– Дети улиц Калькутты стали важной частью моей жизни, мне трудно выкинуть их из головы. Вначале я собирался провести там год-другой, но, приобщившись, уехать оттуда уже невозможно, – объясняет Юнас, искоса поглядывая на Эрику. – Если быть совсем честным, я завидую тем, кому удалось устроить семейную жизнь и организовать свои будни. Я только мечтаю об этом.

Эрика смотрит на него с удивлением. Ей никогда не приходила в голову мысль о том, что кто-то может мечтать о такой жизни, как у нее.

– Наверное, правду говорят, будто у соседей трава зеленее, – говорит она.

– Полагаю, что так. А ты никогда не думала о том, чтобы получить образование в сфере искусства и дизайна?

– На самом деле, нет. Я была рада, что получила работу.

– Ну, а сейчас почему не хочешь? Ведь, похоже, тебе это нравится.

– Не знаю, – отвечает Эрика, теребя пуговицу. – Кажется, уже поздно.

– Поздно? – с недоверием переспрашивает Юнас. – Да у тебя еще полжизни впереди. Обязательно надо продолжать учиться, если только есть желание.

– Знаю, это звучит глупо, – продолжает Эрика, поглаживая ладонью нагретый солнцем камень, на котором сидит, – но, честно говоря, я боюсь, что мне не хватит способностей.

Она ожидает, что Юнас запротестует и даст избитый ответ типа: «ты же очень способная, конечно, хватит», но вместо этого он только кивает.

– Это вовсе не глупо, я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду, – Юнас устраивается поудобнее. – А если бы так рассуждала твоя старшая дочь, мол, она боится подавать документы в гимназию, что бы ты ей сказала?

– Что нельзя допускать, чтобы подобные мысли останавливали ее, – улыбаясь, отвечает Эрика. Она достает мобильник и показывает Юнасу страницу в интернете. – Это дистанционная программа подготовки графических дизайнеров, по сравнению с очным обучением сроки растянуты в два раза.

– Ты подала заявку?

Эрика отрицательно качает головой.

– Я даже Мартину не рассказывала.

Юнас смотрит на нее своим бездонным взглядом, от которого внутри все переворачивается.

– Подавай, – советует он. – А то и глазом моргнуть не успеешь, как еще тридцать лет пройдет.

32

Пятница, 3 июля 1987 года

Голоса постепенно затихают, Маделен играет последнюю музыкальную фразу баллады «Над радугой»[37] и чувствует, как по коже пробегают мурашки. Они репетируют эту песню в четвертый раз и наконец нашли гармоничное сочетание голосов.

Краем глаза она замечает, как в церковь заходит Рут. Жена пастора останавливается в одном из последних рядов и аплодирует.

– Сегодня все молодцы! – говорит Маделен. – Последний раз звучало очень красиво.

– Да, всем большое спасибо за репетицию, – улыбаясь, добавляет Дезире.

– Как вы замечательно пели, – хвалит их Рут, подойдя к фортепиано.

– Спасибо. Да, становится лучше, – бормочет Маделен, одновременно прощаясь с хористками.

Дезире, как обычно, стоит у выхода и ждет, но, когда Маделен берет сумку, Рут жестом останавливает ее.

– Я надеялась, что будет возможность коротко переговорить с тобой. Без свидетелей, – уточняет она.

Маделен обменивается выразительными взглядами с подругой:

– Иди, я догоню.

Рут указывает на скамейку:

– Присядем, – распоряжается жена пастора, и Маделен послушно садится.

– Тебе по-прежнему нравится здесь? – интересуется Рут.

– Да, – кивает в ответ Маделен.

– Это хорошо. А когда закончится год практики в Юсшере, чем собираешься заниматься?

Маделен смахивает невидимую пылинку с блузки.

– Пока не знаю.

– А если бы у тебя был выбор, что бы предпочла?

– Я бы хотела поехать в Танзанию и работать с проектом школы, которую мы там строим, или заниматься чем-нибудь подобным.

– Понимаю, – откликается Рут и смотрит ей в глаза. – Мы планируем отправить делегацию в Танзанию следующей весной. Могу сказать пастору, что ты хочешь присоединиться.

– Буду рада, если скажете, – выпрямив спину, замечает Маделен.

– Обязательно, – соглашается Рут, будто с облегчением. – Но и у меня к тебе будет просьба.

– Просьба? Какая?

– Я слышала, ты наводишь справки про Аманду.

Маделен холодеет. Она разговаривала об Аманде только с Айно и Дезире, неужели они могли сообить Рут?

– Я случайно нашла ее ноты, и мне стало интересно, кто она такая.

– Это одна из прежних учениц, по приезде в Юсшер она, к сожалению, серьезно заболела, – объясняет Рут, сцепив руки в замок. – Пастор всегда готов взять под крыло людей с душевными травмами, но состояние Аманды оказалось слишком тяжелым, мы не смогли помочь. Из-за плохого самочувствия пришлось отправить ее домой. Сейчас она со своей семьей и получает необходимое лечение. – Рут серьезно смотрит на Маделен. – Из уважения к Аманде мы не обсуждаем то, что произошло. Понимаешь?

– Да, конечно.

– Вот и хорошо. Значит, договорились.

– Может, мы могли бы отправить ей песенник? – спрашивает она, выпрямляя спину.

– Не думаю, что это хорошая идея. Не стоит напоминать о том, что произошло. Да и адреса ее у нас нет.

– Как нет адреса? – удивляется Маделен.

Лицо Рут становится напряженным.

– Хотя где-то, конечно, он должен был остаться. Если ты отдашь мне этот песенник, я сделаю все, что нужно.

– Я не взяла его с собой, к сожалению, – говорит Маделен, незаметно поглядывая на свою сумку. – Кажется, он остался в моей комнате. Как только найду, принесу в канцелярию прихода.

– Да, приноси, – велит ей Рут, поднимаясь с места. Она идет к выходу, но прежде, чем выйти из церкви, оборачивается со словами: – Спасибо, что нашла время поговорить со мной.

– Вам спасибо.

Жена пастора покидает помещение, и Маделен остается в огромной церкви одна. Она озадачена разговором с Рут. Если Аманда заболела так тяжело, что им пришлось отправить ее домой, отчасти понятно, почему в церкви предпочитают не обсуждать этот эпизод, но Маделен все равно не может обуздать свое любопытство. Что-то здесь не вяжется. Отчего Рут не хочет, чтобы она отправляла Аманде песенник, ведь это вряд ли ухудшит состояние ее здоровья? И зачем жена пастора сказала, что у церкви нет адреса девушки?

Сунув руку в сумку, Маделен в задумчивости достает книжку в кожаном переплете, открывает на первой странице и проводит пальцем по чернильным буквам имени, выведенного неровным почерком.

33

Воскресенье, 23 июня

Патрисия держит перед собой истрепанную от времени фотографию Маделен, снятую за пару недель до ее отъезда. Она изучает лицо сестры – та сидит, склонившись, перед старым фортепиано в гостиной в Мил Крик. Глаза весело и прямо смотрят в фотокамеру, а на шее висит цепочка с серебряной ноткой.

Патрисия помнит, какие виды были у сестры на старую семейную ферму. Она хотела открыть музыкальную школу и давать уроки фортепиано детям из окрестностей. «Моя музыкальная школа будет лучшей в Вирджинии, – с гордостью заявляла сестра. – Подождите – вот увидите: ученики будут в очередь выстраиваться!»

Убрав фотокарточку в сумку, Патрисия обводит взглядом холл отеля. Мариан читает, сидя у книжного столика, с кухни доносится звон посуды: Мона полным ходом готовит обед, сегодня будут картофельные оладьи.

Мариан встает, отложив книгу в сторону. Обойдя холл по кругу, она останавливается перед Патрисией:

– А ты знала, что лучшая подруга Шарлотты выйдет замуж за этого священника, мистера Коллинза? – с напряжением спрашивает она.

– Да, к сожалению, – отвечает Патрисия.

– Но это ведь так… неправильно, – восклицает Мариан. – Бедные девочки. Я бы ни за что не выдержала отсутствие возможности самостоятельно распоряжаться своей жизнью.

Незаметно подкравшаяся к ним сзади Мона кивает в знак поддержки.

– Я успела забыть, каково им было. Ведь это так тягостно: вечно бояться, что останешься без средств к существованию. И подумайте только, если мистер Беннет умрет, они рискуют еще и родной дом потерять.

– Да, все-таки женское движение чего-то добилось, – соглашается Патрисия.

В отель неторопливо заходит Дорис, и дамы оборачиваются. На уши натянута бордовая замшевая кепка, которая ей явно не по размеру.

– Дорис, – весело обращается к ней Мона. – Ты готова к свиданию?

Подруга смотрит на нее широко раскрытыми от удивления глазами.

– Нет, – шепчет в ответ.

– Зачем тебе головной убор? – интересуется Мариан. – На улице плюс двадцать пять.

Дорис медлит, но спустя пару мгновений стягивает с головы кепку, освобождая длинные лиловые пряди. Повисает гробовое молчание, пока Мариан, закрыв рот рукой, не спрашивает:

– Что стряслось?

– Ты же говорила, что мне пора сделать что-нибудь с волосами, – морщится она.

– Но я имела в виду новую прическу, а не смену цвета.

– Это был несчастный случай, – чуть слышно говорит Дорис, закрывая лицо кепкой. – Я собиралась чуть изменить тон… а в результате превратилась в панка. – Она всхлипывает, и Мона похлопывает ее по плечу.

– Ну, Дорис, ничего страшного не произошло.

– А мне нравится, – добавляет Патрисия. – Выглядит… совсем по-другому.

– Но я не хочу выглядеть по-другому, – фыркает Дорис. – Я хочу быть самой собой, только на пятнадцать лет моложе.

Звенит дверной колокольчик, и в отель заходит Юсуф.

– Добрый день, уважаемые дамы! – с поклоном приветствует он их компанию.

– Привет, Юсуф! Как дела? – здоровается Мона.

– Спасибо, все хорошо. Похоже, на моей малиновой плантации поселилась целая колония стеклянниц, и многие побеги совсем завяли, но в остальном дела идут неплохо.

– Приятно это слышать. Ты же знаешь, что я охотно покупаю твои ягоды и овощи.

– Конечно, я откладываю для тебя лучшее, – говорит он и указывает на полку за прилавком. – Это твой вкусный хлеб с водорослями?

– Да, – кивает Мона. – Тебе дать буханку?

– Да, пожалуйста.

Пока Мона упаковывает хлеб, Юсуф поворачивается к Дорис:

– Какой красивый цвет волос!

Дорис, смутившись, хватается за голову.

– Ты правда так считаешь? Спасибо!

– Фиалковый, – продолжает он. – Цвет ночной фиалки. – Юсуф берет хлеб и расплачивается. – Спасибо, – благодарит он Мону. – Я сообщу, как поспеют редис и рукола.

Когда он выходит из отеля, Мона подходит к Дорис:

– Ты великолепно выглядишь. Иди на свидание и постарайся хорошо провести время.

– Я изрядно нервничаю, – признается Дорис. – Ведь кроме как с Йораном, я ни с кем на свидания не ходила. А вдруг нам будет не о чем с ним разговаривать?

– Да ладно, – успокаивает Мариан. – Темы для беседы найдутся.

– Вы можете обсудить преимущества возраста шестьдесят плюс, – предлагает Мона. – Вот подумайте, насколько свободнее мы сегодня себя ощущаем, чем тридцать или сорок лет назад, когда надо было держать под контролем будни, да еще беспокоиться, что думают о нашей жизни окружающие. Сегодня мы легко можем пренебречь их мнением, да и вообще, кого волнует, чем занимаются старые тетки типа нас. Мы можем наслаждаться жизнью сколько душе угодно: ходить в кино на дневные сеансы, есть тортики на обед и одергивать невоспитанную молодежь.

– Не говоря обо всем опыте, что мы приобрели. Прожив первые шестьдесят семь лет своей жизни, ты и понятия не имела, каково это – покрасить по ошибке волосы в лиловый цвет, зато теперь знаешь, – дополняет Мариан.

Дорис сдержанно улыбается одними губами.

– Полагаю, вы правы, – вздыхает она.

– Мы всегда правы, – дружелюбно замечает Мона. – Не каждый день встретишь мужчину, которому хватает уверенности называть себя Казановой.

– А вдруг он не тот, за кого себя выдает? – беспокоится Дорис.

– Где вы встречаетесь? – интересуется Мона.

– В маленьком кафе в порту Истада.

– Хорошо, там вы по крайней мере будете не одни.

– Может, прихватить с собой что-нибудь для самообороны?

– Скалку? – предлагает Мона.

– Нет, в сумку не влезет.

– Кажется, знаю, – говорит Мона, исчезает в кухне и возвращается со стеклянной бутылочкой с желтым содержимым. – Это масло с перцем чили, моего приготовления. Очень острое. Если этот Рольф-Казанова попытается приставать, плесни в глаза.

– Спасибо, – благодарит Дорис, кивая с серьезным видом. – Так и сделаю. – Она косится на вокзальные часы. – Мне пора, а то на автобус опоздаю.

– Уверена, что мне не стоит составить тебе компанию? – спрашивает Мона. – Я могу сесть через пару столиков от вас и притвориться, будто читаю газету.

– Нет, спасибо, – уверяет ее Дорис. – Мне надо действовать самостоятельно.

Мона приглаживает Дорис волосы и поправляет легкое длинное платье.

– Этот Рольф-Казанова и не догадывается, как крупно ему повезло.

– Спасибо, – тихо произносит Дорис и поворачивается к Патрисии. – Кстати, я давно уже названиваю Грете, но по-прежнему без ответа.

– Может, она сменила номер?

Дорис отрицательно качает головой.

– Я перепроверила по телефонному справочнику: номер тот же.

– Как думаешь, не съездить ли мне к ней самой? – советуется Патрисия.

– Почему бы и нет? – Дорис делает глубокий вдох и будто собирается с силами. – Все, пора.

– Приятного вечера! – говорит с улыбкой Мона.

Дорис уходит, Мона начинает накрывать к чаю, а ее подруги привычно усаживаются за свой столик. Услышав сигнал мобильного телефона, Патрисия быстро достает его.

– Это сын пишет, – объясняет она.

– Сколько у тебя детей? – интересуется Мона.

– Двое мальчиков. Джастин – младший. Живет в Нью-Йорке и работает на бирже, а Мэттью живет в Ричмонде, приблизительно в ста десяти километрах от Шарлотсвилла, – уточняет Патрисия.

Лина прыжками спускается с лестницы и обнимает Мону.

– Привет, бабушка.

– Привет, мое сокровище. Как дела?

Взглянув на Мону, девочка улыбается:

– Думаю, большая сумка в зеленой комнате принадлежала пирату.

– Правда? Почему ты так думаешь?

– Потому что в ней лежали бинокль и длинная палка, которая раньше была деревянной ногой.

– Как увлекательно! А карты сокровищ ты там не нашла?

Лина погружается в задумчивость.

– Я проверю, – говорит она и вновь взбегает по лестнице.

– Твоя внучка очаровательна, – отзывается Патрисия. – Иметь возможность общаться с внучкой, сколько хочешь, – большое везение.

– Да, не могу нарадоваться, что Лина гостит у меня. А у тебя есть внуки?

Патрисия достает мобильник, чтобы показать фотографии.

– Это Зоуи и Дакс. Внучке четыре года, а внуку – два.

– Какие милашки! – восхищается Мона, всплескивая руками.

– Да, – вздыхает Патрисия. – К сожалению, встречаюсь я с ними нечасто.

– Почему? – интересуется Мона, снимая очки для чтения.

– Я же говорю: до них ехать сто десять километров.

– Так что же ты поближе к ним не переедешь?

– Не могу, я живу на семейной ферме.

– А продать ее нельзя? – осторожно интересуется Мона.

– Нет, я не могу этого сделать.

– Отчего же?

– Не знаю, – признается Патрисия. – Трудно. Я прожила там всю жизнь, и ферма полна воспоминаний о моей семье, особенно о тех, кого уже нет в живых.

– Я знаю, как это тяжко, – вступает в разговор Мариан, теребя свою массивную сережку. – Прошло несколько лет, прежде чем я смогла избавиться от дома своего детства. Но, решившись, я с невероятным облегчением смотрела, как бульдозер сравнивает его с землей. А сейчас на месте старого дома у меня стоит великолепная вилла с двумя террасами, видом на море, садом для медитаций и бассейном. Единственное, чего мне не хватает, это домика у бассейна, с тренажерным залом и гостевой комнатой, но я построю его, как только Эви перестанет оспаривать мое разрешение на строительство.

– Если ты так скучаешь по внукам, может, имеет смысл рассмотреть подобное решение? – предлагает Мона. – Я хочу сказать: не сровнять дом с землей, – она украдкой бросает взгляд на Мариан, – а переехать.

– Честно говоря, не уверена, хотят ли они, чтобы я переехала к ним поближе. Сын точно не возражал бы, но его жена Дэнис, похоже, придерживается другой точки зрения.

– Да ладно, – отмахивается Мона. – Не ей решать, где тебе жить. К тому же мне трудно поверить в то, что она будет против еще одной пары рук, готовых помогать. Покажите мне родителей маленьких детей, которые от такого откажутся!

Мариан показывает на Маркуса, сидящего в дальнем углу холла и будто приклеенного к экрану мобильника.

– Они совсем недолго маленькие и миленькие, а потом вырастают, и общаться с ними уже практически невозможно.

Патрисия задумчиво кивает. Она тешила себя мечтой поселиться в Ричмонде, чтобы встречаться с Зоуи и Даксом, когда захочется, но всегда боялась представить себе, что произойдет, если оставить ферму в Мил Крик. Вдобавок у Патрисии есть странная идея о том, что жить надо на старом месте, а то вдруг однажды Маделен вернется и будет искать ее?

Достав телефон, она пишет Мэттью: «Как бы ты отреагировал на мой переезд в Ричмонд?» Глупо, наверное, отправлять такое сообщение, когда она знает, что никогда не покинет Мил Крик, но в то же время Патрисии любопытно, что сын ответит. Если он воспримет идею положительно, может, это даст ей необходимый толчок? Она определенно сможет найти себе работу на неполную ставку и снять небольшую квартиру, чтобы проверить, понравится ли ей такая жизнь.

Набравшись смелости, Патрисия нажимает на кнопку «Отправить». Когда крошечный символ на экране показывает, что сообщение отправлено, внутри что-то падает и хочется вернуть все обратно, но уже поздно. Вместо этого она открывает новое сообщение и пишет: «Извини, это глупо с моей стороны, ты же знаешь, что я никогда не брошу ферму».

Отложив телефон в сторону, Патрисия задумывается, в каком ветхом доме она провела большую часть жизни. Уехать оттуда кажется не таким уж и страшным поступком, особенно пока она здесь, ближе к сестре. Но продать дом – совсем другое. Во всем теле возникает боль при мысли о том, что никогда уже нельзя будет зайти в прихожую и посмотреть на дверной косяк с засечками роста детей или посидеть в комнате Маделен, где ничего не изменилось с момента ее отъезда.

Патрисия быстро прогоняет подобные мысли. Дом – это все, что у нее осталось, и распрощаться с ним она не намерена. Как бы ни хотелось проводить больше времени с Даксом и Зоуи, устремления Патрисии омрачает страх оторваться от прошлого. Пустая комната Маделен – единственное, что осталось, последний крепко держащий якорь, не будь его – непонятно, какой бы стала жизнь самой Патрисии.

34

Эрика упаковывает ореховое и шоколадное печенье в два разных бумажных пакетика и отдает по-летнему одетому мужчине, вокруг которого наматывают круги двое мальчишек.

– Пожалуйста. Хорошего вам вечера на взморье!

– Большое спасибо! – Он пытается отловить детей, но они ускользают, и приветливость в голосе мужчины сходит на нет. – Ко мне, малышня, а то не будет вам печенья!

Улыбнувшись, Эрика машет детям на прощание и поворачивается к стоящей на прилавке стеклянной витрине, чтобы быстро проверить наличие товаров. Печенье, хлеб и булочки продаются прекрасно.

Она искоса поглядывает на внука Мариан, который сидит в своем уголке, как обычно, разложив на столе перед собой планшет и мобильник. Судя по всему, здесь подключение к интернету лучше, чем дома у Мариан, хотя скорость все равно далека от стокгольмской, о чем он периодически бормочет себе под нос.

Эрика качает головой. Пусть они и цапаются иногда с Эммой, все же она благодарна за то, что ее дочке-подростку хватает целеустремленности, и та предпочитает работать, а не пялиться в экран все дни напролет.

Эрика проводит рукой по книге записи постояльцев. Летом большую часть времени в отеле не бывает свободных номеров, но она сомневается, что такой выручки достаточно. Сегодня утром в номере «Диккенс» чуть не отвалился шкафчик в ванной, и им с матерью с трудом удалось кое-как привинтить его на место.

Куда ни глянешь, все кругом требует ремонта. Конечно, работать руками Эрика умеет – это Мартин считает, что любую вещь можно починить скотчем, он даже бампер однажды так на место приделал, поэтому по понятной причине дома все чинит она. Но сколько ни ремонтируй, а рано или поздно вещи приходится менять.

Заходит Мона с тремя тяжелыми сумками. Ей нужно успеть приготовить на завтра для пожилых постояльцев жаркое из цыпленка с картошкой и ужин на сегодня, а еще – сделать бухгалтерскую отчетность за прошедший месяц. Эрика помогает, как может, но на общую ситуацию это не влияет. Очевидно, что мать перегружена.

Мона делает пару нетвердых шагов к прилавку, но внезапно застывает, издав громкий стон и опустив сумки с продуктами на пол.

Подоспевшая Эрика помогает матери сесть в кресло:

– Как ты, мама?

Мона корчится от боли.

– Так себе, – цедит она сквозь сжатые зубы.

– Опять спина?

– Очень резко прихватило, – отвечает мать, растирая поясницу.

– Надо быть осторожнее. Ты слишком много работаешь.

– Цыплята, – жалобно стонет Мона. – Их надо убрать в холодильник.

Подхватив сумки, Эрика уходит в кухню.

– Положи цыплят в холодильник слева! А овощи оставь рядом с мойкой, скоро нужно будет чистить! – кричит ей вдогонку Мона.

Эрика вздыхает. Мать, похоже, серьезно считает, что можно работать и дальше, будто ничего не случилось.

– Можешь еще захватить книгу с подшитыми чеками? Она в кабинете лежит, – продолжает Мона.

– Ладно, – кричит в ответ Эрика.

Небольшой кабинет расположен перед входом в кухню. Эрика почти сразу видит на захламленном столе мамину книгу. Взяв ее, она ищет глазами ручку. Под толстой тетрадкой с вариантами меню находит карандаш и, отодвинув тетрадь в сторону, замечает конверт с истребованием задолженности.

Эрика застывает на месте. Мать забыла оплатить счета? Взяв конверт в руки, она понимает, что он даже не вскрыт.

Быстрыми шагами дочь возвращается в холл, где ее дожидается мать.

– Спасибо, – благодарит ее Мона, протягивая руку за книгой. Отдав ее, Эрика показывает матери конверт:

– Что это?

В глазах Моны промелькнуло беспокойство, но она забирает конверт и убирает в книгу с чеками.

– Да так, ничего.

– Как это ничего? Это письмо с долговой квитанцией, которое ты даже не открыла!

– Эти проклятые счета за электричество, – вздыхает Мона. – Не понимаю, откуда столько нагорает. Я зимой отопление практически не включала и все равно вынуждена платить несколько тысяч крон!

– Сколько ты должна? – спрашивает Эрика.

В этот момент открывается дверь, и в холл отеля заходит Мариан.

– Привет-привет! – щебечет она и машет Маркусу. Завидев Мону, торопится к ней.

Мона бросает на Эрику предостерегающий взгляд:

– Потом обсудим.

– Ты в такое время обычно не присаживаешься, – замечает Мариан. – Что-то случилось?

– Спину потянула. Но ничего страшного. Минутку посижу, а потом начну чистить картошку и разделывать цыплят.

Эрика обменивается взглядами с Мариан.

– Тебе бы лучше отдохнуть.

– Отдохнуть? Вы с ума сошли! А кто будет все это готовить? Там одной картошки несколько килограммов.

– Я могу помочь тебе, – говорит Эрика, но в этот момент по лестнице сбегает Лина. На ней светло-голубой купальник с вишенкой, маска для подводного плавания и большой красный круг на талии.

– Мама, пойдем?

– Скоро, моя любимая. Только бабушке помогу кое с чем.

– Ты хоть знаешь, как цыпленка разделать? – спрашивает Мона, поднимая брови.

– Ну, не совсем, – растерянно признает Эрика и поворачивается к Мариан. – А вы умеете готовить?

– Я умею смешивать коктейли, – радостно отвечает та. – Аль Пачино обычно говорит, что никто лучше меня не смешивает джин с тоником.

– Не думаю, что муниципалитет оценит, если мы подадим старшему поколению завтра к обеду джин, – вздыхает Мона.

– Все устроится как-нибудь, – успокаивает ее Эрика, которую Лина тянет за подол платья.

– Ну, мама, ну пойдем! Я хочу плавать, – говорит девочка, демонстрируя гребки, которые успела разучить.

– Я могу разделать цыплят. И овощи почистить, – произносит незнакомый голос.

Три женщины одновременно оборачиваются и смотрят на Маркуса.

– Правда можешь? – удивленно спрашивает Мариан.

– Ну бабушка, ты ведь знаешь, что я закончил гимназию по направлению «гостиничный бизнес и общественное питание».

Мариан принимает обиженный вид.

– Да, сейчас, когда ты сказал, я вспомнила. Но, Маркус, миленький, не называй меня, пожалуйста, бабушкой, от этого слова веет старостью. Обращайся ко мне просто «Мариан».

Маркус приподнимает кепку, высвобождая копну непослушных волос.

– Сеть все равно упала, – объясняет он, пожимая плечами. – Где тут у вас кухня?

Мона вначале приходит в ужас, но, примирившись, покорно вздыхает.

– Снимай кожу и вынимай кости из уже приготовленных птиц. И сохрани остовы.

– Конечно, – соглашается Маркус. – Из них мы потом сможем сварить бульон.

– Точно, – озадаченно соглашается Мона. – Овощи лежат на мойке.

Эрика показывает Маркусу кухню и, убедившись, что он нашел все, что ему требуется, возвращается к Лине.

– Ладно, дорогуша, идем. – Наклонившись, она обнимает мать, потом обменивается взглядами с одобрительно кивающей Мариан.

– Я присмотрю тут за всем, пока вас нет.

– Пожалуйста, береги себя, – говорит Эрика матери. – И имей в виду, что разговор про конверт еще не закончен.

35

Вторник, 7 июля 1987 года

Маделен идет по коридору церковной канцелярии, водя рукой по рельефным обоям. Маленькие неровности щекочут кончики пальцев, галогеновая лампа нетерпеливо мигает над ней.

Айно передала просьбу пастора Линдберга зайти к нему. Мимоходом обронила, что он хочет поговорить, не уточняя повода, и все тело теперь гудит от волнения.

Она медленно шагает по светло-голубому линолеуму и рассматривает фотографии счастливых прихожан, которые смотрят на нее со стен. Кажется, им нет числа. Здесь есть снимки благотворительных проектов по всему свету: детские дома в Азии и Африке, изображения пастора, совершающего обряд причастия перед алтарем, и многочисленные рождественские праздники.

Дойдя до двери в кабинет пастора, Маделен резко останавливается. Со времени их последней встречи многое успело произойти, и мысль о том, чтобы остаться с ним наедине, вызывает тревогу.

Она проводит рукой по волосам. Может быть, пастор Линдберг тоже хочет отчитать ее за расспросы об Аманде. От этой мысли Маделен бросает в дрожь, но разве у нее есть выбор? Не может же она отказаться прийти к своему духовнику?

Уверенно постучавшись в дверь, слышит: «Войдите».

Маделен открывает и видит пастора, сидящего, как обычно, за письменным столом. Он жестом приглашает ее войти и просит притворить за собой дверь.

Присев, Маделен исподволь рассматривает погруженного в чтение документов пастора. На нем рубашка василькового цвета, подчеркивающего оттенок глаз, излучающих отеческое тепло. Каждый раз, оказываясь вблизи пастора, Маделен поражается его харизме. Когда он, оторвав наконец взгляд от документа, с улыбкой смотрит на нее, нервозность отступает, и она немного расслабляется.

– Маделен, – обращается к ней пастор своим низким голосом, – я так рад тебя видеть.

– Я тоже.

Отложив документ в сторону, он изучающе смотрит на нее.

– Я впечатлен, насколько умело ты руководишь хором. Ваше выступление в прошлое воскресенье было… – он берет паузу, подбирая слово, – величественным, – с напором продолжает пастор.

– Спасибо. Было ощущение, что хорошо получилось.

Пастор Линдберг одобрительно кивает.

– А в целом как дела?

– Хорошо, – отвечает Маделен, убирая за ухо прядь волос.

Комната погружается в тишину. Она не знает, за что зацепиться взглядом, и начинает рассматривать пятно на темно-красном ковровом покрытии.

– Кстати, я беседовал с госпожой Линдберг, – внезапно говорит пастор, и Маделен чувствует, как сердце уходит в пятки.

– Да? – шепотом уточняет она.

– Она говорит, что ты хотела бы поехать в Танзанию.

– Это правда.

– Замечательно. Я включу тебя в список. Желающих много, но, если ты грамотно используешь свои козыри, у тебя есть все шансы, – замечает пастор, подмигивая ей.

– Вот, значит, как? – глупо отзывается Маделен и умолкает.

Пастор облокачивается о стол и наклоняется к ней ближе.

– Я вижу в тебе большой потенциал. Ты руководствуешься добрыми намерениями, но еще молода и должна вести себя с осторожностью. Вокруг всегда будут те, кто попытается сбить тебя с пути истинного.

Он проницательно смотрит на нее, Маделен нервно поеживается.

– Что вы имеете в виду?

– Ты должна определиться, кому верить. Всем иногда случается принять мнимое за истину, а иногда надо просто проявить доверие. – Он протягивает ей руку, не вставая из-за стола. – Ты доверяешь мне?

Взглянув на пастора, Маделен вспомнила сцену, которую видела через окно. Может, она все неправильно поняла? Неуверенно протягивает руку в ответ. Прикосновение отзывается дрожью во всем теле, у Маделен перехватывает дух.

– Хорошо, – подытоживает пастор и сжимает ее пальцы. – Тогда я хочу, чтобы ты внимательно меня выслушала. Аманда, о которой, насколько мне известно, ты слыхала, приехала к нам осенью и через пару месяцев заболела. Я знал о демонах, мучивших ее, но не подозревал, что ее депрессия настолько глубока. Она страдала от бессонницы и галлюцинаций, возмущалась тем, чего никогда не было в действительности. – У пастора Линдберга пролегла глубокая морщина между бровей. – Я виню себя, что не понимал всей тяжести состояния Аманды. Психические заболевания могут представлять угрозу для жизни, мне следовало лучше присматривать за ней. Но так или иначе, ситуация обострилась настолько, что нам пришлось отправить ее домой. Из уважения к Аманде больше не буду об этом распространяться и надеюсь, ты понимаешь: мы храним подробности в тайне ради ее же блага.

От накатившей волны стыда Маделен прикрывает глаза. Речь пастора льется спокойно и уверенно – сразу становится ясно, почему Церкви было так важно, чтобы никто не говорил об Аманде. Просто они пытались защитить ее.

Маделен чувствует, как щеки заливает густая краска. Какое право она имеет подозревать приход?

– Прошу прощения. Я не знала.

– Понимаю, – кивает пастор Линдберг. – Но теперь ты в курсе. Ну что, можем оставить в покое бедняжку Аманду?

– Конечно!

Пастор крепко сжимает ей руку, потом отпускает.