Сэм Борегар неспешно шел по улице, что-то держа возле уха, но явно не мобильный телефон. Приглядевшись, она поняла, что это портативная рация. Сэм внимательно слушал то, что ему говорили. Затем он начал что-то отвечать, прикрывая рукой рот, и, свернув на тропу, которая вела через лес к скалам, стал быстро удаляться от гуляющих на празднике горожан. Джулиан и Мари последовали за ним.

– Ну что ж. – Слышно, что голос ее дрожит. – Чего нам толпиться у телефонного столика? Пойдемте хотя бы в гостиную.

Не ожидая столь рано услышать свои имя-фамилию, тот суетливо собрал свои бумажки, застегнул пиджак и стал пробираться вперед. Кривоватая улыбка у него на лице отнюдь не скрывала того, что добрый доктор малость на измене. Как-никак, самое крупное дело за всю его карьеру. Угу, а если мои труды окупятся, то и самое последнее. По пути к свидетельской трибуне он зацепился ногой за стул, покрепче ухватил рассыпающуюся папку. Экспертный отчет – это его скала посреди бурного моря, только за него и хвататься. Мог бы вести себя и поуверенней – отчет действительно точный, правдивый, хорошо написан, я ни слова в нем не оспорил бы.

Вдали от городских огней и шума сразу вдруг сделалось холоднее и темнее. Из леса донеслось тявканье, и Мари подумала, что это лиса. Сэм Борегар исчез. Она уже собиралась позвать его по имени, но в этот самый момент сзади ее кто-то хлопнул по плечу.

Марк присаживается на диван, а рядом с ним забирается Клэр. Она должна занять стратегически выгодное место на случай, если появится полицейская собака.

– Как приятно видеть вас обоих здесь, – произнес над ухом низкий хрипловатый голос, который она сразу узнала – голос человека с «Нью-Провиденс», говорившего с Джулианом.

Хоть никто этого и не просек, но ставил я на восхитительную предсказуемость Мириам. Юрист она действительно классный, в судебных битвах собаку съела. И поступит так, как я и сам поступил бы на ее месте. А лично я в такой ситуации сразу ухватился бы за резонный выпад оппонента, развернул направленное на меня острие в обратную сторону. Сам задал бы доку вопрос насчет графологии-графомании-почерковедения – аккуратненько, чтоб все выглядело естественно, обыденно, даже скучно. Дал бы ему обстоятельно выложить по этому вопросу все от и до, разложить по полочкам. В итоге смешал бы этот резонный аргумент с говном. Мириам сделает все то же самое.

– Поверить не могу, что мы столько лет не пересекались, – замечает Марк.

Мари обернулась – перед ней стоял верзила с черными глазами и недоброй усмешкой.

Джулиан оправился от неожиданности быстрее, чем она.

На это и был расчет.

– Добрый вечер, – любезно поздоровался он. – Я Джулиан Генри. Кажется, мы с вами уже общались по радиосвязи. Мы искали Сэма Борегара, чтобы уладить одно недоразумение.

– Правда? – качнул головой верзила. – А что за недоразумение?

Глава 12

– Нас наняла местная жительница, чтобы найти старый маяк, упавший со скалы здесь, неподалеку, – он указал в сторону берега. – Вы, судя по всему, тоже что-то ищете на той же территории. Мы можем пообещать, что не будем вам мешать, если вы дадите нам несколько дней на то, чтобы поднять оставшиеся фрагменты маяка. По-моему, неплохая сделка. Вам так не кажется?

– Боюсь, нет, мне так совсем не кажется, – прозвучал другой голос, и из-за деревьев вышел улыбающийся Сэм Борегар.

Голдштейну было хорошо за полтинник, и мне показалось, что «хорошо за полтинник» ему уже как минимум лет тридцать. Костюм на вид был даже постарше его, и, в дополнение ко всему, на нем красовался галстук-бабочка.

Тени падали на его лицо, резко вычерчивая углы и впадины, отчего оно казалось свирепым. Шрам над бровью отблескивал алым в свете фонарика. Мари подумала, что сейчас Сэм выглядит гораздо старше, чем в день их знакомства.

– Надо было сразу вам сказать тогда, в гавани… – начала Мари, и взгляд Сэма метнулся к ней. – Наверное, мои недомолвки по поводу водолазных работ произвели неверное впечатление. Но нас здесь интересует только маяк, как и сказал Джулиан, ничего больше.

Он встал, чтобы произнести присягу. Постоянно поправляя съезжающие очки, старательно зачитал по бумажке слова, которые отправляли его прямиком ко мне в лапы. По ходу пьесы выдул аж два стакана воды – готовился к марафонской сессии за трибуной, приводил в порядок нервишки. На месте Мириам я с Голдштейном не затягивал бы. С любыми экспертами хороший адвокат старается разделаться на раз-два – хотя бы потому, что в подавляющем большинстве они просто редкостные зануды. Показания их жизненно важны, но уж больно они любят тянуть резину, растолковывая все до мельчайших подробностей, так что лучше сразу окорачивать их простыми вопросами: «Кто вы такой? Почему вы круче, чем вся остальная публика в вашей области? Расскажите все, что нам следует знать, и проваливайте ко всем чертям». Мириам наверняка сказала доку, что на трибуне ему придется проторчать весь день. Он еще не знал, что от силы часок-другой – и все благополучно закончится.

Должно быть, суд не удовлетворил притязания «Тич Интернэшнл» на эксклюзивное право осуществлять водолазные работы у берега Норман-Клиффе, догадалась Мари. Возможно, Сэм и его люди не сумели убедительно доказать, что образцы, добытые ими на дне, принадлежат пароходу «Сент-Грей». Поскольку «Нью-Провиденс» исследовало участок с другой стороны скальной бухты, скорее всего так и было. В противном случае, имея при себе официальное разрешение, парни из «Тича» не стали бы вести беседы с ней и с Джулианом – они бы просто прислали им судебный запрет на заход «Матросской песни» в эти воды.

– Поднять оставшиеся фрагменты, вы сказали? – переспросил Сэм Борегар. – Значит, вы нашли маяк?

Мириам держала перед собой отчет Голдштейна, будто автомобильную баранку, с помощью которой можно вырулить к истине и осуждению Волчека.

– Большую часть башни.

– Вы уже оформили права на находку юридически?

– Доктор Голдштейн, опишите, пожалуйста, присяжным в общих чертах, каковы ваши познания в данной области и вообще, какой квалификацией для проведения подобных экспертиз вы обладаете, – начала Мириам. Вопрос был направлен на то, чтобы док сразу ощутил почву под ногами. «Расскажи этим людям за загородкой, почему ты такой умный». Тема не стрёмная, знакомая, сразу поможет воспрянуть духом.

– Не было необходимости, – сказала Мари. – Это не затонувший корабль. Мы поднимаем со дна обломки маяка…

– Если вы не оформили права через суд, – перебил Сэм, – значит, это открытые воды. Вы не можете требовать от нас держаться в стороне.

– Я – судебный эксперт по документам. Анализирую образцы почерка с целью определить личность их автора. Мое образование…

– Расслабьтесь, – с досадой вздохнула Мари. – Нет ни малейших причин для войны за территорию.

– Да неужели? – Борегар шагнул к ней так стремительно, что она слегка вздрогнула. – А я вам не верю. Вы тут все время что-то вынюхиваете. Задавали вопросы Джеральду Куперу, наводили справки о Норманах.

И пошло, и пошло. Еще добрых пять минут доктор расписывал, какой он опытный и образованный. Я не вмешивался – пускай себе похваляется. Чем больше Голдштейн будет рассказывать присяжным, какой он умник, тем большим идиотом будет выглядеть, когда я запущу в него когти. Вскоре док начал сбиваться, занервничал – решил, наверное, что слишком увлекся. Стал теребить свою бабочку. Мириам мигом усекла эти знаки и пришла к нему на выручку.

– Только потому, что… – начала Мари, но Борегар не дал ей объяснить.

– Благодарю вас, доктор. Весьма впечатляющее резюме. А теперь объясните, пожалуйста, присяжным, по какой причине стороне обвинения пришлось вас привлечь.

– А позавчера, – продолжал он, – вы опять были на воде. Мы видели вас со скалы. Если вы уже нашли маяк, зачем опять спускали гидролокатор?

– Конечно. Если присяжные соблаговолят открыть скоросшиватель «Д» на странице двести восемьдесят семь, то увидят копию записки. Она представляет собой две половинки банкноты достоинством в один рубль, на одной из которых написано имя жертвы. Мне сообщили, что эта записка была обнаружена в автомобиле, принадлежащем свидетелю Икс. Также мне сообщили, что свидетель Икс даст показания относительно того, что эта надпись означает и какое отношение имеет к убийству потерпевшего. Этот аспект я не могу комментировать. Сторона обвинения привлекла меня затем, чтобы определить, является ли почерк, которым написано имя, почерком обвиняемого.

– Я же сказал вам, что нам нужны оставшиеся фрагменты, – вмешался Джулиан.

Мириам сделала паузу, чтобы присяжные успели отыскать нужную страницу. Дала им изучить записку. Рассмотреть почерк.

Мари в этот момент думала совсем о другом. Значит, люди из «Тича» были на скале? Мысль о том, что они топтали ногами землю, где когда-то стоял Маяк Свана, и видели домик смотрителя, вызвала у нее внезапную злость. У них не было на это права, история маяка их не касалась.

– Мы не ищем неприятностей, – сказал Джулиан.

«Марио Геральдо».

– Доктор, расскажите нам, как вы исследовали эту записку.

– Ну, раз не ищете, значит, и не найдете. – Борегар угрожающе надвинулся на Джулиана. – Просто держитесь подальше от воды, пока мы не закончим здесь свою работу. А если не прислушаетесь к моему совету, будете иметь дело с «Тич Интернэшнл». – Он отступил и небрежным жестом распахнул полу куртки, так что Мари увидела под ней пистолет у него за поясом. Затем Сэм с приятелем развернулись и зашагали в лес.

Мириам старательно ввертывала этого «доктора» где только возможно, стараясь при этом не раздражать присяжных. Повторение официального титула вызывает большее доверие к эксперту.

Его слова все еще звучали в ушах Мари, когда они с Джулианом снова присоединились к праздничной толпе на Цветочной улице. Из-за того, что Сэм Борегар был так молод, демонстративно высокомерен и вел себя, как киношный ковбой, было трудно воспринимать его всерьез. Но у него было настоящее оружие, и он явно чувствовал в них конкурентов, а Мари уже не раз видела, как яростные битвы за обломки кораблекрушений разгорались от малейшей искры. Перспектива достать с затонувшего парохода золото на миллионы долларов была нешуточной. Борегар не верил, что Мари и Джулиан не претендуют на его находку, и если завтра «Нью-Провиденс» и «Матросская песня» столкнутся в океане, неизвестно, что он сделает.

– Почерк, которым выполнена эта надпись, стал предметом спора. Обвиняемый не признает, что имя написано его рукой. Дабы определить, что это почерк обвиняемого, я провел научный анализ образцов почерка, заведомо принадлежащего обвиняемому, с целью последующего экспертного сравнения.

Джулиан, похоже, тревожился о том же самом.

– Надо бы проведать «Матросскую песню», – сказал он. – Отис уже должен был перенести весь наш сегодняшний улов в ангар, но я что-то не доверяю этим громилам. Вряд ли они так просто от нас отстанут.

– А где вы получили образцы почерка, заведомо принадлежащего обвиняемому, доктор? – спросила Мириам.

В гавани было тихо, лунный свет серебрился на волнах. «Матросская песня» мирно дремала у причала и на вид совершенно не изменилась.

Вернее, почти не изменилась.

– Из налоговых деклараций, бланков социального страхования, заявлений на выдачу паспорта и получения гражданства, а также других архивных документов, на которых имеется подпись обвиняемого и – или – иные записи, сделанные его рукой.

Когда Мари скользнула лучом карманного фонарика по рубке, ей в глаза сразу бросился квадратный лист бумаги, блеснувший на ветровом стекле. Джулиан осторожно отклеил его, и стали видны несколько слов, написанные серебристым маркером:

– И какие же результаты вы получили в результате этого научного анализа?



– Я определил, что во всех предоставленных образцах, включая оспариваемую записку, четко наличествует уникальное начертание отдельных символов – собственная конструкция букв, так сказать. Другими словами, способ формирования буквенных знаков и ярко выраженная индивидуальная манера, с которой двигали ручкой, позволяют четко выделить характерные признаки данного почерка. На данном основании я с большой долей уверенности могу заявить, что автором записки, которую вы сейчас видите перед собой, является обвиняемый.

ДЕРЖИТЕСЬ ПОДАЛЬШЕ ОТ «СЕНТ-ГРЕЙ»



Круто. Как и полагается хорошему судебному юристу, в этот кульминационный момент Мириам сделала паузу, не сводя глаз с присяжных – типа, все ли прониклись.

Мари чуть не прыснула от смеха – настолько мелодраматичной показалась ей дурацкая угроза. Но желание смеяться сразу пропало, как только она поняла, на чем это написано.

У нее в руках была глянцевая фотография, и серебристый маркер отчетливо выделялся на темном фоне, занимавшем большую часть фона. Светлым было только окно – узкий прямоугольник между кружевными занавесками. А у окна за столом, освещенная пробивающимися с улицы солнечными лучами, сидела Эванджелина Девон.

– Не затруднит ли вас, доктор, показать нам это на конкретном примере? – спросила наконец.

– Конечно, – отозвался Голдштейн, подхватывая листок с многократно увеличенной буквой «Г» – которая, как он объяснил, является первой буквой фамилии «Геральдо» на оспариваемой записке. Извлек на свет также несколько копий поменьше, с похожими буквами «Г», растолковал, что это с образцов почерка, заведомо принадлежащего обвиняемому. Развесил все листки с увеличенными буквами на огромном, словно художественный мольберт, пюпитре на растопыренных ножках, развернутом к присяжным.

Клара

1913 год

– Если посмотреть на конструкцию буквы «Г» из «Геральдо», то можно увидеть ярко выраженный острый хвостик, образованный в результате отрыва пишущего предмета при нанесении сплошной линии, спускающейся из верхней части символа. Затем символ – или же буква, если вам угодно, – был завершен горизонтальным верхним штрихом, нанесенным слева направо с небольшим уклоном вверх, с аналогичным хвостиком. Этот символ, сиречь буква, построен аналогично всем образцам, которые я изучил, включая и те, которые заведомо принадлежат обвиняемому. Таким образом, я вправе утверждать, со значительной степенью достоверности, что имя жертвы на купюре достоинством в один рубль написал именно обвиняемый.

Проводов от Клары Веттри никто не ждал.

Она смотрела из окна своей спальни, как отец на рассвете покидает усадьбу – его коляска так грохотала, что разбудила бы и мертвеца. От усадьбы до Глостерской гавани можно было дойти пешком, но это не главное. Главное, что разнесся слух, будто судно «Компании морских перевозок Веттри» должно выйти в море. Значит, скоро одно из них отправится к горизонту – это будет «Вестъ-ярд», «Глостер», «Сент-Грей» или «Люкса-Дип». И Клара, как обычно, пыталась вообразить, каково это – вырваться наконец из тюремного частокола деревьев, обступивших усадьбу, и оказаться на борту, слушать треск угля и рокот волн, дышать соленым воздухом открытого океана…

Она босиком спустилась в холл, проскользнула мимо закрытой двери мачехи Анны и открытой – сводной сестренки Лоуэлл, спрыгнула с крыльца на землю в саду и бросилась бежать. Лес, протянувшийся от воды на юге до воды на севере, девушка преодолела не останавливаясь, все пять миль этой полосы земли, малым мысом выступавшей из штата Массачусетс, будто младшая сестра большого мыса Кейп-Код. В результате она оказалась на берегу эстуария[25] реки Аннисквам как раз в тот момент, когда Мэгс, прихрамывая, вышла на крыльцо своего домика.

– Что-то ты припозднилась, – одарила ее Мэгс притворно суровым взглядом.

– Никак нет, мэм! – Клара картинно вытянулась по стойке «смирно». – Я давно здесь смиренно жду, когда вы соизволите проснуться, мэм. Рада приветствовать!

Обе рассмеялись. У Мэгс было смуглое от солнца, выдубленное ветрами лицо. Морщины на нем походили на тонкие перышки, если она улыбалась, и на глубокие русла пересохших рек, если хмурилась. Зубы у нее казались желтыми, ногти – черными. Мэгс и Клара были лучшими подругами. Сейчас они вместе подхватили бидон с керосином и направились по берегу реки к маяку. Кларе этот маяк с блестящей на солнце кирпичной кладкой и красной крышей пристройки всегда нравился, но Мэгс вечно ворчала, не соглашаясь с ней.

На своем веку старуха видела здесь три маяка – их строили на одном и том же основании, и она утверждала, что все они были один другого уродливее. Мэгс служила помощницей смотрителя каждого из этих маяков. Кларе всегда казалось странным, что кому-то взбрело в голову поставить маяк в заливе так, чтобы он светил не в океан, а в сторону земель Массачусетса. «Мореходы и сами найдут сушу, – говорила ей Мэгс. – Но порой, добравшись сюда, они забывают, что берег может быть опаснее океана».

Река в тот день была на удивление быстрой и звонкой, а воды ее так чисты, что Клара видела раковины устриц на дне, похожие на маленькие гнутые зеркала, перевернутые тыльной стороной вверх. Джек, сын смотрителя, был уже на маяке – мыл стекла, забравшись на перила.

– Ну зачем же вы? Я бы и сам принес! – крикнул он и, стремительно спустившись с башни, бросился отбирать у них бидон с керосином.

– Нам зарядка тоже не помешает, – хмыкнула Клара, и Джек покраснел, когда их руки случайно соприкоснулись.

– Я видел, что один пароход готовится отчалить, – сказал Джек.

Клара кивнула, глядя, как он заносит масло в кладовку. У Джека Дэвиса были густые волосы, загорелая кожа, красивые карие глаза, и казалось, что за прошедшее лето он успел вымахать на пару футов, не меньше. Так или иначе, Джек уже не был похож на того нескладного тощего мальчишку, вместе с которым она росла. Когда разномастная ватага местных детишек устраивала заплывы наперегонки через реку, Клара всегда оказывалась впереди, а остальные злились и хватали ее за пятки: «Эй, потише! Это всего лишь игра!» Но Джек никогда не пытался ее остановить.

– Да, – сказала она, когда Джек поставил бидон. – Отец отправляется в плавание.

– Скатертью дорога, – фыркнула Мэгс.

– Но это же значит, что ты сможешь с нами обедать! – с надеждой воскликнул Джек.

«И обедать, и оставаться подольше», – подумала Клара. Ей будет принадлежать весь мир следующие два месяца, до тех пор, пока Натаниэль Веттри не вернется из Галифакса. Он редко отправлялся куда-либо на своих кораблях – большую часть времени проводил за рабочим столом, кропотливо высчитывая, выстраивая, планируя процветание своей маленькой империи. Но даже когда он уходил в работу с головой, его присутствие ощущалось ежесекундно. А теперь он уплывет далеко.

И Клара не собиралась упустить свой шанс.

Анне до нее нет никакого дела, она и не заметит отсутствия падчерицы, и Клара сможет проводить дни напролет с Мэгс и Дэвисами – смотрителем маяка, отцом Джека, и его глупыми младшими братьями. Никто не заставит ее свежевать на кухне кроликов, стирать чужое белье и таскать тяжеленные гроссбухи в дом губернатора и обратно, стараясь не замечать его мерзкой улыбки, в которой обнажались не только зубы, но и десны. Отец не будет стоять у нее над душой, положив руку на плечо и глядя, как она готовит рагу. Не будет сжимать пальцы, впиваясь ногтями до костей, если блюдо слишком долго закипает или что-то идет не так. Целых два месяца она будет только ночевать в усадьбе, вспоминая карты Мэгс, мысленно вычерчивая кривые линии рек и побережья и мечтая о том дне, когда сможет увидеть нарисованные на них земли своими глазами. А во сне она будет плавать – так быстро, что никто не сможет ее догнать.

И внезапно деревья вокруг усадьбы, всегда казавшиеся ей прутьями клетки, превратились в вены на широко раскинутых крыльях птицы.

* * *

После дня, проведенного на солнце, Клара спешила домой к ужину, и ей уже не терпелось вернуться обратно на маяк. Она решила, что завтра возьмет с собой одежду, прихватит гребень Анны и несколько ожерелий из бусин, чтобы выменять на них старые карты у Мэгс.

Лоуэлл была в саду. Клара, подбежав, присела рядом с младшей сестрой, которая тотчас радостно обняла ее испачканными в земле руками за шею.

– Привет, Лоуи! Что ты сажаешь?

Лоуэлл была правильной дочерью – с волосами цвета воронова крыла, как у Натаниэля, и такими же прозрачными светло-карими глазами. У Клары с ними не было ничего общего – голубоглазая блондинка, она пошла в мать, которая исчезла из Глостера вскоре после родов. «Сбежала с любовником! – шептались в городе. – С ведьминым отродьем!»

Ведьмой здесь называли Мэгс.

Это была сокровенная тайна Клары – ее отлучки к маяку и домику помощницы смотрителя в лесу. Она годами старалась держаться подальше от того места, пока любопытство не пересилило, а попав туда, внезапно почувствовала себя дома. Наконец-то дома. Дни, проведенные там, она надежно хранила в самых потаенных уголках памяти, а по пути туда и обратно постоянно оглядывалась, готовая нырнуть в лес в любую секунду, чтобы не попасться кому-нибудь на глаза. Ей не нужно было напрягать воображение, чтобы представить себе, что сделает Натаниэль, когда узнает, что она бывает в гостях у Мэгс. У него не нашлось бы лучшего повода, чтобы заставить Клару расплатиться за преступление ее матери.

Лоуэлл протянула ей морковку и сморщила нос:

– От тебя странно пахнет.

– Это керосин, – улыбнулась Клара.

– Что такое «керосин»?

– Жидкое масло, которое помогает гореть огню.

– А что ты хочешь сжечь?

– Ничего! Керосин нужен для маяка на том краю леса. Я тебя скоро возьму туда с собой. – Клара замолчала, подумав: «Очень, очень скоро!» – и ее улыбка сделалась еще шире. Девушка встала, щурясь от закатного солнца, золотившего листву в саду, взбежала на крыльцо, распахнула дверь – и получила такую затрещину, что даже пошатнулась и уцепилась за створку, чтобы не упасть.

Лоуэлл вскрикнула. Натаниэль Веттри как ни в чем не бывало потер ушибленную руку и поинтересовался:

– Где ты была?

– Нигде, – вымолвила Клара.

– «Керосин нужен для маяка на том краю леса», – передразнил Натаниэль.

Он буравил Клару пристальным взглядом карих глаз, и она невольно съежилась, хотя всегда заклинала себя не бояться его.

– Я прекрасно знаю, где смотритель держит керосин для маяка, Клара.

– Я не была… – начала Клара, запинаясь. – Я имела в виду, что…

– Папочка! – подбежала к крыльцу Лоуэлл. – Ты не уплыл на большом корабле?

– На этот раз нет, детка, – ответил Натаниэль, подхватив младшую дочь на руки, но по-прежнему не сводил глаз с Клары. – Пароход отчалит утром, а у папочки есть более важные дела здесь.

Клара почувствовала, как солнечный свет в ее душе погас.

– Беги скорее в дом, сейчас будем ужинать. К нам скоро присоединится губернатор. – Натаниэль поставил Лоуэлл на землю, и та озабоченно взглянула на сестру, прежде чем убежать в обеденный зал. Ее отец вскинул голову и смерил взглядом Клару: – Так что ты там «имела в виду»?

Много лет назад, в ее первый день в гимназии, наставница спросила, на кого Клара хочет стать похожа, когда вырастет. Это было до того, как до Клары добрались слухи о матери и ведьмином сыне, так что она сразу подумала тогда о властном, внушающем всем уважение Натаниэле, о том, как уверенно он умеет говорить с кем угодно на любые темы, и улыбнулась.

Теперь Клара знала, что на Натаниэля она не похожа ни в чем. И злилась на себя за то, что ей по-прежнему хочется быть такой, как он.

– Мы просто болтали, – сказала она едва слышно, а в молчании Натаниэля четко прозвучала угроза.

Продолжить этот разговор им помешала карета губернатора, хотя Клара знала, что это всего лишь временное спасение. Ужин был роскошный, дичь и ягнятина с картошкой таяли на языке, но Клара, едва попробовав, не смогла больше проглотить ни кусочка. «Ты сможешь с нами обедать!» На столе у семьи Джека и Мэгс были черствые бисквиты, такие жесткие – зубы сломаешь, и скользкая ветчина, тем не менее Клара была счастлива разделить с ними трапезу. Сейчас у нее так сдавило горло, что она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Глядя в тарелку, она чувствовала на себе взгляды отца и губернатора, слышала их смех. И слово «ведьма». А ночью, засыпая, Клара думала о невозможно далеком, недоступном горизонте и о других мирах за ним, которые должны быть добрее и лучше, чем тот, где ей приходится жить.

* * *

Много лет назад, в первый день Клары в гимназии, наставница спросила, как ее зовут.

– Клара, – сказала она с доверчивой улыбкой.

– А фамилия?

– Веттри! – с благоговением и гордостью произнесла она, а наставница рассмеялась ей в лицо.

Тогда Клара поняла, что одну и ту же фамилию кто-то может носить с гордостью, как королевский наряд, а для кого-то она будет позором, как грязные лохмотья.

* * *

Клара проснулась, когда было еще темно, с чувством горечи и вины. Заснуть уже не получилось – каждый раз перед мысленным взором возникали горящие злобой глаза отца.

Надо было подышать свежим воздухом, и она встала, оделась, выскользнула из дома и бросилась бежать. Осенний студеный ветер сразу прочистил голову и легкие. Она неосознанно свернула на тропу, ведущую к Мэгс, потом смутно подумала, что сделает круг и вернется домой в постель, но, добежав до маленькой хижины, резко остановилась.

Там, где должно было поблескивать в лунном свете стекло, зиял черный провал – окно было разбито, а под ним отливала алым надпись со зловещими подтеками: «ВЕСЬМА».

У Клары свело живот. И проблеском молнии вдруг возникло четкое осознание, что это не закончится никогда. Что она не сможет защитить ни Мэгс, ни саму себя. Что это окно Мэгс, а не ее собственное, только потому, что Натаниэль пока проявляет к ней жестокую снисходительность. Только пока. Настанет черед и ее окна.

И тут глухие удары ее сердца заглушил другой звук, донесшийся из гавани.

Долгий и протяжный судовой гудок.

И вот теперь она уже проснулась окончательно.

Отец не плывет в Галифакс.

А его пароход вот-вот отчалит.

Клара опять бросилась бежать и мчалась во весь дух, сбивая ноги до крови, пока не выскочила из леса на простор Глостерской гавани. Пароход стоял у причала. Она ожидала, что это будет величественный, грациозный «Вестворд», краса и гордость «Компании морских перевозок Веттри», но перед ней был «Сент-Грей». Новенький пароход, поменьше и попроще, по-кошачьи притулился на краю пристани, и его навигационные огни сияли, как маленькие солнышки. Клара зашагала к нему так быстро и уверенно, что никто и не подумал ее остановить. Она обогнала тележку, которую двое мужчин с трудом вкатывали на мостки, проскользнула на борт и нашла там укромный уголок между грузами. Тележка была уставлена ярко-красными ящиками, на боку у каждого из них красовалась надпись «БАНК САН-ФРАНЦИСКО». Матросы, не заметившие Клару, принялись переносить ящики в трюм. Все делалось специально под покровом ночи, в тайне от чужих глаз.

И предполагалось, что Клара тоже не должна была это видеть.

А на рассвете загудел в топках уголь, «Сент-Грей» вздрогнул до основания и двинулся на восток, в открытый океан. Клара, свернувшись калачиком в своем укрытии, думала только о том, что с каждой секундой он уносит ее дальше от дома.

* * *

– С какой именно степенью достоверности, доктор?

Сейчас Клара смотрела вниз на то, что осталось от некогда гордого корабля, на обломки, застрявшие у входа в маленькую скальную бухту, и ждала Лу Роланда. Это значит, что она сидела на самом краю обрыва, свесив ноги и барабаня пятками по отвесной скале, и ей приходилось оборачиваться каждые пять минут, чтобы проверить, не пришел ли он еще. Потому что ясно было, что приблизиться он не решится – так и будет переминаться с ноги на ногу на безопасном расстоянии. Откуда у него взялся этот страх перед высотой и водой, Клара совершенно не понимала. Если бы она росла в таком месте, как Норман-Клиффе, и пользовалась такой же свободой, как Лу, она бы облазила скалы вдоль и поперек, приходила бы сюда и плясала на краю при каждом удобном случае. Она бы никогда ничего не боялась. Когда врач из Норман-Клиффе спросил, как ее зовут, Клара машинально назвала свою фамилию, и оказалось, что здесь слова «Клара Веттри» у людей вызывают не язвительный смех, а уважение. Здесь фамилия Веттри ассоциируется с силой. Больше о Веттри эти люди ничего не знают, и не нужно им знать. Впервые ее фамилия означает то, что всегда должна была означать, как хотелось Кларе.

– С достоверностью от девяноста пяти до девяносто восьми процентов.

– Эй, привет!

– На основании чего вы называете столь высокий процент?

Клара обернулась, и на этот раз Лу стоял перед ней, на безопасном расстоянии от края, как и ожидалось, опасливо поглядывая на маяк. Башня тихо посмеивалась над ним, но он, похоже, этого не слышал. Клара поднялась на ноги.

– Уникальная конструкция данного символа в точности повторяется абсолютно во всех исследованных мною образцах почерка. Имя на купюре могло быть написано только обвиняемым.

– Вот то, что ты просила, – сказал Лу, протягивая ей лист бумаги. Это был чертеж, который он уже показывал ей раньше, только аккуратно перерисованный. – На обороте все расчеты и список оборудования, необходимого нам для перемещения Маяка Свана.

– Доктор, а что такое графология? – спросила Мириам как бы невзначай.

– Спасибо, – кивнула Клара. – Как думаешь, Корт уже в курсе?

Дай ей волю, так она обсасывала бы все эти хвостики и неразрывные линии хоть до самого вечера, но после чересчур затянувшегося вступительного слова позволить себе такую роскошь уже не могла – присяжные забуксуют. Ходу, ходу! Кроме того, Мириам не сомневалась, что из этого свидетеля и я буду часами кишки вытягивать. Кое-кто из адвокатов считает, что чем дольше мотаешь эксперта на перекрестном допросе, тем вернее он где-нибудь проколется и выйдет из игры. Тут все средства хороши: сбивай его с толку, подначивай, оспаривай все, что бы он ни сказал, – до тех пор, пока обвинитель уже сам на стенку не полезет. Но у меня на такое просто не было времени. У Эми тоже.

– Нет, по крайней мере пока. Я сказал, чтобы горожане, у которых есть возможность помочь с мяком, бросали нам записки в ящик для предложений – Корт туда никогда не заглядывает.

– Хорошо.

Доктор Голдштейн, похоже, от вопроса Мириам малость офонарел, но все-таки сумел скрыть замешательство, выдавив некое подобие улыбки. Поерзал на стуле, заложил ногу за ногу, облизал губы. Графология, судя по всему, была его коньком, и он явно просек, что с этого боку на него обязательно зайдут.

Лу опять с опаской покосился на башню.

– Что такое графология?.. Ну, этот термин обычно используется для тех исследований почерка, которые ставят своей целью определить на данной основе всякие особенности самого автора – в частности, не страдает ли он какими-то заболеваниями, в том числе психическими. Это не имеет отношения к определению авторства документа. Это больше относятся к толкованию собственно личности автора.

– А со Сваном ты об этом поговорила? – спросил он. – Сван знает, что столько людей придут из города, чтобы помочь ему передвинуть маяк?

«Ну давай же, Мириам. Ну спроси его. Ты же знаешь, чего я хочу», – мысленно воззвал я.

– Конечно нет, – улыбнулась Клара. – Это будет сюрприз.

– Как бы этот сюрприз не оказался неприятным, – с сомнением покачал головой Лу. – Вдруг у нас не получится?

– Доктор, существует мнение, будто человек, практикующий одновременно и криминалистический анализ почерка, и графологию, сродни тому археологу, который, будучи ревностным христианином, готов засвидетельствовать, что мир существует всего пять тысяч лет…

– У нас все получится.

Есть!!!

– Корт все равно скоро поймет, что в городе что-то происходит. И я не уверен, что это помешает ему снова явиться к Свану и потребовать дарственную. Ему действительно нужны деньги. А если он увидит, как Сван идет к банку…

– Лу, – досадливо прервала его Клара, – перестань. Все будет хорошо. По крайней мере, мы хоть что-то пытаемся сделать, в отличие от банка.

– Возражаю, ваша честь!

– Ладно. – Он осторожно приблизился и сел на камни, стараясь не смотреть в сторону обрыва. – А что ты собираешься делать потом? Напишешь отцу, чтобы прислал за тобой корабль?

Я вскочил на ноги и, несмотря на всю свою дикую радость – Мириам заглотила-таки крючок, ха-ха! – старательно изобразил на лице возмущение и праведный гнев.

– На каком основании? – поинтересовалась судья.

– Нет, – бросила Клара, которая все еще испытывала некоторое раздражение. – Я домой не вернусь. Я не ты. Отец не станет присылать за мной кора… – Она осеклась и замерла, перестав разгуливать по краю скалы. Предполагалось, что Лу, так же как и Корт, должен считать ее избалованной богачкой, одной из Веттри. Кое в чем она доверилась этому молодому человеку ради общего дела – спасения маяка, – но не собиралась раскрывать ему всю правду о себе.

Однако Лу уже задумчиво нахмурился:

– На основании моих религиозных взглядов, ваша честь! Я верю в Бога, так что не желаю, чтобы обвинитель подвергал мою веру сомнению. И не считаю, что Господа нашего Иисуса Христа вообще уместно втягивать в решение судебного спора. Это дискриминационное заявление оскорбляет чувства всех христиан без исключения, от лица обвинителя пропагандирует атеистические взгляды, что противоречит праву на свободу вероисповедания, гарантированное конституцией. Не важно, во что верит сам обвинитель, но навязывать свои взгляды остальным и подвергать осмеянию то, во что верю я, в корне неверно!

– Так куда же ты тогда отправишься?

Мириам посмотрела на меня, будто была готова убить на месте. Я ее в этом не винил. Действительно, удар ниже пояса, но ведь сама же напросилась…

– Пока не знаю. Может, останусь здесь, если мистер Сван мне позволит. Хотя бы на какое-то время.

У членов жюри вид был такой, будто они готовы отнести меня домой на плечах с развернутым знаменем. Я поставил на то, что присяжные в этой части города окажутся в основном христианского вероисповедания, – и не прогадал. На четверых, вообще-то, и вовсе были крестики. Понять, какому идолу поклоняются присяжные, и потрясать им прямо у них перед носом – лучший способ перетянуть их на свою сторону. Главное – правильно этого идола вычислить. Будь я в Вегасе, это были бы Элвис или Сэмми Дэвис-младший; в повернутом на футболе Техасе – Сэмми Бау; в Оклахоме – Микки Мэнтл[11]. В этой же части Нью-Йорка лучше всего срабатывает что-нибудь либерально-христианское. Большинство присяжных мне улыбались, другая же часть не улыбалась только потому, что сверлила возмущенными взглядами Мириам.

– Ты хочешь быть смотрительницей маяка?

– Ну, не все же хотят быть банкирами.

Очко в мою пользу.

– Я не хочу быть банкиром. – Лу сейчас смотрел прямо на нее, и у Клары возникло тревожное чувство, что он отлично понимает, о чем она решила умолчать. – Если тебе от этого полегчает, могу сказать, что случись мне застрять в Глостере, я тоже не уверен, что мое семейство отправило бы за мной корабль.

Клара не сдержала смешок, но тотчас нахмурилась:

Но судью это не столь впечатлило. Она за милю учуяла, откуда ветер дует.

– И все же, – сказала она, – ты хоть и пытаешься противостоять влиянию семьи, у тебя есть свобода действий. Не каждый может этим похвастаться.

Волны рокотали далеко внизу. Где-то далеко, за этими водами, Лоуэлл возилась в саду, семья Джека обедала ветчиной с черствыми бисквитами, и устрицы, как зеркала, поблескивали на дне прозрачной реки. А в окне домика помощницы смотрителя другого маяка, наверное, уже заменили разбитое стекло. За этими водами было все, что Клара оставила в прошлом.

– Миз Салливан, думаю, что вам необходимо переформулировать ваш вопрос, – спокойно сказала она.

– Понятно, – проговорил Лу. Он как будто хотел сказать что-то еще, но передумал и тряхнул головой. – Так или иначе, это не поможет решить нашу самую важную задачу – как спасти маяк. Все равно потребуются деньги, которых у нас нет. Если только ты не задумала ограбить наш банк.

Но у Мириам уже иссяк пыл.

– Нет. Я задумала кое-что получше. – Клара подхватила кожаную сумку, лежавшую на камнях. После сегодняшнего заплыва к обломкам «Сент-Грей», уже пятого или шестого по счету, сумка была тяжелее, чем обычно. Вспомнились слова, которые Абигайл сказала за ужином, когда пыталась произвести впечатление на Гейбла Штрауса: «Дочь Натаниэля Веттри не чужая в этом доме». Девушка улыбнулась Лу и открыла сумку. На счастье или на беду, Натаниэль Веттри дал ей свою фамилию. И она взяла у него кое-что еще.

– Клара! – выдохнул Лу, глядя на золотые полуорлы, которыми была туго набита сумка. Пятидолларовые монеты были новенькими и блестящими, будто только что отчеканенными. – Откуда это у тебя?

– Снимаю вопрос, ваша честь.

– Сам знаешь откуда, – отозвалась Клара. – Ты же со мной спускался в бухту. – Она обернулась, чтобы взглянуть с края скалы на искореженный черный корпус парохода; волны еще носили вокруг него разные вещи – моток рыболовных сетей, коричневый башмак, обломок доски от одного из ярко-красных ящиков, о присутствии которых в трюме никто больше не ведал. – Вот оттуда. Там есть еще.

* * *

Глава 13

О второй части ее плана Лу не должен был знать.

Клара отправилась в город, как только солнце село, после того как Лу ушел, а она зажгла маяк и покормила Стоя. Усадьба Норманов сияла всеми огнями и полнилась смехом детей. «Мамочка!» – радостно крикнул кто-то из них, и Клара замедлила шаг, представив себе Лоуэлл в саду, чумазую и счастливую. Вздохнув, она продолжила путь. «Банк Норманов», наоборот, был темен и тих. Клара приблизилась к двери и постучала кулаком.

Встав из-за стола защиты, под которым у меня, словно у дешевого уличного фокусника, был уже припрятан необходимый реквизит, я вдруг осознал, что к процессу совсем не готов и в любой момент рискую сесть на жопу ровно. Мысленно приказал себе успокоиться и не пороть горячку. На мгновение прикрыл глаза. Ровно настолько, чтобы сделать глубокий вздох, но все равно знал – бесполезно, я увижу ее даже в темноте. Ханна Тубловски. Лицо, которое я видел перед собой каждую ночь перед тем, как уснуть. Этот же образ и пробуждал меня каждое утро. Смыть эту картинку я пытался бурбоном и холодным пивом. Знал, когда еще впервые увидел ее, что на сердце навек останется незаживающий шрам, и с тех пор и ногой не ступал в зал суда. Моя линия жизни словно разорвалась надвое – на то, что происходило до того, как я взялся за дело Беркли, и на то, что произошло потом.

Корт открыл дверь через несколько секунд и воззрился на нее с удивлением:

Когда глаза открылись и голова немного очистилась, я поглядел на Голдштейна. Нужные вопросы словно сами собой возникли в мозгу.

– Мисс Веттри? Прошу, входите.

– Доктор Голдштейн, – услышал я собственные слова, – буду ли я прав, если скажу, что при сравнении рукописных документов лучше всего сравнивать аналогичные документы? Ну к примеру – резюме с резюме, заявление с заявлением, водительские права с водительскими правами?

Клара все поняла еще до того, как узнала мистера Свана поближе. Она все поняла по тому, как он смотрел на маяк. Точно так же на свой маяк смотрела Мэгс. И еще она поняла, что мистера Свана тоже некому защитить. У Клары не нашлось смелости вступиться за Мэгс, но в ночь кораблекрушения что-то в ней изменилось – камни и волны будто проникли в глубь ее существа, создав прочное основание. За одну ночь она пережила нечто пострашнее, чем общение с Натаниэлем Веттри. А Корт по сравнению с ним – ничто.

– Да, но это не всегда возможно. Вот если б ваш клиент написал сразу два заказа на убийство людей, тогда я сравнил бы оба, – ответил Голдштейн, поглядывая на меня поверх оправы очков. В публике пробежал нервозный смешок. Док был явно доволен собой и собственным ответом. Надо быть с ним поаккуратней.

– Простите, что явилась без предупреждения, – сказала она, стараясь подражать уверенным, надменным интонациям Натаниэля. – Я должна также извиниться за свое поведение на ужине. Я проявила несдержанность, однако при зрелом размышлении пришла к выводу, что ваша бабушка права: мы и наши семьи можем быть друг другу полезны.

– Вы сказали, что составили следующее мнение: неизвестный автор надписи на банкноте и известный автор предоставленных образцов почерка, мой клиент, – это одно и то же лицо. И к такому заключению вы пришли на основе начертания букв и способа их написания?

Корта такой заход, казалось, несколько смутил и озадачил, так что Клара мысленно себя осадила: «Не перегибай палку! – Это правило она тоже усвоила от Натаниэля. – Давай сразу к делу».

– Да, – отозвался Голдштейн. Он явно получил инструкции быть со мной пожестче, в подробности не вдаваться, отвечать коротко и отрывисто. Руководство для болванов по выживанию при перекрестном допросе: чем меньше болтаешь, тем меньше наломаешь дров.

– Я хотела поговорить с вами о дарственной на землю в Нью-Йорке.

– А не тем же самым занимается графология? Толкованием букв и способов начертания?

В глазах Корта мгновенно вспыхнул интерес:

– Да.

– Сван сказал вам, где она?

– Так что в методике анализа есть значительное сходство?

– В некоторой степени.

– Нет, – резко ответила Клара. – Я не думаю, что дарственная у него. Сван не понимает всей важности этого документа. Он не такой, как мы, – добавила она, пристально глядя на банкира, и почувствовала облегчение, когда он одобрительно кивнул. – Поэтому у меня для вас есть одно предложение.

– Так все-таки есть значительное сходство в методике? – повторил я – очень медленно, словно несмышленому дитяте, чтобы он как следует осознал вопрос. Придется теперь ему давать более определенный ответ, иначе рискует выставить себя перед присяжными вруном или полным мудаком. Мой любимый метод повторения вопросов уже вынудил его завилять.

– Слушаю вас.

– Да. Значительное сходство в методике анализа имеется.

Клара сделала глубокий вдох. Мысли о Мэгс, о слове «ВЕДЬМА» под ее окном, о Натаниэле помогли ей подавить страх. И солгать.

«Замечательно», – подумал я.

– Отец доверяет мне во всех своих делах, мы работаем вместе, – сказала она. – С некоторых пор мы устанавливаем связи с нью-йоркскими банкирами. Уверена, что в свете недавних событий вы меня прекрасно понимаете. Все дело в создании Федерального резерва и централизации банковской системы. – Она постаралась произнести это уверенно и непринужденно, как Лу, хотя не имела ни малейшего представления, что эти слова означают, и тотчас была вознаграждена, потому что глаза Корта заблестели и он снова кивнул.

– Обвинитель пытался задать вам вопрос относительно графологии. Наверное, она хотела спросить, насколько легитимна такая система. Итак, она легитимна?

– Желаю вашему батюшке успеха, мисс Веттри. Мне известно не понаслышке, какое это сложное испытание для нас всех.

– Да. Конечно, легитимна.

– Да, – авторитетно покивала Клара в свою очередь. – Главная сложность в том, что в данный момент у него нет партнеров в Соединенных Штатах, и я уверена, он будет рад их найти. – Девушка опять замолчала, давая Корту время обдумать намек.

– А это правда, что один графолог растолковал кляксу на подписи Джона Уэйна[12] как подсознательную подсказку его подсознания о том, что у него рак легких? Было такое?

Он просиял:

При этом я вытаращился на присяжных с совершенно офигевшим видом – мол, в жизни большей дури не слышал, но к свидетелю повернулся спиной, чтобы он не видел выражения моего лица.

– Мы чрезвычайно заинтересованы в сотрудничестве.

– Да, – произнес док. Ответил честь по чести, что некий графолог действительно сделал такой вывод, но из-за моей вытянутой физиономии присяжные восприняли это как его согласие с дурацкой теорией, а не как простую констатацию факта, что такая теория на самом деле существует.

– Прекрасно. В таком случае вам нет нужды тратить время на уговоры Сильвестра Свана. Я напишу отцу, и он пришлет в два раза больше денег, чем стоит земля, на которую оформлена дарственная, чтобы вы поскорее могли обустроиться в Америке. Вы можете стать его первым британским партнером.

– Так это, выходит, больше похоже на предсказание судьбы?

– Однако ваш отец воспитал очень умную помощницу, – улыбнулся Корт.

– Нет. Это легитимный интерпретационный метод анализа.

В этот момент позади них открылась дверь кабинета.

– Никак не пойму, о чем это вы, доктор.

– Папа!

На пороге стояла девочка, та самая, которую за ужином в усадьбе Клара видела на коленях у жены Корта. Девочка была совсем маленькая и бледная, с темными кругами под глазами. Она дышала прерывисто и с едва слышными хрипами. Через открытую дверь Клара увидела за ее спиной среди папок с документами на полу детскую кроватку с одеялом.

Я повернулся к присяжным и воздел руки к потолку – видите, мол, даже высокооплачиваемому адвокату не по уму, о чем толкует этот парень! Те заулыбались.

Корт сразу устремился к дочери и, присев рядом на корточки, принялся гладить ее по спинке круговыми движениями. Клара вдруг почувствовала неуверенность. Она решила, что ее план сработает, когда сравнила Корта с Натаниэлем и сделала вывод, что они похожи, но теперь ее одолели сомнения.

– А нельзя ли, так сказать, на примере наглядной демонстрации?..

– Моя младшая, – сказал Корт, подняв голову к Кларе, и ее неуверенность усилилась, когда она увидела, сколько в его глазах нежности. – Остальные мои дети слишком большие и шумные для нее, поэтому я часто беру ее с собой в банк, когда ей нужно отдохнуть от суеты. Сегодня мы ходили к доктору Райту, и она немного устала. Зато у доктора моя малышка держалась молодцом. – Он заглянул в лицо дочери, цеплявшейся пальчиками за его руку: – Правда, лапушка?

Настала пора, как выражаются в бейсболе, «занять базу» – только так, чтобы док ни о чем не догадался. Я выдернул из пачки листок с буквой «Г», которую увеличил при помощи копира наверху, и продемонстрировал присяжным. Потом повернулся, чтобы и док его хорошенько разглядел, после чего пришпилил к доске на ножках, рядом с такой же увеличенной буквой с рублевой банкноты. Придвинутые друг к другу, они выглядели совершенно одинаково. Многие обвинители тут же заявили бы протест, и начался бы долгий спор, имею ли я право подвергать испытанию методику работы эксперта. Обычно судья допускает при перекрестном допросе некоторые вольности, и Мириам не стала возражать, потому что знала: своего я все равно добьюсь, а присяжные могут подумать, будто она прикрывает слабые места свидетеля. Мириам вообще предпочитала, чтобы свидетели и сами могли за себя постоять.

Клара уже готова была уйти из банка, не закончив разговор, чтобы оставить их наедине. Потом она подумала о Натаниэле и его отношении к Лоуэлл. Даже если этот человек одной рукой гладил по голове ребенка, в другой у него всегда был наготове камень. «Ведьма…» Клара расправила плечи, закрыла на мгновение глаза и достала из кармана кошелек с полуорлами.

– Я напишу отцу, а пока примите это в знак проявления доброй воли.

– Доктор, эта буква имеет ту же структуру, что и буква на оспариваемой записке, а также на заведомо принадлежащих обвиняемому образцах. Верно?

Если она и выглядела как человек, у которого не может быть в кармане такой суммы, Корт не колебался ни секунды.

Он не выразил ни подозрений, ни удивления. Принял протянутые ему деньги и поблагодарил ее с милой улыбкой.

Я надеялся на положительный ответ. Чуть ли не целую минуту и док, и присяжные таращились на большие буквы перед собой. Голдштейн так старательно в них всматривался, что весь аж перекосился.

На счастье или на беду, Натаниэль дал ей свою фамилию.

Пришлось его малость подпихнуть.

Клара уходила из банка, чувствуя больше уверенности в себе, чем когда-либо.

– Эта увеличенная «Г» очень похожа на букву с записки, не так ли?

– Что-то общее есть, да.

Мари

– Так они похожи?

2014 год

– Да.

Если бы Мари кто-нибудь вот так же внезапно сообщил, что за ней охотится банда вооруженных до зубов, безбашенных охотников за сокровищами, она хотела бы отреагировать на эту новость столь же невозмутимо, как Эванджелина Девон.

– А вот эта?

Мари и Джулиан примчались к ее дому сразу после того, как обнаружили послание на «Матросской песне», и пока Джулиан осматривал ангар, чтобы удостовериться, что люди из «Тича» не пытались туда проникнуть, Мари поведала Эванджелине о событиях прошедшего вечера. К стыду своему, Мари должна была признать, что именно из-за ее ошибки Сэм Борегар нашел хозяйку белого коттеджа. Он подошел к Мари на улице у библиотеки, едва она закончила разговор по телефону со своей нанимательницей. Он слышал, что Мари собирается на скалы, но наверняка разобрал и имя Эванджелины, а затем быстро вычислил ее адрес и затеял шантаж, чтобы Мари и Джулиан убрались подальше от обломков парохода.

Я вытащил еще один лист бумаги. «Г» была тоже похожая, только взята с другого образца – на увеличенной копии осталась часть какого-то письма. Снова наморщенные брови и пристальных взгляд, но на сей раз не так надолго.

– Да. Очень похожа.

Сейчас Мари чувствовала себя так же неуютно, как после звонка из «Горизонтов», когда выяснилось, что Сэм Борегар следил за ней и таким образом добрался до Джеральда Купера. Возможно, Борегар не видел в них реальной угрозы и просто пытался припугнуть на всякий случай, чтобы обозначить свою территорию. Но если он действительно верил, что на пароходе есть золото, угроза могла обрести для него смысл. Если он подозревал Мари и Джулиана в том, что они явились сюда ради парохода «Сент-Грей», тогда не только они двое, но и Эванджелина станут для него мишенями.

– Графологи выносят суждение о людях на основе того, каким образом те пишут букву «Г»?

Однако пожилая дама выслушала ее рассказ с величайшим спокойствием и пожала плечами:

– Верно.

– Что ж, вот и объяснение тому, откуда в моем саду взялись отпечатки чужих ботинок. Хотите чаю?

– И разве не верно, что, с точки зрения графолога, у человека, написавшего эту букву «Г», могут быть сексуальные отклонения?

Мари, все еще взвинченной, в отличие от Эванджелины, после такой ее реакции ничего не оставалось, как отправиться в сарай за Джулианом, чтобы вместе с ним показать своей нанимательнице чертежи, фотографии и рассказать ей все, что они узнали о маяке.

Два последние слова я специально оставил на конец фразы, да еще и чуть ли не гаркнул их во все горло, чтобы они эхом заметались по залу, – отличный способ всех разбудить. Почерковедение – это нудно. Секс интересней. А сексуальные отклонения – интересней вдвойне.

– Здесь они ничего не тронули, – сказал Джулиан, когда Мари вошла в красноватый полумрак ангара и встала рядом с ним у ванны с останками гигантской маячной линзы.

– Да, – сказал Голдштейн. – У автора, или кто бы там ни написал эти буквы «Г», вполне может быть предрасположенность к отклонениям в половой жизни.

Электролиз только начал делать свою работу. Железные и латунные детали, едва показавшиеся из-под слоя соли и каменистых отложений, тускло поблескивали в воде. Линза была прекрасна. Суета вокруг «Сент-Грей» и внезапные открытия, связанные с пароходом, полностью захватили внимание Мари, и она почти забыла о маяке. Джулиан, как ей показалось, в тот момент разделял ее восхищение – он стоял, положив руки на край резервуара, и завороженно разглядывал линзу. Некоторое время они молчали, думая о том, что эта конструкция из металла и стекла больше сотни лет назад служила путеводной звездой для мореходов, помогая им возвращаться домой. Потом Джулиан подтолкнул Мари плечом, возвращая ее к действительности, и они пошли в коттедж.

Я сделал паузу. Хотел, чтобы у присяжных включились мозги, дабы оценить это заявление.

Чайник Эванджелины весело посвистывал, в духовке уже подоспело печенье, и в камине горел огонь. Она поставила музыку – на кухне звучала какая-то быстрая ирландская мелодия, слегка искаженная помехами. За окном дождь барабанил по навесу, издалека долетали раскаты грома. Мари развернула на столе чертеж, полученный от Кии, Джулиан придержал его с одной стороны, чтобы выровнять, и она подробно описала Эванджелине всю конструкцию, начиная с основания башни и двигаясь вверх. Принадлежность большинства фрагментов, поднятых ими со дна, трудно было определить. Кия установила по нескольким найденным фотографиям, что у Маяка Свана не было окон под фонарным отсеком, и куски каменной кладки таким образом были неотличимы один от другого.

– Вам уже доводилось встречаться с окружным прокурором, ответственным за данную часть суши, – с Мириам Салливан?