Фиби Роу

Маяк Свана

Маме, моему маяку
Серия «Жизнь как приключение»



Phoebe Rowe

SWAN LIGHT



Публикуется с разрешения Amazon Publishing, www.apub.com, при содействии Литературного агентства «Синопсис»



Перевод с английского Ольги Павловской





© 2023 by Phoebe Rowe

© Павловская О., перевод, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Сван

1913 год

Самое раннее воспоминание Сильвестра Свана было о том, как океан отнял у него одну вещь.

Впоследствии разум восстановил всё, что могло тому предшествовать: обычное унылое весеннее утро, очередное плавание на рыбацкой шхуне за покупками в Сент-Джонс, скользкий от соли причал, порт, полнившийся скрипом снастей, криками моряков и плеском волн, стылый воздух гавани с горьковатым привкусом льдов. Там был темный широкоплечий силуэт Томаса Свана, тащившего ворох рыболовных сетей через улицу, к воде, и худенький, проворный силуэт Нико Свана, подбиравшего края неводов, чтобы те не волочились по земле. И он был там, Сильви Сван, крошечный, едва поспевавший за ними обоими. Сильви шлепал ногами по лужам, останавливался погладить полосатых портовых кошек, подбирал просоленные обрывки газет, в которые заворачивали треску, и пробовал их на вкус языком. Где-то по дороге он, должно быть, и нашел тот камень. Камень был оранжевый, с золотистыми прожилками, идеально круглый, и Сильви, наверное, долго, присев на корточки, с благоговейным трепетом, не моргая рассматривал его в грязи, пока не услышал окрик: «Сильви! Ты сам домой поплывешь или как?» – и не бросился, схватив находку, догонять отца и брата.

Но событие, которое запомнилось ему, случилось чуть позже – когда он уже сидел на носу «Покорителя морей», держал камень на ладони над вскипавшими белой пеной волнами залива, и у него захватывало дыхание от яркого, блестящего пятна на фоне черных вод. От камня исходило столько света, что казалось, он не может утонуть. Поэтому Сильви стиснул этот восхитительно оранжевый шарик в кулаке, перевернул руку и – разжал пальцы.

Не было даже кругов на воде. Только пригоршня брызг взметнулась. Горланили чайки, молчали скалы, и «Покоритель морей» так быстро проскользнул мимо них в гавань, что Сильви не успел понять, где именно сгинуло его сокровище. Он так и сидел с пустыми руками, не находя слов для того, что сделал.

Те же воды постоянно, ощутимо присутствовали и в его более поздних, отчетливых воспоминаниях. Океан был за кухонным окном их ветхого домишки, когда мать ласково гладила Сильви по руке ладонью, испачканной ягодным соком. Он был рядом, когда на исходе летних дней Сильви вместе с Нико превращал водоросли в змеек, а прибрежные пещеры – в королевские дворцы. Но сейчас, когда он смотрел на океан с нависавшей над водой высокой скалы, ему на память пришел именно тот оранжевый шарик. Воспоминание о камне всегда возвращалось в такие дни, как этот, подернутые особой предштормовой дымкой. В дни, когда ветер еще свеж и слаб, птицы гомонят без умолку, а волны уже обретают беспокойный, жадный, голодный черный цвет.

Сильвестр Сван стоял на галерее маяка, опираясь ладонями о железные перила, смотрел на океан и думал о том, как оранжевый камешек выскользнул у него из руки восемьдесят лет назад.

Тяжелое октябрьское небо где-то спрятало солнце, которое он не видел с понедельника. Когда было совсем пасмурно, Сван записал в вахтенном журнале: НАОВИ – ГАЕТОЯ ШТОРМ. Вчера он добавил к этим словам вопросительный знак. А сегодня решил еще подождать, прежде чем оставить комментарий о погоде.

Собственно, здесь всегда надвигался какой-нибудь шторм, едва лишь печально известные сент-джонсские зимы начинали подбираться по восточному побережью Ньюфаундленда к Норман-Клиффе – Нормановым скалам. Но в этот раз погода ощущалась как-то иначе: в воздухе витала угроза, и Свану было не по себе. Угроза звучала и в криках чаек, разлетавшихся по гнездам, и в грохоте волн далеко внизу, у него под ногами. По правую руку Свана, в Цветочной гавани, царила суета: рыбаки спешили отправиться на дневную ловлю и поскорее вернуться обратно, так что их суденышки едва ли не стукались мачтами у причалов. За гаванью мирно дремал на холме городок Норман-Клиффе: россыпь светлых домиков, обшитых вагонкой с пятнами от сажи из каминных труб, растянулась вдоль серого берега, испещренного черными точками плоскодонок, траченных непогодой, и рыболовных снастей. Слева от Свана местность была необжитой – нагромождение голых, истерзанных ветрами скал тянулось вдаль, насколько хватало глаз. А все остальное перед ним было океаном, бескрайним, пребывающим в вечном движении, рассеченным белопенной полосой там, где волны вскипали на подводной банке[1] – на отмели, что кривоватой дугой из песка, камней и рифов, словно рыболовным крюком, охватывала Норман-Клиффс-Бэй – залив Нормановых скал. Она затаилась, наблюдала и ждала, как и все обитатели побережья в этот день.

Определенно надвигался шторм. И ничего поделать с этим было нельзя – оставалось только ждать, когда он разразится.

Что-что, а такое положение дел в здешних краях никогда не менялось.

Сван отвернулся от океана и шагнул с галереи в теплый фонарный отсек маяка. Он протер все стекла – на дверной панели и в окнах, – добрался до самого верха, опираясь скрипучими коленями на скрипучие железные поручни. Начистил латунные детали и каждое из выпуклых увеличительных стекол составной маячной линзы. Надраил металлическое основание, на котором она стояла. Снял нагар с фитиля и вытер масляные брызги в резервуаре под ней. В помещении ярусом ниже, где находился часовой механизм, заставлявший линзу вращаться, Сван проверил все шестерни, затем привел в порядок свои инструменты. За работой он мурлыкал себе под нос, а башня ему подпевала – от белокаменных стен, железных балок потолка и покоробленного влажностью пола как будто разносились высокие ноты незнакомой мелодии.

Когда у него уже урчало в животе и нельзя было дольше тянуть время, откладывая выход из маячной башни, он наконец переключил свое внимание на банкира, который давно топтался внизу на клумбе с гиацинтами, посаженными женой Свана, и заглядывал в окно домика смотрителя.

Справедливости ради надо сказать, что банкир Корт Роланд наверняка и не подозревал, что сейчас он находится не где-нибудь, а в саду. За пять лет, прошедших после смерти Грейс, от сада ничего не осталось – домик смотрителя теперь окружала голая бурая площадка, несмотря на усилия, которые Сван время от времени прилагал, чтобы вернуть цветы к жизни. Некогда здесь повсюду розовели дикие гиацинты, их было так много, что скала сама превращалась в сигнальную цветовую башню, и это вдохновило жителей городка назвать свою гавань Цветочной – в честь гиацинтов, которые они обожали, но не могли запомнить столь замысловатое слово. Те цветы погибли много десятилетий назад, а потом жена Свана сумела вырастить новые на клочке каменистой почвы. С ее уходом из этого мира гиацинты исчезли со скалы окончательно.

И опять же справедливости ради надо отметить, что Сван сам позвал банкира в гости. Два дня назад это казалось хорошей идеей, и, охваченный энтузиазмом, он послал своего пса в город, засунув приглашение ему под ошейник. Однако теперь, всецело осознав перспективу беседы с Кортом лицом к лицу, Сван решил отыграть назад и, спускаясь по ступенькам маячной башни, обдумывал, как бы ему незаметно прошмыгнуть по лужайке между ней и домиком смотрителя. Маяк принялся тихо посмеиваться над ним, с присвистом и шипением, и от этого в узкий лестничный колодец сверху посыпалась сажа, так что Свану пришлось неодобрительно постучать по стене костяшками пальцев.

– Между прочим, я ради тебя стараюсь, – сказал он маяку. – Нечего тут хихикать.

У основания лестницы Сван остановился отдышаться в дверном проеме, все еще размышляя, успеет ли он добежать до черного хода в дом и запереться от банкира – тогда можно будет спокойно доесть остатки ягодного пирога, завалиться на кровать и мирно проспать до полудня. Но Корт Роланд его уже заприметил, обернувшись, и расплылся в зубастой улыбке.

– Мистер Сван! – сказал Корт, без тени смущения отойдя от его окна, когда старик обреченно зашагал к крыльцу. – Рад видеть, что вы в столь ранний час уже на ногах – я думал, в такую ужасную погоду позволите себе поспать подольше. Сдается мне, надвигается шторм.

– Да, – согласился Сван со второй частью его заявления, слегка обидевшись на первую. Он открыл дверь и отступил в сторону, пропуская Корта Роланда в дом, а сам воспользовался этим, чтобы еще раз окинуть взглядом скалу.

Старый лабрадор Свана по кличке Стой развалился посреди двора. Судя по тому, под каким углом стоял экипаж Корта, его лошади пришлось обходить пса, чтобы попасть во двор. Сейчас она топталась, фыркая и перебирая копытами, слишком близко от головы неподвижно лежащего Стоя, но тот не обращал на нее внимания.

– Стой! – позвал Сван, и пес поднял голову, тихо гавкнув.

Он появился на скале тоже благодаря Грейс, которая придумала ему имя в их первую же встречу, когда грязный бродячий щенок бросился бежать за их повозкой, направлявшейся из города домой, на маяк. Он преследовал их настырно, как голодный медвежонок, не боясь попасть под колеса. «Пошел вон!» – бросил ему тогда Сван, и щенок, поймав его взгляд, плюхнулся задом в грязь. «Стой на месте», – добавил Сван, но при этих словах щенок вскочил и снова устремился за ними. «Он понял это как приглашение остаться с нами!» – засмеялась Грейс, дернув вожжи. Она слезла на дорогу, а щенок, не спуская с нее блестящих глаз, прилег на передние лапы и неистово замахал задранным хвостом. «Стой!» – сказала ему Грейс, и он с разбегу запрыгнул к ней на руки. Имя осталось с псом, а пес – с ними.

Сейчас старый Стой поднялся и потрусил в дом, по пути одарив Корта коротким неприветливым «вуф». У кухонного стола он разлегся на полу, явив на обозрение сероватое пузо. Сван переступил через него, проходя в теплый домик смотрителя, где было всего две комнаты. Угли весело потрескивали с тех пор, как он разжег очаг на рассвете. Ветер, ворвавшийся следом, качнул оранжевую занавеску, за которой стояла его кровать. Корт закрыл входную дверь и потер озябшие руки в перчатках.

Сван сделал глубокий вдох. Ужасная все-таки была идея пригласить сюда банкира. Теперь надо было поскорее со всем покончить.

– Спасибо, что пришли, – сухо сказал он. – Я хотел поговорить о маяке. Отправил в банк десяток писем, но ответа так и не получил…

– Не утруждайтесь, Сван, – взмахнул Корт одной рукой, а второй полез в сумку. – Я прочел ваши письма. – Он достал из сумки стопку бумаги – это были не письма, а какие-то бланки с логотипом «Банка Норманов» вверху, – затем еще одну, и еще.

Сван с тоской подумал о ягодном пироге и завтраке, который теперь откладывался на неопределенное время, но аппетит у него тотчас пропал, едва он увидел верхний документ в стопке Корта. Уверенной рукой черными чернилами поверх текста там было написано: «Отказать».

Сван шумно выдохнул, и башня отозвалась разочарованным эхом. Он устремил взгляд в кухонное окно – ему надо было увидеть ее надежный силуэт, почувствовать это успокаивающее присутствие, полюбоваться, как отражается небо в стекле и металле фонарного отсека на самом верху, как поблескивает белый камень на фоне океана.

Год за годом океан подступал все ближе.

Когда-то от башни до обрыва надо было идти минут пять. Теперь это расстояние можно было преодолеть в полшага, и маяк слегка кренился к поджидающим его внизу волнам.

Свану не нравилось об этом думать. Если он думал об этом слишком часто или слишком напряженно, маячная башня как будто читала его мысли, и потом целыми днями камни жалобно скрежетали и стены обиженно постанывали, а ему не хотелось слышать в этих звуках предвестье конца. «Ты кого-то зовешь, старый друг?» – мысленно обращался к маяку Сван. У башни менялось настроение, как у всех людей, с ней можно было вести беседы, если уметь ее слушать. Поэтому Сван знал, что время еще есть. Знал, что башня предупредит его о начале конца. Но ведь катастрофы можно было бы избежать, если передвинуть маяк подальше от края скалы. Это было обычное дело – вдоль всего Атлантического океана маячные башни через каждые несколько десятков лет обвязывали канатами, поднимали на колесные платформы и отвозили на безопасное расстояние от волн, за которыми они присматривали.

Однако до сих пор в ответ на все запросы о перемещении маяка Корт Роланд, самый богатый и влиятельный человек в Норман-Клиффе, внук последней из Норманов, жившей в этом городе, лишь выражал сожаление. А теперь вот этот документ с клеймом «Отказать»…

– «Банк Норманов» сочувствует вашей беде, – сказал Корт Роланд, и Сван переключил внимание со скалы обратно на банкира. Тот на него не смотрел – голубые глаза шарили внимательным взглядом по комнате, ни на чем надолго не останавливаясь. – Поверьте, нам хотелось бы помочь. Но боюсь, столь внушительные затраты на перемещение Маяка Свана попросту не окупятся.

Все аргументы, тщательно заготовленные Сваном, рассыпались в прах.

– Это меньше трети от суммы расходов на содержание гавани, – все же проговорил он. – Оно ведь определенно того стоит…

– Сожалею, – твердо отрезал Корт. Он по-прежнему не смотрел собеседнику в глаза, но теперь его взгляд замер на подоконнике, где Сван хранил письма от жены. Свану казалось, что от этих писем по-прежнему пахнет сент-джонсскими утрами, и перед его мысленным взором при виде их возникал образ Грейс, сидящей за своим желтым письменным столом у окна в дождевых каплях.

Он уже начинал испытывать раздражение, но тут Корт наконец повернулся к нему:

– Как я сказал, это будет слишком крупное вложение, которое не принесет никакой выгоды.

«Оно принесет безопасность твоему городу, – хотел сказать Сван, – яркий свет берегу, путеводный огонь каждому идущему в твою гавань кораблю, чьи деньги и товары ты счастлив будешь заполучить». Но прежде чем он успел раскрыть рот, Корт продолжил:

– Однако, – сказал банкир, побарабанив пальцами по стопке документов, – я рассказал о вашей проблеме моей бабушке. Она тоже загорелась желанием вам помочь, как вы можете догадаться, учитывая, сколь много у нее связано с этим маяком. И у нее есть интересное предложение.

За окном снова заскрежетали камни маячной башни, на этот раз громче, угрожающе. Но Сван пропустил это мимо ушей, потому что голубые глаза Корта в тот самый момент превратились в глаза его бабки – прозрачные, яркие, блестящие на фоне темной скалы в маленькой бухте, – и он как будто снова услышал ее насмешливый голос: «Я подумала, чашки тебе не нужны, если ты хотела отдать их Сильви…»

Столько времени прошло… Какое Абигайл Норман теперь дело до маяка?

– Что за предложение? – осторожно спросил Сван.

– Бабушка рассказала мне о дарственной, которую она когда-то вручила Нико, вашему брату, – ответил Корт. – Если дарственная на законных основаниях вернется в банк, мы еще раз рассмотрим вопрос о выделении денег на перемещение маяка.

Дерзость Абигайл вызвала у Свана приступ гнева. «…Она когда-то вручила Нико, вашему брату…»

Сейчас Абигайл не заслуживала ничего из того, что принадлежало Нико.

Когда-то на этой самой скале, задолго до появления здесь маяка, их было пятеро – Сильви, Нико, Софи, Питер и Абигайл. Они лежали на спинах в густой траве; над ними сквозь листву сочился тягучими каплями меда солнечный свет; на коже блестели кристаллики ньюфаундлендской соли. Каждое лето пятеро детей наблюдали отсюда за птицами – крачками, моевками, кайрами, которые резвились на побережье; за китами, чьи упругие лоснящиеся спины, словно отлитые из черного каучука, лениво высовывались над волнами. А каждую весну все пятеро приходили сюда смотреть на айсберги – белые плавучие льдины, такие огромные, что издалека казалось, будто это целые корабли, медленно идущие под парусами из замерзшей столетия назад воды, в блаженном неведении, что приближаются к гибели, которую неминуемо принесет им теплое течение.

Сван сомневался, что Абигайл все еще помнит те времена.

– Значит, деньги на маяк она предлагает в качестве платы? – уточнил Сван. – И если я не отдам вам дарственную, вы мне не поможете? Корт, у меня нет ничего из вещей Нико. Мой брат умер почти семьдесят лет назад.

– Тогда, может быть… – задумчиво начал Корт, устремив глаза на маяк поверх плеча Свана. Жадные голубые глаза. В точности как у его бабки. – Может быть, я сам поищу?

Но Сван достаточно от него выслушал. Он снова подумал о пятерых ребятишках на скале, смотревших на птиц, на китов и на льдины. Уже тогда ошибки Абигайл дорого им обходились, даже если сами они не придавали тому значения. И никто из них не подозревал, что ее самая страшная ошибка приведет к строительству этого маяка.

Все, что сейчас нужно было Свану, – это позавтракать ягодным пирогом.

– Думаю, наш разговор окончен, мистер Роланд, – спокойно сказал он, так стремительно шагнув к двери, что Стой всполошился. – Спасибо, что потратили время, но ваше предложение меня не заинтересовало. А теперь вам стоит заняться своими делами, пока не поздно, потому что, как вы верно заметили, надвигается шторм.

Мари

2014 год

В шестидесяти одной с половиной мили[2] от южной оконечности Греции лазурно-синее Средиземное море лениво шлепало волнами о покрытые пятнами ржавчины борта научно-исследовательского судна «Меркурий». Вокруг корпуса корабля, от которого тянулся вниз дрожащий от натяжения кабель-трос, простиралась сверкающая зыбь, колыхалась и мерцала, размеченная позолоченной солнцем морской пеной, плавниками шустрых дельфинов и неспешно идущими вдалеке круизными лайнерами. Июньский бриз скакал по гребешкам легких волн, обдавая судно запахом водорослей.

Но ничего этого не видела Мари Адамс – она сидела в пурпурном полумраке лаборатории «Меркурия», сжимая в руках рычаг управления глубоководным роботом, который поднимался с морского дна.

– Тим! – бросила Мари в сторону открытого люка, не отрывая глаз от мониторов. Справа от нее стоял экран гидролокатора, и желтая полоса ползла по плотному сине-зеленому скоплению пятен. На экране слева колыхалась илистая тьма в четырех тысячах футов[3] у нее под ногами. – Механизм в порядке?

– Если с ним что-то случится, уж поверь мне, ты сразу узнаешь, – отозвался с палубы Тим. – В основном по громкому всплеску и моим воплям.

Мари усмехнулась и бросила взгляд в проем люка – ее коллега стоял у лебедки, наблюдая, как на барабан фут за футом наматывается нескончаемый кабель-трос. Тим был в своей любимой винтажной рубашке с эмблемой Океанографического института Скриппса[4] на спине – силуэтом корабля и трезубца. Эмблема была перечеркнута жирной черной полосой машинного масла – меткой, оставленной другим кабель-тросом много лет назад. Полоса пролегла по рисунку ватерлинией[5], как будто только самая верхушка корабля осталась над водой, и это всегда напоминало Мари о постере, который висел в ее детской спальне. На нем мультяшный галеон, весь в водорослях и причудливых наростах, стоял вертикально на морском дне, а его мачты торчали из воды. Иллюминаторы галеона были задраены, на пушках все еще горели фитили, и пират в плававшей рядом шлюпке торжествующе указывал на развевавшийся над галеоном флаг. Мари тысячу раз засыпала, глядя на него. Но впоследствии выяснилось, что затонувшие корабли редко выглядят так же, как на этой картинке, – гордыми, целыми, удобно расположившимися на дне. Обычно останки кораблекрушений выглядят, как останки: корпуса и мачты разбиты, разломаны, разметаны жестоко и безвозвратно.

Корабли, призванные покорять моря, вместо этого гниют в донном песке, разорванные морями в клочья.

На другом конце кабель-троса, который вытягивала лебедка Тима, был ТНПА – телеуправляемый необитаемый подводный аппарат, а попросту глубоководный робот, такой старый и своенравный, что Мари опасалась, что он однажды наплюет на ее команды и отправится самостоятельно исследовать морское дно где ему вздумается. В начале этой экспедиции, шесть недель назад, они уже лишились одного ТНПА – его кабель-трос зацепился за обломки на первом из мест кораблекрушений, которые они изучали, и лопнул, как зубная нить. Потеря первого робота была ударом под дых – показатель их финансовых резервов начал приближаться к критическому, сменив цвет воображаемого сигнала с бледно-зеленого на тревожно-красный. Потеря второго робота будет означать крах всего предприятия.

Мари нажала несколько клавиш на панели управления, пододвинув ее ближе к себе.

Рядом с экраном, на который передавал видео ТНПА, светился монитор гидролокатора, окрашивая ее руки неоново-зеленым. Густая россыпь огоньков неопровержимо свидетельствовала о том, что на песчаном дне лежит нечто созданное руками человека – искусственные объекты проявляются на экране четкими линиями и плотными формами, тогда как природные представляют собой переплетение размытых кривых. Эта россыпь имела форму ягоды – большое яркое пятно, из которого торчит хвостик-веточка. Так они и обозначили для себя затонувший корабль – «Вишня», чтобы не спугнуть удачу, поддавшись искушению признать его заранее тем, что команда Мари надеялась здесь найти, то есть останками парохода «Калифорниец».

«Калифорниец» был белым китом Мари, неуловимым Моби Диком, на протяжении всех двадцати лет ее профессиональной деятельности. Тот самый «Калифорниец», британский военный транспорт, подбитый во время Первой мировой войны. Солдат и команду матросов успело эвакуировать сторожевое судно, а пароход затонул, оставив за кормой и войну, и собственную дурную славу. Ибо за три года до того, как его погубила торпеда, «Калифорниец» погубил сам себя.

В апреле 1912 года, во время самого обычного торгового рейса, когда «Калифорниец» вез лесоматериалы из Ливерпуля в Бостон, капитан остановил его в Северной Атлантике, заметив ледяное поле впереди. Судовой радист Сирил Эванс передал предупреждение всем кораблям в этом районе океана, в том числе гигантскому пассажирскому лайнеру «Титаник» судоходной компании «Уайт Стар Лайн». Рабочая смена Эванса закончилась, и он отправился спать. Вскоре после этого члены команды «Калифорнийца» увидели неподалеку белые сигнальные огни. Они разбудили своего капитана, Стенли Лорда, и по его приказу попытались установить контакт с неизвестным судном при помощи ламп Морзе. Поскольку их радист спал, радиотелеграф молчал остаток ночи.

Световые сигналы «Калифорнийца» остались без ответа. А вскоре огни другого корабля и вовсе исчезли – команда «Калифорнийца» решила, что он тронулся в путь и покинул пределы видимости. Оставалось надеяться, что у него все в порядке. Однако на следующее утро стало известно, что случилось нечто немыслимое: таинственное судно оказалось «Титаником», и пока «Калифорниец» спал, оно затонуло. Его огни исчезли из виду не потому, что корабль благополучно продолжил путь, а потому, что вода затопила последний судовой котел огромного парохода.

Вскоре весь мир обвинил «Калифорнийца» в том, что он не пришел на помощь тонущим пассажирам «Титаника». Весь шквал ненависти принял на себя капитан Лорд, но до самой смерти он отрицал свою вину. Ведь «Титаник» был одним из судов, которых «Калифорниец» предупредил той ночью об айсбергах, дважды. И не его вина, если «Титаник» проигнорировал предупреждение. К тому же громкие заявления о непотопляемости этого гигантского лайнера заставили команду «Калифорнийца» потерять бдительность – ни одному моряку и в самом страшном кошмаре не привиделось бы, что случившееся с «Титаником» в принципе возможно.

Впервые эту историю Мари услышала однажды вечером, когда еще училась в начальной школе. Они с мамой смотрели документальный сериал о расследованиях катастроф, уютно устроившись перед телевизором на диване. Мари тогда испытала потрясение, и рассказ о «Калифорнийце», словно рыболовный крючок, застрял в ее памяти навсегда. Она не забывала о нем на протяжении трех морских археологических экспедиций и бесчисленных часов, проведенных под водой с преподавателями из Института Скриппса. «Калифорниец» маячил на ее мысленном горизонте, когда она изучала приливы, окисление металлов и премудрости подъема обломков кораблекрушений. И на каждый из десятков водолазных проектов, последовавших затем, куда более важных и значимых, падала тень парохода, терпеливо ждавшего ее и манившего.

Поначалу все шло как по маслу – найти инвесторов оказалось легко, ведь слава «Титаника» открывала перед искателями любые двери, хотя «Калифорниец» был уже совсем другим кораблем к тому времени, когда его подбила торпеда. Теперь было ясно, что везение долго не продлится, учитывая изношенное оборудование и взятое в аренду старенькое исследовательское судно. Но Мари это уже не беспокоило – она была намерена довести дело до конца, даже если ей придется вернуться сюда на гребной шлюпке.

Наконец ТНПА показался из воды, Тим с остальными пятью членами их команды подняли его на борт, и Мари завладела двумя пластиковыми контейнерами, наполненными обломками, которые робот собрал на месте кораблекрушения. Пока что «Вишня» вполне оправдывала ожидания. Четыре дня назад им удалось найти богатый «культурный слой» – видимо, в том месте, где были каюты экипажа. Робот принес пуговицы, кухонную утварь и даже сломанную фоторамку (снимок, конечно, не сохранился). С тех пор они несколько раз гоняли робота туда-обратно, очищали предметы в резервуарах с пресной водой в лаборатории и большинство уже отправили в Грецию и в Сан-Диего для более сложных исследований. Компьютерное сканирование, электролиз и анализ геохимического состава помогут точно определить, что именно они нашли. «Вишня» была вторым из четырех затонувших кораблей, которые Мари и ее команда наметили для изучения в этой экспедиции. Первый оказался пустышкой. Если и «Вишня» в итоге их подведет, Мари надеялась выяснить это побыстрее и перейти к следующему.

– Что ж, по крайней мере, это явно пароход, – пробормотала она, поставив контейнеры с новой добычей на стол в лаборатории под тусклым пурпурным светом. Грязь, покрывавшая их содержимое, была черной, и в придонном иле виднелись обломки какой-то горной породы. Каменного угля, конечно же. Многообещающий признак, но пока что он ничего важного не доказывал.

– Точно пароход. – Тим опрокинул первый контейнер в резервуар, и Мари понаблюдала, как угольная пыль, поднявшись со дна, затягивает пленкой поверхность воды. Тим собрал ее черпаком с сеткой.

Мари поворошила вещи с затонувшего корабля пластиковой линейкой. Пресной воде понадобится некоторое время, чтобы очистить обросшие ракушками металлические предметы, чей облик исказился до неузнаваемости. Но некоторые из них и так можно было опознать: половина керамического блюда, пряжка от ремня кителя, пригоршня пуговиц, серебряная запонка. Мари перешла к другому контейнеру – и охнула. Среди обломков дерева и металла на дне поблескивали два золотых полуорла[6]. Она видела их и раньше, на трансляции с камеры ТНПА, но надеялась, что ошиблась. Потому что это ставило крест на ее священном граале кораблекрушений. Потому что американскому золоту нечего было делать на британском военном транспорте. Потому что, если на «Вишне» есть хоть одна вещь, которой там быть не должно, это уменьшает шансы на то, что «Вишня» – «Калифорниец».

Тим перехватил ее взгляд и сочувственно улыбнулся. Официально он давно был на пенсии, лечил свой артрит, расползавшийся по суставам рук и позвоночнику, и пришел сюда с ней на «Меркурии» лишь в качестве одолжения, из доброго отношения к Мари. Так что ей вдвойне не хотелось, чтобы для него это стало пустой тратой времени. Она злилась на себя за то, что помешала совместной работе Тима и Гектора – его коллеги и своего преподавателя, а также добрейшего человека из тех, кого ей доводилось встречать в жизни. Оба они заверили Мари, что это будет приятная прогулка и развлечение для Тима, но она знала, что ничего приятного тут нет.

– Не делай преждевременных выводов, – посоветовал Тим. – Давай отправим все это Гектору. Мало ли что… Посмотрим, что он сможет сделать.

– Конечно. – Мари не сводила взгляд с золотых долларов. – Может, Гектор превратит их в фунты?

– Не говори так. В любом случае, у нас еще есть в запасе два затонувших корабля.

– Я помню. – Она покосилась на скопление пятен в форме вишни на экране, ниже которого были прикреплены к переборке три другие распечатки с гидролокатора. Их первый объект, под рабочим названием «Герой», судя по состоянию металла, затонул лет на двадцать раньше «Калифорнийца». После «Вишни» им предстояло обследовать «Урсулу» и «Горизонт». Каждый из двух последних подавал надежды – по разным причинам. Да и само по себе наличие в их списке четырех мест кораблекрушений было поразительной удачей, учитывая, что эти четыре финалиста определились в процессе многолетних исследований десятков других объектов на морском дне.

«Тим прав, – решила в конце концов Мари. – Да и время у нас еще есть».

– Доктор Адамс! – заглянул в лабораторию один из техников. – Стюарт Нобл на связи. Требует вас. Голос у него нерадостный…

– Ну отлично… – Мари отошла от резервуаров.

– Будь с ним полюбезнее, – напутствовал ее Тим. – И дай понять, мол, мы знаем, что делаем.

– Непременно, – кивнула Мари. Оставалось надеяться, что они действительно знают.

* * *

В детстве Мари Адамс часто снился один и тот же сон: обломки затонувшего корабля поднимались из глубин и проглатывали ее целиком. Сначала была только тьма, потом проломленные шпангоуты[7] корабельного корпуса расходились, как челюсти, и втягивали ее внутрь. Наверно, виновата была в этом картинка на постере. А может, тот факт, что ее мать была первой женщиной, получившей в Институте Скриппса должность водолазного инструктора. Мать, миниатюрный сгусток энергии, постоянно бросала вызов этому миру, который твердил ей, что она не так выглядит, не так ведет себя, не так думает, и упорно шла вперед, вернее, погружалась все глубже и глубже. Океаны хранили столько тайн для искателей, и Мари всегда была заложницей нескончаемой маминой охоты за открытиями.

А потом случилась дорожная авария – плохая погода, занос… Пустой дом, похороны, еда на поминках, вкус которой Мари не помнила. Сны о затонувшем корабле после этого стали еще мрачнее: пасть со сломанными бимсами[8] вместо клыков хватала ее, затем вдруг исчезала, и каждый раз ее тело опускалось все ниже, все дальше от неба.

Она так и уходила на глубину очертя голову во сне и наяву. Ну изранят ее обломки бимсов, ну скроют от нее солнечный свет – и что? «Будь осторожна, – предупреждали ее другие водолазы. – Сбавь обороты, не спеши». Но осторожность не гарантирует полной безопасности, а неспешность, как она усвоила, никогда не даст тебе заплыть настолько глубоко, насколько ты хочешь.

Впрочем, на инвесторов такой энтузиазм особого впечатления не производил, хотя Мари старалась не ради них – по крайней мере, не ставила себе это главной целью. А у данного, отдельно взятого инвестора, у Стюарта Нобла, и вовсе было слишком много собственных соображений по вопросам, относящимся к ее компетенции. Мари отвела подальше от уха трубку спутникового телефона, пока он громогласно выражал недоумение, почему она попросту не привинтит к своему ТНПА прожектор помощнее или не отправит на дно живого дайвера вместо робота, и советовал увеличить количество рабочих часов, чтобы лучше справляться с поставленными задачами. Мари, выслушивавшей это всё, хотелось одновременно смеяться и скрипеть зубами от злости. От первого она кое-как удержалась, от второго – нет. К счастью, Стюарт Нобл был из тех, кого легко поставить на место. Один раз ей уже удалось его успокоить: пару недель назад Мари рассказала ему о золотых монетах, которые она увидела тогда впервые на экране с видеотрансляцией от ТИПА, без зазрения совести преувеличив их ценность. Ей не казалось зазорным слегка покривить душей, чтобы выторговать себе немного времени.

Играть в правильные игры с миллионерами она никогда не умела. Научный интерес – это одно, а жажда славы – совсем другое. Поэтому ей очень нужны были такие люди, как Гектор, – люди, у которых мысли и чувства никогда не отражаются на лице. Гектор и мраморную глыбу уговорил бы стать спонсором любого проекта. Именно он убедил Стюарта Нобла вложить три миллиона в ее экспедицию. Привлекать Гектора снова к этому делу Мари казалось несправедливым – она и так уже отобрала у него близкого друга и лодку, но ей ужасно не хватало сейчас его врожденной магнетической харизмы, которая действовала на всех без исключения. Мари сама была свидетельницей того момента, когда она подействовало на Тима во время какого-то благотворительного мероприятия по сбору средств для городского аквариума. У Тима бокал чуть не выпал из рук. Он был убит наповал – Мари прочла это в его глазах. И с тех пор Гектор и Тим работали вместе – им как-то удавалось справляться с расстояниями и разницей в часовых поясах, когда они разъезжались в разные экспедиции. Мари это поражало.

В ее жизни всегда все было иначе. Мужчины вели себя с ней как спасители, будто водолазное дело было опасным хобби, которое она специально выбрала, чтобы произвести на них впечатление, и с радостью откажется от него, как только уловка сработает. Ее отношения с людьми заканчивались, когда ей прилетало обвинение: «Ты слишком много работаешь», – и она всякий раз не знала, что на это ответить. Как можно работать «слишком много» над тем, о чем ты мечтала еще до того, как смогла четко сформулировать эту мечту? Одно и то же обвинение звучало во время каждой ее водолазной экспедиции, не только когда она начала искать «Калифорнийца». Хотя «Калифорниец» уж точно не способствовал налаживанию новых связей с окружающими. Но Мари никогда ни о чем не жалела. Пусть все Гекторы и Тимы в мире наслаждаются интересной работой в аквариумах, ей, Мари, куда лучше всегда было здесь, в открытом море. Прямо здесь, в таких вот плавучих кастрюлях с электроникой. Море непредсказуемо, оборудование может в любую минуту выйти из строя, но ни в том, ни в другом нет ни грамма лицемерия, ничего иного они и не обещали, а ей не надо было ни за что оправдываться перед морскими течениями и рифами.

– Доктор Адамс! – рявкнул Стюарт, и Мари, очнувшись, снова приблизила трубку к уху. – Вы меня поняли?

– Да, – машинально ответила она, но решила уточнить: – Хотя лучше повторите еще раз. Спутниковая связь у нас тут не очень, простите. Сигнал плохо ловится.

Винить в том, что Стюарт произнес ей прямо в ухо следующие слова громко и отчетливо, Мари было некого, кроме себя самой:

– Я сказал: меня не радует тот факт, что я третий год предоставляю вам собственные деньги и оборудование, а взамен не получаю ровным счетом ничего! Я выполню свои обязательства по контракту до конца, но продлевать его не намерен.

У Мари потемнело в глазах. «Невозможно… Только не это… Не сейчас, когда я уже так близко к цели…»

– Если в течение следующих двух недель вы что-нибудь найдете, я, разумеется, пересмотрю свое решение, – бодро добавил Стюарт.

Две недели – мизерный срок. Мари рассчитывала на три месяца. Если подтвердится, что «Вишня» не «Калифорниец», у них не будет времени на исследование другого объекта. Если выяснится обратное, не будет времени это доказать.

– Стюарт, – проговорила Мари, – у нас действительно есть прогресс. Сегодня мы даже достали те золотые монеты. Я могу переслать вам видеозапись, тогда вы…

В трубке щелкнуло, и механический голос невозмутимо проинформировал ее, что сеанс связи прерван из-за слабого соединения.

* * *

В лабораторию Мари вернулась на автопилоте. «Всё глубже и глубже…» Эта экспедиция была ее личным проектом. Обеспечивать финансирование было только ее обязанностью. Значит, она найдет деньги. Так или иначе. Но сейчас, когда Мари смотрела в открытый люк на морской простор, ей на мгновение захотелось, чтобы не было здесь никаких затопленных кораблей, чтобы остались только она и море и чтобы море заполнило собой все пространство, которое она ему откроет, вытеснив мысли, не дающие ей покоя, вроде тех, о «Калифорнийце». Пусть исчезнет разница между спасательным кораблем и кораблем, спящим на дне. Пусть оба они тесно срастутся во мраке – один, сверкающий, под самыми звездами, и другой, медленно уходящий все глубже в пучину.

Сван

1913 год

Имя Абигайл Норман занозой сидело в мыслях Свана еще долго после того, как ее внук Корт Роланд удалился, вручив ему стопку документов – «Держите их у себя, хорошо? Почитайте повнимательнее, если будет время», – и после того, как Сван вышел из задумчивости, решив все-таки не упустить того, что ему осталось от утра.

Документы, конечно же, придется прочитать, он это понимал. Придется как-то продраться через весь этот ворох бумаг, чтобы понять, чего хочет Абигайл. Маяк нужно было спасти во что бы то ни стало. Но так неприятно было сегодня услышать ее имя, что Сван никак не мог заставить себя взяться за документы и вместо этого взялся за еду, хранившуюся в ящике со льдом. Даже ягодный пирог показался ему кислее, чем надо.

Теперь семейство Норман еще и завтрак ему испортило.

Не нравилось Свану такое нарушение однообразного хода вещей на скале. Однообразие давало ощущение безопасности, особенно здесь, где его так трудно было добиться. Однообразие было роскошью на острове, у которого океан то и дело что-нибудь забирал. Сван еще острее это чувствовал после того, как умерла Грейс, хотя океан в ее смерти не был повинен. Единственным свидетельством той ночи осталось одно из стекол в фонарном отсеке, отличавшееся по толщине от других. Первое стекло Сван разбил камнем, охваченный гневом от того, что башня с легкостью показывала ему океан на мили вокруг и не помогла рассмотреть, что происходит с близким человеком. Башня высвечивала для него подводные скалы и огромные волны, но скрыла крохотные сгустки крови в венах Грейс – они разбухли, скопились, застряли и убили ее. Стекло, которым пришлось заменить то, разбитое, было не таким прочным.

С потерей жены он давно смирился, и теперь ее смерть отзывалась в нем лишь тупой болью. Эта потеря аккуратно, почти уютно пристроилась где-то в районе сердца Свана и казалась безопасной. Но была и другая, давняя, память о которой разбередило имя Абигайл, и она заворочалась глубоко внутри, раня острыми углами. Сван постарался выбросить мысли об этом из головы. Он вычистил кухню и убрался в спальне. Сходил к лошади в стойло, проверил колеса повозки, отметил для себя, что нужно заменить проржавевший засов на дверях сарая, где хранилось масло для маяка. Потом они со Стоем сидели у окна, дремали и смотрели на океан, как всегда делали на излете утра.

Но в этот раз все было иначе. В этот раз рядом незримо присутствовала Абигайл Норман.

* * *

Долгими ленивыми летними днями пятеро детей каждый год проводили время, бегая наперегонки по хвойным лесам среди пестрых болот, поросших полевыми цветами и морошкой, догоняли пугливых кроликов и тонконогих оленей, а то и просто сломя голову мчались туда, куда подует ветер. Нико и Сильви Сваны, Питер и Софи Меттл, а с ними Абигайл Норман носились по берегу во всю прыть.

Уже тогда Абигайл была не такой, как остальные. Об этом позаботился тот самый человек, который столетием раньше основал Норман-Клиффе. Эндрю Норман был бизнесменом, он владел банком, корабельной мастерской, земельными угодьями. Владел, но не управлял. Однажды он переселился на одинокие скалы к югу от Сент-Джонса, бросив свои большие корабли, роскошный дом и громкое имя, а потом двинулся дальше, оставив позади усадьбу на холме и ничем не примечательный рыбацкий поселок у его подножия.

Какое-то время поселок жил сам по себе.

Но годы спустя после отъезда Эндрю Нормана местный рыбак вернулся с Большой Ньюфаундлендской банки и привез столько рыбы, сколько никто здесь еще не видел. Капитан Чарлз Меттл – а звали его именно так – объявил, что покончил с промыслом и уходит на покой. Этот человек занял усадьбу на холме, и поскольку он был в здешних краях героем, никто ему не помешал. В особняке Меттл открыл таверну и давал местным рыбакам за их улов лучшую цену в окрестностях. Незабвенную скалу он превратил в сад, вскипавший каждый год пурпурно-розовой пеной гиацинтов. Порт Норман-Клиффе быстро прославился и тем, и другим, Цветочная гавань, как и требовало ее название, начала процветать.

Тем временем на совсем другом побережье, на Ист-Ривер в городе Нью-Йорке, Эндрю Норман обзавелся женой и тремя детьми. Младший сынок оказался капризным ребенком – он не хотел есть, не хотел спать и все время плакал. «Ему нужен свежий воздух, – сказали врачи. – Это успокаивает нервы». В результате Норманы отправились в плавание обратно к Норман-Клиффе. Мальчик кричал без умолку всю дорогу. А в усадьбе семейство Норман было встречено изумленными взорами нескольких десятков незнакомцев, наслаждавшихся ланчем у них на заднем дворе.

Эндрю Норман собирался устроить скандал. Но кое-что его остановило. В тот самый момент, когда взгляд его младшего сына прошелся по рядам гиацинтов, малыш перестал кричать, засунул в рот большой палец и задумчиво уставился на океан. Все дальнейшие свои детские годы он был образцовым ребенком, тихим и уравновешенным.

А Эндрю Норман ничего не сказал захватчикам и построил вторую усадьбу на другом склоне холма. Но он не любил людей, посягающих на его собственность, и относился к капитану Меттлу настороженно. Капитан Меттл, в свою очередь, не любил людей, которые бросают свою собственность в негодном состоянии, а потом норовят прийти на все готовое, и настороженно относился к Эндрю Норману.

Обе усадьбы много лет благоденствовали, а Цветочная гавань у подножия их холма полнилась кораблями. В то время, когда родился Сильви Сван, второй особняк принадлежал уже Фрэнсису Норману, великану с суровыми глазами, который швырял камни в кроликов, слишком близко подбиравшихся к его саду, и души не чаял в своей единственной дочери Абигайл. До замужества она оставалась последней из Норманов, носивших эту фамилию.

У пятерых ребятишек были свои любимые места на берегу – каменоломня с отвесными стенами карьера, где добывали белый камень; густые заросли кустарника с красной листвой, где таились ручьи, овраги и звериные норы; пляж, где волны лениво шуршали галькой. Но самым любимым их местечком оставалась маленькая скальная бухта. Она находилась у подножия самой высокой скалы; вогнутую идеальным полукружием каменную стену обрамляла полоса песка, а море, проникавшее в бухту, образовывало внутри глубокий бассейн. В те времена там еще не было лестницы, только выемки и выступы в скале, идеально подходящие для детских пальцев рук и ног, – так пятерка друзей и спускалась в бухту.

Однажды летним днем Нико, как всегда, спустился первым – в свои одиннадцать он был самым старшим и уже мечтал стать капитаном. Нико плескался в воде, пока остальные еще ползли по камням. Второй финишировала десятилетняя Абигайл, затем Питер и Сильви – обоим было по семь. Пятилетняя бедняжка Софи как всегда отставала.

– Абига-а-а-айл! – донесся сверху ее голосок.

Абигайл Норман спряталась в глубине бухты под выступающим камнем так, чтобы Софи ее не видела, и давилась смехом, зажимая себе рот обеими ладонями.

– Эй, – покачал головой Питер Меттл, – ну чего ты? Она же маленькая.

– Я не виновата, что она маленькая, – зыркнула на него Абигайл.

Сверху послышался шорох, показались ноги Софи Меттл – последние несколько футов она, сорвавшись, проскользила по скале, поцарапалась и, плюхнувшись на песок, закусила губу, чтобы не расплакаться.

– Я хотела показать тебе цветочек, Абигайл, – неуверенно пояснила она.

– А это тебе, Соф. – Питер вынырнул с половинкой чашки в руке. Чашка была разрисована зелеными розочками. – Подарок от бухты.

Нахмуренный лоб его сестры тотчас разгладился.

Бухта была щедра на подарки. Она была расположена так, что приливные волны с отмели, ударявшиеся о скалы, создавали у берега течение, которое заносило внутрь и обломки кораблекрушений, и потерянные в заливе вещи. Норман-Клиффс-Бэй был настоящей ловушкой для несведущих мореходов. Некоторые капитаны так боялись налететь на отмель, что пытались обойти ее слишком близко к берегу и в результате налетали на скалы.

Но кораблекрушения здесь редко бывали гибельными – рыбакам из города Норман-Клиффе удавалось отбуксировать большинство судов в гавань, подлатать их и отправить в дальнейшее плавание. А вот грузу не так везло – большинство вещей оказывались за бортом и заканчивали свое плавание в скальной бухте. Все местные знали об этой ее особенности и после очередного кораблекрушения всегда устремлялись туда целыми толпами взглянуть, что там можно выловить и продать. Поживиться в бухте можно было чем угодно – от древесины и снастей до серебра и фарфора. Однако между кораблекрушениями она всецело принадлежала пятерым ребятишкам.

Нико прыгнул в воду, вынырнул возле природной арки над узким входом в бухту, за которой начиналось открытое море, и крикнул:

– Посчитай мне, Софи!

Его длинные мокрые волосы облепили шею, серые глаза сияли.

– Одна… – с энтузиазмом начала Софи считать волны – они вкатывались в бухту, а Нико подныривал под каждую. – Вторая… третья… давай!

И Нико, оседлав четвертую волну, самую большую, на одну захватывающую дух секунду завис, словно стоя на ее гребне, и дотянулся до уступа скалы – теперь в руках у него был камень, под ногами вода. Он ловко вскарабкался вверх, так, что его не достала пятая волна. Софи, Питер и Сильви восторженно орали и хлопали в ладоши; Абигайл лишь похмыкивала себе под нос. Когда Сильви впервые попробовал повторить за братом, он не смог даже уцепиться за камни, потому что его накрыла следующая волна, оторвала от скалы и стремительно понесла к океану в кипении пены, так что Нико пришлось прыгать за ним и вытаскивать на берег. Но сам Нико мог проделать акробатический бросок на скалу с закрытыми глазами.

– А это кусок от другой, Соф, – сказал Сильви, нырнув и достав еще одну половинку чашки.

Нико тем временем приплясывал на уступе, громогласно распевая мимо нот:

Жди меня, пока я в море,На просоленном просторе,Крепче леди свою обнимай,Счастливые звезды считай!

– Наверно, посуду смыло с того торгового судна на прошлой неделе, – добавил Сильви.

– Отец говорил, оно пришло с пробоиной в днище, – сказал Питер. Его отец, Уильям Меттл, был в Норман-Клиффе лоцманом, специалистом по подводной банке – он ходил на своей посудине под названием «Как ей это понравится» вдоль побережья и помогал другим кораблям пройти через отмель в Цветочную гавань. Питер унаследовал его осторожность и внимательный, цепкий взгляд. – Команда сбросила груз, чтобы уменьшить осадку.

– Ремонт много времени не займет, – прервал песню Нико. – То судно пришвартовалось рядом с нашим «Покорителем морей» пару дней назад, я его видел.

Абигайл, до сих пор делавшая вид, что все происходящее в бухте ее не интересует, при этих словах перестала перебрасывать камушек из ладони в ладонь и взглянула вверх, на Нико.

– А мой отец сказал, что им не надо было сбрасывать груз, – заявила она. – Он сказал, им достаточно было дождаться, когда снова начнется прилив.

– «А мой отец сказал!» — передразнил ее Питер. – Когда твой отец в последний раз подходил хоть к одному из своих кораблей-то?

Остальные засмеялись – всем было известно, что Фрэнсис Норман предпочитает управлять своими кораблями из дома и брезгует мочить ножки.

– Вообще-то им правда стоило подождать, – примирительно сказал Нико, когда Абигайл сердито надула губы. – Но даже так они все равно не прошли бы над отмелью.

Они с Питером завели разговор об отцовских парусниках, а Сильви устремил взгляд на отмель. Подводная банка пугала его, хотя он ни за что не признался бы в этом Питеру и Нико. Ему не нравилось думать о камнях, таящихся под волнами так близко к поверхности океана, о темной незыблемой массе внутри того, что, наоборот, пребывает в вечном движении. Позднее он порой задавался вопросом, не там ли нашел приют его оранжевый камень, не для того ли океан забрал его, чтобы дать понять, что детская наивность Сильви – лишнее качество в здешних краях…

– Сильви! – крикнула Софи ему в ухо, внезапно навалившись сзади на плечи, и тут же отскочила.

Он обернулся – девочка смотрела на него огромными глазами, спрятав руки за спину.

– Угадай, в какой руке!

Сильви наморщил лоб на секунду, сделав вид, что задумался, и Софи захихикала. Тогда он хлопнул ее по правому плечу – и она с торжествующим визгом предъявила пустую ладошку. Абигайл наблюдала за ними прищурившись. Затем встала и подошла ближе, изобразив дружескую улыбку:

– Можно мне посмотреть на твои чашечки, Соф? Пожалуйста.

Софи замерла в нерешительности. Старшую девочку она боялась, но вместе с тем благоговела перед ней и в конце концов неохотно протянула Абигайл обе половинки чашек, которые были у нее в левой руке. А Абигайл стремительным ловким движением выхватила их и швырнула в скалу.

Каким-то чудом одна половинка уцелела – отскочила и упала на узкую полосу песка, а вторая разбилась, и обломки канули в воду. Глаза Софи заблестели от слез. Абигайл невинно развела руками:

– Я подумала, чашки тебе не нужны, раз ты хотела отдать их Сильви.

– Абигайл… – покачал головой Питер, взъерошив пятерней свои густые волосы – была у него такая привычка.

Софи решительно сжала зубы и шагнула к воде – собралась нырнуть за осколками. Она всегда норовила повторять за друзьями и делала это в полной уверенности, что у нее все получится. А у Сильви сжалось сердце, когда он увидел, как девочка карабкается на камни и встает, опасно покачиваясь, над водой. Но тут раздался голос Нико:

– Я достану их, Соф! – Он осторожно слез по скале ниже, и еще ниже, совсем близко к волнам.

Питер нервно ерошил себе волосы. У Абигайл глаза ехидно поблескивали. А Нико уже подобрался к тому месту, где упали осколки чашки. В следующий миг он внезапно отпустил скалу и нырнул в воду, а через несколько секунд вылетел стрелой на поверхность, торжествующе улыбаясь в солнечных лучах и держа над головой руку с кусочками фарфора. Его встретили три радостных вопля и один хмурый взгляд.

Впоследствии эта сцена в разных вариациях будет повторяться на протяжении многих лет: Абигайл разжигает страсти, Нико их гасит; буря разоряет сад, легкий ветер приносит новые семена; злые слова раскатываются громом, добрые звучат шепотом. И Сван впоследствии часто будет задумываться, не тогда ли у них все началось, не потому ли Абигайл и выбрала Нико в итоге. Но в ту пору в маленькой бухте среди скал Сильви замечал лишь солнечных зайчиков на волнах.

* * *

Остаток утра прошел как обычно – благословенный однообразный ход вещей был восстановлен. Сван и Стой неспешно обогнули скалу по кругу и вернулись посидеть на кухне. Стой задремал, от его храпа с деревянного настила поднимались облачка пыли. Башня за окном тоже погрузилась в сон, отчего белая каменная кладка как будто даже потускнела. Сван воспользовался этим, чтобы спокойно ее осмотреть, и обнаружил ржавчину на крыше, целые участки облупившейся краски, перекошенную ветром мемориальную табличку с названием маяка и наметившийся едва заметный крен башни в сторону океана. Затем он устремил взгляд к тучам, набухавшим влагой на горизонте, к серой массе, становившейся все темнее. Грядущий шторм не принесет с собой ничего хорошего, это было ясно. Главное, чтобы он ничего хорошего не унес.

Вскоре со двора донеслось пыхтение, и из леса, почти вплотную подступавшего к маяку, показался бредущий в гору Питер Меттл – он задыхался и держался за сердце.

– Господи, Сильви, – просипел Питер, отдуваясь, когда ввалился в домик смотрителя, – зачем ты каждый раз отодвигаешь маяк все дальше и дальше?

– Это чтобы поддерживать тебя в хорошей физической форме, вот зачем, – отозвался Сван.

– Нет уж, это чтобы довести меня до инфаркта. Привет, Стой.

Пес в ответ одарил гостя басовитым «вуф», и Питер со стоном опустился в кресло.

Теперь его череп был абсолютно лыс, выветрен океаном, иссушен солнцем, покрыт старческими пятнами и морщинами, но привычку проводить пятерней по макушке он сохранил и сейчас снова это проделал пальцами с вечной грязью под ногтями.

– Уилл вчера насобирал морошки и оставил у меня, – сказал Сван. – Предупредил, что ты сегодня заглянешь, и велел отдать тебе половину. Вон она, на подоконнике.

Питер потянулся к корзинке с ягодами, но не достал и досадливо крякнул:

– Слишком далеко.

– Стой, – окликнул Сван, и пес поднял голову. Хозяин указал ему подбородком на окно. Стой потрусил туда, встал на задние лапы, опершись передними на подоконник, взял в зубы ручку корзины и отнес ее к ногам Питера.

– Отличная работа, приятель! – засмеялся тот и сразу отправил целую горсть морошки в рот, задумчиво глядя на море. – Шторм надвигается, – сказал он, и Сван согласно хмыкнул. – Все успеют вернуться в гавань?

– Да. Некоторые еще в море, но время пока есть.

Два старика погрузились в уютное молчание – еще одна примета однообразного хода вещей, который так ценил Сван. Питер и его внук Уилл часто наведывались на скалу – приносили продукты и все необходимое. Таким образом город рассчитывался со Сваном за работу на маяке, иного жалованья он не получал. В других местах обеспечивалось регулярное снабжение смотрителей на лодках, но здесь и город был рядом, и правительство не содержало Свана на довольствии. Сам он обычно отправлялся за припасами на повозке, которую тащила единственная лошадь, сейчас отдыхавшая в стойле поодаль в лесу, но чаще, чтобы себя не утруждать, просто составлял на клочке бумаги список того, что ему нужно, привязывал его к ошейнику Стоя и посылал пса в город. Корта он точно так же сюда позвал, запиской. Лабрадор знал окрестные леса лучше, чем любой местный житель, и, несмотря на преклонный возраст, справлялся с дистанцией быстрее, чем лошадь.

– Сегодня здесь был Корт Роланд, – наконец нарушил молчание Сван, и Питер с удивлением взглянул на него. – Я подумал, что если обратиться к нему напрямую, а не через банк, он, возможно, изменит решение.

– И как, получилось?

– Не совсем. Он теперь еще и Абигайл в это втянул.

– Абигайл? – переспросил Питер. – Она ведь уже давно не работает в банке.

– Да, – кивнул Сван. – Но это же Абигайл. Ей нужен один документ, полученный в свое время Нико. Корт притащил мне целую кипу дурацких бумажек на эту тему. Я их еще не читал, но Абигайл наверняка пришлет его сюда снова, чтобы удостовериться, что я это сделаю.

Питер наклонился почесать Стоя за ухом.

– Норманы не единственные, кто может помочь, Сильви, – сказал он. – Полгорода с радостью согласится поучаствовать. Или напиши ван Горенам – их еще много в Сент-Джонсе.

– Не хочу их беспокоить, – отозвался Сван. – Ав городе обо мне едва ли кто теперь помнит. В любом случае эта забота не для горожан. У банкиров полно денег, пусть сами справляются, не вовлекая простых людей.

– Что ж, если уж ты вознамерился раскрутить на это дело банк, там есть кое-кто еще, с кем можно поговорить, – взглянул на него Питер. – Второй внук Абигайл, Лу. Он в банке работает не так давно, как Корт, и подобрее будет. На прошлой неделе Лу согласился заплатить Уиллу за доставку, не кочевряжился и даже не торговался.

– Ты думаешь, что привлечь третьего Нормана – хорошая идея? – спросил Сван. – И двоих-то уже много, даже при том, что один из них носит другую фамилию.

– Поверь мне, Сильви, если тебе так или иначе придется иметь дело с кем-то из Норманов, Лу будет наилучшим выбором. На твоем месте я бы сразу к нему обратился, минуя Корта и весь банк.

Остаток утра они скоротали за разговорами и блаженным молчанием. Солнце было уже высоко в небе, когда за окном загрохотала повозка – Уилл Меттл приехал забрать деда домой. Питер кряхтя поднялся с кресла и на пути к выходу похлопал Свана по плечу:

– Поговори с Лу хотя бы для того, чтобы Абигайл от тебя отвязалась. Потому что если ты этого не сделаешь, она сама сюда заявится, и тогда ты пожалеешь о тех днях, когда тебе докучал только Корт.

Мари

2014 год

Мари стояла на палубе «Меркурия», и у нее дрожали руки. Воздух вокруг как будто тоже дрожал – полнился плеском волн и скрежетом спускового механизма ТНПА, вместе создававших шумовой фон спасательной экспедиции, к которому давно пора было бы привыкнуть, но каждый раз в нем почему-то слышалось что-то новое, незнакомое. От этого шума Мари казалось, что она стоит не на корабле, а в оживленном городе. Легко было забыть, что они одни в открытом море.

Своей небольшой команде она ничего не сказала о том, что Стюарт Нобл намерен лишить их финансирования. Все члены экспедиции, за исключением Тима, просто выполняли здесь свою работу, их не особенно волновало, что лежит на дне – «Калифорниец» или другое судно. И оттого Мари почему-то было еще тяжелее. Целый корабль жалеющих ее чужаков – только этого и не хватало.

С Гектором она своей бедой все же поделилась. Наставник Мари тоже работал в Институте Скриппса – проводил научные анализы артефактов, которые присылали ему команды подводных археологов и спасателей. Услышав новость от Мари, он пообещал отложить все дела и разобраться с доступными ему материалами, поднятыми с «Вишни», в кратчайший срок.

В итоге она получила от Гектора отчет сверхъестественно быстро и теперь, на палубе, читала его, развернув телефон так, чтобы строчки занимали весь экран по максимуму. Анализ подтвердил, что железные детали, которые, как они предполагали, были частью судовой надстройки, произведены примерно в 1900 году, скорее всего в Ирландии, – это соответствовало времени и месту строительства «Калифорнийца». Столовые приборы и керамическая посуда также могли находиться у него на борту с большой долей вероятности. Однако по поводу всего остального выводы были разочаровывающе неубедительными. Их последние находки, включая те чертовы золотые доллары, доберутся до Гектора не раньше, чем через несколько недель. А тогда уже будет поздно.

– Привет.

Мари подняла голову – Тим подошел и облокотился рядом с ней на поручень.

– Ты как? В порядке? – спросил он.

– В полном, – отозвалась она.

– Угу. – Тим помолчал, взъерошив коротко стриженные седые волосы. – Ты же знаешь, что Гектор совсем не умеет врать?

Мари невольно улыбнулась – уж она-то знала.

– А что он тебе сказал? – на всякий случай спросила она.

– Ну, сначала он пытался меня убедить, что мы должны поскорее перебраться на новый объект, цитирую: «потому что его могут атаковать электрические скаты». Когда я попросил уточнить, какой именно вид электрических скатов готовит это вероломное нападение, ему пришлось рассказать мне все начистоту.

– Ясно, – кивнула Мари, и Тим слегка подтолкнул ее плечом:

– Знаешь, дело совсем не в тебе. Шансы на то, что Нобл решит слиться, с самого начала были велики. Все инвесторы – трусы.

– Я знаю. Но это не отменяет того факта, что нам придется бросить работу на полпути. Даже не на полпути, а еще раньше, потому что мы до сих пор ничего толком не выяснили о «Вишне».

– Выясним, – твердо сказал Тим. – Гектор этим займется, а мы тем временем смотаемся к «Урсуле» или к «Горизонту» и выудим со дна столько, сколько сможем.

Оптимизм его был заразителен, и у Мари снова затеплилась надежда, хотя неумолимый опыт подсказывал, что отойти отсюда всего на четыре морские мили и бросить якорь без помех не получится – обязательно случится какая-нибудь задержка. Впрочем, в глубине души она никогда не верила, что «Вишня» – «Калифорниец». Это место кораблекрушения было достаточно многообещающим на фоне десятков потенциальных целей, которые они засекли с помощью магнитометра и гидролокатора и которые оказались мусором, геологическими образованиями или судами меньшего размера. Ровно настолько многообещающим, чтобы взглянуть на него поближе, отправив на дно робота.

«Урсула» была не менее перспективной, чем «Вишня», а может, и более подходящей на роль «Калифорнийца», учитывая, что поле рассеяния обломков у нее оказалось шире, а это согласовывалось с фактом разрушения парохода торпедой у самой поверхности; кроме того, корпус «Урсулы» был лучше различим и по размерам точно соответствовал «Калифорнийцу». На экране магнитометра «Урсула» имела форму пухлого овала с двумя выпуклостями, похожими на кошачьи уши, поэтому затонувшее судно они назвали в честь кошки Тима. Если бы Мари была честна сама с собой, она бы признала, что отказ Стюарта Нобла в продолжении финансирования огорчил ее не столько потому, что им придется бросить «Вишню», сколько потому, что они не успеют исследовать «Урсулу». Последнему объекту в списке, «Горизонту», и вовсе придется ждать новой экспедиции.

Если эта новая экспедиция когда-нибудь состоится…

Все это Мари изложила Тиму, и тот с серьезным видом кивнул:

– Тогда не будем терять времени, – сказал он и направился к люку лаборатории, но вдруг замер и обернулся. – Ой, Гектор же висит на телефоне, он хочет с тобой поговорить! Прости, электрические скаты совершенно заморочили мне голову.

Когда Мари взяла трубку спутникового телефона, голос Гектора прозвучал деловито:

– Тебе нужны деньги.

– Я в курсе. С добрым утром, кстати.

– Я просто напомнил, чтобы ты не сильно злилась на меня за то, что я сделал.

– За то, что ты все выболтал Тиму?

– Нет, Тиму я все выболтал ради твоего же блага. Но еще я позвонил Зоуи и попросил ее поискать вакансии на других судоподъемных проектах поблизости. Хорошая новость: ты поможешь кому-нибудь в водолазных работах, а взамен тебе одолжат оборудование.

Зоуи была проектным координатором Института Скриппса – именно она планировала все водолазные экспедиции Мари.

– А плохая новость?

– Она пока ничего не нашла.

Мари закусила губу. Идея была хорошая, но неудивительно, что она не принесла результатов – здесь, в водах солнечной Греции, всегда хватало и водолазов, и больших денег.

– Спасибо за хлопоты, Гектор.

– Всегда пожалуйста… О, Зоуи легка на помине! Она только что скинула мне на почту заявку для тебя. Ну-ка, посмотрим… Так, это вообще не рядом с Грецией, к сожалению, но…

Он так резко замолчал, что Мари подумала, будто оборвалась связь.

– Гектор?..

– Да-да, – произнес он ровным тоном. – Я просто заглянул в конец заявки… Не знаю, как тебе такое… Короче, смотри сама, я пересылаю.

– Ты меня заинтриговал, – пробормотала Мари, открывая свою электронную почту. Во «Входящих» появилось новое письмо с выделенной жирным шрифтом темой, и Мари сразу прокрутила его на текстовый блок в самом низу.



МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ: НОРМАН-КЛИФФС, НЬЮФАУНДЛЕНД И ЛАБРАДОР, КАНАДА



Она нахмурилась. «Вообще не рядом с Грецией» – это было точно сказано.



НИС[9]: ПРЕДОСТАВЛЯЕТСЯ ЗАКАЗЧИКОМ



«Ну, уже что-то», – подумала Мари. Если ей не придется платить за аренду судна, сэкономленные деньги потом тоже можно будет потратить на «Меркурий».



ТРЕБУЕТСЯ: ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ ВОДОЛАЗ (МАРИ АДАМС, ИНСТИТУТ СКРИППСА)

ПРИСТУПИТЬ К РАБОТЕ: НЕМЕДЛЕННО

ГОНОРАР, вкл. оборудование…



Мари замерла.

Прищурилась.

Наклонилась ближе к экрану.



ГОНОРАР, вкл. оборудование: 3 000 000 USD ПРЕДОПЛАТА (нет/частичная/полная): ПОЛНАЯ



Три миллиона американских долларов. Именно в этой сумме ей собирался отказать Стюарт Нобл. Отчаявшееся сердце Мари неистово заколотилось. Насколько сложной будет эта работа и что из гонорара после ее выполнения останется на поиски «Калифорнийца»? Она прокрутила сообщение вверх, но под заголовком «Комментарий», который был над текстом стандартного бланка заявки, говорилось вот что:



ТРЕБУЕТСЯ ВОДОЛАЗ (МАРИ АДАМС) ДЛЯ ПОИСКА И ПОДЪЕМА ЗАТОНУВШЕГО ОБЪЕКТА В НЕОПРЕДЕЛЕННОМ (ВЕРОЯТНО, ПЛОХОМ) СОСТОЯНИИ. ОБОРУДОВАНИЕ И ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ГАРАНТИРУЮТСЯ. ПОМОЩЬ В ПОИСКАХ И ЖИЛЬЕ БУДУТ ОБЕСПЕЧЕНЫ. ПРОСЬБА СВЯЗАТЬСЯ С Э. ДЕВОН.



– Что за Э. Девон? – спросила в трубку Мари.

– Эванджелина Девон, – сразу ответил Гектор, и Мари напечатала это имя в поисковике Гугла. – Заявка оформлена как веб-форма с запросом на обратный звонок. Сейчас разберемся, как это сделать.