Над робким трепетом свечей застыло теплое напряжение десятков молодых душ, скрытых от мира и друг друга черными плащами.
Тишина уперлась в низкий потолок подвала и прерывалась лишь хриплым дыханием — у кого-то из присутствующих, а может быть, у всех разом начиналась простуда.
— Да будет так! — изрек Пашка и воздел вверх руки, опутанные толстой бечевкой.
Сегодня он играл роль Предводителя.
— Да будет так… — разнеслось над капюшонами.
— Мучителю конец! — взревел Предводитель.
— Ко-онец! — послушно повторил хор.
Запястья Пашки напряженно побелели. Он резко стряхнул с них веревку, и она отлетела в сторону. На стол возложили куклу — обычную пластмассовую куклу. Услужливый помощник (его роль отвели Леночке) подал острый, похоже, что настоящий стилет. Предводитель кивнул, принял стилет из ее рук и медленно занес над головой смертоносное жало.
— Правда с нами, — тихо проговорил Пашка, — и мы непобедимы!
— Да будет так! — осело на серых стенах подвала.
Лезвие мелькнуло в дрожащем свете и с хрустом впилось в пластмассовую грудь игрушки.
Некоторое время помолчали. Потом Предводитель откинул капюшон и, оглядев собравшихся, усмехнулся:
— Ладно, кончай шабаш.
После этой команды, похожей по стилю на армейское «вольно», многие тоже освободились от капюшонов.
— Ну все, физику конец! — довольно прокомментировал Сема.
— Не знаю, насколько это поможет нам с зачетом… — Маняша пожала плечами.
— Столько шуму вокруг этого зачета, проще выучить чертовы три параграфа, — заметил Леха.
— Это Пашке нужно, он у нас прирожденный лидер. Ему бы только отыскать какое-нибудь движение, он его тут же разовьет до абсурдных размеров и возглавит, — хмыкнул Абрамов и, скомкав свой шелковый плащ, сунул его в сумку. — Не понимаю, как ему удалось подбить меня на эту хреновину.
— Тебя! — процедила Маняша. — Посмотри, люди из 11-го «Б» тут так остервенело махали руками, будто бы поклоняются вуду. Бредятина!
— Это как посмотреть, — вполне серьезно парировал Сема. — У 11-го «Б» зачет уже завтра. Это у нас еще два дня в запасе.
— Что ж, — Леха хлопнул его по плечу, — будем надеяться, что Пашкины методы доведут физика хотя бы до ангины.
— На большее рассчитывать не приходится, — грустно кивнул Сема. — Этого маньяка даже «заговор белой воды» не проймет.
Глава 1
«Сестра моя! Ты осталась одна. Он бросил тебя, и ты не знаешь, что теперь делать со своей жизнью. Ведь до сих пор каждый шаг, каждый свой вздох ты посвящала ему. Все твои надежды были связаны с его успехами. Вы шли вместе к его вершинам. Вместе, рука об руку. И вот теперь, когда он добился всего, чего вы оба так желали, он ушел. Ты стала ему ненужной. Он жестоко оттолкнул тебя в сторону, даже не поблагодарив за все то, что ты для него сделала. И вот ты одна. Ты плачешь ночи напролет, ты винишь себя, ты стараешься не смотреть в глаза подругам, боясь натолкнуться на сочувствие. Ты думаешь, что жизнь твоя кончилась вместе с резким ударом закрывшейся за ним двери. Но ты не права. Поверь мне, родная, ты ошибаешься. Он ушел, но ты-то все еще здесь. Ты осталась. Разбитая, раздавленная его грубостью и подлостью, но живая, красивая и все еще молодая. Даже если тебе уже за пятьдесят. Ты все еще молода! Это так! Не прячь смущенную улыбку. Приходи к нам. Переступи порог нашего «Клуба разбитых сердец». Нас много, и все мы такие же, как ты, — брошенные жены, оставленные любовницы. Мы поможем тебе справиться с болью и тоской и все вместе научимся жить и любить заново. Приходи сегодня!»
Катерина машинально поправила светлую пышную прядь и усмехнулась:
— Ну и что ты об этом думаешь?
— Что я думаю… — Варвара пожала плечами. — Думаю, что если бы я прочла эту рекламку лет пять назад, то сорвалась бы и полетела в этот самый Клуб. А теперь… теперь-то чего бежать. Поезд ушел. Сама выкарабкалась. Как там? — Она выхватила у Катерины журнал, впилась глазами в текст, обрамленный розочками, и, найдя нужную строчку, усмехнулась: — Вот. Я уже научилась жить и любить по-новому. Так что теперь это не для меня.
— Да я не про содержание, — Катерина скорчила пренебрежительную гримасу. — Я про объем. Ты только подумай: в таком дорогом журнале почти четверть страницы, да еще в рамке из роз. Это же какие деньги отвалили, чтобы напечататься! Размах!
— Катерина! — Варвара покосилась на подругу с наигранной подозрительностью. — Не ожидала я такой прагматичности от семейного психолога. Тебе бы от восторга визжать, что кто-то создал наконец клуб, где тетки сами себе устраивают групповую психотерапию. А еще лучше, позвонила бы и напросилась к ним на работу. Деньги чужие считать — это моя стезя. Не отбирай у меня хлеб.
— Практика у меня и так не страдает, — гордо заявила Катька. — Так что нечего мне и нестись сломя голову в этот бандитский клуб…
— Да почему бандитский?
— А у кого еще настолько пухнут от денег карманы, что не жаль потратить несколько тысяч долларов на рекламу в журнале?
— Да ну тебя! — отмахнулась Варвара.
Самой дурацкой чертой подруги было то, что она вечно затевала какие-то пустые разговоры. Нет, не совсем так. Самым дурацким было то, что она не только затевала эти пустые разговоры, она еще развивала их, раскручивала и доводила до бессмысленных споров. В остальном же Катерина была замечательной подругой и весьма приятной женщиной. «Женщиной… — Варвару в который раз перекосило от этого статуса. — Да уж! Девушками их уже не назовешь. Вчера какой-то гад в хозяйственном даже обозвал «бабкой». Так и буркнул: «Бабка, двинь от прилавка!» Вот так всегда в жизни и получается — заскочишь в магазин на пять минут мыла купить, а выйдешь с грузом прожитых лет на горбе!»
Впрочем, Катьку вряд ли кто осмелится назвать «бабкой». Она выглядит как «слегка повзрослевшая Джина Лоллобриджида». Даже похожа на нее чем-то. Всегда ухоженная, подтянутая, с прической и маникюром, деловой костюм на ней сидит как влитой, каблуки двенадцать сантиметров. Да с чего ей плохо выглядеть? Костику ее уже почти двадцать — студент, живет своей жизнью. Хлопот матери никаких не доставляет, даже жениться не собирается. Муж — адвокат. Да и она сама себе хозяйка. И работа у нее — что надо. И дом — полная чаша. Не жизнь, а малина у Катьки.
«Не мне чета!» — тут Варвару передернуло. Вспомнилось, как вчера, выйдя из хозяйственного оплеванной, так и не купив мыла, по случаю тяжкого оскорбления помчалась с двумя огромными сумками домой. И там завертелась по полной программе матери-одиночки, у которой двое уже не маленьких, но еще не самостоятельных и вечно голодных детей: ужин, разбор «школьных полетов», уроки с Сашкой, краткий выговор Маняше, грязная посуда, веник, швабра, замоченное белье… а завтра еще нужно найти кого-то, чтобы оттащить машину в ремонт, потому что без «колес» — просто полная труба. Господи!
«И чего я засиделась у Катерины? Пора тащиться домой, только мыла бы не забыть купить по дороге. Ведь дети сегодня в школу грязными пошли. Если не проспали, конечно».
Машка в свой десятый выпроваживается только пинками. Говорит: «Я домоседка», причем произносит это с таким видом, словно сообщает, что она пацифистка и на войну не пойдет по убеждению. Что-то забывает она про свое домоседство, когда вечером на гулянку намыливается. А Сашку если бы можно было, то и сама в школу не пустила. Что ни день, то вызов к учителю. Хорошо, если к учителю. А то в прошлый четверг, когда он в портфель преподавательницы по эстетике резиновую кучу подложил, так прямо к директору вызвали. «Эстеты! Ну дерьмо резиновое, ну можно в первую минуту принять за настоящее, подумаешь, делов-то! Я эту гадость где только в доме не находила. И ни разу так не визжала, как эта «эстетичка»!»
Да! И еще с Монькой гулять… Он в семье единственный аристократ — старается жить по часам. Плохо, что прислуга у него не вышколенная: то проспит, то просто некогда вывести пса в семь вечера, когда другие собаки гуляют. А Монька гордо обижается — ложится у стены в коридоре, морду свою холеную отворачивает и великосветски грустит. Видимо, раздумывает, каким образом его — чистопородного ньюфаундленда — занесло в столь паршивую, тесную для него квартирку, где его окрестили по-рабочему «водолазом», дали совершенно дурацкую кличку и вечно пренебрегают его интересами.
— Ладно, вернемся к нашим баранам, — Катерина отложила журнал в сторону. — Кто у нас следующий?
— Вот именно, что баранам. Может, хватит уже… — проскулила Варвара. — Это даже не забавно. Ты знакомишь меня со своими пациентами. У меня что, своих проблем нет?
— Все твои проблемы от неудовлетворенности, — авторитетно заявила подруга. — Я имею в виду…
— Да знаю я, что ты имеешь в виду, — буркнула Варвара. — Только, будет у меня секс или нет, Сашка все равно не перестанет двойки из школы таскать.
— Ну, вот попробуй последнего. Он неплохой.
— Такой же, как прошлый! Они у тебя все маньяки.
— Ну, не все…
— А кто мне по телефону теперь с непристойными предложениями названивает. У меня же дочери пятнадцать лет!
— Самый последний раз, — взмолилась Катерина.
— У меня такое ощущение, что ты с них деньги за меня берешь, причем вперед, — Варвара вздохнула.
— Он неплохой. Очень несчастный. У него мама недавно ушла в иной мир.
— А я, по-твоему, народный целитель? Ладно, — Варвара резво подскочила со стула. — Все, Катька, засиделась я у тебя.
— Даже капуччино не попьем? — в глазах подруги застыло сожаление. Вечер обещал быть скучным — модные журналы, телевизор, может быть, ванна с морской солью…
— Мне еще в бухгалтерию заглянуть нужно, — попыталась оправдаться Варвара, с тоской понимая, что совершенно не по-дружески завидует ей черной завистью. — Поставщики на голове сидят — денег требуют, товары расходятся, а наличных в кассе почему-то нет. Разболтались без меня.
— Зря… Ты только вот что: когда будешь знакомиться, домой сразу не приглашай. Погуляй, присмотрись. Нечего детей травмировать.
— Во-первых, не когда, а если. А во-вторых, моих детей уже ничем не травмируешь. Сашка тут на днях сочинение написал на тему: «Мой идеал». Знаешь, на кого он желает быть похожим?
— Предполагаю, что на Аль Капоне.
— Хуже! На Фреди Крюгера.
— Это кто еще такой?
— Злобный мертвец с железными когтями длиною по полметра. Герой популярных фильмов ужасов и комиксов, которые Сашка так любит.
— Это странно. А почему, сказал?
— Потому что Фреди — стильный мужик.
— Какая чушь! Есть же масса всяких добрых героев в красивых костюмах. Ну этот… Бэтмен, или там Человек-Паук… Знаешь, мне нужно потолковать с твоим сынулей. Похоже, у ребенка какой-то сдвиг.
— Я уже пятый год страдаю от недостатка в доме приличного мужика и прекрасно понимаю, какой у ребенка сдвиг. Сашке нужен отец! Или хотя бы его достойный заменитель. Строгость Сашке нужна, сильная рука и человек, который с ним может провести серьезный мужской разговор на только им понятном мужском языке. Я, как ни стараюсь, все равно до мужика не дотягиваю.
— Зато ты женщина-совершенство. Любого мужика за пояс заткнешь, — усмехнулась Катерина. — Разряд по плаванию, владение карате, полная осведомленность в футболе, тяга к туризму и парашютному спорту. Какой современный мужик на это способен?
— Женщина-совершенство! — Варвару перекосило. — Скорее уж мини-трактор. Да что там, все равно не помогает. — Она обреченно махнула рукой и медленно побрела в прихожую. — У меня такое ощущение, что Сашка просто не знает меры. А эту меру ему объяснить некому. Я для него не авторитет. Вернее, авторитет, конечно, но женский. Не мужской.
* * *
— Итак, пять наиболее простых методов убийства? — Пашка оглядел притихшую аудиторию поверх очков и совсем по-детски шмыгнул носом.
Класс погрузился в молчаливое размышление. Пятнадцать человек старшего школьного возраста лихорадочно искали правильный ответ.
— Ну?! — после пятиминутной паузы не выдержал он. — Это же элементарно!
— Милая моя, — Пашка обратился к ней, как профессор к тупой студентке, — чаще всего в детективах люди гибнут от черепно-мозговой травмы, нанесенной тупым предметом. Перечитай Агату Кристи. Очень советую.
— Вопрос не в том, каков метод, а в том, как его применить. Можно ломануть человека по башке бейсбольной битой на глазах у сорока свидетелей. В этом случае метод значения не имеет, все равно загребут и посадят, — тихо заметил Леха и взглянул на Пашку с плохо скрытой ненавистью, потому что тот был известным «выпендрелой», и хлебом его не корми, дай порисоваться перед девчонками. А они почему-то находили его оригинальным и признавали лидером, охотно отдав ему эту роль, хотя Пашка ни в одном разговоре ни разу не изрек ни одной мало-мальски стоящей или оригинальной мысли. Вот как сейчас: строит из себя знатока детективов и даже будущего гениального писателя. А на самом деле транслирует избитые штампы.
— Мы сейчас о детективах говорим, не так ли, — ехидно усмехнулся Пашка, — или все-таки о боевиках?
Леха сжал кулаки. Лично ему больше нравились именно боевики. И чего Маняша нашла в этих детективах, в этом дурацком трепе и уж тем более в этом идиоте — Пашке. Он же пижон до корней волос. Очки нацепил! Да у него зрение — единица. И стекла скорее всего простые. Дать бы ему по этим стеклам, чтобы не выпендривался. Особенно перед Маняшей.
«Еще раз улыбнется ей, точно в морду получит», — пообещал себе Леха и уткнул взор в красочный плакат на стене: «Внутреннее строение человека». Внеклассное собрание происходило в кабинете биологии, который для этого дела любезно предоставила их классная руководительница Надежда Васильевна.
— И все-таки Лешка правильно заметил, метод — не главное, — подал голос Андрей Абрамов — ярый поклонник фильмов ужасов, по причине недостатка тех, кто мог бы с ним разделить эту пламенную страсть, примкнувший к любителям детективов. — А главное, чтобы тебя не заподозрили. Основное правило детектива — подозреваются все. Тогда легче замести следы. Так что если убивать, то тут ты, Леха, не прав, нужно действительно на глазах у толпы, но не в сторонке, чтобы на тебя пялились, а именно в гуще людей. Вот в этом случае будут подозревать всех, кто находился на месте преступления, а ты с невинным видом примешься давать свидетельские показания.
— Какая чушь! — фыркнула Леночка, которая детективы не любила, но обожала Пашку, поэтому была самой преданной поклонницей этого жанра. Она не спускала своих огромных голубых глаз с этого пижона. Все остальное в заседаниях ее не интересовало. Поэтому ее единственной фразой, которую она то и дело цедила сквозь зубы, была именно эта: «Какая чушь!»
— Да ладно! — отмахнулся Абрамов. — Я сам сколько раз в кино видел — убийца всегда выглядит самым невинным. Первое правило детектива — подозреваются все.
— А еще какие есть правила? — Пашка задал новый вопрос с таким надменным видом, словно проверял всех на компетентность. Сам-то он, конечно, знал ответ, по крайней мере, держался именно так.
— Следователь — дурак, — быстро ответил Абрамов.
— Угу. А преступника всегда ловит его последняя жертва, — усмехнулась Маняша.
— Какая чушь! — снова возмутилась Леночка. Правда, возмутилась совершенно равнодушно, просто для того, чтобы Пашка еще раз посмотрел в ее сторону.
— Следователь не всегда дурак, — парировала Маняша, — Коломбо, например, очень даже сообразительный.
— У него один глаз искусственный. Фу! — Леночка скривилась.
— В расследовании главное, чтобы мозги были настоящими, — проворчал с задней парты Сема, который Леночку терпеть не мог.
Во всяком случае, делал вид, что терпеть ее не может. Хотя слухи о том, что он уже год по ней с ума сходит, время от времени бродили в женских кругах старших классов лицея. Но, может быть, это были лишь слухи.
— Надоело, — неожиданно разозлилась Маняша, — переливаем из пустого в порожнее, сколько можно. Сплошная теория.
— Деточка, — Пашка ей кривенько улыбнулся (Леха тут же напрягся), — детектив и есть теория. В жизни такого не бывает. Это, как шахматы, — игра ума, понятно ли тебе?
— Мне понятно, что мы выглядим как скопище придурков.
— Неправда, — медленно помотал головой он, — мы выглядим как люди, собирающиеся создать теорию детектива. И для этого анализируем весь опыт, наработанный в этом жанре. По-моему, это очень нужно и важно.
— Да что тут разбирать? — хохотнул Абрамов. — Украл, выпил, сел — вот тебе и весь наработанный опыт в этом жанре.
— Какая чушь, — вздохнула Леночка.
— Надоело мне это! — Абрамов смерил ее долгим уничижающим взглядом.
Девушка даже бровью не повела.
— Теория без практических занятий скучна, — пожала плечами Маняша.
— А кто мешает нам попрактиковаться, — на этот раз Пашка улыбнулся ей очень ласково (Леха даже покраснел от досады. Особенно когда заметил, что Маняша ответила ему тем же). — Давайте выберем жертву, убьем и постараемся замести следы.
В классе повисла удивленная пауза.
— Как это? — за всех выдавил из себя Сема.
— Ну… не совсем на практике. Давайте эту жертву обозначим.
— И что дальше? — фыркнула Маняша.
— Самое нераскрытое убийство — это убийство без мотивов. А лучше всего — это случайная жертва.
— Ага, например, наш физик, — предложил Сема. — Раз заговор твой на него не подействовал, остается одно — уничтожить физически. Не учить же физику, в самом деле!
— Исключено. Все знают, что физик тебе выше тройки не ставит, а тебе как минимум четверка нужна. — Произнеся столь пламенную речь, Леночка впервые изменила своим принципам изрекать только «Какая чушь!». — И вообще… Во-первых, физика сегодня не было, так что 11-й «Б» теперь на Пашку молиться готов, а во-вторых, все вы — болтуны. Физическое уничтожение! — она скорчила презрительную гримасу.
— Ну, не знаю. — Сема не впечатлился ее речью. — Если говорить о «трояках», то физик не только мне аттестат портит. Он половине лицея прошлой весной годовые результаты испоганил. И в этом году намеревается сделать то же самое. Так что в случае его убийства как раз и будет соблюдено основное правило — подозреваются все.
— По-моему, мы сегодня слишком далеко зашли, — Маняша поднялась с недовольным видом.
Леха тут же подскочил со стула.
— Вчера порчу на человека нагоняли, сегодня с серьезным видом о его убийстве рассуждаете. По мне, так уж действительно лучше вызубрить три чертовых параграфа и сдать зачет!
— Ты куда? Все только начинается, — Пашка тоже подскочил. Но с другой целью, глаза его лихорадочно блестели. — Это же игра! Просто игра!
Маняша слушать его не стала. Она кивнула Леночке и, выходя из класса, подала не свою, а ее реплику:
— Какая чушь!
* * *
Варвара перехватила тяжелую сумку из одной руки в другую и побрела от остановки к знакомым многоэтажкам, похожим в осеннем вечере на зажженные изнутри муравейники.
И почему у всех людей жизнь складывается ровненько, как книжки в стопочку: отрочество, студенческая разудалая молодость, потом брак, дети, приличная работа, тихие вечера. И только у нее жизнь что снежный ком, который катится под гору, обрастая все новыми проблемами. Нет, конечно, на судьбу ей грешно жаловаться: у нее двое замечательных детей (если вынести за скобки плоды начинающегося у Сашки и бурно цветущего у Маняши переходных периодов). К тому же ей есть чем гордиться: она в одиночку содержит свою большую семью. И содержит ведь на приличном уровне: ну-ка попробуйте обоих детишек учить в платном лицее!
Дом у них, конечно, — не полная чаша, но и бедностью не пахнет. Даже машина какая-никакая, а имеется, и в Турцию этим летом отдыхать выбрались. И магазин ее — «Отделочные материалы», можно сказать, процветает. А ведь дело начинала с нуля. Но жизнь все равно складывается как-то не так. И проблема даже не в том, что теперь она толком и сама не знает, то ли баба она, то ли мужик в юбке… так, существо какое-то бесполое, которое все умеет, все знает, и гвоздь в стенку вобьет без проблем, и в байдарке гребет наравне с мужиком, и палатку в одиночку поставит, и в футбол с командой, и с парашютом, если нужно, прыгнет, и даже хулиганов удивить может такими приемчиками, которым не всякий десантник обучен. Всему этому она научилась ради сына, чтобы не рос тряпкой. Чтобы не ограничивалось ее материнское воспитание сопливыми выговорами да заласкиванием.
Впрочем, не с того все пошло. Не пять лет назад началось. Борька — Сашин отец — тут совсем ни при чем — это ведь ее личная инициатива была воспитать парня парнем, когда мужчина покинул их семью. Тогда-то она и принялась в спешном порядке обучаться всем этим мужицким штучкам. Даже футбол по телевизору заставляла себя смотреть. Да что там футбол — это такая малость. Но и не в этом в конце концов дело.
Жизнь ее покатилась под гору гораздо раньше. Когда? Может быть, когда магазин взяла? Но это случилось почти перед разводом. Точнее, за год. Из-за магазина и разошлись с Борисом. Он-де не потерпел, что жена круче мужа и основной доход семьи каждый месяц странным образом выпадает на ее долю. Пошли сначала придирки, потом обиды, потом он потерял место в своем НИИ и провалялся три месяца на диване. А потом вдруг оказалось, что каким-то немыслимым образом супруг умудрился завести любовницу — молоденькую девушку Лизу, так преданно заглядывающую ему в глаза, что у Варвары не было ни одного шанса вернуть Борьку в семью. Да она и не пыталась особенно. Прожили они к тому моменту почти восемь лет, и все надежды, связанные с этим браком, уже успели рассыпаться в серую пыль. Борька даже не пытался стать главой семьи — об этом она только и мечтала. Безынициативный, ленивый такой мужичонка оказался. В конце концов приплыли они к тому, что Варваре пришлось не только деньги на семью зарабатывать, но и прочие хозяйственные дела на себе тянуть. Так что…
Но и не в этом дело. Не с семейной жизни началось. Она и в брак уже не хрупкой девушкой вступила, а уверенной в себе женщиной с дочкой на руках. И многое уже умела, и многое знала, и жизни не боялась, а добивалась от нее, чего нужно было. Добивалась всего, кроме одной малости, — простого человеческого понимания, тепла, заботы, тыла какого-то, словом, всего того, что обычно называется мужем. Не вышло. И теперь не выходит. Из Борьки мужа не получилось. А из Вани…
Именно оттуда и катится ее жизнь с нарастающей скоростью. Мария Ивановна Кузнецова — полное имя ее дочери. Кстати, Маняша до сих пор не знает, кто ее отец. И с каждым годом допрос на эту тему становится все более мучительным. Правда, последние месяца три она что-то ни разу об отце не спрашивала. Странно… Может, надоело натыкаться на уклончивые ответы матери? Правда, в последнем разговоре на эту тему Варвара была предельно честна: сказала, что папу ее зовут Иван Кузнецов, а больше она о нем ничего не знает. Похоже, Машка ей так и не поверила. Дулась с неделю. Перед этим упрекнула ее, мол, каждый ребенок имеет право хоть раз в жизни увидеть своего второго родителя. Хотя бы из интереса. И Варвара с ней полностью согласна. Хорошо бы им встретиться. Только как это устроить? Где Иван — она и сама не представляет. К тому же для него существование взрослой дочери будет открытием. И кто может обещать, что приятным? Они расстались, когда срок беременности у Варвары был настолько мал, что она и сама о нем не подозревала. А теперь Машка вся в пылких надеждах найти отца, которого уже нарисовала в своих мечтах кем-то вроде Рыцаря Круглого Стола.
А какой он, Иван, на самом деле? Да кто ж теперь знает. Когда они расстались, он был ершистым студентом, которого выгнали за «фарцу» из Политехнического и который напоследок нагрубил декану машиностроительного факультета, а до этого весь первый курс сводил с ума девчонок песнями под гитару, рок-н-ролльными кульбитами, настоящими американскими джинсами и кроссовками «Адидас». Правда, Варвара до всего этого не была падкой. Он ее другим покорил. А именно — своей дерзостью. Дерзостью во всем. Для него не существовало проблем, с жизнью он был на «ты» и ничего не боялся. Для нее, спортсменки, комсомолки и отличницы, которая вечно оглядывалась на общественное мнение, партию и советский народ в лице бабушек на дворовой скамейке, такой подход к собственной судьбе был откровением. Иван, семнадцатилетний паренек, в той зашуганной социализмом стране умудрялся быть свободным. Он делал что хотел, думал о том, что приходило в голову, и смело высказывал результаты своих размышлений вслух. Варвару манил аромат его свободы, она жадно вдыхала его, понимая, что делает что-то не так, и ужасно стыдясь своего желания быть ближе к этому парню. Настолько близко, чтобы он хоть раз поделился с ней своей независимостью, позволил понять, как получается у него быть таким беспечным и раскованным.
Влюбилась она в него сразу, но так боялась этого своего порочного чувства к чуждому советскому студенчеству элементу, что до зимней сессии старалась держаться подальше. А потом случился экзамен по истории КПСС. Профессор — Нинель Петровна сразу невзлюбила слишком смелого студента, почувствовав в нем классового врага. А поэтому вовсе не собиралась ставить в его зачетку что-то выше «двойки». Ваня, со своей стороны, однажды произнеся фразу, что «рано или поздно капитализм проникнет и на наши просторы, потому что социализм выглядит как-то неосновательно», потерял к истории КПСС всякий интерес, ну, и не учил этот предмет даже в последнюю ночь перед экзаменом. По всему этому ему грозило отчисление за неуспеваемость. Группа скорбно готовилась к пышным проводам героя (особенно скорбела женская половина).
В небольшой аудитории, где шел экзамен, висела нервозная пауза. Иван подошел к кафедре. Нинель Петровна сидела за столом, вяло перелистывая какую-то брошюру по атеизму. При его приближении она строго зыркнула поверх очков, скользнув взглядом по его кудрявой макушке, тем самым обнаружив полное презрение к счастливому обладателю русой шевелюры.
Ваня ей нахально улыбнулся, сел напротив, закинув ногу на ногу, и, неожиданно приняв скорбный вид, порывисто вздохнул. Все студенты затаили дыхание.
— Что ж, молодой человек, — сознавая свое полнейшее превосходство, надменно произнесла профессорша, — давайте зачетку.
Иван полез в карман модной джинсовой куртки и, выудив оттуда моток довольно толстой бечевки, молча возложил на стол.
— Что это?! — надменность Нинель Петровны заметно спала. Но она все еще пыталась держаться.
— Веревка, — Иван опять вздохнул. Затем он медленно поднялся, оглядел потолок над столом с подозрительно решительным видом и, найдя там люстру, удовлетворенно кивнул.
— Я спрашиваю, что это за фокусы, Литвинов? — Нинель Петровна вдруг стала похожа на женщину. Она впервые за весь семестр растерялась.
— Без знания истории КПСС мне не стать инженером. И зачем мне жить в таком случае? — с этим Иван вспорхнул на профессорский стол и, словно лассо, накинув конец веревки на люстру, принялся методично вязать петлю. — Я решил повеситься.
— Здесь?! — Нинель Петровна отпрянула от стола. Растерянность сменилась паникой. Очки съехали на кончик побелевшего носа.
Ваня втащил стул на стол, встал на него и решительно сунул голову в петлю.
— Литвинов, перестаньте сейчас же! — взвизгнула профессорша. — Я милицию позову.
Студенты повскакали с мест. Многие ухмылялись, предвкушая спектакль. Варваре было не до хихиканья. Она застыла, прижав дрожащие руки к груди. Точно так же, как Нинель Петровна.
Иван дернул за веревку, проверяя надежность, другой рукой достал из кармана зачетку:
— Милиция не успеет. Нинель Петровна, только вы можете спасти студента от гибели.
— Не дурите, Литвинов, я все равно не поставлю вам тройку.
— Я не потерплю шантажа! — она пустила трель на последнем слове.
Иван демонстративно качнулся на стуле. Студенты, почувствовав серьезность ситуации, перестали улыбаться, напряглись. Девушки разом прерывисто вздохнули. Кто-то слабо всхлипнул. Варвара подалась вперед всем телом.
— Литвинов! — вскрикнула профессорша.
От неожиданности Иван дернулся и чудом удержал равновесие, балансируя на краешке стула.
— Нинель Петровна, миленькая! — Варвара уже слабо соображала от страха. С истерическим криком она кинулась к кафедре. — Поставьте этому идиоту тройку! Ну что вам стоит! Ну пожалуйста! — рыдая, умоляла она. Слезы ручьями полились из глаз. Она мало что видела, лишь размытое, удивленное лицо Ивана да совершенно ошалевшие глаза убежденной коммунистки.
— Кузнецова, перестаньте! — взвизгнула та, но тут же неожиданно для всех всхлипнула и махнула рукой Ивану: — Слезьте, засранец! Я поставлю вам «три».
— А признаете, что можно быть хорошим инженером и при этом не знать историю КПСС? — окрепшим от наглости голосом вопросил сверху студент.
— Мало. У нас идейный предмет. Думаете, я тут за тройку корячусь? Я страдаю за идею. Вот мне кажется, что инженер имеет право не знать ни одной даты съездов…
Нинель Петровна спешно расписалась в его зачетке. Варвара вскарабкалась на стол и быстро сдернула с его шеи петлю. После чего закатила парню внушительную затрещину. Тут уж вся аудитория охнула.
— Идиот! — Она схватила его за руку и потянула вниз. — Тоже мне, Корчагин хренов!
* * *
— Когда же ты успела так в меня втюриться? — ухмыляясь, спросил он, когда она выволокла его в коридор и закрыла за собой дверь аудитории.
— Нельзя быть таким циником! — Варвара покраснела.
— Почему?
— Потому что это некрасиво. И совсем не мужественно. Циничными бывают только трусы. Так они скрывают свой страх или неуверенность. — Она с трудом понимала смысл собственных фраз. Говорила, лишь бы заполнить нехорошую паузу.
— Где это ты так поднаторела в психологии? — он искренне удивился.
— Это из личных наблюдений. — Она лихорадочно поправила волосы, чтобы скрыть дрожь в руках.
И тут почувствовала его теплые ладони на своих плечах. Потом застыла, не смея пошевелиться, — его дыхание обожгло ее губы, и вдруг она потянулась к нему всем телом, с трудом соображая, что руки ее напряженно вцепились в собственные волосы.
Этот первый в своей жизни поцелуй Варвара помнит до сих пор. Взрыв неостывшего страха и первой, еще неопытной страсти.
И что она должна рассказать Маняше? Что рассталась с таким потрясающим парнем по своей воле, лишив ее столь замечательного отца? Одобрит ли ее дочь?
В мае Ивана все-таки отчислили из института.
— Что теперь? — Варвара схватила его за руку, когда он вышел из деканата.
Он не выглядел расстроенным. Она удивилась: по всем правилам отчисленный студент должен хотя бы из приличия казаться таким.
— Можно попробовать восстановиться. Я возьму тебя на поруки. Я же комсорг курса. Мне не откажут.
— Хочешь себя запятнать? — Он обнял ее и повел по коридору. — Я только что обозвал декана кретином. К тому же мы разнополые существа. Тебя тут же начнут подозревать в мерзкой интрижке с подопечным. А это порочит честь советской студентки, комсомолки и отличницы.
— Все равно можно что-нибудь придумать. На курсе полно парней, готовых тебе помочь, — упрямо заверила Варвара.
— Да ну все к лешему! — Он передернул плечами. — Какой из меня инженер. Я ведь ни одной статьи Маркса не знаю.
— Ну перестань! Пожалуйста!
— Вот откошу от армии, подамся к брату в Калининград. Устроюсь к нему на судно, годик помотаюсь по заграницам, а там посмотрим.
— Да ты что! — все ее существо взбунтовалось.
Он хочет уехать. Бросить ее! И так легкомысленно, словно ничего между ними не было!
— А что? — он притормозил и, прищурившись, глянул на нее сверху вниз.
В этот момент она его возненавидела.
И почему все девушки настолько глупы, что мечтают о свадьбе после первого поцелуя?! Они думают, что мужчина пойдет на любые жертвы, лишь бы заполучить себе жену. Даже перед деканом готов извиниться ради этой благой цели, даже провести мученические годы на машиностроительном факультете Политеха и учить ненавистную историю КПСС. Вот и нет! Оказывается, жизнь устроена по-другому. Это она думала, что у них все серьезно. А он — плюнул, растер и — по заграницам!
Варвара оттолкнула его от себя, едва сдерживая злые слезы.
— Опять приступ патриотизма? — участливо осведомился Иван и подмигнул. — Тебе неприятно, что я собираюсь от армии косить, или то, что мне нравится идея посмотреть мир?
— Мне ты не нравишься! Больше ты мне не нравишься!
И она понеслась к лестнице.
С тех пор они не виделись. Никогда. Конечно, он звонил, даже приходил. Но Варвара была непреклонна. В душе она надеялась, что он задумается и поймет, чем ее обидел. И тогда все будет по-другому, тогда он найдет какие-то иные слова, чтобы извиниться, предложит, по крайней мере, выйти за него замуж. Однако он либо не задумался как следует, либо она была ему не так важна. Одним словом, через пару недель он прекратил бесплодные попытки с ней встретиться и исчез, разорвав все связи в институте. Больше он никому из приятелей даже не позвонил. Иван Литвинов сгинул, словно его и не было никогда. Варваре осталась от него лишь небольшая фотография, ну и, конечно, дочь. О своей беременности она по неопытности догадалась, лишь когда живот подозрительно округлился. Выяснилось, что срок уже большой — пятый месяц.
Родители пришли в отчаяние. Да и сама она тоже. Предложений по выходу из отчаянного положения было немного, в основном — оставить ребенка в родильном доме. Варвара перевелась на вечернее отделение, родила Маняшу и переехала жить к бабушке. Родители, боясь осуждения со стороны соседей, тоже быстренько совершили квартирный обмен. Об Иване Варвара больше не слышала.
И что теперь она должна рассказать Маняше? Конечно, если ставить на карту счастье дочери и ее отношение к глупому поступку матери, совершенному в ранней юности, то выбирать не приходится. Однако что изменится, если дочь узнает правду? Станет она от этого счастливее? Ведь где ее отец, все равно неизвестно.
Когда впервые возник этот вопрос, а возник он, когда Маше было три годика, она пошла в детский сад и там, узнав, что у детей есть не только мамы, но и отцы, поинтересовалась, где ее папа, тогда Варвара задалась тем же вопросом и решила выяснить местонахождение Ивана. Но ничего у нее не вышло. Его родители тоже переехали. Адрес брата в Калининграде она не знала. Ниточка оборвалась.
— Привет, Варвара!
Она замедлила шаги по ступенькам, подняла голову и… оторопела.
Вообще-то было от чего как минимум изумиться: Георгий, он же Гоша — ее сосед сверху, раз и навсегда снискавший у жителей всего дома звание «полного болвана» после одной памятной истории, происшедшей лет десять назад, застыл на площадке в позе манекенщика. Видимо, ждал от нее оваций. Причин тому было, по меньшей мере, две. Первая — огромные «рыбацкие» резиновые сапоги, натянутые до самой ширинки, вторая — абсолютно лысый череп.
— Что это?! — удивленно вопросила она.
— По-моему, очень живенько, — он провел ладонью по гладко выбритой голове. — Знаешь, замучила перхоть. Я тут подсчитал на досуге, сорок рублей на шампунь или пять на бритвенный станок, а?
— Долго думал?
— Не-а… минут пять. Ну? Что ты скажешь? — Он кокетливо шаркнул резиновой подошвой.
— Гош. А надо бы было. — Она не собиралась ему аплодировать. Не хотелось. Вид у него был даже для него самого крайне идиотский. Ну, представьте себе сорокалетнего мужика, рост под два метра, с лицом тупого энтузиаста, лысым черепом и в длиннющих резиновых сапогах. Да! Еще в куртке, стилизованной под шкуру далматинца.
Варвара с тоской подумала о том, о чем он мог забыть перед выходом из дома: например, как обычно, не закрутил кран с горячей водой, или не выключил утюг, или… хотя что об этом думать — даже если вернуть его назад в квартиру и заставить проверить все еще раз, он непременно забудет что-нибудь такое, что в голову нормальному человеку не придет. И сделает это не по подлости душевной, а исключительно по глупости.
— Иду на свидание, — гордо заявил Гоша.
— Ты?! — Она прищурилась, соображая, как должна выглядеть женщина, которая согласится провести с Гошей хотя бы пять минут наедине.
Впрочем, женщина ведь могла и не жить в их доме, вернее, в их районе. Во всяком случае, те дамы, которые живут в окрестных домах, и близко к нему не подойдут. Хотя бы из чувства самосохранения: с Гошей всегда что-нибудь происходит. По определению Маняши, он как раз из тех, на кого всегда падают кирпичи. Дом узнал Гошу именно так — бабка Нюра по оплошности уронила с балкона горшок с фикусом аккурат на проходящего по тротуару Гошу. Благо, что горшок не кирпич — пластмассовый, хоть и большой, словом, голову пострадавшему не проломил.
Впрочем, за свое бренное существование Гоша получал от судьбы и кирпичами, причем в прямом смысле. Но речь не о том. Итак, этот субъект в «рыбацком прикиде» намеревался пойти на свидание.
— Как тебе удалось? — резонно спросила Варвара.
— Вот! — Гоша выудил из-за пятнистой пазухи газету, деланно развернул и с напыщенным видом протянул ей. — Там я красным карандашом обвел.
«Уверенный в себе москвич без вредных привычек, рост 190, глаза голубые, внешность Горца, желает познакомиться с землячкой до сорока лет любого телосложения, с целью создания семьи».
— С землячкой, в смысле «с гор», что ли? — Она вернула ему газету.
— Ну как тебе объявление? Клюнула бы?
— Я?
— А хотя бы и ты?
— А ты уверен, что похож на Дункана из клана Маклаудов? Мало того, что Горец красивый, он еще и темноволосый. С длинными черными волосами, а у тебя, прости, волос совсем нет.
— Горцев в этом сериале как собак нерезаных, — пожал плечами Гоша, — я просто не уточнил, на которого из них похож. Увидит, сама поймет.
— Ну, если так… — Варвара махнула рукой и пошла вверх по лестнице, бросив ему: — Удачи!
Хотя удачи в данной ситуации следовало бы пожелать его избраннице. Да даже не удачи, а просто крепкого здоровья.
Глава 2
— Познакомились мы в метро. Он возвращался с вечеринки, задремал. Конечная остановка, в вагоне только он и я. Я вижу — парень приличный, немного пьяненький. Ну, тогда сами знаете какие времена были. Если нашли бы его в метро в таком состоянии, сразу отволокли бы в вытрезвитель. Вот я его под белые руки и к выходу. Оказалось, что он живет на другом конце Москвы, в общежитии медицинского института. Он тогда на третьем курсе учился. Куда его такого? Привела домой. Родители, конечно, в крик — на дворе половина первого. Я им объяснила, как могла. В общем, положили мы его спать. Наутро он поблагодарил и ушел. А через неделю снова появился. Представляете, звонок, я открываю дверь, а он мне с порога огромный букет в лицо. Как сейчас помню — розовые хризантемы. И запах такой, знаете… свежий…
— Вы поплачьте, поплачьте. Не стесняйтесь, вам нужно выплакаться. Лида, принесите водички, пожалуйста.
— О господи! Сейчас вспомнила, просто как наяву вновь пережила. Мы так любили друг друга. Я не знаю, что произошло.
— Давайте не будем торопиться с выводами. Вы начали встречаться?
— Да… Это была настоящая сказка. Он романтик: дарил цветы на последние деньги. Подарит, а потом голодает до стипендии. Я, когда это поняла, сразу и предложила, мол, чего мучиться, давай поженимся. Все равно же любим друг друга до безумия. А если отношения оформим, там и родители помогут, да и вообще, чего время зря терять. Он очень обрадовался. Признался потом, что сам бы ни за что не осмелился мне предложение сделать. Ты, говорит, москвичка. Мало ли чего заподозрить можно. У меня площади нет (он из Горького сам). Ну, чего там заподозрить, когда такие чувства. И в этом смысле ничего я не могу сказать, мы действительно поженились по любви. Свадьбу сыграли как положено. Потом первый сын родился, через два года дочка… Извините за слезы.
— Ничего страшного, не стесняйтесь. Плачьте, сколько душа требует.
— И жили так до последнего года, ну просто душа в душу. Ведь у него на работе столько девиц молодых: медсестры, врачихи только после института. А он — ни-ни. Из больницы сразу домой. И по пути всегда в магазин зайдет, купит и картошки, и хлеба, и тортик к ужину обязательно… Я ведь видите с фигурой какой — на этих тортиках как на дрожжах вширь ползла. Может, поэтому все и случилось…
— Не вините себя. Только не себя. Ваша фигура тут абсолютно ни при чем.
— Конечно, ни при чем! Я, как все поняла, сразу же худеть начала. Сначала от нервов, потом таблетки стала пить. Ведь уже сбросила килограммов пятнадцать. А представляете, какой была?
— Фигура! Большинство мужчин любят полных женщин, и остальные тоже любят, только не признаются. Кому нужны кожа да кости?!
— Вот-вот, он мне то же самое говорил. А она у него на работе год назад появилась. Я сразу заподозрила неладное. Дело в том, что мы же вместе с утра до вечера… Тут, наверное, рассказать нужно, чтобы понятно стало: пять лет назад мы вместе с мужем организовали эту клинику. В тот момент у нас очень тяжело с деньгами было: муж в своей больнице вообще ничего не получал, так что семья жила на мою зарплату. Отец мой смотрел на это дело, смотрел, потом говорит, надо что-то менять. У него друзья еще по главку остались, в общем, помогли нам с кредитами, со спонсорами, а лицензию я сама ходила выбивала. Исполком наш районный просто на коленях весь излазила — добилась. И поскольку я столько сил вложила в это дело, я ушла с работы и стала у мужа бухгалтером. Во-от…
— Лида, принесите еще водички. Ну, не плачьте вы так, милая моя. Выпейте лучше. Вот так… Очень хорошо…
— Извините, я уже почти закончила. Тут и рассказывать нечего. Клиенты повалили. Пластическая хирургия — очень выгодное дело. Поначалу с деньгами тяжело было: во всем себе отказывали, пришлось даже квартиру продать. Но через год уже рассчитались с долгами. Через два — встали на ноги. А потом и вовсе стали богатыми — купили новую квартиру, машину хорошую, в Европу съездили. А когда эта тварь в клинике появилась, я сразу поняла, что она положила глаз на моего мужа. Уж так вокруг него стелилась. А что — мужик еще молодой, врач известный, богатый… И вот началось: стоит мне отлучиться — она уже возле него. Я, конечно, поначалу держалась. Думала, ну сорок лет мужику, конечно, ему хочется приключений. Пусть молодого тела попробует, что, от него убудет? Потом смотрю, а ведь он тоже на нее западает: обедать — с ней, на деловые переговоры — с ней (у нее, видите ли, внешность презентабельная), ну и, разумеется, на операциях уж она всегда при нем. Потом сделал ее старшей медсестрой, зарплату повысил. Однажды приходит, а на пальце у нее бриллиантовое колечко. Через месяц она уже в новой шубке норковой. А муж стал возвращаться домой поздно. Если я его с собой зову, мол, поехали, то он — у меня еще дела. Ну, и эта тварь тоже рядышком, у нее тоже, видите ли, дела. Посмотрела я на это и предложила мужу ее уволить. Толку от нее все равно никакого, а он прямо-таки рогом уперся: она самый ценный сотрудник. Знаю я, в чем ее ценность! Все это я ему и высказала однажды. А он глаза потупил и говорит: да, дорогая, извини, люблю ее без памяти. Не знаю, что со мной приключилось, но жить без нее не могу. И развод попросил. Теперь уже полгода купается в счастье. Конечно, из клиники меня выгнал, да и вообще… Я хоть дело с бухгалтерией имела, а он все равно так все обставил, что получилось, вроде и делить нам при разводе нечего. Так что у него теперь клиника и молодая жена, а мне достались квартира наша трехкомнатная и двое детей. О-ох…
— Успокойтесь. Как вы думаете, муж не собирается возвращаться?
— Да что вы?! Они уже поженились и ребенка ждут. А он за эти полгода даже не позвонил ни разу. Я все звонила, он трубку бросал. Просто как подменили человека. Говорит — с глаз долой, из сердца вон.
— Здрасьте! А как же клиника? Ведь это ваше совместное дело!
— Он так не считает. Даже спасибо не сказал.
— И проценты от прибыли не выплачивает?
— Я тут на алименты подала. Ну, дети же хоть и взрослые, но еще несовершеннолетние. И вообще их кормить, одевать нужно… Так он такие алименты мне устроил — шестьсот рублей на двоих. Знаю, что нужно жить с белого листа, знаю, что на себя рассчитывать… но как?
— Не волнуйтесь так. Вы пришли по нужному адресу, и в беде вас не оставят. Что-нибудь придумаем. Сейчас главное — поднять ваш эмоциональный фон. И только тогда начинать борьбу. Наша с вами сила только в нашей силе. А пока вы слабы, то ничего предпринимать нельзя… Лидочка, несите графин с водой.
* * *
Утро началось обычной потасовкой у ванной комнаты. Дети не желали уступать друг другу право первого посетителя.
— Сашка, немедленно открой дверь!
Услыхав глухие ритмичные удары по дереву, Варвара открыла глаза: «Добро пожаловать в реальную жизнь!» В голове все еще плескалось море, которое она видела во сне, — «символ сексуальной неудовлетворенности», — как считает Катерина.
— Ну да! — ответил из-за закрытой двери Сашка. — Если ты в ванную заберешься, я опоздаю в школу.
— Сашка! — квартира заходила ходуном от ударов.
— Машка! Дети! — Варвара резво выскочила из-под одеяла и понеслась к месту развернувшейся баталии. — Перестань насиловать дверь. Мы же только что ремонт сделали!
Дочка ее не послушала, развернулась спиной и теперь тарабанила в дверь ногой. Сашка равнодушно воспринял этот ход, включил воду и принялся громко напевать: «Наша служба и опасна и трудна. И на первый взгляд как будто не видна-а-а».
Пробегая по коридору, Варвара запнулась за огромного Моню, вальяжно растянувшегося от стены к стене, и к ванной подлетела уже вперед головой.
— Мария, — переведя дыхание, строго позвала она, — быстро отойди в сторону.
Той пришлось подчиниться. Сдунув намокшую прядь волос со лба, красная от натуги и возмущения, она все-таки отступила и, уперев руки в бока, с вызовом взглянула на мать.
— Ну что, мне график посещений установить? — вопросила Варвара и усмехнулась.
— А Сашка опять туалетную бумагу в унитаз уронил, — пожаловалась Маняша так громко, чтобы виновный услыхал. Пение стихло.
— Вытащил хоть?
— Вытащил! — крикнул сын и бодро запел: — «Аквалангисты! Это хорошо!»
— Мам, — дочь скорчила плаксивую рожицу.
— Ой, перестань, — Варвара махнула на нее рукой и поплелась на кухню. — Как маленькие!
На кухне пока еще было девственно чисто — результат ее вчерашних трудов. Не пройдет и получаса, как стол захламят недоеденными бутербродами, мойка наполнится грязной посудой, а пол будет усыпан хлебными крошками. Удивительное дело, но всякий раз к вечеру на кухню не зайдешь без содрогания. Не приучены ее дети к чистоте. А когда приучать-то! Если мать вся в делах с утра до поздней ночи. В школу ходят без напоминаний, и ладно. Кстати, о школе:
— Маняша, ты успела подготовиться к зачету по физике?
Дочь появилась в кухне с видом оскорбленной добродетели:
— И откуда тебе известно про зачет?
— Приехали! — Варвара включила чайник и, открыв холодильник, вгляделась в его содержимое. — Сама же целую неделю ныла: «Хоть бы физик заболел!»
— Ходят слухи, что мои мольбы были рассмотрены всевышним. — Маняша плюхнулась на стул, подтянула ноги к подбородку, но, узрев осуждающий взгляд матери, брошенный через плечо, нехотя приняла позу, достойную леди: опустила ноги на пол, выпрямила спину и положила руки на стол. — По крайней мере, вчера в лицее он не появился, и 11-й «Б» прыгал от счастья в полном составе, включая их классную. Все решили, что физик все-таки заболел, слава богу!
— Ты себя-то слышишь? — возмутилась Варвара. — Физик тоже человек. Некрасиво радоваться чужим болезням.
— В том, что он человек, сильно сомневаюсь. — Маняша пожала плечами. — Впрочем, ты, наверное, права…
— Значит, за физику ты и не бралась? — Варвара водрузила на стол батон сырокопченой колбасы. — Учти, получишь пару, потом не исправишь. Нужен тебе троечный аттестат?
— Между прочим, моему другану Федьке Полишкину мать за каждую пятерку отстегивает пять рублей. А за четверку — четыре, — заявил из коридора Сашка и тут же влетел на кухню, окинул стол алчущим взглядом и скривился. — А омлет?
— А пироги с грибами? — передразнила его Варвара, но вытащила из холодильника четыре яйца. — Я не приветствую материальные поощрения в учебе.
— Очень зря, — изрек Сашка, — я бы за деньги лучше учился.
— Достаточно того, что я плачу за твое образование. Будешь плохо учиться, тебя выпрут из лицея в районную школу.
— Там я начну пить, курить и играть в карты, — весело предположил сынуля.
— Напугал! — фыркнула мать. — Ты и так начнешь это делать. Годом раньше, годом позже — какая разница. В общем, на материальное поощрение можешь не рассчитывать.
— И много твой Полишкин зарабатывает в неделю? — ехидно поинтересовалась Маняша.
— Ну… — разочарованно протянул Сашка. — У них же там целая система. За тройку с него четыре рубля вычитают, за двойку — пять. Так что он за предыдущую четверть еще двести рублей родителям должен. Наверное, пойдет машины мыть, чтобы рассчитаться. Кстати, мама, тебе грузчики не нужны? А то машины мыть сейчас холодно. Жалко ведь Полишкина.
— Скажи своему Полишкину, чтобы дурью не маялся, а учил уроки. Ведь с такими знаниями ему прямая дорога после школы ко мне в грузчики. — Варвара поставила сковороду на плиту и принялась взбивать яйца с молоком.
Трель телефонного звонка наконец пробудила последнего члена семьи — водолаза Моню. Тот поднял голову и зычно залаял.
— Я возьму, — прежде чем Варвара дернулась с места, Маняша уже вылетела из кухни.
Через минуту вошла с трубкой в руке и, ехидно улыбаясь, протянула матери:
— По части сексуальных утех, это не ко мне.
— Сексуальных утех? — удивилась Варвара и осторожно, как бомбу, приняла трубку. — Алло.
Текст, произносимый неприятным шепотом, характеризовал говорившего как человека, мягко говоря, не совсем здорового:
— Я хочу видеть тебя в зеленых трусиках в горошек… и золото браслетов на запястье мерцает и манит одновременно…