась в спальных мешках на уступах и спала под небом, полным звезд.

«Мы прошли новый маршрут случайно, – вспоминает Рэнди. – Стали подниматься по существующему маршруту, а потом ушли в сторону, но далось это нелегко. Вода закончилась, и страшно хотелось пить». В путеводителях по скалолазным маршрутам Зайона «Послеполуденная прогулка» значится как новый маршрут, пройденный Рэнди Серфом и Скоттом Фишером в апреле 1975 года, его сложность обозначена как 5,9. Это было первое официально зарегистрированное первопрохождение Скотта.

Из Зайона парни отправились в Йосемити полазить еще немного, а затем вернулись в Юту, чтобы поработать проводниками со студентами, сплавляющимися по рекам Колорадо и Грин. «Я сплавлялся по рекам и учил ребят скалолазанию на стенах каньонов, – написал Скотт Джинни. – И мне заплатили двести долларов. Это было замечательно, теперь мы собираемся пройти необходимое количество рек для получения лицензии на такую работу. Очень здорово!»

Это действительно было здорово. Когда они с Рэнди поехали обратно в Вайоминг, у Скотта в кармане лежали деньги и лицензия. На фотографии, вклеенной в это удостоверение, изображен загорелый юноша с хорошо накачанными шеей и плечами, а его улыбка показывает, что он понял, как можно зарабатывать на жизнь и при этом отлично проводить время.

В ожидании начала летних курсов школы Петцольдта Скотт устроился работать барменом в Noble Bar в Ландере. Его отец воспользовался возможностью застать сына на одном месте и приехал в город. Скотт предложил отправиться в поход по хребту Уинд-Ривер, и это приключение очень понравилось Джину. За это время они смогли обсудить, чем занимался Скотт в последние месяцы и что планирует делать дальше. Сын как мог объяснял отцу, почему ему нужны восхождения, почему необходимо постоянно быть в движении и переживать одно приключение за другим. «Если твое занятие тебе по душе, это замечательно», – говорит Джин, вспоминая поход и разговоры с сыном.

Сам он считал, что его жизнь сложилась иначе. Джин любил бывать на природе и с удовольствием отправлялся в семейные походы с женой и детьми, но при этом придерживался традиционного подхода к построению карьеры и взаимодействию с другими людьми. «У меня всегда была работа, – говорит он, – я работал в офисе с восьми до пяти».

Летний сезон в школе наконец наступил, и Скотт занялся сортировкой снаряжения и составлением списков провизии, готовясь к первому из нескольких тридцатидневных курсов. Они с Джинни договорились, что она приедет к нему, когда завершится последний летний курс. Она ехала на поезде в Ландер двое суток, но оказалось, что администрация школы изменила расписание Скотта, он все еще находится в глуши, правда, должен был вот-вот вернуться. Джинни также узнала, что девушка Скотта из Нью-Джерси приехала в город как раз перед тем, как он отправился на курсы.

«Что ж, – подумала Джинни, – какая разница?» Она чувствовала себя как дома в полуподвальной квартире, которую Скотт делил с четырьмя другими инструкторами школы, и сопротивлялась порыву навести порядок – разобрать кучу альпинистского снаряжения и выстирать грязное белье. Она также увидела на стене две фотографии, которые она сделала предыдущим летом и отправила Скотту письмом. Правда, снимки висели в непосредственной близости от доски для дартса, и дырки от дротиков были не только вокруг, но и в потолке.

Вскоре приехали Грег Мартин и еще несколько школьных друзей Скотта из Нью-Джерси и тоже разложили свои спальные мешки в квартире. Джинни слышала о них от Скотта на протяжении года, но понятия не имела, что они приедут в Ландер и что Скотт рассказывал им о ней. «Итак, – спросили они, – ты-то что здесь делаешь?» Она делала то же, что и они, – ждала Скотта. Грег применил на практике свои кулинарные способности, испек печенье и приготовил кастрюлю макарон с соусом. Потом они долго играли в дартс и даже придумали, как запускать дротики в потолок. Когда Скотт, наконец, ввалился в дверь, он был в восторге, увидев всех разом. Вечеринка была на всю катушку, ребята ели, пили и слушали альбомы Grateful Dead и Pure Prairie League.

Скотт предложил всем подняться на Гранд-Титон. «Вы в Вайоминге, – сказал он друзьям. – Мы должны взойти на Гранд!» И вскоре они были в пути, надеясь добраться до вершины за два дня. Ребята из Нью-Джерси лазали со Скоттом в Шавангунке, Джинни училась скалолазанию на курсах школы, так что подготовка в той или иной степени была у всех. Джинни также знала по опыту предыдущего лета, что на высоте будет страдать от тошноты и головных болей, вызванных легкой горной болезнью. Скотт оставался с ней по мере развития симптомов, подбадривая ее и настаивая на том, что у нее все получится. Когда они достигли вершины, Скотт сделал запись в журнале регистраций, вновь написав только имя. По возвращении в город молодые люди отметили восхождение, купив футболки с надписью «Я тащусь от Гранда».

Лето подходило к концу. Джинни поехала на восток поступать в Висконсинский университет в Мэдисоне, она теперь знала, чему хочет учиться. Сестра показала ей газеты с описанием нескольких женщин, работавших в коммерческих авиакомпаниях. «Ты тоже можешь заняться этим, – сказала Альта. – Станешь профессиональным пилотом». Джинни раньше не задумывалась о карьере пилота, но она сразу почувствовала, что это то, что нужно. Она могла бы специализироваться, например, на метеорологии. Пройденный курс летной подготовки, опыт полетов на небольших самолетах и диплом могли открыть ей двери в мир большой авиации.

Джинни также понимала, что кроме тридцатидневного курса школы, который она прошла со Скоттом в качестве инструктора, они были вместе только неделю после этой программы и девять дней, которые она только что провела с ним в Ландере и на Гранде. Это не так много, но были же и телефонные звонки, и множество писем и открыток…

«Грег дал тебе лучшую рекомендацию», – пошутил Скотт, рассказывая Джинни, что произошло в его семье после того, как его друзья вернулись в Нью-Джерси. Когда мать Скотта спросила о Джинни, Грег ответил, что она самая красивая и милая девушка, которую ему доводилось встречать. «Так что, Джинни Прайс, вы больше не тайна», – сообщил Скотт. Он также сказал, что если она спокойно относится к факту существования его школьной подруги, то и та девушка тоже должна воспринимать это нормально, хотя Скотт не говорил Джинни, спросил он ее мнение на этот счет.

Пока Скотт не хотел решать эту головоломку с женщинами и отодвинул ее на второй план. Год назад он принял решение не получать высшее образование, а в следующем собирался поехать в Альпы. Он чувствовал, что остался верен своей мечте стать альпинистом, хотя по-прежнему не представлял, как зарабатывать этим на жизнь. Он накопил денег на скромную поездку за океан, но перед отъездом в Швейцарию потратился на альбом с панорамами гор и подарил Джинни. «Эта книга отлично будет смотреться в твоей комнате, – написал он. – Я планирую подняться на Эйгер, Маттерхорн, Монблан. Надо осмотреться там. И знаешь, я привезу тебе камень с вершин в Альпах. Договорились? Договорились. Ты сможешь следить за моими восхождениями по этой книге, а когда я вернусь, мы откроем ее, и я скажу: “Да, я поднялся здесь и здесь, и здесь и т. д. и т. п.”». По крайней мере, таков был их уговор.

5. Следуя за радугой

Впечатляет, когда кто-то из глуши Нью-Джерси после пары курсов школы отправляется автостопом в Азию. Эти забавные истории интереснее, чем рассказы об экспедициях на Эверест. Брент Бишоп, партнер Скотта по восхождениям и восходитель на Эверест
Вечерами на высоте, когда в походной печке что-то жарилось, а в котелке булькало тушеное мясо, Скотт порой скупо рассказывал об автостопе и о поездках на поездах и автобусах по Европе и Азии. Все это он предпринял, чтобы увидеть Гималаи. «Нам тогда не удалось ни на одну из этих гор взойти, но мы сделали неплохую попытку, – говорил он, а затем начинал заикаться, как в песне Боба Сигера, напевая почти про себя: Я еду в Катманду! Вот что я собираюсь сделать! К-к-к-к-катманду…»

Скотту тогда было девятнадцать, он провел в пути пять месяцев. Как он рассказывал позднее, это путешествие они придумали вместе с парнем по прозвищу Радуга, когда оба работали на урановой шахте. Я знал, что они добрались до Непала, но подробности первого путешествия Скотта в Катманду известны не были. Чтобы узнать больше, стоило найти Радугу.

Друзья Скотта по «Национальной школе лидерства» рассказали, что этот парень по имени Брюс Картрайт живет в Ландере. Когда я нашел номер и позвонил, трубку сняла его жена Барбара. Брюс работал в ночную смену медбратом в больнице в Ривертоне, в тридцати милях от Ландера. Я рассказал о себе и выразил надежду, что у Брюса найдутся время и желание поведать о юношеских приключениях со Скоттом Фишером. «Хорошо, что вы позвонили, – сказала Барбара. – Брюс порою вспоминает интересные вещи. В прошлом году мы отправились в поездку по стране с детьми, и он все время рассказывал эту историю».

Позднее я перезвонил и пообщался уже с самим Брюсом. Сначала у него сложилось впечатление, что я хочу услышать всю историю по телефону. Я разубедил его: «Мы поступим следующим образом: я появлюсь у вас на пороге с запасом пива. Сядем, поговорим, и, когда понадобится еще пива, я сгоняю за ним». Брюс, судя по голосу, почувствовал облегчение. Мы условились о времени, и через пару недель я поехал на машине в Вайоминг.

Ландер сейчас – это город с широкими улицами и хорошей планировкой. На главной улице в изобилии отличные ресторанчики, небольшие продуктовые и винные магазины. В квартале от нее расположено новое здание штаб-квартиры «Национальной школы лидерства» – трехэтажное сооружение, говорящее об успехе организации. На улицах попадалось много людей в ковбойских шляпах и одежде, подходящей для езды на дальние расстояния, а также в куртках для бэккантри. На первый взгляд, город словно населен ковбоями и альпинистами.

Я припарковался перед лесопильным складом – зданием, которое с первых дней пребывания Скотта в Вайоминге служило складом и местом проведения курсов школы. Внутри были комнаты, заваленные снаряжением и картами. В одном обширном помещении стояли столы для упаковки продуктов, которые можно было брать из пластиковых ведер и контейнеров. В коридоре висели старые фотографии инструкторов школы – группы физически здоровых, радостных молодых людей, стоящих рядом с табличкой, указывающей на лето их обучения. Рассматривая фотографии, я с удивлением увидел на одной Скотта Фишера, глядящего назад, на горы, а не в объектив.

Я позвонил Брюсу Картрайту, и он пригласил меня отужинать дома на окраине города. В дверях меня встретил высокий крепкий мужчина лет пятидесяти. На ужин было мясо лося, которого Брюс и его сын Джордж подстрелили на охоте. Джордж вел себя как образцовый подросток. Его сестра Мэри была на два года старше и гораздо более спокойная. Мы прочли молитву перед едой, затем поговорили о занятиях Барбары бегом на длинные дистанции и о лыжных соревнованиях, в которых принимали участие дети Брюса. Вместо пива я привез вино, и после ужина мы вновь наполнили бокалы, и Брюс начал рассказывать.

«Я родом из Детройта. Довольно рано понял, что есть тяга к приключениям и сильное желание не прожить всю жизнь на одном месте», – начал он. Отчим Брюса решил, что пасынку будет полезно попутешествовать несколько месяцев, и помог ему с деньгами на заграничную поездку. «Мне было семнадцать тогда, и я впервые оказался в Европе один на все лето».

Брюс быстро разобрался, как можно задешево переезжать с места на место, научился общаться с людьми и чувствовать и оценивать различные ситуации, в которые попадал на дороге. Следующим летом он снова поехал в Европу, на этот раз с заранее полученным предложением работы на заводе по производству фанеры в Германии. По дороге Брюс познакомился с несколькими девушками, которые путешествовали по Европе на микроавтобусе. Идея поехать с ними через Турцию в Иран и дальше показалась гораздо привлекательнее, чем все лето гнуть спину на заводе, обтачивая деревяшки. Так Брюс оказался с этими девушками на пакистанском побережье Аравийского моря.

«Я хотел ехать дальше, в Индию, но закончились деньги, – сказал Брюс. – Кроме того, возникли серьезные проблемы со здоровьем – лямблиоз, поэтому пришлось вернуться домой из Карачи». В Детройте Брюс раздумывал, что делать дальше. Однажды он посмотрел фильм «Иеремия Джонсон» Сидни Поллака о горце в Скалистых горах. «Я думал поехать в Швецию, но после этого фильма решил отправиться на Запад и посмотреть, что это такое», – объяснил Брюс. Он добрался до Йеллоустоуна, где познакомился с походником, направлявшимся в национальный парк Гранд-Титон. Они вместе дошли до озера Солитьюд, расположенного в круге скал у основания хребта Гранд-Титон. «Это стало откровением. Я понял, что лучше этого быть не может, – сказал Брюс, и глаза его сияли. – Я понял, что могу остаться жить там».