После стычки из-за чемодана к Сьюзан подошли три старшие медсестры из «Лайфкэр». Они сообщили, что у них кончается протирочный спирт и еще кое-какие расходные материалы, а затем поинтересовались, как быть с девятью пациентами, все еще остававшимися на седьмом этаже. Как будто Малдерик могла им это сказать! Медсестры из «Лайфкэр» дали понять, что вряд ли смогут сами спустить пациентов вниз. Особенно это касалось крупного, тяжелого больного с параличом нижних конечностей. Один из сотрудников «Лайфкэр» еще до этого сообщил Малдерик, что двое пациентов с седьмого этажа находятся в чрезвычайно тяжелом состоянии и что у них очень высокая температура – 40 и 40,5 градуса.

Малдерик сказала медсестрам из «Лайфкэр», что в больнице не предполагается оставлять никого из живых пациентов. Затем попросила их поговорить с доктором Анной Поу. В конце концов, именно врачи, работающие на втором этаже, приостановили перемещение вниз пациентов «Лайфкэр» с РНРМ в среду, сославшись на то, что внизу скопилось слишком много больных. Следовало получить ответы на несколько важных вопросов. Скажем, если пациенты находятся при смерти, значит ли это, что их не будут переносить вниз? Или их все же начнут перемещать на сборный пункт, чтобы эвакуировать? Малдерик заявила, что медикам «Лайфкэр» необходимо прийти к каким-то решениям, а потом, какими бы ни были эти решения, реализовать их.

Пока Малдерик разговаривала с медперсоналом с седьмого этажа, откуда-то возник мужчина в униформе и закричал: «Все женщины и дети, сюда!» Прибыла новая флотилия лодок, и люди устремились к пандусу приемного отделения, словно им объявили, что от больницы отчаливает последнее спасательное судно.

Одна из сотрудниц отделения «Лайфкэр», старший физиотерапевт Кристи Джонсон, то и дело извиняясь, стала пробиваться в сторону лестницы против движения толпы. Она хотела поскорее попасть на седьмой этаж, чтобы сообщить новость об эвакуации членам семей пациентов: на седьмом этаже оставались дочери двух больных.

Главный администратор Мемориала Рене Гу подошел к пандусу и в довольно грубой форме поинтересовался у врачей, почему они сажают в лодки своих родственников и членов семей больных. «Мы стараемся первым делом эвакуировать пациентов!» – заявил он.

«Здесь все пациенты, и мы в том числе», – ответил доктор Джон Кокемор. Его, как и многих других, беспокоил вопрос собственного выживания. Он имел при себе кредитную карточку на случай, если ему удастся выбраться из больницы живым, а также водительские права – на случай, если придется его опознавать. Люди медленно продвигались вперед по пандусу. Кокемор подсчитал, что, если, как он полагал, лодки уйдут в пять тридцать, им придется провести в Мемориале еще одну ночь. Поэтому он задался целью посадить в каждую лодку как можно больше людей – и как можно быстрее. В их число он включил двух старейших врачей Мемориала, одним из которых был Хорас Бальц. Кокемор хотел отправить на лодке еще и старшую сестру Бальца, а также ее дочь, медсестру реанимационного отделения. У них были проблемы со здоровьем, и Кокемору показалось, что чувствуют они себя неважно. «Я передвину вас в начало очереди, – сказал он всем троим, – и вы выберетесь отсюда».

Бальц принял предложение, хотя и не просил об эвакуации. Его давние коллеги, доктор Эвин Кук и Сьюзан Малдерик, по очереди обняли его и со слезами на глазах сказали, что любят его. Это нетипичное для них проявление эмоций удивило пожилого врача. Такое прощание показалось ему необычным.

Двое молодых мужчин в камуфляжных кепках, которые, вероятно, были военнослужащими Национальной гвардии, помогли Бальцу взойти на борт покачивавшейся на воде лодки. Бальц, одетый в шорты и белые носки, держал автоматическую винтовку одного из молодых людей, пока тот помогал другим садиться в лодку. Затем Хорас Бальц окинул взглядом здания больницы, которую так любил. Он был уверен, что видит ее гибель.

* * *

Анджела Макманус не могла поверить, что трое мужчин, которые выглядели как полицейские и были вооружены ружьями с укороченными стволами, всерьез требовали, чтобы она бросила свою больную мать, лежавшую у сестринского поста на седьмом этаже, арендованном корпорацией «Лайфкэр». Мужчины заявили, что проводят эвакуацию и Анджела должна немедленно покинуть здание. «Вы что же, собираетесь стоять рядом с постелью моей матери и целиться в меня из ружья? Вы что, с ума сошли? Ну, давайте, стреляйте в меня!»

После того как сотрудники больницы сказали ей, что ее мать эвакуируют в среду, Анджела Макманус сначала долго простояла в очереди из тех, кто ожидал эвакуации на лодках, а затем провела ночь на нижних этажах здания. Утром она случайно столкнулась с сиделкой своей матери, с которой успела подружиться.

«Анджела, с мамой все хорошо, – сказала сиделка. – Она сильная женщина».

«Что вы имеете в виду? – не поняла Анджела. – Она что, все еще здесь?»

Поднявшись на седьмой этаж, она обнаружила мать в коридоре рядом с сестринским постом – койку переставили туда после ухода Анджелы. Как раз в этот момент женщину обтирали спиртом.

«Что здесь происходит? – возмущенно поинтересовалась Анджела. – Почему она такая сонная?» Анджеле объяснили, что пациентам дали ативан. «Она не может принимать ативан!» – воскликнула Анджела, хотя не могла не отметить, что на этот раз лекарство все же подействовало так, как должно было, и скорее успокоило Уильду, чем вызвало у нее тревогу и возбуждение. И все же Уильда, по мнению Анджелы, была слишком вялой и апатичной. Она то и дело начинала дремать, и Анджела несколько раз осторожно будила ее, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке. Теперь же, когда полицейские потребовали, чтобы Анджела ушла, она отказалась это сделать.

«Я не оставлю свою мать, – заявила она. – Я не уйду, пока ее не перенесут вниз».

«Еще как уйдете», – бросил один из полицейских. Он опустил ружье, ствол которого до этого смотрел в потолок, и направил его на Анджелу. Та вскрикнула. Уильда, однако, продолжала спать. Анджела чувствовала: что-то не так. Неужели все дело в ативане?

«Мне нужно поговорить с мамой, – сказала Анджела, обращаясь к полицейским. – Встаньте так, чтобы она вас не видела».

Мужчины переместились за изголовье кровати, на которой лежала Уильда.

Анджела разбудила мать. «Мама, – сказала она, – полицейские заставляют меня покинуть больницу. Они проводят эвакуацию». Уильда не сразу поняла, что происходит. «Полицейские хотят вывезти нас из больницы, – объяснила Анджела. – Но я не смогу отправиться с тобой». Дочь пыталась успокоить мать, подбирая привычные для Уильды слова. «Все будет хорошо, ты будешь с Иисусом. Тебя ждет папа, и дедушка с бабушкой, и тетушка Элоис – они все тебя ждут». У Анджелы невольно возникло ощущение, что не только она покидает мать, но и мать вот-вот покинет ее.

Уильда Макманус не могла принять сидячее положение, она лишь слегка приподнялась на кровати и вскрикнула. Анджела снова принялась успокаивать ее.

«Мама, ты поняла, что я тебе сказала?»

«Что я еду домой».

«Да, ты едешь домой».

Уильда Макманус попросила Анджелу спеть ей, и та запела, словно в церкви. Это была песнь «У креста» – о душе, нашедшей успокоение. Уильда закрыла глаза.

Анджела попросила сиделку матери проследить, чтобы пожилую женщину продолжали кормить через трубку.

«Я буду рядом с ней, что бы ни случилось», – пообещала та.

Спускаясь вниз с вещами, Анджела так рыдала, что почти ничего не видела, и из-за жары скоро стала задыхаться. По пути она наткнулась на сотрудницу компании «Лайфкэр», физиотерапевта Кристи Джонсон, которая как раз шла за ней наверх. Она отправилась проводить Анджелу, освещая фонариком ступеньки лестницы, и предложила помочь ей с сумками. Женщины спускались медленно, отдыхая на каждой лестничной площадке. Когда они добрались до первого этажа, Кристи Джонсон протащила Анжелу сквозь толпу к началу очереди, дожидавшейся лодок. Поскольку Анджела эвакуировалась одна, свободное место для нее нашлось быстро.

* * *

Кэтрин Нельсон тоже не хотела покидать свою мать. Старшая медсестра отделения «Лайфкэр» Тереза Мендес пыталась убедить ее, что если она не уедет сейчас, то потом уже не сможет выбраться из больницы. Кэтрин внесла Мендес в список, который озаглавила «Люди, которые были особенно добры к маме». Она занималась его составлением все то время, пока ее мать лежала в больнице, и Мендес была упомянута в нем дважды – это означало, что она проявила особые доброту и участие по меньшей мере в двух случаях. Когда Нельсон заявила Мендес, что ее не волнует, что она может упустить возможность эвакуироваться на лодке, медсестра ответила ей так резко, что Кэтрин показалось, будто она своими глазами увидела превращение доктора Джекила в мистера Хайда. «Ваша мать умирает!» – воскликнула Мендес, не выдержав чудовищного напряжения последних дней, бессонных ночей и непосильной работы в помещениях, которые она называла «Бейрут на первом этаже». Она всерьез беспокоилась, что Кэтрин Нельсон упустит свой последний шанс покинуть больницу.

«Я тоже умираю!» – ответила Кэтрин и сообщила Мендес, что у нее рак. Это была неправда, и впоследствии она не могла понять, что заставило ее сделать подобное странное заявление. Объяснение могло быть только одно: она была готова сказать и сделать все, что угодно, чтобы защитить свою мать.

Если ее мать и в самом деле умирала, зачем Кэтрин было бросать ее теперь, после того как она пробыла с ней в больнице более полутора месяцев? Во вторник, когда мать Кэтрин собирались вывозить из Мемориала, дочь спросила, могут ли ее оформить как больную, чтобы они с матерью эвакуировались вместе. Сама Кэтрин выглядела как пациентка: ухаживая за матерью, она давно привыкла ходить в больничном халате.

Когда Нельсон в последний раз заставили спуститься вниз, она не задержалась там надолго. Она просто представить себе не могла, что их с матерью могут разлучить. В среду ей сказали, что ее мать скоро эвакуируют, однако у Кэтрин возникло ощущение, что и ее мать, и еще одна прикованная к постели пациентка «Лайфкэр» еще какое-то время пробудут в Мемориале. Глядя в окно, она видела, как в вертолеты садятся люди. Среди них она заметила медбрата, которого знала в лицо. Получалось так, что эвакуировали здоровых, а не больных.

Кэтрин собрала все свои вещи, увязала их в простыню, как бродяжка из мультфильма, и в среду вечером потащила все это вверх по лестнице, но наткнулась на препятствия. Сначала путь ей преградила медсестра из «Лайфкэр», а потом трое мужчин, похожих на охранников или полицейских. Они сказали Кэтрин, что она не может вернуться наверх, и назвали ее «угрозой безопасности».

Однако «угроза безопасности» ростом пять футов четыре дюйма и весом в 108 фунтов упрямо продолжала стоять на своем. Она спорила и ругалась с охранниками, пока не появилась какая-то женщина, которой только что сообщили, что ее дети, находившиеся не вместе с ней в больнице, а в другом месте, остались живы после урагана и наводнения. Кэтрин не знала, кто она такая, но, так или иначе, женщина сжалилась над ней и весьма авторитетным тоном сказала, что она может отправляться наверх и оставаться со своей матерью столько времени, сколько сочтет нужным.

Кэтрин Нельсон нашла свою мать на новом месте: после визита врача ее койку передвинули ближе к сестринскому посту. Сидевшая рядом с ней медсестра обмахивала ее картонкой. Для прочистки дыхательных путей больной использовался импровизированный аспиратор в виде пластиковой трубки, соединенной со шприцом. Глаза у женщины были мутные, дышала она с большим трудом.

Кэтрин потребовала, чтобы ее матери дали лекарство для облегчения дыхания. Медсестра не стала возражать и сказала, что, по ее мнению, состояние матери Кэтрин действительно следовало облегчить. Температура у нее была очень высокой, выше 41 градуса, а в груди явно присутствовали застойные явления. Медсестра назначила ей небольшую дозу морфия и ативана – в соответствии с рекомендациями, оставленными врачом-инфекционистом после посещения этажа в среду. Уже после того, как инъекции были сделаны, медсестра сказала Кэтрин Нельсон, что лекарства, которые были введены ее матери, иногда могут вызывать у пациента полную остановку дыхания. Это так напугало Кэтрин, что она просидела рядом с матерью всю ночь, не смыкая глаз и то и дело проверяя, дышит ли она.

За ночь температура у Илэйн Нельсон спала, цвет лица улучшился, взгляд прояснился. Хрипов в ее груди сестра больше не слышала. Кэтрин еще не до конца успокоилась, но рев двигателей вертолетов, которые один за другим садились на площадку над гаражом, улучшил ей настроение. Спасательная операция заметно активизировалась, и это наполнило Кэтрин благодарностью к тем, кто оказывал помощь пленникам Мемориала.

Пришла Тереза Мендес в сопровождении то ли охранника, то ли полицейского. Было неясно, вооружен он или нет, – во всяком случае, на виду он оружие не держал. Кэтрин дали несколько минут, чтобы попрощаться с матерью.

Будучи дипломированной медсестрой, Кэтрин прошла соответствующее обучение. Благодаря этому, а также опыту работы в реанимации она знала, что даже пациенты, находящиеся в коме, могут слышать и понимать то, что им говорят. Кэтрин сказала матери, что она лучшая мама на свете, о какой можно только мечтать. И добавила, что гордится тем, что она ее дочь. Примерно в одиннадцать пятнадцать утра она поцеловала мать на прощание, прочла над ней молитву и вместе с сиделкой покинула помещение «Лайфкэр» на седьмом этаже больницы.

* * *

В другом конце коридора седьмого этажа главная медсестра отделения «Лайфкэр» Джина Избелл вошла в комнату, где проходило совещание с участием нескольких медработников корпорации и невысокой женщины-врача – той самой, которую Джина угощала чаем. Медбрат «Лайфкэр» и хороший друг Джины Андре Гремийон плакал и тряс головой, а потом выскользнул в коридор. Джина Избелл последовала за ним, схватила его за рукав и потащила в пустую палату.

«Я не смогу это сделать», – сказал Андре.

«Что сделать? – спросила Джина и, не дождавшись ответа, обняла Андре и постаралась его успокоить. – Все будет в порядке, – сказала она. – Вот увидишь, все будет хорошо». Затем Избелл отправилась на поиски своего непосредственного руководителя. Им была заместитель администратора отделения «Лайфкэр» Диана Робишо, женщина на довольно большом сроке беременности. Найдя ее Джина, не успев отдышаться, с ходу спросила: «Что происходит?»

Робишо рассказала ей, что на седьмой этаж пришли медики Мемориала, которые намерены взять на себя заботу о больных «Лайфкэр».

«Они собираются что-то с ними делать?» – поинтересовалась Избелл.

«Да, собираются, – ответила Робишо, и в ее глазах показались слезы. – Наших пациентов не будут эвакуировать. Они останутся в больнице».

Избелл выругалась, а потом расплакалась и сквозь слезы спросила Робишо, почему никто не хочет им помочь. У Робишо не нашлось ответа на этот вопрос. Она пояснила, что сейчас стоит задача убрать с седьмого этажа весь медперсонал, за исключением нескольких ключевых сотрудников. Избелл старалась не думать о том, что должно было случиться. Пять дней она и ее коллеги делали все возможное, чтобы сохранить жизнь пациентам «Лайфкэр». Джине Избелл трудно было примириться с тем, что не удастся спасти всех, кто сумел выдержать и дожить до этого момента. Но кто-то из коллег сказал ей, что в городе введено военное положение. Избелл поняла это так, что она, как и все остальные, должна выполнять приказы. И потому решила подчиниться.

Избелл, Робишо и другие руководящие работники «Лайфкэр» разделились на две группы и направились в разные части этажа. «Уходите отсюда, – сказали они дежурным медсестрам. – Собирайте вещи, и на выход. Ну же, давайте». Синди Шатлен, которая в тот момент как раз собиралась дать лекарство Илэйн Нельсон, приказали бросить все и уходить, даже не передав заботы о пациентке кому-то другому. Андре Гремийону, на попечении которого находились двое больных, велели сделать то же самое. Он поинтересовался, будет ли кто-то ухаживать за пациентами. «Да, – ответили ему. – Собирайте вещи и отправляйтесь, вас сейчас же эвакуируют».

Когда на этаже не осталось никого, за исключением старшего медицинского персонала, Робишо отправила Избелл на заднюю лестницу – проследить, чтобы никто не поднялся обратно. На лестнице было тихо и безлюдно. Избелл с облегчением опустилась на стул. Она долго сидела в одиночестве, усталая и опустошенная, то и дело почесываясь (от жары у нее на коже высыпала потница) и ощущая резкую боль в многочисленных порезах и ссадинах. Время от времени она все же впускала на этаж кого-то из медиков, чтобы те могли забрать из шкафчиков свои вещи. Несколько раз она видела невысокую женщину-врача с пышной прической – та то приходила, то уходила. Затем она куда-то исчезла. Джина Избелл снова вспомнила о своем обещании Элис Хацлер присмотреть за ее матерью и опять ощутила острое чувство вины и стыда. Она мысленно помолилась, чтобы помощь подоспела до того, как ее больные, пациенты компании «Лайфкэр», умрут. Джина Избелл не хотела верить, что никто не будет их спасать.

Было около полудня, когда Избелл и другие остававшиеся на седьмом этаже члены медперсонала «Лайфкэр» покинули его и присоединились к очереди на эвакуацию. Спускаясь вниз, они прошли мимо случайно попавшегося им на пути еще одного коллегу – старшего медбрата «Лайфкэр». Тот явно еще ни о чем не знал и спросил, что происходит. Избелл, стараясь не встречаться с ним глазами, сказала, что на этаже «Лайфкэр» теперь всем распоряжаются сотрудники «Тенет». И почти шепотом добавила, что их пациенты «ушли».

Они собирались заглянуть на второй этаж, чтобы узнать, как дела у «дорогой мамы» Кэрри Холл и нескольких других пациентов «Лайфкэр», которых переместили вниз в среду. После этого они планировали пробраться через отверстие в стене резервной подстанции в гараж и ввести дозу ативана находящемуся там сотруднику, у которого, как они слышали, случился нервный срыв. Но у входа на второй этаж группу медиков «Лайфкэр» остановил сотрудник Мемориала. Оказалось, что какой-то врач Мемориала дал работникам больницы указание не пускать людей в зону второго этажа, где лежали пациенты с РНРМ.

«Ну что, передохнем немного или продолжим бродить по зданию?» – шепнула на ухо Терезе Мендес одна из ее коллег. «Бродить больше не надо, – ответила Мендес. – А то нас в конце концов пристрелят или арестуют».

Теперь войти на второй этаж мог только фармацевт «Лайфкэр», но только для того, чтобы пройти оттуда с лекарствами в гараж. Сотрудник Мемориала, блокирующий вход и выход с лестницы на второй этаж, дал всем желающим электронный адрес, по которому позже можно было выяснить, кто из их пациентов умер. Кто-то взял ручку и записал этот адрес прямо на рубашке Терезы Мендес.

* * *

Доктор Кэтлин Фурнье вернулась в вестибюль второго этажа около полудня. Ее знакомый по медицинскому колледжу Брайант Кинг запихивал вещи в сумку. Вид у него был сердитый и расстроенный. «Я хочу убраться отсюда, – сказал он. – Это какой-то сумасшедший дом». Кэтлин Фурнье обняла его. Она тоже была расстроена и сказала Брайанту, что знает, почему он уезжает.

* * *

Финансовый директор Кертис Дош увидел, как один из врачей, вводя пациенту препарат, зачем-то зажал ему рот ладонью. Может, он хотел успокоить больного? Или дело было в чем-то другом? Сьюзан Малдерик отозвала Доша в дальний конец вестибюля второго этажа и объяснила ему, что, по мнению ряда врачей, некоторые пациенты безнадежны и в любом случае не выживут. Дош узнал от Малдерик, что таким пациентам вводят специальные препараты, чтобы они не страдали перед смертью. «Это правда? Вы серьезно?» – уточнил Дош. Он был удивлен, потому что ему казалось, что пациенты и так уже не страдают, поскольку в большинстве своем находятся в бессознательном состоянии. Впрочем, он не был медиком. К тому же эвакуация шла полным ходом. Кроме того, пилоты доставили в больницу свежий запас продуктов и кислородные баллоны (правда, никто, похоже, не мог найти специальный гаечный ключ, чтобы открыть у них блокирующие вентили). А больничная аптека теперь была укомплектована настолько хорошо, что часть препаратов отправляли в больницу «Тенет» с другой стороны от озера Пончартрейн, куда перевозили некоторых пациентов Мемориала.

Обязанности Доша в сложившейся ситуации заключались в том, чтобы вести учет больных, все еще остававшихся в Мемориале. Каждые полчаса он должен был докладывать об этом в штаб-квартиру «Тенет» в Далласе по спутниковому телефону, который, как и было обещано, доставили с первым вертолетом «второй волны» эвакуации. Один из пилотов поначалу заявил, что на борт будут допускаться только больные, способные ходить самостоятельно. Но Дош позвонил в Даллас, желая внести ясность в этот вопрос, и ему сказали, что это неверная информация. Вертолеты должны были забирать всех подряд, без исключения.

После разговора с Малдерик Дош снова принялся пересчитывать оставшихся в больнице пациентов. Больница быстро пустела, и он, по его собственным словам, ощущал себя «агентом на спецзадании», однако слова главной медсестры не выходили у него из головы, и он остановился, чтобы поговорить с Рене Гу. Дош спросил у главного администратора, известно ли ему, к какому решению пришли врачи. Гу ответил отрицательно. «Я думаю, вам следует поговорить со Сьюзан», – сказал Дош и сообщил Гу, что именно сказала ему Малдерик. Затем Дош вышел из вестибюля второго этажа на лестничную площадку и услышал, как рыдает одна из медсестер. Собравшиеся вокруг коллеги пытались ее утешить. Дош решил, что женщина только что узнала о принятом врачами решении.

* * *

Главная медсестра отделения реанимации Карен Уинн пришла на второй этаж после того, как все утро помогала освободить первый этаж от пациентов в инвалидных креслах, которые провели там ночь. Планы в отношении этих больных изменились после того, как представители руководства больницы разошлись во мнениях как между собой, так и с полицейскими штата по поводу того, как лучше всего эвакуировать этих людей из Мемориала.

Теперь, вместо того чтобы сажать их в лодки с пандуса приемного отделения, большинство из них перемещали на второй этаж и через отверстие в стене отправляли в гараж, а затем на вертолетную площадку, чтобы вывезти по воздуху. Остальных стали сажать в лодки с пологого пандуса гаража. Полицейские были против погрузки людей в этом месте, потому что им это казалось небезопасным.

Несколько человек слышали, как полицейские, разговаривая друг с другом, упоминали, что уедут в пять часов вечера, что в городе массовые беспорядки и по этой причине им нельзя задерживаться в больнице. Другими словами, копы не собирались оставаться, чтобы охранять больницу и тех, кто не успел эвакуироваться. С каменными лицами они стояли на пандусе приемного отделения, держа ружья у бедра, угрожающе рявкая на любого, кто пытался к ним приблизиться, и тем самым лишь еще больше усиливали общую нервозность и напряжение. Люди боялись их и не воспринимали как защитников. Большой аэроглиссер, который они пригнали к Мемориалу, для эвакуации не использовался. В нем сидел полисмен и одну за другой курил сигареты, время от времени отрываясь от этого занятия, чтобы немного вздремнуть.

Посетители больницы и медработники продолжали эвакуироваться на лодках с пандуса приемного отделения. Главный хирург, анестезиолог и начальник подстанции, уехавшие еще утром, вернулись обратно с дополнительной лодкой, которую им удалось найти. Лодку пригнали на веслах, так как мотор не работал, но ремонтным рабочим удалось его завести, соединив провода напрямую. Медицинским работникам разрешили эвакуироваться вместе с животными, но для многих домашних питомцев это решение запоздало. Теперь же оказалось, что их усыпили зря.

Утром Карен Уинн поговорила с медсестрами реанимационного отделения и велела им покинуть Мемориал. Она сказала им, что никуда не поедет до тех пор, пока все они не отправятся в безопасное место. Сама Карен не ощущала желания немедленно эвакуироваться. Отчасти дело было в том, что ее очень порадовали и приободрили слова одной пациентки, сказанные в то утро. Женщину звали Дженис Дженкинс. Обе ноги у нее были в гипсе из-за перелома коленных суставов. Дженис, работавшую санитаркой в другой больнице, сбила машина на автобусной остановке, когда она возвращалась домой после смены. Незадолго до урагана ей сделали операцию, и она была прикована к постели. Ноги ее были зафиксированы в приподнятом положении, так что она не могла даже сидеть. Еще во вторник вечером, когда она находилась в терапевтическом отделении на пятом этаже, у нее случился приступ аритмии. Когда сработал сигнал тревоги, в палату прибежал Хорас Бальц – помимо халата, на нем были только трусы-боксеры. Вместе с коллегами ему удалось вывести Дженис из опасного состояния. И вот теперь Карен Уинн подсунула под нее судно и закрыла простыней от постороннних глаз. Но Дженис не думала о себе. «Вы со всем справитесь, – сказала она, обращаясь к Карен Уинн, – потому что вы медсестры».

Еще больше Уинн приободрилась, узнав, что ее дочь, которая села в вертолет вместе с дочерью-подростком другой медсестры, находится в безопасности. Девочки увезли с собой все деньги, какие были у нее в кошельке, и ее сотовый телефон, а перед отправкой получили строгую инструкцию позвонить родителям Карен, как только прибудут на место. Уинн смотрела из окна лестничной площадки седьмого этажа, как взлетал вертолет с девочками.

После этого Карен не заходила в отделение «Лайфкэр», думая, что пациентов там уже нет. Позднее она очень удивилась, когда одна из самых опытных медсестер реанимационного отделения, Шери Ландри, сказала ей, что собирается на седьмой этаж вместе с доктором Поу, чтобы позаботиться о больных. Уинн тогда машинально ответила, что это прекрасно, но потом задумалась: «На седьмой этаж? Выходит, там еще есть пациенты?»

Уинн видела, что и на втором этаже все еще было чем заняться. Примерно дюжина пациентов, отнесенных к третьей категории, до сих пор лежали около банкомата. На шее у них были большие бирки с аббревиатурой РНРМ. Другие больные, на койках и носилках, образовали очередь, тянувшуюся вдоль коридора в машинный зал подстанции, ожидая, когда их переправят через отверстие в стене гаража. Один молодой мужчина, которому была сделана ампутация, все время громко жаловался на невыносимые условия. Уинн подумала, что было бы лучше отправить его из больницы как можно скорее. Даже один человек своим поведением легко мог вызвать панику.

Карен Уинн подошла к группе врачей и медсестер, собравшейся возле пациентов с РНРМ. В этом месте было чуть прохладнее. Здесь, в северной части вестибюля, имелось что-то вроде ниши, а огромные, от пола до потолка окна были разбиты вдребезги, так что, шагнув в оконный проем, можно было упасть прямо в воду. Подчиненная Уинн Шери Ландри вернулась из отделения «Лайфкэр» и сказала, что пациентам на втором этаже тоже вводят седативные средства. «И что я должна сделать?» – спросила Уинн.

«Просто взгляните на больных, – ответила Ландри, как впоследствии вспоминала Уинн. – Проверьте, как они».

Уинн занялась четырьмя пациентками, лежавшими в ряд у коридора. Одна из них, пожилая белая женщина, дышала медленно, с большим трудом. «Она и правда выглядит очень плохо, – сказала Уинн. – Дыхание очень, очень затруднено. Пожалуй, ей в самом деле можно ввести немного». С этими словами Уинн подошла к столику в углу. На нем стояли флаконы и упаковки с препаратами, доставку которых она помогала организовать. «Что мы им вводим?» – спросила Карен. Перед ней стояли флаконы с морфием и седативным препаратом мидазоламом, больше известным под коммерческим названием «Версед».

У себя, в отделении реанимации, Уинн привыкла вводить пациентам, подключенным к ИВЛ, комбинацию именно этих двух препаратов. Они оказывали успокаивающее действие и гасили у больных желание вдохнуть как можно больше воздуха, тем самым позволяя аппаратуре делать основную работу и «дышать» за них. Комбинация морфия и мидазолама, кроме того, снимала боль и дискомфорт, а также ощущение удушья перед удалением дыхательной трубки, когда принималось решение отключить аппаратуру и позволить пациенту умереть.

Препараты предназначались для внутривенных инъекций, но многие больные лежали без капельниц. Уинн и Поу заказали несколько коробок катетеров для капельниц, но без физраствора и трубок, необходимых, когда пациенты были обезвожены и не могли самостоятельно пить. Поу попросила, чтобы подошел кто-нибудь с фонариком. Тут же явился медбрат и стал поочередно направлять луч света на пациентов, которым вводили лекарства.

Одной молодой медсестре показалось странным, что врачи и медсестры делают инъекции сразу примерно десятку пациентов с РНРМ. Предыдущей ночью Фурнье сказала ей, чтобы она не ставила капельницы этим больным, поскольку Мемориал перешел на работу в «чрезвычайном режиме». И вот теперь женщина-врач с коротко остриженными каштановыми волосами, которая проводила триаж пациентов, сказала ей, чтобы она отправлялась наверх собирать вещи. Медсестра, подавив сомнения, выполнила ее указания, хотя даже не знала, как ее зовут.

Доктор Джон Тиль повернулся к Карен Уинн и спросил: «Вы считаете, мы можем это сделать?»

По мнению Карен, вопрос состоял не в том, могли или не могли врачи осуществить свой план. Уинн была уверена, что введение пациентам необходимых препаратов было их обязанностью. Пациенты не должны были страдать.

Когда Шери Ландри сообщила Уинн, что отправляется на седьмой этаж, до Карен уже дошли слухи, что пациентов подвергают эвтаназии. Отчасти она сама поспособствовала их дальнейшему распространению. «Вы слышали, что пациентам проводят эвтаназию?» – спросила она у одной из своих коллег. Та в ответ расплакалась.

У Карен же эта новость не вызвала слез. Ладно, предположим, что больным делают эвтаназию, думала она. В отличие от разрыдавшейся медсестры, которая работала в «обычном» подразделении больницы, Уинн жила в мире реанимации, в котором многим пациентам так и не становилось лучше. Смерть в реанимационном отделении наступала «по графику», была соответствующим образом подготовлена и организована и представляла собой результат решения об отключении аппаратуры жизнеобеспечения.

Работая под началом доктора Эвина Кука, Карен давно привыкла к таким вещам, как отключение аппаратуры. Она видела в Куке прекрасного специалиста, мастера своего дела и считала его подход к вопросам паллиативной помощи разумным и гуманным. Оба они, и Эвин Кук, и Карен Уинн, входили в больничный комитет по биоэтике, причем Карен долгое время занимала пост его председателя, потому что, как она иногда объясняла людям, никто другой не хотел этим заниматься. К членам комитета обращались за консультациями в случаях, когда возникали сложные или спорные ситуации, связанные с отключением аппаратуры жизнеобеспечения. Сейчас ситуация, по сути, была такой же – с той лишь разницей, что обычно в принятии решения принимали участие родственники больных. Уинн много раз слышала, как Кук, которого не тяготила необходимость сообщать плохие новости, говорил: «Мы сделали для нее все возможное. Теперь единственное, что остается, – это избавить ее от страданий».

Уинн самой много раз доводилось говорить то же другим врачам. Один онколог из Мемориала, проводивший операции по пересадке костного мозга, всякий раз ужасно переживал, если ему не удавалось добиться улучшения состояния пациента. Карен часто вспоминала красивую молодую женщину, которая настолько распухла и покрылась синяками, что перестала быть похожей на человека и выглядела как чудовище, но продолжала цепляться за жизнь, подключенная к аппарату искусственного дыхания. Когда организм пациентов мучительно, клетка за клеткой, умирал, это было настолько ужасное зрелище, что Уинн бывало страшно войти в палату, чтобы провести осмотр. В таких случаях она говорила лечащему врачу: «Время пришло. Нам пора поговорить с родственниками».

Уинн знала, какого рода пациентов она и ее коллеги выписывали из Мемориала и переводили в «Лайфкэр» для длительного лечения. У многих из них имелся целый букет серьезных заболеваний, многие системы их организма начинали отказывать. Уинн сознавала, что если их подключали к аппаратам ИВЛ, то у них оставалось мало шансов когда-либо снова начать дышать самостоятельно. Карен хорошо помнила, как ужасно выглядели пациенты «Лайфкэр», когда в среду она помогала перетаскивать некоторых из них вниз на носилках. Иногда, невольно дотрагиваясь до этих больных, она чувствовала, какая горячая у них кожа. Она считала, что, если их не вывезут в ближайшее время, у них наступит смерть мозга.

Карен также не давал покоя услышанный ею от медсестры рассказ об одном из четырех пациентов реанимационного отделения, которых не эвакуировали во вторник. Это был Тесфалидет Эвале, шестидесятишестилетний беженец из Эритреи. В середине августа его положили в Мемориал в связи с подозрением на инфекционное заболевание сердца. Вскоре после этого пожилого мужчину, у которого имелось множество других заболеваний, должны были перевести в «Лайфкэр», поскольку компания «Тенет» не обслуживала пациентов по страховой программе «Медикейд». Тем не менее фактический перевод так и не состоялся, и формально Эвале остался пациентом Мемориала. Во вторник медсестра реанимационного отделения по телефону заверила его дочь, что Эвале, несмотря на то что выглядел вялым, чувствовал себя не так уж плохо и даже был способен ответить на рукопожатие. Затем медсестра пообещала, что его эвакуируют вертолетом – вероятнее всего, в одну из больниц Атланты. Однако проблема заключалась в том, что его дочь, хоть и не сразу, подписала согласие на отказ от проведения реанимационных мероприятий.

Эвале все же реанимировали несколько дней тому назад, когда он оказался на грани смерти. После этого его отключили от аппарата ИВЛ и стабилизировали его состояние с помощью кислородной маски, но у него по-прежнему оставался целый ряд серьезных хронических заболеваний. Поэтому врачи, в том числе Рой Кулотта, считали, что повторная реанимация такого тяжелого больного с таким неблагоприятным прогнозом будет бесполезной. После того как больница осталась без электричества и стало невозможно использовать вакуумные аспираторы, перед медиками встала неразрешимая проблема: они не могли эффективно очищать дыхательные пути Эвале. По указанию Роя Кулотты для облегчения состояния ему стали делать инъекции ативана и морфия. Вскоре после двух часов ночи в среду Тесфалидет Эвале, много часов мучившийся от удушья, умер, и его смерть была официально зафиксирована.

Во время агонии Эвале был без сознания и ни на что не реагировал. Но Карен Уинн считала, что даже в таком состоянии пациенты способны испытывать определенные ощущения. Когда-то в молодости у нее был пациент с нарушениями функции печени, который оставался совершенно безучастным ко всему несколько недель. Но однажды он пришел в себя и попросил пиццу и пепси-колу. Он сказал, что, находясь в коме, слышал все, что ему говорили медсестры. Но если он мог слышать, заключила Уинн, значит, у него работали и другие органы чувств. На протяжении всей своей дальнейшей карьеры она исходила именно из этого.

Пациенты, лежавшие перед Карен на втором этаже, выглядели очень плохо. Казалось, они боролись за каждый глоток воздуха – а ведь здоровый человек дышит безо всяких усилий, даже не замечая этого. Поскольку стояла страшная жара, больные, по ее мнению, наверняка страдали, хоть и находились без сознания.

Уинн считала, что комбинированная доза морфия и верседа облегчит мучения несчастных. Правда, она должна была и ускорить их смерть. Но Карен была уверена, что больные и так уже умирали, только медленно. Хотя она не проводила подробный осмотр каждого из них, ее многолетний опыт позволял ей уже по их виду и звуку их дыхания сказать, что они не выживут. Уинн была убеждена, что исход для них будет один и тот же, что с препаратами, что без них, но время агонии можно было сократить.

Кроме того, рассуждала Карен, если пациенты дышат с таким трудом даже когда лежат спокойно, то что же с ними будет, когда медики и волонтеры станут их переносить, пропихивать через дыру в стене в машинный зал подстанции, а потом поднимать на восемь этажей? По мнению Уинн, это лишь ускорит их смерть, но при этом превратит их последние минуты в сплошные мучения. Так что и в этом случае, с ее точки зрения, было бы правильно ввести им препараты перед тем, как отправлять в нелегкий путь.

Все, что могли сделать медики для тяжелых больных, – это избавить их от страданий перед уходом, обеспечить им покой и возможность хотя бы отчасти сохранить человеческое достоинство. Уинн повернулась к тяжело дышавшей пожилой белой женщине. Смешав, как она сама впоследствии вспоминала, 10 миллиграммов морфия и небольшое количество мидазолама с 10 миллилитрами физраствора, она набрала смесь в шприц, медленно ввела ее в катетер от капельницы, а затем добавила еще физраствора. Карен показалось, что женщине стало легче дышать. Эта пациентка умерла примерно через полчаса.

Уинн увидела одну из своих подчиненных, медсестру реанимационного отделения, – та вместе с Анной Поу занималась пациентами недалеко от столика с лекарствами. Еще одна группа медиков, включавшая доктора Тиля и нескольких сиделок, стояла у разбитых окон. Подойдя к ним, Уинн увидела, что они собрались вокруг громадного пациента-афроамериканца. Его рот был широко открыт, по форме напоминая букву О. Всем вокруг был слышен его страшный предсмертный хрип. Мужчине уже ввели морфий, но, по мнению Уинн, выглядел он просто чудовищно, а звуки, которые он издавал, явно агонизируя, казались ей ужасными. Было очевидно, что мужчина страдает. «Я сделал все возможное, чтобы облегчить его мучения», – сказал Тиль.

Доктор попробовал ввести пациенту еще дозу морфия и даже попытался прочесть молитву, положив руку на лоб больного. Уинн и еще одна из сестер взяли руки мужчины в свои и запели: «Радуйся, Мария, благодати полная! Господь с тобою». Закончив петь, они прочли «Отче наш» и попросили Бога послать мужчине смерть. Однако пациент продолжал дышать.

«Мне жарко! Я хочу пить!» – выкрикнул молодой мужчина с ампутированной конечностью, лежавший в другом конце вестибюля. Тиль, все еще читавший молитву, выпрямился и с гневным лицом быстро зашагал к нему. Мужчина и до этого постоянно ныл и жаловался. «Его надо убрать отсюда!» – резким тоном заявил Тиль. Другой медик встал между ним и носилками, чтобы не дать ситуации еще больше накалиться. Раздражительного пациента переместили в начало очереди на эвакуацию.

Какая-то медсестра подошла, чтобы спросить, не хочет ли кто-нибудь сделать перерыв и немного отдохнуть, и увидела группу коллег, собравшихся вокруг знакомой ей пациентки. «Это хорошо, что вы вводите ей жидкость», – сказала она, обращаясь к медсестрам. До нее только теперь дошло, что главной причиной ухудшения состояния больных было обезвоживание. В экстремальной ситуации, да еще на фоне постоянного недосыпа, очень легко было потерять способность ясно мыслить. Ставить пациентам капельницы можно было и без электричества. Достаточно было просто подвесить флакон с физраствором над головой больного – при правильном положении трубки всю работу выполняла гравитация.

Шло время, из-за жары пациенты сильно потели, теряя драгоценную жидкость. Обезвоживание становилось смертельной угрозой для тех, кто не мог пить самостоятельно. Первоначально целью медиков было прекратить все лечебные процедуры, чтобы как можно быстрее переместить пациентов в район вертолетной площадки. Но с тех пор прошли сутки или двое, и потеря больными жидкости сокращала их шансы на выживание.

«Нет», – сказала одна из собравшихся в вестибюле медсестер, отвечая на замечание подошедшей коллеги, и отрицательно покачала головой. Та поняла, что ее бывшей пациентке, мисс Эсси Кавалье, вводят не физраствор. Семидесятидевятилетняя женщина не могла ходить и почти потеряла речь после того, как в возрасте шестидесяти с чем-то лет перенесла инсульт. Тем не менее у нее не было таких проблем со здоровьем, которые лишали бы ее шансов на выживание. Собственно говоря, в Мемориале она проходила курс лечения от инфекции мочеполовой системы, и перед самым ураганом ее уже собирались выписать и отправить в дом престарелых, где она постоянно находилась. Но в доме престарелых проходила эвакуация, и там ее просто не смогли принять.

Эсси Кавалье часто лечилась в Мемориале. Это была высокая женщина – когда-то она играла в баскетбол за полупрофессиональную команду. В молодости она работала на уборке хлопка и сладкого картофеля. А со своим будущим мужем познакомилась, будучи, в точности как Рози Риветер с картины Нормана Роквелла, клепальщицей на заводе по производству так называемых лодок Хиггинса – десантных катеров, которые вначале использовали в луизианских болотах, а затем помогли победить во Второй мировой войне. В последнее время, появляясь в Мемориале, она раздражала некоторых сотрудников больницы, поскольку у нее были проблемы с речью. Она мало что могла делать сама, но прекрасно осознавала свои потребности. Чтобы привлечь к себе внимание, женщина использовала все доступные ей способы, включая крик. Она очень громко повторяла те немногие слова, которые еще могла произносить, например, «мама, мама», или «мое, мое, мое». При этом женщина мотала головой, давая понять, что ее что-то беспокоит или что ей необходимо поменять положение – например, перевернуться на другой бок.

В открытом пространстве вестибюля ее крики тревожили больных, находившихся вокруг. Когда ее в первый раз спустили вниз, доктор Поу прописала ей дозу успокоительного. Кто-то из медсестер сделал назначенную инъекцию. Доктор Брайант Кинг еще дважды вводил ей лекарство, в последний раз утром, зная, что такие больные, как Эсси Кавалье, часто впадают в бредовое состояние и начинают выкрикивать всякую чушь. В не вполне адекватном состоянии, по его мнению, находились и некоторые сотрудники больницы. Брайант Кинг, как и Карен Уинн, считал, что страх и паника заразительны. Теперь Эсси Кавалье лежала с открытыми глазами и смотрела по сторонам, но при этом молчала и казалась спокойной.

Пришедшая в вестибюль медсестра попыталась выяснить, что происходит. Она заметила, как врачи собрались вокруг еще одного пациента, который, после того как ему сделали инъекцию, дышал с большим трудом, борясь за каждый глоток воздуха. Медсестру это испугало, и она бросилась искать кого-нибудь, кто мог бы что-то предпринять – отменить инъекции или дать указание о введении антидота. Позднее она вспоминала, что в тот момент была как в тумане и в какой-то момент решила, что, по крайней мере в некоторых случаях, препараты вводились пациентам «для их же блага», чтобы избавить их от страданий и в то же время дать возможность измученным, напуганным врачам уделять больше внимания другим лежачим больным, которых в Мемориале было еще очень много. «Это необходимая мера», – сказал ей кто-то из коллег, когда она спросила, как можно остановить происходящее. Несколько сотрудников медперсонала пояснили, что препараты больным прописала доктор Поу. Медсестра, однако, понятия не имела, так ли это было на самом деле, а если и так, то какими соображениями руководствовалась доктор. По мере того как пациенты на втором этаже умирали, а слухи о происходящем расходились все шире, противоречивые чувства возникали и у других членов медицинского персонала. Несколько медсестер, знавшие пациентов, которым сделали смертельные инъекции, придерживались мнения, что, раз уж несчастные столько вытерпели и остались живы, не было причин опасаться, что они не смогут дотянуть и до эвакуации в безопасное место. Один из медиков считал, что те, кто возражал против введения пациентам сильнодействующих препаратов, не были реалистами, и заявил, что им не мешало бы повзрослеть. Большинство же врачей и медсестер, находившихся на втором этаже, придерживались мнения, что то, что происходило, было ужасно, но необходимо.

Поскольку желающих отменить препараты не находилось, группа медсестер стала перетаскивать дышавшего с большим трудом мужчину в сторону гаража. Они надеялись, что им удастся быстро доставить его на вертолетную площадку и тем самым дать ему шанс выжить.

Жюли Кувийон, та самая молодая медсестра, которой было дано указание собирать вещи, примерно через час снова вернулась в вестибюль второго этажа. Она заметила, что одна из пациенток, за которыми ей ранее поручили присматривать, была очень бледной. Жюли это показалось странным. Находившаяся рядом с больной сестра надела на палец пациентки сенсор, чтобы измерить ей уровень кислорода в крови с помощью специального прибора – пульсоксиметра, работавшего на батарейках. Показатель оказался экстремально низким – около 65. Жюли Кувийон окинула взглядом вестибюль и заметила, что и некоторые другие пациенты выглядели странно. Темноволосая женщина-врач, которая до этого приказала Жюли немедленно собираться и уезжать, подошла к ней и стоявшим рядом с ней медсестрам, чтобы сказать, что им больше ничего не нужно делать, в том числе и проводить любые процедуры пациентам. Жюли увидела, как врачи накидывали на больных, чей вид показался ей странным, простыни, закрывая им лица. Ей стало страшно. Жюли исполнилось всего двадцать два года и три месяца, и ей еще никогда не приходилось видеть, как умирают пациенты. Накануне вечером она испытала реальный страх за собственную жизнь, а теперь последовал новый шок. Один из врачей попросил ее помочь переместить умерших пациентов в часовню и поставить каталки с телами в ряд. Молодая медсестра подчинилась.

* * *

От: Бен Руссо [директор по развитию бизнеса и управлению медицинским обслуживанием компании «Тенет хелскэр»]
Отправлено: четверг, 1 сентября 2005 года, 13:25
Кому: Майкл Арвин [региональный директор по развитию бизнеса компании «Тенет хелскэр»]
Копия: Стивен Кампанини [директор компании «Тенет хелскэр» по связям со средствами массовой информации]
Тема: ситуация в Новом Орлеане
Майк или Стив, не могли бы вы позвонить Митчу или мне по вопросу о присутствии фокс ньюс и джона хэммерли при проведении операции по эвакуации персонала? Это стало бы отличным пиаром «Тенет». Мистер Хэммерли сейчас находится в Батон-Руж и очень хотел бы сделать репортаж об эвакуационных мероприятиях.


* * *

По мере того как пациенты, которым ввели препараты, умирали, Карен Уинн и ее коллеги накрывали их простынями и перемещали в часовню. Они старались делать это, не привлекая внимания других больных, которые все еще стояли в очереди на эвакуацию. Кто-то отпер им помещение часовни и запер его после их ухода.

В течение дня на лодках и вертолетах из больницы были вывезены почти все пациенты и посетители. Уинн и еще несколько медсестер помогали протащить последних больных сквозь дыру в стене машинного зала подстанции в гараж.

* * *

От: Дениз Белтран по поручению Эрла Рида [генерального директора корпорации «Лайфкэр»]
Отправлено: вторник, 1 сентября 2005 года, 16:02
Кому: служащим всех подразделений корпорации «Лайфкэр»
Тема: свежая информация по Новому Орлеану – на 1 сентября
[…] Вывоз наших пациентов из больницы компании «Тенет» все еще продолжается. Мы изыскиваем для этого частные ресурсы. […]


* * *

Когда последние пациенты, подлежавшие эвакуации, уже в сумерках были доставлены на крышу гаража, Мерл Лагасс все еще находилась там, дожидаясь, когда ее спасут. Целый день прошел с тех пор, как Лагасс, которая перед этим с болью в сердце попрощалась с дочерью, протащили сквозь дыру в стене и подняли наверх. Пролежав не одни сутки в страшной жаре, страдающая онкологическим заболеванием и эмфиземой, женщина уже ничем не напоминала ту гламурную леди, которой когда-то была. Одна из медсестер заметила, как она жадно хватает ртом воздух. Такое судорожное дыхание зачастую было признаком того, что смерть совсем близко. Медсестра попросила лечащего врача Лагасс, Роя Кулотту, ввести больной какой-нибудь препарат, чтобы ей стало легче дышать. Кулотта увидел, что у Мерл Лагасс развился респираторный дистресс-синдром, и решил, что она агонизирует. Он выкатил носилки с пациенткой из очереди на эвакуацию и послал медсестру отделения реанимации в больницу за обезболивающим и успокоительным.

С крыши гаража на седьмой этаж главного здания больницы имелся короткий путь – через крышу соседнего здания. Для этого нужно было пройти по мостику, соединяющему две крыши, – его роль выполнял деревянный поддон. Для равновесия можно было держаться руками за проходящую рядом трубу. Благодаря этому те, кто работал на вертолетной площадке, могли при необходимости быстро сбегать в больницу за лекарством или чем-нибудь еще и вернуться обратно. Медсестра отделения реанимации вскоре снова появилась на крыше гаража. Она принесла три препарата – один обезболивающий и два успокоительных. Это были морфий, версед и ативан. Кулотта решил, что девушка взяла их из запиравшегося ящика в отделении интенсивной терапии.

Рой Кулотта до этого несколько недель прописывал Мерл Лагасс наркосодержащие препараты: из-за прогрессирующего онкологического заболевания она испытывала сильные боли и тревогу. Врач понимал, что организм больной в значительной мере адаптировался к лекарствам, которые ей вводили. Значит, для того, чтобы облегчить ей дыхание и купировать боль, требовалась более высокая, чем обычно, доза морфия. В то же время Кулотта был уверен, что препарат – в этом не приходилось сомневаться – ускорит смерть пациентки. Поскольку ни сама Мерл Лагасс, ни ее дочь не подписали отказ от реанимации, Рой Кулотта предвидел, что возможности ее лечения будут весьма ограниченными и его главной задачей станет избавление ее от боли и беспокойства.

Медсестра передала Кулотте лекарства. Они вдвоем положили женщину в пикап, и Кулотта лично отвез Мерл Лагасс обратно в больницу. Он был рядом с ней, когда она умерла.

* * *

Сьюзан Малдерик обвела взглядом помещение отделения интенсивной терапии. Ей еще несколько часов назад сказали, что двух женщин, лежащих в комнате ожидания, никуда перемещать не будут, потому что обе они умирали. Одной из них была пожилая леди, которая прибыла в больницу вместе с мужем и за которой ухаживала Карен Уинн. Оказалось, однако, что обе пациентки живы и находятся в сознании. «Что будем с ними делать?» – поинтересовалась Малдерик у одного из врачей-реаниматологов и добавила, что насчет этих двоих необходимо принять какое-то решение. Действительно ли они скоро умрут или, может, все же стоит переместить их наверх? «О’кей», – сказал врач-реаниматолог, давая понять, что сам обо всем позаботится.

* * *

Это был долгий и тяжелый день для всех, кто находился на вертолетной площадке. Кое-кто из пилотов отказывался брать на борт лежачих больных. Чтобы избежать споров, врачи сажали некоторых из таких пациентов в инвалидные кресла и, привязав простынями за пояс и поперек груди, превращали в «сидячих» больных.

Примерно в девять вечера тучного пациента отделения реанимации по имени Родни Скотт подняли по металлическим ступенькам лестницы на вертолетную площадку. Он с некоторой опаской отнесся к тому, как неопытные волонтеры перемещали его по узкому проходу, но испытал облегчение, когда оказался за пределами здания больницы, где было темно и душно. Судип Редди, репортер газеты «Даллас морнинг ньюс», выходившей в городе, где располагалась штаб-квартира корпорации «Тенет», подробно отслеживал путь Скотта к спасению. Журналист уговорил компанию, предоставившую вертолеты корпорации «Тенет», отвезти его в Мемориал и в середине дня прилетел туда вместе с фотографом Брэдом Лопером. Редди насчитал восемнадцать человек, под возгласы «раз-два-три» помогавших протаскивать Скотта сквозь отверстие в стене машинного зала подстанции, причем многие из них были женщинами. Еще шестеро принимали его со стороны гаража. Обсудив, сколько именно Родни Скотту потребуется кислорода, они погрузили его в кузов пикапа «Форд-150» и отвезли на верхний этаж гаража. Оказавшись там, репортер с удивлением увидел находившихся в ужасающем состоянии пациентов, лежащих прямо на полу в удушающей жаре. Некоторые из них выглядели настолько плохо, что Редди отозвал в сторону врачей и медсестер и, понизив голос, поинтересовался, живы ли они. Медики ответили утвердительно, но добавили, что несколько больных из-за чудовищных условий все же умерли, не дождавшись эвакуации. Услышав это, Редди никак не мог понять, почему самые тяжелые больные до сих пор не были вывезены.

Редди видел, как группы волонтеров, подняв на плечи носилки с пациентами, по узкой металлической лесенке заносили больных на вертолетную площадку. Время от времени он что-то писал в своем блокноте. Позже, когда его репортаж был опубликован, в нем оказались такие строки: «С носилок прямо на волонтеров стекала моча и падали экскременты. Из-за этого им приходилось то и дело обтираться дезинфицирующей жидкостью».

Четверо мужчин окружили Родни Скотта и с криками «Давай! Давай!», напрягая все силы, погрузили инвалидное кресло с тучным пациентом, в которое он был заблаговременно усажен, в вертолет Береговой охраны. Сразу после этого один из медбратьев отделения реанимации, участвовавший в этом непростом деле, рухнул на землю. Оказалось, что при погрузке его сильно прижали инвалидным креслом к корпусу вертолета, но из-за шума винтов коллеги не услышали его криков.

Травмированный медбрат дышал с большим трудом. Было ясно, что его, судя по всему, тоже придется эвакуировать – возможно, вместо Родни Скотта. Доктор Рой Кулотта, наклонившись, осмотрел грудную клетку пострадавшего. Волонтеры стали криками подзывать главную медсестру отделения реанимации Карен Уинн, которая помогала проталкивать Родни Скотта сквозь дыру в стене машинного зала подстанции, а затем, подхватив свою сумочку, села в пикап и доехала до крыши восьмиэтжного гаража. Но она не понимала, чем еще может помочь. Для многих своих подчиненных она стала чуть ли не матерью – даже для тех, кто ушел из Баптистской больницы и уехал из Нового Орлеана, по всей видимости, навсегда.

Над посадочной площадкой завис следующий вертолет. Он мог забрать травмированного медбрата и Роя Кулотту, который вызвался его сопровождать и был готов в любой момент в случае необходимости прямо в воздухе ввести ему плевральную дренажную трубку.

Пока Кулотта и другие медики обсуждали этот план, вертолет с Родни Скоттом улетел. Скотт весил триста фунтов, перенес хирургическую операцию, страдал сердечно-сосудистым заболеванием и был неспособен передвигаться самостоятельно. Он должен был последним преодолеть отверстие в стене, чтобы через гараж подняться на вертолетную площадку. Накануне Эвин Кук принял его за умершего. И все же Родни Скотт выжил и был успешно эвакуирован. Он стал последним живым пациентом, покинувшим Мемориал.

Часть 2. Расплата

Вчера мы могли видеть, сегодня не можем, но завтра зрение снова вернется к нам… Жозе Сарамаго. Слепота
Глава 8

Камера показала многотысячную толпу, оказавшуюся в ловушке на загаженной, заваленной мусором «клеверной» развязке федерального шоссе № 10. Был вечер четверга. Женщина-репортер сообщила, что 90 процентов собравшихся на развязке людей – жители многоквартирных домов, расположенных в бедных районах города. «Но есть здесь и другие», – добавила она и представила телезрителям двух сотрудников Мемориального медицинского центра, пояснив, что они очень напуганы.

«Вы могли выбраться. Вы уже сегодня вечером могли находиться в теплой постели, но вместо этого вы здесь», – сказала репортер, обращаясь к ним. С ярко накрашенным лицом, она выглядела странно на фоне грязных, измученных беженцев.

Главная медсестра отделения акушерства и гинекологии Мемориала Марироуз Бернар согласилась выступить перед камерой в обмен на обещание съемочной группы (женщина восприняла это именно так) спасти ее детей, мужа и мать, которые, покинув Мемориал в среду, оказались в Новоорлеанском выставочном центре – испуганными, страдающими от голода и жажды.

Марироуз Бернар описала, что происходило в Мемориале в последние пять дней. Она сообщила, что все это время врачи и медсестры работали не покладая рук, оставляя на сон не более часа в сутки. Рассказала она и о процедуре триажа, и о том, как сотрудники медперсонала и блокированные в больнице посетители перетаскивали пациентов по лестницам в темноте.

Женщина-репортер поинтересовалась у Марироуз Бернар, не жалеет ли она, что решила переждать ураган в Мемориале. «Никаких сожалений – никоим образом, – ответила заведующая послеродовым отделением. – Я совершенно ни о чем не жалею, потому что я медсестра, а именно так и поступают медсестры».

* * *

В Атланте, штат Джорджия, высокий стройный мужчина с седеющими волосами смотрел телерепортаж и, слушая ответы женщины-медика на вопросы корреспондента, испытывал сильное волнение. Артур Шафер по прозвищу Буч жил и работал в Луизиане и был потрясен нанесенным ураганом и наводнением ущербом, о котором сообщало телевидение. Сотрудница медперсонала больницы, которую он увидел на экране, по его мнению, была настоящей героиней.

Смерть и разрушения, вызванные стихийным бедствием, совпали с личной трагедией Артура Шафера. Он и его жена находились в Джорджии по той причине, что одна из их дочерей, Шелли, тридцатиоднолетняя женщина с чудесной улыбкой, добрая и отзывчивая, недавно умерла. Шафер прервал траур и вернулся в Луизиану, где он тоже был нужен. В своей профессиональной жизни он защищал права пожилых пациентов с ограниченными возможностями, находящихся в больницах и домах престарелых, работая помощником генерального прокурора штата Луизиана и параллельно – в отделе по борьбе с мошенничеством в сфере «Медикейд». Эта организация занималась расследованием случаев не только злоупотреблений, но и мошенничества и халатности в отношении самых уязвимых жителей штата, а таких в Луизиане были многие тысячи.

* * *

Как и многие другие родственники пациентов больниц и домов престарелых, Кэрри Эверетт никак не могла установить местонахождение своего мужа Эмметта, мужчины крупного сложения с параличом нижних конечностей, подопечного «Лайфкэр». Сама Кэрри во время урагана и последующего наводнения находилась в девятом районе Нового Орлеана, блокированная в одном из жилых домов. Ее спас человек на лодке, и в итоге она оказалась в Хьюстоне. Все, кому ей удавалось дозвониться в попытках узнать что-либо о судьбе Эмметта, советовали ей связаться с кем-то еще. Она не могла найти мужа уже несколько дней, и ее беспокойство росло.

Кэрри ухаживала за Эмметтом с того самого времени, когда лет десять назад его, уроженца Гондураса, работавшего на заводе, в возрасте пятидесяти лет внезапно поразил спинальный инсульт. Кэрри была маленькой, худенькой женщиной, но каждый день она помогала Эмметту устроиться в инвалидном кресле, чтобы он мог, сидя в нем, дышать воздухом во дворе, читать Библию, играть с собакой и шутить и дурачиться со своей семилетней внучкой, которую часто сажал к себе на колени, называя ее «своими глазами».

Эмметт находился в отделении «Лайфкэр» в ожидании операции на кишечнике, которая должна была избавить его от хронической непроходимости. Кэрри ежедневно навещала его. Но потом, когда пациентов «Лайфкэр» из клиники в Чалмет перевели в Мемориальный медицинский центр в Новом Орлеане, ее попросили остаться дома. Эмметт позвонил ей и сообщил, что перенес переезд нормально, не забыл захватить с собой фотографию внучки и находится в безопасности. После этого Кэрри больше ни разу не удалось ни поговорить с ним, ни получить о нем хоть какую-то информацию.

* * *

Линетт Бёрджесс-Гиди искала в Интернете хоть какие-то новости о своей матери, Дженни Бёрджесс, лицензированной медсестре с запущенным раком матки. Чтобы повидаться с Дженни, незадолго до урагана Линетт прилетела из Европы. Она и заботливая племянница ее матери связались со всеми родственниками, жившими в Луизиане, Чикаго, Голландии и Италии, чтобы те, используя телефоны и компьютеры, попытались отыскать Дженни.

* * *

Пока люди разыскивали своих близких, разлагающиеся трупы погибших в результате стихийного бедствия оставались на затопленных улицах Нового Орлеана. Шли дни, а чиновники продолжали спорить о том, кто должен их убирать. Во вторник, 6 сентября, оператор одного из телеканалов Тони Зумбадо добрался на каяке до Мемориального медицинского центра и, ориентируясь по тяжелому запаху тления, сумел добраться до больничной часовни. К деревянной двери часовни с помощью скотча был приклеен небольшой разлинованный листок с надписью: «Не входить». Когда Зумбадо открыл дверь и шагнул через порог, в объектив его камеры попали более дюжины неподвижных тел, лежавших на низких койках и прямо на полу. Тела были накрыты простынями, из-под которых тут и там виднелись прядь седых волос, согнутая в колене нога или воскового цвета рука поверх голубой ночной рубашки.

Умершие больные Мемориала еще несколько дней словно принимали участие в затянувшемся обряде прощания. Помимо Тони Зумбадо, на них успели посмотреть, в частности, военнослужащие батальона Национальной гвардии из Сан-Диего, которым было приказано оказать необходимую помощь пострадавшим районам и обеспечить их безопасность, нанятые «Тенет» охранники из компании «ДинКорп», большинство которых недавно вернулись из Ирака и Афганистана, репортер журнала «Крисчиэнити тудэй» и спасатель, которого от ужасного запаха стошнило.

Священник, который искал выживших и заглянул в часовню Мемориала, сравнил увиденное там с эпизодом из «Божественной комедии» Данте. «Это было все равно что заглянуть в ад», – заявил он телеканалу Си-эн-эн. Когда в воскресенье, 11 сентября, более чем через неделю после того как последние пациенты и работники медперсонала покинули больницу, в Мемориал наконец-то прибыла похоронная команда, она обнаружила в часовне, морге, коридорах, на этаже корпорации «Лайфкэр» и в реанимационном отделении сорок пять трупов.

Это было самое большое количество тел, найденных в медучреждениях, попавших в зону стихийного бедствия. Шокирующую новость растиражировали все крупнейшие СМИ. Доктор Анна Поу согласилась дать интервью телерепортеру из Батон-Руж. Перед съемкой она надела простую белую блузку с треугольным вырезом, ее волосы цвета корицы были тщательно причесаны, но в кадре отчетливо виднелись темные тени у нее под глазами и резко обозначившиеся ключицы. Она попыталась объяснить, почему в Мемориале умерло так много больных.

«В больнице были очень тяжелые пациенты, к состоянию которых ураган не имел никакого отношения. На них были выписаны распоряжения о непроведении реанимационных мероприятий. То есть, другими словами, в случае клинической смерти медики должны были дать им уйти, не вмешиваясь, то есть не пытаясь оживить их с помощью специальных процедур. – Говоря, Анна Поу то и дело энергично кивала, то ли пытаясь привлечь журналиста на свою сторону, то ли стараясь убедить саму себя. – Мы делали для пациентов все, что было в наших силах, старались обеспечить им комфорт и хорошее самочувствие, насколько это было возможно».

* * *

Притом что в Мемориале умерло больше людей, чем в любой другой больнице штата Луизиана, в лечебных учреждениях, расположенных вокруг зоны затопления, начали распространяться другие жуткие истории. Так, в Санта-Рите, одноэтажном частном доме престарелых, расположенном в приходе Сент-Бернард, вблизи от прорванных дамб, более тридцати пациентов просто-напросто утонули. Владельцы пансионата, муж и жена, которым незадолго до урагана указывали на необходимость эвакуации всех обитателей заведения, бесследно исчезли – во всяком случае, их нигде не могли найти. Постепенно становилось ясно, что пациенты больниц и домов престарелых составили существенную часть всех жертв стихийного бедствия.

Чем больше прояснялись масштабы этой медицинской трагедии, тем острее становилась необходимость понять ее причины – это важно было сделать до того, как Новый Орлеан или какой-нибудь другой город или район страны подвергнется новому удару стихии. Была ли смерть людей в больницах и домах престарелых лишь плачевным последствием природного катаклизма? Или же случившемуся поспособствовали хаотичные и непродуманные действия государственных чиновников? А может, причиной стали недостатки системы защиты от наводнений, наложившиеся на ухудшившуюся окружающую среду? Или слабый контроль за выполнением необходимых мероприятий, в основе которого лежала чья-то личная или корпоративная выгода? Не было ли решение руководства некоторых больниц и домов престарелых не проводить эвакуацию перед ураганом вызвано в первую очередь стремлением избежать дополнительных расходов? И можно ли сказать, что планы действий на случай экстренных ситуаций не выполнялись, необходимые инвестиции в защитную инфраструктуру не были сделаны, а медики не были должным образом подготовлены?

Вернувшись с похорон дочери, Артур Шафер занялся поисками ответов на эти вопросы. Он был опытным прокурорским работником и специализировался на сложных делах. Его босс, генеральный прокурор штата Луизиана Чарльз Фоти, находился на этом посту свой первый срок, а до этого тридцать лет прослужил на выборной должности шерифа прихода Орлеан и имел сильные позиции среди пожилых горожан. Сам уже давно седой, Чарльз Фоти заботился о своем отце до самой его смерти – тот скончался в мае 2005 года в возрасте девяноста двух лет. Само собой, оба мужчины пережили не один ураган. Чарльз Фоти публично потребовал провести полное расследование случившегося в Санта-Рите, назвав этот инцидент ужасной трагедией. По указанию генерального прокурора штата Луизиана отдел по борьбе с мошенничеством в сфере «Медикейд» начал специальные расследования во всех больницах и других лечебных учреждениях, где во время урагана и последующего наводнения были зафиксированы случаи смерти пациентов.

Юрисдикция агентства, поддерживаемого федеральными и местными фондами, распространялась на все медицинские учреждения, участвующие в страховой программе «Медикейд» – одной из тех, присоединению к которым сорока годами ранее руководство Южной баптистской больницы всячески сопротивлялось, дабы избежать вмешательства государства в дела лечебного учреждения. И вот теперь в корпорацию, владеющую Мемориальным медицинским центром, позвонил следователь агентства и потребовал предоставить ему список умерших пациентов больницы и копию плана мероприятий на случай чрезвычайной ситуации.

Если бы «Тенет» могла доказать, что такой план был и выполнялся, это дало бы все основания полагать, что дальнейшее расследование закончится и начнутся поиски других виновных в смерти пациентов. Между тем распоряжение мэра Нового Орлеана Рэя Нэджина об эвакуации населения до начала урагана не распространялось на больницы, которые должны были продолжать работать, причем с полностью укомплектованным штатом сотрудников.

Однако почти сразу же появились причины для подозрений. Адвокат «Тенет» в ответ на отправленные ему телефонограммой вопросы попросил предоставить их в письменном виде. Это было воспринято как признак неуверенности. Не сыграло в пользу администрации Мемориала и то, что тот же адвокат отправил в агентство по факсу копии газетных статей, где превозносились работники больницы, а также пресс-релизов, в которых смерть пациентов объяснялась действием факторов, на которые ни администрация, ни врачи Мемориального медицинского центра повлиять никак не могли:

После четырех дней в условиях антисанитарии, без электричества, а также кондиционированного воздуха и водопроводной воды, в ситуации, когда температура воздуха в больничных помещениях приближалась к 110 градусам[4], некоторые пациенты просто не выдержали и не смогли выжить, несмотря на героические усилия врачей и медсестер. […] К 2 сентября мы смогли эвакуировать из больницы всех живых пациентов, зачастую используя для этого частные вертолеты, нанятые корпорацией «Тенет» после того, как стало ясно, что государственных ресурсов для эффективного проведения спасательной операции не хватает.


На следующий день в Агентство по борьбе со злоупотреблениями в сфере медицины пришел факс от адвоката, защищавшего интересы лечебных учреждений корпорации «Лайфкэр» в Новом Орлеане. В нем говорилось, что девять пациентов «Лайфкэр», находившиеся на седьмом этаже Мемориала, умерли при подозрительных обстоятельствах.

Хотя мы еще только начинаем собирать факты, у нас есть информация, согласно которой пациентам, о которых идет речь, был введен морфий неким врачом (а именно доктором Поу, которая, насколько нам известно, не является сотрудником корпорации «Лайфкэр»), когда возникли сомнения, что больных удастся успешно эвакуировать.


С утверждениями, что в том или ином лечебном учреждении были совершены умышленные убийства, в агентстве до этого почти не сталкивались. Даже дела, связанные с гибелью пациентов, которые предположительно умерли из-за ошибок или халатности врачей, расследовались очень редко. Из всех преступлений, которыми занимались Шафер и его коллеги, этот случай был самым неожиданным и вопиющим, и поначалу им показалось, что подобное просто невозможно.

Тем не менее Шафер и его новый партнер, специальный агент Вирджиния Райдер, понимали, что в связи с этим заявлением должно быть проведено расследование. Райдер проработала в агентстве десять лет. Обычно каждым делом занимались двое – прокурорский работник и дознаватель. Репутация у Райдер была просто блестящая: ее считали въедливым и умным следователем, проявляющим исключительную кропотливость в работе. Умение собирать факты и стремление работать в интересах общества были у нее в крови: ее отец, картограф, во время войны в Корее служил в разведке, а затем в течение нескольких десятилетий занимался разработкой сети федеральных скоростных автомагистралей. Что же касается Вирджинии Райдер, то она поначалу пошла по стопам матери и стала бухгалтером.

Она обожала изучать финансовые документы, разбираться в тонкостях и нюансах транзакций. Всякий раз, когда ей приходилось чуть ли не по шею закапываться в бумагах, отражающих бесчисленные банковские проводки, Вирджиния, как она сама говорила, чувствовала себя счастливой, словно «свинья в грязной луже». Но ей было мало заниматься бухучетом в риелторской фирме – а именно в этом заключались ее обязанности на первом рабочем месте. Тем не менее уже через несколько месяцев Вирджиния разоблачила растратчика и поняла, что у нее природные способности выявлять мошенников и раскрывать преступления, находя их следы в мире цифр. Сотрудник фирмы, чьи махинации раскрыла Вирджиния, за несколько лет украл у небольшой компании, в которой работал, 400 тысяч долларов – и никто ничего не заметил. После этого случая Вирджиния Райдер поняла, в чем состоит ее страсть – в преследовании и разоблачении аферистов. Именно это и привело ее в конце концов к весьма хлопотной должности следователя в агентстве, которая, помимо всего прочего, потребовала учебы в полицейской академии. У Вирджинии Райдер был настоящий талант выводить на чистую воду злоумышленников, наносящих ущерб другим людям.

Она искренне любила свою работу и отдавала ей все силы. Ее офис располагался чуть севернее комплекса Капитолия штата Луизиана. Работая там, она находилась в окружении свидетельств протекционизма, пронизавшего всю политическую историю Луизианы. Легендарный губернатор Хью П. Лонг, известный также под прозвищем Морской царь, сначала убедил местных законодателей во время Великой депрессии возвести здание Капитолия из известняка и мрамора, а потом в нем же был убит в 1935 году. Тридцатичетырехэтажное строение в стиле ар-деко так и осталось самым высоким зданием законодательного собрания штата в стране. Райдер и Шафер жили примерно в часе езды от Батон-Руж и каждый день проделывали путь на работу и с работы на служебных автомобилях «Шевроле Импала». Еще в гараже у Райдер стоял собственный «Тандерберд».

Райдер была на двадцать четыре года моложе и на фут ниже ростом, чем Шафер. Тем не менее в агентстве он проработал меньше ее и сотрудничал с ней лишь один раз, год назад, когда Райдер расследовала дело об отмывании денег и махинациях со страховками «Медикейд» и выступала свидетелем на судебном процессе. Когда она улыбалась, у нее на щеках появлялись симпатичные ямочки. При этом она придерживалась консервативных взглядов на то, как должен выглядеть человек, которому в силу его профессии следует оставаться в тени. Вирджиния была женщиной среднего сложения, с серо-голубыми глазами и волосами натурального цвета, который она сама называла светло-русым. До упомянутого выше случая ей никогда не приходилось выступать перед присяжными, и она нервничала, поскольку не привыкла находиться в центре внимания.

Шафер, в противоположность ей, был несостоявшимся актером, и ему нравились схватки в зале суда. По сути, именно по этой причине он в конце концов стал юристом. Шафер посоветовал Райдер держать внизу, у коленей, ручку и вертеть ее в пальцах, чтобы члены жюри присяжных не заметили ее волнения. Все прошло успешно, а Шафер понял, что Райдер проявляла усердие в работе потому, что была уверена в правильности и справедливости дела, которому служила, а не просто чтобы выделиться среди других и заслужить соответствующее признание.

Получив факс из «Лайфкэр», Райдер немедленно затребовала у «Тенет» копии историй болезни пациентов, о которых шла речь, ведь именно корпорация «Тенет» контролировала доступ в Мемориал, где, по всей видимости, все еще находились медицинские карты. Однако там ничего конкретного сказать не смогли. Истории болезни либо были отправлены вместе с телами в офис коронера, либо оставались в больнице. Райдер, Шафер и несколько их коллег отправились в Новый Орлеан в надежде забрать их, имея для этого соответствующий ордер. Охранники, однако, отказались впустить их на территорию больницы на том основании, что на них не было средств индивидуальной защиты. Федеральные следователи, сопровождавшие Шафера и Райдер, раздобыли где-то два спецкостюма для работы с опасными веществами и вошли в Мемориал. Однако каких-либо документов, касавшихся девяти пациентов, о которых говорилось в факсе «Лайфкэр», им обнаружить не удалось.

Артур Шафер за свою жизнь побывал во многих больницах, но ему ни разу не приходилось сталкиваться с ситуацией, когда в лечебном учреждении отсутствовали текущие медицинские документы, такие как истории болезни. Это не могло не вызвать у него подозрений. Подозрительным ему показалось и то, что по всему периметру больницы были расставлены вооруженные охранники, которые не хотели впускать его и прибывших с ним людей.

В офис генерального прокурора штата поступало необычайно много жалоб и на другие больницы и дома престарелых. Главный администратор новоорлеанской больницы «Туро» Ле Хирш после урагана всячески превозносил действия сотрудников возглавляемого им медучреждения. В своей статье, опубликованной в журнале «Модерн хелскэр», он написал, что работники больницы оставались на своих местах даже после пожара, хотя инспектор Минздрава дал им час на то, чтобы ее покинуть, поскольку в городе фиксировалось все больше вспышек насилия. А уж о том, чтобы они оставили без заботы и присмотра пациентов, если верить Ле Хиршу, не было и речи. Медперсонал больницы, написал главный администратор, начал покидать ее только после того, как последний пациент был успешно эвакуирован.

Вскоре Ле Хирш получил анонимное письмо, копию которого автор отправил в офис генерального прокурора штата. Содержание послания явно противоречило тому, что утверждал в своей статье Ле Хирш. Автор письма сообщал, что пациент больницы «Туро» был найден «живым и брошенным на произвол судьбы» в пятницу, 2 сентября 2005 года, работниками находящейся неподалеку другой больницы.

Одна из медсестер, помогавшая эвакуировать больных, случайно обнаружила в вашем здании 16 тел. Имеются также сообщения о том, что на полу рядом с ними были найдены многочисленные флаконы из-под морфия. Оказалось, что один из шестнадцати несчастных был еще жив. Сейчас он проходит лечение в другой больнице. Почему этих пациентов оставили умирать? Были ли они подвергнуты эвтаназии? Как вы решали, кому жить, – исходя из платежеспособности? Я считаю действия медперсонала недостойными и отвратительными. Никого из пациентов нельзя было бросать умирать или подвергать эвтаназии.


«Когда-нибудь, – предупреждал автор письма, – правда обо всем этом будет раскрыта».

* * *

Патологоанатом Мемориала доктор Джон Скиннер, прежде чем покинуть больницу, записал имена, даты рождения и адреса умерших. Исписаные от руки листки бумаги он отправил по факсу в штаб-квартиру «Тенет» в Техасе. Ее сотрудники, в свою очередь, передали их главному медицинскому специалисту регионального филиала компании, который во время стихийного бедствия находился в отпуске в Орегоне. Полторы недели, в течение которых тела умерших оставались в больнице, хотя их давным-давно следовало доставить в офис коронера, эта информация никак не использовалась.

Телефонные операторы «Тенет» принимали огромное количество сообщений от множества людей, разыскивавших своих близких. Сведения, содержавшиеся в этих сообщениях, заносились в базу данных. Если кто-то из родственников умершего пациента каким-то чудом попадал непосредственно на главного медицинского специалиста, тот сообщал, что ему было известно. Но только после того, как тела были вывезены из Мемориала, а офис генерального прокурора штата начал расследование, руководство «Тенет» распространило список умерших больных с краткой информацией о них – именами, адресами и контактами родственников, а также поручило сотрудникам компании известить членов семей покойных. При этом работникам корпорации, которые связывались с родственниками умерших, были даны специальные инструкции. Вот они:



1. Говорить только общими фразами, без какой-либо конкретики.

2. Ни в коем случае не высказывать какое-либо мнение.

3. Учитывать, что родственники, вполне вероятно, впервые за долгое время говорят с кем-то о своих близких и любимых людях.

4. Иметь в виду, что родственники ничего не знают, за исключением того, о чем сообщали СМИ.

5. Быть готовым к тому, что родственники умерших обычно испытывают гнев и открыто его выражают.

6. Говорить правду, а именно – что пациент, вероятно, умер из-за отсутствия электричества, жары и т. п.



Беседуя с родственниками умерших, сотрудник или сотрудница «Тенет» должны были представиться, уточнить степень родства между их собеседником и покойным, а затем – цитата – «сообщить, что пациент скончался в период времени между ураганом и эвакуацией больницы».

Документ также содержал инструкции, как отвечать на неприятные вопросы – например, почему уведомление поступило через две с лишним недели после смерти пациента: «Компания распространяет всю информацию в электронном виде через сервер в Новом Орлеане. Однако никто не ожидал, что проблемы с электричеством затронут весь город».

А еще сотрудники «Тенет» должны были сказать родственникам умерших пациентов такие слова: «О вашем близком заботились должным образом. Тело вашего близкого было опознано, облачено в саван и помещено в часовню. С ним обращались достойно».

Если член семьи умершего интересовался, почему больных не вывезли до начала урагана, следовало отвечать, что такая эвакуация была «связана с риском для пациентов». Что же касается эвакуации после урагана «Катрина», то все связанные с ней решения принимались представителями властей: «В случае подобных стихийных бедствий контроль за ситуацией берет на себя государство. Власти штата отдали указание забрать тело вашего близкого и доставить его в офис коронера. Впоследствии все умершие будут перевезены в больницу Святого Гавриила к юго-западу от Батон-Руж, где будет проведено вскрытие и установлена причина смерти. После этого вы сможете получить свидетельство о смерти. После того как будет определена причина смерти, с вами свяжутся представители властей штата».

В группу обзвона, состоявшую из восьми человек, вошли Карен Уинн и Сьюзан Малдерик. Обе женщины вечер и ночь четверга, 1 сентября, провели на вертолетной площадке вместе с примерно пятьюдесятью другими членами медперсонала и их родственниками, среди которых была и пожилая мать Сьюзан Малдерик, по-прежнему в домашнем платье. После наступления темноты вертолеты перестали прибывать, но люди не решились вернуться в больницу, опасаясь, что в нее проникли мародеры. Сотрудники, у которых было оружие, блокировали лестницы. Когда под одним из окон больницы появилась группа людей, среди которых были испуганные дети, вооруженные медработники пригрозили открыть огонь по «мародерам», если те попытаются подойти ближе.

На следующее утро Карен Уинн вылетела на вертолете в аэропорт Нового Орлеана. Она очень рассердилась и расстроилась, увидев там Родни Скотта, который одиноко сидел в инвалидном кресле в главном зале аэропорта и дрожал от холода в тонком халате. Многих из последней партии пациентов, покинувших Мемориал накануне вечером, не стали увозить далеко. Однако получивший травму медбрат реанимационного отделения был отправлен в Батон-Руж – по настоянию доктора Роя Кулотты и еще одного врача. Этот второй врач держал наготове нож пилота Береговой охраны, чтобы, если потребуется, сделать медбрату разрез для введения дыхательной трубки. К счастью, необходимости в этом не возникло, а рентгеновское исследование впоследствии показало, что все ребра у медбрата целы и он получил лишь обширную гематому в области грудной клетки и вокруг селезенки. Он провел в больнице трое суток, восстанавливаясь после обезвоживания, возникшего у него, когда он несколько дней по жаре переносил пациентов.

Конечным пунктом бегства из Мемориала для Сьюзан Малдерик стал штат Делавэр. До этого ей пришлось сутки провести в переполненном пункте сбора в новоорлеанском аэропорту Лейкфронт. Сьюзан и ее измученных коллег попросили позаботиться о других находившихся там людях. В конце концов посочувствовавший медикам чиновник провел их в самолет без очереди. Они же, идя за ним, всерьез опасались за свою жизнь: им казалось, что толпа отчаявшихся беженцев вот-вот набросится на них. В отличие от Малдерик, как она позже узнала, несколько членов руководства Мемориала были вертолетом доставлены в расположенную неподалеку больницу, входящую в сеть лечебных учреждений «Тенет», где им дали горячую еду и предоставили место, где они смогли принять душ, побриться и переодеться. После этого их перевезли в Геттисберг, штат Миссисипи, а затем на частном самолете доставили туда, куда они хотели. Финансовый директор Мемориала Кертис Дош, один из тех, кому выпала эта счастливая участь, узнал о такой возможности от одного из руководителей «Тенет» Боба Смита по телефону в четверг. Жена Доша перед этим целую неделю звонила главному операционному директору корпорации, давнему другу мужа, и без конца спрашивала, когда Доша вывезут из Мемориала, причем настаивала, чтобы его эвакуировали только по воздуху. «Вы не можете запихнуть моего мужа в автобус со всеми этими людьми» – так Дош передал слова своей супруги, когда впоследствии рассказывал обо всем, что произошло.

Вообще-то автобусы, арендованные «Тенет», были не так уж и плохи, а вариант эвакуации с их помощью казался далеко не худшим. Автобусы перевозили людей в Даллас, где корпорация заранее оплатила номера в отеле «Анатоль». Тем, кого в них разместили, бесплатно предоставили полный набор средств гигиены и талоны на питание. Им также помогли воссоединиться с близкими. Тех, кому посчастливилось эвакуироваться на вертолетах – сотрудников Мемориала и членов семей медработников и пациентов, а также некоторых служащих корпорации «Лайфкэр», – доставили еще в одну из расположенных сравнительно недалеко больниц «Тенет», где они смогли поесть и помыться.

Малдерик несколько раз звонила по номерам родственников трех из умерших пациентов, но всякий раз слышала сообщение о проблемах со связью и предложение оставить информацию на голосовой почте или на автоответчике. Через несколько часов ей все же удалось дозвониться до сына и невестки одной из пожилых пациенток «Лайфкэр». Малдерик попыталась описать всю сложность ситуации, в которой оказались врачи и пациенты Мемориала и которая во многом ухудшила состояние женщины и спровоцировала ее смерть. Она рассказала об отсутствии водопроводной воды – и о затопленном подвале больницы, об отсутствии электричества и неработающих кондиционерах. За пациенткой ухаживали и врачи, и медсестры, заверила она, но она находилась в очень тяжелом состоянии и в конце концов умерла.

В следующий понедельник, 19 сентября, Малдерик позвонила доктор Анна Поу. Она прочла в газетах, что власти штата начали расследование обстоятельств смерти пациентов в Мемориальном медицинском центре. Репортеры Си-эн-эн связались с ней по телефону и сообщили, что готовят репортаж о том, что пациентов больницы, возможно, подвергли процедуре эвтаназии. Они попросили Поу изложить ее версию событий. Анна Поу не знала, что ей делать в этой ситуации, и попросила Малдерик о помощи. Малдерик сказала, что ей лучше сидеть тихо и что кто-нибудь из «Тенет» с ней обязательно свяжется.

* * *

Анна Поу поднялась на борт вертолета, опустившегося на посадочную площадку Мемориала, около шести вечера в четверг, через несколько часов после того, как из больницы были эвакуированы последние пациенты. Посмотрев вниз, она не узнала знакомые улицы, теперь находившиеся под водой. Ей стало очень жалко город. Дом самой Анны Поу в Новом Орлеане стоял на возвышенности и потому не пострадал от наводнения. Менее чем через неделю после того, как Поу покинула Мемориал, который все еще был закрыт, а все выжившие пациенты находились в других лечебных учреждениях, она вышла на работу в больницу Университета штата Луизиана в Батон-Руж.

Поскольку в Мемориале умерло слишком много пациентов, а сотрудники больницы были крайне расстроены тем, что больным осознанно сделали смертельные инъекции, слухи о произошедшем быстро дошли до журналистов. Когда Анне Поу позвонили из Си-эн-эн и других средств массовой информации, она первым делом связалась с коллегами из Мемориала. В частности, она позвонила Эвину Куку, пульмонологу, – именно его Сьюзан Малдерик попросила дать Анне Поу совет, какие препараты вводить самым тяжелым больным. Теперь, когда все закончилось, он находился в Хьюстоне. Поу рассказала ему, что власти штата Луизиана пытаются разобраться в случившемся, и поинтересовалась, выходил ли кто-нибудь на него в связи с этим. Оказалось, что ему тоже звонили журналисты: с Куком выразили желание пообщаться все те же репортеры из Си-эн-эн. Но ему это было совершенно не нужно. Он хотел остаться неизвестным широкой публике. В конце концов, желающих высказать свое мнение по проблемам медицинской этики и, в частности, о том, как помочь людям умереть, было сколько угодно. «Анна, – сказал Эвин Кук, – не общайтесь с журналистами. Ничего им не говорите». Он пояснил, что репортеры в погоне за сенсацией могут извратить ее слова и истолковать их как угодно. «Спрячьтесь», – посоветовал ей Кук.

Поу также позвонила Джону Уолшу, главе хирургического отделения Мемориала. Это был хороший специалист, добрый и приветливый человек. За год работы в больнице Анна довольно хорошо узнала Джона, разговаривая с ним в перерывах между операциями. Днем в четверг, 1 сентября, она остановилась поговорить с Уолшем о том, что произошло на седьмом этаже, где она сделала нескольким пациентам инъекции, после которых они умерли. Теперь, беседуя с Анной по телефону, Уолш настоятельно посоветовал ей найти себе адвоката, показать, что она готова к сотрудничеству, и связаться с главным администратором Мемориала Рене Гу. Анна оставила сообщения на мобильных телефонах Гу и его матери. Так и не сумев дозвониться до главного администратора, она набрала номер Малдерик и попросила ее о помощи.

Стивен Кампанини, директор по связям со СМИ корпорации «Тенет», сам позвонил Анне Поу на сотовый. Он поинтересовался, нет ли где-нибудь поблизости от нее стационарного телефона. Она решила, что Стивена не устраивает качество связи. Когда он снова связался с Поу, вместе с ним на линии была помощник начальника юридического управления «Тенет» Одри Эндрюс.

Поу проговорила с ними больше часа. В ходе беседы Эндрюс объяснила, что работает только с корпорациями, а не с индивидуальными клиентами. Она посоветовала Поу обратиться к ее личному адвокату или нанять кого-нибудь. Кампанини предложил ей составить заявление для прессы. На следующий день Поу снова позвонила ему, прося высказать свое мнение насчет текста. Кампанини перезвонил ей через час – снова вместе с Эндрюс. Они фактически посоветовали Поу не отправлять журналистам составленное ею заявление. Эндрюс снова начала задавать Анне Поу вопросы, но та сказала, что, прежде чем отвечать, найдет себе адвоката.

Ричард Т. Симмонс-младший, адвокат по уголовным и гражданским делам, специализировался на защите интересов белых воротничков. Офис юридической фирмы «Хэйли, Макнамара, Холл, Ларман и Папэйл», в которой он работал, располагался в богатом пригороде Нового Орлеана. В прошлом он был помощником прокурора Нового Орлеана, а во время и после войны во Вьетнаме – сотрудником военно-юридической службы армии США. У Симмонса были хорошие связи. В свое время он представлял интересы лейтенанта Келли в деле о бойне во вьетнамской деревне Милай, а также успешно защищал бизнес-партнера одного из самых коррумпированных губернаторов штата Луизиана современной эпохи – Эдвина Эдвардса, которого обвиняли в вымогательстве. В сентябре 2005 года Симмонcу должно было исполниться шестьдесят лет. Он зачесывал несколько длинных, черных как смоль прядей таким образом, чтобы скрыть лысину. Поу наняла его по совету своего работодателя, организации «Сеть медучреждений Университета штата Луизиана», которая до этого пользовалась услугами Симмонса по другому делу. Организация согласилась платить Симмонсу за защиту Поу по прежней ставке – 275 долларов в час.

Едва ли не первое, что сделал Симмонс, – это связался с одним из адвокатов «Тенет» и стал настаивать на том, что все, что Поу сказала Эндрюс и Кампанини, должно рассматриваться как конфиденциальная информация – как если бы Эндрюс была личным адвокатом Поу, а не корпорации «Тенет», и содержание их разговора должно храниться в тайне, поскольку на него распространяется закон об отношениях между адвокатом и его подзащитным. Симмонс хотел, чтобы никто не мог узнать, о чем рассказала Анна Поу. Он не собирался допускать больше никаких бесед с кем бы то ни было, кроме него, и, разумеется, несанкционированных контактов со СМИ. Предполагалось, что даже муж Анны Поу будет в определенной степени оставаться в неведении.

Защита Поу, с точки зрения Симмонса, должна была состоять в сборе фактов, выстраивании их определенным образом и сохранении в тайне – до того момента, когда они будут преданы гласности. Симмонс начал выстраивать то, что он сам в разговоре с Поу потом назовет «лагерем обороны», и Поу должна была в нем укрыться. Разграничительная линия была проведена. Те, кто хотел узнать и рассказать правду, находились с другой стороны.

* * *

В тот самый день, когда Поу позвонила Малдерик, помощник прокурора Артур «Крутой» Шафер и специальный агент Вирджиния Райдер начали опрос первого из четырех свидетелей, работавших в «Лайфкэр», в связи с их утверждениями о подозрительных смертях на седьмом этаже Мемориала. Юрист «Лайфкэр» назначил время опроса, исходя из их пожеланий. К Шаферу и Райдер присоединился друг Вирджинии по полицейской академии, Арти Делановиль, федеральный следователь Министерства здравоохранения и социальных служб, который раньше тоже работал в отделе по борьбе с мошенничеством в сфере «Медикейд». Там он часто раскручивал дела вместе с Райдер. Прокурор штата Луизиана начал одновременное расследование смертей в больнице и доме престарелых, подозревая, что в обоих случаях были совершены преступления, нарушены федеральные законы в сфере здравоохранения.

Первым свидетелем была беременная на большом сроке заместитель администратора отделения «Лайфкэр» в Мемориале Диана Робишо. Ее опрос проходил по телефону, рядом с Робишо находились два юриста корпорации «Лайфкэр». Женщина рассказала, что происходило во время урагана, упомянув, что к среде из-за страшной жары ужасный запах из морга, где не работала холодильная установка, с восьмого этажа через лестничные пролеты распространился по всему зданию. Поведала она и о том, как персонал по ночам не смыкая глаз обтирал пациентов спиртом и ставил больным гравитационные капельницы (обычно в больницах это не практиковалось). Все это, объяснила Робишо, делалось для того, чтобы хоть немного облегчить состояние пациентов и сохранить им жизнь. Потом она рассказала об инциденте, в связи с которым ее опрашивали. Это произошло утром в четверг, 1 сентября. Робишо спустилась вниз с двумя коллегами, чтобы поговорить со Сьюзан Малдерик. Та, вспомнила Робишо, сказала им, что «план состоит в том, чтобы не оставить в больнице ни одного живого пациента».

Робишо нашла Анну Поу на седьмом этаже, когда вернулась в отделение «Лайфкэр». «Мы спросили: «Вы доктор Поу?» – рассказывала Робишо. – И она ответила: «Да, я доктор Поу». Тогда я сказала, что мисс Сьюзан велела нам с ней поговорить». Затем Робишо, по ее словам, представилась, а Поу сказала, что уже говорила с главной медсестрой отделения «Лайфкэр» и вызвала нескольких других сестер, чтобы побеседовать с ними. «Я изо все сил стараюсь вспомнить как можно точнее, что именно и какими конкретно словами она мне это сказала, – говорила Диана Робишо. – Ну, понимаете, в общем, она сказала как-то так: мы все здесь блокированы, и эти пациенты, они, ну, словом, они не выживут. Что-то в этом роде». Затем Робишо сообщила, что Поу попросила ее сделать выбор: «Вам нужно принять решение: хотите вы, чтобы ваши сотрудники оставались на этаже, или нет». «И знаете, – продолжала Робишо, – тысячи мыслей роились у меня в голове в тот момент, и, наверное, я не вполне отдавала себе отчет в том, что происходит. Но я помню, как я сказала: «Нет, конечно нет, я совсем не хочу, чтобы наши люди остались в отделении». Правда, Анна Поу высказалась несколько более конкретно, общаясь с Терезой, когда говорила с ней об этом».

«Позвольте мне спросить вас, – перебил Робишо Делановиль. – Что именно сообщила Тереза о том, что ей сказала доктор Поу?»

«Она сказала, что, э-э… доктор Поу сказала, что… в общем, она сказала: «Эти пациенты не выживут». Да, знаете, «эти пациенты не выживут», что-то в таком роде. А, да, и еще: «Принято решение сделать этим пациентам смертельные инъекции».

История получалась страшная, но при этом довольно запутанная. Сама Робишо не слышала, как Поу говорила, что собирается ввести пациентам «смертельные дозы» препаратов. Она сообщила об этом следователям со слов своей коллеги, Терезы Мендес, одной из наиболее опытных медсестер «Лайфкэр». Нельзя было исключать, что слова Поу неправильно расслышали, исказили, а ее намерения были неверно истолкованы. (Впоследствии адвокат Анны Поу настаивал на том, что она вообще не произносила этих слов.)

Опрос продолжался. Робишо заявила, что рассказала Поу о шестидесятиоднолетнем Эмметте Эверетте, который был в сознании и отдавал себе отчет в том, что происходило вокруг, но весил 380 фунтов и был парализован. Поу, по словам Робишо, ответила, что ей ничего не известно о том, что кто-то из пациентов «отдает себе отчет в происходящем», то есть находится в сознании. Потом к Поу на седьмом этаже присоединились две медсестры. Робишо не знала их имен. Собравшиеся принялись обсуждать сложившуюся ситуацию.

«Мы много раз проговаривали все возможные сценарии, – продолжала Робишо. – То есть можно ли его эвакуировать, другими словами, смогут ли сотрудники и волонтеры чисто физически спустить его вниз по лестнице, протащить сквозь дыру в стене и доставить на вертолетную площадку. В общем, они сказали, что не думают, что это возможно. А потом Поу сказала: «Может, кто-то из вашего персонала, кто-то, кого пациент знает и чье появление не вызовет у него тревоги, добровольно подойдет к нему и… и введет ему снотворное». Тогда мы сказали: «Знаете, у нас здесь есть один очень сильный, решительный медбрат, его зовут Андре». Мы уже совсем решили было привлечь к этому Андре, но тут я вдруг представила, как мы объясняем ему все это, как он слушает нас, и, сама не знаю почему, сказала: «Нет, Андре не станет это делать».

Робишо рассказала, что после этого она вместе со своими сотрудниками покинула седьмой этаж. Еще Робишо вспомнила, что перед тем, как спуститься вниз, Поу снова подошла к ней, чтобы поговорить: «И она сказала мне: мол, знаете, я не хочу, чтобы кто-то взваливал на себя такую ответственность, тем более что, собственно, компания «Лайфкэр» здесь ни при чем… Да, а потом еще сказала: «Я беру на себя всю ответственность за это и не хочу, чтобы кто-то беспокоился насчет своей лицензии». Ну, или что-то в этом роде».

После того как в четверг днем ее эвакуировали по воздуху в другое лечебное учреждение «Лайфкэр», Робишо и еще несколько ее коллег на арендованном их компанией автобусе отправились в Батон-Руж. Затем старший вице-президент «Лайфкэр» Робби Дюбуа помогла им организовать перелет в Шривпорт.

Робишо остановилась переночевать в доме Дюбуа. На следующее утро, сидя на кухне, обе женщины плакали, когда Диана Робишо рассказывала о случившемся. Так руководство корпорации «Лайфкэр» узнало о том, что на самом деле творилось в Мемориале, в том числе на арендованном корпорацией седьмом этаже. Потом Робишо и других сотрудников «Лайфкэр» перебросили в штаб-квартиру корпорации в Плейно, штат Техас, где они все выходные получали психологическую помощь и поддержку специалистов.

После Дня труда юристы «Лайфкэр» обсудили сложившуюся ситуацию и пришли к выводу: будет правильнее всего, если представители корпорации сами сообщат правительственным чиновникам о событиях, которые могли быть связаны с серьезными нарушениями закона, в том числе предусматривающими уголовное наказание, и предложат властям безоговорочное сотрудничество в расследовании. Адвокаты «Лайфкэр» сочли, что, если представители корпорации как можно быстрее войдут в контакт с представителями власти и расскажут все, что им известно, это будет наилучшей страховкой от предъявления ей обвинений по уголовным статьям.

Адвокаты корпорации опросили Робишо и других свидетелей и заверили их, что у них нет никаких оснований опасаться уголовного преследования. Юристы посоветовали сотрудникам «Лайфкэр» быть откровенными, беседуя с должностными лицами из правоохранительных и контролирующих органов. В то же время они порекомендовали им не говорить ничего такого, о чем их не будут спрашивать.

Находясь в Плейно, Робишо стала свидетелем звонка патологоанатома Мемориала доктора Джона Скиннера. Он сообщил имена пациентов, которых внес в список умерших, прежде чем покинуть больницу. Собственно, Скиннер звонил, чтобы выяснить, есть ли среди них пациенты «Лайфкэр». Список, составленный Скиннером, включал всех девятерых больных «Лайфкэр», которые до последнего момента находились на седьмом этаже, а также еще несколько человек, о смерти которых персонал «Лайфкэр» ничего не знал. На звонок Джона Скиннера ответила одна из коллег Робишо. Чуть позже Диана Робишо передала ей записку с вопросом для Скиннера. Она хотела знать, известны ли ему причины смерти пациентов и была ли она естественной – или же ее вызвало некое постороннее вмешательство. Скиннер ответил, что ему ничего не известно.

Те, кто опрашивал Робишо, скептически отнеслись к версии, согласно которой в Мемориале были допущены какие-то противозаконные действия. По их мнению, все произошедшее могло быть просто результатом недоразумения. Три дня спустя те же трое следователей поговорили по телефону с одной из самых опытных медсестер «Лайфкэр» Терезой Мендес. Им удалось дозвониться ей на сотовый. Мендес разговаривала с ними, находясь в своем доме, откуда все были эвакуированы. Она забралась через окно в одно из подсобных помещений и лишь с большим трудом сумела проникнуть в комнаты. Покинув отель, где ее разместили после эвакуации, Мендес провела за рулем восемь часов – и все это только ради того, чтобы, уже подъезжая к Новому Орлеану, узнать, что мэр передумал и жители ее района еще не получили разрешения вернуться домой. Между тем над Мексиканским заливом начал формироваться еще один ураган пятой категории – «Рита». Все говорило о том, что он станет самым сильным из когда-либо зарегистрированных. Ураган грозил снова обрушиться на Луизиану, и Мендес, напуганная истерическими телерепортажами, всерьез тревожилась, как бы ее не заставили снова эвакуироваться.

Чтобы не отнимать у Мендес слишком много времени, ее попросили начать свой рассказ с утра четверга 1 сентября, последнего дня ее нахождения в больнице. Мендес сообщила, что накануне всю ночь не смыкая глаз работала на первом этаже. После того как рассвело, она услышала шум вертолетов. «Они прибывают один за другим, – сказал кто-то. – Их в небе целые тучи». Это заставило Терезу Мендес вспомнить об эвакуации людей с помощью вертолетов с крыши посольства США после того, как в 1975 году войска Северного Вьетнама захватили Сайгон. Мендес рассказала, что вернулась на седьмой этаж примерно в восемь или девять часов утра и прошлась по коридору отделения «Лайфкэр», ощущая сильный запах выхлопных газов от работавших на дизельном топливе вертолетных двигателей – они легко попадали в помещение через разбитые окна. Пациенты, которых она увидела в коридоре, выглядели плохо. Некоторые из них были без сознания. У нескольких на губах выступила пена. Они дышали прерывисто и с большим трудом, что часто говорит о приближении смерти. Однако, хотя в среду в «Лайфкэр» скончались два пациента, остальные, вопреки прогнозам врача, осмотревшего их в ночь со среды на четверг и ожидавшего, что у них разовьются инфекционные заболевания, дожили до утра четверга. При этом лишь некоторым из них были введены небольшие дозы морфия и ативана, чтобы немного облегчить их состояние.

Мендес вспомнила, что услышала, как ее громко позвали коллеги. «Я встала и пошла по коридору, – сказала она. – И увидела, как навстречу мне, в сторону северной части здания, идет доктор Поу». Мендес и Поу расположились в подсобном помещении, где было открыто окно. «Она сказала, что пациенты, которых я только что видела на этаже, м-м, скорее всего, не выживут – да что там, просто не выживут, и все. А я, после всего того, что только что увидела, сказала: «Думаю, вы правы». По словам Мендес, она была удивлена тем, что ее медперсоналу удавалось до сих пор поддерживать жизнь самых тяжелых больных, которых планировалось эвакуировать последними.

Мендес замолчала. Специальный агент Министерства здравоохранения Делановиль спросил, что было дальше. «Знаете, те пациенты, которых я видела… я смотрела на них и думала, как долго все это еще будет продолжаться. Это было так ужасно. И… весь этот гул вертолетов, стрельба где-то на улице, звон бьющихся стекол, крики людей… это был настоящий хаос».

Мендес снова умолкла. Пауза оказалась долгой. Наконец Делановиль поинтересовался: «А что еще сказала Поу, кроме того, что тяжелые пациенты, скорее всего, не выживут?»

«Что принято решение ввести им смертельные дозы».

«Чего именно?» – спросил Делановиль.

Мендес, по ее словам, задала Поу тот же вопрос. «Она перечислила названия нескольких препаратов. Я попросила повторить, и она это сделала». Но точно вспомнить, какие именно лекарства назвала Анна Поу, Мендес не смогла. «Одним из них был морфий. И еще ативан… кажется. Не знаю, не уверена».

Мендес спросила Поу, распространяется ли принятое решение только на пациентов «Лайфкэр». «Ну, просто я подумала: с какой стати они будут делать это с нашими больными?» Поу ответила отрицательно. Она также сказала, что медработники из другого крыла Мемориала придут и помогут, поэтому сотрудникам «Лайфкэр» пора собирать свои вещи и уезжать. Мендес, обливаясь слезами, пошла звать коллег. Медсестрам, после того как они вложили столько сил в то, чтобы их пациенты выжили и все же были эвакуированы, лучше было не видеть того, что произойдет. Мендес понимала, что, если все случится у них на глазах, они никогда не смогут от этого оправиться.

Слово «смертельная» произвело на Мендес тяжелое впечатление. Ей стало казаться, что все не так, как должно быть, но она словно оцепенела. Следователи не стали давить на Терезу Мендес и пытаться заставить ее объяснить, почему она, умная женщина, квалифицированный медработник, не бросила вызов Поу и не выступила против ее позиции. Ведь профессиональный и человеческий долг обязывал медсестер не выполнять указания врачей, если они считали их неправильными. Сама Мендес объяснила, что у нее возникло ощущение, будто она не контролирует происходящее, и это повлияло на ее действия и поведение.

«Понимаете, у меня сложилось впечатление, что она получила указания откуда-то сверху, от людей, обладающих большими полномочиями, и что она действовала в соответствии с законом о военном положении. Понимаете?» Поу рассказала Мендес, что врачам нелегко было принять решение о введении пациентам больших доз особых препаратов. «То есть я вот что хочу сказать, – говорила Мендес. – Я слышала, что в городе действует военное положение и всем командуют именно военные, поэтому вертолеты теперь прибывали в больницу один за другим и сотни людей уже вывезли и продолжали вывозить».

Вообще-то Мендес однажды видела нечто подобное по телевизору, и у нее даже было для этого подходящее слово – «бегство». Но, конечно, можно было назвать это, скажем, отходом перед лицом превосходящих сил противника. Правда, получалось, что при этом приходится бросать все, в том числе, возможно, тех, кому просто меньше повезло. Сайгон – вот что напомнило это Мендес. Видимо, неслучайно кадры, которые она когда-то видела на телеэкране, всплыли в ее памяти.

Следователям показалось, что рассказ Терезы Мендес в целом, по крайней мере в самых важных деталях, совпадал с показаниями Робишо. И это говорило о многом. Небольшие несоответствия как раз указывали на достоверность всего, что сообщили и та, и другая. Если бы женщины сфабриковали свои истории, они скорее как раз совпали бы в мелких деталях. Удивительно было то, что этот план начали осуществлять не тогда, когда медики в отчаянии ждали, когда же пациентов и их самих наконец эвакуируют, а в тот момент, когда эвакуация уже шла полным ходом.

Через несколько дней после опроса Мендес на Луизиану обрушилось новое несчастье. 24 сентября над западной частью штата и территорией Техаса пронесся ураган «Рита». На этот раз еще до начала стихийного бедствия была проведена массовая эвакуация населения. На дорогах в районах, которые должны были оказаться в зоне урагана, возникли огромные пробки. Заказной автобус, который использовался без лицензии и за рулем которого сидел водитель-мексиканец без документов, вывозил людей из «Брайтон гарденс оф Беллэйр», дома престарелых неподалеку от Хьюстона, в другое похожее заведение в Далласе. По дороге он загорелся. Кислородные баллоны, которые погрузили в багажный отсек, взорвались. Двадцать три из тридцати восьми пожилых пациентов, находившихся в салоне автобуса, погибли в огне. В конечном итоге ураган обошел Хьюстон и его окрестности стороной.

«Ну, что я вам говорил?» – написал Джеймс А. Кобб-младший, адвокат владельцев дома престарелых «Санта-Рита», в электронном письме продюсерам одного из местных телешоу. За несколько дней до этого он выступал в этом телешоу, отстаивая право своих клиентов не эвакуировать заведение накануне урагана «Катрина», притом что три таких же пансионата в приходе Сент-Бернард сделали это. Случай со сгоревшим в Техасе автобусом позволил представить неверное и опасное решение клиентов Кобба как несколько более разумное, чем оно было на самом деле. Владельцы «Санта-Рита», Сэл и Мейбл Мангано, а также члены их семьи, вопреки распространенному мнению, остались в доме престарелых и пытались сделать все возможное для того, чтобы обезопасить или спасти его обитателей.

Еще до запланированной встречи супругов Мангано со следователями по делам о злоупотреблениях в сфере медицины генеральный прокурор штата выписал ордер на арест семейной пары по обвинению в причинении смерти по неосторожности – за отказ эвакуировать пациентов в связи с приближением урагана «Катрина». Обвинение включало тридцать четыре пункта. Сэл и Мейбл Мангано сдались властям. Главный прокурор Фоти привлек к этой истории СМИ. Кобб нанес ответный удар, подвергнув Фоти жесткой критике и обвинив его в том, что он действует, не получив всю информацию по делу. Своих клиентов Кобб назвал героями.

Адвокат упирал на то, что перевозить обитателей дома престарелых накануне урагана было рискованно. Следователи стали анализировать случаи гибели людей незадолго до урагана, так или иначе связанные с перевозками и дорожно-транспортными происшествиями, о которых общественность быстро забыла. Например, в одном из репортажей местного радио упоминался – без указания названия или места расположения – дом престарелых «Фернкрест мэнор». В репортаже сообщалось о смерти трех его пациентов во время эвакуации в Батон-Руж перед ураганом «Катрина». Все трое, судя по всему, умерли в результате осложнений, возникших в дороге из-за жары. В автобусах, на которых перевозили обитателей «Фернкрест мэнор», не было кондиционеров и питьевой воды, а в некоторых случаях отсутствовали и медсестры, которые должны были сопровождать больных. Посадка в автобусы продолжалась четыре часа, еще шесть заняла поездка по забитому машинами шоссе из Нового Орлеана до Батон-Руж. Многих выживших по прибытии пришлось лечить от обезвоживания.

Мэр Нового Орлеана Нэджин отдал распоряжение об эвакуации домов престарелых, потому что они располагались преимущественно в одноэтажных зданиях с весьма ненадежными системами электроснабжения. Но власти не смогли настоять на выполнении этого распоряжения. Многие дома престарелых были попросту не готовы к вывозу пациентов и к тому же не получили необходимой помощи, притом что зачастую нуждались в ней. О распоряжении мэра стало известно менее чем за сутки до предполагаемого удара стихии. Поэтому примерно две трети домов престарелых и пансионатов для пожилых людей не стали эвакуировать своих подопечных. В результате в «Шато ливинг сентер», куда некая туристическая компания незадолго до урагана отказалась отправлять автобусы, несмотря на заключенный контракт, тринадцать человек умерли из-за жары, после того как из-за прекращения подачи электричества перестали работать кондиционеры.

Другой чудовищный случай произошел в доме престарелых «Лафон», находившемся под управлением «Сестер святого семейства» – объединения новоорлеанских монахинь афроамериканского происхождения. Здание в результате наводнения было затоплено, тринадцать обитателей дома престарелых погибли. До урагана «Катрина» были эвакуированы все, кто входил в объединение или имел к нему хоть какое-то отношение, включая пациентов. Однако те из больных и медперсонала, кто не был участниками объединения, остались в здании.

Комнаты, в которых жили пациенты дома престарелых, располагались на первом этаже, но их обитатели не утонули. Самоотверженные сотрудники перенесли всех, кто не мог передвигаться самостоятельно, на второй этаж, до которого вода не дошла. Но в итоге несчастные умерли на глазах своих спасителей от жары – и это притом, что вода вскоре отступила. Несколько автомобилей экстренных служб, несмотря на мольбы вышедшего на дорогу обслуживающего персонала, проехали мимо. В конце концов администратор дома престарелых, надев монашеское платье, сама вышла просить о помощи. Но спасение пришло слишком поздно.

* * *

Через неделю после удара урагана «Рита» специальный агент Вирджиния Райдер опросила другого свидетеля событий, происходивших в Мемориале во время и после урагана «Катрина», – заведующую физиотерапевтическим отделением «Лайфкэр» Кристи Джонсон. Она контролировала проведение реабилитационных процедур. Хотя Райдер больше любила копаться в базах данных и анализировать цифры, чем задавать вопросы людям, ей частенько приходилось работать со свидетелями. Вот и теперь ее коллеги куда-то уехали на целый день. Так что Вирджинии ничего не оставалось, кроме как поговорить с тридцатиоднолетней женщиной-физиотерапевтом один на один.

Поначалу Райдер показалось, что у Джонсон отличная память на детали. Она подробно рассказала, как сотрудники «Лайфкэр» в среду ночью старались не допустить обезвоживания пациентов и хоть немного облегчить страдания, которые доставляла им жара, и тем самым увеличить их шансы на спасение. Джонсон, в частности, упомянула о том, как медсестры использовали для этого порванные на части простыни – намочив их минеральной водой «Кентвуд», они обтирали ими тела больных или просто накрывали их мокрой тканью. Затем Джонсон сообщила о том, что слышала, как на совещании в четверг утром Сьюзан Малдерик сказала, что, по ее мнению, пациенты «Лайфкэр» не выживут. После совещания Джонсон вместе с Дианой Робишо и фармацевтом «Лайфкэр» Стивеном Харрисом подошла к Малдерик, чтобы узнать, каков план действий. На это, по словам Джонсон, Малдерик ответила: «Вам надо побеседовать с доктором Поу». Джонсон, впрочем, припомнила, что, помимо этого, Сьюзан Малдерик сказала: «План состоит в том, чтобы не оставить в больнице ни одного живого пациента». Эту же фразу запомнила и Робишо.

Джонсон описала хаос, который воцарился на первом этаже, когда прибыли спасатели и начали приглашать в лодки женщин и детей. Она также рассказала о том, как побежала наверх, на этаж «Лайфкэр», и отправила обливавшуюся слезами дочь Уильды Макманус, Анджелу, на первый этаж, чтобы та эвакуировалась на лодке с пандуса приемного отделения. Потом Джонсон услышала, как Сьюзан Малдерик звала ее в толпе.

«Она выкрикивала мое имя: «Лайфкэр», Кристи Джонсон!» Помню, я откликнулась: «Я здесь!» В это время я находилась в самом конце коридора. Малдерик вцепилась в меня со словами: «Поторопитесь, нам пора». Мы вместе бросились вверх по лестнице. Я спросила: «Что случилось? Что вообще происходит?» Тут-то она и сказала мне, что… м-м… нашим пациентам собираются ввести смертельную дозу препаратов. Я не поняла, остановилась и переспросила: «Что?!» А за день до этого я слышала, как какой-то врач говорил Терезе, что в городе действует военное положение. Помню, я подумала: надо же, поверить не могу, что дело дошло до такого приказа. Ну, чтобы нашим пациентам сделали смертельные инъекции».

Слышала Джонсон и короткую дискуссию между Поу и Робишо по поводу эвакуации Эмметта Эверетта. «Поу говорила: это невозможно, он не пролезет в дыру в стене». Этот пациент после триажа был отнесен к третьей категории. Я знала, что он очень плох, что у него паралич то ли нижних конечностей, то ли всего тела. Но понимаете, он мог говорить, и вообще… Короче говоря, Поу настаивала на том, чтобы ему сделали укол, а Диана сказала ей, что…»

Тут Райдер прервала Джонсон: речь шла о принципиально важном моменте. «Итак, вы хотите сказать, что слышали – своими ушами слышали, – как доктор Поу попросила, чтобы кто-нибудь сделал этому пациенту инъекцию?» Джонсон призналась, что не может с уверенностью сказать, действительно ли она слышала, как это сказала Поу, или же эту деталь ей сообщили коллеги, которые вместе с ней стояли в очереди на эвакуацию. Но она тут же добавила, что точно слышала, как Поу сказала Робишо: «Вы все должны срочно эвакуироваться. Теперь за пациентов отвечаем мы».

По словам Джонсон, после этого она видела Поу идущей по коридору в обществе двух медсестер, лица которых были ей знакомы: как-никак она проработала на территории Мемориала семь лет. При этом было заметно, что Поу нервничает.

Агент Райдер перечислила имена всех двадцати трех умерших пациентов «Лайфкэр», и Джонсон смогла сказать ей, были ли они еще живы и где именно находились – на первом, втором или седьмом этаже – в тот момент, когда она видела их в последний раз.

На следующий день после опроса Джонсон Шафер, Райдер и их коллеги побеседовали с фармацевтом «Лайфкэр» Стивеном Харрисом. Он сообщил то же, что и Джонсон, – например, что тоже слышал, как Малдерик на совещании в четверг утром заявила, что пациенты «Лайфкэр» вряд ли доживут до эвакуации. Харрис также упомянул, что после совещания он вместе с Робишо и Джонсон подошел к Малдерик, чтобы узнать, что будет дальше. Малдерик, по его словам, порекомендовала всем троим переговорить с Поу. После этого, рассказал Харрис, он и Робишо нашли Поу на седьмом этаже, и та сообщила им, что пациентам будет введена «смертельная доза» лекарственных препаратов. Робишо обратила внимание Поу на то, что Эмметт Эверетт находится в сознании и отдает себе отчет в происходящем. Поу в ответ приказала кому-то из медсестер подойти к пациенту и попытаться поговорить с ним, а затем, если будет ясно, что он не реагирует на внешние раздражители, усыпить его. Однако медсестра, которой были адресованы эти слова, отказалась выполнить указание Поу.

Робишо во время беседы сказала, что не помнит точно, слышала ли она слова о «смертельной дозе» именно от Поу. Версия Харриса несколько отличалась от ее показаний. По его словам, когда он поинтересовался у Поу, какие именно препараты она собирается вводить больным, та показала ему большую упаковку, в который были полные флаконы с морфием, а также несколько пустых. Поу заказала у Харриса шприцы и флаконы со стерильным физраствором, который в больнице часто использовали для введения пациентам лекарств через капельницу. Харрис выполнил ее заказ.

Поу и сопровождавшие ее две медсестры приготовились набрать морфий в шприцы. Имена медсестер были Харрису неизвестны, но он полагал, что при необходимости сможет их опознать. Потом он видел, как все трое входили в палаты, где еще оставались пациенты, а после этого – как Поу и те же две медсестры направлялись к лестнице, неся с собой полупрозрачный мешок для мусора, или несколько таких мешков. Они сказали, что вернутся. Затем Джонсон сообщила Харрису, что они просили осмотреть пациентов и накрыть простынями тех, кто умер.

Харрис спустился вниз с кем-то из сотрудников администрации «Лайфкэр». Им не позволили пройти через ту часть второго этажа, где лежали пациенты. Харрис снова мельком увидел Поу и тех же двух медсестер в заблокированной зоне, когда ему наконец разрешили быстро пройти в гараж, чтобы передать успокоительные для какой-то медсестры из «Лайфкэр», которая якобы «начала паниковать».

Адвокат Харриса предположил, что его клиент, вероятно, сможет еще кое-что добавить к этой истории, но выразил желание перед этим встретиться с помощником прокурора Шафером. Они договорились о личной встрече, которая должна была состояться до конца недели.

Свидетели от «Лайфкэр», таким образом, подтвердили показания друг друга. Все они утверждали, что доктор Поу поднималась на седьмой этаж, чтобы подвергнуть эвтаназии девятерых пациентов. При этом двое свидетелей вспомнили, как Поу прямо говорила, что намерена сделать им «смертельные» инъекции. Пациенты в самом деле умерли. Но было ли это выполнением некоего плана? Кто еще и почему участвовал в этом помимо Поу? Кто те медсестры, имена которых неизвестны? Кроме того, Райдер и Шаферу нужно было удостовериться, что заявления свидетелей подтверждаются вещественными доказательствами. Райдер составила список нужных ей документов, в том числе тех, которые она уже запросила, но которые компания «Тенет» еще не предоставила: это были истории болезни всех умерших пациентов, планы эвакуации, жесткие диски компьютеров, имена и контакты работников больницы, документы на выдачу лекарств из больничной аптеки, а также кое-какие медицинские отходы, среди которых которых могли оказаться использованные флаконы, ампулы из-под препаратов и шприцы.

Необходимо было провести обыск в больнице. Учитывая, как нелюбезно следователей приняли в прошлый раз, было маловероятно, что администрация Мемориала добровольно даст согласие на подобное мероприятие. Чтобы получить ордер, Шаферу и Райдер нужно было убедить окружного судью в наличии веских оснований считать, что на территории больницы было совершено преступление. Шафер обсудил со своим начальством, о предъявлении каких обвинений могла идти речь. Райдер принялась рыться в законодательстве штата Луизиана, поскольку никогда не работала по делам об убийстве нескольких человек. Она подготовила официальное заявление, в котором были изложены основные события, описанные Робишо, Мендес, Джонсон и Харрисом, и представила его судье в качестве обоснования для запроса на обыск. Предполагалось, что искать будут предметы, «необходимые для доказательства совершения убийства второй степени». Согласно законодательству штата Луизиана, к убийствам второй степени относятся преступления, совершенные с очевидным намерением лишить жизни. Все, казалось, были согласны с тем, что, учитывая обстоятельства случившегося, а именно ураган «Катрина» и последующее наводнение, речь о требовании смертного приговора не шла, поэтому не было необходимости квалифицировать случившееся как убийство первой степени. К тому же впоследствии всегда можно было использовать менее серьезные обвинения в убийстве по неосторожности или в непредумышленном убийстве.

Судья подписал ордер на обыск. На следующий день, в субботу, 1 октября, в Мемориал приехали Райдер, Шафер и еще двадцать два специальных агента, в число которых вошли почти все оперативные сотрудники отдела по борьбе с мошенничеством в сфере «Медикейд», а также офиса главного инспектора Министерства здравоохранения и социальных служб. С ними были два эксперта-криминалиста из полиции штата Луизиана – они целый час ехали из Батон-Руж и прибыли в девять утра. Райдер участвовала в обысках примерно раз в месяц, но ей никогда не приходилось проводить их в составе такой большой команды.

Агенты предъявили свои значки, а Райдер вручила руководителю охранной службы копию ордера на обыск. Эксперты по инфекционным заболеваниям Центров по контролю и профилактике заболеваний сделали анализ воздуха и пришли к выводу, что агенты не подвергнутся опасности, если войдут внутрь.

Здания и сооружения больницы занимали целых два квартала. В них до сих пор не было электричества. Все говорило о том, что обыск будет непростым делом. Талию Райдер стягивал форменный ремень, к которому были прикреплены фонарик, рация, наручники, баллончик с перечным газом и пистолет с запасными обоймами. Это была ее обычная экипировка во время обысков. Некоторые из ее коллег были в синих перчатках и закрывающих нос и рот масках-респираторах, которые довольно сильно затрудняли дыхание. В таких масках нелегко было даже просто ходить, не говоря уже о том, чтобы подниматься по лестнице, особенно в жару. Поэтому Райдер и Шафер сняли их и просто повесили на шею. Райдер находилась не в лучшей физической форме и к тому же страдала гипертонией. По этой причине она уступила право проводить обыск на седьмом этаже другим. Шафер и остальные отправились туда большой группой, громко топая по лестнице тяжелыми ботинками. Каждому хотелось заняться конкретным делом. Что же касается Райдер, то у нее были несколько иные намерения.

Она обошла лабиринт комнат на нескольких этажах и в какой-то момент оказалась в помещении, где, по-видимому, располагалось детское отделение. Раскрашенные в яркие, веселые цвета стены были покрыты уродливыми пятнами черной плесени.

У охранников имелся особый ключ, который открывал практически все двери в здании. Но для проникновения в аптеки Мемориала и отделения «Лайфкэр» требовалось стенобитное орудие. Тем не менее агенты, проводившие обыск, сумели попасть и туда. Один из экспертов-криминалистов провел инвентаризацию запасов морфия. Другие агенты изъяли все документы, включая три рецепта на большие дозы морфия, датированные 1 сентября 2005 года и подписанные доктором Анной Поу.

Шафера больше всего поразил запах смерти, витавший во всех помещениях больницы. Раз ощутив, его уже невозможно было забыть.

В некоторых материалах, опубликованных в СМИ, говорилось, что в больнице во время стихийного бедствия закончились запасы продовольствия и воды. Однако Шафер с изумлением увидел возвышающиеся до потолка штабеля бутылок с минералкой. На кухне и в других помещениях Мемориала оказалось довольно много еды и напитков. Наслушавшись многочисленных историй о рыскавших по Новому Орлеану бандах мародеров, Шафер был поражен тем, что в больнице никто даже не попытался опустошить торговые автоматы. Было очевидно, что со снабжением у обитателей больницы дела обстояли не хуже, чем у других жителей юга Луизианы. Во всяком случае, продуктов у них было больше, чем они могли потребить.

Агенты, проводившие обыск, прошли по маршрутам, которые использовались при спасении пациентов. Позже, пытаясь разобраться в показаниях и свести концы с концами, они никак не могли понять, почему сотрудники Мемориала протаскивали больных через дыру в стене, хотя имелись и другие возможности попасть в гараж – например, через крышу здания, куда, в свою очередь, нетрудно было попасть с седьмого этажа.

Райдер поразило то, что главные генераторы больницы располагались значительно выше поверхности воды. Из этого она сделала вывод, что они находились в рабочем состоянии. Почему же сотрудники больницы не попытались наладить электроснабжение в обход затопленных частей системы и обеспечить подачу электричества в зоны, где лежали пациенты, зависевшие от аппаратуры жизнеобеспечения? Райдер невольно подумала, что члены ее семьи, предприимчивые жители юга центральной части Луизианы, в аналогичной ситуации наверняка нашли бы выход из положения. Вероятно, некоторые люди слишком уж полагались на помощь властей.

Проводившие обыск агенты обнаружили большое количество медицинских документов, однако тех, которые Райдер запросила, но все еще не получила от адвокатов «Тенет», среди них не оказалось. Шафер предположил, что компания скрывает их, опасаясь, что против нее могут быть выдвинуты обвинения. Нельзя было исключать, что в случившемся были виноваты не только недобросовестные врачи, но и члены руководства корпорации.

В то время как отсутствие медицинских карт не могло не разочаровывать, были добыты другие улики, подтверждавшие показания опрошенных свидетелей. Агенты изъяли коробки с ампулами морфия на сестринском посту в западной части крыла, где находилось отделение «Лайфкэр», – из стола, который стоял прямо перед окнами, выходившими на вертолетную площадку. Препарат строгого учета держали не под замком, а совершенно открыто. Кроме того, на седьмом этаже в мусорном контейнере рядом с палатой № 7305, в которой лежали Роуз Савуа и Элис Хацлер, был обнаружен полупрозрачный мешок для мусора, очень похожий по описанию на те мешки, о которых упоминал фармацевт Харрис. Мешок был полон использованных шприцов. В следующей палате, где еще недавно находился Эмметт Эверетт, в прикроватной тумбочке, на которой стоял переносной вентилятор, также был найден шприц. На тумбочке стоял поднос из больничного кафе, а на нем – тарелка, кружка и миска. В вестибюле второго этажа на синем подносе совершенно открыто лежали пустые флаконы из-под морфия и коробки из-под других лекарств.

Больничные компьютеры и сервер также были изъяты и отправлены в криминалистическую лабораторию штата в надежде, что в них могли содержаться какие-то важные данные. Проводившие обыск агенты зафиксировали все свои действия на фото- и видеокамеры.

Вечером того же дня Райдер передала целый ряд предметов, обнаруженных в Мемориале, полицейским криминалистам, чтобы те проверили их на наличие отпечатков пальцев и следов препаратов строгого учета. На официальном бланке запроса в графе «лицо, в отношении которого проводится проверка», она написала имя и фамилию Анны Поу, ее дату рождения и номер водительского удостоверения. Затем не слишком разборчивым почерком добавила: «Подозреваемая могла подвергнуть эвтаназии несколько пациентов в Мемориальном медицинском центре после урагана «Катрина».

Райдер и еще несколько агентов вернулись в больницу через четыре дня – на этот раз заручившись разрешением руководства корпорации «Тенет» и в сопровождении ее адвоката. Они поднялись на седьмой этаж и обнаружили еще несколько шприцов и другие медицинские отходы в одном из помещений «Лайфкэр» – том самом, где свидетели, по их словам, разговаривали с Поу об Эммете Эверетте. Агенты изъяли из архивов Мемориала договор о найме, заключенный с Анной Поу, штатное расписание больницы, а также планы мероприятий на случай чрезвычайных ситуаций.

После обысков Райдер и Шафер побеседовали с родственниками трех умерших пациентов «Лайфкэр». Среди них был Дуг Савуа, внук Роуз Савуа, лежавшей в одной палате с Элис Хацлер. Выяснилось, что обе пациентки в ночь среды были в сознании и сказали врачу-инфекционисту, который заходил на этаж «Лайфкэр», что не испытывают ни боли, ни беспокойства. Дочь Роуз Савуа, Лу Энн Савуа-Жакоб, приезжала в Новый Орлеан навестить мать и была с ней до того момента, когда стало известно, что на город надвигается ураган. По ее словам, Роуз сидела в кровати и все время с ней разговаривала. Никаких капельниц Лу Энн Савуа-Жакоб не заметила. Ей показалось, что ее мать чувствовала себя вполне удовлетворительно. Когда члены семьи Роуз, долго разыскивавшие ее, узнали, что она умерла, они были очень удивлены.

Дочь Уильды Макмакнус Анджела и дочь Илэйн Нельсон Кэтрин, которые оставались со своими матерями в отделении «Лайфкэр» до четверга, 1 сентября, также горели желанием помочь расследованию. Кэтрин Нельсон, которая в тот момент, когда ее стали чуть ли не насильно отрывать от матери, выпалила «я тоже умираю», прежде чем покинуть Мемориал, ждала внизу до последней возможности. Когда же она в конце концов села в одну из лодок, какая-то молодая женщина поинтересовалась, как ее зовут, и сообщила ей, что ее тяжелобольная мать Илэйн умерла.