Белобровцева И., Кульюс С
Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита»
Комментарий
ОТ АВТОРОВ
Комментарий к литературному произведению — своеобразный, требовательный жанр. Он призван, обобщив находки и опыт предшествующих исследователей, ответить, по возможности, на возникающие у внимательного читателя вопросы. Вместе с тем он предполагает открытость, незавершенность. Даже при самой тщательной работе всегда остается место для коррекции и дополнений, возникающих в связи с введением в оборот новых материалов. Сказанное особенно актуально для комментария к роману Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», исследования о котором в тысячи раз превышают объем самого произведения.
До сих пор роман «Мастер и Маргарита» комментировался главным образом в связи с очередным его изданием, постранично, при этом объяснения и примечания были далеко не полными, нередко дублировали друг друга и не давали представления о конструктивных принципах организации текста.
Предлагаемый читателю комментарий ориентирован на традицию, плодотворно разработанную Ю.М. Лотманом при изучении романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Вслед за ним авторы сочли нужным ввести главы, посвященные истории создания и публикации романа, его поэтике и тем историко-культурным кодам, которые участвуют в конструировании текста и генерировании дополнительных семантических полей «закатного романа» Булгакова.
Авторы глубоко признательны тем, кто на разных стадиях работы помогал им советами, замечаниями или рецензиями: Ф. Балонову, М. Безродному, С. Боброву, Н. Богомолову, Т.В. Ивановой, Л. Клебергу, Ю.М. Лотману, Б.С. Мягкову, В. Перельмутеру, Т. Рогозовской, О. Ронену, Р. Тименчику, Ф.П. Федорову, Р. Янгирову, участникам «Булгаковских чтений» 1993–1997 гг. при Российском институте истории искусств (С.-Петербург); сотрудникам отдела рукописной книги Российской государственной библиотеки.
ПРИНЯТЫЕ ОБОЗНАЧЕНИЯ
В тексте комментария использованы квадратные и угловые скобки.
Квадратные скобки обозначают текст, уничтоженный Булгаковым и реконструируемый по контексту.
В угловых скобках, за исключением отмеченных случаев, приводятся примечания авторов комментария.
Курсив, кроме особо оговоренных случаев, принадлежит авторам комментария.
На протяжении всего текста комментария заглавие романа «Мастер и Маргарита» сокращается до МиМ.
Произведения М.А. Булгакова цитируются по изданию: М.А. Булгаков. Собрание сочинений: в пяти томах. М.: Худ. литература, 1989–1990.
Отсылки к материалам из архивного фонда Булгакова в Российской государственной библиотеке даются с указанием номера фонда, порядкового номера картона, единицы хранения и листа (например, 562-7-1-43).
I
ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ РОМАНА «МАСТЕР И МАРГАРИТА»
Валентин Катаев относил возникновение замысла МиМ к 1923–1924 гг. (Чудакова 1977: 106), однако документальные материалы дают возможность возвести его лишь к 1928–1929 гг. Он задумывался как «роман о дьяволе» — об этом свидетельствуют и перечни предполагаемых названий в черновиках («Черный маг», «Консультант с копытом», «Великий канцлер», «Вот и я» <фраза, с которой в опере предстает перед Фаустом Мефистофель>, «Шляпа с пером», «Черный богослов», «Подкова иностранца», «Копыто консультанта», «Евангелие Воланда», «Князь тьмы» и др.). Подтверждает это и сам Булгаков в письме Правительству СССР от 28 марта 1930 г., где произведение названо «романом о дьяволе», черновик которого сожжен автором.
От самого раннего периода работы сохранились две тетради с черновым текстом уничтоженного романа, из которых Булгаков вырывал листы таким образом, что часть их (незначительная) уцелела, так же как и обрывки отдельных листов из третьей тетради. Они датируются 1928–1929 гг. К маю 1929 г. относится первая дата, фиксирующая определенную степень готовности текста. В это время Булгаков отдает одну главу романа в редакцию альманаха «Недра», где публиковались «Дьяволиада» и «Роковые яйца», однако она не принята к печати.
Тема дьявола, Князя тьмы, действия темных сил появлялась у Булгакова и прежде. Так, в повести «Дьяволиада» (1924) незадолго до смерти главный герой видит необыкновенного черного кота (начиная со Средневековья, черные коты — знак присутствия нечистой силы). «Дьявол» предстает перед героем и в оборванной на полуслове повести «Тайному другу» (1929): «Сын погибели, однако, преобразился. От обычного его наряда остался только бархатный черный берет…» (4, 564). Его облик герой проецирует на главного редактора журнала Рудольфа Рафаилыча. При этом неизменной остается потусторонняя природа персонажа, который произвольно называется то дьяволом, то сатаной, то Вельзевулом и Мефистофелем. Сохранив название главы — «При шпаге я», Булгаков вернулся к образу редактора с его бесовской природой в «Записках покойника», где он носит имя Ильи Ивановича Рудольфи и возглавляет частный журнал «Родина». «Записки покойника» создавались в 1936–1937 гг., когда уже шла напряженная работа над последним романом. Возможно, продуманность образа Воланда сказалась и на более осторожном обращении с именами Рудольфи. Он спроецирован только на Мефистофеля, назван духом, а его внешность заимствована из оперы Гуно «Фауст»: «Лицо с властным носом и разметанными бровями. <…> мне померещилось, что под квадратным подбородком торчит острие черной бороды. Берет был заломлен лихо на ухо. Пера, правда, не было» (4, 412).
Сохранились также две тетради с черновыми набросками 1929–1931 гг. Первую из них считают остатком первой редакции романа.
Деление на редакции составляет важнейшую текстологическую проблему МиМ. При оформлении фонда М.А. Булгакова в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки (тогда Государственной библиотеки имени В.И. Ленина) в основу деления рукописей романа на 8 редакций был положен принцип наличия в варианте рукописи первой главы романа (см.: Чудакова 1976). Именно в том порядке, в каком озаглавлены единицы хранения в фонде писателя, они приводятся в приложении к настоящему комментарию. Однако позже исследователи высказали разнящиеся точки зрения на количество и содержание редакций, которые составители комментария считают необходимым воспроизвести.
Так, Б.В. Соколов в «Энциклопедии Булгаковской» (Соколов 1996) считает достаточным обозначить три редакции:
— первую, к которой отнесено все написанное Булгаковым до момента уничтожения рукописи в 1930 г.;
— вторую, которая складывается к осени 1936 г. и опубликована под названием «Великий канцлер» (Булгаков 1992);
— третью, которая начата во второй половине 1936 или в 1937 г. и завершена в 1938 г. словом «конец».
Все, что происходит с рукописями романа далее (перепечатка летом 1938 г., в ходе которой текст подвергался многочисленным изменениям и дополнениям, а затем продолжительная, вплоть до последних недель жизни, обширная правка со вставками объемных сцен и концептуальными изменениями некоторых сюжетных линий и т. п.), Б. Соколов считает лишь правкой рукописи. С текстологической точки зрения принять подобную классификацию невозможно.
Деление на редакции МиМ, предложенное В.И. Лосевым (Булгаков 1992), сохраняет их первоначально определенное количество и лишь в деталях разнится с их описанием (Чудакова 1976). Иначе подходит к проблеме текстолог Л.М. Яновская, которая выделяет 6 редакций. Ниже авторы приводят свое описание редакций романа.
Первая редакция. Открывается несколькими вариантами названий (далее квадратными скобками обозначен текст, который можно восстановить по смыслу; многоточием внутри квадратных скобок — текст, реконструировать который невозможно; пропуски в тексте цитаты обозначены отточием в угловых скобках): «Сын[…] <возможно, «Сын погибели», ср. с «Записками покойника» — И.Б., С.К.>, Гастроль[…] Ром[…], П[…], Ром[…], Черный маг. Божеств[…]» (562-6-1-1). Единственный полностью сохранившийся вариант названия дал основания для публикации фрагментов первой редакции под заглавием «Черный маг» (Булгаков 1992). На полях тетради — имена, свидетельствующие об особом интересе Булгакова к демонологической линии произведения: «Антессер. Азазелло. Велиар» (562-6-1-1). Указано время действия — июнь 1935 г. (вначале выбран 1934 г., затем последняя цифра в рукописи была исправлена). Повествование велось от первого лица, и по оставшимся полоскам исписанных листов понятно, что речь шла о начальнике отделения рабоче-крестьянской милиции («р.к. милиции») Кондрате Васильевиче и о преступнике, орудовавшем в районе трамвайного кольца «Б» и разоблаченном некой «потрясающей дурой» (562-6-1-3). Написанное, скорее всего, не удовлетворило Булгакова. Он принимается за роман заново, сохранив рассуждение, что преступнику может прийти на ум навестить и другие города, помимо «нашей красной [столицы]» (562-6-1-3 об.).
Во втором варианте начала романа вычитывается имя преступника — Азазелло и выявляется конфликт между рассказчиком и Кондратом Васильевичем, разъяснения которого рассказчика не устраивают. И хотя он излагает свои сомнения начальнику отделения милиции «со всею почтительностью» (562-6-1-4), последний сквозь зубы замечает, что повествователь уделяет делу слишком много внимания и даже роняет из «малиновых уст слово „контр[революция]“» (562-6-1-4 об.).
Только после этого следует глава, которая в других редакциях открывает роман. Она носит название «Шестое доказательство» и представляет собой вариант сцены на Патриарших прудах. Не уцелели имя и отчество первого из собеседников (Булгаков многократно менял их), позже, в этой же редакции, он назван Владимиром Мироновичем. Заметны колебания при выборе имени и фамилии второго: имя Антоша Безродный зачеркивается и сверху появляется надпись «Иванушка Попов». Из обрывков текста понятно, что на пруды выходит нянька с ребенком, впоследствии показавшая, что разговор шел об Иисусе Христе (поверх основного текста надписано: «не наврала»). Берлиоз в этом варианте — редактор журнала «Богоборец», он просит Безродного приписать антирелигиозные (вначале они названы «ударными», но это слово зачеркнуто) стишки к уже «изготовленному» рисунку. Слушая «инструкцию» Берлиоза, Иванушка «перегнулся», поднял что-то из пыли и, по всей видимости, этим «чем-то» нарисовал Христа, облику которого сопутствуют такие определения, как «аскети[ческое]» лицо, «безнадежный» вид. Рядом была изображена «разбойничья рожа» в пенсне, принадлежавшая, очевидно, капиталисту. Именно такое, «двойное» изображение описывал Берлиоз Иванушке, потому что, закончив рисунок, тот спросил: «Так нарисовано?» (562-6-1-10). Сцена завершалась обрывком фразы: «В это [-то время из] переулка», предвещающей появление дьявола.
Повествователь сообщает обо всем этом в плюсквамперфектуме: в момент рассказа перед ним лежит дело, начатое рабоче-крестьянской милицией 14 июня 1935 г., где в рубрике «приметы» перечисляются: «бритый», «брюнет», «тонкий» (видимо, нос), «обыкновенный»; как особая примета названо кольцо на пальце. Слово «обыкновенный» вызывает резкое неприятие повествователя: «Помилуйте? <…> [обыкновенный…?!» (562-6-1-10 об.). Несколько позже названы и те приметы, которые позволяют ему иронизировать над формулировкой милиции. Среди них — «черные», скорее всего, волосы, но далее следуют «пла[тиновые коронки]», очевидно, хромота на «[ле]вую ногу», фрак и нечто имеющее «[ора]нжевый» цвет (562-6-1-11 об.). Возможно, что эти приметы тоже названы кем-то из свидетелей, потому что ниже следует их опровержение: явившийся из переулка «вовсе не [хромал] на левую но[гу]», а такова была «[особен] ность походки» — нога «шалила при х[одьбе,] как это быва[ет при заболевании хол[ециститом]…» (562-6-1-13). Здесь же отмечена традиционная асимметричность облика дьявола, но, в отличие от последних редакций, не бровей, а глаз: правый «[вы]ше левого, так [что каз]ался пустым…» (562-6-1-13 об.). Появившийся из переулка уже в первой редакции кажется собеседникам иностранцем, но здесь Булгаков, обыгрывая мистическую природу пришельца, несколько раз называет его «иностранный человек» (562-6-1-15).
Содержание беседы Берлиоза и Иванушки Попова Булгакову вполне ясно, и он схематично набрасывает его поперек тетрадного листа снизу вверх: «Владимир Миронович обнаруживает недюжинную эрудицию, а Иванушка слушал своего наставника, изредка подавая меткие реплики» (562-6-1-16). Появляется в первой редакции и пес Бимка, но иностранец жестом отсылает его прочь. Бимка уходит, но возвращается с двумя псами, которые, видимо, тоже были отосланы.
Так же, как в других редакциях, дьявол подсаживается к собеседникам. Когда речь заходит о доказательствах бытия Божьего, Булгаков сверху страницы записывает вставку в основной текст: «Как?! — воскликнул [незна]комец, — вы считаете,] что блестящие выверты мысл[и] блаженного Августина, да е[ще фор]мулировка Ансельма Кентербе[рийского] ничего не стоят? — Ничего, — ответил Берли[оз…] они схоластическ[ие…] — Какой такой Имм[ануил? — ] осведомился Ивануш[ка] и поморгал глазами. — Кант, подтвердил незнакомец и гла[за его] сверкнули: <Видимо, сюда и должна была идти вставка, написанная снизу вверх по внутреннему краю страницы — >: — Неужели вы забыли? Кант, — вежливо пояснил незнакомец, не догадываясь, очевидно, что Иванушка никогда этого не знал» (562-6-1-19).
В ходе работы над первой редакцией Булгаков пробует именовать своего дьявола Вельяром Вельяровичем Воландом, а Аннушку, разлившую постное масло, — Пелагеюшкой. Но в основных чертах разговор выстраивается так же, как в окончательном тексте. Затем незнакомец, которого автор называет «инженером», обнаруживает Иванушкин рисунок, удивляясь изображению Иисуса в пенсне, и утверждает, что Иисус существовал, хотя бы потому, что он лично видел, как тот стоял на крыле храма. Имеется в виду искушение Христа дьяволом, описанное в Евангелиях от Матфея и Луки: «И повел Его в Иерусалим, поставил Его на крыле храма, и сказал Ему: если Ты Сын Божий, бросься отсюда вниз; <…> Иисус сказал ему в ответ: сказано: „не искушай Господа Бога твоего“» (Лк. 4: 9—12). Ершалаимский сюжет писателю уже в первой редакции был ясен, отличия от поздних редакций заключались, скорее, в оформлении. Рассказ о Пилате и Иешуа принадлежал здесь Воланду и входил в роман единым куском. Правда, арестованного допрашивал вначале первосвященник Анна, который обзывал его негодяем, осмелившимся объявить себя царем. Есть план главы, названной «История у…». Ее действие происходит «в ночь с 23 на 2[4]»: «1.) Разбудили… 2.) У Каиа[фы.] 3. Утро» (562-64-26). На одной из страниц сверху было вписано имя предполагавшегося персонажа: «Клавдия Прокула — жена Пилата» (562-6-1-32).
Намечен в этой редакции и ответ незнакомца на вопрос Берлиоза о несовпадении с Евангелиями (Берлиоз удивляется, что никто не кричал: «Распни его!») — он найдет свое место во второй редакции романа (Булгаков 1992: 236). Судя по сохранившимся фрагментам, в первой редакции ответ был приближен к советской реальности: упомянув о черни, инженер говорил, что она «любит шум, кровь <…> напевали: [ку]ды котишьси <…> [пропа]дешь. Не воротишьси» (562-6-1-32 об.).
Разночтением с последующими редакциями и каноническим текстом является и более соответствующая евангельскому сюжету сцена крестного пути Иешуа, который «тащил свой <далее зачеркнуто „крест“> <…> брус которого был <…> из фигового дерев[а…] тяжел, ноги бо[лели…] дышал и страдал [невероятно, пот] струями лил [с него]» (562-6-1-34). Когда Иешуа изнемог, из толпы зевак «взводный» вызвал сапожника, чтобы тот нес брус за осужденного. Сапожник вначале испытывает обиду, «[буд]то над ними учинено стыдное <…>, но Иешуа улыбается ему, и эта простая и правдивая улыбка становится для сапожника доказательством, что тот не совершил „никакого преступления]“» (562-6-1-36).
На этом пути и только в первой редакции появляется Вероника, которая когда-то, когда Иешуа появился в Ершалаиме, видимо, сидела в большой печали, а когда он заговорил с ней, бросилась на него ([но]гтями вцепилась […хо]лодной груди, <…> [как] кошка стала ши[петь <…> «Позор] на твою голову <…> Прокли[наю…»] (562-6-1-36 об.). Однако Иешуа применил «свой беспроигрышный прием» (562-6-1-37) — он «улыбался до тех [пор, пока она не] умолкла», а потом сказал: «Лишь очень гл[упые люди могут] проклинать Бог [а]» (562-6-1-37). С той поры Вероника стала улыбаться. Увидев осужденного, она между рядами легионеров пронесла полотенце, купила за цент воды и отерла ему пот. Она поняла, что он «был унижен», толпа хлынула дальше, а «кра[савица со стон]ом и слезами [упала в об]морок» (562-6-1-38 об.).
Воланд в этой редакции целью своего приезда в Москву называет выступление в Мюзик-Холле с сеансами белой магии. В середине тетради есть разметка первых четырех глав с названиями: «1.) Пролог; 2.) Евангелие от В[оланда]; 3.) Интермедия; 4.) Марш фюнебр» (562-6-1-45).
Незнакомец, в полном соответствии с традиционной ролью дьявола, искушает Иванушку, уговаривая наступить на нарисованный им портрет, обзывает его «интеллигентом», и тогда тот, «с таким [видом, словно Воланд] назвал его [… суки]ным сыном <…> двинулся [к рисунку и занес] над ним скорохо[довский штиблет]» (562-6-1-45 об.).
Эта сцена будет повторена во второй редакции, и в ней, добившись, чтобы Иван растоптал изображение Христа, Воланд говорит: «Ну, вот, все в порядке, и дочь ночи Мойра допряла свою нить» (562-6-1-46).
Вторая редакция. Открывалась главой «Пристают на Патриарших», ее действие начиналось в среду 5 июня, на закате. В этом варианте текста Иванушка также рисовал портрет Христа — «волосы, точно разделенные пря[мым пробором надвое] сливались на ас[фальте…] живой рот <…> выписан сердечко[м] <…> аккуратная раздвоенная бородка]» (562-6-2-5, 6).
Заметны и некоторые изменения. В частности, здесь описывается, как Иванушка, сбежав из психиатрической лечебницы, угоняет катафалк с телом Берлиоза и по неосторожности роняет его с моста в Москву-реку.
Еще один важный компонент, не встречающийся в других редакциях, — одиннадцатая глава, посвященная далекому от жизни ученому Фесе, который, как предположила исследовательница, должен был по первоначальному замыслу выполнять функцию, отведенную впоследствии мастеру (см.: Чудакова 1976).
Во второй редакции впервые появляется Левий Матвей и значительно более подробно описаны крестные муки Иешуа — оба изменения свидетельствуют о нарастании значимости ершалаимской линии романа, о решении сделать Иешуа одним из главных героев произведения, которое поначалу было задумано как «роман о дьяволе». И хотя произведению придано новое название — оно проясняется в подготовленной для альманаха «Недра» в мае 1929 г. главе «Мания фурибунда» (по содержанию соответствует пятой главе канонического текста «Было дело в Грибоедове»), которая имела подзаголовок «глава из романа Копыто инженера». Под этим названием вторая редакция романа опубликована в: Булгаков 1992. Закономерно, что оно не стало окончательным, потому что уже не отражало подлинного смысла романа. Ни мастера, ни Маргариты в первой и второй редакциях еще не было.
В двух вариантах сохранились
наброски отдельных глав третьей редакции романа, написанные в 1931 г. (один из них опубликован в: Булгаков 1992 под названием «Черновые наброски к роману, написанные в 1929–1931 гг.»). В обоих вариантах действие начинается 14 июня, в первом — в 1943, во втором — в 1945 г. Берлиоза здесь зовут Антоном Антоновичем. Он возглавляет Всеобщее дружество писателей, или Вседружпис, который обитает в «Шалаше Грибоедова».
Собеседника Берлиоза на Патриарших прудах зовут Иваном Покинутым. В окончательном тексте Булгаков отказывается от первоначального замысла изобразить поэта, «известного всему СССР» (562-6-4-8), возможно, потому, что молодость Ивана Бездомного становится залогом возможных изменений его убеждений и жизни.
В главе «Полет Воланда» повествование ведется от имени «я», который, по его словам, не слышит, но «видит» разрушительный свист Фагота. Далее следуют несколько отдельно написанных фраз и дан зачин: «На закате двое вышли на Патриаршие пруды», за которым идет название (главы? романа в целом?) — «Консультант с копытом» и заново повторена та же первая фраза (562-6-4-13 об.).
Полное отсутствие каких бы то ни было параллелей с ершалаимской линией МиМ свидетельствует, что в набросках Булгаков разрабатывал сатирическую линию произведения, пока что остававшегося для него в первую очередь «романом о дьяволе».
Третья редакция. Работа над романом приостановилась. Вернулся к ней Булгаков в 1932 г., на первой же странице определяя жанр произведения — «Фантастический роман», а затем выписывая варианты названий: «Великий канцлер. Сатана. Вот и я. Шляпа с пером. Черный богослов. Он появился. Подкова иностранца». Далее, уже ближе к середине текста, он записывает еще несколько заглавий: «Он явился. Происшествие. Черный маг. Копыто консультанта». Подлинное продолжение работа получает лишь в июле 1933 г., во время поездки в Ленинград с Е.С. Булгаковой. Свидетельством тому может служить письмо В.В. Вересаеву от 2 августа 1933 г.: «В меня же вселился бес. Уже в Ленинграде и теперь здесь, задыхаясь в моих комнатенках, я стал мазать страницу за страницей наново тот свой уничтоженный три года назад роман» (5, 491).
Композиция ершалаимских глав не похожа на окончательную редакцию: в главе 11-й — «Евангелие от Воланда» — часть текста пропущена, а заканчивается она тем, что «Равван, свободный, как ветер, с лифостротона бросился» в толпу (562-6-7-19 об.).
В третьей редакции романа, еще не обретшего своего канонического названия, уже присутствуют оба героя — Маргарита и поэт, называемый также Фаустом. Однако герой в этом варианте далек от «трижды романтического мастера», не столь романтична и Маргарита. Так, в главе, озаглавленной ее именем, героиня, проснувшись утром, думает, что нужно отречься от любимого, иначе «засохнет ее жизнь»: «О нет — прошептала Маргарита, — я не мерзавка, я лишь бессильна. Поэтому буду ненавидеть исподтишка весь мир, обману всех, но кончу жизнь в наслаждении» (562-6-7-50 и 50 об.). Улетающая на шабаш Маргарита разбивает семафор на Арбате, на улице из-за нее вскипает драка. Для описания героини Булгаков выбирает характерные языковые средства, призванные подчеркнуть в ней злое, агрессивное начало: она окликает соседа Николая Ивановича, «продолжая кипеть»; после разговора с Фиелло (так назван в этой редакции Азазелло) она «швырнула трубку не на рычаг, а на кровать»; вылетев в окно, она «через мгновение <…> овладела пространством» (Булгаков 1992, 144–145).
Наконец, текст этот заметно более натуралистичен, например, в изображении головы Берлиоза в сцене шабаша, в упоминании о том, что Внучата (будущий Варенуха), в бытность свою вампиром, загрыз курьершу, а также в описании раны на шее некой декольтированной участницы шабаша (Булгаков 1992: 156).
Особенностью только третьей редакции является указание на место пребывания мастера до момента, когда он предстает перед Воландом. Отправляющийся за ним Фиелло поначалу облачается в одежду, подходящую для сурового климата: «На нем оказалась ушастая меховая шапка и длинный полушубок» (562-6-8-5 об.). Правда, это описание зачеркивается. На оборванном едва ли не до самого корешка листе 6 угадывается, что «кот изъявил желание добро [вольно отправиться с Фиелло] и разрешение получил]» (562-6-8-6). На оборванном листе умещается самое большее 10 букв, но ясно, что за возвратившимся Фиелло «шел человек, и вид его [поразил прили]чных гостей хозяина» (562-6-8-6 об. и 7). По описанию одежды пришедшего ясно, что его извлекли из лагеря: «Ватная мужская кацавейка была на нем. Солдатские штаны, грубые высокие сапоги. <…> Весь в грязи, руки изранены, лицо заросло рыжеватой щетиной» (562-6-8-7).
После вопроса Маргариты, куда деваться им с мастером, Воланд отправляет доносчика Понковского (будущего Алоизия Могарыча) во Владивосток и дарит Маргарите и поэту обручальные кольца.
Лист 10 вновь оборван, но в середине листа записано число 18 и зачеркнуто два названия главы: История Иуды Искариотам У очага. Глава названа Подкова. В ней центральной фигурой становится Аннушка, «та самая, что пролила постное масло не вовремя» (562-6-8-10). В этом варианте она наделена фамилией — Басина (этимология фамилии может быть возведена к слову «бас», т. е. одной из примет Воланда, и, следовательно, Аннушка может быть причислена к сонму населяющих роман бесов). Из приоткрытой двери она наблюдает за спускающимися по лестнице: в щели «торчал ее острый нос и глаз. Другой заплывший в чудовищном багровом синяке (Аннушку накануне били) скрывался в темноте» (562-6-8-11). Иностранец с бубенчиками (Фиелло = Азазелло) вручает ей за найденную подкову на двести рублей бонов в торгсин. Далее писатель оставляет пустые листы под намеченные главы. На листе 15 об. написан лишь номер главы — 19 — и название У огня; на листе 19 — номер главы 20 и ее начало: «Когда туча накрыла…»; затем несколько листов оборвано под корешок. Оставшаяся часть листа 37 позволяет заключить, что речь идет об аресте находящихся в злосчастной квартире. Далее описаны похождения кота и Коровьева в торгсине и с листа 50 заново переписывается глава 19 — Маргарита. Начало действия в ней совпадает с первой грозой над Москвой.
Работа над этой частью третьей редакции шла довольно интенсивно: в рукописи зафиксированы даты 1 июля, 1 сентября, 6, 29 и 31 октября, 8, 9, 11–16 ноября, 30 декабря 1933 г., 4, 6–8 и 25 января и, наконец, 1 февраля 1934 г. Так, в частности, 6 октября 1933 г. была произведена «Разметка глав романа», принявшая следующий вид:
1. Седьмое доказательство (22 «июня» — зачеркнуто, апреля вечером) четверг?
2. Иванушка гонится за Воландом 22.VI — вечером.
3. Дело было в Грибоедове и психиатрическая лечебница 22.VI ночью.
4. Степа Лиходеев. День 23.VI.
5. Арест Босого. День 23.VI.
6. В кабинете Римского. День 23.VI.
7. В цирке. Вечер 23.VI.
8. Босой в тюрьме. 23.VI. Вечер, ночь.
9. Возвращение Внучаты и бегство Римского. 23.VI. Ночь.
10. Иванушка в лечебнице приходит в себя и просит Евангелие вечером 23.VI. Ночью у него Воланд.
11. Евангелие от Воланда. Глава I.
12. Приключения с дядей и происшествие с буфетчиком.
— День 24.VI. —
13. Днем же 24. Безумный день.
Приключения помощника администратора… то есть пение славного моря… исчезновение заведующего…
Скандалы с денежными бумажками <…> Похороны Берлиоза.
14. Маргарита (день в пятницу).
Шабаш.
17 (так! — И.Б., С.К., «15» — зачеркнуто). Обручение.
Черная месса (ночь 24–25.VI).
Маргарита просит помощи для поэта.
16. Евангелие Воланда. Глава II. Револьвер у поэта.
17. День 26.VI. Возвращение Степы.
(18) Выпуск Босого.
19. Следствие у Иванушки.
20. Бой с Воландом. Город горит.
К вечеру самоубийство.
21. Полет. Понтий Пилат. Воскресенье (562-6-6-324-325).
Затем последовал перерыв до июля, вызванный параллельной работой над другими произведениями, переездом на новую квартиру и замыслом книги о путешествии во Францию, надежду на которое Булгакову подали. Надежда эта была разбита самым жестоким образом — около месяца продержав писателя в напряжении, ему в поездке отказали. Булгаков в отчаянии, с ощущением очередной жизненной катастрофы, уезжает с женой в Ленинград. Именно там, почти через месяц после приезда, роман ц его автор соединяются вновь.
Здесь появляется наконец обозначение главного героя, заменяющее ему имя, — мастер. И впервые одна из сцен происходит на плоской террасе здания, в котором узнается Пашков дом, или Румянцевский музей — один из корпусов Государственной библиотеки. Эту часть романа Булгаков пишет, разграничивая главы, но не называя их. В отличие от окончательного текста Азазелло уносит мастера из подвальчика на своем плаще, а Маргарита летит на уже привычной для нее щетке. За два года до того как Булгаков, разорвав отношения с МХАТом, поступил на работу в Большой театр, он набрасывает сцену (позже зачеркнутую) пережидания грозы в Большом театре («лететь в грозу было неудобно» — 562-7-1-29 об.).
Москва охвачена пожарами, и Булгаков создает сцену, модель которой уже апробирована в «Роковых яйцах», где «морозный бог из машины» останавливает наступление чудовищных животных на Москву. В третьей редакции, чтобы потушить пожары, он насылает на Москву «град великий в вишню», который «был так густ, что сплошной пеленой покрыл мостовую <…> Огонь, проевший крыши и, трепеща, лижущий дома, стал оседать, сменившись густым дымом» (562-7-1-30).
На Воробьевых горах Воланда со свитой, мастером и Маргаритой пытаются атаковать люди в противогазах и аэропланы, но Бегемот и Коровьев отгоняют их свистом. Предпоследнюю главу автор озаглавливает Ночь. Здесь же зафиксировано отвергнутое название Полет, весьма значимое для Булгакова. В сцене отлета из Москвы Маргарита спасает мальчика в загоревшемся доме. А на пути к вечному приюту кавалькада останавливается в каком-то «гигантском» городе с бульварами (предположительно в Париже), и мастер наблюдает за нарядными людьми, вытекающими из здания, горевшего «тысячью огней».
В конце этой части романа Булгаков фиксирует «Окончательную разметку глав» (некоторые из них сохранят названия в каноническом тексте) и привязку ко времени московских событий:
1) Никогда не разговаривайте с неизвестными / вечер 8 мая (среда?)
2) Золотое копье
3) Седьмое доказательство (вечер 8 мая)
4) Погоня
5) Дело было в Грибоедове
Ночь с <зачеркнуто — 7 на 8>
Ночьс 8.V на 9.V
6) <зачеркн. — Директор кабаре> Степа
<зачеркн. Утро 8 мая> День 9.V
7) <зачеркн. Босой> Волшебные деньги
(день 9.V.)
8) <зачеркн. Римск. Избиение Варенухи>
Ошибка профессора Стравинского
(день 9.V)
9) <зачеркн. Кабаре. Происшествия в Хабаро> Вести из Владикавказа.
(зачеркн. Вечер 8.V> 9.V
10) <зачеркн. Сон Босого> Гроза и радуга.
Вечер 9.V
11) <зачеркн. Возвращение Варенухи Белая> Черная магия.
Вечер 9.V
12) <зачеркн. Ночь в лечебнице. Лысый холм> Полночное явление.
Ночь 9-10.V
13) <зачеркн. Дядя и буфетчик> На Лысой Горе.
14) <зачеркн. Ошибка Стравинского> На рассвете.
15) Бойтесь возвращающихся.
16) <зачеркн. Замок чудес> Что снилось Босому.
17) <зачеркн. Странный день> /Пятница?/ История костюма и прочее.
18) Дядя и буфетчик.
19) Маргарита.
20) Полет.
21) Маргарита купается.
22) Шабаш.
23) Потерянная подкова.
24) Дома.
25) Пилат.
26) Тучи скопляются над головой Воланда.
27) Смертью храбрых.
28) С примусом по Москве.
29) На веранде Грибоедова.
30) Он покидает. Москву.
31) На здоровье.
32) Гонец.
33) Они пьют.
34) Милосердия! Милосердия!
35) Ссора на Воробьевых горах.
36) Несчастный игемон.
37) Вот мой приют.
Конец (562-7-1-45 об.47)
Разметка свидетельствует, что первая часть романа была автору совершенно ясна, тогда как во второй большинство глав носили рабочие названия, маркирующие содержание. Это объясняет, почему некоторые заголовки первой части сохранились до окончательной редакции, тогда как во второй это относится лишь к главе «Маргарита». Количественная разметка глав первой части осталась неизменной вплоть до печатной редакции романа, а из 19 глав второй части осталось только 14 (эпилог был написан много позже).
В октябре 1934 г. Булгаков вновь подступает к роману. Он словно заклинает его, предвидя многократные возвращения и особое место романа в своей жизни. На одной из тетрадей (562-7-2) справа от даты «30.Х.34» он вставляет: «Дописать раньше, чем умереть!» — и подчеркивает последнее слово.
Эта часть третьей редакции была опубликована под названием «Главы, дописанные и переписанные в 1934–1936 годах» (Булгаков 1992). Публикатор (В.И. Лосев) посчитал нужным создать связный, нигде не прерывающийся текст, вследствие чего опубликованный вариант не дает полного представления о самом процессе работы писателя: не фиксируются некоторые обрывы текста, окончание главы 16-й (562-7-3; тетрадь начата в июле 1936 г.) подверстано к тексту предыдущей тетради (562-7-2; тетрадь доведена до июня 1935 г., т. е. фрагменты разделены более чем годом), абзацы смещены ит.д.
Значительно скромнее изображен магазин на сцене Варьете: вместо лавины женщин — всего-навсего «полненькая блондинка, еще с десяток», но зато, переодевшись, все десять застывают на сцене под аплодисменты публики, а их старенькие платьица вылетают из-за черного плаща Коровьева (562-7-2-40 об.).
Именно в этих главах мастер уже является Бездомному в клинике, его роман принципиально иной — он написан про «молодого Ешуа Га-Ноцри» (562-7-2-46 об.). Возможно, поэтому Булгаков решает ввести в «новое Евангелие» еще одного рассказчика (в основном тексте третьей редакции — 562-6-3 — о допросе Иешуа Пилатом рассказывал Воланд, внезапно оказавшийся в палате Бездомного). Прием перетекания главы из московской сюжетной линии в ершалаимскую к этому времени уже апробирован. Мастер начинает свой рассказ с фразы «…настал самый мучительный — час шестой», ею же открывается следующая, 13-я глава «На Лысой Горе» (562-7-2-47).
Начиная новую тетрадь добавлений к третьей редакции, Булгаков называет ее «Черновики романа». Сюда он вписывает второй вариант последней, 37-й главы, Последний полет и окончание главы 16-й.
Из редакции в редакцию Булгаков перерабатывает сцену изменений персонажей демонологической линии во время последнего полета. В дописанных и переписанных главах все они выглядят иначе, чем в печатной редакции. Так, кавалькаду сопровождает конвой воронов, выстроившихся треугольником. Бегемот, который «сбросил кошачью шкуру», — «веселый по-прежнему, свистел, был толстый, как Фальстаф» (562-7-3-2 об.), Маргарита — амазонка в бархате, а Воланд обретает облик традиционного дьявола: «Нос его ястребино свесился к верхней губе, рот вовсе сполз на сторону, еще острее стала раздвоенная из-под подбородка борода. Оба глаза стали обыкновенными, черными, провалившимися, но в глубине их горели искры» (562-7-2-2).
В этом варианте нет альтернативной возможности награды, которая появится в печатной редакции (свет и покой) и породит множество исследовательских интерпретаций. Но она намечена: мастера «заметил Ешуа», и Воланд говорит: «Благодари бродившего по песку Ешуа, которого ты сочинил, но о нем более никогда не вспоминай <…> ты получишь то, что заслужил» (562-7-3-3 об.); «Ты никогда не поднимешься выше» (562-7-3-4).
Это единственный вариант, где у Булгакова происходит смешение автора романа МиМ и автора романа об Иешуа и Понтии Пилате. Воланд предсказывает мастеру жизнь в вечности, но в забытьи, касающемся всей прежней жизни: «Исчезнет дом на Садовой, страшный Босой, но исчезнет и мысль о Ганоцри и о прощенном игемоне» (562-7-3-4). Однако названные моменты входят в объем памяти только автора МиМ — сам мастер не жил на Садовой и никогда не встречался с Босым. Дорогой к дому — вечному приюту завершается эта глава, за которой следует окончание сна Босого.
Затем Булгаков вновь набрасывает разметку глав первой части романа и выписывает некоторые сведения, нужные для ершалаимской сюжетной линии, — о деревьях, растущих в той местности, людях разных наций, населявших Галилею; дате ареста Иешуа (в ночь с 13 на 14 нисана; по его мнению, это 3 апреля); лапидарно — об именах Пилы и Атуса, о легенде о Пилате, острове Капрея и т. д.
Все это время Булгаков, как обычно, напряженно работает. Параллельно с романом он пишет прозу, пьесы, сценарии.
Следует помнить также, что помимо всего названного Булгаков присутствовал на репетициях пьесы «Мольер», играл роль судьи в спектакле МХАТа «Записки Пиквикского клуба», устраивал читки новых пьес в театрах, ездил в Киев по делам, связанным с киносценарием, и т. д. Однако, как он признавался в письме П.С. Попову, роман постоянно обретался в его сознании, даже если он не сидел за письменным столом: «Ох, много у меня работы! Но в голове бродит моя Маргарита, и кот, и полеты…» (5, 512).
Четвертая редакция. В июле 1936 г. четвертая редакция рукописи романа, не имеющего пока определенного названия, впервые завершается словом «конец». Затем Булгаков наново переписывает, с изменениями и дополнениями, три главы романа, назвав его просто «Роман». Исследователи считают, что это происходило в первой половине 1937 г.
Не была завершена и
пятая редакция под названием «Князь тьмы» (было написано 13 глав), прерванная на рассказе мастера о Маргарите. В ноябре 1937 г., судя по дневниковой записи Е.С. Булгаковой, писатель вновь «работал над романом о Мастере и Маргарите» (Дневник 1990: 174), и он обрел свое окончательное название.
22—23 мая 1938 г. была завершена
шестая редакция (она содержит 30 глав). Булгаков пишет жене в Лебедянь: «„Что будет?“ — ты спрашиваешь, не знаю. Вероятно, ты уложишь его в бюро или в шкаф, где лежат убитые мои пьесы, и иногда будешь вспоминать о нем. <…> Свой суд над этой вещью я уже совершил, и если мне удастся еще немного приподнять конец, я буду считать, что вещь заслуживает корректуры и того, чтобы быть уложенной в тьму ящика» (5, 571). В это время он диктует роман свояченице, замечательной машинистке О.С. Бокшанской, изображенной им в «Записках покойника» в образе Поликсены Торопецкой. За месяц перепечатка, сильно изменившая облик романа, была закончена. По сути, это была
седьмая редакция.
Ее правка продлилась с сентября 1938 до весны 1939 г., хотя с января параллельно идет работа над пьесой «Батум» и либретто оперы «Рашель». Следующие поправки к роману Булгаков начинает диктовать, когда осознает, что МиМ действительно становится, как он назвал его в одном из писем 1938 г., «закатным романом». С сентября 1939 г. Е.С. Булгакова записывает текст правки в двух тетрадях, одна из которых не сохранилась, хотя упоминания о ней существуют. Последняя правка пришлась на последний год жизни. Так, страница о Лиходееве в Ялте была продиктована писателем Е.С. Булгаковой 25 января 1940 г.: «Продиктовал страничку (о Степе — Ялта)» (Дневник 1990: 291).
Последняя запись о правке датирована в дневнике Е.С. Булгаковой 28 января 1940 г. М. Чудакова, однако, указывает, что писатель работал над романом и позже, 13 февраля, «видимо, в последний раз» (Чудакова 1988:480). Это была последняя,
восьмая редакция. В настоящее время все сохранившиеся материалы, связанные с работой над романом МиМ, находятся в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки (см. приложение).
ИСТОРИЯ ПУБЛИКАЦИИ
Роман МиМ не был напечатан при жизни автора. Современники вспоминают, что во время читок Булгаков высказывал желание подать его на рассмотрение, однако в ту пору всем окружавшим писателя его намерение казалось фантастичным и даже опасным, да и сам разговор об этом мог быть просто сверкой реакции знакомых и близких людей. 23 сентября 1937 г. жена писателя, Елена Сергеевна Булгакова, в дневнике фиксирует «мучительные поиски выхода» из «безвыходного положения», в котором оказался М.А. Булгаков к концу 1930-х гг.: прозаик, не напечатавший с 1927 г. ни одной строки, и драматург, у которого сняты с репертуара или не допущены к постановке все пьесы, за исключением «Дней Турбиных». Е.С. Булгакова очертила жизненно важные вопросы: «…письмо ли наверх? Бросить ли театр? Откорректировать роман и представить» (Дневник 1990:167). Но уже 28 февраля 1938 г. приходит понимание того, что «надежды на его <роман> напечатание — нет» (Дневник 1990: 189). В 1929 г. Булгаков решился под псевдонимом К. Тугай представить фрагмент романа — главу «Мания фурибунда» — в альманах «Недра», где ранее были опубликованы его повести «Дьяволиада» и «Роковые яйца», но ответа не получил.
Перед самой смертью писатель почти потерял речь, понимали его лишь самые близкие люди. Однажды, когда он был особенно неспокоен, Елена Сергеевна наудачу спросила: «Мастер и Маргарита?» «Он, страшно обрадованный, сделал знак головой, что „да, это“. И выдавил из себя два слова: „Чтобы знали, чтобы знали“» (Воспоминания 1988: 390). Именно тогда Е.С. Булгакова поклялась мужу издать роман. В ее дневнике с 6 на 7 марта записано: «…я сказала ему наугад… — Я даю тебе честное слово, что перепишу роман, что я подам его, тебя будут печатать» (562-29-4).
Свое обещание она выполнила: роман был перепечатан ею на машинке, с учетом предсмертной правки, в том же 1940-м, в год смерти Булгакова, и позже — в 1963 г.
Впервые роман был опубликован в журнале «Москва» в 1966–1967 гг. (№ 11 и № 1 соответственно) с многочисленными цензурными и редакторскими купюрами, составившими 12 процентов текста (159 купюр, 138 из них приходились на вторую часть романа — о характере изъятий см. подробнее: Лесскис 1999: 225–228). Год спустя в эстонском издательстве «Ээсти раамат» было предпринято первое отдельное издание МиМ в СССР — на эстонском языке. В 1967 г. за пределами СССР, в Париже, издательство YMCA-Press выпустило в свет первое бесцензурное издание романа, а в 1969 г. во Франкфурте-на-Майне роман был издан беспрецедентным образом: купюры, сделанные в ходе его публикации в журнале «Москва», были набраны курсивом (М. Булгаков. Мастер и Маргарита. — Frankfurt am Main: Possev-Verlag, V. Gorachek KO, 1969).
Полный текст МиМ впервые предстал перед советским читателем в 1973 г., однако в этом издании была нарушена предсмертная воля Булгакова, который передал Е.С. Булгаковой все авторские и редакторские права на роман. Редактор издания 1973 г. А. Саакянц создала новый текст, в котором, как отмечают исследователи (Г. Лесскис), наблюдается свыше трех тысяч разночтений по сравнению с текстом, подготовленным вдовой писателя. И хотя текстологи (Л. Яновская) считают, что расшифровывая предсмертную авторскую правку, Е.С. Булгакова не во всем руководствовалась его волей и в тексте остались некоторые противоречия (см. об этом ниже), тем не менее никто, кроме нее, имевшей на это юридические и моральные основания, не мог править роман. Издание 1989 года (Булгаков М. Избранные произведения в двух томах. Том 2. Киев: Дшпро, 1989) дало еще один вариант текста романа, впоследствии опубликованный также в пятитомном собрании сочинений издательства «Художественная литература». Он соединяет редакцию Е.С. Булгаковой с редакцией 1973 г. и по-прежнему оставляет немало вопросов.
Текстологические проблемы МиМ связаны прежде всего с тем, что Булгаков вплоть до последних месяцев жизни продолжал править свой «закатный роман» (и можно предположить, что, останься он жив, этот процесс продолжился бы). Многослойная правка (и та, что вносилась рукой автора в машинописную редакцию 1938 г., и та, что записана под его диктовку во время болезни) была известна только Е.С. Булгаковой. Только она в своей редакторской работе располагала всеми материалами. К моменту выхода в свет издания 1973 г. одной из двух тетрадей с предсмертной правкой в распоряжении редактора не было. Роман МиМ до сих пор не имеет канонического текста. Можно согласиться с бытующим мнением, что проблемы текстологии романа весьма серьезны и едва ли могут найти однозначное решение.
За несколько десятилетий, прошедших с момента первой публикации, роман МиМ стал одним из самых популярных произведений мировой литературы XX века.
Участники первых Булгаковских чтений, организованных Ленинградским государственным институтом театра, музыки и кинематографии, Союзом писателей и Союзом театральных деятелей, выдвинули предложение об издании сначала Собрания сочинений М.А. Булгакова в пяти томах (осуществлено в издательстве «Художественная литература» в 1989–1990 гг.), а затем и академического собрания сочинений. Последнее все еще остается делом будущего.
«МАТЕРИАЛЫ К РОМАНУ»
Название «Материалы к роману» носит тетрадь (562-8-1; Материалы к 6-й и 7-й редакциям романа МиМ), в которую Булгаков выписывал из книг сведения, необходимые для воссоздания истории Иисуса Христа. Они в первую очередь позволяют установить круг источников, которыми он пользовался при работе над ершалаимской сюжетной линией. Это «Жизнь Иисуса» и «Антихрист» Э. Ренана, «Жизнь Иисуса Христа» Ф.В. Фаррара, «Миф о Христе» А. Древса, «Жизнь Иисуса» Д.Ф. Штрауса и «Иисус» А. Барбюса. Большое количество сведений почерпнуто Булгаковым из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, «Истории евреев от древ нейших времен до настоящего» Г. Гретца (в личной библиотеке писателя была еще одна книга того же автора — Г. Гретц. История евреев: От времени заключения Талмуда (500) до эпохи рассвета еврейско-испанской культуры (1027). СПб., 1893). Кроме того, Булгаков читал Иосифа Флавия и Тацита, биографию Понтия Пилата, написанную Мюллером (G. А. Müller. Pontius Pilatus, der fünfte Procurator von Judäa und RichterJesu von Nasareth. Stutgart, 1888), «Археологию истории страданий Господа Иисуса Христа» Н.К. Маккавейского. Пособием по истории религии была для него книга Гастона Буассье «Римская религия от времен Августа до Антонинов» (1878) и многие другие.
Исследователи (Л. Фиалкова) установили, что Булгакову была известна пьеса его современника С. Чевкина «Иешуа Ганоцри. Беспристрастное открытие истины», изданная в 1922 г. в Симбирске, откуда, по всей вероятности, было перенесено в МиМ имя главного героя. Чтобы с максимальной точностью воссоздать Иудею описываемого времени, Булгаков прибегал к опубликованным дневникам, путевым запискам и т. п. Среди зафиксированных в «Материалах к роману» подобных источников можно назвать «Дневники Порфирия Успенского», книги «История, техника, искусство книгопечатания» М.И. Шелкунова, «Семь месяцев в Египте и Палестине» С. Фонвизина и записки Д.Л. Мордовцева «Поездка в Иерусалим».
В тетради «Материалов» есть рисунок Голгофы и ее описание («Голгофа — Кальвария — Лобное место, Gilgeiles-Golal, Лысая Гора, Череп, к северо-западу от Ершалаима. Будем считать в расстоянии 10 стадий от Ершалаима. Стадия! 200 стадий = 36 километров» — 562-8-1-9); схема «воображаемого Ершалаима»; даты жизни имераторов (Цезаря, Тиберия, Калигулы, Клавдия, Нерона) и сопоставленные с ними даты жизни Горация и Вергилия.
Приведем один пример работы Булгакова с источниками над образом Понтия Пилата: «…цитата из Корнелия Тацита, Анналы“. Кн. 15, гл. 44. Понтий Пилат вступил в должность прокуратора Иудеи в 26 г. нашей эры, сменив Валерия Грата [Лука. Гл. III. Иосиф Флавий, иудейский историк. Кн. 18, гл. 2]». Далее выписаны сведения о продолжительности пребывания Пилата на посту прокуратора: «Пилат, Pilum. Понтий Пилат был прокуратором Иудеи в течение 10 лет (26–36 гг.). Прокуратор был подчинен наместнику (легату) Сирии» (562-8-1-9 об.). Здесь же приводятся по известной легенде составившие анаграмматическое имя Пилата имена его родителей: «Atus — король (Майнц) и дочь мельника Пила Pila-Atus». Затем следуют подсчеты, каким по счету прокуратором Иудеи был Понтий Пилат и, похоже, уже опробуется аллитерация: «Понт Пятый!! Прокуратор!» (562-8-1-9 об.)
Постепенно из разных источников собираются, вплоть до мелочей, сведения, которые могут оказаться полезными при конструировании образа, например, двустишие о горе, носящей имя римского наместника: der Pilatus hat einen Hut / So ist das Wetter fein und gut» («Когда Пилат надевает шляпу, погода делается красивой и хорошей») и выписка: «Пилат — созвездие Ориона-Копейщика. Pilatus (Древс. Миф о Христе, т. II, стр. 51)» (562-8-1-10). Еще через несколько страниц Булгаков выстраивает ряд «Прокураторы Иудеи», начиная от Ктония и кончая Понтием Пилатом (562-8-1-14). Однако вопрос о «порядковом номере» прокуратора продолжает волновать писателя, и он обращается к источникам: «Он был преемником Валерия Грата и 6-м <подчеркнуто красным и поставлен красный же восклицательный знак> (Брокг. 46, 595)». Далее следует запись: «Пятый сподчеркнуто чернилами и красным карандашом, поставлен красный восклицательный знак> прокуратор не составлял исключения в этом отношении. Для характеристики личности Пилата сподчеркнуто так же> достаточно было бы сказать… (Н.К. Маккавейский. Археология истории страданий Господа Иисуса Христа. Тр. Киевск. Дух. Академии. 1891 г. № 2, стр. 211). „Первым прокуратором, назначенным Августом в Иудею, был начальник конницы Ктоний <…> Ктоний был отозван, на его место был назначен Марк Амбивий <…> Валерий Грат <…> Преемник Грата Понтий Пилат“ (Гретц. Ист. евреев, IV, стр. 192, 200, 203)». Повторив порядковое числительное «Пятый!», Булгаков продолжает: «…он сделался шестым сподчеркнуто чернилами и красным сверху — чернилами поставлены вопросительный и восклицательный знаки> прокуратором Иудеи (Фаррар, стр. 734)» (562-8-1-17). Но и этого недостаточно — далее писатель задается вопросом: «В какой Кесарии жил прокуратор?» И отвечает: «Отнюдь не в Кесарии Филипповой, а в Кесарии Палестинской или Кесарии со Стратоновой башней (Cesarea Stratonis) на берегу Средиземного моря» (562-8-1-29). Столь же тщательно исследованы источники об Антипе, о Иерусалимском храме, дворце Ирода и т. д.
В тетради содержатся сведения о деревьях, произрастающих в Иерусалиме (названия города варьируются: «Иерусалим, Hierosolyma, ursalinimu, Scholam, Jeruschalajim сподчеркнуто красным и черным>, Soliman…» — 562-8-1-12) и окрестностях, о денежных знаках того времени, приводятся виды крестов, на которых могло производиться распятие, подробно расписана структура римского войска.
Составить исчерпывающий список источников, даже тех, следы которых присутствуют в «Материалах», едва ли возможно, особенно если учесть, что из богатейшей библиотеки Булгакова сохранились лишь отдельные книги и номера журналов. Однако хватит и одного примера осторожного обращения писателя с легендами, преданиями и чужими мнениями. Так, в подготовительных материалах сохранилась выписка из «Истории евреев», относительно которой Булгаков отмечает «полную недостоверность сообщения о торжественном входе <…> в Иерусалим» (562-8-1-30 об.). И это, и другие многочисленные разночтения с евангельской традицией он использует, чтобы, во-первых, подчеркнуть независимость изображенных в ершалаимском сюжете событий от истории Иисуса Христа, а во-вторых, верифицировать с помощью деталей полную достоверность романа, написанного его героем — мастером.
В тетради есть основательнейший конспект материалов по теме «Войско», где приведены не только структура, но и вооружение, одежда, обувь военных — свидетельство тщательного изучения эпохи и отбора реалий для ершалаимского сюжета (конспект не предусматривал знаков препинания в конце фраз).
«Солдаты: шерстяная рубаха, короткие рукава, штаны, плащ, панцирь
Пурпурные плащи
Калиги
Легковооруженная (панциря нет)
пехота метательные копья
Тяжеловооруженная пехота
(короткий меч, копье, панцирь, щит,
поножи, шлем)
В пехоте пращники и лучники
Кавалерия
Копья, длинные мечи
Войско
Вспомогательное войско
Пехота
Легион 6000 человек
Командир — легат
Пехота — когорты
В ней — центурион
Кавалерия
Алы эскадроны
Десять когорт, в каждой 600 человек
Командир — трибун
30 манипулов
Шесть центурий (100 человек)
Кавалерия — турмы
Manipulus
Себастийская когорта
Центурион, исполняющий полицейские обязанности
Centuriones supernumeraii
Сверхкомплектные центурионы (562-8-1-11)
Кавалерия: седла появились в конце IV-го века по Р.Х.» (562-8-1-12)
Кроме тетради, названной «Материалы к роману», и черновиков, Булгаков нередко фиксирует нужные ему сведения в верхней части листа, еще до начала основного текста. Это могут быть назывные предложения, понятные лишь ему одному, как, например, в третьей редакции романа: «Палестина. Иисус. Легион. <все подчеркнута» Евангелисты» — и рядом в скобках, судя по обращению, приведены слова одного из бесов Воланда: «Свет порождает тень, но никогда, мессир, не бывало наоборот» (562-6-7-18). Эту фразу некоторые исследователи (Л. Яновская) склонны считать каламбуром, за который наказан Коровьев, однако ее семантика далека от кощунственной.
Часто наверху листа, явно в ходе работы, пишутся фамилии, которые могут пригодиться в дальнейшем. В «Материалах к роману» принадлежность той или иной фамилии не атрибутирована, но некоторые из них действительно появляются в МиМ или его ранних редакциях. Впоследствии из восьми фамилий, записанных в одном из вариантов третьей редакции, в романе использованы три — Босой, Богохульский и Бескудников (562-7-1-11 об.). Из 6 фамилий другого варианта той же редакции в окончательном тексте присутствуют две — Могарыч и Поплавский (562-7-3-11 об.), нередко встречаются списки фамилий, к которым Булгаков больше не возвращался.
Особый сегмент материалов представляют наблюдения писателя за луной. Некоторые исследователи (Е. Ericson) полагают, что луна в МиМ закреплена за Воландом и его свитой — при лунном свете происходит большинство связанных с ними событий: смерть Берлиоза, погоня Бездомного за Воландом, полет Маргариты и ее участие в великом бале сатаны, извлечение мастера из клиники и т. д. Однако в булгаковском романе нет однозначных интерпретаций — луна, лунный свет оказываются локусом Иешуа. По лунной дороге на встречу с ним направляется Понтий Пилат, с луной в МиМ связаны вещие сны, по лунному лучу уходят в финале мастер и Маргарита. Луна как доминанта романтического мироощущения в МиМ упоминается постоянно, поэтому закономерно особое внимание писателя к ее изображению. Так, на полях третьей редакции романа сохранилась его запись: «Луна! Проверить луну!» (562-6-7-64).
Основные наблюдения за положением луны в московском небе отражены в тетради «Материалы к 6-й и 7-й редакциям». Здесь приведены зарисовки луны народившейся и луны, идущей на ущерб, с соответствующими записями «Луна начинается» и «кончается» (562-8-1-4 об.), а также результаты многодневных наблюдений (иногда с зарисовками) с фиксацией даты наблюдения, фазы луны, места наблюдения в квартире, иногда цвета и наличия облаков, например: «Луна <здесь же приводится рисунок> 10.III.1938 г. без двадцати одиннадцать вечера она была такова: (белая) (видно из окон, обращенных к Б. Афанасьевскому пер.) Вскоре пропала (облака?)» (562-8-1-13). Эти записи датированы мартом-апрелем 1938 г., что можно объяснить соотнесением со временем действия в ершалаимской сюжетной линии — месяцем нисаном; однако в материалах есть также результаты наблюдений за май-июнь и более поздняя запись, датированная октябрем 1938 г.
Год спустя Булгаков возвращается к наблюдениям и две ночи подряд в марте 1939 г. фиксирует положение луны: «Луна 29 марта 1939 г. около 10 часов вечера была на левой руке, высоко, если смотреть из окон моей комнаты, в виде» <далее следует рисунок наклоненного полумесяца; 562-8-1-32 об.>. За исключением нескольких наблюдений, записи в тетради с материалами не датированы, однако примерно в это же время Булгаков параллельно с упомянутой ведет еще одну тетрадь — «Поправки к 1-й главе седьмой редакции романа и эпилог [1938–1939]»(562-9-1), где дает эпилогу название «Жертвы луны», от которого позже отказывается. Возможно, именно для этой части МиМ он и следил за положением луны на московском небосводе.
Текстуальных совпадений в описании луны в материалах к роману и непосредственно в его тексте мало. В результате наблюдений Булгаков пришел к выводу, что в начале вечера луна появляется белая, а позже — обретает золотистую подсветку, что и отразилось в 3-й главе («…совершенно отчетливо была видна в высоте полная луна, но еще не золотая, а белая» — 5, 43; в момент смерти Берлиоз видит «в высоте <…> позлащенную луну» — 5, 47) и в эпилоге, где светило «начинает разрастаться и наливаться золотом» (5, 381). В дневнике аналогичная запись датирована 13 мая 1938 г.: в четверть одиннадцатого появляется «позлащенная полная луна над Пречистенкой» (562-8-1-14).
Наблюдения за луной вписываются в обширный пласт авторских расчетов внутреннего времени действия романа, среди которых следует отметить изображение в московской сюжетной линии некоего годового цикла — «май I весна», что, видимо, означает момент встречи мастера с Маргаритой (ср.: «Встреча в мае. Любовное лето. Осень (сентябрь) — кончен роман. Удары. Герой исчезает в октябре[,] отсутствует год и два месяца, попадает к Стравинскому» (562-8-1-4 об.); «май II весна», соответствует описанным в романе событиям. Судя по приведенной записи, а также многочисленным зачеркиваниям, тщательно планируется продолжительность отсутствия героя в Москве.
Как уже сказано, множество записей восходит к Энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона, причем большая их часть связана с великим балом сатаны, но далеко не все они включены в окончательный текст МиМ.
БИБЛИЯ В «МАСТЕРЕ И МАРГАРИТЕ»
По сохранившимся общим ведомостям Киевской первой гимназии видно, что Закон Божий занимал в жизни гимназиста Михаила Булгакова особое место: это единственный предмет, по которому годовая оценка у будущего писателя неизменно была отличной (Дерид 2002).
Говоря о романе МиМ, все библейские ассоциации и реалии обычно сводят к Новому Завету, поскольку на поверхности текста автором оставлено немало знаков, нитей, связующих роман с евангельской мифологией, да и сам замысел Булгакова неизбежно приводит читателя к новозаветным текстам. Однако несомненны и следы присутствия в МиМ Ветхого Завета, пусть их несравнимо меньше, чем отсылок к Евангелиям, и они не столь явно заметны в тексте.
«Материалы к роману» свидетельствуют, что Булгаков постоянно учитывал ветхозаветные реалии, присутствующие в наиболее авторитетных для него книгах Ф. Фаррара и Э. Ренана, а также в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона. Сверяясь с «Жизнью Иисуса Христа» Ф. Фаррара, он выписывает, например, сведения о Назарете с отсылкой к ветхозаветным текстам: «О Назарете не упоминается в Ветхом завете, если он не тождествен с Эн-Саридом (Фарр., стр. 80)…» (562-8-1-27). Порой встречаются и прямые цитаты из Ветхого Завета, как, например, под заголовком «Назарет»: «…сынам Завулоновым по племенам их, и простирался предел удела их до Сарида… (Книга Иисуса Навина, гл. 19: 10)» (562-8-1-29 об.).
К Ветхому Завету читателя отсылает и образ Абадонны, встречающийся в Откровении и Книге Иова и связанный со смертью и гибелью, а также канделябр с ветвями в виде змей, вызывающий ассоциацию с ветхозаветным изображением дьявола. Опосредованно ветхозаветные реалии вводятся через Талмуд, когда речь во 2-й главе идет о зажженных Иудой светильниках: «Ни для кого из подлежащих смерти по определению Торы не устраивают засады, кроме совратителя (mesith). Как поступают в этом случае? Приводят к нему двоих молодых ученых [и ставят их] во внешнем помещении, а он сидит во внутреннем помещении; и зажигают для него светильник, чтобы они видели его и слышали его голос» (Талмуд 1902; указано С. Бобровым). Ассоциативная связь с Ветхим Заветом проявляется, например, в описании чудес, демонстрируемых Князем тьмы, в частности, «денежный дождь» представляет собой сниженный вариант манны небесной. В некоторых случаях Ветхий Завет используется в качестве подтекста. Так, рассуждение Воланда о внезапности смерти и бессилии человека знать события наперед вполне соотносится с аналогичным изречением о ничтожности человеческой жизни в Новом Завете (Послание Иакова 4: 13–15): «Теперь послушайте вы, говорящие: «сегодня или завтра отправимся в такой-то город, и проживем там один год <…> вы, которые не знаете, что (случится) завтра: ибо что такое жизнь ваша? Пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий» (указано С. Бобровым). Однако и эти, и другие примеры, которые можно привести в доказательство обращений Булгакова к Ветхому Завету, еще более оттеняют главенствующее значение в тексте романа евангельских мотивов, реалий и персонажей.
Роман мастера о событиях в древнем Ершалаиме обрамлен «московским сюжетом», и это придает ему особое композиционное место «текста в тексте». Последовательно прослеживая ход работы Булгакова над МиМ по редакциям, можно увидеть сложности, связанные с этим композиционным решением. В ранних редакциях, когда в замыслах автора еще не было места фигуре мастера, повествователем романа в романе является Князь тьмы (фигурирующий в редакциях под разными именами — Антессер, Азазелло, Велиар Вельярович). Все рассказанное им выполняет функцию Евангелия от дьявола, а сам он занимает подчиненное Иешуа положение и исполняет его волю.
В дальнейшем текст в тексте то входит в роман единой вставной главой, то подразделяется на рассказ дьявола и мастера (в клинике). Наконец, в последней редакции ершалаимские главы разделены на три повествования, причем первое исходит от Воланда, второе ниспослано Ивану Бездомному в виде вещего сна, и третье читает по рукописи романа Маргарита. Роль повествователя в данном случае особенно важна: несовпадения ершалаимских глав с историей казни Христа в изложении Воланда вполне можно объяснить дьявольскими уловками, так же трудно безоговорочно поверить рассказу пациента психиатрической клиники, но в печатной редакции Булгаков стремится сделать рассказ как можно более убедительным. Именно поэтому все три источника — Воланд, та высшая сила, что ниспосылает сон о казни Ивану Бездомному, и рукопись мастера — создают органичное целое, которое, как утверждается в тексте, соответствует реально происходившим событиям.
Используя евангельский пласт, работая на «разогретом» участке памяти поколений, Булгаков временами уходит от новозаветного изложения событий и создает своего рода апокриф, Евангелие от мастера. В «Материалах к роману» он вдохновенно фиксирует в источниках фактические разночтения о жизни Иисуса Христа, видимо, заранее поставив перед собой задачу подчеркнуть мифологическую природу этого образа, а затем — на равных — присоединить к уже существующему множеству текстов и свою легенду.
Двоякая задача, которую Булгаков решает своим обращением к столь чувствительной теме, рассчитана, с одной стороны, на актуализацию в сознании читателя всего комплекса идей и художественных решений, связанных с Новым Заветом, а с другой стороны, на этом фоне создается история распятия нового времени, состоявшегося в современной писателю Москве.
Любое противопоставление уже существующим версиям в момент чтения делает истинной, заслуживающей наибольшего доверия именно ту, что читается в настоящий момент, т. е. версию, существующую синхронно с читателем.
Среди учтенных в «Материалах к роману» разночтений с евангельскими текстами следует прежде всего отметить сведения о знании Иисусом Христом языков:
«Какими языками владел Иешуа? (См. у Фарр., стр. 111, 112). <…>
Спаситель, вероятно, говорил на греч. яз…. (Фарр., стр. 111) <…> Мало также вероятно, чтоб Иисус знал по-греч. (Ренан „Ж.И.“, стр. 88)» (562-8-1-27);
«Арам. яз. <…> „…во времена Христа был народным языком Палестины, и на нем были написаны некоторые отрывки из Библии“ (Брокг. „Арамея“) (562-8-1-32). <…> На Востоке роль распространителя алфавита играл арамейский язык <…> Финикийское письмо в арамейском языке облеклось в скорописную и практическую форму» (Вандрист „Язык“, стр. 295–296)» (562-8-1-32).
Само имя героя, избранное писателем для романа, — Иешуа — непривычно и представляет собой фонетический перевод с арамейского. Оно становится первым знаком отхода от канонических евангельских текстов.
Подобных моментов отказа от сведений, содержащихся в канонических Евангелиях, настолько много, что перечислять их в этой главе было бы неразумно. Поскольку многие из них приведены в постраничном комментарии, представляется более уместным обозначить точное использование автором евангельских данных.
Вспомним, что роман МиМ сразу после своего опубликования в 1966–1967 гг. снискал такую популярность прежде всего потому, что знакомил многих своих читателей со Священным Писанием и даже получил расхожее название «Библия шестидесятников». Универсальный принцип обращения Булгакова с евангельскими текстами состоит в том, что писатель постоянно сохраняет двойственность: Евангелия одновременно и опровергаются, и подтверждаются. Среди множества примеров подобной амбивалентности можно назвать сведения о рождении Иешуа, с чужих слов утверждающего, что его отец — сириец. Это и так, и не совсем так, потому что проверить подлинность этого утверждения невозможно: «Мне говорили, что мой отец — сириец» (5, 22).
К отходу от библейского пласта относится наличие у Иешуа всего одного ученика, а не 12 апостолов, как у Иисуса Христа. Иначе изображена казнь, во время которой герой Булгакова одинок, тогда как Христа провожают ученики и оплакивают женщины. Даже само положение Иешуа на кресте иное — он повешен на столбе не в середине, между двоими разбойниками, а с краю, на третьем кресте. Последние слова казнимого адресованы не Богу, а игемону; герой романа намного моложе Христа, которому по легенде 33 года. Иуда — не ученик, а случайный знакомый Иешуа (эти и другие случаи отказа точно следовать за евангельскими текстами будут проанализированы в комментарии).
Зачастую Булгаков подчеркнуто дистанцируется от евангельских реалий, вводя их в роман и тут же опровергая как недостоверные (например, в сцене допроса). Пилат, по сути, пересказывает евангельскую версию въезда Иисуса в Иерусалим на осле под приветственные крики толпы, однако Иешуа ничего, кроме недоумения, не испытывает и противопоставляет рассказу то, «как это было на самом деле».
Расхождения с евангельскими текстами оказались в МиМ настолько существенными, что позволили некоторым религиозно настроенным критикам (Ардов 1992, Панин 1992, Икрамов 1993, Кацис 1994 и др.) объявить роман произведением кощунственным, антихристианским, богоборческим, чем он, разумеется, никогда не был. Подобным утверждениям противоречит хотя бы мысль Булгакова о прощении как необходимом завершении создания мастера.
Пренебрегая евангельскими сценами с участием толп народа, общеизвестным представлением о необыкновенной известности Христа и общей скорби по нему учеников и последователей, Булгаков идет по пути выстраивания образа Иешуа Га-Ноцри как обычного человека. Только в конце романа, в момент встречи Воланда с Левием Матвеем, выясняется, что Иешуа всемогущ и место его обитания — свет, что соответствует православному канону (молитвы называются «светличными молитвами <…> потому, что в них священник славословит Господа, живущего во свете неприступном» — Христианство 1995/П: 519).
Следы работы по превращению Сына Божьего, предопределением всемогущего Отца посланного искупить грехи человечества и дать ему вечную жизнь, в просто человека, хотя и наделенного странными чертами и способностями, усматриваются во всех редакциях романа.
Иешуа в романе лишен как дара провидения, так и знания о будущей казни, хотя первоначально все было иначе: он понимал особое значение дня своей встречи с Понтием Пилатом и значительно откровеннее было выражено его участие в исцелении «ужасной болезни» прокуратора — гемикрании. У Пилата, по мысли Иешуа, в этот день не должно было оставаться даже малейшего оправдания, ссылки на болезнь, затмения в мозгу и т. п. Головная боль его проходила потому, что, как говорил Иешуа, «тебе с мигренью сегодня нельзя быть» (562-6-2-35). С небольшими вариациями та же мысль повторялась в третьей редакции: «…день сегодня такой, что находиться в состоянии безумия тебе никак нельзя, и твоя голова сейчас пройдет». Судьба Пилата, впрочем, известна Иешуа заранее, и он пытается предотвратить его крах: «Я <…> с удовольствием бы ушел с этого балкона <…> так как пребывание на нем принесет тебе, по моему разумению, несчастия впоследствии» (Булгаков 1992:115).
В обеих этих редакциях Иешуа осознает свою значимость в истории и, пусть это звучит для собеседника загадочно, сообщает ему о будущих событиях: «…думаю, что тысячу девятьсот лет пройдет, прежде чем выяснится то, насколько они наврали, записывая за мной» (562-6-2-35). В третьей редакции он относит эпоху ревизии всего написанного о нем еще далее: «Я полагаю, что две тысячи лет пройдет ранее… — он подумал еще, — да, именно две тысячи, пока люди разберутся в том, насколько напутали, записывая за мной» (Булгаков 1992:113).
В первой редакции он значительно точнее, чем в окончательном тексте, знает будущую судьбу Иуды: «Это ужасно, прямо ужас… какую беду себе наделал Искариот. Он очень милый мальчик… А женщина… А вечером!..» (562-6-2-41 об.).
Точно таким же образом, как открытую книгу, он читает и прошлое — в первой редакции он знает, что несчастье случилось с Марком Крысобоем в битве при Идиставизо, но на расспросы изумленного Пилата отвечает, что Марка «нигде не встречал» (562-6-2-36 об.).
По мере развития образа Иешуа Булгаков оставляет ему все меньше явных черт, доказывающих его сверхъестественную сущность. Они заменяются лишь косвенными свидетельствами, причем суть их размыта сходством с тем, что вполне могло происходить в реальности, то есть любое из этих свидетельств имеет двойственную природу. Так, появление в колоннаде ласточки может восприниматься как вполне бытовая реалия, если не знать, что в христианстве эта птица — одно из воплощений Иисуса Христа.
Несколько замечаний о том, что Иешуа постоянно оказывается в солнечном свете, хотя и «сторонится от солнца» (5, 26), а в переломный момент, когда Пилат, уже готовый продиктовать секретарю спасительное для арестанта решение, подняв глаза, видит, «что возле того столбом загорелась пыль» (5, 30), вполне естественны при рассказе о жарком дне. В то же время они, без сомнения, напоминают об отождествлении Христа с Солнцем.
Настаивая здесь на двойственности как принципиальном художественном решении образа, писатель делает локусом Иешуа другой свет — лунный, в полном соответствии с сущностью романтизма как культуры луны (Федоров 2004). (Роман МиМ пронизан романтическими мотивами, реалиями и установками — вполне уместно вспомнить о том, что, прежде чем проститься, Воланд называет мастера «трижды романтическим» — 5, 371.)
Отношения Булгакова с религией нельзя назвать ясными. От юношеского атеизма, о котором свидетельствует сестра писателя, Н.А. Земская, до его предсмертного отказа от отпевания в церкви (Мягков 1994) прочерчивается отнюдь не прямая линия. Еще в 1922 г. он признается в дневнике: «Сейчас я просмотрел „Последнего из могикан“, которого недавно купил для своей библиотеки. Какое обаяние в этом старом сентиментальном Купере! Тип Давида, который все время распевает псалмы, и навел меня на мысль о Боге.
Может быть, сильным и смелым он не нужен, но таким, как я, жить с мыслью о нем легче. Нездоровье мое осложненное, затяжное. Весь я разбит. Оно может помешать мне работать, вот почему я боюсь его, вот почему я надеюсь на Бога» (Михаил 2001: 34).
Возможно, одним из толчков к созданию последнего романа стал визит Булгакова вместе с прозаиком Дмитрием Стоновым в редакцию журнала «Безбожник», где приятели взяли комплект подшивки за 1924 г. Сразу вслед за этим, 5 января 1925 г., Булгаков записывает в дневнике: «Когда я бегло проглядел у себя дома вечером номера „Безбожника“, был потрясен. Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о внешней стороне. Соль в идее, ее можно доказать документально: Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. <…> Этому преступлению нет цены» (Михаил и Елена 2001).
Отголосками этих впечатлений следует считать портреты Христа в ранних редакциях, набросанные Иваном Бездомным прутиком в пыли на Патриарших прудах, а также описание Христа на иллюстрации к его поэме в четвертой редакции романа: «Христос был изображен во фраке с моноклем в глазу и с револьвером в руках» (562-7-4-5). Монокль, который, эпатируя окружающих и зарабатывая ярлык «внутреннего эмигранта», носил в 1920-е гг. сам Булгаков, представляет собой, таким образом, высшую степень «чужести» и вкупе с револьвером служит доказательством враждебности героя советскому обществу.
Обвиняемый ортодоксами в богохульстве, Булгаков во время работы над МиМ не однажды вверял себя Богу. В 1931 г. он пишет на полях тетради: «Помоги, Господи, кончить роман» (562-6-4-11) — и в октябре 1934 г. почти повторяет, как заклинание: «Дописать раньше, чем умереть» (562-7-2-1).
Евангелия составляют постоянно присутствующий в романе подтекст, более того, автор рассчитывает на их знание читателем — об этом можно судить по тому, как истолкованные в прямом, однозначном смысле их притчеообразность и особая образность ведут к непониманию и обвинениям Иешуа. В то же время тотальная игра как основной смыслообразующий принцип булгаковского текста приводит к созданию апокрифа на евангельскую тему ареста и распятия Иисуса Христа, включающего его десакрализацию. Иешуа не только уподобляется разбойникам во время казни — в одном из вариантов 3-й редакции у него «совсем разбойничьи глаза», в окончательном тексте «хриплый разбойничий голос» (5, 176). Более того — бесам из свиты Воланда приданы слова Иисуса; в приветствии, с которым обращается в подвальчике к главным героям Азазелло: «Мир вам», — вычитывается фраза из Евангелия от Иоанна: «…пришел Иисус, и стал посреди и говорит им: мир вам!» (Иоан. 20:19).
Евангельский подтекст присутствует и в московской сюжетной линии. Помимо композиционного параллелизма (бегло описанный праздник Пасхи в «древних главах», совпадение дней недели в обоих сюжетах и привязка их к Страстной неделе, сходство в изображении Москвы и Ершалаима и т. п.) неоднократно отмечалось функциональное сходство персонажей МиМ. В некоторых сценах Булгаков применяет тот же принцип, что и в ершалаимской части, — игру на опровержение. Постоянным отходам от известных описаний и характеристик Евангелий соответствуют аналогичные подчеркнутые отходы от евангельского подтекста, еще более этот подтекст акцентирующие.
Так, например, хотя в окончательном тексте романа в ожидании Берлиоза томятся двенадцать литераторов, что провоцирует на пародийное отождествление председателя и правления МАССОЛИТа с Христом и двенадцатью апостолами (в машинописной копии с авторской правкой конца 1939 — начала 1940 г. цифра для большей точности исправлена на «одиннадцать» из-за отсутствующего заместителя Берлиоза; 562-10-2-69), но приведены в тексте имена всего девяти членов правления. Это можно считать продолжением характерной для Булгакова, автора МиМ, игры на опровержение.
Само двухуровневое строение романа некоторыми литературоведами (Р. Джулиани) осознавалось как литературная параллель такому явлению народного театра, как вертеп. Знакомство Булгакова с вертепными спектаклями несомненно: на одной из фотографий, изображающих маленького Булгакова с сестрой Верой, возле детей лежат куклы, которые искусствовед К. Питоева (Литературно-мемориальный музей М. Булгакова в Киеве) определила как вертепные.
Вертепный спектакль представлял собой народный вариант мистерии, персонажами которой были одновременно фигуры божественного и сатанинского планов, располагавшиеся соответственно в верхней и нижней частях вертепной сцены и изображавшие вечную борьбу светлого и темного начал. Разумеется, творческий «алгоритм» Булгакова, автора романа МиМ, значительно сложнее, чем простое противопоставление добра и зла, божественного й дьявольского, высокого и низкого, и заслуживает особого описания.
КОМПОЗИЦИЯ РОМАНА
Композиция романа МиМ обусловлена решением Булгакова выстроить свое произведение как «текст в тексте», «роман в романе». Эту формулу следует понимать как построение произведения из нескольких автономных частей, наделенных при этом различными художественными кодами. Отмеченное читателями и исследователями смысловое богатство МиМ во многом объясняется именно тем, что постоянное переключение из одной системы «осознания текста в другую на каком-то внутреннем структурном рубеже составляет в этом случае основу генерирования смысла» (Лотман 1981: 13).
Подобная композиция использована Булгаковым не впервые: прежде таким образом («театр в театре») выстраивались пьесы. Так, зритель на спектакле «Кабала святош» видел Мольера стоящим на сцене театра в Пале-Рояле и обращающимся к королю с экспромтом. Пролог и эпилог «Багрового острова» (подзаголовок «Генеральная репетиция пьесы») происходили в здании театра, а остальное представляло собой сценическое действо под одноименным заглавием, написанное биографически близким автору героем, Дымогацким. В пьесу «Полоумный Журден» были вставлены сцены мольеровского «Мещанина во дворянстве». В прозе «текст в тексте» присутствовал в рассказе «Морфий» в форме дневника доктора Полякова, а также в «Записках покойника», которые начинались с предисловия публикатора, однако этим предисловием и отказом от авторства роль обрамляющего произведения исчерпывалась.
В МиМ вставной роман несет значительно бóльшую смысловую нагрузку. Для обрамляющего повествования это своего рода подтекст, эхо и пространство переклички. Необходимость сочленения вставного романа, написанного мастером — героем романа обрамляющего, с основным повествованием продиктовало и принцип сегментации текста, и дальнейшие структурообразующие решения, к которым Булгаков приходил не сразу, а по мере работы над своим «закатным» произведением.
По сравнению с окончательным вариантом в первых редакциях ершалаимская линия, где повествователем выступал Воланд, выглядела обедненной. Действие в ней доводилось только до момента объявления Пилатом приговора. В 3-й редакции (с ее несколькими вариантами) ершалаимский сюжет дополняется казнью, причем рассказ о ней выделен в особую главу. Булгаков до времени не был уверен в ее названии и даже в порядке ее следования в тексте, поэтому в разметках глав присутствуют варианты: глава 13 «На Лысой Горе» (562-7-1-46) и глава 14 «На Лысом Черепе» (562-7-3-10). Не зафиксирован окончательно и рассказчик: в одном случае это мастер, в других — Воланд. Более ясен Булгакову адресат повествования, поэт Иван, фамилия которого пока еще варьируется (Попов, Покинутый, даже Тешкин с псевдонимом Беспризорный). Закреплена, уже вплоть до окончательного варианта, и привязка рассказа к месту нахождения поэта — палате психиатрической клиники.
Третья часть вставного романа намечена в «Материалах к 6-й и 7-й редакциям», где первоначальное название 25-й главы «Как прокуратор пытался…» зачеркнуто и заменено новым — «Погребение» (562-8-1-4). Любопытно, однако, что следующей в разметке идет не 26-я, а 27-я глава, как если бы Булгаков сразу же осознал, что ввиду большого объема последнюю часть «романа в романе» придется разделить на две главы, как это и было сделано в последней редакции. Повествование в этих главах (как сохранилось и в окончательном тексте) велось от лица мастера: читатель узнавал их содержание из восстановленной Воландом рукописи. Этому сопутствовал и выбор рассказчика во второй части ершалаимского сюжета. Чтобы, с одной стороны, не возникло повторения, а с другой — еще более утвердилось представление о величайшем «угадывании» мастера, казнь предстает в вещем сне Ивана Бездомного.