Ты еще не в курсе, что уже никогда не соберешь себя по частям.
Ты еще не в курсе, что это не самая серьезная трагедия твоей жизни.
Вот чего он не ожидал. В тот день в лесу он рассчитывал на внезапность, чтобы тебя потрясла сама мысль, что кто-то захочет нарочно причинить тебе вред.
После происшествия в клубе ты изменилась. К тому времени, когда он тебя нашел, единственное, что от тебя осталось, – умение выживать.
Глава 39
Женщина в доме
Ты лежишь на холодной и твердой поверхности. Слабый скрежет металла над головой. Затылок горит. Веки тяжелые. Тело – одна большая рана.
Все размыто. Темные стены и еще более темные контуры… Мебель?
Коробки.
Штабеля коробок. Очертания стула. Нечто вроде верстака, доска с инструментами.
Звуки сверху – один голос, затем другой.
Ты в доме. В его недрах.
В подвале, судя по всему.
Ты чуть-чуть меняешь положение тела и морщишься. Все болит.
Но ты жива.
Глава 40
Женщина в доме
Ты не знаешь, сколько проходит дней. Не знаешь, что он говорит своей дочери. Знать – не твоя забота. Ты так устала от всего. Прикрывать его ложь, подыгрывать.
Наконец-то вы честны друг с другом.
Он входит, не говоря ни слова. Приносит воду, иногда суп. Кормит тебя. Подносит к губам стакан с водой и ложку с куриным бульоном. Поддерживает голову на сгибе локтя. Когда ты глотаешь не в то горло, хлопает тебя по спине между лопатками.
Ты подозреваешь, что именно этого он хочет. Обладать кем-то всецело и абсолютно. Чтобы в нем нуждались, только в нем.
Вероятно, поэтому он передумал. В лесу. Увидел нечто более интересное, чем смерть. Боль и твою бесконечную способность ее чувствовать, демонстрировать. Его привлекает возможность вновь исцелить тебя, при условии, что именно он это сделает.
Пятое правило выживания за пределами сарая: он должен нуждаться в тебе не меньше, чем ты в нем.
Однажды утром, когда Сесилия уходит в школу, он отводит тебя в ванную. Вода каскадом льется на голову, в уши и рот. На языке вкус крови. Он моет мои волосы шампунем, нежно массируя кожу головы. Обжигающая боль. Ты вздрагиваешь, а он говорит: «Не двигайся; я закончу быстрей, если будешь стоять смирно».
Затем тебя тошнит. Он хватает тебя за плечи, наклоняет над унитазом. Одной рукой собирает волосы и держит их, как будто у тебя похмелье, а он друг, или ты больна, а он играет роль твоей матери. Мышцы живота сводит с такой силой, что перехватывает дыхание. Тебя продолжает выворачивать, даже когда ничего не осталось, шумные, болезненные позывы гулко отдаются в унитазе. Ты хватаешь его за руку. Рефлекторно. Не отдавая себе в этом отчета, пока он легонько не сжимает твою руку в ответ.
Вы проходите через все вместе.
Он отводит тебя обратно в спальню, укладывает в постель. Больше никакого деревянного пола. Ты утопаешь в матрасе, простыни мягко касаются щек. Плевать, если одеяло поглотит тебя целиком. Плевать, если рухнет комната. Ты не станешь сопротивляться.
Хватит с тебя борьбы.
Он кладет ладонь на твой лоб. У тебя жар. Перед глазами мутная пелена. Каждый раз при попытке сесть земля под тобой разверзается. Ты говоришь, что тебе нужно показаться врачу, кому угодно. Он просит не паниковать. Все будет хорошо, если ты успокоишься.
В голове раскаленная печь. Ты изранена. Тебе холодно, жутко холодно, даже когда он укрывает тебя новым одеялом. Ты начинаешь себя жалеть. Всхлипывать. Плачешь о себе, о Сесилии, о ее мертвой маме, о женщинах, за которыми он охотится. Печали, одна за другой, наваливаются на тебя. Наконец он спрашивает, в чем дело.
– Твоя жена, – говоришь ты между всхлипами. – Твоя бедная жена.
Единственное, что ты способна выдавить. Он пронзает тебя взглядом.
– Что насчет моей жены?
Ты пытаешься объяснить, увлечь его за собой под накатившую волну боли.
– Такая молодая. Они обе. Твоя жена и дочь. Мне так жаль твою дочь.
Без шуток. Ты ощущаешь ее потерю так же остро, как потерю собственной матери. Она у тебя еще есть? И если она жива, надеется ли до сих пор, что ты тоже жива?
– Рак, – говорит он. – Мерзкая штука.
«Рак? – хочешь сказать ты. – Неужели?»
Ты щуришься сквозь туман лихорадки. Ты думала, не он ли это сделал. Не он ли ее убил. Но он говорит правду. Сейчас вы как никогда близки, как никогда прямолинейны друг с другом.
Он поправляет одеяло у тебя в ногах.
– Порой просто не везет. Она дала ему пинка однажды, но он вернулся пять лет назад.
◾ ◾ ◾
Ты перестаешь бояться. Тебе надоело рассчитывать, планировать день за днем. Поэтому ты рассказываешь ему. Позже тем вечером, когда он возвращается.
– Ты допустил ошибку. Как-то на днях. Не проверил наручники.
Он сидит на кровати рядом. Вертит в руках флакон с тайленолом.
– Они были открыты, – продолжаешь ты. – К твоему сведению, я могла бы сбежать. Но не сделала этого.
Он откладывает тайленол. Вздыхает – его дыхание щекочет твое лицо, шею, грудь, – наклоняется над тобой и шепчет на ухо:
– Я знаю.
На краткий миг ты видишь яркую вспышку. Мучительная мысль пронзает тебя: входное отверстие, выходное отверстие. Выдергивает из оцепенения. Ломает все твои построения, прямые линии, изгибы и углы падают на землю.
Он не ошибся.
◾ ◾ ◾
Его слова возвращаются к тебе ночью. «Она дала ему пинка однажды, но он вернулся пять лет назад».
Догадка завладевает тобой, как инфекция.
Пять лет.
Если подумать…
Именно тогда он тебя нашел.
Собирался убить, но не сделал этого.
В его жизни что-то происходило. То, чего он не мог предотвратить.
Смерть нависла над ним, над семьей, которую он создал. И он ничего не мог с этим поделать.
Видимо, тогда он и сорвался.
Ему был необходим контроль. Единственное, что для него важно. Решать, где женщина начинается и где она заканчивается. Решать все – и выходить сухим из воды.
И вот ты. В его машине.
Он собирался тебя убить, но не убил.
Глава 41
Женщина без номера
Ты ищешь его. Человека, который тебе что-то подмешал. Скорее всего, это «он». Каковы шансы? Ты пробуешь выяснить. Берешь ноутбук и набираешь в поиске «статистика отравлений в баре», «преступники, усыпляющие жертв», «люди, которые одурманивают других людей». Ты не можешь найти то, что нужно. Такие, как ты, не заявляют в полицию.
Под подозрением все вокруг. Парень напротив тебя в кофейне. Инструктор по йоге, водитель автобуса, твои преподаватели.
Ты перестаешь спать по ночам. Каждый вечер около семи над тобой нависает тень. Перед сном ты проверяешь, заперта ли дверь. Потом еще и еще раз. Заглядываешь в шкафы. В ванную. Под кровать. Ты ищешь, ищешь, ищешь угрозу, которая следует за тобой по пятам.
Ты слушаешь истории, подкасты. Читаешь онлайн-обсуждения в поисках ответов. Узнаешь о студентке, которая пошла гулять с друзьями и не вернулась домой. О пропавшей женщине, мужа которой – явного виновника – не поймали. О девушке, исчезнувшей на весенних каникулах. О женщине, которая разбилась на машине и исчезла до прибытия патрульных.
Ты поглощаешь так много историй, что в конце концов они поглотили тебя.
Ты становишься рассеянной. Лекции отходят на второй план. Ты засыпаешь в классе и таращишься в потолок ночью. Твоя успеваемость резко падает. Ты завязываешь с выпивкой. Перестаешь встречаться с друзьями. Перестаешь писать Мэтту, твоему почти бойфренду. Без объяснения причин.
Через некоторое время есть только ты, Джули и призраки. Джули никогда тебя не бросит. «Я беспокоюсь», – говорит она после того, как тебя выгнали с информационного права за то, что ты задремала.
– Я в порядке.
– Естественно, нет, – отвечает она.
– Думаю, мне просто нужен перерыв.
Джули говорит, что это нормально. Поэтому ты берешь паузу. Ставишь в известность своего научного руководителя и ищешь в интернете лес, воздух и тишину. Противоположность городу.
◾ ◾ ◾
Домик маленький. В деревенском стиле, с одной спальней. Принадлежит европейке, которая – ключевой пункт – установила ставни на все окна. Женщина верит в замки, в надежную систему безопасности. Там тебе ничто не грозит.
Дом со ставнями в двух часах езды от Манхэттена. Ты тратишь на аренду автомобиля остатки скудных сбережений: доходы за четыре года летней подработки и стажировок, где приходилось бегать за кофе и едой для редакторов, которым даже плевать, как тебя зовут. Однажды воскресным вечером ты пакуешь в чемодан кучу легинсов, мягких свитеров и дешевых детективов. Едешь на север штата. Складываешь одежду в комод европейской леди. Наконец выдыхаешь.
Отъезд из города – нечто вроде массажа для мозга. На той неделе ты рано ложишься спать и встаешь с пением птиц. Пытаешься не отстать от учебной программы, но в основном пьешь чай, развлекаешься чтением книг и много спишь. Находишь книгу о природе и берешься изучать птичьи трели. Ты начинаешь верить в новый мир.
◾ ◾ ◾
Тебе нравится одно место в лесу. Не слишком далеко от главной дороги. Ты ходишь туда по утрам, после восхода солнца, но до того, как начинает припекать.
Это в некотором роде поляна. Лужайка в кольце деревьев. Вокруг все зеленое, затем коричневое, опять зеленое и наконец синее. Там всегда тихо, не считая едва слышных звуков. Ветер шелестит в листве, колышет траву. Дятлы и белки. Птицы, которых ты не можешь идентифицировать, несмотря на все усилия.
Тебе нравится сидеть с закрытыми глазами. Чувствовать сквозь легинсы влажную твердую землю под собой. Выключаться из мира, чтобы стать ближе к нему.
Однажды утром ты идешь домой с поляны. Ты не совсем в лесу, но и не в центре городка. На проселочной дороге. Здесь не слишком оживленно, поэтому тротуара нет. Место, где тебя никто не видит. Если закричать – такое случалось не раз, – никто не услышит.
В этот день по дороге едет машина. С включенной сиреной. При звуках сирены у тебя срабатывает рефлекс: ты думаешь, что человек за рулем при исполнении.
Ты оглядываешься. Машина не полицейская. Белый пикап. Впрочем, полицейские часто так делают – ездят на машинах без опознавательных знаков.
Мужчина за рулем жестом предлагает тебе остановиться на обочине. Ты останавливаешься. Держишься на расстоянии от машины – правило безопасности, заученное с детства.
Мужчина выходит. Ты его оглядываешь. Прикидываешь: друг или враг, союзник или агрессор? Пожать ему руку или броситься наутек?
Он выглядит ухоженным. Улыбается. В уголках глаз морщинки. Белые зубы, парка, джинсы. Волосы аккуратно подстрижены. Руки чистые.
В этот момент ты готова ему довериться. В этот момент ты не боишься.
◾ ◾ ◾
Мужчина подходит ближе. От него приятно пахнет. Разве может зло приятно пахнуть? Какой дьявол станет пользоваться одеколоном?
Позже тебе на ум приходят плотоядные растения. Как они светятся, привлекая насекомых. Как обманывают жертву дразнящими нектарами, прежде чем полакомиться ею.
Секунду спустя ты видишь пистолет, черный пистолет с черным глушителем. Не только видишь, но и чувствуешь: впервые в жизни оружие впивается тебе в лопатку.
– Не двигайся, – говорит он. – Если попытаешься бежать, я сделаю тебе больно. Понятно?
Ты киваешь: да.
– Бумажник. Телефон.
Послушно отдаешь их. Однажды ты думала о том, что сделала бы при ограблении под дулом пистолета, и решила отдать все в обмен на свою жизнь.
– Оружие? Перцовый баллончик? Нож?
Ты качаешь головой: нет.
– Я проверю, и, если выяснится, что ты солгала, я не обрадуюсь.
Он обыскивает тебя. Ты не шевелишься. Это первое испытание, и ты его прошла. Ты не солгала.
– Украшения?
– Только те, что на мне.
Он ждет, пока ты снимешь колье, и кладет его в карман. В другом измерении на этом все заканчивается. Он возвращается в пикап, а ты медленно отходишь, затем бежишь назад к дому, обратно в большой город. Там находишь людей и рассказываешь о случившемся.
В этом измерении мужчина с оружием бросает твой телефон на землю и разбивает ботинком. Затем машет пистолетом в сторону машины.
– Полезай внутрь.
Вот как твоя жизнь превращается в трагедию, в криминальную историю. Ты ждала чего-то подобного.
Ноги будто из свинца, в груди разливается холод. Ты пролистываешь в голове список возможностей: бежать, кричать, подчиниться. Но больше ничего не происходит. Земля не разверзлась. Ты все та же. Меняется только мир вокруг. Всё, кроме тебя.
Бежать, кричать, подчиниться. О беге не может быть и речи. Возможно, ты быстрее него, но от человека с пистолетом не убежишь. Слишком велик шанс, что поймают. Кричать? Кричи, только если знаешь, что тебя услышат. Вы на тихой дороге, поблизости никого не видно. Ты не кричишь.
Подчиниться. Ты пока не знаешь, что ему нужно. Если подчинишься, есть шанс, что он тебя отпустит.
Ты лезешь в машину.
Он возвращается на водительское сиденье. Движения уверенные, плавные. Спокойная сосредоточенность человека, привыкшего подчинять мир своей воле.
Он прячет пистолет в кобуру на бедре. Ты не смотришь на него в упор: зрительный контакт смерти подобен. Ты уставилась вперед через лобовое стекло, пытаясь сфокусироваться на окружающем ландшафте. На задворках сознания что-то шевелится. Ты кое-что заметила. Всего несколько секунд назад, когда наклонялась, чтобы забраться в машину. Твой взгляд упал на заднее сиденье, и ты увидела… Лопату, веревку, наручники. Рулон мешков для мусора.
Мужчина нажимает кнопку. Замки блокируются.
Остатки надежды умирают.
Он молчит, не отрывая глаз от дороги. Сосредоточенный. Занятый привычными действиями. Человек, которому подобное не впервой.
Ты не можешь бежать, не можешь кричать. Единственное, что тебе остается, – говорить. По крайней мере, ты на это надеешься.
Ты сглатываешь. Ищешь слова, банальные, но личные. Мостик от тебя к нему. Пути отхода под слоем листвы.
– Ты местный?
Единственное, что тебе приходит в голову. Он пропускает вопрос мимо ушей.
Оторвавшись от дороги, ты смотришь на него. Молодой. Привлекательный. Такого легко встретить в продуктовом магазине или у кассы в кофейне.
– Знаешь, не обязательно это делать, – говоришь ты. Он по-прежнему тебя игнорирует. – Посмотри на себя, – продолжаешь ты. Затем робко, едва слышно: – Посмотри на меня.
Никакой реакции.
Ты вспоминаешь истории. Подкасты. Новостные статьи. Заголовки таблоидов, длинные и запутанные, с шокирующими СЛОВАМИ, написанными заглавными буквами. Некоторые истории сопровождались советами. «Покажите похитителю, что вы такой же человек. Зажмите ключи между пальцами и используйте в качестве оружия. Вонзите ему в глаза. Ударьте по носу. По яйцам. Кричите. Не кричите. Ведите себя непредсказуемо. Не ведите себя непредсказуемо».
О чем никогда не говорилось в этих историях: в конце концов, если человек хочет тебя убить, он убьет. Тебе его не переубедить.
Ты смотришь в окно. Думаешь: «Почти. Со мной уже случалось нечто плохое; я боялась, что умру, но не умерла, я почти выжила. Этого просто не должно было произойти».
Ты не хочешь умирать, однако смерть для тебя не пустой звук.
Ты ощущаешь внутренний подъем. Возможно, перестаешь бояться. Возможно, напугана больше, чем когда-либо, и это толкает тебя на безрассудство. Ты продолжаешь говорить. Несешь всякую ерунду, как будто тебе все равно. Разговоры – единственное, что в твоей власти, и ты намерена использовать их по максимуму.
– Прекрасная погода, – говоришь ты. – Я тут на днях смотрела фильм и ждала счастливую развязку, но, увы, не случилось. Вас такое не раздражает?
Он едва заметно приподнимает бровь.
– Я и фильмы-то редко смотрю именно по этой причине, – продолжаешь ты. – Не люблю тратить два-три часа своего времени только на то, чтобы в итоге разочароваться. Или грустить.
Его пальцы стряхивают с руля невидимую соринку.
Длинные пальцы, сильные руки. Плохие новости.
– Заткнись, – говорит он.
«Или? Ты меня убьешь?»
Ты вновь таращишься в окно. Вы едете по незнакомому участку дороги, вокруг, насколько хватает глаз, только деревья и грязь.
И вдруг – олениха. Увидев животное издалека, он замедляется и ждет, пока олениха пересечет дорогу. Ответственный водитель. Недоставало еще разбиться или заглохнуть. Что он тогда сделает? Позвонит в Службу помощи на дороге? И как объяснит дрожащую от страха девушку на пассажирском сиденье и те штуковины – на заднем?
Ты провожаешь олениху взглядом. Она здесь не для того, чтобы тебя спасти. Позади нее черные птицы, не меньше десятка, клюют ствол дерева.
– Воронье, – говоришь ты.
Пикап минует птиц, которые обращают на вас свои глаза-бусинки, будто о чем-то задумавшись.
Он убирает ногу с педали. Машина тормозит. Он поворачивается к тебе и смотрит, в первый раз смотрит по-настоящему.
«Голубые глаза, – думаешь ты. – Какого черта у тебя голубые глаза? Как ты посмел это испохабить?»
– Что ты сказала?
Ты наклоняешь голову в сторону птиц.
– Так называют группу ворон. Как и людей, которые стремятся присвоить чужое.
Его кадык дергается вверх-вниз. Похоже, твои слова для него не пустой звук. Ты не знаешь, хорошо это или плохо. Можно ли извлечь из этого выгоду.
Еще ты не знаешь, что у него есть семья. Дочь и жена, у которой рецидив рака.
Не знаешь, что мужчина рядом с тобой почти ни во что не верит. Впервые с тех пор, как он начал убивать, ему трудно поверить в себя.
Он отворачивается к дороге. Сжимает руль – белые костяшки пальцев на черном полиуретане.
За пределами пикапа взлетает ворона.
Он вновь заводит двигатель. Нажимает на педаль, поворачивает направо. Тормозит. Затем делает разворот через дорогу, в другую сторону, и дает газу. От его маневров тебя кидает и раскачивает на сиденье.
Разворот.
Чертов разворот.
Ты понятия не имеешь, что это значит.
Одной рукой он шарит в бардачке, пока не находит бандану.
– Надень.
Ты не двигаешься.
– На глаза, – нетерпеливо говорит он. – Не вынуждай меня передумать.
Ты завязываешь бандану.
Он едет, едет и едет. Возможно, сорок минут, шестьдесят или двести. Ты слышишь его размеренное дыхание, изредка – вздохи. Пальцы барабанят по рулю. Педали скрипят под ногами.
Несколько рывков, затем бесконечная прямая. Машина сбавляет ход. Ты слышишь тормоза, скрип коробки передач. Двигатель стихает.
К затылку протягивается рука. Бандана соскальзывает. Ты хочешь оглядеться, но он хватает тебя за подбородок, и ты вынуждена смотреть на него.
– Дальше будем двигаться быстро. – Он вновь размахивает пистолетом у тебя перед лицом. – Мы выберемся отсюда и пойдем вместе.
Потом следуют правила.
– Если выкинешь что-нибудь, что угодно, мы вернемся к машине.
Он как будто ждет подтверждения, что до тебя дошло. Ты киваешь. Он выходит из пикапа, берет с заднего сиденья наручники и веревку, вытаскивает тебя с другой стороны.
– Не смотри вокруг, опусти голову.
Его рука с силой сжимается на твоем левом локте – наверняка останутся синяки.
Он уводит тебя от машины по длинной извилистой тропе. Ты украдкой оглядываешься. Уже учишься собирать крохи. Мельком выхватываешь дом и несколько сооружений на участке. Никаких соседей. Сад, прекрасный и ухоженный. Ты хочешь разглядеть все получше, но он идет к своей цели, взбирается на холм. Ведет тебя в сарай.
За вами закрывается дверь. Ты еще не знаешь, но именно тогда все и происходит. Твой мир принимает новую форму.
На данный момент сарай еще не подготовлен. На полу – инструменты, в углу – мешок с удобрениями. Складной стул и стол, стопка журналов – порно или оружие, трудно сказать. Вероятно, и то и другое.
Это его территория. Позже ты узнаешь, что он уже тогда рассматривал слабую, отдаленную, совершенно теоретическую возможность кого-то вроде тебя. Сделал звукоизоляцию. Положил резиновый коврик на пол, прошелся по стенам и заделал герметиком все до последней щели. Однако сарай еще не готов. Ты – не та, кого он собирался оставить. Ты – спонтанное решение, импульсивная покупка.
Он вернется на следующий день и закончит работу. Прибьет цепь к стене. Уберет свои вещи, расчистит пространство. Сделает его твоим. А пока он заводит тебе руки за спину и сковывает наручниками. Обвязывает веревку вокруг лодыжек, затягивает узел на дверной ручке.
– Мне нужно сходить в дом на минутку. Я тут один. Если закричишь, никто, кроме меня, не услышит, а я не обрадуюсь. Поверь.
Ты веришь.
Как только дверь за ним закрывается, ты предпринимаешь попытку. Выкручиваешь запястья, лодыжки, тянешься за инструментами. Но он знает, как надевать наручники. Умеет завязывать узлы. И убирать свои инструменты подальше от женщины, которую только что связал в садовом сарае.
Нужно верить, что тебя будут искать. Твое фото разлетится по соцсетям. Родители и Джули – при мысли о них у тебя перехватывает горло – будут расклеивать плакаты. Давать интервью, молиться о твоем благополучном возвращении.
Нужно верить, что это временно и однажды тебя найдут.
Но ты знаешь то, чего не знает он. То, что играет ему на руку. Любой из твоих знакомых скажет, что ты была сама не своя. Накануне исчезновения стала замкнутой. Засыпала на занятиях. Твоя успеваемость ухудшилась. Ты собрала вещи, уехала из города, который любила, от людей, которых знала.
Родится новая история. Пройдут дни, недели, месяцы. Люди станут говорить это вначале себе, а потом и друг другу: возможно, ты исчезла нарочно. Куда-то уехала и пропала с концами. Прыгнула с обрыва, утонула. Или начала жизнь где-то еще. Может быть, наконец освободилась от своих демонов.
Никто не ждет, что мертвые вернутся к жизни.
Рано или поздно люди перестанут искать. Показывать твое фото. Смирятся с твоим исчезновением. Перестанут рассказывать твою историю, и в конце концов ты останешься единственной, кто ее помнит.
Глава 42
Женщина в доме
Лихорадка спадает. Тебя больше не тошнит. Он по-прежнему приносит еду, но уже не трясется над тобой. Его интерес гаснет.
Окружающий мир вновь обретает краски. Следы от ушиба на затылке сглаживаются. Раны постепенно заживают. Когда ты просыпаешься, на подушке нет запекшейся крови.
Однажды вечером он приходит с пустыми руками. Пора возвращаться вниз. Ужин на столе.
Ты встаешь. Под ногами бушующее море. Тебя укачивает, как на палубе. Он торопит: давай, давай. Ты опираешься одной рукой о стену. Хочешь сказать: «Не думаю, что готова. Я похудела. У меня ужасная слабость». Но он твердо знает, чего хочет. На ватных ногах ты спускаешься в гостиную.
Она здесь.
Сесилия.
Делает робкую попытку улыбнуться. Должно быть, задается вопросом, в каких вы с ней теперь отношениях. Подозревает, что втянула тебя в неприятности. Наверняка она тоже прекрасно помнит последние минуты перед тем, как в гостиную ворвался отец.
Что он ей сказал? Ты роешься в памяти, выстраивая хронологию событий. Он услышал ее крик. Решил, что дочь напугана или ранена. Хотел как можно скорее оказаться рядом. Поэтому встал между вами. Схватил ее и тебя. Дальнейшее она не видела. Но все же кое-что заметила, и ей необходимо во всем разобраться.
Он скрыл от нее свой гнев. Пытался. Даже если девочка что и почувствовала, очевидно, она уже привыкла – к его темпераменту, непредсказуемым вспышкам. А потом все стихло так же быстро, как началось. Просто нужно переждать, и он станет прежним. Отец, которого она хорошо знает, которому верит.
Сесилия тоже злилась на тебя. До того как он вломился. Теперь девочка пытается загладить вину: улыбка с другого конца стола, словно протянутая рука. Она слишком одинока, чтобы долго злиться.
Но ты не улыбаешься в ответ. Не в силах себя заставить.
Ты могла бы сбежать.
Эта мысль не оставляет тебя, пока ты совершаешь привычные движения. Ты могла бы уйти. Убежать, спастись. Твое тело становилось сильнее. А теперь это…
Ты убедила себя, что не можешь уйти без девочки, но Сесилия не позволила ее спасти. Она все испортила. И ты ее ненавидишь.
Волна неприязни застает тебя врасплох. Ненависть бушует внутри лесным пожаром. Она разгорается все сильнее, и ты боишься, как бы он не заметил. Он сидит рядом с тобой. Неужели не чувствует жар, исходящий от каждого сантиметра твоей кожи?
В голову приходят самые ужасные мысли. Немного странно ненавидеть девочку. В прошлой жизни ты всегда оправдывала женщин и девушек. Взяла себе за правило. Даже когда дело касалось отъявленных негодяек, ты не могла заставить себя присоединиться к травле. Сказать: «Вот гадина, вот мерзавка, вот шлюха драная». В этих словах было нечто грязное. Ты не хотела, чтобы они слетали с твоего языка.
Теперь перед тобой его дочь. Ты бы сбежала отсюда, если б не она. Вышла бы из дома. Завела пикап. Он услышал бы шум двигателя, но слишком поздно. Ты бы ехала и ехала, пока не нашла круглосуточный магазин, заправку, что угодно, место с камерами наблюдения и свидетелями…
За обеденным столом Сесилия тянется за солонкой. Та всего в паре дюймов слева от твоей руки, но ты не двигаешься. Она не смеет попросить. Есть показательная жестокость, а есть небольшие действия, недоказуемые, настолько несущественные, что, заостри она на этом внимание, выставила бы себя чокнутой. Мнительной. Зацикленной на своей персоне. Однако вы обе знаете, и тебе приятно заставлять ее чувствовать себя маленькой девочкой, приятно показывать, как сильно она тебя разочаровала, как мало для тебя значит.
Сесилия встает за солью, не поднимая глаз.
Ты смотришь в тарелку с супом. Отдавая себе отчет в том, что сейчас похожа на ее отца. Что некая часть тебя иногда получает удовольствие, причиняя боль другим.
Ты никогда не говорила, что идеальна.
Какое-то время Сесилия болтает ложкой в супе, затем наконец откладывает ее, поворачивается к отцу и спрашивает, можно ли вернуться в комнату. Она не голодна. Неважно себя чувствует. Он кивает. Ты смотришь, как девочка поднимается по лестнице, тяжело переставляя ноги. Сегодня никакого кино. Никакого дивана. Никакой несчастной любви.
Стены смыкаются вокруг тебя, как волчий капкан. В данной истории, с данной точки зрения, в роли волка выступаешь ты.
◾ ◾ ◾
Ночью ты не спишь. Твой гнев оборачивается против тебя.
Ты решила, что не можешь уйти без нее. Отвлеклась. Предала всех, кого оставила в прошлой жизни. Мать. Отца. Брата. Джули. Мэтта. Для них ты один большой вопросительный знак, и у тебя был шанс положить этому конец. Сомнениям, неизвестности. Свободному месту за столом, пустому месту под елкой.
Вероятно, они нашли способ жить дальше. Жизнь нельзя поставить на паузу. Но это наверняка по-прежнему их тяготит. Из ниоткуда возникают мысли. Жарким утром в понедельник, пока они ждут на светофоре, чтобы перейти улицу напротив офиса. Субботним вечером в кино, когда погружают пальцы в ведерко с маслянистым попкорном. Они живут своей жизнью, наслаждаются отведенным им временем, но их всегда гложет вопрос: что с ней случилось?
Наверное, они считают тебя мертвой. Думают, ты сама дошла до этого. Всякий раз от подобной мысли тебя разрывает безмолвный крик. Условно говоря, они совсем рядом – на одной планете, в одной стране, в одной реальности. И все равно ты пропала. Натворила дел. Ты – Улисс. Отправилась в путешествие и теперь не можешь вернуться домой.
Прямо сейчас ты могла бы рассказывать им правду. Они бы не поняли – не всё и не сразу. Тебе известно, как это бывает. Ты читала статьи и книги. Смотрела фильмы. Ты знаешь, что вернуться к обычной жизни нелегко. Люди задают неправильные вопросы. Они даже не представляют. Но хотя бы стараются.
Вы могли бы справляться с этим вместе, прямо сейчас, если б не девочка. Если б не ты и твое сердце. Размякшее, глупое сердце, которое после всего – после пяти лет – увидело девочку и сказало: «Мы без нее не уйдем».
◾ ◾ ◾
На следующий вечер он опять ведет тебя вниз. Слова обрушиваются на тебя за столом. Два слова, которых он никогда не говорил.
Он садится и снова встает, вынимает из заднего кармана джинсов конверт и бросает на стол.
Ты шаришь по бумаге глазами. Уже через секунду он осознает ошибку – возможно, не думал, что ты осмелишься, или забыл, или считал тебя все еще слишком медлительной после полученных травм. Хватает конверт и запихивает в передний карман.
Ты не разглядела адрес, название города. Зато увидела кое-что другое.
Новая информация наполняет твой мозг, будто вода из пожарного гидранта. Целый мир для освоения. Имя.
Эйдан Томас.
Он никогда не говорил. Ты никогда не спрашивала. Само собой, он не хотел говорить. Какой толк от имени в сарае? Но сейчас… Сейчас ты в доме, и у человека, который тебя держит, есть имя.
Эйдан Томас.
Позже, в темноте, ты беззвучно повторяешь по слогам: Эй-дан То-мас. Э-й-д-а-н-Т-о-м-а-с. Пробуешь на слух. Постукиваешь пальцами по полу – один раз на каждую букву. Начало и конец. Рождение и смерть. Последнее слово мифа. Первое слово реальной истории.
В прошлой жизни, в пору болезненного увлечения историями о преступлениях, ты слушала подкасты и рыскала по интернет-форумам, собирая подробности, теории, прозвища. Ты знала об Убийце из Золотого штата. Унабомбере. Сыне Сэма. Мрачном Соне, Убийце с Грин-Ривер, Мяснике-пекаре. Всегда одно и то же: мужчины без имен, без лиц. Пока их не ловили. Пока они не обретали имена, профессии, биографии. Пока копы не вручали им для фотографии доску с датой и местом съемки.
Имя – первое, что связывало их с реальностью.
Ты держишься за два слова, десять букв, как за спасательный круг. Эйдан Томас.
Человек в сарае начинался и заканчивался с тобой. Но уже много лет Эйдан Томас существует без тебя. На кредитных картах, в налоговых декларациях и карточках социального страхования. В свидетельствах о браке и о рождении дочери. В мире, не имеющем к тебе никакого отношения.
Однажды Эйдан Томас вновь будет существовать без тебя.
Глава 43
Эмили
На следующий день после крика я написала Эйдану: «Надеюсь, всё в порядке». Помедлив, добавила «:)». Так у нас заведено. Мы целуемся. Касаемся друг друга. Обмениваемся секретными подарками. Ставим смайлики в конце сообщений.
Сунув мобильник в карман фартука, я всю смену ждала, когда он завибрирует. Ничего. Я вела с собой торг: вот сделаю один напиток, и он ответит. Ладно, два напитка. Пять. Если возьму туалетный перерыв, все обнулится и он ответит. Если перестану заглядывать в телефон хотя бы в течение пяти минут. Ладно, десяти. Если выключу телефон и снова включу.
Эйдан не ответил.
Он всегда отвечает.
С мужчинами такое случается, сказала я себе. С людьми вообще. Он занят. Работает. Возможно, обрыв на линии электропередачи. Сотни людей в соседнем городе без электричества, а я беспокоюсь из-за сообщения… Или он понадобился дочери. Может, она заболела. Может, он заболел. Люди порой не отвечают на сообщения, ничего страшного. Просто жизнь идет своим чередом.
Но не в его случае. С ним все по-особенному.
Прошла почти неделя. Я не видела Эйдана ни в ресторане, ни в городе.
Я знаю, что произошло. Его руки на моей коже, дыхание на моих губах. Холодная серебряная цепочка на моей шее. Его подарок. Он реален. У меня есть доказательство.
◾ ◾ ◾
Вечерняя смена. Четверг. Я высматриваю Эйдана. Он появится в любую секунду. Улыбнется с другого конца зала, рассеяв мои тревоги. Даст правдоподобное объяснение. Даже не придется спрашивать. «Ты не поверишь, что произошло, – скажет он. – Мой пикап сломался. У меня украли телефон. Он сломался. Упал в унитаз. Ты, случайно, не писа́ла?»
Хлопает дверь. Это судья Бирн. Миссис Купер. Мой бывший школьный учитель. Все, кроме него. В ресторане чертовски многолюдно, и я говорю себе, что, по крайней мере, чем меньше торчу в телефоне, тем быстрее тот загудит.
Он не гудит.
Эрик везет нас домой. Поправляя зеркало заднего вида, ловит мой взгляд.
– В чем дело, малышка? Ты весь вечер молчишь.
– Просто устала.
Я одариваю его сдержанной улыбкой и подношу к щеке тыльную сторону ладони, изображая спящего. Кивнув, он переводит взгляд на дорогу.
Я прислоняюсь лбом к стеклу. От холода немеет кожа, и я давлю еще сильнее, с радостью принимая боль и опустошение, которое наступает следом.
Мы в паре улиц от дома Эйдана. Как бы хотелось попросить Эрика, чтобы он ехал туда и высадил меня… Я постучу или позвоню в дверь. Эйдан отодвинет штору, выглянет наружу, просияет: «Я так рад, что ты пришла!» Он обнимет меня, и я вдохну его запах, ощущая ликование каждой клеточкой…
Дома говорю Эрику и Юванде, что иду спать. «Это из-за праздников. Из-за всей этой кутерьмы я как выжатый лимон. Больше похоже на кошмар перед Рождеством, да?»
Под одеялом достаю телефон. По-прежнему ничего. Со вздохом бросаю мобильник на матрас, затем снова беру и читаю последнее сообщение Эйдана: «ОК. Жди на месте. Я выйду. Сесилия спит, не хочу ее разбудить. Первый День благодарения без мамы, сама понимаешь».
Не самое лучшее из нашей переписки. Тут нет «:)», «Спокойной ночи», «Доброе утро» или «Сегодня буду думать о тебе». Нет «Надеюсь, смена прошла удачно», «Надеюсь, тебе приснятся сладкие сны», «Надеюсь, у тебя все хорошо».
Я прокручиваю переписку вплоть до первого сообщения: «Приветик! Это Эмили. Еще раз спасибо за помощь». До разговоров о краснохвостых ястребах и кошмарах с закрытыми дверями и темными коридорами.
Они реальны. Всё здесь, вся наша история. Я ему нравлюсь. Он впустил меня в свою жизнь, даже когда в его жизни было не все спокойно.
Знаю, я могла бы написать ему. Необязательно ждать, пока он выйдет на связь. Я пыталась, но каждая попытка составить идеальное сообщение заканчивалась тем, что я нажимала клавишу удаления. «Как де…» Удалить. «Просто хотела убедиться, что все…» Удалить. «Не хочу надоедать, просто надеюсь, что…» Удалить, удалить, удалить.
Я подношу руку к серебряному колье, зажимаю кулон в кулаке и держу, пока металл не нагревается от тепла кожи.
Мне это не привиделось. Я жила этим. Он подарил мне все это, никто его не вынуждал. Он поступал так, потому что хотел. Потому что я ему нравлюсь.
◾ ◾ ◾
Пятница в «Волосатом пауке». Я заставляю себя пойти. Ради команды. Как будто им есть дело.
Эйдан по-прежнему молчит.
Если б он нарочно хотел свести меня с ума, лучшего способа не придумаешь.
Сегодня только один стаканчик – нет настроения, да и Эрик захотел посидеть подольше, так что я села за руль сама.
На обратном пути к «Цивику» – галлюцинация.
И все же, клянусь, я его вижу. Белый пикап, припаркованный в конце переулка, слабо поблескивающий сквозь кусты возле «Волосатого паука».
Я оглядываюсь на вход в бар.
Эйдана здесь нет. Вокруг никого.
Я завожу «Хонду», поправляю зеркала, трогаюсь с места и…
Он исчез.